Аллилуйя, благодаря green_eyes22 я обнулила счётчик дискуссий! Их там было 65, включая очень старые и давным-давно прочитанные.
Если кто не знает, как это сделать: надо нажать на плюсик слева от дискуссии, справа - на глаз, вы попадёте куда надо, и дискуссия обнулится.
Мне помогло, уже ничего не утверждаю, возможно, у других будет по-другому.

Поправочка: всё, ЧТО МНЕ НУЖНО, работает.
– я могу заходить и писать в своём дневгике и во всех комсоо,
– могу редактировать посты
– работает ХТМЛ
- работают черновики, предпросмотр, Избранное
– упоминания тоже работают
– как и умылы, которые ни разу никуда не исчезли и продолжают ходить.
Остальными возможностями дайри (тем более платными) я никогда и не пользовалась, и они мне не нужны.

Что отсутствует, печаля этим, но некритично, могу и обойтись:
– сломанный счётчик дискуссий (лучше бы его вообще снесли пока и поставили сызнова)
– отсутствие аватарок в постах (в коментах уже посоветовали, как ставить: надо просто нажать на «Редактировать коммент» и ниже окошечка вылезет опция «Выберите другой аватар»)
– комменты даже в собственном дневнике можно редактировать в течение всего 15 минут
– буква Ё в некоторых бартерологинах не даёт под ними зарегиться, очевидно, программист счёл это несущественным, ан нет, это оказалось критично
– во всех комсоо от самого комлогина оказались закрытыми зазамоченные посты. Другие члены команды их видят, а вот комлогин нет.
Но, повторюсь, всё вышеперечисленное для меня неважно.
«Жила бы страна родная, и нету других забот» (с)))

В дайри-спирите половецкие пляски, которые печально и забавно читать. Люди хотят, чтобы всё было хорошо СРАЗУ, хотя прошло всего три дня с переезда. Со своей стороны, админы и программист мало что понимают в кухне дайри вплоть до того, что юзеры уже после переезда объясняют им разницу между дневником и сообществом, черновиком и постом, комментом и дискуссией. Вот это реально дико, потому что говорит о непрофессионализме сотрудников, нанятых для того, чтобы ублаготворить многотысячную аудиторию (стремительно разбегающуюся, будто крысы с тонущего корабля).

Мне бежать некуда и незачем. Последние 5 лет дайри для меня был исключительно удобной площадкой для фандомной битвы, и я по-прежнему альтернативы подобной площадке не вижу.

Что ещё могу сказать? Очень зря ещё со времён незабвенного Носа пошла практика обсуждать внутреннюю кухню дайри с юзерами. ЖЖ, фикбук и т. д. ничего не обсуждают, просто ставят перед фактом. Так и надо было делать, а для проверки работы просто нанимать 20-50-100 тестеров. Массовая же истерия только увеличивает энтропию))

Вообще интересно наблюдать за причудами человеческой психологии, да. И да не обвинят меня в мизогинии, но владельцы, админы и программист дайри, скорее всего, не понимают одной простой вещи: в подавляющей части аудитория дайри-юзеров - это девочки бальзаковского возраста. Socratus, это не ты)) А для подобной аудитории (да ещё и если таких представителей собралось в одном месте - дайри-спирит, холиварка, инсайд, etc - более десятка человек) характерно:
– склонность к массовой истерии (как в женских средневековых монастырях)
– застревание на мелочах, которые кажутся охуеть какими важными.

Увы-с.

УПД: а, да, и рекламные блоки меня не бесят, просто белый шум, нехай, если это помогает ресурсу выжить.
УПД-2: ещё о программисте. Как я поняла, парень не уяснил:
Нахрена анонимность - ну а как же возможность безнаказанно обливать помоями ближних?
Нахрена "лирушная" статистика - ну а как же возможность посмотреть, не заходила ли к тебе твоя врагинька?
Нахрена "шапка-невидимка" - ну а как же иначе зайти к врагиньке, чтобы она не поняла, что ты заходила?
Дык вот, необходимость всех этих замечательных вещей бедный пупсик просто не понял))) Молодец.

Пишет смольник:

День какой-то там. Даже два. В общем, время теперь потеряло значение.
В трепете, ужасе, пофигизме, катарсисе, кок-ак провели эти дни в призрачном составе, стоящим на запасных путях туманного лимба. На этот какой-то день снова предприняли попытку перетащить старый лом едва ли не с красной звездой во весь лоб на новые хищно сияющие сталью и неизвестностью пути. Во избежание безобразий всех пассажиров ссадили по пояс в траву и неизвестность. Пока мы все стояли в сыром тумане, переживая за свои уютные купе и чемоданы, щурились в кисельную завесу тьмы, слышали только матюги, звуки затрещин и страшный скрежет металла.
После обеда того дня в дырах рассеивающегося тумана мы узрели чудище невиданное, хромом сияющее, но кое-где с перекошенными окнами, в некоторых из них заметили богатые прачовые занавеси. Под дружный выдох из первого вагона выкатилась прямо в траву красная ковровая дорожка. Машинист с тяжелым заебанным взглядом и недельной щетиной скупым жестом пригласил всех войти. Народ как ломанулся, что попутно слетели несколько дверей, отвалилась пара несущих осей прямо с колесами и подорожниками на них, поезд покачнуло. Не то что бы народ такой могучий попался, просто поезд при перемещении из одного параллельного пространства в другое, переместился не так, не весь и вообще. Пассажиры тревожно забегали по палатам, т.е. купе, отовсюду снова послышались возгласы "где мои фотокарточки?", "что это за китайских шелков обивка, кто за нее платить будет?", "кто спиздил опять мою подушку?" В нехорошей ватной тиши снаружи как словно бы кто землю лопатой копает. Видимо, погромист решил отсидеться а окопах, чуя неладное. Машинист гордо удалился в свою кабину, смахивая щиплющую слезу, и заварил ее изнутри к херам.
Я устало пнул пустой чемодан из-под писем, как вы понимаете, их тоже спиздили, и пошел лежать на рельсах вместе с проводницей. Мимо угрожающе и воняя солидолом и отчаянием прокатилось еще одно колесо.

URL записи

…и махнул рукой.
Из хорошего: сайт уцелел)
Ничего не пропало – конкретно у меня в дневнике и во всех наших комсоо.

Из не очень хорошего:
Исчезла возможность редактировать собственные комменты по истечении установленного времени, даже в собственном дневнике.
Нет аватаров. То есть в настройках они есть, но не отображаются, как их ни крути.
Отмечены как новые все старые комментарии в моём дневнике. И их чего-то очень много)

Собственно, ждём дальше, ремни не отстёгиваем.


Папа Легба, вудуистский Лоа дорог и перекрёстков. Красавчик, правда?

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Название: Пёс на стене
Автор: sillvercat для WTF Zaholustie 2021
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 3023 слов
Пейринг/Персонажи: оперативники райотдела Сёма, Гризли, Толян, жильцы дома №34, собаки
Категория: джен
Жанр: детектив, драма, мистика, городское фэнтези, отчасти сомнительный юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: В четвёртом подъезде дома №34 нашли растерзанный труп.
Примечание: Действие происходит в некоем таёжном городе в самом начале 90-х; автора вдохновил рассказ о реальном происшествии, размещённый в Интернете, и он выдвинул свою версию случившегося.
Спасибо команде WTF Robin of Sherwood 2021, напомнившей о тех временах.
Предупреждение: много крови, смерть отдельных персонажей; ненормативная лексика
Ссылка: тут.




— Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки, — уныло пробормотал Сёма, он же оперуполномоченный райотдела милиции Игнат Сёмин, и снова принялся нарезать круги по кабинету, провонявшему никотином так, что табак, казалось, можно было соскребать прямо с выкрашенных серой масляной краской стен и набивать самокрутки.

— Сит, даун. Садись, дебил, — немедля приказал ему друг и соратник, старший опер Фёдор Иванович Иванов, ввиду банальнейших «ФИО» носивший кликуху Гризли, предельно ясно описывавшую его внешность. — И не возгудай.

Сёма не возгудал. Сёма послушался. Он плюхнулся на жалобно скрипнувший стул и с тоской покосился на лежавшую на краю полированной исцарапанной столешницы стопку фотографий с места преступления.

Эксперты запечатлели всё очень чётко. Лужа крови, начавшая уже загустевать, но всё равно обильно заливавшая обшарпанные ступени лестничного пролёта и жутким дождём орошавшая пролёт внизу. Именно эти капли попали Сёме на стриженую макушку, когда он вместе с другими операми поднимался тут, прыгая через несколько ступенек. Потом он долго, вздрагивая от холода, отмывался в сортире райотдела.

Ещё на фотках был труп. Труп принадлежал жившему в этом подъезде Снисаренко Антону Петровичу, 1965 года рождения, несудимому, токарю судоремонтного завода, прописанному в квартире 59 вместе с супругой, Снисаренко Софьей Евгеньевной.

Голова у Антона Петровича была почти начисто отгрызена. Вернее, сперва его полоснули клыками по сонной артерии, чем и вызвали фонтан залившей всё вокруг крови, а потом продолжали методично грызть беспомощно откинувшуюся шею. В глубине обширной раны даже на фотографиях явственно виднелся позвоночник.

— Пиздец, — с содроганием констатировал Сёма, отворачиваясь от стола. Ему хватало того, что он видел всё это «вживую», если можно было так выразиться. Ещё он оттаскивал от трупа супругу потерпевшего, которая выла и причитала, и до хрипоты, перекрикивая её, просил собравшихся соседей разойтись и не затаптывать следы.

А следы были. Сёма проглотил слюну, снова вспомнив цитату из Конан Дойля, которую не решился повторить, дабы не огрести от Гризли по рогам, но она так и вертелась на языке.

Вокруг трупа, на ступеньках, виднелись кровавые, чёткие и ясные отпечатки, блядь, лап огромной собаки! Не ведущие потом ни вниз, ни вверх. Будто собака эта растворилась прямо в стене подъезда, щедро исчёрканной наскальными росписями местных шпанюков.

— Ещё раз, — бесстрастно проговорил Гризли, постучав пальцем по столу. — Прогоним всю эту поеботину ещё раз. Когда началась программа «Время», то есть в двадцать два ноль-ноль потерпевший сказал жене, что сходит за куревом. В круглосуточный ларёк. В этом же доме, на углу.

— Кстати, — пробормотал рыжий, веснушчатый и довольно субтильный Толян, третий опер отдела, похлопал себя по карманам и вынул пачку «Магны». Спохватившись, протянул сперва Гризли, потом Сёме, но те отрицательно замотали головами. Не курилось уже.

— Жена потерпевшего, — скучным голосом продолжал Гризли, дождавшись, пока Толян чиркнет зажигалкой и прикурит, — предположила, что муж, кроме сигарет, пошёл за пивом…

— Когда муж пошёль за пивОм, ца-ца, — немедленно вставил Толян, цитируя кабаре-дуэт «Академия», и прикусил язык под мрачным взглядом Гризли.

— Долбоёбы, — веско констатировал тот, имея в виду всех присутствующих сотрудников. — Итак, она не забеспокоилась из-за его долгого отсутствия, посчитав, что муж встретил собутыльников. Она вышла из квартиры только после прибытия опергруппы, то есть нашего, то есть в двадцать два пятьдесят, когда мы приехали, приняв звонок от… — он на миг запнулся.

— От Малыгина Андрея Викторовича, 1974 года рождения, студента, проживающего в квартире 57 и возвращавшегося с дискотеки в ДК «Кристалл», — скороговоркой доложил Толян, спеша опровергнуть «долбоёбов». — Звонок поступил в двадцать два тридцать две. Шкет к трупу не подходил, забарабанил в ближайшую дверь, то есть в квартиру пятьдесят три, и вызвал милицию. Молоток парень.

Сёма тяжело вздохнул. Да, им повезло, что в подъезде в течение почти тридцати минут после происшествия было пусто, соответственно, все детали преступления оказались чёткими, как в учебнике. И одновременно им не повезло, потому что повесить случившийся пиздец было абсолютно не на кого. Студент Малыгин был первым, кто поднялся по ступенькам четвёртого подъезда дома номер 34 по улице Таёжной, до него в подъезд никто не заходил и оттуда не выходил. В этом клялись и божились алкаши, обычно до глубокой ночи забивавшие «козла» в дворовой беседке. Навряд ли они всем скопом отгрызли голову дружку-приятелю, который, как справедливо подозревала его супруга, к ним и намеревался подсесть.

И навряд ли это сделал студент Малыгин, даже если вечно бухой сосед его раздражал, пытаясь учить жизни.

— В подъезде имеются всего две собаки. — Гризли тоже глубоко вздохнул. — Пекинес из шестьдесят третьей квартиры Чарли и французский бульдог Булька в пятьдесят четвёртой. Отпечатки лап и зубов прилагаются и не совпадают с имеющимися в деле отпечатками лап и зубов, даже если предположить, что обе эти пиздилявочные шавки взбесились и порвали Снисаренко одновременно, как гиены. Дай закурить, Толян.

— И мне, — вставил Сёма.

Какое-то время все мрачно наполняли кабинет и свои лёгкие дымом. Потом Гризли раздавил окурок в пепельнице и поочерёдно оглядел остальных:

— Ваши версии и предложения? Дело громкое из-за поднявшегося хая, все газеты про него написали. И репортёр с телевидения приезжал. Майор с нас живых не слезет.

«Всех газет» в городе было три: заводская многотиражка «Судоремонтник», издание местной администрации «Дальневосточный экспресс» и листок бесплатных объявлений «Мой город». Местный же телеканал вещал только по вечерам, но передача «Криминальная хроника» пользовалась популярностью у горожан.

— Майор требует план розыскных мероприятий, — нажал на сотрудников Гризли. — Внемлю, орлы.

«Орлы» тоскливо переглянулись, и после паузы Сёма всё-таки решился нарушить молчание:

— Надо туда вернуться. На место происшествия. Завтра. Или даже сегодня.

— Мы там сегодня полный день ебошились, — проворчал Гризли. — Ты чего? Забыл? Так я напомню. — Он начал загибать пальцы: — Опросили весь подъезд, вскрыли чердак, влезли в подвал, Никитич, эксперт, там соскобы даже с потолка брал. Вот результаты, в папке, только что ознакомились. Смысл нам туда возвращаться, мистер Холмс?

Ухмылочка его стала ядовитой.

