Наконец мои африканские тексты, включая новые истории про вождя Мбунгу

Соберу сюда весь цикл про вождя Мбунгу

Название: Здоровый образ жизни
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для WTF Africa 2023
Бета: WTF Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1010 слов
Пейринг/Персонажи: вождь Мбунгу, Сэм Мапуи, люди племени каре-каре, белые городские люди, свинья
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Белые городские киношники спасают свинью.
Примечание: автор ни в коем случае не желал обидеть зоозащитников и ЗОЖников!
Предупреждение: стёб

В маленькую деревню каре-каре белые городские люди наведывались редко, и это весьма печалило вождя Мбунгу, потому что у белых городских находились весьма занятные и полезные для каре-каре вещи. Белые городские отдавали свои чудесные вещи охотнее, чем белые деревенские, которых каре-каре видели куда чаще.

Среди последних были торговцы, охотники и проводники, а ещё миссионеры из посёлка за рекой, требовавшие, чтобы их называли «отцами. Но никто из них не спешил делиться с каре-каре чудесными вещами, веселящей водой или деньгами. Это тоже печалило вождя Мбунгу. Его племя было бедным, очень бедным. Чтобы прокормить себя и своих детей, каре-каре приходилось много и тяжело работать, выращивая просо, ямс, бататы и маниоку, а также охотиться в буше и ловить рыбу в озере.

Праздник у каре-каре случился, когда Сэм Мапуи привёз в деревню трёх белых городских на своём джипе. Да, Сэм был чёрный городской, и у него даже был джип, который, правда, всё время ломался. Но в этот раз он не сломался и трёх белых городских довёз. Вся деревня сбежалась поглазеть, как они выгружают из джипа какие-то коробки и баулы.

Сэм, сияя всегдашней белозубой улыбкой от уха до уха, объяснил вождю Мбунгу, что белые городские будут снимать кино про местные обычаи и потом показывать его в своих белых городах, чтобы другие белые городские узнали про племя каре-каре. Вечером они рассчитывают увидеть, как люди каре-каре танцуют и веселятся, вот что сказал Сэм и подмигнул вождю.

— Мгум-м, — задумчиво протянул Мбунгу, пожёвывая нижнюю губу.

Если бы он был белым городским, то добавил бы, что такое предложение открывает блестящие перспективы и потому очень радует. Но он не стал пустословить, а произнёс лишь

— Сколько?

Это было самое главное слово.

Сэм подмигнул ему ещё раз и заговорщически прошептал:

— Они предлагают пятьдесят шиллингов. Тебе, вождь.

Он знал, что Мбунгу — человек справедливый и разделит доход между всеми жителями деревни.

— Мгум-м, — повторил Мбунгу. — Веселящая вода?

Тут Сэм, однако, отрицательно качнул головой и уныло изрёк:

— Эти белые городские её не пьют и не хотят, чтобы кто-то при них пил. Они называют это, — он на миг задумался, припоминая, — «здоровый образ жизни».

— Мгум-м, — в третий раз сказал Мбунгу. — Тогда семьдесят пять.

Другие белые городские привозили с собой веселящую воду. Не то чтобы Мбунгу любил её пить (перебродившее пиво вполне устраивало его, как и других каре-каре), но наличие веселящей воды всегда входило в расчёты с белыми городскими.

Сэм отошёл к вождю приехавших белых городских (по крайней мере, другие обращались с ним очень почтительно, а он с ними — не очень) и заговорил о чём-то, указывая в сторону Мбунгу. Тот терпеливо ждал, понимая, что сойдутся на шестидесяти шиллингах.

Так оно и вышло.

— Реж сказал, чтобы вы вели себя как обычно, — добавил Сэм, — пока они снимают кино.

Режем звали вождя белых городских.

Мбунгу, кряхтя, поднялся со своего громоздкого плетёного кресла, вынесенного в центр деревенской площади (кресло это ему пять лет назад отдал белый деревенский, фермер по имени Джонатан, у которого работал поденщиком средний сын Мбунгу), и объявил столпившимся вокруг соплеменникам:

— Занимайтесь своими делами! Белые городские станут снимать вас для кино, а потом показывать у себя в городах. Только пускай женщины прикроют грудь.

Он знал, что белые городские относятся к оголённым женским грудям неспокойно, особенно миссионеры. После чего Мбунгу величественно прошествовал в свою хижину — обдумывать предстоящий вечер. Две маленькие внучки проворно потащили за ним кресло.

Сперва белые городские, отмахиваясь от мух и комаров, лезли в каждую из хижин каре-каре со своими камерами, жужжащими похлеще мух. Они наводили их на младенцев, мирно сопящих в колыбелях, охотников, мастерящих ловушки, и их жён, сноровисто растирающих зерно в деревянных плошках.

К вечеру на площади было подготовлено всё для длинного кострища, расчищен круг для плясок и уложены толстые брёвна, чтобы на них могли сидеть дряхлые старики и беременные женщины, которые собирались петь, но не плясать. Каре-каре понесли к костру бататы, ямс и маниоку, а также калебасы с пивом и плетёное кресло Мбунгу.

Тут к площади подкатил Сэмов джип, развернулся и затормозил, взметнув ржавое облако пыли и распугав кур. Оттуда вылез радостно улыбавшийся Сэм. В багажнике джипа громко визжала связанная бурая свинья.

Мбунгу приветственно помахал Сэму. Без жареной свинины какой праздник? Резать кур или козлят ради белых городских Мбунгу не собирался: ведь куры несли яйца, а козы давали молоко. Но свинья, купленная на деньги белых городских в соседней деревне у богатенького племени макуа, — почему нет? Мбунгу специально для этой цели выделил Сэму три шиллинга из денег, полученных им от Режа. Пусть каре-каре вдоволь наедятся мяса.

Каре-каре тоже оживились, благодарно рукоплеща вождю, а некоторые уже даже начали танцевать. Но тут воспротивились белые городские. Сэм попытался было объяснить им, как обстоят дела, но, выслушав, они загалдели ещё пуще. Мбунгу никак не мог сообразить, почему они возмущаются. Реж так разгорячился, что начал вопить не хуже связанной свиньи, вторящей ему из багажника.

— Он говорит, — зычно перевёл Сэм, перекрикивая обоих, — что они против убийства животных. Что нужно принимать лишь растительную пищу. Это и есть здоровый образ жизни.

Мбунгу посмотрел на вздутые животы окруживших джип детишек каре-каре, подумал пару минут и поднялся из кресла, выпрямившись во весь свой немалый рост. Внучки, державшие над ним опахала для защиты от мух, почтительно отступили в сторону. Все замолчали, даже свинья.

Мбунгу невозмутимо спросил у Режа:

— Сколько?

Сошлись на десяти шиллингах, и ухмыляющийся Сэм сгрузил свинью под куст варепенге. Теперь свинья принадлежала Режу. Та вопила всё так же самозабвенно.

Воины каре-каре ударили колотушками в барабаны, сделанные из выдолбленных древесных стволов. Раздался мерный низкий рокот. Свинья умолкла, видимо, в изумлении.

Женщины каре-каре принялись проворно разносить расписные деревянные блюда и жестяные миски с приготовленной ими едой. На некоторых были надеты лиловые бесформенные балахоны, когда-то полученные от отцов из миссии. Самые молодые из женщин запели, встав в круг. Их юные груди были благопристойно прикрыты разноцветными связками бус. Зажужжали камеры белых городских. Те закружились вокруг костра, будто сарычи. Видно было, что они очень довольны.

Но каре-каре были довольны куда больше. Когда белые городские уедут, на десять шиллингов справедливый Мбунгу позволит купить трёх свиней. Значит, праздник будет продолжаться три дня.

Мбунгу был воистину великим вождём.

Далеко за полночь белые городские наконец отбыли. Разбуженная свинья с прежним пылом выражала своё возмущение, снова отправившись в багажник. Право, Мбунгу был рад, что такое голосистое и сметливое животное осталось в живых.

Реж наверняка заставит её вести здоровый образ жизни.

Название: Вербовка
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для WTF Africa 2023
Бета: WTF Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1180 слов
Пейринг/Персонажи: вождь Мбунгу, его жена, Сэм Мапуи, люди племени каре-каре, военные
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Произошёл военный переворот, и армейские из города пытаются завербовать молодых каре-каре.
Примечание: автор не имел в виду никаких конкретных политических реалий.
Предупреждение: стёб

Мбунгу, вождь племени каре-каре, редко ощущал себя таким старым и усталым, как в тот недобрый день, когда в его деревню прибыл здоровенный пятнистый грузовик с солдатами.

Вообще Мбунгу себя старым не считал. Какой же он старый, если до сих пор осчастливливал жён всякий раз, когда им того хотелось? Жён у Мбунгу было три, и только старшая из них, Варанга, была равна ему годами, они вместе выросли, и Мбунгу любил её крепче остальных. Любил и хотел, потому как видел её всё той же смеющейся быстроглазой девушкой, что бежала по тропинке от озера с корзиной, полной свежевыстиранного белья.

Солдаты, прикатившие в деревню каре-каре на грузовике, были чёрными, а их толстый командир — белым. Солдаты резво попрыгали на землю, когда тот сердито на них закричал. Последним вылез Сэм Мапуи, деревенский охотник и проводник, всегда переводивший каре-каре слова белых. Вылез нехотя, боком, как подбитая нахохлившаяся птица, которая и рада бы улететь или хотя бы убежать, но не получается.

Сэм вяло помахал Мбунгу рукой. Тот, смекнув уже, что дело неладно, цыкнул на внучек, вознамерившихся было вытащить на площадь его большое плетёное кресло и пальмовые опахала. Рассиживаться перед военными из города было ни к чему.

Толстый краснолицый белый командир вытер лоб большим клетчатым платком и растянул губы в гримасе, долженствующей изображать улыбку. Но тут же снова брезгливо скривился, оглядев выходивших из своих хижин каре-каре.

— Давай, парень, скажи им, — приказал он Сэму.

Вообще-то Мбунгу безо всякого переводчика понимал язык белых людей, но не показывал этого. Так было полезнее для каре-каре.

Сэм откашлялся, выступил вперёд и возвысил голос:

— В нашей стране отныне новое справедливое военное правительство, оно наведёт порядок, а президент Катанга, который не заботился о народе, сбежал, — он в замешательстве оглянулся на толстого командира, дождался его милостивого кивка и продолжал: — Если храбрые молодые воины каре-каре захотят вступить в ряды новой справедливой правительственной армии, они отправятся в столицу, чтобы побеждать трусливых солдат Катанги. Они получат ружья и прекрасную новую форму, а их семьи получат от нового правительства много денег и еды.

Услышав эдакое, Мбунгу постарался сохранить на лице вежливую улыбку. Он не спросил: «Сколько?», как спрашивал почти всегда, разговаривая с белыми людьми, которые всё на свете мерили деньгами. Он ещё раз покосился на грузовик, откуда вылезли чёрные солдаты и их толстый белый командир. Чёрных было трое. И Сэм. В грузовике же, как Мбунгу успел заметить, вдоль бортов были приколочены длинные скамьи, и там могло усесться не меньше десятка молодых дураков каре-каре, которые уже потихоньку обступали солдат, навострив любопытные уши.

Они не понимали, что слово «если» в речи Сэма было равносильно слову «когда». «Если храбрые молодые воины каре-каре захотят вступить в ряды новой справедливой правительственной армии…» – означало, что в противном случае их увезут силком. Иначе эта самая армия прислала бы сюда обычного вербовщика, каких Мбунгу достаточно повидал на своём веку, а не командира с солдатами в пятнистой форме и с ружьями.

Мбунгу в свой черёд откашлялся и величаво провозгласил:

— Каре-каре — отважные охотники и воины, и каждый из них с радостью возьмёт ружья белых, чтобы сражаться с трусами. Это большая честь для любого каре-каре.

— Скажи, что никакого оружия рекрутам никто сейчас не даст, — отрезал толстый командир, когда Сэм торопливо перевёл ему торжественную речь Мбунгу. — Мы заберём их в город. И мне не нужны все эти дикари скопом, упаси Господь. Хватит пока и дюжины.

— Отлично, — улыбаясь ещё шире, произнёс Мбунгу на языке белых после того, как Сэм перевёл слова командира, дипломатично опустив самые нелестные из них. — Вечером мы устроим праздник для храбрых воинов каре-каре, ставших солдатами.

Краем глаза он заметил, как его Варанга вытаскивает из любопытной толпы зевак среднего и младшего сына, пинками направляя обоих к хижине. Он удовлетворённо усмехнулся. Варанге не надо было много объяснять, она всё понимала с полуслова.

Толстый белый командир запротестовал было, услышав про праздник и возможную задержку, но Мбунгу принялся горестно хлопать себя по щекам и восклицать что-то о покровителе-леопарде, который непременно, непременно разгневается, если каре-каре не устроят ритуальных плясок и пиршества в честь важных военных гостей.

Вообще покровителем племени каре-каре был богомол, но Мбунгу счёл, что леопард в этом качестве больше понравится белому командиру. Как и слово «пиршество».

И правда, тот ещё немного поколебался, покосился на своих переминающихся с ноги на ногу и умоляюще вращавших глазами подчинённых, а потом махнул Сэму рукой:

— Переведи старому дуралею, что сперва работа.

Мбунгу очень хорошо это понимал. Поэтому он приказал вынести на площадь своё плетёное кресло, в которое воссел белый командир, а также синий пластиковый столик, позаимствованный в своё время в миссии. Внучки вождя исправно встали возле кресла с пальмовыми опахалами в руках, а командир, пыхтя, принялся заполнять принесённые ему из кабины грузовика бумаги. К столику вереницей потянулись молодые каре-каре, поочерёдно называвшие своё имя, возраст, имя отца, имя матери. Сэм добросовестно переводил, командир записывал, внучки махали опахалами, солдаты скучали, каре-каре резали кур в качестве необходимой жертвы для вечернего костра.

Что тут долго рассказывать? Наступило славное время пиршества. В свете пламени и звёзд блестели глаза поющих и пляшущих женщин, блестели их обнажённые груди. Мбунгу решил, что сорго маслом не испортишь. Песни возносились к звёздам, пальмовое вино и пиво лилось рекой. А поутру в селении каре-каре не оказалось ни пятнистого грузовика, ни самих солдат с ружьями, ни их злого толстого командира.

Спустя неделю в селение прикатил ещё один грузовик, вовремя замеченный мальчишками, которые теперь днём и ночью несли дозор на единственной дороге, ведущей в город. Но прибывшие солдаты новой правительственной армии (их командир оказался белым, но тощим) так и не обнаружили ни грузовика, ни первого своего отряда, ни навербованных им рекрутов. Вообще не обнаружили молодых каре-каре. Мбунгу со стоическим философским терпением разъяснил им, что все они отбыли воевать с трусливым президентом Катангой, причём сообщил об этом сам, без переводчика, ибо Сэм Мапуи тоже как в воду канул.

На самом деле в воду канул грузовик, но об этом вновь прибывшим, а потом отбывшим восвояси военным из города было вовсе необязательно знать.

Когда хриплое радио миссии сообщило сперва отцам в чёрных одеждах, а потом через них — всей округе, что президент Катанга, преодолев сопротивление незаконно захватившей власть военной хунты, триумфально вернулся в столицу, из буша тоже вернулись ушедшие туда в достопамятную ночь молодые воины каре-каре. А также черные солдаты, прикатившие на грузовике. А также Сэм Мапуи.

Просторы буша приняли всех.

Мбунгу заранее знал, что им не придётся сидеть там вечно. Президент Катанга, его ровесник, был опытным и хитрым лисом, под стать ему самому. Таких армейских бунтов он пережил уже с десяток, все они заканчивались одинаково: небольшой резнёй и его триумфальным возвращением к власти.

Толстого белого командира вождь Мбунгу самолично вытащил из глубокой удобной ямы на окраине деревни, где тот уныло сидел под охраной старшей жены и среднего сына Мбунгу. Раньше яма предназначалась для зверей, которых ловили в буше охотники каре-каре для белых городских «зоо-парков». Чтобы толстому командиру было приятнее там сидеть, Варанга сама вырыла для него отнорок – отхожее место – и каждый день готовила ему вкусную жирную еду. Так что, покинув яму, он даже не выглядел похудевшим, лишь крайне мрачным и злым. Свирепо глянув на собравшихся каре-каре, он поплёлся в миссию. Его солдаты за ним не пошли.

Вот только пятнистый грузовик так и остался в озере, сорвавшись туда в назначенный час с обрыва.

Он был там не единственным, покоившимся на дне и проржавевшим автомобилем белых, но кто бы сказал об этом белым городским? Только не вождь Мбунгу.

Название: Мокеле-мбембе
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для WTF Africa 2023
Бета: WTF Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1340 слов
Пейринг/Персонажи: вождь Мбунгу, его жёны Варанга и Куала, колдун Джембе, Сэм Мапуи, люди племени каре-каре, белые городские люди
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Вождь Мбунгу захотел купить для каре-каре генератор.
Примечание: начало цикла см. в предыдущей текстовой выкладке команды: «Здоровый образ жизни» и «Вербовка»; каждая часть может читаться отдельно
Прочитать о мокеле-мбембе можно здесь.
Предупреждение: стёб

Вождь Мбунгу долго колебался перед тем, как принять важное для племени каре-каре решение. Он даже подумывал, не посоветоваться ли ему с колдуном, старым Джембе.

Когда Мбунгу был мальчишкой, тот уже выглядел дряхлым стариком. Волосы у него полностью выпали, как и зубы, но последнее обстоятельство не мешало ему поглощать на праздничных пиршествах жареную свинину куда проворнее молодых воинов.

Глубокой ночью Мбунгу потихоньку растолкал свою последнюю по счёту жену, Куалу, которая сладко посапывала рядом с ним, и шёпотом велел ей сейчас же сбегать к колдуну и предупредить старика, что на рассвете вождь Мбунгу будет ждать его на правом берегу озера, возле пещер. Куала, пугливо хлопая глазами, заныла, что она хочет спать и боится колдуна, и тогда со своего места со вздохом поднялась первая жена вождя Варанга, разбуженная препирательствами. Она цыкнула на дурочку и, набрасывая на плечи накидку, сказала, что сходит к колдуну сама. Остальные домочадцы по-прежнему безмятежно спали. Мбунгу кивнул. На Варангу всегда можно было положиться. Первым отправляться к колдуну вождь посчитал ниже своего достоинства.

