Название: Чужие тайны
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2024
Бета: Shiae Hagall Serpent
Цикл: Орки и эльфы
Канон: А. Дюма «Три мушкетёра»
Размер: миди, 4330 слов
Пейринг/Персонажи: д'Артаньян, Китти, Атос, Портос, Арамис, миледи Винтер, упоминается Констанция Бонасье
Категория: гет
Жанр: фэнтези-AU, юмор, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Д'Артаньян проникает в тайну Атоса и миледи.
Примечание: Мир, где д'Артаньян — эльф, а его друзья — орки; сиквел к текстам зимней команды Дюма «Письмо с рекомендацией» и «Аудиенция»; разрешение автора на продолжение получено.
Гравюра художника Мориса Лелуара, 1894 г.
Предупреждение: стилизация, местами стёб и сленг; упоминаются насилие и канонная казнь героини
Ссылка: тут

Юный эльф Дар Таньян, принадлежащий к древнему гасконскому роду, никогда не размышлял о том, с какой женщиной ему связать свою судьбу. Он даже не представлял, будет она эльфийкой или орчанкой. Он был ещё слишком молод, чтобы вообще думать о женитьбе.

Точно такого же мнения придерживался его отец, почтенный седовласый эльф с гордой выправкой, воевавший с испанцами ещё при покойном короле. Хотя в знатных семьях Гаскони было принято, как и повсюду в те времена, сговаривать между собою сыновей и дочерей разных родов, юный Дар тем не менее оказался свободен от уз помолвки.

Возможно, его отец прекрасно помнил самого себя в восемнадцатилетнем возрасте, возможно, в сердце его таилась некая загадочная любовная история, оставившая отпечаток на всей его жизни… но Дар никогда не спрашивал об этом, вовсю пользуясь дарованной ему свободой.

Сколько холщовых и даже шёлковых юбок он задрал на сеновалах, на кухнях и в богато обставленных гостиных, пока престарелый супруг знатной дамы безмятежно храпел наверху в спальне, знать не зная, чем занимается внизу его благоверная с пылким нахальным мальчишкой-соседом!

Тем не менее Дар Таньян относился к женщинам с уважением, приличествующим его положению и воспитанию. И хотя он беззастенчиво пользовался маленькими женскими слабостями соседок, кухарок, садовниц, крестьянок, но всегда отдавал так же щедро, как и брал, силой к соитию никого не склонял и неукоснительно следовал грубоватому совету старого конюха-орка Пьера: «Вовремя вынимай».

Таким образом, к моменту своего отъезда в столицу он ухитрился не наплодить бастардов. Да и пылкое его сердце осталось не задетым стрелою Амура, хотя слезинки закапали из многих прекрасных глаз при известии о грядущем расставании с молодым повесой. Лихой, живой и весёлый нрав Дар Таньяна, плутовская горбоносая физиономия с едва пробивающимися над верхней губой усиками и обаятельная улыбка могли покорить сердце любой женщины. Однако оставленные им в Тарбе красавицы никогда ни на что серьёзное с его стороны не рассчитывали и даже ни на что не надеялись, кроме мимолётного обоюдного удовольствия.

Но на полпути в Париж, на постоялом дворе некоего городка, именуемого Менг, Дар Таньян впервые увидел женщину, которой суждено было глубоко задеть его сердце и стать олицетворением сил зла в его судьбе.

То была прелестная молодая белокурая эльфийка, сидевшая в карете, уже готовой отъехать. Взгляд её красивых глаз на несколько мгновений задержался на лице юного гасконца, имевшего несчастье повздорить с её спутником — высоким мрачным господином в тёмном камзоле. Этот внимательный взор прозрачно-голубых глаз с чёрными точками зрачков показался ему похожим на завораживающий страшный взор Медузы Горгоны, и юноша невольно содрогнулся от безотчётного ужаса. Однако кучер тут же хлестнул лошадей, и карета загромыхала по мостовой, оставив Дар Таньяна в центре схватки со слугами трактирщика, подстрекаемыми наглым незнакомцем.

Дальнейшие события в жизни Дар Таньяна развернулись столь стремительно, что сравнить их можно было даже не с лошадиным галопом, а с неистовым полётом хищной птицы — ястреба или пустельги, — заметившей добычу. Но каковы же были его изумление и смятение, когда он снова встретил белокурую эльфийку из Менга, узнал её имя — миледи Винтер — и был приглашён к ней в дом. Правда, случилось это уже после того, как ему пришлось драться на дуэли с её братом, лордом Винтером.

* * *

— На самом деле он брат её покойного мужа. Она вдова, — оживлённо рассказывал Дар Таньян Атосу, одному из трёх своих друзей-мушкетёров, сидя за столом в его по-спартански обставленной квартире на улице Феру, в двух шагах от Люксембурга. — Винтер представил нас друг другу после того, как мы с ним помирились.

— Одним словом, вы теперь столь же страстно влюблены в эту миледи Винтер, как ранее были влюблены в исчезнувшую теперь невесть где Констанцию Бонасье, — прервал его Атос со свойственной ему прямолинейностью.

— Ха! — вмешался находившийся тут же Портос. — По одной даме наш ловелас романтически вздыхает, — он отвесил в сторону вспыхнувшего Дара шутовской поклон, — а этой самой миледи ему хочется просто впердолить, что весьма понятно.

Дар Таньян не просто покраснел, а побагровел, как свёкла. По чести говоря, ему следовало бы вызвать Портоса на дуэль за грубость. Но, во-первых, он уже привык к бесцеремонности орков-мушкетёров, раз уж вступил в их ряды, во-вторых, понимал справедливость этого суждения, ну а в-третьих, оценил явную деликатность друга по отношению к Констанции.

Прекрасную орчанку, камеристку королевы и жену галантерейщика Бонасье, в чьём доме он снимал комнату, он действительно полюбил со всем нерастраченным пылом первого романтического чувства. Когда её похитили слуги герцога Ришелье, он остался безутешен и вместе с друзьями не прекращал бесплодных пока что поисков.

— О, Портос, вам известно слово «ловелас», — ёрнически вскинул тонкие брови Арамис, сидевший здесь же и потягивавший из бокала бургундское. — Право, не ожидал.

— Он внимательно читает ваши стихи, друг мой, — пришёл Атос на помощь смутившемуся Портосу.

Тот же заявил, что ему необходимо срочно заняться своей экипировкой, и откланялся. Его примеру вскоре последовал и Арамис, которому слуга принёс раздушенную записку на розовой бумаге.

Атос с улыбкой проводил взглядом обоих и повернулся к замершему у стола гасконцу. Дар Таньян с некоторым трепетом поднял на него глаза, понимая, что сейчас услышит справедливую отповедь за легкомыслие. Атос всегда был для него образцом благородства. Но тот не стал порицать юного эльфа, а негромко сказал:

— Позвольте поведать вам одну историю, мой друг. Она, правда, заканчивается не очень хорошо, но эта история — о любви, желании, верности и мести. Один мой друг, богатый граф, родом из тех же мест, что и я, — но не я, запомните это! — влюбился, будучи совсем молодым, в некую шестнадцатилетнюю эльфийку, прекрасную, как сама любовь. У неё был кипучий ум, не женский ум, ум поэта, она не просто нравилась, она опьяняла. Граф являлся полновластным хозяином тех мест и легко мог соблазнить её или взять силой и сделать своей любовницей. Никто не стал бы за неё заступаться. К несчастью, граф был честным человеком и женился на ней. Глупец, болван, осёл!

— Почему же, раз он любил её? — нерешительно возразил Дар, смотревший на Атоса во все глаза и слушавший во все уши. Эта история уже вызвала у него трепет, хотя ничего особенного в ней пока не происходило.

Ответная усмешка Атоса скорее походила на оскал.

— Когда я сказал «к несчастью», это не было пустым словом, мой друг, — мрачно объявил он, подливая в свой бокал ещё бургундского. — Граф во всём доверял своей супруге, и, казалось, она отвечала ему взаимностью. Но как-то раз во время охоты лошадь графини понесла, и молодая женщина, не удержавшись в седле, упала наземь и лишилась чувств. Граф поспешил на помощь и, для того, чтобы облегчить ей дыхание, разорвал на ней платье и корсет. Угадайте, что он увидел у неё на плече?

Прищур Атоса был воистину сатанинским. По спине Дара пробежали мурашки.

— Татуировку? — брякнул он, невольно поёжившись.

Атос ошарашенно заморгал и кашлянул:

— Кхм. Почти угадали. Клеймо! Королевскую лилию. Графиня была заклеймена королевским палачом! Ангел оказался демоном! Вавилонской блудницей!

Он залпом осушил свой бокал и, поставив его на стол, пронзительно уставился на юного эльфа, ожидая бурной реакции на столь драматический поворот событий.

Дар Таньян на миг раскрыл рот, потом закрыл и наконец осведомился с живейшим интересом:

— Послушайте, Атос, но ведь они не первый день были женаты. Граф и его супруга. Как он умудрился раньше не разглядеть эту лилию? Слепой он был, что ли? Или он никогда не видел свою жену гол… эм… то бишь обнажённой? Прошу прощения за бестактные вопросы, — тут же повинился он, заметив, как выпучил глаза поперхнувшийся Атос.

Впервые на своей памяти Дар обнаружил, что всегда бесстрастный, как гранитная скала, мушкетёр заливается краской, словно юнец.

— Откуда я знаю, — сварливо проворчал Атос, отводя глаза. — Вероятно, он был… м-м… слишком целомудренным и… м-м… думал, что оскорбит супругу излишним вниманием к её прелестям… или… м-м… ещё что-нибудь думал.

Дар собрался было ляпнуть, что много думать в постели вредно, но вовремя прикусил язык.

— Что же случилось дальше? — спохватился он.

Атос снова кашлянул в явном замешательстве и деревянным голосом провозгласил:

— Как я уже упомянул, граф был полновластным хозяином на своей земле и имел право судить и казнить своих подданных как ему угодно. Он совершенно разорвал платье на графине, связал ей руки за спиной и повесил её на дереве.

Если он вновь ждал бурной реакции Дара, то она последовала незамедлительно.

— С ума он сбрендил, что ли, ваш граф? За что же?! — вскричал эльф, широко распахнув недоумевающие глаза.

Атос был вторично ошеломлён.

— Как это — «за что»? — ответил он сердито. — Эта… змея, несмотря на свою молодость, была гулящей женщиной, шлюхой, воровкой, словом, совершила преступление, за что и была заклеймена. Скрыла всё от законного супруга, который дал ей своё достойное имя и разделил с нею свои богатства.

— Но ведь он её ни о чём даже не спросил, не так ли? — парировал Дар Таньян, не задумываясь. — Не дал никакой возможности оправдаться и объясниться. Спорим, он повесил её, пока она ещё была без сознания, только чтобы не разговаривать с нею. Беззащитную женщину! Если она преступница, Атос, то он, клянусь честью, ничем не лучше неё. И вы называете это любовью?

Его тёмные глаза пылали, кулаки сжимались, голос прерывался от возмущения.

— Когда это я говорил о любви? — проворчал Атос, допивая бургундское прямо из горлышка бутылки, чтобы не утруждаться.

— Как же, вы ведь сами сказали с самого начала, что ваша история — о любви, желании, верности и мести, — процитировал Дар. — На мой взгляд, здесь было только последнее, а именно — месть. Довольно мелочная, между прочим. И ещё: ведь граф мог просто взять и выгнать из дома супругу или отдать её в монастырь, если посчитал себя обманутым. Почему он не поступил именно так?

— Молоды вы ещё судить людей, сударь, — рявкнул Атос, припечатав кулаком столешницу, и Дар Таньян немедля остыл.

— Прошу прощения, — виновато пробормотал он, вскакивая из-за стола и ища взглядом свою шляпу. — Я действительно не имел права так отзываться о вашем друге, тем более что я его совсем не знаю. Я пойду, Атос, мне тоже давно пора позаботиться о своей экипировке.

И он почти выбежал вон из комнаты, по пути натолкнувшись на молчаливого слугу Атоса по имени Гримо, принесшего хозяину новую бутылку вина.

— Мальчишка! — буркнул Атос, откупоривая её. — Ты знаешь его, и очень даже хорошо.

Он упёрся локтями в стол и запустил пальцы в волосы, простонав едва слышно:

— Анна!

* * *

Итак, молодой гасконец, которого раз за разом приглашали в роскошный особняк миледи Винтер, от этих приглашений не отказывался. Слово «впердолить», так неучтиво вырвавшееся у Портоса, стояло у него в ушах. Он мог понять, чем его привлекает эта женщина, хотя до интимного общения с ней доходить не собирался. Но что сама она искала в нём, являлось для него загадкой. Будь он чуть более самонадеянным, предположил бы, что она просто втюрилась в него и хочет его, как оставленные им в Тарбе садовницы, горничные и знатные дамы. Но он отдавал себе отчёт, какие благородные и влиятельные гости вслед за ним посещают миледи Винтер, и самокритично признавал, что против них у него нет ни единого шанса. Таким образом, он вёл с миледи учтивые беседы, читал ей на память стихи Арамиса и те баллады, что выучил ещё на родине, продолжал гадать, что ей от него потребовалось… и однажды вечером столкнулся в узком коридорчике с горничной миледи по имени Китти.

Китти была орчанкой, как и его возлюбленная Констанция, что сразу безотчётно расположило Дара к прехорошенькой смуглой брюнетке с лукавыми глазами и белозубой улыбкой. Она стреляла этими глазами, будто из арбалета. При встрече с молодым гвардейцем она задела его плечом и выронила стопу белья, которое несла в руках, ойкнув при этом. Дар галантно кинулся помогать девушке собирать оброненное и был вознаграждён целым каскадом новых прикосновений, как бы нечаянных. Тут уже сомнений быть не могло — девушка его хотела. Но всё, что он мог ей дать — пылкий поцелуй, на который она так же бурно ответила.

Дар наконец отстранился от неё и поглядел в тёмно-вишнёвые яркие глаза.

— Вы влюблены в мою госпожу? — прошептала Китти, облизнув распухшие губы — сладкие, как мёд, в чём он только что убедился.

— Нет, — честно ответил гасконец, и девушка выдохнула с облегчением. Однако он тут же прибавил с той же прямотой: — Но я люблю женщину, в похищении которой, как мне кажется, замешана твоя госпожа.

— А почему вы тогда целуетесь со мною? — грозно прищурилась Китти, и Дару впервые пришло в голову, что, когда он чистосердечно расскажет Констанции обо всём, что происходило с ним в её отсутствие (а он знал, что не сможет этого утаить), его ждёт нешуточная трёпка.

Он усмехнулся и снова честно ответил:

— Как живой мужчина может устоять перед такой красотой? — И немедля прибавил: — Но это просто поцелуй… и пускай потом моя дама отвесит мне тумаков за него. Она тоже орчанка.

Китти внимательно посмотрела на него. Было ясно, что она далеко не глупа и, более того, только что оценила эльфа как человека, а не как предмет воздыханий и источник удовольствия.

— Так вы ходите сюда, чтобы разведать, что произошло с вашей дамой? — спросила она почти сурово. — Её имя, сударь?

Поколебавшись, Дар Таньян ответил:

— Констанция Бонасье. Её похитили из того места, где у нас должно было состояться первое свидание — из павильона Сен-Клу.

Китти понимающе усмехнулась уголками губ:

— Хм. Выходит, вы даже не попробовали на вкус эту женщину, сударь. Но свято уверены, что влюблены?

Дар Таньян вспыхнул до ушей. Он бы вызвал на дуэль любого из мушкетёров за такие слова о его возлюбленной. Но тут он ответил просто:

— А разве дело только в постели?

— О, — Китти снова округлила пухлые губки, но в вишнёвых глазах промелькнуло нечто, похожее на уважение. — Господь всеблагой, да вы, сударь, рассуждаете как проповедник. Что ж, воля ваша, я извиняюсь, если задела ваши чувства. Но если вы уже и так готовитесь получать колотушки от своей дамы, то… — она не договорила, притиснув Дара к стене всем своим крепким телом, и снова впилась пылким поцелуем в его удивлённо раскрывшийся рот.

Надо отметить, он этому не слишком сопротивлялся.

— Я выясню что-нибудь про вашу Констанцию Бонасье, — пообещала ему Китти, нехотя отстранившись и снова проворно подбирая с пола рассыпанное бельё. — Бог мой, я всё измяла и изваляла. Мне пора, сударь.

— Спасибо! — горячо выдохнул Дар ей вослед.

* * *

Ещё через два дня, будучи снова приглашён в особняк миледи Винтер, молодой гвардеец не успел даже дойти до маленькой гостиной, где красавица-эльфийка обычно его принимала. Китти, перехватив его на лестнице, без слов поманила за собой в боковой коридор, где они встречались раньше. Незаметно улыбнувшись, Дар последовал за нею. Он воображал, будто орчанка снова пристанет к нему с поцелуями, и даже предвкушал этот момент. Честно признаться, он не раз за прошедшие со времени их свидания ночи вспоминал пышное тело Китти и постыдно ёрзал в своей одинокой постели.

Но Китти, без церемоний схватив его за руку и почти дотащив до просто обставленной маленькой комнатки (он предположил, что она именно там и обитает), оставила его одного. А сама с возгласом: «Я здесь, миледи!» — побежала на серебряный мелодичный звон колокольчика, раздавшийся из-за другой двери. Дар Таньян понял, что там располагалась спальня прекрасной хозяйки, и замер, затаив дыхание и весь обратившись в слух.

Дверь за Китти закрылась, и до него донёсся резкий голос леди Винтер, совсем не похожий на приятный мелодичный тон, каким она обычно разговаривала с гостями.

— Куда ты запропастилась? — набросилась она на служанку. — Сейчас явится этот молодой гасконский осёл, а я ещё не причёсана.

«Ого», — только и подумал молодой гасконский осёл, прильнув к дверной щели. Ему был виден подол голубого платья расхаживавшей по спальне женщины.

— Простите, миледи, — смиренно отозвалась орчанка, берясь, очевидно, за головную щётку, — мне кажется, что этому пылкому гвардейцу совершенно всё равно, причёсаны вы или нет.

Миледи насмешливо фыркнула, опускаясь в кресло:

— Твоя правда. Он будет пялиться на меня, как озабоченный баран, даже если бы я вышла к нему растрёпанной и в рубище. Господь всемогущий, какой же он всё-таки идиот. Держал в руках жизнь моего деверя на дуэли и не убил его. Никогда ему этого не прощу.

«Ого», — вторично подумал обескураженный Дар Таньян.

Некоторое время он видел лишь равномерные взмахи рук Китти.

— Он совершенно вами очарован, мадам, — спустя несколько минут проговорила та.

Снова раздражённое и вместе с тем удовлетворённое фырканье.

— Он совсем позабыл о маленькой камеристке королевы, в которую якобы был влюблён и которую приказал похитить Ришелье у него из-под носа. Вообрази, они даже не переспали, вот что оказалось пикантнее всего. Эта галантерейщица Бонасье сидела смирно, как овца, и ждала его, а вместо него явились кардинальские гвардейцы! — у миледи вырвался новый злорадный смешок.

Вся кровь бросилась Дару в лицо, и он крепко сжал губы.

— Вы никогда не упоминали об этом, мадам, — неловко пробормотала Китти. — А что потом случилось с этой женщиной? Она умерла? Убита?

Дар Таньян вовсе перестал дышать.

— Было бы о чём говорить, — с досадой бросила миледи. — Рошфор упоминал, что кардинал-де переправил её в какой-то монастырь, кажется, бетюнский монастырь кармелиток, чтобы замаливала грех прелюбодеяния. Она всё-таки мужняя жена, а связалась с этим мальчишкой, который помогал ей в интригах королевы.

— Но вы же сами только что сказали, мадам, что они не успели переспать, — возразила Китти, видимо не удержавшись, и на сей раз Дар услышал звук пощёчины.

— Не дерзи! Ты что-то стала слишком разговорчива, милочка, — отчеканила миледи.

Зашуршали юбки.

— Простите, мадам, — смиренно повинилась Китти, склоняя голову.

— Спустись вниз, этот болван наверняка уже явился. Ему всегда не терпится, — приказала миледи. — Проводи его в голубую гостиную, как обычно, и вели Жану подать туда анжуйское вино и какие-нибудь фрукты.

— Да, мадам.

Быстрые шаги, и влетевшая в комнату Китти схватила эльфа за руку, чтобы снова потащить за собой. Её левая щека ярко рдела.

Дар Таньян на цыпочках поспешил за нею и, только когда они выскользнули в коридор, позволил себе выругаться гневным шёпотом:

— Вот же змея!

Китти негодующе шикнула на него, и он тут же покаянно прошептал:

— Извини. Тебе досталось из-за меня. Спасибо тебе! Теперь я хотя бы знаю, где держат Констанцию. Бетюнский монастырь! Я отправлюсь туда, как только смогу. Чёртова осада Ла-Рошели, как она некстати!.. Но что твоей госпоже нужно от меня? — спохватился он. — Она так и не сказала.

Китти в ответ лишь нетерпеливо пожала плечами и почти втолкнула его в маленькую гостиную, стены которой были обиты светлыми шпалерами с изображением цветущих голубых глициний. Между двумя изящными креслами с такой же цветочной обивкой высился маленький столик красного дерева. Дар Таньян не хотел садиться, сердце его всё ещё взволнованно билось, когда он обдумывал только что услышанное. Некая смутная мысль царапала сознание, но он не мог понять, что из сказанного так его зацепило.

Позади послышались лёгкие шаги и знакомое шуршание юбок. Дар Таньян обернулся и низко, со всем возможным почтением, будто королеве, поклонился вошедшей миледи, которая выглядела свежей и сияющей, словно обрызганный росой бутон. Её белокурые волосы были собраны в простую, но изысканную причёску, шёлк платья голубел, как её глаза. Право, молодой гвардеец не мог представить себе более ослепительного зрелища, о чём он искренне заявил хозяйке.

Миледи рассмеялась переливчатым журчащим смехом. Пожилой слуга-орк внёс в комнату поднос с бутылкой вина, двумя хрустальными бокалами и затейливо нарезанными фруктами на круглом блюде. Миледи величавым кивком отпустила его и таким же кивком предложила гостю присесть.

С десяток минут они вели оживлённую беседу с оттенком лёгкого флирта. Миледи не мешала Дару восхвалять её красоту в самых изысканных выражениях и рассыпаться в поэтических сравнениях. Она с кажущимся удовольствием смеялась его шуткам, но Дар почти сразу заметил, что красавица пребывает в смятении. Она будто готовилась что-то спросить, но не решалась. Вот-вот он должен был узнать, что именно хочет от него эта властная загадочная женщина.

Дар в очередной раз открыл рот, чтобы процитировать Ронсара, но миледи вдруг наклонилась к нему так близко и так низко, что это могло бы показаться неприличным. Молочно-белая грудь в вырезе платья ослепила его, но сказанные вполголоса слова враз отрезвили:

— Вы не раз клялись, что готовы ради меня на всё, мой друг.

Дар проглотил слюну и безмолвно кивнул.

— Если бы я призналась, что у меня есть враг, смертельный враг…

— Что? У вас? — непочтительно перебил её Дар, искренне вытаращив глаза. — Этого не может быть, мадам, вы ведь так красивы и так добры!

Миледи нетерпеливо взмахнула рукой:

— Опасный враг, говорю я вам! Этот человек уже пытался однажды убить меня, но тогда мне, по счастью, удалось спастись. Могли бы вы уничтожить его ради моей безопасности?

— Разумеется, мадам, — пылко заверил её Дар. — Укажите же мне его! Кто этот бесчестный негодяй? Я тотчас вызову его на дуэль и укокошу!

Простонародное словцо, вырвавшееся у него, побудило миледи невольно улыбнуться.

— Мне по душе ваш пыл, мой храбрый друг, — снисходительно вымолвила она. — Но что, если этот человек окажется среди королевских мушкетёров, в числе ваших друзей, лучших друзей, быть может?

— Немыслимо, — уверенно заявил Дар Таньян. — Мои друзья не из тех, что бесчестно обходятся с женщинами.

— Ну а вдруг? — миледи вскинула брови, пытливо разглядывая его.

— Тогда он тут же умрёт от моей руки, — напыщенно заявил молодой гвардеец, поднимаясь с места. — Но кто он? Назовите же мне его подлое имя, сударыня.

— Он скрывается под неизвестным мне псевдонимом, — быстро ответила она и тоже встала, глядя ему прямо в глаза. — Я знала его под именем графа де ла Фер.

Граф!

Дар Таньян застыл, как громом поражённый. Собственные слова, сказанные им Китти, прозвучали у него в ушах, и он сообразил, что именно не давало ему покоя всё это время.

«Вот же змея!»

«Эта… змея, несмотря на свою молодость…»

«Кипучий ум... ум поэта… она не просто нравилась, она опьяняла…»

Он был почти уверен, что гордо стоявшая перед ним женщина и та, о которой ему рассказывал Атос, — одно и то же лицо. Прекрасное лицо, прекрасное тело.

