Название: Емеля
Автор: sillvercat для WTF Russian Fantasy 2025
Бета: Xenya-m, гамма oversoul12
Канон: русский фольклор
Размер: миди, 4400 слов
Пейринг/Персонажи: Емеля, Ворон Воронович, Марья Моревна (Моряна), люди; упоминаются Черномор, Левша, Василиса, Щука
Категория: джен
Жанр: modern!AU, драма, повседневность, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Емеля на верной Печке покидает Лукоморье и приезжает в небольшой приморский город на юге России, чтобы посадить берёзку на могиле погибшего бойца из отряда Черномора… и как ни странно, ему помогает Ворон Воронович.
Примечание: автор вдохновлялся командной визиткой с персонажами волшебно-охранного агентства «Ершов и партнёры»
Предупреждение: сеттинг — небольшой город на черноморском побережье, наши дни
Ссылка: тут
Иллюстрации: WinterBell, Близнечный Миф

Емеля припарковал у продуктового магазина свою видавшую виды белую «газель» с понтовым номером Е444КА. А буква «П» была собственноручно им намалёвана на бампере аккурат перед номером, по приколу: Печка как она есть. Красота! Емеля спрыгнул с подножки, хлопнул дверцей и с удовольствием потянулся. Но на небо, мирно голубеющее, всё-таки настороженно глянул, когда оттуда донёсся громовой раскат переходящего звуковой барьер самолёта.

Влажный тёплый ветер с моря взъерошил ему русые волосы. Вот вам, будьте-нате, и крещенские морозы, от которых в центральной России сейчас деревья трещат. Про Сибирь-матушку и говорить нечего — где-нибудь в Омске всё снегом по крыши гаражей засыпано.

«Плюс десять», — определил он привычно, но всё равно глянул на экран смартфона и хмыкнул — не ошибся.

К слову, о деревьях. В кузове его Печки как раз терпеливо дожидалось дерево с обмотанным мешковиной корневым комом. Белоствольная берёзка, доверчиво топырившая тонкие безлистые ветви. А путь Емеля держал на кладбище, где ему надлежало эту берёзку посадить.

Он работал в волшебно-охранном агентстве «Ершов и партнёры», и специальностью его как раз являлась логистика, то есть доставка неких грузов туда, куда надобно клиенту. Как на волшебном транспорте, так и на обычном. Лицензии на управление всеми видами этого самого транспорта у него имелись, а как же.

Посадка деревьев в перечень должностных обязанностей Емели, разумеется, не входила, но дерево-то было не простое. Краса-Василиса, переводчица и юрист агентства, а по совместительству лекарка и травница, наложила на берёзку особые чары.

Берёзке этой, заботливо выкопанной Емелей в лесу, предстояло охранять могилу, где лежал сослуживец Черномора из его отряда специального назначения.

Звали его Игнат Вихорев, и вдова его знала, к кому обратиться, когда на могиле погибшего начали «шалить». Венки расшвыряли, разбили памятник. И могилы родителей Игната, что находились рядом, тоже порушили. Так что пока отряд Черномора был занят на спецзадании, охрану могилы должна была взять на себя берёзка, привезённая Емелей в город на юге из тех мест, откуда родом были Игнатовы родители. Из-под Волгограда.

Емеля вздохнул, тяжело размышляя обо всём этом. Никто из пришедших к ним в Лукоморье людей, хоть и стал здесь менее уязвимым, не являлся бессмертным. В отличие от нелюдей, что издревле обретались в Лукоморье. Таких, как он сам. Или как Черномор, Василиса, Балда, Данила, Левша.

Он обошёл свою Печку, внимательно осматривая её со всех сторон, привычно заглянул под днище: не капает ли опять масло. Клапанную крышку недавно менял, но мало ли что. Путь-то выдался неблизкий. Но всё оказалось в порядке.

С виду Печка выглядела самой простецкой рабочей лошадкой, каких тысячи бегает по России-матушке. Но, как и сотрудники агентства, была она способна на большее, чем другие — люди ли, машины ли. Конечно, агентство могло позволить себе любую навороченную тачку, и для представительства позволяло, но если речь шла о чарах, то лучше всего тут работал сермяжный русский автопром. Ведь дома и стены помогают, а уж машины — тем более. Емеля знал это очень хорошо. Как и его лучший друг Левша — мастер техносервиса, периодически занимавшийся его «газелью».

Емеля задумчиво потыкал носком ботинка в левое заднее колесо, наклонился и перочинным ножичком аккуратно вытащил застрявший в покрышке камушек. И, уже выпрямляясь, почуял неладное.

Как раз напротив магазина, возле которого он припарковал Печку, собираясь затариться какой-нибудь снедью, находились ворота порта. Оттуда доносился привычный уху шум — лязг и скрежет погрузо-разгрузочных механизмов. А ещё — натужный рык огромной фуры, выезжающей из автоматически раскрывшихся ворот. Но от того, что Емеля увидел, его спина под курткой взялась ледяной испариной.

Бабка, шустро прошмыгнувшая по грязно-белой «зебре» пешеходного перехода к воротам, собиралась ковылять вдоль ограждающего порт высокого забора к стоявшей неподалеку автобусной остановке. Бабка как бабка, самая обычная: сильно за семьдесят, голова туго повязана синим шерстяным платком, на худых плечах топорщится синий же китайский пуховик, клюшка в одной руке, красно-синий озоновский пакет — в другой. Вот только приковыляла она со своей клюкой ровно в слепую зону водителя выезжающей фуры!

Фуру Емеле тоже доводилось водить. Он не стал тратить ни секунды на пустые окрики, мол, старая кошёлка, куда прёшь, тем более что бабка была, скорее всего, глуха как пень. Он просто метнулся через дорогу, вильнув, чтобы не угодить под колёса приближавшейся вишнёвой «тойоты». Сзади запоздало завизжали её тормоза, Емеля покаянно подумал: «Прости, брат, ты ж сам видишь, какая хня творится», и за капюшон выдернул старуху буквально из-под переднего бампера фуры. Белая с красной полосой по борту громада величаво миновала их, обдав выхлопными газами. Шофёр, хренов долбоящер, наверняка даже не заметил разыгравшейся у него под колёсами мизансцены.

— Бабушка, какого рожна?! — пропыхтел Емеля, выпуская из рук старухин капюшон.

Водитель затормозившей «тойоты» не был столь любезен, на Емелю он глянул лишь мельком и свирепо гаркнул на бабку:

— Жить надоело, дура старая?! Уф-ф… — он утёр ладонью вспотевший лоб и доверительно сказал уже Емеле: — Бля, братан, я чуть не обосрался.

— Я тоже, — хмуро признался тот, и оба посмотрели на бабку. Из-под её надвинутого на морщинистый смуглый лоб платка остро сверкнули странно молодые чёрные глаза, но она тут же отвернулась и запричитала:

— Ой, сынки, и правда дура старая, простите уж, задумалась я…

— Ты бы сейчас зажмурилась, а не задумалась, бабуля, если бы не парень этот, — беспощадно отрубил мужик, нашаривая в кармане пачку «LM». — Иди уже, куда шла. — И протянул сигарету Емеле: — На, курни.

Тот особо не баловался табаком, как и алкоголем и любыми другими средствами, вплоть до мухоморов, но сигарету у мужика взял, кивнул благодарно. Какое-то время оба молча дымили, рассеянно глядя на расписной забор, вдоль которого торопливо семенила к приближавшемуся автобусу спасённая Емелей бабка.

Забор этот весело пестрел разновсякой морской живностью: улыбающимися дельфинами, скатами и осьминогами, и в иное время Емеля бы с удовольствием подивился: вот же молодцы, какую красотищу сотворили! Но сейчас у него на душе было смурновато.

Наконец мужик похлопал его по плечу и побрёл к своей застывшей у обочины «тойоте». Емеля же почесал в затылке и направился туда, куда вообще намеревался, стопорнув тут свою Печку, — в продмаг. Маленький, тесный, с двумя прилавками, никакого самообслуживания, такие ещё сохранились в небольших городах, не всё же «Магнитам» да «Пятёрочкам» царствовать.

Он взял из рук чернявой пухленькой продавщицы, заинтересованно на него воззрившейся, аппетитно пахнущий круг местной колбаски, кулёк с краснобокими местными же яблоками, полбуханки чёрного хлеба, бутылку минералки, бутылку «беленькой» — и снова вернулся к машине. Кладбище находилось не так далеко, но пока могилу найдёшь да дерево посадишь, уже стемнеет, как пить дать.

Слава богу, благодаря советам Василисы да хлопотам Щуки все необходимые для посадки причиндалы у него в кузове имелись.

Емеля обстоятельно устроился на сиденье, положив рядом пакет с покупками, и завёл мотор, ещё раз ругнув про себя непутёвую бабку, которая мало того что его задержала, но и напугала до икоты.

* * *

За окном промелькнул пост ГАИ, возле которого Емеля машинально сбросил скорость, хотя ПДД и прочие правила никогда без особой нужды старался не нарушать. Да и глаза отвести любому гайцу вполне себе умел. Василиса недаром читала спецкурс для работников агентства. Но у какого водителя нет в крови невольного трепета перед гаишниками?

Начались окраины — здесь горы, пока не успевшие зазеленеть, уже вплотную подходили к дороге, защищавшейся от них высокими подпорными стенами. Иначе — сель или обвал, движение встанет надолго.

Навигатор Емеле не требовался — у всякого мага-логистика он в башке сызмальства. Впереди резво пылил рейсовый «пазик»: большим автобусам здесь было не развернуться. Емеля сбавил скорость перед остановкой, но это ему не помогло.

Из «пазика» посыпались пассажиры, которых было на удивление много. Возможно, некоторые из них тоже собирались на кладбище навестить родных, кто знает.

Емеля не успел додумать эту мысль, потому что произошло нечто не только странное, но и стрёмное.

Из-за припаркованного перед остановкой здоровенного чёрного «хендая», отчасти закрывавшего обзор, вывернула бабка в синем пуховике, с клюкой и озоновским пакетом, и резво засеменила по переходу, низко опустив голову, обмотанную синим платком. Емеля в панике дал по тормозам, бедная Печка с визгом и скрежетом послушалась, но её по инерции занесло и развернуло боком.

