@темы: ФБ-23

Я пишу эту бесконечную космическую сагу с непреходящим удовольствием... и даже научилась ваять к ней иллюстрации из Кандински 2.1.

Название: Ястребок. Настоящий дом
Цикл: Планета Русь
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2023
Бета: Xenya-m
Размер: макси, 18505 слов
Персонажи: Горислав Романов, Янис Озолиньш, имперские космогвардейцы, пираты, русичи и другие обитатели Галактики
Категория: джен, броманс
Жанр: космоопера, драма, приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Капитан Горислав Романов на своём единственном во Вселенной разумном корабле под названием «Ястребок» спасает с погибшей планеты Русь уцелевших там людей. Все они благополучно прибывают на пиратскую планету Тортуга-5, но за Гориславом всё ещё охотится всесильная Империя...
Примечания: Сиквел к циклу «Планета Русь» : скачать в формате .doc, .fb2
Предупреждения: нецензурная лексика, русизмы; насилие; сериальный формат, полнейшая техническая белиберда
Иллюстрации: здесь
В тексте есть иллюстрации, сгенерированные ИИ по запросам автора и взятые из Сети (первая)
Ссылка: тут

ПРОЛОГ

«Горе». Так частенько звала его мама. И добавляла со смехом: «Это чтобы судьба не позавидовала, а на самом-то деле ты — счастье…»

Горислава Романова первый и самый страшный удар Разрушителей настиг в степи. Тогда ему было неполных тринадцать, и он выжил, потому что оказался вдали от рухнувших зданий, да и само биооружие Разрушителей поражало только взрослых — от шестнадцати и старше, за редкими исключениями.

Отец Горьки погиб в космопорту, где работал механиком, мама — под оплавленными руинами родного дома, ставшего ей могилой.

Когда Горька, очнувшись, кое-как добрёл туда, к своему дому на окраине Нового Российска, и нашёл на его месте только обгорелую груду пластобетона, он просто оцепенело опустился наземь в ожидании собственной смерти.

Из носа у него капала кровь, пятная майку, почерневшую от висевшей в воздухе пыли. Он машинально откашливался, проводил ладонью по лицу, но слёз не было. Была только кровь. Была смерть — вокруг, среди руин домов — собственного и соседских. Вся улица лежала в развалинах. Весь город. Вся планета Русь, которую Империя использовала в качестве своей перевалочной базы — за это русичи и поплатились перед Разрушителями. А имперцы просто подняли уцелевшие корабли и ушли в Прыжок.

Спустя много лет о пиратском капитане Гориславе Романове скажут, что ему ворожит сама госпожа Удача. Ему, мол, везёт, он сам и все, кто рядом с ним, всегда выживут. Тогда, в свои неполные тринадцать, он не считал это удачей. Он вообще ни о чём не думал. Не мог думать.

«…чтобы судьба не позавидовала, а на самом-то деле ты — счастье…»

Он молча сидел, стиснув руками колени, и ждал, когда смерть, прилетевшая с неба, заберёт и его. В этом почерневшем небе вертелись багровые протуберанцы, в образованный Разрушителями разрыв материи ползли неведомые здесь ранее твари из других Вселенных. А у него в ушах всё ещё звучал мамин смешливый напевный голос: «Степняк, когда набегаешься, к обеду-то вернись. И вон хлебца свежего возьми с собой. Себе и Саньке с Лёхой».

Горька не нашёл Саньку и Лёху и умчался в степь один, как делал это всегда, едва научившись ходить. Сейчас степь горела, и удушливый дым лез в окровавленные ноздри, забивал лёгкие. Ветер относил этот дым в сторону космодрома.

Горька со вспыхнувшей в сердце надеждой подумал, что его отец, возможно, остался жив! Что в космопорту наверняка есть убежища, где тот с товарищами мог укрыться!

Надо было как-то добраться туда, но у него не оставалось сил даже подняться на ноги.

— Мама… — тоскливо позвал он, запрокинув голову к кроваво-чёрному солнцу, и не узнал своего голоса.

И вдруг услышал плач.

Детский плач.

Тогда из-под обломков магазинчика, в котором они с соседскими пацанами часто покупали всякую ерунду, он сумел вытащить тощего чернявого Матвея Хотуненко, которого вся улица звала просто Мотя Хват, и его пятилетнюю сестрёнку Соню. Её-то плач он и услышал.

— Пошли к космопорту, — прохрипел Горька, когда они выбрались наружу, набив карманы и рюкзаки всем съестным, что только нашлось в развороченном магазинчике. Брать чужое когда-то было для них безусловным табу, но это табу осталось в прошлом, как и вся их жизнь.

Они шли, задыхаясь от гари, поочерёдно неся Соню на закорках, шли, ведомые всё той же немыслимой надеждой — а вдруг там, куда они идут, окажутся живые люди. Корабли. И Горькин отец.

Но космопорт тоже лежал в руинах. Имперские корабли ушли с планеты, оставив внизу расплавленную от удара землю, мертвецов и неведомых ранее тварей. Оставив детей и подростков, которым повезло — или не повезло — выжить.

Пока Горька и Мотя с Соней пробирались к космодрому, прячась в развалинах от чудовищ, с визгом и свистом проносившихся у них над головами, они нашли ещё пятерых уцелевших ребят: трёх пацанов и двух девочек от семи до тринадцати лет. И нашли оружие — у погибших имперских патрульных. Те лежали ничком, и от их тел мало что осталось, но бластеры уцелели в обгоревших до костей руках. Девчонки с содроганием отвернулись, когда Горька выдернул из рук патрульного оружие и обтёр с приклада остатки плоти. И когда он первым же выстрелом вдрызг разнёс угольно-чёрную крылатую тварь, пикировавшую на них сверху, с полуразрушенной крыши одного из домов, они хором заорали:

— Ура!

И заплакали.

А Горька понял, что победил, и засмеялся. И все остальные засмеялись тоже. Странно и дико звучал этот смех среди оплавленных руин.

До космопорта они добрались только к утру следующего дня — этот рассвет был таким же багряно-чёрным, как и закат, теперь такими должны были стать все их рассветы.

Но им посчастливилось снова. Среди скелетов административных зданий, возле сгоревшей диспетчерской они обнаружили подвальный склад полуфабрикатов, предназначенных для пассажирских космолайнеров. Там оказались не только продукты, но и запасы воды — и они решили обосноваться на этом складе, совершая короткие вылазки по окрестностям.

Во время одной из таких вылазок они нашли потерпевший крушение транспортник с эвакуированными школьниками. Транспортник разбился, когда погиб пилот. Погибли и дети — весь первый класс, пятнадцать семилеток. Но учительница, Дарья Михайловна, чудом осталась жива. Они сделали носилки из обломков транспортника и отнесли её в свой подвал, где она прожила ещё неделю, читая им наизусть стихи Блока и Пушкина. У них не было почти никаких лекарств, кроме стерильных бинтов, запас которых оказался в том же подвале. Когда Дарья Михайловна умерла от заражения крови, они завернули её тело в тряпьё и выкопали в степи могилу, достаточно глубокую, чтобы не добрались мутанты.

«Река раскинулась. Течёт, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной жёлтого обрыва в степи грустят стога…»

Теперь в отряде у Горьки оказалось уже десять пацанов и шесть девчонок, Соня Хотуненко — самая младшая. Некоторые парни были старше Горьки, и он тогда не задумывался, почему же они безоговорочно приняли его главенство.

Уже после смерти учительницы они в очередной раз выбрались в Новый Российск — вчетвером: Горька, Мотя, Сашок Калинка (вот он как раз и был старше Горьки на два года, рыжеволосый коренастый силач) и Светланка Синицына, которую все они звали, конечно, Синицей. Синица мало уступала пацанам в ловкости, одета была так же, как они, — в пятнистый камуфляжный комбез с подвёрнутыми рукавами и штанинами, но два чужака, вынырнувшие из развалин возле бывшего стадиона, почему-то сразу догадались, что она — девчонка.

Горька держал бластер наизготовку, но он ждал тварей, а перед ним очутились люди, уцелевшие люди, парни лет шестнадцати, и стрелять по ним он не смог. А те с громким хохотом Синицу схватили. Облапали, запуская руки в расстёгнутый комбинезон.

— У неё сиськи! — радостно проорал тот, кто казался старшим, белобрысый и широкоплечий. Левая нога у него была перемотана выше колена заскорузлой тряпкой, но это не мешало ему двигаться по-звериному быстро.

Тут Синица опомнилась, пронзительно вскрикнула и укусила белобрысого за запястье. Тот, охнув, выпустил её, и она откатилась в сторону, судорожно сжимая в горсти ворот комбинезона, от которого отлетели застёжки. Парни бросились было к ней, но от Горькиного выстрела почти что им на головы рухнул оплавленный рекламный щит, извещавший об открытии футбольного сезона. Тогда они замерли, невнятно матерясь. Им не повезло: они почему-то выскочили из своего лаза без бластеров. Синица, всхлипывая, подбежала к Горьке, а белобрысый почти дружелюбно проронил, глядя на него в упор:

— Отдай девку, а? Зачем она вам, вы же малые ещё. Или давай меняться. На жрачку, на таблетки. У нас есть. Вы где обретаетесь вообще?

Говоря это, он будто невзначай подбирался всё ближе, и Горька истратил ещё один заряд, чтобы подпалить остатки скамьи, торчавшие, как гнилые зубы, из пластобетона слева от него. Снова выругавшись, тот застыл на месте. Тем временем Сашок подтащил Синицу поближе и заслонил её собой.

— Ну что? — процедил белобрысый. — Договоримся?

Краем глаза Горька видел побелевшее, в грязных разводах, лицо Синицы.

— Нет, — твёрдо ответил он, сжимая бластер. — Не договоримся. Проваливайте.

Белобрысый вдруг одним прыжком метнулся вперёд, срывая с пояса нож. Очевидно, он решил, что Горьке не достанет духу пальнуть в него, но тут сверху сорвалась тварь. И новый Горькин выстрел пришёлся в неё. Этот выстрел снёс твари голову, но за миг до этого она ударом мощной когтистой лапы разорвала горло белобрысому, и тот рухнул на бетон, хрипя и захлёбываясь кровью.

Горька опустил бластер. Все они какое-то время стояли, глядя на трупы перед собою, потом он негромко скомандовал:

— Пошли отсюда. Быстрее.

У них был крохотный флайер, найденный там же, на космодроме, — для него ещё оставалось горючее. И они летали только до Нового Российска и обратно — так низко над землёй, чтобы успеть приземлиться или соскочить, если появятся твари. В воздухе те были куда разворотливее и проворнее флайера.

— Как! Вы что! — вдруг ахнул второй парень, он держался позади белобрысого и уцелел. — А я? А меня?

На его конопатом худом лице ошалело таращились большие, круглые, как блюдца, светлые глаза.

— А тебя сожрут, если не спрячешься, ну, — ровно ответил Горька, поведя из стороны в сторону стволом бластера. — Проваливай туда, откуда вы вылезли.

— Как? — снова неверяще повторил парень. — Вы что! Мы же вместе с Орехом были! Я что, теперь один останусь? Здесь? — он переводил отчаянный взгляд с Горьки на Синицу, с неё — на Сашка и Мотю.

— Горь… — прошептал Мотя, передёрнувшись: он явно представил себя на месте этого парня.

— Я его не возьму, — всё так же ровно сказал Горька. И пояснил просто: — Он опасный.

Он это чуял, знал. Знал, что не сможет оставить такого, как этот, наедине с девчонками, вообще с младшими, знал, что всегда будет настороже, тратя на это силы в собственном логове. Нет. Ему хватало тварей.

Сашок подогнал флайер, и все они забрались в него, оставив внизу стоявшего на коленях и жалобно скулившего парня. Впрочем, тот, опомнившись, принялся с ругательствами бросать вслед низко идущему флайеру обломки кирпичей, один из которых едва не угодил в топливный бак. Но не угодил.

Все молчали. Синица беззвучно плакала, неловко утираясь и всё ещё сжимая грязными пальцами распахнутый ворот комбеза. Потом убито вымолвила:

— Всё из-за меня.

— Нет, — отрезал Горька. — Из-за них, потому что они — мудаки.

За такое слово он точно получил бы от мамы по губам. Но зато такие слова не требовали других объяснений. И он научился легко их произносить.

А ещё научился мгновенно концентрироваться. Думать чётко и ясно на несколько шагов вперёд. Быстро принимать решения — в том числе и рискованные, изобретать выходы там, где их, казалось, совсем не было.

И за каждое своё решение — отвечать самому.

И когда на разрушенный космодром Нового Российска наконец приземлились имперские космолёты, чтобы забрать живых, Горька вывел к ним свой отряд. Он знал, что на Руси есть и другие уцелевшие, но те прятались от имперцев, не доверяя им. Он не мог так поступить. Он хотел, чтобы его ребята выжили.

И их распределили кого куда: большинство по приютам, его же — в имперскую Космоакадемию по благотворительной квоте. Имперцы справедливо рассудили, что мальчишка, способный сколотить отряд из таких же подростков, успешно противостоять мутантам и выжить, станет блестящим командиром.

Он и стал им — только среди пиратского братства планеты Тортуга-5. И отыскал всех ребят, что были когда-то в его отряде, выкупил с каторги, куда к тому времени многие из них попали, забрал в экипаж своего «Ястребка». Первого во Вселенной очеловеченного корабля.

И госпожа Удача тоже очутилась в его экипаже. Чтобы помочь ему спустя почти четырнадцать лет вернуться на Русь и самому отыскать там уцелевших.

Часть 1

«Что бы ни случилось — умоем руки,
Что бы ни стряслось — помолчим на небо,
Станем необъятными, как полати,
Станем заповедными, как деревья…»
(Старинная русская песня)

Ослепительно голубой купол тортугского неба опрокинулся над густой синевой моря и зелёно-золотым сиянием вольных степей. «Ястребок», ловко сманеврировав, прошёл между двумя неповоротливыми торговцами — судя по символике на обшивке, принадлежавшими Виктувии и Цирцее, — и гордо опустился на серый пластобетон космодрома. Воздух замерцал раскалённым от топливных газов маревом, корпус корабля в последний раз дрогнул, прошитый вибрацией от носа до кормы, и гул двигателей затих.

— Ястребок, связь! — привычно скомандовал Горислав и открыл каналы вызова, откидываясь на спинку своего капитанского кресла и с наслаждением вытягивая затекшие ноги. — Штурман, эй! — обернулся он к Озолиньшу. — Станция «Вылезай», ты не промахнулся.

Янис только устало усмехнулся в ответ. Прыжок через подпространство на этот раз дался им обоим легко. По правде говоря, они его почти и не заметили, так торопились вернуться на Тортугу, под защиту Лиги Вольных Планет, где не было места вездесущей Империи. Имперцы, откровенно говоря, изрядно подзаебали Горислава вечным стремлением навязать всем свои правила. А уж когда они всерьёз принялись охотиться за «Ястребком», чтобы разобрать его на винтики, мысленный Гориславов счёт к ним вырос на порядок.

— Яська! — лихо гаркнул он в коммуникатор, вызывая следовавшую тем же курсом пиратскую королеву. — Мы на месте, ждём тебя! Цветочков тебе нарву самолично, ну! Давай ползи уже быстрей, красавица ты моя!

«Шаллах», корабль Ясмины аль-Халиль, под завязку нагруженный беглецами с планеты Русь, в основном детьми и беременными женщинами, не смог позволить себе уйти в Прыжок. Так что прибыть он должен был лишь через пару тортугских суток.

— Ползи? Ползи?! Это ты мне?! Ах ты ж, ш-шайтан! — разгневанно прошипела Ясмина с монитора, а Янис, рассмеявшись, злорадно предрёк:

— Получишь цветочками по роже, Романов, эх и полюбуюсь же я на это.

Горислав озорно покосился на него, но снова загорланил, переключая связь:

— Василиса! Эй! Васька-а!

— Чего орёшь? Явился не запылился, да ещё и орёт, — изображение смешливого Василисиного лица на экране было смазанным, плыло и качалось, и Горислав несколько оторопел.

— Мы вернулись, водку готовь, чего-чего, — сбавил он обороты. — А ты где?

Но Василиса совсем исчезла с экрана, и Горислав растерянно заморгал.

— Кэп, дело в том… — начал было «Ястребок», но тут в дверь просунулся Сашок Калинка и отрапортовал, сияя щербатой улыбкой от уха до уха:

— Кэп, Василиса Андреевна внизу стоит. И с ней ещё толпа народу. Встречают. Открыть шлюз?

— Спрашиваешь! — Горислав наконец вывалился из кресла, сообразив, что сигнал просто шёл на мини-коммуникатор Василисы, а не в «Чёртову дюжину», как обычно. — Ладно, Ястребок, отворяй ворота, гулять будем!

Радость так и бурлила в нём, он готов был обнять весь мир, а не то что красавицу Василису Прохорову, хозяйку харчевни, известной на всю Тортугу-5.

Да, они оставались отщепенцами, стоящими вне законов Империи, да, им предстояло вечно скрываться на Тортуге и с осторожностью выходить в «цивилизованные», то есть подчинённые Империи, миры. Но здесь и сейчас были улыбающиеся лица друзей, взбегающих по трапу «Ястребка». Впереди всех мчалась, смешно вертя лохматым хвостом, шестилапая Швабра, спеша к своему любимому человеку. К Янису. Её щенки, «швабрята», как их называла Василиса, пребывали в «Чёртовой дюжине» под присмотром своего сурового папаши-террибля с планеты Зима.

В распахнутые створки шлюза врывался жаркий ветер космодрома, пропахший раскалённым металлом. Горислав с удовольствием втянул ноздрями этот ветер. Он скучал по беззаботной, шалой и справедливой Тортуге, олицетворением которой была хозяйка «Чёртовой дюжины», подбегавшая сейчас к нему. Пшеничная косища перекинута на высокую грудь, ясные глаза сияют, но радостную улыбку Василиса сдерживала, чтобы не разбаловать своих подопечных обалдуев с «Ястребка».

Рассмеявшись, Горислав схватил её в охапку, пока рядом Янис так же самозабвенно тискал Швабру, лизавшую его в обе щёки.

Василиса лизаться не стала, чмокнула Горислава в скулу и строго приказала, упершись кулаками ему в грудь:

— А ну, поставь, шалопутный. Почему на связь не выходил? Чего опять натворил? На Руси был? Куда Ясминку подевал?

— Был, а как же, — Горислав ответил сперва на самый важный вопрос. — Вот только что оттуда, имперцам нос утёрли, а Ясминку через пару дней ждём, в Прыжок она не смогла. Не серчай, что запропали, вот они мы, и посоветоваться с тобой мне край как надо, Андреевна, — степенно закончил он, аккуратно ставя Василису на ноги и оглядываясь на свой стремительно разбегающийся экипаж.

Каждый рвался покинуть пределы хоть и родного, но замкнутого пространства корабля, вырваться на волю, поваляться в траве, ощутить под ногами настоящую землю. Гостеприимную землю Тортуги.

— Мам, мы пацанам Дом на мысу покажем! — возбуждённо проорал Дюха, оборачиваясь к Наташе Манучаровой. — Борк катер тамошний вызовет! Можно? Мы только до вечера! Ну, ма-ам!

Позади него так же нетерпеливо переминался с ноги на ногу его закадычный кореш Валёк. А ещё мутантята Борк и Матти из приюта на мысу и четвёрка мелких разведчиков, вывезенных с планеты Русь: тёзка капитана Романова Горька Захаров, Марьянка и близнецы Санька с Ванькой. Эта восьмёрка была неразлучна: все вместе носились по кораблю и даже ночевали в техотсеке у старого кибермеха Петровича, взявшего над ними опеку.

Мать только махнула неугомонному сыночку рукой: летите, мол, чертенята, без вас спокойнее, а Марьянка, догнав Дюху, ткнула его под рёбра:

— Пацанам, значит, покажешь? Я тоже, что ли, пацан? Или меня не берёте?

— Да ладно! — пробубнил Дюха, осознав свою оплошность.

Все восемь чертенят наконец улетучились со смехом.

Горислав понимал, что ещё пять минут — и на корабле останутся только он с Василисой, Янис да Наташа. Её-то он и поманил к себе.

— Мать-хозяйка, давай сюда. Пока Ясминка на своей метле не прилетела, помозгуем все вместе, куда и как лучше наших русичей определить. Тех, что с нею летят.

Янис фыркнул, услышав про «метлу» и представив, что бы сказала на это королева пиратов.

— Господи, понаходили, что ли, на Руси кого?! — догадалась Василиса, схватившись за щёки и озадаченно глядя то на капитана, то на штурмана. — То-то смотрю: мальцы, что усвистали, мне незнакомые совсем.

— Так получилось, ну, — хмыкнул Горислав. — Давайте все обратно в рубку, что ли.

Там он, снова опустившись в своё кресло, коротко рассказал о колонии выживших под Новым Российском, о командирше Надежде Воронцовой, державшей в крепком кулаке свою общину, о детях и женщинах, отправившихся с Ясминой на Тортугу, о мужиках, оставшихся на руинах бывшей военной базы вместе с драконами и не захотевших эвакуироваться.

— Много их сюда летит? — деловито осведомилась Василиса, уже что-то прикидывая.

Горислав перевёл выжидательный взгляд на Наташу. Именно она руководила посадкой русичей на «Шаллах» вместе с вернувшейся потом на Русь Надеждой Воронцовой.

— У Ясминки на корабле примерно сорок баб и девок, семнадцать мужиков и два десятка детей, — сосредоточенно нахмурившись, сообщила та. — Четверо бесенят, что сейчас удрали, разведчиков, тут с моими и останутся, кэп. Остальных куда-то пристраивать придётся.

— Куда-куда, на кудыкину гору, — проворчал Горислав, привычно взъерошив свои русые вихры. — Демидыч же мне хороший кусман берега выделил, когда я Дом на мысу для мутантят строил. Вот теперь пускай рядом с ним русичи строятся, ну.

Демидычем все они именовали бургомистра поселения Вайсбург, расположенного близ космопорта. Фамилия его, правда, была Демидофф, но какая разница.

— Тю! — Наташа притопнула протезом в знак полного своего несогласия. — Ты что, капитан! Русичи — они же мутантов на дух не переносят!

— Уж будто, — Горислав нахмурился. — С Борком и Матти кто сдружился? Кто сейчас с ними в Дом на мысу понёсся, как оглашенный? Не их ли малые?

— Вот именно что малые, — не желая уступать, строптиво пробурчала Наташа. Она вообще считала, что кэп временами сам как дитё, в сказки красивые верит. — А ты своим мутантятам под бок — взрослых. Мужиков, которые только воевать умеют, и баб на сносях — у тех херомантии всякой полны головы. Не пойдёт.

— Ладно тебе, — Горислав примирительно улыбнулся, не понимая, отчего так раскипятилась его мать-хозяйка, и оглянулся на Яниса, ища поддержки.

Штурман, однако, ни слова в эту самую поддержку не вымолвил, смотрел серьёзно и с явным беспокойством. Вот ещё один перестраховщик, ёлы-палы.

Не сдаваясь, Горислав продолжал:

— Русичи пятнадцать лет в подвалах жили, пора им понять, что мир велик и в нём столько рас, людей, нелюдей, искусственных разумов… один «Ястребок» вон чего стоит! Пусть учатся, ну.

— Слушай, кэп, они дикари, — когда Наташа сознавала свою правоту, она была пряма, как копьё, и вилять не собиралась. — Мало ли что им в головы дремучие взбредёт, говорю же. А ты виноватым останешься. Не надо тебе такого.

— Могу забрать всех баб на сносях и тех, что с дитями, пока что к себе в «Дюжину», а остальные пускай строятся, Горька, там, где ты скажешь, — предложила Василиса, но Наташа насупилась ещё сильней и заявила:

— Андревна, не в обиду, но у тебя же там шалман шалманом. Бабочек-давалок полный пансион. Пойдёт какой-нибудь ихний охламон жену навещать и к твоей крале завернёт. Так жинка его тебе первой косы выдерет.

— Пусть попробует, — нехорошо усмехнулась Василиса, а Горислав поднял обе руки в знак того, что не хочет больше спорить, и повернулся к штурману:

— Голос разума? Вещай.

Вот порадовал… Янис в затруднении посмотрел вниз, на Швабру, преданно замолотившую хвостом по полу, потом — на капитана и наконец промолвил:

— С Демидычем поговори, во-первых. Во-вторых, я с нашей матерью-хозяйкой, — он улыбнулся Наташе, ответившей ему скупой улыбкой, — согласен. Все, кто прилетит из-под Нового Российска, выросли совсем в других условиях, им и без того будет тяжко адаптироваться, сам понимаешь. И в это время им ни развесёлых девчонок, ни наших мутантят рядом с собой не надо бы. Когда привыкнут тут, пусть сами выберут, с кем им якшаться. Василиса Андреевна, я тоже не в обиду тебе говорю.

— Да какие обиды, — махнула та рукой, о чём-то напряжённо размышляя. Тонкая морщинка прорезала её высокий лоб. — Тогда вместе к Демидычу пойдём, Горька, торговаться будем. Вот прямо сейчас. А то он тебя обдерёт как липку, знаю я этого старого выжигу, — она сложила руки под высокой грудью. — Будем просить в аренду ещё один кусок земли у моря. А строиться там можно хоть сейчас начинать, если с ним по рукам ударим.

— Капитан, разрешите обратиться? — подал вдруг робкий голос «Ястребок» из корабельных динамиков.

— Разрешаю, — хмыкнул Горислав, предчувствуя, что и собственный корабль сейчас начнёт учить его уму-разуму. Дожился!

— С социально-психологической точки зрения не самым верным вариантом было бы ваше решение содержать общину взрослых состоявшихся людей, пусть даже они некоторое время будут заняты обустройством своего местопребывания, — заявил «Ястребок» в своей обычной педантичной и суховатой манере, так не сочетавшейся с мальчишеским высоким голосом. — Им нужна работа, общественно-полезная деятельность.

— Люблю этого пацана, — после паузы изрёк Янис, и «Ястребок», явно польщённый таким комплиментом из уст всегда ехидного штурмана, заторопился:

— Я бы рекомендовал вам взять для них в аренду суда. Несколько небольших рыболовных судов. Это, конечно, создаст некоторую конкуренцию местным жителям, но сразу впишет беженцев в хозяйственный механизм побережья.

— Немножко потеснятся местные жители-то, — безапелляционно отрезала Василиса. — Правильно всё говорит твой «Ястребок», Романов. Пошли к Демидычу. Пожалуй, и я в рыбаков вложусь, мне всегда поставки свежей рыбы и прочих там устриц ой как нужны.

И тут раздался ещё один мальчишеский голос, совсем не робкий, а скорее даже нахальный:

— У меня есть диаманды с Вивиканда, помните?

Горислав, изумлённо обернувшись, как и все остальные, обнаружил у переборки привычно прислонившегося к ней Грачика — нога за ногу, руки в карманах, смоляные кудри рассыпаны по плечам, смуглая физиономия сияет лукавой ухмылкой. Даже зелёный поношенный комбез помощника механика не мог испортить его наглую элегантность. Почему-то он не ушёл в город вместе с цирцеанцами, в чью каюту бесцеремонно втёрся, а предпочёл остаться на корабле. Петровичу помогать? Или подслушивать, что там командование решает, — вот это вернее.

— Вот же ферт! — сердито подбоченилась Василиса, подступая к парню, и тот резво попятился, но шального взгляда не опустил. — Вот кому космы-то повыдергать! Удрал с «Дюжины» без спросу, шлялся где-то… Диаманды какие-то спёр.

— И ничего не спёр, — Грачик тоже задиристо подбоченился, подражая бывшей хозяйке. — Забрал у циркача-мудака в счёт невыплаченных мне гонораров! А сейчас хочу… это… отдать на благотворительность. Спорим, за каждый по какой-нибудь рыбацкой лоханке дадут? Их всего четыре, диамандов-то. — Он ловко увернулся от карающей длани Василисы и скрылся за переборкой с воплем: — Погодите, сейчас принесу-у!

И когда «Шаллах» наконец совершил мягкую посадку на пластобетон тортугского космодрома, в бухте на новом, арендованном Гориславом куске побережья уже вовсю стучали молотки и жужжали пилы. Экипаж «Ястребка» возводил, как встарь, деревянную пристань. К ней должны были пришвартоваться четыре парусных мотобота, купленных лопающимся от гордости Грачиком. Рыбаки Вайсбурга польстились на его пресловутые «диаманды Вивиканда». Мнение же Внегалактической Сети по поводу этих камушков, традиционно считавшихся фальшивками, их не интересовало. Камушки-то были красивые! Хоть бабе в ожерелье, хоть самому в серьгу вдень, и пусть все завидуют.

Суда свои Грачик назвал «Купидон», «Копьё», «Красавчик» и «Кулак». И бровью не повёл в ответ на всеобщие по этому поводу подначки и предположения.

* * *

В глубине мощёного двора, где стояла харчевня «Чёртова дюжина», росло могучее дерево. Дуб — сказали бы на Руси. Под ним стоял стол на крепких ножках, тоже дубовый.

Пиратская королева Ясмина аль-Халиль, повязав вокруг головы тонкий многоцветный шарф, восседала за этим столом между Гориславом и Янисом. И с воистину материнской улыбкой наблюдала за своими подопечными русичами, только что прибывшими сюда на её «Шаллахе».

Те смирно сидели за другим столом — очень длинным, дощатым, накрытым белой праздничной скатертью. Уминали блины с мёдом и вареньем из тортугской ягоды, которую Василиса гордо именовала брусникой. Пили чай со смородиновым листом. И тихо переговаривались, уважительно и с некоторой робостью косясь на командование «Ястребка» и «Шаллаха».

Всё тут для них было новым и непонятным, и никто из них не спешил признаться другим и себе, насколько это новое их пугает. Даже синее небо, откуда никогда не сорвётся с визгом птеродактиль-мутант. Даже шелестящие на ветру листья могучих деревьев, уничтоженных на Руси Разрушителями.

Все их навыки оказались на ласковой Тортуге лишними. Ненужными.

Они знали, как биться с мутантами, как выживать в промозглом холоде подземелий, среди руин, без шелеста листьев и тёплого ветра.

Но сейчас всё вокруг было для них непривычным и чуждым. Страшным. И потому они взирали на Горислава и Ясмину, которые привезли их сюда, как на отца с матерью: не дадут в обиду, покажут, расскажут, укажут. Хотя те были куда младше многих из них годами.

Только дети ничего не боялись. Самые маленькие важно восседали на руках у своих матерей и мусолили сушки да пряники. Остальные разлетелись по обширному Василисиному двору, словно стайка воробьёв, вдогонку лохматым шестилапым щенкам Швабры. А ведь такие щенки, родись они на Руси, были бы немедля выбракованы как мутанты.

Подсчёты Наташи оказались почти что верными. «Шаллах» доставил на Тортугу восемнадцать мужиков, тридцать восемь женщин разного возраста, из которых два десятка выглядели почти как Ясмина, спокойно сложившая руки на округлившемся животе. Остальные — дети, от младенцев до отроков лет десяти-тринадцати, общим счётом двадцать один.

Достаточно, чтобы основать работящую общину.

В сервофургонах, щедро нагруженных Василисиными припасами, все они должны были отправиться от «Чёртовой дюжины» к новому своему поселению на берегу — и в этих же фургонах жить, пока мужики не соберут из термопластовых блоков и не обустроят для всех дома. Три просторных общинных дома — привыкшие на Руси обитать все вместе, они и здесь решили устроиться так же. Такое решение Гориславу озвучил возглавивший общину после ухода Надежды-командирши Фрол Устюгов, степенный чернобородый мужик, которого хотелось назвать именно мужиком, хотя был он всего на пяток лет старше Горислава.

— Разбегутся они у тебя, как пить дать, старшой, разбегутся, тут для них соблазнов слишком много, — негромко предрёк капитан «Ястребка», наливая ему квасу в белую фаянсовую кружку с незабудками. — Не удержишь, ну.

Фрол только повёл широким плечом, глянул спокойно сощуренными серыми глазами:

— Держать никого не собираюсь. Как разбегутся, так и вернутся. К тебе, кстати, двое хотят наняться в экипаж, Пантюхины Глеб с Олежкой, парни толковые. Нужны тебе люди?

— Толковые нужны, — кивнул Горислав, он этого ждал. — Ну добре, так и порешим. Начинайте строиться и рыбачить, всё в ваших руках. Бабы родят, дети подрастут, посмотрим, как всё пойдёт. Здесь хлеба вольные, ну. Если что, Василиса Андреевна всегда поможет.

Василиса, поставив на стол новый кувшин ядрёного кваса и блюдо с пирожками, степенно кивнула, улыбнулась, не разжимая ярких пухлых губ. От Горислава не укрылось, как оценивающе Фрол и хозяйка «Чёртовой дюжины» рассматривают друг друга, и он ухмыльнулся, незаметно ткнув Яниса локтем в бок. Тот тоже хмыкнул, а Ясмина тихо рассмеялась. Василиса подняла брови, укоризненно покачала головой — мол, чего регочете, скаженные, — и отошла плавной походкой, зная, что Фрол смотрит ей вслед.

— Старшой, — серьёзно спросил Горислав, — жена есть у тебя или как?

Ему вовсе не хотелось, чтобы из-за красавицы Василисы в общине пошли раздоры.

— На Руси схоронил, — кратко отозвался Фрол, и Горислав понимающе кивнул.

Что ж, тогда никто и ничто не удерживало старосту русичей от того, чтобы закрутить любовь с хозяйкой харчевни. Может, и устаканится у них всё. Хотя полюбовников у Василисы, по слухам, было много, но ни один из них не задерживался.

Горислав сам в своё время с нею крестильными крестиками поменялся, чтобы соблазну не поддаться. Давно, ещё до Яниса.

Штурман искоса глянул на него, будто подслушав его мысли. И тут что-то зажужжало в ослепительно голубом небесном сиянии. Все вскинули головы.

Над брусчаткой двора резво снижался серв, и дети с ликующими криками бросились врассыпную. Из-под Гориславова стола неспешно выбрался косматый, угольно-чёрный шестилапый террибль по кличке Сатана, потрусил встречать неизвестных гостей. Швабра — за ним.

За прозрачным забралом кабинки маячил неясный тонкий силуэт. И когда кабинка раскрылась, будто цветок, оттуда с улыбкой выпорхнула Элиа Дис, бывшая баронесса Руадис, яркая, словно весенняя бабочка, в одном из своих любимых сари — вишнёвом, присобранном на левом плече. Оглядела двор, примолкших русичей, Горислава и Яниса, поднявшихся ей навстречу, улыбнулась ещё ослепительнее, соперничая с солнечным сиянием. Но обратилась только к Гориславу:

— Явился?

— Являются ангелы в раю, а боец прибывает, — немедля отозвался тот, придвигая ей стул и легко чмокая в щёку. — Сама-то где пропадала, звезда моя?

— Если скажу, что у меня был роман, поверишь? — беззаботно рассмеялась та, касаясь браслета на правом запястье — давнего подарка Яниса. — Рада вас видеть, господин барон, — её улыбка стала нежной и одновременно лукавой, когда Янис взял её изящную руку и церемонно поднёс к губам. — Привет, Ясмина. На сей раз дочку ждёшь? Сочувствую ей, у мужиков жизнь куда проще.

— Ладно тебе, — выпалили все трое почти в один голос, и Элиа снова засмеялась, а потом уже серьёзно вымолвила:

— Про ваши дела кто только не толкует. Откуда прилетели, кого привезли, как имперцев кинули ни с чем. Провожайте своих, у меня для вас есть некая информация, господа пираты. Я тут пока с Ясминой посижу, пошепчусь. По-своему, по-женски.

— По-женски, значит, угу, понял. — Горислав встал из-за стола, кивнул Фролу: — Ладно, братва, давайте собираться.

* * *

Когда они с Янисом снова вернулись в «Чёртову дюжину», проводив и обустроив русичей на новом месте, единогласно названном просто «Приморье», уже начало смеркаться. Василиса, ездившая вместе с ними, сразу направилась на кухню — хлопотать об ужине. Ясмина устремилась за нею, объявив, что устала и хочет прилечь. Пиратской королеве незазорно было признаться в любой слабости. А Горислав с Янисом уселись за тот же стол под дубом, снова налили себе по кружке квасу и выжидательно уставились на бывшую баронессу Руадис, а теперь эскортессу самого высокого класса.

— Рассказывай, — попросил Горислав.

Та опять потеребила браслет на запястье, покусала тщательно накрашенные губы и наконец сдержанно проговорила:

— Среди моих клиентов в последнее время оказались некоторые из числа высших военных чинов Империи. Горька, ещё раз свистнешь — по зубам получишь.

— Собачку подзывал, — кротко сообщил Горислав, наклонился и почесал смирно протелепавшего к нему террибля промеж ушей. — Отличная собачка, руку-ногу откусить не рвётся, не то что некоторые люди. Продолжай, звезда моя, я весь твой.

Улыбка его была безмятежной, как у годовалого младенца, только что мусолившего здесь бублик.

— Вот же пустобрёх, — с досадой и невольным смешком бросила Элиа и повернулась к Янису. — Господин барон… Янис, хотя бы вы следите за изменениями, которые происходят в последнее время при императорском дворе? Точнее, в императорской династии?

— Я крайне далёк теперь от политики, госпожа баронесса… Эли, — с улыбкой поправился тот, — но да, по старой памяти слежу. И даже получаю по собственным каналам кое-какую конфиденциальную информацию.

— Какой молодец! — изрёк Горислав в пространство, вытягивая ноги под столом так, чтобы не задеть террибля. — И? Что там такого для нас полезного в вашей обоюдной конфиденциальной информации пишут?

— Сперва о том, что пишут в официальной, — почесал Янис кончик носа. — Как известно, после смерти императора Йена вплоть до последнего времени от имени малолетнего принца Филиппа всем распоряжался регент, он же лорд-протектор Уильям Сноуден, двоюродный дядя Филиппа и ставленник парламента, всё в одном породистом лице. Между прочим, я лично знаю его, шапочно, через отца. На одном из приёмов как-то был представлен, ещё будучи командиром имперской эскадрильи, ясное дело.

— Вот это честь… для него, — тут же ввернул Горислав, подавляя ухмылку.

— И какое ты составил о нём мнение? — живо поинтересовалась Элиа.

— Он очень умён, — медленно проговорил Янис. — Обаятелен, когда этого хочет. Печётся, конечно, об интересах династии, о своих собственных, но и об интересах Империи тоже.

— И о каких же больше? — так же живо осведомился Горислав, прекратив разыгрывать скучающего обалдуя. — Чисто теоретически? Мне накласть на Империю и судьбу её династии, как бог свят, но просто интересно.

— И теоретически, и практически, — заявил Янис, немного подумав, — об интересах династии. Но он, очевидно, считает, по примеру какого-то там древнего короля, что эти интересы неразделимы. Что-то вроде «Государство — это я». И что? — он внимательно посмотрел на Эли.

— Просто дядя воспитывал племянника, — пожала та точёными смуглыми плечами. — И воспитал. Мальчик вырос. И принял корону. Вернее, готовится к официальной коронации в столичном соборе Сейнт-Реймс, как все предыдущие императоры этой династии. Дань традиции.
Янис переглянулся с Гориславом.

— Как быстро растут чужие дети, — изрёк Горислав наконец. — Но, чёрт, прости, Эли, не могу понять, какое это имеет к нам отношение и с чего ты, такая серьёзная, примчалась сюда вихрем. Я очень рад тебя видеть, ну, — поспешно прибавил он, касаясь тонких пальцев Элиа. — Но не могу взять в толк, что тебя так обеспокоило, звезда моя. Маловероятно, что этот малёк окажется таким самодуром и идиотом, что развяжет новую Межгалактическую войну… Ну а всё остальное, — он махнул рукой, — нас не очень-то касается. Пойми, мы тут далеки от высокой политики, ну.

— Императору Филиппу восемнадцать, — Элиа на миг опустила лучистый взгляд на расшитую красными узорами белую скатерть, и Янису вдруг совершенно некстати пришло в голову, что эти узоры похожи на капли крови на белом снегу. — Он привык только подчиняться — дядюшке, парламенту, интересам Империи… и не привык повелевать. Он может… как это по-русски? Наломать дров. И он очень интересуется — помимо обычной светской белиберды, на которую обречён, — пиратской вольной планетой Тортуга-5 и загадочным неуловимым кораблём под названием «Ястребок». Как считаешь, это достаточное основание для того, чтобы я примчалась сюда так быстро, как только смогла?

Горислав и Янис опять переглянулись.

— Достаточное, — сдержанно проронил Янис, — согласен.

— Да бросьте, — выпалил Горислав, начиная раздражаться. — Пацан едва вышел из детской и хочет новых неведомых игрушек? Он через пять минут захочет других.

Элиа поглядела на него, сдвинув брови с явным неудовольствием:

— Тебе было восемнадцать, когда ты — вы оба, — теперь она посмотрела на Яниса, — окончили свою Академию. Получили лейтенантские звёздочки. Стали строить военную карьеру.

— Получили свои игрушки, если на то пошло, — отрезал Горислав, тоже насупившись. Ему совершенно не нравился этот разговор.

— Тебе не было и тринадцати, когда ты собрал отряд в своём погибшем Новом Российске, чтобы защищаться от тварей, которых привели Разрушители. Тебе не было и девятнадцати, когда ты угнал «Ястребок», чтобы сделать его «Ястребком» и спасти своих мутантят от гибели, — не отступала Элиа, прекрасно знавшая биографию Горислава. — Ты выстроил для них Дом на мысу и стал пиратом. А малёк этот, как ты его назвал, не менее упорен, чем ты, судя по тому, что я о нём слышала. И у него куда больше возможностей для исполнения своих прихотей. Он император.

— Втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не выбьешь, — пробормотал Янис себе под нос. Давненько он не цитировал здесь русских классиков.