На это ему и намекнул ехидный Джембе в первые же минуты встречи. Он ждал вождя возле пещер, не разводя костра, чтобы не привлекать излишнего внимания. Он рисовал на сыром песке какие-то узоры заострённой палочкой и, когда Мбунгу бесшумно подошёл, поднял на него смешливые и совсем молодые глаза. Лицо у него было сморщенным, как сушёный фрукт, наготу тощего иссохшего тела прикрывала лишь кожаная набедренная повязка. Он широко ухмыльнулся, отчего его лицо сморщилось ещё сильнее, и выпалил глубоким рокочущим голосом, совсем не подходящим для такого маленького тщедушного человечка:

— Я думал, Мбунгу, что ты опять пришлёшь вместо себя жену, чтобы поговорить со мною. Садись, — примирительно добавил он, увидев, что тот досадливо хмурится, и похлопал ладонью по песку рядом с собой. — Только не на мои рисунки. Они священные.

— Мгум-м, — промычал Мбунгу, осторожно присаживаясь возле колдуна и всматриваясь в его каракули. Предрассветная тьма не мешала ему, он до сих пор видел в темноте не хуже леопарда. Но, глядя на почти голого колдуна, он чувствовал пробирающий до костей озноб, хотя сам был в рубашке и шортах.

Наконец Джембе отложил палочку, запустил пятерню куда-то под свою повязку, вытащил пачку «Лаки страйк» и предложил сигарету Мбунгу. Тот мотнул головой, тогда колдун чиркнул колёсиком зажигалки, тоже извлечённой невесть откуда, и закурил. Оба молчали.

— Я тебя слушаю, — спокойно проговорил Джембе, когда сигарета догорела до самых его пальцев.

— Хочу купить у белых городских генератор, — выпалил Мбунгу. — Такой же, как у отцов в миссии.

— Хо, — после паузы выдохнул Джембе. — Зачем?

— Электричество, — почти по слогам произнёс вождь. — Пусть у каре-каре будет немного электричества, как у белых городских, чтобы мы могли класть в холодильник мороженое и смотреть кино, а также делать другие вещи, те, что делают белые городские. Любые вещи.

Колдун прищурился:

— Я понимаю, о чём ты толкуешь, Мбунгу. Где ты его поставишь, этот ге-не-ра-тор?

— В общинном доме.

— А что он ест?

— Бензин, как машина.

— А кто тебе поможет купить этот ге-не-ра-тор у белых городских? — продолжал допрос Джембе. Он любил всегда докапываться до сути.

— Сэм Мапуи, — кратко отозвался вождь.

Колдун кивнул лысой головой и изрёк, на миг коснувшись плеча Мбунгу костлявыми пальцами:

— Вижу, ты всё продумал. Но ведь те вещи, которые хотят твоего э-лект-ри-чест-ва, тоже стоят денег. Где мы возьмём столько их?

— Я потому и позвал тебя, чтобы…

— Получить благословение духов? — перебил колдун, склоняя голову к худому плечу.

— Твоё благословение, — прямо ответил Мбунгу. — Потому что я знаю, где бы каре-каре могли получить такие деньги. И как. Но мне нужна твоя помощь.

— Говори, — велел колдун.

Он радостно засмеялся глубоким гортанным смехом, когда Мбунгу закончил рассказ. И снова похлопал его по плечу.

— Считай, что моё благословение ты получил. Кино и мороженое, хо! Я тоже хочу всё это!

Мбунгу поднялся с места и поблагодарил колдуна, который опять начал царапать что-то на отсыревшем песке.

— Что это? — полюбопытствовал Мбунгу.

— Генератор, — важно ответствовал Джембе. — Я призываю его, — он вновь затрясся от неудержимого смеха, но тут же посерьёзнел, внимательно глядя снизу вверх на опешившего вождя. — Я пошутил. Я призываю мокеле-мбембе.

* * *

Подготовка каре-каре к явлению мокеле-мбембе, а вслед за ним и чудесного генератора заняла весь лунный цикл. Женщины прилежно сшивали куски чёрного брезента, а молодые воины учились плавать в слаженном ритме — ведь чтобы управлять мокеле-мбембе, требовалась одновременная работа десятка человек.

Сэм Мапуи доставил в селение каре-каре автомобильные шины, которыми следовало наполнить сшитую из брезента шкуру мокеле-мбембе. И только когда Мбунгу убедился, что каре-каре полностью готовы выполнить всё, что требовалось, он дал Сэму команду, и тот привёз из города белого репортёра, работавшего сразу в нескольких газетах. Звали его Джек Раскин.

Сэм и репортёр засели в кустах у озера и провели там несколько дней и ночей. Мбунгу опасался, что у Раскина лопнет терпение, но тот, привлечённый таинственными россказнями Сэма, всё же дождался того зыбкого часа между тьмой и рассветом, когда всё вокруг заполнило туманное марево.

И в этом мареве репортёр увидел поднявшегося из самой глубины и медленно, бесшумно плывущего вдоль берега мокеле-мбембе. Чёрная шкура чудовища блестела в лучах зари, маленькая голова на длинной шее была настороженно вскинута, оно двигалось легко и грациозно. Вернее, легко и грациозно плыли молодые воины каре-каре, находившиеся внутри блестящей шкуры вместе с автомобильными шинами.

Раскин придушенно ахнул и схватился за фотоаппарат. Он успел сделать несколько снимков, весьма нечётких (руки его тряслись от волнения). Эти снимки на следующий же день опубликовали все городские газеты.

В течение туристического сезона в селении каре-каре не было отбою от белых городских. Хотя вождь Мбунгу ещё только раз распорядился показать им медленную осторожную прогулку мокеле-мбембе рано поутру. После этого все части тела чудовища были по отдельности спрятаны в пещерах. Мбунгу не хотел попусту рисковать. Он и без того опасался, что кто-нибудь из его людей проболтается о содеянном после бутылки веселящей воды.

Но никто не проболтался. Каре-каре хотели кино и мороженого.

Экономика селения получила неслыханное развитие. Мбунгу собирал с белых городских дань за каждое благодеяние, будь то ночёвка под крышей, поход вокруг озера с проводниками или горячий ужин — у костра или без. Ужин у костра с песнопениями и танцами стоил на порядок дороже.

Таким образом, к началу сезона больших дождей у каре-каре набралось достаточно денег, чтобы купить генератор, топливо к нему, небольшой холодильник и телевизор с видеомагнитофоном и набором кассет. Всё это невиданное богатство доставил в деревню Сэм Мапуи — как раз перед тем, как дороги окончательно раскисли. Мороженого, к сожалению, он не довёз — оно растаяло.

Но он пообещал что-нибудь придумать в следующий раз. Пока что каре-каре хватило и кино. Сэм включил генератор, обучив сыновей Мбунгу с ним обращаться, равно как и с другими устройствами белых городских — телевизором и видеомагнитофоном. Первым просмотренным каре-каре фильмом стала «Белоснежка и семь гномов», и с тех пор они повадились часами пропадать у экрана в общинном доме, пока Мбунгу их не разгонял.

На самом деле он был счастлив. Как и остальные каре-каре, он изрядно устал от нашествия галдящих и требующих то того, то сего белых городских. Пусть даже те щедро платили за свои капризы.

Кроме того, пришлось затащить поглубже в озеро упавший туда пятнистый военный грузовик и две другие машины белых городских, ржавевшие там вот уже несколько лет. Грузовик принадлежал тем солдатам, что пытались завербовать каре-каре в армию. Одна из машин — белым археологам, утопившим её после пиршества с веселящей водой. Самих археологов каре-каре тогда успели вытащить. Ещё один автомобиль был браконьерским — этих приезжих каре-каре попросту не пустили в буш и спасать не стали. Мбунгу не хотелось, чтобы на свет вместе с автомобилями всплыли все эти стародавние истории. А ведь белые городские, желая поймать или хотя бы увидеть мокеле-мбембе, вполне могли опустить в озеро водолазов, о чём вождя с тревогой предупредил Сэм. Но пока что всё обошлось. Да и озеро было очень глубоким.

Очень.

Мбунгу как раз размышлял обо всём этом, стоя на берегу рядом с колдуном. Озёрная гладь была непроницаемо черной, воду слегка рябил налетевший ветерок.

— Если отцы из миссии прознают о нашем обмане… — сокрушённо сказал подошедший Сэм и запнулся, когда Джембе, стоявший рядом с вождём, повернул голову и посмотрел на него.

— Никакого обмана нет, — спокойно произнёс колдун, и Мбунгу невозмутимо подтвердил:

— Не волнуйся, Сэм. Мы никого не обманули.

* * *

Глубоко под водой, на самом дне, гораздо глубже, чем мог себе представить любой белый водолаз, глубже того места, где покоились проржавевшие остовы автомобилей, мокеле-мбембе шевельнулся во сне.

Но время проснуться для него ещё не настало.

Название: Змея и браконьеры
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для WTF Africa 2023
Бета: WTF Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1280 слов
Пейринг/Персонажи: вождь Мбунгу, его жена Варанга, Сэм Мапуи, люди племени каре-каре, браконьеры, змеи
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Вождь Мбунгу и змеи справляются с браконьерами.
Примечание: начало цикла см. в предыдущей текстовой выкладке команды: «Здоровый образ жизни» и «Вербовка»; каждая часть может читаться отдельно
Предупреждение: стёб

Когда для блага племени каре-каре потребовалось показать белым городским людям живущего в озере мокеле-мбембе, все знали, что это было не совсем честно. Потому что в сшитую из брезента шкуру мокеле-мбембе влезли молодые воины каре-каре в компании с автомобильными покрышками. Влезли и медленно, величественно плавали вдоль берега, на котором восторженно щёлкали затворами своих фотокамер белые городские люди. Щедро платившие за возможность увидеть мокеле-мбембе, зверя из легенд.

Так у каре-каре появился генератор, холодильник и телевизор с видеомагнитофоном, с помощью которых можно было смотреть кино.

И, пока вождь Мбунгу готовил для белых городских своё представление, он, как и все каре-каре, вспомнил, о браконьерах, утопивших машину в озере рядом с мокеле-мбембе.

Случилось это ровно пять лет тому назад, когда последний по счёту внук вождя Мбунгу ещё не родился, а ведь сейчас он уже вовсю вздымал босыми пятками деревенскую пыль. В селение каре-каре тогда прикатили трое белых городских, вооружённых винтовками, на большом пятнистом джипе. И, что самое удивительное, Сэм Мапуи, охотник и переводчик из соседней деревни, с ними не приехал. Это сразу насторожило Мбунгу.

Но своей озабоченности перед незваными гостями он никак не выказал, а с достоинством поприветствовал их, выйдя из хижины. Он велел старшей жене Варанге проводить их под тростниковый навес и поднести охлаждённого питья.

Помимо отсутствия Сэма, Мбунгу не понравилось то, как эти люди смотрели на Варангу. Не с вожделением, это бы Мбунгу как раз понял. Он специально не послал к гостям своих более молодых жён или дочерей. Нет, они смотрели на его Варангу с пренебрежением, потом один из них что-то сказал двум другим, и все трое рассмеялись. Варанга же не растерялась и не стушевалась, услышав этот презрительный смех. Хотя её волосы поседели, грудь стала плоской, а спина сгорбилась под бременем лет, никакие усмешки белых городских не могли её смутить. Она высоко подняла подбородок и оглядела их поочерёдно с таким же выражением на морщинистом лице, с каким они смотрели на неё. Потом уничтожающе фыркнула и вышла из-под навеса летящей плавной походкой, хотя ещё утром сетовала на то, что колени ей будто огнём печёт.

Белые городские притихли, уставившись ей вслед. Тогда вождь Мбунгу решил, что время отдыха для гостей закончилось, и велел внучкам вынести из хижины своё большое плетёное кресло, в которое и уселся.

И стал терпеливо ждать, что же скажут белые городские. Объяснят, зачем они заявились к каре-каре.

Переглянувшись и побормотав что-то друг другу вполголоса, приезжие вышли из-под навеса и направились к Мбунгу. Стульев он им не предложил, к их явной досаде. Старший из них, худой и жилистый, с колючими глазами, отрывисто сказал:

— Мы ловим в буше зверей.

Он старался говорить короткими фразами, чтобы Мбунгу лучше его понимал. Мбунгу и так бы его прекрасно понял, но учтиво кивнул, обронив только:

— Мгум-м. Ловите.

Старший кашлянул в некотором замешательстве и продолжал:

— Нет, вы поймаете нам их, а мы вам заплатим.

Мбунгу высоко поднял брови, изобразив удивление, которого не испытывал, и вместо своего излюбленного «Сколько?» спросил:

— Что это за звери?

На белый свет явилась бумага с рисунком, и Мбунгу взял её из рук старшего, сильно сощурившись. Видел он отлично, как в молодости, но прекрасно знал, что перед белыми городскими лучше лишний раз выказать слабость.

И ещё одно. Они были опасны — он это чувствовал. Поэтому не стал интересоваться, есть ли у них не эта бумага с рисунком, но бумага с разрешением от белых городских властей на ловлю животных.

Он чувствовал ещё, что такой бумаги у них нет и быть не могло. Перед ним стояли браконьеры, потому что животное, изображённое на их рисунке, теперь встречалось в буше весьма и весьма редко. Мбунгу сожалел об этом.

— Мгум-м. Это мберуи, — спокойно произнёс Мбунгу. — Змея-колючка. Очень редкая. Очень ядовитая. Сто шиллингов за каждую.

— Да ты спятил, старик! — взвыл старший, переварив эту информацию. Кстати, представляться Мбунгу он так и не пожелал, да и его имени не спросил. Дикарь. Просто дикарь, одно слово.

— Говорят, что кончик её хвоста, если сделать из него настойку, увеличивает мужскую силу, — неожиданно брякнул младший из приезжих, у которого на левой руке была татуировка в виде человеческого черепа, а рыжеватые лохмы прикрывала бейсболка козырьком назад.

Мбунгу покосился на него. Три его жены родили ему трёх сыновей и семь дочек. Змея-колючка? Он ухитрился и ухитряется как-то справляться без неё. Ничего этого Мбунгу вслух не сказал, заявил только:

— Мужская сила? Прекрасно. Сто двадцать шиллингов за змею. Переночевать можно под навесом. Бесплатно. Утром наши воины отправятся в буш. Вы получите своих змей, готовьте деньги.

Старший попытался было просверлить Мбунгу свирепым взглядом — не вышло. Мбунгу невозмутимо смотрел ему прямо в лицо, усмехаясь уголком рта. Старший зло сплюнул в пыль, развернулся и направился к навесу. Остальные побрели за ним, негромко переговариваясь.

Мбунгу велел Варанге вынести для них одеяла и сам прошествовал в свою хижину. Действительно, пора было спать.

Ночью, когда остальные домочадцы уже уснули, по крайней мере, отовсюду неслось их тихое посапывание и сонное бормотание, Варанга, чья голова покоилась на плече мужа, полушёпотом спросила:

— Что ты намерен сделать, Мбунгу?

Её чёрные глаза блестели в полутьме.

Мбунгу улыбнулся и погладил её по шелковистым волосам. Разумеется, она знала, что он намерен что-то сделать. Не торговать же, в самом-то деле, змеёй мберуи.

Любые змеи для каре-каре были священны, а эта — вдвойне. Если она заползала под человеческий кров, хижина считалась благословенной. Змею ни в коем случае не следовало выгонять наружу, а тихонько налить ей в миску свежего козьего молока. Мберуи напьётся и уйдёт.

— Сто двадцать шиллингов, — весело фыркнул Мбунгу. — Не беспокойся, жена, эти белые уберутся отсюда с позором.

Браконьеров Мбунгу ненавидел. Они убивали беззащитных животных ради выломанного рога, кисточки волос или кончика хвоста. Или напихивали их в клетки, где те погибали от духоты и жажды, чтобы отвезти их в города белых людей.

Да, охотники каре-каре продавали животных звероловам. Но Мбунгу всегда отличал настоящих звероловов от браконьеров, готовых на всё ради наживы.

— Они уберутся с позором, — с силой повторил Мбунгу, и, возможно, его клятву услышала змея мберуи, притаившаяся где-нибудь под парусиновым пологом. Услышала и помогла.

Наутро, после того, как Варанга вынесла приезжим кукурузную кашу (которую они неохотно поковыряли), к их навесу стали подходить воины каре-каре. Старший из браконьеров, сидевший на деревянной скамье, настороженно покосился на них. Первый из воинов (это был средний сын Мбунгу), учтиво поклонившись, протянул белому городскому калебас, в котором что-то шуршало. То же самое сделал и каждый из доброго десятка воинов, важно шествовавших следом.

Калебасы зашуршали одновременно. Белые городские со сдавленными проклятьями повскакали со своих мест.

— Змеи-колючки, — торжественно объявил сын Мбунгу, неловко повернулся и нечаянно уронил калебас. Тот, разумеется, раскололся. Был он уже старый, весь в трещинах. Из калебаса, рассерженно шипя, узорчатой лентой вытекла большая змея и заскользила по земле.

Старший в ужасе отскочил, перевернув скамью и по-женски взвизгнув. При этом он толкнул другого охотника, тот тоже выронил расколовшийся от удара калебас. Спустя секунду под навесом раздавался только треск разбивающихся калебасов и отчаянные вопли насмерть перепуганных браконьеров. Вопли эти заглушили сердитое шипение грациозно расползающихся змей.

Когда впоследствии Мбунгу рассказывал об этом хохочущему Сэму Мапуи, он озабоченно прибавил:

— Единственное, чего я боялся — как бы они не начали топтать наших змей своими сапожищами. Но они оказались просто трусами.

— Я тоже трус, я с ними не поехал, когда они принялись меня искать. Удрал в буш, — честно признался Сэм. — Они мне сразу не понравились. Прости, вождь.

