Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

ЧОрт, у меня на душе как в заднице.
Звонит мне где-то пятого января Маковеев, любовь моя неземная – ну, чтоб поздравить с Рождеством и всё такое, болтаем, и он вдруг говорит со смехом:
– Я тут в ночь с третьего на четвёртое все морги-больницы обзвонил, Лешу искал. Он в клуб пошёл со знакомыми, а у меня спина болела… ну и он потерялся.
– Как это? – удивляюсь я, хотя второй брак меня очень хорошо научил, как это. Морги-больницы-вытрезвители тоже мною обзванивались ночами по полной, да.
Выяснилось, что Лёша в два часа ночи Маковееву позвонил, что выходит из клуба. После чего канул в Лету. На минуточку, Сибирь, минус сорок, абонент недоступен для звонка.
Ну, Маковеев в больнцах-милиции-моргах выяснил, что Лёша не поступал, и сел ждать. Понятно, что куда ночь, туда и сон.
Пришёл Лёша в одиннадцать утра. С бодунища и виноватый. Тоже знакомо, увы.
Отступление. Лёшу я знаю с тех пор, как у них с Маковеевым случилась любовь, то есть семь лет. Лёша не Гамлет, а скорее Есенин плюс Дюма, он тих, улыбчив, мил… в общем, такая няша, мальчик-колокольчик с глазами лани, прекрасный, как рассвет. Безоговорочно позволивши Маковееву все семь лет заботиться о своей персоне, работающий время от времени, а в основном сидящий дома в Интернете и за просмотром сериалов, спящий до полудня и ухаживающий за котом.
Время от времени я говорю Маковееву, что это вот как-то… ну, неправильно. Мужик есть мужик, и по-моему глубокому убеждению, он должен работать, иначе… ну плохо будет иначе. Да, я мужская шовинистка. Носишь яйца – соответствуй. Ты ж не девочка.
– Может, ему ещё в армии послужить? – ехидно осведомлялся на такие мои заявы Маковеев.
– А что? Армия – школа жизни! – невинно отвечала я.
– Ему и так хорошо, – невозмутимо отвечал Маковеев.
Ему и правда было хорошо. Чтоб мне так жить, да. Не работая, с еженедельными походами по ресторанам и клубам, с айфоном и любыми, какие захочешь, прибамбасами, и с ежегодными поездками за бугор. Но я – не 24-хлетний мальчик-гей, увы, а тётка ровно вдвое старше.
Один раз, впрочем, Лёша с этой иглы соскочил. Я про эту историю здесь как-то писала. Полтора года назад он отчалил в Москву «попробовать себя». И по моему же совету Маковеев тогда слетал за ним и его таки вернул.
Это вопрос приоритетов. На что ты готов ради этого человека? На всё. Я это понимаю.