Значит, Атос и был этим самым графом де ла Фер, про которого она толковала? Как выяснить, правда ли это?

«Графиня была заклеймена королевским палачом…»

Миледи заметила его смятение и презрительно скривила губы:

— Что такое? Вы, кажется, колеблетесь, мой храбрец?

— Ни в коем случае, сударыня, — невольно побледнев, с достоинством возразил Дар Таньян. — Просто припоминаю. Среди моих друзей нет того, кто носил бы это имя. Я постараюсь всё выведать и осуществлю вашу месть… но вы же понимаете, что мне придётся поставить свою жизнь на кон… безо всякой надежды на вашу ответную взаимность? — он попытался улыбнуться. Сердце его бешено стучало.

— Ах, вот оно что, — проговорила миледи даже с неким облегчением. — Вы не колеблетесь, вы торгуетесь. Что ж… — и она протянула ему обе руки, белоснежные и округлые, очевидно ожидая, что он осыплет их страстными поцелуями.

Вместо этого Дар, быстро пробормотав: «Прошу прощения, но я должен немедля убедиться…» — тоже протянул руку и сдёрнул с её плеч голубой шёлк роскошного платья.

Миледи широко раскрыла глаза, ахнула и отскочила на шаг, но было уже поздно.

На обнажившемся круглом, белом, прекрасном плече Дар увидел то, что и ожидал: выжженную палачом лилию, символ королевской власти, символ совершённого преступления.

— Боже милосердный! — потрясённо выдохнул он. — Вы графиня де ла Фер!

Все кусочки мозаики в его голове мгновенно встали на свои места.

— Сударыня, мой друг жестоко обошёлся с вами, — с болью прошептал он, — но ведь вы оба были тогда так молоды. Послушайте, я не прошу вас простить его, я понимаю, что это невозможно. Отвратительно — вешать женщин, тем более любимых, на деревьях, но он расплачивается за этот грех всю свою жизнь, он спивается, страдает… он… словом, я не смогу убить его, ещё раз прошу прощения. Мне очень, очень жаль вас.

— Что?! — взвизгнула миледи, судорожно запахивая порванное платье. — Что ты мелешь, щенок?! Ты смеешь меня жалеть?!

— То баран, то осёл, то щенок, — сокрушённо пробормотал Дар Таньян, резво отступая к двери, но женщина преградила ему путь. Она схватила со столика фруктовый нож, который на поверку оказался настоящим кинжалом, взвыла раненой волчицей и ринулась на него.

Дар Таньян много раз сражался на дуэлях, но в подобной схватке участвовал впервые, невольно щадя красавицу, к которой, как ни крути, был неравнодушен. Он лишь уворачивался, и её кинжал уже оставил несколько отметин на его одежде и теле. Миледи не собиралась щадить его и наверняка зарезала бы, если бы не вбежавшая в комнату Китти. Орчанка с первого взгляда поняла, что происходит, и безо всякой жалости обрушила на макушку своей госпожи поднос с красовавшимся на нём изящным блюдом со сладостями. Раздался мелодичный звон, засахаренные цукаты разлетелись по всей комнате, а миледи без чувств рухнула на пол. Разорванный лиф снова обнажил её плечи.

Дар Таньян взглянул на лилию, уродовавшую белоснежное плечо миледи, потом — на запыхавшуюся орчанку.

— Ты знала?

— Ты не спрашивал, — отмахнулась она и поволокла его к окну. — Давай быстрей, пока она не очухалась!

Дар Таньян не успел забыть мальчишеских навыков передвижения по деревьям и крышам, орчанка же, ловко подоткнув подол юбки, от него не отставала.

Они успели выскочить в ворота, когда миледи, полуголая, растрёпанная, будто мегера, высунулась в окно и во весь голос крикнула привратнику:

— Не выпускайте!

* * *

Задыхаясь, Дар Таньян и Китти пробежали два квартала от дома Винтеров, прежде чем перешли на шаг, чтобы не привлекать внимания прохожих. Взглянув на девушку, Дар с изумлением заметил, что она улыбается во весь рот, а та, поймав его взгляд, прыснула и захохотала. Он невольно присоединился к этому безудержному смеху.

— Бзын-нь! — пропела Китти, подражая звону серебряного подноса, обрушившегося на голову хозяйки, и оба опять согнулись от хохота.

Наконец Китти проговорила, вытирая глаза:

— У неё остались все мои вещи… и жалование за прошлый месяц. Остальное я потратила. И где же я теперь буду жить?

— Я бы отдал тебе все деньги, если бы они у меня были. Увы, я беден и богаче не стану. Но я обращусь к Арамису, — решительно пообещал Дар Таньян. — У этого щёголя полно знакомых дам, и он непременно что-нибудь придумает. Ты будешь служить у той дамы, которую он выберет?

Орчанка на миг поджала полные губы, а потом заявила:

— Навряд ли у кого-то мне будет хуже, чем у миледи Винтер.

— Тогда мы сразу же отправимся к нему, он живёт неподалёку. — Дар опустил голову и призадумался.

Он понятия не имел, как ему рассказать обо всём происшедшем Атосу, но это тоже необходимо было сделать. Он вздохнул и откровенно признался, прямо посмотрев в разрумянившееся лицо Китти:

— Я боюсь, что эта женщина станет мстить моей Констанции, мстить прямо сейчас. Но я не могу оставить свой полк, когда мы готовимся выступить к Ла-Рошели. Меня обвинят в дезертирстве и повесят. По правде говоря, я не знаю, что делать, — сокрушённо закончил он.

Он был откровенен с этой девушкой, как со своим другом, и она серьёзно взглянула на него с такой же искренностью.

— Если ты найдёшь для меня лошадь, оружие и мужское платье, я сама отправлюсь в этот бетюнский монастырь. Завтра же.

— Господи! — ахнул Дар Таньян. — Это опасно, Китти!

— Мне нравится опасность. Нравится рисковать. Эх, почему я не уродилась парнем, — вздохнула орчанка и звонко рассмеялась, когда Дар Таньян от избытка дружеских чувств стиснул её в объятиях и закружил. — А ну, поставь на место, ты, полоумный!

— Боже, Китти, я бы признался, что люблю тебя, если бы не был влюблён в Констанцию, — выпалил гасконец, нехотя выпуская девушку. — Тогда мы поспешим к Арамису, чтобы посоветоваться с ним. Он искушён в интригах, и у него куча знатных знакомых, как я уже говорил. И… возможно, — прибавил он со смешком, — у него найдётся лишняя лошадь. Ты умеешь стрелять?

— Ты меня научишь, — величественно заявила Китти.

— Научу, — тотчас согласился Дар Таньян.

В его жизни появился ещё один друг.

Название: Беглянки
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2024
Бета: Xenya-m
Цикл: Орки и эльфы
Канон: А. Дюма «Три мушкетёра»
Размер: мини, 1195 слов
Пейринг/Персонажи: д'Артаньян, Китти, Констанция Бонасье, Атос, Арамис, миледи Винтер, граф де Рошфор и другие
Категория: гет
Жанр: фэнтези-AU, юмор, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Китти и Констанция, переодевшись в мужскую одежду, бегут из монастыря кармелиток в Бетюне.
Примечание: Мир, где д'Артаньян — эльф, а его друзья — орки; сиквел к текстам зимней команды Дюма «Письмо с рекомендацией» и «Аудиенция»; а также к миди команды Old adventure books 2024 «Чужие тайны»; разрешение автора на продолжение получено.
Предупреждение: стилизация, местами стёб и сленг; упоминается насилие
Ссылка: тут

Ветер бил в лицо Китти, развевая короткие чёрные кудряшки, но она только счастливо жмурилась, чувствуя необыкновенную радость и то ощущение свободы, полной и безграничной свободы, чего она так долго была лишена в Париже.

В оставшемся далеко позади, грязном, заваленном мусором Париже, где ей пришлось столько времени прислуживать миледи Винтер, чья душа была ещё грязнее парижских мостовых. От этой женщины, чей облик напоминал ангельский, юной орчанке довелось претерпеть достаточно унижений, чтобы со всем пылом её возненавидеть.

Как же она была благодарна лихому эльфу-гасконцу Дару Таньяну, вызволившему её из особняка миледи Винтер, ставшего для Китти настоящей ловушкой. Хоть гасконец и был продувной бестией…

Китти мимолётно улыбнулась, вспоминая их страстные поцелуи в тесном коридоре, ведущем в комнаты миледи. Мальчишка честно признался, что хочет миледи и хочет её, Китти, но устоит перед соблазном. Ибо влюблён в другую женщину, Констанцию Бонасье, заточённую в бетюнском монастыре кармелиток. Именно туда сейчас так безрассудно и так весело скакала Китти на серой кобыле андалузских кровей.

Кобылу эту, равно как экипировку и мужскую одежду, Китти получила от Арамиса, друга Дара Таньяна, к которому тот её привёл, едва они вместе убежали из особняка миледи Винтер. Гасконец обнаружил на плече у белокурой эльфийки позорное клеймо преступницы, и та наверняка зарезала бы его, если бы не помощь вовремя подоспевшей Китти.

Дар Таньян не без оснований полагал, что, не имея возможности отомстить лично ему за раскрытие постыдной тайны, миледи постарается навредить его возлюбленной Констанции. Вот Китти и вызвалась помочь ему, как он помог ей. С готовностью вызвалась. Хоть Дар и его друзья-мушкетёры восхищённо смотрели на молодую орчанку, называя её новой Жанной д'Арк и превознося до небес её жертвенность, сама Китти отлично знала, что ничего жертвенного в её поступке нет.

Ей просто нравилось это — скакать по пустынной дороге, преодолевая одно лье за другим на своей резвой Маргаритке. Скакать в мужской одежде, свободно и беззаботно, когда ветер срывал её шляпу, которую в конце концов пришлось заткнуть за пояс.

И кроме того, ей очень хотелось взглянуть на эту женщину, возлюбленную эльфа, орчанку Констанцию.

Никто не остановил Китти на дороге, как о том беспокоился Дар Таньян. На всякий случай хитроумный Арамис сочинил для неё легенду. Ей следовало прикидываться мальчишкой-прислужником, везущим чрезвычайно важное письмо своему господину от некой влюблённой в него высокородной особы. Арамис даже собственноручно написал это письмо и вручил его Китти. «Глухонемым мальчишкой-прислужником», — вставил в разговор Атос, граф де ла Фер, меланхолично потягивавший вино из своего бокала. Китти с любопытством на него поглядывала.

Граф де ла Фер любил миледи Винтер, свою законную супругу, и убил её, после чего она стала той, кто она есть, как сбивчиво объяснил Дар Таньян по дороге к дому Арамиса. И поспешно прибавил: «Только об этом никто не должен знать».

…Любовь! Китти вздохнула, осаживая Маргаритку и спешиваясь. Впереди уже маячили белые стены монастыря кармелиток. К чертям эту любовь! Главное — свобода.

* * *

Правда, но не вся правда — вот чем Китти намеревалась руководствоваться, постучавшись в резную монастырскую калитку. Ведь монахини бывают очень проницательными!

И действительно, когда маленькая кругленькая послушница в длиннополой рясе провела Китти в приёмную к матери-настоятельнице, высокой сухопарой пожилой женщине, орчанка поняла, что приняла правильное решение. Серые глаза настоятельницы под чёрным клобуком были молодыми и ясными, взор их — пронзительным.

Китти преклонила колени и, запинаясь, пробормотала:

— Святая мать, я прошу защиты в этих благословенных стенах.

Она всхлипнула.

— Встань, дочь моя, — спокойно вымолвила аббатиса. — Что привело тебя сюда, да ещё и в этой одежде?

И Китти, поминутно всхлипывая и сморкаясь в поданную ей тряпицу, поведала, как жестокосердный отчим, невзирая на все мольбы и уговоры, собрался выдать её замуж за старика-соседа, чтобы объединить земельные наделы. А суженый Китти, мол, отправился воевать с гугенотами и пропал!

В этом месте рассказа Китти бурно зарыдала.

Рассказ был сущей правдой. Только бежала она тогда из дома не в монастырь, а в Париж.

— Я бы хотела стать здесь прислужницей, а потом, возможно, послушницей, — пролепетала она наконец, умоляюще взирая на настоятельницу.

Похоже, та поверила ей, и к вечеру Китти, уже в длиннополом одеянии, подобном монашескому, усердно скребла щёткой полы в монастырской трапезной, искоса поглядывая на входящих монахинь. Ей предстояло выяснить, кто из них — Констанция Дара Таньяна.

* * *

Это получилось сразу. Орчанки с их смуглыми скуластыми лицами резко выделялись среди остальных женщин, а молодой и красивой из них оказалась только одна. И, как с облегчением поняла Китти, она ещё не приняла постриг, оставаясь послушницей. Об этом особенно волновался Дар Таньян, понимая, что в противном случае ему не видать возлюбленной как своих заострённых эльфийских ушей.

Выяснить же, где находится келья Констанции, оказалось проще простого. И после отхода монастыря ко сну Китти неслышно выскользнула из каморки при трапезной, где её поселили. А через несколько минут уже легонько стучала, вернее — скреблась в дверь этой кельи.

Констанция открыла ей сразу, недоумённо моргая. Её постель на узкой койке не была разобрана, послушница ещё не ложилась. Молилась, наверное. Китти скупо усмехнулась и без лишних предисловий достала из-за пазухи письмо.

Не то, которое написал Арамис, полное витиеватых выражений, половину из которых Китти не понимала, а коротенькую записку самого Дара.

— Читай, — велела Китти орчанке.

Едва взглянув на записку, та просияла:

— Боже! Это его почерк!

— Его, его. Читай, — снова приказала Китти со вздохом.

Ох уж эти влюблённые безумцы и безумицы!

Она знала, что говорилось в записке: «Любимая, доверься предъявителю письма, и тогда мы скоро встретимся».

«Главное, чтоб не на том свете», — хмуро подумала Китти, пока возлюбленная Дара прижимала записку к груди, обтянутой серой рясой послушницы, и обливалась радостными слезами.

Китти собиралась уже было прикрикнуть на дурёху, но Констанция подняла на неё заплаканные тёмные глаза и быстро спросила:

— Что надо делать?

Орочью кровь не пропьёшь! Китти немногословно рассказала об угрожавшей опасности, исходившей от миледи Винтер, оскорблённой Даром. Она не удержалась и прибавила:

— Твой эльф не прочь был приударить и за нею, и за мной, но… — она выдержала паузу, с улыбкой увидев, как яростно вспыхнули глаза Констанции, и добавила: — Но он любит тебя, а жаль.

Констанция горделиво вскинула голову и нетерпеливо повторила:

— Что надо делать?

— Бежать, — лаконично ответила Китти и шагнула к узкому оконному проёму, но тут же коротко ахнула и отскочила со словами: — Она уже здесь!

Действительно, в монастырский двор, озарённый светом нескольких факелов, через высокие ворота въезжала дорожная карета, которую Китти сразу узнала. Она много раз путешествовала в этой карете вместе с миледи Винтер.

А та уже царственно спускалась с подножки, опираясь на руку, поданную мужчиной, одетым в чёрное. Тот низко поклонился монахиням и снова вскочил в седло, намереваясь скромно удалиться и оставить миледи выполнять её гнусную миссию. Китти узнала и его — то был граф де Рошфор, часто посещавший её хозяйку.

Китти невольно вздрогнула, увидев красивую белокурую головку миледи. Но тут же злорадно улыбнулась, вспомнив, с каким звоном встретился с этой самой головкой её поднос и как по всей комнате разлетелись засахаренные цукаты.

Прикусив губу, она прямо взглянула на Констанцию:

— Придётся удирать чёрным ходом и перелезать через стену. В лесу у меня привязана лошадь, мы вполне поместимся на ней вдвоём, а в ближайшем селении купим ещё одну. Деньги у меня есть, и не твой нищий гасконец дал мне их, а его друзья, — прибавила она со смешком. — Но тебе предстоит переодеться в мужскую одежду, красотка. У меня есть запасная.

— Подумаешь! — задорно отозвалась та, и Китти снова удостоверилась, как же эльфу с ней повезло.

Она вдруг позавидовала им. Им обоим.

Но подала Констанции руку и сурово сказала:

— Тогда вперёд!

…Через пять дней обе уже были у стен осаждённой Ла-Рошели.

Название: Воронёнок
Цикл: Дакота
Автор: sillvercat для
fandom Americas 2024
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 2314 слов
Пейринг/Персонажи: Мэтт Воронье Крыло, Саймон Маленький Камень, Сэнди Летящий Ворон, Джесси Большая Рука и другие
Категория: джен
Жанр: броманс, экшн, юмор, мистика, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Индейские полицейские получают распоряжение поймать беглого мальчишку.
Примечание: Сиквел к макси команды Америк 2020 года «Мы – акпцита!»
Иллюстрация: oversoul12
Перевод отдельных слов с языка лакота:
«акацита» — воины-полицейские;
«уоштело» — верно, хорошо.
Ссылка: тут

Акацита — так испокон веку называли в прериях тех воинов, что следили за порядком в племени. Совет старейшин давал им право наказывать виновных и защищать невинных.

И Мэтт Воронье Крыло, сержант племенной полиции из резервации Оглала, втихомолку тоже считал себя акацита.

Пускай даже он выглядел совсем не так, как эти воины минувших стародавних времён. Вместо головного убора из орлиных перьев на его коротко остриженной голове красовалась фуражка, а одет он был не в кожаную набедренную повязку, а в синюю полицейскую форму. Но это ничего не меняло. На него была возложена миссия охранять порядок в Оглале, и Мэтт охранял. И учил этому своего молодого напарника, Саймона Маленького Камня, изрядного долбозвона, по правде-то говоря.

И про акацита Мэтт ему тоже рассказал, как бы в шутку. Но Камень его понял. Пусть и долбозвон, он был парнем понятливым.

Хотя преступления, которыми им доводилось заниматься в Оглале, ни в какое сравнение не шли с тем, что творилось в городах. Максимум — кто-то из соплеменников переберёт палёной сивухи, надебоширит или тачку угонит. Но однажды Крылу и Камню удалось поймать самого настоящего приезжего маньяка, убивавшего в Оглале людей и животных. Про них даже написали несколько крупных газет, их показали в федеральных новостях. Но потом всё вернулось на круги своя: компания малолеток обнесла продуктовую лавку, Кен Лежащий Медведь украл трёх одров у Патрика Красного Ястреба, перебив на них клеймо, да бузотёры из Движения американских индейцев перекрыли федеральную трассу, требуя выполнения нарушенных федеральным правительством договоров с индейцами. Бешеные, право слово: кто же им ту землю, что принадлежала индейцам по этим договорам, отдаст? Дураков нет. Но по телевизору их тоже показывали, а как же. Особенно певца, главного смутьяна среди этого молодняка, гораздого разные бунтарские песни орать, что твой Леннон.

Так что Мэтту и Саймону хлопот, считай, хватало со всеми этими делами, когда однажды утром Уинни Медведица, секретарша племенного суда, не пришла к ним в участок и не вручила блеклое полотнище факса, полученного для них из столицы штата. На этой портянке еле различимыми в связи с отсутствием чернил в судейском факсе буквами значилось распоряжение проследить, не появился ли в Оглале пацан-индеец, удравший из исправительного интерната в Айове.

Только такого тут Мэтту и не хватало, уоштело.

Он несколько раз перечитал портянку, сунул её Камню, чтобы тот тоже проникся, а сам посидел в раздумье: не перезвонить ли в судебную контору по надзору за несовершеннолетними, приславшую факс, для уточнения распоряжений. Но потом решил не звонить, а то ещё чем-нибудь нагрузят. Так обычно и бывало. Белые-васичу полагали, что основной задачей племенной полиции Оглалы было заполнение их бумажек, которые они считали страх какими важными. Мэтт, кстати, здорово наловчился такие бумажки писать. Вот и напишет, если понадобится. Ну и посмотрит, не мелькает ли где неизвестный пацан.

Летящий Ворон. Сэнди Летящий Ворон. Пятнадцати лет от роду. Улетевший из федеральной исправилки, чтобы вернуться домой.

Мэтт его не помнил, но помнил семью этих самых Летящих Воронов. Все они сгинули. Кто-то застрелился, как папаша этого паренька, кто-то помер своей смертью, как его бабка с дедом. А мамаша, видать, вместе с сыном уехала в город, в Миннеаполис или ещё куда, и город её сожрал. А паренёк, видать, покатился по наклонной тропке, если уж загремел в исправилку, а не просто попал в приёмную семью или обычный интернат.

Мэтт ещё раз глянул на размытую фотку на факсе: черноволосый, скуластый, крепкий пацан зырит исподлобья. С таким хлопот не оберёшься.

— И чего его сюда понесло? — подал голос Камень, с любопытством глядя на Мэтта — прочёл что-то такое на обычно бесстрастном лице начальника.

— Сам как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Мэтт.

— Земля позвала, — без раздумий отозвался Камень, и Мэтт только крякнул, беря со стола фуражку:

— Поехали, проверим их дом. Этих самых Воронов. И стариков по округе поспрошаем, может, кто помнит его. Или заметили где.

* * *

Проехались они почти без толку, чего вообще-то и следовало ожидать. Старуха по имени Джесси Большая Рука хорошо знала семью Летящих Воронов и подтвердила то, что Мэтт припоминал лишь смутно: Фред Летящий Ворон, отец Сэнди, застрелился, когда Джоанна, его жена, сбежала в Миннеаполис, прихватив с собой трёхлетнего сынишку. Его собственные отец с матерью, то есть дед и бабка Сэнди, прожили после этого ещё года три-четыре. Родители же беглянки Джоанны померли давным-давно, ещё когда она была девчонкой. С чего ей взбрело в голову покинуть Оглалу? Ну так поговаривали же, что она уехала с мужиком. С белым мужиком, каким-то проезжим. Чего уж он ей наболтал, чего наобещал, неведомо. И дитё забрала. Если бы хоть дитё оставила, его отцу и в голову бы не пришло такую глупость совершать — стреляться, ещё чего.

— А тебе зачем всё это, Крыло? — осведомилась под конец своего рассказа старуха. Её глаза в набрякших веках смотрели на Мэтта испытующе — что твой прокурор.

Мэтт поколебался и разъяснил:

— Из управления пришла ориентировка на мелкого. На этого Сэнди. Вроде как он из заведения для трудных сбежал и сюда направился. Ему сейчас пятнадцать. — Портрет паренька он решил бабке не показывать, всё равно не увидит толком, а чёртов факс окончательно смажется. — Так что если заметите его, бабушка…

— Уоштело, сяду верхом на своего старого пегого и сей же миг к тебе прискачу, Крыло, — тотчас отпарировала старуха, растянув рот в добродушной беззубой улыбке. — Хийя-хийя-хийя!

Мэтт в замешательстве кашлянул. Действительно, что он хотел от бабки? Она была такой же древней, как её пегий, пасущийся сейчас за её домиком, стоящим в расселине, — распухшие ноги, спутанная грива, но траву щипал вполне себе бодро.

Мэтт со вздохом кивнул, прощаясь с сидящей на крыльце ехидной старухой, и вместе с Камнем вернулся к своему «форду». Камень тоже ухмылялся. Приятно поднимать людям настроение, мрачно подумал Мэтт, заводя мотор.

— Поехали, на лачугу их глянем, — буркнул он.

Лачуга Летящих Воронов стояла в очень удобном месте — у излучины ручья Айс-Крик, но никто в неё с тех пор, как померли старики, не заселился. Этакое в Оглале было не принято — чужие дома заселять. Наследство Сэнди. Может быть, если б пацан не натворил дел, оказавшись в исправилке, он унаследовал бы дом честь по чести, как положено. Но это навряд ли: если сейчас его поймают и вернут в учреждение для трудных, он не выйдет оттуда как порядочный. Перекочует в заведение для взрослых, а то и в дурку — Мэтт знал достаточно таких историй.

Если поймают? Поправочка: если его поймают Мэтт с Саймоном. Больше ведь некому.

Мэтт едва не сплюнул. Вот же повезло им, ничего не скажешь.

Они обошли дом Воронов кругом — никого, лишь какие-то непуганые птахи посвистывали в высоченном, чуть не в человеческий рост, бурьяне, заполонившем всё вокруг. Потом вдвоём еле отворили просевшую и разбухшую дверь лачуги: внутри было пыльно, но, как ни странно, затхлостью не пахло — возможно, потому, что стёкла в окошках были давно выбиты. Две комнаты: в одной — двуспальная кровать без постели и матраса, в другой — топчан, застеленный полосатым одеялом, кухонька с жестяной печкой отгорожена низкой стенкой, в углу — рукомойник. Всё как в остальных, таких же старых лачугах Оглалы. Непохоже было, чтобы хоть кто-то сюда заходил — если судить по тому, как туго открывалась входная дверь.

— Пошли отсюда, — устало распорядился Мэтт.