Мбунгу в ответ поднял стакан с ячменным пивом.

— Так, подожди, а что это были за змеи? — спохватился Сэм.

— Водяные ужи, — спокойно отозвался Мбунгу. — Они большие, красивые, ленивые и неядовитые, сам знаешь.

Сэм снова громко захохотал.

— А потом эти белые так торопились уехать, что утопили свой джип в озере.

— Но сами выплыли? — уточнил Сэм.

–Выплыли, — со вздохом сообщил Мбунгу после драматической паузы, и теперь они рассмеялись оба.

— Мне пришлось отправить ребятишек в миссию, чтобы святые отцы приехали за ними и отвезли в город, — прибавил вождь и царственно помахал рукой Варанге, чтобы та принесла ещё пива.

Жизнь определённо удалась.

Как и у последнего из принесённых охотниками водяных ужей, который остался под навесом и теперь пил молоко из осколка калебаса.

Название: Его дочь
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для WTF Africa 2023
Бета: WTF Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1114 слов
Пейринг/Персонажи: вождь Мбунгу, его жёны, его дочь Даяна, её дружок Парги, монахиня, упоминаются Сэм Мапуи и колдун Джембе
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Вождя Мбунгу ставит в тупик его подросшая дочь.
Примечание: начало цикла см. в предыдущих текстовых выкладках команды: «Здоровый образ жизни», «Вербовка», «Мокеле-мбембе», «Змея и браконьеры»; каждая часть может читаться отдельно
Предупреждение: все герои достигли возраста согласия и совершеннолетия.
Задание: Всё будет хорошо

Вождь Мбунгу старался не иметь общих дел со святыми отцами, братьями и сёстрами из миссии у реки, но это особо не получалось.

Старался — потому что у него сохранялись не самые приятные воспоминания о времени, проведённом в миссионерской школе. Там монашки в чёрных одеяниях до пят с детьми каре-каре не церемонились: линейка и розги так и ходили по тощим задницам и костлявым пальцам. А Мбунгу тогда считался отъявленным озорником.

А особо не получалось — потому что все его дети и внуки тоже проходили через ту же миссионерскую школу, куда стекалась ребятня из окрестных поселений. И Мбунгу заранее знал, кто из отпрысков его чресел, как вещали святые отцы, будет озорничать, а кто станет отрадой монашек. Но, так или иначе, всем им предстояло после этой школы вернуться в родное селение и вести ту жизнь, какой испокон веку жили их отцы, деды и прадеды.

Какой жил он сам.

Когда к селению каре-каре подъехала на «ровере» сестра Лаура, длинноносая и очкастая, похожая в своём чёрном до пят одеянии на ворону, Мбунгу очень удивился. Но виду не показал, вышел навстречу, когда она резво выпрыгнула из машины, захлопнув дверцу. Сам провёл монахиню под тростниковый навес, усадил, велел младшей жене Куале принести кувшин с прохладительным питьём.

Сестра Лаура, сверкнув стёклами очков, вежливо попробовала принесённый напиток и без долгих предисловий заговорила, внимательно глядя на Мбунгу, у которого неприятно ёкнуло сердце:

— Меня волнует ваша дочь, вождь Мбунгу. Даяна.

— В чём она провинилась? — быстро спросил Мбунгу, изумившись до крайности.

Даяна не была послушной, — все его дети сроду не были бездумно послушными, на всё у них имелось собственное мнение, — но она была серьёзной, умной и училась с удовольствием. Таким образом, она уже взяла в миссионерской школе всё, что там могли ей дать.

Сестра Лаура снова блеснула очками и с нажимом произнесла:

— Вы хотите для своей дочери обычной судьбы женщины каре-каре? Она способна на большее.

— Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, — с расстановкой произнёс Мбунгу, тоже будто подчёркивая каждое слово. — Чем для вас плоха обычная судьба женщины каре-каре?

Он прищурился, заранее зная ответ.

Сестра Лаура вяло отмахнулась:

— Вы лукавите, вождь. Неужто для девушки с мозгами родить пятерых детей и всю жизнь махать мотыгой в поле — завидная судьба? Даяна способна на большее.

— Мгум-м. Вы в своей школе тоже так говорите? — Мбунгу сильнее прищурился, припоминая и наконец вспомнил: — «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой и в муках родишь ты чадо своё». В священной книге ведь так написано? И чем женщина с мозгами отличается от мужчины с мозгами?

— Вы снова лукавите, вождь, — сестра Лаура опять качнула головой под чёрной накидкой. — Касательно вас я всегда считала, что и вы достойны участи более высокой.

— Я там, где мне надлежит быть, — отрезал Мбунгу. — Чего вы хотите от моей дочери Даяны, сестра?

— Мы можем отправить её в колледж Святой Цецилии в городе и договориться о стипендии на обучение, — напрямик заявила монахиня. — Даяна будет жить в кампусе при колледже, учиться и… наконец определится с жизненными целями и устремлениями. Сейчас она слишком молода. Вы не станете препятствовать, надеюсь?

«Надейся», — сумрачно подумал Мбунгу, а вслух сказал:

— Нет. Но это будет решением самой Даяны.

Сестра Лаура уселась в свой «ровер» и укатила, а Мбунгу, велев старшей жене Варанге отправить Даяну к нему, когда та появится, пошёл на берег озера, к своему любимому месту, где обычно встречался с колдуном. Там он запалил крохотный костерок и долго сидел, подбрасывая в огонь щепки и задумчиво глядя в воду, где спокойно спал древний мокеле-мбембе.

Уже начинало темнеть. Наконец вождь услышал позади себя лёгкие быстрые шаги и обернулся, невольно улыбнувшись. Даяна подходила к нему, высокая и стройная, как её мать Варанга. Её волосы были заплетены в две тугие косы и аккуратно заколоты над ушами, подол цветастого платья развевался на ветру. Ноги были босы. Его девочка.

Мбунгу безмолвно подвинулся, давая дочери место у костерка. И когда она, повозившись, устроилась на земле, прямо сказал:

— Приезжала сестра Лаура.

— О… — только и вымолвила Даяна, сосредоточенно нахмурившись.

— Она предлагает мне отпустить тебя в город. В миссионерский колледж, на деньги святых отцов. Чтобы ты жила там и училась. И… — он тоже нахмурился, вспоминая слова монахини. — Определилась. Я пообещал, что не буду возражать, если этого захочешь ты.

Даяна машинально разгладила на коленях подол платья и так же чётко ответила:

— Нет. Нет, отец, я этого не хочу.

У Мбунгу сразу отлегло от сердца, но он тут же спросил:

— Почему?

— Там скучно, — выпалила Даяна. — Там не учат ничему интересному. Чему я бы хотела учиться, я пока не знаю, — продолжала она, упредив новый вопрос отца, — но точно не… не священному Писанию.

Мбунгу кивнул и с неохотой вымолвил:

— Ты могла бы просто уехать в город, но там слишком много… — он запнулся. Даяна внимательно смотрела на него. — Мгум-м, — промычал Мбунгу, — молодые девушки могут просто погибнуть там. Взять хотя бы эти истории… все эти истории с дурными болезнями городских и с девственностью.

В городе почему-то считали, что естество девственницы может вылечить от дурных болезней, если взять её невинность. Просто бред.

— Это ты про СПИД, что ли? — Даяна сощурилась, так живо напомнив ему Варангу, что у Мбунгу перехватило дыхание. — Дураки. Но Парги уже позаботился обо мне. Я его попросила, так что я больше не девственница.

Парги был дружком Даяны с тех пор, как оба научились ходить, и всё это время та вертела им, как хотела.

Мбунгу поперхнулся и мысленно поклялся, что выдернет поганцу Парги ноги, когда его встретит.

— Ты же… ты же могла забеременеть, — просипел он.

Даяна со смешком пожала плечами:

— Я не дура. Я попросила Сэма Мапуи, и он привёз для Парги то, что надо.

Резинки. Их белые городские надевают на свой член, чтобы у женщины, с которой ложишься, не было детей. Умно.

Про себя Мбунгу поклялся, что повыдёргивает ноги и Сэму Мапуи тоже. Всё знал и смолчал, гадёныш.

— Что же ты собираешься делать, когда перестанешь ходить в школу святых отцов? — спросил он, помолчав.

«Неужто для девушки с мозгами родить пятерых детей и всю жизнь махать мотыгой в поле — завидная судьба» — вспомнил он слова монашки.

Его дочь явно не собиралась рожать детей для Парги. Бедняга Парги.

Даяна вдруг протянула руки и взяла его ладони в свои. Её пальцы были тонкими и жёсткими. Работать она умела. Его дочь.

— Если бы ты отпустил меня в заповедник, — мечтательно и требовательно проговорила она. — Там много учёных людей, им всегда требуются рабочие для их животных, и они очень умные. И добрые, иначе бы они не явились сюда спасать наших зверей.

Её глаза тревожно мерцали в полутьме. Видно было, что она уже всё обдумала. И давно.

— Мгум-м, — вымолвил Мбунгу, чтобы хоть что-то сказать. — Этот паршивец Парги наверняка потащится за тобой. Проклятый репей.

Даяна, не возражая, тихонько рассмеялась.

— Моя дочь, — вздохнул Мбунгу, обнимая её за плечи. — Моя дочь.

Он точно знал, что всё у неё будет хорошо. Она понимала, что делает.

Но ему всё равно следовало завтра же попросить у колдуна Джембе охранный амулет для неё.

И для паршивца Парги тоже.

Название: Ритуал
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1250 слов
Персонажи: вождь Мбунгу, его жена Варанга, дочь Даяна, колдун Джембе, Парги, другие каре-каре, Джереми Паркс
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: белый городской пришёл к вождю Мбунгу, чтобы тот принял его в племя каре-каре. Зачем?
Примечание: другие тексты из цикла «Каре-каре» можно прочитать в зимних выкладках команды здесь, здесь и здесь; а также в первой летней текстовой выкладке команды «Выгодная сделка» здесь; разрешение авторов на продолжение получено
Предупреждение: стёб
Ссылка: тут

Мбунгу, вождь племени каре-каре, на седьмом десятке лет считал, что ничто в этом мире уже не сможет его удивить. Но он ошибался. И убедился в этом, когда в деревню каре-каре пришёл молодой белый городской и заявил, что хочет стать одним из каре-каре.

Молодой белый городской пришёл пешком, а не прикатил на джипе с Сэмом Мапуи, охотником из соседней деревни, который обычно служил белым городским людям проводником. Нет, он прошёл до деревни каре-каре немалый путь на собственных худых и жилистых ногах, даже не остановившись передохнуть в миссии за рекой. Он носил очки, которые то и дело протирал краем поношенной голубой рубашки. Его рыжеволосая голова была повязана какой-то тряпицей, которую он важно называл «бандана», голые веснушчатые руки и ноги искусаны москитами. К тому же он обгорел до волдырей, но старательно улыбался каре-каре, обступившим его.

Это понравилось вождю Мбунгу, который, как всегда, встречал любого из белых городских людей, восседая в своём громоздком плетёном кресле посреди деревенской площади.

Этот белый городской представился Джереми Парксом. Лет ему на вид было не больше двадцати. Он заметно волновался, выкладывая вождю, зачем он сюда пришёл, даже от холодного питья, предложенного ему старшей женой вождя Варангой, поначалу отказался.

Но Мбунгу поднял брови в деланом недоумении и заявил, что не привык, чтобы его гости мучились от жажды, и Джереми, ещё немного поотнекивавшись, жадно припал губами к краю запотевшего кувшина.

Отдышавшись, он прямо посмотрел на вождя сквозь стёкла очков и решительно объявил:

— Я хочу стать каре-каре. Примите меня в племя.

Мбунгу, который как раз во время этого заявления решил испить стаканчик прохладительного настоя, даже поперхнулся. Он много чего повидал на своём веку, но чтобы белый городской собрался стать каре-каре!

Немыслимо.

В этом таилось нечто странное. Но что?

Поразмыслив, Мбунгу величаво отозвался:

— Это большая честь для каре-каре, но ведь мы ничего не знаем о тебе.

— Вы можете… э-э… из миссии могут запросить мои данные в городском полицейском участке, — горячо выпалил Джереми, — чтобы вы могли убедиться, что я не какой-нибудь беглый каторжник или ещё кто.

Признаться, поначалу Мбунгу именно так и подумал, но и сейчас это предположение не следовало сразу сбрасывать со счетов.

Он со вздохом поднялся со своего кресла и подошёл к нахохлившемуся Джереми. Тот уставился на него с отчаянной надеждой.

— Неслыханное дело для каре-каре, — прямо заявил Мбунгу, глядя на Джереми сверху вниз, тот был ему как раз по плечо. — Мне надо посоветоваться с колдуном, а ему надо посоветоваться с духами предков. Пока что ты можешь отдохнуть в нашем гостевом доме под этим навесом, Джереми Паркс. Моя жена Варанга принесёт тебе ямс и жареного цыплёнка.

Он сделал Варанге знак рукой.

— Но я уже всё знаю про ваши обычаи и про то, как проходит обряд принятия в племя! — запальчиво возразил пришелец.

Мбунгу, уже повернувшийся было, чтобы направиться к своей хижине, внимательно посмотрел на него. В круглых голубых глазах странного гостя по-прежнему горела отчаянная решимость.

— Вот как? — вождь поднял брови. — Расскажи-ка мне об этом, Джереми Паркс, только пойдём вон туда, под навес, а то с тебя последняя кожа слезет, как с линяющей по весне змеи. Идём, идём.


— ...И там, под навесом, благо, что никого из детей и женщин не было поблизости, он рассказал мне такую дичь, что ты и не поверишь, старый прохиндей, — загадочно проговорил Мбунгу, с ухмылкой взглянув на колдуна Джембе, сидевшего рядом с ним у костра на берегу озера.

— А что такое? — с любопытством поинтересовался тот.

— Оказывается, чтобы стать членом племени, нужно проползти между ног у наших обнажённых женщин — у всех до единой, — объявил Мбунгу, и колдун, не вовремя отхлебнувший принесённого вождём ячменного пива, поперхнулся, как давеча сам Мбунгу, и долго кашлял. Потом утёр рот рукой и придушенно осведомился:

— Что-нибудь ещё?

— Конечно, — важно отозвался Мбунгу, сам отхлебнув пива из калебаса. — Он должен принести в жертву мокеле-мбембе, живущему в нашем озере, часть своего тела.

Колдун поперхнулся вторично.

— Какую именно часть? — выдавил он.

Мбунгу пожал худыми плечами:

— Видимо, любую, какой не жалко. Или, наоборот, жалко. И наконец, наши воины научат его охотиться в буше, откуда он должен вернуться с добычей, убив леопарда, из которого ты, Джембе, сошьёшь ему плащ.

— Я?! — поразился Джембе, тыча себя в голую, расписанную узорами грудь костлявым пальцем.

— Колдун, — любезно пояснил Мбунгу. — Значит, ты. Другого же колдуна у нас нет.

— Я не шью никаких плащей! Вообще ничего не шью! — взвыл колдун. — Откуда белый городской это взял?!

— Из книг, которые пишут другие белые городские, — Мбунгу снова пожал плечами. — Так что, старый лис? Отправить ли нам этого чудака восвояси? Или повеселить всех каре-каре, заставив его проходить сквозь эти испытания? Учти, он настроен очень решительно, больше того, у него такой вид, будто он выпустит себе кишки прямо у нас на площади, если я ему откажу.

— Но зачем ему всё это? — простонал Джембе и одним глотком осушил калебас.

— Причина наверняка есть, и достаточно серьёзная, — с расстановкой произнёс Мбунгу. — Говорю тебе, он выглядит как укушенный бешеной собакой, этот Джереми Паркс. И я не хочу отказывать ему. В конце концов, нам это ничего не будет стоить.

— А он не пожелает заменить все эти глупые ритуалы принесением в жертву двух… нет, трёх хорошо откормленных свиней? — с надеждой спросил колдун.

— Нет, — отрезал Мбунгу. — Он не пожелает. Нужен настоящий ритуал.

— Но шить плащ я всё равно не буду, — сварливо проворчал Джембе. — И… Мбунгу, ты что, действительно хочешь, чтобы этот белый городской ползал между ног у наших женщин?!

В его голосе прозвучал священный ужас.

— Нет, — засмеялся Мбунгу. — Мы выберем способ полегче. Пусть он поочерёдно кладёт голову каждой из них на колени. И, разумеется, они будут одеты.

— Пожалуй, я даже хочу на это посмотреть, — оживился колдун. — А чем ты заменишь леопарда?

Мбунгу почесал кончик носа.

— Пусть хотя бы суриката добудет. Но, — он поднял палец: — белого суриката.

— Хорошо, — кивнул колдун. — А как насчёт жертвы для мокеле-мбембе?

— Можем остричь ему волосы, — предложил Мбунгу. — Волосы — часть тела, как считаешь?

На том и порешили.


…Но осуществить весь ритуал целиком Джереми Парксу, увы, не удалось. Он успел лишиться только своих рыжих волос. Их колдун, торжественно бубня какие-то заклинания, в которых чуткое ухо Мбунгу распознало старинную любовную песню, обрезал большим жертвенным ножом под корень и бросил в воду.

И больше никто ничего не успел сделать, потому что вместе со своим другом Парги и вторым воином по имени Вайе из буша вернулась дочь вождя Даяна. Она не так давно приехала из заповедника, где работала вместе с Парги, и теперь они пытались поймать в буше детёныша циветы, чтобы увезти его с собой.

Она сразу углядела, что на берегу озера что-то происходит (сложно было не заподозрить неладное, увидев, что там собралась вся деревня) и кинулась туда со всех ног.

— Джереми! — изумлённо ахнула она. — Ты что здесь делаешь? — она подбоченилась, уставившись на жестоко обкорнанного колдуном белого городского. Тот, выпрямляясь, близоруко заморгал.

— Я… Даяна, я… — забормотал он, судорожно нацепив очки. — Прости, я хотел…

— Он хотел стать каре-каре, — объяснил Мбунгу дочери, выступая вперёд. — И теперь я понимаю почему. Забери его с собой в свой заповедник, дочка. Можешь вместо циветы.