— Мать… — только и прошептал Емеля, выравнивая машину. Сроду в его водительской практике такого не случалось. Если бы сзади шёл грузовик, фура, да что угодно, то непременно бы врезался в беззащитный бок вставшей поперёк дороги «газели».

Емеля снова приткнул Печку к обочине, отстранённо думая: кто-то явно не хочет, чтобы он сегодня добрался до кладбища и посадил там берёзку.

Бабка. Он готов был биться об заклад, что бабка была та же самая, что и возле порта. Но она же села в автобус, направлявшийся в противоположную сторону! Или… что?

Емеля быстро глянул вдоль улицы. Бабки нигде не было видно.

Он машинально коснулся нательного крестика под рубашкой. Ей-богу, ему бы сейчас не помешало вновь закурить — вот так и вырабатываются вредные привычки. С помощью странных бабок.

Емеля полез было в карман за сотовым — позвонить Черномору либо Левше, рассказать о случившемся и спросить совета. Но передумал: негоже ему было уподобляться какому-нибудь сдрейфившему молокососу, с рёвом бегущему к папане — жаловаться.

Ещё его сильно подмывало выйти и звездануть по колесу припаркованного где не надо «хендая», чтобы тот заорал, привлекая внимание дуролома-хозяина. Вот это он как раз и сделал, с удовольствием услышав вой «корейца» и подождав явления грузного мужичка в коричневой кожаной куртке а-ля «лихие девяностые». Тратить на него время он не стал, зыркнул взглядом-самострелом и свирепо велел тачку из-под остановки убрать, пока лиха не случилось. Мужичок уселся за руль покорно, будто дитя малое, к явному разочарованию любопытных зевак, потянувшихся к месту происшествия в ожидании скандала.

Не обращая на них внимания, Емеля озабоченно глянул на слепящий солнечный круг над горами. Солнце на юге падает вниз как подстреленное, никаких медленно наступающих сумерек тут не бывает. Значит, надо прибавить ходу, если он не хочет задержаться на кладбище до полной темноты…

Емеля не хотел.

* * *

«Газель» миновала кладбищенскую контору — форменную избушку-сторожку, перед которой скорбно высились памятники, гранитные и мраморные, и стояли прислоненные к ним венки разных размеров из ядовито раскрашенных искусственных цветов.

Емеля опасался, не выскочит ли кто из сторожки, чтобы потребовать разрешение на въезд и таким образом заработать денег на приезжем лохе. Тогда пришлось бы снова тратить драгоценное время, отводя ему глаза. Но никто не вышел.

— Не вышел сторож из сторожки, не подметает он дорожки, — машинально пробормотал Емеля, аккуратно припарковав «газель» в «кармане» на повороте грунтовой дороги, ведущей вглубь кладбища.

Здесь даже кладбище было не тоскливым, а каким-то душевным, подумал он, выпрыгнув из кабины и оглядевшись. По сию пору зелёное, с совсем уж экзотическими юкками, магнолиями и даже кипарисами.

А он вот вёз берёзку.

Могила Игната Вихорева отыскалась сразу за поворотом, на засыпанном гравием пятачке, за починенной оградкой, рядом с двумя другими. Все три скромных памятника были подправлены, следы бесчинств убраны.

Емеля подошёл к первому памятнику, выглядевшему самым новым, поклонился. С гранита на него смотрел Игнат, каким он его помнил — с мягкой улыбкой на скуластом лице. Вдова выбрала хорошую фотографию — тут Игнат был в самом деле живой. Вот только установили памятник слишком рано, через год бы, земля не устоялась. Тем более на юге, где и землетрясения — не редкость.

— Ничего, — успокаивающе сказал Емеля в пространство. — Теперь берёзка присмотрит, не беспокойся, Гнатушка.

Почему-то ему захотелось назвать его именно так, хотя позывной Игната он знал — Вихрь. Это не только от фамилии, Игнат при жизни был такой вот… шебутной.

Емеля постоял, посмотрел на две другие могилы — отца и матери Игната, поклонился и им. И пошёл обратно к терпеливо ожидавшей его Печке. Достал из кузова сперва берёзку, обмотанную мешковиной, отнёс к могиле. Аккуратно поставил деревце туда, где наметил для него место — за памятником Вихрю, но внутри оградки.

На юге берёзки-то не растут, почва для них слишком глинистая, тяжёлая, тут всё больше лавровишни, юкки да кипарисы. Но эта приживётся, уверенно подумал он. Как же иначе — с Василисиными-то чарами да родной волгоградской землицей, которой он чуть ли не целый кубометр в кузов загрузил.

Тут в воздухе пронёсся какой-то сдавленный не то скрип, не то хрип, и Емеля стремительно обернулся, чувствуя, как кровь отливает от лица.

С противоположной стороны на оградке сидел огромный ворон. Он наклонил голову, насмешливо глянул на обомлевшего Емелю круглым, ярко-жёлтым, наглым глазом и уже отчётливо и громко изрёк:

— Кар! Кар! Кар!

Словно по книжке это «кар» читал.

В голове у Емели будто паззлы встали на свои места. Вот же дурака он свалял. И валяет.

— Хватит придуриваться, Воронович, — устало сказал он. — Вы что тут собрались все? Для чего? Бабка эта… Моряна, что ли?

Ворон встряхнул взъерошенными перьями. Миг — и у оградки, прислонившись к ней обтянутым чёрными джинсами бедром, встал высокий, худой, остроносый парень с собранной в хвост копной смоляных волос, с насмешливыми по-прежнему глазами, только уже не жёлтыми — тёмно-янтарными. Чёрная водолазка обтягивала сильные плечи.

— Надо же, какой ты догадливый, — вскинул он брови в картинном изумлении. — Или старшим товарищам позвонил? Караконджулам своим?

— Иди ты… или лети — в пень, — мрачно посоветовал Емеля, обидевшийся на «караконджулов». — Или туда, куда солнце не заглядывает, умник. Некогда мне тут с тобой ля-ля справлять.

— Типа кто как обзывается, тот так и называется? — поддел его Воронович. — Детский сад.

Емеля не ответил. Он угрюмо прикидывал, может ли оставить берёзку рядом с этим засранцем. Не сломает ли, не попортит? Василисины чары, конечно, круты, но ведь и этот сучий потрох был не лыком шит. А такая вот битва чар над берёзкой вряд ли ей на пользу пойдёт.

— Вы могилы тут разоряли? — сумрачно высказал он только что пришедшую ему в голову мысль.

Воронович перестал ухмыляться и нахмурился:

— Ты что, больной?

— Кто вас знает, нечистых, — проворчал Емеля, испытывая некоторое облегчение. — Раньше ничего такого за вами не водилось, но вдруг…

— Знаешь, что вдруг бывает? — оскалился Воронович.

Но Емеле уже не хотелось продолжать эту бессмысленную дискуссию. Берёзку не обидит — и то ладно.

Он вышел за оградку и снова зашагал к «газели». Таскать ему было не перетаскать. Почти что куб землицы в десяти здоровенных мешках — раз. Живая вода в пластиковой столитровой бочке — два. Ну и лопата, лом, кирка, купленная в продмаге закусь, ветошь всякая — это уже ни о чём, но лишнюю ходку делать.

Он с признательностью подумал о своей Щуке, начальнице отдела снабжения, благодаря которой у него в «газели» имелось всё, что может понадобиться мужику в дороге. Как с завистью всегда говорил Балда, Емеля у снабженцев был блатной.

Он распахнул заднюю дверцу и первым делом установил трап, чтобы скатить бочку. Крышка бы не открылась, её удерживал специальный хомут с защелками, опять же спасибо Щуке. Как ни крути, переместить бочку силой чар он бы всё равно не смог. Вздохнув, Емеля принялся подтаскивать её к трапу.

— Пупок не развяжется? — раздался позади насмешливый голос Вороновича. Ясное дело, поганец не утерпел, потащился смотреть, как Емеля корячится.

— Иди ты, — сердито пропыхтел он.

— Заладил, бро, — покачал головой Воронович, встав внизу у трапа, чтобы принять бочку. — Выдумал бы что-нибудь новенькое. Оригинальное. Вода-то живая небось?

Емеля только кивнул. Оригинальное ему подавай. Эстет!

Уже безо всяких, слава богу, левых разговоров они дотащили бочку до могилы и вернулись за землицей, которая смирно дожидалась в мешках. Ворон заглянул в кузов и присвистнул:

— Восемь мешков?

— Десять, — поправил Емеля, залезая внутрь и убирая трап, чтоб не мешал.

— А чего не двадцать? — сварливо пробубнил Воронович, готовясь принимать мешки с самым обречённым видом. — Вот что б ты без меня делал?

— А ты чего тут делаешь? — вопросом на вопрос отозвался Емеля, хотя понимал, что это чревато. Психанёт поганец и смоется, только его и видали.

Но, судя по всему, Емеля был нечистикам зачем-то нужен. Ибо Воронович, заткнувшись, но невольно отдуваясь, принял у него мешок за мешком, а потом они споро начали таскать землицу к могиле Вихря.

Когда и это было сделано, Емеля скинул куртку, аккуратно повесил её на оградку, взял лопату и лом и, очертив сперва нужное место за памятником, принялся долбить землю, выворачивая целые пласты. Чёрт, глина глиной, да ещё и с рухляком злосчастным, известковой породой. Да уж, без родимой землицы берёзке тут не выжить было бы.

Он употел и запыхался, стискивая зубы под внимательным насмешливым взором янтарных глаз Вороновича. И наконец пробурчал:

— Сходил бы к машине, что ли, припасы забрал. В кабине два пакета, она не заперта.

Ворон, явно забавляясь, высоко вскинул тёмные, будто нарисованные углем, брови:

— Доверяешь? Не боишься, что чары какие-никакие наложу?

— На каждую хитрую жопу найдётся знаешь что? — парировал Емеля, разгибаясь и вытирая рукавом вспотевший лоб. Вороновых чар он и в самом деле не боялся.

Тот почти мгновенно обернулся, притащив два пакета с едой и разными шахроёбками. Достал литрушку минералки, отхлебнул сам и протянул Емеле со словами:

— Отзынь, сменю, быстрее будет, если по очереди.

Емеля возражать не стал, взял минералку, прислонился к оградке — отдохнуть. Потом откупорил бочку, набрал воды в обрезную пластиковую бутыль, найденную в сумарях, достал оттуда же ком ветоши и принялся обихаживать могилы родителей Вихря. Всё равно надо было это сделать, чего зряшно сидеть? За спиной раздавалось запалённое дыхание Ворона.

