Название: Стрелок
Автор:  sillvercat
Бета:  OxanaKara
Размер: мини, 1668 слов
Пейринг/Персонажи: Джон Уэсли Хардин (Уэс), его жена Джейн
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: жизнь одного из самых жестоких стрелков Дикого Запада глазами его любящей и богобоязненной жены
Примечание/Предупреждения: упоминание многочисленных смертей, неграфичное описание смертной казни через повешение
От автора: я безумно рада тому, что написав в этот текст, привела в свою команду Americas 2014 дивного артера  Jortagul, которая опрометчиво пообещала в посте заявок сделать арт к тексту про Уэса Хардина)))
А по соционике я бы сказала, что Уэс и его жена — это классические Джек и f!Драйзер...
Ссылка на ФБ-2014: fk-2014.diary.ru/?tag=5112049&from=20
Иллюстрация: «Шорох» в выкладке визуала G-PG-13: fk-2014.diary.ru/p199038529.htm



* * *
Джейн Уэсли Хардин была женой чудовища.

Все твердили ей об этом. Помилуй Бог, её муж убивал людей, как куропаток, и даже того хуже — потому что птица хотя бы успевает понять, что на неё охотятся, и стремится спрятаться, вспорхнуть, улететь. И иногда ей удаётся спастись от пуль охотника.

От пуль Джона Уэсли Хардина не удавалось спастись никому.

Однажды он убил мирно спящего соседа в смежном номере гостиницы. Взял и дважды выстрелил в стену, за которой тот безмятежно храпел. Храп оборвался предсмертными хрипами, всполошившиеся постояльцы и хозяин примчались на грохот пальбы… Но её мужу, её Уэсу удалось бежать, выпрыгнув в окно.

Люди могли сколь угодно ненавидеть его, но Джейн точно знала, что Господь — на его стороне. Уэс Хардин не был чудовищем, он был Божьей дланью, и Господь оберегал его с самого детства, помогая уничтожать врагов. Кто знает, может, тот человек в номере гостиницы был великим грешником и поплатился за свои грехи!

И это Господь послал Уэса ей — ещё в ту пору, когда они оба были почти детьми.

Дети в приграничье взрослеют быстро. Мальчишки в Техасе играют со старыми отцовскими револьверами без патронов, бегая босиком по ржавой пыли. «Паф! Паф! Ты убит!» — и противник, хохоча взахлёб, валится в ту же пыль и дёргает грязными прятками, изображая предсмертную агонию. Но её Уэс даже семилетним сорванцом не желал падать навзничь, не желал быть убитым, а если другой мальчишка не покорялся ему, бил его рукояткой револьвера. И в конце концов все поняли, что Уэсу нужно подчиниться.

Поняла это и она, Джейн.

Но с ней он был ласков. Он был нежен, — он, пятнадцатилетний, с ней, четырнадцатилетней, — и даже робок поначалу, когда они встречались в укромном местечке возле излучины пересыхавшего летом ручья. Джейн знала, что другие боятся и сторонятся Уэса из-за его бешеного нрава, но она не боялась. Он был так красив, её Уэс, белокурый и светлоглазый, с пробивавшимся пушком над верхней губой. Внутри у неё всё сладко задрожало и сжалось, когда его шершавые, загрубевшие пальцы неумело задрали ей юбку и дотронулись до покрывшегося ознобными мурашками бедра. Вся кровь её тела запульсировала в том месте, которого коснулись его руки.

Эти руки потом отняли жизнь у стольких людей… Говорили, что на револьвере Уэса было сорок четыре насечки, которыми он отмечал каждое совершённое им убийство. Джейн не знала, так ли это. Она никогда не касалась его револьвера, Господь свидетель, и не желала ничего об этом знать. Люди могли говорить всё, что им угодно. Для неё Уэс оставался всё тем же белокурым мальчиком, пылко шептавшим ей на ухо нежные словечки там, у ручья, и неловко ласкавшим её тело.

В пятнадцать лет Уэс впервые убил. Негра. Чернокожего громилу, возомнившего, что после окончания войны с конфедератами он имеет право на равных драться с белыми. Конечно, Уэс вынужден был защищаться! А то, что он трижды выстрелил негру в грудь — так это просто потому, что он испугался этого великана, который был вдвое старше и вдвое тяжелее него!

Уэс был наказан уже тем, что после этого ему пришлось покинуть родной дом и её, Джейн. Он скрылся от того правосудия, которое навязали Техасу янки. Подумаешь, застрелил чернокожего! Негры, индейцы и мексиканцы должны знать своё место и не перечить белым, вот и всё.

Но солдаты-янки втроём пришли схватить Уэса, найдя его убежище. Он мог бы снова бежать, но он застрелил всех троих из своего дробовика и сам был ранен в руку. Да простит его Господь, этим Уэс поставил себя вне закона.

Тогда Джейн исполнилось шестнадцать и она знала, что хороша собой — голубоглазая, с пшеничной короной пышных кудрей. Но её красота предназначалась беглецу от правосудия Уэсли Хардину, и Джейн спокойно раз за разом отказывала всем, кто сватался к ней. Она ждала Уэса.

Хотя до неё доходили слухи, что Уэс убил ещё несколько человек, в том числе каких-то мексиканцев, перекупщиков скота. Но коль скоро он стал ковбоем в своих вынужденных скитаниях, он же должен был защищать вверенное ему стадо! Господь, пастырь своих стад, тоже не щадит разбойников.

Болтали ещё, что Уэс хладнокровно расправляется с собутыльниками и картёжниками в салунах, если те, проиграв ему в карты, начинали напрашиваться на ссору. Что ж, азартные игры и выпивка — большой грех, и этим людям самим следовало бы поостеречься, памятуя о том, что Господь может покарать их руками Уэса Хардина.

Но вот наконец Уэсли вернулся к ней! Уэс не забыл её, Джейн, он к ней вернулся! Джейн узнала его сразу, хотя он уже не был мальчиком. Бродячая, полная опасностей скитальческая жизнь закалила его, он загорел и развернулся в плечах. Его одежда пахла порохом, дождём и дымом костра, когда Джейн прижималась к нему, всхлипывая от счастья. Он пришёл! И он хотел жениться на ней!

Конечно же, она сказала ему: «Да», хотя и мать, и отец её были не в восторге от такого зятя. Но Джейн это не волновало. В Священном Писании говорится: да оставит человек отца своего и матерь свою и прилепится к жене своей, а жена да прилепится к мужу своему. Джейн понесла с первой же их пылкой, горячей ночи и была счастлива, как никогда в жизни.

Частичка Уэса осталась с нею и в ней, хотя сам Уэс снова вынужден был скрываться. Он едва не погиб, её супруг, её возлюбленный! Рейнджеры искали его повсюду, как и жестокая толпа, намеревавшаяся линчевать его. А ведь он никогда никого не задевал первым! Он всегда только защищался, её Уэс.

В одном из салунов его тяжело ранил какой-то проходимец, которого даже не арестовали за это. А бедный Уэс потом так долго был прикован к постели, находясь между жизнью и смертью! Его рана воспалилась, и все толковали о том, что он вот-вот умрёт — толковали со злорадством и облегчением! О, если б только Джейн родилась мужчиной! Тогда бы она обошлась с обидчиками Уэса так, как они того заслужили!

Когда она говорила ему об этом, сверкая глазами, он только смеялся и целовал её, приговаривая, как прекрасно, мол, что она — женщина. И Джейн гордилась тем, что вскоре вновь понесла, а потом родила Уэсу второго сына — Джона.

Уэс поправился — воистину Господь хотел, чтобы он жил. Но люди не хотели этого. Двадцать первый день своего рождения он праздновал не с Джейн. Он собрал своих друзей на вечеринку в салуне, а помощник шерифа Чарли Уэбб собрался арестовать Уэса прямо на этой вечеринке, будто другого места и времени не нашлось бы! Уэбб прикинулся, что пришёл поздравить Уэса, а сам выхватил револьвер. Уэс только оборонялся, помоги ему Бог, он спасал свою жизнь. Но Чарли Уэбб погиб, и толпа линчевателей явилась за родными Уэса, ибо сам он немедля скрылся в горах.