Ну, возвращаясь к ночи с третьего на четвёртое января, Лёша вышел из клуба, был сильный мороз, лошадки, везущей медленно в гору хворосту воз, то есть такси, не обнаружилось, ибо, пошарив по карманам, Лёша выяснил, что просадил в клубе все 5 штук, которые ему выдал Маковеев (Лёша и финансы – это отдельная песня). Поэтому он попрыгал к метро.
Телефон у него разрядился.
Метро открывается в шесть. Рядом с метро был круглосуточный магазин, и он решил, что там пересидит – что здраво. Хотя самым здравым было бы вернуться в клуб и поклянчить у кого-нибудь мобильник, чтобы позвонить Маковееву. Тот приехал бы, навалял Лёше люлей и забрал его домой. Но Лёша боялся Маковеевского гнева (верю!!) и решил ждать в магазине. Некий мальчик покупал там вино. Они разговорились. Мальчик пригласил Лёшу к себе домой выпить вина и подождать открытия метро на диване, а не у прилавка. Лёша согласился. Выпил, заснул, утром явился помятый, виноватый и покаянный. Всё.
Послушав эту историю, я, конечно, поржала, сказала Маковееву, что понимаю его как никто, и мы распрощались. Но тревожный звоночек – дзынь! – в душе раздался.
И вот вчера мы садимся ужинать. Звонок.
Маковеев.
– Лисичка, – сказал он странным голосом, – ты же мудрая женщина…
И я поняла, что… что да, вот оно. Это «дзынь» неспроста.
Я свалила с телефоном подальше от чад и домочадцев.
– Что? Лёша? – спросила я обречённо.
– Этот пидарас ушёл к тому пидарасу, – сказал Маковеев спокойно. – Забрал вещи и свалил. Сказал, что я заедаю его жизнь. Что он меня разлюбил давно, но боялся сказать. Что это – его человек, а я – так. Теперь скажи, что мне делать?
– Блядь, – сказала я, и Маковеев невесело хмыкнул:
– Правильная характеристика.
– А что ты делаешь? – спросила я, хотя это было яснее ясного. Но мне надо было сориентироваться.
– Пью ром. И курю, – ответствовал Маковеев. – Наркоз. Помогает плохо. Лисичка, как же это больно… Это как будто тебе половину тебя оттяпали прямо по живому. Или раздавили.
– Знаю, – сказала я.
Я правда знаю. Но когда тебя в ошмётки раздавил Бог, отняв у тебя любимого человека, это всё-таки не так страшно, как если это сделал сам любимый человек. Добрый Боженька уберёг меня от последнего. А Маковеева – нет.
– Останется шрам, – тупо сказала я, – и будет болеть. К дождю.
– Смешно, – оценил Маковеев.
– Но я тебя не буду жалеть, Кир, – сказала я. – Тебе двадцать семь, ты не девочка пятнадцатилетняя. Ты его распустил, Лёшу, до безобразия, избаловал, посадил себе на шею. Ты хотел всё контролировать. А это жизнь-сука, её контролировать просто нельзя, нельзя всё предусмотреть!
– Нет, я же знал, что у нас будет кризис семи лет, – пробормотал Маковеев, – но я его планировал на сентябрь… Ты чего там стучишь??
– Бьюсь головой об стену!!! – заорала я. – Планировал его на сентябрь!!!
– Ну да, – подтвердил Маковеев. – Семь лет как раз в сентябре. А этот пидарас пошёл в клуб, просрал все деньги, зашёл в магазин погреться… и знаешь, я думаю, вот честно… лучше б его… – Он тяжело замолк.
– Не смей так говорить и думать, – сказала я. – Пусть живёт. С кем хочет, но пусть будет живой. И здоровый. И вообще. У тебя было семь лет счастья. Ты Лёшу любил. Вы были вместе. Семь лет! У других и такого не бывает.
Даже у гетных пар такое нечасто, скажу я вам. Многие семьи держатся просто детьми, вот и всё. С геями ещё сложнее. Текучка кадров охрененная.
– Что мне делать, если он вернётся? – спросил Маковеев.
– Он тебе нужен? – спросила я.
– Не знаю, – ответил Маковеев. – Всё равно того, что было, не будет. Но как мне теперь вообще с кем бы то ни было строить отношения? Как мне теперь планировать свою жизнь, если всё рухнуло?
– Христа ради! – зашипела я, снова побившись затылком об стену. – Ничего не планируй!! Пей. Кури. Предавайся. Работай. Если он вернётся, спусти его с лестницы. Или прикуй наручниками к батарее. Я приеду летом, мы с тобой сходим в гей-клуб, и я тебе найду кого-нибудь хорошего, клянусь. Ты же прекрасный, ты исключительный, замечательный, чтоб тебя! Да ты составишь счастье любой женщины, мужчины и другой вариации!!!
Маковеев заржал.
– Только не вздумай делать глупости! – пригрозила я.
– С восьмого этажа не прыгну, если ты об этом, – пообещал он.
– И с девятого! И с моста! И… – я задумалась, пытаясь всё предусмотреть.
– Ты только что говорила, что невозможно всё предусмотреть, – злорадно напомнил Маковеев. – Кстати, насчёт батареи – дельная мысль.
Я подумала, что на месте Лёши тоже бы подумала о батарее.
– Ладно, – сказал Маковеев уже достаточно бодро. – Я тебя понял, и я тебя люблю. Привет маме, Зайцу и котам.
– И я тебя люблю. Привет… м-м-м… коту, – мрачно сказала я. После семи лет передавания приветов Лёше перестроиться было трудно.
– Вот он, кот, у меня на коленях, – сказал Маковеев. – Надо было Лёшу кастрировать, как кота. Я подумаю об этом.
– Маковеев!!! – заорала я.
Маковеев заржал и отключился.
Я не знаю, как вернуть ему веру в себя, внушить, что всего не распланируешь, ибо это суть его натуры, не знаю, как он будет впредь строить отношения.
Я не знаю, вернётся ли Лёша. Я не знаю, нужен ли он теперь Маковееву.
Но я точно знаю, что мы нужны друг другу. И я, чёрт побери, для него всё сделаю.
Всё.
Это не пафос, а факт.
Спасибо, что выслушали.