— Чердак, — лаконично напомнил Камень.

Мэтт покосился на него — тот не лыбился безмятежно, как обычно бывало, смотрел серьёзно. Типа: начальник, ты чего работу не доделываешь, а ещё меня учишь, нудишь, а сам…

Мэтт поглядел на распахнутый чердачный люк в потолке, потом — на прислоненную к стене длинную лестницу. Очень хотелось велеть ушлому напарничку самому туда слазить, но он лишь молча установил лестницу под люком и легко взобрался по ступенькам.

Чердак был таким же пустым и пыльным, как сам дом. Лишь под окном торчал громоздкий ларь — очевидно, с остатками барахла, собранного соседями в доме после смерти стариков. Снова наследство Сэнди.

В ларь Мэтт точно лезть не собирался.

Он спустился вниз, убрал лестницу на место, проронил: «Никого» — и направился к двери. Уоштело, они это сделали, теперь обычный объезд Оглалы, потом — в участок для отчёта, отправить отчёт по факсу… и по домам.

— А ведь ты не очень-то хочешь этого парня ловить, — сказал вдруг Камень, когда они уже шли от дома к машине и бурьян то и дело ронял шелуху им на форму, заставляя отряхиваться.

— Много болтаешь, — только и обронил Мэтт.

На душе у него было прескверно.

* * *

Ещё паршивее стало ему, когда при плановом ночном объезде Оглалы два дня спустя именно он направил машину к дому Воронов и заметил отблеск света в окнах. Нет, это было не отражение фар. Мэтт покосился на обычно живую и смешливую физиономию напарника, враз застывшую, и понял — тот тоже увидел свет. Им незачем было притворяться друг перед другом. Мэтт тормознул машину и вышел, аккуратно придержав дверцу, чтобы не хлопнула. То же самое сделал Камень. Шуметь не следовало, если они не хотели вспугнуть беглого мальчишку. А они хотели?

«Ты — акацита и должен следить за порядком», — вынужден был напомнить себе Мэтт. Он демонстративно поправил пистолет в кобуре, и его даже передёрнуло. Пятнадцатилетний, ни в чём не повинный пацан, которого им сейчас предстояло отправить за решётку к васичу.

Но почему он считает этого Сэнди ни в чём не повинным, разводит тут сюси-пуси? На парне, может, пробу негде ставить. То ли опекунов обнёс, то ли наркотой барыжил, то ли ещё что. Просто так в исправилку ведь не попадают.

Но, пытаясь твердить себе это, Мэтт понимал, что кривит душой. Пацан — сирота. Мать померла неизвестно когда. Может, он попал в систему совсем малолетним. И система изжевала его так, как она это умеет.

Он коротко выдохнул, снова поправив кобуру. Глянул на напарника и встретил его взгляд. Фонарики им пока не требовались — оба видели в темноте как рыси, а свет непременно привлёк бы внимание. Как тот, неяркий, но ровный, что действительно горел где-то в глубине дома. Должно быть, керосинка. Значит, парень всё же внутри.

Камень наклонился к уху Мэтта, когда они уже стояли возле крыльца, и прошептал:

— Думаешь, он вооружён?

— Возможно, — нехотя проронил Мэтт, сам в это не веря.

Они бесшумно поднялись на крыльцо — так, что не скрипнула ни одна из четырёх расшатанных ступенек. А потом Мэтт допустил промашку.

Он совсем забыл, что входная дверь лачуги разбухла и открывалась с трудом. Так или иначе, ворваться в дом, как в боевиках, с лихим криком: «Всем на пол! Полиция!» — не получилось. Цедя сквозь зубы проклятия, Мэтт только через несколько минут с помощью приналёгшего Камня сумел-таки отворить проклятую дверь.

Они сразу принялись обшаривать всё вокруг лучами включённых наконец фонариков, и в ярком свете густо заплясали пылинки. Никого здесь не было. И никакая керосинка не горела.

Будто бы им всё привиделось.

Мэтт прошагал за перегородку к плите. Не топилась. Дымом не пахло. Стояла глубокая тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием раскачивающихся на ветру ставень да далёким воем койота в горах.

И явственным шорохом на чердаке!

Мэтт метнулся к лестнице, по-прежнему прислоненной к стене. На бегу гаркнул Камню:

— Помоги!

И кошкой взлетел по ступенькам до чердачного люка. Откинул крышку, направляя внутрь луч фонаря.

Парнишка стоял, сильно пригнувшись, у чердачного окошка. Раскосые глаза блеснули в луче света. Волосы коротко острижены, правая рука за пазухой тёмной куртки. Оружие?

Мэтт моргнул. А в следующий миг парня уже не было.

Что за чертовщина?

Сержант одним прыжком очутился на чердаке. Позади него взбирался по лестнице Камень. Мэтт шагнул вперёд и тут же отшатнулся, когда рядом раздалось громкое карканье и захлопали крылья. Ему показалось, что горячий вихрь взметнул пыль и какую-то ветошь.

— А где пацан? — удивлённо выпалил запыхавшийся Камень.

— Какой пацан? — хмуро буркнул в ответ Мэтт.

Бросившись к окошку, он выглянул наружу. Так и есть, на ветке старой разлапистой сосны, росшей у стены, сидел ворон. Точнее, воронёнок, совсем молодой, довольно нескладный, с длинными лапами и большой головой. Его когти цепко сжимали ветку, взъерошенные перья отливали синевой.

Он насмешливо покосился на уставившихся на него Крыло и Камня круглым блестящим глазом, взмахнул крыльями и… улетел.

Мэтт проводил его долгим задумчивым взглядом.

— Я не понял, а кто тогда лампу-то жёг? — продолжал недоумевать Камень.

— Какую лампу? — только и спросил Мэтт.

* * *

Больше никаких отсветов в окнах старого дома они не видели, сколько бы раз ни проезжали мимо по грунтовке, огибавшей холм. Мэтт отправил свежий отчёт о необнаружении беглеца в управление, подождал пару дней, не пришлют ли ему по факсу новые ценные указания, — не прислали.

Ещё через неделю он уверенно повёл машину в холмы — прямиком к дому старой Джесси Большой Руки.

— А мы чего туда едем-то? — не утерпел Камень, повозившись рядом на сиденье. — Опять про пацана спросить? Думаешь, она его всё-таки видела? Да она от дома больше чем на сто шагов и не отходит.

Мэтт сделал вид, что не слышал.

Старая Джесси возилась во дворе у корыта со стиркой, энергично оттирая какую-то вещицу о ребристую стенку корыта. Когда Мэтт остановил машину и вылез, она остро взглянула на него сквозь очки с толстыми стёклами.

— Хай, Крыло, — спокойно проронила она.

— Приветствую, бабушка, — учтиво ответил Мэтт, снимая фуражку. Камень последовал его примеру. — Что-то я не слышал твоего «Хийя-хийя-хийя!» возле полицейского участка.

Старуха улыбнулась всем своим тёмным морщинистым лицом.

— Так ведь я никого и не видела, — легко отозвалась она.

— Так-таки и никого? — поднял брови Мэтт.

Она кивнула, снова принимаясь оттирать бельё. Мыльные пузыри светились на солнце, переливаясь радугой.

— Это ты такие шмотки носишь? — продолжал Мэтт, указывая на верёвку, натянутую между старой ольхой и стеной сараюшки неподалеку от дома. Там болтались джинсы и две футболки, синяя и серая.

— А что такое? — старуха тоже вскинула брови. — Чем тебе не нравится моя одежда, Крыло?

— Пока ты не наденешь сбрую стриптизёрши, я и слова против не скажу, — после паузы заверил Мэтт, и старуха прыснула, словно девчонка, сквозь смех вымолвив:

— Я бы не отказалась.

— Наверно, в молодости она была ого-го, — пробормотал позади него Камень, уставившись на Джесси с восхищением, а та вдруг подмигнула ему:

— Возможно, внучек.

Из гущи ольховых веток вдруг спланировала крупная чёрная птица, сделала круг и опустилась рядом с корытом.

Ворон.

Вернее, воронёнок. Совсем молодой, большеголовый и длинноногий. Он наклонил голову набок и что-то задорно каркнул.

Оба полицейских ошеломлённо воззрились на него. Потом переглянулись.

— Я зову его Канги, — сообщила старуха как ни в чём не бывало.

— Назови его лучше Сэнди, — посоветовал Мэтт, надел фуражку, приложил к козырьку два пальца, повернулся и направился к машине. Камень последовал за ним.

Заведя мотор, Мэтт искоса глянул на напарника:

— Ну? Что скажешь?

— В тебе тоже воронья кровь, — глубокомысленно заявил Камень, сдвигая фуражку на затылок. — Ты, случаем, не летаешь по ночам?

— А как же, летаю, — степенно подтвердил Мэтт и усмехнулся, увидев, как ухмылка сползает со скуластой физиономии Камня. — Я тебе как-нибудь покажу.

Название: О пользе русской литературы
Автор: sillvercat для
fandom Americas 2024
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1216 слов
Пейринг/Персонажи: Саша, Стив и другие
Категория: джен
Жанр: драма, юмор, повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Шестнадцатилетний Сашка отправляется учиться по обмену в американскую школу.
Примечание: время действия — 1990-е; рассказ этот автор слышал собственными ушами и досочинил только эпизод в столовой
Предупреждение: сленг, обсценная лексика
Ссылка: тут

Я тогда был малой, дурной, но способный. Технарь, имею я в виду. Что мы в девяносто шестом из себя для америкосов представляли — дикари забавные, уже неопасные. Начали по обмену в Штаты ездить учиться. Нам тогда навстречу шли — винд оф чендж ещё не совсем отдул.

И я поехал от нашей школы в Академе, на год.

Приняла меня семья русистов — так тогда говорили. Барби, то есть Варвара, и Айвен, то есть Иван Лапин. Вот так. Наши эмигранты в третьем поколении, я не спрашивал, как их предки в Америку попали. Но Россией они увлекались истово, можно сказать. Язык знали хорошо, даже на бытовом уровне. Библиотека русской литературы у них отдельную комнату занимала, от пола до потолка книги стояли, сплошь собрания сочинений классиков. Это мне тогда неважно было. Сперва неважно. Потом важно стало.

Пока в самолёте туда летел, писался от восторга, как щенок. Думал, хер я вернусь в нашу дичь, там останусь. А чего, мне шестнадцать, ровесник олимпийского Мишки. Вся жизнь впереди, имею я в виду. Родителей, конечно, было жалко оставлять, и бабушку с дедушкой. Но они мне потихоньку сами твердили: «Саша, там останься. Зацепись». А что, думаю, и зацеплюсь, я же не дурак, недаром меня выбрали из всего нашего потока, им же, америкосам, мозги из третьих стран нужны, мои не хуже. А потом, когда зацеплюсь, всю родню перевезу. Так себе и говорил.

Когда с трапа сошел, мои русисты меня уже встречали. На новой машине. На синем лаковом «ройсе», чуть ли не в заводской обёртке. Сказали: сдашь на права — твоя будет. Я думал, что в сказку попал. Как Золушка. Золушок сраный.

В пригороде Фриско они жили, домина огромный, в два этажа, бассейн, гараж подземный. Псина, колли, по кличке Тэффи. Да, в честь нашей писательницы Серебряного века, говорю же, они прошаренные были в русской литературе.

Ну вот, мне надо было год в их школе проучиться, выпуститься и там уже поступать, куда попаду. Если себя зарекомендую и все тесты сдам, само собой. Учебную визу продлю. Пусть не Гарвард, но калифорнийские универы мне точно светили. Я начал учиться как проклятый. Начал. Но потом…

Не знаю, как объяснить. Звучит странно для тех, кто там не жил. Ну вот помните, Задорнов про америкосов говорил: «Ну тупы-ые!»? Так вот, моих одноклассников вроде как ничего не интересовало, даже оценки. Ну, кто-то бейсболом там занимался, футболом американским. Но они играли, а не учились. Мало кто учился вообще. Новый спорткар или одноклассницу трахнуть — всех разговоров. А общий уровень — «сиди, я сам открою», у нас в начальной школе мелочь больше о мире знает, чем у них в выпускном классе. И не хотят они.

Трудно с чем-то сравнить. Ну вот свинья, да? Она головы поднять не может физиологически, видит только то, что у неё перед носом. Роет, хрюкает и жрёт, жрёт, жрёт. Звёзд она никогда не видела, да и не нужны они ей. Их же сожрать нельзя.

Когда я это всё понял, мне как-то даже приплохело. Всю жизнь, думаю, так? Ёлы-палы, стрёмно же.

Айвен и Барби, с которыми хоть поговорить можно было, тем временем отчалили по Европе путешествовать. Дом и Тэффи оставили на меня. Вот, между прочим, хорошая черта америкосов. Наивные они и доверчивые. Вы бы в девяностых на какого-то чужого пацана, ещё и иностранца, оставили своё добро? Да хоть и не в девяностых, хоть прямщас? Разумеется, аж два раза.

И тогда меня взяла такая тоска, что хоть вой. Я и выл. Обнимал Тэффи за шею, сидел в холле на полу и выл. И она мне морду лизала — понимающая была.

Домой не стал чаще звонить. Чего ради, в трубку хлюпать? Да и дорого.

Я начал читать. Я никогда не читал того, что мы в школе по литературе проходили. В нашей школе, имею я в виду. А тут я прочёл полные собрания сочинений Толстого и Достоевского. И Куприна. И Чехова. Вместе с письмами. Возвращался из школы, заваливался на диван и читал, читал, читал, пока темнеть не начинало. Тоску мою бешеную это как-то успокаивало. Учиться забросил, то есть стал как все. Я уже понял тогда, что поступать у них никуда не буду. Пошли они нахер.

И тут я нашёл себе — внезапно — друзей.

Поначалу я ни с кем там не сходился. Язык знал вроде неплохо, но они же на сленге базарят. Но в общем-то ко мне хорошо относились, лыбились, большой палец показывали, молоток ты, рашн, типа. Говорю же, винд оф чендж ещё не выветрился, Ельцин и всё остальное. Но вот этот их тупизм меня бесил до не могу. И правда, не мог я с ними, да и всё.

А потом я в столовке подрался.

Ну как подрался... Драться там себе дороже, затаскают потом по психологам. Как получилось: у них пацан с синдромом Дауна, что ли, учился. Так было принято — толерантность же. Только мало кого волновало, как такой осваиваться среди здравых будет. Звали его Уэсли Сакс. Принято его было среди местной гопоты, я так понял, втихаря опускать, когда учителя не видят. Абьюзить — так сейчас везде говорят. Один такой гопарь, Джейми Барроу, к нему прискрёбся, начал донимать. Тот уже понимал, что его плющат, голову в плечи втянул, молчит, через силу лыбится, мол, всё ок. Я только встал, чтобы Барроу леща отвесить, как вдруг вижу: новичок подходит. Стив Хантер. Он тоже приезжий был, только с Востока, из Мичигана. Не лосяра, как Барроу, тощий, но такой… не глиста, в общем, имею я в виду. У Барроу баскетбольный мячик был, он им по столу перед носом Уэсли стучал, издевался. Так вот, Стив у него этот мячик выхватил и давай его по рукам у себя, по плечам гонять, вертеть всяко-разно, пока говорил. Показывал, что крутой. А говорил он, что Барроу такой абьюзер, потому что по-другому утвердиться не может, значит, яйца у него с горошину величиной. Тут уже над Барроу все заржали, а он красный стал, как пионерский галстук. Вот, думаю же ж, один другого краше, что за нахрен. Выдрал у Стива сраный мячик и популярно объяснил, как мог, что он сейчас на одну доску с этим Барроу встал, тоже за его счёт утверждается. И это отвратительно. По-русски уже закончил, как же они все меня заебали, что было чистой правдой.

И запулил мячик в окно.

Под окном, как назло, директор проходил. Мистер Леманс.

Начались разборки, но ни Стив, ни Барроу, ни Уэсли меня не сдали. И никто не сдал, а видеокамер тогда ещё не было. Это меня сильно удивило, ну, что не сдали, имею я в виду.

Тогда я сам сказал, что типа мячик у меня из рук вырвался. Нечаянно.

Короче, после этого стали мы везде вместе ходить: Стиви, Барроу, Уэсли и я. Так я и доучился этот год. Нормально.

Понял, что тоже раньше самоутверждался за их счёт. Не тупые они, понимаете? Не свиньи. Головы могут поднять и на звёзды посмотреть. Я им рассказывал… да много чего.

Они, конечно, пару раз удочку забросили: у тебя дом типа пустой стоит, ты один, давай пати замутим. Но я ни разу не согласился. Дом-то чужой, мало ли что. К ним на пати — да, ходил.

Так и закончился этот год, закончилась моя учебная виза, но срок ещё не вышел, а я уже в аэропорту стоял, из Фриско рейсом во Владик, тогда были такие.

Вернулся в Академ и там уже поступил на первый курс универа. Потом — Москва, аспирантура, Роскосмос. Но вот этот год учёбы в Америке я никогда не забуду. Потому что действительно научился там всему. Русской литературе в особенности.

Со Стиви я сперва переписывался, потом забросили мы это дело. А жаль. Я бы хотел узнать, что с ними со всеми стало.

Название: Порох
Автор: sillvercat для
fandom Americas 2024
Бета: Xenya-m
Канон: «Великолепная семёрка» (2016)
Размер: миди, 4096 слов
Пейринг/Персонажи: Патриция Смит, Коултер, Порох, другие команчи, жители Риверсайда
Категория: джен, гет
Жанр: ретеллинг, драма, мистика
Рейтинг: R
Краткое содержание: Чтобы отомстить за смерть мужа и спасти родной город от бандитов, Патриция Смит обращается не к кому-нибудь, а к оставшимся в горах команчам.
Предупреждения: насилие, смерть персонажей; полный ретеллинг канона, всёбылосовсемнетак; стилизация, штампы
Ссылка: тут

Даже если волком смотрит заря,
Даже если небо стало огнём,
Даже если рукой до смерти подать —
Здесь наша земля! Мы не уйдём!

* * *

Миссис Смит, миссис Патриция Смит, просто Патти, стояла на коленях в бурой дорожной пыли, держа окровавленными руками окровавленную голову своего лежащего навзничь мужа. Томас Смит был мёртв — пуля из шестизарядного кольта изуродовала родное лицо. А ведь у Томаса даже не было оружия!

Его убийца гарцевал над ним на вороном гладком жеребце, белозубый оскал весело блестел в аккуратно подстриженной чёрной бороде. Дьявол, это был сущий дьявол в дорогих сапогах со шпорами, тёмном английском костюме и сером чесучовом жилете, перечёркнутом толстой золотой цепочкой карманных часов. Кольт всё ещё дымился в его правой руке.

— За что? — надрывно прошептала Патриция, поднимая на убийцу неверящие глаза, и в её шёпоте было больше недоумения, чем отчаяния. Она и вправду не понимала, как можно просто так взять и убить безоружного человека, который всего лишь хотел поговорить?

Убить её мужа.

— За то, что он посмел мне перечить, — с обманчивой мягкостью отозвался Джон Коултер. — Заступил мне дорогу, схватил за узду моего коня. Глупец. Ты ещё молода и красива, женщина, — его холодные серые глаза цепко и бесцеремонно оглядели её. — Найди себе другого мужа, не такого глупца. Считай, что я совершил доброе дело, вовремя избавив тебя от него.

Его громилы хохотали позади, разевая пасти и раскачиваясь в сёдлах. Патриция невольно зажмурилась, чувствуя, как хлынули и потекли по щекам, обжигая их, горькие неудержимые слёзы. Потом она услышала грохот конских копыт и поняла, что негодяи удаляются.

Чья-то ладонь нерешительно легла ей на плечо. Она вскинула опухшие, ничего не видящие глаза — над нею стоял пастор Джонсон, худощавый и бледный, в припорошённом пылью и сильно поношенном чёрном сюртуке.

— Дочь моя, — ласково проговорил он, — нам нужно унести бедного Томаса отсюда и достойно похоронить его по христианскому обычаю. На всё Господня воля. Поднимайся. Поднимайся же, Патти, и пойдём. Возьмите тело, перенесём его в церковь, — он повернулся к боязливо показавшимся из своих домов жителям Риверсайда, а потом вновь наклонился к Патриции со словами: — Хорошо, что Господь не послал вам детей, иначе они остались бы сиротами.

Хорошо? Хорошо?!

Патриции захотелось вскочить и изо всех сил толкнуть его прямо в грудь, так толкнуть, чтобы он упал на дорогу рядом с Томасом и его пенсне разлетелось на мелкие осколки в бурой пыли. Но она лишь кивнула, бережно опуская наземь разбитую пулей голову своего мужа.

Вечером в церкви должно было состояться собрание. Только для мужчин Риверсайда, но она на него непременно придёт.

* * *

Миссис Смит, миссис Патриция Смит, просто Патти, стояла посреди приходской церкви, сжимая кулаки до боли, и переводила яростный взгляд с одного смущённого мужского лица на другое. Пастор Джонсон снова положил руку ей на плечо, пытаясь увещевать, но она, гневно сверкнув глазами, сбросила его мягкую белую ладонь.

— Трусы! Все вы паршивые трусы! — задыхаясь, прокричала она. — У вас же есть оружие, неужели вы сдадитесь этой шайке без боя?!

Видя, как они уныло опускают взгляды, она с отчаянием понимала: да, сдадутся. Отдадут Коултеру родной город, а если мерзавец потребует — ради того, чтобы поглумиться над ними, — то и своё имущество, и своих жён, сестёр, дочерей. Осознавать это было невыносимо.

— Неужели только мой Томас был здесь мужчиной?! — горько процедила она.

— Твой Томас лежит в могиле, которую мы только что вырыли для него, — почёсывая рыжеватые кудри, хмуро прогудел кузнец, здоровенный ирландец Кон Доэрти. — Прости, Пат, но мне неохота ложиться в яму, вырытую рядом с ним.

— Ты думай, чего ты от нас требуешь, женщина! Твой Томас вечно лез на рожон! Почему мы должны мстить за него? — пронзительно выкрикнул кто-то. — Мы мирные землевладельцы, фермеры! У нас семьи, дети! У тебя же нет детей! Ты хочешь от нас, чтобы мы сражались с шайкой отъявленных головорезов, как солдаты?!

— Можно подать жалобу федеральному судье на самоуправство Коултера, — нерешительно предложил ещё один голос, и Патриция надрывно рассмеялась, когда осознала смысл этих слов.

Жалобу! Подать жалобу!

Нет, здесь ей никто не поможет. Эти трусы уже заранее смирились со своей жалкой участью. Они действительно собираются сдаться, уйти прочь из города, оставив Коултеру свои земли, чтобы он мог хозяйничать здесь полновластно: добывать уголь, построив шахты.

Кроме того, он ведь обещал выплатить им — каждой семье — компенсацию за утраченную собственность — мизерную, но взять с них расписки по полной стоимости. Патриция слышала, как об этом толковали в городе.

— Мы не воины, — растерянно пробормотал Доэрти, комкая шляпу. — Их почти пятьдесят. Это целая армия. Нас всех убьют, мы не справимся с ними.

— Тебе следует смирить гордыню, дочь моя, — назидательно проговорил пастор, грустно уставившись на Патрицию сквозь стёкла пенсне. — Уповай на Господню милость.

— Конечно, раз мне не на что и не на кого больше уповать, — едко отозвалась она, передёрнув плечами.

Из общего недовольного и неприязненного гула, раздавшегося в церкви, снова вырвался чей-то визгливый голос, она никак не могла вспомнить, кому он принадлежит, кажется, лавочнику Биллингсу:

— Пусть идёт в горы к индейцам, если ищет настоящих воинов! К проклятым команчам! Они-то никуда не ушли, ждут, когда солдаты перестреляют их поодиночке!

Патриция гордо вскинула голову:

— Если только команчи способны отомстить за моего мужа, пусть будет так. Я пойду к ним.

— Да это же настоящие разбойники! — сдавленно ахнул Доэрти. — Не вздумай, Патти! Ты обезумела! Да и с чего бы они согласились нас защищать?! Ведь мы захватили их землю, как теперь её хочет захватить Коултер.

Это была сущая правда. Патриция знала это.

Когда они с Томасом приехали сюда, правительство выделило им участок земли, где они смогли построить небольшой дом и начать хозяйствовать: развести коз и овец, а Томас принялся искать золото в горах. Но чьи были эти горы? Чья земля? Команчей, которых изгнала отсюда армия.

Нет, она не будет сейчас думать об этом.

Ей больше нечего и некого было терять. Она уже потеряла всё.

Как и команчи, пришло ей в голову.

Не слушая ничьих увещеваний, Патриция развернулась и решительно направилась к церковной двери.

Будь что будет.