— Слышь, а Игнат этот — обычный же парняга, вон и родаки его лежат, — заговорил вдруг тот. — Вы таких, кто с вами хочет, где берёте?

Емеля выпрямился, глянул через плечо:

— Сами приходят. — Подумал и добавил: — К вам тоже обычные люди приходят за силой. Только не за такой.

— За нечистой, — нехорошо и напряжённо ухмыльнулся Ворон.

Снова зряшный разговор, подумал Емеля со вздохом, молча отстраняя Ворона и берясь теперь за лопату, чтобы обровнять яму. Тот прекрасно знал, как простые смертные люди-человеки в агентство попадают и где его находят. Знамо, слухами земля полнится, «door-to-door», как янки говорят.

Головной офис предприятия «Ершов и партнёры» находился, само собой, в Лукоморье, а то где ж. А вот десяток остальных был разбросан по всей стране, ближайший — в Ростове, регион 61, как было указано у Емелиной Печки на номерном знаке. Всё по чесноку.

И из окон каждого офиса виднелось Лукоморье, где бы он ни находился — в Москве ли, в Питере, Рязани, Тамбове или Нерюнгри.

С нечистыми было ровно то же самое, но ближайший их офис располагался в Краснодаре. Ни в одном из них Емеля сроду не бывал и не собирался. Больно надо.

Когда яма с виду приобрела нужные размеры, он спрыгнул в неё и примерился.

— Глубина по яйца должна быть, — подсказал сверху Ворон, скаля белые волчьи зубы. Тяпнет — мало не покажется.

— Без сопливых скользко, — огрызнулся Емеля, уцепился за его протянутую руку и вылез из ямы, машинально отряхивая джинсы. — Давай землю сыпать.

Но пришлось-таки переобуться в резиновые сапоги, тоже найденные в бездонных пакетах, собранных Емеле в дорогу заботливой Щукой. Только вот на явление Вороновича та не рассчитывала, поэтому в яму, чтобы утаптывать насыпанную землю, лез Емеля, а живой водицы из бочки подливал туда Ворон. Оранжевое пластиковое ведро он достал невесть откуда, хрен знает, возможно, и начаровал, подумал Емеля с некоторой завистью.

Вёдра он начаровывать не умел, для этого у него Щука была.

Под сапогами хлюпало. Наконец он решил, что хватит, вылез и бережно принял из рук Вороновича берёзку, с которой тот уже успел размотать мешковинный куль.

— Вот, иди сюда, красавица, — проговорил Емеля, устанавливая деревце как надо. — Тут теперь жить будешь, за могилками смотреть.

Берёзка в ответ будто бы даже ветвями взмахнула, соглашаясь. Её ствол был тонким, но крепким. Выживет!

Они снова и снова поливали берёзку водой, сыпали и утаптывали землю, пока Емеля снова не определился, что хорош.

Он распрямился и глянул на Ворона. Тот, как и сам Емеля, был ухайдокан изрядно: на роже тёмные разводы, видать, грязными руками её вытирал, одёжа тоже устряпана. Но надо было ещё многое сделать, обмыться они успеют.

Вытащенную из ямы бывшую там землю они аккуратно растаскали окрест, частью под заброшенные могилки подсыпали, частью — в канаву. Потом снова вернулись к Игнату, хорошенько отмыли памятник, постамент — и наконец устало присели на корточки у могилы.

— Тут бы скамью какую… — задумчиво проговорил Емеля, глядя на улыбающееся лицо Игната.

— Встань, — только и отозвался Воронович.

Не успел Емеля озадаченно подняться, как за ним очутилась аккуратно ошкуренная деревянная скамейка, без спинки, небольшая, но прочная.

Да уж, по части чар этот прохиндей мог ещё какую фору Емеле дать.

Прохиндей стоял и довольно ухмылялся.

— Ладно, — только и сказал Емеля, решив, что по возвращении в офис непременно попросит Василису провести с ним курс дополнительных занятий по чарованию. — Давай почистимся тогда. Сольёшь мне, а я — тебе. А то мы грязнючие, как прах.

Воронович привычно закатил глаза, будто Емеля невесть какую ерунду сказанул:

— Живой водой я только не умывался. Ты ещё святой мне предложи, ага! Стой как стоишь, не дёргайся.

Емеля и не думал дёргаться. Стоял и пялился на то, как Воронович щёлкает смуглыми пальцами, как его рожа, руки, джинсы и водолазка мгновенно чистеют, если можно было так выразиться. Он оглядел себя — то же самое, ни пятнышка. Но удивляться тут было шибко нечему.

Он бы и сам, без чёрного чаровника, мог обиходить могилу Игната чарами, само собой. Вот только долго — и даже вечно — держится лишь то, к чему немалый труд приложен.

Воронович тем временем, всё так же хитро на него косясь, сел на скамейку, похлопал ладонью рядом со своей персоной: присаживайся, мол, чего столбом встал. И проворно подтянул к себе пакет со снедью, купленной Емелей в продмаге. Вот же, все узрел, что где плохо лежит, бродяга.

Емеля вытащил из кармана складень, порезал колбасу, хлебушек, разложил снедь по пластиковым тарелкам. Воронович немедля начаровал скрут бумажных полотенец, эстет. Их купить Емеля не догадался. Как и банку маринованных огурчиков, не помешали бы. Он подумал, не попросить ли Ворона начаровать и их, но спохватился. Ещё не хватало!

Некоторое время они жевали молча, запивая поочерёдно остатками минералки из литрушки и вытирая пальцы. Потом Емеля проворчал:

— Ладно, хорош жрать, мы что, жрать сюда пришли? Темнеет вон.

Огненный солнечный диск и правда готовился нырнуть за ближайшую гору. Гора напоминала медведя, пригнувшегося к земле и будто принюхивавшегося к чему-то.

— А ты что, темноты боишься? — с предсказуемым ехидством осведомился Воронович, тоже поднявшись.

Емеля сделал вид, что подначки не услышал, поставил на могилу Игната тарелку со снедью, как полагается, набулькал в один пластиковый стаканчик воды, в другой — водки. Початую бутылку «беленькой» поставил рядом — они-то с Вороновичем водку даже не пригубили. Емеля был за рулём, Воронович своим ходом прилетел, но, видно, ему тоже нельзя было оскоромиться.

— Солдатики выпьют, рядом воинская часть, — нехотя пояснил Емеля в ответ на вопросительный взгляд Ворона.

— Спаиваешь молодёжь, — покачал тот башкой, сызнова закручивая чёрные растрёпанные патлы в хвост на затылке.

— Пусть помянут, — упрямо возразил Емеля, и тут Ворон смолчал. Возможно, потому, что рот у него был занят резинкой для волос. Вот так бы и всегда, подумал Емеля весело.

Они ещё немного постояли, потом Ворон пробормотал:

— Ну, я к машине. — И, не дожидаясь ответа, побрёл вперёд по натоптанной тропке.

Емеля проводил его взглядом, потом перекрестился и поклонился Игнату и его родителям.

Посмотрел на берёзку. Та ласково качнула ветвями, как будто сроду тут росла.

Емеля довольно улыбнулся.

Нужное дело было сделано.

* * *

Ворон уже стоял возле Печки, когда Емеля наконец к нему подошёл, волоча инвентарь. Мусор он отправил в железный контейнер на повороте дороги, а вот лопату, лом и прочие причиндалы ведь не бросишь.

— Ты же суеверный, а с кладбища уносишь, — поддел его Ворон в очередной раз, а Емеля, тоже в очередной раз, предпочёл подначки не услышать.

Он забросил в кузов свой груз, захлопнул дверцу и посмотрел на Вороновича. В резко подступившей полутьме его лицо казалось загадочным. Загадочным и усталым. Укатали сивку…

— Слушай, зачем ты вообще за это взялся? — внезапно спросил Емеля. Он действительно хотел знать. Вместе же работали. — И какого хрена вы все сюда слетелись?

Он не рассчитывал на ответ, но Ворон, немного помолчав, хрипло отозвался:

— А ты? Вы все?

— Игнат — он наш, — начал было Емеля, но Ворон досадливо мотнул головой:

— Да это-то понятно, я не про него как раз. Вы тут все, чистые, клубитесь. Почему?

— Потому что тут… — Емеля запнулся, но договорил: — Тут совсем рядом — беда.

Пришла беда — отворяй ворота. И справляйся как умеешь. Помогай чем можешь.

— И мы потому же здесь, — с силой ответил Воронович. — Понял? Это наша родина, сынок, — бросил он фразочку из замшелого анекдота и криво усмехнулся углом рта.

Емеля только кивнул. Что тут скажешь?

— Подвезти тебя куда? — неловко спросил он.

— Сам долечу, — величественно провозгласил Воронович, взмахнув руками, словно крыльями.

Долетит он, видали.

Емеля вдруг ухмыльнулся:

— Слушай, а можешь мне Печку помыть? Неохота на извозюканной в город ехать. А? У тебя здорово получается, лучше, чем у меня.

Он заулыбался ещё шире, когда Ворон по привычке закатил глаза — мол, как ты меня достал. Миг — и Емеля уже переводил ошарашенный взгляд с чистой, даже сияющей Печки на то место, где только что стоял этот чаровник.

Теперь там сидел огромный, чёрный как смоль, с блестящими перьями, давешний ворон. Сидел и косил на Емелю насмешливым жёлтым глазом.

А потом изрёк своё: «Кар!» — развернул крылья, взмахнул ими так, что ветерок поднялся… и улетел.

* * *

Под рвущийся из динамиков «Сектор Газа» Емеля гнал Печку к центру города — по извилистым узким улочкам, вдоль высоких забором, увитых пожухлыми лозами плюща и дикого винограда, с горы на гору, — напряжённо обдумывая всё, что услышал от Вороновича. Впервые за долгие годы чистые и нечистые оказались по одну сторону, как в ту, громадную войну, которая прокатилась тут восемьдесят лет назад и которую невозможно было стереть из памяти.

И этот маленький тёплый город, по чьим улицам он вёл сейчас машину, тоже воевал. Стоял насмерть против хвалёной дивизии немецких горных егерей. И выстоял.