Они повесили их всех. Всех — и любимого брата Уэса Джо, который столько раз его выручал, и семерых его двоюродных братьев… О Иисусе сладчайший, эти жестокие изверги специально сделали верёвки на виселице длиннее, чем следовало, чтобы смерть бедняг была медленнее и мучительнее. Чтобы они задыхались, пытаясь вобрать в себя хотя бы глоток живительного воздуха, становились на цыпочки, извивались и вытягивались в последней страшной судороге. Когда жёны и матери получили тела этих несчастных, чтобы обмыть их и похоронить, они нашли траву, застрявшую между пальцами их босых ног, — так отчаянно бедняги цеплялись за жизнь в своих предсмертных корчах! Джейн от всей души надеялась, что их палачи будут вечно кипеть в адской смоле, а все, кто погиб мученической смертью, обретут блаженство в райских кущах!

Так она и сказала Уэсу, который горько рыдал у неё в коленях, придя за нею и за мальчиками.

Палачи не смогли добраться до Уэса, но тот понял, что должен спасать свою семью. И они сбежали из Техаса все вместе. Ах, какой долгой была дорога до Флориды, какой тяжёлой! Нелёгкой была и жизнь в самой Флориде, где после сухих прерий Техаса нечем было дышать из-за ядовитых болотных испарений. Но Уэс не мог вернуться на родину — за его голову назначили награду в четыре тысячи долларов, и все проходимцы в Техасе наперегонки кинулись ловить её Уэса.

Негодяи-рейнджеры заявились даже во Флориду — так им не терпелось получить свои иудины сребреники. Они перехватили письмо, которое её брат Джош написал отцу, — воистину, у этих людей не было ничего святого за душой! А ведь Джош всего-навсего хотел сообщить папе, что Джейн и дети в безопасности.

Рейнджеры догнали Уэса в поезде, идущем в Пенсаколу. Уэас не успел даже выхватить револьвер, и эти негодяи избили его до полусмерти, застрелив одного из его друзей.

Джейн молилась о том, чтобы Господь снова помог Уэсу бежать, но Господь рассудил по-иному. Уэса повезли в Техас, где его так ненавидели, и Джейн с детьми тоже вернулась домой. Озверевшая толпа требовала немедленной казни для Уэса! Мерзавцы даже написали губернатору прошение об этом. Но суд приговорил Уэса к двадцати пяти годам тюрьмы. Он ведь был ещё так молод — ему едва сравнялось двадцать четыре.

Джейн разрыдалась прямо в зале суда — от облегчения и отчаяния. Боже, она думала, что не сможет дождаться его! Состарится и умрёт! Её красота увянет, щёки покроются морщинами, грудь, с которой так любил играть Уэс, обвиснет, пшеничные волосы поседеют… Ей исполнится сорок восемь лет! Уэс даже не взглянет на такую отвратительную старуху!

Но прошло уже пятнадцать лет из этих двадцати пяти, и в Техасе стали поговаривать о возможном губернаторском помиловании для Джона Уэсли Хардина. Каждую ночь Джейн молила об этом Господа и каждое воскресенье навещала Уэса в тюрьме. Он был всё так же красив, привлекателен и умён. Он выучил законы и мечтал, выйдя на свободу, открыть адвокатскую практику. Он даже начал писать книгу — настоящую книгу, назвав её «автобиографией»! Как же Джейн им гордилась!

Счастливо вздохнув, она в последний раз заглянула в зеркало и взяла сумочку. Ей предстояло очередное свидание с Уэсом. Слава Богу, её красота не увяла, волосы не поседели, а глаза сияли, как в юности. И, слава Богу, Уэс всё ещё твердил, что любит её.

Теперь Джейн знала, что непременно его дождётся.

* * *
Джон Уэсли Хардин получил помилование от губернатора штата Техас спустя семнадцать лет после ареста. Его жена дождалась его. Она умерла спустя год после его освобождения, а ещё через год Хардин снова женился. Он стал адвокатом, но не избавился от привычки играть в карты и кости, напиваться допьяна, задирать других и, чуть что, хвататься за револьвер.

19 августа 1895 года в салуне городка Эль-Пасо полицейский Джон Селман убил его выстрелом в спину — как сам Хардин не раз убивал других людей, не давая им опомниться.

Так погиб один из самых жестоких стрелков Дикого Запада.

@темы: арт, фики, ФБ-2014, американские тексты

02.11.2014 в 01:50

Пишет  Ms. Ada:

Потырила из вконтактика.
В 1947 году американский генерал Маршалл организовал опрос ветеранов Второй мировой войны из БОЕВЫХ пехотных частей с целью определить поведение солдата и офицера в реальных боевых действиях. Результаты оказались неожиданными. Менее 25% солдат и офицеров боевых пехотных частей армии США во время боя стреляли в сторону противника. И только 2% сознательно целились во врага.

Аналогичная картина была и в ВВС: более 50% сбитых американскими летчиками самолетов противника приходилось на 1% летчиков.
Выяснилось, что в тех видах боев, где противник воспринимается как человек и личность (это пехотные бои, авиационные дуэли истребителей и пр.), — армия неэффективна, и практически весь урон, причиняемый противнику, создается только 2% личного состава, а 98% не способны убивать.

Совсем иная картина...Совсем иная картина там, где военные не видят противника в лицо. Эффективность танков и артиллерии тут на порядок выше, а максимум эффективности у бомбардировочной авиации. Что касается боевых схваток пехоты «лицо в лицо», то их эффективность — самая низкая среди других родов войск. Причина — солдаты не могут убивать.
Поскольку это — серьезнейший вопрос эффективности вооруженных сил, Пентагон подключил к исследованиям группу военных психологов. Выяснились поразительные вещи.

Оказалось, что 25% солдат и офицеров перед каждым боем мочатся или испражняются от страха. В качестве примера в документальном фильме «The Truth About Killing» приводятся воспоминания ветерана Второй мировой войны. Солдат-ветеран рассказывает, что перед первым боем в Германии обмочился, но его командир показал на себя, тоже обмоченного, и сказал, что это нормальное явление перед каждым боем: «Как только обмочусь, страх пропадает, и могу себя контролировать». Опросы показали, что это — массовое явление в армии, и даже в войне с Ираком около 25% солдат и офицеров США перед каждым боем мочились или испражнялись от страха.

Примерно у 25% солдат и офицеров наступал временный паралич или руки, или указательного пальца. Причем, если он левша и должен стрелять левой рукой — то паралич касался левой руки. То есть, именно той руки и того пальца, которые нужны для стрельбы. После поражения фашистской Германии архивы Рейха показали, что эта же напасть преследовала и немецких солдат. На восточном фронте там была постоянная эпидемия «обморожения» руки или пальца, которыми надо было стрелять. Тоже около 25% состава.

Американские психологи Свенг и Маршан, работавшие по заказу Пентагона, выяснили, что если боевое подразделение ведет непрерывно боевые действия в течение 60 дней, то 98% личного состава сходят с ума. Кем же являются оставшиеся 2%, которые в ходе боевых столкновений и есть главная боевая сила подразделения, ее герои? Психологи четко и аргументированно показывают, что эти 2% — психопаты. У этих 2% и до призыва в армию были серьезные проблемы с психикой.

Суть американских исследований человека в том, что сама биология, сами инстинкты запрещают человеку убивать человека. И это было, вообще-то, известно давно. Например, в Речи Посполитой в XVII веке проводили подобные исследования. Полк солдат на стрельбище поразил в ходе проверки 500 мишеней. А потом в бою через несколько дней вся стрельба сего полка поразила только трех солдат противника.
Человек биологически не может убивать человека. А психопаты, которые в войне составляют 2%, но являются 100% всей ударной силы армии в тесных боях, как сообщают психологи США, в гражданской жизни являются убийцами и, как правило, сидят в тюрьмах.