УПД. Не написала, что у Маковеева есть, как и у меня, чудесная Гексли-Кляксик, и я так думаю, мы ему-таки поможем.
УПД-2. Перечитала все комменты. Ребята, как я вас люблю... Как жаль, что всех нас сейчас нет рядом с Маковеевым.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Заметки из дорогой редакции – пунктиром...

***
В советских журналах «Крокодил» были карикатуры с надписью «Без слов». Вот и я во время сдачи в печать цветной обложки свежего номера, лишилась дара речи, услышав, как дизайнер Ярик невозмутимо объясняется по телефону с рекламодателем:
– Что у вас на макете? У вас на макете сидит малыш. Голый. Нет, без памперса сидит... Нет, у него ничего наружу не торчит... Я лично проверял! Лучше с памперсом? Хорошо, наденем памперс…

***
Статья в свежий номер.
- Концерт фестиваля самодеятельного творчества ветеранов завершился песней «Ветеран» в исполнении хора ветеранов...
Статья, конечно же, от Совета ветеранов...
Вышла как есть.
читать дальше
***
Главе города вообще не очень везло в нашей газете. Новостница Женечка выдала следующую фразу в репортаже с инаугурации:
– В дальнейшем глава ПОБЕЖАЛ (полагаю, всё-таки пообещал) заботиться об улучшении уровня жизни горожан...

***
Подхожу я как-то бочком к находящемуся в прострации после сдачи в печать цветной обложки дизайнеру Ярику и начинаю ему как бы намекать, что теперь пора верстать статьи. Во время моего монолога Ярик не произносит ни слова, только совершенно невыразимо на меня взирает.
Я:
– Вот сюда нужно будет поставить макет Дальневосточного открытого университета... ну в прошлом номере он уже был... только они просили его слегка растянуть по вертикали или по горизонтали, как получится... да знаю я, знаю, что хреново получится... ты МНЕ это говоришь?!
На последней фразе окружающие нас коллеги полезли под столы с криками:
– Она мысли уже читает, люди добрые!!
А Ярик, так и не проронив ни слова, пошёл курить.

***
После работы едем мы с ребёнком и дизайнером Яриком в клуб любителей аниме.
Ярик:
– Да, сегодня же приходили шины! И встали на цвет! Четыре кирпича.
Я (с восторгом):
– О, классно!
Ребёнок (скептически):
– Чё-т много – четыре кирпича…
Народ в автобусе от нас потихоньку отошёл…