— Ай, да успокойтесь вы оба. — Горислав залпом допил свой квас. — Мальчишка что, снарядит сюда, на Тортугу, карательную экспедицию, чтобы поиграть наконец с нашим «Ястребком»? Разобьёт все договорённости, разрушит отношения с Лигой вольных планет? Но ты ведь сама сказала, что он пошёл в своего рассудительного дядюшку? Тогда он такую глупость не выкинет.

— Он, кстати, красавчик, — негромко проговорила Элиа, целомудренно опустив густые ресницы. — И станет великолепным мужчиной. Хотела бы я быть его эскортессой и обучить его… многому. Горька, последнее предупреждение: будешь свистеть — по зубам получишь, я не шучу, у меня рука тяжелая.

— Просто мне это всё не нравится, — без обиняков заявил Горислав. — Сама знаешь. Как и такие твои разговоры.

— Да знаю уж, — неожиданно тепло улыбнулась Элиа. — Сядь, чего вскочил. Я нашла бы способ оказаться в его постели, если б захотела, уж поверь. Но я не хочу этого делать, у меня вообще-то другие планы на будущее. Чего ты раскипятился?

— Хороший вопрос, — пробурчал и Янис. — Уместный. Мне это, между прочим, тоже не нравится.

Элиа вдруг рассмеялась и сквозь смех вымолвила:

— Вы похожи на двух взъерошенных воробьёв, господа пираты. Хорошо, признаюсь, мне просто захотелось вас подразнить. Довольны? — она снова хихикнула, будто девчонка, глядя на их сердитые вытянувшиеся физиономии, и уже серьёзно добавила: — А мне абсолютно не нравится то, что Горька склонен недооценивать Империю и её возможности. И намерения императора Филиппа, пусть пока некоронованного.

— Мы имперцев сделали, как грудных, над Русью, — с вызовом заявил Горислав. — И ещё сделаем. А Филипп этот твой… тоже пока что грудной младенец. Да с него небось дюжина нянек пылинки сдувает и по малейшему чиху мчится кружевной платочек подать.

— Горька, он растёт и учится, — спокойно возразила Элиа. — Вот потому-то я и сказала, что сама хотела бы учить его. Ну, помимо… других поводов для этого, — её усмешка снова стала манящей и дразнящей.

— Элька, отшлёпаю, — теперь пообещал Горислав, но она лишь мотнула головой, машинально поправляя рассыпавшиеся тёмные локоны:

— Господа пираты, давайте к делу. Янис, ты, как знающий механизмы Империи изнутри, понимаешь, что для доставки «Ястребка» в детскую, так сказать, императора совсем не обязательно организовывать сюда карательную экспедицию, как выразился Романов. Не обязательно и ловить вас сетью снаружи — они уже пытались это сделать, и безуспешно. Нужно просто отдать приказ соответствующим тайным ведомствам, вот и всё. И те скрутят вас незаметно для всех и прямо здесь, на Тортуге. Найдут способ. И захватят «Ястребок».

Янис кивнул в знак понимания, а Горислав угрюмо проронил:

— Не держите меня за дурака, ну. Естественно, я такую возможность предусматриваю. Но с «Ястребком» им так просто не справиться, это и ты должна понимать. Он не кусок стали и пластика. Он живой и мыслящий. И он с ними не полетит.

— Полетит, если шантажировать его вашими жизнями, именно потому, что он живой и мыслящий, — отрезала Элиа, хлопнув ладонью по столу.

— Имперцы этого не знают, — вставил Янис. — Пока что. Иначе бы и на карательную экспедицию, чего недоброго, решились бы.

— Вот именно — пока что. — Элиа перевела дыхание. — А для того, чтобы вы оказались в руках имперцев, много усилий не надо. Достаточно одного предательства.

Горислав прикусил губу, вспомнив, как когда-то сдали его Янису, тогда командиру имперской эскадрильи, его собственные кибермеханики. И чем всё это закончилось. По взгляду Яниса он понял, что и штурман подумал о том же самом.

— Расширяя круг людей, допущенных к себе и к «Ястребку», — с силой продолжала Элиа, — ты всегда полагался на них, Романов. Вон ещё и русичей привёз. Но истинно верными бывают только собаки, — она посмотрела на вильнувшую хвостом Швабру. — А из людей тебя продаст каждый. Ну или почти каждый. Не смотри так. Не я.

— А я вот и есть собака, — легко промолвил Янис, наклоняясь, чтобы почесать Швабру за ушами.

Но глядел он при этом всё ещё на Горислава. А тот снова покусал губы, раздумывая, и наконец вымолвил:

— А то я людей не знаю, Элька. Но это моё знание ни черта не меняет. Ни чер-та, — раздельно повторил он, тряхнув головой. — Я всё равно верю им как себе и всегда прикрою. Это мои люди, и я за них буду до последнего стоять. Захочет ли кто меня имперцам сдать — его дело. У каждого свои соображения могут быть, не обязательно шкурные, а может, очень даже высокоморальные и всё такое. У меня вот только штурман не высокоморальный, а, как выясняется, вообще пёс, — он ухмыльнулся, тоже уставившись на Яниса потемневшими глазами.

— Гав, — преспокойно согласился тот.

Элиа вскинула руки к небу, словно призывая богов в свидетели такого безрассудства, и не выдержала, фыркнула:

— Вы, два болтуна, у меня к вам ещё одно интересное дело есть. По первому у меня всё, я вас предупредила, что император Филипп намерен…

— Намерен сделать «Ястребок» своим игрушечным корабликом и запускать его в ручье, ну, — подхватил Горислав. — Не знаю, что может быть интереснее этого.

Элиа загадочно усмехнулась и не сказала, а почти что пропела:

— Что ж, Романов, я тебя, возможно, удивлю, ох и удивлю.

Её яркие глаза смеялись, и Горислав вновь почувствовал смятение. С Эли Дис шутки бывали плохи.

— Внемлем, — настороженно проворчал он за обоих — за себя и за штурмана.

Элиа, явно забавляясь, склонила голову к плечу:

— Итак, господа пираты, я хочу наконец совершенно распрощаться со своей прежней профессией и родить. И не от кого-нибудь, а от вас. От вас обоих, — повторила она, переводя озорной взгляд с одного остолбеневшего собеседника на другого.

— В ка-ком смысле? — наконец тупо выдавил Горислав, чувствуя, что заливается краской до ушей. Он видел перед собой совершенно обалдевшее лицо Яниса и подозревал, что смотрит на него как в зеркало.

— В самом что ни на есть медицинском, — невозмутимо сообщила Элиа. — Я задействую Лору и её клинику, я с ней уже связалась. Ваша задача — наведаться к ней и сдать своё… хм… свой биоматериал. Если вы, конечно, не возражаете.

— Твою мать... Васька! — заорал Горислав, срываясь с места; он уже не в силах был сидеть и слушать всё это, голова у него шла кругом. Янис же вообще уронил голову на стол и со стоном-смехом запустил пальцы в волосы. — Принеси уже чего-нибудь покрепче выпить, не могу я больше! Хотя нет, всё, стой! — он попятился, выставив вперёд ладони, будто Василиса уже выкатывала из дверей харчевни бочонок с вином. — Если так, какое там покрепче… твою… мать, — повторил он упавшим голосом, покосившись на штурмана, плечи которого продолжали содрогаться, будто он плакал. — Чего ты ржёшь, Озолиньш, конь ты ретивый?!

— Шею опустил… — еле вымолвил тот. — Не потряхиваешь гривой, не грызёшь своих… ой, не могу…

Василиса, показавшись тем временем на крыльце харчевни, философски пожала плечами, загадочно перемигнулась с Элиа и снова исчезла.

— Горька, тебя так это шокирует? — заботливо спросила Элиа.

— Нет! Да! — рявкнул Горислав, бухаясь обратно на стул. Мигнули фонари, и весь двор залился мягким рассеянным светом — никто из них и не заметил, как совсем стемнело. — Просто я как-то не был готов… становиться отцом, ну.

— Я же обещала тебя удивить, — довольно улыбнулась Элиа, и Горислав машинально отметил, насколько она вдруг стала похожа на Ясмину аль-Халиль. На Мадонну. На всех мадонн мироздания. — Я давно этого хотела. Ещё до того, как господин штурман подарил мне браслет своей матушки, — она снова вскинула руку, любуясь переливами света в камнях. — Но я опоздала. Зато теперь я хочу вас обоих. То есть детей от вас.

— Де-тей? — Горислав поперхнулся, потому что как раз в этот злополучный момент решил испить хотя бы кваску. Причём прямо из кувшина. Квас немедля залил ему рубаху.

— Именно. Испокон веку известно, что при такой технологии в основном получаются двойни и тройни. Я скопила достаточно денег, чтобы дать своим детям всё самое лучшее в этом лучшем из миров. Что?

— Нашим детям, — кротко сообщил Горислав, тоже склоняя голову к плечу. — Нашим, госпожа баронесса Руадис, и тебе от нас не отвертеться, так и знай.

И в этот миг на крыльце «Чёртовой дюжины» возникла Ясмина аль-Халиль, яркая и свежая, как только что распустившаяся роза, с оглушительным вопросом:

— Ну что? Ты им уже сказала?

— Я понял, — медленно проговорил Янис, отбирая у Горислава кувшин. — Это просто женский заговор, Горька. Маленький женский заговор. Они тут все заодно.

* * *

— Что это за история с браслетом? — напрямик осведомился Горислав у своего штурмана, когда они неторопливо шли через степь к возвышавшемуся на краю космодрома «Ястребку».

Янис помолчал, опустив голову и глядя под ноги, на протоптанную кем-то тропинку. Луна сияла так, что было видно каждую былинку.

— Когда-то в «Дюжине» она заметила, как я смотрю на тебя, — наконец глухо проговорил он. — И подошла. Это было, когда я только пришёл на «Ястребок», ты помнишь?

— Мы в «Дюжине» собрались, чтобы пяточки новому штурману мыть. Тебе то есть, — пробормотал Горислав. — И что?

— Эли подошла и напомнила, что я с ней знаком, — вздохнул Янис. — Наши матери были дружны, и мы правда в детстве несколько раз играли вместе. Она… в общем, она посоветовала мне, чтобы я тебе признался, — неловкой скороговоркой закончил он. — И я признался, но не сразу. Но всё-таки решился. В общем… когда ты меня не убил и не послал… я оставил для неё у Василисы материнский браслет. В благодарность. На память.

— Да ты, оказывается, романтик, Озолиньш, — после долгой паузы тихо проговорил Горислав.

— На себя посмотри, Романов, — буркнул Янис, схватив его за плечо. — Да постой ты минутку. Спросить хочу.

Горислав поглядел на его склоненную светловолосую голову, в напряжённое тонкое лицо.

— Я не верю, что хоть кто-то из твоих… из наших способен тебя предать, — сглотнув, быстро проговорил Янис. — Те кибермехи — ты их тогда только что нанял, и они с самого начала были частью спланированной мной операции по захвату «Ястребка». Но ведь сейчас… прямо сейчас, Горька, такую операцию планирует кто-то ещё. Изучает каждого из твоего окружения. Ищет слабые места… — Он запнулся, передохнул и продолжал: — У Эли свои резоны, они обусловлены её опытом. Но она права в том, что ты круг «своих» расширяешь до… до бесконечности. Для тебя любой, обратившийся к тебе за помощью, свой.

— Ты ошибаешься, — вдруг прервал его Горислав, глянув в упор. Лицо его в лунном свете показалось Янису очень бледным и усталым. — Когда я собрал отряд в Новом Российске… когда мы там выживали, двое парней, старше нас, поймали одну из наших девчонок, Синицу. Предлагали купить её у нас. Я шмальнул им в ноги и отбил её. — Он немного помолчал, будто припоминая. — Наверно, я бы стал стрелять им уже не в ноги, если бы они напали, ну. Но появилась тварь и снесла одному из них башку. Тогда второй начал умолять меня, чтобы мы взяли его с собой. На коленях стоял, плакал. Он не мог поверить, что мы вот так можем бросить его среди тварей. Одного. — Он опять замолчал.

— И? — напряжённо спросил Янис.

— Я его не взял, — просто ответил Горислав. — Ради безопасности остальных. И даже на другой день не вернулся туда, и совесть меня не мучила. Хрен с ней, с моей собственной жизнью, мне надо было сберечь малых. Так что никакой я не святой идиот, как ты меня называешь, — его твёрдые губы чуть тронула усмешка, — я рассчитываю всегда. И не рискну одними ради других, как бог свят. Только собой, если что, ну.

— Ну и я с тобой. Если что, — отрывисто проговорил Янис.

«Ястребок» высился впереди — стремительная и лёгкая громада. Их единственный настоящий дом.

Он ждал их.

Часть 2

«Новые родятся да командиры.
Это хорошо, это так и надо.
Что бы ни сказали — не станем спорить,
Что бы ни дарили — не станем верить…»
(Старинная русская песня)

— Новый день — новые песни, — философски изрёк Горислав, вываливаясь из душевой кабинки и вытирая полотенцем влажные волосы. «Ястребок» только что сообщил своему капитану, при этом десять раз извинившись, что из приморского поселения прибыли русичи и терпеливо ждут у трапа, даже в шлюзовую лезть стесняются.

— Стеснительные какие все стали, ну, — продолжал Горислав констатировать очевидное, отбрасывая полотенце и лукаво косясь на возмущённо покрасневшего Яниса. — Ладно, «Ястребок», накрой поляну в кают-компании на этих двоих и на нас со штурманом, если больше претендентов на завтрак нет, все у Василисы ночуют и харчатся.

Он помнил, что говорил ему староста русичей Фрол Устюгов: мол, придут два брата, Пантюхины Глеб с Олежкой, парни толковые.

— Их трое, — лаконично доложил корабль, и Горислав удивлённо хмыкнул, неторопливо натягивая штаны. Речь шла о двух братьях, точно.

Выходя из каюты, он похлопал штурмана по плечу и жизнерадостно предупредил:

— Не поторопишься — всё сожрём, ну.

Русичей действительно оказалось трое: два здоровенных плечистых русоволосых богатыря (Горислав рассеянно подумал, что в штурмовом отряде им цены не будет) и вихрастый чернявый пацан, выглядевший на их фоне сущим недомерком. Но, приглядевшись, капитан сообразил, что это никакой не пацан, а девчонка — молоденькая, со вздёрнутым носом, тревожными тёмными глазами и упрямо сжатыми в нитку губами. Она сильно напоминала Светланку Синицыну, Синицу, ту девчонку, что была в его отряде на погибшей Руси. Та вечно лезла поперёк батьки в пекло. Он так и не нашёл её, когда спустя годы вновь собирал свой экипаж. Бесследно канула, даже не засветившись в межгалактической Сети: то ли сгинула на каторге, то ли отправилась переселенкой на одну из новых терраформированных планет за Порогом.

— Привет! — крикнул Горислав, останавливаясь у трапа. — Чего мнётесь, давайте на борт.

Он церемонно обменялся рукопожатиями с каждым. У девчонки ладошка была маленькой, но заскорузлой от мозолей.

Все трое поотнекивались было от приглашения на завтрак в кают-компанию, но Горислав только бровь поднял с деланно удивлённым видом: мол, неужто с будущим капитаном спорить собираетесь? И те наконец навалились на расстегаи с рыбой, доставленные из «Чёртовой дюжины» и на чай с малиновым вареньем (варенье оттуда же), словно из голодного края заявились, как говаривала мама.

Янис, спустившийся наконец в кают-компанию, поздоровался невнятно, жевал вяло, налегал на чай, супился — в общем, изображал скуку и меланхолию. С ним бывало.

— Толковали мы с вашим старостой про двоих, — напрямик сказал наконец Горислав русичам. — Про Пантюхиных Глеба и Олежку.

Братовья переглянулись.

— Мы это, — лаконично прогудел старший. Статью и ростом он походил на Сашка Калинку. — Извиняй, капитан, не представились. Я и есть Глеб, это Олег, а это… — он посмотрел на вспыхнувшую девчонку, — сестрица наша единоутробная, Демьяна Гаршина. Мамка наша померла ещё на Руси, так что мы втроём… и к тебе втроём пришли. Дёма с нами хочет.

— Дёма не хочет дома, ну, — пробормотал Горислав, внимательно разглядывая девчонку, которая закраснелась пуще прежнего. — Сама-то за себя скажешь или как?

Про патриархальные традиции русичей он понимал всё: катастрофа отбросила их будто бы в те века, когда женщина полностью зависела от мужчины-защитника, от его силы и сноровки, а сама ценилась прежде всего как мать и воспитательница детей. Красиво говоря — как хранительница рода. Цинично говоря — как самка-производительница.

Демьяна вызывающе сощурила и без того узкие тёмные глаза. Ну пацан и пацан.

— Скажу, капитан, спрашивай.

— Без братьев не хочешь оставаться или мир желаешь посмотреть, себя показать? — продолжал Горислав, пряча улыбку.

— Я много чего могу, — её тёмные глаза сердито блеснули, она понимала, что капитан её поддразнивает. — Не только пироги печь.

— Стряпня ей как раз не удаётся, пироги она давеча спалила, — пробасил Глеб и хохотнул, получив от Демьяны свирепый тычок в бок. Сестрица, кажется, вовсю верховодила своими могучими тугодумами-братьями. Что ж, тоже хорошо.

— Она по части механики на все руки мастерица, — несмело вступил второй брат, Олежка. — Что угодно починит и наладит, хоть мельницу, хоть что.

Горислав хмыкнул:

— Мельниц вообще-то не держу, да и никто их тут не держит, чтобы налаживать, но подходец ясен, — он подмигнул девчонке. — У нас кибермех Фёдор Петрович тоже на все руки мастак, вот вернётся он на корабль, познакомишься. А вы, мужики, — он взглянул на братьев, — под начало нашего старпома поступите, он вас и распределит по надобности. Народ тут ушлый, всему обучит.

— И хорошему, и дурному, — вполголоса подсказал Янис, усмехнувшись. Ну точно, не в духе сегодня был штурманец, ой не в духе.

— Оставайтесь, если что, пока никого нет, попробуйте сами освоиться, — закончил Горислав, вставая из-за стола, и русичи тоже несмело поднялись. — Если что, только кликните: эй, «Ястребок», мол, встань передо мной как лист перед травой! — он хмыкнул, вспомнив старинную сказку.

— Слушаю, капитан, — немедля прозвенел над их головами серьёзный мальчишеский голос, и вновь прибывшие запереглядывались, подталкивая друг друга локтями.

— Присмотри за ребятами, объясни, где тут что, куда идти и как размещаться, — велел Горислав. — Наташе передай, что у неё ещё трое будут на довольствии. А мы тут со штурманом ненадолго слетаем… хм… кое-куда.

— На Арриду к Лоре в госпиталь, катер возьмём, — сообщил Янис, тоже подымаясь из-за стола и наблюдая, как новички гуськом выходят в коридор — так осторожно, будто ступают по тонкому льду, хотя на «Шаллахе» Ясмины они должны были уже освоиться с обстановкой на борту космического корабля.

— Не заболели, так, в гости, — поспешил уточнить «Ястребку» Горислав, и штурман, конечно, не преминул вполголоса съязвить:

— Разве что головой заболели.

— Головами, — Горислав не то чтобы привык, что последнее слово должно оставаться за ним, но не уточнить не мог.

— Ясно, капитан, — деловито откликнулся корабль. — Катер готов к вылету.

* * *

Но капитан со штурманом всё-таки дождались, когда на борт прибудут вызванные «Ястребком» Наташа и Петрович, передали им новичков с рук на руки и отбыли, отмахнувшись от лишних вопросов, по какой такой надобности, мол, начальство на Арриду подалось. Это «Ястребок» принял их скоропалительный отлёт как должное, а вот мать-хозяйка и кибермех — совсем другое дело. Отбрехаться Горислав бы отбрехался, конечно, но ему не нравилось настроение штурманца, хотя они всё обсудили накануне и отнёсся Янис к перспективе стать отцом вроде как спокойно. А вот поди ж ты. Так что вынуждать его ещё и выслушивать зряшную брехню Горислав не стал. Но когда в иллюминаторах катера закружилась степь, сменяясь синей морской гладью, а потом на высоком чернеющем небосводе обозначились первые искры звёзд, он прямо спросил:

— Что не так?

И вопросительно уставился на Яниса, закончившего прокладывать курс на Арриду, — в упор уставился, чтобы штурман понял, что отшутиться не удастся.

Тот вздохнул, оторвался от монитора и развернулся в своём кресле. Помедлил с ответом. Побарабанил длинными пальцами по подлокотнику, а потом выпалил, как в воду кинулся:

— Из тебя отец будет прекрасный, Романов, а вот из меня — никакой. Учитывая опыт с моим собственным отцом, — он через силу усмехнулся и прибавил: — Так что придётся тебе работать за двоих.

— Я так и знал, — пробурчал Горислав, в замешательстве потирая затылок, — что ты именно до этого додумаешься, умник.

— А чего тут раздумывать, это же ясно, — Янис пожал плечами.

Его сиротское прошлое, когда после смерти матери отец, барон Озолиньш, в своём прибалтийском замке на старой Земле издевался над ним, как хотел, пока Янис не поступил в Космоакадемию, — это самое прошлое вовсе не прошло. Горислав помнил их давний разговор так чётко, словно он был вчера, а не два года назад.

«Я стал курсантом и домой уже не вернулся, — сказал тогда Янис. — И на каникулы никогда не ездил. Заявил, что должен непрерывно совершенствовать свои навыки. Для отца это аргумент неоспоримый. Ты сказал, что я никогда не был мальчишкой. Нет, до маминой смерти был. Когда умер и отец, я всё равно туда не вернулся… Ну что ты так уставился на меня, Романов? Не одного тебя ломали».

«Меня не ломали, — ответил он ему тогда. — Меня любили».

В этом-то и было всё дело. В этом.

— Перестань ты строить такую жалостную морду, Романов, чёртов ты жалельщик, — проворчал штурман, сердито косясь на капитана. Его синие глаза потемнели. — Меня жалеть не за что, только моих будущих детей.

А Горислав вдруг вспомнил, как штурман возился с Арлен и другими мутантятами. И говорил им о таких вещах, которые никому другому в голову не приходили. Чёрт, да Янис же для Арлен лучшим другом был, куда лучше, чем он сам!

Горислав так и выпалил:

— Озолиньш, ты Арлен понимал куда лучше моего, так что не гони… ямщик.

— Это потому что я сам мутант, — невозмутимо сообщил Янис, чуть подумав. Но он уже начал улыбаться. Не усмехаться едко, а именно улыбаться. И эта искренняя улыбка сделала его тонкое правильное лицо живым и беззащитным.

— Ты же не хочешь, чтобы я один парился над порножурналами? — нажал Горислав и прикусил губу, чтобы не хмыкнуть некстати, а Янис предсказуемо закатил глаза и заявил:

— Манипулятор хренов.

— Кто, я?! — оскорбился Горислав, с деланным возмущением тараща глаза. — Да ни в жисть!

— Не знаю, какого рожна я иду у вас на поводу, у тебя и у Элиа, — продолжал нудно бухтеть штурман, снова разворачиваясь к своему монитору. — Наверное, потому, что я осёл.

— Осёл-мутант? — прерывающимся от сдерживаемого смеха голосом предположил Горислав и ловко увернулся от брошенного в него магнитного зажима. — Ладно, отбой! Отбой, говорю! Пора с Лорой связаться, пускай порножурналы готовит, ну, — он степенно пригладил вихры, снова усаживаясь в своё кресло. — «Ястребок»!

Но корабль молчал.

— А-а, треклятье, да это я осёл! — Горислав сокрушённо стукнул себя кулаком по лбу. — То ж обычный катер, железка бессмысленная, а два наших мы же русичам временно отдали, затариваться оборудованием и провиантом.

— Тогда тебе придётся самому на связь с Арридой выходить, — пожал плечами Янис. — Не всё ж пацана эксплуатировать. Вот так, ручками, ручками…

Теперь звёзды в иллюминаторах стали для них не крохотными искрами, а бриллиантовой россыпью на чёрном бархате космоса, и среди этих бриллиантов выделялись Вандея и Пандея, два арридских солнца, до которых оставалось не больше корабельных суток пути. Так что смысла идти в подпространственный Прыжок катеру не было.

— Побултыхаемся малёхо, ну, — пробормотал Горислав себе под нос, пытаясь наладить связь с сетью Арриды. Штурман был прав — он слишком многое переложил на своего понятливого и расторопного пацана, на своего умника-разумника… на «Ястребок». Пора было исправляться.

Но прежде чем он успел это сделать, коммуникатор ожил сам, издав тонкий пронзительный свист, возвестивший, что кто-то рвётся переговорить с катером. Но не «Ястребок», как ожидал Горислав, решивший было, что Наташа либо Сашок с Петровичем хотят что-то уточнить по поводу новеньких.

— «Драккар» вызывает катер «МТ-111», — прозвучал из динамиков ровный механический голос. — Приём.

Горислав бросил быстрый взгляд на штурмана, но тот лишь недоумённо пожал плечами, поняв его без слов. «МТ-111» — бортовой номер их катера. Значит, некий «Драккар» мог их видеть, но почему тогда ни автоматика, ни они с Янисом не смогли его обнаружить? Гориславу это решительно не понравилось, но он спокойно ответил:

— «МТ-111» на связи. Приём.

И тогда в динамиках завибрировал, забился мальчишеский голос, голос насмерть перепуганного, но храбрившегося пацана, голос, который Горислав не сразу узнал.

— Капитан, они меня сцапали, прости, я не хотел! Не хотел, я не хотел!

Паническая захлёбывающаяся скороговорка резко оборвалась хрипом, будто говорящего придушили.

Это был Грачик.

Горислав шёпотом выругался, чувствуя, как леденеет спина, и повёл плечами.

— Кто «они»? Приём, — ровно произнёс он.

Из динамиков не донеслось ни звука, тогда он снова склонился над коммуникатором:

— Требую видеосвязи и разъяснений. Приём.

В ответ раздался голос, но уже не Грачика. Низкий, нагловатый, с хрипотцой, совершенно Гориславу незнакомый, он проговорил неспешно, почти лениво:

— Твой щенок у нас, капитан, это точно. Мы его в прямом эфире можем на куски разделать, не вопрос. Но если ты сам со своим штурманом пришвартуешься к нашему шлюзу и явишься на борт, всем будет лучше, поверь. Приём.

— Не верю, — отозвался Горислав спустя секунду. Легко отозвался, хотя сердце у него заныло. — С какой радости мне вам верить. Смоделировать голос — раз плюнуть, я вам тут прямо сейчас спеть могу, как Лава Аррилья, ну. Так что давайте видеосвязь и объяснения, кто вы такие, помимо того, что мудилы ебучие. Приём.

— Как скажешь. Приём, — после паузы насмешливо отозвался собеседник, и Горислав сглотнул, когда на мониторе коммуникатора возник грузовой трюм, даже не каюта.

Грязный замусоренный грузовой трюм, где между какими-то контейнерами и бочками скорчился Грачик, затравленно уставившийся прямо в камеру. Руки у парня были скованы за спиной, и он тщетно попробовал отползти, когда к нему вразвалку подошёл тот, кто его снимал. Но куда там было деваться! Грачик только зажмурился и уткнулся лбом в пластиковый выступ контейнера, коротко простонав, когда сапог пришедшего с силой врезался ему под дых. Горислав сжал зубы, поклявшись, что непременно найдёт урода и хорошенько пересчитает ему рёбра. Грачик выглядел так, будто его слономорфисы топтали: шмотьё драное, весь в грязи и синяках, оба глаза подбиты и заплыли, но крови не видно, и на том спасибо.

Пнувший мальчишку мудила обернулся к коммуникатору. На вид ему было лет сорок, плотный, крепенький, низенький, эдакий гриб-боровик в сером комбезе, обнаживший в издевательской усмешке острые зубы. На его щеках, шее и даже на лысине синели полосы затейливых татуировок. Вурль, определил Горислав, судя по оскалу, да ещё и отбывший срок на Вандее-9.

— Вот видишь, капитан, я не соврал, — издевательски сообщил бандит. — Продать этого щенка на Виктувию для разных приятных утех — нам раз плюнуть. От него там через три месяца уже мало что останется, особенно если его на жёсткую наркоту подсадят. Так что, если хочешь выручить мальца, швартуйся, обменяем его на вас. Приём.

— Мне похер, капитан. Не слушай его, улетайте! — отчаянно проорал позади него Грачик, за что немедля ещё раз получил сапогом под рёбра.

— Отъебись от него, тварюга! — бешено рявкнул Горислав. — Явимся, ага. Координаты своего сраного корыта только дай. Приём.

Пока вурль диктовал Янису координаты, Горислав не удержался и добавил:

— Так ты, мудила, нас вместо него желаешь на Виктувию отправить? Хороший выбор, правильный, ну. Мы там шороху-то наведём, тем более что и к наркоте привычные. Приём, сука.

Вурль снова хищно оскалился:

— Тут и узнаете, куда мы вас отправим. Летите и швартуйтесь. Только без фокусов, не то мальчишке каюк. Вздумаете долбануть по нам из пушки или ещё чего-нибудь — мы его наружу по частям выбросим. Приём.

— Иди нахер. Конец связи, — ровно сообщил Горислав, лихорадочно пытаясь соединиться теперь уже с «Ястребком». С кем-нибудь с Тортуги-5. С Лорой. Но коммуникатор онемел, будто бы катеру обрубили все иные каналы. Похоже, что именно так и обстояли дела. Вот же гадство.

Горислав закусил губу. Они попались. Глупо попались в хорошо расставленную ловушку.

Он отключил бесполезный коммуникатор и повернулся к Янису со словами.

— Мы влипли, Королева. Влипли, как давно не влипали, — он вгляделся в спокойное лицо своего штурмана. Совершенно невозмутимое лицо. Будто это и не их сейчас загоняли в ловчую сеть, как диких животных. Когда Янис включал режим барона Озолиньша, вокруг всё могло гореть огнём. — Твоё мнение, голос разума? Ловят нас на живца, чтобы выкуп стребовать… или имперцы их наняли, чтобы раздобыть «Ястребок», а сами мараться не хотят?

Предупреждение Элиа снова будто зазвучало у него в ушах.

«Чтобы вас поймать, вовсе не обязательно атаковать Тортугу. Нужно просто отдать приказ соответствующим ведомствам, вот и всё. И те скрутят вас незаметно для всех... Найдут способ. И захватят «Ястребок»…»

Янис сдвинул тёмные брови, вводя в систему координаты, названные вурлем. Отозвался не сразу:

— Тридцать против семидесяти, я бы сказал. Мы, конечно, изрядно наследили, чтобы стать приманкой для лихих ребят. Не для наших из пиратского братства, а для отщепенцев с запорожных планет. Таких, как этот татуированный мартын. Но Империей тут разит куда больше, Горька. — Он сжал губы, синие глаза вспыхнули яростью. — Чёрт, как же я ненавижу ловушки!.. Ты что делаешь? — он даже слегка оторопел.

— В клетку никому не хочется, но принц Филипп, без пяти минут император, жаждет получить новую игрушку, — хладнокровно констатировал Горислав, распихивая по карманам и в сапоги оружие в расчёте, что хоть что-то не заметят при обыске. — Ладно, поиграем. Но рыл я начищу, сколько успею, предупреждаю сразу, так что рады эти твари нам не будут.

— Насчёт рыл, — Янис склонил голову к плечу и почти мечтательно улыбнулся. — Я тоже люблю это дело. Рыла чистить, в смысле. Так что оставь и на мою долю, а там поглядим.

Горислав ухмыльнулся, взвешивая в руке бластер:

— Блядь, с каким бы удовольствием я этих сук в капусту покрошил, но нельзя. Пацаном рисковать нельзя, ну. Хотя они его не отпустят, когда нас получат, будут мордовать и дальше, падлы.

— У нас выбора нет, у них все козыри на руках. Грачик и наша вырубленная связь, — Янис в очередной раз потыкал в оглохший и онемевший коммуникатор и махнул рукой. Вдали росла громада чужого корабля, ощетинившегося орудиями. — «Драккар». Надо запомнить. Они так уверены в себе, что не считают нужным скрывать, кто они, и показывать лица.

— Рыла, — поправил Горислав. — Эх, госпожа Удача не с нами сегодня… Но если нам всё-таки сфартит, — он на миг обнял Яниса за плечо, — если нам сфартит, Королева, они оставят нас вместе. Вот тогда посмотрим, чья возьмёт.

— Но я бы на их месте нас разделил, — через силу усмехнулся тот, — из соображений безопасности. Учитывая, на что ты способен, Романов.

— Они меня не так хорошо знают, как ты, ну, — подмигнул ему Горислав, встав у готовых раздвинуться створок шлюза.

* * *

Госпожа Удача была истинной женщиной, и Горислав Романов знал её всякой. Безбашенной оборванной девчонкой с пистолетом в тонкой руке на оплавленных руинах. Красоткой-куртизанкой с манящей хмельной улыбкой в прокуренном тёмном трактире. Чопорной, но всегда готовой задрать пышную юбку статной матроной в особняке бургомистра. Своим парнем с лукавыми глазами, сияющими за пластиком шлема, с бластером наизготовку. Но никогда она ещё не представала перед ним трюмным крысёнышем-замарашкой с растрёпанными вихрами и горячими пальцами, доверчиво касающимися его щеки.

— Вставай, пора! — прошелестел у него над ухом её шёпот, как порыв ветра.

— Горька, прочухайся!

— Кэп! Кэ-э-п!

Этот последний отчаянный вопль окончательно привёл Горислава в чувство. Он потряс гудевшей головой, разлепил веки, ничего ещё толком не видя. Поморщился, дёрнул рукой, пытаясь ощупать саднящий затылок. Не вышло: руки оказались скованы за спиной.

— Блядь, приплыли, — пробормотал он сипло, пытаясь проморгаться и хоть что-то разглядеть в темноте.

— Ещё не приплыли, ещё плывём, полагаю, на какой-нибудь имперский крейсер. Или базу, — прозвучал ровный, спокойный, почти ленивый голос Яниса у него за спиной, и его плеча коснулось твёрдое плечо штурманца, а рядом кто-то надрывно всхлипнул и закашлялся.

— Грачик? Мы чего, у тебя в гостях, что ли? — прохрипел Горислав. — В трюме этом сраном? У вурлей?

Теперь он наконец-то разглядел громоздящиеся вокруг контейнеры и тюки. Какую-то иллюзия освещённости создавала нервно мигавшая галолампа над дверью, и в её дохленьком свете он увидел покоцанную отчаянную физиономию Грачика.

Тот опять то ли всхлипнул, то ли хохотнул, подползая к нему на заднице:

— Кэп... Я не хотел! Вы зачем пришли-то, ведь ясно же было, что они… что они-и… я же вам говорил… я не хоте-ел!

Он ткнулся горячим лбом в плечо Горислава и заревел белугой.

— Просто так получилось, ты не виноват, дурилка, — если бы у Горислава оставались свободными руки, он бы погладил пацана по голове, но его собственная башка трещала немилосердно, а руками он мог лишь беспомощно дёргать в тщетной попытке высвободиться из хватки технопластика. — Хватит, ну. Хватит, говорю! — прикрикнул он уже сердито. — Хорош меня соплями мазать. Мы своих не бросим, и они, гады, это знали. Вместо тебя кто угодно из наших мог оказаться, — он перевёл взгляд с растрёпанной кудлатой макушки Грачика на бледное лицо Яниса. — Давайте рассказывайте, чего тут. Мы хоть кому-то по зубам дать успели? Или только нам досталось? Я что-то не помню ни хера, ну.

Он заёрзал на грохочущих жестью холодных листах, устилавших трюм, пытаясь определить, не сломано ли у него что, а Янис тем временем рассудительно пояснил:

— Они, понимаешь ли, прямо в стыковочный шлюз снотворного газа понагнали. Так что ничего мы не успели. Но, судя по всему, попинали они нас от души. А тебя ещё и по башке отоварили, похоже. Кровь, — он с беспокойством вгляделся в сумрачное лицо Горислава. — Голова не кружится? Не тошнит тебя?

— Тошнит от всей этой хуеты, блядь, — исчерпывающе отозвался тот, слегка поморщившись. — Хер с ней, с головой, — он наконец развеселился и хмыкнул. Явление госпожи Удачи порадовало его чрезвычайно. Может, всё ещё и обойдётся. Может, им удастся вырваться. — Грачик! — окликнул он, и парень с готовностью вскинул опухшие глаза, один из которых, правый, совсем заплыл и стал щёлкой посреди иссиня-чёрного кровоподтёка.

— Слушаю, кэп, — браво выпалил он, длинно шмыгнув носом.

— Давай сперва ты рассказывай, как тебя сцапали, что было дальше и куда мы вообще направляемся, ну.

Грачик сглотнул, вытер нос о собственное плечо под лохмотьями, в которые превратилась его когда-то белая рубаха.

— Я… э-э-э… повёлся, как дурак, — сознался он, тяжело вздохнув. — Запал на одного хлыща белобрысого, он привёл меня в «Каву-каву»… дальше ничего не помню. Прочухался уже тут, в трюме. — Он снова протяжно вздохнул. — Жалко. Такой облом. Хлыщ этот очень симпотный был.

Горислав и Янис в один голос застонали. Но Горислав был рад, что Грачика всё-таки ничто не взяло — что бы с ним тут ни делали, пацан оставался собой.

— Зараза малахольная, ну, — сурово проронил он, подавляя облегчённую улыбку. — Дальше.

Грачик поёрзал-поёрзал и величаво заявил:

— Подробности следующих дней пребывания на этом корыте я, с вашего позволения, опущу.

— Спасибо, — проворчал Янис.

— Следующих дней? — перебил Горислав.

— Дня три прошло, точно, — уверенно заявил Грачик. — Они в космосе болтались, чего-то ждали, потом куда-то рванули. Потом этот хмырь припёрся, его, кстати, Антом зовут, он тутошний капитан, и начал меня снимать. Для связи.

— Чего-то ждали… — пробормотал Янис. — Не чего-то, а кого-то. Нас. Выводы, Горь?

— Сами собой напрашиваются, — Горислав облизал сухие губы. Язык был шершавей наждака. — Сперва они сцапали живца, то есть нашу заразу любвеобильную, потом на живца сцапали нас. Теперь куда-то везут, скорее всего имперцам, как ты и говорил. Иначе бы давно уже тут стояли и манали нас, если бы им выкуп был нужен. Значит, имперцы действительно наняли этих сук, чтобы самим не мараться. И значит, они будут требовать «Ястребок».

— Вот тогда и поторгуемся, — Янис повёл плечом. — Готов? Мы, похоже, куда-то подлетаем.

Рокот двигателей и мерная вибрация корабля действительно изменились, это было ясно любому опытному космолётчику. «Драккар» готовился пришвартоваться — видимо, к кораблю или орбитальной базе имперцев. Ну или к собственной пиратской базе, но это Горислав считал маловероятным, хотя и допустимым.

Он снова пристально посмотрел на Яниса и тяжело проговорил:

— Вот ещё что, Королева. Эти мудилы дождались сигнала, что мы с тобой вылетели на Арриду. И тогда подкараулили катер. На «Ястребке» есть кто-то, кто подал им этот сигнал.

— Н-нет! — после секунды потрясённого молчания запротестовал Грачик. — Ты что!

— Да, — Янис сумрачно кивнул. — Всё верно. Кто-то из наших нас сдал. Кто-то из услышавших про Арриду. Но…

— Сейчас не время, — почти буднично произнёс Горислав и, опершись на его плечо, поднялся с пола. Его чуть шатнуло, но он выпрямился, тряхнув головой. Янис встал сам и помог встать Грачику, который всё ещё беспомощно переводил потрясённый взгляд с одного на другого своего командира.

— Но… но как же это… — заикаясь, забормотал он. — Такого же не может быть.

— Забудь пока, — отрезал Горислав. — Потом помозгуем.

Главное, чтобы было это «потом», с горечью подумал он.

«Драккар» ощутимо вздрогнул. Пришвартовались, понял Горислав.

Через несколько долгих, очень долгих минут створки трюмной двери медленно раздвинулись, пропуская входивших.

* * *

Первым, сильно прихрамывая, появился уже знакомый им вурль в сером комбезе, которого Грачик назвал Антом, капитан «Драккара». Уставившись на пленников, он растянул большой рот в прежней хищной усмешке, обнажив острые клыки. А следом за ним, насторожённо озираясь, вошли трое имперских космодесантников — первый с лейтенантскими нашивками на чёрном форменном комбезе, остальные — рядовые. Им было явно не по себе на пиратском судне.

Вурль встал между имперцами и пленниками и заявил, прищурившись:

— Господин лейтенант, вот эти двое. Расчёт!

Лейтенант, высокий, скуластый и черноволосый, внимательно оглядел Горислава с Янисом, по Грачику его взгляд скользнул лишь мельком. Он кивнул и отрывисто произнёс:

— Не думаете же вы, что я сейчас выну из кармана стопку космокредиток? Деньги за поимку этих двоих будут переведены на ваш банковский счёт.

— Мне не нравится слово «будут», — ещё сильнее осклабился Ант. — Мне надо, чтобы условленная сумма уже лежала у меня на счету, когда эти двое покинут «Драккар».

Вот так, значит. Двое.

— Трое, — спокойно возразил Горислав, шагнув вперёд. В висках у него застучало, он услышал, как позади Грачик со всхлипом втянул в себя воздух. — Мы уйдём отсюда втроём, лейтенант. Считайте пацана бесплатным приложением к нам двоим, но он тут не останется — если вы вообще хотите какой-то лояльности от нас и всего такого прочего. А я думаю, что вы хотите, ну. Это мой человек, вы должны это понимать.