— Вернёмся туда ночью, — как мог невозмутимо отпарировал Сёма. — Вернее, к двадцати двум ноль-ноль. И понаблюдаем.

— Чего? — оторопел Гризли. — Ты на что намекаешь, Сём? Что эта… собака Баскервилей выходит на охоту за людьми с началом программы «Время»? Откуда выходит-то?

— Ты сам сказал — выдвиньте предложения, — пожал плечами Сёма.

Хотя при мысли о том, что ему предстоит снова войти, да ещё и на ночь глядя, в залитый кровью четвёртый подъезд дома номер 34, у него затряслись поджилки. Но, с другой стороны, он же опер. А как же живущие там люди, которые, на минуточку, поднимаются по этой же лестнице, водят детей в сад, отправляются на работу, возвращаются обратно? Грешно ему, менту, было шугаться. Он выдержал паузу и продолжал:

— Вот я и предлагаю подежурить там всей опергруппой. Майору можно сказать: мы типа предполагаем, что некто держит в подъезде неустановленную собаку бойцовской породы и выводит её на прогулку тайком от соседей.

Эта свежая мысль только что осенила его.

— А на самом деле? — тихо спросил Гризли.

— А на самом деле, — Сёма в очередной раз вздохнул, — я просто не знаю, Федь.

— Ладно, уже что-то, — подытожил Гризли, тяжело поднимаясь с места. — Хотя это, конечно, бред. Тогда выезд сегодня в двадцать один тридцать. Я к майору с отчётом.

* * *

Они оставили райотделовский «бобик» за углом дома 34 и медленно побрели по растрескавшемуся асфальту к четвёртому подъезду. Темнело. Подмораживало. В воздухе кружились и таяли, не долетая до земли, редкие снежинки. На часах было двадцать один сорок пять.
— «Спокойной ночи, малыши» только что начались, — Толян зябко потёр руки. — Рано вывалились, надо было в машине посидеть.

— В беседке посидим, — буркнул Гризли, которому, видимо, тоже сильно не хотелось в четвёртый подъезд. — Вся алкашня куда-то умелась.

— С чего бы это? — ехидно буркнул Толян себе под нос.

И правда, тёмный двор будто вымер, только тускло светились прямоугольники окон за шторами разных мастей. Глядя на них, Сёма задумчиво проронил:

— Мужики, а если та гипотетическая псина реально выходит на прогулку? Если хозяин держит её, ну… в секрете. И выгуливает либо очень рано, либо очень поздно? Чтобы её никто не увидел. И тут она… ну, допустим, вырвалась у него.

Гризли и Толян озадаченно уставились на товарища.

— Гонишь, — немного подумав, определил Гризли. — С чего бы ему так маскировать свою собаку? Они дорогущие, эти бойцы, стаффы всякие, ими, наоборот, похваляются, глядите, мол, чего у меня. Круто же.

— А если он этого пса на собачьи бои выставляет? — не отступал Сёма. Эта версия начинала казаться ему единственной всё объясняющей. — Статья же.

Остальные снова озадаченно переглянулись, и Толян даже выплюнул сигарету, которую успел запалить.

— А это мысль! Федь! — возбуждённо повернулся он к Гризли. — А если правда?

Тот упрямо мотнул коротко стриженой угловатой башкой:

— Алё, гараж! Окститесь. Вы чего городите? Вырастить такую собаку — и чтобы никто из соседей ни разу не увидел? Фантастика. Это раз. Мы с вами все хаты в этом доме обошли, от первого до пятого этажа, — это два. Думаешь, такого крокодила легко спрятать? Он же огромный, лает, рычит. Не-е, гонево это. И потом, — он поскрёб пятернёй мощную шею, — следы лап были только возле трупа. На ступеньках, где его нашли. Вниз, получается, эта собака не спускалась, наверх не поднималась. Скажите ещё, что она летучая была.

— В Индии есть летучие собаки, — весьма некстати припомнил Сёма.

— Это мыши, то есть нетопыри, — не остался в стороне Толян, и Гризли, потеряв терпение, прорычал:

— Работать, придурки! Зоологи сраные! «Время»!

И правда, из чьей-то распахнутой форточки на первом этаже отчётливо донеслись знакомые позывные новостной телепрограммы.

Нервно хмыкая, они поспешили к четвёртому подъезду. Гризли безошибочно набрал код, который успел уже выучить, и опера бесшумно просочились внутрь, прикрыв за собой массивную дверь.

По мере приближения к зловещему пролёту третьего этажа, где был найден труп, Сёма со всевозрастающим унынием принюхивался. Но тошнотворного запаха крови, от которого звенело в ушах, уже не ощущалось. Кто-то старательно вымыл подъезд, как только милиция дала на это разрешение. Не жена ли убитого, машинально подумал Сёма, но потом понял, что для неё это было бы слишком тяжело. Наверное, сердобольные соседки или родственницы. Похорон пока не было — труп несчастного Антона Петровича всё ещё находился в морге.

— Чисто, — констатировал Гризли и глянул на тусклую лампочку под потолком. — Мужики, давайте вот тут встанем, у окна.

Он первым облокотился на щербатый подоконник, где одиноко стыл пустой цветочный горшок. В нём, видимо, некогда что-то росло, а теперь лишь торчали окурки.

В подъезде было тихо-тихо. Словно все вымерли там, за запертыми дверями квартир. Даже съестным не разило, ну, котлетами там или жареной кетой, хотя не так давно закончилась путина. Не разило даже кошками.

Сёма зачем-то нащупал под курткой холодную рукоять табельного ПМ и решился нарушить молчание:

— А долго нам тут торчать-то?

Гризли устало покосился на него и ехидно сообщил:

— Это тебя надо спросить. Ты же у нас тут главный придумщик. Шерлок Холмс и доктор Ватсон отдыхают.

— Э-э… — кашлянув, промямлил Сёма. Крыть было нечем. Но что-то неотступно сверлило ему мозг. Что-то такое, ускользавшее. Что-то, что он только что увидел.

Толян намылился было закурить, но Гризли угрожающе показал ему свой здоровенный кулак.

— Я щас, — решился Сёма и быстро взбежал вверх по ступенькам до того места, где нашли труп. Включив карманный фонарик дополнительно к тусклому свету подъездной лампочки, он принялся методично водить лучом по стене, сам напряжённо гадая, что же он такое углядел среди примитивных каракулей местных недорослей.

— Жэку давно ремонт тут пора делать, закрасить всю эту похабень, — прогудел Гризли, деловито встав рядом, и направил на стену луч собственного фонаря. — Что ты тут увидел-то?

Сёма ошалело потряс головой. Нет, ему не показалось! Но лучше б показалось.

— Смотри сам, — он повёл лучом фонарика по едва заметному контуру, процарапанному на стене прямо вокруг всей, как выразился старший опер, похабени. Это были не отпечатки лап, но очертания огромной, во всю стену, от потолка до ступеней, собаки! Сидевшей будто бы в профиль. Зубастая морда занимала примерно треть от её гротескно прорисованного туловища.

— Данунахуй, — в одно слово выговорил побледневший Толян, который мигом проскакал к ним по ступеням. — Не может быть…

Они снова и снова обшаривали стену лучами фонарей, пока не убедились в том, что им не мерещится. Потом уставились друг на друга. Первым опомнился Гризли:

— Так. Не вздумайте тут мистику в три листика разводить, мужики, — решительно заявил он.

— А если эта псина… ну, реально из стены вот тут вышла и в неё же ушла? — дрогнувшим голосом озвучил общее мнение Толян. — Федь, может, рванём уже отсюда, а? Ну, останется висяк…

Но говоря это, он и сам понимал, что Гризли нипочём не согласится.

— Сказал, кончай хуйню городить! — страшным полушёпотом рявкнул тот. — Мало ли какой поц тут что намалевал, а мы теперь…

Он осекся, не договорив. Сверху, с четвёртого этажа, кто-то быстро, уверенно спускался. Гризли кивком указал на подоконник с цветком, и опера мгновенно очутились у окна, делая вид, что встали покурить. Покалякать, так сказать, о делах наших скорбных.

На площадке третьего этажа, куда выходила и дверь квартиры покойного Снисаренко, появился мужик. Остановился, озадаченно зыря на примолкших оперов. Сёма, обладавший фотографической памятью, мгновенно его узнал — некто Возницын Глеб Павлович, квартира 67 на пятом этаже. Выглядел он более чем цивильно — очки в дорогой оправе, турецкая, а не китайская кожаная куртка, такие же фирменные брюки и обувь. Сёма вспомнил, что и в хате у него, когда они туда зашли, деликатно топчась на пороге, был шикарный ремонт под модным названием «евро». Денег мужику явно хватало.

Вот только сейчас у него в руках был совсем не вязавшийся с импозантной внешностью предмет — здоровенная спортивная сумка из кожзама, тяжёлая даже на вид.

Гризли кашлянул и сделал шаг вперёд.

— Добрый вечер… э-э-э…

— Глеб Павлович, — поспешно подсказал Сёма. Сердце у него почему-то быстро и гулко заколотилось.

— Глеб Павлович, — степенно кивнул Гризли. — Куда это вы собрались на ночь глядя?

— Не ваше дело, — совсем не деликатно отрезал мужик, и Гризли поднял брови. Чутьё старого опера явно заставило его насторожиться, хотя ничего особенного не происходило и мужик, безусловно, имел право возмутиться неуместным вопросом. Куда хочет, туда и идёт. К бабе поебаться. Сумку хавчиком набил. Но, учитывая то, что недавно случилось в подъезде…

Пока все эти мысли вихрем носились в голове у Сёмы, Гризли сказал с неожиданно прорезавшейся велеречивой любезностью:

— Прошу прощения, Глеб Павлович, вопрос был неуместным, я его снимаю.

Но, когда Возницын, сумрачно кивнув, спустился по ступенькам и начал протискиваться среди загородивших проход оперов, Гризли молниеносно и сильно пнул носком ботинка спортивную сумку, которую тот нёс с явным трудом. И Сёма сразу понял, для чего старший опер это сделал.

Из сумки тем не менее не донеслось ни звука. Зато Возницын, побагровев от гнева, что-то нечленораздельно выкрикнул. Его никто не услышал, потому что сумка вдруг вырвалась из его руки и, прокувыркавшись по ступенькам до лестничной площадки второго этажа, грузно плюхнулась на пол. И в ней что-то явственно зашевелилось!

— Блядь, — выдохнул Сёма и выхватил ПМ. Нервы у него всё-таки стали ни к чёрту.

При виде пистолета Глеб Павлович отскочил и сделался из багрового бумажно-белым.

— Не… не стре… ляйте, — с запинкой пробормотал он.

— А что? — развернувшись, Гризли прижал его к подоконнику своей могучей ручищей и навис сверху, а Сёма машинально подумал, что на месте мужика он бы сейчас точно обоссался. — Там что, внутри, — незаконнорожденное дитё? Топить несёшь?

— Вы что?! — отчаянно затряс головой Возницын, не заметив подъёбки. — Какое ещё дитё?

Опера тем временем медленно спускались по ступенькам, не сводя глаз с сумки, которая продолжала беззвучно, но явственно подёргиваться.

— А что же там, гражданин Возницын? — ласково осведомился Гризли, сжимая железными пальцами воротник дорогой турецкой куртки подозреваемого — тот уже безо всякого годился в подозреваемые.

— Со… собака, — брякнул тот, отчаянно зажмурившись. — Осторожнее с нею! — И совсем уж понятное: — Я не хотел, чтобы так получилось! Честное слово! Не хотел!

Очки его перекосились и съехали с переносицы.

— Блядь, — выдохнул Гризли, всё мигом сообразив и брезгливо разжав пальцы. Деваться Возницыну было совершенно некуда, и он так и остался стоять у подоконника, прижимаясь к нему, как к мамкиному боку, и трясясь всем телом.

— Осторожнее! — вдруг снова завопил он. Но было уже поздно.

«Молния» замка на сумке разошлась, не выдержав напора, и изнутри вырвалось нечто громадное, тёмное. Совершенно безмолвно, лишь жутко скрежетнув когтями по бетону пола, оно ринулось на оцепеневшего Толяна, разинув оскаленную слюнявую пасть и метя в горло.

И тогда Сёма, ни секунды больше не медля, разрядил в эту пасть свой ПМ.

* * *

— Сём, коньячку тяпни, — посоветовал Гризли и сам приложился к извлечённой из сейфа фляжке. — Ну чего ты киснешь? Ты же герой.

Он похлопал друга по плечу, отчего тот едва не свалился со стула. Они втроём сидели вокруг стола в кабинете. Гризли только что отбарабанил на пишмашинке кучу документов, и можно было расслабиться.

Сёма в ответ угрюмо махнул рукой:

— А! Герой — собаку убил.

— Пёс этот, — Гризли воздел палец к потолку, — сам убийца, не забудь. И его бы всё равно усыпили. И ещё ты Толяна спас.

Толян смущённо кашлянул и заёрзал на стуле:

— Да, Сём… ты… я тебе теперь… То есть ты не представляешь… — он запнулся.

— Слюни подбери, — сурово посоветовал Гризли и ему. — Вот же суки — Возницын этот и его братан. Взяли и сделали из псины зверюгу такую.

Мёртвый стафф, которого, как выяснилось, звали Рокки, действительно был чемпионом нелегально организуемых собачьих боёв. Возницын взял его к себе на передержку за два дня до происшествия в подъезде, потому что его брат, хозяин пса, отбыл в Тай на отдых, а некто дядя Митя, присматривавший за собакой на его участке, загремел в больницу с приступом холецистита. Сам Возницын слишком боялся явления на братниной территории конкурентов и правоохраны, прямо-таки параноил по этому поводу. Потому и решил, что подержать собаку несколько дней у себя дома будет оптимальным вариантом. Ведь голосовые связки у пса с детства были подрезаны, чтобы тот не издавал никаких звуков. А выносил он его на прогулку к ближайшей «заброшке» в обычной спортивной сумке. Рокки Возницына хорошо знал, и тот его не боялся.

Однако он не учёл, что хозяин постоянно держал пса на уколах, в обдолбанном состоянии, чтобы к моменту соревнований, при отмене препарата, тот становился ещё свирепее. Вырвавшись из сумки по пути на очередную вечернюю прогулку, Рокки загрыз чужака-соседа. Обомлевший от ужаса Возницын не нашёл другого выхода, кроме как схватить собаку вместе с сумкой и снова подняться в свою квартиру. Риск угодить за решётку для него оказался страшнее риска самому стать растерзанным. Однако пёс, утолив, видимо, жажду боя, мгновенно присмирел.