* * *

Миссис Смит, миссис Патриция Смит, просто Патти, стояла возле красновато-бурого утёса в ущелье, которое в Риверсайде называли каньоном Канюков, и, приложив ладонь козырьком ко лбу, пыталась высмотреть хоть что-то в пляшущем перед нею горячем пыльном мареве. Её старый саврасый мерин по кличке Сержант — Томас со смехом говорил, что назвал его в честь своего командира, — остался далеко внизу, не в силах преодолеть крутизну горного подъёма. Только что у её ног обрушилась лавина камней, и она не сомневалась — это было проделано нарочно, чтобы остановить её, не дав пройти дальше. Значит, в каньоне Канюков действительно остались вольные команчи.

— Спустись сюда, воин, — громко и чётко предложила она, стараясь, чтобы голос был ровным и не дрожал. — Я просто пришла поговорить с тобой, я женщина, и я безоружна. Ты же не боишься меня? — она вызывающе прищурилась.

Это возымело действие. Камешки снова посыпались вниз с утёса, а вслед за ними наземь спрыгнул индеец, так же внимательно уставившийся на Патрицию, как и она — на него.

Команч был молод, моложе неё, его лицо в свежих полосах красной и чёрной боевой раскраски было почти мальчишеским, каким бы суровым он ни старался показаться, сжимая губы и хмуря чёрные брови. Его голова была гладко выбрита — за исключением коротких воронёных прядей, торчащих вверх, как гребень раздражённого дикобраза. На голой смуглой груди болталось ожерелье из звериных клыков. Он был так худ, что кости отчётливо выпирали сквозь кожу. Наготу его прикрывала лишь набедренная повязка из грубой синей холстины, ноги были обуты в мокасины с облезшим бисерным узором. Зато в правой руке команч сжимал новёхонький винчестер, какого не было ни у одного из жителей Риверсайда.

Поймав взгляд женщины, устремлённый на его ружьё, он горделиво приосанился, а потом резко спросил:

— Что тебе нужно?

По крайней мере, он говорил по-английски, а значит, мог её понять. Это приободрило Патрицию.

— Откуда у тебя такое ружьё? — не выдержав, с любопытством спросила она.

Но этот, казалось бы, не имеющий отношения к делу вопрос индейцу явно понравился. Уголки его резко очерченных губ приподнялись в искренней улыбке:

— Белые солдаты отдали нам свои ружья и своих лошадей. Одни из них умерли, а другие разбежались. Мы не гнались за ними.

Это было сказано просто и гордо.

Патриция живо припомнила недавно услышанный в лавке Биллингса рассказ заезжего коммивояжера о бесследно пропавшем армейском обозе и кивнула, стараясь сохранять спокойствие. Он сказал: «Мы»! Он был здесь не один! У него и его спутников были кони и отличное новое оружие. Господь всемогущий, только бы он согласился на её предложение.

Сердце у неё колотилось где-то в горле, но она произнесла с прежним деланным бесстрастием:

— Я Патриция Смит, а как зовут тебя?

Она решила, что он не ответит, потому что его губы вновь насмешливо скривились, но он, помедлив, выпалил несколько слов, среди которых она уловила нечто знакомое.

— Порох? Я могу называть тебя Порох?

Его узкие тёмные глаза блеснули:

— Называй как хочешь, это неважно. Зачем ты пришла к нам, Патриция Смит? — её имя он повторил очень чётко.

И незаметно оказался совсем рядом с нею. Патриция не поняла, как он это проделал, но не отступила. Она подняла голову, глядя прямо в его скуластое раскрашенное лицо. От него пахло потом и зверем.

И порохом.

— То место, где мы живём, — она, не оборачиваясь, махнула рукой в сторону лежавшей внизу долины, — Риверсайд, хочет захватить один негодяй. — Она вдруг подумала, что в глазах индейцев они все негодяи, и на секунду запнулась, но справилась с собой и продолжала: — Его зовут Коултер. Джон Коултер. Он хочет прогнать нас с этой земли, выкопать в ней шахты… такие глубокие ямы, чтобы добывать уголь, — она сосредоточенно подбирала слова, лишь бы этот Порох хоть как-то её понял. — Он убил моего мужа Томаса, застрелил его, когда тот пытался сопротивляться. Он будет взрывать горы, он считает себя хозяином этих мест, — добавила она импульсивно

И по участившемуся дыханию индейца с ликованием сообразила, что её последняя фраза попала в цель. Ноздри команча гневно раздулись, будто у взбешённого мустанга, а смуглые пальцы крепче стиснули ружейный приклад.

— Это земля команчей, — сказал он бесстрастно, но глаза его опять сверкнули.

Патриция сглотнула и выпалила одним духом:

— Я заплачу вам за то, чтобы вы не дали им захватить город и отомстили за смерть моего мужа.

Порох наклонил голову к худому плечу, усмешка вновь вспыхнула на его твёрдых губах:

— Почему же ваши бледнолицые мужчины не могут этого сделать?

— Потому что они не мужчины, — напрямик отрезала Патриция.

Из его груди вырвался короткий смешок, и ожерелье на ней колыхнулось.

— И чем же ты заплатишь нам, бледнолицая женщина? — узкие глаза в упор смотрели на неё, и ей стоило больших усилий не опустить взгляда.

Патриция торопливо вынула из кармана своей длинной юбки потёртый замшевый мешочек и распутала кожаные завязки. На дне мешочка блеснули небольшие золотые самородки, она высыпала их на ладонь и без колебаний протянула индейцу:

— Мой муж нашёл золото в ваших горах. Оно твоё, если ты поможешь мне.

Его гортанный смех был негромким и презрительным. Патриция даже вздрогнула, услышав его.

— Просто жёлтое железо, которое так ценят белые. Всё, что мы можем купить на него у ваших торговцев, мы возьмём и сами. Спрячь это.

Патриция сглотнула и машинально повиновалась. Горло у неё сжалось, горькие слёзы вновь подступили к глазам, и она моргнула, стараясь не показать ему своей слабости.

— Но это всё, что у меня есть. Всё, чем я могу расплатиться, — прошептала она сокрушённо.

— Ошибаешься, — произнёс команч с неожиданной мягкостью. — У тебя есть ты сама.

Он умолк, и Патриция тоже потрясённо молчала, осознав простой смысл этих слов. Что такое? Он хочет её?

— Я? — наконец переспросила она, непонимающе прижав ладонь к груди. — Я?

— Почему нет? — Порох пожал плечами, и она впервые заметила силу и гибкую грацию его тела, будто отлитого из бронзы. — Мы лишились своих женщин, белые солдаты увели их. А я заберу тебя в горы, когда всё закончится, чтобы ты варила мне еду и согревала постель. Ведь твой муж мёртв, ты сама сказала.

Патриция на миг прикрыла глаза. Щёки её запылали. Боже, он предлагает ей расплатиться телом за свою помощь, будто блуднице! Когда её муж только что лёг в могилу!

Но ведь она может поступить с ним как Далила с Самсоном, неожиданно пришло ей в голову. Далила добилась своей цели, она легла с Самсоном, чтобы убить его, и никто не называет её блудницей.

Теперь Патриция почувствовала, как кровь отливает от лица. Она прямо встретила горящий взгляд команча и просто ответила:

— Я согласна.

— Обещай мне, — быстро произнёс он. — Поклянись именем вашего бога, что придёшь ко мне, если мы сделаем то, о чём ты просишь.

— Даю тебе слово, — на выдохе проговорила Патриция. — Клянусь Господом нашим Иисусом и всем святым, что у меня есть.

Ей показалось, или земля под её ногами вздрогнула, будто при землетрясении. С обрыва вновь струйками посыпались мелкие камешки, в горячем воздухе взвихрилась пыль, и Патриция ахнула, увидев, что Пороха окружают невесть откуда взявшиеся воины.

Их было шестеро: в кроваво-чёрной боевой раскраске, в кожаных набедренных повязках, почти все старше него, один — совсем седовласый. Но вели они себя как мальчишки — подталкивали молодого воина локтями, гортанно переговариваясь. На бронзовых лицах сверкали понимающие белозубые улыбки. Патриция сердито закатила глаза. Мужчины! Право слово, они все одинаковы, белые или краснокожие, у них только одно на уме!

Но ей вдруг отчего-то стало легче.

Порох выглядел несколько смущённым, когда тряхнул головой и вновь обратился к ней:

— Май-о, хорошо, женщина. Мы договорились. Теперь ступай в свой город к остальным белым людям и передай им, чтобы делали всё, как требует вожак пришельцев.

— Коултер, — машинально подсказала Патриция, поправляя волосы. Узел на затылке почти рассыпался, когда она карабкалась по горам, и теперь спутанные пряди лезли ей в лицо.

— Коултер, — кивнул молодой команч. Остальные продолжали с любопытством пялиться на Патрицию.

— Но он велел нам собрать своё имущество, сесть в фургоны и уходить прочь, дальше на Запад, — попыталась объяснить она. — Он обещал, что заплатит за брошенные участки и дома. Скот он позволил забрать с собой.

Порох нетерпеливо дёрнул плечом:

— Так и поступайте. Пусть его люди войдут в город, пока вы его покидаете. Смело войдут, считая, что им ничего не грозит. Город должен остаться пустым.

— А вы-то когда туда войдёте? — не выдержала Патриция. Сердце у неё снова забилось быстро-быстро. Она вспомнила распростёртое в бурой пыли тело своего мёртвого мужа. — И… вас ведь всего семеро, не так ли? А их около пятидесяти. Пять десятков! — она вытянула руки перед собой, растопырив пальцы, и пять раз кряду сжала и разжала кулаки, пытаясь объяснить индейцам, что она имеет в виду.

Те снова гортанно рассмеялись, переглядываясь.

— Это неважно, — надменно проронил Порох, и Патриция буквально разинула рот, вдруг сообразив, что он снова стоит перед нею один. Его спутники словно растворились в знойном полуденном мареве.

Да что же это такое?!

Не обращая больше внимания на ошеломлённую женщину, Порох повернулся и коротко, резко свистнул. Свист этот рассёк горячий воздух, будто плеть. Через несколько мгновений Патриция услышала дробный перестук лошадиных копыт, и из-за утёса показался великолепный мустанг, пегий, с чёрным хвостом и гривой. На его боках алели намазанные краской отпечатки ладоней, но не было ни седла, ни узды, лишь обмотанный вокруг мощной шеи кусок сыромятного лассо. Порох легко взлетел ему на спину, направляя прочь.

На скаку он обернулся и крикнул Патриции:

— Помни, ты обещала!

* * *

Миссис Смит, миссис Патриция Смит, просто Патти, затаилась на чердаке своего осиротевшего дома, стоявшего чуть в стороне от главной улицы Риверсайда. Всю ночь она пряталась в погребе, чтобы её никто не нашёл. Её действительно пытались искать — пастор Джонсон и кузнец Доэрти. Сперва они долго стучали в дверь, потом вошли и обшарили дом, то и дела окликая её по имени. Она молчала, затаившись в погребе среди мешков с вещами и пустых деревянных ящиков. Искавшие её даже заглядывали в погреб, приподняв крышку и светя внутрь керосиновой лампой, но Патрицию не увидели.

На рассвете следующего дня жители Риверсайда собрались на центральной площади, молчаливые и мрачные. Мужчины сжимали кулаки, женщины тихонько плакали, даже маленькие дети не кричали, понимая, что творится неладное. Жалобно блеяли козы и овцы. Головорезы Коултера окружили горожан, взяв в кольцо, и ближайший помощник Коултера, рыжеволосый и конопатый Санди Мелоун, властно приказал:

— Сдайте своё оружие!

— А как же мы будем защищаться от индейцев, если они нападут на караван? — растерянно спросил кто-то из мужчин.

Коултер, гарцевавший тут же на своём вороном жеребце, громко рассмеялся:

— Вы можете спрятаться под юбками у своих баб, дикари вас и не заметят, пока не начнут их щупать.

Толпа возмущённо загудела, но этот ропот тут же стих, все слишком хорошо помнили об участи убитого Томаса Смита. Мужчины нехотя потянулись к Санди, опуская перед ним на землю свои ружья и револьверы. Взамен тот небрежно совал каждому по несколько купюр — всё, что Коултер посчитал нужным выделить им взамен оставленных домов и участков, — а они ставили свои подписи на листках бумаги. Чернильницу, перо и какую-то толстую книгу, на которой лежали расписки, держал ещё один бандит, совсем подросток, худой, скуластый и темноволосый.

Очевидно, Коултер желал соблюсти все формальности.

Патриция всё хорошо видела и слышала через запылённое окно чердака. Она лихорадочно размышляла, как же Порох со своими товарищами проберутся в Риверсайд. Или они уже здесь? Она внезапно поняла: если команчи передумают и не придут, она окажется в полной власти бандитов Коултера, которые, конечно, не преминут тщательно обыскать каждый дом в опустевшем поселении, а то и поджечь его.

Стиснув зубы, она твёрдо решила, что в таком случае предпочтёт погибнуть в собственном горящем доме, но ни за что не выйдет на поругание к этим мерзавцам.

— Если я пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… — непослушными губами прошептала она стих из знакомого с детства псалма.

Она заметила, что и пастор, и Доэрти растерянно озираются по сторонам. Они всё ещё пытались её отыскать, пусть и в последний миг. Сердце её преисполнилось непрошеного тепла, но она упрямо подумала: пусть лучше считают, что она заблудилась в горах и погибла.

Наконец унылый караван из раскачивающихся повозок с впряженными в них мулами и нескольких верховых потянулся прочь от Риверсайда. Подгоняемые всадниками козы и овцы продолжали надрывно блеять. Среди них были и её собственные — ночью она специально открыла загон.

Женщины в повозках рыдали уже в голос, оглядываясь на свои брошенные дома, им вторили дети. Но этот горестный плач, как и скрип колёс, постепенно отдалялся, пока не затих совсем.

Тогда головорезы Коултера на своих конях неспешной рысью направились по главной улице, смеясь и переговариваясь. Патриция заметила, что Санди и двое других громил держатся поближе к главарю, как бы прикрывая его от возможного выстрела и внимательно оглядывая окрестности. Остальные ехали беспечно, то и дело кто-нибудь вырывался вперёд, горяча лошадь. Они чувствовали себя победителями: как же, ведь им удалось прогнать прочь целый город!

Патриция невольно сжала кулаки, жалея, что не нашла в доме оружия. Очевидно, кто-то из соседей забрал винтовку и револьвер Томаса, пока она была в горах, сочтя, что молодой женщине это ни к чему. Да и неизвестно, вернётся ли она вообще. Может быть, это сделал Доэрти. Больше ведь ничего из дому не пропало.

Патриция умела стрелять — Томас на всякий случай учил её, как обращаться с оружием. Но он всегда сам был её защитником. Она прикусила губу, не сводя немигающего взгляда с Коултера, который теперь ехал во главе отряда. Убийца! Поганый убийца!

Вдруг чья-то жёсткая ладонь ухватила её за плечо, а другая — зажала рот. В первый миг Патриция рванулась было — ужасная мысль пронзила её: кто-то из громил Коултера пробрался в дом! Но сквозь пелену ярости, застлавшую взор, она узнала чеканное лицо схватившего её человека. Это был Порох, и он улыбался.

— Сиди здесь очень тихо, женщина, — произнёс он ей на ухо и разжал руки. — А мы сделаем то, за чем пришли.

Она опустила глаза и увидела у него за поясом рукоять кольта.

— Дай мне револьвер, — прошептала она умоляюще. — Я не хочу быть беспомощной.

Он на секунду помедлил, потом выдернул из-за пояса кольт и протянул ей. Патриция схватила оружие, преисполнившись жаркой благодарности. Порох глядел на неё, всё ещё слегка улыбаясь, потом улыбка сбежала с его лица. Тёмной, опасной, молниеносной тенью он метнулся к противоположному окну и пропал из виду. Патриция догадалась, что он кошкой выскользнул из окна на задний двор их дома.

А потом началась стрельба.

Боже! Господь всемилостивый и всемогущий!

Патриция широко раскрытыми глазами глядела из окна, как головорезы Коултера, сражённые пулями, один за другим падают наземь с сёдел, как их кони поднимаются на дыбы и отчаянно ржут. Смерть, смерть, смерть мгновенно заполнила главную улицу Риверсайда.

Во рту у Патриции стоял вкус пороха и крови. Она видела, как в ужасе, ничего не понимая, озирается Коултер, вертясь на своём вороном и беспорядочно паля из револьвера. Задрав голову, он на миг встретился взглядом с оцепеневшей у окна женщиной.

Убийца!

В руке у неё всё ещё был зажат кольт, что дал ей молодой команч! Она не задумывалась, сумеет ли попасть в цель, не промахнуться, просто вскинула револьвер. Старательно и аккуратно, как учил Томас, она прицелилась и выстрелила Коултеру в грудь, туда, где жилет перечёркивала золотая цепочка карманных часов.

Время будто остановилась.

Словно завороженная, Патриция молча смотрела, как убийца её мужа, нелепо взмахнув руками, но не выпуская револьвера, валится навзничь к ногам своего коня и как с гиканьем и улюлюканьем стремительными тенями несутся по Риверсайду на своих мустангах команчи.

Щёлкали выстрелы уцелевших громил Коултера, но пули не причиняли индейцам ни малейшего вреда. Как будто они были… были бессмертны!

Были мертвы.

Патриция покачнулась, когда поняла это. Ледяной ужас охватил её. Ужас и благоговение.

Команчи никуда не ушли из своих родных гор, потому что были мертвы!

Седовласый старик со следами оспы на лице, коренастый смуглый воин с обмотанной красной тряпкой головой, очень высокий и худой юноша с длинными чёрными косами, делавшими его похожим на миловидную девушку, — все эти люди, скакавшие сейчас по Риверсайду, уже не были людьми.

Ожившие призраки — вот кто они были, неуязвимые и бессмертные призраки, которым то ли духи родных гор, то ли иная непостижимая сила даровала право остаться здесь, подобно обычным людям.

И спасти Риверсайд.

— Боже карающий, Боже милосердный, — повторяла и повторяла Патриция, уставившись в окно.

Неужто Порох тоже был мертвецом? Порох, с которым у неё заключён договор?!

«Мы лишились своих женщин, белые увели их. А я заберу тебя в горы, когда всё закончится, чтобы ты варила мне еду и согревала постель…»

Не в силах больше оставаться на месте, Патриция засунула револьвер за широкий пояс юбки, стремглав спустилась по чердачной лестнице и распахнула дверь, выбегая на улицу.

Порох был здесь — верхом на своём пегом. При виде неё он широко улыбнулся и спрыгнул с коня.

— Спешишь выполнить уговор, Патриция Смит? — хрипловато спросил он. Его тёмные глаза лукаво блеснули.

Дальше всё случилось очень быстро. Лежавший на земле в багровой луже крови Коултер вдруг приподнялся на локте, неверной рукой вскинул револьвер и прицелился прямо в Патрицию.

— Чёртова сука! — просипел он. — Ты стреляла в меня!

Патриция видела, как шевелятся его искажённые злобной гримасой губы, но не могла сдвинуться с места. Только Порох, мотнув головой, одним прыжком оказался между нею и смертью, сбив женщину с ног — так, что она отлетела в сторону на несколько шагов.

И пуля вновь опрокинувшегося наземь Коултера угодила индейцу прямо в грудь, швырнув наземь. Хлынула кровь.

Патриция получила ответ на свой вопрос. Порох был смертным.

Ей следовало радоваться тому, что их договор расторгнут. Что она уже не будет связана словом с этим дикарём.

* * *

Миссис Смит, миссис Патриция Смит, просто Патти, стояла на коленях в бурой дорожной пыли, залитой кровью своего спасителя, и беспомощно смотрела, как пузырится на его губах алая пена. Но Порох вновь улыбался.

— Ты такая красивая, — медленно проговорил он. — Знаешь, я бы не стал тебя принуждать. Я просто смеялся над тобою. Мы бы всё равно пришли сюда защитить священные горы.

— Как ты смеешь? — задыхаясь, прошептала она. Слёзы снова обжигали ей лицо, капая на его развороченную пулей грудь, на тряпьё, которым она наспех перетянула рану, порвав на полосы свою нижнюю юбку.

Как он смеет дразнить её?! Как он смеет умирать?!

Ей хотелось схватить его за плечи и трясти. Хотелось рухнуть ему на грудь и выть, подобно волчице, потерявшей волка.

— Не плачь, — прошептал Порох уже почти неразборчиво, коснеющим языком. — Никто не умирает. Все живут вечно. Только вы — у своего бога, а мы — в священных горах.

Его голова склонилась набок. Он умер.

Патриция зажмурилась и зарыдала, захлёбываясь слезами, не в силах остановиться, оплакивая всех, кто жил и умер на этой земле, под этим пронзительно голубым и ясным небом.

Твёрдые руки ухватили её сзади за локти, подняли на ноги и повернули. Сквозь слёзы Патриция вгляделась в ошеломлённое лицо державшего её Доэрти. Позади него толпились другие горожане, те, что были верхом. Пыль клубилась над показавшимися вдали на дороге повозками — мулы были куда медлительнее лошадей. Патриция поняла, что люди услыхали стрельбу в городе и поспешили вернуться.

— Ты всё-таки привела их, — потрясённо пробормотал Доэрти. — Ты привела команчей… и они спасли Риверсайд. Прости нас, Патти.

Он вдруг качнулся и неловко опустился перед нею на колени, вынув кольт из её бессильно разжавшихся пальцев.

Сквозь пелену слёз Патриция посмотрела на его низко склоненную курчавую голову, потом перевела взгляд на высившуюся неподалеку церковь, подле стен которой покоился её муж. И наконец посмотрела на лежавшего на земле молодого команча. Его товарищи уже растворились в солнечном сиянии, их мустанги смирно стояли рядом с уцелевшими лошадьми бандитов. Пегий конь Пороха тоже был здесь, а его хозяин будто спал, улыбаясь во сне.

— Останься со мной. Пожалуйста, останься, — прошептала Патриция и словно наяву услыхала его лукавый смешок.

— Конечно, я останусь, — горячо проговорил Доэрти, вскинув голову. — Патти! Ты что? Ты плачешь… или смеёшься?

Даже если волком смотрит заря,
Даже если небо стало огнём,
Даже если больше не воскресать —
Здесь наша земля! Мы не уйдём!
Мы не уйдём!

Название: Под защитой Великого Эму
Цикл: Следопыт
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: Д. Фрэнсис «Фаворит»
Размер: миди, 4226 слов
Пейринг/Персонажи: Джамбала, сержант Хокинс, Энни Гладстон, Питер Раш и другие; упоминается Шерлок Холмс
Категория: джен, гет
Жанр: AU, драма, детектив, экшн, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джамбала, юный следопыт из племени австралийских аборигенов, расследует несчастный случай на скачках.
Примечание: «В мифологии аборигенов Австралии большое внимание уделяется объектам звёздного неба... Предполагается, что некоторые стилизованные изображения эму относятся к известному по всей Австралии небесному объекту, образованному тёмными пылевыми облаками Млечного Пути. Примечательно, что тёмным облакам Млечного Пути придавалось определяющее значение также и в астрономии инков». (Википедия)
Время действия — 60-е годы XX века.
Сиквел к текстам цикла «Следопыт» команды Британских детективов 2021 и 2022 гг. «Следопыт», «С помощью Великого Эму», «По воле Великого Эму»; скачать архив перечисленных текстов можно здесь; также в цикл входит мини «Джаджувара» из прошлогодней выкладки команды; разрешение автора на продолжение получено.
Предупреждение: AU по отношению к известному детективу Д. Фрэнсиса; стилизация; упоминается насилие
Cсылка: тут

Великий Эму, плывущий в звёздном небе над подвластной его воле землёй, взирал на своих детей спокойно и строго. Вокруг них всё непрерывно менялось, но он по-прежнему видел каждого из них. Видел он и Джамбалу, молодого следопыта из племени нунггубуйю.

* * *

Джамбалу вполне устраивало, что сержант Хокинс из полицейского участка в Абердино нанимал его для розыска беглых преступников, детей, заблудившихся в буше, потерянных коров, лошадей и овец. За это сержант расплачивался с ним съестными припасами — мешками с кукурузной мукой или рисом, например. Джамбала стал кормильцем в семье после смерти отца, а его пятеро братьев и сестёр, мал мала меньше, быстро росли и постоянно хотели есть.

Другие ванисуйю, белые люди, считали, что сержант эксплуатирует Джамбалу (тот отыскал это слово в словаре из общественной библиотеки Абердино), но это было неправдой. Сержант не только давал Джамбале работу и платил за неё, но и очень уважал его. Как сам говорил, за наблюдательность и дедуктивные (это слово тоже нашлось в словаре) способности — как у Шерлока Холмса, говорил он, и Джамбала, кроме словаря, взял в библиотеке книгу английского писателя с рассказами про этого самого Холмса. Читать было интересно, но Джамбала всё время гадал, как бы сам вёл расследование, справился бы или нет, окажись он на месте английского сыщика.