Лояльности и всего такого прочего не будет, он-то знал это точно. В отличие от лейтенанта, который, не обращая внимания на протестующе взвывшего Анта, ещё несколько мгновений смотрел Гориславу прямо в глаза. Потом снова кивнул и так же отрывисто проговорил:

— Да, я понимаю вас, капитан Романов. Если это единственное условие для успешного сотрудничества с Империей, которое вы ставите, пусть будет по-вашему. — Он перевёл холодный взгляд на вурля: — А вам я советую не заноситься, господин разбойник, — его губы искривились в пренебрежительной усмешке. — Проверьте свой банковский счёт. Ваш запрос услышан на базе и выполнен, — он коснулся худыми пальцами передатчика в правом ухе.

Горислав быстро взглянул на Яниса, понимающе опустившего ресницы. Значит, всё-таки база. Судя по всему, она находилась на спутнике Руоккалы, планете, лежащей ближе всего к Арриде. Но, как бы там ни было, Грачика они себе уже выторговали, и госпожа Удача всё-таки была с ними, босоногая трюмная замарашка с тревожными глазами.

Вурль тем временем уткнулся в свой коммуникатор, а потом неохотно процедил:

— Допустим... — И повелительно махнул пленникам: — Выкатывайтесь.

Они поднялись из трюма «Драккара» и направились к шлюзовой: впереди имперский патруль, продолжавший настороженно коситься на маячивших повсюду пиратов, следом — Горислав, Янис и Грачик со скованными руками, за ними по пятам неотступно следовал Ант.

Створки шлюзовой раздвинулись, патрульные шагнули вперёд, пленники — за ними, и в этот момент вурль вдруг дёрнул Горислава к себе за цепочку наручников, сипло прошептав в самое ухо:

— Сюрприз!

Ошеломлённый Горислав покосившись через плечо, увидел прямо перед собой его острозубую ухмылку и вдруг почувствовал, что жёсткие челюсти «браслетов» на запястьях разомкнулись, а в ладони у него очутился холодный литой кусочек пластика — отмычка.

Что за чёрт!

— Сам не заносись, господин лейтенант, — прошипел вурль, просверлив ненавидящим взглядом спину космогвардейца

А потом створки шлюзовой закрылись, и двигатель «Драккара» взревел — корабль практически с места ушёл в Прыжок.

Бедолага лейтенант совершил непоправимую ошибку, задев самолюбие вурля и оставив его с пленниками у себя за спиной. В том-то и состояла беда Империи — в чрезмерной заносчивости. Горислав отметил этот факт лишь краем сознания — ему было не до того. Хер с ними, с бедами Империи, гори она огнём!

— Рвём когти! — гаркнул он.

Отмычка в его руке еле слышно пискнула. Оторопевшие патрульные ещё только разворачивались к ним — что за идиоты! — а Янис с Грачиком уже оказались на свободе. Горислав выхватил из-за голенища сапога оставшийся там стилет. Неужто чёртов вурль с самого начала планировал эдакий оборот событий?!

— Твою мать! — прохрипел Горислав, впечатывая злосчастного лейтенанта в переборку и прижимая лезвие ножа к его шее. — Не дёргайся, дурак, и останешься цел!

Время запрыгало, заскакало, по всей базе завыли сирены тревоги — насрать! Госпожа Удача мчалась впереди них, только грязные пятки сверкали.

— Не стрелять! — прорычал повелительный голос из динамиков.

Капитан, небось. Горислав ему не завидовал. Ситуация была патовая, но имперцы жидко обосрались — оказавшиеся вдруг на свободе пленники были им чересчур нужны, а потому неприкосновенны.

Грачик с Янисом ещё укладывали на пол оставшихся двоих патрульных, забрав у них бластеры, а Горислав уже заталкивал лейтенанта в первое же подвернувшееся помещение на выходе из шлюзовой. Какой-то сучий склад с амуницией — жаль, не с оружием, но им пока что вполне хватало захваченных бластеров.

Дождавшись, когда спутники проскочат в дверь мимо него, Горислав пинком отправил лейтенанта обратно в коридор и заблокировал дверь — для этого не потребовалось ни специального ключа, ни отпечатков пальцев, ни скана роговицы. Ни-че-го. Ей-богу, великая Империя подчас бывала беспечнее самого Горислава.

Запалённо дыша, он уронил руки и прислонился плечом к переборке. Теперь можно было и отдохнуть. Но недолго. Самую малость.

Янис, вмиг оказавшись рядом, с тревогой заглянул ему в лицо:

— Горька! Горька, что?

— Отдыхаю, — проронил он. — Первый раунд за нами, ну, — он вдруг рассмеялся, мотнув головой. — Слушай, я ж тебя так же в заложники брал, всё повторяется, мать их за ноги.

— Че-го? — разинул рот Грачик.

Горислав посмотрел на него — расхристанного, азартно сияющего, взмокшего, с бластером в смуглой руке — и расхохотался пуще прежнего.

— Здесь наверняка прослушка, — озабоченно заметил Янис, автоматически глянув на нависающий над головой потолок, но Горислав только рукой махнул:

— Пускай слушают, суки.

— Так расскажите же, — нетерпеливо потребовал Грачик, переступая с ноги на ногу.

— Ага, всё равно делать нечего, — Янис методично проверил уровень заряда в бластере и снова с беспокойством глянул на Горислава. — Ты точно в норме?

— Ну почти, — безмятежно отозвался тот, продолжая улыбаться. Серые стены склада, тревожное лицо Яниса, азартная физиономия Грачика медленно кружились перед ним. Как тогда, на Балтии, когда он брал в плен стоявшего сейчас тут барона Озолиньша, Снежную королеву. Гнал его по коридору, угрожая бластером.

А потом во вспыхнувшей перестрелке Янку уложили его же люди. А Лора, к которой они сейчас не долетели на Арриду, его спасла. Чёрт, неужто это было всего два года назад?! Вечность назад.

— Ты был куда расторопнее этих олухов, — мечтательно похвалил он, прикрывая глаза, — но госпожа Удача всё равно меня вытащила. И тебя. И опять вытащит, ну.

— Угу, сейчас я ей помолюсь, — ехидно фыркнул штурман, забирая у Грачика бластер. — Держи мой, тут заряда больше, а ты мажешь в белый свет как в копеечку небось.

— Пальбы не хочется, ну, — вздохнул Горислав. — Но чёрт знает, как всё обернётся.

Обернуться могло как угодно, пусть даже им не хотелось стрельбы, крови и смерти. Чужой и своей собственной.

Динамики в потолке вдруг ожили. Всё тот же начальственный голос, не так давно приказавший гвардейцам не стрелять, отрекомендовался:

— На связи полковник Петерс. Капитан Романов…

Дальнейшие его слова стали не слышны, потому что капитан Романов после доли секунды ошеломлённого молчания так по-конски заржал, сползая по переборке, что расслышать что-либо, кроме этого ржания, стало невозможно. Янис тоже криво усмехнулся и одними губами сказал захлопавшему ресницами Грачику:

— Потом объясню.

Проржавшись и утерев выступившие от смеха слёзы, Горислав ехидно обронил:

— Мир тесен, господин полковник, ну. За прошедшие шесть лет вам доверили целую базу, но генералом не сделали. Странно, ну да ладно, не моё дело. Слушаю вас.

Какое-то время в динамиках стояла тишина, потом Петерс процедил:

— Романов, вы должны понимать, что вскрыть вашу чёртову дверь и усыпить вас или парализовать при помощи газа — раз плюнуть.

— Плюйте, — любезно разрешил Горислав, продолжая ухмыляться. — Но вы этого почему-то не делаете. Дайте угадаю почему, — он сделал вид, что задумался. — Наверное, потому, что в таком пиздеце немудрено просрать пленников так или иначе: или концы отдадут, или сбегут, ну.

— А зачем столько хлопот? — после паузы с прежним апломбом отрезал Петерс. — В каморке, где вы так удачно засели, нет ни еды, ни воды, что самое главное. Четыре-пять дней, и можно будет спокойно заходить туда и брать вас голыми руками, Романов.

— Тоже мне новость. Вы именно это хотели нам сообщить? — осведомился Горислав невозмутимо.

— Хотел оговорить условия сделки, но, если вы так нагло настроены, я подожду, когда вы станете посговорчивее, а это непременно случится, не беспокойтесь, — на последних словах в динамиках что-то пискнуло, и повисла тишина.

Мёртвая тишина.

— Да я и не беспокоюсь, — пробормотал Горислав, продолжая сидеть на полу. — Чего мне беспокоиться — тепло, светло, мухи не кусают, ну. Грачик, — он посмотрел на пацана, нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу. — Будь ласка, пошарь по сусекам, а вдруг они тут ящик ядрёного каррахианского бухла оставили.

— Ты и вправду наглый, Романов, — хмыкнул Янис.

— А что это за мудила? Петерс этот самый? — живо поинтересовался Грачик, начав споро перетряхивать контейнеры. Янис принялся ему помогать, а Горислав легко пояснил:

— Действительно мудила, ты угадал. Это под его начало я попал, едва только из Академии вышел. Он тогда уже был полковником, им и остался. И это он приказал мне расстрелять беспилотник с нашими мутантятами, потому что там автоматика внезапно отказала. — Он передохнул, потёр виски, сызнова вспоминая, как всё это тогда было.

Беспомощно кувыркающийся на мониторах и медленно удаляющийся в космос беспилотник. Разъярённый голос Петерса в динамиках. Холодная нора гарнизонной гауптвахты, откуда Горислав сбежал, вырубив часового. А потом захватил имперский эсминец, который позже стал «Ястребком», и догнал судно с мутантятами.

— Госпожа Удача не подвела, — закончил он весело. — И сейчас не подведёт, как бог свят, ну.

Яркие глаза Арлен, тоже находившейся тогда в обречённом на гибель беспилотнике, будто глядели ему в душу. Глаза самой госпожи Удачи.

* * *

Никакого ядрёного каррахианского в стоявших у стен контейнерах, конечно же, не оказалось. Не было там ни простой воды, ни десантных сухпаев, на что втайне надеялся Горислав. Комплекты обмундирования, какая-то мелочёвка. Аптечки, содержимое которых позволило бы закинуться чем-нибудь взбодрительным, но к чему? Следовало беречь силы на тот случай, если Петерсу всё-таки надоест ждать и он решится на штурм.

— Снимай свои лохмотья, — безапелляционно приказал Горислав Грачику, глядя, во что превратилась одежда мальчишки.

— За-зачем? — захлопал тот глазами, явно оторопев.

— За-затем, — ехидно передразнил его Горислав. — Сожрать тебя хотим, а с одёжкой жрать как-то несподручно. Переоденься, дурья башка, или поверх вон гвардейскую форму натяни, — он кивнул на ящики с обмундированием. — Когда голодно, всегда мёрзнуть начинаешь, как цуцик.

Они с Янисом тоже нашли себе по куртке подходящего размера, и, пока Грачик разоблачался, целомудренно прячась за контейнерами, Янис негромко попросил Горислава:

— Закончи мысль насчёт того, кто мог нас с тобой сдать, Горь.

Они снова сидели на полу, и Горислав дёрнул вылезшего на свет божий Грачика за полу слишком широкой для того куртки, прежде чем ответить.

— Сядь сюда, к нам, красна девица, — велел он, усмехнувшись. — Теплее будет. — И близко-близко посмотрел в синие глаза Яниса: — А припомни всё-таки, кто из наших с нами был, когда мы только начали про полёт на Арриду толковать. Грачик вот обмолвился, что «Драккар» внезапно подхватился и понёсся нам навстречу.

— Ага, — пацан энергично кивнул, радостно усаживаясь обоим командирам едва ли не на колени, и Горислав легонько щёлкнул его по кудлатому затылку.

— Кто был при том разговоре? Сам «Ястребок», — спокойно сказал Янис, чуть подумав. — Трое новых русичей. Потом пришли Наташа с Петровичем, потом — Сашок.

— Угум-с, — промычал Горислав, упершись затылком в переборку и закрыв глаза. — Выводы сами собой напрашиваются, не так ли?

— Чего «Ястребок»-то?! — переварив информацию, бурно запротестовал Грачик. — И Наташа, и Петрович, и Сашок! Вы чего?! С ума сошли?! — он прямо-таки запылал от негодования.

Янис со вздохом отпарировал, щёлкнув пацана на сей раз по лбу:

— Перечисляю всех, кто присутствовал. Тебя там точно не было, — он подмигнул.

— И слава богу, — Грачик зябко передёрнул плечами под десантной курткой. — А кто такие эти новые русичи? — он зевнул, начиная согреваться, и зарылся носом Гориславу в плечо.

— Сам увидишь, ну, — коротко отозвался тот, опять переглянувшись со штурманом. — Давай спи. Надо беречь энергию.

В какой-то оцепенелой полудрёме прошло больше суток, судя по магнитобраслету, уцелевшему на руке Яниса. Время от времени полковник Петерс что-то квакал в динамиках, и Горислав, собрав все силы, с нарочитой бодростью ему отвечал. Смеялся, поддразнивал, создавая иллюзию, что с ними всё в порядке, что они тут ждут не дождутся визита десантуры с хлебом-солью.

С водой. Простой водой. Пить хотелось неимоверно.

Временами Гориславу начинало казаться, что сидят они вовсе не в полутёмной кладовой, где аварийное освещение едва теплилось, а в сыром полуподвале под Новым Российском, где ему и ещё десятку ребят повезло выжить почти четырнадцать лет назад. Что в вентиляционные отверстия под потолком с шипением лезут змеи-мутанты, возникшие из-за Порога вместе с армадой Разрушителей. Встряхивая головой, он с тревогой оглядывал спутников — Грачик лежал, свернувшись калачиком, уронив голову на колени Янису, а тот, как и сам Горислав, сидел, привалившись к стене, и встречал его взгляд твёрдо, будто не спал вовсе.

— Чего бы им снотворного газа в вентиляцию не нагнать? — в очередной раз очнувшись, хрипло спросил Горислав, встретив этот взгляд. — Я бы так и сделал.

Янис привычно повёл плечом:

— Либо нету у них, либо уморить боятся, мало ли что. Мы скоро сами вырубимся, Горь. И тогда они придут, возьмут нас такими вот… дохлыми и начнут ломать.

— Да и нехай, — равнодушно бросил Горислав. — Мы ж ничего не решаем, Янка. Ты же понимаешь, что всё тут решит «Ястребок».

Они оба это понимали. Но необходимо было выиграть время. Горислав чувствовал это всей кожей, каждым нервом, хотя сам понятия не имел, чего именно ждал.

Он понял это через несколько часов, когда снаружи, за дверью, началась какая-то непонятная им беготня. Завыли сирены, замигало и без того чахлое освещение… там что-то явно происходило.

— Твою… мать… — прохрипел Горислав и откашлялся, беря Яниса за плечо. — Кажись, время пришло. Вставай, штурман. Вставай, Королева. Хорошо бы нас на каторге не разделили.

Синие глубокие глаза Яниса снова были совсем рядом.

— Это бесчеловечно и антигуманно, — невозмутимо сообщил он, и они поднялись, вздрагивая от смеха, опираясь друг на друга и поддерживая Грачика, который невнятно пробормотал что-то вроде: «А? Где? Что, уже?» — и распахнул свои вишнёвые шальные зенки, лихорадочно озираясь.

— Оружие опустите, — спокойно скомандовал Горислав обоим. — Не будем же мы действительно палить по этим мудилам несчастным, грех на душу брать.

Они молча стояли и ждали, когда со скрежетом отодвинется термопластиковая дверь кладовой. Свет над их головами разгорелся и стал заметно ярче. И в этом ярком свете проявились силуэты застывших перед дверью десантников в полном боевом облачении, в шлемах, с оружием наизготовку, а голос полковника Петерса тем временем торопливой непривычной скороговоркой произнёс с потолка:

— Капитан Романов, вы и ваши люди должны добровольно сложить оружие и подготовиться к встрече с императором Филиппом.

Они ошеломлённо переглянулись. Горислав понял, что хлопает глазами не хуже Грачика, а тот обалдело пробормотал:

— Ни хера себе…

— Наследного принца Филиппа, — педантично поправил Янис, в отличие от них сохранивший своё ледяное самообладание.

Закованные в броню рослые фигуры зашевелились, мешая друг другу войти в узкую и низкую дверь кладовой, и Горислав сообразил, что это, должно быть, личная гвардия императора — то есть пока ещё принца — Филиппа. Шедший первым скомандовал низким, не терпящим возражений голосом:

— Бросайте оружие!

Горислав посмотрел в прорези его шлема, в глаза, похожие на глаза андроида, и спокойно разжал пальцы, выпустив бластер. То же самое сделали Грачик и Янис, пока он доставал из-за голенища стилет, отправив на пол и его. Только тогда десантники скрутили их, не протестовавших и не сопротивлявшихся.

Горислав проехался лбом и скулой по шершавой стене, к которой его жёстко притиснули, обыскивая безо всяких церемоний и заламывая за спину руки. Технопластиковые «браслеты» уже привычно сомкнулись на запястьях. Да уж, ни хлеба, ни соли, ни воды от десантников ждать не приходилось. Горислав через силу усмехнулся, подумав так, и эта же усмешка осталась на его растрескавшихся губах, когда бесцеремонные руки снова развернули его к двери.

На фоне своих громил принц Филипп — он же пока что некоронованный император великой Империи — выглядел подростком, каким и являлся совсем недавно. Хрупким, тонкокостным, с шапкой тёмных блестящих кудрей, обрамлявших почти девичье лицо с огромными чёрными глазами и «фамильным» орлиным носом. Пухлые губы он старательно и безуспешно сжимал в нитку. Одет был мальчишка — а как его ещё назвать — ни в какой не в камзол, как мстилось Гориславу, а в стандартный чёрный десантный комбез, только новенький, с гербом Империи на груди и без знаков различия.

Горислав вдруг ясно представил себе, как они сами сейчас выглядят в глазах немо уставившегося на них наследника престола, измудоханные и расхристанные, и едва подавил ещё один, совершенно неуместный смешок. Покосился на Яниса, бледного и больше обычного похожего на ледяную статую, пусть и со скованными позади руками. Покосился на Грачика, который всё-таки раскрыл рот, будто скворец, пялясь на принца — своего ровесника, сам замордованный, в лохмотьях и в нелепо громоздящейся на плечах камуфляжной пятнистой куртке.

— Капитан Романов, — звонко проговорил принц, глядя прямо в глаза Гориславу. — И вы, штурман Озолиньш, — он перевёл взгляд на Яниса. — И… — теперь он вопросительно посмотрел на Грачика, а тот вызывающе вздёрнул острый подбородок и с царственным достоинством прохрипел:

— Грачик Сарьян, помощник стармеха.

— И помощник стармеха Грачик Сарьян, — закончил принц, не уступая собеседнику в величавости.

Гориславу вдруг пришло в голову, что он впервые слышит полное имя Грачика, а Филипп тем временем продолжал:

— Я не отдавал распоряжения о вашей… поимке, но, когда мне доложили о ней по моим каналам, решил воспользоваться удобным случаем, чтобы с вами побеседовать.

— Неудобный случай, ну, — возразил Горислав, с трудом шевеля языком. — В наших сказках говорится: сперва накорми-напои, а потом расспрашивай.

Янис позади него почти неслышно хмыкнул.

Принц озадаченно взмахнул длинными ресницами, но — надо отдать ему должное — за секунду сообразил, что имеет в виду капитан «Ястребка», и повернулся к командиру своей гвардии:

— Освободите их и отведите туда, где они смогут поесть и прийти в себя.

— Слушаюсь, ваше величество, — бесстрастно отозвался гвардеец. Полковник Петерс, маячивший за спинами десантников, тоже не посмел и словом возразить.

«А приятно быть императорской игрушкой», — подумал Горислав, но ухмыляться у него уже не было сил.

Наручники соскользнули с его запястий.

Госпожа Удача, трюмная босоногая замарашка, подмигнула Гориславу из-за плеча принца и первой скрылась в ярко освещённом коридоре базы.

* * *

Помещение, куда гвардейцы отвели пленников, наверняка было каютой спешно выселенного куда-то важного офицерского чина. Никель, бронза, мягкая постелька, на которую немедля бухнулся Грачик. Предварительно он высосал не меньше двух литров воды из доставленного в каюту запаса живительной влаги в пластиковых бутылях. Горислав и сам пил как конь, пока не почувствовал, что вот-вот прохудится по причине переполненности.

— Ты как верблюд, копишь воду про запас? — ехидно поддел его Янис, опускаясь в кресло.

Вот кто вёл себя так, словно ничего особенного и не происходило, словно их каждый день желали лицезреть наследники императорского престола. «Фон барон же, что с него взять», — весело подумал Горислав, вновь обретя способность лыбиться — пересохшие губы перестали лопаться и кровить.

Вот наедаться от пуза они не стали — отломили по куску какого-то печева, принесённого молодым, настороженно на них косившимся вестовым. Насыщаться впрок не стоило — сразу начинало клонить в сон, хотя, казалось бы, именно в полудрёме они и провели больше суток корабельного времени.

Всё тот же великан — командир императорских гвардейцев — вошёл в каюту, едва они закончили жевать, и властно распорядился:

— Руки за спину и ступайте за мной. И чтобы без фокусов.

Его серые глаза внимательно просканировали каждого из пленников.

— Хрен бы ты тогда от меня на Балтии удрал, если б этакая бандура там служила, — без обиняков и так, словно бы никакого гвардейского офицера тут и не стояло, заявил Янис Гориславу.

— Вы же мне обещали рассказать, чего там было-то, — заканючил Грачик, послушно закладывая руки за спину, но тоже глядя сквозь офицера, как если бы тот был невидимкой.

— Вот же борзота, никакого понятия о субординации, так вот и мучаюсь с ними, так и страдаю, ну, — доверительно пожаловался Горислав офицеру, которого наконец проняло, судя по багровеющим ушам. Тем не менее выдержка тому не изменила — он лишь молча и выразительно указал стволом бластера на выход.

Пленники миновали несколько кают, прошли пару поворотов коридора, и створки очередной возникшей перед ними двери разъехались, видимо для того, чтобы выпустить двоих гвардейцев и впустить пленных.

Принц, стоявший в глубине достаточно просторной каюты, пышно обставленной и служившей, очевидно, для приёма таких вот высокопоставленных гостей, сделал шаг от совершенно пустого, огромного, как космодром, стола. Больше в каюте никого не было, и, едва только пленники переступили порог, Филипп повелительно махнул рукой сопровождавшему их офицеру, безмолвно приказывая выйти в коридор.

— Но я не могу оставить вас наедине с этими головорезами, они опасны, — резонно запротестовал тот.

— Голов не режем, — пробурчал Горислав себе под нос, не утерпев, — только уши, а если резать нечем — откусываем, ну.

— Можете и должны, Колин, потому что я так хочу, — отчеканил принц, и офицер, ещё немного поколебавшись и тяжело вздохнув, наконец подчинился. Дверные створки плотно сомкнулись за ним.

— Присядьте, — таким же безапелляционным тоном велел Филипп, указав на стулья с высокими резными спинками, стоявшие возле стола, и пленники повиновались.

Горислав примерно представлял, чего от них потребует наследник, и перед тем, как послать его подальше и отправиться на каторгу махать кайлом, хотел поберечь силы.

— В ногах правды нет, — пробормотал он, считая, что поймёт его только Янис, но Филипп, к его изумлению, быстро спросил, уставившись на него тёмными живыми глазами:

— А в чём есть? В чём вообще правда?

Ей-богу, это было даже смешно.

— У каждого правда своя, — дипломатично отозвался Горислав, косясь на спутников. Янис сидел так прямо и чинно, словно аршин проглотил, Грачик же воссел на стул, будто на насест, и обхватил руками левое колено. Стервец. Но, поскольку призрак рудничного кайла неотступно маячил перед ними, Горислав на стервеца даже не прицыкнул.

Филипп глянул на Грачика, как показалось Гориславу, с некоторой завистью, присел на стул напротив, вскинул кудрявую голову, сложив тонкие руки на тёмной столешнице:

— Давайте я сперва уточню предоставленные мне моими источниками данные. Вы, господин Романов, — его взгляд устремился на Горислава, — родились и росли в семье механика космопорта в городе Новом Российске, который был уничтожен Разрушителями на планете Русь во время Второй Межгалактической войны. Ваши родные погибли, но вы сформировали отряд из своих ровесников и с успехом отражали атаки мутантов, пока вас не нашли наши космогвардейцы. Членов вашего отряда отправили в благотворительные приюты, а вас — в имперскую Космоакадемию, которую вы окончили первым на курсе, но Империи прослужили недолго. Вы не подчинились приказу полковника Петерса, под чьим началом вам выпало служить, отказались расстрелять беспилотник с детьми-мутантами на борту. Вы сбежали с гауптвахты, угнали имперский эсминец и сделали из него корабль-охотник для перевозки контрабанды. Свой экипаж вы набрали из уроженцев всё той же Руси, частью из членов своего бывшего отряда. Ваша база находится на Тортуге-5, состоящей в Лиге вольных планет. Вы построили там дом для спасённых вами детей-мутантов и содержите его. На вашем счету множество успешных операций против Империи, но пока что при их проведении вы обходитесь без жертв. Всё верно?

— Да, — коротко отозвался Горислав и добавил, не удержавшись: — У вас неплохие информаторы… ваше величество.

«Но всё-таки самого интересного о «Ястребке» они не доложили, — с облегчением подумал он. — Не дотумкали пока, что к чему».

— Вы можете не титуловать меня так, я ещё не коронован официально, — без тени улыбки заявил мальчишка и на миг прикусил нижнюю губу, переведя глаза на Яниса: — Теперь вы, господин барон Янис Озолиньш. Штурман бывшего имперского эсминца, который сейчас именуется «Ястребком». Вы родились в привилегированной знатной семье на Старой Земле, ваши предки из поколения в поколение служили Империи. Вы пошли по их стопам, окончив имперскую Космоакадемию…

— Вторым на курсе, после Романова, — неожиданно и непочтительно перебил принца Янис. — Мне никогда не нравилась военная карьера, её избрал для меня отец после смерти матери.

— Но вы стали самым молодым командиром имперской эскадрильи. И на фамильные средства оснастили флагман имперского космофлота «Громовержец»…

— И оставил его космофлоту, — Янис пожал плечами. — Верно.

— Если в карьере господина Романова всё ясно и просто, то ваши поступки выглядят нелогично, господин барон, — подумав, заявил принц. — Это кажется странным для такого человека, как вы. Во время военной операции вы захватили в плен капитана Романова вместе с экипажем, привели его корабль на свою базу на Балтии, были тяжело ранены во время успешного побега пленных, взявших вас в заложники. А затем заявили, что оставляете военную службу… чтобы поступить штурманом на корабль всё того же Романова?

— Именно так, — безмятежно подтвердил Янис.

— Но почему? — поднял брови Филипп. Он и вправду не понимал.

— Исключительно по личным мотивам, ваше высочество, — взгляд Яниса стал острым и холодным, как сталь. — Простите, но зачем вам знать причины моих поступков?

— Я хочу лучше понимать людей, — принц коротко вздохнул, будто извиняясь. — То, что ими движет. Чтобы лучше ими управлять. — Он запнулся и добавил: — Правильнее управлять, — его острые скулы зарделись, он, кажется, понял, что сморозил что-то не совсем этичное.

Горислав в замешательстве кашлянул, почувствовав к этому пацану нечто вроде снисходительной жалости. Вот попал парень так уж попал.

— А чтобы понимать, — продолжал гнуть своё будущий император, — я хочу представить себя на месте человека, которого хочу понять, — он торопился и потому заговорил сбивчиво. — Так вот, я понимаю вас, капитан, — он вновь прямо посмотрел на Горислава, — и не понимаю вас, штурман.

— Вам придётся смириться с тем, что никакое «хочу» не обязано работать, — неожиданно мягко отозвался Янис, ему, видимо, тоже стало жаль паренька. — Ну и… чтобы понять человека, надо…

— Самому побывать на его месте, — закончил Горислав. — В прямом смысле, ну.

Грачик заёрзал на стуле. На его выразительной физиономии было написано разочарование. Его персону тут явно никто понимать не рвался, для принца он был, как выразился Горислав, приложением к командирам «Ястребка».

— Но я никак не могу оказаться на вашем месте, — горячо выпалил Филипп, глядя то на Горислава, то на Яниса. — Я хочу, — упрямо повторил он, — но никогда не смогу.

— Вы будущий император, — пожал плечами Горислав, — наследник правящей династии, неудивительно, что вас растили и воспитывали не так, как нас, и что у вас совсем другая судьба.

«Удивительно, что вы выросли искренним», — добавил он про себя. В самом деле, казалось, что Филипп говорит именно то, что думает, и делает, как говорит. Воспитавший его дядюшка, в таком случае, был весьма странным царедворцем. Или же парень ломал комедию, стараясь подстроиться под нужных ему людей? Понравиться им? Зачем?

— Я не буду скрывать, капитан Романов, что вы и ваши люди, — Филипп обвёл горящим взглядом всех троих, — мне нужны. Моим людям нужен ваш корабль, для этого они и взяли вас в плен, я знаю, — чистосердечно прибавил он, — но мне нужны именно вы.

Горислав проглотил резонный вопрос: мол, для чего имперцам понадобился его корабль — и вместо этого спросил:

— Почему мы?

— Потому что мне в моём окружении нужны люди, которым я могу доверять и на которых могу опираться, — прозвучал по-прежнему чистосердечный и не менее странный для пленников ответ.

Принц поднялся со своего места, и тогда они встали тоже.

Каторжанские норы в рудничных отвалах Вандеи-9 снова явственно замаячили перед Гориславом, когда он произнёс мягко и с сожалением:

— Мы больше не служим Империи, ваше величество, — он намеренно подчеркнул последние слова. — Не служим и не будем служить.

— Вы присягали Империи, — теперь смуглые скулы принца заливала бледность. — Вы утверждали прилюдно много раз, что не воюете с нами, потому что приносили присягу, капитан Романов.

— Не воюю, — с прежней мягкостью произнёс Горислав, качнув головой. — Но и не служу. Слишком много несправедливостей творится от имени Империи, это тоже все знают. Простите, ваше величество… но вам придётся справляться с этим без нас.

«Нас сейчас вздёрнут на реях, чёртов ты чистоплюй», — прочёл он в насмешливых глазах Яниса, оглянувшись на него, и сам криво усмехнулся.

— Я справлюсь, вот увидите, — принц задрал подбородок, совсем как давеча Грачик, но вновь беспомощно прикусил пухлую нижнюю губу.

— Хотелось бы это увидеть, — пробормотал Янис.

Филипп смотрел на них в упор ещё несколько нескончаемо долгих мгновений, потом тихо спросил:

— Есть шанс, что вы передумаете? Дать вам время?

— Нет, — твёрдо ответил за всех Горислав. Янис рядом с ним коротко вздохнул, и оба они посмотрели на Грачика, который лишь опустил мохнатые ресницы. Всё было предельно ясно.

Филипп, не отводя глаз, коснулся коммуникатора:

— Колин? Приготовьте шлюпку. Наши гости отбывают.

Где-то вдали явственно прозвучало яростное ругательство полковника Петерса и тихий задорный смешок госпожи Удачи.

* * *

Горислав вышел на связь с «Ястребком», едва только предоставленный им по высочайшему распоряжению катер отчалил от базы на Руоккале, и мальчишеский голос корабля, вибрирующий от напряжения, немедля отозвался:

— Где вы, капитан? Штурман с вами?

— Мы в порядке, парень, передай всем, — ответил Горислав, от облегчения даже обмякнув в кресле. — Были в плену у имперцев, сейчас выйдем в подпространство и вернёмся домой.

— Даст бог, — подал голос Янис, расположившийся в кресле рядом.

— Даст бог, — эхом повторил Горислав. — А у вас что? Вы где?

— Возле Арриды, прощупываем всё, ищем вас, — ликующе доложил корабль.

— Уже нашли, так что хорош щупать, — проворчал Горислав, тронутый до глубины души. Он так и знал, что эти сорвиголовы во главе с разумным, казалось бы, кораблём ринутся на поиски пропавших командиров. Попасть в сачок имперцев при этом было бы легче лёгкого, но им везло. Боже, как же им всем опять повезло! Он даже глаза прикрыл на миг, но справился с собой и хрипло закончил: — Не ссыте, ребята, прорвёмся. Не впервой, ну. Встретимся на Тортуге. Уходите туда немедленно, это приказ. Конец связи.

Грачик, свернувшийся калачиком, словно щенок, у контейнера с аварийным запасом и похрустывавший сухпайком, сонно отозвался:

— Эй, кэп, а чего бы нам сразу с ними не стыкануться? С «Ястребком» то есть? Если они сейчас возле Арриды…

— Того, что мы находимся на имперском катере, — спокойно пояснил Янис вместо капитана, сосредоточенно сводя координаты для Прыжка в подпространство. — И хрен знает, какую начинку они сюда впихнули, невзирая на распоряжение нашего светила. Прослушку — как самое безобидное, к примеру. Или заряд кибервзрывачатки. Нет, на «Ястребок» мы эдакое не потащим.

— Светило — он краси-ивый, — мечтательно протянул Грачик из своего угла, и Горислав лишь молча погрозил ему кулаком. Все они устали, как черти, едва дышали, им предстоял Прыжок, а этот охламон снова взялся за своё!

— Пристегните ремни, мальчики и девочки, зайчики и белочки, — хмыкнул Янис, закончив колдовать над пультом. — Сейчас прыгнем.

— Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали… — припомнил Горислав вполголоса. — Товарищ, мы едем далёко, подальше от грешной земли…

Да уж, Земля была далеко. Очень далеко отсюда.

Звёздная россыпь в иллюминаторах на миг завертелась ярмарочной каруселью, стремительно сливаясь в разноцветные круги, и Горислав даже с какой-то радостью провалился в бездонную тьму Прыжка.

А спустя вечность или миг — это как посмотреть — он вновь коснулся пульта управления негнущимися пальцами и тихонько чертыхнулся, когда багряная юшка из ноздрей капнула на пульт.

Он с беспокойством оглянулся на Яниса, на Грачика — те со стонами зашевелились.

— Подъём, братва, станция Вылезай, — облегчённо повторил он свою обычную присказку, опуская катер на серый растрескавшийся пластобетон тортугского космодрома. — Смешно…

— Господи, что там тебе опять смешно? — простонал Янис, вскинув со спинки кресла растрёпанную белобрысую голову.

— А ты сам посмотри, — хмыкнул Горислав в ответ, кивая на иллюминатор, — наши вот только-только садятся, а мы уже, считай, туточки.

— Мы круты! — немедля подал хриплый голос Грачик, напыжившись, и попытался вылезти из своего угла. Его шатнуло, и Янис подхватил парня под локоть, с трудом поднимаясь сам.

Но у них всё-таки достало сил выйти из катера как положено боевому экипажу, гордо выпрямившись, невзирая на болтавшиеся на них имперские лохмотья. Горислав присвистнул, заслонив глаза ладонью от бившего в них солнца. Навстречу им стремглав неслась едва ли не на лету выпрыгнувшая из «Ястребка» ликующая толпа.

— Далече грянуло ура, полки увидели Петра, — пробормотал Янис, с обречённой ухмылкой закрывая глаза, прежде чем угодить в медвежьи объятия Сашка Калинки. А потом — Петровича, Наташи, Моти, Лешего… Все они были тут. Даже Дюха с Вальком. Даже Борк и Матти. Даже Горька с Марьянкой и остальные мелкие разведчики. Даже Швабра. Все летали на поиски.

…— Нам повезло, ну, — в очередной раз повторил Горислав, заканчивая в кают-компании «Ястребка» свой рассказ о происшедшем, и обвёл взглядом напряжённые физиономии своих пиратов. — Не прибудь туда этот самый Филипп, они бы нас в прах измордовали. Морды у нас, понятное дело, железные, но всё-таки жалко… — последние слова он произносил скороговоркой, залпом допив остывший чай и поднявшись с места. — Так. А скажите-ка мне, други, где наши новички? Пантюхины и Демьянка?

Потерять из виду братьев-великанов, равно как и их вспыльчивую неугомонную сестрицу, было просто невозможно.

Сашок с Петровичем запереглядывались было — остальные тоже уставились именно на них, видимо как на представителей второго эшелона командования, — но за всех ответила Наташа, привычно притопнув протезом по полу:

— Под замком у Фрола-старосты сидят, где. Вот как вы пропали, так и сидят.

— Ого, — присвистнул Горислав, переглянувшись с Янисом. Чего-то такого они оба и ожидали. — Давайте излагайте. Кто их накрыл на горячем?

И тогда Наташа запрокинула голову и позвала:

— «Ястребок»! Давай рассказывай, как дело было.

— Тю, — Горислав опустился на своё место и озадаченно покрутил головой. «Ястребок»! Вот такого он точно не ждал, и, судя по закаменевшим скулам Яниса, для штурмана этот поворот тоже стал сюрпризом.

— Прошу прощения, капитан, — извинился корабль, но его высокий полудетский голос тем не менее был твёрже стали. — Нетрудно было свести два и два, как вы говорите, после вашего исчезновения, хотя с некоторой долей вероятности подозревать можно было бы всех присутствовавших на борту в момент, когда вы объявили, что летите со штурманом на Арриду…

— Я тебе это припомню, — негодующе перебила его Наташа, снова топнув протезом. — С некоторой долей вероятности! — передразнила она.

Горислав знал, что и она была здесь как раз в этот злополучный момент, и с трудом подавил усмешку — мать-хозяйка мгновенно дошла до высшей точки кипения.

— Прошу прощения, — снова покаялся «Ястребок», но голос его был всё таким же непреклонным. — Наибольший процент вероятности, что с похитившими вас злоумышленниками были связаны именно новоприбывшие, подтвердил тот факт, что Демьяна Гаршина выходила с борта на связь с неким неустановленным лицом сразу после того, как ваш катер стартовал к Арриде, и сеанс связи был защищён от прослушки.

— Короче, — снова вмешалась Наташа. — Девка ни слова не сказала, кому она стучала и стучала ли. Не пытать же её. Она просто понятия не имела, прибыв сюда, — она кривовато усмехнулась, — что от нашего пацана укрыться сложновато. Не суть, капитан. Мы с Сашком и Петровичем к ней приступили, она намертво заткнулась. Не пытать же её, — повторила она. — Да и девка — кремень. Доложили Фролу ихнему. Он же нам эту семейку сосватал. Братцы-то её точно ни при чём, форменные дуболомы. Ну, а Фрол — тот мужик правильный, принял решение — запереть козу в подвале до вашего со штурманом возвращения, а братцы её вместе с нею сели, не хотим, мол, родную кровинушку одну оставлять. Вот так и торчат у Фрола, сколько вас нету, замаялся уже с ними он, подвал его под тюрягу неприспособленный. — Она выдохнула и умолкла, выжидательно уставившись на капитана.

— Покой нам только снится, — с тоской пробормотал тот, немного поразмыслив. — Блядь, как же я забодался, — он крепко потёр ладонью затылок. — Пошли спасать Фрола, господин штурман, и расследовать расследования. Делать-то нам больше нечего. «Ястребок», ты пока дай ему знать, что мы прибудем, ну. Есть катер свободный? Тогда мы со штурманом его забираем. А ту посудину, что мы от имперцев пригнали, прошерстите как следует, — он повернулся к закивавшему Петровичу. — Авось и пригодится для чего.

— Капитан, госпожа Василиса Прохорова, госпожа Ясмина аль-Халиль, госпожа Лора Караваева и госпожа Элиа Дис требуют, чтобы вы немедленно с ними связались, — доложил «Ястребок».

— Со всеми четырьмя-то? Не осилю, — с невольной ухмылкой отозвался Горислав, снова поднимаясь из-за стола, и навостривший уши экипаж зафыркал, давясь смешками, хмыкнула даже сердитая Наташа. — Передай каждой, что я её нежно люблю и страстно целую в лобик, но пока что занят, ну.

— Я с вами! — немедленно подхватился клевавший носом Грачик.

— Спать иди, — хмуро велел Горислав, не обращая внимания на его разочарованное мычание. — Счастливчик, можешь отдыхать — отдыхай. Мать-хозяйка, проследи, будь ласка, чтоб этот засранец помылся и лёг. И вы проследите, — он повернулся к Дюхе и остальным юнгам.

Они с Янисом и сами прикипели к засранцу за эти несколько дней, но на судилище у Фрола ему решительно нечего было делать.

* * *

— Предлагаю заховаться где-нибудь в лесу и улечься-таки спать, — Горислав в очередной раз сладко зевнул, снижая катер над побережьем. Море сверкало так, что глазам становилось больно. Впереди зеленел кудрявый от деревьев мыс, похожий на медведя, уткнувшегося в море мордой. Хребет медведя представлял собой заросшую лесом горную гряду.

— Будешь зевать, я засну прямо здесь, не дожидаясь никакого леса, — уныло пробормотал Янис. — Искать же начнут, — подумав, добавил он.

— «Ястребок»-то в курсе, — буркнул Горислав, разворачивая катер над деревянной пристанью, где на волнах горделиво покачивались три рыбацкие шхуны из числа купленных Грачиком. Ещё одна крохотной ореховой скорлупкой маячила в пронзительно синей морской дали. — Ладно, проехали и приехали. Просто ненавижу эдакие разборки, ну. Мы с тобой когда на Арриду-то опять подадимся? Элька ведь с живых не слезет, учти.

— Я пока не могу об этом думать, — простонал Янис, схватившись за голову, и Горислав невольно расхохотался.

Из трёх общинных домов русичей были готовы два, и строители, восседавшие на полусобранной крыше третьего, бодро помахали катеру, снижавшемуся над поселением. На остальных крышах — черепичных, красных — бойко вертелись флюгеры, отрада детей и голубятников. Голуби тут тоже уже были — стремительными стрелами прорезали небесную высь.