Подошвы ботинок Возницына остались чистыми — в лужу крови он ухитрился не наступить. Оперативники, пришедшие к нему домой с опросом, как приходили ко всем жильцам четвёртого подъезда, пса не заметили, тот был надёжно заперт в кладовке. Через пару дней брат бы вернулся, и Возницын сплавил бы ему его сокровище, приносившее отличные доходы. Но тут Игната Сёмина осенила идея дежурства в подъезде…

— Срок эта сволочь точно будет мотать, — уверенно заявил Гризли, снова похлопав Сёму по плечу. — А ты премию получишь ко Дню милиции. И в газетах про тебя напишут, вот увидишь. С телевидения приедут, интервью возьмут. Не журись.

Сёма неуверенно кивнул, чтобы только успокоить начальство. На душе у него по-прежнему было смурновато.

* * *

Огромный пёс, чей силуэт был процарапан неизвестно кем на стене четвёртого подъезда, широко зевнул и закрыл клыкастую пасть. Настоящий боец был убит. Что ж… Остались эти игрушечные, которые скорее были кошками, нежели псами.

Но ведь взбеситься могут и они.

Название: Аста маньяна
Автор: sillvercat для WTF Zaholustie 2021
Бета: Xenya-m
Цикл: Южные зарисовки
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 908 слов
Пейринг/Персонажи: Мария Сергеевна, Татьяна, жители юга
Категория: джен
Жанр: юмор, повседневность
Рейтинг: PG
Краткое содержание: «Принято считать, что южные люди традиционно никуда не торопятся. Выражение «аста маньяна» в контексте «сделаем завтра» не на пустом же месте возникло».
Примечание: русреал, наши дни, написано с натуры
Предупреждение: южное «аста маньяна» вызывает смешанные чувства и нравится не всем
Читать на ао3: https://archiveofourown.org/works/28942332
Ссылка: тут.




Принято считать, что южные люди традиционно никуда не торопятся. Выражение «аста маньяна» в контексте «сделаем завтра» не на пустом же месте возникло. Мария Сергеевна, приехав из суровых дальневосточных краёв в маленький причерноморский городок, сперва очень по этому поводу печалилась. Негодовала даже. Переживала. Нервничала. Но потом не то что смирилась или притерпелась — прониклась.

Вот прилавок местного продуктового магазина. Апрель — ещё не сезон. Так тут говорят. Не туристический сезон то есть. За прилавком — круглощёкая черноволосая продавщица лет тридцати, возле него — небольшая очередь человек в пять. Мария Сергеевна в ней — последняя. Очередь движется медленно. Нет, не так: ме-е-едленно. Каждый неторопливо и вдумчиво обсуждает с продавщицей свои покупки.

— Йогурт? Тетрапак? Ой, вы знаете, вот этот у нас совсем новый — со злаками и черносливом, попробуйте.

— А вы его сами брали, Тамарочка? — живо интересуется постоянная, видимо, покупательница — пожилая женщина в кокетливой шляпке на седых кудряшках. — Как он вам?

Очередь внимательно прислушивается. Это же очень ценные сведения про новый продукт. Упускать нельзя.

— Изумительный! — с жаром восклицает Тамарочка. — Очень, очень вкусный. И для желудка, если проблемы, — сплошная польза.

— Конечно, — энергично кивает старушка. — Конечно, проблемы, у кого их нет в моём возрасте.

— У вас прекрасный возраст, мадам, — басит стоящий за нею весьма грузный мужчина, — но я этот йогурт тоже возьму.

Старушка польщённо хихикает, а стоящая прямо за мужчиной молодая девушка в джинсовом комбинезоне недовольно бросает:

— Нельзя ли побыстрее? Мне ваши проблемы с желудком и прочим неинтересны!

Очередь внимательно рассматривает её — так, что она даже краснеет слегка и нервно поправляет волосы.

— Вы, наверное, приезжая? — сочувственно спрашивает грузный мужчина.

— Проездом, — с вызовом отвечает та. — Вон меня в машине муж и ребёнок ждут! — она кивает на вишнёвую «Тойоту», притулившуюся на стоянке.

— Так что ж вы сразу не сказали! — возмущается мужчина, и очередь хором гудит, соглашаясь. — Ребёнок в машине! Берите, что вам надо!

— А можно? — теряется девушка.

— Нужно! — веско подтверждает грузный мужчина, пропуская её к прилавку.

После того, как за девушкой захлопывается дверь магазина, желающие возвращаются к обсуждению полезного для желудка йогурта со злаками. Мария Сергеевна улыбается, уткнувшись в смартфон. Она тоже никуда не торопится.

Август — разгар сезона. «Отдыхаек», как здесь называют туристов, повсюду полно. В крохотных шортах, ярких бикини и парео, небрежно накинутых на плечи, — женского пола, в бермудах до колен и с голыми волосатыми торсами — мужского. Они вначале всё-таки пытаются куда-то спешить, но быстро понимают, что они на юге.

А Мария Сергеевна решает заказать себе новую входную дверь. Самый крутой и большой магазин «Двери» возле центрального рынка — к её услугам. С нею идёт в качестве советчицы приехавшая из Москвы подруга Татьяна. Четыре часа дня… но когда они поднимаются на крыльцо, из дверей этих самых «Дверей» выходит небольшая толпишка продавцов. Все — молодые парни, полуголые, в шортах и сланцах. Один весело тащит мангал, другой — пластиковое ведро с маринованным мясом и луком, третий — шампуры. Оживлённо что-то обсуждая, они запирают замок и опускают рольставни. Потом оборачиваются и видят Татьяну с Марией Сергеевной.

Немая сцена.

— Вы хотите купить дверь? — наконец вежливо интересуется тот, что с мангалом.

— А похоже, что чай? — ехидно вопрошает в ответ не привыкшая к местным нравам Татьяна и выразительно смотрит сперва на вывеску магазина, а потом на расписание работы, где указано: «10.00 — 18.00, без перерыва».

— А пойдёмте с нами! — внезапно загорается парень с шампурами. — Мы на дикий пляж — шашлыки жарить!

— Я вижу, — сурово осаживает его Татьяна самым что ни на есть учительским тоном. — Но нам нужны не шашлыки, а двери.

— Мы, может, в другой раз? — Мария Сергеевна бочком пытается отступить, она понимает, что Татьяна сейчас обрушит на этих голых раздолбаев громы и молнии.

— Но мы же ещё не сдались под охрану, — примирительно возражает раздолбай с ведёрком. — Я открою, выбирайте. Закажете замерщика — он придёт в понедельник.

Мария Сергеевна торопится, Татьяна — нет. Она долго и придирчиво рассматривает ассортимент, выспрашивая у раздолбая с ведёрком всё до тонкостей. Тот охотно отвечает. Остальные терпеливо ждут на крыльце. Без малейших признаков досады. Загорают, жмурятся на солнце. Им хорошо. Они на юге.

Замерщик вместо понедельника приходит в среду.

Лишь однажды Мария Сергеевна видела, как могут торопиться южные люди. Неожиданно выехавшая из проулка «Лада» сбивает завертевшуюся отчего-то по проезжей части небольшую рыжую дворняжку с похожей на лисью острой мордочкой. Собака истошно визжит, так, что Мария Сергеевна, стоящая на автобусной остановке, судорожно сглатывает и бросается к собаке вместе с другими прохожими.

— Ты что, слепой? — грозно кричит на выскочившего из «Лады» бледного и растерянного водителя пожилой армянин в шляпе и жилетке.

— Она сама… под колёса полезла, — пытается оправдаться тот.

Движение замирает. Но никто не сигналит — все смотрят, высунувшись из машин. Собака уже не визжит — она приседает, держа на весу правую переднюю лапу, наверно, сломанную.

— Я отвезу! К ветеринару! — поспешно говорит сбивший собаку водитель. — Где тут ближайший? Я не знаю, у меня животных нет.

— Сегодня понедельник, Борис Борисович не работает, — быстро говорит кто-то из толпы. — Можно к Галине, она толковая. Шаумяна, два.

Водитель кивает и распахивает перед собакой заднюю дверцу «Лады». Собака, поскуливая, залезает на сиденье.

«Умница какая», — с облегчением думает Мария Сергеевна.

— Гони! — армянин захлопывает дверцу. — И, если у тебя животных нет, может, себе возьмёшь?

Водитель нерешительно кивает, усаживаясь за руль, «Лада» резко берёт с места, толпа возвращается на автобусную остановку, пробка рассасывается.

Мария Сергеевна пропускает свой автобус. Она стоит и думает об этих людях и о тех, что кормят ничейных кошек во дворах, о раненой собаке и о том, что ей, если она собирается обосноваться тут навсегда, тоже надо завести какое-то животное.

— Шаумяна, два, — бормочет она себе под нос, переходя улицу, и садится на другой автобус.

Вдруг тот водитель всё-таки не захочет взять собаку, а оставит её у ветеринара. Тогда она её заберёт. Она даже знает, как её назовёт.

Лиса.

Название: Наша маленькая Хеталия
Автор: sillvercat для WTF Zaholustie 2021
Бета: Xenya-m
Цикл: Южные зарисовки
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1210 слов
Пейринг/Персонажи: Мария Сергеевна, мама Роза, Виола, Артур и другие
Категория: джен, гет
Жанр: драма, повседневность, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Оценки Виолу вовсе не интересовали, зато интересовали мальчики. «Куда деваться, пятнадцать лет», — философски говорила её мама. Марию Сергеевну в пятнадцать лет как раз учёба и интересовала. И книги. Крапивин, Голсуорси, Дюма. Вот и результат: двадцать пять — и не замужем!»
Примечание: написано по реальным событиям
Предупреждение: мама ведёт себя непедагогично и неэтично; автор национальную рознь не разжигает
Читать на ао3: https://archiveofourown.org/works/28942374
Ссылка: тут.



— Марьсергевна, у вас колготки поехали, — страшным шёпотом сообщила прямо на уроке географии восьмиклассница Жизель.

У большинства армянских, азербайджанских и адыгских детей в этом южном городке были замысловатые имена, одно другого «красивше», что сперва вгоняло недавно переехавшую сюда Марию Сергеевну в лёгкий ступор. Вот как, к примеру, ласково Гамлета называть? Или Ребекку? Или Джульетту?

Но над импортными вычурными именами тут никто не потешался, дело было привычное. Саму же Марию Сергеевну её ученики почти сразу прозвали Масяней, и она не обижалась: во-первых, созвучно же, а во-вторых, Масяня была крутая.

— Спасибо, Жизель, — кротко поблагодарила Мария Сергеевна и на большой перемене побежала покупать новые колготки в магазинчик внизу улицы.

Едва выскочив со школьного двора за кованые ворота, она на миг застыла, глядя вперёд, туда, где между домами синело море. Школа стояла на горе, а к морю вела практически каждая улица, и оно всегда было здесь — как живое существо. То ласково-синее, то озорно-бирюзовое, то грозно-тёмное. Прекрасное.

— «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря», — громко, нараспев продекламировала Мария Сергеевна, и на неё тут же с живым любопытством оглянулся прохожий — старый, седой, сгорбленный армянин. Мария Сергеевна его знала, он чинил ей туфли в будочке на углу и однажды назидательно сказал, что мужчины, мол, в первую очередь смотрят женщине на ноги, поэтому туфли всегда должны быть в порядке.

— Правильно говорите, девушка, — с сильным акцентом одобрил он, и Мария Сергеевна рассмеялась:

— Это не я, это Бродский. Иосиф Бродский.

И она поскакала вниз по ведущей вдоль улицы каменной лестнице, перепрыгивая через выщербленные временем ступеньки — эта лестница, должно быть, ещё помнила войну.

Весь город помнил войну, и этот армянский дедушка наверняка тоже.

— Понимал человек, — крикнул тот ей вслед, и Мария Сергеевна снова рассмеялась.

В родном дальневосточном городе она не могла бы сейчас вот так, первого ноября, выскочить из школы в туфельках на босу ногу. У неё на родине снег уже лёг, чтобы не растаять до апреля, а то и до мая.

Мария Сергеевна подозревала, что по снегу она будет скучать.

Сунув купленные колготки в сумочку, она вышла из магазина и внезапно остановилась. О чём она только думает? Снег… скучать… Первое ноября же! Вот-вот каникулы начнутся, а у неё в классе…

У неё в классе была Виола Гаджиева. А у Виолы — четыре двойки в четверти. Нарисованные пока что карандашом, но…

Обречённо вздохнув, Мария Сергеевна достала сотовый телефон. Разговаривать с мамой Виолы ей всегда было очень тяжело — та торговала на рынке и вечно порывалась предлагать Марии Сергеевне то ведро хурмы, то мешок помидоров: «Настоящие кубанские! Только от Виолочки моей отстаньте, а? Ну, поставьте ей хоть троечку с минусом, а?»

Ужасно.

Сама Виола была тощей рыжекудрой девицей на голову выше полной крепкой матери, и оценки её вовсе не интересовали, зато интересовали мальчики. «Куда деваться, пятнадцать лет», — философски говорила её мама.

Марию Сергеевну в пятнадцать лет как раз учёба и интересовала. И книги. Крапивин, Голсуорси, Дюма. Вот и результат: двадцать пять — и не замужем!

— Добрый день, Роза Рустамовна, — выпалила Мария Сергеевна, когда в трубке раздалось басовитое: «Да?». — К сожалению, должна вам сообщить, что у Виолы в четверти намечается четыре…

— Четыре?! — радостно перебила мама Роза, и Мария Сергеевна, как пишут в старых книгах, возвела очи горе.

— Четыре двойки, Роза Рустамовна. Двойки. Четыре, — она даже помахала в воздухе четырьмя пальцами, будто мама Роза могла её видеть.

Наступило молчание, такое долгое, что Мария Сергеевна наконец сказала:

— Алё?

— Но ведь ещё же будет вторая четверть, и до конца года далеко, — гулко и жизнерадостно провозгласила её собеседница. — Вы не беспокойтесь, она исправит. Виолочка исправит. Она же в школе? На уроках? Сейчас?