***
Сижу в редакции, никого не трогаю, примус починяю, то есть пишу статью, в разговоры коллег стараюсь не вслушиваться, ибо это грозит остаткам моего разума окончательным уничтожением. Но всё равно краем уха улавливаю нечто такое, отчего впадаю в ступор.
Татьяна Петровна, начальница отдела рекламы, говори рекламному агенту Алине:
– Алин, а вот рекламодатель Такой-тов – он тёмный или светлый?
– Да ты что, конечно, светлый, он никогда тёмным не был! – немедля отзывается Алина – очень серьёзно и даже с каким-то негодованием.
Та-а-ак. Приплыли…
Осторожно оглядываюсь вокруг: может быть, я уже в офисе Ночного Дозора, и сейчас откуда-нибудь из-за угла появится сам Гесер?! А лучше бы Антон Городецкий… в исполнении Константина Хабенского… м-м-м-м-м-м…
Мечты грубо оборвались со следующей фразой Алины:
– Тёмный макет на полосе плохо смотрится!
Тьфу ты... МАКЕТ!!!!!

Маковеев, любовь моя неземная, прислал мне СМС:
«Хо-хо-хо! В 2013-м есть жиииииизнь!»
Я, естественно, ответила: «Ахренеееееть!!!»
А ведь и правда. Дожили.



Картинку стырила у  Klodwig

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

В кафе каждый стол занят какой-то организацией.
Ну, вот в середине вечера, когда все уже были хорошие, к нашему столу, слегка покачиваясь, подходит дама и начинает говорить тост в нашу честь, типа какие мы хорошие, славные, как без библиотек жизни нет и вообще... а заканчивает словами:
– Всегда к нам обращайтесь, если что!
– Представьтесь, – говорит ей ведущий Дед Мороз.
– Мария Борисовна, городская реанимация...

...про эгрегор.
Замудрёное слово это обозначает коллективное бессознательное, ну.
Так вот, однажды в славный период моего главредства раздолбайское бессознательное нашей редакции вступило в борьбу с правильным сознательным – новым начальником рекламного отдела Сергеем, который сменил на боевом посту красу и гордость редакции Татьяну Петровну. Руководство его назначило, дабы прекратилось наконец нечеловеческое разгильдяйство отдельно взятых личностей.
Итак, в одно не совсем прекрасное утро Сергей пришёл в редакцию.
Ну вот, ей-Богу, это был чистый Макс... такая пуся, как выразилась  vowel – сдержанный, надёжный, логичный и порядочный.
У него была даже заготовлена программная речь.
Во время этой суровой программной речи, – про ежедневные планы, ежедневные отчёты, проценты от оплаченной рекламы и орднунг юбер аллес… – в редакции царило похоронное молчание.
Затем Сергей нарисовал на принесенной им с собою (!!!) офисной доске маркером таблицу с фамилиями рекламных агентов и с пресловутыми цифрами плана и процентов, оставил на всеобщее рассмотрение, шоб вникли. И победно удалился до вечера – когда должны будут поступить первые планы.
Дверь за ним захлопнулась.
– Мы уволимся!!! – погребальными голосами завыли самые нечеловеческие раздолбаи.
– Где вы ещё такой коллектив найдёте? – возразили другие.
Я сидела и молчала как мышь под метлой, дабы не дискредитировать светлых решений руководства своим обычным гоном.
Нечеловеческие раздолбаи подошли к Сергеевой доске с таблицей и почесали в затылках. Всем было ясно – чтобы добыть эти цифири, придётся впахивать в поту лиц.
По совместительству свободная художница Ирочка взяла маркер и в графе рядом со своей фамилией нарисовала вытянувшуюся унылую рожицу в очках. Собственную.
– Меня нарисуй! – слегка оживилась павшая духом Татьяна Петровна.
– И меня!
– Меня! Ира, меня!
Ира сосредоточенно водила маркером по доске.
– А это чегоо у меня в руках? Это нога?!
– А чё у меня волосы дыбом?!
– Ира, что у меня с носом?!
– А теперь Сергея рисуй!
В нижней графе таблицы «Итого» появилась физиономия нового начальника рекламного отдела – слегка перекошенная и небритая.
– О! – удовлётворённо сказала я. – We shall overcome!
Эгрегор рулил!
Вас интересует, кто кого?
Ребяты... Сергей проработал три месяца и не выдержал. Уволился.
Эгрегор пересилил.