Аэродромом служила заботливо расчищенная и залитая пластобетоном площадка на опушке леса, где высился ещё один спаскатер с «Ястребка», оставшийся у русичей. Горислав виртуозно притёр рядом с ним свой и рука об руку с Янисом вывалился наружу. Тут их немедля встретила галдящая толпа ребятишек и щенков-«швабрят» — Василиса щедро поделилась с земляками всем, включая горластых и вездесущих шестилапых сторожей.

Горислав весело высыпал в растопыренные ладошки ребятни несколько горстей предусмотрительно захваченных с собою сладостей и подшлёпнул парочку огольцов — бегите, мол. Навстречу им уже спешил бородатый степенный Фрол в рабочем сером комбезе, устряпанном опилками, хотя его кряжистой могучей фигуре куда лучше подошёл бы какой-нибудь допотопный кафтан. Фрол тоже цыкнул на прыснувших во все стороны ребят и щенят и крепко, до боли, стиснул ладони прибывших.

— Нормально всё? — с беспокойством осведомился он, тревожно вглядываясь в лица капитана и штурмана.

— Помираем, так спать хочется, — ответил Горислав, махнув рукой. — Ерунда. Веди в свой подвал, будем разбираться. Потом покажешь, что вы здесь настроили, ну.

Подвал, где томилась арестованная семейка, располагался под мастерской, и Горислав, наткнувшись взглядом на расставленные и разложенные повсюду инструменты, только брови поднял. Любой из братцев Пантюхиных или отчаянная Демьяна, если их вывести наверх, вполне могли сцапать какую-нибудь кочерёжку и устроить нехилое такое побоище.

— Так, — припечатал Горислав, демонстративно беря бластер наизготовку и искоса глянув на вытянувшееся лицо своего штурмана. — Мне ещё пожить хочется, ну. Давай, Фрол Батькович, доставай на свет божий своих красавцев.

Извлечённые из подвала два красавца и одна красавица были бледны, помяты, всклокочены, воняли немытой человечиной и мочой — в общем, являли собой довольно жалкое зрелище. Но Горислав, не позволяя себе никакой жалости, выразительно указал им на выход стволом бластера. И они уныло зашагали под яркие солнечные лучи, моргая и озираясь, как разбуженные днём совы: оба белобрысых брата впереди, а за ними, будто кошчонка за волкодавами, — хрупкая черноволосая Демьяна.

Под любопытными взглядами остальных сельчан, немедля потянувшихся к мастерской, «арестанты» опустили всклокоченные головы, зыркая исподлобья. Но Фрол тут же повелительно махнул своим: ступайте, мол, подобру-поздорову, работайте. И отвёл всю честную компанию к сложенным за стройкой брёвнам, где терпко пахло нагретым смолистым деревом.

Все чинно расселись на брёвнах, и Горислав, не тратя времени на никчемные предисловия, в упор спросил Демьяну, зябко подобравшую под себя тонкие ноги в больших башмаках:

— Что они тебе пообещали взамен? Имперцы?

Фрол ахнул. Девчонка блеснула тёмными злыми глазищами из-под шапки смоляных кудрей, но промолчала. Её братья ёжились, будто от холода, хотя солнце припекало вовсю.

— С этим, как его, Антом, вурлем этим, который нас со штурманом сцапал, ты, конечно, могла связаться, но он бы тебе много не предложил, — рассудительно продолжал Горислав, не дождавшись ответа. — Что у него там есть, у разбойника занюханного, — да ни хрена. А вот Империя предложила тебе что-то для тебя очень важное. Такое, на что ты всю свою прежнюю жизнь готова была променять, ну. Что это? Деньги? Квота в Космоакадемию?

Он сам когда-то попал туда по такой квоте, но выходцам с планеты Русь почти невозможно было её добиться. Девчонка вполне могла на такое повестись, учитывая её честолюбивые стремления.

«Я много чего могу…» — выпалила она при первой встрече. Много чего могу — и много чего хочу. Прямо как император Филипп. Горислав невольно усмехнулся и так же рассудительно продолжал:

— Я на тебя не в обиде, как бог свят. Мы тебе не свои, ты нас знать не знаешь, десять минут видались, ну.

Демьянка вдруг вспыхнула и вся подобралась, будто бы эти простые слова задели её сильнее всего. Сверкнула злой улыбкой на чумазом лице и отрезала:

— Свои? Вам не понять! Вы говорите: вурль разбойник занюханный, а вы сами кто? Отщепенцы такие же. Вам Империя не нужна, вам вообще ничего не нужно! А я… — она судорожно сглотнула. — Вон староста нас в погреб посадил, — она с какой-то брезгливостью указала острым подбородком на опешившего Фрола. — А я всю жизнь в погребе сижу, в этом мире запертая, — она вдруг яростно вцепилась в ворот своей замызганной рубахи. — Ни денег, ни возможностей, ни счастья, ничего нет и не будет. Живи в помойке, жди, терпи, ковыряйся в земле или с железками, надейся! А я не хочу надеяться, я хочу сейчас! — она задохнулась и смолкла.

Янис задумчиво переглянулся с Гориславом. Фрол яростно поскрёб могучий загривок, братья же Пантюхины ещё сильнее понурились. Было понятно, что они знали о планах сестрицы, не одобряли их, но поделать ничего не сумели.

— Ясно… — протянул Горислав наконец. — Значит, у нас ни бабла, ни славы, ни возможностей. А ведь это всё, что тебе надо, и оно есть только у Империи, ну. А чего ж они за нами гоняются тогда, для чего тебя наняли, ты же должна была подумать? Может, и подумала, — закончил он, не дожидаясь ответа, — вот только «Ястребок» тебя поперёд нас раскусил, и хорошо, что так быстро. Так что не узнала ты ничего про нас и теперь уже не узнаешь. Могла бы одной из нас стать, но не нужно этого тебе. Заметь, я даже не спрашиваю, кто именно тебя нанял — но друзьями они тебе никогда не станут. А своих ты всех предала, так получается, ну. Не реви! — гаркнул он, увидев, что девчонка прячет лицо в грязных ладонях. — Умеешь воровать, умей и ответ держать.

Какое-то время они все сидели молча, слушая судорожные всхлипы пытавшейся совладать с собой Демьянки.

Наконец Фрол растерянно и расстроенно пробасил:

— И чего мне теперь с ними делать, капитан?

— Ай, — Горислав сердито махнул рукой. — А что ты с ними собирался делать, если бы мы со штурманцом не вернулись? — он чувствовал, как напрягся рядом Янис.

— Выгнал бы, — не раздумывая, объявил Фрол. — Пусть бы шли на все четыре. Мне такие говнюки тут не нужны. Но я вас ждал. Чтобы вы разобрались.

— А вы думали, мы их велим на заборе вверх ногами повесить? — резко осведомился Янис, блеснув глазами. — Ладно, староста, не обижайся, — он остыл так же мгновенно, как вспылил, и похлопал Фрола по плечу, поднимаясь с места. — Вам у себя пора уже какой-то правовой кодекс вводить, что ли. Ты с Демидычем, с бургомистром, посоветуйся. — Он посмотрел на Демьянку, по-прежнему прятавшую в ладонях лицо, и вздохнул.

— Хотел гнать — гони, — проворчал и Горислав, тоже вставая с бревна. — Блядь, в смолу влип, штанам пиздец, — он наконец усмехнулся и окликнул Демьяну: — Эй ты, воронёнок дурной.

Та вскинула распухшие глаза, сообразив, что обращаются к ней, заморгала растерянно.

Горислав снова тяжело вздохнул. Добрый Боженька любил над человечками и прочими разумными существами Вселенной жестоко пошутить. Что взять с нищей, родившейся на периферии девчонки? Он вспомнил Арлен, которая ничего не добивалась, но добилась всего. И умерла.

— Всё у тебя уже есть, и возможности, и способности. Но самое главное — братья у тебя есть, если от них не откажешься, может, и взлетишь, куда метишь. Имперцы ведь тебе заплатили, верно? Так бери эти деньги, ищи лучшей жизни, ну. — Снова не дожидаясь ответа, он перевёл взгляд на старшего, Глеба. — Берегите дурёху. Смотрите за ней хорошенько. И имперцам не верьте.

И он широкими шагами направился к недостроенному дому.

— А мы о ней ещё услышим, — вполголоса сказал Янис, догоняя его и оглядываясь на Демьяну, чья фигурка казалась нарисованной тушью перед неловко топтавшимися над нею братьями.

— Да и ради бога, — спокойно отозвался Горислав.

* * *

На обратном пути они всё-таки ухнули катер в какой-то зелёный овраг, заросший местным гигантским папоротником и лопухами с листьями-лопастями, и проспали до самого заката в обнимку. Предупреждённый «Ястребок» деликатно, но твёрдо пресекал всякие попытки со стороны обеспокоенных друзей разыскать капитана и штурмана. Так что они вернулись на корабль аккурат перед ужином, застав всю команду в сборе, и сами уселись за стол в кают-компании — лакомиться деликатесами из «Чёртовой дюжины».

— Васька небось скоро сама заявится, — пробормотал Горислав, впиваясь зубами в очередной кусок пирога с капустой. — М-м-м… Я скучал, ну. О, вон кто-то приземляется. «Ястребок», ну-ка глянь.

Но заявилась не Василиса. Стремительный чёрный катер без опознавательных знаков на борту легко опустился на пластобетон рядом с «Ястребком» и замер. Корабль тут же вывел на мониторы в кают-компании его изображение.

— Кого там ещё… — Горислав залпом осушил стакан кваса и поднялся из-за стола, не отрывая завороженного взгляда от монитора. — Янка-а… — прошептал он, хватая штурмана за плечо. — Янка, скажи, что мне это мстится!

— Н-нет… — пробормотал Янис, уставившись туда же.

На пластобетон космодрома из катера выпрыгнул принц Филипп. Будущий император великой Империи. Один. Совершенно один. Безо всякой свиты, без своей охраны, без гвардии. Всё в том же чёрном необмятом имперском комбезе без нашивок, с непокрытой растрёпанной головой. Огляделся, глубоко вздохнул и направился прямо к «Ястребку» — гордо, едва ли не чеканя шаг.

— Ой, — восторженно выдохнул Грачик у локтя Горислава.

Тут только тот опомнился и ринулся к шлюзу. Янис — за ним. И все остальные, растерянно галдя, — тоже.

— Трап опусти, — страшным шёпотом прошипел штурман на бегу.

— Пускай сперва скажет, чего заявился, величество, тоже мне, — отозвался Горислав сердито. Хватило с него на сегодня упёртых малолеток!

Принц Филипп стоял у шлюза, заложив руки за спину и упрямо вскинув кудрявую голову. Пираты во главе с капитаном пялились на него сверху, и никто не произносил ни слова. Наконец принц, видимо, сообразил, что перемолчать Горислава ему не удастся. Снова глубоко вздохнул и единым духом звонко выпалил:

— Возьмите меня в юнги.

И, поняв, что на «Ястребке» все окончательно потеряли дар речи, продолжил:

— Дядю я предупредил, он не против. Это не похищение. Я хочу… я бы хотел, — кротко поправился он, наверняка вспомнив отповедь Яниса насчёт «хочу», — хоть немного пройти по тому пути, которым прошли вы, капитан Романов, вы, штурман… и… и все вы… — его голос упал до полушёпота, и он совсем не по-императорски закончил: — Пожалуйста. Мне правда это очень нужно.

Горислав наклонил голову. Ему хотелось зажмуриться, чтобы не видеть этих умоляющих глаз, и выматериться трёхэтажно. Чёртов стервец влезет во все секреты «Ястребка»! В самую его суть! Но, блядь… дьявольщина… сейчас словно бы вся великая, вся проклятая Империя стояла перед ним.

— Чтоб вам провалиться, ваше… Филипп! — от души рявкнул он, протягивая тому руку, чтобы втащить его на борт. — Ты хоть понимаешь, что я и все мои люди будут тебя тут дрючить, как щенка?

— Понимаю, — кротко ответствовал будущий император, начав неуверенно и счастливо улыбаться.

— И ничего не все, — хором сказали Грачик, разведчики и Петрович.

А Наташа, высунувшись из-за их спин, вдруг проговорила:

— Пошли, высочество, покажу тебе твою каюту.

КОНЕЦ

БОНУС

Божена Светлова, капитан корабля «Зея»

+14
Лора Караваева, врач


Фёдор Петрович Крюков, кибермех


Мотя Хват, разведчик


Сашок Калинка, старпом


Надежда Воронцова, глава общины русичей


Арлен, создательница матрицы «Ястребка»


Борк, мутантёнок из Дома на мысу


Матти, его друг


Дюха Манучаров, юнга


Валёк Филиппов, юнга


Петрос Ксенакис с планеты Деметра, ставший драконом


Цирцеанец Квиллин, бывший каторжник


Швабра, корабельная собака


Террибль Сатана

@темы: фики, Русреал, ФБ-23, фантастика

От меня: постапокалипсис - совсем не моя трава, но в итоге я исписала весь забор, и вот этот текст - мой любимый. Потому что это индейский постап, потому что Дакота.
Во многом на меня повлиял сериал «Псы резервации», этакий молодёжный этнический Тарантино, за знакомство с которым спасибо El Duderino!

Название: Да будет так
Цикл: Анпету Вакан
Автор: sillvercat для fandom Post Up 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Вийака Перо, Апи Хлебушек, Татоке Олениха, Хеткала Белка, пёс, Призрак, Гхи-Рыжий и другие
Категория: джен, гет, броманс
Жанр: постапокалипсис, драма, мистика, немного юмора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Четверо молодых индейцев-раздолбаев просыпаются поутру с похмелья в кузове разбитого пикапа и обнаруживают, что вся остальная Америка просто-напросто исчезла, согласно предсказанию шаманов.
Примечания: время действия — наши дни; все персонажи, участвующие в сексуальных отношениях, являются совершеннолетними
Предупреждения: сленг, обсценная лексика, намёк на употребление алкоголя
Ссылка: тут

ЧИТАТЬ

1.
Анпету Вакан — Священный День, день, когда все вернутся в мир индейского детства, где всё остаётся по-прежнему прекрасным. Об этом рассказала одна девушка. Однажды она встала рано утром. Густой белый туман собрался над Чёрными горами, и она, всмотревшись в дымку, увидела последнее стадо бизонов, появившееся из ниоткуда. Вожак вёл его прямо к горе. За ним следовали коровы, телята и несколько молодых быков, которым удалось уцелеть от пуль белых. Девушка увидела, как раскрылась скала. Мир внутри горы был чистым и зелёным, таким, каким она видела его, когда была совсем маленькой девочкой: реки были прозрачными, цвели дикие сливы. Бизоны возвращались в этот мир красоты, чтобы навсегда остаться в нём. Тогда вожак, в котором она, конечно, узнала бизоньего бога Татанку, обернулся и крикнул ей: «Однажды и вы вернётесь домой!»
(Из поучений шамана Матохаты)

* * *

Когда настал этот день, они не были к нему готовы.

Когда настал этот день, они решили, что наступил конец света.

И немудрено.

* * *

— Ой, бля, — такими словами Апи Хлебушек приветствовал наступление Судного… то есть Священного Дня, приподнимаясь с мешков, устилающих кузов пикапа Вийаки. Сам Вийака Перо безмятежно распростёрся рядом с ним, раскидав длинные руки и ноги, словно спал тут один. Он вообще всегда так делал, не церемонился.

Великий вождь, чо.

Хлебушек позволил себе усмехнуться, медленно сел, морщась от головной боли, и похлопал ладонью по подстилке, отыскивая очки.

Он сам был тот ещё индейский воин: коротенький, пухлощёкий и в очках. Сколько ни заплетай волосы в косы, сколько ни рисуй на щеках священные знаки, высмотренные в Интернете, Сидящего Бизона из тебя не получится, хоть плачь. Только Хлебушек.

Апи наконец нащупал очки, торопливо их надел — стёкла были целы, слава Вакан Танке, только оправа перекособочилась. Он заглянул в кабину пикапа через окошко без стекла, выбитого давным-давно, ещё при дядюшке Пера, Маленьком Еноте, которому когда-то принадлежал этот пикап, унаследованный Пером. Сам Маленький Енот сейчас досиживал пятилетний срок в тюряге бледнолицых за кражи со взломом.

Девчонки спали в кабине, свернулись калачиками на сиденьях, укрывшись куртками. Что значит бабы: не разбрасывают руки-ноги по сторонам, как Перо, а спят, будто котята. Белка вообще с головой под курткой уместилась. Татоке Олениха собственную растрёпанную голову чуть ли не к самым педалям уронила, чёрной гривой пол подметает.

Позавчерашним вечером, у себя дома, она опять ему не дала. Смеялась, но не дала. Вспомнив об этом, Хлебушек вздохнул. Что за девка-динамщица! Вот Белка-Хеткала — та горячая и уступчивая, но… но её Хлебушку не хотелось так уж отчаянно. Тем более что Белку он уже попробовал. Вкусная.

Хлебушек ещё раз длинно вздохнул, перевалился через борт кузова и, отойдя немного в сторону и осторожно косясь на кабину, отлил у обочины в заросшую бурьяном канаву. Фух. Можно жить. А то чуть не лопнул. Он облизал сухие губы, гадая, не завалялась ли у них в рюкзаках бутылка воды. Вроде покупали вчера на заправке. Но почему они торчат тут, на обочине грунтовки, пересекающей резервацию Роузбад? Пикап опять сломался, не иначе. Эта рухлядь простаивала в ремонте примерно столько же, сколько ездила.

Хлебушек озадаченно огляделся по сторонам и наконец заметил неладное. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралась только бескрайняя прерия, а на горизонте как всегда величественно высились в дрожащем знойном мареве Паха Сапа — Чёрные горы. Но никаких привычных ориентиров не наблюдалось. Ни дорожных указателей, ни рекламных щитов на обочинах, возвещающих о расположенной неподалёку бензозаправке или о новых тарифах на роуминг. Телеграфных столбов — и тех не было! Куда это их занесло, спрашивается?

Озадаченно хмыкнув, Хлебушек достал из кармана мобилу и повертел в руке. Телефон был разряжен вмёртвую, экран не загорался, куда бы он ни нажимал. Пиздец. Пора было будить остальных и разбираться, в чём дело.

Подтянувшись, он перевалился через борт пикапа и безжалостно потряс за крепкое голое плечо Вийаку, ответившего ему хриплым:

— М-м-м… Отвянь, Апи.

Странно, подумал Апи с ухмылкой, как это вождь сразу догадался, кто его трясёт.

Вийака наконец раскрыл запавшие тёмные зенки, проморгался, выругался и рывком уселся на мешках, скрестив ноги и машинально раздирая пальцами свалявшиеся всклокоченные волосы. Грива у него была не хуже, чем у Татоке, Апи аж залюбовался. Но сразу перешёл к делу и затараторил:

— Мы куда заехали? Ты вообще помнишь, что ночью было? Гроза, может? У меня мобила разрядилась к херам. Твоя как? Ты бы её поискал.

Друган предсказуемо прогундел, моргая и морщась:

— Апи, сказал, отвянь. Не тарахти. Башка и без тебя трещит. Не помню я ничего.

Но он всё-таки пошарил вокруг, надел ковбойку, похлопал себя по карманам, как давеча сам Хлебушек, извлёк из джинсов замурзанный смартфон и попытался его включить. Бесполезно.

— Надо девок разбудить, — наконец резюмировал Апи и, недолго думая, заорал в выбитое окошко: — Бабы, эй! Вставайте! Бабы!

Он точно знал, что от такого обращения Татоке тут же взовьётся, будто ужаленная, и не ошибся. Черноволосая фурия дикой кошкой метнулась прямо к нему, будто и не спала вовсе, шипя при этом:

— Я тебе покажу бабу!

Апи с хохотом увернулся. Он бы с удовольствием повозился с Оленихой на мешках, но не сейчас же, тем более что возиться-то она возилась, но не давала, хоть убей.

Он поворошил рюкзаки, валявшиеся тут же в кузове, нашёл бутылку с водой и принялся жадно пить, пока Татоке её не отобрала, за ней — Вийака и, наконец, выползшая из кабины и присоединившаяся к друзьям Белка-Хеткала. Увы, вода быстро закончилась, а солнце продолжало немилосердно жарить.

Девчонки тоже полезли по карманам за своими девайсами и, как и только что парни, обнаружили, что телефоны разряжены.

— С-суки, — прошипела Татоке непонятно кому, ловко выпрыгнула из кузова и нетерпеливо подала руку Белке, осторожно искавшей ногой опору. — Давайте, чините рыдван, надо к заправке вернуться! — обернулась она к парням.

— Раскомандовалась, — досадливо пробормотал Вийака. — Ты по сторонам погляди, заправка где?

Действительно, они даже из кузова не смогли рассмотреть ничего похожего на знакомую, как пять пальцев, бензозаправку Уолтера Хейли с её закусочной, магазинчиком и крохотной автостанцией. А ведь именно там они вчера и затаривались бургерами и водой перед тем, как отправиться в прерию на ночные посиделки. Бухло у них было с собою, купленное втихаря — индейцам же его не продавали, тем более до двадцати одного года, куда там.

— Где-где, в пизде, — сварливо проворчала Татоке, таким образом ответив на вопрос Пера. — Отвернитесь, не пяльтесь, дайте спокойно поссать. Мы что, вчера костёр не разводили, что ли?

— Я не помню, — сумрачно сознался Вийака. Он ведь был вождём их компашки, обязанным полностью контролировать любую ситуацию, даже самую дерьмовую. Ан нет. Его очень беспокоило, что ночные события практически полностью выветрились из его памяти. Он хмуро взглянул на приунывшего Апи: — Сам-то что-нибудь помнишь?

— Нихера, — после паузы отозвался тот.

Вийака тяжело вздохнул.

— Тогда давай починим колымагу и вернёмся к Хейли. Авось что прояснится, да и телефоны зарядим.

— Легко сказать — починим, — заныл было Хлебушек, но, взглянув сперва на каменное лицо друга, а потом на такие же хмурые лица наконец возникших из бурьяна девчонок, покорно полез вон из кузова.

Ебаться так ебаться — никакой самый жаркий секс по степени напряга и рядом не стоял с починкой пикапа Маленького Енота.

Пока они возились, девчонки расчесали свои космы, умылись остатками воды ещё из одной бутылки и уселись у колеса, скрестив ноги. Татоке, правда, попробовала тоже заглянуть под капот, но Вийака цыкнул на неё, чтобы не лезла под руку. Тут она смирилась, понимая, когда надо залупаться, а когда — отступить, пикап-то был не её.

Наконец Вийака обтёр перепачканные пальцы ветошью и провозгласил:

— Попробуем завести. Давайте, лезьте в кузов. Олениха, сядешь со мной? — он примирительно глянул на Татоке, и та ломаться не стала, обогнула пикап и гордо, не спеша, уселась в кабину.

Белка и Апи покорно расселись в кузове на мешках, терпеливо выжидая, когда мотор заведётся. Тот почихал, потарахтел, но наконец взревел, и пикап резво тронулся по грунтовке, развернувшись так, что из-под колёс брызнул гравий. Пассажиры кузова радостно заорали:

— Хи-юп-юп-хийя!

— Вакан Танка с нами, — чуть усмехнувшись, сообщил Вийака и покосился на Олениху — та тоже улыбнулась уголком ярких губ. От сердца у него немного отлегло: может, странная тоска и нехорошие предчувствия, его обуревавшие, — это всего лишь с перепою.

Его дядька с перепою даже повесился — бабушка так никогда и не оправилась после его смерти, вырастила Вийаку и тоже умерла. Он коротко вздохнул и уставился вперёд, на пыльную дорогу.

…Как бы там ни было, рекламные щиты навстречу по-прежнему не попадались, констатировал про себя перегнувшийся через борт кузова Хлебушек, напряжённо глядя вперёд. Белка — та снова задремала, уткнувшись ему в колени и сладко посапывая. Ничего себе нервная система у девки, любой воин позавидует.

Хлебушек едва не заорал от радости, когда впереди всё-таки замаячила бензозаправка Хейли. И только спустя несколько минут он сообразил, что с ней что-то не так.

Будочка кассы, блестящие бензоколонки, магазинчик с красной крышей и приземистая закусочная с выцветшей от зноя вывеской — всё это выглядело нарисованным на громадном баннере. Вот именно. Теперь у бензозаправки не было рекламных щитов — она сама стала баннером.

И ещё — тут не замечалось ни одной души. Ни одной живой души: ни препирающихся в очереди водителей, ни ворчливой кассирши Мегги в её будочке, ни… ни… ни даже сорок, купающихся в песке. Мёртвая тишина и проносящиеся в воздухе песчинки.

— Стой! — хрипло выкрикнул Апи, просовываясь в кабину сквозь окошко. Прокашлялся и повторил упавшим голосом: — Стой!

Но Вийака и без того со скрежетом затормозил.

Медленно, будто во сне, они втроём вылезли из пикапа, оставив дремлющую Белку в кузове, и побрели вперёд, не отрывая глаз от странной картины перед собой. Да, это была будто огромная плоская картина, нарисованная в дрожащем воздухе голограмма, и они прошли прямо сквозь неё.

Сквозь ближайшую бензоколонку

Сквозь пустую будочку кассирши.

Сквозь витрину бакалейного магазинчика.

Они разом повернулись — теперь всё это было позади них. Обратная сторона баннера.

Заднее крыльцо магазинчика.

Облупившаяся дверь синей будочки.

Смирно стоящие бензоколонки.

Всё нарисованное. Висящее в воздухе. Ненастоящее.

— Что за хуйня? — хрипло выдавил Вийака. — Вы тоже это видите?

Татоке лишь кивнула, не разжимая губ, а Хлебушек жалко пробормотал:

— А мы что, не можем зайти внутрь? — он ткнул пальцем в сторону магазинчика. — Взяли бы «колы», ну хоть что-нибудь попить? И пожрать.

У него явственно заурчало в животе, но остальные даже не улыбнулись.

— Где все-то? — спросил в пространство Вийака. — Что тут такое стряслось?

Он выбросил вперёд руку и вцепился в плечо Апи. Живой. Тёплый. Настоящий. Он одной рукой притянул к себе его, другой — Татоке, и все трое опять замерли, неверяще разглядывая застывшую перед ними мёртвую голограмму.

— Была такая книжка, — быстро, взахлёб заговорил вдруг Апи. В их компашке он читал больше всех, буквально глотая книги из библиотеки или скачивая из Интернета. — Фантастика. Там целый караван путешествовал в другом мире, в двухмерном мире. Так вот, там тоже всё было плоское. Ну или вот. Лангольеры. Помните, ещё кино было? — он отстранился, лихорадочно оглядывая друзей. — Ну вы же помните? — Он замолчал и прикусил пухлую нижнюю губу, продолжая отчаянно на всех смотреть.

— Случилась какая-то катастрофа, — почти буднично объявил Вийака. — Когда мы спали.

— Мама! — вдруг выдохнула Татоке и со всех ног устремилась обратно к пикапу.

Волосы её развевались за спиной чёрным блестящим флагом. Она проскочила прямо сквозь «нарисованный» магазин, даже не обратив на это внимания. На бегу она обернулась и свирепо выкрикнула:

— Мне похер, что случилось тут! Что у нас дома?! В Бигстоуне?!

Опомнившись, друзья тоже сорвались с места. Хлебушек лишь отметил про себя, что ощутил какое-то странное покалывание, проскакивая сквозь магазинчик. Не иначе как к нему взывала размазанная непостижимым образом на молекулы «кола».

— Перо, если твой рыдван сейчас не заведётся, я тебе башку оторву! — снова проорала Татоке, хлопнув дверцей.

Пикап однако завёлся.

Но это нисколько не помогло.

* * *

Все четверо немо стояли возле превратившегося в такую же плоскую картину Бигстоуна и смотрели туда, где находились их собственный дома. Впрочем, Апи с дедом жили в трейлере.

Их родной городишко посреди резервации Роузбад теперь был совершенно плоским. И совершенно пустым. Как и возле бензозаправки Хейли, здесь не осталось ни единой живой души. Ни их собственных родных. Ни старого алкаша Джо Скрипуна, вечно клянчащего мелочь. Ни стайки мелких школьников, спешащих домой со своими цветными рюкзачками. Ни собак, весело разметающих пыль хвостами. Ни ворон на деревьях. Ни… ни…

Татоке опять сорвалась с места. Распахнув дверцу пикапа, прежде чем кто-нибудь успел ей помешать, она завела мотор и с ходу нажала на газ. Пикап с рёвом проскочил сквозь её собственный домик, где она жила вместе с мамой — немолодой усталой Джой Два Ветра. Проскочил и замер, смутно различимый сквозь колыхавшуюся голограмму дома. Можно было бы сказать, что он завяз в цветочных клумбах, которые с таким тщанием выращивала Джой. Но нет, он просто застрял передними колёсами в придорожной канаве, нелепо накренившись.

Татоке выскочила из кабины, и её начало жестоко рвать. Она упала на колени в бурьян. Подбежавший Вийака неловко тронул её за плечо.

— Отъебитесь от меня все! — яростно выкрикнула она, сверкая глазами. Но тут же обмякла в его руках и горько зарыдала, когда он, присев рядом на корточки, неловко обнял её за плечи.

— Дерьмо, вот дерьмо, — машинально повторял Апи, обнимая дрожавшую Белку. Каждый из них жил с кем-то из родных, и вот все они внезапно осиротели. Где были их родичи, где были все жители Бигстоуна, как их городок стал голограммой — это было им неведомо.

— Может, мы спим, а? — вдруг с надеждой осведомился Апи. — Ловим глюки? Приняли что-то вчера? Обторчались?

— Мы не торчки, — глухо возразил Вийака. Отстранился от Татоке, которая уже не плакала, сидела, ссутулившись и низко опустив растрёпанную голову. Достал из кармана складной нож, раскрыл и провёл остриём крест-накрест по тыльной стороне левой руки, отрешённо глядя, как потекла и закапала наземь кровь.

— Больно, — заключил он дрогнувшим голосом. — Значит, не спим и не обторчались.

И тогда перед ними появилась собака, огромная и лохматая, как волк.

* * *

Странный это был пёс — такой же странный, как всё вокруг. Шерсть у него была густой, чёрной, свалявшейся, но сквозь неё будто бы просвечивал скелет — позвоночник, полукружия тонких рёбер. Сквозь шкуру на лобастой голове точно так же просвечивал череп — будто бы пёс отчасти был рентгеновским снимком.

Он выжидательно смотрел на них и помахивал хвостом. Потом повернулся и пошёл прочь. Но очень медленно, всё время оглядываясь, будто звал людей за собой.

— Эй, ты кто? — срывающимся голосом окликнул его Вийака, но пёс, ясное дело, ничего не ответил. Только вновь слегка вильнул хвостом.

— Это Шунка Скан, — вдруг выпалил Апи. — Небесный Пёс, который водит души мёртвых к Бесконечному Огню. Мне дед рассказывал.

— Мы умерли, выходит? — проговорила Татоке, догоняя их и волоча за руку спотыкавшуюся Белку. — Послушайте, может, мы все действительно умерли? Попали в автокатастрофу, и всё? — она сказала это почти с надеждой.

— Не говори так, — выдавила Белка.

Вийака подумал и как мог спокойно ответил:

— Вряд ли. Потому что мы не видим никого из живых. Они все куда-то делись.

— Даже в фильме «Привидение», — подхватил Апи, — помните, там этот который стал духом, видел всех людей и пытался помогать. Он был прозрачный, и его никто не видел.

— Это же кино, — презрительно процедила Татоке, косясь на него. — Выдуманное белыми кино.

— Неважно, кем выдуманное, — упрямо возразил Апи, но заткнулся, глянув на её потемневшее замкнутое лицо.

Теперь они шли по бездорожью, путаясь в бурьяне, спотыкаясь, шли вслед за чёрным псом, который неутомимо бежал впереди и всё оглядывался и оглядывался на них. Пикап остался позади, он всё равно был уже ни на что не годен. Вийака достал оттуда всё, что можно: сумку с инструментами, какую-то мелочёвку из бардачка, рюкзаки, два из которых отдал Хлебушку. Тот крякнул, но навьючил их на себя. Впрочем, свой рюкзак у него тотчас забрала Татоке.

— Нифига не к Бесконечному Огню он нас ведёт, — внезапно вымолвила Белка, останавливаясь. Татоке снова потянула её за руку, но подруга не двигалась с места, оцепенело уставившись перед собой. В превратившемся в голограмму Бигстоуне у неё осталась бабушка и маленькая сестрёнка. — Он ведёт нас в Чёрные горы, — заключила она зазвеневшим голосом.

Остальные быстро переглянулись. Похоже, Белка была права.

Священные Чёрные горы, Паха Сапа, осеняли землю лакота всегда, сколько существовало племя. Лакота ходили туда, чтобы получить имя, поклониться духам, узреть видения, пошугать белых туристов, страшно завывая в ущельях… все четверо это делали.

— Мы там узнаем, как нам быть, — с силой проговорил Вийака. Он вдруг почувствовал невыразимое облегчение. Конечно, Паха Сапа должны были помочь им! Дать знак! Прислать духов-помощников!

— Да дотуда чапать и чапать… — простонал Апи, утирая со лба пот. — И мы не жрамши!

— Будем делать привалы и разводить костёр, — твёрдо ответил Вийака, поглядев на собаку, которая снова их дожидалась, сидя в буро-жёлтой траве. — И… я думаю, он поохотится для нас, пока мы сами не научились этого делать.

Ему показалось, что пёс важно кивнул.

— Мы должны будем охотиться? — с ужасом пробормотал Апи. — Ты ебанулся, бро, я же веган.

Тут засмеялись даже девчонки.

— Но жрать-то ты хочешь, веган, — ехидно напомнила Татоке.

— Ты воин, — сурово проговорил Вийака, легонько шлёпнув Апи по затылку. — Не гони.

А Чёрные горы царили над ними и над их новым миром, заменившим старый, сгинувший в невообразимой дали.

Вийака Перо

Апи Хлебушек

Татоке Олениха

Хеткала Белка

2.

Шунка Скан, Шунка Сапа, Небесный Пёс, Чёрная Собака — эта собака посланник Бесконечного Огня, который неохотно отпускает своих детей и всегда стремится вернуть их обратно. Лай собаки спасает заблудившиеся души, и только душа-наги, увидевшая Вечный очаг Песчаных Холмов, не обращает внимания на чёрную собаку. Конечно, и этот очаг все тот же Бесконечный огонь, но душа, понимающая это, сохраняет свое настоящее лицо вплоть до Святого Дня.
(Из поучений шамана Матохаты)

Вийака Перо шёл след в след за чёрной собакой, бегущей немного впереди, за ним брёл Апи Хлебушек, стараясь казаться бодрым. Он то и дело оглядывался на девчонок, чтобы убедиться, что те не отстали. Татоке Олениха несла свой рюкзак и вела вцепившуюся ей в рукав Белку Хеткалу, тонкое лицо её было холодным и замкнутым. Какой же она всё-таки была красивой.

Очень хотелось пить и вовсе не хотелось разговаривать, но Апи не выдержал:

— Зачем нам туда идти? Вдруг и Чёрные горы стали нарисованными?

Вийака остро на него глянул, и Апи понял, что этот вопрос мучил и вожака. И ещё понял, что сейчас огребёт по загривку за то, что заикнулся об этом при девчонках. Но Вийака лишь проронил:

— Это наши горы. Они вечные. Вон стоят. Ничего с ними не случилось, ясно? — И с силой повторил: — Ничего с ними не случилось, они в порядке.

Священные Чёрные горы, маячившие на горизонте, куда по едва заметной тропе вела всех чёрная собака, казалось, ни на шаг не приблизились с того момента, как ребята отошли от родного Бигстоуна. Городка посреди резервации, обезлюдевшего в одночасье, превратившегося в какую-то чудовищную, колыхавшуюся на ветру голограмму.

Никого из родных они там не нашли, когда наконец добрались туда с грунтовой дороги. Ни родственников, ни друзей, ни соседей. Птиц, собак — и тех не осталось! Кроме неутомимо бежавшего впереди Шунка Скана — Небесного Пса, каким предложил его считать сам Апи.

Дедушка Апи был шаманом. Теперь исчез и он — неизвестно куда, как и все остальные.

Апи сглотнул и настойчиво продолжал:

— Уоштело, хорошо. Но зачем нам прямо сейчас туда идти? Может, сперва пошарим по окрестностям? Вдруг кто-то, кроме нас, уцелел? На ранчо… или ещё где? Тут рядом ранчо Роллингов, ты же знаешь.

Он поправил очки и с надеждой воззрился на друга, мерившего бездорожье длинными ногами так легко, словно прогуливался по парку развлечений в Сиу-Фоллз, куда они однажды ездили всем классом.

Вийака вновь хмуро покосился на него и коротко ответил:

— В горах родники. Куропатки. Кроли. Мы без воды и еды копыта отбросим, не то чтоб кого-то искать.

Апи снова сглотнул, наклонив голову. В этом был резон. Горло у него сжималось, каждое слово проходило сквозь него с трудом, будто по пересохшему руслу. Но он не унимался:

— Давайте покумекаем, что вообще могло тут случиться, — он опять оглянулся на девчонок.

Татоке перевесила рюкзак на другое плечо, но руку Хеткалы не выпустила, так и волоча подругу за собой. Та подняла измученные глаза, на её круглых щеках блестели дорожки слёз. Похоже было, что она только сейчас осознала потерю сестры и бабушки.

— Если мы поймём, что случилось, может быть, нам удастся как-то… вернуться, — упрямо продолжал Апи, не дождавшись ни от кого из друзей ответа. — Или всех вернуть оттуда, куда они подевались. С какой-нибудь Изнанки.

— Это каким же образом? — подала голос Татоке, догоняя их. — Заклинание произнесём, что ли?

— Может быть, но главное — понять, какого хера стряслось, — возбуждённо выпалил Апи, облизывая сухие губы и путаясь кроссовками в пожелтевшей траве. — Например… ну… Йеллоустонский разлом разнесло на всю Америку.

— У-у-у, мы сейчас по этому разлому и идём, — ввернул Вийака, пренебрежительно скривившись. — Апи, не пизди.

Последние три слова были его частым обращением к другу.

— Или вот… Советы применили какую-то бомбу, которая… — Апи вновь задумался; мысли путались, но он что-то такое читал когда-то, и это «что-то» казалось даже отчасти правдоподобным! — Бомбу, которая уничтожает только органику!

— А всё остальное превращает в картинки, — с прежним ехидством подхватил Вийака. — Бомба-три-дэ принтер. Окей, почему тогда мы не испарились? И вон та… собака? Шунка Скан.

Пёс, явно понимая, что речь идёт о нём, обернулся, помахивая лохматым, в репьях, хвостом.

— А ты на него внимательно посмотри, — с наигранной сварливостью огрызнулся Хлебушек, радуясь уже тому, что друг оживился и отбивает его предположения. — Ты где видал, чтобы у собак рёбра и кишки сквозь шкуру, как на рентгене, просвечивали?

— У нас не просвечивают же. Логики не вижу, — отрезал Перо, а Татоке неожиданно сказала:

— А вот да. Хрен с ними, с рёбрами. Почему мы остались тут или перенеслись куда-то — неважно, но почему только мы четверо? Мы что, праведники избранные? Святые какие-то?

Глаза её сердито вспыхнули.

— Да уж, святые, — пробормотал Апи, припомнив то, что они вместе, бывало, вытворяли.

— Не святые, — дрожащим голосом проговорила Белка, машинально вытирая щёки свободной ладонью, другой рукой она крепко вцепилась в рукав подруги. — Просто… почему мы не помним ту ночь? Вчерашнюю, — она вопросительно взглянула на каждого из друзей тёмными раскосыми глазами, в которых стояли слёзы. — Я помню только, как мы отъехали от заправки…

— Тормознули, — медленно произнёс Вийака. — Залезли в кузов, решили сперва немного побухать, потом вылезти и развести костёр. Племполиции шугались, вдруг бы они заметили. Помню, как первую бутылку выпили, дальше — темнота. Дальше Апи меня утром растолкал, и началось… это всё, — он покрутил рукой в воздухе.

— Хейли продал нам палёную спиртягу? — предположил Апи. — И мы вырубились?

— Похоже на то, — задумчиво согласилась Татоке. — И? Ну, вырубились, и что?

Апи длинно выдохнул. Вообще ему всё время хотелось бить себя кулаком по лбу, чтобы наконец оборвался этот вязкий кошмарный сон, в котором он с друзьями бредёт по выжженной солнцем прерии вслед за чёрной собакой, выглядящей как оживший рентгеновский снимок.

Но он не мог себе этого позволить. Не при девчонках же.

— Нас перенесло? — снова вымолвила Белка полушёпотом. — Или всех остальных унесло?.. Я… я хочу к ним, — она жалко скривилась.

Татоке обняла её за плечи, прижимая к себе и зарываясь носом в её распущенные косы. Какое-то время они все стояли и молчали, беспомощно слушая, как всхлипывает Белка, пытаясь справиться с собой.

— Мой дед говорил… что есть пророчество, — наконец выдавил Апи, — будто мир вернётся туда, где был… до прихода белых.

— Уоштело, — резко оборвал его Вийака, у которого на скулах заходили желваки. Апи редко видел друга таким — потерявшим самообладание. — Исчезли белые, хер с ними, но где, сука, вся наша родня. А?!

Апи подавленно опустил голову, жалея, что вообще затеял этот бессмысленный разговор. Шли бы себе да шли. Авось что-нибудь случилось бы. Что-то изменилось бы. Он мельком глянул на Шунку Скана — пёс сел на траву, терпеливо их дожидаясь, и высунул длинный розовый язык. Язык был таким же, как у всех собак, и это почему-то странно успокоило Апи.

Белка, отпустив руку Татоке, вдруг сильно дёрнула его за локоть, и он недоуменно посмотрел в её расширившееся, блестевшие, будто в лихорадке, глаза.