— Она не хочет, — жалобно пробормотал Джереми, часто моргая. — Она… она прогоняет меня.

Он низко опустил голову.

Каре-каре зашумели, кто насмешливо, а кто — сочувственно. О суровом нраве дочери вождя знали все молодые воины.

Мбунгу принял решение.

— Мгум-м, — хмыкнул он. — Она прогоняет тебя, Джереми Паркс, потому что ты требуешь от неё — чего? Любви?

Тот покаянно кивнул.

— Поработай на благо её животных, — велел Мбунгу. — Докажи ей, что способен на что-то, чтобы заслужить если не её любовь, то хотя бы уважение. А ты, Даяна, — он снова повернулся к дочери.

— Да, отец, — пробормотала она. Но глаз не опустила, хотя её высокие скулы побагровели от смущения.

— Дай ему возможность показать, на что он способен. В конце концов, это может быть полезным, — усмехнулся Мбунгу. — А ты, Парги…

— Я тут, — насторожился молодой воин.

Мбунгу выдержал длинную томительную паузу и наконец закончил:

— Не ревнуй.

Название: Ночной костёр
Цикл: Каре-каре
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 798 слов
Персонажи: вождь Мбунгу, его жена Варанга, дочь Даяна, упоминаются колдун Джембе, Парги, другие каре-каре
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, юмор, быт
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: дочь вождя Мбунгу Даяна неожиданно возвращается из заповедника
Примечание: другие тексты из цикла «Каре-каре» можно прочитать в зимних выкладках команды здесь, здесь и здесь; а также в первой летней текстовой выкладке команды «Выгодная сделка» здесь; разрешение авторов на продолжение получено
Ссылка: тут

После того, как его любимая дочь Даяна снова уехала работать в свой заповедник, забрав с собою заявившегося в племя каре-каре белого городского Джереми Паркса и молодого воина Парги (оба были влюблены в неё не на шутку), прошло две луны. Всего две луны, но Мбунгу вдруг забеспокоился.

— Послушай, жена, — негромко сказал он однажды ночью своей старшей жене Варанге, лёжа рядом с нею, пока младшие жёны и дети посапывали поодаль, — я снова стал беспокоиться за Даяну.

Варанга приподнялась на локте, тревожно заглядывая ему в лицо. Даяна была её дочерью, и она, как и Мбунгу, крепко её любила.

— Почему? — тихо спросила она.

— Я чувствую, что в её жизни произойдут какие-то перемены, — нехотя отозвался Мбунгу. Он уже жалел, что затеял этот разговор прежде времени и встревожил Варангу. — Ты разве не чувствуешь?

Та задумчиво покачала седеющей головой и переспросила:

— Изменится её жизнь или она сама?

— Мгум-м, — протянул Мбунгу. Варанга была куда мудрее него. — Не знаю. Но это разные вещи, ты права. Пожалуй… пожалуй, я обращусь к колдуну. Пусть Джембе погадает для меня на лопатке антилопы.

Но, прежде чем Джембе успел это сделать (а курицу в уплату гадания он уже взял), в деревню каре-каре вернулась сама Даяна.

Одна.

Без Парги или Джереми.

На старом синем грузовичке из миссии, в кузове которого лежали тюки с благотворительной одёжкой белых городских.

Мбунгу высоко поднял брови, увидев, как Даяна, в джинсах и белой майке, с непокрытой курчавой головой, спрыгивает с подножки кабины. Водитель, смуглый полукровка Пит Тимбу, улыбнулся ей своей щербатой ухмылкой, как зачарованный.

Даяне все всегда улыбались. Даже Парги, когда она колотила его бамбуковой палкой за очередную каверзу.

Она была красавицей и умницей, его дочь. Но почему она вернулась — и почему одна?

Мбунгу решил спросить об этом сразу и прямо, и Даяна ответила, так же прямо и решительно взглянув на него карими глубокими глазами:

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Сейчас? Или вечером? — уточнил Мбунгу.

Сердце у него ёкнуло. Дорога до заповедника была нелёгкой, и если уж Даяна на неё решилась, должно было произойти нечто серьёзное.

— Вечером, — кивнула та и зашагала к хижине, доставая из сумки леденцы для мгновенно запрыгавших вокруг детей.

Что ж, вечером Мбунгу развёл для неё костёр на берегу озера, где обитал старый мокеле-мбембе, и принялся ждать.

Даяна лёгкой тенью возникла из темноты — бесшумно, как настоящий охотник. Мбунгу дождался, когда она усядется на одеяло, скрестив ноги и встряхнув тёмной копной кудрей, и задал вопрос, который не успел задать днём:

— Почему ты не взяла с собой Парги?

— Пусть работает за нас двоих, — скупо усмехнулась она. — И мне нужно было побыть тут одной, без него.

Её глаза снова глянули на него испытующе:

— Я беременна, отец.

Между ними повисло молчание, только костёр потрескивал.

— Что-то такое я и подозревал, — выдавил Мбунгу, соврав.

Ничего «такого» он не подозревал, учитывая, что когда-то Даяна предупредила его, что не хочет пока заводить детей, что предохраняется с помощью средств белых городских.

— Почему ты передумала, ведь ты хотела подождать? — напрямик осведомился он, и Даяна, сдвинув брови, спокойно объяснила:

— Я работаю с животными. Я вижу, какие детёныши жизнеспособнее, смышлёней, крепче. Когда их матери не стары. Я могу работать в заповеднике, учиться в городе, зарабатывать деньги. И я буду это делать, обязательно. Я хочу это делать. Мне нравится так жить. Но ещё я хочу родить ребёнка, пока я молода. Возможно, не одного. Как ты к этому отнесёшься?

Она напряжённо ждала ответа.

— Ты оставишь его нам? Мы с твоей матерью будем только рады. Все каре-каре будут рады, — быстро сказал Мбунгу, сжав её плечо. — Оставляй.

Даяна длинно выдохнула и на миг опустила ладонь на его запястье:

— Возможно. А возможно, и нет. Звери никуда не отпускают детёнышей, пока те не подрастут. А выкормленные людьми из бутылочки плохо приспособлены к жизни в буше. Они какие-то… не такие. Возможно, я буду возить его… или её, или их, — с улыбкой поправилась она, — с собой, как это делают матери, работая в поле. Они привязывают детей к спинам, — она вдруг заулыбалась. — Как мама привязывала меня к спине, махая мотыгой и распевая «Песню сорго».

— Я в это время охотился в буше, — пробормотал Мбунгу почти виновато. Но на сердце у него стало легко-легко.

Он вспомнил, как его Варанга стояла против солнца с мотыгой на одном плече и новорождённой Даяной, сладко спящей в скрутке из одеяла, на другом. Стояла, стройная, высокая, и ждала его из буша. А он спешил к ней со всех ног.

— А ты не хочешь спросить, кто отец ребёнка? — тихонько засмеялась она.

— Засранец Парги, кто же ещё, — проворчал Мбунгу, и она засмеялась пуще. — Он знает про твои планы?

Даяна повела плечом:

— Он примет их.

О да, он примет их беспрекословно, Мбунгу знал.

— Ты любишь его? — решился спросить он.

Даяна сморщила нос:

— Мне нравится с ним спать. И… ну да, он вообще мне нравится, — призналась она. — Только ему не говори.

— Не скажу, — Мбунгу тоже расхохотался.

Он нынче же сходит к колуну Джембе и отнесёт ему ещё одну курицу. Или даже двух. Пусть погадает, родится у него внук или внучка.

Название: Мать-Африка и белые девушки
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: Кваме Нкрума «Автобиография»
Размер: драббл, 366 слов
Персонажи: африканский политический деятель, белые девушки
Категория: джен
Жанр: зарисовка
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: POV героя
Ссылка: тут

В пятидесятые мы покидали Африку, чтобы говорить о свободе, став свободными людьми, чтобы потом вернуться и завоевать для Африки эту свободу.

Мы были нищими студентами с горящими глазами, чёрными студентами, умудрившимися поступить в университеты метрополии — почему они позволили нам это, зная, что мы будем говорить о свободе для колоний — свободе от них?

Я даже сейчас не могу ответить на этот вопрос.

Как не могу понять, почему нам так истово, так самоотверженно, не ища никакой выгоды для себя, помогали английские девушки. Белые девушки.

Мы собирали свои конгрессы, споря до хрипоты, мы обсуждали будущее Африки, мы писали статьи и книги, мы выпускали газеты, листовки, журналы.

А эти девушки приходили по вечерам и часами печатали нам на машинке, не требуя ни одного пенса за эту работу. Всё, что мы могли сделать для них — посадить их в такси и заплатить таксисту, если у нас были на это деньги, либо проводить до метро и махнуть рукой на прощанье.

Помню, как я провожал такую девушку, белую девушку, её звали Нэнси, до метро, и какой-то мужчина, белый мужчина, увидев её со мной, грязно обругал её — не меня, ибо я был для него просто животным. Я ударил его, и мы покатились по земле. Нэнси разняла нас, требуя от меня успокоиться, взять себя в руки и не обращать внимания. Она сидела на земле в разорванных чулках со ссадинами на коленях и удерживала меня за руки. А мимо шли люди, с любопытством смотревшие на нас. Оскорбивший нас мужчина ушёл, хромая и выкрикивая угрозы. К моему счастью, там не было полиции. Я посадил Нэнси в вагон метро… и да, помахал на прощание.

От этих белых английских девушек исходили тёплая искренность и сочувствие, и теплом своих великодушных сердец они сделали так много для нас — ради того, чтобы чёрная Африка стала свободной — свободной от гнёта метрополии.

Вы, возможно, станете искать самое пошлое объяснение для проявления ими такого тепла и поддержки — но вы ошибётесь. Они приходили в наши трущобы не для того, чтобы спать с нами — а чтобы помочь нам.

Были ли они движимы стыдом за деяния колонизаторов на протяжении веков? Возможно. Я повторюсь, что не знаю ответа на этот вопрос.

Но чёрная Африка, мать-Африка, без сомнения, видит каждую из этих белых девушек и благодарна им, как благодарен им я.

Название: Баобаб
Цикл: В давние времена
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: мифология Африки
Размер: драббл, 865 слов
Персонажи: Чомбе, Шембе, Лумбе, злой дух, его собака, девушки
Категория: джен
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13
Примечание: по мотивам легенды племени банту
Предупреждение: стилизация, стёб; упоминается насилие; смерть персонажей
Ссылка: тут

В давние времена на землях банту жили три лучших охотника — Чомбе, Шембе и Лумбе. Были они молоды, во всём удачливы, любили друг перед другом своей добычей хвастать, но дружили между собой крепко.

Раз отправился Чомбе охотиться в лес.

— Хорошо, много зверей добуду, — радовался он. Так и вышло. Убил Чомбе антилопу и газель, взвалил туши на плечо и посвистывая, направился к селению. Но устал от тяжёлой ноши и остановился на ночлег у могучего баобаба.

Тот баобаб такой громадный был, что обойти его ствол невозможно было за целую неделю, а в кроне его вили гнёзда орлы.

— Вот это баобаб! — воскликнул Чомбе и присел у его подножия. Положил он наземь свою добычу, развёл костёр, отрезал кусок мяса антилопы и принялся жарить его над костром, насадив на прут.

А надо вам сказать, что в дупле этого огромного баобаба обитал злой дух Бавамбе со своею собакой. Учуяла собака запах убоины, выскочила из дупла и попыталась вцепиться зубами в добычу Чомбе.

Зубы у неё в три ряда, глаза сверкают, рыжая шерсть дыбом стоит.

— Коу-коу, что это за образина! — воскликнул Чомбе, замахнулся на собаку палкой и прогнал. С визгом прибежала собака к хозяину, жалуется ему.

Вылез Бавамбе из дупла и взревел:

— Кто посмел ударить мою собачку?

У Чомбе поджилки затряслись при взгляде на него: высотой злой дух был в три человеческих роста, седые волосы в косы заплетены, нос крючком, зубы даже не в три ряда, как у его собаки, а в четыре.

Струхнул Чомбе, но делать нечего. Крикнул он задиристо:

— Твоя собака хотела мою добычу утащить…

Но не договорил он, потому что Бавамбе ухватил его за волосы и ну вокруг себя мотать, оземь расшибать. Взмолился Чомбе о пощаде. Но Бавамбе его не пощадил, подвесил за волосы к самой толстой ветви баобаба, а сам со своей собакой сел у костра, и в один присест съели они всю добычу Чомбе: газель и антилопу.

Тут к баобабу подошёл молодой охотник Шембе. Злой дух и его собака к тому времени уже снова скрылись в своём дупле и ждут — что будет дальше. Поглядел Шембе на погасшее кострище, ничего не понял, удивился.

Хотел Чомбе ему с ветки крикнуть, предупредить, чтобы тот уходил отсюда, пока не поздно, но не мог от боли и слова вымолвить.

А Шембе тоже разжёг костёр и принялся свою добычу жарить. Охотился он весь этот день в горах и нёс в селение трёх горных коз. Но пожарить мясо ему не удалось, как до этого Чомбе, потому что собака злого духа снова прибежала к костру и попыталась утащить кусок.

— Коу-коу, ты кто? Я не звал тебя, — рассердился Шембе и прогнал собаку палкой. Возвратилась та к хозяину, жалуется ему, а Бавамбе как выскочит из дупла, как взревёт:

— Как ты посмел ударить мою собачку, червяк?

Струхнул Шембе, на Бавамбе глядючи: у того косы седые по широченным плечам рассыпались, зубы в четыре ряда, так и сверкают. Захотелось ему убежать. Но он сдержал дрожь и задорно крикнул:

— Ты страшилище, и собака твоя такая же! Не смейте мою добычу трогать!

Схватил его тогда Бавамбе за волосы, над головой раскрутил и наземь швырнул так, что Шембе едва дух не испустил. Видя, что молодой охотник еле дышит, Бавамбе рассмеялся, будто гром загремел, и подвесил его за волосы к той же ветке, на которой уже висел Чомбе.

Шембе заметил друга и едва не заплакал. Понял он, что вся надежда у них теперь только на Лумбе.

Тем временем Бавамбе со своей собакой сели у костра и съели всю добычу Шембе — трёх горных коз, как до этого — добычу Чомбе, газель и антилопу. И убрались оба вновь в дупло баобаба, притаились и ждут.

А Лумбе в тот день охотился в саванне и убил там молодого слона. Идёт он, счастливый, несёт на плече свою добычу, в другой руке — копьё. Заметил он огромный баобаб, остановился и воскликнул:

— Вот это громадина! Сяду под ним, отдохну немного.

Своих друзей в ветвях дерева он не заметил, а те уже так обессилели, что и слова вымолвить не могли.

Лумбе же развёл огонь, удивившись, что угли в кострище ещё тёплые, отрезал кусок слоновьего мяса, насадил на прут и принялся жарить.

Выскочила тут с лаем собака Бавамбе. Глянул на неё Лумбе, и сердце у него захолонуло от страха. Но он ничем этого не выказал, а, наоборот, приветливо сказал:

— Присаживайся к моему костру, пёсик, угощайся.

Оторопела собака, но улеглась у костра, начала мясо грызть. Тут вылез из дупла сам Бавамбе, спрашивает насмешливо:

— Всех ли ты угощаешь, дурень?

— Угощаю тех, кто голоден, — спокойно отвечает Лумбе. — Садись и ты, хоть твоего имени я не знаю.

Бавамбе подсел к костру, и принялся со своей собакой есть мясо слона, как до этого они съели газель, антилопу и трёх коз. Ели они, ели, ели, ели, ели… пока не лопнули от своего обжорства.

А не надо жадничать!

Тут Лумбе поднял глаза и увидал своих друзей, висящих на ветке баобаба. Вынул он из-за набедренной повязки нож, взобрался по стволу баобаба наверх, отрезал волосы сперва у Чомбе и втащил его на ветку, а потом сделал то же самое с Шембе. Спустились они на землю и поспешили в своё селение.

Там девушки стали наперебой расспрашивать Чомбе и Шембе, почему у них обрезаны волосы и почему все трое вернулись без добычи, но друзья так никогда и никому ничего про то, что случилось возле баобаба, не говорили.

Спросите, откуда я об этом знаю? Мне баобаб рассказал.

Название: Волк и красавица Айя
Цикл: В давние времена
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: мифология Африки
Размер: драббл, 800 слов
Персонажи: Айя, её отец, мать, женихи, охотник Пенге, волк
Категория: гет
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13
Примечание: по мотивам легенды племени йоруба
Предупреждение: стилизация, стёб; упоминается насилие; смерть персонажей
Ссылка: тут

В давние времена в одной деревне жил вождь, а дочь у него была такая красавица, что солнце на небе останавливалось, чтобы на неё полюбоваться. Вождь и его жена своей дочерью очень гордились и в мужья ей хотели лучшего из лучших.

Как только красавица, а звали её Айя, вошла в женский возраст, к порогу хижины вождя женихи стали толпами приходить. Но вождь всех отвергал, потому что ни один не казался ему достойным его дочери. И самой Айе никто не полюбился, не то нашла бы она способ отца уговорить.

Так вот ходили женихи к Айе свататься, ходили, пока тропинка к дому вождя не превратилась в настоящую широкую дорогу. Надоело это вождю смерть как. Ни заснуть толком, ни поесть, ни по нужде присесть, всё кто-то в дверь стучит и за тростниковые занавески лезет, хоть вождь уже двух больших псов завёл, чтобы дочкиных женихов гонять.

Вот однажды ушёл вождь от такой докуки в лес, уселся там под деревом и думает-гадает, как ему быть. Был у него с собой калебас пальмового вина, осушил он его до дна, и не иначе, как злой дух Бавамбе ему подсказал, что надо сделать. Поднялся вождь на ноги да как крикнет:

— Слушай меня, всесильный бог Опо! Клянусь я тебе своей жизнью, что выдам мою красавицу-дочь Айю за первого, кто встретится мне, когда я в деревню буду возвращаться. Так говорю я, вождь, и слово моё твёрдо.