А они с Левшой тогда были в Омске, на танковом заводе, вот где. Помогали гнать танки на фронт. Просились в партизанский отряд к Черномору — не допустил. Василиса по той суровой поре работала военврачом в госпитале. Кощей, тогда говорили, спины не разгибал в каком-то КБ. Ну а Воронович – тот сапёром минные поля расчищал.

…До маленькой гостинички — где-нибудь в Европах её бы назвали пансионом, всего на три гостевых комнаты, хозяева внизу, гости наверху, — Емеля добрался, зевая во весь рот. Припарковал Печку за высокими воротами, в широком мощёном дворе, похлопал по чисто выдраенному Вороном тёплому белому боку, пожелал спокойной ночи. И бегом взбежал по наружной лестнице на галерею, опоясывавшую второй этаж. Нащупал в кармане ключи.

Есть ему не хотелось. Вот как на кладбище перекусили, так и хватит, сонно подумал он, бредя в ванную, чтобы принять горячий душ. Смыть с себя все события этого суматошного дня, начиная с бабки.

Точнее, с Марьи Моревны. Моряны. Мораны.

Вот уж кого воистину нечистый принёс. За ним по пятам ходила сама Смерть. Но зачем? Всё равно ведь убить не могла и знала это.

Под бормотание включённого телика, — там в новостях снова вещали что-то тревожное, — он прошёл в спальню — в одном только синем махровом полотенце, обмотанном вокруг бёдер.

И застыл, тупо глядя на полуоткрытую дверь с галерейки. Там, снаружи, невозмутимо скрестив руки на высокой груди, стояла та, о ком он только что думал.

Уже не в обличье бабки в синем платке и пуховике, без кошёлки и клюшки. Красавица с откинутой назад гривой чёрных кудрей, смуглая, чернобровая, с крепко сжатыми пухлыми губами.

Уголки этих приманчивых губ приподнялись в усмешке, когда она почти с материнской лаской взглянула на остолбеневшего Емелю. И глубоким низким голосом проговорила, кивнув на его синее полотенце:

— Мой любимый цвет.

— Что ты здесь делаешь? — проглотив слюну, выпалил наконец Емеля.

Марья Моревна повела покатым плечом, с которого соскользнул цветастый, с кистями, цыганский платок:

— Жду, когда впустишь, добрый молодец.

Сама-то она не могла войти, внезапно осознал очевидное Емеля. Нечистая же.

— Не впущу, — отозвался он просто. — Уж не обессудь, краса ненаглядная. Не стоит этого делать.

— Уверен? — та изогнула соболиную бровь.

— Уверен, — со вздохом кивнул Емеля.

Он прекрасно знал, что сто раз потом об этом пожалеет, но знал и то, что поступает верно. Правильно.

На том месте, где только что стояла Морана, словно синий вихрь завился. Завился и исчез. Галерейка опустела.

Емеля, будто очнувшись, прошлёпал босыми ногами по полу к двери, чтобы запереть её, попутно выключив телевизор.

И снова застыл, как вкопанный. Да что ж это такое-то!

Галерейка вновь не была пустой. На её перилах сидел ворон — огромный, чёрный, желтоглазый. Встопорщил блестящие перья, отливавшие золотом в свете уличного фонаря. И тут же на этом самом месте очутился Воронович, худой, гибкий, как прут, в своей чёрной водолазке. Поглядел на Емелю непонятно и серьёзно, без обычной кривой усмешки, и проронил, едва разжав твёрдые губы:

— Ну а меня-то впустишь, добрый молодец?

Емеля глаз не мог оторвать от его хищного тонкого лица, скрещённых на груди гибких рук.

Ещё шаг, и он толкнул дверь, распахнув её шире, и буркнул:

— Заходи.

@темы: фики, ЗФБ-25

@темы: фото, Туапсе

Название: Демьяна
Автор: sillvercat для WTF Science Fiction 2025
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, 6318 слов
Пейринг/Персонажи: Демьяна, Глеб, Олег, Надежда Воронцова, другие русичи, капитан «Ястребка» Горислав Романов, штурман Янис Озолиньш и другие члены экипажа
Категория: джен
Жанр: космоопера, постапокалипсис, приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Демьяна Гаршина, вместе с братьями выжившая на разорённой Руси, предаёт спасшего их капитана «Ястребка» Горислава Романова.
Примечание: вбоквел к циклу «Планета Русь» команды Русориджей, читается отдельно
Иллюстрация: Близнечный Миф
Ссылка: тут

Когда на планету Русь пришли Разрушители с их «гуманным» биооружием, убивавшим всех, кто был старше шестнадцати, Демьяне едва исполнилось три года, и она уцелела вместе со своими старшими, шестилетними, братьями-близнецами Глебом и Олежкой. Но оружие убило на Руси почти всех взрослых, в том числе их родителей.

И они остались совсем одни в оплавленных руинах родного дома, беспомощные, задыхающиеся от пыли и гари, наполнявшей воздух. Они не знали, что им теперь делать, куда бежать и кого искать, но братья привыкли держаться вместе и заботиться о сестрёнке. «Она у нас королевишна, — всегда приговаривала мама ласково. — Вы её берегите». И Глеб с Олежкой, как и родители, баловали девочку, покорно разрешая кататься на своих плечах и отдавая все вкусности, которые им перепадали.

Отец Демьянки приходился им отчимом. Он был справедливым человеком, хоть немногословным и суровым. Родители вместе работали на рудоперерабатывающей фабрике и вместе же погибли. Но откуда детям было это знать? Глеб с Олежкой очень смутно представляли, где же эта фабрика, и спросить было некого. Старушка-соседка, присматривавшая за ними, лежала бездыханной под рухнувшей крышей своего дома.

Много позже Демьяна с трудом могла вспомнить, как надрывно кашляла от пыли, размазывая грязь по щекам. В горле жгло, как будто у неё снова начиналась ангина, а мамы не было, чтобы дать ей горячего молока с мёдом, укачать на руках и проверить губами, нет ли жара. Она всё спрашивала братьев: «Где мама? Когда мама придёт?»

Но ни мама, ни отец всё не шли и не шли.

— Это, наверно, Разрушители прилетели, — тихо вымолвил наконец Олежка, часами пропадавший в Галасети, за что родители его ругали и даже отбирали коммуникатор.

Нависшая над разрушенным городом полутьма, наполненная пылью и гарью, сменилась настоящей тьмой, и тогда они поняли, что наступила ночь, и уснули, прижавшись друг к другу, слишком измученные, чтобы плакать.

Утром ничего не изменилось. Солнечные лучи едва пробивались сквозь чёрные пылевые облака, само солнце стало багровым, будто налившимся кровью колесом. Демьянка тёрла кулаками распухшие глаза, отворачивалась от этого страшного, багрового. И наконец горько заплакала:

— Хочу мою Ававу!

Авава была её любимой игрушкой, косматой собачонкой-роботом, достаточно дорогостоящим, чтобы выполнять команды и рассказывать сказки тонким шепелявым голоском. Демьяна получила её на свой третий день рождения.

Теперь Авава, как и старенькая Тамара Петровна, лежала где-то глубоко под ними, под грудой кирпичей и пластобетона. Олежке, Глебу и Демьяне повезло, что во время первого, самого страшного удара Разрушителей они играли в салочки и в прятки в старом саду, окружавшем дом, и их только оглушило, но не завалило, не переломало кости рухнувшими деревьями.

Когда они очнулись, то не знали, сколько прошло времени. Возможно, несколько дней, а не несколько часов, как им казалось поначалу.

«Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать…»

Олежка безуспешно тыкал пальцами в погасший экран коммуникатора, застрявшего у него в кармане. Но тот разрядился вмёртвую, да и выйти на связь было невозможно — ведь коммуникационные вышки погибли сразу.

Сейчас вокруг не было ни души. Только временами откуда-то доносился странный пронзительный свист, какого они никогда раньше не слышали. Доносился, но быстро обрывался.

— Мы пойдём искать папу и маму, — решительно объявил наконец Глеб. Он всегда верховодил более покладистым и застенчивым братом.

Они вскочили на ноги с внезапно загоревшейся надеждой. Глеб взял Демьяну на закорки и велел крепко держаться. Девочка послушно обняла его за исцарапанную шею. Она уже поняла, что Ававу им не найти.

Но теперь ей хотелось есть и ещё сильнее — пить. Она уткнулась носом в светлые пыльные вихры Глеба, тихонько всхлипывая и не желая смотреть на руины, мимо которых шли братья. Родную улицу всё равно было не узнать, и это оказалось страшнее всего — видеть, как на месте знакомых домов, магазина со сладостями, детской игровой площадки высятся обгоревшие чёрные блоки и скрюченные столбы, зачастую будто завязанные в узел неведомой силой.

Осознать происшедшее тогда Демьяна не могла, просто изо всех сил цеплялась за Глеба. Тот вдруг остановился, глядя вверх, на разломанный пластиковый козырёк над крыльцом кондитерского магазина, куда они трое всегда любили наведываться. Хозяин, дядя Исидор, угощал их конфетами, которые они по-рыцарски отдавали Демьяне. «Да ваша сестрёнка лишится всех зубов сразу», — смеялся дядя Исидор, казавшийся им совсем стариком. У него не было волос на голове, а на носу сидели очки, которые носили только очень старые люди, как говорил отец, боявшиеся что-то менять.

— Там, может быть, есть конфеты и попить, — выпалил Глеб, которого, как и всех, мучили жажда и голод.

— А если крыша упадёт? — неуверенно возразил Олежка и вдруг встрепенулся: — Может, дядя Исидор там?

Тогда они двинулись вперед — все вместе. Демьяна наотрез отказалась остаться снаружи с Олежкой.

Дядя Исидор действительно был в магазине — он лежал, словно поломанная кукла, у витрины со сладостями, лицом вниз, под ним застыла красная лужа, где валялись очки, уже без стёкол.

Демьяна зажмурилась, увидев это, а братья быстро пробежали мимо лежавшего дяди Исидора и начали набивать схваченные со стойки пакеты всем, что попадалось под руку. Попутно они набивали собственные рты и пихали конфеты Демьянке. Она хватала их, кое-как очищая от обёрток и засовывая в рот. Сладость смешивалась с солью слёз. Ей было очень жалко старика. Он был похож на мёртвую птицу со сломанными крыльями, которую она однажды нашла в саду и с плачем прибежала к маме, неся птичку в руке и требуя её оживить. Но мама грустно сказала, что птичка насовсем умерла.