— Сейчас? — Мария Сергеевна близоруко прищурилась, осматривая школьный двор — в течение этого тягостного разговора она успела вернуться к кованым воротам. — Ну да, она здесь. Перемена заканчивается. Вон я её даже вижу. Она гуляет… с мальчиком.

— С каким мальчиком? — голос в трубке мгновенно напрягся.

— М-м, кажется, с Артуром Саакяном из нашего класса, — легкомысленно отозвалась Мария Сергеевна.

Туфли немилосердно натирали ей босые пятки, и она предвкушала, как сейчас зайдёт к школьной психологине, своей подруге Ольге Александровне, чтобы надеть новые колготки. И выпить кофе.

Виола и Артур весело болтали и даже хохотали, поочерёдно тыча в экраны своих смартфонов.

В трубке что-то булькнуло, и собеседница отключилась. Мария Сергеевна с некоторым недоумением сунула телефон обратно в сумочку и устремилась на крыльцо и по коридору — в кабинет Ольги Александровны. Её долг классной руководительницы был выполнен — мама Роза проинформирована.

Она успела натянуть новые колготки чуть выше коленок, когда подруга, задумчиво стоявшая у выходящего во двор окна с чашкой кофе в руке, вдруг этим самым кофе поперхнулась.

— Это что там ещё такое?! — изумлённо выдохнула она, указывая пальцем вниз. — Маша! Ты посмотри! Это твои?

Мария Сергеевна проскакала к окну и обомлела.

Мама Роза, с растрёпанными чёрными кудрями и пылающим от гнева ликом, теснила растерянно отбивающуюся Виолу к стене, нещадно лупя её куда попало своей сумочкой, отнюдь не дамской, а походившей скорее на объёмистый баул. Виола что-то невнятно бормотала, сверху не было слышно, что именно. Зато трубный глас мамы Розы оглушал всю округу.

— Азербайджан никогда не будет гулять с Арменией! Слышишь?! Никогда!

— Прямо Хеталия какая-то… — завороженно пробормотала Ольга Александровна, и тут Мария Сергеевна очнулась.

Новые колготки затрещали и разъехались по швам, когда она одним рывком натянула их куда надо и кинулась к двери.

Впереди неё по лестнице, задыхаясь, уже мчались директор Иван Петрович, завуч по воспитательной работе Наталья Васильевна и охранник Ашот. Которому спустя несколько минут прилетело по загривку баулом с той же страстью, с какой мама Роза лупила дочь.

— Роза Рустамовна! Перестаньте! — взмолилась Мария Сергеевна, повисая у той на руке (в другую руку вцепился директор) и стремительно оглядывая двор. Герой романа Артур Саакян уже улепётывал прочь, за ворота, — быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла.

Вся школа, оставив занятия, прилипла к окнам.

— Вы разжигаете национальную рознь! — грозно возопил наконец директор. — Немедленно прекратите безобразие!

Устрашающая формулировка возымела действие, мама Роза присмирела, уронив свой боевой баул, и, воспользовавшись этим, Виола припустила к крыльцу, махом на него взлетела и скрылась в вестибюле. Мама ринулась было за нею, но охраннику Ашоту удалось её удержать.

— Я отдаю охране распоряжение вас не пропускать! — властно распорядился Иван Петрович, сообразив, что чем больше казённых словес прозвучит, тем лучше. — Вы срываете учебный процесс!

— Тогда пусть только домой придёт! — зловеще пообещала мама Роза, величественно развернулась и, отдуваясь, гордо поспешила к воротам.

— А за насилие в семье можно и на учёт угодить, — выпустила парфянскую стрелу завуч Наталья Васильевна.

Виолу Мария Сергеевна нашла в девчачьем туалете, возле которого, не решаясь войти, топтались две пятиклассницы.

— Виола, — осторожно проговорила она, обращаясь к сидевшей на подоконнике героине романа,— эм… может, кофе?

— А кофе — у психолога, — понимающе усмехнулась та, вытирая измазанные потёкшей тушью щёки. — Лечить будете? Только я всё равно его люблю. Артурчика. Он сильно моей мамы испугался. Ну это ничего. Почтительный. А я маму не боюсь. Она остынет. Рожу сыночка — и остынет.

— Ка-ак?! — ахнула Мария Сергеевна, хватаясь за голову.

— Ну не сейчас же, — снисходительно заметила Виола, слезая с подоконника. — Года через три, — она внимательнее присмотрелась к побледневшей классной руководительнице. — И это… Марьсергевна, у вас колготки… Совсем уехали.

— А! — Мария Сергеевна только рукой махнула. — А четыре двойки-то, Виола? — спохватилась она.

Та долгим взглядом посмотрела на неё, и Мария Сергеевна вдруг едва не покраснела, настолько явственно в этом взгляде читалось: «Ну что вы со всякой ерундой».

— Я исправлю, — невозмутимо пообещала Виола, а Мария Сергеевна уже решила про себя, что нарисует ей тройку, потому что одна из двоек была как раз по географии.

Надо же было поддерживать толерантность и дружбу между народами.

Название: Круглый дом
Автор: sillvercat для WTF Zaholustie 2021
Бета: Xenya-m
Цикл: Южные зарисовки
Канон: ориджинал
Размер: мини, 3131 слово
Пейринг/Персонажи: Мария Сергеевна, Ольга Александровна, Армен, Коля и другие жители города
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма, мистика, городское фэнтези
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кто-то живёт под круглым домом в самом сердце южного городка.
Примечание: русреал, наши дни, написано с натуры
Предупреждение: по заявке с инсайда для анонов, желавших прочесть про таинственные дома и их обитателей; но вообще-то такой дом действительно существует
Читать на ао3: https://archiveofourown.org/works/28942413
Ссылка: тут.




Как-то Мария Сергеевна сидела тихонько в углу кабинета своей подруги-психолога Ольги Александровны. Сидела, попивала кофе, проверяла практические работы по географии, временами пофыркивая от смеха и откладывая в сторону листочки с особо смачными перлами, чтобы Ольга Александровна потом тоже могла посмеяться. Хотя, по-хорошему, над ними плакать надо было. Например, «земная ось — воображаемая линия, на которой вращается Земля». Или «морское дно изучают с помощью зонтов». Вот чем шестиклассники слушали на уроке и чем читали параграф дома?!

Мария Сергеевна подозревала, что не глазами и не ушами.

И тут она сама прислушалась к происходившему в другом углу кабинета. Там у Ольги Александровны стоял куб со специальным песком, по которому сейчас упоенно водили пальцами двое пацанов, по виду третьеклашек, зарывали в него стоявшие тут же игрушки из «Киндер-сюрпризов» и что-то вполголоса обсуждали. Мария Сергеевна навострила уши.

— Никакое это не враньё, — запальчиво заявил черноглазый кудрявый пацанёнок. — Он там всегда жил, под городом. И живёт. Вот так, — он зарыл поглубже одну из ярко раскрашенных фигурок и снова разровнял над нею песок. — Только он всё время спит. Но когда случается что-то плохое, беда какая-нибудь, он просыпается и помогает. Потому что он — защитник города.

— Выходит наружу? — ахнул второй мальчишка, белобрысый, в съехавшем на бок форменном воротнике-гюйсе, и шмыгнул носом.

— Он не выходит, — первый замотал головой, понизив голос до шёпота, и Мария Сергеевна затаила дыхание. — Но он делает так, что город спасается. Он защищает. Вот в войну так было. Почему нас фашисты не захватили? Потому что он нашим помогал.

— А как он помогал? — с жадным интересом спросил белобрысый, и Мария Сергеевна прикусила губу, едва не выпалив то же самое.

Чернявый поразмыслил, вытянув пухлые губы трубочкой:

— Ну-у, например, когда наши бойцы на гору поднимались, она как будто им под ноги сама ложилась. А когда фашисты — те в пропасть падали. А когда они по нашим стреляли, то пули не долетали. Вот.

— А какой он? — выдохнул белобрысый, а чернявый пожал плечами:

— Я не знаю, и никто не знает, он же не выходит. Но он, наверное, огромный. Как… мамонт. Или как динозавр.

— Может, это и есть динозавр? — нерешительно предположил белобрысый. — Или он — существо?

Чернявый подумал и важно кивнул:

— Существо. Только доброе. А не как в «Оно».

— А где он живёт? Ну, то есть где он спит? — уточнил белобрысый, чьи голубые глаза разгорелись азартом. — Где это место? Можно туда сходить?

Чернявый помялся, прикусив губу.

— Я думаю, — сказал он нерешительно, — что это гора за круглым домом. Под горпарком. Только на саму гору выйти нельзя. Я пробовал.

— А почему? Почему нельзя?! — выпалил белобрысый, даже затанцевав на месте от нетерпения.

Мария Сергеевна его понимала.

— Потому что сверху горпарк! — пояснил чернявый снисходительно. — Это как будто панцирь. Он его разрушать нипочём не станет. Ты что, там же памятник Пушкину, и летний театр, и фонтан, и дорожки с плиткой, и клумбы, и сад камней. От прежней горы только тот склон остался, что на круглый дом выходит. А этот дом вокруг него и стоит. Вокруг склона. И он всегда заперт. И он очень, очень старый. Он…

В коридоре грянула пронзительная хриплая трель звонка, возвещавшего конец урока. Мария Сергеевна и третьеклассники даже подскочили. Одновременно со звонком в кабинет психологини заглянула седая полная учительница и укоризненно покачала головой, видимо, найдя наконец своих:

— Армен, Коля, быстро в класс, вы что тут делаете? — Она величаво кивнула Марии Сергеевне, близоруко сощурившись, и мальчишки живо проскользнули мимо неё в дверь, а Мария Сергеевна приподнялась со своего стула с робким «здрасте». Эту учительницу она не знала, видимо, та замещала кого-то из «началки».

— Оля, а где тут круглый дом? — просила Мария Сергеевна подругу, когда та вернулась в кабинет, неся в пластиковой папке свежие рисунки первоклашек, которых проверяла на уровень адаптации к школе.

— Круглый дом? — Ольга Александровна рассеянно включила кофейник, бодро зашумевший. — На Горького, за управлением порта. Зачем тебе, ты же квартиру купила. Или сравнить хочешь? Там, конечно, дешевле было бы, но это же руина. Этот дом войну пережил, чуть ли не единственный в городе, считай. Даже Дворец моряков разбомбили, а он уцелел.

Мария Сергеевна смутно припомнила двухэтажное, длинное, действительно полукруглое здание, построенное вдоль улицы, ведущей к центру города, а потом как бы загибавшееся за перекрёсток. Второй этаж дома опоясывала ветхая на вид галерея, на которой всегда висел огромный, выцветший от солнца баннер: «Сдаётся в аренду». И номер телефона. Но арендовать этот второй этаж, видимо, никто не спешил. «А почему? Обоснуйте», — как строго говорила Мария Сергеевна своим восьмиклассникам при легковесности их ответов на зачёте.

* * *

После работы Мария Сергеевна, будто ей делать было нечего, отправилась не к себе домой (свернуться в старом, прибывшем сюда в контейнере кресле с книжкой или смартфоном и Лисой в ногах) и не в гости к Ольге Александровне (попить чаю с пирогом-лимонником и вареньем из фейхоа), а села на автобус, чтобы выйти через четыре остановки на улице Горького. «На порту», как здесь говорили.

Южная зима — слякотная, ветреная и дождливая, будто и не зима вовсе, а ранняя весна или поздняя осень в её родных краях. Мария Сергеевна изрядно продрогла, хотя у неё был пуховик, резиновые сапоги и зонт, который то и дело выворачивало ветром. Она посмотрела в сторону близкого здесь моря — графитно-серого, с гуляющими по нему барашками волн, а потом — через улицу, на круглый дом, мимо которого спешили редкие прохожие, но внутрь, в единственный подъезд с железной дверью, никто не заходил.

«Он всегда заперт», — вспомнила Мария Сергеевна слова чернявого третьеклассника Армена, и по спине её под пуховиком пробежала дрожь — однако не от холода.

— Но он ведь жилой, там ведь кто-то живёт, — вырвалось у неё вслух, и одинокая старушка, тоже мёрзнувшая под прозрачной пластиковой крышей автобусной остановки, пристально на неё посмотрела.

— Там всего один подъезд, — негромко сообщила она очевидное. — Вы, девушка, хотите квартиру в нём купить? Не надо.

Мария Сергеевна импульсивно вскинула руку, чтобы коснуться рукава её промокшего плаща, но опомнилась и только вымолвила:

— Почему?

Старушка вздохнула:

— Там всего четыре квартиры, и они навряд ли продаются. Люди, которые там живут… их очень мало, и они очень старые. Они всегда там жили, даже в войну… и не будут продавать. Вы уж мне поверьте. И потом…

Старушка умолкла. Влага блестела на выпуклых толстых стёклах её круглых очков. Она сняла очки и принялась деловито протирать их вынутым из кармана платочком.

— Что — потом? — совсем невежливо воскликнула Мария Сергеевна, всё-таки попытавшись взять её за рукав.

Но тут из тумана, как привидение, вынырнул автобус, та неопределённо махнула рукой и, даже не надев очки, поспешно юркнула внутрь.

Обескураженная Мария Сергеевна осталась на остановке одна. Она ещё раз посмотрела сквозь пелену мороси на круглый дом и решительно перешла улицу, направляясь к нему.

На углу, вернее, на повороте круглого дома был маленький продуктовый магазинчик. Она поднялась на три ступеньки обветшавшего крыльца, дёрнула разбухшую дверь и шагнула внутрь. Здесь было тепло и тесно, приятно пахло сладостями и пряностями. За облезлым прилавком скучала немолодая грузная продавщица, устало поднявшая на покупательницу тёмные глаза с крупинками засохшей на ресницах туши.

— Здравствуйте, — промямлила Мария Сергеевна. «За этим домом действительно живёт в земле некое существо? Вы его слышите отсюда? Чувствуете?» Боже, она чуть было не сказала эдакое вслух! — А… вы кофе не продаёте? Попить?

Продавщица, не разжимая полных губ в полустёртой вишнёвой помаде, лишь покачала головой.

— Тогда дайте мне «Сникерс», — вздохнула Мария Сергеевна и всё-таки решилась спросить: — А вы не знаете, в этом доме сдаются или продаются квартиры или офисы?

Та цепко оглядела её, и Мария Сергеевна едва не покраснела: растяпа в сыром пуховике и резиновых сапогах собирается что-то покупать или снимать, тем более когда на выходе над головой бьётся на ветру мокрый баннер «Сдам в аренду»? Но женщина, конечно, ничего такого не сказала и только ещё раз молча покачала головой.