Ветераны США Второй мировой и Вьетнама, Ирака, и российские ветераны войн в Афганистане и Чечне — все сходятся в одном мнении: если во взводе или в роте оказывался хоть один такой психопат — значит подразделение выживало. Если его не было — подразделение погибало. Такой психопат решал почти всегда боевую задачу всего подразделения. Например, один из ветеранов американской высадки во Франции рассказал, что один-единственный солдат решил весь успех боя: пока все прятались в укрытии на побережье, он забрался к доту фашистов, выпустил в его амбразуру рожок автомата, а потом забросал его гранатами, убив там всех. Затем перебежал ко второму доту, где, боясь смерти, ему — ОДНОМУ! — сдались все тридцать немецких солдат дота. Потом взял в одиночку третий дот…
Ветеран вспоминает: «С виду это нормальный человек, и в общении он кажется вполне нормальным, но те, кто с ним тесно жил, в том числе — я, знают, что это психически больной человек, полный псих».
(с)

URL записи

@темы: мораль

Название: Розы
Автор:  sillvercat
Бета:  Rian al Lair
Размер: драббл, 755 слов
Пейринг/Персонажи: Он/Она
Категория: гет
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «В нерезиновой семь миллионов мужиков... а я вляпалась в какого-то глухонемого мизантропа с кислой рожей и кривой ухмылкой...»
От автора:
Написано для fandom Socionics + Psyhosophy 2014 по заявке  Tagarela, которую я безбожно переврала) Спасибо:  Клякса_из-под_пера!
По соционике: m!Бальзак/f!Гексли
Предупреждение: POV героини




* * *
Господи ты Боже ты мой, за что же я так попала?! Во всей нерезиновой, небось, семь миллионов мужиков вместе с таджикскими дворниками! И эти семь миллионов улыбаются мне в метро, и уступают место, и пялятся многозначительно, и зовут в кино, и болтают… а я вляпалась в какого-то глухонемого мизантропа с кислой рожей и кривой ухмылкой, который пялится вовсе не на меня, а в свой планшетник!
Даже если я на этот планшетник наступлю и выброшу на помойку, у него есть куча других девайсов на выбор… и он посмотрит на меня как на говно, вздохнёт и уткнётся в какой-нибудь другой!
За что ты ж мне его подсунул, Господи?!
Зачем я ему вообще?
Ах да, секс же.

* * *
Я его совсем, совсем не понимаю. А-а-а-а-а-а!
Вчера написал в скайп, спросил, чего я дуюсь, получил заряд эмоций из пушки, потому что я же не приехала к нему и все выходные страдала и мучилась, не спала и боролась с дурным настроением.
И думала: позвонить? Не позвонить? Написать? Не написать?
И он не писал и не звонил.
И вот вчера разродился: я же говорил, мол, что у меня конец квартала и работы столько, что прийти домой и упасть. И ещё: я устал от люде-е-ей, видите ли! Дурацкий социопат!
А тут я, вся такая-растакая, в неподходящий момент возникаю в его жизни и получаю то, что получаю. Ну я же что-то получаю, правда? Ведь правда?
А он — старый солдат и не знает слов любви, в смысле, не умеет сказать, что я ему нужна, но неужели я без слов не понимаю...
А я не понимаю без слов, да, такая вот я непонятливая дура!

* * *
Со мной надо говорить. Мне надо, чтобы была система «вызов-отзыв», а он всегда просто молчит, и все мои слова словно в пустоту падают. На самом деле, нет, оказывается, не в пустоту, но мне-то откуда об этом знать? Чего он такой сложный, Господи?! Или это я сама всё усложняю?

* * *
Я его боюсь. Или за него боюсь, не знаю. Я ведь какая бываю, когда человек мне симпатичен? На него же вываливается масса эмоций, прикосновений, нежности и ми-ми-ми. А он просто пугается. И сбегает. И мне от этого ужасно. Потому что я не могу с человеком быть по кусочкам — или он весь со мной, или всё, конец!

читать дальше

* * *
Ну и зачем я вчера к нему приходила вообще? Я пришла, а он сел и играет в свои дурацкие онлайновые игрулечки. В танчики свои! Как будто меня нет!
Я разозлилась и от злости уснула, а он принёс одеялко, накрыл меня и давай дальше играть.
Ну что это такое вообще, а?!

* * *
А секс… секс феерический, вот другого слова просто не подобрать.
Но не в сексе же счастье!

* * *

Его, оказывается, позвали в субботу в Переяславль на ролевушку, а он отказался, потому что меня ждал. Хотел поехать, но сказал — мол, моя девушка расстроится, и не поехал. Это я не от него узнала, а от его приятеля. А сам он мне ничего даже и не говорил.
Значит, он меня всё-таки ждёт?
И… я что, его девушка?
Не верю.

* * *
Как мне и его не утопить в эмоциях, и самой не захлебнуться? Вот сейчас сижу и сама себя мучаю. Если ему меня так много, то пусть я исчезну совсем. Висят от него сообщения в скайпе, а я не читаю даже. Нет меня. Пропала из эфира. Чистой воды мазохизм и вообще нелогично. Сама себя мучаю, ну не дура ли?
Как спасаться? Никак? Бесполезно? Само отвалится? Наслаждаться, пока ещё могу?

* * *
То, что его хотя бы немного волнует моё присутствие рядом, я узнаю лишь по учащению его сердечного ритма.
Ужас.
Докатилась.
Скоро буду давление ему мерить, чтоб узнать, что ему на меня не всё равно.

* * *
Написала ему в аську, что хочу цветочков, а он ответил, что я ещё ёлку не доела. Ну что за человек такой невозможный?!

* * *
Надо отключить эмоции и включить логику. Буду его изучать — может, и пойму. Раскручу на винтики. У меня и отвёртка имеется.

* * *
Розы.
Он подарил мне розы. РОЗЫ. Двадцать одну белую розу. И сказал: ладно, ёлку можешь не доедать.
Что это, Боже?!
За что это?!
Еду в метро, и все на меня пялятся. И улыбаются. И я улыбаюсь и прячусь в розы носом.
Нос мокрый, потому что я реву, а розы колючие.
Как он.
Семь миллионов мужиков в нерезиновой, и на планете, может быть, аж четыре миллиарда, а мне никто, никто не нужен, кроме этого глухонемого мизантропа с его кривой ухмылкой…
Спасибо тебе, Боже, за него.

@темы: Бальзак, Гамма, Гексли, гет, фики, Русреал, соционические тексты, Дельта

После деанона команд на ФБ-2014 ком мне пришли новые читатели, которых я знаю по комментариям к моим работам на ФБ и которых люблю!
Но! Должна заранее предупредить их, что дайри-пользователь я никакучий. Я редко читаю Избранное. ещё реже комменчу, если я что-то публикую, то это в основном тексты, а не тесты. Если вас это не смущает, велкам!
Растопырю людям Избранное индейской картинкой, чтоб они знали, куда они попали)))
Хейапи.

@темы: я, друзья

Название: Горячий камень
Автор:  sillvercat
Бета:  Седьмая Вода
Размер: мини, 1055 слов
Пейринг/Персонажи: Камень; люди
Категория: джен
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: камень почти триста лет лежит на вершине холма и ждёт, когда кто-то сядет на него и начнёт жить сначала...
Примечание/Предупреждения: очень вольные вариации на тему одноименного рассказа А. П. Гайдара; имеется обсценная лексика (одно слово)))
От автора: текстик написался за пару часов просто потому, что фандому ксенофилов не хватало мини на 2-й лвл... но неожиданно торкнул. И не только меня, что весьма порадовало!
Посвящаю его папе.
Ссылка: fk-2014.diary.ru/p199133285.htm



* * *

Камень лежал себе, полёживал спокойно и одиноко на вершине холма — как раз за речкой, пробегающей между двумя довольно большими деревушками. Холм высился чуть в стороне от проезжей дороги, ведущей от дома отдыха к железнодорожной станции. Так что на холм взбиралось не так уж много народу — разве что для того, чтоб вылезти из машины, размять ноги да полюбоваться видом на раскинувшееся внизу буйное разнотравье. Послушать заливающегося над лугами жаворонка и сказать что-нибудь вроде: «Гляди, Маш, красотища-то какая!» А потом снова сесть в «жигули» или в «тойоту» и укатить прочь.