— Что ты там толковал про лангольеров? — требовательно спросила она. Тонкие пальцы её были будто крючья. — Я забыла это сраное кино, но там, но там… — она запнулась, припоминая. — Они, которые выжили, как будто бы тоже спали. Они спали, потому и выжили! — с силой повторила она, обводя всех потрясённым взглядом.

— Это важно? — глухо проронил Вийака, сосредоточенно хмурясь, и сам же себе ответил: — Хейапи… это, наверное, важно, чтобы понять, почему мы тут одни — потому что вырубились от сивухи Хейли.

— А самого Хейли — тю-тю! — надрывно захохотала Татоке и тут же осеклась, зажав себе рот ладонью. Глаза её над этой ладонью были совершенно чёрными и сухими.

Вийака взял её за руку и буднично проговорил:

— Теперь без разницы, слышишь? Вон там, в распадке, ранчо Роллингов. Мы мимо идём. Может, там кто-то уцелел. Какая-нибудь грёбаная спавшая коняга. Корова. Сам Роллинг, чтоб он скис, хорёк вонючий. Хоть кто-нибудь. Пойдём проверим. Апи? — он повернулся к другу.

Тот хлюпнул носом, сморкнулся в траву и бодро отозвался:

— Пошли. Может, там и правда кто-то есть.

* * *

Сам Питер Роллинг был тот ещё сукин сын — краснокожим, вкалывавшим у него на ранчо, всегда недоплачивал, но кони у него были хороши, ради них стоило там работать. Его жена, добрая, хоть и зашуганная, всегда украдкой приносила ковбоям кофейник и свёрток с какими-нибудь плюшками, как ни ярился хозяин.

Но все они исчезли точно так же, как остальные обитатели этого мира — Апи понял это, едва они спустились с холма. Исчезли хозяева, ковбои, мустанги и коровы, куры и воробьи. Постройки ранчо с конюшней, коровником и сараями, как и сам хозяйский дом, превратились в уже привычное колышущееся в воздухе и будто выцветшее полотнище, похожее то ли на гигантский рекламный щит, то ли на декорацию к фильму.

— Твою мать, — тоскливо процедил Вийака, озираясь. — Ладно, пошли отсюда. Дальше пошли.

Но не успели они развернуться, чтобы снова тронуться в путь к Чёрным горам вслед за псом, как неожиданно разорвавший тишину звук заставил их вздрогнуть. Не веря собственным ушам, они растерянно поглядели друг на друга.

Это был треск мотора скутера!

Знакомого им скутера!

— Блядский потрох… — резюмировал Вийака, как заворожённый уставившись на эту вишнёвую трещотку, верхом на которой восседал не кто иной, как Уэйн Мак-Кинли, рыжий верзила, редкостный мудачина, постоянно сцеплявшийся с Вийакой в старшей школе.

Вийака безмолвно переглянулся с Апи. Девчонки тоже стояли, остолбенев. Белка невольно спряталась за спину Оленихи.

А Мак-Кинли тем временем, прогнав свою таратайку по бурьяну, попал передним колесом в русло пересохшего ручья. Мотор скутера истошно взвыл, Уэйн на всём ходу вылетел из седла, перекувыркнувшись, и скутер последовал примеру хозяина, только полетел в противоположную сторону. И затих там, лёжа на боку, как разбившаяся лошадь, лишь колёса крутанулись несколько раз.

Уэйн же очумело сел, тряся рыжей башкой, и при виде него Апи аж передёрнуло. Сколько же крови из него попил этот козёл, выжидая момента, когда он окажется один, без Вийаки в качестве защиты. Мак-Кинли совсем не изменился со времени окончания школы: рыжие патлы, чуть сутулая спина, хмурый взгляд исподлобья. Вообще он был похож на костлявого несуразного норовистого жеребца.

Он ещё раз потряс башкой и выдавил через силу:

— Н-не уходите.

Вийака снова посмотрел на Апи и устало спросил, будто бы Рыжего здесь и не было:

— А этого беложопого козлину нахера Вакан Танка спас? Твой дед что бы на это сказал?

Козлина тем временем кое-как поднялся сперва на карачки, а потом на ноги. Стоял, набычившись, чуть покачиваясь — звезданулся он, видать, здорово, тем более без шлема, — и зыркал по-прежнему исподлобья. Наверняка презирал себя за слабость. Но и остаться тут один не мог.

Апи вдруг представил себе, каково это — остаться в таком изменившемся чудовищном мире одному, и невольно вздрогнул. Защити, о Вакан.

Татоке вздохнула и обратилась к Уэйну, небрежно указав подбородком на видневшуюся вдали «голограмму» ранчо:

— Там точно никого нет?

— Точно, — прохрипел Уэйн. Кривая усмешка наконец проявилась на его угловатой обветренной физиономии. — Я как раз оттуда. Работал у него. Какого рожна тут стряслось?

— Мы не больше тебя знаем, — отрубил Вийака непреклонно. — И если думаешь примазаться к нам…

Он умолк и заколебался. Нет, ему вовсе не было жаль Уэйна Мак-Кинли, не желавшего оставаться в одиночестве среди голограмм знакомых ему с детства мест. Он напряжённо размышлял, может ли пригодиться им этот громила в подобных обстоятельствах и не станет ли он, напротив, для всех опасным.

Татоке будто прочла его мысли, потому что сдержанно обронила:

— Ты с ним всегда собачился, Перо, и он, конечно, гад. Но не бросать же его тут одного.

— Да пошёл он в жопу! — буркнул Вийака в сердцах. — Пусть как хочет, так и… — он снова запнулся.

Вымученная ухмылка будто приросла к растрескавшимся губам Уэйна. Но он молчал.

— Эй… — осторожно встрял Апи. Кто-кто, а он преотлично знал, что из себя представляет Уэйн Мак-Кинли, но тем не менее... — В самом деле, Вакан Танка его не так просто здесь оставил. Так и мой дед бы сказал. Он же это… нормальная боевая единица. Прямо десептикон, — он чуть усмехнулся. — А если тут и правда Изнанка? Твари какие-нибудь налетят…

— Я пока что только одну тварь вижу, — пробурчал Вийака, сдаваясь. — Хер с ним, — он повернулся к Уэйну, чьи серые глаза вспыхнули отчаянной надеждой. Несколько мгновений, которые показались всем очень долгими, они стояли и мерили друг друга взглядами.

Наконец Вийака сурово сказал:

— Мы не знаем, что тут происходит. Но мы должны быть как один, понимаешь? Спасать девок…

— Че-го?! Ещё неизвестно, кто кого спасать будет, — Татоке воинственно выпятила подбородок.

— И не залупаться ни на кого, — закончил Вийака, невольно хмыкнув. Татоке не была бы собой, если б этого не сказала.

Уэйн крупно сглотнул и проронил так же сдержанно:

— Да. Я понял. Я готов.

Он сделал было движение, словно собирался протянуть Вийаке руку, но потом опустил её. Вийака этого будто не заметил.

— Мы идём в Чёрные горы вот за ним, — он кивком указал на смирно сидевшего в отдалении пса, и Уэйн буквально разинул рот, наконец его увидев.

— Тут же не осталось никакой живности, — пробормотал он. — О господи, откуда? Я с утра тут шарюсь… — голос его сорвался.

— Он наш, и он волшебный, — вмешался Апи. — Мы хотим обосноваться в Чёрных горах, найти родник и начать охотиться.

— Я же сказал — тут ничего живого не осталось, — упрямо возразил Уэйн, догоняя их. — Почему вы так уверены, что в Чёрных горах есть какая-то добыча? А если нет? Если там все… как этот? — он смотрел на пса, деловито трусившего впереди.

— Это Паха Сапа, наши горы, — решительно проговорил Вийака. — Они нам помогут. Видишь, духи уже прислали нам Небесного Пса. Так что держись нас. А будешь гадить — придушу.

Он счёл, что припугнуть громилу будет нелишним.

— И тогда мы съедим тебя, — вставил неожиданно развеселившийся Апи.

— Очень смешно, — фыркнула Татоке и добавила, обращаясь к Вийаке: — Эй, вождь, ему нужно дать какое-нибудь прозвище. Прозвище лакота.

Вийака закатил глаза с деланной досадой.

— Да пускай будет Гхи, Рыжий. Пока. Если захочет получить духа-покровителя, так мы же в Чёрные горы идём… — он искоса глянул на явно обалдевшего Уэйна. — Ты васичу, чужак, но тебя для чего-то здесь оставили. Значит, ты один из нас, нравится тебе это или нет.

Запёкшиеся губы Гхи-Уэйна вдруг тронула улыбка. Настоящая улыбка. Он прищурился:

— Может, оставили для того, чтобы вы могли меня сожрать?

— Может, — выдержав паузу, степенно подтвердил Вийака, и тогда они все коротко хохотнули.

А ещё через час пути они вступили в предгорья Паха Сапа.

* * *

К этому времени все изнемогали от жажды и едва волочили очугуневшие ноги. Но как только они поняли, что Чёрные горы — на месте, настоящие, и откуда-то донеслось отдалённое журчание ручейка, у всех будто крылья выросли. К роднику они помчались галопом, перепрыгивая через сухостой, и бросились возле него на колени, погрузив руки и лица в холодную, прекрасную, живительную воду. Глотали её жадно, как звери, и захлёбывались ею.

Наконец все напились впрок и уселись на гальке, отдуваясь. Вийака смахнул с лица капли и полез в рюкзак, доставая оттуда пустые бутылки:

— Надо набрать воды, а то мало ли что, — пояснил он в ответ на уважительный взгляд Татоке.

— Вождь, да ты запасливый, как… как хомяк, — с почтением констатировал Апи. — Я не думал, что ты пустую тару прихватишь.

— Моё полное имя — Перо Хомяка, — важно изрёк Вийака и не выдержал — прыснул. — Сейчас нам всё нужно, не осталось же ни хера. Я пикап до последней железки очистил, — закончил он уже серьёзно, покосившись на Уэйна.

Отвечая его взгляду, тот деловито порылся в карманах и извлёк наружу складной нож, такой же, как у самого Вийаки, две зажигалки, флешку, дохлую мобилу, бумажник и пачку носовых платков.

— Всё, — скупо сказал он. — Остальное пропало вместе с фермой и… и со всеми.

— Ты заснул на закате, — уверенно заявил Вийака, и Уэйн озадаченно кивнул:

— Точно. Откуда ты знаешь?

— Мы тоже, — возбуждённо встрял Апи, а Татоке, скривившись, проворчала:

— Лучше б ты прокладки с собой таскал.

Белка в ужасе дёрнула её за рукав, и та гортанно рассмеялась, с вызовом уставившись на парней.

Вийака почесал в затылке:

— Уоштело. Допустим, у нас есть ножи и зажигалки — у всех, — он обвёл остальных вопросительным взглядом. — Кролей — тех можно ловить силками, но нужны бечёвки.

Апи проворно полез в собственный рюкзак и извлёк моток лески.

— Вот, — торжественно заявил он. — И рыбу можно ловить. Но нужны крючки.

Татоке со вздохом выдернула из мочки левого уха большую, красиво изогнутую серьгу:

— Подойдёт?

— Я тебя люблю, Олениха, — пылко заявил Апи, и та снисходительно похлопала его по плечу:

— Расслабься, чувак.

— Но это ничего не решает, — горько промолвила Белка, глядя на свои исцарапанные руки. — мы можем жить тут, как… как…

— Наши предки, — подсказал Апи, и девушка, вскинув голову, сверкнула глазами:

— Как первобытные люди, но нас надолго не хватит. Мы ничего не умеем. Чем разводить костёр, когда зажигалки выдохнутся? Трутом? У нас нет нормального оружия, чем мы можем убить крупного зверя? А если кто-то из нас заболеет? Сломает ногу? — она переводила отчаянный взгляд с Апи на Татоке, на Уэйна и Вийаку, и каждый из них в замешательстве отводил глаза. — Мы умрём, мы всё равно умрём, — с надрывом закончила она.

— Нужна пошаговая стратегия, — деревянным голосом изрёк Апи, а Уэйн быстро сказал:

— Может быть, это просто местная катастрофа. Придут военные, и нас эвакуируют.

— Допустим, — кивнул Вийака. — Допустим, мы не последние люди на Земле, и кто-то будет искать уцелевших. Но я бы на это не ставил. Нам придётся… вспоминать, как всё было раньше. Что там стояло в музее Сиу-Фоллз, сука, — он на миг прикрыл глаза. — Сука, блядь, я хотел, чтобы белые куда-нибудь провалились, чтобы мы опять стали хозяевами на своей земле, но я не хотел, чтобы вышло именно так. Я не хотел, чтобы все исчезли! — он ударил кулаком по брызнувшей в стороны гальке.

— Никто не хотел, ты чего, — успокаивающе произнёс Апи, у которого даже сердце зашлось. — Но нам придётся с этим как-то жить, не вешаться же тут на деревьях, а то… спасатели прилетят, а мы висим.

— Апи, не пизди, — в один голос сказали Вийака и Татоке, остальные неуверенно рассмеялись… и тут произошло сразу два события, которых никто не ждал.

Из тальника, росшего возле ручья, показался Шунка Скан, который бодро тащил в зубах убитого кролика, буро-жёлтого, довольно крупного. Но не успели все радостно вскочить на ноги, как на противоположном берегу появился человек.

Индеец.

В старинной замшевой рубахе с бахромой и леггинсах, с орлиными перьями, свисавшими из его растрёпанного головного убора, с копьём в руке.

Но выглядел он примерно так же, как Шунка Скан: ожившим рентгеновским снимком. Сквозь волосы, кожу лица, головной убор пришельца просвечивал череп, сквозь одежду — скелет. Апи механически отметил это, потрясённый до немоты. Он посмотрел на остальных: у всех глаза были как плошки, никто, казалось, не дышал.

Апи ошалело подумал, что всё-таки спит и находится в каком-то кошмаре, но тут человек — или кто он там был — заговорил.

— Приветствую вас, краснокожие воины! — высокопарно возвестил он, вскинув костлявую руку. Потом покосился на Уэйна и поспешно добавил: — И не краснокожие. — Ещё подумал и закончил, глянув на Татоке и Хеткалу: — И не воины.

— Ты ещё кто такой? — довольно-таки грубо гаркнул Вийака, чьё терпение было на пределе. Падать ниц перед этим видением он не собирался. Тем более что этот чудик вещал по-английски. По-английски!

— Дух предков, — быстро сообщил тот, опуская руку. — Ждал, когда мои потомки окажутся в затруднительном положении, и пришёл на помощь. Так что жду к себе уважения.

Он приосанился, а Белка нервно прыснула.

В самом деле, их кошмар становился всё более сюрреалистичным, объяснений происходящему так и не было, всё только ещё сильнее запутывалось.

— Тогда иди сюда, прадедушка, — сердито велел Вийака, который, похоже, уже научился принимать окружающую херовую действительность как данность, с которой ничего нельзя поделать. Умереть либо принимать.

Псевдопрадедушка на удивление безропотно послушался и запрыгал к ним по каменистому дну ручейка.

— Так вот, — бесстрастно произнёс Вийака, одним движением очутившись рядом с ним и подозрительно принюхавшись — нет, этот чудик точно тленом не вонял. — Твои, чувак, потомки находятся в затруднительном положении вот уже сто тридцать с лишним лет, со времени победы сраных беложопых васичу, а персонально мы с самого утра ещё и злы как черти, потому что вокруг творится какая-то совсем уж мозговыносящая хуета. Так что не темни, говори всё, что знаешь, делай всё, чем можешь нам помочь, или проваливай, откуда явился. Дух, блядь!

Он перевёл дыхание. Высказался — и полегчало.

Татоке вскинула вверх большие пальцы обеих рук, беззвучно хихикая. Белка снова спряталась за её спину, испуганно оттуда таращась. Апи и Уэйн продолжали обалдело моргать. Они явно не ожидали от вожака этакой наглости.

Дух слегка насупился, покачал головой, будто сетуя на эту самую наглость, но по-прежнему кротко ответил:

— Я не могу точно знать, что здесь произошло, но Паха Сапа, священные Чёрные горы, остались на месте, когда мир сдвинулся, потому что Паха Сапа — сердце этой земли, сердце Черепахи, которая…

— Да не нуди ты! — раздражённо перебил его Вийака. — Знаем мы всё и про Чёрные горы, и про Черепаху.

— Это ещё откуда? — внезапно заинтересовался дух. — В белых школах такому не учат.

— Слухом земля полнится, — едко отозвался Вийака. — Вот у него, например, — он указал на закивавшего, как китайский болванчик, Апи, — дедушка-шаман. Лучше скажи — куда сдвинулся мир?

Дух подумал-подумал, а потом как-то виновато ответил:

— Он теперь в другом измерении. Или вы — это без разницы.

— Он не вернётся, — упавшим голосом пробормотала Белка и закрыла лицо ладонями.

— На всё воля Вакан Танки, — мягко произнёс дух, на миг коснувшись её щеки, и Белка, как бы ни была потрясена, машинально отметила, что пальцы его тёплые, пусть и костлявые.

— Мы не можем в него вернуться? В этот сдвинувшийся мир? — продолжал допрос Вийака. У него, единственного из присутствующих ребят, не осталось живых родственников. Только стоявшие здесь друзья, но ему, провались всё, было жаль их, было жаль исчезнувших невесть куда людей и всей прежней жизни!

Провались всё…

«Вот оно и провалилось», — горько подумал Вийака.

— Кто-то ещё остался тут, как мы? — сглотнув, спросил он.

Дух пожал плечами под болтавшейся на них рубахой:

— Откуда мне знать. Рано или поздно все, кто остался, придут сюда. Паха Сапа — центр этой земли, сердце Черепахи. Все, кто сможет добраться, придут. Не прогоняйте их, — он пронзительно посмотрел на Уэйна, ответившего ему таким же изучающим взглядом.

Вийака нетерпеливо мотнул головой:

— Уоштело, но нам-то как выжить? Все вещи, всё, что нам помогало жить, осталось хрен знает где… Да, блядь! — рявкнул он, заметив, что по тонким губам духа проскользнула понимающая улыбка. — Это всё были приблуды беложопых васичу! — Он вдруг выхватил из кармана бесполезный мобильник и с размаху швырнул его в ствол ближайшей сосны. Мобильник, жалобно звякнув, рассыпался на мелкие осколки. — Но они были удобные, эти приблуды, мать твою! А сейчас что?! Нам даже огня не развести, когда закончится горючка в зажигалках!

Он умолк, тяжело дыша и злясь на себя за эту вспышку. Такое никуда не годилось, он распсиховался, как девчонка с ПМС… кстати, о прокладках. Он посмотрел на притихших Татоке и Белку. Вот кому здесь придётся совсем туго.

— Где жить, что жрать? — упавшим голосом продолжал он. — Что надеть, когда вот эти шмотки, — он подёргал себя за полу рубашки, — сносятся? Что делать, если какие-нибудь звери нападут? Медведь, пума? У нас ведь даже оружия нет! — Он снова умолк, задыхаясь и чувствуя, как защипало в глазах. Он ведь был вождём, он отвечал за всех этих долбоёбов, своих друзей. — И бизонов тут тоже нет. И лошадей, — закончил он с горечью. — Это же… это совсем неправильно, если здесь тот, старый мир. Так не должно быть.

Внезапно дух положил большую костистую ладонь на его плечо.

— Давайте сперва я помогу вам разжечь костёр и разделать вот этого кролика, — на удивление мягко проговорил он. — А потом кое-что вам покажу. Можете звать меня Призрак.

* * *

Выяснилось, что Призрак погиб как раз в конце позапрошлого века, он точно не знал когда. Но помнил, что это случилось во время священного Танца Духов, пока уцелевшие воины лакота танцевали в резервации, куда их загнали васичу. Танцевали, призывая вернуться мертвых соплеменников и убитых бизонов.

— Кавалеристы неожиданно напали и перестреляли нас всех до единого, хоть мы и были безоружны, — спокойно сказал Призрак, помешивая веточкой угли в костре, над которым запекался ободранный им кролик. Остальные сидели вокруг, глотая слюнки. — Я покажу вам место, где соль выходит из-под земли. Соль-то нужна. И покажу наш схрон, тот, что остался от воинов, когда-то танцевавших вместе со мной Танец Духов. Говорю же, я ждал все эти годы, чтобы тайник пригодился. Но я никогда не думал, что всё обернётся именно так.

— Постойте, дедушка, — дрожащим голосом промолвила Белка. — Так вы тоже всё это время были тут один. Вы не ушли… к Бесконечному Огню вслед за остальными? Вслед за всеми?

— Погибшие души-наги стремятся к Бесконечному Огню и попадают туда, — грустно ответил Призрак. — Но некоторые души, шаманы называют их «нагийя», обречены вечно скитаться между мирами. Я — нагийя и всегда сетовал на это. Но сейчас я понимаю, что был тут нужен, чтобы встретить вас. И помочь.

Они едва дождались, когда зажаренная кроличья тушка хоть немного остынет, разделили её на части и проглотили в мгновение ока, облизывая пальцы.

— Я покажу вам разные целебные и полезные травы, — высокопарно заявил дух девчонкам, на что Татоке немедля отрезала, сердито блеснув глазами:

— Покажи мне лучше, как сделать лук!

— Я хочу всё знать про травы, дедушка, — кротко сказала Белка, коснувшись руки Призрака, и Татоке задиристо фыркнула, но на сей раз смолчала.

— Покажи нам схрон, про который толковал, — попросил Вийака, обгладывая последнюю косточку. — Пожалуйста.

— Что ж, идёмте, — удовлетворённо кивнул дух. Похоже было, что он простил потомкам их непочтительность.

Они поднялись в горы по едва заметной тропке, на которой Призрак указал им следы оленя. Воздух тут стал более разреженным и холодным, все мигом озябли, тем более что куртки были только у девчонок. Призрак виновато заметил, глянув на продрогшую Белку:

— Я бы отдал тебе свою рубаху, винчинчала, девочка, но я тогда рассыплюсь.

Свою куртку Белке отдал Уэйн, хоть та и отнекивалась, и остался в одной рубашке, как парни. Либо он был не таким уж мудачиной, решил Апи, либо пытался к ним подольститься, а может, и то, и другое, хрен знает.

— Придётся отодвинуть, — объявил Призрак, когда они остановились перед приметной красной скалой. Тропа оборвалась незадолго до этого.

— Отодвинуть скалу? — оторопел Апи. Он ожидал чего угодно, но не такого.

Призрак нетерпеливо мотнул головой:

— Смотрите вот сюда. Не видите? — он удовлетворённо хмыкнул. — Уоштело. Немудрено, за столько лет никто не увидел.

Он провёл тонким пальцем по еле заметной трещине в скале, и, присмотревшись повнимательнее, Апи наконец сообразил, что кусок скалы, валун высотою чуть ниже человеческого роста, от неё отделён, хоть и врос в землю.

В следующие несколько часов они разогрелись и упарились от напряжения. Сдвинуть валун с места оказалось задачей непростой. Разумеется, пришлось его подкапывать, после чего Вийака сильно сокрушался насчёт своего сломанного ножа. Впрочем, Призрак небрежно бросил ему:

— Не горюй, мальчик, там, внутри, есть и ножи.

Им удалось отыскать толстые прочные сучья в качестве рычагов, и, когда после их усилий валун наконец покачнулся и немного сдвинулся, все, включая Призрака, заорали от радости. В скале образовалась щель, достаточная, чтобы туда мог пролезть не особо тучный человек, и они единогласно решили пока что больше не надрываться, а проникнуть в эту щель. Толстяком никто из них не был.

Внутри скалы оказалась пещера. Самая настоящая. Будто кто-то специально её тут выдолбил, причём своды её уходили ввысь, а воздух оставался свежим и чистым. Тут наверняка были ещё какие-то незаметные на первый взгляд ходы, решил Апи, ликующе подтолкнув Вийаку локтем.

Призрак тем временем промерил пол пещеры шагами, отсчитав от стены и от входа определённое их количество, и пальцем начертил на земле круг со словами:

— Копайте здесь.

И они снова начали копать, на сей раз едва не пожертвовав ножом Уэйна, но наконец в глубине появившейся ямы обнаружился длинный тюк: завёрнутые в бизоньи и оленьи шкуры копья, луки, колчаны со стрелами, ножи и даже два заботливо смазанных винчестера с патронами. Вийака не поверил своим глазам, уставившись на эти сокровища. Да, на много лет им бы этого не хватило, но тем временем они могли бы научиться сами делать оружие. Не ружья, понятно, но луки и стрелы. А с ружьями им сейчас не был страшен даже гризли или пума!

Вийака не удержался и от радости стиснул в объятиях Призрака, который оказался совсем лёгким и будто бы пустым внутри. Но охотно обнял его в ответ:

— Чем мог, тем помог, внучек. И ещё помогу. А сейчас мне пора. Ночуйте спокойно.

Он вытащил из угла ещё один свёрток из шкур, поменьше, в котором оказался сухой трут, три глиняные миски, закопчённый жестяной котелок, пустая оплетённая бутыль и кисет с табаком, рассыпавшимся в его руках на мельчайшие крошки.

— А когда ты опять придёшь, дедушка? — тревожно осведомилась Белка, заглядывая в глазницы Призрака.

Апи хотел спросить то же самое, уж больно Призрак напоминал ему его собственного исчезнувшего невесть где деда, но постеснялся.

— Приду, как только понадоблюсь, — таинственно заявил тот и будто растаял в воздухе.

* * *

Когда они наконец разместились на полу пещеры на шкурах и на предусмотрительно прихваченных Вийакой из пикапа мешках — девчонки в углу, парни — ближе к выходу, — Апи сонно изрёк:

— Старик наверняка решил, что мы сейчас будем сношаться, как кролики, потому и свалил так быстро. Ой! Ты чего? — он обиженно потёр ушибленный лоб, приподнявшись на локте, — Татоке запустила в него из угла одним из своих сабо.

— Того! — отрезала та, подскочив от негодования. — Наш мир рухнул, родные исчезли, мы очутились неизвестно где, а ты только и думаешь, что про еблю!

— Я нормальный половозрелый парень, — обиженно прогундосил Апи, ощупывая стремительно набухавшую на лбу шишку. — О чём мне ещё думать? Это во-первых. А во-вторых, нам же предстоит заселить этот мир, поэтому размножаться — важнейшее занятие. Ай!

От второго сабо ему удалось увернуться, но оно угодило в плечо лежавшему рядом Вийаке, который сердито рявкнул:

— Апи, не пизди. Самое время сейчас про демографию думать, ага.

Уэйн, расположившийся возле самого выхода, ехидно фыркнул. Его серые глаза насмешливо поблескивали в темноте.

— Я так понимаю, что при сложившемся раскладе мне вообще ничего, кроме дрочки, не светит, — неожиданно объявил он.

— Никому из вас, кабаны озабоченные, не светит ничего, кроме дрочки, — отпарировала Татоке, гневно раздувая ноздри, и улеглась обратно, натянув бизонью шкуру до подбородка, пока Белка рядом с ней тихо хихикала.

Шкуры, кстати, оказались отлично выделанными и мягкими.

Апи решил, что демографический вопрос он обдумает всесторонне, но попозже. А пока что сменил тему:

— Олениха, а у тебя неправильная обувь. Нам всем нужны мокасины.

Ими, по крайней мере, шишку не набьёшь, хотел добавить он, но удержался героическим усилием воли.

— Иди ты, — пробубнила Татоке, всё ещё злясь. — Размноженец херов.

— Нам тут вообще много чего нужно, — примирительно сказал Вийака. — Разведать, где поблизости вода, это в первую очередь, не таскаться же каждый раз к тому ручью, далековато будет. Вырыть отхожее место. Кострище снаружи и тут, в пещере, обустроить. В горах обычно ночью холодно.

— Можно греться трением, — на сей раз Апи таки не удержался от реплики и тут же нырнул поглубже под шкуру.

— Апи, не пизди, — услышал он дружный хор голосов и получил от Вийаки увесистый тычок в бок.

— Ладно, ладно, отцепитесь, сплю я, сплю, — Апи нарочно захрапел для убедительности и вскоре в самом деле провалился в сон.

С отчаянной надеждой на то, что проснётся на кровати в дедовом трейлере. Или в кузове пикапа Вийаки. Где угодно, но в своём старом, бесследно исчезнувшем мире.

Надеждам этим не суждено было сбыться.

* * *

Апи проснулся всё в той же пещере, рядом со спокойно посапывавшими друзьями. Сквозь узкую щель входа проникал солнечный свет, снаружи гомонили птицы, из-под шкур торчали растрёпанные чёрные космы Вийаки.

Хлебушек тяжело вздохнул и уселся на мешках, ощупью, как всегда, отыскивая очки. И тут же издал горестный вопль, немедля разбудивший остальных:

— Блядь! У меня очки разбились!

— Чего орёшь? Очко не треснуло, и ладно, — подал ехидный голос Уэйн, и Апи отчаянно выдохнул:

— Заткнись! Что мне теперь делать?!

Вот всё-таки этот Гхи как был беложопым мудаком, так им и остался, конец света там или что.

— Дай сюда, — вздохнул Вийака, тоже усевшись на мешковине.

Он взял из рук Апи оправу с уныло торчащими осколками стёкол, повертел в руках и пробормотал:

— Да, брат. Пиздец им.

— Это мне пиздец… — Апи судорожно втянул в себя воздух, озираясь по сторонам, но тут же растерянно заморгал.

Все предметы в пещере, расстроенные лица друзей, ехидная рожа гондона Уэйна, зелёные ветки кустов, видневшиеся в щели между камнями, — всё это он видел так ясно и чётко, словно был в очках!

— Перо… — завороженным шёпотом позвал он. — Слушай… похоже, я всё вижу и без очков.

Близорукость у него была офигенно высокой, очки он надел ещё в младшей школе. А теперь мир и без них приобрёл чёткие очертания и яркие краски, перестал расплываться, как это бывало всегда, едва он снимал очки!

Чудеса…

— Поздравляю, — Татоке зевнула и вылезла из-под шкур, зябко поёживаясь. — Подай мне мои сабо, если ты всё видишь, Апи.

— Интересно, у нас тут все болячки пройдут или как? — задумчиво проговорил тот, шаря по полу пещеры в поисках её обувки. Шишка у него на лбу точно не рассосалась.

— Кофе бы… — заныла Белка, тоже поднимаясь и берясь за косметичку.

— Молчи, а? — простонал Апи. — Может, тут это… что-нибудь такое растёт? Старикан тебе ничего не показывал?

Они выбрались наружу, поёживаясь от утренней прохлады, выбрались в чистый, зелёный, сверкающий росой мир, где их уже ждал Шунка Скан со свежей тушкой кролика у лап.

— Да уж, с этим псом мы не пропадём, — уважительно произнёс Вийака, присаживаясь на корточки и обнимая собаку за лохматую шею. Он тут же отметил про себя, что на ощупь пёс был точь-в-точь как ушедший Призрак — пустой и очень лёгкий.

— Мог бы принести оленя, — подал голос Уэйн. — И кофе.

— Я поищу хотя бы мяту и бруснику, — решительно заявила Белка, сосредоточенно расчёсывая спутанные волосы. Щётка нашлась только у неё.

Наконец после скудного завтрака все разбрелись кто куда. Апи и Татоке отправились стрелять из лука на площадку за утёсом. Белка действительно твёрдо решила найти хотя бы те травы, которые знала и которые могли им пригодиться, поэтому осторожно спустилась в ущелье. Вийака же с Уэйном устроились перед пещерой, внимательно изучая винчестеры, найденные в схроне. Ведь если оружие было неисправным, оно легко могло разорваться в руках у беспечного стрелка.

— Вроде в порядке, — вполголоса констатировал Вийака, откладывая в сторону своё ружьё и взглянув на Уэйна, который только кивнул в подтверждение, мол, моё тоже, но ружья из рук не выпустил. — Вот что я тебе скажу, — негромко продолжал Вийака. — К Апи не цепляйся, ясно? Я понимаю, что он иногда бесит, но он мой друг. Хейапи.

Уэйн склонил рыжеволосую голову к плечу, глаза его снова ехидно блеснули, когда он так же, вполголоса, проговорил:

— Ты наивняк, вождь. Вы меня к себе приняли, и ты тут вроде как командуешь. А тебе не приходило в голову, что с этим вот, — он потряс ружьём, — я мог бы запросто уложить и тебя, и твоего дружка-задрота? Забрать себе обеих девок и зажить тут припеваючи?

Вийака на миг опустил ресницы. Теперь чёрное ружейное дуло глядело прямо ему в грудь, и сам он ничего не успевал сделать. Пуля Уэйна оказалась бы куда быстрее.

— И что же тебя останавливает? — бесстрастно спросил он, облизнув губы и прямо посмотрев в побледневшее лицо Гхи. У того на переносице проступили незаметные раньше веснушки.

— Три вещи, — с расстановкой произнёс тот, не опуская ствола. — Твои девки прикончат меня раньше, чем я их трахну, — раз. Даже эта вот миленькая маленькая Белочка, — он натужно усмехнулся. — Я в этих ваших горах и духах-призраках ни фига не шарю, навряд ли они будут мне помогать — два. И… ты клёвый. Лично ты. Это три, — закончил он и снова криво усмехнулся, откладывая в сторону ружьё. — Ничего такого, не бери в голову.

Вийака молниеносно взметнулся с земли, сбив его с ног в этом рысьем прыжке. Повалил наземь, прижал, стиснув беззащитное горло обеими руками. И процедил, уставившись в сузившиеся, потемневшие глаза Уэйна:

— Мне тоже, знаешь ли, легче было бы тебя прикончить. Проще, чем потом всё время гадать, не всадишь ли ты пулю мне в спину и не встанешь ли на сторону каких-нибудь беложопых мудил, если такие вдруг здесь появятся.

Он безжалостно встряхнул Уэйна. Жизнь этого парня была в его руках, билась в его ладонях. А тот, обмякнув, вдруг через силу прохрипел:

— Нет. Я буду с вами. Даю слово. Можешь… можешь не верить, но я буду с вами. Если не веришь… тогда прикончи меня.

— Чтоб ты скис, — мрачно пожелал ему Перо, разжимая пальцы и поднимаясь на ноги. Потом снова протянул руку и вздёрнул зашедшегося в кашле Уэйна с земли.

Позади них раздалось глухое ворчание. Парни обернулись — там сидел, как всегда, неслышно возникший откуда-то Шунка Скан и скалил белые зубы.

— Что скажешь, Шунка? — строго спросил Вийака. — Поверить мне этому васичу?

Пёс махнул хвостом, разметая пыль. А Уэйн прохрипел, держась за горло:

— Я хочу получить ваше имя. Имя лакота. Я тебе серьёзно говорю, Перо. Мне остопиздело быть беложопым васичу.

Он сердито набычился, а Вийака наконец искренне и с облегчением засмеялся, на миг коснувшись его плеча:

— Это ещё неизвестно, какой зверь-покровитель к тебе придёт. Ну или не зверь. Может, ты пожалеешь, что не остался беложопым васичу.

— Вон Хлебушек этот твой… это же прозвище? — нерешительно осведомился Уэйн.

— На самом деле, — страшным шёпотом возвестил Вийака, — его тайное имя — Громкий Барсук. Но я тебе этого не говорил!

К Уэйну, когда он отправился поститься без еды и воды на берег священного Озера Ножа в самой сердцевине Чёрных гор, явился медвежонок. Уэйн сам от этого обалдел, но так и стал Мато Гхи — Рыжим Медвежонком.

* * *

А ещё через две луны — Призрак научил их отмерять время по Солнцу и Луне — произошло вот что. Призрак как раз был с ними, когда это случилось.

Сперва им показалось, что небо над Чёрными горами раскололось, потому что его прочертила ослепительная широкая молния, а потом от удара грома покачнулась земля. Но раскололось не небо-Скан, раскололась чёрная гора над Озером Ножа.

И оттуда лавиной грянули бизоны.

Впереди всех бежал огромный, буро-чёрный, косматый бык со сверкающими рогами — Татанка, бизоний дух, вожак всех живущих и умерших бизонов. За ним — другие, не такие крупные быки, коровы и желтые телята. Они громко мычали, а от топота их копыт снова содрогнулась земля. Они грозной лавиной пронеслись вниз по ущелью, спускаясь на заросшую травой благодатную равнину.

— Пророчество сбылось, — еле слышно проговорил Призрак вздрагивающим голосом, когда последний телёнок весело пробежал мимо него, подпрыгивая на тонких ножках. — Они вернулись.

Вийака обернулся — старик плакал, слёзы текли из тёмных впадин его глазниц.

— Теперь я могу уйти к Бесконечному Огню, — серьёзно проговорил он, встретив взгляд Вийаки. — Я больше не нагийя.

— А нам, что же нам делать, дедушка? — вскрикнула Белка, в испуге уставившись на него. Он научил их всему, что знал сам, он помог им пережить первые, самые трудные дни в этом новом мире, и теперь он уходил?!

— Вам предстоит встречать всех, кто придёт сюда, — мягко ответил дух, опустив ладонь на её растрёпанную голову. — Всех, кого позовут Чёрные горы. Они придут. Я же вам уже говорил. Ждите.

Его силуэт будто истончился, заколыхался, медленно тая в предутреннем воздухе.

А из разлома в черной горе вдруг вылетели мустанги. Крапчатые, гнедые, вороные, караковые, буланые. Они летели, хвосты и гривы их развевались по ветру.

И надо всем этим сверкающим яростным миром подымалось Солнце-Ви.

Наступил рассвет нового дня.

Вийака Перо

Апи Хлебушек

Татоке Олениха

Хеткала Белка

Гхи-Рыжий

Призрак

3.

«Анпету Вакан — Священный День, день, когда все вернутся в мир индейского детства...»
(Из поучений шамана Матохаты)

— Мне не хватает книг, — мрачно заявил как-то утром Апи Хлебушек, вернувшись после умывания в ручье к костру и покосившись на друзей, зябко ёжившихся под накинутыми на плечи одеялами и оленьими шкурами.

Выделывать шкуры их научил исчезнувший к тому времени Призрак, отправившийся в Страну Вечной Охоты, к Бесконечному огню, где восседают все мёртвые воины лакота. Управляться же с ружьями и луками они умели, все пятеро: Вийака Перо, считавшийся у них вождём, Апи, Рыжий Уэйн Гхи и девчонки — Татоке и Белка. В Чёрных горах всегда водились олени, и вяленого мяса про запас в той пещере, где друзья обустроились, было уже достаточно для нормальной зимовки.

— А мне не хватает кофе, — тут же парировал Уэйн, скривившись в ехидной усмешке. Он был единственным бледнолицым (или, как говорила Татоке, беложопым) среди них. И ещё в школе безжалостно доставал своими подъёбками Апи, которого считал задротом-ботаником. — Нахрена тебе тут книжки, ты же окуляров своих лишился, — он повертел перед лицом сложенными в щепоть пальцами, изображая таким образом разбившиеся очки.

Вийака превентивно показал ему кулак — заткнись, мол, и Уэйн заткнулся, смешливо блеснув глазами. Несмотря на свою доёбистость, парнем он всё-таки был покладистым.

— А мне нужны мои родные, — звенящим голосом отрезала Татоке, глянув на Апи почти с ненавистью. — Мало ли что каждому из нас здесь нужно. Извини, Апи, — добавила она, немного помолчав, и остальные облегчённо выдохнули. Татоке же попыталась улыбнуться. — Предки выдали нам только Призрака и вон Шунку Скана, — она кивнула на сидевшего неподалеку большого чёрного пса, вильнувшего ей хвостом в ответ. — А ещё бизонов и мустангов. Кофе и книжек не выдали.

— Придётся писать самим. На коре, палочкой, — бодро провозгласил Апи, тоже вымученно улыбнувшись, и тогда все наконец коротко рассмеялись.

В их положении оставалось только это. Смеяться тому, что действительно смешно. А такого хватало. Апи, добровольно взяв на себя роль местного дурачка-недотёпы, то в ручей падал, отправившись наловить рыбы, то на незамеченный им муравейник усаживался перекусить. Но книги он действительно любил, читал раньше запоем и по вечерам у костра пересказывал друзьям самые-самые, иногда по нескольку раз.

В ту же ночь неожиданно разразилась сильная осенняя гроза из тех, что нередко бушуют в предгорьях, и ребята тщательно занавесили вход в пещеру всеми шкурами, какие у них были.

— Настоящая буря, ёлки-палки, — пробормотал Уэйн, подбрасывая в костёр ещё хвороста.

— Не шибко-то пали дрова, — предупредил его Вийака и вздохнул: — Надо было больше заготовить, хрен знает, когда мы теперь отсюда сможем выйти.

Уата, северный ветер, завывал снаружи, рвался в пещеру, бросая в завесу из шкур пригоршни ледяного дождя. И вдруг сквозь эти звуки послышался другой звук — страшно знакомый, но уже почти забытый с исчезновением цивилизации.

Это был гул мотора.

— Не понял… — дрожащим голосом пробормотал Вийака, расширенными глазами уставившись в ошеломлённые лица друзей.

А потом все они подхватились и ринулись наружу, не обращая внимания на хлеставшие по головам и плечам струи дождя.

Самолёт, крохотный самолёт, растопырив крылья, подобно орлу, кружил над предгорьями. Пилот, вероятно, пытался найти место для посадки… и не находил в нахлынувшей вместе с бурей тьме.

— Он разобьётся! — в ужасе закричала Белка, запрокинув голову. Дождь смешивался на её смуглом лице со слезами.

Мотор несколько раз чихнул, закашлялся и снова натужно взвыл. Чёрный силуэт начал быстро снижаться.

— Он сядет в ручей! — крикнул Вийака, тыча пальцем перед собою. — Надо спасать!

И они ринулись в темноту, задыхаясь от волнения. Шунка Скан мчался впереди, и каждый чётко различал его тень, летящую среди валунов.