— Спасибо, — пролепетала Мария Сергеевна и выскочила наружу со «Сникерсом» в кармане. Задрала голову к баннеру, будто он мог ей чем-то помочь. Хотя, возможно, стоило позвонить по указанному там номеру. Но зачем?

Тем не менее она достала из сумочки смартфон и принялась сохранять номер замёрзшими пальцами.

Позади неё скрежетнула дверь. Она обернулась: продавщица выглянула на крыльцо и проговорила с сильным армянским акцентом:

— Не делай этого. Тебе не ответят.

И снова скрылась внутри, хлопнув дверью, а Мария Сергеевна ещё немного постояла в полном недоумении. Странный дом, о котором никто ничего вокруг не желал говорить при всей обычной южной словоохотливости? Она глубоко втянула в себя пропитанный солью и йодом воздух. Ладно же. Сейчас уже начинало темнеть, как всегда на юге, очень быстро. Но она непременно сюда вернётся в воскресенье. И не одна, а с Лисой.

Она решительно кивнула сама себе и заторопилась к подъезжавшему автобусу. Уже подходя к дому, она всё-таки набрала сохранённый ею номер с баннера «Сдам в аренду». Но ей действительно никто не ответил. Даже автоматического голоса: «Абонент недоступен» — она не услышала.

В трубке стояла мёртвая тишина.

* * *

Книга, которую Мария Сергеевна сняла с полки, придя домой, называлась «Форт, посад, город» и рассказывала об истории этого южного городка, начиная с поселившихся здесь адыгов и с первых кавказских войн. Сухие факты сопровождались чёрно-белыми фотографиями, которые интересно было рассматривать, узнавая и не узнавая уже ставшие ей родными места. Набережная. Железнодорожный вокзал. «Дикий» пляж. А вот и Дворец культуры моряков, разрушенный бомбёжкой. И Горка Героев в центре города, на которой в войну стояла зенитная батарея и где сейчас высился мемориальный комплекс с могилой Неизвестного Солдата в центре него и памятником Скорбящей матери. В городе были и другие братские могилы и памятники. Очень много. Туда приходили дети, приносили цветы. И не только девятого мая.

Здесь всё было полито кровью.

Единственный город на побережье Чёрного моря, который не сдался врагу, когда фашистами были захвачены Одесса и Новороссийск, Севастополь и Керчь. Мария Сергеевна положила книгу на колени, заложив страницу пальцем и взвешивая в памяти всё, что только что прочла. «Идёт жестокая, беспощадная, трудная битва. Битва в горах. Битва в ущельях. Это война мелких подразделений, это поединок одиночных бойцов. Это схватка в угрюмых щелях, на нехоженых тропах, ночные стычки в дремучих лесах. Это бои за высоты, за скаты и гребни, за каждый камень на перевале, за каждую проезжую тропу».

Что помогало им? Чудо? Было ли существо под городом таким чудом? Легендой? Сказкой? Было ли оно вообще?

Лиса, смирно уткнувшая нос в пушистые тапочки Марии Сергеевны, подняла узкую морду и заскулила.

* * *

Воскресенье выдалось ясным, без дождей. Небо было голубым и ласковым, как море. На главной площади, где вздымался маяк, прозванный тут «чупа-чупсом» (на самом деле это была башня диспетчерской порта, но Марии Сергеевне нравилось думать, что это именно маяк), дети кормили голубей. Среди домашних сизарей попадались дикие — светло-кофейного цвета горлинки. На залитой солнцем морской глади покачивались зазимовавшие здесь утки, которым гулявшие по набережной люди тоже бросали хлеб. Звонили колокола церкви, стоявшей за мемориалом на Горке Героев. Было почти празднично. Светло и ярко. Не верилось, что тут когда-то шла война, в день бывало по несколько десятков налётов вражеской авиации и все здания лежали в руинах.

Почти все, кроме круглого дома и ещё нескольких. А люди жили в вырытых во дворах бомбоубежищах-землянках.

Мария Сергеевна вздохнула и посмотрела на Лису, а та повернула голову и взглянула на неё. Собачонка смирно шла рядом на поводке. Она оказалась весёлой и покладистой, большой умницей, хотя по-прежнему обожала облаивать проезжающие машины. Когда хозяйка строго ей выговаривала, она виновато опускала морду и немедленно начинала хромать на сломанную не так давно лапу. Правда, иногда забывалась и прихрамывала на другую, но это уже было неважно: Мария Сергеевна смеялась и прощала хитрюге всё.

Сейчас же, обогнув Дворец культуры моряков, они с Лисой свернули на улицу Горького, за которой сверкало море, и не спеша пошли по ней, приближаясь к круглому дому. Они прошли управление портом с двумя огромными якорями у входа (Мария Сергеевна сразу после приезда часто фотографировала их для друзей, оставшихся на родине), потом — забранную узорчатой решёткой подворотню… а потом сердце у Марии Сергеевны подпрыгнуло и гулко забилось. Она ещё издалека увидела, что дверь в единственный подъезд круглого дома слегка приоткрыта. Наверное, кто-то из таинственных жильцов выходил и забыл запереть её за собой.

Мария Сергеевна ещё раз переглянулась с Лисой, подавила желание нервно осмотреться по сторонам — в конце концов, она же не делала ничего дурного! — взяла Лису за поводок покрепче и вместе с нею просочилась в дверную щель.

Внутри подъезда было абсолютно тихо, темно и пахло пылью и старой извёсткой. Свет узкой полоской падал на выщербленные каменные ступеньки. И, когда глаза Марии Сергеевны привыкли к полумраку, казавшемуся особенно тёмным и прохладным после солнечной улицы, она замерла, увидев, что подъезд этот, оказывается, был сквозным. Напротив входа, через лестничную площадку первого этажа и несколько ступенек, смутно различалась другая дверь. Выходившая во двор! Значит, здесь всё-таки был двор? Невозможно! Откуда? Но куда тогда вела эта дверь? И зачем?

Мария Сергеевна, не удержавшись, оглянулась, пробормотала себе под нос что-то вроде: «Я только посмотрю, извините», преодолела ступеньки и вслед за Лисой, так бодро потянувшей поводок, будто она знала, чего хочет хозяйка, подошла к двери напротив. Та тоже была старой, железной, как и основная. И запиралась на здоровенный, тяжёлый даже на вид засов.

— Ну вот… — разочарованно пробормотала Мария Сергеевна, догадавшись наконец включить фонарик на смартфоне.

Засов мирно покоился в пазах и — Мария Сергеевна присмотрелась к нему внимательнее — не проржавел. Его явно отодвигали, и не раз.

Она сунула смартфон в карман, намотала поводок на запястье и принялась аккуратно расшатывать засов. Тот тихонько лязгал, но постепенно, по миллиметру, поддавался её усилиям и наконец отодвинулся совсем. Дверь протестующе скрежетнула и чуть приоткрылась, буквально на сантиметр. Но по подъезду тут же пронёсся явственный сквозняк, порыв ледяного влажного ветра.

Мария Сергеевна выдохнула (она, оказывается, всё это время и не дышала почти) и подтолкнула дверь плечом. Та снова скрипнула, щель расширилась, Лиса высунула наружу любопытный нос, и Мария Сергеевна последовала её примеру.

Она едва не ахнула. Какой там двор! Прямо перед нею, в паре шагов, вздымалась гора, уходящая, как ей показалось, в самое небо. Она запрокинула голову так, что капюшон куртки свалился ей на плечи. Склон горы нависал над нею, суровый, тёмный, поросший колючей травой и какими-то кустами. То там, то сям виднелись застрявшие в земле камни, которые не скатывались вниз, хотя склон был практически отвесным. И ещё где-то едва различимо журчала вода.

Мария Сергеевна будто оказалась вдали от города, от моря и набережной, от гуляющих там людей — где-то в горном ущелье. Строки из прочитанного вчера снова всплыли в её памяти, словно кто-то произнёс их вслух, раздельно и строго: «Это схватка в угрюмых щелях, на нехоженых тропах, ночные стычки в дремучих лесах. Это бои за высоты, за скаты и гребни, за каждый камень на перевале, за каждую проезжую тропу…»

Она не сводила глаз с крохотного кусочка голубого неба над головой. А потом невольно поискала взглядом ведущую туда тропу.

Но тропы не было.

Полоса света за её спиной явственно расширилась, и она поспешно обернулась. Лиса тявкнула и завиляла хвостом, проскочив обратно в подъезд.

У главного входа нерешительно топтались двое мальчишек, в которых Мария Сергеевна мгновенно опознала давешнюю парочку третьеклассников — Армена и Колю. Те стояли и таращились на неё одинаково круглыми от изумления и испуга глазами. Они тоже решили использовать воскресенье под поиски входа в таинственный дом!

Мария Сергеевна ободряюще им улыбнулась и поняла, что и они её узнали, потому что переглянулись и уже смелее шагнули вперёд. Она пошире приоткрыла железную дверь, возле которой стояла, чтобы мальчишки могли заглянуть за неё.

— Ух ты! Ничего себе! — восторженно выдохнул Армен, осторожно просунувшись в щель, но не выходя наружу.

— Это та самая гора? — осведомился Коля почтительным полушёпотом. — Под которой спит чудище?

— Если оно там даже и спит, — назидательно сказала Мария Сергеевна, — то это чудо, а не чудище.

Армен закивал так неистово, что едва не потерял свою лыжную шапку, а позади них вдруг раздался надтреснутый, старческий, сердитый голос:

— Вы что тут делаете?

Мария Сергеевна, Лиса и оба третьеклассника одновременно дёрнулись как ужаленные. На ведущих вверх каменных ступенях подъезда застыла плохо различимая в полумраке тёмная фигура — то ли старик, то ли старуха, замотанная в какую-то объёмистую шаль. С костылём в руке.

— Баба Яга! — в ужасе прошептал Коля, боком прижимаясь к Марии Сергеевне, и та успокаивающе опустила ладонь на его вихрастую макушку.

— Тогда уж Кощей Бессмертный! — вдруг скрипуче рассмеялась фигура, и Мария Сергеевна поняла, что это всё-таки старик. Его провалившиеся глаза на изборождённом морщинами лице сверкали молодо и ясно, несмотря на эти морщины, и Мария Сергеевна с облегчением поняла, что он вовсе не злой.

— Здравствуйте. Извините, — неловко пробормотала она, пробираясь мимо него к выходу и подталкивая вперёд мальчишек. Лиса резво бежала рядом. — Я учительница из пятой школы, вот, показывала ребятам самый старый в городе дом. Который в войну уцелел. Извините, — покаянно повторила она.

— А вы знаете, что именно тут поднимались русские войска, когда впервые высадились на этом берегу, чтобы воевать черкесов? — осведомился старик из-за их спин, и все они изумлённо обернулись, даже Лиса.

— Н-нет, — с запинкой отозвалась Мария Сергеевна, и ребята замотали головами в подтверждение.

— Так вот, знайте, — торжественно провозгласил старик, ткнув своим костылём в сторону двери, за которой синело море. — Не там, где сейчас порт, а прямо за этой улицей бросили якорь корабли, и русский десант поднялся сюда. И встал лагерем.

— И… их пропустило чу… пропустила гора? — быстро поправился Коля.

Старик прищурился так лукаво, будто точно знал, что именно тот собирался сказать, и величаво кивнул:

— Да. Пропустила. Всего хорошего, молодые люди.

— До свидания, — вразнобой попрощались они.

А потом они наконец вышли на залитую солнцем улицу Горького и быстро направились обратно к центру. Мимо белевшего среди облетевших платанов и зеленеющих кипарисов памятника пролетарскому писателю. Мимо памятника погибшим в 1943 году военным морякам. Мимо гостиницы «Каравелла». Мимо Дворца культуры моряков, у входа в который стояла скульптура — матрос Иван Лучкин с военного клипера «Забияка» показывает спасённому им негритёнку Максимке на синеющее неподалёку море.

— Мы погуляем? — робко спросил Марию Сергеевну Коля, будто бы она была его учительницей.

— А ваши родители знают, что вы пошли гулять? — строго спросила она, оглядывая ребят, и те дружно закивали. — Мы с вами потом когда-нибудь сходим в краеведческий музей, если хотите, — подумав, объявила она. — И в музей обороны.

Мальчишки переглянулись, и Армен, шмыгнув носом, выпалил:

— А можно прямо сейчас? Вон же музей обороны, — и показал пальцем через площадь, по которой всё ещё разгуливали мамы с колясками и стайки сизарей и горлинок.

Мария Сергеевна прикинула, сколько денег у неё в кошельке и хватит ли ей на проезд до дома, и кивнула:

— Хорошо. Давайте сейчас попробуем.

Но их пропустили в музей обороны бесплатно, потому что они оказались как бы от школы с экскурсией. Только Лису пришлось привязать к кусту у входа. Но она их, конечно же, дождалась.

— Никто не рассказывает про… про него под горой, — разочарованно произнёс Коля, когда они уже шли обратно к автобусной остановке.

— Потому что это тайна, про неё нельзя говорить, — рассудительно объяснил Армен. — Он охраняет город, а этот дом и все, кто там живёт, охраняют его. Ну… чтобы никто не ходил к горе, ничего там не копал и не рыл. И не строил, и не искал. Не тревожил его.

Мария Сергеевна, знавшая, на что способны разные прыткие генподрядчики, задумчиво кивнула, и все они, не сговариваясь, обернулись в сторону круглого дома.

Дверь в подъезд снова была заперта. А земля под ногами у них вдруг едва ощутимо дрогнула.

— Землетрясение, что ли? — озадаченно протянул Коля, оглянувшись на остальных.

— Ну, МЧС же ни о чём таком не предупреждало, — успокоила его Мария Сергеевна. — Садимся, вот наш автобус.

* * *

Существо, крепко спавшее глубоко под горой за круглым домом, длинно и безмятежно вздохнуло и снова повернулось — теперь уже на спину. Море шумело, баюкая его. Гора высилась сверху, укрывая.