Камень, возлежавший на вершине холма, почти не удостаивался внимания путников. А между тем у него имелись две прелюбопытные особенности. Во-первых, он был горячим. Не до такой степени, чтобы обжечь, но нагревал приложенную к нему ладонь изрядно. И во-вторых, на спине Камня были аккуратно выбиты полустёртые от времени, почти неразличимые буквы, которые редко кто читал.

Камень не обижался на такое пренебрежение. Он привык терпеливо ждать. Он лежал на холме почти триста здешних лет и понимал, что немногие способны из любопытства наклониться к какому-то там камню. Кроме того, триста лет назад, к примеру, мало кто в этой части света и Галактики вообще умел читать.

Кроме того. Камень сам отбирал путников — тех, которые ему нравились. Одиноких. Явно неопасных и неагрессивных. Добрых. Достаточно сообразительных и любознательных для того, чтобы всё-таки наклониться и по слогам прочесть едва различимые буквы:

— А кто сядет на камень сей, тот вернёт свою молодость и начнёт жить сначала.

Дальше начиналось самое интересное.

читать дальше

Некоторые, — те, кто шёл не один, — бравируя друг перед другом, с размаху плюхались на Камень, а потом разочарованно пинали его ногами и с досадливым смехом или ругательствами торопились прочь. Стыдясь друг друга — вольно же было попасться на такой глупый розыгрыш!

Некоторые возвращались позже — уже в одиночестве, поразмыслив и поняв, что к чему. Таких Камень привечал за смекалку.

Ещё ему нравились весёлые путники, которые насвистывали или напевали вместе с жаворонками и сами были похожи на жаворонков — такие же лёгкие и радостные. Смешливые. Этим прохожим Камень нарочно подставлял спину, почти целиком высунувшись из земли. Он прекрасно понимал, что чем беззаботнее у человека нрав, тем легче он перенесёт всё, что должно будет с ним произойти после перерождения.

Людей Камень жалел. Они были такими хрупкими, мягкими, нежными, и жизни у них были такими короткими — словно жизни каких-нибудь ночных мотыльков!

Поэтому Камень считал, что оказывает им благодеяние, и его совсем не мучила совесть. Ну или почти не мучила. Всё-таки привычная жизнь всех этих людей резко менялась. Возможно, у них и после перерождения сохранялись некие остатки воспоминаний о своей прошлой жизни, и это могло слегка подточить их психику. Ведь они лишались всего, что любили, тех, кого любили, и снова вступали в мир — новорождёнными. Камень изо всех сил надеялся, что его избранники будут окружены надлежащей заботой. Ещё он надеялся на то, что когда закончится его дозор, — оставалось, в сущности, недолго, каких-то пятьдесят девять здешних лет, — он непременно их всех разыщет, всех до одного, все сорок пять тысяч восемьсот тринадцать человек. Плюс тех, конечно же, кого он переродит за предстоящие годы.

Он помнил каждого из них и чувствовал, что даже с изменённым набором генов легко их узнает.

Пусть он встречался с ними на очень короткое время и касался собственной кожей только той части их тел, которую они почему-то стыдились показывать окружающим и тщательно скрывали под одеждой.

Смешные!

Некоторые из них запомнились ему особенно хорошо.

Молодая простолюдинка, например, — в лаптях и тёмной поношенной одежде, с узелком, привязанным к палке. Лицо её почти скрывал чёрный вдовий плат, лишь глаза светились оттуда, из-под плата — огромные, полные невыплаканных слёз глаза. Она долго водила тонким пальцем по надписи на Камне, а потом уселась на него так торопливо, словно боялась передумать. И глаза при этом зажмурила, дурочка.

Камень вспоминал о ней с нежностью.

Ещё он сразу же проникся симпатией к юному безусому гусару, который вошёл, вернее, вполз на холм тяжело раненным. Мундир его был окрашен алым, и на каменистой дороге за ним оставались багряные следы. Его коня враги подстрелили в лесу, и гусар, видимо, желал умереть, глядя с вершины холма на далёкое поле брани, с которого доносились пушечные выстрелы. Он почти рухнул на Камень, даже не читая выбитых на нём букв… и Камень просто не мог ему не помочь, хоть это и было против установленных правил — всё-таки люди должны были сами выбирать свою судьбу.

Спустя сто тридцать лет Камень совершил ещё один подобный проступок. На сей раз такой же молодой солдат в испятнанной кровью гимнастёрке держал оборону рядом с Камнем. Его товарищи к тому времени пали рядом с ним, сраженные пулями и осколками гранат. Но он всё стрелял и стрелял из своего пулемёта, который, казалось, раскалился в его руках. Он скрипел зубами, и по его отчаянному лицу, замаранному пороховой гарью, катились слёзы, оставляя на щеках светлые дорожки. Он не хотел умирать! Ну как же Камень мог не помочь ему?! Пусть это и не стало добровольным и свободным выбором юноши.

А вот кряжистый основательный мужик, пришедший к Камню спустя несколько лет после перерождения молодого бойца, приходил сюда трижды. Камень даже знал, как его называют другие — председатель Иван Варфоломеевич или просто Варфоломеич. Этот самый Варфоломеич прочитал надпись на Камне, когда придирчиво оглядывал с холма будущий урожай пшеницы на колхозном поле — не разворовывают ли его. Хозяин! Такие Камню тоже были нужны. Но он не мог повлиять на выбор Варфоломеича, когда увидел, что тот колеблется. Камень ждал, терпеливо, как всегда, и в конце концов Варфоломеич махнул рукой со словами: «А, поебать!» — и, перекрестившись, основательно уселся на Камень. Так колхоз имени Двадцатого партсъезда, — Камень не смог даже смутно догадаться, что это такое, — лишился своего председателя.

Бывали годы, прямо-таки урожайные на людей. Ну а в некоторые годы Камень, увы, едва принимал три десятка человек.

Он надеялся, что за оставшиеся пятьдесят девять лет, что ему ещё предстояло провести на этом холме и на этой планете, он сумеет переродить не меньше пяти тысяч людей.

Пяти тысяч будущих вадеян.

— А кто сядет на камень сей, тот вернёт свою молодость и начнёт жить сначала.

Это была чистая правда.

Надпись умалчивала только о том, что усевшемуся на Камень предстояло родиться в нескольких тысячах световых лет от Земли, на планете Вадея.

Вадеяне утратили способность к размножению после Третьей сокрушительной Галактической войны и стали стерильны. Населению Вадеи предстояло постепенно вымереть, несмотря на необычайно долгую, по человеческим меркам, жизнь… если бы не способность вадеян преобразовывать и возрождать представителей любой другой разумной расы, превращая их в себе подобных.

Становясь для этой цели Камнями на других планетах.

Ведь жизнь — везде жизнь. Она не должна обрываться.

@темы: фэнтези, фики, ФБ-2014

А кто писал, рисовал, лепил, ваял, читал, слушал, смотрел, голосовал, тот молодец!

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ИТОГИ:
fandom-kombat.diary.ru/p200647626.htm

Мои собственные итоги: 21 текст. Четверть из этого объёма — слэш, остальное — гет и джен. (Такой же примерно расклад, кстати, у меня по всем написанным вообще текстам).
Основную часть выложу, когда деанонятся две мои основные команды — Америка и соционика.
В Городском фэнтези у меня один текст, его выложу чуть позже, у Ксенофилии — два, опять же чуть позже.
ЛЮТО-БЕШЕНО горжусь американской командой, главным образом потому, что знаю, сколько нас там реально работало — три калеки, две чумы, как говорится. Обойти при этом таких монстров, как SPN, Х-файлы, Loki, Дом и Крипи... в общем, сама поражаюсь)))

Добавлю-ка я сюда, пожалуй, ссылку на наши арты, ИБО...