Дядя Исидор тоже умер насовсем. А мама? А папа?

Демьянка задрожала, давясь конфетой.

— Дядя Исидор бы нам разрешил, — срывающимся голосом проговорил Олежка, думая, видимо, о том же, что и она.

Когда они вышли из магазина, у них уже был запас еды и питья, с которым не страшно было искать маму и папу. И они пошли дальше, перелезая через груды пластобетона, скрученную спиралью арматуру, рухнувшие столбы и расплавившиеся от страшного жара мобили.

За одним из таких чёрных, едко воняющих гарью мобилей они и присели, когда в небе над ними вдруг раздался слышанный и раньше странный свист. Раздался, оборвался, потом опять прозвучал, уже ближе, всё нарастая, пока не поднялся до пронзительного воя. Демьянка судорожно зажала ладонями уши и спрятала голову в колени.

Но Глеб с Олежкой видели, как чудовищная чёрная тварь, размером куда больше мобиля, вылетела будто бы из дыры в грязном небе и пронеслась прямо над ними.

Позднее они узнали, что такие твари действительно появились из разлома, образовавшегося после удара Разрушителей, и остались на Руси, когда разлом закрылся.

Демьяна с братьями сидели неподвижно ещё какое-то время. Но никто над ними больше не пролетал, вокруг стояла прежняя мертвенная тишина. Они снова побрели по улице, но тут тварь вернулась. Возможно, она чуяла их запах — запах живых, и ей захотелось свежей крови, а не мертвечины. Драконы всегда хотят свежей крови — об этом Демьяна тоже узнала гораздо позже.

Небо над ними закрыла громадная чёрная тень, и снова раздался разрывающий уши свист. Демьяна завизжала едва ли не громче, когда эта тварь схватила рванувшегося в сторону Олежку своими когтистыми лапами. Каждый её коготь был похож на чёрный изогнутый крюк.

Тварь тяжело взмахнула кожистыми блестящими крыльями, но далеко ей улететь не удалось. Заряд из бластера, наполнивший воздух запахом озона, снёс ей голову, огромную, как чемодан. Голова отлетела, разбрызгивая тёмно-багровую кровь, а тварь рухнула наземь бесформенной кучей. Демьянка и Глеб со всех ног кинулись к упавшему в стороне Олежке. Тот был жив и сел на земле, очумело ощупывая себя обеими руками. Когти твари прорвали ему рубашку, и из порезов сочилось красное.

— Эй, мелочь! — раздался позади них почти весёлый голос, и они обернулись. Демьянка торопливо спряталась за братьев. — Вы же Пантюхины?

Позади стоял высокий загорелый парень, которого они иногда встречали на улице, — он учился в старшей школе и всегда вежливо здоровался с мамой и папой. Его, кажется, звали Руслан.

— Я Гаршина, — поправила Демьянка, высовываясь из-за Олежкиного плеча, а парень коротко хохотнул:

— Неважно. Тут всех убили, а вы живые. Пошли со мной. Здесь и другие живые есть.

— Ты где бластер взял? — живо спросил Глеб. Глаза у него вспыхнули.

— У космодеса мёртвого, — невозмутимо пояснил Руслан. — Это Разрушители напали, тварей с собой привели, суки. И ещё у них биооружие, и все взрослые умерли, только дети остались.

— Все? — едва шевеля губами, прошептал Олежка. Его светлые глаза расширялись, наполняясь слезами. — И мама?

Парень в замешательстве закашлялся, а потом наставительно сказал:

— Не реви, ты же мужик. Вон у вас сестра, — он кивнул на закаменевшую Демьянку. — Пошли, говорю.

— А фабрика? — не унимался Олежка. — Мы туда хотели…

Он запнулся.

— Там всех завалило, — всё так же буднично сообщил Руслан. — Идёмте же, пока опять эти дуры не налетели.

Так для Демьяны, Глеба и Олежки началась другая жизнь, в которой не было больше места теплу материнских рук, беззаботному смеху и безмятежному сну.

* * *

После Разрушения на Руси остались только руины, мутанты и те твари, что влетели в разлом. Горстки уцелевших в разных поселениях детей и подростков погибали, становясь пищей мутантов и тварей, но многим всё-таки удавалось выжить. Выжили даже некоторые взрослые, в силу высокого природного иммунитета не поддавшиеся действию биооружия Разрушителей. Они собирали выживших ребят, прятались все вместе там, где было безопаснее — в подвалах, на складах, в бункерах разгромленных военных баз.

В одну из таких общин одними из первых и попали Глеб, Олежка и Демьяна, приведённые Русланом. Во главе её стоял совершенно седой человек, которого все звали Дед. Он тяжело страдал от воздействия биооружия, передвигался с трудом, но за последующие несколько лет сумел собрать в катакомбах подземного воинского склада около сотни ребят разного возраста, сделав самых старших и ответственных руководящим звеном. После его смерти верховодить стала Надежда Воронцова, Надька-командирша, тогда пятнадцатилетняя девчонка с железной волей, которой подчинялись даже пацаны постарше.

Так что когда на планету Русь спустя ещё десять лет опустился пиратский корабль «Ястребок» под командованием капитана Горислава Романова, в этой общине на окраине Нового Российска обитало уже сто двадцать девять взрослых и восемьдесят семь детей разного возраста, включая грудных младенцев. Место, где они жили, получило название Убежище.

* * *

Когда четверо ребят, вечно сбегавших наружу, вездесущие и юркие Горька, Янка и Санька с Ванькой, командиршины любимчики, принесли известие о появлении на Руси «Ястребка», Демьяна как раз была в больничке.

Так называлась помещение в конце одного из расчищенных коридоров, где с самого начала существования общины была оборудована походная операционная из запасов базы. А также находился склад лекарств, стояли десять коек и крохотный генератор, работавший на топливных брикетах. Брикеты для генератора экономили строжайшим образом, запускали его только в крайних случаях, когда требовался свет для операций.

Генератор-то как раз и обихаживала Демьяна. Она, как и Глеб с Олежкой, была на базе механиком. Братья научились технарить от умершего Деда, а она — от них, причём оказалась даже сообразительнее и ловчее их в обращении с сохранившейся техникой. Чистила и ремонтировала собранные разведчиками и принесённые на базу механизмы. Придумывала, как собрать один из двух или трёх, ремонту не подлежащих.

Её ценили. Не любили за острый язык и колкий норов, но ценили и уважали.

А она с самого начала своего пребывания в Убежище, несмотря на то, что была, как говорил со вздохом Дед, меньше воробья, бунтовала против тех правил, которые в общине принято было свято соблюдать.

Правила установил сам Дед, и при нём они ещё как-то могли изменяться, но после его смерти превратились в незыблемые устои. «Скрижали», — это слово Демьянка вычитала в одной из немногих в Убежище книг.

Читать она начала очень рано, выучившись этому по «Справочнику лекарственных растений», которых уже невозможно было найти на выжженной земле Руси. А потом упорно одолевала остальные книги, стоявшие на полках общинной библиотеки. Эти книги нашли разведчики в уцелевших, опустевших домах Нового Российска, и теперь они хранились в самом сухом отсеке Убежища и выдавались под строжайшим контролем.

Но читать их разрешалось только в свободное время, после учёбы и работы. Это было одним из правил, ненавидимых Демьяной. Читать драгоценную, выклянченную у строгой Ларисы Николавны книгу — когда сил оставалось, только чтобы рухнуть на свою постель и забыться тяжёлым сном посреди неровного дыхания, бормотания и вскриков других девчонок, спавших на двухъярусных пластиковых нарах вокруг неё.

Ещё одно правило, установленное общиной, едва не свело её с ума в первые дни после прихода в Убежище — её разлучили с братьями. В общине мальчики и девочки жили отдельно, благо подземные коридоры базы были велики и позволяли не только разделять детей, но впоследствии поселять отдельно семейные пары, которые стали успешно образовываться через три-четыре года после Разрушения и рожать собственных детей.

Когда Демьянку оторвали от братьев, она плакала взахлёб, сперва громко, бросаясь на пытавшихся её успокоить старших девчонок, как дикий зверёныш. Потом — тихо, ночами. Она виделась с Глебом и Олежкой днём, но они теперь вечно были заняты — учились в импровизированной школе. Учителями был Дед и старшие ребята, а после занятий начиналась тяжёлая работа по обустройству Убежища.

Убежище Демьяна тоже ненавидела. Здесь всегда было полутемно, вентиляция не спасала от вони и затхлости. В дальних отнорках располагались отхожие места, но канализация практически не функционировала, и от тяжёлого запаха некуда было деваться. Тем более что воду, питьевую и для бытовых нужд, приходилось всё время экономить, ведь для её доставки снаряжались целые экспедиции бойцов к сохранившимся и незаражённым источникам.

Демьяну несколько раз ловили при попытках выбраться наружу, но в одиночку ей всё равно не удалось бы далеко уйти. Она пыталась подбить Олежку и Глеба на побег — пусть недолгий, просто чтобы немного побыть снаружи, — но братья наотрез отказывались, хотя продолжали во всём потакать сестре.

Потому что снаружи обитали чудовища вроде того, что они встретили сразу после Разрушения. Теперь их тут называли драконами, и они были похожи на драконов из маминых сказок — с чёрными кожистыми крыльями, в мощной броне, почти неуязвимые для пуль и даже лучей бластеров.

Однажды Демьянку, возликовавшую от радости, позвали с собой тогдашние разведчики. Ей едва сравнялось тринадцать, и она уже начала понимать, что нравится этим мальчишкам, двумя годами старше неё, Михе и Лёхе. Те были куда шустрее её тугодумов-братьев, потому, очевидно, и ухитрялись выжить в самых опасных рейдах по разрушенным поселениям. Демьянке выдали слишком громоздкий для неё бронежилет и киберглок, и она вместе с пацанами влезла во флайер, взявший курс на ближайший городок в предгорьях — Новоустьинск. Там в результате недавнего землетрясения сдвинулись руины бывшего общественного центра, открыв недоступные ранее коридоры и подвалы.

— Может, даже в библиотеку попадём! — возбуждённо прокричал Демьянке Миха, отворачиваясь от обжигающего холодом ветра.