Самолёт приземлился неудачно, завалившись на левый бок, на крыло, словно подбитая птица. Вийака проворно вскарабкался на это крыло, подал руку Уэйну, и оба они полезли в перекорёженную кабину, торопясь вытащить тех, кто был там — пока не взорвались топливные баки. Девчонки и Хлебушек нетерпеливо подпрыгивали внизу. Апи попытался было тоже полезть в кабину, но Вийака гаркнул на него:

— Стой, где стоишь! Вот, принимайте лучше!

И они с Уэйном потащили из кабины обмякшее тело в джинсовом комбезе. Черноволосая голова пилота бессильно моталась на тонкой шее, лицо было перемазано кровью, сочившейся из раны на голове.

— Храбрый пацан… — уважительно пробормотал Вийака.

— Это не пацан, а моя сестра, Джеми! А я — Колин! — прозвенел тонкий детский голос из глубины кабины, и оттуда вылез мальчишка, темнокожий, тощий, в шортах и лёгкой курточке.

Вийака только глянул на него и тоже без церемонии, как щенка за шкирботник, спустил вниз. А следом — здоровенный рюкзак, который мальчишка выволок наружу.

— Беги вон в те кусты! — скомандовал он. — А то щас взлетим… без крыльев!

Дважды повторять это не пришлось, все опрометью припустили подальше, неся почти бездыханную Джеми, как мальчишка её назвал. Апи и Белка помогли Колину, ухватив за лямки громадный, в его рост, рюкзак. Апи поразился, каким тот был тяжёлым. И угловатым, будто бы там лежали кирпичи.

— Книги! — внезапно догадался он. — О Вакан, это же книги… там, у тебя!

Колин глянул на него снизу вверх огромными круглыми глазами и гордо заявил:

— Моя сестра — библиотекарь, она собрала всё, что… что не исчезло, и мы полетели… искать людей. Вас то есть.

И в этот миг топливный бак самолётика всё-таки взорвался. Они прижались к мокрой земле, обхватив головы руками — казалось, огненное зарево залило полнеба. На какие-то мгновения стало светло как днём, и нестерпимый жар опалил лица.

— Твою ж… — пробормотал Вийака, наконец усаживаясь, и закашлялся. — Татоке, глянь, что там с этой Джеми, только аккуратно, вдруг позвоночник у неё… И кровь вон…

Он с беспокойством вгляделся в заострившееся лицо девчонки, осторожно отвёл с её выпуклого лба спутанные кудряшки.

— Позвоночник у меня есть, а как же, — прошептала вдруг та, не открывая глаз, хотя слипшиеся ресницы её дрогнули. — Пальцами шевелю, вот. И на руках, и на ногах.

Её чёрные сверкающие глаза распахнулись и требовательно уставились прямо в лицо ошеломлённому Вийаке, а узкая ладонь легла на вихры братишки, облегчённо уткнувшегося ей в плечо. В глазах этих плясали отблески пламени от догоравшего самолёта.

— Вы и правда тут живёте? В Чёрных горах? — она закашлялась и попыталась приподняться на локте. — Я видела вас всех… во сне.

Вийака потрясённо переглянулся с Апи и Уэйном, а Татоке резко сказала:

— Пойдёмте обратно. Её надо перевязать… и дождь льёт. Дома поговорим.

Вийака про себя с облегчением отметил это «дома» (всё-таки Олениха была самой эмоциональной в их компании) и снова подхватил Джеми на руки. Ему не хотелось её выпускать, как Хлебушку — рюкзак пацана с драгоценным содержимым.

— Вакан… о Вакан… — бессвязно и благоговейно бормотал тот снова и снова, пока Татоке сердито на него не цыкнула, а Уэйн не выпалил ехидно:

— Там, может, это… сто экземпляров библии. Или учебники алгебры.

— Это всё равно книги, чтоб ты понимал, — огрызнулся Апи.

— Книги беложопых, — не унимался Уэйн, и Апи, не выдержав, свирепо пнул его под тощую задницу. Тот, однако, ловко увернулся, не переставая хохотать.

Джеми тоже тихо рассмеялась, подняв голову с плеча Вийаки, оступавшегося в грязи. И вполголоса пояснила, оглядываясь на Апи:

— Библии нет, но учебники есть. И другие истрепанные книги, я принесла их домой заклеить… и они остались, когда всё исчезло, остались в рюкзаке.

Она прерывисто вздохнула. Её глаза, совсем близко от глаз Вийаки, вдруг переполнились слезами.

— Люди исчезли, а старые рваные книги остались… — голос её сорвался, она беззвучно заплакала.

Вийака захотел было погладить её по щеке или поцеловать, но удержался.

— Ты сказала, что видела нас во сне, — отрывисто проговорил он. — Как это?

Джеми несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и наконец объяснила:

— Мы из Маунтин-Кросс. Папа — он опылял поля на заказ. Я потому умею водить самолёт. Он меня учил, сказал, вдруг пригодится. Мама… давно умерла. Мы проснулись утром — а никого нет, — голос её снова задрожал. — И ничего. Ни нашего дома, ничего. Только этот рюкзак. И самолёт. Зачем так? Зачем?!

— У нас тоже все исчезли, — глухо отозвался Вийака. — Рассказывай.

— Я… сразу поняла, что надо облететь окрестности, вдруг кто-то всё-таки уцелел, — взахлёб, всё быстрее продолжала она. — Но никого, никого нигде не было, а топливо — на исходе. И есть совсем нечего. Мы с Колином охотились на сусликов, их можно убить палкой. Воду брали в ручье. Неважно… Мне показалось, что я заметила дым… вот здесь, — она мотнула головой. — В Чёрных горах. А потом мне приснился сон, как будто я сижу у костра, я, Колин и какие-то незнакомые парни и девчонки. Это были вы, — убеждённо повторила она, переводя взгляд на шедших рядом Апи и Татоке. — И ещё собака. Странная, с рёбрами наружу. Но я её не боялась.

Шунка Скан гавкнул откуда-то, словно подтверждая её слова, и Джеми выдавила дрожащий смешок.

— Я подумала: а вдруг? Вдруг вы действительно где-то здесь? Я забрала книги, больше всё равно нечего было, и мы полетели. Только вот буря началась, я еле выровняла самолёт, и мы сели в ручей, — закончила она.

— Вакан Танка привёл тебя, Великий и Таинственный, — убеждённо изрёк Апи.

— Аминь, — не удержался ехидина Уэйн, косясь на то, как доверчиво тонкие руки Джеми обвивают шею Вийаки. Он бы тоже хотел нести эту девчонку, такую храбрую и красивую. И не только нести. Впрочем, решил он, ещё выдастся случай поболтать с ней не при всех. Может, он понравится ей. Может…

Вийака спокойно произнёс, останавливаясь перед пещерой:

— Теперь здесь будет ваш дом. Паха Сапа, наши горы. Они для всех. Я сказал, хейапи.

— Хейапи, — вразнобой отозвались остальные, и Джеми тоже озадаченно повторила:

— Хейапи. А что это означает?

— Да будет так, — ответил Вийака.

@темы: фики, американские тексты, ФБ-23, индейцы

Название: Он твой
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1555 слов
Пейринг/Персонажи: Ярк/Тарувиэль и другие
Категория: гет
Жанр: фэнтези, романтика, флафф, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Тарувиэль, когда-то командовавшая взводом эльфийских разведчиков, а сейчас — экипажем дерзкого проворного судна контрабандистов, снова встречает Ярка.
Примечания: сиквел к командному высокорейтинговому мини прошлого года «Он мой!»; разрешение автора на продолжение получено; прямые цитаты из предыдущего текста выделены курсивом
Предупреждение: AU, упоминание насилия и крови, немного розовых соплей в сахаре)
Ссылка: тут

Тарувиэль, когда-то командовавшая взводом эльфийских разведчиков, а сейчас — экипажем дерзкого проворного судна контрабандистов, стояла на рынке близ порта Ашаффе и придирчиво выбирала фрукты, откинув с золотоволосой головы капюшон тёмного плаща. Пожалуй, рыжие, как солнце, с плотной шкуркой цитрины были ничего себе, решила она. И вон те румяные круглоки — тоже.

Повернувшись к подобострастно улыбавшемуся торговцу, она холодно осведомилась на Всеобщем:

— Найдётся у тебя две пары мер этих цитринов и мера круглоков?

После паузы торговец часто, хоть и ошеломлённо закивал. Был он человеком, явным выходцем откуда-то из Фаррии — меднокожим, плотного сложения, с заплетёнными в две косы седеющими волосами.

— Только если попытаешься гнильё подсунуть, я тебе его в задницу затолкаю, — хладнокровно пообещала эльфийка, отсчитывая дукаты из поясного кошеля. — А попробуешь меня обвесить — тогда повешу.

Торговец смиренно забормотал: «Что вы, что вы, госпожа, как можно», кланяясь и попутно раздавая подзатыльники мальчишкам-подручным, чтобы те побыстрее раскидывали названные фрукты по плетёным корзинам.

— А тебе по-прежнему нравится всех пугать, — весело произнёс над её плечом до ужаса знакомый голос, и она стремительно повернулась, машинально коснувшись ножа на поясе, хотя не пускала его в ход уже Эру знает сколько времени.

Ярк, сын Шарса, стоял перед нею, лыбясь во весь рот. За пять с лишним лет, прошедших со дня их последней встречи, он заматерел, словно сам Эру стремился вылепить из него настоящий образчик грозной мощи. Но двигался он по-прежнему легко для такого боекомплекта литых бронзовых мускулов, словно танцор, уклоняясь от бегающих с корзинами прислужников торговца. Он был одет в простые замшевые штаны и грубую синюю рубаху. Голова, как и у неё, была непокрыта, но буйная копна чёрных кудрей собрана в небрежный хвост. Рожа смуглая почти дочерна и самая что ни на есть разбойничья. Орк. Проклятый орк, отродье Тьмы.

Тарувиэль в смятении прикусила губу, отчаянно надеясь, что щёки её не покраснели, хотя сердце забилось неровно и часто. О Эру, что тут делает этот дикарь? Ей успешно удавалось избегать с ним встреч все эти годы! Она уже поверила, что так будет и впредь.

Но Эру судил иначе.

— Ты небось гадаешь, что я тут делаю, — заявил проницательный дикарь. В этом он тоже ничуть не изменился. — Провизию закупаю, как и ты, хозяйка «Мятежного».

Так назывался её корабль. Выходит, он знал! Он не случайно тут оказался! Что ещё он знает о ней?

— Я спросил вон у тех ребят, — он небрежно указал пальцем куда-то себе за спину, где располагались овощные ряды. — И они сказали мне, кто ты теперь.

— А ты что, нанялся к кому-нибудь поваром и покупаешь здесь картошку? — с ехидным смешком осведомилась она, радуясь, что голос её звучит почти равнодушно. Почти.

Он пожирал её глазами, не стесняясь, и вроде как даже не услышал вопроса. Пришлось ткнуть его локтем в твёрдый бок.

— Ох! Прости, ты что-то сказала? — он сощурил тёмные яркие глаза. — Я залюбовался.

Засранец.

— Я спросила, — проворчала Тарувиэль, — не кок ли ты у кого-то на камбузе.

Он тихо рассмеялся:

— Нет, звёздочка моя. А ты ищешь повара?

— Никого я не ищу, — сердито отрезала она. — И, если бы даже искала, тебя бы не взяла. И… какая я тебе звёздочка?

— Ясная, — тотчас вымолвил он, продолжая ласкать её взглядом. — Прекрасная. Я скучал. Я тебя искал.

Она сделала всё, чтобы Ярк, сын Шарса, никогда её не нашёл.

…После того как она впервые увидела его по визору в новостях, где он пообещал сломать ей шею при встрече, заявив, что она, мол, змея, а не женщина… После того, как она приказала своим разведчикам притащить его в расположение их взвода… После того, как она изрезала острием своего клинка всё его сильное смуглое тело, играя с ним, безоружным, будто кошка с мышью…

Но мышью он не был.


От очередного её удара он увернулся со словами:

— Что ж, попляшем! — И вдруг загорланил, быстро оглядевшись: — Не смотрите на меня, глазья поломаете! Я не с вашего села, вы меня не знаете!

«Гадёныш», — подумала она почти восхищённо, но ярость вскипела в ней с новой силой. Он смеялся над ней. Да как он посмел!

Через полчаса такой пляски тело орчонка было сплошь расчерчено струйками крови и пота, но дыхание всё ещё оставалось ровным, а реакция — молниеносной. Он отклонялся примерно от каждого третьего её выпада. Зрители вокруг — её бойцы — свистели и рукоплескали им обоим.

Отскочив от пленника, Тарувиэль опустила руку с клинком. Это была отличная тренировка, она не возражала бы оставить орчонка здесь, в лагере, чтобы притравливать на него новичков, как охотники притравливают гончих на пойманного в лесу медведя.

— Что, устал? — почти ласково спросила она, и он повёл окровавленными плечами:

— Есть немного.

— Ты шустрый, — снисходительно похвалила она, выравнивая собственное дыхание. — Я ещё не встречала таких. Твой отец, случайно, не эльф, ненароком обрюхативший твою мамашу-орчиху?

Он сморщил нос:

— Он был кузнецом, мой отец, его звали Шарс. Вы не способны никого обрюхатить, ваше семя не прорастает. Взгляни на себя, эльфийка, ты пустоцвет. Твоё лоно иссохло, как пустыня.

Вскрикнув высоким голосом, она вновь ринулась на него, как кобра, уже в своём смертоносном полёте осознавая, что совершает роковую ошибку. Его израненное тело тоже взметнулось в воздух, обрывая её пируэт, но он был гораздо тяжелее неё, и у Тарувиэль перехватило дух, будто от удара о скалу.

Они оба грохнулись оземь, и её на миг словно парализовало, тело подвело её, клинок звякнул о камень, вывалившись из разжавшихся пальцев. А его железные пальцы сомкнулись у неё на горле, и Тарувиэль увидела прямо перед собой его глаза — темнее бури, но с золотыми искрами на дне.

«Змея… Только того и заслуживает, чтобы хребет её поганый переломить, вот и всё...» — отрешённо вспомнила она, глядя в эти глаза.


Но он не убил её тогда. Ярк, сын Шарса, пощадил её, зато её разведчики постарались прикончить его. Собственный хриплый вопль: «Не смейте, он мой!» — до сих пор стоял у неё в ушах.

Тарувиэль тряхнула головой и мрачно, с вызовом посмотрела на орка. Тот стоял и глазел на неё с прежней беспечной и мечтательной улыбкой.

— Ты отрастила волосы, — мягко сказал он и даже вскинул руку, чтобы коснуться золотистых локонов. Но не посмел.

— Ты тоже, — отомстила она, уничтожающе глядя на его гриву. Он и тогда был косматым, как настоящий дикарь, но сейчас, похоже, перестал стричься вообще. Однако смуглая физиономия была не совсем уж заросшей, и на том спасибо.

«Я чистый», — вспомнила она, как он отнекивался, когда она называла его грязным дикарём.

А всё, что случилось между ними тогда, в пустыне… после того, как она исцелила его своей магией и перенесла подальше от лагеря эльфийских войск… всё это она вообще старалась не вспоминать. Но вспоминала, конечно же.

Особенно одинокими бессонными ночами.


— Чего ты разлёгся, орк?

— Я умер, — пожаловался тот, не открывая глаз. — И меня зовут Ярк. Ярк, сын Шарса.

— Мне нет дела до того, как там тебя зовут, — гневно фыркнула Тарувиэль, хватая его за руку и с силой притягивая его ладонь к низу своего живота. — Твоя очередь.


Она вздрогнула, глядя в его тёмные яркие глаза. Он не выходил у неё из головы. Все эти годы. Стервец.

— С-стервец, — прошипела она вслух и осеклась.

Позади раздался ликующий крик:

— Мама! Мам! Вот ты где! Я тебя нашёл!

Две маленькие растопыренные пятерни ухватили её за полу плаща. Тёмные, круглые, будто спелые черешни, глаза заглянули в лицо. Она машинально опустила ладонь на растрёпанные чёрные вихры сына и беспомощно укорила:

— Я же тебе велела не сходить одному на берег.

— Я не один, — торжествующе заявил мальчишка. — Во-он старый Рон ковыляет. Я его обогнал!

В сторону окаменевшего Ярка Тарувиэль старалась не смотреть, но всё равно краем глаза видела его вытянувшееся лицо. Всё это было бы даже забавно, если бы… если бы не…

Она наконец повернулась и со свирепым вызовом уставилась прямо на орка:

— Да, ему пять лет. Да, он твой.

Её лоно не иссохло, и она понесла в ту ночь, в ту единственную ночь, что так редко случалось с эльфийками.

— Могла бы и не говорить, я не слепой, — пробормотал Ярк, присаживаясь на корточки перед мальчишкой, который разинул рот, как галчонок.

— Этот здоровенный бугай — твой отец, малыш, — устало процедила Тарувиэль, махнув рукой.

Из-за которого она ушла из армии, а потом уехала из Илювиена, купила судно и стала капитаном.

— Ты… кто? — выпалил её сын, стискивая у груди кулачки.

— Я капитан брига «Смельчак», — хрипло произнёс тот, осторожно протягивая руку и беря мальчишку за худенькое плечо.

Её сын не был точной его копией. Кровь эльфов сделала его черты тонкими, карие глаза — немного раскосыми. Но он был орчонком, без сомнения, смуглым, крепким и задиристым орчонком… из-за этого ей и пришлось бежать из Илювиена.

— Меня зовут Ярк, сын Шарса, — дрогнувшим голосом закончил орк.

— А меня — Шарс, сын Ярка, — прошептал мальчишка и восторженно взвизгнул, вмиг оказавшись на его широком плече, подхваченный сильной рукой.

— Я не могла дать ему эльфийское имя, — буркнула Тарувиэль, — а из всех ваших дикарских имён знала только твоё… и имя твоего отца… Эй! Поставь меня на место, с-стервец!

Ярк, сын Шарса, крепко поцеловал её в губы и тут же отпустил.

Их сын восседал у него на плечах, вцепившись обеими руками в спутанную гриву его волос. На них глазел, кажется, весь базар, весь этот мир.

— Мама, мама, вон наш корабль, я его вижу, я вижу! — радостно закричал Шарс. — Это «Мятежный»!

— «Мятежный» и «Смельчак», — нараспев проговорил орк, озорно уставившись на неё. — «Мятежный смельчак». Хорошо звучит.

— Пош-шёл ты! — безнадёжно простонала Тарувиэль, а он только рассмеялся прежним беспечным смехом и сообщил:

— Я не настаиваю. Но мы могли бы много чего сделать вместе, разве нет? Много чего, звёздочка моя. Особенно по ночам.

Он ловко увернулся от её пинка, не переставая смеяться. Их сын тоже вовсю хохотал, ничего не понимая, но вне себя от счастья.

— Я исключительно про контрабанду, — прошептал Ярк, сын Шарса, наклоняясь к вспыхнувшему уху Тарувиэль. — А ты что подумала?

Название: Моя колючка
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1013 слов
Пейринг/Персонажи: Ярк/Тарувиэль, Шарс и другие
Категория: гет
Жанр: AU, фэнтези, романтика, флафф, юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Тарувиэль и Ярк, эльфийка и орк, вместе занимаются контрабандой... и не только.
Примечания: сиквел к командному мини прошлого года «Он мой!» и мини этого года «Он твой»; разрешение автора на продолжение получено
Предупреждение: герои, участвующие в сценах сексуального характера, достигли возраста согласия и совершеннолетия
Ссылка: тут

Маленький Шарс, сын Ярка и Тарувиэль, орка и эльфийки, преспокойно спал, с головой завернувшись в тёплое колючее одеяло. Рон, старый пират с протезом от колена вместо правой ноги, приставленный Тарувиэль в няньки к сыну, столь же крепко спал на полу каюты.

Тарувиэль осторожно прикрыла за собой так и не скрипнувшую дверь и кивнула Ярку, молча возвышавшемуся поодаль, будто сторожевая башня. Тот кивнул в ответ и, повернувшись, махнул рукой своим людям на борту «Смельчака». Это был его корабль, лёгкий и вёрткий, истинный корабль контрабандистов, предназначенный для дерзких рейдов с краденым либо перекупленным товаром в такие места, куда добрые люди, эльфы и орки старались не заглядывать.

Таков же был и корабль самой Тарувиэль под названием «Мятежный», где оба они сейчас находились.

Фелука «Смельчак» тем временем стремительной тенью проскользнула к «Мятежному», и Тарувиэль первой направилась к планширу. Луна заливала всё вокруг серебряным светом, и Ярку казалось, что гибкая точёная фигура эльфийки плывёт по воздуху, словно призрак.

Очень грозный и опасный призрак, надо сказать. Тем не менее Ярк не мог не спросить, догнав её двумя широкими шагами:

— Может, останешься тут, звездочка моя? Ох! Моя колючка, — он потёр ушибленный бок и весело пожаловался: — Если бы не броня, проткнула бы до хребта.

Его улыбка сверкнула в полутьме, и Тарувиэль невольно усмехнулась в ответ:

— Не ври.

И кошкой соскользнула вниз на фелуку, ухватившись за свисавший с планшира швартов.

Люди Ярка почтительно пододвинулись, и он сам обрушился сверху — вот уж точно, — едва не проломив сапогами дно злосчастного судёнышка. Тарувиэль снова скупо усмехнулась и сжала губы, поймав его озорной взгляд. Незачем было его поважать.

У их сына был такой же взгляд — озорной, весёлый, беззаботный.

Усилием воли Тарувиэль выбросила эти неуместные мысли из головы — фелука приближалась к скрытой в скалах бухточке каменистого острова, месту назначенной встречи контрабандистов.

А ещё через четверть часа она отчаянно торговалась, уперев руки в бока и время от времени оглядываясь на Ярка, который безмятежно скалил белые зубы. Он, казалось, наслаждался её спором со старым выжигой Паруйром, подогнавшим для них целый бочонок отборного жемчуга с Явайских островов, две бочки редких деликатесных копчёных рыбин с Борбиса и мешок не менее редких ярко-алых кораллов с Пектрианы.

Так, мелочёвка.

Но, наторговавшись до хрипоты, Тарувиэль всё равно была рада тому, что ради этой мелочёвки им не пришлось рисковать своими жизнями.

Она теперь стала осторожной. Она давно стала осторожной — ради своего сынишки. А теперь ещё и ради Ярка. Этого громилы с бронзовыми мускулами, нахальной ухмылкой и тёмными, как буря, раскосыми глазами. Громилы с буйной копной чёрных кудрей, куда так приятно было запустить пальцы.

Было бы.

Тарувиэль, конечно же, вовсе не собиралась этого делать.

Ещё чего!

Громила неслышно, одним бесшумным движением догнал её, пока его матросы волокли купленный груз к фелуке, а старик Паруйр со своими тремя головорезами неспешно удалялся в сторону покачивавшейся на волнах шлюпки. И заявил:

— Давай останемся, а?

И просяще тронул её за руку шершавыми тёплыми пальцами. Тронул — и тут же отпустил.

А Тарувиэль, вместо того чтобы пнуть его в коленку — или хотя бы попытаться пнуть, — выпалила, как дура:

— И как мы потом вернёмся на «Мятежный!?

Она сердито вспыхнула, заметив, что он прикусил нижнюю губу, видимо чтобы не рассмеяться. Он всё понял. Он понял, что она тоже только и думала о том, как бы им остаться наедине, без внимательных взглядом, которые исподтишка бросали на своих капитанов обе команды — и «Мятежного», и «Смельчака».

«Мятежный смельчак — хорошо звучит», — сказал ей мечтательно Ярк при новой встрече.

Зараза! Вот же зараза.

— Я тебя на спине довезу, как дельфин, — горячо уверил он её. — Я отлично плаваю.

И уже безбоязненно взял её за запястье крепкой рукой. И повёл к темнеющим неподалеку скалам.

О Эру Всемогущий…

Тарувиэль прикрыла глаза. Она не хотела знать, что подумает его команда. Что подумает её команда, когда они не вернутся вместе со всеми, оставшись на этом треклятом острове.

Трижды благословенном острове.

Эру, Эру Всемогущий, как же она хотела этого дурня, этого здоровенного остолопа, которого едва не убила шесть лет назад! Который едва не убил её… а сейчас тянул за собою, и песок, перемешанный с ракушками, хрустел под его тяжёлыми шагами.

Его тело тоже было тяжёлым, как она помнила, каменно-тяжёлым, будто скала, но он был нежен с нею, стараясь не придавить к земле своим весом. Он опирался на локти, он…

Будь он проклят!

Её скулы снова запылали под его искоса брошенным взглядом, и она глубоко вздохнула, пытаясь совладать с собой.

Пещера, куда он привёл её, была, как ни странно, сухой и чистой, внутри на песке лежали дрова для кострища, и Тарувиэль тут же язвительно поинтересовалась, облизнув пересохшие губы:

— И часто ты водишь сюда женщин? Это же ты приготовил?

— Тут убежище контрабандистов, моя звёздочка, — преспокойно пожал Ярк могучими плечами, сбрасывая наземь свой плащ и усаживаясь на него.

Тёмные глаза глядели на неё снизу вверх — пылко и с таким благоговением, что Тарувиэль проглотила ехидный вопрос о том, почему он не раздевается и не разувается. Она просто дёрнула завязки своего камзола и принялась лихорадочно расстёгивать пуговицы. Собственные её штаны и сапоги наконец полетели в сторону, а Ярк всё смотрел и смотрел на неё, часто и тяжело дыша.

Он ждал. Он просто ждал, когда она упадёт на него сверху, лёгкая, будто птица. И подхватил он её, как птицу, влетевшую к нему в ладони, — бережно, боясь спугнуть.

Соитие их не было таким бешеным и неукротимым, как то, в пустыне, когда они зачали Шарса. Сейчас волны медленно бились о камни внизу, у подножия скал, Тарувиэль слышала их мерный шум и в такт этому шуму волной поднималась и опускалась на крепком теле Ярка, откидывая голову назад, жмурясь до боли и вскрикивая хрипло, пронзительно, будто чайка. А он всё смотрел и смотрел на неё — даже сквозь плотно сомкнутые веки она чувствовала этот неотступный мягкий взгляд.

* * *

Им не пришлось пускаться к «Мятежному» вплавь. У Ярка, оказывается, была припрятана здесь ещё и лодчонка — крохотная скорлупка, в которой они едва уместились. Тарувиэль молчала, всё ещё кутаясь в его плащ. Нутро у неё сладко и остро пульсировало, словно там уже билась, зарождаясь, новая жизнь.

Ярк, положив ей на затылок большую ладонь, привлёк к себе, легонько поцеловав в уголок припухших губ:

— Чует моё сердце, мы везём отсюда сестрёнку для Шарса. М?

И засмеялся, потянувшись всем телом, когда получил ожидаемый и свирепый тычок в бок.

Название: Сестра
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 492 слова
Пейринг/Персонажи: Снегогор, Ширтаки, Лютиар
Категория: гет
Жанр: AU, драма, юмор, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Ширтаки торговала собственной свежей выпечкой, задорно подбоченясь и отпуская шутки да прибаутки, а этот, как его там, Лютиар, тьфу на него, подошёл купить у неё маковый крендель. Крендель купил, сердце украл и разбил, да вдобавок ещё и обрюхатил...»
Примечания: написано по заявке с Инсайда
В тексте использованы японские стихи-пятистишия
Ссылка: тут

Ширтаки смотрела на Снегогора в упор и с вызовом. Хотя в её черешневых, чуть раскосых глазах мерцали слёзы, голос её не дрожал, когда она негромко, но твёрдо проговорила:

— Я любила его. И не смей требовать, чтобы я избавилась от его ребёнка.

Снегагор в замешательстве кашлянул. В сердце его не было гнева. Лишь горечь и сожаление: почему, ну почему его красавица-сестра не выбрала парня по душе и телу из их собственного племени?! Эру всемогущий, да даже человеческий мужик был предпочтительнее любого сраного худосочного эльфа! И где она его только ртыскала?!

Впрочем, Снегогор знал, где. На ярмарочной площади, где Ширтаки торговала собственной свежей выпечкой, задорно подбоченясь и отпуская шутки да прибаутки, а этот, как его там, Лютиар, тьфу на него, подошёл купить у неё маковый крендель.

Крендель купил, сердце украл и разбил, да вдобавок ещё и обрюхатил.

А толковали, будто эльфы не способны уже детей зачинать. Вот вам и неспособны.

— Чушь не пори, — наконец проворчал Снегогор. — Пацан кому помешает? Родишь — пусть растёт. Он нашей крови.

— Почему пацан? Может, дочка, — тут же ощетинилась Ширтаки.

— Ну или дочка, — со вдохом согласился Снегогор.

Прознав про случившееся, он попытался принять меры. А именно — найти засранца Лютиара. Эру свидетель, он не собирался ломать ему кости или отрывать слишком прыткий корень. Врезал бы пару раз по красивой морде и заставил жениться на Ширтаки. Но куда там! Лютиара в родном селении и следа не осталось — мигом завеялся через горы с торговым караваном. Выяснив это, Снегогор лишь свирепо сплюнул, пожелал поганцу прямо сейчас жидко обосраться, где бы он ни находился, и вернулся домой.

Теперь оставалось только успокоить сестру.

Вновь взглянув в её замкнутое лицо, Снегогор тихо спросил:

— Чем он прельстил тебя, Лютиар этот? Чем он лучше наших ребят оказался? Ведь к тебе кто только не сватался.

Он подумал было, что Ширтаки не ответит: её скулы вспыхнули румянцем, и она на миг опустила ресницы. Но пересилила себя и так же тихо проговорила:

— Он стихи мне читал, понимаешь?

— Сти… хи? — растерялся Снегогор.

Ширтаки кивнула. В глазах её снова заблестели слёзы, когда она нараспев продекламировала:

— Ах, на кровле дома моего
Зацвела «не забывай»-трава.
Всё смотрю:
А где трава «забудь-любовь»?
Жаль, что не выросла она…

Снегогор кашлянул и крепко потёр ладонью затылок. Трава, значит.

А Ширтаки, уже не обращая на него внимания, взахлёб продолжала:

— Когда в цветения час
Не расцветают сливы,
А лишь в бутонах прячут лепестки,
Быть может, так любовь они скрывают.
А может, снег они с тревогой ждут.

— А…э-э… — промямлил Снегогор, а Ширтаки продолжала. Слёзы уже не только звенели в её голосе, но и катились по смуглым щекам.

— Ведь ещё вчера я ночью с милой был,
А мне кажется, что этот миг далёк,
Словно журавли,
Что в небесах летят,
Прикасаясь к белым облакам…

Она осеклась и наконец зарыдала, уткнувшись лбом в грудь Снегогору, а тот неловко ворошил ладонью её тёмные короткие кудри, терпеливо дожидаясь, когда девушка выплачется.

Поверх её растрёпанной макушки он посмотрел в закатную степь и подумал, что надо самому выучить эти клятые стихи.

Раз они так убойно на девок действуют.

Пригодятся.

Название: Выкуп
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 905 слов
Пейринг/Персонажи: Старшой, другие орки, эльф
Категория: джен
Жанр: военная драма, экшн, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Разведчики-орки взяли в плен знатного эльфа. И Эру знает, что могло случиться, если бы не старший сержант...
Предупреждение: POV, сленг, обсценная лексика, насилие
Ссылка: тут

Было это в те времена, когда мы со светлявыми, с эльфами то есть, больше рубились, нежели замирялись. Всё время рубиться-то невозможно, устаёшь. Потому и перемирия объявляли. Но, как это обычно бывает, когда перемирие какой-нибудь стороной нарушалось, то рубилово ещё злее становилось.

И вот вышло раз так, что наши парни-разведчики сцапали и притащили к нам в лагерь одного светлявого.

Когда я на гвалт из своей палатки выглянул, то решил сперва, что это девка. У эльфов у всех патлы длинные, светлые, а этот ещё и хрупкий, тонкий был, что твоя струна. Но, поскольку наши хохмачи, пока тащили, успели с него почти что всю одежонку содрать, я пригляделся и понял, что нет, не девка. Парень.

К чести его, пощады он не просил, гордо глазищами синими сверкал, хоть и понимал, конечно, что участь его ждёт лютее лютой. Да и то, сами светлявые тоже особым милосердием по отношению к нам не страдали.

Поглядел я на всё это минуты две и понял, что, ежели не вмешаюсь, тут точно до непотребства дойдёт. Как по мне, так и хрен с ним, ребятам после боя тоже развлечься как-то надобно, но тут имелись два момента.

Первый: когда вся эта бодяга всплывёт — а она непременно всплывёт, потому как дерьмо не тонет, — всевозможные кривозащитники разорутся, как стая грёбаных ворон, за что командование нам всем по башкам настучит.

И второе. Жалко мне стало парня. Не знаю, как ещё объяснить, просто жалко, и всё. Знаю, знаю, что светлявые того не заслуживают, но всё-таки. Не звери же мы.

Но как всё это орде распалённых парней изложить? Того и гляди меня самого распнут, хоть я их сержант и всё такое.

Поэтому я подошёл поближе к их куче мале и заорал, надрывая глотку, иначе их гвалта не перекричать было:

— Вы чего это, бойцы?! Оскоромиться решили? Когда Всевидящее Око смотрит на ту срамотню, что вы тут сотворить собираетесь?

Тут они малость попритихли и лапы свои загребущие поопускали. Разведчик один, Хрох, с вызовом мне говорит:

— А пускай Око отвернётся!

Все ржанули, конечно, а я с такой напускной укоризной и печалью головой покачал, что самому аж скулы свело. И говорю:

— Хрох, ты, как и я, и любой из нас, в любую минуту можешь в высоких Чертогах очутиться по воле Ока, что ты там тогда скажешь?

Ещё я задвинул им что-то про скрепы духовные, сейчас повторить не берусь, но опять же аж самого пробрало.

— Старшой, ты, гад, чего так заясняешь, что у меня упал? — с тоской проворчал Хрох и стал из толпы выбираться. — Ну чистый херов проповедник.

Тут я решил их дожать и спросил то, с чего начать следовало:

— Эльф этот ваш не из знатных ли будет? Вы его где выловили? Кто он такой?

— А чего? — бурчит ещё один разведчик, Прун.

Здесь я ему уже, как у меня водилось, хорошую оплеуху отвесил и говорю:

— Того, дурья твоя башка, что за него выкуп немалый взять можно, если он знатный, смекаешь?

Они все загудели, а я повернулся к этому самому эльфу, который уже даже с земли поднялся и гордо выпрямился — даром что почти голый стоял, — и спрашиваю на Всеобщем:

— Колись, светлявая твоя душа, из какого ты рода?

А сам в зенки его синие так пронзительно смотрю, чтобы он понял, что запираться не следует, а следует даже приврать.

Парень, по счастью, оказался сообразительный, выдрючиваться не стал, зная, что его судьба на волоске висит. Покривился и процедил:

— Ну, из Аларсианов я, и что?

Тут я и ему легонько, в четверть силы влепил, как незадолго до этого влепил за такую же дерзость Пруну, и сурово отвечаю:

— Ценный ты для нас подарочек, вот что.

Накинул я на него свой плащ, отвёл в свою палатку и на цепь посадил. А сам вышел наружу и спать улёгся у входа, чтобы ребята не подумали лишнего, они и так уже вокруг ходили да зубы мыли: мол, наш святоша для себя ангелочка подцепил, ха-ха да хо-хо. Я терпел, никому рыла не чистил, ждал рассвета, чтобы, значит, нарочного к светлявым с письмом о выкупе послать.

Только раз я в палатку заглянул, ибо продрог как цуцик, без плаща-то. Взял какую-то дерюгу в углу, спросил светлявого:

— Пить хочешь?

Но он ничего не ответил, опять глазами зло сверкнул. Ну точно, из знатного роду, решил я и принёс ему свою баклажку с водой. Так что вы думаете? Он, прежде чем попить, для виду до-олго так у баклажки горлышко краем плаща обтирал. Моего плаща, между прочим. И всё зыркал на меня сквозь свои растрёпанные патлы, стервец.

Плюнул я и ушёл. И больше не заходил. Только маркитантку Зару к нему прислал с ячменными лепёшками. Перед нею он если и выдрючивался, то она мне про то ничего не сказала. Вздохнула только, выходя, а я её по щеке потрепал, как бы извиняясь: ребятки-то наши в ту ночь совсем её заездили.

Только рассвет наступил, сами эльфы уже были тут как тут с белым флагом, даже нарочного посылать не пришлось. Проследили, видать, куда их Аларсиан девался. Вывел я его им за цепь на ноге, в моём плаще, как был, показал им, что цело ихнее сокровище и относительно невредимо, за исключением десятка синяков и шишек. А сокровище всё на меня глазюками зыркало исподтишка. Сделал я вид, что этого не замечаю.

Отдали они нам полноценный мешок золотых монет, забрали своего Аларсиана и убрались. Монеты мы по чесноку между всеми разделили. Тут и командование подоспело с расспросами, но мы так же по чесноку растаращились, ничего, мол, не знаем.

Хрох мне потом говорит с ехидцей эдакой:

— Старшой, а ведь Всевидящее Око всё видело.

Но я притворился, что его не слышу.

А свою долю от выкупа я Заре отдал. У неё дитё, от нашего разведчика убитого прижитое, ей нужнее.

Название: Возвращение Короля-чародея
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: трилогия П. Джексона «Властелин колец»
Размер: драббл, 378 слов
Пейринг/Персонажи: мастер Гроз, Ых, Чух, Оп, Король-чародей
Категория: джен
Жанр: AU, юмор, повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Иногда назгулы возвращаются...
Примечание: сиквел к командному драбблу 2022 года «Штаны застёгнутыми держать!»
Написано по заявке на Инсайде
Предупреждение: сленг, обсценная лексика
Ссылка: тут

— Местная администрация бабло распилила, им и являйся, а мы чо, мы ничо, нас это… наняли, мы простые работяги, ясно?

Мастер Гроз подивился тому, что голос его не дрожит, когда он смотрит на чудовищную рогатую башку Короля-чародея. И даже ему хамит.

А что ещё оставалось? Он же был тут старшим. Это вон подмастерьям Ыху, Чуху и Опу пристало обделываться за грудой кирпичей, откуда торчали только их макушки. Ему, урук-хаю, не пристало.

Их бригаду подрядили для реставрации древней гробницы Короля-чародея, а они сдуру не отказались.

«Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро», — вспомнилась Грозу строчка из не раз петой под гитару в отрочестве песни.

Материалы для реставрации были, мягко говоря, совсем не теми, что заявлялись в смете. Как минимум в полтора раза дешевле. Бетон хуёвой, инструменты хуёвые, даже песок — и тот хуёвый. Гроз так и объяснил.

— И что, спрашивается, нам делать? — задал он риторический вопрос, понимая, что правда на его стороне.

И вообще Король-чародей был призраком. Тыщу лет как мёртвым.

И ещё его одолела баба.

Вспомнив про это, Гроз даже приободрился, но снова посмотрел в лицо призраку — вернее, в то место, где должно было быть лицо, — и устыдился. Призрак пребывал в явной растерянности. Конечно, он же не знал, что такое «администрация» и какие там козлы-жадобы восседают.

— Короче, ты это… звиняй, что потревожили, — изрёк Гроз наконец.

Макушки его подчинённых тем временем потихоньку превратились в полноценные головы, высунувшиеся из-за кирпичей, а рожи оказались уже не такими перекошенными, а, напротив, полными любопытства.

— Делаем, что можем, в таких-то условиях, — Гроз развёл руками, в одной из которых был всё ещё зажат шпатель. Он как раз заравнивал швы, когда из руин гробницы возник этот… кхм… Король-чародей, короче.

Здоровенный, в полнеба, как им сначала показалось, чёрный, извергающий клубы дыма. Страхолюдина, в общем, куда страшнее, чем в блокбастере Джексон снял.

Но ничего, как оказалось, вполне внятный.

— Тебе туда надо, — Гроз ткнул шпателем в сторону новенького особняка главы администрации. Туда и ушли, как он полагал, все стройматериалы, выделенные на реставрацию гробницы. — Только завывай погромче, чтобы наверняка.

Король-призрак величаво кивнул и улетучился в указанную сторону струёй чёрного дыма.

Оп, Ых и Чух вылезли из кирпичей и уставились на мастера благоговейно, едва ладони, как для молитвы, не сложив.

— Чего стоим, кого ждём? — Гроз нахмурил брови, слегка, впрочем, польщённый. — Работа сама себя не сделает. Глядишь, матерьялов получше подвезут.

@темы: фики, ФБ-23, фантастика

@темы: фото, кошачье

Небольшое предисловие: больше всего я наваяла по «Трём мушкетёрам» (включая миди про мышонка для команды Грызунов), потому что в своё время вслух прочла своей младшей сестре эту книгу четыре раза и знаю её практически наизусть)))

Название: Анна и Констанция
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетера»
Размер: мини, 1198 слов
Пейринг/Персонажи: Констанция Бонасье, миледи Винтер (Анна де Бейль), д'Артаньян, Атос, упоминается граф де Рошфор
Категория: гет, джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Констанции удалось постоять за себя.
Примечание: написано по заявке с Инсайда
Иллюстрация Мориса Лелуара (1894 г.); стихи Ю. Ряшенцева
Предупреждение: стилизация; насилие; смерть персонажа
Ссылка: тут

«Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони,
И буйный пир от схватки до погони,
И миг любви, и миг святого пыла,
Рука ласкала, а душа любила.
Та встреча не чета простой удаче,
Была любовь и было всё иначе.
И вот среди друзей я как в пустыне,
И что мне от любви осталось ныне,
Только имя...
Констанция…»

Констанция Бонасье, бывшая камеристка и наперсница королевы Франции, а ныне скромная послушница монастыря кармелиток в Бетюне, с восторгом принимала в своей келье гостью. Конечно, эту гостью привела добрая мать-настоятельница, но Констанция сразу же безотчётно почувствовала к той необъяснимое расположение. Белокурая красавица-англичанка, попросившая называть себя просто миледи Винтер, так много знала о придворной жизни! С такой ненавистью говорила о всесильном кардинале и его кознях по отношению к ней. С такой приязнью — о четверых мушкетёрах и, самое главное, о д’Артаньяне.