Низкий рейтинг
Высокий рейтинг

Благодарна организаторам ФБ за эту гонку, хотя после неё я как выжатый лимон. НО без неё я никогда не написала бы множество хороших текстов. Реально классных. Опять же сама поражаюсь))))

В общем, спасибо всем, кто пел с нами! Чин-чин!

@темы: я, арт, твор4ество, ФБ-2014

Название: Узнать всё
Автор:  sillvercat
Бета: нету
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Рене (Гюго) / Луиза (f!Робеспьер)
Категория: гет
Жанр: романс, PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Луиза Каннигем терпеть не могла чего-то в жизни НЕ знать, а не знала она плотской любви, пока к ней в сад не спрыгнул человек, которого она спасла от преследователей, а взамен попросила, чтобы он показал ей эту самую непознанную плотскую любовь...
От автора:
Хотела приберечь для будущей ФБ, да ладно, ещё напишу!
Альфийское порно — весело и задорно... радостно пехтериться — самое то для Альфы... я вам как Гюго говорю, НО... почему-то в конце меня пробила самая настоящая бетанская тоска. Чёрт-те-что...
Предупреждение: *машет рукой* опять пираты, чо...




* * *

Луиза Каннингем всегда была очень любознательной и стремилась докопаться до сокровенной сути самых разных вещей. Такой уж она уродилась, и к своим тридцати пяти годам став директрисой первого на Тортуге пансиона для благородных девиц, не растеряла неистребимой детской тяги к получению всё новых и новых знаний о мире, её окружавшем.

Она иногда сожалела о том, что не родилась мужчиной. Ибо мужчине было несоизмеримо проще познавать мир, нежели женщине, во всём от мужчин зависящей. Тем не менее, Луиза этой зависимости как раз благополучно, — или неблагополучно, по мнению кумушек-соседок, — избежала, открыв пансион на деньги, полученные в наследство от почившего батюшки, и так и не вышла замуж, вполне успешно управляясь со вверенными ей подопечными. Многие знатные семьи Тортуги стремились отдать в её пансион своих подросших дочерей, и Луиза, занимаясь любимым делом, своей жизнью была вполне удовлетворена.

Вполне, но не абсолютно.

Она могла бы порассуждать о том, что абсолютной удовлетворённости нет и не может быть в природе, являющейся бесконечно самообновляющимся организмом, но и без того совершенно точно знала, чего именно не хватает в её картине познания мира. Из этой картины выпал достаточно важный сегмент, а именно — плотская любовь.

Луиза с большим скептицизмом относилась ко всяким «романическим чувствам». Возможно, именно поэтому она так и не вышла замуж, хотя, объективно судя, не была некрасива. Сейчас её кожа немного увяла, в тёмно-русых волосах, туго стянутых в пучок, начала проглядывать седина, но в больших карих глазах светились та же любознательность, что и в юности.

Итак, слово «любовь», безусловно, было чересчур романтичным для термина, который подразумевала Луиза, размышляя об этом, но другие термины казались ей вульгарными по отношению к человеческим существам. Человек как-никак являлся венцом Природы — благодаря обладанию Разумом. Акты оплодотворения, которые Луизе случалось наблюдать среди животных, у людей должны были быть сколько-нибудь одухотворены, поэтому слово «любовь» всё-таки наиболее подходило для обозначения таких актов применительно к человеку.

Кстати, самые эти акты не казались ей чем-то грязным или постыдным. Любое живое существо должно было завести потомство, чтобы продлить существование своего вида, на что и были направлены эти акты, только и всего. Появление на свет этого потомства у кошек, собак и коров она тоже видела.

читать дальше

Луиза вовсе не мечтала о том, чтобы заводить потомство, — материнские чувства, если таковые и были, вполне удовлетворялись её питомицами, с которыми хватало хлопот, — но ей не нравилось, что какая-то сторона жизни оставалась для неё совершенно непознанной.

Однажды, напряжённо размышляя надо всем этим, Луиза полола клумбу возле ограды пансиона, — она вообще любила возиться в саду, — торопясь закончить работу до наступления сумерек. Как вдруг позади неё затрещали ветки, и совершенно незнакомый ей парень — рослый, светловолосый, в поношенной одежде — спрыгнул прямо к её ногам, перемахнув через увитую глицинией изгородь так легко, словно был птицей.

Луиза выпрямилась и озадаченно уставилась на незваного гостя, даже не ахнув. Она вообще не привыкла издавать неосмысленных звуков, тем более, что почти не испугалась. Спрыгнувший с изгороди парень по виду был совсем молод, на добрых пятнадцать лет моложе Луизы. Не успев подняться с грядки, в которую упёрся ладонями, он вскинул на Луизу зелёные смешливые глаза и смущённо улыбнулся.

— Je vous demande pardon! Не бойтесь, мэм, — торопливым полушёпотом пробормотал он, оглянувшись по сторонам. — Клянусь Мадонной, я не причиню вам зла.

Луиза прислушалась. По ту сторону изгороди раздался топот сапог, бряцанье оружия и взволнованные бессвязные возгласы, перемежавшиеся непристойной руганью.

Солдаты!

Луиза поморщилась и спросила таким же быстрым полушёпотом:

— Вы беглый каторжник?

Парень замотал головой и коротко ответил:

— Я пират, мэм.

— Вот как, — только и вымолвила Луиза.

И спокойно указала парню на сарай, примыкавший к конюшне, в котором Пьер, их кучер и садовник, держал сено и инструменты.

Ост-Индская торговая компания крепко прижала вольное береговое братство… но жителями Тортуги всё-таки правила не Ост-Индская!

Ей больше ничего не пришлось объяснять. Сверкнув улыбкой, беглец исчез в темноте сарая, а Луиза совершенно невозмутимо и холодно отправила прочь сержанта и троих солдат гарнизонного патруля, постучавших было в ворота.

При желании она могла заморозить любого ледяным презрением. А эти четверо к тому же выглядели совершенно не по уставу: дышали как загнанные лошади, или, точнее, как загнанные потные кабаны, и форменные их мундиры были перемазаны какой-то дрянью.

Солдаты уныло поплелись прочь, а Луиза, пылая любопытством, поспешила к сараю. Из увиденного она сделал определённый вывод, и ей не терпелось удостовериться в его истинности, а также просто посмотреть на беглеца.

— Вы их загнали в какую-то выгребную яму, верно? — с ходу выпалила Луиза, проскользнув в сарай.

Парень, удобно устроившийся на куче соломы, при виде Луизы проворно поднялся и широко ухмыльнулся:

— Угадали!

И прыснул со о смеху, от которого не удержалась и Луиза. Зелёные глаза его азартно сверкали, и он казался совершеннейшим мальчишкой, не старше её учениц.

— Как вас зовут? — спросила она, перестав наконец смеяться, и парень чуть нахмурился:

— Зовите меня Рене, если угодно, мэм, — он вопросительно поднял бровь.

— Каннингем, — подсказала Луиза, решив, что его имя, конечно же, вымышленное.

— Я уйду, как только стемнеет, мадам Каннингем, не беспокойтесь! — горячо заверил он.

— Мадмуазель, — педантично поправила она, глядя на револьверы и кинжал, заткнутые у него за пояс. Несомненно, ему доводилось не раз использовать это оружие в бою. Нет, этот Рене вовсе не был мальчишкой!

— Не беспокойтесь, — мягко повторил он, заметив направление её взгляда, и Луиза покачала головой:

— Я и не беспокоюсь.

Проговорив это, она поняла, что ничуть не покривила душой. Беглый пират явно не представлял опасности ни для неё, ни для её учениц и домочадцев. Она почему-то была в этом уверена.

Как странно…

Тем временем парень, оглядевшись, ухватил с полки забытое Пьером краснобокое яблоко и, подбросив его в руке, с хрустом вонзил в него зубы, смущённо покосившись на Луизу.