Кое-что для сержанта ему удалось по-настоящему расследовать. Например, убийство профессора-археолога, совершённое его помощником. После того, как Джамбала вывел его на чистую воду, сержант отдал ему найденную в раскопках каменную статуэтку Великого Эму, сделанную, как он сказал, предками Джамбалы много веков тому назад. После такого сержант мог вообще ничем с Джамбалой не расплачиваться, тот и так бы всё делал для него.

Ещё одним расследованием Джамбалы стал розыск пропавшей и якобы растерзанной динго породистой кобылки, принадлежащей Энни Гладстон, дочке богатого скотовода. Джамбала догадался, что исчезновение лошади подстроено самим Гладстоном, желавшим получить страховые выплаты. Кобылку по кличке Красотка по приказу Гладстона просто спрятали где-то в горах. Энни очень огорчилась из-за такого вероломства папаши, да и то, он был настоящий камайсойю, вонючка, высокомерный и презирающий всех або — аборигенов. Однако сама Энни такой не была: пусть и немного взбалмошная, но прямая и справедливая, она нравилась Джамбале.

Он порадовался за неё, когда она уехала из дома, от своего отца-камайсойю, чтобы работать с лошадьми в расположенных неподалеку конюшнях Уайт-Маунтин. Конюшни примыкали к ипподрому, который назывался так же. На ипподроме белые люди ванисуйю гоняли лошадей по кругу, чтобы узнать, какая из них самая быстрая. Джамбала не сомневался, что Красотка, которую Энни взяла с собой, стала там чемпионкой. Он не знал, зачем это нужно, но у ванисуйю были и другие, не менее странные развлечения.

Из этих конюшен Энни и заявилась в посёлок нунггубуйю рано поутру на маленьком красном автомобильчике. Дети тотчас обступили его, а она высунулась наружу, белокурая и растрёпанная, и спросила, здесь ли Джамбала.

Тот как раз собирался выйти в буш, но немедля забыл об этом, увидев хорошенькое, но расстроенное лицо Энни. Да, она была чем-то очень взволнована, когда выскочила из автомобильчика навстречу подоспевшему следопыту. Одета она была по-походному — в тёмные бриджи до колен и клетчатую ковбойку. За ней вылез невысокий молодой ванисуйю с симпатичным открытым лицом и рыжеватыми волосами, в потёртых джинсах и зелёной футболке с какой-то эмблемой на груди. Он протянул Джамбале руку, и представился: «Питер Раш», а Энни, облегчённо улыбнувшись, даже обняла Джамбалу, что было очень приятно. Он видел, что она искренне ему обрадовалась.

— Мне… нам, — поправилась она, взглянув на своего спутника, — нужна твоя помощь. Очень.

Её голубые глаза были тревожными, и вообще она показалась Джамбале сильно повзрослевшей.

— Тогда рассказывайте, — попросил он, ободряюще ей улыбнувшись. — А вы идите отсюда, каравимба, — прикрикнул он, повернувшись к детям, среди которых были и его озорные братишки и сестрёнки.

Каравимба, попугайчата, получив от рассмеявшейся Энни немного мелочи и конфет, мигом разлетелись, а Питер, Энни и Джамбала уселись в автомобильчик с распахнутыми дверцами: Энни и Питер впереди, Джамбала — на заднем сиденье.

— Питер — жокей, — начала Энни, сосредоточенно хмуря брови. — То есть он, как и я…

— Скачет верхом, — солидно подсказал Джамбала. — А другие люди приходят на это смотреть.

— Я работаю в конюшнях, — Энни с улыбкой кивнула, как бы похвалив Джамбалу за его познания, — и участвую в скачках на Красотке и на лошадях других владельцев. У Питера нет собственной лошади, он соревнуется на чужих, но у него есть друг, и вот с этим другом на днях случилось ужасное происшествие на скачках с препятствиями… — она умолкла, нервно сжимая и разжимая на коленях тонкие пальцы.

— Давай я расскажу, — мягко вмешался Питер и повернулся к внимательно слушавшему Джамбале. Он тоже хмурился, видимо, происшествие с его другом и впрямь было нешуточным. — Я живу у своих друзей, Боба и Сюзанны Рейн. Так вот, Боб тоже жокей-любитель, но он выступает только на своём коне по кличке Генерал. Этот Генерал — великолепная скаковая лошадь, признанный всеми фаворит. Большинство зрителей ставит на него, если он участвует в соревнованиях. Ставят деньги через букмекеров на то, что он выиграет скачку, — пояснил он.

— В этом бизнесе крутятся большие деньги, — вставила Энни, и Джамбала кивнул в знак понимания. Наверное, это и объясняло всё. Где деньги, там всегда есть люди, готовые ради них совершить что угодно. Тем более ванисуйю.

— Позавчера, — сказал Питер, — были традиционные скачки с препятствиями на кубок… впрочем, неважно, — он махнул рукой. — Я не участвовал, но Боб на Генерале — да. И вот, когда лошади уже пошли на второй круг, а Генерал, как обычно, лидировал, он вдруг упал на дальнем барьере. Я этого не видел, но другие жокеи, скакавшие следом, рассказали, что Боб вылетел из седла, а конь грохнулся следом и, пытаясь встать, видимо, как-то Боба задел. У Боба, как объяснили врачи, серьёзная травма головы, повреждена селезёнка, ему сделали экстренную операцию… в общем, он в коме третий день и не может рассказать, что произошло.

Он замолчал и уставился на свои сцепленные на коленях руки. Энни ласково погладила его по плечу.

— Боб поправится, вот увидишь, — с жаром проговорила она.

Но по её тревожному взгляду стало ясно, что сама она в это не очень-то верит.

Джамбала вздохнул и напрямик спросил:

— Почему вам понадобился я?

— Потому что нам кажется, что падение Генерала было кем-то нарочно подстроено, — горячо выпалила Энни. — Кем-то, кто хорошо на нём заработал, ведь большая часть зрителей, как всегда, ставила на Генерала, и когда он упал и выбыл из игры, денежки загребли те, кто ставил не на фаворита. Генерал — великолепный прыгун, а тут он упал ни с того ни с сего.

— Полиция… — начал Джамбала, но Питер с прорвавшейся в голосе горечью прервал его:

— Полиция слушала не нас, а службу безопасности ипподрома. А те заявили, что это типа обычный несчастный случай на скачках, ничего экстраординарного. Им невыгодно выносить сор из избы. И никому не важно и не интересно, что Сюзанна третий день сидит в больнице у постели Боба.

— Вы хотите, чтобы я осмотрел место происшествия? — осведомился Джамбала. — Осмотрел и сказал, что я думаю? Но ведь это будут просто слова против слов вашей службы безопасности. Здесь, в буше, за мной стоит сержант Хокинс, — он прямо посмотрел в расстроенное лицо Энни, — ты же знаешь. А там, у вас, мои слова всё равно никто не станет слушать. Я же просто какой-то або.

— Дело ещё и в том, — со вздохом пояснил Питер, — что завтра на Генерале скачу я. Снова большие скачки с препятствиями. Всё то же самое. И я не хочу, чтобы меня постигла участь Боба.

Джамбала задумчиво кивнул.

— Тогда поедем к вам в Уайт-Маунтин, я посмотрю, что там такое.

— Спасибо, — облегчённо выдохнула Энни и снова крепко обняла Джамбалу. А тот поверх её кудрявой белокурой головки поглядел на Питера и понял — эти двое влюблены друг в друга. Очень.

Стоило порадоваться за Энни: её парень показался ему порядочным и храбрым. Но Джамбале вдруг стало грустно.

* * *

Джамбала раньше никогда не бывал на ипподроме, это было интересно: уходившие вверх разноцветные ярусы трибун, залитые косыми лучами заходящего солнца, поле, на котором проходили скачки, и расставленные по нему там и сям препятствия — высокие заборы, через которые предстояло прыгать лошадям с наездниками на спинах.

— Ты считаешь это никчемным времяпрепровождением, не так ли? — внезапно осведомилась Энни у Джамбалы, когда они пробирались по влажной траве вдоль края поля к самому дальнему препятствию, возле которого и произошло несчастье.

Следопыт подумал и серьёзно ответил:

— Мои каравимба ловят в буше больших мататоке, таких жуков величиной с палец, и смотрят, чей жук быстрее побежит. Я тоже так делал, когда был маленьким, со своими друзьями.

Энни и Питер озадаченно покосились на него, а потом громко расхохотались. Джамбала был рад, что развеселил их.

Они наконец подошли к дальнему препятствию — забору из оструганных белых кольев между двумя толстыми столбами.

— Высота — четыре фута и десять дюймов, — сказал Питер. — Лёгкое препятствие.

Но Джамбала его почти не слышал. Началась его работа.

Он обошёл забор со всех сторон, то и дело присаживаясь на корточки. Никаких следов недавнего происшествия — падения лошади и всадника — тут не было и в помине, на песке виднелись только бороздки от грабель. Кто-то здесь старательно всё заровнял.

Радуясь, что вырос достаточно высоким, чтобы суметь всё проделать без посторонней помощи — а то пришлось бы просить Питера его подсадить, — он принялся не только осматривать, но и ощупывать первый несущий столб от самой его верхушки до земли. Дюйм за дюймом, по всей окружности гладко оструганного столба. Он мог только подозревать, что именно ищет, но охотничий азарт, азарт гончей, взявшей след, уже забурлил у него в крови.

Не произнося ни слова, он покончил с первым столбом и перешёл ко второму, точно так же ощупав его кончиками пальцев сверху донизу. Потом повернулся к Энни и Питеру, взиравшим на него безмолвно, но с явным беспокойством и нетерпением.

— Что-то заметить глазом очень трудно, — медленно проговорил он. — Вроде как ничего нет, никаких отметин. Но если провести по всей поверхности пальцами, вот, как я, — он указал на первый столб, — можно нащупать борозду у самой верхушки, кольцевую борозду, как будто вокруг было что-то обмотано.

— Проволока? — выдохнула Энни, потрясённо переглянувшись с Питером.

— Возможно, — бесстрастно ответил Джамбала. — Твой друг, — он посмотрел в напряжённое лицо Питера, — вылетел из седла, так? И только потом на него сверху рухнул его конь. Это значит, что конь за что-то зацепился ещё в воздухе, не смог удержать равновесие и тоже упал. Если бы твой друг остался в седле и упал вместе с конём, он, возможно, не пострадал бы так сильно. Но случилось то, что случилось. — Он сделал паузу и закончил: — На втором столбе таких отметин нет.

— Но почему? — изумилась Энни.

Джамбала наморщил лоб и ответил вопросом на вопрос:

— Следом за вашим Генералом скакали другие всадники, так? Если бы проволока была прочно примотана к обоим столбам…

— Они посыпались бы все, как груши с деревьев, и это сразу привлекло бы внимание, — подхватил Питер. — Этот ублюдок, наверно, держал второй конец проволоки, или что там у него было, в руках.

— Крепко держал, — буднично произнёс Джамбала. — Хотя я думаю, что конь, зацепившись копытами, вырвал её у него из рук. Когда он увидел, что всё удалось, он отцепил проволоку от столба и забрал, пока не началась суматоха. Кто был здесь, когда твой друг упал?

— Какой-то служитель дал отмашку белым флагом для санитаров, — пояснил Питер, и Джамбала немедля задал следующий резонный вопрос:

— Кто? Вы узнали его имя?

— Какой-то Патрик Смит, как сказали другие ребята, — вмешалась Энни. — Но он в конце скачек забрал дневной расчёт и не пришёл ни вчера, ни сегодня. Наши служители получают почасовую оплату, а он был одним из тех, кого наняли временно, и бригадир просто не стал его искать, нанял другого, да и всё.

— Но это не обязательно он, — задумчиво проговорил Джамбала. — Это мог быть кто угодно из тех, кто имел право здесь находиться и не вызывал подозрений. Не посторонний человек.

— Служитель. Тренер. Санитар. Кто-то из своих, — с горечью резюмировал Питер. — Кто-то, кого нипочём не заподозрят, увидев в таком месте в такое время. Ладно. Понятно. Но что теперь делать мне? — он в замешательстве посмотрел на Джамбалу. — Я скачу завтра. Проделает ли этот тип то же самое или нет, вот что я хочу знать.

— Мы ещё ничего не доказали, — пожал плечами следопыт. — Ну, допустим, он действительно захочет повторить этот трюк с проволокой. Тогда ему удобнее всего будет снова сделать это здесь. Этот забор самый дальний от зрителей.

От трибун, полных взбудораженных ванисуйю. С их мороженым, попкорном, пивом, воздушными шариками, музыкой и объявлениями из репродукторов. Джамбала вдруг понял, что хотел бы всё это увидеть.

Он поднял глаза на Энни и Питера.

— Когда скачки? Я мог бы покараулить в засаде у этого забора. Засел бы вон в тех кустах, тот камайсойю наверняка там и стоял…

Он осёкся на полуслове, едва не хлопнув себя по лбу, развернулся и торопливо направился к кустам, к узколистым кустам басбонаку. Хорошо, что тут нет сержанта Хокинса, подумал он сокрушённо, и тот не видит, как позорно его следопыт не довел до конца осмотр места происшествия. Да уж, Шерлок Холмс точно посмеялся бы над ним!

Заинтересованные Энни и Питер поспешили туда вслед за Джамбалой. Тот присел на корточки, протянув ладони над пожухлой травой, будто над пламенем костра. Если она и была примята ногами топтавшегося здесь человека, то давно распрямилась. Никаких отпечатков подошв, ничего. Вот только… Окурок. В траве валялся почти скрытый ею от глаз сигаретный окурок, а неподалеку — три обгоревшие почти до основанья спички. Кто-то нервно прикуривал, и у него не получалось.

Джамбала вынул из кармана бумажный пакетик и осторожно отправил туда находки. К этому его приучил сержант. Может, и не пригодится, но…

— Значит, кто-то здесь всё-таки был, — пробормотал Питер, словно не веря.

Да, был. Примотал проволоку к столбу и отошёл в кусты. Сперва просто курил. Ждал. Потом, когда лошади пошли на второй круг, натянул и крепко сжал в кулаке другой конец смертоносной проволоки. Скорее всего, он был в перчатках, чтобы не повредить руки. Стоял и слушал, как приближается слитный грохот лошадиных копыт.

Джамбала словно увидел это наяву. Он повернулся к Питеру.

— Могу я посмотреть на вашего коня? На Генерала?

* * *

Сперва они подошли к стойлу кобылки, принадлежавшей Энни, — Красотки, — и Джамбала с удовольствием погладил её по шелковистой узкой морде и послушал, как Энни воркует со своей любимицей. Потом они пошли к Генералу. По счастью, кроме них, в конюшне никого не было — не пришлось объяснять, откуда взялся Джамбала.

— Если что, скажу, что ты новый конюх, — заявил Питер.

Генерал был очень красивый. Гнедой масти, с чёрной гривой и хвостом, с белой отметиной на выпуклом лбу. Просто созданный для скачек, это понимал даже Джамбала. Изящный, но крепкий, с длинными стройными ногами, которыми он нетерпеливо переступал по своему деннику, раздувая ноздри и встряхивая гривой. Он ткнулся носом в нагрудный карман Питера, и тот засмеялся:

— У меня тут всегда леденцы для него. Ну-ну, малыш, стой смирно.

Он придерживал Генерала за шею, пока Джамбала осторожно водил пальцами по его груди, как давеча по столбу. Но Генерал и так стоял спокойно, лишь хрупал своими леденцами.

— У него тут старые шрамы. Откуда? — негромко поинтересовался Джамбала, не оборачиваясь.

— Он жеребёнком упал на живую изгородь, — объяснил Питер, перебирая гриву Генерала. — Правда, хорош? Какой гад мог такой устроить с этим красавцем! Убил бы за это. И за Боба, — добавил он с силой.

Джамбала покосился на него и уверенно заявил:

— Мы его найдём.

На самом деле он в этом сомневался. На груди жеребца он нащупал небольшие залысинки, пустяк по сравнению со старыми рубцами. Он так и сказал огорчившемуся Питеру:

— Явных ссадин нет. Сложно доказать, что это от проволоки. Он налетел на неё на всём скаку, твой друг не удержался в седле, проволока вырвалась из рук камайсойю, стоявшего в кустах, конь всё равно упал, но сильно не расшибся.

— Что такое «камайсойю»? — только и спросил Питер.

— Вонючка, — через силу улыбнулась Энни. — Джамбала, ты серьёзно насчёт засады? Я могу подежурить в кустах вместе с тобой.

Как бы Джамбале этого ни хотелось, он отрицательно качнул головой и напрямик сказал:

— Если он туда действительно придёт, ты можешь только помешать.

— Вдруг мерзавец решит захватить тебя в заложницы или что-нибудь такое, — встревоженно поддержал его Питер.

— Но ты же окажешься с ним наедине! — упорствовала Энни. — У тебя же нет оружия!

Она стиснула кулачки, голубые глаза метали молнии.

— Не беспокойся за меня, — серьёзно заверил её Джамбала. — Меня защитит Великий Эму.

* * *

Ночевать они отправились в дом Боба и Сюзанны. Когда Энни припарковала возле него машину, Питер воскликнул:

— Сюзанна вернулась из больницы! Вон её «ровер»! И свет в гостиной!

Действительно, на лужайку у крыльца падал свет из двух выходивших на улицу окон.

Питер распахнул дверцу и поспешил в дом по усыпанной щебнем дорожке. Энни схватила Джамбалу за руку:

— Боже! Она бы не уехала оттуда, если бы Боб пришёл в себя. Значит… значит… — голос её оборвался, она на миг прикрыла глаза.

Но, как выяснилось, Сюзанна вернулась, только чтобы помыться и переодеться, а также взять кое-что для ухода за Бобом, который всё ещё был без сознания. Она оказалась маленькой хрупкой блондинкой немногим старше Энни, под её большими тёмными глазами залегли круги.

— Следопыт? Расследование? — ахнула она, переводя ошеломлённый взгляд с Питера на Джамбалу. — Вы считаете, что это… это не… не несчастный случай? Но полицейские к Бобу не приходили.

— Полиция слушает только службу безопасности ипподрома, — сердито объяснил Питер, — а эти олухи знай долдонят, что Генерал просто упал.

— Джамбала, расскажи, пожалуйста, что мы нашли у барьера, — попросила Энни, порывисто обняв Сюзанну. — Джамбала — лучший следопыт в округе, потому я его и позвала. Он мой друг.

В её голосе звучала такая гордость, что Джамбала невольно покраснел. Она и вправду так думала! Он едва не воспарил к небесам, к самому Великому Эму. Но быстро опомнился и коротко рассказал про отметины на первом столбе, про окурок в кустах, про залысинки на груди Генерала.

Сюзанна сразу ему поверила, это было видно по гневно вспыхнувшим глазам. Она возмущённо выпалила:

— Эти негодяи покалечили Боба, чтобы огрести куш на скачках, а полиция их покрывает?! Я дойду до прокурора штата, вот увидите!

— Сейчас главное — чтобы и Питер не пострадал, — убеждённо проговорила Энни. — Пусть пока полицейские нас не слушают, но послушают, если мы завтра снова застанем возле барьера этого злоумышленника.

— Этого камайсойю, — вставил Питер, произнеся довольно трудное слово без запинки.

Джамбала невольно ухмыльнулся, но тут же улыбка его погасла.

— Я очень беспокоюсь за Боба, — еле слышно прошептала Сюзанна, и её запавшие глаза наполнились слезами. — Врачи, конечно, пытаются меня ободрять, но я вижу, что они и сами не верят в свои слова.

Она сжала губы, пытаясь справиться со слезами, и Энни снова крепко обняла её.

— Нужно верить, — глухо вымолвила она.

— У меня уже нет сил, — пробормотала Сюзанна, а Питер кашлянул и торопливо отвернулся.

Джамбала осторожно вытащил из кармана каменное изваяние Великого Эму, завёрнутое в чистую тряпицу. Это была та самая статуэтка, которую сержант Хокинс нашёл в вещах убитого профессора-археолога и отдал ему в награду за поимку убийцы. Джамбала развернул тряпицу, держа изваяние на ладони. Великий Эму лежал и улыбался. Едва заметно, таинственно, как новорождённый младенец или глубокий старик.

— Великий Эму присмотрит за вашим мужем, — спокойно пообещал Джамбала. — Не сомневайтесь, мэм. Мы на моей земле. Он присмотрит.

Сюзанна подняла на него блестевшие от слёз глаза и попросила:

— Можно мне его потрогать?

Проглотив комок в горле, Джамбала кивнул. Он смотрел, как она бережно касается еле обозначенных крыльев, клюва и глаз Великого Эму и что-то неслышно шепчет.

Когда Сюзанна уезжала, она выглядела уже почти спокойной. Она показала Джамбале, где взять постельное бельё и туалетные принадлежности, и попросила Питера звонить в больницу сразу, когда что-нибудь выяснится. Тот уже еле держался на ногах, зевая во весь рот, и Энни погнала его в спальню, чтобы он отдохнул перед завтрашними скачками.

Сама она поехала в пансион, где жила, хотя заметно было, что ей очень хочется остаться и обсуждать всё происходящее. Но она решительно заявила, что Джамбале тоже необходимо хорошенько выспаться, и потом, ей было бы неприлично ночевать под одной крышей с двумя парнями. Говоря это, она даже покраснела. Ванисуйю и их правила иногда бывали такими смешными.

Поглядев на пышный диван в гостиной, где ему предстояло ночевать, Джамбала почесал в затылке. Он понятия не имел и о том, как справиться со всякими блестящими штуками в ванной комнате, которую ему показала Сюзанна. В интернате при миссии он пользовался только душем. Ещё немного подумав, он просто растянулся на мягком, с длинным ворсом, ковре рядом с диваном. В конце концов, ему столько раз приходилось спать в буше у костра, завернувшись в одеяло.

* * *

Питер заглянул в гостиную, когда ещё не начало светать. Джамбала проснулся от его удивлённого возгласа: «Ты почему лежишь на полу?» — и невозмутимо отозвался, подымаясь на ноги:

— Я, наверное, упал.

Они быстро позавтракали тостами с беконом и кофе. Когда Энни посигналила им, подъезжая, они уже стояли на крыльце, заперев входную дверь. Джамбала чувствовал, что его бьёт легкий озноб, но не от утреннего холода, а от возбуждения. От ожидания схватки. Питер наверняка ощущал то же самое, потому что пробормотал, зябко ёжась:

— Предстартовый мандраж.

— Ты готовься к заезду, — решительно велела Энни, прибавляя скорости, — и ни о чём не волнуйся. Я проведу Джамбалу на ипподром.

И действительно, им это легко удалось. Джамбала с досадой подумал, что служба безопасности ванисуйю ни на что не годится, раз в то место, которое они охраняют, может проникнуть кто угодно.

Скаковой круг тонул в белесоватой туманной дымке. Энни смотрела на Джамбалу, взволнованно покусывая губы, но молчала. Не хотела снова без пользы просить.

— Ты будешь мешать мне там, правда, — промолвил он, на миг взяв её за руку, но тут же отпустил.

— Не лезь на рожон, — умоляюще попросила она. — Просто понаблюдай за этим мерзавцем и вспугни его, чтобы он не смог навредить Питеру и Генералу.

Джамбала успокаивающе кивнул со словами:

— Я же почти полицейский.

И побежал вдоль обочины скаковой дорожки, услышав, как Энни нервно хихикнула позади него. Он обернулся — её силуэт маячил в тумане неясной тенью, потом исчез.

Пока он добрался до кустов басбонаку рядом со знакомым барьером из оструганных кольев, его штаны промокли снизу до колен. Но он не обращал внимания на холод. Он напряжённо размышлял, не сглупили ли они, посчитав, что именно это препятствие станет целью камайсойю. А может, тот вообще не придёт сегодня? Или придёт к другому барьеру? Но Джамбала почище любого динго чуял, что они всё рассчитали правильно. Камайсойю, едва не угробивший коня и наездника, решил, что это сошло ему с рук. Ведь расследование не стали проводить, не так ли? Он получил свои денежки и захотел ещё. И тот, кто его сюда послал — а такой человек наверняка был, — тоже получил желанный куш и хочет больше, больше и больше.

Камайсойю придёт. Джамбале оставалось его дождаться. Он поглубже забрался в ближайший куст, не обращая внимания на то, что теперь и рубаха у него промокла насквозь и прилипла к телу. Он ждал, как привык ждать добычу в охотничьей засаде. Спокойно, безмолвно, почти не шевелясь, чтобы ни единым шорохом не выдать своего присутствия.

И камайсойю пришёл.

Сперва Джамбала снова по-собачьи почуял его приближение. Камайсойю курил. Этот дурак курил! Он действительно даже не помышлял о том, что кто-то может его здесь подстерегать. Джамбала услышал негромкий лязг и стук, чуть подался вперёд из глубины куста и различил в тумане силуэт возле столба. Он понял, что негодяй приматывает там проволоку — на то же место, что и раньше, — и решил не мешать. Пусть сделает это. Пусть для полиции наберётся побольше улик.