Всё было хорошо.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Название: Чёрная Молния
Автор: sillvercat для WTF Library of Adventures 2021
Бета: Xenya-M
Канон: А. Шклярский «Томек на тропе войны»
Размер: миди, 5915 слов
Пейринг/Персонажи: Чёрная Молния/Джоанна Аллан, шериф Аллан, Салли Аллан, Томек Вильмовский, боцман Новицкий, индейские полицейские, слуги шерифа
Категория: гет
Жанр: драма, дамский роман, приключения, ретеллинг, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джоанна Аллан — солидная матрона под сорок, но ей не хочется чувствовать себя матроной, ей хочется жить и летать...
Примечание: у миссис Аллан, матери Салли, в каноне, кажется, даже нет имени; автор исправляет эту несправедливость, создав образ Мэри-Сью бальзаковского возраста с убеждениями: «Но я другому отдана и буду век ему верна»
Предупреждение: штампы, штампы, штампы; открытый финал; автор местами отходит от канона, а иногда просто отбегает так далеко, как может
Скачать: в формате doc, в формате pdf
Ссылка: тут.

Труднее всего Джоанне Аллан было смириться с тем, что на ранчо своего шурина в Новой Мексике она — всего лишь гостья. Богатая знатная гостья, приехавшая вместе с дочерью-подростком из далёкой Австралии, и её удел тут — смирно сидеть за вышиванием, читать, музицировать и предаваться прочим приличествующим леди занятиям.

Единственное, что хоть как-то радовало Джоанну — работа в саду, естественно, в платье с длинной юбкой, в перчатках выше локтей и широкополой шляпе, защищающей от солнца. Такая одежда мало что позволяла делать как следует. Разве что букетов нарезать для украшения комнат.

Между тем Джоанна была дочерью фермера, женой фермера и в пределах своего австралийского поместья абсолютно всё решала и делала сама. Её тихого кроткого мужа соседи даже поддразнивали подкаблучником, настолько он во всём полагался на мнение жены.

А вот теперь она уехала, на целое лето оставила Марка и вынуждена прикидываться тут комнатным чахлым растением, чтобы не шокировать шурина и его друзей, ведь он в местной иерархии ранчеро занимал одно из самых высоких мест, будучи шерифом округа.

В очередной раз подсчитав дни до отъезда, Джоанна вздохнула и сердито захлопнула крышку фортепиано. Она просто бессмысленно тратит время. Как же она завидовала друзьям своей дочери Салли — молодому поляку Томеку и его приятелю боцману Новицкому, которые могли взять лошадей из конюшни и отправиться в раскинувшуюся вокруг ранчо прерию, которая после прошедших дождей буйно расцвела. Миссис Аллан такое не пристало. Она ведь была степенной матроной средних лет, с туго стянутыми на затылке светлыми волосами, где проскальзывали уже нити седины, в тёмном унылом платье до пят.

Никого не интересовало, хотела ли она быть матроной. А она не хотела!

Джоанна вышла на опоясывавшую дом галерею и опёрлась локтями на гладко отполированные, нагретые солнцем перила, задумчиво глядя вниз, в сад. Насколько сильно будет ошарашен её шурин, если она сейчас попросит у Томека его клетчатую рубашку и рабочие штаны и попробует разбить перед крыльцом альпийскую горку? Она боялась, что шериф попросту упадёт в обморок от изумления и негодования.

И на кухню ей тоже ходу не было — там царствовала необъятных размеров чернокожая Бетти, которой явно не понравится явление белой «миссус» в её владениях. А ведь Джоанна могла бы показать ей, как сделать булочки с корицей и яблоками ещё более воздушными и пышными. Но…

— К чёрту булочки! — свирепо прошептала она, решив про себя, что непременно попросит друзей дочери раздобыть для неё в городе костюм для верховой езды. Пожалуй, ей пора перестать прикидываться милой, бесполезной и бессловесной овечкой. Эта роль совсем её не устраивала.

Развернувшись на каблуках, она решительно взяла поднос с посудой из рук появившейся на террасе Бетти и непререкаемым тоном объявила:

— Я помогу вам накрыть стол к ужину, Бетти, я не безрукая и скоро завою здесь от скуки.

Улыбка её была совершенно безмятежной, но её дочь Салли абсолютно точно могла бы сказать, что, когда мама так вздёргивает подбородок, с ней лучше не спорить. Бетти и не стала. Поджав губы, она отправилась к буфету за другими столовыми приборами. Себе под нос, однако, негритянка пробормотала что-то не совсем лестное о скучающих белых миссус. Они с кухаркой стоили друг друга, подавив смешок, решила Джоанна.

Жизнь начинала налаживаться.

* * *

Вмешалась Джоанна и в беседу мужчин за ужином, хотя обычно предпочитала отмалчиваться. Не вытерпела она, когда шериф Аллан принялся распространяться о деятельности Бюро по делам индейцев, по его мнению, слишком цацкающегося с краснокожими обитателями этих мест — навахами и апачами, ещё совсем недавно терроризировавшими территории целых штатов, в том числе близлежащих Аризоны и Техаса.

— Аборигены австралийских бушей, конечно, кротки и никогда не брали в руки оружия для сопротивления, — выпалила Джоанна, сосредоточенно сдвинув брови, а шериф даже поперхнулся, словно бы это заговорила одна из гравюр с изображением отцов-пилигримов, украшавшая стену. — Но они исчезают с лица земли с ещё большей быстротой, чем краснокожие. Возможно, сопротивление племён, о которых вы рассказываете, брат, в какой-то степени спасло их от подобной жалкой участи.

Боцман и Томек одобрительно закивали, а Салли с гордостью сообщила:

— Мама всегда ходила на стоянки кочевников-аборигенов, когда те оказывались вблизи нашего ранчо, носила им съестные припасы и лекарства. Она не боялась! Но меня с собою не брала, — прибавила она, огорчённо надув губы.

Шериф невольно улыбнулся её непосредственности, но тут же снова нахмурился. Столь вольное поведение невестки, о котором он так внезапно узнал, ему не нравилось. И куда только смотрел его брат!

— Попробовали бы вы, Джоанна, явиться со своими милосердными деяниями в селение наших апачей мескалеро. Но нет, не пробуйте, вы бы и ног оттуда не унесли, в самом лучшем случае они сделали бы вас своей… — он запнулся, глянув на племянницу, уставившуюся на него с живейшим ребячьим любопытством. — Своей рабыней, и вы ежедневно молили бы Господа о спасении или смерти.

По мнению Салли, которого никто не спросил, возможно, о спасении молили бы как раз пленители-апачи, но, посмотрев на огорчённое лицо дяди, она благоразумно промолчала.

Помог Томек, живо спросивший у шерифа что-то о местных поверьях, а Джоанна, проворно встав, принялась убирать со стола грязную посуду, чем повергла шерифа в ещё большее смятение. Поглядывая на неё так, словно не верил собственным глазам, он с запинкой отвечал на вопросы молодого гостя, а Джоанна тем временем отправилась на кухню, где повязала передник и принялась споро мыть посуду, не обращая внимания на ужас Бетти, которая картинно схватилась за голову.

— Миссус Аллан! — взмолилась наконец негритянка с неподдельным отчаянием. Весь привычный ей уклад рушился — белая леди мыла посуду! Слыханное ли дело! — Чего это с вами стряслось?

— Я устала лениться, Бетти, — весело пояснила Джоанна. — У себя дома, в Австралии, я выполняла всю работу по дому и во дворе вровень со служанкой Пэтс, а ранчо у нас, поверь, немаленькое.

— Ох, миссус, что это там? — вдруг вскрикнула негритянка, указывая за окно кухни, откуда хорошо различалась подъездная дорога к гасиенде. Вечерело, и видны были только силуэты всадников — довольно многочисленного отряда. Когда копыта их лошадей зацокали по мощёному двору, Джоанна будто очнулась, сняла фартук и стремительно вышла из кухни на галерею, где уже стояли Салли, Томек и боцман, с любопытством уставившись на происходившее во дворе.

Шериф Аллан спустился к прибывшим и принялся зычным голосом отдавать распоряжения. Внимательно присмотревшись, Джоанна поняла, что чужой отряд — это индейцы, но индейцы, одетые, как ковбои — в матерчатые штаны и куртки, без перьев, бахромы и украшений, в серых шляпах, какие обычно носили американские кавалеристы, с шейными платками, прикрывавшими нижнюю часть лица. Это же индейские полицейские, сообразила Джоанна, воины, поступившие на службу к федеральному правительству, за что соплеменники презирали их и считали предателями. Об этом тоже любил распространяться шериф.

Смуглые лица их были замкнутыми и мрачными. Гортанно переговариваясь между собой, они направились к коновязи, ведя своих лошадей под уздцы, а двенадцатилетний Пит, внук кухарки, резво бежал впереди них, показывая дорогу. Двое из них, однако, остались во дворе, возле единственного всадника, который не спешился.

Тот сидел, как изваяние, на своём неосёдланном вороном мустанге, спина которого была покрыта лишь попоной. Веки индейца были опущены, лицо походило на каменную маску. Чёрные волосы свободно спадали на широкие плечи из-под красной повязки, охватывавшей голову, а одет он был в традиционные кожаные индейские леггины и кожаный же жилет, оставлявший открытой большую часть груди и мускулистые руки. Его статное тело было будто отлито из красноватой бронзы. Джоанна успела ещё заметить, что правое плечо индейца перевязано заскорузлой от засохшей крови тряпицей, а на груди висит амулет из звериных когтей.

Но самое главное, из-за чего индеец сидел неподвижно — его руки были крепко связаны впереди сыромятными ремнями, а ноги — точно так же крепко скручены под брюхом его коня.

Двое караульных развязали узел на ремнях, спутывавших лодыжки пленника, и грубо сдернули его наземь. Раненый не проронил ни звука, хотя сильно ударился при падении, а Джоанна только сейчас заметила, что стоит, прикусив костяшки пальцев. Салли ойкнула, схватив за руку вздохнувшего Томека, а боцман коротко буркнул что-то вроде: «Пся крев!»

Звякнули принесённые шерифом кандалы, сомкнувшись на лодыжках индейца. Тут же клацнули наручники. Словно полицейские опасались немедленного побега, если руки или ноги их врага будут свободны хоть на мгновение. А это был именно их враг, сомнений не оставалось, слишком уж красноречиво караульные и сам шериф на него смотрели — с торжествующим злорадством.

Подхватив пленного под мышки, всё те же двое полицейских отволокли его под сень громадного хлопкового дерева, раскинувшего свои корявые ветви так, что казалось — среди них застряла взошедшая к тому времени луна. Оба часовых уселись невдалеке от пленного, не спуская с него хмурых взглядов и держа на коленях винтовки.

Остальные тем временем сноровисто развели костёр на указанном шерифом месте и принялись устраиваться вокруг на скатках из одеял, гортанно переговариваясь. Бетти и её внук поспешили к ним, с некоторой боязливостью раздавая всем кукурузные лепёшки и миски с жареным мясом.

Шериф устало поднялся по ступенькам крыльца. С лица его сбежало злорадное выражение, с каким он смотрел на пленника, оно стало просто озабоченным.

— Дядя! — тут же нетерпеливо выпалила Салли. — Скажите же, кто этот несчастный раненый человек? Он совсем один, а остальных так много, и они так грубо с ним обращаются!

Шериф сердито и вместе с тем растерянно махнул рукой:

— Это преступник, девочка, опасный преступник, подстрекавший находящихся в резервациях краснокожих к восстанию против белых поселенцев и федерального правительства. Смутьян, каких, по счастью, осталось мало.

— Как его зовут? — живо осведомился Томек, переглянувшись с боцманом.

— Из какого он племени? — неожиданно для себя спросила Джоанна. Она понимала, что ей стоит помалкивать — для благовоспитанных леди судьба пленного индейца значила не более, чем пыль под ногами. Но его непримиримый взгляд, гордая осанка и пренебрежение, какое он выказывал своим врагам, держась так, словно их тут и не было, — всё это не могло её не восхищать.

— Это апач, — ответил шериф неохотно. — Его имя — Чёрная Молния, и повторю ещё раз — он очень, очень опасен. Совсем как проклятый Джеронимо или Кочиз, из-за которых наши приграничные поселения годами не могли спать спокойно. На руках этих людей было столько невинной крови, что их даже трудно назвать людьми, и Чёрная Молния недалеко от них ушёл.

Он тяжело опустился на стул и кивком дал понять робко выглянувшей на террасу Бетти, что пора накрывать стол к десерту.

Джоанна решила сейчас не шокировать шурина, предлагая Бетти свою помощь. Она чинно вернулась на своё место, строгим взглядом призвав непоседу-дочь к порядку. На столе появился поднос с лимонными бисквитами и кувшин с имбирным чаем. Но кусок не лез никому в горло, даже боцману, который принёс на террасу большую бутыль своего любимого ямайского рома. Все взгляды волей-неволей обращались к хлопковому дереву, под которым, гордо выпрямившись, сидел пленник.

Полицейские у костра продолжали трапезничать, некоторые из них достали трубки из кукурузных початков и закурили.

— Как же вам удалось поймать этого смутьяна? Вам повезло! — как ни в чём не бывало поинтересовался боцман под укоризненным взглядом своего молодого друга.

Шериф немного помолчал, а потом со вздохом ответил:

— Среди индейцев, по счастью, есть люди, понимающие, что действительно полезно их народу. Они помогли схватить этого мятежника. Между прочим, некоторые краснокожие до нынешнего вечера вполне серьёзно верили, что он неуязвим для пуль и может обернуться птицей, чтобы избавиться от преследования. Теперь эта дурацкая выдумка, слава Господу, развеяна. Вот он сидит, в кандалах, наручниках, раненый, и вскоре понесёт заслуженное наказание.

— Его повесят? — бесцветным голосом уточнила Джоанна. Она не сомневалась, что караулившие пленника полицейские не откажут себе в удовольствии накинуть петлю ему на шею, чтобы избавиться от такого врага раз и навсегда.

— Суд Линча незаконен, — отрезал шериф, нахмурив брови. — Его будут судить военным судом, как только мы доставим его в Форт Бэнкс, а оттуда ему прямая дорога — во Флориду, где в специально отведённых тюрьмах уже находятся его соплеменники-апачи.

— Так далеко? — изумился боцман. — Разве здесь нет тюрем?

— До такого додумались мудрые головы из правительства, — буркнул шериф, но, заметив, что к нему всё ещё обращены непонимающие взгляды гостей, коротко пояснил: — Болота Флориды весьма отличаются от наших засушливых солнечных пустынь, в которых испокон веку жили апачи и навахи. Малярия и туберкулёз косят их в болотах десятками, в результате их перевозка туда равнозначна смертной казни. И руки у правительственных агентов остаются чисты.