Значит, он был голоден?

— Я принесу вам поесть, если хотите, — неловко проговорила Луиза. — Когда стемнеет, и все уснут. Не уходите.

— Вы ангел, мэм, я вас обожаю! — с жаром выпалил Рене, вскинув на неё глаза, и Луиза почувствовала, что краснеет, настолько искренне и пылко это прозвучало.

Она в замешательстве откашлялась, повернулась и быстро зашагала прочь, машинально снимая садовые перчатки, перемазанные землёй и зеленью.


* * *
Мысль, так внезапно пришедшая Луизе в голову, пока она стояла в сарае и смотрела на спасённого ею беглеца, за время обычных ежевечерних забот окончательно сформировалась и стала твёрже граней алмаза.

Едва её ученицы и домочадцы утихомирились, заняв свои постели, Луиза умылась, переоделась в свежую сорочку и домашнее платье и заплела волосы в две косы. А потом прихватила с собой керосиновую лампу, узелок со съестным и отправилась в сарай.

Там было тихо. Рене преспокойно спал, зарывшись в груду соломы, и эта детская беспечность и возмутила, и восхитила Луизу.

Аккуратно пристроив лампу на камнях в углу, она присела на корточки и заглянула ему в лицо — безмятежное остроскулое лицо с россыпью веснушек на переносице и смешно выпяченными во сне губами. Внезапно ресницы его дрогнули, взметнулись, и зелёные глаза уставились прямо в глаза Луизе — тревожно и непонимающе.

— Mon Dieu… это вы, мэм… — с облегчением пробормотал он, мгновенно усевшись, и машинально провёл ладонью по волосам, вытряхивая их них соломинки. В вороте его грубой рубахи поблёскивал серебряный медальон.

— Но это мог быть кто угодно, наш кучер Пьер, например, — резонно попеняла ему Луиза, продолжая в упор его разглядывать. Она понимала, что, должно быть, неприлично эдак пялиться на постороннего человека — мужчину! — но, во-первых, он совершенно не смущался, сидел себе, скрестив босые ноги и улыбаясь ей… а во-вторых, ей хотелось на него смотреть. Да!

— Я б нашёл, что ему соврать, — хмыкнул Рене. Что ж, Луиза в этом нисколько не сомневалась!

Вздохнув, она развязала свой узелок и водрузила парню на колени миску с остатками овсянки, прикрытую ломтем хлеба с беконом, и флягу сидра. Это было всё, что она смогла найти на кухне после ужина, не вызвав недоумённых вопросов кухарки Молли.

Она снова внимательно смотрела, как Рене жадно уничтожает кашу, хлеб и мясо, запивая сидром и рассеянно облизывая пальцы, смотрела, уже совершенно не задумываясь о том, прилично это или нет. Он ел, – как это ни странно, – красиво, так, что на него хотелось смотреть.

Он вообще был красив. Каждое его движение было исполнено какой-то… внутренней музыки, внезапно поняла Луиза. Он, должно быть, замечательно танцевал!

О, что за ерунда приходила ей в голову! Это всё от смятения чувств.

Луиза терпеть не могла смятения чувств.

Рене осушил фляжку до последнего глотка, машинально утёрся рукавом и с улыбкой поглядел на Луизу, явно собираясь подняться на ноги:

— Merci, madame... mademoiselle! Я никогда не смогу отплатить вам за вашу доброту!

Голос его дрогнул, и Луиза, решив: «Сейчас или никогда!», выпалила одним духом, невольно протянув руку, чтобы его остановить:

— Сможете, если захотите. Я попрошу вас об услуге, Рене… потому что не могу обратиться с этой просьбой ни к кому другому.

Выпалив это, она затаила дыхание в ожидании ответа. Он недоумённо моргнул и сосредоточенно сдвинул брови:

— Всё, что вам будет угодно, мэм.

Луиза укоризненно покачала головой:

— Так-таки всё? Вы бросаетесь словами. Мало ли что я могу попросить!

Рене ещё больше нахмурился, из глаз его исчезли смешинки, но он повторил твёрдо и уверенно:

— Всё, что в моих силах, мэм, если вам действительно требуется моя помощь.

Ещё мгновение Луиза смотрела в его серьёзное лицо, а потом проговорила очень тихо и быстро, хотя так же твёрдо, как и он:

— Я хочу, чтобы вы показали мне, что такое плотская любовь.

Она не сомневалась, что, услышав эдакое, он буквально разинет рот. И возможно, расхохочется прямо ей в лицо. Хотя нет, не расхохочется.

Так и случилось. Он действительно разинул рот и распахнул заблестeвшие от изумления глаза. Но не засмеялся, только выдохнул:

— Почему я?

— Я вижу вас первый и последний раз в жизни, — торопливо пояснила Луиза. Сердце у неё заколотилось, и она незаметно прижала локоть к левому боку. Её решение являлось плодом рассудка, чувства в нём не содержалось ни на гран, и глупому сердцу вовсе незачем было так колотиться. — Моё желание продиктовано исключительно разумом. Я всегда стараюсь познать непознанное… опять же в разумных пределах, конечно, — поспешно добавила она, заметив, как дрогнули губы Рене, явно собиравшегося перебить её. — Вы кажетесь мне добрым человеком. И… вы явно понимаете в этом толк. То есть… ну… в этом. В плотской любви… и в женщинах.

Она всё-таки сумела это сформулировать, хоть и покраснела. Какая глупость! Но вполне объяснимая — что за разговоры она вела с мужчиной!

Однако она надеялась, что он поймёт.

— Vertudieu, не совру, если скажу, что мне лестно это слышать, мэм! — живо проговорил он и вдруг взял Луизу за руку. Пальцы у него были горячими и шершавыми. — Но если вы полюбите кого-нибудь… или кто-то полюбит вас? Вы решили отдать свою невинность невесть кому… а ведь вы красавица!

Вот как?! Он действительно так считает?

Луиза ошеломлённо взглянула в его неподдельно взволнованное лицо и как могла спокойно ответила:

— Любовь — это зависимость. Я её не хочу. Но узнать её телом, не узнавая сердцем — хочу. Потому что замужние женщины, даже мои бывшие ученицы, знают то, чего я не знаю, и смотрят на меня с превосходством, потому что я лишена этого знания. Мой опыт неполон, мне необходимо расширить его. Я прошу у вас не любви, а просто… помощи. Вы поможете мне?

Его ресницы вдруг опустились, и Луиза, совершенно изумилась, заметив, как он вспыхнул от смущения — это было видно даже в полутьме сарая — но пальцев, сжимавших её ладонь, не разжал.

— Ох, вы так решительно рассуждаете, мэм, но я… я… ну… просто я мало что смыслю в девственницах. Никогда не связывался с ними, — жалобно пробормотал он, испустив глубокий, почти скорбный вздох и вскинув брови домиком, отчего его симпатичная курносая физиономия превратилась в забавное подобие трагической маски. — Ну что вы смеётесь, мэм? – Голос его преисполнился укоризны.

Луиза и впрямь не сумела удержаться от нервного смешка — так трогательно-беспомощно прозвучало это признание.

— В первый раз всегда больно, а я не люблю причинять боль, особенно женщинам… — нравоучительно добавил Рене и снова вздохнул. — И потом… вы ведь можете понести от меня ребёнка.

— Доводы резонные, — задумчиво согласилась Луиза, чувствуя, как мгновенно согрелась её рука в его ладони и не желая упускать ни крохи этого тепла. — Но я, во-первых, не думаю, что это до такой степени больно, иначе люди вообще бы этим не занимались. Во-вторых, я человек терпеливый. – Это было чистой правдой — Луиза всячески старалась избегать физической боли, но переносила её, тем не менее, стоически. – А в-третьих, мои лунные дни только что миновали… да, я знаю, что это имеет значение, я слышала, как наша кухарка Молли обсуждала с лавочницей разные женские ухищрения, и потом специально расспросила её… — она помедлила и закончила упавшим голосом: — Послушайте, Рене, скажите прямо – я вам нежеланна? Я чересчур стара и некрасива для вас? Вы не хотите меня?