Незадолго до начала съемок "Хоббита" Питера Джексона вызвал к себе главный продюсер. Он желал узнать, чем Джексон собирается заманить на свой фильм разные слои целевой аудитории.
- Все продумано! - бодро отрапортовал режиссер. - Для толкиенутых приготовили неподдельный Шир. Кстати, чтобы проникнуться духом эпоса, во время съемок актеры жили в хоббичьих норках.
- И что же? - заинтересовался продюсер. - Прониклись?
- Еще как. Уходить не хотели. Особенно когда узнали, что дальше по плану съемок - орлиные гнезда.
- Не щадят наши люди себя на работе, - умилился продюсер. - А для зрителей-мужчин что придумал? Ну там, знаешь, от двадцати до пятидесяти, средний класс...
- Эпические сражения! - Джексон помахал отрубленной головой гоблина. - Реальная бойня! Кровь-кишки-раскочевряжило.
- Рубилово, значит, - одобрил продюсер. - Окей! А для детишек?
- Дык то же самое, - удивился Джексон. Но, поймав взгляд продюсера, исправился: - Старичок-лесовичок! Живет в согласии с природой.
- Зверушки будут?
- Непременно. Ежики дохлые. Сурки дохлые. Кролики...
- ...дохлые?
- Ездовые.
читать дальше
- Волшебно! Что для российской аудитории?
- Один из гномов - выходец из Сибири. - Джексон убедительно помахал шапкой-ушанкой.
- А для эстетов?
- Эльфинариум.
- Для поклонников выразительной актерской игры?
- Горлум.
- Прелестно. Питер, вы все предусмотрели. Ну и, наконец, чем привлечете женскую аудиторию?
- Ну... Э-э-э... - замялся Джексон. - Кагбэ... Мы рассчитывали...
Он затих и виновато вздохнул.
Продюсер схватился за голову.
- Питер, как вы могли?! Неужели вы думаете, женщины ломанутся смотреть на Шир? На хоббитов? На Горлума? И что вы там им еще предлагаете...
- Дохлых ежиков, - тихо отозвался пристыженный режиссер.
- Все пропало! Я разорен!
- Нет, позвольте! - вскинул голову Джексон. - Но ведь есть еще Кэмбербэтч наш Бенедикт.
- И сколько времени ему отведено в первой серии?
- Пять секунд, - потупился режиссер. - А что делать? У него посекундный тариф!
- Вы сошли с ума! В первом фильме у вас был Арагорн! Леголас! Боромир! И этот, как его... Фандорин.
- Фарамир.
- Да какая разница! Главное - там был герой-красавчик. Пятеро! На любой вкус, включая мой. А теперь кого вы предложите женщинам? Черт побери, Питер немедленно введите в фильм красавца. Мужественного, подтянутого и сексуального.
- Где ж я его возьму? - взвыл Джексон. - У меня одни хоббиты, орки, гномы, тролли и варги!
- Где хочешь, там и бери, - отрезал продюсер. - Но чтобы завтра был!
Всю ночь Питер Джексон провел в мучительных раздумьях. То омолаживал Гэндальфа и вводил любовную линию с Галадриэль. То пытался выжать сексапил из хоббита, бывшего Ватсона. В отчаянии, слушая голос подсознания, он даже ввел в сюжет могучего лося, оседланного прекрасным эльфом. Но сознание настойчиво попросило его на этом остановиться.
Лишь к утру на измученного Джексона снизошло озарение.
- Гном, - прошептал он. - Главный гном!
- Позвольте, - возмутился из-за двери продюсер (он подслушивал). - Они же коротышки!
Но Джексона уже ничего не могло смутить.
- У нас будет такой гном, - торжественно заявил он, - что на его рост никто не посмотрит!
Так появился Торин.



- Вот теперь тебя люблю я, - сказал Джексону довольный продюсер. - Вот теперь тебя хвалю я. Наконец-то ты, грязнуля...
- Я бы попросил! - с достоинством перебил Питер. - Это не грязь, а боевая раскраска урук-хая.
- Кстати об урук-хайях... - задумчиво сказал продюсер. - Вам не приходило в голову, Питер, что антагонист нашего героя тоже должен быть сексуальным? Кто у вас там враждует с Торином? Орк?
Джексон взвыл и забился головой об стену.