— Но это же подло! — вырвалось у Джоанны. — А вы ещё утверждали, что правительство снисходительно к индейцам! Лучше бы вы действительно вешали их здесь!

Шериф устало пожал плечами:

— Это не я придумал… и тут я, пожалуй, с вами даже соглашусь. Такая мера жестока и не делает чести правительству. Но, прошу вас, пощадим уши маленькой Салли и поговорим о менее тяжёлых вещах.

Салли бурно запротестовала, но под взглядом матери с тяжёлым вздохом умолкла. Боцман и Томек тем временем, тихо пошептавшись между собой, поднялись со своих мест.

— Разрешите мне, мистер Аллан, — прогудел здоровяк боцман, взмахнув взятой им со стола и едва початой бутылкой, — угостить ваших отважных полицейских своим любимым напитком. Мне кажется, они все заслужили по хорошей порции рома.

— М-м… — шериф опять озадаченно пожал плечами. — Я не возражаю. Полагаю, что некоторых из них мучает совесть… именно поэтому они так грубо обращаются с пленным.

— Вы знаток человеческих душ, дорогой брат, — искренне похвалила Джоанна удивлённо моргнувшего шурина и тоже вышла из-за стола. — Позвольте и мне спуститься вниз, чтобы взглянуть на этого легендарного вождя. Наши австралийские туземцы совсем непохожи на ваших непокорных апачей. Мне, право, очень интересно. И ещё я бы хотела осмотреть его рану, — прибавила она непринуждённо. — Я кое-что понимаю во врачевании, а вам наверняка выгодно, чтобы он добрался до вашего Форта Бэнкс, не скончавшись от заражения крови.

Шериф покачал головой, но разрешение дал.

Томек и боцман стали спускаться с крыльца, пока шериф пытался утешить обиженную и раздосадованную Салли, которой мать велела отправляться в спальню и готовиться ко сну.

Выходя из своей комнаты, где она взяла сумку с медицинскими принадлежностями, Джоанна услышала их диалог и с улыбкой подумала, что дочь нравом удалась в неё, а значит, непременно что-нибудь выдумает, чтобы обойти материнское распоряжение.

Её спутники тем временем уже подошли к костру, вокруг которого расселись индейцы.

Те с интересом глянули на приближавшуюся Джоанну, но и не подумали подняться с мест, как это непременно сделали бы белые ковбои или мексиканцы при виде знатной леди.

— Хей, храбрецы! — жизнерадостно провозгласил боцман и покрутил в воздухе бутылкой, на которую индейцы воззрились как зачарованные. — Или лучше будет сказать вам «хау»? Значит, хау. Неважно. Шериф Аллан разрешил угостить вас доброй порцией рома!

Полицейские мгновенно оживились, загалдели, подталкивая друг друга локтями и протягивая к вожделенному источнику «огненной воды» свои жестяные кружки. Джоанна невольно поморщилась. Это пойло наверняка было куда крепче любого напитка, к которому привыкли индейцы, ром должен был уложить их наповал. Странно, как об этом не подумали Томек и боцман, удивилась Джоанна. Она раскрыла было рот и тут же едва не хлопнула себя по лбу.

Ах она глупая курица! Ведь именно в этом наверняка состоял план боцмана, о котором они с Томеком шептались! Свободолюбивые поляки, бежавшие из родной страны из-за угнетения Польши царским правительством, сочувствовали отчаянной борьбе краснокожих за свободу. Ведь даже она, Джоанна, не могла не признать, что её симпатии — всецело на стороне пленного, а не карауливших его полицейских, предателей собственного народа. Итак, Томек и боцман были намерены отвлечь охранников от вождя апачей. Ну а дальше? Ведь он закован в кандалы, а ключ — в кармане у шерифа.

Джоанна открыто взглянула в сторону пленника и вдруг встретила его ответный, такой же открытый и острый, полный интереса взгляд. Но ей, очевидно, это показалось, ибо Чёрная Молния тут же опустил тяжёлые веки, обратившись в прежнее подобие каменной статуи.

— Эй, боцман, — взволнованно выпалил Томек, тронув Новицкого за локоть и тем прервав раздачу часовым волшебного напитка, — но ведь пленник наверняка хочет пить. Он был ранен, потерял много крови…

Губы апача запеклись и потрескались, и он явно страдал от жажды, но, конечно, ни слова об этом его мучители от него не услышали.

— Верно, друг, — церемонно изрёк Новицкий и снова взмахнул бутылкой, обращаясь к караульным: — Хау, мои краснокожие братья наверняка не пожалеют доброго глотка рому для того, кого они уже победили? Будьте же великодушны, как истинные сыны своего племени.

Томек горячо закивал в знак поддержки.

Сумрачные горбоносые лица «краснокожих братьев» преисполнились явного негодования, они не желали делить с апачем ром, но, подталкиваемый приятной просительной улыбкой боцмана, один из них всё же поднялся с места и склонился над пленным, поднеся кружку к его губам.

Дальше всё произошло так быстро, что Джоанна не успела даже вздохнуть. Скованный по рукам и ногам пленник распрямился пружиной, плечом сбив полицейского наземь. Кружка со звоном вырвалась у того из пальцев, ром расплескался.

И тут же не только вскочивший с земли взбешенный часовой, но и его товарищи, ринувшиеся от костра на шум, накинулись на непокорного апача, нещадно пиная его ногами и мешая друг другу.

— Эй, эй! — выкрикнул опомнившийся боцман, уронив бутылку и схватив за шиворот двоих из них — они, как куклы, повисли в его могучих руках. — Не надо так горячиться! Я принесу вам ещё рому взамен пролитого. Признаюсь, это была моя ошибка — я не думал, что пленник так поступит.

— Ведь он связан, — звенящим от гнева голосом произнёс Томек, со своей стороны крепко удерживая оскорблённого полицейского. — Вы настолько благородны, что бьёте связанного.

— Он опаснее гремучей змеи, — тяжело дыша, негодующе возразил тот, но, видимо, всё-таки устыдился. Наступила тишина, и тут Джоанна решилась наконец вмешаться, взяв с земли опрокинутую кружку.

— Есть ли у вас вода? — звонко спросила она, обводя взглядом индейцев, уже отошедших обратно к костру. — Простая вода, не эта отрава?

Она кивком головы указала на бутылку, проворно поднятую боцманом, который только крякнул, услышав столь нелестные слова о своём любимом напитке.

— Э-э… леди… — нерешительно протянул индеец, удерживаемый до этого Томеком, очевидно, старший отряда, именно его и повалил наземь Чёрная Молния. — Я же говорю вам — он опасен.

Джоанна ничего не ответила, лишь посмотрела на него так же, как посмотрела бы на собственную дочь с её ребяческими возражениями, и полицейский наконец отвёл глаза, нашарив на поясе флягу. Вода полилась в подставленную кружку.

— Миссис Аллан… — нерешительно начал было боцман, переминаясь с ноги на ногу, но отступил и смирился, удостоившись точно такого же — терпеливого и непреклонного — взгляда.

Джоанна спокойно подошла к пленнику, который кое-как устроился на земле, на сей раз привалившись к стволу дерева. Избиение не прошло даром, разбередив рану, с тревогой подумала Джоанна, тоже присев возле него на каменистую землю. На его бронзовых скулах проступила испарина, а сквозь грубую повязку виднелось свежее кровавое пятно.

Глаза апача, тёмные и непроницаемы, оказались совсем рядом. Джоанна без слов поднесла кружку к его запёкшимся губам, как сделал не так давно сбитый им наземь полицейский. Но она почему-то точно знала, что Чёрная Молния не причинит ей никакого вреда.

Боцман же с Томеком, очевидно, не были в этом так уверены, они с тревожными лицами маячили неподалеку, готовые кинуться ей на помощь. Но Джоанна смотрела только в глаза апачу. Наконец тот отвёл взгляд и прильнул губами к кружке, жадно делая глоток за глотком, пока та не опустела.

— Позвольте, я осмотрю вашу рану, — тихо попросила Джоанна, продолжая открыто смотреть на него, и коснулась сумки с медицинскими принадлежностями, висевшей у неё на боку. — Ваша рана открылась и кровоточит. Вы наверняка захотите сохранить силы. — «Для возможного побега», — чуть было не добавила она, но вместо этого просто сказала: — Я хочу помочь вам. Я и мои друзья. Мы не американцы, мы чужие в этой стране.

Несколько коротких мгновений, несколько ударов сердца Чёрная Молния смотрел ей в лицо, а Джоанна, как ни старалась, не могла скрыть волнения. Наконец вождь еле заметно кивнул, давая ей разрешение, о котором она просила.

Переведя дыхание, Джоанна повернулась к боцману и коротко сказала:

— Дайте мне на минуту ваше целебное зелье, пожалуйста.

Она невольно улыбнулась, увидев, как встрепенулся боцман. Его ром получил индульгенцию!

Джоанна смочила в спиртном чистый лоскут, не обращая внимания на протестующий ропот обступавших их индейцев. Прежде всего она обтёрла собственные пальцы, чтобы как-то продезинфицировать их. Потом аккуратно и бережно размотала тряпицу, прикрывавшую рану, и так же осторожно ощупала воспалённую плоть вокруг неё. Чёрной Молнии повезло — пуля прошла насквозь, ниже плечевого сустава правой руки, лишь ненадолго его обездвижив, но не раздробив кости. Вторым смоченным в роме лоскутом она обтёрла края раны и наложила свежую повязку.

Всё это время апач не проронил ни звука. Веки его были по-прежнему опущены, но, когда Джоанна проговорила: «Готово», он поднял ресницы и одними губами вымолвил по-английски:

— Спасибо.

Джоанна только кивнула, поднимаясь и отходя к костру. Больше она и правда ничем не могла помочь вождю. Теперь в дело должны были вступить её друзья. Она понятия не имела об их планах, но всей душой желала, чтобы эти планы осуществились. Вождь апачей не казался ей ни жестоким, ни подлым, что бы там ни утверждал шериф, и Джоанна не сомневалась, что Чёрная Молния никогда не будет убивать слабых и беззащитных.

Она вернулась в дом. Как ни странно, её дочь была в своей комнате. С головой завернувшись в одеяло, Салли, казалось, спала, но в неверном свете заглядывавшей в окно луны Джоанна вдруг заметила торчащий из-под одеяла край тёмного подола. Девочка легла спать не в ночной сорочке, а в обычном платье, значит, она намеревалась встать, чтобы помогать Томеку и боцману. Она просто дожидалась, когда мать наконец уляжется в постель.

Джоанна решила её не разочаровывать, с улыбкой пожелала спокойной ночи и направилась в свою спальню, где быстро переоделась и легла.

Но спать она не собиралась. Тихо лежала, уставившись в потолок с лепниной и напряжённо прислушиваясь к тому, что творилось во дворе и в доме. Вот чьи-то тяжёлые шаги раздались в коридоре, куда выходили двери спален. Скорее всего, это боцман вернулся за новой порцией рома, как обещал караульным. Едва слышно скрипнула дверь комнаты Салли, а почти у самого порога спальни Джоанны раздалось возбуждённое перешёптывание. Потом голос Томека произнёс: «Тс-с, тихо!» — и послышались осторожные быстрые шаги, будто кто-то торопливо удалялся на цыпочках. Джоанна невольно улыбнулась. За дочь, равно как и за её польских друзей, она не волновалась. Томек и боцман присматривали за Салли как наседки за цыплёнком, да и сами старались избегать лишнего риска.

Наконец гомон полицейских по дворе окончательно стих, видимо, многие из них действительно быстро очутились под воздействием «огненной воды» боцмана и теперь уснули мёртвым сном.

Ходики на стене едва слышно тикали, но и этот умиротворяющий звук не мог убаюкать Джоанну. Она волей-неволей всё-таки начала волноваться. Что предпримут юные сорвиголовы? В чём состоит их план? Не заподозрят ли их?

Она рывком села и спустила босые ноги с кровати, но тут во дворе наконец что-то произошло. Раздался изумлённый и негодующий крик, перешедший в галдёж нескольких взволнованных голосов, по двору заметались огни — очевидно, кто-то выхватил головню из костра, чтобы осветить место происшествия. Джоанне показалось, что она различает голос шурина.

Снаружи ударил выстрел, и она, как была в ночной рубашке и босиком, выскочила в коридор. И тут же наткнулась на дочь. Салли стояла у двери в кабинет дяди, откуда, видимо, только что вышла, и испуганно смотрела на мать.

— Что ты там делала? — требовательно спросила Джоанна, и Салли, нервно облизнув губы, честно призналась:

— Я положила на место ключ от наручников. Я знала, что у дяди в ящике есть запасной, и вытащила его для Томека. А он отдал его вождю.

Она умолкла и втянула голову в плечи, ожидая закономерного нагоняя.

— Молодец, — спокойно похвалила Джоанна, и на губах Салли расцвела робкая изумлённая улыбка. — Моя девочка. А теперь ступай к себе и немедля переоденься, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов.

Подскочив к матери, Салли крепко и благодарно обняла её, а потом метнулась в свою спальню. Послышался стук дверцы платяного шкафа, а буквально через мгновение Салли вылетела наружу вся в белом, как привидение, с растрёпанными волосами, будто только что проснулась.

Держась за руки и тщетно пытаясь придать своим лицам выражение ужаса и растерянности, обе они выбежали на галерею, откуда хорошо стало видно происходившее во дворе. Шериф Аллан срывающимся от гнева голосом отдавал какие-то распоряжения, полицейские торопливо седлали у коновязи своих мустангов, а возле хлопкового дерева было совершенно пусто. Будто Чёрная Молния в самом деле превратился в птицу и улетел!

— Боже… — пробормотала Джоанна, стиснув руки на груди. — О Боже…

Она не знала, кому молиться, чтобы этому человеку удалось уйти от погони. Этому язычнику и смутьяну, который смотрел на неё так, как ни один мужчина не смотрел уже давно. Она ведь долгие годы была и оставалась скромной добропорядочной матроной, женой и матерью. Рачительной хозяйкой. Но не женщиной, нет.

Джоанна тряхнула головой, отгоняя эти неуместные мысли, и шёпотом спросила у дочери:

— А где Томек и мистер Новицкий?