Наконец камайсойю закончил свою работу и начал разматывать блестящую проволоку, шаг за шагом приближаясь к кустам, где притаился Джамбала, и тот смог получше рассмотреть злоумышленника. На нём была форма — серая с синим и с жёлтыми полосками на рукавах, скорее всего, форма ипподромного служителя. Наверно, это и был вернувшийся на рабочее место исчезнувший Патрик Смит — кажется, так его назвали Питер и Энни.

Сквозь рассеивающийся туман доносились смутные звуки: музыка и объявления из громкоговорителя, шум трибун, где собрались зрители. Джамбала понял, что начинается заезд.

Тем временем камайсойю уже почти добрался до Джамбалы. Тот слышал его неровное взволнованное дыхание, видел тёмные волосы, выбивающиеся из-под форменного серого кепи. Джамбала шагнул вперёд из кустов, невольно сжимая в кармане изваяние Великого Эму.

«Вспугни его», — попросила Энни. Но, обернувшись и увидев вышедшего навстречу следопыта, преступник не испугался. Он грязно выругался и выхватил из кармана нож. Длинное лезвие блеснуло в лучах показавшегося из-за туч солнца.

Этот человек хотел любой ценой получить свой куш. Свои деньги. И не собирался отступать.

Джамбала увернулся от занесённого над ним ножа и ударил взбесившегося камайсойю кулаком с зажатым в нём изваянием Великого Эму. Метил он не в висок, а пониже — в правую, заросшую тёмной щетиной скулу.

Тот мешком грохнулся оземь, всё ещё не выпуская ножа. Свободный конец привязанной к столбу проволоки он ещё раньше бросил на землю.

Джамбала наклонился над ним. Сердце отчаянно билось в груди. Он слышал, как дрожит земля от гула копыт. И ещё он услышал, как кто-то его зовёт:

— Джамбала! Джамбала!!

Это по внутренней обочине скаковой дорожки со всех ног мчалась к нему Энни. А за ней едва поспевали двое служителей в такой же серо-синей форме, что и у камайсойю, лежавшего у его ног.

Джамбала повернулся к Энни и объяснил:

— Я же говорил, что Великий Эму меня защитит.

* * *

— В конце концов их полицейские во всём разобрались, хоть и поздновато. Этот Патрик Смит сперва всё отрицал, но потом быстренько скис и признался, — рассказывал Джамбала сержанту Хокинсу, сидя возле его шаткого стола в полицейском участке Абердино. На столе пыхтел закипающий кофейник.

Сержант неодобрительно покачал лысой головой:

— Вам — тебе, Энни и этому Питеру — сразу надо было обратиться ко мне, молодые вы остолопы. Я бы поехал с вами и вправил бы там мозги кое-кому.

— В другой раз я так и сделаю, — заверил Джамбала, скрывая невольную улыбку.

— В другой раз? В другой раз? Да тебя же могли арестовать за покушение на убийство, — продолжал ворчать сержант. — Вы, молокососы, сотворили большую глупость.

— Я понял, понял, — заверил его Джамбала. — Но, говорю же, они быстро во всём разобрались. Все дали показания — Питер, Энни, Сюзанна. И Боб в тот же день к вечеру пришёл в себя и рассказал, что видел человека в форме, скрывшегося в кустах перед тем, как Генерал прыгнул. И я отдал в полицию вещественное доказательство — окурок и спички.

— Все они там — олухи, — не унимался Хокинс, досадливо хмуря седеющие брови. — А ещё говорят, что мы тут, в буше, — деревенские простофили.

Он поднялся и похлопал Джамбалу по плечу:

— Ладно, ты всё равно молодец. Только не зазнавайся. Допивай свой кофе и поехали. Скоро стемнеет, а тебя мамка ждёт. Моя Глэдис испекла для твоей мелюзги шоколадные кексы.

Выйдя из участка, Джамбала, как обычно, взглянул на темнеющее небо. Там среди бегущих облаков плыл громадный звёздный силуэт Великого Эму.

Великий Эму, как всегда, присматривал за своей землёй и за всеми, кто на ней живёт.

Джамбала успокоено вздохнул и поспешил вслед за сержантом.

Название: Рождественская история с гусем
Цикл: Альтернативная версия
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: А. Конан Дойл «Голубой карбункул»
Размер: драббл, 876 слов
Пейринг/Персонажи: гусь Томас, его хозяева, брат хозяйки, упоминается Шерлок Холмс
Категория: джен
Жанр: драма, AU, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Гусь, которому хозяйка дала имя Томас, пропал вместе с голубым карбункулом.
Примечание: по канонической версии, Холмс обнаружил голубой карбункул в зобу выпотрошенной птицы
Предупреждение: антропоморфизм, стилизация, смерть второстепенного гуся, спойлер!ХЭ
Cсылка: тут

Гусь с черными полосками на крыльях был самым обычным рождественским гусем, то есть откармливаемым к Рождеству. Ему предстояло стать украшением праздничного стола, гордо блестя золотистыми боками на фарфоровом блюде. Но последнее обстоятельство, по счастью, было покрыто для него мраком неизвестности. Равно как и для остальных гусей птичьего двора, который содержала некая миссис Окшотт.

Гусей на этом дворе была целая стая, отборных, крупных, белоснежных и уже в достаточной степени откормленных, чтобы хозяева начали продавать их на постоялые дворы, в трактиры и лавки. Но, повторимся, наш гусь этого не знал, он весело гоготал, хлопал белыми крыльями, отмеченными по краям несколькими чёрными пёрышками, клевал зерно и предавался прочим маленьким гусиным радостям. Не так ли и мы, люди, существа, которых Всевышний наделил душою и разумом, хлопочем и радуемся жизненным мелочам, не подозревая, что топор мясника по имени Смерть уже занесён над нашими головами?

У гуся с черными полосками на крыльях было ещё одно отличие от собратьев — не в меру доверчивый и любопытный нрав. Он часто льнул к людям, будто прислушиваясь к их разговорам, как это обычно делают собаки. Он буквально ходил по пятам за хозяйкой, которая прозвала его Томасом, на что хозяин, большой и краснолицый, ей пенял: мол, не стоит привязываться к будущему жаркому, ведь гусь вот-вот должен был пойти под нож. Рождество приближалось неумолимо.

Тем временем в жизни Томаса случилось небольшое огорчение: в стае гусей миссис Окшотт появились ещё два с чёрными отметинами на крыльях, пусть не такими отчётливыми, как у него, но всё-таки явственно различимыми. Теперь Томас не был самым приметным среди собратьев, хотя хозяйка всё равно безошибочно отличала его от других.

Неподалеку от птичьего двора гордо высилось здание роскошной гостиницы «Космополитен-отель», где прислуживал лакеем брат миссис Окшотт, о чём Томас, разумеется, не знал. Но он частенько видел этого приземистого худенького человечка с нервно блестевшими глазами в гостях у хозяйки. Каково же было изумление, испуг и негодование Томаса, когда в один непрекрасный день, появившись на хозяйском дворе и поспешно оглядевшись, этот человек бесцеремонно схватил его за шею, свободной рукой раскрыл ему клюв и протолкнул в горло ярко сиявший голубой камешек.

Томас судорожно сглотнул, отправляя камушек в зоб, клекотнул орлом и кинулся на обидчика, шипя и пытаясь ущипнуть сквозь брюки. Обида его была велика. Так грубо обойтись с ним! И для чего, скажите на милость? Будто бы Томас сам не в состоянии склевать мелкий камушек, как это делают все гуси, чтобы лучше перетирать корм!

Обидчик ругался, Томас гоготал и хлопал крыльями. На весь этот шум из дома выскочила миссис Окшотт, удивлённо поинтересовавшись у брата, что случилось.

— Ничего особенного, — небрежно ответил тот, отряхивая свой форменный синий сюртук. — Ты обещала к Рождеству подарить мне гуся, вот я и хотел убедиться, насколько птица откормлена.

Он беззастенчиво врал! Томас не знал, с какой целью, но, конечно, не мог поведать об этом прискорбном факте миссис Окшотт.

— О, они прекрасно откормлены, — заверила брата хозяйка, — и мы вот-вот начнём их продавать, но, Джейми, я предназначала для тебя совсем другого гуся. Сейчас я тебе его поймаю.

— Но я хочу именно этого, — сердито возразил брат. — С чёрными полосками на крыльях.

Дело нечисто, в панике подумал Томас. Во всех этих разговорах он чуял нечто неладное, а уж в действиях гадкого Джейми — совершенно недоброе.

Он поспешно сложил крылья и нырнул в гущу своих собратьев.

Миссис Окшотт незаметно вздохнула. Ей было жаль Томаса, но она не могла отказать любимому брату. А кроме того, решила, что в словах мужа о её глупой привязанности к обречённой на убой птице есть резон и пора от этой глупости избавляться. Всё равно гусь вот-вот будет продан — так или иначе.

Но она не стала собственноручно ловить Томаса, а просто кивнула брату:

— Забирай его.

И скрылась в доме.

Ну что ж, Томас с замиранием сердца следил за тем, как брат миссис Окшотт хватает и сворачивает шею другому гусю с чёрными отметинами на крыльях. Если бы гусиное племя имело представление о Всевышнем, Томас, без сомнения, горячо возблагодарил бы его за собственное спасение, увидев, как Джейми небрежно суёт в холщовый мешок безжизненно обмякшее тело его несчастного собрата.

Той же ночью Томас потихоньку покинул птичий двор миссис Окшотт и устремился в поля. Несмотря на холод, голод и прочие лишения, ранее ему неизвестные, он не погиб и не стал добычей бродячих собак. В конце концов его подобрал хозяин маленькой цирковой труппы, легко обучивший смышлёную птицу разным трюкам. Томас стал звездой его шапито, получив кличку Габриэль, ведь он прибился к цирку прямо в канун Рождества.

Таким образом, из-за пропажи гуся с камнем в зобу — главной улики — всемирно известный сыщик Шерлок Холмс не сумел разгадать тайну исчезновения из «Космополитен-отеля» знаменитого голубого карбункула графини Моркар. Похититель карбункула, лакей Джеймс Ридер, остался ни с чем, вернее с гусем, в зобу которого не оказалось украденного им камня. Джеймс опасался, что полицейские схватят его и обыщут, вот и придумал столь странное место для хранения карбункула. Поняв, что ему досталась не та птица, он в панике кинулся обратно к сестре, но та уже распродала гусей, а поиски по трактирам не принесли похитителю ничего, кроме стычек с трактирщиками.

Полиция так и не обнаружила доказательств вины арестованного за кражу ни в чём не повинного жестянщика Джона Горнера, и тот вернулся домой сразу после Рождества.

Хотелось бы написать, что спустя некоторое время миссис Окшотт посчастливилось побывать на представлении бродячего шапито, где она снова встретила своего любимчика, но нет, такие трогательные совпадения бывают только в бульварных романах.

Или в рождественских историях.

Название: Элеонора
Цикл: Полная версия
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: А. Конан Дойл «Пёстрая лента»
Размер: мини, 1964 слова
Пейринг/Персонажи: Элен Стонер, её сестра Джулия, доктор Ройлот, Элеонора, упоминаются Шерлок Холмс и доктор Уотсон
Категория: джен, гет
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Этот мистер Холмс действительно на диво проницателен, но он так и не догадался о моём общении с Элеонорой...»
Примечание: по канонической версии, доктор Ройлот покушался на жизнь падчериц с помощью ядовитой ручной змеи
Предупреждение: POV героини, стилизация, канонная смерть персонажей
Cсылка: тут

Разумеется, мне не стоит записывать, как я убила своего отчима, доктора Ройлота. Это безумие с точки зрения здравого смысла, не говоря уж о том, что эти записки могут попасться на глаза моему мужу Перси, и мне больно даже на миг представить, как он будет обескуражен и шокирован таким признанием своей кроткой супруги.

Да, я от природы кроткий, незлобивый и богобоязненный человек, хотя моя совесть отягощена грехом убийства, о котором я не признаюсь ни одной живой душе, даже священнику на исповеди. Но как гной вырывается наконец из незаживающей раны, так и слова эти рвутся из глубины моей души, я должна их записать.

Прежде всего я должна признаться, что годами желала смерти доктору Ройлоту, своему отчиму. Кто угодно может сурово осудить меня за это, но мы с Джулией, моей сестрой-близнецом, единственным родным мне после смерти матери человеком, претерпели от него столько, что и описать невозможно. В местности, где мы жили, в деревне возле его мрачного обветшавшего особняка, куда он нас поселил при переезде из Индии, его считали кем-то вроде графа Дракулы, чудовища, живущего преступлениями. Уверена, что там никто не осудил бы меня, узнай они правду о смерти доктора. Более того, они благословили бы меня. Все жители деревни прятались в своих домах, когда наш отчим проезжал в двуколке по главной улице. А каково было нам с Джулией жить с ним под одной крышей!

Но мы терпели. Терпела я — пока он не убил Джулию.

Я не сразу поняла, как он это сделал, но напряжённо размышляла об этом ночи напролёт — пока не убедилась, что стану следующей его жертвой.

Согласно завещанию нашей покойной матери… о, зачем, зачем она вышла замуж за это чудовище?! Ведь отчим и в Индии был точно таким же, я помню шёпотом рассказанную нянькой Камалой историю, как он насмерть забил за какую-то провинность слугу-индуса… Так вот, согласно материнскому завещанию, каждая из нас, Джулия и я, должны были, выйдя замуж, получить ежегодную ренту из её капитала. Мы не понимали, чем такое завещание нам угрожает, но страстно желали вырваться на волю из этого мрачного дома.

Когда Джулия полюбила очень достойного человека и собралась выйти за него замуж — уже обсуждался день свадьбы, — я была счастливее, чем когда-либо, радуясь за неё. Хотя я понимала, что теперь останусь наедине с отчимом, и это пугало меня до дрожи. Но Джулия уверяла, что заберёт меня в свой новый дом, сказав наречённому, что не сможет со мной разлучиться, и я ждала этого дня, как манны небесной.

Но как раз накануне своей свадьбы Джулия умерла. Вернее, была убита.

Как я рассказывала впоследствии приглашённому мною из Лондона знаменитому сыщику, мистеру Шерлоку Холмсу, страшная ночь её гибели неизгладимо врезалась мне в память. Вечером мы долго сидели у меня в комнате, обнявшись, и разговаривали обо всём на свете. Главным образом, о том, как славно мы устроим всё в своём новом доме. Нам не мешала даже разыгравшаяся за окном буря, порывы которой иногда заглушали наши слова.

Уже собравшись уходить свою спальню, Джулия вдруг спросила, не слышу ли я по ночам странный мелодичный свист и лязг, похожий на лязг задвигаемого засова. Вопрос удивил меня. Ничего подобного я не слышала, о чём и сказала ей.

Вообще-то в странных звуках внутри или снаружи нашего дома не было ничего удивительного. Мы обе смертельно боялись не только доктора Ройлота, но и его питомцев — гепарда и павиана, выписанных им из Индии. Кроме того, он привечал и опекал целый цыганский табор, то и дело останавливавшийся на ночлег возле особняка.

Я с улыбкой сказала сестре, что точно не свистела, на что она тоже улыбнулась и пожелала мне спокойной ночи. Это были не последние её слова, обращённые ко мне. О, какими ужасными оказались её последние слова!

Она выскользнула в коридор, настороженно оглядевшись. Её спальня была по правую руку от спальни отчима, а по левую руку — моя. Бедняжке Джулии не раз приходилось ночами слышать его шаги и вдыхать запах его крепких сигар. Иногда, перепив джина, он громко и непристойно ругался. Мы обе опасались встретить его в коридоре, но Джулия благополучно проскользнула в свою комнату, я услышала, как щёлкнул замок, и после этого заперлась сама.

Спустя несколько часов меня разбудил отчаянный крик сестры. Накинув шаль поверх ночной сорочки, я в испуге выбежала вон, зовя Джулию и спрашивая, что случилось. Моя сестра стояла на пороге своей спальни, цепляясь скрюченными пальцами за дверной косяк, мертвенно-белая, будто призрак.

— Боже мой, Элен! — простонала она и протянула ко мне дрожащую руку. — Лента! Пёстрая лента!

Её ноги подкосились, она лишилась чувств, соскальзывая на пол. И в этот невыносимый миг, пытаясь подхватить её, я явственно услышала свист, про который она говорила, — несколько нот, мелодичных и даже приятных слуху. Но я моментально забыла об этом, в панике призывая отчима, ведь он всё-таки был врачом. Началась суматоха, кучер поскакал ещё и за деревенским доктором, но никто не смог помочь моей несчастной сестре. Она скончалась на рассвете, так и не придя в сознание.

От потрясения я и сама слегла в жестоком приступе нервной горячки. Едва оправившись от неё, я снова и снова обдумывала происшедшее с Джулией. Коронер объявил, что она, вероятнее всего, умерла от сердечного приступа, вызванного сильнейшим испугом. Но что или кто так напугал её? Я без устали перебирала в памяти её последние слова. «Пёстрая лента»? Цыгане?

Прошло довольно много времени, я снова начала наносить визиты соседям, чтобы немного развеяться — без сестры находиться в особняке отчима стало вовсе невыносимо. И вот, находясь в гостях у нашей соседки, леди Рединг, я познакомилась с другом её сына Джозефа, сэром Персивалем Армитеджем. Мы сразу поняли, что симпатичны друг другу, нас объединяли общие интересы, мы подолгу разговаривали и никак не могли наговориться… и в конце концов он попросил у отчима моей руки. Тот дал своё согласие даже без ожидаемой мною неохоты. Свадьбу наметили по окончании моего годичного траура по Джулии, через месяц. Но спустя пару дней отчим объявил мне, что хочет подготовить дом к этому празднеству и намечает кое-какие переделки. Он нанял рабочих, и в результате мне пришлось переехать из собственной спальни в спальню Джулии.

Лёжа на кровати сестры, я внезапно дала волю слезам. Всё, что произошло с Джулией, было так страшно, так несправедливо! Ведь она просто хотела быть счастлива с любимым человеком, подобно мне. Она бы так радовалась за меня! Мои печальные мысли оборвались, когда я явственно услышала тихий мелодичный свист — несколько нот, напоминавших трель какой-то птицы. Я медленно села на постели, прижимая руку к груди, когда свист сменился тихим шипением, похожим на то, с каким струя газа вырывается из газового рожка. Осторожно протянув руку к прикроватному столику, я зажгла спичку, а затем и лампу.

Не знаю, что я ожидала увидеть при этом колеблющемся неверном свете, но только не пёструю ленту, струящуюся по шнуру у изголовья моей кровати. И эта лента была живой! Она двигалась, мерцая и переливаясь!

Не знаю, как я смогла удержаться от крика, вернее — дикого вопля. Этот вопль просто застрял у меня в горле, я так и сидела, окаменев на кровати. Думаю, именно это тогда меня и спасло. Ведь передо мной была змея, одна из самых опасных змей Индии, болотная гадюка. Я видела такую ещё девочкой, её убил один из слуг и гордо принёс на кухню, чтобы всем показать.

Змея подняла голову, изучая меня блестящими бусинками глаз и то и дело высовывая раздвоенный язычок. Неожиданно для себя я вытянула губы трубочкой и очень тихо, почти неслышно повторила тот свист, те несколько мелодичных нот, которые слышала незадолго до этого. Змея на миг замерла, потом быстро проскользнула по изголовью постели, буквально в полудюйме от моего едва прикрытого сорочкой плеча, и снова вернулась к шнуру. Поднявшись по нему, она исчезла в вентиляционном отверстии, оставив меня в неописуемом душевном смятении.

Я наконец отчётливо поняла, что же случилось с моей бедной сестрой. Доктор Ройлот убил её — так же хладнокровно и жестоко, как если бы выстрелил ей в сердце из револьвера.

Он не хотел лишиться даже части денег, оставленных нам по завещанию нашей покойной матери. Ему легче было нас убить — и он убил Джулию накануне её свадьбы. Болотную гадюку он, должно быть, заказал в Индии, как гепарда и павиана, как коллекцию индийских редкостей, которые он собирал.

Он держал её где-то в своей спальне и выпускал по ночам, отдавая команды свистом. В комнату сестры змея проникала через вентиляционное отверстие под потолком, а дальше — к кровати по шнуру для вызова горничной. В моей комнате такого не было. Приподнявшись на коленях, я подёргала за шнур — бесполезно. Ни к какому звонку он не вёл, это был просто шнурок, повешенный, чтобы змее было удобно проникнуть к Джулии, а сейчас — ко мне.

Я чувствовала, как леденеют мои ноги и руки от одной мысли, что я погибну так же, как моя сестра. Надо было немедля бежать — бежать прочь из этого проклятого дома! Я вскочила и начала лихорадочно одеваться, но вдруг замерла, поражённая новой мыслью.

Я не могла сама отомстить за смерть Джулии этому чудовищу, нашему отчиму. У меня не было никаких доказательств его виновности. Даже коронер указал, что смерть сестры произошла от сердечного приступа. Змеиный яд невозможно было обнаружить. Мои обвинения все сочли бы просто плодом больной фантазии истеричной женщины, не сумевшей оправиться от потрясения.

Итак, я была не в состоянии отомстить Ройлоту за Джулию, но за меня это могла сделать змея!

Я вынуждена писать более коротко, душевные силы мои на исходе, и навряд ли я ещё вернусь к этим заметкам, просто спрячу их понадёжнее.

Мой план был таков: приручить змею, чтобы она не ужалила меня, а затем каким-то образом натравить её на самого Ройлота. Я не представляла как, но надеялась, что Провидение подскажет мне выход. Я приманивала змею тихим свистом, уже не опасаясь, что его услышит отчим, он всегда был глуховат. Я приносила ей молоко в блюдечке и ловила для неё жуков и других насекомых. Мы подружились, и, хоть она и стала причиной смерти моей сестры, я её не винила. В случившемся был повинен Ройлот — и только он. Я назвала её Элеонора.

Так прошла целая неделя, и я подумала, что отчим, должно быть, недоумевает и теряет терпение. Его змея каждую ночь посещала мою спальню, время шло, а я оставалась невредимой. В любой момент у него сдали бы нервы — а он был крайне несдержанным человеком, — и он придумал бы для меня что-нибудь ещё. Я поняла, что наступило время решительных действий, и тут само Провидение указало мне, как поступить: я вспомнила, что одна моя родственница рассказывала мне о необычайно проницательном и благородном частном сыщике по имени Шерлок Холмс. Я отправилась в Лондон и обратилась к нему за помощью, разумеется, ни словом не упомянув об Элеоноре. Описала только, как умерла моя сестра, и упомянула, что живу сейчас в её комнате и отмечаю те же обстоятельства, что сопутствовали тогда её гибели.

Как я и ожидала, знаменитый сыщик и его друг, доктор Уотсон, чрезвычайно прониклись отчаянностью моего положения и согласились мне помочь. Тем более что накануне у меня произошла размолвка с отчимом, который резко протестовал против моей поездки в Лондон. Он грубо обошёлся со мной, и кровоподтёки, следы его пальцев на моих руках, отметил внимательный взгляд сыщика. Этот мистер Холмс действительно на диво проницателен, но он так и не догадался о моём общении с Элеонорой.

Дальше всё было просто. Мистер Холмс велел мне переселиться обратно в свою комнату — незаметно для отчима, а они с доктором Уотсоном заняли моё место в комнате покойной сестры. Я не спала, затаившись, как и они. Среди ночи весь дом поднялся от истошного крика моего отчима, это был даже не крик, а какой-то звериный рёв. Господь воздал ему за смерть Джулии, когда лондонский сыщик вспугнул змею, и та, разозлившись, вернулась в комнату и ужалила своего жестокосердного хозяина. Он умер спустя несколько минут.

Я не могла сдержать слёз, но это были слёзы облегчения и торжества. Больше всего я боялась, что мистер Холмс убьёт Элеонору. Но нет, он пощадил её, отправив обратно в её обиталище — стальной несгораемый шкаф, где отчим держал её всё это время. Затем, мне помнится, её забрал какой-то его знакомый, любитель редкостей.

Так я совершила акт мести, который, согласно писанию, может сотворить только Господь. Но разве не я стала его рукой?

Я грешна, но я не раскаиваюсь.

Название: Дело о черепе
Цикл: Королевская Конная
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 2765 слов
Пейринг/Персонажи: безымянный рассказчик (сержант Королевской Конной полиции Канады), Ванда Яновска, Уэсли Бигхорн и другие
Категория: джен, гет
Жанр: драма, детектив, экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В этнографическом музее происходит убийство.
Примечание: Про Королевскую Конную полицию Канады можно прочитать здесь.
Предыдущие тексты цикла «Королевская Конная» команды British Detectives 2022 можно прочитать здесь, здесь и здесь; разрешение автора на публикацию продолжения получено.
Частично детективная интрига взята из сериалов «4исла» и «Касл».
Предупреждение: насилие, сюжетообразующая смерть персонажа
Cсылка: тут

Я, должно быть, произвожу не самое приятное впечатление, изводя вас своими нравоучительными сентенциями и жизненными правилами. Так поступают все старики, прошу прощения. Что? Нет? Не извожу? Ей-богу, это удивительно, но мне хочется вам верить, и я поверю.