Его сияющее веснушчатое лицо показалось Демьянке очень красивым. Она была в восторге от всего — от этого ветра, от простора и свободы, несравнимой с пребыванием в тесных норах Убежища. Оттого, что в её руке, как влитое, лежало оружие, пользоваться которым она умела, но лишь стреляя по мишеням.

Когда же ей пришлось выстрелить из него по твари — заклинило затвор. Если бы не её навыки механика, все трое — она, Миха и Лёха — погибли бы возле флайера, где уже лежали два набитых книгами мешка. Сверху кинулась тварь — нет, не бронированный дракон, более мелкая, но тоже крайне опасная. Кровь твари и кровь Михи, которого тварь всё-таки зацепила когтями, брызнула на книги, торчащие из мешка.

Тогда они все выжили и вернулись в Убежище. Миха погиб ровно через месяц — всё-таки не уберегся от дракона, сбившего его с флайера на большой высоте. Кровь Михи навечно запеклась на корешках спасённых тогда ими книг.

После того случая Надежда-командирша вообще запретила Демьянке выбираться из Убежища, объявив, что та является слишком ценной, как механик. Демьянка только зубами скрипнула, исподлобья глядя на неё. Она могла бы заявить, что больше не будет механиком, но тогда ей дали бы другую работу — нелюбимую. Нет, этого она не хотела.

И вот теперь спустя ещё три года, новые разведчики во главе с Горькой Захаровым, примчались в Убежище с вестью, что на Руси приземлился космический корабль. Не имперский, а пиратский, с планеты Тортуга-5, ранее русичам неведомой. Вернее, их доставил спаскатер с этого корабля, которым управлял пиратский капитан Горислав Романов.

* * *

В общинном зале для собраний — самом обширном помещении бывшей базы — собрались все русичи от мала до велика, от раненых и увечных до грудных младенцев на руках у матерей. И все они жадно смотрели на пятерых вооружённых людей в лёгкой камуфляжной броне, двое из которых были совсем пацанами. Подростками лет тринадцати.

Русичи теснились, подталкивая друг друга, протискиваясь поближе к пришельцам, и братья тоже пропихивали Демьяну вперёд, заслоняя могучими плечами — оба выросли богатырями. А она всматривалась широко раскрытыми глазами в скуластое лицо стоявшего впереди русоволосого парня, которого как раз сейчас спрашивала Надька-командирша:

— Так ты и впрямь тот самый Горислав Романов, который после Разрушения здесь отрядом пацанов командовал?

Народ восторженно ахнул, затоптался на месте, а парень, видимо от смущения, неловко бухнул:

— У нас в отряде и девчонки были, ну.

Под сводами прокатился негромкий смешок, и тогда капитан «Ястребка» тоже улыбнулся, широко и искренне, и эта улыбка сделала его обветренное лицо почти мальчишеским, почти таким же, как у его пацанов, настороженно застывших рядом.

Демьяна прикусила губу. Он же действительно был легендой, этот пиратский капитан, про него им рассказывал ещё Дед — как двенадцатилетний мальчишка сразу после Разрушения собрал боевой отряд из своих ровесников, перебивший столько тварей, что вообще очистил от них этот район Руси. А потом на Русь вернулись имперцы, и он зачем-то вывел к ним своих ребят. И те сцапали всех — и увезли, чтобы сдать в казённые приюты. И его тоже.

Он как раз про это рассказывал, когда Демьяна, не выдержав, громко выкрикнула:

— А зачем ты к ним вышел?

Она и правда не понимала. И ей хотелось знать. Дед вот не вышел же.

Капитан мгновенно повернулся на голос, поискал её глазами в толпе, не нашёл, потому что братья тут же привычно её заслонили, хотя та их не просила. И пока Демьяна сердито отталкивала их, он спокойно ответил:

— Мы не смогли найти никого больше и думали, что остались тут одни. А у меня в отряде — и малышня, и девчонки. Я за них отвечал. Я один. Была учительница Дарья Михайловна, но она от гангрены умерла. Мы бы без взрослых и одичали, и не выжили. Думал, так будет лучше, — он тряхнул головой, переступая с ноги на ногу.

Дед не вышел, лихорадочно стучало в голове у Демьянки. Дед считал, что имперцы не меньше Разрушителей повинны в разразившейся войне. И они ведь тут же оставили Русь, едва Разрушители ударили, не взяли на свои корабли никого из мирных. Оставили планету на растерзание. А потом — вот, явились почти через год после того, как смылись. И забрали Горьку Романова и его ребят.

Демьяна судорожно вздохнула. Она впервые подумала, что дед, возможно, был неправ. Что ему стоило тоже позаботиться о самых слабых и беззащитных, выйдя и сдавшись имперцам. Тогда бы они не прожили тут почти пятнадцать лет, в этих подземных норах, как… как крысы! И ладно бы — прожили. Они умирали здесь — от болезней или изувеченные тварями, умирали едва ли не в таком же количестве, что и рождались.

— Я потом почти всех своих собрал, — задумчиво продолжал тем временем Горислав. — Нашёл и собрал, когда угнал корабль и сам встал вне закона.

Светловолосый парень, стоявший рядом с ним, — Горислав представил его как своего штурмана Яниса Озолиньша, — усмехнулся краем губ, козырнул ему и Надежде и направился куда-то вместе со своими пацанами и малахольными разведчиками.

— Они сейчас приведут сюда корабль, — пояснил Горислав негромко, но в наступившей тишине каждое его слово отдавалось эхом от закопчённых бетонных стен. — Приведут сюда «Ястребок». Имперцы, конечно, ищут нас, но не найдут. Теперь наш корабль будет вам домом.

Тишина взорвалась громогласным воплем «Ура!», и Демьяна кричала вместе со всеми, первый раз в жизни, наверное, охваченная общим порывом. Лапища Глеба сжимала ей плечо, и когда она повернула голову, то увидела круглые голубые глаза Олежки, полные слёз. И у неё самой стало горячо в груди и в горле. Впервые со дня своего прихода в Убежище и расставания с братьями она плакала на людях. Вокруг тоже рыдали, обнимались, что-то бормотали, вытирая глаза. Горислав смеялся, пожимая протянутые к нему руки, обнимая, приговаривая что-то успокаивающее.

Наконец сверху, сквозь толщу бетона, донёсся рёв дюз снижающегося корабля, и все ринулись наружу, уже не боясь никаких драконов, не боясь ничего и никого.

Они были под защитой. Под крылом «Ястребка».

* * *

Вся жизнь уцелевших русичей должна была измениться, и она изменилась, как и у экипажа «Ястребка».

Всего месяц прошёл — и вот большинство из обитателей Убежища уже привыкли жить на корабле, пользуясь элементарными удобствами, которых раньше не знали. Хотя боевой пиратский корабль стал походить на настоящий муравейник, где повсюду, даже в техотсеке, были расстелены матрасы и одеяла, ковыляли младенцы, сохли пелёнки, вещали с мониторов образовательные программы.

В подвалах покинутой базы теперь оставались только охотники и бойцы, которыми командовал Волк — Артём Волков, лихой и злобный, вечно собачившийся с Надеждой. Ему, видно, как и самой Демьяне, непререкаемая командиршина власть была поперёк горла. Демьянка раньше даже подумывала, не попроситься ли механиком к нему в отряд, но сейчас, когда на поляне перед входом в Убежище гордо встал устремлённый к звёздам «Ястребок», Демьяна не хотела и думать о том, чтобы спускаться в мрачные катакомбы.

С прибытием на Русь «Ястребка» случилось ещё одно удивительное событие. Страшные чёрные бронированные драконы, гроза небес, внезапно из врагов стали русичам друзьями. Демьяне об этом взахлёб рассказывал один из близнецов из Горькиной четвёрки разведчиков, то ли Санька, то ли Ванька, их невозможно было отличить друг от друга:

— Тут два разумных дракона несть. Нам капитан ещё в первый раз рассказал, — слово «капитан» он произносил с благоговением, потому что речь шла о Романове. — Они только снаружи драконы, а внутри у них — кос-мо-пла-нет-ные биологи, просто в их телах, понимаешь? Это случайно получилось, что они в драконов переселились. Они просто не смогли отсюда на свою планету вернуться, когда Разрушители ударили. И им пришлось забраться внутрь драконов, которые с Разрушителями заявились. Их тела для них стали как будто эк-зо-ске-лет, круто же?

Демьяна машинально кивала.

— Ну и вот, раз они местными драконами пред-во-ди-тель-ству-ют, — важно закончил Санька-Ванька, — то они им не дают есть людей, а наоборот, велят нам помогать.

Это Демьяна заметила ещё до появления «Ястребка» — драконы начали вести себя странно. Перестали нападать на обитателей базы, пикируя с небес, наоборот, приносили ко входу в Убежище туши убитых ими зверей.

Разумные драконы? Демьяна им не доверяла, ни разумным, ни неразумным. Полётам на драконьей спине, как это делали осмелевшие командиршины разведчики, она предпочитала полёты на спаскатере вместе с юнгами «Ястребка», Валькой и Дюхой.

На корабле ей поручили помогать обустраиваться тем, кто в этом нуждался, возводить вместе с братьями новые переборки, переносить из Убежища на корабль ранее собранные ею механизмы — некоторые из них оказались нужны и здесь.

Дюха и Валёк лихо управлялись с корабельным спаскатером. Это были те двое пацанов, что первыми появились в Убежище вместе с Романовым, белобрысым штурманом Янисом и странной угрюмой женщиной по имени Наташа, которую все тут называли «мать-хозяйка». Дюхе она вроде как даже и приходилась матерью — Демьяне было неловко об этом расспрашивать, хоть её и мучило любопытство.

Юнги несколько раз подвозили Демьянку к ближайшему источнику пресной воды, чтобы она установила там собранный ею насос. Такой насос был давней задумкой в общине, но осуществлять её раньше было слишком опасно.

Чего бы Демьяна только не отдала за возможность проникнуть в техотсек «Ястребка»! Но там безраздельно властвовал седой старикан — кряжистый коренастый Петрович, а вместе с ним — двое мутантов, самых настоящих, Матти и Борк. Первый был крохотным полуящером, второй — наполовину рысью, с кошачьей мордой, кисточками на ушах и человеческим туловищем. Демьянка, как и другие русичи, их боялась и сторонилась, испытывая непреодолимое отвращение к мутациям. Так что путь в техотсек ей был заказан.

И ещё кое-что произошло с нею за этот удивительный месяц, когда жизнь их круто перевернулась.