— Они ушли к себе в комнаты, передав вождю ключ, — без запинки ответила Салли, и тут Джоанна спохватилась:

— Подожди! Но ключ! Как же он попал обратно к тебе?

— Мне его вернул Томек, — полушёпотом объяснила девочка. — Он опустил из окна своей комнаты верёвку, и вождь, освободившись, привязал к ней ключ.

Джоанна едва не схватилась за голову:

— Он же рисковал всем, только что вырвавшись из плена!

— Он сказал Томеку, что не хочет подвести Маленькую Белую Розу. Это я, — с гордостью пояснила Салли, лукаво глядя на неё.

— Ну, понятно, не я, — усмехнулась Джоанна.

— …И её мать, Белую Лань, — торжествующе закончила Салли и тихо прыснула, глядя на ошеломлённое лицо матери, которому та немедля постаралась придать невозмутимое выражение. Это ей не удалось, судя по тому, что дочь продолжала радостно хихикать.

— Пойдём-ка по кроватям, не будем докучать шерифу, — сконфуженно пробормотала Джоанна. — Ему точно сейчас не до нас.

Проходя по коридору, они услышали заливистый храп, доносящийся из комнаты боцмана, слишком виртуозный, чтобы быть настоящим, и снова прыснули.

На душе у Джоанны было удивительно легко. Белая Лань, надо же!

* * *

В течение следующего месяца шерифу Аллану действительно было не до своих гостей, он с отрядом полицейских денно и нощно, но безуспешно рыскал по прерии вплоть до мексиканской границы. Все его усилия были ни к чему. Очевидно, Чёрной Молнии удалось пересечь границу, и он бесследно скрылся в горах.

Пользуясь отсутствием шурина, Джоанна попросила у Томека рубашку и бриджи. В этом наряде она всё-таки разбила альпийскую горку прямо перед террасой. Боцман и Томек послушно выполняли все её указания: таскали на носилках землю, песок, прилежно искали в предгорьях подходящие по размеру и фактуре камни. Сама же Джоанна выискивала в прерии и в тех же предгорьях необходимые для её замысла местные растения, особенно суккуленты. Далеко за пределы ранчо в одиночестве она старалась не выезжать, всегда находилась в сопровождении боцмана или Томека, но вот через пару недель после побега Чёрной Молнии те отправились на охоту за орлами, взяв с собою Салли. Томек очень подружился с местными навахами, живущими в резервации, те-то и пригласили его с друзьями отправиться в горы. Немудрено, что молодёжь с энтузиазмом согласилась. Джоанна осталась дома с кухаркой, её внуком, несколькими конюхами и горничной Элли. Пару часов после отъезда остальных она добросовестно трудилась в саду, но её почему-то так и подмывало отправиться в прерию. Жара стояла не столь испепеляющая, как обычно, в небе громоздились кучевые облака.

Немного подумав, Джоанна надела недавно купленный костюм для верховой езды и направилась в конюшню, где у неё была своя лошадь — серая в яблоках кобыла по кличке Фурия. На самом деле нрав у неё был очень кроткий и смирный, почему она получила такое имя, никто не знал.

Старый конюх Майки, заметив, как Джоанна выводит кобылу из стойла, собираясь уехать одна, запротестовал было, но потом только махнул рукой. Он уже знал, что «миссус» не переспоришь.

Только летя верхом по прерии, Джоанна чувствовала себя по-настоящему свободной. От мнения и взглядов чужих людей, от осознания собственного долга и обязательств перед родными… вообще от всего. Она летела, как ветер, и ей безумно хотелось кричать во всю глотку, просто кричать без слов… однако этого она не смела делать, опасаясь, что даже в пустыне кто-то сможет её услышать. Но сердце у неё так и пело.

Вдруг она заметила впереди, в отрогах предгорий, силуэт всадника. Сомнений быть не могло, ей не показалось, хотя расстояние до первых отрогов было довольно солидным. Но в прериях воздух очень чистый, все предметы видны чётче и кажутся ближе.

Вздрогнув не от испуга, а от неожиданности, Джоанна натянула поводья, принуждая лошадь замедлить бег, а потом и вовсе остановиться. Кобыла недовольно фыркнула, но повиновалась. Сидя в седле и заслоняя ладонью глаза от солнца, Джоанна с беспокойством размышляла, не следует ли ей повернуть Фурию и умчаться обратно к ранчо шерифа. Но всадник тем временем приблизился настолько, что она смогла хорошо его разглядеть. Сердце у неё ёкнуло, а потом отчаянно заколотилось.

Это был Чёрная Молния. Она узнала его огромного вороного мустанга, мчавшегося по прерии, как ураган, узнала гордую осанку вождя, его статную фигуру, пронзительный взгляд из-под красной головной повязки.

Всадник приближался так стремительно, что у неё захватило дух.

Чуть ли не в мгновение ока он очутился рядом с ней и осадил всхрапнувшего жеребца, вымолвив только:

— Не бойся.

— Мне здесь некого бояться, — спокойно сказала в ответ Джоанна и с облегчением улыбнулась, открыто разглядывая его. Никаких следов хвори от перенесённого ранения заметно не было, суровое лицо вождя не казалось измождённым, напротив — тёмные глаза его сверкали, в уголках рта пряталась едва заметная, но искренняя улыбка.

— Это вы должны опасаться, что вас схватят, — озабоченно упрекнула Джоанна, но всё-таки не могла не улыбнуться в ответ. — Мой шурин и его люди повсюду вас ищут.

— Я на своей земле, — легко отозвался апач. — И я могу обернуться вороном в любой миг.

Джоанна почувствовала, что у неё округляются глаза, и вождь, заметив это, рассмеялся тёплым гортанным смехом.

— Вы дразните меня, — укорила его Джоанна. — Вы же забрали своего коня, а не улетели на крыльях. Птицы не ездят верхом.

— А как бы я тогда привязал к верёвке ключ, чтобы Маленькая Белая Роза могла его получить? — лукаво осведомился индеец, склоняя голову к плечу, совсем как ворон. — Я улетел, а мой конь просто ускакал следом за мной, к известному нам тайному месту.

— Да нет же, вы шутите, — озадаченно пробормотала Джоанна, и он снова гортанно рассмеялся.

Да он просто флиртовал с нею, поняла она, но это не оскорбило и не испугало её. Она чувствовала себя счастливой и абсолютно защищённой. Хотя перед нею был мятежник, отступник, изгой, чьим именем пугали детей на ранчо вдоль всей мексиканской границы.

— Я искал тебя и вот нашёл, — серьёзно проговорил индеец, перестав улыбаться, и она невольно вздрогнула. Искал её? — У меня есть что тебе сказать, Белая Лань.

— О, — только и выдохнула Джоанна, чувствуя, что краснеет под его внимательным взглядом, и машинально поправила волосы, выбившиеся из причёски во время скачки. — Что ж, я слушаю.

— Не здесь, — кратко проронил индеец. — Вон там, в расселине между скалами, где течёт ручей, под утёсом. Там нас никто не увидит и не услышит.

В самом деле, ему следовало быть осторожным. Помедлив, Джоанна кивнула и направила свою лошадь вслед за мустангом индейца, которого тот уже повернул к указанной скале, уверенный, что женщина следует за ним.

Джоанне вдруг пришло в голову, что за много лет это первый мужчина, которому она повинуется безо всякого внутреннего протеста. Чуть улыбнувшись этой мысли, она догнала вождя, придержавшего мустанга. Они спешились и вошли в расселину, ведя лошадей в поводу. Конь апача, как и раньше, был не осёдлан и не взнуздан, но Фурию Джоанна привязала к кусту. Умиротворённо журчал ручей, полный воды после недавно прошедшего дождя.

Оглядевшись, Чёрная Молния снял попону со спины своего жеребца и бросил её на землю в тени утёса. Присел на неё сам, скрестив ноги и жестом предложил Джоанне сделать то же самое. Она опустилась на угол этой полосатой попоны, поджав ноги и чувствуя себя неловко.

Он глядел на неё, не отрываясь, и она снова машинально поправила волосы.

— Что ты хотел сказать мне, вождь? — наконец вымолвила она, видя, что он молчит и только откровенно любуется ею.

— Знаешь ли ты, — помолчав ещё немного, начал Чёрная Молния, — о судьбе некоторых бледнолицых женщин, силой увезённых в плен апачами?

Джоанна едва не ахнула от такого вопроса, но взяла себя в руки, хотя почувствовала, что бледнеет. Но она по-прежнему не испытывала страха перед сидевшим рядом грозным воином, который был в несколько раз сильнее её и мог сделать с нею что угодно.

— Мой шурин… шериф Аллан, предупреждал, — неспешно проговорила она, — что меня могут превратить в рабыню, если я пойду со своими благотворительными делами в резервацию мескалеро, как привыкла делать это у себя дома, в Австралии. Далеко отсюда, — пояснила она, отвечая на недоумённый взгляд вождя, — на моей родине, где тоже есть коренные жители и белые поселенцы.

Апач кивнул в знак понимания и продолжал:

— Да, такое бывало, и не раз. Но шериф наверняка не рассказывал тебе, что нашлись женщины, которые не пожелали потом вернуться от апачей к себе домой, хотя родные и заплатили за них большой выкуп. Но они сами не пожелали, они остались с пленившими их мужчинами… и ушли с ними за Рио-Гранде, в горы. Это правда, — он ещё раз энергично кивнул в ответ на отразившееся на её лице изумление.

— Очевидно, — поколебавшись, всё-таки выпалила Джоанна то, что сразу же пришло ей на ум, — они полюбили тех, кто их похитил.

Она прямо поглядела в глаза Чёрной Молнии, которые запылали так, что и всё её тело, казалось, охватил огонь.

— А ты, — почти шёпотом спросил он, — могла бы ты точно так же полюбить меня и уехать со мной за Рио-Гранде?

Джоанне показалось, что время остановилось, что между ударами её сердца протекает целая вечность, пока она продолжала смотреть в расширившиеся зрачки апача.

— Полюбить — да, — так же тихо и твёрдо произнесла она наконец. — Уехать — нет

Сердце её закричало: «Я уже люблю тебя!». Но она не смела сказать это вслух.

— Почему же? — одними губами спросил Чёрная Молния, продолжая обжигать её красноречивым взглядом.

— Я замужем, — просто, без колебаний, объяснила Джоанна. — У меня есть муж, дочь, которую ты называешь Маленькой Белой Розой… дом, семья и обязательства перед нею. Я произнесла в церкви священные клятвы и не отступлюсь от них, иначе перестану быть собой.

Выговорив всё это единым духом, она продолжала смотреть Чёрной Молнии в глаза, зная, что сказала чистую правду… и что он это чувствует.

— Ты перестанешь быть собой, — повторил тот с ударением на каждом слове, и Джоанна кивнула:

— Да.

Он отвёл свой пронизывающий, горящий взгляд от её лица, опустил глаза.

— О, женщина, — выдохнул он, и она со смятением услышала в его гортанном голосе неподдельную боль, — но ты нужна мне такой, какая ты есть, а ты не можешь принадлежать мне, потому что ты — такая, какая есть.

— Да, — снова хрипло повторила Джоанна и беззвучно заплакала, тоже склонив голову.

Только её чувство долга, а вовсе не боязнь тяжёлой кочевой жизни или страх перед людской молвой не позволяло ей откликнуться на его призыв.

Он не мешал ей плакать, не протягивал руку, чтобы утешить её, вообще ничего больше не говорил. Просто сидел молча и ждал, пока она утрёт слёзы.

— Но если бы ты была одна, — мягко спросил он, и его смуглые пальцы всё же коснулись её влажной щеки, а Джоанна затаила дыхание, — ты бы ушла со мной, Белая Лань?

— Да, — без колебаний в третий раз подтвердила она.

— Хорошо, — хрипло выговорил он и нехотя отстранился. — Тогда пообещай мне… пообещай, что, если в твоей жизни что-то изменится, ты вернёшься сюда и дашь мне знать.

— Обещаю, — без колебаний произнесла Джоанна, испытывая целую бурю эмоций — гордость, смятение, страх перед неизвестностью… Словно все духи этой пустыни стояли сейчас у неё за спиной и слышали её клятву.

Но она не представляла, как такое могло осуществиться. Она не желала потерять своего Марка, с которым прожила почти двадцать лет! И… как же её дочь?

Вот только она по-прежнему ощущала чьё-то необъяснимое присутствие позади себя.

— Я тоже обещаю, — проговорил Чёрная Молния, поднимаясь с одеяла и протягивая ей руку, чтобы помочь встать. Его ладонь была твёрдой и тёплой. — Обещаю, что я останусь в живых и не попадусь больше людям шерифа, — его губы тронула лёгкая усмешка. — Чтобы дождаться тебя, а я терпелив, Белая Лань, можешь мне поверить.

— Даже если нам обоим будет по сто лет? — грустно пошутила Джоанна, мягко отнимая руку.

— Даже и так, — кивнул вождь уже безо всякой усмешки, хотя это, право, было смешно — представить, как она возвращается из Австралии спустя шесть десятков лет, чтобы отыскать в горах такого же дряхлого, как она, старца.

Нет, Чёрная Молния не может одряхлеть, мелькнуло у неё в голове, он же ворон!

— Дай мне руку, — вдруг властно произнёс он, снова заглянув ей в глаза, и Джоанна повиновалась.

В его пальцах вдруг блеснуло острое лезвие ножа. Джоанна ошеломлённо и завороженно наблюдала, как он наискось делает надрез на ребре своей левой ладони, а потом осторожно и крепко берёт её руку. Мгновенная вспышка острой боли — и их кровь, смешавшись, закапала на бурую землю, на жухлую траву, пятная её алым.

Кровь. Древняя клятва. Древние духи за спиной.

— Я уеду первым, — сдержанно проронил Чёрная Молния, отпуская её руку, и Джоанна застыла, глядя, как он снова накидывает попону на спину своего мустанга, птицей взлетает следом и направляет вороного к выходу из расселины, даже не оборачиваясь.

Нет! Нет! Он всё-таки не выдержал и обернулся, и сердце Джоанны торжествующе и горестно запело. Она прижала ладонь к губам, чувствуя на них соль собственной крови.

Постояв так немного, она медленно отвязала лошадь, села в седло и поехала к ранчо шерифа Аллана.

Через несколько дней им с дочерью предстояло отправиться в Нью-Йорк, оттуда — в Европу, а потом — на родину.