Д’Артаньян!

Констанция вся затрепетала, услышав его имя из уст молодой женщины, и миледи Винтер, конечно, сразу же это заметила. Она оказалась не только красивой и доброй, но и очень чуткой, и ей не стоило большого труда выспросить у юной послушницы все её сердечные тайны.

Собственно, Констанция и рада была всё без утайки рассказать своей внимательно и сочувственно слушавшей гостье. Ведь не с матерью-настоятельницей же ей было откровенничать, делясь такими грешными подробностями своей прошлой жизни. Констанция уже была на исповеди, всё чистосердечно рассказала отцу Жерару, и тот даже наложил на неё довольно строгую епитимью во искупление грехов. Но её любви к храброму гасконцу это нисколько не умалило, ведь Бог есть любовь, это Констанция знала твёрдо. А вот своего законного супруга, господина Бонасье, галантерейщика, она никогда не любила, покорившись своей участи по воле семьи.

Итак, она без утайки, наивно и скромно, поведала миледи историю своего знакомства с д’Артаньяном и все перипетии дела с алмазными подвесками королевы, за которыми д’Артаньян ездил в Лондон, чтобы перехитрить кардинала. Миледи немало веселилась, слушая эту историю, но Констанция вдруг немного оробела, заметив какой-то пронзительный блеск в её светлом взоре. Она решила было, что гостья шокирована и потеряет к ней всякое расположение. Она устыдилось было своей откровенности, но такого, к счастью, не произошло: леди Винтер по-прежнему дарила ей тепло своей улыбки.

Подбежав к окну кельи, чтобы попрощаться со всадником, галопом проскакавшим внизу, — она назвала его своим братом, — миледи вдруг повернулась к Констанции, будто бы осенённая какой-то мыслью.

— Послушайте, — взволнованно заговорила она, комкая в руке платок с кружевами, — брат снял для меня домик неподалеку, он присылает за мной карету. Давайте же уедем отсюда вместе, дитя моё, и поселимся там, где нас никто не найдёт.

— Но д’Артаньян… — пробормотала ошеломлённая Констанция, невольно отступив. — Я же говорю вам, он приедет за мной, он прислал мне письмо. Он обещал!

Миледи в явной досаде возвела глаза к потолку.

— О, как вы ещё наивны, дитя моё, но я завидую вашей наивности и пылкости, — поспешно добавила она, заметив, видимо, что Констанция бледнеет от обиды. — Верить мужским обещаниям… Все мужчины лгут, чтобы добиться от женщины своего, запомните это.

— Но д’Артаньян не таков! — горячо возразила Констанция, прижимая руки к груди. Ей снова показалось, что в светлых глазах миледи что-то вспыхнуло… что-то необъяснимое, но та лишь принуждённо засмеялась и покачала головой:

— Вовсе не желаю умалять вашу веру в него, но ведь мать-настоятельница непременно расскажет ему, куда мы с вами направились, и он тотчас явится туда за вами. Между тем, как мне сообщил мой брат, тут с минуты на минуту могут оказаться гвардейцы кардинала. Именно поэтому он и снял для меня домик в Армантьере.

Констанция заколебалась, не зная, на что решиться. Слова этой красивой женщины, которая была явно расположена к ней, казались убедительными и внушали доверие. Слегка пугал только стальной блеск её светлых глаз: Констанции вдруг пришло в голову, что так могут смотреть одержимые.

Одержимые бесом!

Она едва не перекрестилась.

— Я слышу топот копыт! — вскричала тем временем миледи, почти отталкивая её от окна. — Это гвардейцы кардинала, как я и говорила вам! Нужно спешить! Соберите свои вещи, мы спустимся вниз!

Констанция задрожала всем телом, ломая руки и не зная, на что решиться. Она почувствовала, как вся кровь отхлынула у неё от лица.

«Берегись», — вдруг подсказал ей какой-то внутренний голос. Она внезапно вспомнила, что и раньше слышала его в минуты опасности — например, когда люди кардинала нагрянули в уединённый павильон во время её несостоявшегося свидания с д’Артаньяном.

Но на этот раз — она это ясно чувствовала — смертельная опасность исходила как раз от женщины, стоявшей перед ней. Красивой, цветущей, белокурой и статной женщины со стальным блеском в глазах.

Неожиданно Констанции пришла в голову простая мысль.

— Нет, я не могу идти! — простонала она, поднося руку ко лбу, словно боясь лишиться чувств. — Господь Вседержитель, у меня кружится голова…

Голос её оборвался, она ухватилась за край стола и осела на ковёр.

Миледи попыталась приподнять её обмякшее, словно в полуобмороке, тело, но безуспешно. Констанция чувствовала, как та трясёт её за плечи. Сквозь полуприкрытые ресницы она заметила, что миледи метнулась к столу, где стояли остатки их ужина, бутылка вина и недопитые бокалы.

— Выпейте, это вас подбодрит! — почти приказала миледи, оборачиваясь к ней, и Констанция с ужасом заметила всё тот же острый блеск в её глазах.

Она похолодела: изящная рука миледи бросила на дно схваченного со стола бокала что-то похожее на маленькое красное зёрнышко, которое немедленно растворилось в вине.

— Пейте же! — властно распорядилась миледи, опускаясь на колени рядом с Констанцией и прижимая к её губам край бокала. — Пейте, говорю вам!

Яд!

Собрав все силы, Констанция оттолкнула бокал, и вино расплескалось по светлому платью миледи, чьё лицо исказилось бешеной яростью. Теперь она уже не скрывала своей ненависти к потерявшей дар речи молодой женщине.

Меж тем во дворе внизу раздались мужские голоса, и Констанции показалось, что она узнаёт голос д’Артаньяна.

— Я здесь! Я здесь! — с восторгом закричала она, вскакивая на ноги.

Миледи тоже услышала ненавистный ей голос молодого мушкетёра и бросилась на Констанцию, как разъярённая тигрица. Та в отчаянии поняла, что сильные руки сейчас задушат её, и, оперившись на стол, тщетно попыталась нащупать хоть что-нибудь, чем можно защититься от этой дьявольской ярости.

Всё, что она нашла — крохотный серебряный ножичек для чистки фруктов. Пальцы её судорожно сжались на рукояти, и, когда миледи снова набросилась на неё, Констанция взмахнула ножом, вся содрогаясь.

— Отойдите, — вскричала она, — или я убью вас!

— Это я убью тебя и твоего любовника, маленькая мерзавка! — выкрикнула в ответ миледи. Теперь её голос вовсе не был мелодичным и нежным, в нём тоже звенела сталь.

Констанция слепо полоснула ножом прямо перед собой, и ледяные пальцы её согрелись, когда на них брызнула кровь.

Кровь леди Винтер — та стояла, покачиваясь и глядя на Констанцию остекленевшим взором. Кровь из рассечённой шеи хлынула ей на платье, окрашивая его, будто рубиновым вином.

— Ты убила меня… — прошептала она. — Но так же… не должно быть…

Констанция снова зажмурилась, словно сквозь сон слыша, как рухнуло к её ногам тело миледи, чувствуя, как кто-то осторожно вынимает нож у неё из пальцев.

— Теперь меня казнят за убийство, — надломленно пролепетала она, пряча лицо на груди подбежавшего д’Артаньяна.

— У нас есть отпущение всех грехов, написанное лично его высокопреосвященством, — срывающимся голосом возразил тот, крепко прижимая её к себе. — Ничего не бойтесь, душа моя.

— Я скажу, что это я убил её, — прозвучал глубокий спокойный голос Атоса. — Она ведь всё ещё моя жена, — прибавил он так, будто бы это всё объясняло, и посмотрел на распростёртую на ковре неподвижную женщину с рассыпавшимися белокурыми локонами, в залитом кровью платье.

«И вот среди друзей я как в пустыне,
И что мне от любви осталось ныне,
Только имя...»

Анна.

Название: Зеркало
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. и С. Голон «Анжелика в Новом Свете»
Размер: драббл, 569 слов
Пейринг/Персонажи: Анжелика, Сваниссит, Уттаке, мальчик, упоминанется Жоффрей де Пейрак
Категория: джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Анжелика преподносит вождю ирокезов щедрый дар.
Примечание: время действия — 1680-е гг.
Предупреждение: упоминается насилие
Ссылка: тут

Эта белая женщина, Кава, жена Текондероги, Человека-Грома, сидела прямо на полу своего дома, когда Уттаке и Сваниссит, вожди ирокезов, бесшумными грозными призраками проникли туда. Она сидела возле Ша-венчи, Лисёнка, этого несчастного малыша, вокруг которого всё утро между Текондерогой и ирокезами шёл торг. Лисёнок отказался лечь на подставку, где обычно спят бледнолицые, и улёгся прямо на полу, прикрывшись медвежьими шкурами.

Пленный мальчик мог бы стать хорошим воином в племени ирокезов. Но его маленькая жизнь теперь вновь принадлежала бледнолицым. И за это ирокезы получили право беспрепятственно пересечь реку и уйти в родные леса.

Сванисситу было невыносимо жаль расставаться с Ша-венчи. Он считал его своим внуком, хотя ирокезские воины убили его отца, мать и других родичей, остальных бледнолицых. Но сам он никогда не убивал детей и женщин, его дети и две жены погибли от рук французов.

Война, о, это война.

Но Ша-венчи, Лисёнка, он не хотел отдавать, хоть в жилах мальчика текла чужая кровь, кожа была светлой, как солнечный луч, а волосы цветом походили на речной песок.

Он положил у его изголовья маленький лук и колчан со стрелами, которые сам сделал для него. И снова посмотрел на эту женщину, на Каву. Её тонкая белая рука, ласково перебирающая волосы мальчика, даже не дрогнула. В зелёных глазах, устремлённых на ирокезских вождей, отражалось пламя очага.

Да, она была храброй, как её муж.

Сванисситу вдруг остро захотелось напугать её, разбить её спокойствие. Ненависть к пришельцам, явившимся неведомо откуда, занявшим их земли, поднялась в нём испепеляющей волной. Он повёл себя как несдержанный юнец, как необузданный подросток, расхаживая по её дому, хватая то один, то другой диковинный предмет, подобно сороке. Он вертел в руках то вырезанный из кости гребень, то расшитый невиданными узорами пояс, то хрупкую чашку, такую же молочно-белую внутри, как кожа этой женщины. Сваниссит сильнее сжал пальцы, и осколки брызнули на пол. Он искоса посмотрел на Каву — лицо её не дрогнуло. Она не испугалась.

И тут Сваниссит нашёл наконец то, что сильнее всего поражало его воображение в жилищах белых людей. Этот предмет отражал лица заглядывавших в него гораздо лучше, чем вода в озере, до малейшей чёрточки. Чёрное Платье, шаман белых людей, отказался подарить такую волшебную вещь Сванисситу, хотя вождь унизился до того, что просил его об этом. Но отсюда Сваниссит не уйдёт без этой колдовской вещи! Старый вождь схватил её, засунул за пояс и с вызовом посмотрел на Каву.

Та поднялась с пола одним плавным грациозным движением, откинула с лица золотые волосы и грустно улыбнулась.

«Это называется «зеркало», — мягко произнесла она, и Сваниссит невольно пошевелил губами, повторяя это слово. — Подожди, я обвяжу его лентой, чтобы оно не разбилось».

Она вынула из шкатулки красивую красную атласную ленту и привязала к рукоятке зеркала, хорошо закрепив его на поясе Сваниссита.

А потом вдруг привстала на цыпочки и обняла его! Обхватила руками его худые плечи и прикрыла глаза. От неё пахло чем-то душистым, будто бы весенними цветами, хотя уже наступила поздняя осень. Это её волосы и платье пахли так сладко, и она обнимала Сваниссита, словно давно потерянного брата или отца, искренне и с любовью.

Потом она разжала руки и отступила назад.

«Идите же, — певуче проговорила она, обращаясь к нему и к остолбеневшему рядом Уттаке. — Идите, пируйте вместе с моим мужем, Текондерогой. Я пригляжу за этим ребёнком».

Она снова посмотрела на мирно спящего на полу мальчика.

«Его зовут Ша-венчи, Лисёнок», — кашлянув, вымолвил Сваниссит. — Он отзывается только на это имя».

«Я запомню», — просто сказала она.

Её светлая улыбка была последним, что видел Сваниссит, выходя за её порог. Потом он больше не оборачивался.


Название: Приходи, вода
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетера»
Размер: драббл, 784 слова
Пейринг/Персонажи: Гаэтан Арно (ОМП), его овчарка Алис, трактирщик, его жена, Атос, Гримо, д'Артаньян, Планше
Категория: джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, юмор, экшн
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Как на самом деле Атос выбрался из погреба в Амьене.
Примечание: иллюстрация Мориса Лелуара (1894 г.); фото — современный Амьен
Предупреждение: стёб; закрытие личного авторского гештальта
Ссылка: тут

Когда Гаэтан Арно наконец приехал в Амьен, чтобы навестить свою тётку, отоспаться и вкусно поесть под кровом постоялого двора её мужа-трактирщика, мэтра Клавеля, выяснилось, что ему не удастся этого сделать, потому что в трактирном погребе засел какой-то сумасбродный дворянчик со своим слугой. Тётка и её муж, рассказывая об этом, вопили и причитали.

Гаэтан Арно очень рассердился, но виду не показал.

В свои двадцать три он выглядел старше, чем был, — истинным пикардийцем, степенным, большеруким, крепким и русоволосым. Улыбка редко посещала его задумчивое серьёзное лицо.

Ещё при жизни матушки Гаэтана в Амьене ходили слухи, что эта добрая женщина прижила его не от покойного мужа, а от кого-то из знатных проезжих дворян. Однако местный кюре не позволял этим слухам распространяться, сурово порицая сплетников, а самого Гаэтана научил грамоте.

Тётка полагала, что подросший племянник будет помогать ей и мэтру Клавелю в трактире, тем более что его мать, сестра госпожи Клавель, к тому времени отдала Богу душу. Но нет, смышлёного и серьёзного мальчишку заприметил и взял в свою свиту помощник королевского лесничего — не иначе, как по чьей-то протекции, болтали в Амьене.

Как бы то ни было, Гаэтан обзавёлся охотничьей хижиной в лесах Шантийи, сворой отличных собак и в Амьен, под гостеприимный тётушкин кров, наведывался редко — лишь когда начинал скучать по копчёным колбаскам, запечённым окорокам и бургундскому вину. И вот тебе: наведался, чтобы узнать, что ничего такого нет и не предвидится. Все запасы мэтра Клавеля остались в погребе, где держит осаду некий проезжий сумасшедший.

Выслушав горестный рассказ трактирщика о том, как по наущению властей он обвинил проезжего в сбыте фальшивых монет, после чего тот убил двоих присланных по его душу солдат и заперся в погребе, Гаэтан только в затылке почесал.

— Я разорён! Мы разорены! Он сидит там две недели со своим слугой! Мы совершенно разорены! — стенал трактирщик. — Я не могу предложить знатным господам ни вина, ни окороков! Да нам с детьми уже самим скоро будет нечего есть! А губернатор сказал, что я сам виноват, как я посмел обвинить дворянина без причины! Да как же без причины-то — ведь как раз власти и объяснили мне, что он, мол, фальшивомонетчик, и прислали сюда солдат! А теперь он сидит там! Уже третью неделю! И опустошает мой погреб! Я слышу звон наших драгоценных бутылок! Он разбивает их! И наше оливковое масло, наши колбасы! Горе, о горе! Пресвятые угодники, смилуйтесь над нами!

Когда стенания бедняги трактирщика начались по третьему кругу, Гаэтан перебил его флегматичным вопросом:

— Две недели? Со своим слугой? Пьют там и едят? А куда же они облегчаются?

После долгой трагической паузы тётушка упала в кресло, а мэтр Клавель покачнулся. Очевидно, эта простая и естественная мысль им раньше в головы не приходила.

— А вы пробовали его оттуда извлечь? — спокойно осведомился Гаэтан, пряча невольную улыбку.

— Пробовали взломать дверь в погреб! Но я слышал, как лязгают курки их мушкетов и пистолетов, и мы уходили! — прорыдал трактирщик, заламывая руки. — Этот дьявол, что засел там, непременно будет стрелять, он ведь уже убил двоих солдат и ранил третьего, что ему наши жизни!

— Гм… — задумчиво проворчал Гаэтан. О снисхождении богатых и знатных к жизням простолюдинов он знал лучше, чем кто бы то ни было. — Я могу выкурить их оттуда, хотите?

Тётушка и её супруг в очередной раз онемели, а потом истово закивали.

— Гм… — снова изрёк Гаэтан, взглянув в глаза своей лохматой овчарки по имени Алис, смирно лежавшей на полу у камина в большой зале опустевшего трактира, где все они сидели. — Так вот. Если забросать погреб факелами, сгорит весь трактир.

Трактирщик поперхнулся и в ужасе выпучил глаза.

— Значит, пусть туда придёт не огонь, — невозмутимо закончил Гаэтан, поднимаясь с места. — Пусть туда придёт вода.

Несколько рукавов полноводной Соммы испокон веку несут свои воды через Амьен, и горожане привыкли делать водоводы к собственным домам на свои нужды. Трактир мэтра Клавеля, на удачу, находился в низине, а погреб трактира, соответственно, ещё ниже. Таким образом, если убрать запруду с трактирного водовода, объяснил Гаэтан, засучив рукава рубахи, и перед этим прокопать канаву к окну погреба, вода хлынет прямо туда.

Он не ставил на то, что трактирщик непременно согласится принять этот план, но мэтр Клавель воинственно сжал губы и тоже стал засучивать рукава.

— Гадить в моём погребе! — прорычал он. — Это уже слишком!

Таким образом, к моменту долгожданного прибытия д′Артаньяна и Планше в амьенский трактир сумасшедший дворянин, то есть Атос, и его слуга Гримо, мокрые до нитки и совершенно протрезвевшие, мрачно сидели у очага в большой зале, закутанные в одеяла. Оружие у них конфисковал лично Гаэтан во время эвакуации.

Весь двор был залит водой Соммы, и кони прибывших шлёпали копытами по лужам.

— Что за чертовщина? — воскликнул д′Артаньян, изумлённо озираясь, но увидел только Гаэтана с топором на могучем плече, босого, в подвёрнутых до колен штанах — тот только что восстановил запруду вместе с хохочущими амьенцами. Рядом с Гаэтаном деловито трусила Алис.

Оба предвкушали пылающий очаг, колбасу и окорока. Возможно, даже сыр.

Название: Есть в графском парке чёрный пруд
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетера»
Размер: драббл, 613 слов
Пейринг/Персонажи: граф де Ла Фер/графиня де Ла Фер
Категория: гет
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Что, если бы миледи удалось «заговорить» Атоса, прежде чем тот решил повесить её на дереве?
Примечание: иллюстрация Мориса Лелуара (1894 г.)
Предупреждение: стёб; насилие
Ссылка: тут

— Но я ведь ваша жена, — проронила она, глядя прямо ему в лицо сквозь рассыпавшиеся пряди белокурых волос. — Я ваша жена перед Богом и людьми. Что, если я беременна?

Он едва не застонал. Не от смысла её слов, а от вида этой хрупкой, беззащитной и вместе с тем вызывающей наготы, едва прикрытой лохмотьями, в которые он превратил её платье. Дьяволица, дьяволица, воплощение похоти, суккуб!

Он и сейчас желал её, возможно, ещё сильнее, чем раньше, вот такую, растрёпанную, полуголую, как трактирная шлюха, с глазами, вызывающе сверкавшими сквозь светлые пряди, с клеймом на белоснежном плече. Не только её тело сводило его с ума, но и её гордый нрав, её кипучий ум.

— Я любил вас, — прошептал он почти жалобно.

Она усмехнулась уголком обольстительно пухлых губ, и в её взгляде он ясно прочёл: «Не ты один».

— Итак, я ношу ваше имя… и вашего ребёнка, — проронила она с прежним бесстрастием, так, словно сидела в кресле у камина в их гостиной, а не полулежала, упершись спиной в ствол дерева на глухой лесной поляне. — Давайте же, убейте его вместе со мной. Убейте своего наследника, своего сына.

Говоря так, она наверняка понимала, что он уже не сможет этого сделать. Она всегда читала его как книгу. Его, графа де Ла Фер!

Он стиснул челюсти так, что зубы заскрипели.

Она коротко засмеялась. Она смеялась! Над ним! Дьяволица!

— Я позову повитуху из деревни, — беспомощно процедил он, — чтобы та удостоверилась, что вы лжёте.

— Ах, боже мой, — она повела плечом, испятнанным синяками от его пальцев. — И что же дальше? Вы уже не в состоянии убить меня.

— Я посажу вас под замок до конца дней, — мрачно пообещал он, стискивая кулаки. — В подвале. Пусть люди говорят, что хотят, мне всё равно. Я здесь господин.

— И у вас хватит духу есть, пить, спать с другими женщинами, зная при этом, что ваша законная супруга сидит на цепи у вас под ногами? Полноте, милый граф, — проговорила она с каким-то ласковым презрением, — да вас не удастся за уши оттащить от двери этого вашего подвала.

Боже, она опять была права. Как же он её ненавидел!

— Я уеду на войну, — прорычал он, — и велю своим людям сторожить вас.

Она снова коротко засмеялась. Разумеется, она, с её ловкостью, через пару дней обольстит сторожа и сбежит — вот что означал этот смех.

— Послушайте, граф, я хочу предложить вам прекрасный выход из создавшегося неловкого положения, — неожиданно предложила она, и он против воли выжидательно посмотрел ей в глаза. — Просто уходите. Сейчас. Оставьте меня здесь. Можете даже не развязывать, чтобы не прикасаться ко мне, — добавила она равнодушно, — мне всё равно. Как всё равно, если вы захотите напоследок овладеть мною. Любовник вы никудышный, иначе бы давно обнаружили это проклятое клеймо… Да успокойтесь же вы! — прикрикнула она, словно нянька на капризного ребёнка, когда он гневно дёрнулся от обиды. — Какие ваши годы, ещё научитесь доставлять женщинам удовольствие в постели, не просто задирая им подолы. Так, о чём это я? Ах, да. Уезжайте и забудьте обо мне. Сходите на войну, в самом деле. Отправляйтесь ко двору. Поступите на службу. Мушкетёром, например. Среди них много знатных и родовитых дворян. Можете взять себе вымышленное имя. Например… хм… — она на миг наморщила лоб. — Атос. Красиво, звучно, загадочно. Во время попоек можете рассказывать друзьям о своей трагической любви и о жене с клеймом на плече, которую вы повесили на дереве в собственном лесу. Они будут потрясены и зауважают вас ещё больше. И…

— Подите к дьяволу! — в бессильной ярости выкликнул он, не дав ей закончить, и кинулся к лошади. — Там ваше истинное место! В аду!

Он развернул коня и ускакал, всё ещё слыша за спиной её язвительный смех.

Когда тем же вечером он вернулся на поляну, его наречённой супруги там уже не было. Лишь оборка её кремового платья свисала с ветки, будто в насмешку.

Он протянул руку, сдёрнул её и разорвал в клочки.

Название: Домой!
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Конан Дойл «Затерянный мир»
Размер: драббл, 447 слов
Пейринг/Персонажи: птеродактиль, люди
Категория: джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Те же события глазами птеродактиля.
Примечание: иллюстрация В. Шевченко (1968 г.)
Предупреждение: POV героя; присутствует прямая цитата из романа
Ссылка: тут

Пока не пришли двуногие, наш мир был молод и счастлив.

И молод был я.

Мои перепончатые крылья без устали рассекали воздух. Я оплодотворял самок, и они откладывали яйца на горячую отмель. Наши детёныши прорывались сквозь кожистую скорлупу, вырастали и поднимались на крыло. Я охотился для них, я учил их ловить рыбу и убивать пернатых, осмеливавшихся кружить в небе рядом с нами. Их красная тёплая кровь, хрупкость их тел, рассеивавшиеся в воздухе перья — всё это переполняло меня восторгом победителя. Им было не сравниться с нами.

Но пришли двуногие. У них не было перьев, не было крыльев, но была тёплая кровь и плоть и хрупкие тела. Но они оказались куда хитрее пернатых.

И вот я сижу в их тесной ловушке, запертый, пойманный, в темноте, в бессильной ярости щёлкая зубами. Они просовывают мне рыбу сквозь щель, издавая какие-то звуки.

Они поймали меня сетью, они заперли меня, забрали из моего мира.

Я сижу один в темноте, куда двуногие погрузили меня, и всё вокруг раскачивается и скрипит.

Долго. Так долго, долго, невыносимо долго. Мне кажется, что я успеваю много раз умереть и воскреснуть, прежде чем мир перестаёт качаться.

Я слышу гул голосов множества двуногих и какой-то треск. Они открывают свою ловушку, и свет, яркий свет солнца ослепляет меня. Ощупью я выбираюсь наверх; усевшись на твёрдый край ловушки, я вжимаю голову в плечи, крики двуногих достигают такой силы, что режут мне слух.

Наконец мои глаза кое-как привыкают к свету. Я уже не обращаю внимания на вопли двуногих, я осторожно расправляю крылья. Первый взмах — крылья служат мне по-прежнему верно. Они легко держат меня в воздухе, когда я устремляюсь ввысь, к свободе.

Но я не могу вырваться оттуда, это новая ловушка двуногих, только огромная, где находятся все они. Я слепо бьюсь о её стены в поисках выхода и — о счастье! — замечаю высоко вверху кусочек синего неба, всей кожей чувствую залетающий оттуда ветер. Свободный вольный ветер, и я становлюсь этим ветром, когда протискиваюсь в узкое отверстие под усилившиеся вопли двуногих.

Они остаются далеко внизу. Мои крылья по-прежнему могучи, мои когти и зубы остры, я удостоверяюсь в этом, когда на лету хватаю какую-то зазевавшуюся птицу. Миг — и её окровавленные перья уже кружатся в воздухе, пронизанные солнцем.

Я счастлив.

Прочь, прочь отсюда, из этого муравейника двуногих.

Домой.

Я возвращаюсь домой.

* * *

Из записок Э. Д. Мелоуна:

«Добавлю свидетельство, почерпнутое мной из судового журнала парохода американо-голландской линии «Фрисланд». Там записано, что в девять часов утра следующего дня, когда Старт-Пойнт был в десяти милях по правому борту, над судном, держа путь на юго-запад, со страшной быстротой пронеслось нечто среднее между крылатым козлом и огромной летучей мышью. Если инстинкт правильно указал дорогу нашему птеродактилю, то не может быть сомнений, что он встретил свой конец где-нибудь в пучинах Атлантического океана…»

@темы: фики, ФБ-23

Название: Под голубым куполом
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2023
Бета: Xenya-m
Форма: статья
Персонажи: диспетчерская «Росморпорта», туапсинцы
Категория: джен
Жанр: репортаж
Рейтинг: PG-13
Размер: драббл, 400 слов, 8 фотографий
Примечание: использованы материалы из открытых источников
Ссылка: тут.

«…Города, как люди, имеют свой характер. Есть люди-богатыри, самой природой высеченные для дел героических, и есть люди тихие, мирные, глубоко штатские, от которых никакого геройства не ждешь. Ленинград, Сталинград, Севастополь — города-богатыри, сама история, революция, войны создали их такими. Но маленький, полукурортный, глубоко штатский Туапсе… в его неожиданном мужестве есть что-то трогательно-величественное. Война потребовала — и Туапсе стал городом-воином».

Эти проникновенные слова в годы Великой Отечественной сказал о Туапсе известный советский писатель Борис Горбатов. Но мы сейчас не о войне, хотя в городе воинской славы на Черноморском побережье её память хранят и чтут.

Туапсе был и остался городом полукурортным, и тысячи отдыхающих со всей России, в первый же день приезда выйдя на его главную площадь, прежде всего обращают внимание на возвышающуюся там башню под голубым ажурным куполом.

— Что это? — озадаченно спрашивают они. — Маяк? Ресторан?

Нет, это не маяк и уж точно не ресторан наподобие «Седьмого неба» в московской Останкинской башне. Это диспетчерская «Росморпорта», или, как её в просторечии здесь называют, Чупа-чупс. Хотя по поводу последнего — иногда в местных соцсетях происходят выплески возмущения, мол, хватит уже так именовать нашу гордость! Но что поделать, туапсинцы привыкли.

Немного сведений из открытых источников. На высоте более шестидесяти метров, в стеклянном куполе, расположены службы глобальной системы слежения за судами (СУДС — система управления движением судов). Сама башня построена ровно 20 лет назад, в 2003 году, и принадлежит федеральному ведомству «Росморпорт». Но буквы появились на башне не сразу: поначалу она была без них.

Как пишет газета «Туапсинские вести», мало кто знает, что голубой стеклянный купол, который сегодня так любят фотографировать гости города, собирался специалистами дважды. Сначала внизу, чтобы понять, все ли сошлось как надо, все ли болты и шурупы подошли. Потом купол снова разобрали на фрагменты, подняли и «сшили» уже навечно. Теперь это — крыша дежурных диспетчеров системы управления движением судов. Они сидят «под колпаком» за своими компьютерами.

За год они «проводят» в порт Туапсе более пятнадцати тысяч судов. Диспетчерам даже на минуту нельзя оторваться от наушников и мониторов, где точкой движется корабль.

А ещё на голубом куполе горожане и гости города могут отслеживать все погодные изменения в реальном времени: температуру воздуха и скорость ветра, например.

Туапсинцы очень гордятся своей башней. В 2016 году бывший портовик, ныне пенсионер, построил её маленькую модель внизу у её подножия. Кропотливая работа длилась несколько месяцев. Так в городе возникла ещё одна фотозона для приезжающих на отдых гостей. Они с удовольствием снимаются на фоне большого и маленького Чупа-чупсов.

@темы: Туапсе, ФБ-23

@темы: фото, кошачье

@темы: фото, кошачье

Название: Томкэт и Майки
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Размер: драббл, 716 слов
Пейринг/Персонажи: Томкэт, остальные крысы, Майки, его хозяйка, другие коты
Категория: джен, броманс
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Томкэт был граварём молодых портовых крыс, и вот однажды ему довелось выручить из беды... кого?
Ссылка: тут

Томкэт, главарь портовых крыс, звался как истребитель-перехватчик и чуточку как кот, потому что в тебе, если ты настоящий боец, должно быть что-то и от самого твоего непримиримого и злейшего врага.

Рос он в непрерывных драках с портовыми котами и со своими сверстниками-крысаками, а потом и с теми сородичами, что постарше, — не потому, что он так уж рвался властвовать над портовым сбродом, а потому что ему просто нравилось драться. Нравилось побеждать. И он побеждал, потому что был отчаянным и бесстрашным.

И тогда вокруг него собрался весь крысиный молодняк, хотя пожилые крысаки уныло ворчали: вот, мол, совсем безбашенная молодёжь пошла, ничего и никого не боятся, а ведь без страха в порту не выжить, не уцелеть. Но Томкэт только смеялся над такими попрёками и говорил: пускай, мол, меня боятся. И действительно, Томкэта и его бойцов боялись даже видавшие виды портовые псы, не то что коты.

И вот однажды Томкэт один обходил свою вотчину — портовые склады, где в громадных ангарах громоздились до самой крыши штабеля мешков и ящиков. Вдруг он насторожился, бурая короткая шерсть на его загривке встала дыбом — из-за ближайшего штабеля доносилось утробное кошачье ворчание, иногда взвивавшееся до пронзительного визга.

По-хорошему, Томкэту следовало бы развернуться и убраться подобру-поздорову, ибо котов, судя по голосам, было там не меньше трёх, а то и больше. В крайнем случае, если ему так уж приспичило, он мог созвать свою ораву и вместе с нею навалять пришельцам. Ведь это была территория крыс! Но Томкэт отступать не привык, и потом, надо же было выяснить, с кем это там разбираются коты! Не с одним ли из его бойцов?!

Томкэт решительно заглянул за угол… и шерсть его вздыбилась ещё сильней. Действительно, у ящиков с консервами три здоровенных кота: рыжий, полосатый и чёрный пытались плющить какого-то неизвестного Томкэту зверя.

— Крыс-с-са! Ты крыс-са! — с ненавистью шипел чёрный, наступая на чужака.

Слегка обескураженный Томкэт вгляделся в неведомого зверя, прижавшегося тощим задом к ящику и оскалившего клыки. Что сразу понравилось Томкэту: парень не сдавался, не пытался смыться, а храбро защищался, хотя клыки у него были совсем маленькие по сравнению с клыками остальных котов, и когти на вскинутой тонкой лапе — чуть ли не вдвое меньше. Крысой он точно не был.

Но Томкэт мог понять нападавших: пришелец не пах котом, а выглядел, как кот, но полностью облезший от какой-то неведомой болезни, либо прилетевший с другой планеты (Томкэт любил фантастику): серая морщинистая шкура без единой шерстинки, голый тонкий хвост, огромные жёлтые глаза, сверкавшие на безусой морде.

Он не был Томкэту своим, этот чужак. Но не бросать же его было на растерзание котам! И вожак свистнул свою банду.

Сражение было коротким, но яростным, и три кота: чёрный, рыжий и полосатый, позорно воя и похабно огрызаясь, отступили от десятка крысаков и со всех лап помчались к плавучему дебаркадеру, на котором обитали.

Томкэт же, тяжело дышавший, весь в кровавых царапинах, воинственно развернулся к пришельцу, которого непонятно почему бросился защищать. Тот так и стоял, вжавшись в ящик, и пялился на Томкэта своими блестящими глазищами. Как и банда Томкэта, привыкшая во всём доверять вожаку. Но это же ни в какие ворота не лезло! Кого они спасли?! И Томкэт вполне свою банду понимал.

Он грозно приступил к неизвестному, который вновь обречённо вскинул когтистую лапу, и вопросил:

— Ты кто такой? Как тебя зовут? И как ты сюда попал?

Он даже не рассчитывал на ответ, но зверь лишь прижал свои большие, вовсе не крысиные уши к голой голове и прошептал:

— Я Майки. Я сфинкс. И я заблудился.

— Из Египта, что ли? — подумав, проявил эрудицию Томкэт. — С корабля сбежал?

— Может, и из Египта, не знаю, мы плыли на яхте, — печально отозвался пришелец, опуская лапу и расправляя уши, оказавшиеся просто громадными! — Это моя хозяйка говорила, что я сфинкс… а так я просто вышел прогуляться.

Уши его опустились, он выглядел совсем маленьким и несчастным. Даже есть его было жалко.

— И что? Прогулялся?.. Ладно, пошли, проводим тебя, — с королевской величавостью распорядился Томкэт. — Помнишь, как твоя яхта называется?

Так вот и получилось, что в вечернюю закатную пору вдоль пристани пронеслась крысиная стая, сопровождавшая к яхте «Блэк Стар» заблудившегося сфинкса Майки.

Его хозяйка не успела завизжать, как крысаки растворились в сумерках. А Майки взбежал по сходням, получив свою порцию упрёков, объятий, радостного воркования и печёночного паштета. Но, засыпая в своей корзиночке, одетый в голубую попонку, Майки почему-то видел во сне лихого крысака Томкэта, покрытого шрамами, с сощуренными весёлыми глазами на острой морде и голым, как у него самого, хвостом.

Название: Про Данилу-царевича
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Размер: драббл, 507 слов
Пейринг/Персонажи: Данила-царевич, его отец и братья, тварь болотная, ведьма
Категория: гет
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Старые сказки иногда совсем по-другому заканчиваются...
Предупреждение: стилизация, стёб; одно слово небогоугодное
Ссылка: тут

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Данила-царевич.

Все они сызмальства знали о судьбе Ивана-царевича и Царевны-лягушки, которая в Василису Премудрую превратилась.

«Что ж, обычаи надо блюсти, авось и моим детям волшебная планида выпадет», — так рассудил царь и кликнул сыновей к себе в горницу. Явились те, стоят, переглядываются: все статные, румяные, кровь с молоком, настоящие богатыри.

Говорит им царь:

— Дети мои милые, сыночки разлюбезные, вы се выросли, пора вам и о невестах подумать! Возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадёт — там и сватайтесь.

— Наконец-то! — простонали богатыри в один голос и, не дожидаясь новых отцовских речей, помчались за луками и стрелами.

Выскочили они на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выпустили стрелы. Взвились стрелы в воздух

И всё вышло как по писаному. Упала стрела старшего брата на боярский двор, и подняла ее боярская дочь.

Пустил стрелу средний брат — запела стрела, полетела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь.

Пустил стрелу Данила-царевич — полетела его стрела прямо в топкое болото, да там сгинула.

Старшие братья как пошли искать свои стрелы, сразу их нашли. Первый — в боярском тереме. «Блядь, я так и знал», — обречённо подумал он, но делать нечего, забрал боярскую дочь, посадил на коня и повёз в царские хоромы. Благо, что была та красавица писаная.

Второй брат забрал себе купчиху, полнотелую, белолицую да чернобровую. А Данила-царевич пошёл искать свою стрелу с замирающим от предвкушения сердцем. Понял он, что сказка начинает сбываться.

Два дня бродил он по топкому болоту в поисках своей стрелы и лягушки-квакушки. Бродил, бродил, полные чоботы болотной жижи набрал. Глядь, а на травяной кочке прямо перед ним сидит зверюга невиданная! На вид крыса крысой, только здоровенная да мохнатая, передние лапы как руки человечьи, и держит она в этих лапах его стрелу с разноцветным оперением!

Ахнул Данила-царевич и тоже плюхнулся на кочку, потому что резвые ноги его уже не держали, а тут этакая напасть!

— Кто ты, тварь болотная? — спрашивает с тоскою.

Ничего не ответила ему тварь болотная, бессловесная да мокрая, прыгнула с кочки, нырнула в зелёную тину и поплыла к хатке, из хвороста и камыша сложенной. Воткнула туда стрелу и гордо посмотрела на Данилу блестящими глазками-бусинками.

Понял Данила, что шанс его заполучить Царевну-лягушку безвозвратно утерян, выхватил из своего колчана новую стрелу, чтобы паршивую зверюгу покарать. Но не поднялась у него рука спустить стрелу с певучей тетивы, когда он услыхал, что в хатке возятся и пищат малые детёныши, а тварь болотная вовсе не спряталась, а только мордочку острую своими руками-лапками прикрыла.

Плюнул Данила-царевич, изломал с досады стрелу об колено и побрёл через топи куда глаза глядят. Не домой же возвращаться с бессловесной, вовсе не волшебной тварью, когда братья его молодых жён будут ласкать-миловать да над ним насмехаться.

Только решил он с горя в трясине болотной утопиться, как видит — стоит посреди неё избушка, частоколом обнесённая. На красной черепичной крыше — петушок-флюгер золочёный. Жила в той избушке чернокудрая ведьма-раскрасавица, она-то Данилу приветила и приголубила, остался тот с нею жить-поживать и детишек наживать.

Зверюгу же неведомую, что стрелу подобрала, назвала ведьма ондатрою.

Название: Как поспорил Братец Дикобраз с Братцем Черепахой
Автор: fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Размер: драббл, 579 слов
Персонажи: Братец Дикобраз, Братец Черепаха, Братец Волк, Братец Медведь, Братец Кугуар, Братец Орёл
Категория: джен
Жанр: сказка
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Братец Дикобраз и Братец Черепаха были соседями и очень любили спорить.
Предупреждение: стилизация
Ссылка: тут

Повстречался как-то на тропинке Братец Дикобраз с Братцем Черепахой. Оба страсть как любили спорить друг с другом. Вот Братец Черепаха и говорит:

— А что, Братец Дикобраз, как считаешь, кто из нас двоих сможет лучше от Братца Волка, Братца Медведя и Братца Кугуара защититься?

Усмехнулся хитро Братец Дикобраз, встряхнул своей чёрно-белой колючей шубой так, что иголки — каждая в локоть длиной — громко затрещали, и отвечает:

— Что ж, давай-ка проверим. Давненько мы с тобой не спорили, сосед.

— Давай! — живо согласился Братец Черепаха, а сам думает: куда тебе против меня. Панцирь его костяной был как самый прочный камень или бронзовый щит, разгрызть его никаким зубам было не под силу. Спрячет внутрь Братец Черепаха лапы и голову, и ни Братец Волк, ни Братец Медведь, ни Братец Кугуар не смогут вытащить его оттуда.

Вышло так, что Братец Волк как раз бежал по той тропе, на которой спорили друзья. Увидали они его. Вмиг Братец Черепаха вобрал под панцирь и голову, и когтистые лапы, и даже крохотный хвостик. Сидит тихо в своей броне и думает: как же там Братец Дикобраз? Слышит он, снова затрещал тот своими иглами. Не утерпел Братец Черепаха, голову из-под панциря высунул и увидел, как Братец Волк отступает, поджав хвост-полено, прочь от Братца Дикобраза. И на ходу бормочет:

— Нет уж, нет уж, я до сих пор помню вкус твоих иголок!

Повернулся и наутёк.

«Хм», — думает Братец Черепаха. Только решил он совсем голову наружу высунуть, чтобы спросить у Братца Дикобраза, когда это тот с Братцем Волком повстречался, глядь — а по тропе, переваливаясь, бредёт Братец Медведь. Огромный, чёрный, как скала. Снова втянул поспешно голову Братец Черепаха, думает с беспокойством: «Глупый спор мы затеяли. Вон какие у Братца Медведя когти, погибнет ни за что ни про что Братец Дикобраз!» Жаль ему стало друга, решил он высунуться и крикнуть что было сил: «Беги! Беги»! Так и сделал. И услышал громкий топот, но то не Братец Дикобраз убегал, то по тропе во все лопатки улепётывал Братец Медведь, огромный и чёрный, как скала! Улепётывал и приговаривал:

— Нет уж, нет уж, я твои иглы в своём носу три дня носил, кое-как вытащил.