Она впервые увидела себя в большом, в рост, зеркале корабельного санотсека — и поняла, что красива.

Внешностью Демьяна пошла в мать — узкая в кости, небольшого роста, смуглая и изящная, черноволосая, в отличие от белобрысых увальней-братьев. Под растрёпанной воронёной чёлкой — яркие тёмные глаза, глядевшие с вызовом даже в собственное отражение.

Ей уже сравнялось семнадцать, и, если бы они всё ещё оставались в Убежище с его правилами и размеренной, хоть и опасной подчас, жизнью, к ней непременно начали бы свататься. Вот о чём она точно никогда не мечтала и не собиралась мечтать! Если бы кто-то из парней Убежища зацепил её сердце, всё могло повернуться по-другому. Возможно, Миха. Но Миха погиб.

Парни из экипажа «Ястребка» тоже посматривали на Демьяну с интересом, она это чувствовала. Но и они были ей не нужны. Если бы можно было через них добраться до техотсека корабля! Но и спаскатер сгодился бы.

— Слушайте, — решительно сказала наконец Демьянка синеглазому рыжему старпому Сашку, задержавшись однажды в шлюзе возле спаскатера. — Могу я тут поковыряться? Мне интересно, как всё в нём устроено, — она обвела рукой приборы, которых в крохотной рубке было мало, но ей бы хватило. — А? — и просительно наклонила голову к плечу. — Честное слово, я ничего не испорчу!

Сашок в явном замешательстве переступил с ноги на ногу и почесал в затылке.

— Почему нет? — прогудел он наконец, и сердце у Демьяны ёкнуло, радостно забившись.

Но тут снаружи раздался какой-то невнятный крик, и старпом беспокойно высунулся в корабельный люк.

Это вернулись всё те же разведчики вместе с юнгами и мутантятами. Они прилетели на драконе, которого сами назвали Петросом, на огромном чёрном блестящем звере, — и теперь беспорядочной толпой мчались к «Ястребку», что-то возбуждённо выкрикивая и размахивая руками.

— Смирно! — гаркнул неожиданно Сашок так, что даже Демьяна подскочила. — Внятно излагайте!

— Имперцы, — прохрипел Горька, утирая рукавом взмокший лоб. Его серые глаза яростно блестели.

— Мы видели шлюпку с их корабля! — Дюха вытянулся в струнку. — Он называется «Рейн».

* * *

Началась паническая суматоха, которую тут же оборвал Горислав, появившись вместе со штурманом из техотсека. Он-то и велел русичам начать эвакуацию, собираясь увезти на Тортугу-5 всех, кто захочет покинуть планету.

— Простите, народ, — добавил он сокрушённо. — Понадеялся я на русский «авось». Надо было всех вас в горы увозить и самим туда рвать. К драконам, ну. Теперь поздно. С-суки, принесла же их всё-таки нелёгкая… «Ястребок»! — скомандовал он кораблю. — Включай защиту.

Демьянка вздрогнула. Про защиту она услышала впервые. Она, конечно, и раньше видела, что экипаж обращается с кораблём как с человеком из плоти и крови, с живым мальчишкой. Но ещё Дед в своей школе рассказывал им об искусственном разуме, умевшем самообучаться. Однако «Ястребок» был чем-то посложнее. Чем-то бОльшим. Демьяна кожей это чувствовала.

Она вздрогнула, когда ей на плечо опустилась рука Олежки.

— Дём, а мы полетим или останемся? — тревожно спросил он, глядя ей прямо в глаза. — Волк вон собирается остаться в Убежище.

Демьяна стремительно обернулась, стряхнув его руку. В общем гаме собравшейся толпы действительно раздавался резкий голос Артёма Волкова.

— Я со своими ребятами с тобой не полечу, — отрубил тот, повернувшись к Гориславу. — Забирай баб и пискунов, — он зло глянул на командиршу Надежду. — А мы останемся. Родная земля не выдаст. Прищемим хвост имперцам, если драконы подмогнут.

Его тёмные глаза зло сверкнули.

Демьяна не колебалась ни секунды. Она давно знала, что братья, что бы ни случилось, полагаются только на её решение, и твёрдо проговорила:

— Мы улетаем. Пускай даже имперцы атакуют корабль, я в этом вонючем Убежище ни минуты не останусь.

— Но мы тут родились, — пробормотал Глеб. — На Руси.

— Но не в Убежище же! — оскалилась Демьянка, вспыхнув от гнева. — Наш дом вместе с Русью сгорел. Вместе с мамой и папой. Ну если и мы сгорим, там, — она, не глядя, ткнула пальцем вверх, — значит, пускай.

Однако «Ястребок» не сгорел в космосе, атакованный имперцами. На орбите он встретился с кораблём «Шаллах» пиратской королевы Ясмины аль-Халиль. Она и приняла на борт эвакуирующихся русичей. А Горислав остался прикрывать от имперского «Рейна» их отход.

Несмотря на перегрузки, выбивающие слёзы из глаз и кровь из ноздрей, несмотря на детский писк и женские рыдания вокруг, Демьянка прилипла к иллюминатору, зачарованно уставившись на «Ястребок», висевший в чёрной непроницаемой бездне. «Открылась бездна, звёзд полна, звездам числа нет, бездне — дна», — вспомнил она чьи-то стихи, которые читал им Дед.

Она прикусила кулак, чтобы не заплакать — не хватало ей разреветься, как тем бабам, что выли вокруг от страха и боли. Подумаешь, перегрузки! Ни на «Ястребке», когда тот взмыл с пустоши возле Убежища, ни теперь на «Шалахе» Демьяна не страшилась этого. Но одинокий «Ястребок», готовый заслонить их собой, сразившись с имперцами, заставлял сердце в её груди замирать и переворачиваться при мысли, что она видит его последний раз в жизни.

Как и Романова.

Спеша на «Шаллах» в толпе русичей под зычные команды матери-хозяйки Наташи Манучаровой, стоявшей у шлюза, она мельком глянула в командирскую рубку. Романов склонился над плечом Яниса, сосредоточенно прокладывавшего курс, и напряжённо смотрел на мониторы — брови сошлись к переносице, серые глаза потемнели. Таким его и запомнила Демьянка, когда за спинами русичей с шипением закрылся шлюзовой люк.

А когда «Шалах» опустился на космодром Тортуги-5, залитый тёплым солнечным светом, «Ястребок» уже высился там как ни в чём не бывало. Увидев его, русичи ахнули в один голос, а старпом «Шаллаха», чернобровый, гибкий, как хлыст, Джамал, первым вышел на трап и обернулся к ним со снисходительной улыбкой:

— Подпространственный Прыжок. Мы так не могли — с вами на борту.

Демьянка пошевелила губами, заворожённо повторяя про себя: «Подпространственный Прыжок».

Ей столь многому предстояло научиться!

* * *

Кусок побережья, выделенный бургомистром прибывшей общине по просьбе капитана «Ястребка», назвали Приморьем. У деревянной пристани гордо пришвартовались рыбацкие шхуны, купленные, чтобы русичи могли зарабатывать, продавая рыбу и других морских гадов на рынках ближайших городов. Закипела работа по строительству общинных домов из термопласта и дерева, благо недостатка в лесах на Тортуге-5 не было.

Но Демьяна всё равно не чувствовала себя счастливой, как в самом раннем, почти забытом детстве, когда просыпаешься поутру и знаешь, что впереди длинный-предлинный, полный больших и маленьких радостей день. И дело тут было не в том, что вместе с братьями она не слезала со строительных лесов. Работы она не боялась — никакой. В общине было всего два десятка мужиков, и любые опытные руки ценились на вес золота.

Демьяна не желала больше жить в общине с её посконными правилами. Главенствовал у русичей теперь великан Фрол Устюгов — после того, как Надежда-командирша сделала всё-таки выбор и вернулась на Русь к своему бешеному Волку, ещё тогда, с орбиты. Демьянка этому свидетельницей не была, отбыв на «Шаллахе», а то бы наверняка отбила чечётку прямо на палубе.

Фрол был мужиком степенным и спокойным, но быт общины менять не собирался, ему это и в голову не приходило. Он не хотел и не мог понять, что их мир изменился. Сдвинулся.

Допотопное Убежище просто переселилось на Тортугу и стало называться по-другому, вот и всё.

После того, как Горислав закупил для русичей коммуникаторы последней модели — в очередной раз облагодетельствовал, с досадой думала Демьяна, — перед ними раскрылась вся Галасеть. И это было как взрыв. Перед сном, лёжа на своих нарах, Демьяна уже не читала книг. Какие книги! Она с горьким, стеснявшим грудь чувством листала страницы Галасети, чтобы посмотреть, как можно жить — как живут в обширном мире другие, люди или нелюди. Все они были красивее, богаче, счастливее неё, Демьяны Гаршиной, нищей побродяжки с никому не нужной, расплавленной где-то в Дальнем космосе планеты Русь.

А тут ещё случилось то, чего она опасалась: к братьям заявился сам Фрол со своим восемнадцатилетним племяшем, таким же русоволосым богатырём, как Глеб и Олежка. Как сам Фрол. Звали его Данилой. Парень мялся, топтался на месте, искоса взглядывал на Демьяну телячьими глазами и только что слюни не пускал. Жених! Демьяна подняла его на смех, и незваные гости отправились восвояси.

Но ночью она долго лежала без сна, хотя и вымоталась за день. Рядом с нею беззаботно сопели, разметавшись, такие же умаявшиеся бабы, треть из которых была на сносях. На глаза Демьянки наворачивались злые слёзы. Не такой судьбы она для себя желала, хоть прочь из общины беги!

Да, надо было бежать.

Но куда? И как же Глеб с Олежкой? Она точно знала, что уйти они не захотят. И потом, кто они все были? Безродные нищие дикари, ничего не умеющие, ничего не знающие о новой, бьющей через край яркой, сытой, привольной жизни.

Но был и «Ястребок», до которого Демьяна всё ещё мечтала добраться. Уйти хотя бы туда. Пусть Романов был изгоем, как все пираты и контрабандисты на задворках Империи. Но она по-прежнему страстно желала узнать больше о его чудесном корабле, который вёл себя как человек, говорил со своим экипажем как человек, а не как бездушная железяка, пусть и с супермозгом внутри.

И вот когда Демьянина голова уже начинала пухнуть от этих трудных жестоких мыслей, с ней на связь вышел вурль.