Сегодня я хочу вам рассказать о неординарном случае, произошедшем во время моей службы в рядах Королевской Конной. За все годы этой службы судьба не раз сталкивала меня с представителями «первых наций», которых в бытность мою молокососом принято было именовать индейцами. Потом название сменилось, и это правильно.

Тогда я ненадолго оставил любимый мною и привычный район Озёр — конечно, не своей волей, а по распоряжению сверху. Наше управление постигла очередная модернизация, когда туда заявились молодые бюрократы с нелепыми идеями. Одной из таких идей стал обмен служаками: мол, ты должен поработать не только в месте, которое знаешь как свои десять пальцев на руках, но и в до сей поры неизвестном, с иной спецификой. Вроде как семьи по обмену — ну вы понимаете, про что я.

Никого не интересовало, как долго такой новичок будет адаптироваться и насколько это повлияет на результаты его деятельности. Преступник-то не будет дожидаться, когда полицейский втянется в работу.

Тому, кто сменил меня в районе Озёр, как раз повезло: местные забулдыги в основном вели себя тише воды, ниже травы, разве что бузотёрили иногда. Я же попал в Миссисогу, город немаленький, и пришлось мне там на первых-то порах туговато, сразу признаюсь.

Оперативная обстановка была мне совсем незнакома, да и ребята хоть и обучали меня, но непрестанно подкалывали, называя деревенщиной, лесорубом и рыбаком. Я не возражал — таким я и был, не умея отличить кофе капуччино от кофе максимилиано. Что? Ну вот, я и сейчас путаюсь.

Через две недели такой моей службы детективом в шестнадцатом полицейском участке Миссисоги и произошло то, о чём я собираюсь рассказать. Рано утром поступил вызов — труп на дереве. Представляете? Ребята тут же начали острить — мол, это дело специально предназначено нашему лесорубу, мне то есть, кому ещё по деревьям лазить.

Против этого я тоже не возражал, тем более что вместе со мной на дерево полезла их судмедэксперт, прехорошенькая стройная брюнеточка по имени Ванда. Ванда Яновска. Нет, на её ножки и трусики я не пялился, смирно лез первым, хотя ребята внизу, под деревом, без конца прыскали и подзуживали меня, пока не подъехал кэп и не остудил их.

Насчёт трупа, застрявшего в ветках. Понятное дело, что не гнездо он там вил, а с какого-то из окружающих зданий сорвался, спрыгнул либо был сброшен злоумышленниками. Вопрос — откуда?

Сравнительно молодой человек, белый, прилично одетый, в разбитых очках, и сам весь переломан в результате падения. Непосредственной причиной смерти стал перелом основания черепа, как пояснила Ванда, осмотревшая его прямо там. Остальные травмы, сказала она, скорее всего, тоже стали последствием падения. Добавлю, что никаких документов при нём не оказалось, как и бумажника.

Итак, откуда же прилетел наш аист? Площадку, где росло дерево — кстати, яблоня, — окружали четыре высотки, но, как опять же пояснила хорошенькая и толковая Ванда, судя по гипотетической траектории полёта, его отправной точкой стали верхние этажи или крыша дома номер девять «а».

В этом здании располагалась уйма всяких учреждений, по которым мы и отправились после улаживания всех формальностей с трупом. Утро было в самом разгаре, все сотрудники уже явились на работу, а тут мы — с фотографией нашего приведённого в относительный порядок покойника.

Долго тянуть не буду, скажу, что опознали его на восьмом этаже этого дома, в музее естественной истории. Парень оказался сотрудником этого самого музея, учёным-археологом, тридцатидвухлетним Лайонелом Ортисом.

Остальные музейщики были весьма опечалены его гибелью, наперебой рассказывали, что Лайонел этот-де в последнее время часто оставался в музее на ночь, потому что работал с недавно доставленными реликвиями, найденными во время раскопок в долине реки Тавасента. Он, мол, прямо помешался на этих реликвиях, оторваться от них не мог, проводил разные анализы и всякое такое.

Сами понимаете, при слове «реликвия» любой, ведущий расследование, сделал бы охотничью стойку, что твой пойнтер. Каждая вещица, которую можно было продать таким же фанатикам-коллекционерам, могла послужить причиной для убийства. Тем более все музейщики в один голос сказали, что к суициду Лайонел не был склонен, такого жизнерадостного и увлечённого своим делом человека ещё поискать надо. Если они так заявляли, подумал я, значит, скорее всего, к убийству непричастны — в противном случае кто-нибудь из них как раз попытался бы пропихнуть версию о суициде. Тем не менее я принялся опрашивать их на предмет алиби: мол, где каждый был ночью и всё такое, а потом попросил проверить, на месте ли те редкости, с которыми работал покойник.

Выяснились любопытные детали. Алиби было практически у всех, от директора музея до уборщика. Ночных охранников, кстати, в штате музея не числилось: последний уходивший с работы сотрудник сдавал этаж на сигнализацию. Прошлым вечером таким сотрудником оказался Лайонел, который, кстати, этого так и не сделал, потому что с работы уходить не собирался. Значит, некто проник в здание, подкараулил его и убил. Но почему?

Тут возник директор музея и взволнованно сообщил, что одной реликвии как раз и не хватает. Как-то: черепа, инвентарный номер такой-то, найден во время раскопок в долине Тавасенты. Лайонел больше всего к этому черепу прикипел и называл его почему-то Джеронимо. Да-да, я в курсе, кто он — вождь племени апачей, тогда я это и выяснил.

Значит, появилась версия, что череп был похищен, и ради этого похищения и произошло убийство Лайонела Ортиса. Мы выяснили, где его квартира, вскрыли её — проживал он там один, — а на подземной парковке нашлась его машина, старый чёрный «фиат». Ни в квартире, ни в машине пропавший череп мы не обнаружили. Обстановка в квартире, кстати, была самая аскетическая, Ортис явно приходил туда только ночевать. И никаких следов присутствия посторонних людей, тем более взлома.

Итак, я принял за рабочую версию — о чём и доложил кэпу, — что мотивом для убийства явилась кража археологической реликвии, предположительно с целью продажи. Кэп самолично, дай ему Бог здоровья, принялся осторожно ворошить местных богатеев-коллекционеров, у него в этой среде, в отличие от меня, были связи. Не то что я, деревенщина, вломился бы.

А я принялся ещё раз внимательно шерстить протоколы допросов, и в процессе меня зацепил один человек. Коренной американец, из племени миннетон по происхождению, Уэсли Бигхорн. Единственный такой среди персонала и, естественно, на должности уборщика, выше в те времена индейцам, скажу по старинке, было не прыгнуть.

Возможно, подумал я, для этого парня в находке черепа был свой интерес.

Да, я пристрастен, как и вся наша система. Я же её часть. Так мне этот самый Уэс и заявил, презрительно кривя губы. Вы, мол, часть угнетающей нас системы и потому не можете быть объективным. Очень симпатичный парень, кстати, его бы любой голливудский режиссёр взял для съёмок эпизода в каком-нибудь историческом боевике про Дикий Запад. Куртка и штаны с бахромой, весь перьями да бисерными фенечками увешан, что твой майский шест, на правой скуле рисунок вырезан. Не вытатуирован, а именно вырезан, как на дереве. Волосы чёрные, блестящие, собраны сзади в хвост.

— Меня не колыхало, что там этот Лайонел делал, — заявил он мне.

— А по тебе не скажешь, что не колыхало, — кротко ответил я.

— Вы это про что? — он сразу насторожился, ну а я ему напрямик объяснил:

— Ты демонстрируешь свою национальную принадлежность так ясно, как только можешь. И чтоб тебе при таком отношении к своим корням и происхождению было неинтересно, что за древние редкости твоего племени найдены невдалеке? Не верю, уж извини.

Он хмыкнул, сверкнул на меня глазами и заявил:

— Я же Вождь Швабра, мне не положено лезть к учёным белым с расспросами. А выгляжу я так, потому что работаю в музее, и другим, неучёным белым, сюда приходящим, нравится считать меня экспонатом и фотографироваться со мной. Директор такое приветствует и мне доплачивает.

В его тёмных, как смола, глазах светилось злорадное торжество. Типа: что, съел?

Я не поленился и уточнил у директора, действительно ли он доплачивает уборщику за его экзотический внешний вид, и он это подтвердил. Выходит, Уэсли не соврал.

И у него, как у всех, было алиби — некая девчонка по имени Минни Лайт, у которой он и переночевал. Адрес, телефон, всё чин чинарём.

Тупик.

После своей смены я остался в участке, сидел и долго таращился в монитор компьютера, раздумывая, в какую сторону копать. И тут зазвонил телефон — судмедэксперт Ванда попросила меня зайти со словами:

— Я так и знала, что ты тоже здесь.

Понятное дело, я пулей метнулся в отдел экспертизы — не только ради того, чтобы заигрывать с хорошенькой брюнеткой. Ванда налила мне кофе из кофе-машины — да-да, у них такая имелась, — присела на угол стола — ножки у неё всё-таки были на диво хороши — и задумчиво проговорила:

— Так вот, детектив, хотя причиной смерти Лайонела Ортиса, как я и сообщила с самого начала, стал перелом основания черепа… — тут она выдержала драматическую паузу, — но я выявила также закрытую черепно-мозговую травму. При наружном осмотре — следы от удара тупым предметом по затылочной части головы. И при вскрытии — клиническая картина налицо.

— Его оглушили, — так же медленно проговорил я, — и только потом выбросили в окно его кабинета. Твою мать… Извините, эксперт. И спасибо.

Она засмеялась, очень довольная:

— Официальное заключение я настучу.

Бежать в музей смысла не было, но и с Вандой я не остался. Пустопорожний трёп сейчас мне был ни к чему, да и в полицейский кампус, где меня разместили, возвращаться не хотелось. Я пошёл пройтись и на углу, как сейчас помню, Маунтин-сквер застыл, осенённый некоей мыслью.

Мысль эта была очень странной: почему покойный Лайонел называл найденный череп Джеронимо? Насколько я понимал, знаменитый вождь апачей жил и совершал свои подвиги за сотни миль отсюда, где-то ближе к Мексике.

Глупо, но я напряжённо об этом размышлял, и этот вопрос был первым, который я задал наутро директору музея, едва дождавшись, когда сотрудники придут на работу.

По тому, как изумлённо он уставился на меня, я вмиг сообразил, что внятного ответа не получу, и со вздохом перешёл к следующему вопросу:

— Можете ли вы ещё раз осмотреть кабинет покойного Лайонела и примыкающие к нему залы с экспозициями — вдруг заметите что-нибудь необычное или находящееся не на своём месте?

Директор счёл и этот мой вопрос странноватым, но я не стал ему пояснять, что пытаюсь определить, не осталось ли поблизости от места преступления то орудие, которым некто ударил Лайонела по голове.

Хотя я в этом сомневался: не дурак же он — или она, — чтоб не попытаться избавиться от изобличающей улики? Тем не менее преступник явно нервничал, только что отправив Лайонела в полёт с восьмого этажа: вот-вот кто-нибудь обратил бы внимание на труп, застрявший в ветках дерева, будто огромная птица. Кроме того, у него в руках был драгоценный череп.

Тут я угадал, хотя и предположить не мог, что искомый предмет — боевая палица конца девятнадцатого века — обнаружится не где-нибудь, а прямо в витрине, но не в той, где следовало, а в экспозиции, посвящённой французской Акадии неподалеку от кабинета покойного Ортиса. Похоже было, что кто-то впопыхах сунул палицу туда, а потом просто не сумел забрать и перепрятать либо выбросить.

Окрылённый такой удачей, я изъял дубинку, методично упаковал и повёз на экспертизу. На первый взгляд, она была чистой — никакой крови или прилипших волос. Но Ванде всяко было виднее. Она, кстати, тоже порадовалась находке и не поскупилась на похвалы.

Окрылённый пуще прежнего, я отчитался кэпу, получив новую порцию похвал, на которые тот обычно бывал скуповат, и отправился было в кампус, чтобы хоть немного поспать. Но по дороге меня посетила новая мысль.

Нельзя ли у самих местных индейцев миннетон, проживавших в Миссисоге компактной общиной, выяснить, какова может быть связь между легендарным вождём Джеронимо и найденным на раскопках черепом? Ведь не мог же в самом-то деле это быть череп Джеронимо, погибшего, кажется, в начале века? Из путаных пояснений директора музея — покойный Лайонел явно был у них наиболее толковым спецом — я уяснил, что находки из долины Тавасенты датируются как минимум пятью веками.

Я вернулся в участок и принялся искать в базе контакты главы местной индейской общины.

Нашёл я их быстро, позвонил по зарегистрированному номеру и вежливо попросил консультации по историческому вопросу. Причём не покривил душой: вопрос и в самом деле был историческим.

Мне отвечал сам глава по имени Чарли Виндкроу, и до его офиса, располагавшегося в центре, я добрался достаточно быстро. У него была даже секретарша, очень миленькая девица явно индейского происхождения, которая скромно исчезла, проведя меня в довольно помпезный кабинет, оформленный гравюрами на историческую тему и такими же картинами. Сплошь орлиные перья, шкуры бизонов и расписные щиты. Я сделал вид, что внимательно на них пялюсь.

Вождь — я старался так его не называть — Виндкроу оказался очень крепким седовласым стариком в цивильном костюме, но с бисерными украшениями и перьями в распущенных волосах. Глядя на него, я невольно вспомнил Уэсли Бигхорна — тот был столь же ярок и экзотичен.

Старец гостеприимно предложил мне присесть и попытался вызвать секретаршу, чтобы та приготовила кофе. Но секретарша на звонок не явилась. Я замахал руками — не надо кофе, мол, — и просто рассказал про найденный череп по прозванию Джеронимо, не упоминая, что исследователь черепа был убит. Вышло коряво, но уж как вышло. По любопытному взгляду старика я понял, что и у него появились вопросы, но он несколько высокопарно пояснил:

— Наше племя миннетон пришло сюда, в эти края, и здесь обосновалось сотни зим назад, задолго до появления на наших землях других краснокожих племён и до появления бледнолицых.

Я гугукнул, как филин, на этот пассаж, и старик с неожиданной для меня запальчивостью продолжал:

— Все разговоры про то, что якобы какие-то племена, живущие сейчас гораздо южнее, поселились тут раньше нашего племени… это ничем не подтверждённые инсинуации. Племя миннетон по праву получает правительственные выплаты за те исконные земли, с которых мы были вынуждены в своё время переселиться.

Я едва не подскочил при слове «выплаты». Деньги? Во всей этой истории были замешаны какие-то деньги?

Я сидел изваянием, обдумывая дипломатичную формулировку следующего вопроса, когда дверь внезапно распахнулась и в кабинет ворвался как раз тот, о ком я недавно думал — Уэсли Виндкроу в своём экзотическом наряде. Меня он сразу не заметил и потому, запыхавшись, выпалил с порога:

— А где Минни? Её нет в приёмной. Мне надо…

Тут он наконец увидел меня.

И замолчал.

А потом попятился и бросился бежать.

Ну что тут ещё добавить. У меня тут же сработал инстинкт гончей, и, не обращая внимания на беспомощные выкрики оставшегося позади старика, я ринулся за убегающим Уэсли. Догнал уже возле лифтов, повалил на пол и сдёрнул с пояса наручники.

Уэсли оказался племянником вождя Виндкроу и… да, убийцей. Секретарша же Минни и была любовницей, предназначенной для обеспечения его алиби. Он у неё, разумеется, в ту ночь не ночевал, в чём она быстро призналась, даже раскалывать не пришлось.

А всё дело заключалось именно в правительственных выплатах за землю, часть которых беззастенчиво присваивала семейка Виндкроу, как сейчас принято говорить, коррумпированная. Племя миннетон некогда обитало в пресловутой долине реки Тавасента, где начались раскопки. Узнав об археологических находках, Уэсли устроился уборщиком в музей и принялся следить за работой Ортиса. Ведь поверья, будто индейцы миннетон не были исконными обитателями этой земли, а первоначально тут проживало племя, ушедшее затем на юг и принявшее имя апачей, существовали очень давно. Реконструкция же найденного черепа, сделанная Ортисом, могла эти слухи подтвердить. Поднялась бы шумиха, и вопрос о правительственных выплатах мог встать ребром. А мог и не встать, но Уэсли решил не рисковать. Кстати, вождь, как выяснилось, был не в курсе мрачных планов племянника, иначе не выложил бы мне с такой готовностью всю историческую подноготную.

Итак, Уэсли понял, что экспертиза черепа ставит под угрозу вопрос о выплатах, и решил перестраховаться, уничтожив не только череп, но и учёного, который эту экспертизу проводил. Он ударил археолога боевой палицей, вытащенной из витрины, и вышвырнул тело в окно. Сунул палицу впопыхах в другую витрину, впоследствии не сумев вернуть её на место — если бы его застали за этим, неминуемо возникли бы подозрения. Кстати, палица эта помогла выстроить обвинение: на ней действительно оказались микрочастички кожи и волос убитого, а также два отпечатка пальцев Уэсли, который, не будь дураком, тщательно обтёр дубинку тряпкой, но до конца всех следов уничтожить не смог.

Под давлением неопровержимых доказательств и признания любовницы Уэсли наконец сознался в убийстве. Череп он, как оказалось, выбросил всё в ту же Тавасенту, и реликвию не нашли.

На процессе Бигхорна защищал грамотный адвокат, нанятый семьёй Виндкроу. Он упирал на то, что подсудимый, дескать, был крайне расстроен святотатством, произведённым археологами, находился в состоянии аффекта и решил вернуть череп предка туда, откуда его забрали. Всё это не выдерживало никакой критики, но Уэсли избежал смертной казни, получив двадцать лет тюрьмы.

В газетах мелькали его фото: очень красивый парень со скорбным лицом, очень фотогеничный. Готовый будущий политический лидер. А по мне, так просто гнусный убийца, отнявший человеческую жизнь ради денег.

Понимаете, я считаю — сейчас последует сентенция, держитесь! — что любая принадлежность, к социальной страте, например, к определённому вероисповеданию, национальности или гендеру, не может служить ни привилегией для чего бы то ни было, ни оправданием для преступления. Не может служить отпущением грехов. Равно как и обвинением.

Между прочим, я приходил в тюрьму к Уэсли. Сказал ему, что его предки не простят ему того, что он сделал. Он посмотрел на меня волком и ничего не ответил.

Что ж, у него появилось достаточно времени, чтобы поразмыслить об этом. Кстати, он вполне мог досрочно освободиться. Я не проверял.

Название: Дело о шарфе
Цикл: Королевская Конная
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1290 слов
Пейринг/Персонажи: безымянный рассказчик (сержант Королевской Конной полиции Канады), Питер Доусон, Дэвид Хорн, его жена Дайана, его любовница Ирена и другие
Категория: джен, гет
Жанр: драма, детектив, экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Жену миллионера нашли мёртвой в лифте. Несчастный случай? Наш сержант в этом не уверен...
Примечание: Про Королевскую Конную полицию Канады можно прочитать здесь.
Предыдущие тексты цикла «Королевская Конная» команды British Detectives 2022 можно прочитать здесь, здесь и здесь; а также в мини 1-го текстового квеста «Дело о черепе»; разрешение автора на публикацию продолжения получено.
Детективная интрига взята из сериала «Монк», сюжет изменён.
Написано для всех, кто хотел снова встретиться с безымянным сержантом Королевской Конной.
После критики на Инсайде пришлось переделать текст)
Предупреждение: насилие, сюжетообразующая смерть персонажа
Cсылка: тут

Я рассказал вам несколько разных историй, и почти в каждой из них так или иначе речь шла о любви. В том числе о любви. Взять хотя бы парнишку-лесоруба, который нечаянно пристрелил свою подружку, потому что его приятель из ревности подменил холостые патроны в револьвере боевыми. Или женщину, подстроившую смерть своего мужа-рыбака во время грозы ради любовника-соседа. Да, это была любовь, пусть и в таком уродливом обличье.

Но, наверное, в самом уродливом обличье любовь предстала передо мной в пентхаузе миллионера в те дни, когда я ещё служил в столичном городе. Я рассказывал вам об этом периоде своей жизни. Право, люди в больших городах такие же, как и в глубинке: обманывают, предают, убивают, спасают друг друга. Любят.

Этот миллионер по имени Дэвид Хорн клялся, что любил свою погибшую жену. Он плакал перед телекамерами. Вы, возможно, вспомните эту грязную историю, если покопаетесь в Интернете, там она наверняка есть. Мировая сеть, как говорят, помнит всё.

Итак, на первый взгляд, смерть жены Хорна Дайаны была типичным несчастным случаем, произошедшим по её вине. Она обожала длинные шёлковые шарфы и всегда их носила — всегда, к любому платью или костюму. Вот и в день смерти на ней был лиловый шифоновый шарф, такой длинный, что его конец практически стелился за нею по полу. Её супруг часто шутил, что ей, мол, нужен паж.

В тот вечер они вдвоём отправились на какой-то благотворительный концерт: Дайана Хорн была известной меценаткой, естественно, за счёт мужа, сама она ничем не владела. Выйдя из пентхауза, они прошли в собственный частный лифт, где кнопки были настроены на их отпечатки пальцев. Это важно.

Десятки людей в вестибюле отеля, где они проживали, увидели, как Хорны вышли из лифта. Тут же защёлкали фотокамеры газетчиков, вечно там дежуривших. Хорн попытался пропустить жену вперёд, но она замешкалась, роясь в своей сумочке, и воскликнула что-то вроде:

— Ой, прости, Дэвид, я, кажется, забыла наши билеты в номере! Я вернусь за ними.

Муж, хоть и досадливо поморщился, но шутливо ответил:

— Что ж, не задерживайся. И поаккуратнее с этим чёртовым шарфом, — он даже поправил его на ней, — я всё время вспоминаю историю с танцовщицей Дункан, когда смотрю на тебя.

Если вы помните, ещё в прошлом веке шарф этой танцовщицы сломал ей шею, намотавшись на колесо её автомобиля.

Хорн и рта не успел закрыть, а уже всё получилось так, как он сказал. Конец лилового шарфа его жены остался снаружи, между закрывшимися створками, в то время как лифт поехал наверх, в пентхауз. Из него доносились невнятные придушенные крики.

Хорн сперва принялся колотить в створки, будто это могло чем-то помочь, потом кинулся к стойке портье и стал названивать прислуге наверху.

Лифт поднимался в пентхауз ровно сорок пять секунд, — мы это проверили, — и когда его двери открылись, миссис Хорн лежала на полу мёртвая, задушенная шарфом. Конец его оборвался, но петля успела сломать ей шейные позвонки, как и в случае с той танцовщицей.

Шум, суматоха, нас вызвали, началось расследование.

Одним из детективов был я, вторым — лейтенант Питер Доусон, к тому времени мы хорошо сработались. И сразу поняли, что от нас хочет начальство, — чтобы мы спустили дело на тормозах, ведь Хорн был очень известным и уважаемым в городе человеком, владельцем отелей. Кстати, отель, где они с женой проживали, тоже принадлежал ему, и вся обслуга просто боялась нам помогать.

С виду версия о несчастном случае была кристально ясной. Женщина вышла из лифта вместе с мужем, вернулась в лифт одна, и десятки свидетелей видели, как конец её шарфа застрял между створками, слышали её крики, а затем обнаружили мёртвое тело.

Но то чутьё, о котором я вам как-то уже упоминал, чутьё полицейской ищейки, говорило не только мне, но и Питеру, что с этим делом что-то не так.

Повторюсь, Хорны в том городе были людьми известными, о них ходило множество сплетен и слухов, не только светских, но и довольно грязных. Из светских слухов мы и узнали, что Дайана Хорн хотела развода. В таком случае она вполне могла отсудить у Хорна половину его состояния. Убивали и за меньшее, право слово.

Из грязных же сплетен мы выяснили, что у Хорна есть любовница-стриптизёрша, Ирена Хаксли, выступала она в клубе, который тоже принадлежал ему.

Мы с Питом отправились туда, но там нас ждало такое известие: Ирена не вышла на работу в ту ночь, когда погибла жена Хорна, да так с тех пор и не появилась.

— Жаль, — искренне вздохнул менеджер, очкастый хлюпик с зачёсанными наверх светлыми волосами, — она пользовалась большой популярностью у публики.

Я затребовал её фотографию, и он безмолвно указал на афишу за нашими спинами.

Там, почти безо всего, зазывно улыбалась белокурая кудрявая красотка: судя по пропорциям, не только прекрасно сложенная, но и высокая.

Я переглянулся с Питером. Покойную миссис Хорн мы видели только в морге, но нам сразу стало ясно, что обе эти женщины — одного типа: высокие, спортивные, очень красивые блондинки средних лет с кудрявыми волосами.