Источник: eilin-o-connor.livejournal.com/44931.html

Пишет  Dittmar:

Развлечение на Новый год. Замороженные мыльные пузыри
Необходимо: вода, мыло хозяйственное, соломинка для коктейля, стакан, температура окружающей среды от -7 Цельсия и до бесконечности (при постановке опыта было -17 Цельсия), штиль.

Готовим смесь:
наливаем треть стакана воды, натираем мыло на мелкой терке или скоблим ножом. Полученный порошок засыпаем в воду, помешивая, но не сильно. Нельзя допускать образование на поверхности воды «пенки» из микропузырьков более чем 10 % от площади поверхности.

читать дальшеПорошок сыпать до тех пор, пока в комнатных условиях (+24) выдуваемые соломинкой пузырьки не начнут жить дольше трех-пяти секунд после отрыва от соломинки. То есть стенки должны быть прочными, но не толстыми.

Если использовать фейри-подобные средства, то пузыри становятся тонкими, непрочными, не могут ложится на снег, но более красиво кристаллизуются. При использовании шампуней пузыри получаются матовыми.

Как выдувать правильно: следует опустить соломинку до дна в стакан, таким образом внешняя часть соломинки окажется покрыта мыльным раствором.

Для лучшего эффекта можно наклонить стакан и, прижав соломинку к внутренней стенке, покрутить. Тогда на нее соберется мыльный осадок. После чего отомкнуть соломинку от стенки и плавно вынуть из стакана.

Постарайтесь, чтобы на конце соломинки захватилась часть «пенки».

Подносим соломинку горизонтально ко рту и начинаем дуть ритмичными, но со слабой амплитудой выдохами. Ритм приблизительно равен пульсу и должен идти по синусоиде, без резких перепадов. Саму соломинку плавно крутим, чтобы на краю не скапливалась лишняя влага или кусочки мыла, которые могут порвать пузырь.

Когда пузырь достигнет диаметра 4 - 6 см, мы отнимаем соломинку ото рта, даем войти внутрь холодному воздуху, и плавно покачивая, перемещаем пузырь с кончика на внешнюю стенку. Так, чтобы воздух больше не мог попасть в пузырь.

Плавно вращая вокруг оси, мы опускаем соломинку с пузырем на свежий (не втоптанный) снег. Если мы все делали правильно, то на днище пузыря скопилась «пенка», которая будет играть роль передатчика холода от снега, и подушки безопасности, которая не даст пузырю лопнуть.

Кладем этой подушкой его на снег, и ждем пару секунд. При температуре около -17 от момента отрыва соломинки от рта до момента соприкосновения проходит секунд 7.

Если внимательно присмотреться, то к тому моменту, когда мы поднесем пузырь к снегу, нижняя его часть будет на грани замерзания, очень вязкая. А верхняя, так как мы крутим в ней соломинку, которую греет тепло наших рук, еще будет сохранять свои свойства.

Через секунду после соприкосновения с поверхностью, когда пузырь припаяется днищем к снегу, мы плавно, но быстро, вынимаем соломинку из него. Если замешкаться, то пузырь порвется, т. к. уже замерзнет. Если поспешить, то пузырь еще не ставший вязким лопнет.

Можно также попробовать замораживать пузыри прямо на соломинке. Это удобнее в плане маневренности относительно источников света, если вы планируете их фотографировать. Да и узоры получаются лучше, чем если класть на снег.

Если же перед надутием пузыря прогреть воздух в легких, и не набирать на соломинку «пенку», то можно увидеть, как пузырь замерзает в полете. Главное, для успешной отстыковки, чуть активнее дунуть в соломинку и сразу прекратить, чтобы не взорвать пузырь очередью мелких, вылетающих следом.

URL записи