Выпалил он этакое и вмиг протрезвел, потому что в верхушку дерева, под которым он сидел, ударила молния и расщепила его — в знак того, что всесильный бог Опо его клятву услыхал и принял. Вождь даже за голову схватился, потому что понял, что наделал: теперь ему предстояло выдать свою выхоленную и вынянченную красавицу-умницу Айю хоть за горбуна, хоть за умалишённого, хоть за бедняка распоследнего. Но делать нечего, поплёлся вождь в деревню, едва ноги передвигая.

А вышло так, что в лесу в то время охотился сын вождя из соседней деревни по имени Пенге, парень хоть куда, молодой, красивый, умелый да сильный. Сватался и он к Айе, но, как и прочие, получил отказ. Услышал он клятву вождя богу Опо и понял, что ему следует сделать — первым попасться ему на пути к дому. Но он захотел не просто так встретить вождя, а ещё и проучить его и всю его семью за высокомерие и надменность.

Прокрался тогда Пенге к волчьему логову. Там был волк и его волчица с волчатами. Волчицу и волчат Пенге заколол копьём, а когда волк кинулся на него, ударил его охотничьей дубинкой по голове. Волк рухнул наземь, и Пенге принялся было сдирать с него шкуру, чтобы надеть на себя, но бросил, потому как увидел, что вождь уже из-за деревьев показался. Встал Пенге на четвереньки, волчьей тушей прикрылся и завыл грозно:

— Вождь, слышишь ли ты меня, видишь ли ты меня? Отдай за меня свою красавицу-дочь!

Решил вождь, что перед ним оборотень, заплакал горше горького, но делать нечего, клятва-то произнесена. Вошёл он в дом, оборотня на опушке оставив, и повинился перед женой и дочерью в своём опрометчивом поступке. Те зарыдали в отчаянии, но красавица Айя наконец утёрла слёзы и сказала:

— Значит, так мне на роду было написано, отец. Не плачь, не убивайся по мне, и ты, мама, тоже. Выйду я за оборотня и буду жить в лесу, это мне кара за мою гордыню.

Сказала она так, повернулась и вышла из дома, отправившись по охотничьей тропе в лес. А там уже на опушке Пенге поджидает. Обрадовался он несказанно, увидев Айю, понял, что удался его хитрый замысел. Улыбнулся он во весь рот, встал и сбросил тушу волка на землю. Ударился волк оземь и поднялся живёхонек, только кровь запеклась на нём там, где Пенге пытался шкуру с него снять. Говорит волк красавице Айе:

— Твой отец поклялся богу Опо, что выдаст тебя замуж за первого, кого встретит по дороге к деревне. Так вот, мы вместе там были. Этот хитрец, — указал он на Пенге, — подслушал клятву твоего отца и решил тебя и твою семью наказать, себя за волка выдав. Убил он всю мою семью, оглушил меня, себе на плечи взвалил и притворился оборотнем. Но и я, выходит, вместе с ним первым твоего отца встретил. Что решишь ты, Айя? За кого из нас замуж пойдёшь?

Посмотрела Айя на его клыкастую морду, на окровавленную шкуру, потом — на посеревшее от страха лицо Пенге и говорит решительно:

— За тебя пойду, волк. Тебе женой буду.

Тут Пенге опомнился да как закричит:

— Ты что, ополоумела, несчастная? Ведь он даже не человек вовсе!

— Ты тоже, — ответил ему волк, и началась у них тут схватка не на жизнь, а на смерть. Боролись они, боролись, пока волк не изловчился и не перегрыз Пенге горло. Упал тот бездыханным наземь.

А красавица Айя с волком отправились в самую чащу, где было волчье логово. Похоронила Айя убитых волчицу и волчат и стала жить с волком, как с мужем. От их детей и пошла та ветвь племени йоруба, что называет себя «йокооко», волки.

Они мне эту историю и рассказали.

Название: Три друга и мудрый Окити
Цикл: В давние времена
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: мифология Африки
Размер: мини, 1020 слов
Персонажи: Окити, вождь соседней деревни, другие сельчане
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: как мудрый вождь раскрыл преступление
Примечание: по мотивам легенды племени йоруба
Предупреждение: стилизация; упоминается насилие; смерть персонажей
Ссылка: тут

В давние времена в одной деревне жил мудрый вождь, которого звали Окити — Ястреб. Не только односельчане приходили к нему за советом, но и люди из окрестных деревень. Вышел ли спор из-за охотничьей добычи или земельной межи, или приданого невесты, или неверности жены, все к Окити спешили.

Однажды случилось вот что. В соседней деревне трое молодых друзей пропали — к побережью направились за рыбой и домой не вернулись. Земляки забеспокоились, начали их искать, и только через три дня нашли в лесных зарослях — мёртвыми. Принесли их тела в родную деревню, но перед тем, как предать земле по обычаю, вождь той деревни решил позвать Окити, чтобы тот разобрался, кто молодых рыбаков убил и за что. Потому как раньше разбойников в том месте никогда не водилось.

Пришёл Окити в соседскую деревню, вышел на общинную площадь, где лежали завёрнутые в рогожу тела убитых — а над ними уже мухи кружились. Опечалился Окити — жаль ему стало до слёз, что такие молодые и не успевшие жениться парни безвременно погублены.

Обошёл он покойников кругом, коснулся безжизненных рук, зачем-то посмотрел на ладони и велел вождю:

— Можете хоронить их.

Зарыдали плакальщицы, а родичи рыбаков принялись громко стенать и расцарапывать себе лица.

А Окити поманил к себе вождя, чтобы спросить тихонько:

— Готов ли ты услышать, кто убил твоих юношей, о вождь?

— Конечно, я ведь для того и позвал тебя! — горячо воскликнул тот.

Окити только головой покачал:

— Даже если мои слова покажутся тебе оскорбительными для их памяти и для их родичей?

— Хочу узнать правду, — твёрдо ответил вождь. — если ты считаешь, что она горше листьев дерева мбере, то пускай её узнаю только я.

— Что ж, — вздохнул Окити и начал: — Думаю, ты видел, что младший из этих парней погиб от удара чем-то тяжёлым по затылку. Его череп размозжён. Думаю, это была окованная железом дубинка. Был ли ты на том месте, где нашли тела, о вождь?

— Да, и такая дубинка там была, — медленно проговорил тот. — Она лежала возле мертвецов. Я ещё удивился, почему разбойник не унёс её с собою.

— Но двое других, старших юношей умерли вовсе не от удара дубинкой, — продолжал Окити. — Они умерли от яда. Их ладони и ногти, а также губы стали чернее самой чёрной земли, их лица вздулись, их глаза побагровели. Это сок лилии одобо убил их. Видел ли ты рядом с ними на земле остатки какой-нибудь еды?

— Да, — снова кивнул вождь, — там была рыба, завёрнутая в листья эве, и печёный батат.

— Кто-нибудь из твоих людей прикасался к этой еде? — с тревогой вскричал Окити. — Или, может, ею лакомились собаки?

— Никто не прикасался, — поспешил успокоить его вождь. — А собака… она только понюхала эту еду и сразу убежала.

Окити вздохнул с облегчением.

— Но объясни же, что случилось! — взмолился вождь. — Я не понимаю тебя!

Тогда Окити снова вздохнул — уже с глубокой грустью — и заговорил:

— Возможно, ты не поверишь мне, но дело было так. Трое этих юношей, друживших между собой, нашли что-то во время своего пути, и эта находка погубила их всех.

— Та еда, что они съели? — недоумённо спросил вождь.

— Нет, — возразил Окити. — Что-то очень ценное и дорогое, что-то, ради чего каждый из них не пожалел жизни своего товарища. Твои юноши сами убили друг друга, о вождь.

— Что ты такое говоришь! — в ужасе вскричал тот, и Окити ответил печально, но твёрдо:

— Я же предупреждал, что правда тебе не понравится. Они нашли это нечто, и злой дух вселился в них при виде этого сокровища. Я думаю, они отправили младшего в ближайшее селение за съестными припасами, и, пока того не было, сговорились убить его, чтобы не делиться с ним находкой. А тот меж тем тоже решил избавиться от своих друзей и забрать находку себе. Вот почему он раздобыл в том селении, куда пришёл, не только еду, но и яд, который в неё добавил. Если ты спросишь тамошнего колдуна, он наверняка расскажет тебе, как всё было, ведь сок лилии одобо он мог раздобыть только у него.

Вождь во время этого страшного рассказа раскачивался из стороны в сторону, а тут и вовсе закрыл лицо руками. Окити прервался, тревожно глядя на него.

— Этот младший — сын моей сводной сестры по отцу, мой племянник, — с трудом выговорил вождь. — Продолжай, прошу тебя.

— Мне недолго осталось рассказывать, — с грустью промолвил Окити. — Едва твой племянник вернулся к привалу, двое остальных накинулись на него и размозжили ему череп дубинкой. Они были так голодны, что даже не удосужились сперва закопать тело убитого или хотя бы прикрыть его камнями. Они знали, что уже не вернутся в твою деревню. Возможно, они решили на побережье наняться на корабль белых людей и уплыть далеко отсюда. Так или иначе, они уселись пировать прямо возле мёртвого тела, но сок одобо убил их ещё быстрее, чем они убили твоего злосчастного племянника.

Вождь снова застонал:

— Горе, о горе мне!

— Ты можешь никому не говорить о том, что я поведал тебе, чтобы не позорить мёртвых перед роднёй и односельчанами, — успокоил его Окити, — и я тоже сохраню эту тайну, клянусь тебе.

Вождь утёр залитое слезами лицо и растерянно спросил:

— Но что же они такое нашли? Что именно так помутило их разум? Ничего особенного не было ни рядом с ними, ни в их перемётных сумах.

— Расспроси тех или того, кто нашёл тела, — со вздохом посоветовал Окити, поднимаясь с места. — Он наверняка забрал это и присвоил себе. И теперь эта вещь или что там было такое, может стать причиной других смертей.

Вождь задумался и твёрдо сказал:

— Я понял тебя, мудрый Окити.

…Спустя несколько дней в деревню Окити примчался гонец от соседского вождя. Его быстрые ноги так и мелькали в красной пыли. Он принёс Окити нечто, тщательно завёрнутое в рогожку и перевязанное верёвками.

Когда Окити, оставшись один, развернул этот свёрток, внутри оказалась вырезанная из эбенового дерева блестящая фигурка богини Орисы в виде чёрного леопарда с глазами-изумрудами и золотыми когтями. Такую фигурку можно было дорого, очень дорого продать белым людям, прибывающим на побережье на своих больших кораблях, подумал Окити. Скорее всего, по дороге трое молодых дурней наткнулись на старинное святилище богини и разорили его, а богиня, в свой черёд, разгневалась и покарала их, лишив разума и совести.

Окити склонил голову и воззвал к богине Орисе, поклявшись ей найти святилище и вернуть туда фигурку. Так он и сделал.

Он никогда не расспрашивал соседского вождя, кто именно нашёл изображение богини в перемётных сумах мертвецов.

Вот и я не знаю этого.

Название: Мера
Цикл: В давние времена
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: мифология Африки
Размер: мини, 1037 слов
Персонажи: Мера, его жена, погонщики, незнакомец
Категория: джен, гет
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: однажды один человек по имени Мера решил, что живёт как-то неправильно...
Примечание: по мотивам легенд народов Северной Африки
Предупреждение: стилизация, стёб; упоминается насилие; смерть персонажей
Ссылка: тут

Однажды один человек понял, что живёт он как-то неправильно. Скучно живёт, тоскливо. Годы его к сороковой весне подкатили, а ни детей, ни богатства он с женою так и не нажил. Весь его мир был куском пустыни, где у единственного полноводного ручья стояло селение из десятка глинобитных хижин. Бывало, конечно, так, что проходил мимо караван торговцев, спешивших отвезти свои товары через горный перевал. Покупал у них тогда человек — а звали его Мера — мотыги для своего поля да кусок цветастой ткани, чтобы жена сшила себе новую юбку. Вот и всё. Поразмыслив так, сказал Мера своей жене:

— Послушай, управляйся тут без меня, а я пойду мир посмотрю, иначе от тоски вот здесь на дереве за домом и повешусь.

— Что ты, что ты, Мера, — не на шутку перепугалась жена, — конечно, ступай, погляди, как другие люди живут.

Про себя-то она подумала, что везде одно и то же. Везде люди, как и в их селении, много и тяжело работают, чтобы добыть для себя и своих детей пропитание. Что ж, пускай Мера в этом сам убедится.

А тот взял мешок с припасами, нож, тёплую накидку и лёгкую ореховую палку… да и пошёл себе по дороге, ведущей в горы. Подумал ещё, что надо бы оглянуться, чтобы увидеть напоследок крыши родного селения, но тряхнул головой и скрылся, не оборачиваясь.

Много чего он повидал за время своего путешествия, другие земли и разных людей. И действительно — понял он, что повсюду люди много и тяжело работают, чтобы прокормить себя и своих детей. Устал он бродить, по жене соскучился, да и денег каких-никаких заработал. Понял он, что пора домой возвращаться.

На скопленные деньги купил он десять верблюдов и осла. Гонит их домой через горы, сам на осле сидя, и мечтает, как они теперь с женой заживут спокойно и в достатке.

Только вот встречает его возле колодца человек незнакомый. Накидка на нём чёрная, капюшон низко на лицо надвинут, а под капюшоном — такая тьма, словно лица там и вовсе нету. Оробел Мера, на него посмотрев, поклонился низко, а путник ему и говорит:

— Отдай мне пять своих верблюдов, Мера, и я дам тебе такой совет, о котором ты не пожалеешь. А если откажешься, то тогда уж пожалеешь точно.

Разобрало тут Меру любопытство, и он подогнал прямо к путнику пять своих верблюдов.

А тот спокойно так и негромко говорит:

— Никогда не ложись спать возле сухого дуплистого дерева.

И исчез вместе с верблюдами — только его и видели.

Мера почесал в затылке, крякнул — вот так совет, и за это он пять верблюдов отдал? Но дело-то уже сделано, отправился он дальше.

Ещё через пару дней пути Мере снова понадобилось воды в колодце набрать. Глядь — а на деревянной крышке колодца сидит тот самый путник в тёмной накидке, без лица, и говорит:

— Здравствуй, Мера. Если отдашь мне пять верблюдов, я тебе дам совет, который тебе жизнь спасёт и который ты никогда не забудешь. А если не отдашь, горько пожалеешь.

— Уже жалею, — сердито проворчал Мера, но подтолкнул к путнику ещё пятерых своих верблюдов. Остался у него только осёл.

Путник — по голосу было слышно — с усмешкой говорит:

— Никогда не переходи реку, не проверив брода.

И снова пропал, будто его и не было, только пыльный вихрь завился. И верблюды, как и в прошлый раз, пропали вместе с ним.

Сплюнул Мера, взгромоздился на уныло опустившего уши осла и потрусил дальше через горы, грустно размышляя о собственной глупости и доверчивости. Экие советы ценные он получил взамен своих верблюдов! И почему он каждый раз беспрекословно слушался незнакомца, будто ребёнок малый — строгого отца? Что он теперь жене скажет?

К вечеру догнал он караван, тоже направлявшийся в горы. Были в нём и верблюды, и лошади, и ослы, а погонщиков всего двое. Мера и подрядился к ним третьим.

Наступила ночь, и погонщики стали на ночлег устраиваться. В предгорьях редкие деревья росли, и Мера увидел, что его товарищи разводят костёр как раз под сухим старым деревом, в котором на высоте человеческого роста зияло дупло. Сперва Мера решил было промолчать, но потом не выдержал и говорит решительно:

— Не будем здесь ночевать. Лучше возле вон тех камней ляжем.

Уговорил он товарищей — а ночью из дупла того дерева, рядом с которым они чуть было не заночевали, вылезла огромная змея и ужалила одного из верблюдов, да так, что бедолага помер.

«Вот дела», — подумал Мера, но вслух ничего не сказал, глядя, как расстроены другие погонщики.

Отправился дальше караван.

На второй день, как миновали они горы, перед ними раскинулась река. Узкая с виду, но бурливая. Погонщики разулись и собрались вброд переправляться, на что Мера им говорит:

— Не делайте этого. Вперёд осла пустите.

Только осёл через стремнину, понукаемый ими, стал перебираться, как провалился в омут чуть не по самые уши. Помог ему Мера из воды выбраться, и все тронулись искать хороший брод. Остальные стали Меру благодарить:

— Если бы не ты, кто-нибудь бы непременно утонул, спасибо тебе, мудрый ты человек.

«Это не я мудрый», — подумал Мера, но вслух опять ничего не сказал.

Наконец дошли они до развилки дорог и с Мерой распрощались, дав ему с собой припасы и пару монет за его труды и помощь.

Мера тоже с ними сердечно простился, но, даже не успел на осла своего взобраться, глядь — снова стоит перед ним давешний путник в тёмной накидке и без лица. Злой-презлой, сердитый-пресердитый.

— Ну не дурак ли ты?! — кричит он Мере. — Конечно, дурак! Один погонщик погиб бы возле сухого дерева, второй — на переправе, и весь караван достался бы тебе! Когда я давал тебе свои советы, не думал, что ты такой!

Мера смолчал, опять ничего не сказал.

Тем временем путник немного успокоился и говорит:

— Отдай мне осла, получишь третий совет. Последний.

«Теперь ещё и осла лишусь», — подумал Мера с тоской, но только рукой махнул: бери, мол.

Путник забрал осла, топнул ногой по сухой земле, где стоял, и говорит:

— Копай тут.

И исчез в вихре пыли вместе с ослом.

«Угу, — сумрачно подумал Мера, — чем копать-то, руками?» Ни кирки, ни мотыги у него с собой не было. Однако взял он нож и принялся землю долбить там, где путник указал.

До самой ночи долбил, хотел уже бросить, но тут его рука с ножом будто провалилась куда-то. Глубоко в земле оказалась пустота, а в ней — глиняный горшок. Разбил его Мера, и посыпались из него золотые монеты.