Кажется, он заскрипел зубами. Да, точно заскрипел.

— Что с вами? — растерялась Луиза.

— Это вы-то мне нежеланны?! — прохрипел он сквозь зубы. — Да у меня стояк только от ваших разговоров да рассуждений эдаких!

— У вас — что? — Луиза захлопала глазами, чувствуя себя круглой дурочкой. Она терпеть не могла этого ощущения!

Заметив, что она нахмурилась, Рене стремительно поднялся с соломы и так же легко поднял на ноги Луизу, небрежно отодвинув в сторону звякнувшую посуду. Не выпуская руки Луизы, он осторожно, но решительно положил её ладонь чуть пониже завязки своих поношенных штанов.

— О-о… — только и выдохнула Луиза, – совершенно забыв, что ненавидит бессвязный лепет, – когда под её ладонью что-то ожило, натягивая грубую ткань. — Что это? Что там у вас такое?

— Та часть мужчины, которая стремится проникнуть в женщину, — исчерпывающе объяснил Рене. Глаза его озорно сверкнули. — Что, испугались, мэм? Я же вас предупреждал!

Он разжал пальцы, но Луиза руки не отняла. Она желала немедленно выяснить кое-что не менее животрепещущее, чем то, что так увесисто обозначилось под её неловкой ладонью:

— Я была в музеях, в Европе, и видела статуи, римские и греческие, — проговорила она быстро. — У них ничего подобного там не было!

— А что же у них там было? — осведомился Рене прерывающимся голосом, но не отстранился.

— Листок, — подумав, серьёзно сообщила Луиза, а Рене всё-таки схватил её за руку, сотрясаясь от смеха, и она торопливо зажала ему рот свободной ладонью. — Я имею в виду, что листок совершенно прикрывал… всё!

Теперь Рене держал её за обе руки.

— Вы меня уморите, мэм, — едва выговорил он сквозь смех. — Просто эти ваши… ваши ста… туи давно не хотели женщин, c'est tout!

— Я полагаю, они их никогда не хотели, — резонно заметила Луиза и сама затряслась от смеха, привалившись к его крепкому плечу. Она никогда в жизни не обсуждала такие вопросы с мужчиной и уж тем более так не смеялась! Слышали бы её сейчас кухарка Молли или гувернантка старших девочек мисс Стивенс! Да они решили бы, что Луиза тронулась умом!

Ладони Рене взметнулись к её лицу, плотно обхватив щёки, а его губы вдруг накрыли её смеющийся рот, настойчиво и нежно его лаская. Пальцы у него были всё такими же горячими, а губы — тоже горячими, мягкими и… сладкими. И не только от сидра. Они вообще были сладкими. Как мёд. И они производили… производили такие действия… которые влекли за собой последствия… которых Луиза никак не ожидала!

Она кое-как ухватила связную мысль и воскликнула, тяжело дыша, едва Рене на миг оторвался от неё:

— Послушайте, но это очень странно! У меня всё горит! — Она машинально провела пальцем по припухшим враз губам и осознала, что горели и пульсировали не только губы. — Но… почему? Почему?

Рене потряс головой, словно выныривая из воды, и сипло осведомился, улыбаясь во весь рот:

— Всё — это что?

— Всё — это всё! — отважно отрезала Луиза, но, несмотря на всю эту собранную в кулак отвагу, так и подпрыгнула, когда его ладонь легла ей на грудь, а губы опять приникли к её губам, раскрывая их и жадно исследуя её рот.

— Я, кажется, знаю, почему это происходит, — выпалила Луиза, кое-как отстранившись, и перевела дыхание, крепко прижав его руку к своей груди. — Я думаю, это оттого… оттого, что кровь… приливает к коже, а в некоторых местах кожа просто тоньше… ну а в некоторых местах это вообще… слизистые оболочки…

Застонав, Рене уткнулся носом в её макушку и срывающимся голосом предложил:

— Мэм, я готов служить наглядным пособием для вашей лекции… только давайте разденемся, умоляю вас!

Сердце его тяжело бухало у её плеча.

Луизе прямо жалко его стало — так запалённо он дышал и сжимал кулаки. Она нерешительно взялась за завязки своего простенького домашнего платьица, но Рене оказался куда проворнее неё, в одно мгновение расшнуровав ей корсаж и стянув платье с её плеч. Платье, а потом сорочку.

Боже…

Луиза судорожно закрыла глаза, чувствуя, как его тёплые ладони уверенно скользят вниз по её ногам, освобождая её от подвязок, чулок и туфель. О да, он хорошо умел обращаться со всей этой дамской амуницией! Она и не сомневалась…

Луиза не успела и ахнуть, как его собственные рубаха и штаны, брякнув оружием на ремне, присоединились к груде её одежды. Рене стоял и смотрел на неё, всё так же тяжело дыша — широкая грудь его вздымалась, а глаза светились — наверное, даже ярче керосиновой лампы, — машинально подумала Луиза, поспешно опуская любопытный взгляд к тому месту, которое её больше всего интересовало.

Да, это место и впрямь невозможно было прикрыть никаким листочком! Если на то пошло, оно больше всего напоминало как раз стебель.

Растущий вертикально вверх!

— О-о… — завороженно вздохнула Луиза. Это было далеко не первым произнесённым ею за последние полчаса бессмысленным междометием. Зато следующая фраза оказалась более внятной: — Вы ручаетесь, что поместитесь во мне?

Рене бессильно прислонился к стене, содрогаясь от смеха, и закивал, как китайский болванчик.

— Хотя… — у Луизы прямо ладонь зачесалась от желания потрогать его там, и она не удержалась, крепко обхватив самую интересную часть его тела прямо посередине, поразившись тому, какая она горячая, упругая и… нежная? Да, именно нежная – и твёрдая одновременно! Вот чудеса! — Хотя если учесть, что дети выходят из тела женщины тем же путём, я думаю, вы там поместитесь, Рене… Рене? Рене!

Сарай завертелся перед глазами Луизы, она разжала пальцы, ухватившись теперь за голые плечи Рене, который, не переставая давиться смехом, легко подхватил её и опрокинул прямо в кучу зашуршавшей соломы. И снова накрыл её губы своими, пока его руки нетерпеливо гладили её тело, мяли, тискали и ласкали в таких местах, которых сама Луиза касалась только во время мытья и которые, уж конечно, не видел даже доктор!

– О-ой… – простонала Луиза. – Ой! Ох… Что… ой! М-м…

Она и сама лихорадочно гладила Рене повсюду, докуда могла дотянуться, с восторгом ощущая, насколько его тело отличается от её — его кожа была шелковистой на ощупь, и ладоням так приятно было скользить по ней… но под нею натягивались крепкие, как железо, мускулы. И шрамы – зажившие шрамы метили его тело там и сям.

Луиза снова приглушенно охнула, почувствовав странный томительный трепет глубоко внутри – глубже того места, где сейчас находились его нетерпеливые чуткие пальцы. Словно её тело само стремилось… стремилось раскрыться ему? Боже, да ещё и выделяя при этом какую-то влагу?!

Что он должен был о ней подумать?!

Луиза невольно вся сжалась, испуганно и недоумённо уставившись на Рене и прислушиваясь к своим ощущениям.

Не переставая бережно ласкать её, он вскинул голову и тревожно спросил:

— Больно?

— Нет, — с запинкой отозвалась Луиза, не в силах снять руки с его плеч. — Но… очень непонятно.

Голос её против воли прозвучал жалобно.

— Это ваше тело хочет принять меня, только и всего, мэм, — проговорил Рене с необычайной нежностью. — Вы, что же, никогда не ласкали себя… там?

Луиза покачала головой, которая от новизны всего происходящего совершенно пошла кругом.

— Но в этом нет ничего дурного или постыдного, — прерывисто пробормотал он, утыкаясь в её лоб своим горячим лбом. — Вы просто не знали своего тела. Теперь — знаете, вот и всё.