Братец Черепаха в очередной раз удивиться не успел, глядь — бежит по тропе Братец Кугуар, могучий, гибкий, песочная шкура под солнцем переливается, сильные лапы мягко ступают. Братец Черепаха снова под панцирь свой нырнул, но успел услышать, как брызнули из-под лап Братца Кугуара мелкие камушки и песок, когда тот на бегу остановился. Остановился и проворчал, будто гром зарокотал:

— — Нет уж, нет уж, от твоих иголок я едва не охромел, две луны охотиться не мог, чуть с голоду не помер. Пусть другой дурень пробует тебя схватить, а меня увольте.

Повернулся он — и был таков.

Понял Братец Черепаха, что проигрывает он спор со своим другом, только собрался ему про то сказать, как вдруг слышит над собою хлопанье крыльев. Вывернул он голову, поглядел вверх — а это Братец Орёл!

Испугался тут Братец Черепаха так сильно, что и не передать словами. Потому что только Братец Орёл и мог с ним разделаться. Схватит когтистыми могучими лапами, унесёт под самые небеса, а потом швырнёт на землю, чтобы панцирь расколоть. Понял Братец Черепаха, что смерть его пришла, лежит, как камень, глаза зажмурив, бежать-то ему некуда.

Только слышит он, Братец Дикобраз Братцу Орлу Кричит, да так грозно:

— Друга моего не трогай!

Поднял он все свои иглы, выставил вверх, зафыркал, иглами зашелестел.

Улетел Братец Орёл так быстро, что даже ветер поднялся.

Засмеялся тут Братец Дикобраз и повернулся к Братцу Черепахе со словами:

— Ну что, чья взяла?

Признал его победу Братец Черепаха, поблагодарил от всей души, и пошли они вдвоём пить мятный джулеп.

Название: Барондюки
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1012 слов
Пейринг/Персонажи: Люся и Таня, их мама, бурундуки, другие животные
Категория: джен
Жанр: повседневность, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Мама Тани и Люси постоянно приносила домой подобранных животных.
Примечание: время действия — 1991 год
Ссылка: тут

— Дети… у нас вот, — придя с работы, сказала мама Люсе и Тане как-то виновато, поставила на пол тяжёлую сумку с тетрадями учеников. И извлекла из-за спины пятилитровую банку из-под венгерского овощного ассорти с завязанным марлей горлышком.

На дне банки лежали какие-то скомканные тряпки, а из тряпок высовывались то полосатые спинки, то маленькие головки с черными любопытными бусинками глаз.

— Ой! — взвизгнула Таня и запрыгала, хлопая в ладоши. — Барондюки!

— Бурундуки, — хором поправили её мама и Люся.

— И я говорю, барондюки, — слегка обиделась Таня, которая в свои шесть лет готовилась пойти в первый класс, но некоторые слова всё ещё выговаривала неправильно. — Мамочка, мамочка, откуда они взялись? Они теперь будут у нас жить?! Вот здорово! Они красивые!

— В школу подкинули, — объяснила мама, поставив банку на пол рядом с сумкой и разматывая на шее вязаный шарф. — В раздевалку. Фух, устала. Да, они немножко поживут у нас, а потом, когда потеплеет, мы их выпустим в тайгу.

— Им неудобно в банке, — пробормотала Люся, глядя, как за стеклом полосатые зверушки вновь проворно зарываются в тряпьё.

В отличие от младшей сестрёнки, она не хлопала в ладоши, не прыгала и не радовалась. Она точно знала, кому предстоит ухаживать за новыми животными, как и за старыми. Ей, кому же ещё, ведь Таня была маленькая, а мама с утра до позднего вечера работала.

В прихожую тем временем при виде пришедшей хозяйки и принесённых ею новых жильцов выскочили Тоша — маленькая кудлатая дворняжка, которую маме в своё время всучили на рынке как болонку, Макс — величественный серый котяра, подобранный мамой на дачах, и Василиса — изящная чёрно-белая кошечка, подброшенная зимой в подъезд. Заслышав гомон и возню в прихожей, на кухне в своих клетках тоже завозились и загомонили зелёный волнистый попугай Кеша, канарейка Света и чечётки с красными хохолками — Муся и Дуся. Все птицы перекочевали в дом от знакомых (те либо уезжали, либо переезжали) да так и остались.

Это ещё ничего! В доме поочерёдно перебывали в качестве постояльцев длинный жёлтый полоз, свирепая драчливая сова с кисточками на ушах, хромой голубь и даже карась, которого мама купила на рынке в замороженном виде и не смогла зажарить, когда он вдруг оттаял и стал бить хвостом. Все вышеперечисленные в конце концов, вылечившись и отдохнув, отправлялись в свою естественную среду обитания, то есть в тайгу, окружавшую город, либо во двор, как голубь, либо в озеро Мылки, как карась.

Вспомнив про них про всех, Люся вздохнула. Она любила читать Даррелла и Бианки, но всегда мрачно ухмылялась, слушая, как одноклассница жалуются: мама или папа, мол, не разрешают им завести котёночка. Котёночка! Пожили бы они с совой! С совой, которая восседала на шкафу, как индейский тотем, и при виде людей топырила перья и крылья и начинала страшно клекотать.

— Я знаю, знаю, — торопливо проговорила мама, косясь на насупленную старшую дочь. — Мы их поселим в Гошину клетку. Я её сейчас ещё раз хорошенько помою, она на балконе.

Гошей звали того голубя, который отправился жить во двор. Кстати, он всё ещё был там, Таня с Люсей выносили ему остатки хлеба и подсолнечные семечки. Ему и его сородичам, хотя старушки-соседки сетовали, что голуби гадят, не надо их кормить.

Полосатые юркие зверьки, когда их аккуратно вытряхнули в новое обиталище — клетку с проволочными прутьями, подстилкой из опилок, кормушкой, куда мама насыпала семечек, и поилкой, — сперва взволнованно забегали туда-сюда. А потом кинулись в угол, где для них было оставлено тряпьё из банки, зарылись в него и притихли.

— Назовём их… м-м-м… — мама задумалась.

— Чип и Гаечка, — восторженно предложила Таня.

Все согласились, взгромоздили клетку с новыми обитателями на шкаф, подальше от котов, и отправились ужинать.

Люся мысленно пожелала, чтобы Чип и Гаечка не вздумали обзавестись потомством. Она очень хорошо помнила, как Тоша, за которой в своё время недосмотрели, дважды щенилась, и как потом её приплод, пока его не раздали, с восторгом раздирал в клочья её тетрадки, обивку стульев и подушки. Убирать всё это приходилось, конечно, ей. Правда, с учителями из-за отсутствия домашек объяснялась всё-таки мама, она ведь работала завучем в той же школе, да ещё и преподавала. Русский и литературу.

Когда Таня и Люся наконец улеглись спать в своей комнате, Люся пересказала Тане легенду о том, откуда взялись в тайге полосатые бурундуки. Память у неё была отличная, сказку эту в сборнике дальневосточных легенд и преданий она читала не так давно.

— Тогда медведь провёл своими когтями по спинке бурундука, и там появились чёрные полоски, — сонно закончила она и поплотнее закуталась в одеяло, прислушиваясь к шороху в коридоре. Да, там явственно кто-то шуршал.

— Барондюкам, наверно, больно было, — озабоченно сказала Таня.

— Бурундукам, — педантично поправила Люся. — Это же сказка. На самом деле… ну… они, наверное, раньше были белками, а полоски появились в результате эволюции. Спи уже. У меня завтра контрошка по химии.

— Тогда откуда полоски? — не унималась Таня. — Зачем барондюкам полоски?

— Бурундукам. А тиграм зачем? — резонно поинтересовалась Люся. — Так легче в тайге маскироваться.

Ей всё равно упорно казалось, что в коридоре что-то шуршит, но неохота было вставать.

Утром бурундуков в клетке не было. Не было, и всё тут.

— Съели! — в ужасе закричала Таня, указывая пальцем на Василису и Макса. Коты немедля сделали оскорблённые лица.

— Нет, они бы туда не добрались, — решительно возразила мама, достав со шкафа клетку и внимательно её осмотрев. — Просто бурундуки убежали. Протиснулись между прутьями, наверное.

Люся вздохнула не без облегчения, пока мама снова мыла клетку и выдворяла её на балкон.

Но примерно через месяц Чип и Гаечка обнаружились в одёжном шкафу, на полке для обуви. Выяснилось это, когда мама решила обновить купленные осенью на распродаже голубые югославские «лодочки». Наступил май, лужи подсохли, и можно было доставать демисезонную, а то и летнюю обувь.

Но от обуви благодаря стараниям бурундуков мало что осталось. В первую очередь — от югославских «лодочек».

— Сожрали! — потрясённо охнула мама, вытаскивая на свет божий изгрызенные до каблуков туфли. — Как?!

В глубине шкафа мелькнули полосатые спинки. Бурундуки юркнули под полку и там притаились.

— Сто двадцать рублей, — продолжала сокрушаться мама. — А они из них гнездо построили! Почему мы за месяц ни разу их не заметили? Ни мы, ни Макс с Василисой? Ни Тошка! Никто!

— У них же полоски, — взахлёб закричала Таня. — Они маскируются!

— Откройте балкон, — с новым вздохом распорядилась мама. — Пусть бегут уже. Придётся в зимних ботах теперь ходить, пока зарплату не дадут.

Но Чип и Гаечка исчезли не раньше, чем сгрызли Танины лыжные ботинки.

Пускай. Они всё равно стали ей малы.

Название: Мышкетёр
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетёра»
Размер: миди, 4404 слова
Пейринг/Персонажи: Гастон, д’Артаньян, другие мушкетёры, Констанция Бонасье, миледи Винтер, граф де Рошфор
Категория: гет
Жанр: AU, приключения, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Что было бы, если бы вместе с д’Артаньяном в Париж отправился храбрый гасконский мышонок...
Примечание: стихи Михаила Светлова
Предупреждение: стилизация; частично издевательство над сюжетом, частично его пересказ; смерть персонажа
Ссылка: тут

1.
«Трусов плодила
Наша планета,
Всё же ей выпала честь, —
Есть мушкетёры,
Есть мушкетёры,
Есть мушкетёры,
Есть!»

В первый понедельник апреля 1625 года на улицах городка Менг, что неподалёку от Орлеана, появился молодой человек в старомодном камзоле и берете с пером, сидевший верхом на жёлтом мерине с облезлым хвостом. Всё его имущество состояло из этого коня, старой отцовской шпаги, пятнадцати экю, рецепта матушкиного целебного бальзама и письма к господину де Тревилю, капитану королевских мушкетёров. Письмо это было написано его отцом старому боевому товарищу с просьбой определить сына на военную службу.

Д’Артаньян — так звали этого юного гасконца — не знал, что вместе со всем вышеупомянутым вывез из родного Тарба ещё кое-что. Вернее, кое-кого. В его седельной сумке, крепко вцепившись лапками в поношенное рыжее сукно, сидел маленький бурый мышонок по имени Гастон.

Гастону исполнилось всего несколько месяцев от роду, и по человеческим меркам он был почти что сверстником юного дворянина, в чью сумку забрался. Как и д’Артаньян, он страстно хотел увидеть Париж! Париж! Это же столица Франции! Там наверняка самые вкусные объедки и самые пылкие мышки, мечтательно думал он.

А ещё Гастон мечтал о подвигах и славе. Совершить бы что-нибудь такое, чтобы его запомнили! Он не знал, что абсолютно о том же самом мечтает и юный д’Артаньян.

Собственно, мышонок почти не знал д’Артаньяна и опасался его, как опасался бы любого человека, к которому оказался бы в столь тесной близости. Седельная сумка, Боже правый! Гастон слышал ритмичный скрип седла и подпруг, слышал, как юнец-гасконец радостно кричит попадающимся на его пути хорошеньким поселянкам: «Доброго вам дня, сударыни!» — а потом перешучивается с ними, крутя воображаемый ус. Юноша был так молод, что и усы у него толком не росли, но весьма хорош собой по меркам встречавшихся ему девушек: высок, гибок, отменно сложен, черноволос и кудряв, с весёлой белозубой улыбкой.

Не смея сильно высовываться наружу, Гастон прогрыз в сумке небольшую дырочку и наблюдал за всем происходящим с огромным интересом, втягивая носиком пьянящий весенний воздух с разлитым в нём ароматом цветущих вишнёвых деревьев. Ещё он время от времени нырял на дно своего убежища в поисках хлебных крошек, которых там завалялось немало.

Путешествие мышонка, таким образом, протекало довольно приятно — как и молодого гасконца, не подозревавшего о существовании попутчика, — пока оба не въехали в захолустный Менг с его кривыми узкими улочками, где повсюду валялись груды отбросов.

Правду сказать, Гастон не прочь был бы припасть к этим отбросам: хлебными крошками сыт не будешь, и у него давно подвело живот. Поэтому, как только д’Артаньян спешился возле постоялого двора, мышонок выпрыгнул из сумки и был таков. Нет, убегать от гасконца он не собирался — вот только подкрепиться и вернуться.

Но едва он утолил первый, самый сильный голод очистками картофеля и шпината, как услышал позади себя наглый голос:

— Эй ты, деревенщина! Откуда ты тут взялся?

Обернувшись, Гастон увидел трёх довольно откормленных серых мышат, таращившихся на него из канавы, на краю которой он пировал. По своей натуре Гастон был сдержанным и даже деликатным, но вместе с тем прекрасно понимал, что его провинциальную вежливость здесь сочтут за трусость. Поэтому он подбоченился, подобрал с земли крепкий прутик и заявил, глядя в глаза заговорившему с ним мышонку, самому толстому из всех:

— Вы невежа, сударь! Я проездом из Гаскони, мы с хозяином направляемся в Париж. Моё имя — Гастон, к вашим услугам.

Толстяк немного оторопел, покосился на прутик, который так уверенно сжимал Гастон, и осведомился чуть тише, но с прежним ехидством:

— Хозяином? Хозяином, ха! А это не твоего хозяина там колошматят?

Ахнув, Гастон порывисто обернулся, отбросил прутик и скачками устремился к постоялому двору, где действительно происходило нешуточное побоище. Несколько простолюдинов охаживали палками, каминными щипцами и кулаками безуспешно старавшегося отбиться от них юного гасконца. А сбоку стоял и тонко усмехался высокий зловещего вида незнакомец в чёрном камзоле и плаще — настоящий ворон!

Гастон на несколько мгновений обмер, не зная, как поступить. Если бы он ринулся в схватку, мужланы просто затоптали бы его своими сапожищами. Но когда д’Артаньян упал, сражённый ударом палки по голове, Гастон не выдержал и побежал к нему, исполненный ужаса.

Простолюдины опомнились и опустили палки. Из дверей трактира выбежала дородная трактирщица в белом переднике.

— Ах ты господи! С ума вы сошли, что ли! Да он же совсем ребёнок! Несите его сей же час в дом! — вскричала она.

Против «ребёнка» д’Артаньян не возражал, ибо лишился чувств, и его перенесли в хозяйскую комнату, куда тенью проскользнул и Гастон.

Мышонок спрятался под кроватью раненого. Сердце его отчаянно билось. Он слышал всё, что творилось в комнате: как трактирщик пытался выставить юношу вон, как тот заметил в окно унизившего его незнакомца в чёрном и кинулся за ним, стремясь снова вызвать на дуэль.

Воистину, люди живут очень суматошной, шумной и кипучей жизнью, завистливо думал Гастон, проскочив на подоконник и наблюдая из-за занавесок, как зловещий незнакомец в чёрном беседует с белокурой, томного вида молодой женщиной, сидевшей в карете. Он называл её «миледи». Но тут с лестницы сбежал д’Артаньян, карета с грохотом укатила, а незнакомец ускакал.

— Трус! Подлец! Самозванный дворянин! — в гневе кричал гасконец ему вслед. Он ещё не знал, что негодяй похитил из его вещей отцовское письмо, адресованное де Тревилю, капитану мушкетёров.

Гастон тоже был безутешен, узнав об этом. Он корил себя за то, что не кинулся на подлеца в чёрном, когда тот творил своё чёрное дело. Но Гастон его запомнил, а как же!

А ещё он понял, что люди кардинала Ришелье, которым служил негодяй в чёрном, — самые отъявленные мерзавцы. А вот королевские мушкетёры, в чьи ряды собирался вступить молодой гасконец, — храбрые и благородные.

Когда спустя день, отлежавшись в постели и намазав раны целебным матушкиным бальзамом, д’Артаньян снова пустился в путь, мышонок опять оказался в его седельной сумке. Он опечалился, когда при въезде в Париж молодой гасконец продал своего коня редкой жёлто-оранжевой масти. Право, мышонок успел уже привыкнуть к этому добродушному старику, на чьей спине так славно было покачиваться, любуясь сквозь прогрызенную дырочку весенними полями! Но Гастон понимал и резоны д’Артаньяна: мерин был деревенским одром, а юноше к тому же нужны были деньги.

Итак, д’Артаньян вступил в Париж пешком, с узелком белья и Гастоном в сумке. Он долго бродил по улицам, зачарованно глядя на весёлых, расторопных и остроязыких парижан: оборванных мальчишек, красивых цветочниц с букетами фиалок и крокусов, на королевских гвардейцев в форме и толстых булочников. А из сумки на всё это великолепие с таким же восторгом таращился Гастон.

Наконец гасконцу удалось подыскать себе мансарду на улице Могильщиков — это всё, на что хватило его скудных средств. Первый этаж того же дома занимал некий господин Бонасье с женой, которым судьба предназначала сыграть важную роль в жизни д’Артаньяна и Гастона. Но они об этом ещё не подозревали.

Закончив обшивать свой камзол галуном, споротым матерью с отцовского обмундирования, д’Артаньян уснул сном праведника на расшатанной узкой койке. А под койкой, поужинав коркой сыра, так же безмятежно свернулся клубочком Гастон.

2.
«Другу на помощь,
Вызволить друга
Из кабалы, из тюрьмы, —
Шпагой клянёмся,
Шпагой клянёмся,
Шпагой клянёмся
Мы!»

Гасконский мышонок очень быстро стал истинным парижанином, разузнав всё о ближайшим помойках, местопребывании соседских кошек и даже подружившись с Планше, простолюдином, которого д’Артаньян нанял себе прислуживать. Добродушный слуга неплохо готовил разную снедь, когда было из чего, а завидев мышонка, выглянувшего из-под кровати, бросал ему объедки.

Гастон не сошёлся близко с другими мышами, зато стал совсем ручным. А из разговоров д’Артаньяна с Планше и тремя друзьями, приходившими к гасконцу в гости, — Атосом, Портосом и Арамисом — он узнал самые захватывающие вещи не только о мушкетёрах, но даже о самых знатных особах, живущих в Лувре! То есть о короле Франции Людовике XIII, о его венценосной супруге Анне Австрийской и о грозном кардинале Ришелье.

Мушкетёры утверждали, что кардинал стремится оговорить королеву перед королём, приписывая ей роман с англичанином, герцогом Бекингэмским, якобы тайно прибывшим в Париж на свидание с королевой. Всё это было так интересно, что у Гастона голова шла кругом, и он ещё больше укреплялся во мнении, что люди кардинала подлы и бесчестны, а королевские мушкетёры, в ряды которых так стремился вступить д’Артаньян, противостоят им по праву. Мышонок тоже страстно желал стать защитником справедливости.

Скоро ему представился такой случай. Всё началось с того, что на первом этаже дома, под мансардой д’Артаньяна, произошло нечто странное. Сперва в тюрьму увели самого хозяина дома, галантерейщика Бонасье, отчаянно вопившего, что он невиновен, что его жена невиновна, что она служит королеве и что её похитили. Мышонок и д’Артаньян навострили уши. А когда четверо людей в чёрных камзолах — полицейских, как понял Гастон, — остались в хозяйской спальне в засаде, д’Артаньян многозначительно поднял палец вверх и сказал:

— Мышеловка!

О, как же это отвратительное слово было знакомо Гастону! Он весь задрожал, вспомнив, как погибали его сородичи, польстившиеся на вкусную приманку и придавленные безжалостными железными челюстями страшной штуковины. Неужели люди устраивают такие же ловушки друг для друга?!

Но вскоре Гастон понял, в чём дело. Сыщики, засев в квартире подозреваемого Бонасье, арестовывали и увозили прочь всех, кто приходил в гости к злосчастному галантерейщику или его жене. Это они и именовали мышеловкой. А поскольку на второй этаж вела отдельная лестница, гости самого д’Артаньяна не пострадали.

Д’Артаньян тем временем разобрал полы своей мансарды, аккуратно отодвинув доски половиц, и таким образом получил возможность не только слышать, но и видеть всё, что творилось внизу. Гастон тоже с большим любопытством поглядывал в щели между балками. Людская мышеловка оказалась совсем другой, но от этого не менее зловещей. Ведь, как понимал Гастон, люди, попавшие в тайную полицию господина кардинала, оттуда не возвращались. Их тщательно обыскивали, грубо допрашивали и увозили прочь в чёрной карете с наглухо опущенными шторами.

Так прошло несколько дней. Д’Артаньяну порой некогда было даже перекусить, так он был увлечён своим наблюдательным пунктом. И вдруг внизу в очередной раз хлопнула входная дверь. Полицейские насторожились, припал к половицам и молодой гасконец. Его рука невольно легла на эфес шпаги.

На первом этаже раздались лёгкие шаги, потом женский голос отчаянно вскрикнул. Послышался шум борьбы и возмущённые возгласы.

— Что вы творите? Как вы смеете?! — наконец закричала молодая женщина, безуспешно пытаясь вырваться из рук державших её полицейских. — Я же говорю вам, что живу здесь, что я служу камеристкой у нашей королевы Анны! Меня похитили, и вот я наконец вернулась домой!

Голос её оборвался. Мышонок, весь трепеща, припал к своей наблюдательной щели и с негодованием увидел, что люди кардинала грубо хватают женщину в скромном, но изящном платье, с разметавшимися по плечам тёмными локонами. Затыкают ей рот, заворачивают в покрывало и собираются уносить в карету!

Д’Артаньян, как и Гастон, задрожал от гнева. Он молниеносно вскочил с пола и одним прыжком очутился на подоконнике своей мансарды.

— О сударь, сударь! Вы же убьётесь! — с тревогой вскричал верный Планше.

Но д’Артаньян только досадливо отмахнулся.

— Сейчас я тоже попаду в мышеловку, и горе тем котам, которые вознамерятся поймать такую мышь, — воинственно заявил он и прыгнул вниз, придерживая шпагу. Спустя несколько минут раздался стук дверного молотка, послышались шаги, и юный гасконец ворвался в распахнувшуюся дверь, как ураган.

Гастон не сумел остаться в стороне. Ведь он тоже был настоящим гасконцем! Замирая от ужаса и восторга, он кинулся в щель между половицами и благополучно приземлился внизу… прямо на голову одному из полицейских, который опешил от такого сюрприза, тем самым подставившись под удар кулака д’Артаньяна. Бедолага отлетел в сторону, шмякнувшись о стену, а вместе с ним и Гастон, который, по счастью, не пострадал, в отличие от полицейского.

Несколько минут спустя всё было кончено. Сыщики, как стая ворон, повылетали прочь, за дверь, оставив на поле брани перевёрнутые кресла и стулья, лоскуты одежды и обрывки плащей. Соседи по всему кварталу захлопнули ставни, вдоволь налюбовавшись видом посрамлённых полицейских.

Тяжело дыша, д’Артаньян повернулся к спасённой им даме, и Гастон тоже уставился на неё во все глаза.

Госпожа Бонасье без сил полулежала в кресле, растрёпанная, в измятом платье, но всё равно необыкновенно красивая, это мог оценить даже Гастон, сравнивший её с другими людьми и женщинами. Она открыла голубые, как небо, глаза и с тревогой заглянула в лицо д’Артаньяну, который почтительно ей поклонился.

— О, благодарю вас, сударь, благодарю, — горячо воскликнула она мелодичным голосом, который показался музыкой не только д’Артаньяну, но и Гастону. — Эти негодяи снова собирались похитить меня!

Гастон был совершенно очарован. Пока д’Артаньян расспрашивал госпожу Бонасье, которая позволила ему называть себя просто Констанцией, о её злоключениях, мышонок твёрдо решил, что будет верным паладином этой прекрасной дамы, пока жив.

Он, конечно, сам не читал рыцарских романов, но матушка д’Артаньяна была большой их любительницей и по вечерам часто читала вслух мужу и сыну, пока мышонок слушал. К чести юного д’Артаньяна надобно упомянуть, что он никогда не засыпал под это чтение, как обычно делал его батюшка, который даже похрапывал при этом.

Итак, наш Гастон всей своей пылкой душой возжелал стать преданным рыцарем Констанции Бонасье и немедля доказал ей это.

Он вылез из-под сломанного стула, куда забрался, чтобы не мешать, и поклонился, подражая д’Артаньяну. Увидев эдакое, госпожа Бонасье всплеснула руками и засмеялась — словно колокольчик прозвенел.

— Что за прелестный мышонок! Он ваш? Он ручной? — спросила она д’Артаньяна.

Прелестный! Прелестный! Она так и сказала! Если бы Гастон мог краснеть, он бы зарделся от смущения и восторга. Если бы у него были крылья, он бы воспарил к небесам.

— Мой слуга Планше, должно быть, научил его, — удивлённо заметил д’Артаньян, не подозревавший за ручным мышонком своего слуги таких талантов.

— Как его зовут? — продолжала допытываться Констанция, на что гасконец только пожал плечами. Тогда она сказала: — Я бы назвала его... м-м-м... Гастон.

При этих словах Гастон вторично воспарил к небесам. Она угадала! Воистину, между ними было неизъяснимое родство душ!

— Пойдёмте, я провожу вас пока что в дом моего друга Атоса, — обеспокоенно предложил тем временем д’Артаньян. — Вам нельзя здесь больше оставаться, ведь эти негодяи-сыщики могут вернуться в любой момент, а ваш муж находится в тюрьме.

— Но не скомпрометирует ли меня пребывание в доме вашего друга? — с беспокойством прошептала Констанция, подняв на пылкого гасконца умоляющий взор.

— Сам он отсутствует, — горячо заверил её д’Артаньян, подав молодой женщине плащ, в который та поспешно закуталась, скрывая беспорядок в одежде, и оба покинули дом, к крайнему разочарованию Гастона.

Бежать за юной парой по улице средь бела дня он не рискнул, но втайне надеялся, что Констанция сюда ещё вернётся, раз дом принадлежал её мужу.

Именно это и произошло, но при каких тревожных обстоятельствах!

Злосчастный галантерейщик Бонасье, как выяснилось, стал агентом кардинала Ришелье, который вынудил его шпионить за собственной женой — камеристкой королевы. Это стало совершенно ясным, когда ни о чём не подозревающая взволнованная Констанция прибежала домой из покоев её величества, чтобы попросить мужа об услуге. Королева, совершенно лишённая друзей и поддержки, обратилась к своей камеристке с просьбой через мужа передать письмо уехавшему в Англию герцогу Бекингэмскому.

— Но что же такое в этом письме? — осведомился хитрый галантерейщик, немедля навострив уши.

Констанция, заподозрив неладное — она-то хорошо знала нрав своего лживого и скупого мужа, — тут же начала отнекиваться, мол, ничего особенного, речь идёт о неких драгоценностях. Но Бонасье уже поспешил с доносом к кардиналу.

Констанция, как и слышавший весь разговор Гастон, пребывала в смятении. Но Гастон, выйдя из-за резного дубового шкафа, где укрывался от взгляда галантерейщика, поспешил вверх по лестнице в мансарду д’Артаньяна, показывая молодой женщине, к кому ей следует на самом деле обратиться за помощью.

Так она и сделала. И пока юный гасконец с помощью своих друзей улаживал сердечные дела Анны Австрийской, спасая от королевского гнева её и её преданную камеристку, Гастон утешал своим присутствием пребывавшую в невероятной тревоге Констанцию. Теперь, если та отправлялась прочь из дома, который ей опротивел, она брала с собой Гастона в маленькой птичьей клетке. А тот и рад был этакому повороту событий. Он стал единственным мышонком во Франции, которому стало известно обо всех перипетиях интриги с алмазными подвесками, подаренными герцогу Бекингэмскому Анной Австрийской, — подвесками, которые д’Артаньян привёз обратно из самой Англии и вручил их Констанции. С подвесками, которые сияли на платье королевы во время Мерлезонского балета в Лувре.

И когда для Констанции и д’Артаньяна наступил чёрный день, Гастон тоже был с ними.

3.
«Смерть подойдет к нам,
Смерть погрозит нам
Острой косою своей, —
Мы улыбнёмся,
Мы улыбнёмся,
Мы улыбнёмся
Ей!»

Этот чёрный день вовсе не должен был стать таковым. Напротив! Вечером этого дня должно было произойти первое настоящее любовное свидание д’Артаньяна и Констанции, свидание наедине в уютном гнёздышке, каким для юной пары должен был стать павильон в Сен-Клу.

Констанция взяла туда с собой и Гастона в его клетке.

— Что ж, я грешу — и знаю это, — грустно сказала она мышонку, который, как всегда, сочувственно внимал ей из-за прутьев клетки. За эти дни он стал ей настоящим другом, наперсником и поверенным всех её тайн. — Я ведь замужняя женщина, и грех прелюбодеяния — смертный грех. Но Бог свидетель, как же мне хочется любви, я ведь не любила никогда, и меня не любили. Родители выдали меня замуж по своему решению. Ты осуждаешь меня?

Она так взглянула на Гастона, словно тот был её духовником. Мышь! Видимо, и сама это поняв, Констанция с прежней грустью, но и с улыбкой покачала головой.

Вскоре благодаря её стараниям маленький павильон стал похож на волшебный фонарь: его ярко освещали три светильника, а на столе, застеленном белоснежной скатертью, ожидал изысканный ужин, вино и фрукты.

Но Констанции, которая тихо сидела, всё приготовив в ожидании возлюбленного, не суждено было его дождаться. Она только и успела, что выпустить Гастона из клетки, чтобы тот показал ей все свои забавные трюки. К тому времени он научился не только раскланиваться, но и толкать носом маленький орешек, а также кружиться на месте — Констанция считала, что он танцует.

Но Гастон не успел позабавить её своими фокусами, ибо в этот миг чей-то низкий голос прямо у окна комнаты произнёс:

— Это она!

Констанция пронзительно вскрикнула, а в окне появился мужской силуэт. Она кинулась было к двери, но и там уже стояли двое мужчин в тёмных плащах и низко надвинутых шляпах. Они завернули отчаянно отбивавшуюся молодую женщину в одеяло, сдёрнутое с постели, и унесли.

Конечно же, Гастон ничем не мог помочь своей даме. Но он бросился за похитителями со всех своих маленьких лапок. Сердце его бешено стучало, выскакивая из груди, но он успел запрыгнуть на запятки кареты, увозившей Констанцию вместе со злодеями неведомо куда. Никто его не заметил.

4.
«Скажем мы смерти
Вежливо очень,
Скажем такую речь:
— Нам ещё рано,
Нам ещё рано,
Нам ещё рано
Лечь!»

Долгие-долгие месяцы после этого Гастон ничего не знал о д’Артаньяне, как и сама Констанция, которую перевозили из одной тюрьмы в другую, пока с помощью королевы Анны ей не удалось укрыться в гостеприимных стенах монастыря кармелиток в Бетюне. Что она сумела узнать, так это то, что её супруга сразил апоплексический удар.

Всякий раз, когда Констанция попадала в какое-нибудь новое место, она представляла там своего мышонка, а он прикладывал все силы, чтоб развеселить будущих тюремщиков своей дамы и таким образом облегчить её печальную участь. И всякий раз это ему удавалось: воистину, ничто так не располагает к себе людей, как доставляемые им веселье и смех. И Гастон без устали демонстрировал все свои старые трюки, прибавляя к ним новые и новые. Он бы уже вполне мог выступать в цирке, если бы туда попал.

Монастырь кармелиток стал последним по счёту прибежищем Констанции. Несомненно, королева Анна Австрийская могла бы поспособствовать бегству преданной камеристки в Испанию или Англию. Но Констанция верила и надеялась, что д’Артаньян рано или поздно разыщет её, и жила надеждой на эту встречу, не желая покидать родину.

Тем временем молодой гасконец совершил немало блистательных подвигов вместе со своими друзьями — Атосом, Портосом и Арамисом, сражаясь с людьми кардинала. Но был среди поступков д’Артаньяна один весьма неблаговидный, за который даже Гастон не преминул бы его укорить и которого он всегда стыдился, с раскаянием думая о Констанции. Поступок этот, однако, можно было бы извинить его крайней молодостью и пылкостью нрава, но сам он, к чести для себя, таких оправданий не искал.

Итак, пытаясь распутать интриги кардинала Ришелье, мушкетёры ввязались в дуэль с находившимися во Франции англичанами, и один из них, лорд Винтер, пощаженный д’Артаньяном, восхитился благородством юного гасконца, предложил ему дружбу и ввёл к себе в дом. Там юноша познакомился с прекрасной, словно утренняя заря, женщиной, представленной ему как миледи Винтер, вдовой покойного брата лорда Винтера.

Д’Артаньян немедля узнал в красавице ту молодую белокурую даму, которую однажды увидел в карете на постоялом дворе в Менге беседующей с незнакомцем в чёрном. Теперь-то он точно знал имя этого незнакомца — то был ставший его злейшим врагом граф де Рошфор, один из приближённых кардинала. Следовательно, думал д’Артаньян, прекрасная англичанка тоже является шпионкой Ришелье и, следя за нею, он наверняка выведает какие-нибудь тайны его высокопреосвященства. Теша себя этой мыслью, молодой гасконец тем не менее был обуян грехом самой обычной похоти, ибо миледи, действительно будучи шпионкой кардинала, пыталась обольстить его с той же целью, что и он — её.

Как далека была буря грешных страстей от той почти что целомудренной любви, которую гасконец питал к своей исчезнувшей Констанции! Но ураган этой страсти захватил его и понёс, хотя д’Артаньян совершенно не доверял миледи и, более того, опасался её, как опасался бы ядовитой змеи. И недаром. В одну из пылких ночей он увидел на белоснежном круглом плече любовницы полустёртое клеймо — королевскую лилию, которой во Франции клеймили падших женщин и других преступниц. Молодой гасконец и до этого прискорбного события был врагом миледи, а теперь, после того, как он проник в её тайну, она поклялась его уничтожить, что с её возможностями и ловкостью было не так уж и неосуществимо.

И ещё ей удалось по приказу Ришелье убить чужими руками даже первого министра Англии — герцога Бегингэмского. Что уж говорить о простом мушкетёре! Но пока д’Артаньяну, как и его друзьям, удавалось не только благополучно избегать мести этой разъярённой злопамятной тигрицы, но и идти по её следам.

Уничтожив Бегингэма, миледи в почтовой карете прибыла в Бетюн, где в монастыре кармелиток ей снова предстояла встреча с Рошфором, привезшим ей последние инструкции от кардинала.

Первым, кто это увидел, был Гастон.

Храбрый и верный мышонок, строго говоря, уже вступил в старческий возраст. Ведь мыши, по сравнению с людьми, живут очень недолго, не более трёх лет. Так вот, Гастону уже пошёл четвёртый год, усики его и частично шерсть поседели, он двигался гораздо медленнее, мучимый подагрой, лишь чёрные глазки-бусинки не утратили весёлого и лукавого блеска. И он был так же любопытен и храбр, как и в дни своей юности.

Поскольку ему позволялось свободно разгуливать по всему монастырю и монастырскому саду — это разрешение дала сама добрая мать-настоятельница, очарованная его трюками, — Гастон увидел, как всадник в чёрном камзоле и плаще спешит к только что прибывшей в карете белокурой гостье. Гастон на миг подумал, что зрение ему отказывает, ведь именно за этой парой он когда-то следил с подоконника трактира в Менге! Они! Это были именно они! Мышонок изо всех сил напряг слух, ставший уже не таким острым.

Человек в чёрном, стоя рядом с белокурой красавицей и сосредоточенно хмурясь, повторял за нею:

— Итак, вот что я должен передать его высокопреосвященству. Бекингэм убит или тяжело ранен... ваш разговор с кардиналом подслушан четырьмя мушкетерами... д′Артаньяна и Атоса необходимо заключить в Бастилию... а мне — послать вам как можно скорее карету... предоставить моего лакея в ваше распоряжение, изобразив вас жертвой кардинала, чтобы у настоятельницы не возникло никаких подозрений... Встречаемся в Армантьере на берегу Лиса. Так?

— Право же, у вас отличная память, шевалье, — похвалила его миледи, улыбаясь, и при виде этой улыбки Гастон весь задрожал и кинулся к своей госпоже, чтобы предупредить её об опасности.

Увы ему! Ведь он был всего лишь бессловесной мышью, лишённой дара человеческой речи! Тщетно он попискивал, протестуя, когда Констанция собственной рукой заперла его в клетке, чтобы без помех побеседовать с миледи, которая тоже выдавала себя за жертву кардинала и к которой добрая Констанция прониклась необычайным доверием.

Напрасно Гастон тряс прутья своей тюрьмы, бегал взад и вперёд, пытаясь привлечь внимание хозяйки и яростно толкая висевший в клетке для его забав серебряный колокольчик. Констанция лишь поднимала брови, рассеянно спрашивала: «Что с тобою, мой друг, у тебя что-нибудь болит?» — и снова возвращалась к разговору с очаровавшей её гостьей. Она уже полгода была послушницей монастыря и истосковалась по новостям придворной жизни, которыми щедро делилась с нею миледи, стараясь расположить Констанцию к себе. Что ж, это вполне ей удалось. В отчаянии Гастон услышал, как его госпожа с радостью рассказывает гостье, что с часу на час ожидает прибытия в монастырь д’Артаньяна с друзьями, ведь миледи представилась ей другом мушкетёров!

Внезапно Гастон сообразил, что ему надо делать, чтобы очутиться на свободе. Он принялся осторожно расшатывать дверцу клетки, чтобы её засов выскочил из пазов. На это ушли почти все его слабые силы.

Между тем гостья подбежала к окну, заслышав топот лошадиных копыт, и с тревогой воскликнула, обернувшись к Констанции:

— Гвардейцы кардинала! Дитя моё, они скачут сюда за вами! Это вовсе не мушкетёры, вас обманули!

— Ах! — в ужасе выдохнула Констанция, побледнела и опустилась на ковёр, сражённая отчаянием.

— Бежим вместе! — вскричала миледи и, видя, что молодая женщина тщетно силится подняться, подбежала к столу с остатками ужина. Она схватила рюмку с недопитым красным вином — и потрясённый Гастон увидел, как она высыпала в рюмку содержимое оправы своего драгоценного перстня. Крохотное зёрнышко, похожее на зёрнышко граната, тут же опустилось на дно и растворилось в вине.

Миледи же подскочила к пытавшейся встать Констанции, властно поднося к её бледным губам злосчастную рюмку с вином.

Тут наконец Гастону удалось расшатать засов настолько, что дверца клетки распахнулась. И тогда с яростным воинственным писком мышонок атаковал миледи, с разбегу впившись острыми зубами в её обтянутую шёлковым чулком щиколотку.

Пронзительно вскрикнув от боли и неожиданности, миледи выронила рюмку, и красное вино расплескалось по подолу Констанции, которой наконец удалось подняться.

Миледи повернулась к ней, пылая злобой, её красивое лицо исказилось до неузнаваемости.

— Ваша мерзкая мышь! — процедила она.

Глаза её метали молнии, лицо стало ликом Медузы Горгоны, и Констанция, оторопев от такой метаморфозы, произошедшей с её учтивой и благочестивой гостьей, испуганно попятилась.

Если бы у миледи оказался нож или пистолет, она немедленно пустила бы его в ход против возлюбленной ненавистного д’Артаньяна. Но оружия у неё не было, а в коридоре за дверью тем временем раздался топот нескольких пар ног и гул взволнованных голосов. Стало ясно, что это приближаются мушкетёры, которых миледи безуспешно пыталась выдать за гвардейцев кардинала. Поэтому она выместила свою ненависть на мышонке, сорвавшем все её планы.

Ногой, обутой в тяжёлую дорожную туфлю, она ударила Гастона, а потом с размаху опустила каблук на хрупкое тельце. Мышонок умер, не издав ни звука. Зато отчаянно и гневно закричала Констанция, к которой разом вернулись силы. Схватив со стола недопитую бутылку, она без колебаний запустила её в миледи. Удар был таким внезапным и сильным, что злодейка не устояла на ногах и, отлетев в сторону, попала прямиком в объятия Атоса, как раз в этот миг распахнувшего дверь кельи.

Так что, покуда граф де ля Фер тащил прочь свою неверную и преступную супругу, связав ей руки шёлковым шейным платком, расстроенный д’Артаньян печально топтался за спиной у возлюбленной. Констанция вовсе не обращала на него внимания, она горько плакала над Гастоном, своим рыцарем, своим паладином, до конца оставшимся верным любви к ней.

Что можно к этому добавить? Разве только что д’Артаньян оставил военную службу, так никогда не став первым маршалом Франции, и уехал вместе с Констанцией в родной Тарб. Можно было бы для пущей важности прибавить, что своего первенца они назвали Гастоном в честь погребённого на монастырском кладбище мышонка, но нет. У них рождались только девочки — шесть дочерей-красавиц.

А про участь миледи можно сказать словами великого француза: «Как известно, большим преступникам предназначен в жизни определённый путь, на котором они преодолевают все препятствия и избавляются от всех опасностей вплоть до того часа, когда по воле провидения, уставшего от их злодеяний, наступает конец их беззаконному благополучию…»

Оставим же её злосчастную участь в тайне и засим позволим себе откланяться в надежде, что вы запомните маленького отважного Гастона, мышонка из Тарба.

@темы: фики, ФБ-23