Вернулся он домой к жене, встретившей его радостно, и построили они караван-сарай для проезжих. И даже сыночка родили на старости лет себе в утешение.

А кто был тот путник, Мера никогда так и не узнал.

Название: Делл и Делани
Автор: sillvercat для fandom Africa 2023
Бета: fandom Africa 2023
Канон: мифология Африки
Размер: мини, 1216 слов
Персонажи: Джек Форрестер, Делл, Делани, бармен, охранник
Жанр: повседневность, мистика, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: приезжий американский инженер встречает в ночном клубе Браззавиля странную пару...
Предупреждение: стёб, пародия
Ссылка: тут

«Бог и король пауков Ананси может принимать любой облик, который ему угодно будет принять. Как каждый трикстер, он обожает притворяться не тем, кем является: человеком, зайцем или лисой. Народ ашанти считают его творцом мира. Однако чаще всего он занят тем, что делает более приятной свою собственную жизнь. Если при этом она становится более трудной для других — тем веселее...»

* * *

Джек Форрестер, американский горный инженер, служащий по контракту на приисках Кумба, не был завсегдатаем ночных клубов, тем более подобного толка. Но раз уж он попал в Браззавиль на неделю, грешно было бы этим не воспользоваться. Только с осторожностью.

Согласно изученной им статистике, именно здесь наблюдалось самое высокое число ВИЧ-инфицированных.

Джеку было и стрёмно, и стыдно, и одновременно его разбирало любопытство, когда он преодолев фейс-контроль, вошёл в замкнутое пространство этого клуба, где царил почти что интимный полумрак, прорезаемый только цветными вспышками с танцпола. Впрочем, нет, ярко освещена была барная стойка с традиционно флегматичным и симпатичным барменом. И тускло освещались зоны отдыха над несколькими полукруглыми кожаными диванами, расставленными там и сям у стен.

Народу хватало, на Джека никто особого внимания не обратил, да он и знал, что ничем не примечателен — обычный двадцатипятилетний клерк, неброско одетый, модно постриженный, симпатичный, но стандартно симпатичный, с мягкой улыбкой.

Дойдя до барной стойки, Джек облокотился на неё, заказал бокал дайкири и, понемногу из него отпивая, внимательно оглядел зал. Он так и замер, увидев на одном из диванов очень своеобразную пару.

Близнецы. Эти двое явно были близнецами, — тонкие черты одного лица повторяли грубые черты другого, — но разнились они просто как небо и земля.

«Землёй» был коротко стриженный темнокожий парень спортивного вида. «Качок», сказали бы в родном квартале Джека, оставшемся за сотни миль отсюда, на другом конце света, в Балтиморе. Кожаный жилет, надетый на голое тело, подчёркивал его бугрящиеся бицепсы, украшенные татуировками. Он спокойно попивал свой коктейль, так же, как и Джек, остро оглядывая зал.

«Небо» было хрупким, тонкокостным, почти таким же смуглым, как его брат, с ярко накрашенным ртом, с тёмным чокером на гибкой шее. Чокер больше напоминал ошейник, правда, украшенный стразами. Обнажённые руки — тонкие и длинные, а одето «Небо» было во что-то вроде шёлкового струящегося комбинезона, белоснежного, как облака. «Небо» бросало вокруг скучающие взгляды из-под накрашенных ресниц.

«Ох, ну ничего ж себе!» — ошарашенно подумал Джек.

Он ни на что особо не рассчитывал, когда залпом допил дайкири, поставил бокал на стойку и решительно направился к диванчику со странной парой на нём. Он заметил, как «Небо» отшило как минимум одного подошедшего к нему парня, застенчиво опустив длинные ресницы и робко покачав головой в ответ на его приглашение на танец. Возможно, Джека ждала та же участь, когда он подошёл к диванчику и заглянул в тёмные глубокие глаза «Неба», уставившиеся на него с некоторым любопытством.

— Может быть, потанцуем? — негромко спросил Джек и неловко улыбнулся обоим.

И тут — он даже оторопел — «Небо» взглянуло на него так же остро, как его брат, и кивнуло, опустив ресницы.

Джек не поверил своим глазам, получив это согласие, и осторожно сжал тонкие пальцы «Неба» в ладони.

— Аккуратнее, чувак, — негромко, но чётко предупредил Джека второй близнец, разлепив полные губы. Его словно вырезанная из тёмного дерева физиономия вдруг показалась Джеку одним из тех древних ликов, что он видел в музеях.

Джек ошеломлённо кивнул.

Краем глаза он заметил, что окружающие наконец обратили на него внимание, и кое-кто пялится на них с завистью, а кое-кто... с сожалением? Да, с сожалением. Странно. Машинально отметив это, он прекратил оглядывать толпу и заглянул в яркие, сильно подведённые, глубокие глаза «Неба», ведя его к танцполу. Он спросил, старательно подбирая слова, будто офицер армии конфедератов, обращающийся к благовоспитанной леди-южанке:

— Могу я узнать ваше имя?

— Делл, — прозвучал высокий тихий голос, очень мелодичный.

— Оно вам подходит, — искренне сказал Джек, нерешительно положив ладонь на гибкую талию под шёлком комбеза и гадая, настоящее ли это имя. — А я — Джек. Джек Форрестер. Я горный инженер в «Юнайтед Сан». В столице по делам, но они уже… закончились. Но вообще я из Штатов, работаю тут по контракту.

Предыдущая мелодия оборвалась, и заиграла новая. Тихая, томная, почти сладострастная. Самое то для интимного разговора и медленных перемещений по танцполу.

— Горный инженер из Штатов? Это… м-м… — интересно, — наконец прозвучал ответ.

Джек внимательно посмотрел на «Небо». Само очарование, иначе не скажешь. Но глаза... в них что-то таилось, как на дне глубокого озера. Тревога?

— Зачем вы ходите в такие места, если ваш брат не позволяет вам развлекаться? Или это ваша единственная отдушина? — понял он вдруг. — Посмотреть, как развлекаются другие? Или вашему брату... — пришла ему в голову ещё одна догадка, — нравится дразнить вас и тех, кому вы понравились?

— Его зовут Делани, моего брата, — только и отозвалось «Небо», метнув быстрый настороженный взгляд в сторону дивана.

Джек подумал, что это совершенно ничего не значивший ответ, как вдруг раздался быстрый дрожащий шёпот:

— Умоляю, спасите меня от него… хотя бы на этот вечер. Вы можете сделать вид, что провожаете меня в туалет? Мы можем скрыться чёрным ходом, я знаю, где он, охранники выпустят нас, — тёмные глаза теперь взирали на него умоляюще, хотя гибкое тело продолжало раскачиваться в танце.

Сердце у Джека захолонуло.

— Ра… разумеется, — пробормотал он. — Вы можете на меня рассчитывать.

— Спасибо! — пылко выдохнула «Небо». — Мне сразу стало ясно, что вы порядочный.

Джек зачарованно подумал, что сейчас его сразит сердечный приступ. В двадцать пять лет! Но тогда он не успеет спасти «Небо». Он отчего-то вдруг сразу поверил ему.

Он решительно повернулся к дивану, где восседал Делани, и кивком указал тому в сторону туалетных комнат: мол, мы ненадолго отлучимся. Ему на секунду показалось странным, что тот просто молча кивнул в ответ, даже не пытаясь подняться с места… странным, да, но только на секунду. Потом он снова забыл обо всём на свете, сжимая тонкие прохладные пальцы «Неба».

Музыка загрохотала, заглушая все остальные звуки, тонкий дым марихуаны защекотал ноздри, когда оба вывалились в коридор.

Джек подумал, не стоит ли ему попробовать поцеловать ярко-алые губы «Неба»… только попробовать и выяснить, что получится. Он быстро огляделся: в полутёмном коридоре, устланном коврами, они были одни. Стоило попытаться, да.

Он наклонился к этим призывно полураскрытым губам и прикрыл глаза. Поэтому и не заметил, как за его спиной бесшумно возник Делани, будто материализовавшись из воздуха.

Хотя, возможно, действительно из воздуха.

Мощный удар отшвырнул Джека к стене. Он медленно сполз вниз и только тогда наконец раскрыл глаза.

Два силуэта высились над ним: один — широкоплечий и мощный, второй — тонкий и хрупкий, но такой же высокий. И когда они задвигались, сливаясь воедино, Джеку показалось, что он спит и видит кошмарный сон.

Либо одурманен наркотиками.

Но нет. Весь этот ужас происходил наяву: теперь вместо близнецов над ним возвышался громадный паук со множеством конечностей, покрытых тёмными длинными волосками. Одну из этих конечностей он и протянул Джеку со словами, произнесёнными мелодичным тихим голосом «Неба»:

— Потанцуем или пообжимаемся, красавчик?

— Или выпьем? — тут же прозвучал второй голос, низкий и глумливый, голос Делани. — Выпьем… тебя.

И тогда Джек закричал, чувствуя, как горячая струя мочи позорно растекается по его ногам. Его джинсы сразу промокли насквозь.

Да уж, в Браззавиле оказалось нечто пострашнее ВИЧ-инфекции.

— Фу-у, — насмешливо произнёс над ним голос «Неба», и силуэт чудовищного паука снова разделился на два человеческих, — нет, я уже не хочу этого зассанца. Пойдём отсюда, братец.

Прежде чем потерять сознание, Джек Форрестр успел увидеть две удаляющиеся прочь, грациозно покачивающиеся фигуры.

Когда он пришёл в себя, над ним стоял охранник, глядя на него сверху вниз, как показалось Джеку, сочувственно.

— Вызвать вам такси, мистер?

* * *

«Иногда Ананси считают сыном бога Неба или самим Небом. Иногда он предстаёт перед людьми в облике близнецов».

@темы: фики, твор4ество, ФБ-23

---

Рассказ про маму для Русориджей))

Название: Чудесное исцеление
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2023
Бета: Xenya-m
Размер: мини, 1590 слов
Пейринг/Персонажи: Зоя Степановна, её дочь, внук, врач, медсестра и другие
Категория: джен
Жанр: юмор, быт
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Зоя Степановна неудачно упала и вынуждена была обратиться к врачу. Но там её ждали два неприятных сюрприза...
Ссылка: тут

У Зои Степановны в телефоне стоял шагомер, и она исправно проходила в день по восемь тысяч шагов, которые программа рекомендовала для её возраста и веса.

Зое Степановне недавно сравнялось шестьдесят восемь, но больше шестидесяти ей никто не давал, а со спины и вовсе окликали: «Девушка!» — чем она втайне очень гордилась. Хотя сама любила подшучивать над этим: сзади, мол, пионерка, спереди пенсионерка. Тем не менее восемь тысяч шагов в день считала обязательными. До парка, по парку, на набережную и обратно. Ну, можно ещё и в магазин свернуть, купить что-нибудь вкусненькое к чаю. Она любила побаловать себя вкусненьким. Или соседка в гости зайдёт, родные забегут, а у неё всё есть.

Родные жили в соседнем подъезде и всегда исправно таскали Зое Степановне «вкусненькое», но она постоянно отнекивалась, мол, сама могу себе купить, пенсия нормальная. И покупала.

Но надо же было такому случиться, что, выходя из магазина с коробкой зефира в шоколаде (с прошлого месяца на четыре рубля подорожал, надо же), Зоя Степановна запнулась в сумерках о высокий бордюр, не удержалась на ногах и тяжело упала на правый бок, выронив магазинный пакет, из которого высунулись коробка с зефиром и кошелёк.

Оглушённая, она полежала несколько секунд и осторожно попыталась сесть, прикидывая масштаб бедствия. Прежде всего она нащупала в кармане смартфон: тот оказался цел, слава богу. Но правый бок сильно болел. А также правая нога и правая рука.

Тут к ней подскочили два мужичка, вечно отиравшиеся возле магазина и распивавшие пиво за грязным пластмассовым столиком у крыльца. От них разило застарелым перегаром, но они ловко ухватили Зою Степановну под мышки и аккуратно вздёрнули на ноги.

— Сильно расшиблись? — сочувственно и сипло вопросил один из них, с тревогой заглядывая в лицо Зое Степановне. — Идти сможете?

— До дому проводить? — подхватил второй.

Они явно искренне переживали, а не просто надеялись выманить у пострадавшей на чекушку. Зоя Степановна даже умилилась, но автоматически ответила:

— Спасибо, э-э-э, господа, всё в порядке, я дойду.

Она даже выжала из себя улыбку и кивнула им на прощание. Зашагала по тротуару, стараясь не сильно хромать. Она знала, что мужички смотрят ей вслед. Спереди пенсионерка, сзади пионерка, вот так-то.

Однако ночью нога и рука, хоть и натёртые бальзамом «Спасатель», разболелись не на шутку и начали распухать. Зоя Степановна героически протерпела ещё сутки, – она ненавидела обращаться в больницы, – пока из Турции ей не позвонила дочь.

Дочь Маринка с зятем впервые за несколько лет выбрались по горящим путёвкам в Анталию, и Зоя Степановна вовсе не собиралась сообщать им, что с ней случилась такая вот неприятность.

Но накануне к ней заглянула подруга и бывшая коллега, тоже учительница, Вера Васильевна и, несмотря на просьбу Зои Степановны помалкивать, всё-таки позвонила дочери и всё разболтала. «Я тебе это припомню, Верочка!» — грозно подумала про себя Зоя Степановна, устало слушая тревожную воркотню дочери в трубке.

— Нормально всё, не паникуй, — отрубила она наконец. — Я просто споткнулась. Нет, голова не кружилась. Нет, это не инсульт. И не микроинсульт. И не инфаркт. Марина, прекрати панику, пожалуйста. Я ничего не сломала.

На самом деле она вовсе не была в этом уверена.

— Возьми нашего мальчика и съезди с ним в травмопункт, — не унималась дочь. — Я сейчас ему позвоню.

«Нашим мальчиком» в семье называли внука Зои Степановны Пашу. Паше сравнялось двадцать лет, учился он на втором курсе журфака, но для всей семьи оставался «нашим мальчиком». Паша был худ, кудлат, очкаст, сутул, рассеян и интересовался не столько девушками, сколько «настолками». Зоя Степановна несколько раз видела, что это такое, когда к Паше приходили друзья. «Настолки» сильно напоминали ей игры её собственного детства, те, где надо было бросать кубик и делать ходы, только стоили не в пример больше. Зоя Степановна один раз услышала цену и тут же предпочла забыть. На эти деньги она могла бы неделю ходит в супермаркет.

— Не хочу я ни в какой травмопункт, — пробурчала она в трубку. — Там все поломанные, очередь с километр, и сидишь полдня, глядишь на алкашей с битыми мордами.

— Откуда ты знаешь? — сердито сказала дочь, и Зоя Степановна сварливо огрызнулась:

— Это все знают.

— Тогда поезжайте на приём к хирургу. В поликлинику, пусть осмотрит и сделает рентген, — не отступала дочь. — Можно к платному. Даже нужно к платному. Я денег Пашке зашлю.

— Вот ещё, — воспротивилась Зоя Степановна. — Не вздумай! Вам бы только деньги тратить!

Возникла длинная выразительная пауза.

— Мама, — наконец устало процедила дочь. — Или ты сейчас же едешь с Пашкой к врачу, или мы прерываем отпуск и возвращаемся. Тогда я буду возить тебя сама.

Зная Маринку, Зоя Степановна понимала, что так она и сделает.

— Хорошо, — сдалась она. — Но я и одна могу съездить.

Но дочь её уже не слушала. Выжав из матери вожделенное «хорошо», она принялась названивать Паше, и через полчаса Зоя Степановна в сопровождении внука, который оказался дома, отсыпаясь после проведённой за «настолками» ночи, уже катили в такси к районной поликлинике. От «платника» Зоя Степановна категорически отказалась.

В поликлинике их ждала пара неприятных сюрпризов. Хотя Зое Степановне сразу выписали в регистратуре талончик к хирургу и на рентген, очередь у кабинета хирурга оказалась такой, что она обречённо переглянулась с внуком Пашей, сообразив, что до вечера они отсюда не выберутся. Впрочем, внуку было всё равно: усадив бабушку на стул, он немедля уткнулся в свой планшет, нацепил наушники и выпал из реальности. Счастливчик.

Вторым неприятным сюрпризом оказалось то, что хирург-травматолог, ведущий приём, вовсе не был ни хирургом, ни травматологом.

— Как?! — оторопела Зоя Степановна, услышав эту новость от соседки по несчастью, сухонькой старушки, восседавшей с костыликом справа от неё.

— А вот так, — охотно пояснила та, наслаждаясь произведённым эффектом. — Уролог он, его просто туда посадили, чтобы он пациентов в разные места перенаправлял. Кого в перевязочную, кого на рентген, кого сразу в больницу. А хирургиня наша в отпуске, — с грустью добавила она.

— Спасибо, не гинеколог, — тоскливо пробормотала Зоя Степановна, обозревая очередь и понимая, что одни тут стоят как раз к урологу, тогда как другие, в том числе она, — к хирургу. Она снова посмотрела на отключившегося от суровой реальности внука и решительно извлекла из сумки собственный смартфон.

За чтением новостей, которыми Зоя Степановна щедро делилась с соседкой, время пошло быстрее. Она успела не только обсудить внешнюю и внутреннюю политику ряда стран, но и сделать рентгеновский снимок. А также попить кофе из пластикового стаканчика, принесённого внуком из кофе-автомата на углу.

Так что в кабинет уролога-травматолога Зоя Степановна попала бодрой и со снимками под мышкой.

Уролог-травматолог на снимки и на пациентку даже не посмотрел. Он что-то старательно писал на кипе бланков, разложенных у него на столе. Одновременно он разговаривал по телефону, плотно прижав его к уху.

— А она чего? — услышала Зоя Степановна. — Ну пипе-ец… Точно? А он тогда чего?

Зоя Степановна почему-то сразу поняла, что разговаривает тот отнюдь не с заведующим поликлиникой.

Так прошло минут двадцать. Люди в белых халатах входили и выходили, уролог-травматолог пожимал им руки, не отрываясь от разговора по телефону и от заполнения бумажек. Просто Юлий Цезарь какой-то. Вот только на Зою Степановну Юлий Цезарь не обращал ровно никакого внимания.