Он вдруг привстал на коленях, просовывая руки ей под ягодицы, легко приподнял её бёдра и прошептал:

— Вы не передумали?

Не передумала ли она?!

Луиза неистово замотала головой, чувствуя, что горит, как порох, и внутри и снаружи. Как могла она передумать?! Глаза её сами собой закрывались в тягучей и сладостной, как мёд, истоме. Одновременно она стискивала зубы, чтоб не трястись от возбуждения. Всё то, чего она раньше не понимала в книгах, которые читала – о, даже в Библии! – вспыхивало перед нею в полутьме, словно огненные письмена на стене перед царём вавилонским Валтасаром.

«Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина... Левая рука его у меня под головою, а правой он обнимает меня…»

Свободной рукой Рене вновь нежно огладил её бёдра, разведя колени в стороны как можно шире, так же бережно провёл ладонью по её раскрытой, пульсирующей, пылающей промежности — Луиза не могла видеть, что он делает, но чувствовала каждое касание. И начал медленно, но настойчиво соединяться с нею.

Каким же он всё-таки был большим и как же растягивал её изнутри! Но её плоть оказалась такой податливой, словно и впрямь только и ждала его!

Луиза опять стиснула зубы и зажмурилась, ожидая предсказанной им боли. Но боли не было. Жжение, жар, пульсация — да, но не боль. А потом, когда он наконец перестал сдерживаться, вздёрнул её бёдра ещё выше и принялся двигаться в ней уверенными скользящими движениями, Луиза впервые в жизни перестала отслеживать свои ощущения, настолько много их вдруг стало. Они нахлынули отовсюду, а не только от того места, где соединялись их тела, нахлынули, окончательно захлёстывая её разум, лишая её дыхания, словно она тонула!

Кажется, она закричала от ужаса и восторга, снова вцепляясь в его покрытые испариной плечи, потому что он наклонился и, не переставая неистово двигаться, впился ей в губы новым поцелуем, чтобы заглушить этот крик. А она инстинктивно упёрлась пятками в солому, с таким же восторженным исступлением двигаясь ему навстречу. И наконец изогнулась перетянутой струной, в последнем рывке обхватывая его бёдра своими коленями. Струна лопнула, стремительные горячие волны одна за другой сотрясли всё её тело, уже совершенно не подчинявшееся ей — раз за разом, пока она, вся обмякнув, с бешено стучащим сердцем, не рухнула на солому, хватая воздух пересохшим ртом.

И тогда Рене, гортанно застонав, вырвался из глубины её дрожащего тела, сжал себя ладонью у основания и тоже весь задрожал, запрокинув голову, сведённый мучительной судорогой. Луиза вцепилась ему в локоть, и быстрые горячие капли упали ей на живот.

Так вот как это бывает…

Она, видимо, произнесла это вслух, потому что Рене приоткрыл глаза, глядя на неё всё ещё плывущим, нездешним взором.

И, медленно заулыбавшись, кое-как проговорил:

— Да, мэм… Отсюда и получаются дети... если семя остаётся… внутри женщины.

Луиза вздохнула, неожиданно ощутив щемящую пустоту там, где только что было так горячо, туго и сладко заполнено им, и положила руку себе на живот.

– Вам не больно? – быстро спросил Рене, накрывая её пальцы своими. – У вас кровь…

– Нисколько, – заверила его Луиза, и он облегчённо вздохнул, растягиваясь рядом с нею на соломе.

Кровь – какая ерунда… Она чувствовала себя так легко, словно родилась заново.

— Я вам всё, как надо, показал? Вы узнали всё, что хотели? — лукаво поинтересовался Рене и крепко обнял её за плечи. Глаза его опять светились — мягко и чуть насмешливо. Тыльной стороной руки он убрал с лица Луизы пряди растрёпанных волос — она и не заметила, когда её косы успели расплестись.

О да, она узнала… познала его – как в Библии.

Луиза раздумчиво кивнула и, не выдержав, несмело спросила:

— А я? Я не разочаровала вас?

— Вы красавица! — выпалил он страстно, и Луиза, вспыхнув, всем сердцем почувствовала, что он не лжёт. — Вы — огонь, клянусь Мадонной! Вы могли бы составить счастье любому мужчине, мэм!

— Луиза, — поправила Луиза, и он, моргнув, разулыбался счастливо, будто подарок получил. Но тут же посерьёзнел, когда она решительно сказала: — Мне не встретился мужчина, которого я стремилась бы… осчастливить, да я его и не ищу. Меня абсолютно устраивает моя жизнь, и я не собираюсь её менять.

— Абсолютно? — тихо спросил он, и Луиза недрогнувшим голосом подтвердила:

— Да. Моя свобода и моё дело для меня важнее всего. — Она вскинула голову, всматриваясь в его глаза: — Вы меня понимаете.

Это был не вопрос, а утверждение, и он кивнул в ответ:

— Да. Bien sûr, я понимаю… Луиза.

Собственное имя в его устах показалось ей таким красивым…

Она порывисто перевернулась на живот и приподнялась на локтях, продолжая смотреть ему в лицо — теперь для того, чтобы запомнить каждую чёрточку — ясные глаза, блестевшие из-под спутанных прядей светлых волос, впалые щеки, чуть вздёрнутый нос и щедрый рот.

— Я вас никогда не забуду, — горячо прошептала она. — Спасибо за то, что показали мне моё тело… открыли мне все его тайны. Сомневаюсь, что у кого-нибудь другого это получилось бы лучше. — Он протестующе мотнул головой, и Луиза накрыла ему рот ладонью, с удовольствием ощущая нежность его губ под своими пальцами. — Если… то есть когда, — поправилась она честно, — когда я буду себя ласкать, то буду думать только о вас, вот и всё.

— Mon Dieu… — простонал он, пылко поцеловав её ладонь и отняв её от своих губ. — Что вы вытворяете со мной, Луиза? Вы что, с ума хотите меня свести? Зачем вы это сказали?!

— А что такое? — невинно захлопала она глазами. Теперь её ладонь заскользила по его животу — всё ниже и ниже. — Ах, вот оно что… Вас так возбуждают мои слова? — Она засмеялась, опьянённая своей властью над ним, властью над мужчиной, впервые испытанной. — Но вы же не торопитесь? Вы не уйдёте прямо сейчас? Мы успеем сделать это ещё раз, ну скажите же, скажите!

Она упала ему на грудь, брыкаясь и хохоча, когда он порывисто притянул её к себе, зажимая рот новым поцелуем.

Они успели сделать «это» ещё дважды, и когда на рассвете Рене помогал Луизе облачаться в сорочку, платье, чулки и туфли, её пошатывало из стороны в сторону от изнеможения. Она, не переставая счастливо смеяться, цеплялась за его плечо, пока он выбирал из её волос соломинки и благодарно целовал в губы, в щёку, в шею и снова в губы.

— Мы ещё увидимся когда-нибудь, Рене? — задыхаясь, вымолвила она, когда он с неохотой отпустил её.

— Peut être… быть может, — хрипло отозвался он, глядя на неё с улыбкой и любуясь ею. Луиза чувствовала, что глаза её сияют, лицо разгорелось, а губы, исцелованные им, цветут, как маки. Ей не нужно было смотреться в зеркало, чтобы понять это.

Она, как в зеркале, отражалась в его глазах.

И знала, что никогда, никогда его не забудет. Даже если пройдёт сто лет, даже если ей встретится другой мужчина, если она выйдёт замуж, если у неё родится дитя…

Она не забудет.

— Будь счастлива, ma fleur, — сказал он негромко, и она поспешила к дому, не оборачиваясь, но чувствуя на себе его неотрывный взгляд.

Теперь она знала всё.

@темы: Гюго, Альфа, Робеспьер, пираты, фики, для дам

...полезла в своё Избранное и офигела.
Котики! Я не узнаю вас в гриме!
На хрена вы сменили ники и кем вы были раньше??!!

@темы: друзья

@темы: ФБ-2014