* * *

Этот крепко сбитый коренастый мужик с синими татуировками на скулах и на гладко выбритом черепе, с подпиленными острыми зубами, которые он скалил напоказ, подошёл к Демьяне, когда та запасалась на складе деталями для ветряка.

Ей ещё на Руси хотелось сделать такую машинку — ветряк, вроде бы и никчемный, но здесь-то он исправно вырабатывал бы электричество, при постоянно дующем с моря тёплом и ровном ветре. Коренные тортугцы говорили, что зим здесь не бывает. Вот и Василиса, хозяйка харчевни «Чёртова дюжина», где они столовались, рассказывала, проворно убирая посуду со стола и перекинув за спину тугую пшеничную косу:

— Ништо, обвыкнетесь! Зима тут — одно название, даже снег не ложится, разве что сорвётся совсем чуть-чуть. Навмёрзлись чай? — она с лукавой полуулыбкой косилась на Фрола, заливавшегося краской под этим глубоким синим взглядом.

Демьяна же не могла без дрожи вспомнить промозглые зимы в Убежище, когда она ещё мелкой девчонкой тряслась, как в лихорадке, под двумя колючими солдатскими одеялами, и никак не получалось согреться.

«Никогда больше, — думала она, невидяще глядя на выставленные в витринах блестящие начищенные детали, из которых можно было собрать не только ветряк. — Никогда больше».

Рядом с ней кто-то демонстративно кашлянул. Она резко обернулась и увидела оскаленные в улыбке белые острые зубы незнакомого мужика с синими татуировками на черепе и щеках.

— Ты же с Приморья? Русачка? — с каким-то странным акцентом весело осведомился он на космолингве. — А я вурль, — продолжал он, не дождавшись её кивка. — Ант меня зовут. Побазлаем?

Демьяна растерянно моргнула. Про вурлей кто-то рассказывал в харчевне у той же Василисы — раса наёмников, разбойников, контрабандистов и каторжан, с давних времён рассеянная по Дальнему космосу.

— Поговорим, говорю, — ещё пуще оскалился этот Ант. — Бабло тебе нужно? Ну, деньги, деньги! — он сложил в щепоть корявые пальцы.

Демьяна настороженно сощурилась. Этого разбойника она не боялась. Она была вооружена, братья стояли неподалёку, чинно беседуя с владельцем склада. Глеб с беспокойством оглянулся на неё и вурля, блеснув голубыми глазами, Демьяна успокаивающе махнула ему рукой.

Вурль продолжал скалиться:

— Не боись, твоя мелкая задница мне не нужна. Вас привёз на Тортугу корабль Романова? Горислава Романова? «Ястребок»? Он нужен Империи, — теперь вурль говорил серьёзно, быстро и напористо, но понизив голос почти до шёпота, так что Демьяна с трудом его понимала. — Империя платит. Большие деньги, девочка. Огромные, — теперь он развёл пальцы в стороны, словно показывая толщину пачки с деньгами. — Ты вхожа туда? Знаешь Романова и его штурмана?

Демьяна машинально кивнула, облизав губы. Сердце её стучало болезненно и гулко, ей казалось, что этот стук слышат все — вурль, Глеб и Олежка и даже Романов — на стоявшем совсем близко «Ястребке». На космодроме.

«Империя платит большие деньги…»

— За что платит? — хрипло выдавила она, поворачиваясь к вурлю и чувствуя, как кровь отливает от лица — щёки будто стянуло льдом. Стылым льдом, какой намерзал на вонючих склизких лужах перед входом в Убежище.

Вурль больше не скалился. Он легко ответил:

— Да почитай, ни за что. Просто если будешь у Романова на «Ястребке» и увидишь, что он куда-то один или со штурманом своим собирается, дай знать. Поговорить с ним важные имперские шишки хотят, а он от них лытается.

— Поговорить? — переспросила Демьяна, стиснув кулаки. — Или убить?

Вурль отрывисто хохотнул, будто пёс взлаял. Тот громадный чёрный террибль с планеты Зима, что обитал в харчевне у Василисы.

— Дурочка, — проговорил он почти ласково. — Не бойсь. Ты на мою рожу не смотри. То не я за ним охочусь, то сама Империя тебе предлагает сотрудничать. Секретная служба его величества императора Филиппа. Поняла? Никто их убивать не собирается. Поговорить, вот что нужно. А тебе — просто сказать, когда и куда Романов полетит. Один или со штурманом своим. Поняла? — ещё раз нетерпеливо повторил он.

Демьяна резко мотнула головой — так, что рассыпавшиеся волосы закрыли лицо:

— Я на него не работаю и у него не служу, — отрезала она. — И никому не служу. Поди прочь со своей Империей.

— Двадцать тысяч космокредитов, — вкрадчиво прошептал вурль, ближе наклонившись к ней. — Сегодня не служишь — завтра послужишь. Это большие деньги за один разговор. И вреда им не будет, говорю тебе, это имперцы обещают.

— Пошёл вон, — яростно процедила Демьяна в ответ, развернулась на каблуках и направилась к братьям, которые тоже поспешили ей навстречу.

Ант, заметив, что они с подозрением смотрят на него, шутовски раскланялся и прыгнул в свой маленький бронированный чёрный флайер.

«Скатертью дорожка, — устало подумала Демьяна. Сердце у неё продолжало болезненно биться. — Скатертью дорожка». И ещё она подумала: «Двадцать тысяч космокредитов».

Она уже понимала, что это и вправду большие деньги. Хватит, чтобы добраться до какой-нибудь крупной центральной планеты. Не на задворках Галактики.

«Вреда им не будет, это имперцы обещают»

Поздним вечером она убежала к морю. Сидела там на камне, обняв колени и уткнувшись в них горячим лбом. Море подкатывало к ней кружевную пену, море успокаивающе шумело. Было солёным, как слезы, катившиеся у неё по щекам.

Наконец она с силой вытерла лицо и встала. Невидящим взглядом посмотрела на сверкающую в воде фосфоресцирующую лунную дорожку.

Она уже знала, как поступит. И ещё знала, что вурль сам найдёт её, когда она так поступит.

Сперва надо было поговорить со старостой Фролом. Приморье было обустроено, он согласится теперь их отпустить.

* * *

— Мы с вашим старостой толковали про двоих, — напрямик сказал Горислав переминающимся с ноги на ногу белобрысым русичам, с самого ранья заявившимся на «Ястребок». — Про Пантюхиных Глеба и Олежку.

Белобрысые богатыри переглянулись.

— Мы это, — прогудел тот, кто, видимо, у них верховодил. — Извиняй, капитан, я и есть Глеб, это Олег, а это… — он посмотрел на черноволосую, смуглую, как воронёнок, девчонку, застывшую у его могучего плеча. — Это сестрица наша единоутробная, Демьяна Гаршина. Мы втроём и на Руси были… и к тебе втроём пришли. Дёма тоже наняться к тебе хочет.

— Дёма не хочет сидеть дома, ну, — пробормотал Горислав, внимательно разглядывая девчонку, которая вспыхнула до ушей, но прямого взгляда не отвела. — Сама-то за себя скажешь или как?

Демьяна сощурила тёмные глаза.

— Скажу, если спросишь.

— Без братьев не хочешь оставаться или мир желаешь посмотреть, себя показать? — предположил Горислав, пряча невольную улыбку.

— Я много чего умею, — глаза девчонки сердито блеснули, она понимала, что её поддразнивают. — По части механики.

— Она на все руки мастерица, — нерешительно вступил в разговор второй брат, Олежка. — Что угодно починит и наладит, хоть мельницу, хоть ветряк, хоть что.

Горислав хмыкнул:

— Мельниц вообще-то не держу, но подходец ясен, — он подмигнул девчонке. — Наш кибермех Фёдор Петрович тоже на все руки мастак, как вернётся на корабль — познакомишься. А вы, мужики, — он взглянул на братьев, — к нашему старпому поступите, он вас и распределит по надобности. Народ тут ушлый, всему обучит, ну

— И хорошему, и дурному, — вполголоса подсказал светловолосый штурман, усмехаясь углом рта.

— Оставайтесь, а пока никого нет, попробуйте сами освоиться, — закончил Горислав. — Если что, только кликните: эй, «Ястребок», мол, встань передо мной как лист перед травой!

— Слушаю, капитан, — немедля прозвенел над их головами серьёзный мальчишеский голос, и вновь прибывшие переглянулись.

— Присмотри за ребятами, объясни, где тут что, куда идти и как размещаться, — велел Горислав. — Наташе передай, что у неё ещё трое будут на довольствии. А мы тут со штурманом ненадолго слетаем кое-куда.

— На Арриду, а катер сами возьмём, — сообщил Янис, наблюдая, как новички гуськом выходят в коридор. Девчонка эта, Демьяна, на миг встретилась с ним глазами, будто насквозь прожгла.

— Ясно, капитан, — деловито откликнулся корабль. — Катер готов к вылету.

«Аррида», — одними губами повторила Демьяна, нащупывая в кармане коммуникатор. Вурль связался с нею вчера — сам. И он уже знал, что Демьяна с братьями пойдёт наниматься на «Ястребок». Значит, и правда за нею следила секретная служба.

Кинуться к Романову. Рассказать обо всём.

Двадцать тысяч космокредитов.

Демьяна тряхнула головой и, отстав от остальных, быстро набрала на коммуникаторе короткое сообщение.

БОНУС!

Демьяна Гаршина


Горислав Романов, капитан «Ястребка»


Янис Озолиньш, штурман «Ястребка»


Ясмина аль-Халиль, капитан «Шаллаха»


Вурль Ант Смоур, капитан «Драккара»


Наташа Манучарова, бывшая каторжанка, «мать-хозяйка» «Ястребка»


Сашок Калинка, старпом «Ястребка»


Надежда Воронцова, глава общины русичей


Фрол Устюгов, староста русичей


Василиса Прохорова, хозяйка «Чёртовой дюжины»


Борк, мутантёнок из Дома на мысу


Матти, его друг


Дюха Манучаров, юнга «Ястребка»


Валёк Филиппов, юнга «Ястребка»

@темы: фики, ЗФБ-25, фантастика

@темы: фото

@темы: фото

@темы: фото

@темы: фото, кошачье

@темы: фото, кошачье

@темы: фото, Туапсе

@темы: кошачье, арт