Приходили и настоящие пациенты, например, очкастый худой мужчина, застенчиво лепетавший что-то про «задержку» чуть ли не на ухо урологу-травматологу. Как человек вежливый, Зоя Степановна притворилась глухонемой и терпеливо ждала. Внук Паша, который завёл её в кабинет, примостился в углу на стуле, не отрываясь от планшета. Наконец очкарик в «задержкой» отбыл. Зоя Степановна деликатно кашлянула и взмахнула рентгеновскими снимками, пытаясь привлечь внимание врача. Но тут дверь в кабинет снова распахнулась, и на пороге возник огроменный мужичина (это некрасовское слово очень ему подходило) в спецовке, с деревянными костылями подмышками и с босой ногой наперевес. Штанина на этой ноге (правой) была до колена подвёрнута, обнажая красную, видимо ошпаренную, кожу.

— Мадам! — громыхнул он, обращаясь не к врачу, а к Зое Степановне, которая так и подскочила. — У вас совесть есть? Вы тут уже сорок минут сидите, а у меня острая боль!

Зоя Степановна оторопела.

— При чём здесь она? — раздался голос внука Паши из угла. Зоя Степановна обернулась — тот отложил планшет и поднялся со стула. — Ею всё равно никто не занимается.

— А вы кто? — надвинулся на него вошедший, но Паша отчеканил:

— Сопровождающий. А вы?

– А я гражданин Российской Федерации, — парировал мужичина..

Зоя Степановна обмерла, пока они сверлили друг друга взглядами.

— Острая боль? — вякнул оживший вдруг уролог-травматолог из-за своего стола, и мужичина тотчас резво повернулся к нему:

— Ага.

И, молодецки крякнув, водрузил босую, распухшую, ярко-красную конечность прямо на разложенные на столе бланки.

Влетевшая в кабинет медсестра возмущённо взвизгнула:

— Что вы себе позволяете?!

— Обварил, — не слушая её, прогудел мужичина, и тогда доктор распорядился:

— В перевязочную. Вероника Пална, посмотрите.

Тут Зоя Степановна сообразила, что надо делать. Она тоже подскочила к столу и балетным движением уложила на бланки правую ногу с пострадавшей лодыжкой, а правую руку не менее грациозно поднесла к лицу уролога-травматолога так, словно тот немедля должен был её лобызнуть по примеру поручика Ржевского. Левая же рука победоносно взмахнула рентгеновскими снимками.

— Я упала, — громко, почти по слогам, произнесла Зоя Степановна, уставившись в округлившиеся светлые глаза уролога-травматолога. — Посмотрите, что со мной.

— А вы что там делаете? — слабым голосом вопросил тот, затравленно скосив глаза в угол.

— Снимаю, — преспокойно сообщил внук Паша, нацелив на него планшет. — Пусть все увидят, какой бардак тут творится. Будете звездой Ютуба.


…— Ушиб, — торжествующе сообщила Зоя Степановна дочери — спустя час, когда они с Пашей уже вернулись домой и попили чаю с зефиром у неё на кухне. — Сильный ушиб и растяжение связок. Ничего особенного, я же говорила.

— Выписал что-нибудь? — поинтересовалась дочь кротко.

— Всякую фигню, на компьютере отпечатанную заранее, он эти листочки всем пихает, — отрезала Зоя Степановна. — Буду прикладывать компресс.

— А Пашка где?

— Ускакал куда-то. Он у нас молодец, — похвалила Зоя Степановна внука. — Отлично справился.

— Будешь опять гулять — поаккуратнее! — взмолилась дочь.

— Ну разумеется, — величественно согласилась Зоя Степановна. — Что я, сама себе враг, что ли? Сегодня начну с двух тысяч шагов.

@темы: фики, Русреал, ФБ-23

---

Статья для Америк на челлендж

Название: Мать-Земля, инопланетные аборигены и любовь
Автор: sillvercat для fandom Americas 2023
Бета: Xenya-m
Форма: статья
Размер: 433 слова + 11 иллюстраций
Категория: джен
Жанр: мини-обзор творчества + автобиографические заметки художника
Рейтинг: G
Краткое содержание: Элой Байда (Eloy Bida) — яркий носитель аборигенной культуры Америки.
Примечание: автор подписан на дневник художника в соцсетях и очень этому рад; запрос на публикацию отправлен
Сайт.
Ссылка: тут

В некоторых источниках (например, в ВК) художник и музыкант Элой Байда (Eloy Bida) назван выходцем из Южной Америки. Нет. Достаточно взглянуть на его картины, чтобы понять: он родом именно из Северной Америки, из тех мест, что принято называть Великими Равнинами.

Он выбрал несколько богатейших тем для творчества: Мать-Природа (Земля), место Человека в Круге жизни, неразрывная связь с душами предков.

Его мысли не менее интересны, чем его картины. Вот перед вами лишь несколько его сентенций: в них он щедро делится с читателями накопленным веками опытом предков.

«Наши предки спасают нас. Предки несут нас на спинах; спасённые и вознесённые, мы идём по их следам, взяв от них их мудрость и стойкость. Они всегда незримо присутствуют рядом с нами — вне места, вне времени».

«Чем больше другие пытаются определить меня, тем меньше они знают, кто я на самом деле».

«Колонизаторы веками порабощали нас. Они старались контролировать наши тела, души и мысли. Некоторые из нас даже гордились этим. Сопротивляйтесь! Не медлите! Давайте исцелимся вместе».

«С незапамятных времен аборигены с других планет и измерений посещали коренных учителей Земли, чтобы брать уроки этики, философии, познания природы, эстетики, силы музыки, исцеления, наук и невидимых миров. До 1492 года эти занятия были совершенно естественными, полными благодарности и мудрости».

«Раньше у них были языки, у них их больше нет. У них были тела, но они были порабощены. У них был свет познания природы и духа; они замолчали. Однако, прежде чем потерять язык, тела и знания, предки создали вас».

«Зачем еще мы здесь, если не для того, чтобы испытывать благодарность друг к другу? Именно другой позволяет узнать, кто ты есть. Природа просто хочет, чтобы мы были благодарны ей и каждому».

«Тот, кто думает только о себе, никогда не воспримет сущности другого».

«Берегите и любите ту, кто дарит жизнь вам и вашим близким: Мать-природу. Подумай над этим. Жизнь без любви к природе — это не настоящая жизнь, а колониализм, эгоизм, индивидуализм».

«Все в природе всегда танцует, меняется, исцеляется, постоянно перемещается из прошлого в бесконечное будущее. Природа всегда становится музыкой. Ничто не остаётся как было. Всё танцует, всё есть движение Круга жизни. Жизнь, Смерть, восход, закат — вы не чувствуете, что всё это только танец природы? Вы не слышите ее приглашение на танец?»

«Благодари за каждый вздох, которым мы делимся. Мы дышим тем же воздухом, что циркулирует по планете. Может, мы почувствуем нашу связь. Мы зависим друг от друга».

«Каждое живое существо — рассказчик истории, каждое существо записывает нашу историю. Мы дополняем друг друга, чтобы существовать. Когда ты на правильном пути, земля узнает твои благодарные шаги по следам предков. Они уже были здесь раньше. У земли есть память. Если забываешь правильный путь, надо просить землю, чтобы напомнила».


Бонус: ролик со страницы Элоя Байды Youtube.

@темы: твор4ество, американские тексты, ФБ-23

---

Мои летние тексты для Британских детективов

Название: Дело Офелии
Цикл: Королевская Конная
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1840 слов
Пейринг/Персонажи: безымянный рассказчик (констебль Королевской Конной полиции Канады), Ларри Прайс, Боб Мердок, Мод Райан и другие
Категория: джен, гет
Жанр: драма, детектив, экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: По озеру в провинции Онтарио плывёт лодка с убитой девушкой...
Примечание: Про Королевскую Конную полицию Канады можно прочитать здесь.
Известную книгу канадского психиатра Р. Хаэра «Лишённые совести. Пугающий мир психопатов» можно прочитать здесь.
Предыдущие тексты цикла «Королевская Конная» команды British Detectives 2022 можно прочитать здесь.
Предупреждение: насилие, сюжетообразующая смерть персонажа; сленг
Ссылка: тут

Знаете такую старую-престарую логическую ловушку, ещё с начальной школы всем известную: «Перед вами яблоко, персик, банан, апельсин и помидор. Уберите лишнее». Большинство назовёт «лишним» помидор, так как это овощ, а остальные — фрукты. Но с тем же посылом можно откинуть банан, ибо он другой формы. Хоть чем-то, но каждый из нас отличается от прочих людей. Кстати, я уверен, что в мире не найдётся и двух совершенно одинаковых яблок.

Главное, чтобы никто не порывался уничтожить другого за эту инаковость, если она никому не угрожает.

Как полицейский, я признаю только одну инаковость, от носителя которой следует оградить общество, — это инаковость психопата, и я уже рассказывал вам о преступлениях, которые мне довелось расследовать, — преступлениях, совершённых психопатами.

Так получается, что в той истории, которую я сейчас хочу рассказать, тоже фигурируют и психопатия, и инаковость.

Произошла она не так давно, когда я уже заматерел и натёр уйму душевных мозолей, а также выработал кое-какие взгляды на эту жизнь. Ими я сейчас с вами и делюсь. В молодости, когда я только начинал свою службу в Королевской Конной полиции, я был горазд не то чтобы шельмовать не таких, как я, но подозревать их в первую очередь, так что фигурантам «дела Офелии», как его прозвали газетчики, не повезло бы, столкнись они со мной — молодым обалдуем.

В общем, фигуранты, про которых я говорю, были старшеклассниками одной из самых дорогущих и престижных частных школ в Торонто. Все, кроме одного из них — Ларри Прайса. Этот пацан вырос в нашей глуши, а остальных знал постольку, поскольку они приезжали каждое лето в свои «охотничьи» домики, а красивее сказать — бунгало на озере. А Ларри этот был у них проводником. Заканчивал он нашу государственную школу в городке Редспрингс неподалёку, отец его всю жизнь проработал лесорубом на «Предприятиях Мердока» — так наше лесопильное производство называется. Туда Ларри и была прямая дорога после окончания школы. Или в помощники егеря — местные леса и озеро он знал, как задний двор собственного дома. Да и стоял дом Прайсов, кстати, в лесу.

Богатенькая же компания его приезжих дружков состояла из двух парней и трёх девчонок. Родители привыкли ни в чём не отказывать ни себе, ни отпрыскам, да и то — зачем? Добавлю только для лучшего понимания ситуации, что один из парней — Боб Мердок — был племянником владельца той самой лесопилки Мердока, о которой я упомянул.

Давайте я вам сперва обрисую саму ситуацию, а потом расскажу, как велось расследование и кто оказался виновным.

Началось всё с того, что рыбаки наткнулись в озере на лодку с трупом. Вы скажете, что в моих байках труп в лодке уже становится общим местом, и окажетесь правы. Но что поделать — мы ведь у озера живём, им кормимся, и потому ничего удивительного нет, что время от времени обнаруживаются такие вот ладьи Харона — или викингов, как хотите, так и назовите.

В этот раз на дне лодки оказалась совсем юная девушка с дырой в груди. То есть с пулевым отверстием тридцать восьмого калибра. Револьвер она держала в правой руке — всё чин чином, с виду типичное самоубийство. Девчонку мне стало жалко просто не передать как — молоденькая, красивая. Сейчас вот рассказываю вам и вижу, как она там лежит: белокурые волосы по грязному дну разметались, вёсла на уключинах бессильно повисли, совсем как её тонкие руки, а на кремовой блузке багровое пятно.

Звали её Мод Райан, и была она из той компании старшеклассников, что всегда на озере зажигали.

Но это оказалось вовсе не самоубийство — что мы и выяснили сразу после первой экспертизы. Во-первых, револьвер был обтёрт кем-то в перчатках, потому как отпечатки этой самой Мод очутились лишь в том месте, где сжимались пальцы. Это как же ей надо было его взять, чтобы нигде больше не коснуться? Значит, кто-то ствол тщательно вытер и в руку ей вложил. Во-вторых, где это видано, чтобы люди стрелялись, держа револьвер на расстоянии от себя? Ты всяко дуло уткнёшь или в грудь, или в шею, или в висок.

Эти все несуразности эксперт выяснил, тут моей заслуги нету.

Что сделал я — взял за шиворот остальных детишек, что были с покойницей на озере. Боба Мердока, Ларри и третьего парня, Стена Кирби, а также девчонок — Лесли Шоу и Джоанну Робертс. Происходи это всё лет пятнадцать назад, я не преминул бы привезти всех в участок и давить на них, поочерёдно заводя в комнату для допросов. Они бы, разумеется, в один голос взвыли, требуя адвоката, и те слетелись бы целой стаей — ко всем, кроме Ларри, но всё равно я успел бы что-то из них выдавить. А тут я собрал детишек в бунгало Мердока. Сам Боб Мердок наверняка счёл это моей слабостью, мол, я хочу угодить его богатому дядюшке, но меня не интересовало, что он там себе думает. И результата я добился: они тряслись, как наркоши в ломке, но не выёживались и не злились. Им было просто очень страшно.

Я сказал — как наркоши в ломке. Они ими и были. Все, кроме Ларри. Его наркотиком был лес. Он не был одним из тех буйнопомешанных экологов, что сейчас повсюду развелись, он валил этот лес вместе с отцом, но тем не менее знал его и любил. Он тоже был угнетён и разбит, но совсем по другой причине — и её я угадал. Просто положил ему руку на плечо при всех и спросил, была ли Мод его девушкой. Ведь это так понятно: три парня, три девчонки, знакомы друг с другом давно. Он расплакался. Сломался сразу же. Начал кричать, что это он её убил.

Остальные сидели, едва не прячась под стулья, словно мыши, головы опустили ниже плеч. Если б они могли, они бы заткнули уши или разбежались.

Я дал Ларри выплакаться и спросил, как было дело. Он, заикаясь и трясясь, выдавил только: «Я не знал, что там такой патрон, я не знал».

Тут наперебой заговорили и все остальные — я, конечно, включил диктофон ещё на признании Ларри. В общем, ребятишки сообщили, что дело было так. Они принялись стрелять по банкам на заднем дворе бунгало, мол, всегда так делали. Стреляли не из того револьвера, из какого убили Мод, а из дробовиков. Револьвер, кольт мистера Мердока, появился позже. До ближайшего дома там, кстати, идти и идти, так что выстрелов никто не слышал.

Короче, после пальбы по банкам детишкам захотелось чего поострее, и они принялись играть в индейцев. Точнее, в ковбоев и индейцев. Ковбоем они единодушно назначили Ларри, а индейцем — Мод. Ну, как единодушно… сейчас я и до этого дойду. На сцене появился кольт тридцать восьмого калибра, хранившийся в сейфе у дядюшки. Кольт этот был заряжен холостыми, конкретнее — светошумовыми патронами, заряжал, кстати, сам Ларри. Другое дело, что все, включая его, были к тому моменту уже прилично никакие. Боб Мердок, как хозяин бунгало, и принёс коробку с патронами.

Боб же и упомянул, что патроны, мол, были усиленными для пущего эффекта, некий оружейный мастер специально для подобных игр их переделал, чтоб из дула прямо огонь вырывался. Огонь и вырвался трижды, в последний раз — вместе с пулей, угодившей прямиком в грудь Мод Райан. Ларри только-только со смехом выскочил на неё из кустов, прокричал: «Попался, чёртов краснокожий!» — и спустил курок. Мод упала замертво с дырой в груди, попал он точно ей в сердце. Говорю же — охотник он был хороший.

После этого на полянке воцарился хаос. Девчонки в ужасе рыдали, Боб принялся отпаивать незадачливого убийцу виски, того невозможно было оттащить от трупа. Сам Боб же, по утверждениям остальных, сохранял ясность ума. «Силён мужик!» — как с уважением сказал о нём Стен. Боб всем и распоряжался. Понятное дело, ему хотелось прежде всего отмазаться от происшедшего самому. Поэтому он настоял, чтобы обставить всё случившееся как самоубийство Мод. Она вообще была девушкой неуравновешенной, а в крови у неё нашли бы и алкоголь, и дурь. Чтобы уговорить остальных, ему много труда не понадобилось: все были в шоке, Ларри и вовсе отключился после выпитого.

Так что Мердок-младший вместе со Стеном перенесли труп девчонки в лодку, Боб обтёр револьвер — тут он, прямо сказать, перестарался, — вложил оружие в руку Мод, и они отпихнули лодку от берега. Наутро рыбаки её нашли, и поднялась шумиха. Всё.

Всё да не всё. Начнём с того, что я забрал Ларри в нашу тюрягу и запер в камере до судебного заседания. Не потому, что считал его опасным — это же чистое убийство по неосторожности было, тут всё ясно. Но мне не хотелось оставлять парнишку наедине с собой, мало ли что ему в башку взбредёт, а папаня его был большим любителем выпить, где уж ему было за сыном смотреть. Мать же у Ларри давно умерла.

Значит, закрыл я его и тем спас. Потому что Боб Мердок потом признался, что намерен был и Ларри укокошить, обставив всё, как самоубийство. Думаю, что этот план бы успешно проскочил: парень же находился в сильном душевном расстройстве после гибели возлюбленной.

Да, преступником оказался именно Боб Мердок, племянничек «Предприятий Мердока». Он подсунул Ларри два боевых патрона вместо холостых. А теперь расскажу, как я это выяснил.

Сначала всплыло то обстоятельство, что Мод Райан вначале была девушкой Мердока, а как раз в то злополучное лето влюбилась в Ларри. Боба же до крайности закусило даже не то, что она променяла его на другого, а то, кем был этот другой. Сыном нищего пьянчуги-лесоруба с лесопилки Мердоков! Думаю, если бы новым избранником Мод стал Стен, такого бы не случилось.

Но произошло именно это: Мод и Ларри закрутили любовь. Боб делал вид, что ему всё равно, и переключился на Джоанну. Та, кстати, первой и рассказала мне, что у Боба с Мод раньше был роман. Тоже ревновала, не иначе. И злорадствовала.