— Слушай, сержант, — задумчиво сказал мне Питер, — предположим, что Хорн каким-то образом задушил жену и подставил на её место свою кралю — гипотетически вместо одной красивой холёной блондиночки люди могли увидеть другую и спутать их. Но куда Хорн подевал тело на те сорок пять секунд, что лифт ехал вниз? И потом, отпечаток пальца Дайаны Хорн на кнопке лифта… — он запнулся, потрясённо уставившись на меня.

Мне в голову пришла та же догадка, и я кивнул:

– Кто-то приложил туда палец покойницы.

Ладно, не буду морочить вам голову, сразу расскажу, как было дело. Мы с Питером оказались правы.

Дэвид Хорн действительно задумал убить жену, чтобы та не угрожала его деньгам, и чтобы спокойно жить со своей стриптизёршей.

Итак, Хорн хладнокровно задушил Дайану этим самым шарфом. Убедившись, что на этаже никого нет, — уточню ещё, что камеры наблюдения он распорядился там не ставить, — Хорн внёс тело в лифт.

Ирена, обладая прекрасной физической подготовкой, спустилась из люка, расположенного на потолке лифта. Одета она была точно так же, как покойница — в сиреневое лёгкое платье. Хорн, готовя свой план, купил два одинаковых. За сорок пять секунд они вдвоём засунули тело наверх, в тот же люк: Ирена сделала это, когда Хорн её подсадил, и закрепила там, чтобы оно не выпало раньше времени.

После чего лифт остановился, они вышли. Вернее, вышел Хорн, а Ирена, намеренно опустив голову и скрыв лицо за волосами, принялась разыгрывать мизансцену с забытыми в номере билетами.

Далее всё шло, как по маслу. Она вошла в лифт, сдёрнула вниз тело Дайаны, нажала на кнопку её пальцем и начала кричать. Это могло не сработать, но им опять повезло. Ирена затянула оборвавшийся шарф у покойницы на шее и снова скрылась в люке. Что? Да, эта женщина могла бы служить в спецназе, а не в стриптиз-клубе, честное слово. Она не там нашла своё призвание.

Уже позже мы узнали, что раньше она была акробаткой в цирковой труппе, но ушла, потому что там мало платили.

Лифт остановился, началась суматоха. Ирена подождала, когда всё уляжется, и благополучно скрылась.

Каким образом нам удалось размотать этот невероятный клубок, достойный сценариста «Ангелов Чарли», когда нам все вокруг ставили палки в колёса?

Помогла газета. Да-да, обычная бульварная газетёнка. Поднялся скандал, когда Хорн потребовал увольнения редактора за то, что тот без его согласия и ведома опубликовал на первой полосе цветное фото трупа его жены, лежавшей на полу лифта. Кто-то из репортёров всё-таки щёлкнул её.

Хорну стоило бы придушить и репортёра, и редактора, потому что на цветной фотографии с обложки на его жене были квадратные серьги с алмазами. А внутри — фото из холла отеля, запечатлевшее момент, когда псевдо-миссис Хорн роется в сумочке якобы в поисках билетов. Лица её почти не различить за кудрявыми волосами, но серьги видны хорошо — и они круглые.

Против этакой улики наше начальство ничего не могло поделать: был выдан ордер на обыск в лифте и в пентхаузе Хорна. В люке лифта эксперты нашли волокна её одежды и волосы.

Хорна закатали на двадцать лет.

Ирена? Её он отправил куда-то в Латинскую Америку, где позже хотел к ней присоединиться. Мы так её и не нашли, следы её затерялись. Понятно, он сделал ей подложные документы.

Повторюсь, он любил её.

Вот и вся история.

Название: Теперь я знаю всё
Цикл: Альтернативная версия
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: Д. Фрэнсис «Риск»
Размер: мини, 1779 слов
Пейринг/Персонажи: Рональд Бриттен/Хилари Пинлок, моряки
Категория: гет
Жанр: драма, романтика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мисс Хилари Пинлок спасает беглеца.
Примечание: время действия — 60-е годы
Предупреждение: стилизация, POV героини
Cсылка: тут

Меня зовут Хилари Маргарет Пинлок, мне сорок шесть лет. Я — директриса привилегированной школы для девочек в Суррее. Без преувеличения, я хороший организатор. Что я не сумела организовать, так это собственную личную жизнь, до поры до времени в этом не особенно нуждаясь.

Я никогда не была не то что хорошенькой, а даже симпатичной. Выгляжу я как типичная английская старая дева, каких изображают карикатуристы или иллюстраторы. Мой рост около шести футов, я очень худа, лишена приятных округлостей, у меня резкие черты лица, орлиный нос, большой рот и близорукие глаза. Я даже не стараюсь приукрашивать свою внешность косметикой, это ни к чему. Никто не пытался ухаживать за мною в старших классах школы и в университете, и, повторюсь, я не нуждалась в чьём-то внимании. Сверстники обоих полов казались мне незрелыми и легкомысленными. В университете я упорно училась, чтобы получить степень бакалавра с отличием, и мне это удалось. Дальше я так же успешно продвигалась по карьерной лестнице. Окружающие знали, что всегда могут положиться на меня, и от этого я ощущала удовлетворение и гордилась собою по праву. Меня уважали учащиеся, их родители и преподаватели. Но вот к середине жизни меня начал мучить один нерешённый вопрос.

Я не могу сказать, подобно Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». Нет. Я жила достойно, служила людям и обществу и собиралась жить так и дальше. Но в этой жизни оставалась некая сторона, которой я совсем не знала. Сексуальная сторона. Она была совершенно от меня скрыта — как романтически, так и физиологически. А ведь я работала с девочками-подростками, которые год от году становились всё раскованное. Я стала замечать, что мои молодые коллеги смотрят на меня с неким превосходством, с некоей жалостью. Но дело было даже не в этом. Не в каком-то уязвлённом самолюбии. Чего я всю жизнь терпеть не могла, так это чего-то не знать. Мне нравилось учиться и познавать новое. А тут от меня оказалось скрыто всё, что в наш слишком уж просвещённый век понимала уже почти любая старшеклассница. И я решила найти мужчину, который познакомит меня с этой стороной жизни.

Легко сказать! Я не могла завязать интрижку в Суррее, чтобы не опорочить свою репутацию. И не могла попросту купить внимание мужчины, ибо стала бы себя за это презирать.

Я начала ездить в отпуск на фешенебельные курорты — одна. Но и здесь мне оказалось трудно преодолеть естественный барьер застенчивости и предложить себя постороннему человеку, словно какой-то залежавшийся на складе некондиционный товар.

И тут судьба послала мне Рональда Бриттена, который, кстати, считает, что судьба послала ему меня. Без ложной скромности соглашусь, ведь я спасла ему жизнь.

Это случилось возле одного из отелей на Менорке. Я, как обычно перед обедом, вышла на пляж с книгой, чтобы насладиться чтением и средиземноморской природой, так не похожей на английскую. Я предпочитаю уединение, а скалы вокруг отеля таили в себе множество тихих уголков. Я расстелила прямо на камнях пляжный коврик, удобно устроилась и раскрыла книгу, наслаждаясь солнечным теплом, пением птиц и видом моря, синевшего внизу, под скалами.

И вдруг я заметила, что с борта одной из яхт, только что вышедшей из гавани и проплывавшей мимо меня, в воду соскользнул человек.

Выглядело это очень странно. Он прыгнул ногами вперёд, «солдатиком», погрузился глубоко, а потом вынырнул очень осторожно, едва высунув голову, так, чтобы его не заметили с яхты. Потом он поплыл к берегу рваными быстрыми гребками, то и дело оглядываясь назад, чтобы убедиться, что его не преследуют. Он, очевидно, намеревался выбраться на пляж — там было много людей, среди которых легко затеряться, — но течение неумолимо сносило его к скалам, где наверху сидела я.

И одет он был тоже странно: в рубашку и обычные трусы, даже не плавки, как будто кто-то нарочно его раздел. Он показался мне очень молодым, гораздо моложе меня, лет тридцати с небольшим.

Итак, он плыл к берегу, то и дело оглядываясь на оставшуюся позади яхту — а там наконец заметили его исчезновение, судя по поднявшейся суете. Один из моряков встал у штурвала, чтобы развернуть судно.

Я снова взглянула на пловца. Он тоже заметил суматоху позади, и его охватил столь явный ужас, что я содрогнулась. Он плыл как мог быстро, но выбивался из сил.

Наконец он достиг каменистого берега прямо подо мною. Я продолжала следить за ним с высоты, о чём он и не подозревал, хотя то и дело задирал голову, лихорадочно оглядывая скалы. С его мокрых чёрных волос срывались капли, он дышал как загнанное животное.

Наконец, поняв, что его заметят, если он начнёт карабкаться на скалу, он заполз в крохотную бухточку за утёсом и затаился там.

Моё собственное сердце тоже часто билось. Я представления не имела, кто этот беглец. Рассудок подсказывал мне, что он может быть и преступником, но душа восставала, проникшись сочувствием к затравленной жертве.

От яхты отделилась чёрная резиновая лодка, затарахтел подвесной мотор. Я поняла, что преследователи собираются тщательно осматривать берег. Понял это и беглец, скорчившись в своём убежище. Теперь, перегнувшись через край скалы, я смогла увидеть только его босые исцарапанные ступни.

Лодка причалила к каменистой отмели под скалой — от преследователей беглеца скрывал утёс. Моряки, а их было трое, ловких и сильных, быстро вскарабкались по тропинке прямо ко мне. Старший из них, коренастый и загорелый, с настороженными глазами охотника, вежливо произнёс по-английски:

— Мэм, вы не видели нашего друга? Он упал… прыгнул в воду с яхты. Он сильно болен. Злоупотребляет наркотиками и потому не в себе.

Моряк, разумеется, рассчитывал, что я, как законопослушная добропорядочная гражданка, тут же выдам им «неправильного» человека в его же интересах. Но я чувствовала, что он лжёт. Более того, я подсознательно ощущала напряжение и ужас беглеца, который там, внизу, в своей бухточке, слышал наш диалог. Ведь до этого он и не подозревал о моём присутствии, а тут оказалось, что всё это время я следила за ним.

— Нет, я никого не видела, к сожалению, — отозвалась я спокойно, понимая, что, возможно, совершаю ошибку.

Но я не могла его выдать. Просто не могла.

Моряк что-то пробурчал себе под нос и вместе с товарищами заторопился вниз, к лодке. Они явно решили методично обследовать всё побережье.

Я дождалась, пока затарахтит мотор, и негромко сказала, обращаясь к беглецу за утёсом:

— Будьте там, не высовывайтесь. Кто вы?

Он ответил не сразу. Голос его был хриплым и срывался:

— Я не наркоман. Они похитили меня, не знаю зачем, и держали взаперти на яхте всю неделю. Меня зовут Рональд Бриттен, я бухгалтер из Ньюбери, — его голос всё ещё был очень слабым от нервного потрясения и огромных физических усилий, которые он предпринял, чтобы доплыть сюда. — Клянусь вам, я не преступник и понятия не имею, почему они ополчились на меня. Я никого из них не знал раньше.

Я ему поверила. Пускай это было глупо, но я поверила ему. Бухгалтер из Ньюбери, надо же!

— Что это за место? — спросил он после паузы.

— Это Менорка, — отозвалась я. — Курорт на Менорке. Знаете, что мы сделаем сейчас? Я брошу вам своё полотенце, вы закутаетесь в него, и мы поднимемся наверх.

— Куда именно? — помолчав, настороженно переспросил он.

— В мой номер, — твёрдо ответила я.

Вы ошибаетесь, если считаете, что у меня сразу возник план использовать своего гостя в качестве сексуального партнёра. Нет, я подумала про такую возможность гораздо позже. Сперва я бросила ему большое полосатое полотенце, он завернулся в него, выбрался из своего убежища и предстал передо мною. Он и в самом деле оказался лет на пятнадцать моложе меня, темноволосый, загорелый и страшно измученный. Глаза запали, волосы спутаны, на щеках — недельная щетина.

Я поторопила его, с тревогой посматривая вниз, на пляж, возле которого уже маячила знакомая чёрная лодка. Мы беспрепятственно поднялись по тропинке к отелю.

…С какой лёгкостью я сейчас говорю и думаю «мы», хотя всю жизнь прожила одна и меня это вполне устраивало. Человек — странное существо. Теперь я тоскую по нему, мне не хватает того, чего я раньше не знала — близости с другим человеком.

Но всё по порядку. В вестибюле мы, к счастью, никого не встретили. Оставив Рональда в номере, я вышла к ближайшему магазину и купила для него рубашку, шорты, смену белья и сандалии. А также бритву и туалетные принадлежности. Он схватил принесённый мною свёрток, горячо поблагодарил и скрылся в ванной комнате, откуда тут же послышался плеск воды.

Побрившись и переодевшись, Рональд стал выглядеть ещё более юным и измученным. Я уложила его на кровать рядом с собственной кроватью — в номере их было две — и, пока он спал, обдумала случившееся.

Но долго думать мне не пришлось. Я уже приняла решение.

К вечеру, когда он выспался и вновь умылся — похоже, после долгого плена в антисанитарных условиях он готов был мыться бесконечно, — я принесла в номер бутылку местного вина и еду из ресторана. Я объявила ему, что утром он может сделать несколько звонков друзьям в Англию. К местной полиции он обращаться не собирался, я тоже сочла, что это не имеет смысла.

Рональд рассказал мне некоторые подробности своего вынужденного путешествия из Ньюбери на Менорку. Живописал он их вскользь и с большим юмором, но у меня защемило сердце от сочувствия к нему: внезапно оказаться во враждебном окружении, в плену, сам не зная, за что, — это тяжёлое испытание. Я не знаю, как сама вела бы себя на его месте, но он проявил подлинное мужество, не сдавшись и подготовив побег из запертой каюты. Мы принялись обсуждать, чем могло быть вызвано его похищение. И когда выяснилось, что Рональд — не только бухгалтер, но и жокей-любитель, я посоветовала ему подумать в эту сторону. Скачки — это же такое место, где крутятся большие и не вполне законные деньги, назидательно сказала я, и он улыбнулся, но не стал спорить.

Мы допили бутылку, и вот тогда я произнесла сакраментальное:

— Рональд, только не смейтесь надо мною. Не могли бы вы лечь со мной в постель? Я знаю, что гораздо старше вас и некрасива, но…

Я запнулась и покраснела. Это было ужасно — говорить такое мужчине, предлагать себя. Да ещё и как бы в оплату за его спасение, ведь он был обязан мне свободой и жизнью. Он признался, что скорее бы утопился в той бухте, чем вернулся в заточение, и это было понятно.

Я опустила взгляд на свой бокал с вином, который всё ещё держала в руке. Мне было невыносимо смотреть в округлившиеся от изумления глаза Рональда. Но он лишь мягко спросил:

— Почему?

И я объяснила ему всё честно, как есть, — про своё любопытство и стремление изучить и эту сторону жизни, пока ещё не слишком поздно. И подняла на него глаза, робко, как школьница. Он не смеялся.

Я промолчу о том, как это всё было. Я не ханжа, но и не бесстыдница. Всё, что между нами произошло, между нами и останется. А наутро он позвонил нескольким своим друзьям, они перевели ему деньги, и он благополучно улетел в Англию.

Я не думала искать его там, но мы всё равно встретились — гораздо позже и при иных обстоятельствах, но встретились. Об этом я тоже умолчу, с вашего позволения.

Романтика? Любовь? Нет, то чувство, что я испытываю к нему, скорее можно назвать теплотой и благодарностью. Дружбой.

Теперь я всё знаю о неизвестной мне ранее стороне жизни. И это преисполняет меня ликованием.

Название: В сердце джунглей
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2024
Бета: Xenya-m
Канон: Р. Киплинг «Книга джунглей»
Размер: мини, 1238 слов
Пейринг/Персонажи: капитан, солдаты, путешественник, волки, коршун, спойлер!Маугли, Каа
Категория: джен
Жанр: драма, приключения, сказка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Змеиный город в самом сердце джунглей остался ненайденным.
Примечание: Стилизация.
Автор посвящает сей текст мудрому Каа Змий-сердцеед.
Предупреждение: смерть персонажей
Cсылка: тут

Маленький отряд англичан мог затеряться в непроглядной влажной духоте джунглей Машридабада, раствориться в ней, как растворяется в глиняной расписной плошке с водой горсточка соли. Но не таковы были англичане во главе с капитаном Джоном Скоттом. Непоколебимый дух, сделавший Британию властительницей мира, и чувство долга, требующее сопровождать знаменитого путешественника Лесли Ладлэма, вели их вперёд.

А самого путешественника вели сквозь непроходимые подчас джунгли вовсе не смутные слухи о некоем разрушенном и заброшенном городе, а вполне реально существующая карта, доставшаяся ему, как он говорил, от брата, погибшего британского офицера. Капитана Уэйна Ладлэма убила лихорадка, принесённая им из этих джунглей, но в своём полку именно он занимался картографией и сумел оставить брату-исследователю достаточно подробный план местности.

Согласно этому плану, до заброшенного древнего города оставалось всего три мили пути — пусть и по джунглям, считавшимся непроходимыми.

Отряду везло: за время трудного путешествия никто не сорвался в пропасть, не был ужален змеями и насекомыми, не подхватил болотную лихорадку. Капитан Скотт молча радовался этому, из суеверных соображений не пытаясь ни с кем обсуждать такую милость Господню. Он был солдатом и понимал, что удача — вещь относительная и спугнуть её крайне легко. Но, несмотря на предосторожности, в отряде начало твориться нечто странное.

Внезапно стали пропадать вещи.

Нож из прекрасной стали с резной костяной ручкой у сержанта Филлипса.

Светлый шёлковый шарф у самого Скотта — шарф он хранил на память о невесте, оставшейся верно ждать его возвращения в родовом поместье в Глостершире.

Огниво и трут у рядового Палмера, отвечающего за приготовление пищи на биваках.

И наконец, самая невосполнимая потеря — пресловутая карта местности, бесследно исчезнувшая из походной сумки Ладлэма.

Посмотрев в растерянное лицо обнаружившего пропажу путешественника, капитан Скотт со всей строгостью принялся опрашивать своих подчинённых. И даже решился на обыск их личных вещей.

Преступником мог оказаться либо один из них, либо несколько. Мог найтись солдат, позавидовавший Филлипсу, обладателю прекрасного ножа. Мог сыскаться и тот, кто лишился собственного трута с огнивом и потихоньку восполнил потерю. Капитан не хотел представлять себе, кому мог понадобиться тонкий, пропитанный ароматом глицинии шарф его Элеоноры. В головах у людей творилась любая блажь, он знал это по опыту. Ну и наконец, карта местности с маршрутом их пути: возможно, у кого-то из солдат возникло желание прибрать её к рукам, заставив тем самым командира отказаться от дальнейшего путешествия. А потом самому вернуться в затерянный город за мифическими сокровищами.

Последнее предположение было крайне маловероятным. Солдаты достаточно хорошо знали своего капитана, чтобы понимать, что он с пути не свернёт. Но ни одного из перечисленных обстоятельств он не собирался сбрасывать со счетов.

Обыск личных вещей ничего не дал — солдаты божились, что не имеют ни малейшего представления, куда подевались карта, шарф, нож и огниво. Скотт объявил, что твёрдо намерен двигаться вперёд, а не возвращаться обратно, тем более что Ладлэм, как подобает настоящему путешественнику, запомнил маршрут следования вплоть до последнего изгиба встречного ручья.

Но следующей ночью на биваке случилось нечто ещё более странное, нежели пропажа вещей.

Капитан Скотт проснулся от ощущения, что на него кто-то пристально смотрит. Дрожь пробежала у него по телу, он, едва раскрыв глаза, схватился за пистолет и только тогда увидел, что в лицо ему уставился огромный удав, чья голова свесилась с толстой ветки дерева над ними.

Заметив, что человек проснулся, змей развернулся и в одно мгновение грациозно и бесшумно растворился в путанице ветвей.

Ладлэм тоже очнулся ото сна и теперь сидел, как и капитан, ошалело тараща глаза. Возле погасшего костра чернел силуэт часового, остальные крепко спали, завернувшись в одеяла и накидки.

— Боже! Вы видели эту тварь, капитан? — взволнованно выговорил путешественник. — Держу пари, она легко могла бы удавить телёнка, такие случаи здесь бывали.

Скотт отбросил от себя мысль, что находился на волосок от смерти. Не сказал он путешественнику и о том, что глаза уставившейся на него змеи показались ему умными, проницательными и даже почти человеческими, когда б не вертикальный зрачок.

Весь следующий день на протяжении пути их сопровождал волчий вой. Волки будто переговаривались друг с другом, отвечая на зов то с одной стороны, то с другой. Солдаты непроизвольно придвигались ближе друг к другу, пока Скотт резко не приказал им прекратить валять дурака и рассыпаться цепью, как положено.

— Это всего лишь звери, — прибавил он успокаивающе, — а у нас хватает патронов, чтобы избавиться от целой волчьей стаи.

— Но… но, господин капитан, они же разговаривают между собой, как люди, — заикаясь, пробормотал сержант, но замолчал под тяжёлым взглядом Скотта.

— Вы ещё скажите, что это оборотни, Филлипс, — раздражённо проронил тот.

— Но обычные волки днём никогда бы не осмелились… — пробормотал сержант, однако прикусил язык, не закончив фразы.

Сверху послышался громкий резкий клёкот, заставивший англичан вскинуть головы к небу. Там, в переплетении ветвей, кружил, снижаясь, огромный коршун.

— Он рассказывает кому-то, где мы, — прошептал Ладлэм, и капитан Скотт сердито взглянул на него, но не решился отчитать великого путешественника, как отчитал бы любого из своих солдат.

Какие глупости, с досадой подумал он, но тут сразу несколько волчьих голосов будто откликнулись на зов коршуна.

— Неладно что-то с этими зверюгами и с птицами, — откашлявшись, заявил сержант.

К счастью, никто из солдат не видел гигантской змеи с человеческим взглядом, меланхолично подумал Скотт.

К вечеру они форсировали вброд небольшой ручей — обошлось без происшествий, да и волки вроде как куда-то подевались. Капитан вздохнул с облегчением и приказал отряду разбить бивак. До искомого города оставалось меньше мили, по утверждению Ладлэма. Скотт не хотел и думать о том, что после тщательного обследования найденных руин (а он не сомневался, что это именно руины) его отряду предстоит пуститься в обратный путь по джунглям.

Среди ночи кто-то осторожно тронул капитана за плечо. Спросонок тот снова схватился было за пистолет, но увидел перед собой Ладлэма — путешественник тихонько приложил палец к губам, призывая к молчанию. Капитан поднялся с места и, повинуясь знаку Ладлэма, вслед за ним проскользнул в кусты, окружавшие бивак. Там он вопросительно взглянул на спутника, безмолвно требуя объяснений.

— Предлагаю нам двоим первыми достичь города, обнаруженного моим братом, — сказал тот капитану в самое ухо.

Скотт невольно оглянулся на оставленный ими бивак. Часовой — а это на сей раз оказался провинившийся сержант Филлипс — уныло клевал носом, вороша прутиком угли погасшего костра. Ясно было, что он не заметил ухода командира.

Про себя капитан поклялся всыпать сержанту горячих по возвращении, но сейчас его невнимательность была им только на руку. В душе его разгорелся такой же азарт, что и у Ладлэма, — он прочёл это по устремлённому на него почти мальчишескому взгляду путешественника. Да, им обоим страстно хотелось первыми попасть в затерянный в сердце джунглей город!

К счастью, светила полная луна.

Капитан кивнул в знак понимания и согласия, и оба осторожно направились вперёд по едва заметной звериной тропке.

И больше не вернулись.

* * *

— Маугли, — почти извиняясь, мягко проговорил Каа, — я не убивал этих твоих людей. Тот из них, что старше, просто испугался меня и сорвался со скалы. А второй… второго убила ядовитая Напуа. Я велел своим змеям не трогать их, хотя оба направились в священный Змеиный город. Но Напуа, белая змея, не сумела совладать со своим норовом. Прости. Я знаю, тебе понравились эти люди. Но им нечего делать здесь, ты же понимаешь.

— Сейчас остальные уйдут сами, — мрачно ответил Маугли. У него на груди висел в ножнах нож сержанта Филипса, а в руке он держал огниво рядового Палмера. Шарф невесты капитана Скотта он обвязал вокруг пояса, придя в восторг от прикосновения лёгкой, дивно пахнущей ткани.

Он задумчиво повертел в руке карту, нарисованную Уэйном Ладлэмом, и огниво.

Он не знал, как называли этот предмет, высекавший искры и огонь, но его следовало немедленно испытать.

* * *

Англичане отыскали тела погибших капитана Скотта и Лесли Ладлэма и похоронили их, прочтя заупокойную молитву. А потом пустились в обратный путь.

Змеиный город в самом сердце джунглей остался ненайденным.