Заставив каждого из них поочерёдно и подробно рассказывать мне о событиях того дня, я выяснил ещё, что как раз Боб первым объявил: дескать, Мод пусть будет индейцем, а Ларри — охотящимся за ней ковбоем. Оба с энтузиазмом согласились, в этом был элемент некоей сексуальной игры.

Кстати, как сейчас водится, детишки снимали всё на свои телефоны, а потом, по общей договорённости, снятое удалили. Все, кроме Боба Мердока, который, поупиравшись для виду, предоставил ролик полиции. Там всё было так, как они рассказывали: попрятушки по кустам, общее хихиканье, два холостых выстрела и третий — роковой, на чём запись оборвалась.

К тому времени я уже сделал кое-какие выводы. И отдал коробку с боевыми патронами из сейфа дядюшки Мердока на экспертизу. На ней обнаружились свежие отпечатки пальцев Боба. С холостыми патронами всё было понятно, но боевые-то зачем ему было хватать? Тут он прокололся — лез в коробку без перчаток.

Улика эта, разумеется, была дохловата, и, если бы Боб упёрся, присяжные могли бы его и оправдать. Но он признался. Мне даже долго возиться не пришлось, чтобы его расколоть, так ему хотелось поведать, как умно он всё проделал. Что очень типично для психопата.

Касательно психопатии — у него в анамнезе значился полный набор: от издевательств над младшими в школе по специально выработанным ритуалам до калечения мелкой живности вокруг бунгало дядюшки. Про этих несчастных белок да енотов тоже рассказала Джоанна. Она Боба Мердока ещё и боялась, чувствуя в нём нечто совсем уж запредельное. Хоть и был он красавчиком, будущим студентом Гарварда, наследником миллионов… и всё такое прочее.

Дальше всё было предсказуемо: Ларри Прайс из тюрьмы вышел, наследник миллионов же в тюрьму ненадолго угодил. Тюрьма, впрочем, быстро сменилась закрытой и очень дорогой психлечебницей: под этим соусом Мердокам удалось отмазать его от ответственности. Подумаешь, патроны заменил, стрелял-то не он.

Но, между прочим, Боб Мердок хотя бы в большую политику не попал, и на том спасибо.

А ведь мог.

А Ларри Прайс, год назад похоронив отца, теперь работает в Лесной службе Онтарио и живёт всё в той же своей хижине.

Пока что один.

Название: Дело Русалки
Цикл: Королевская Конная
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1810 слов
Пейринг/Персонажи: безымянный рассказчик (констебль Королевской Конной полиции Канады), Дэн Тейлор и другие
Категория: джен, гет
Жанр: драма, детектив, экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В морозильнике рыбозавода нашли труп полуобнажённой женщины...
Примечание: Про Королевскую Конную полицию Канады можно прочитать здесь.
Предыдущие тексты цикла «Королевская Конная» команды British Detectives 2022 можно прочитать здесь и здесь; разрешение автора на публикацию продолжения получено.
Предупреждение: насилие, сюжетообразующая смерть персонажа
Ссылка: тут

Коль уж я взялся рассказывать вам про расследования, которые вёл в годы своей службы в рядах Королевской Конной на Великих озёрах, то, пожалуй, рискну упомянуть и о самом для меня тяжёлом. Потому что преступника я тогда не арестовал, хотя догадывался, кто он. И результаты расследования скрыл. То есть сам совершил должностное преступление. А что до остального, так на то пусть будет Господь и последний Страшный суд, там я и отвечу.

Религиозен ли я? Мама у меня была католичкой, вот всё, что могу сказать, не вдаваясь в долгие дискуссии. На проповеди я однажды услышал: ты в Господа не веришь, зато Он верит в тебя. Всё верно.

История же, которую я хочу вам рассказать, началась с печального происшествия на рыбозаводе в Пакуан-велли, что стоит как раз на берегу озера. Заводик этот был небольшим, но прибыльным, хозяин его, Билл Раш, за два года до описываемых мною событий скончался от рака в городской клинике, лечился он давно, но вылечиться не сумел. Заводик унаследовал его сын Дьюк, и вскоре после этого на озере разразилась страшная гроза, такая, что давно у нас не видывали. Молнии срывались, словно это инопланетяне прилетели, загорелось даже несколько акров леса, но наша пожарная служба быстро с ними справилась. Так вот, в результате был обесточен целый район. Рыбозавод — в том числе.

Там у них стоят огромные морозильники, само собой, и в случае подобной аварии включается генератор. Но так уж звёзды встали, что и генераторы вышли из строя — и основной, и запасной. Народец, там работавший, кинулся прежде всего по домам смотреть — чего у них у самих пострадало в результате катаклизма, поэтому морозильники просто потекли, воняя рыбой.

Ну, к утру всё устаканилось, но пострадавшее хозяйство следовало разобрать, чем и занялись вернувшиеся работнички. Каково же было их удивление (весьма неприятное), когда в самом дальнем и небольшом по объёму морозильнике они обнаружили мёртвую русалку. То есть, извините, мёртвую женщину в одном нижнем белье, погибшую и заледеневшую много лет тому назад, судя по состоянию трупа.

Это уже эксперты сказали.

Понятное дело, поднялась шумиха: утаить от прессы обстоятельства происшедшего не удалось, покойницу немедля окрестили «русалкой из Пакуан-велли, и фотографии нашего озера и рыбозавода обошли все первые полосы. Ну и трупа, конечно: кто-то из наших втихаря её щёлкнул и продал в газеты. Руки бы отрывать за такие вещи, честное слово.

Как бы там ни было, женщину быстро опознали как пропавшую пять лет тому назад Мэй Симмонс, домохозяйку из Редспрингса, которая ушла из дому и не вернулась. Оставив, между прочим, не только мужа, но и двух дочек, младшей из которых к тому времени не исполнилось и года, старшей сравнялось семь.

Мне дали материалы дела о том исчезновении. Заявление в полицию написал муж Мэй, Стюарт Симмонс, причём спустя неделю после того, как супруга не вернулась домой. Мотивировал он это тем, что с Мэй, мол, и раньше такое не раз бывало. Полицейские провели расследование: он не врал, женщина исчезала и где-то пропадала трижды, каждый раз по заявлению мужа возбуждали дело, но она всегда возвращалась через пару дней — неделю. У неё было диагностировано сложное и неизлечимое психическое расстройство, толкавшее её на разного рода неадекватные поступки. Вот почему муж в четвёртый раз не пошёл в полицию сразу, а выждал неделю, это было по-человечески понятно. Кстати, она никогда не признавалась ему, где была и что делала, ссылаясь на амнезию. Факт кратковременной амнезии подтвердил и специалист-психиатр, у которого она лечилась.

Впрочем, мужа-то принялись трясти в первую очередь. Но, поскольку факт убийства не был доказан, труп не обнаружен, то о каком алиби вообще могла идти речь. Стюарт Симмонс показал, что жена дождалась его с работы, сказала, что устала возиться с детьми целый день и хочет немного проветриться. И ушла. Поскольку младшая дочь являлась, можно сказать, новорождённой, а последняя эскапада Мэй случилась пару лет назад, Стюарт сильно не беспокоился, отпуская её из дому. Но она не вернулась.

Самое паршивое заключалось в том, что девочки Симмонс вообще остались сиротами, поскольку после исчезновения матери отец передал их по согласованию с органами опеки бабушке с дедушкой, проживающим там же, в Редспрингсе, а сам отчалил в Сиэтл, где и был убит почти год назад при невыясненных обстоятельствах. Убийцу не нашли.

Ничего себе расклад, да? Вот и я о том же. Погибла, по сути, целая семья, но почему? Как Мэй оказалась в морозильнике рыбозавода, причём, судя по результатам экспертизы, именно тогда, когда исчезла? Ответить на последний вопрос мог бы владелец предприятия Билл Раш, но, как я уже упоминал, он два года назад умер от рака в клинике.

Тупик.

Тем не менее я опросил тех заводских, что работали тут на момент исчезновения Мэй Симмонс. Таких отыскалось трое. Ясное дело, никто из них ничего не вспомнил, и мне показалось, что они не врали.

Тогда я поехал к родителям Мэй.

Ненавижу это делать, тяжело очень, но мне больше ничего не оставалось: их показания могли пролить хоть какой-то свет на случившуюся драму. Тем более что им самим наверняка хотелось всё выяснить раз и навсегда — не столько ради себя, сколько ради внучек.

Тело Мэй всё ещё находилось в полицейском морге, и первое, о чём меня спросил её отец, Дэн Тейлор, так это о том, когда им будет позволено устроить похороны. Крепкий седой старикан, держался он стойко, в отличие от жены: та почти сразу же заплакала, извинилась и ушла к девочкам, игравшим на заднем дворе.

Тейлор сказал, что он всегда подозревал: Мэй мертва, просто не мог в этом убедиться.

Он-то и навёл меня на кое-какую версию случившегося, сообщив, что его покойный зять и владелец рыбозавода Билл Раш вместе служили в армии (что позже подтвердилось). По контракту, наёмниками. Участвовали в каких-то конфликтах, в Африке и Юго-Восточной Азии, что ли. Не приятельствовали, насколько ему известно, но служили вместе. И приехали в Редспрингс вместе, но тут пути их разошлись невесть по какой причине.

Я сказал себе: «Ага!» — поглядев в выцветшие глаза старика Тейлора. И ещё понял, почему тот мне об этом сообщил. Между Симмонсом и Рашем была связь, о которой прежде никто из полицейских не подозревал. А учитывая, что тело Мэй было найдено именно в морозильнике Раша…

Всё последующее стало моей авантюрой чистой воды, о которой я никому не сказал.

Я за свой счёт отправился в Сиэтл, созвонившись предварительно с детективом Мэллори из того полицейского участка, где осталось нераскрытым убийство Стюарта Симмонса.

Почитал я это дело. Да, действительно, Симмонс был застрелен на заброшенной автостоянке — в упор, из револьвера тридцать восьмого калибра. Нашли гильзу, но не убийцу. Списали на ограбление, тем более что бумажника при покойном не оказалось. Тело было захоронено в родном городе Стюарта в Квебеке, родственники его забрали.

Размышляя обо всем этом в самолёте, я не спал. Прилетел из Сиэтла, добрался до дому, даже в постель улёгся, но сон так и не шёл. Еле дождался утра и отправился туда, где когда-то жила семья Симмонсов — туда, откуда ушла покойница Мэй и не вернулась. В многоквартирные меблирашки на окраине Редспрингса.

Здесь мне сперва не повезло, а потом повезло. Соседи сменились несколько раз, что неудивительно в такого рода кварталах. Но нашёлся некий старикашка по фамилии Райли, который ухитрился не только вспомнить тот вечер, когда ушла из дому Мэй, но и доложить, что в квартире Симмонсов он слышал ссору и ругань. А знаете, почему он об этом вспомнил? Ни за что не догадаетесь. Он сказал:

— Меня ведь уже год назад про то же самое кто-то из ваших расспрашивал. Детектив. Седой такой, высокий. Похож на офицера в отставке. Я ему ещё тогда всё описал.

Думаю, вы сейчас обо всём догадались, как догадался и я.

Ладно, расскажу, как я себе представляю всё произошедшее, а потом — как я в конце концов поступил.

Старый Дэн Тейлор, отец Мэй, не поверил в исчезновение дочери. Он знал, что супруги не ладят, и подозревал, что Стюарт её убил и где-то спрятал тело. Только он не мог понять где. Тогда он предпринял собственное расследование. Возможно, он выяснил больше того, что узнал от соседа Мэй, отыскал в Сиэтле Стюарта (не спрашивайте как) и совершил над ним самосуд, понимая, что в отсутствие трупа дочери ничего доказать не сможет. Прошло ведь столько лет! Про рыбозавод Раша он тогда не знал и даже не догадывался. Только когда там-то и обнаружили тело Мэй, сопоставил всё. И понял, что был прав.

Я не знаю, что именно произошло между Стюартом и Мэй, свидетелей-то не было, кроме соседа, слышавшего ругань. Поскольку Мэй была обнаружена в нижнем белье, можно предположить, что она никуда не уходила и даже не собиралась. Она поссорилась с мужем, тот вспылил и убил её. Я не упомянул ещё, что её задушили, сломав шейные позвонки. Она была хрупкой, небольшого роста, Стюарт — высоким и атлетически сложённым, судя по семейным фотографиям, оставшимся в деле. Возможно, он даже не собирался убивать её, просто сгрёб и потряс — слишком сильно.

Человека ведь легко убить, знаете ли. Легче, чем многим кажется.

Затем он уселся и стал размышлять, что теперь делать. В детской спали дочки, где-то лежал труп жены — в ванной или в спальне. Единственный человек, которому он мог позвонить в такой ситуации, — его бывший сослуживец Билл Раш.

Боевое братство.

Что-то связывало их, бесспорно. Возможно, то, что они вместе воевали в одном подразделении и оба остались живы. Хотя не встречались в Редспрингсе, не дружили семьями и даже не приятельствовали. Не думаю, что он заплатил Рашу, он был бедняком по сравнению с ним. Скорее всего, он просто сказал — я это прямо слышу: «Я убил свою жену, и мне нужна твоя помощь».

Тот, вероятно, подъехал не к самому дому, а поставил машину где-то неподалеку. Стюарт как-то ухитрился вынести тело так, чтобы любопытный сосед ничего не заметил. Вероятнее всего, завернул в плед и спустился по пожарной лестнице. Мэй ведь была, как я уже говорил, маленькой и хрупкой.

Они положили тело в багажник, и Раш отвёз его на свой рыбозавод, на несколько лет замуровав самом дальнем морозильнике. А Стюарт, едва полиция от него отвязалась, немедля уехал, сдав дочерей их бабушке и дедушке.

Раш умер. А Дэн Тейлор, видимо, сопоставив кое-какие факты, отыскал Стюарта и убил его. Почему он не расспросил его, куда подевался труп Мэй, не знаю. Возможно, и спрашивал, но тот не сознался.

Почему я всё время повторяю «не знаю», «видимо» и «возможно»?

Потому что я не дал этому делу ход. Не довёл расследование до конца. Не арестовал Дэна Тейлора.

Я подъехал на своём «остине» к его дому и встал неподалеку. Похороны всё-таки прошли на днях. Девочки, всё ещё в тёмных унылых платьицах, так же уныло раскачивались на качелях, которые, очевидно, построил для них дед. Я вспомнил, что одной из них было пять, а другой — двенадцать. Конечно, они уже осознавали, что произошло, поняли, что надежды на возвращение матери больше нет.

Потом из дома вышел дедушка, принялся раскачивать качели сильнее, и в конце концов девочки оживились, даже стали смеяться. Я слышал обрывки их разговоров. Дед пообещал им, что к вечеру поедет с ними в приют для бездомных животных, чтобы выбрать там щенка. Тут они заскакали так, словно сами были щенками.

Они потеряли мать и отца. Имел ли я право отнять у них ещё и деда?

Нет.

Правосудие?

Пусть Господь судит Дэна Тейлора на Страшном суде, если на то пошло.

А если я виноват, тогда пускай Он и меня судит.

Я завёл мотор «остина» и поехал домой.

Название: Джаджувара
Цикл: Следопыт
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 2775 слов
Пейринг/Персонажи: Джамбала, сержант Хокинс, пастор, аборигены
Категория: джен
Жанр: драма, детектив, экшн, юмор, быт
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Кто-то поджигает церковный архив городка Криспен, и Джамбала, молодой следопыт из племени австралийских аборигенов, берётся за расследование...
Примечание: «В мифологии аборигенов Австралии большое внимание уделяется объектам звёздного неба... Предполагается, что некоторые стилизованные изображения эму относятся к известному по всей Австралии небесному объекту, образованному тёмными пылевыми облаками Млечного Пути. Примечательно, что тёмным облакам Млечного Пути придавалось определяющее значение также и в астрономии инков». (Википедия)
Время действия — 60-е годы XX века.
Сиквел к текстам цикла «Следопыт» команды Британских детективов 2021 и 2022 гг. «Следопыт», «С помощью Великого Эму», «По воле Великого Эму»; согласие автора на продолжение получено.
Скачать архив перечисленных текстов можно здесь.
Предупреждение: мифическая птица — исключительно фантазия автора, гуглить не стоит)
Ссылка: тут

Джамбала, юный следопыт племени нунггубуйю, почти никогда не брался за расследование происшествий, что случались в селениях ванисуйю, белых людей.

Его родным домом был буш, заросли кустарника, перемежаемые островками громадных деревьев, доходивших, кажется, до самых звёзд, до самого Великого Эму, взиравшего на своих детей из чёрной ледяной бездны.

Да и сержант Хокинс, нанимавший Джамбалу для своих расследований, крайне редко приглашал его в селения ванисуйю. Вот разве только в тот раз, когда кто-то неизвестный искал тайник в церкви пастора Джексона. Неизвестный, впрочем, оказался вовсе даже известным — городской киношницей по имени Мэделайн Хоксли, помощницей режиссёра. Джамбала крепко сдружился с её маленьким сыном Эдди, познакомил его со своими сестрёнками и братишками в посёлке нунггубуйю. Любимой игрушкой Эдди был эму, страусёнок, которого тот прозвал Шу и никогда с ним не расставался. А ведь как раз внутри у этого тряпочного Шу Джамбала и обнаружил тайник с бумагами, которые искала Мэделайн. Внутри у Шу, а вовсе не в церкви! Это был знак от Великого Эму, взиравшего с небес на свой народ и на всю эту землю. И Джамбала, поняв это, не стал выдавать киношницу с сыном сержанту. Они ведь и так натерпелись, сильно бедствовали, как и мама самого Джамбалы, растившая детей одна после того, как отца Джамбалы укусила в буше ядовитая змея-барранга.

Мэделайн была Джамбале очень благодарна, обнимала его и плакала. Он смущался и вместе с тем радовался — потому что Мэделайн была очень красивая ванисуйю. А когда он провожал их с Эдди к автобусу, отходящему в большой город ванисуйю, она лукаво посмотрела на Джамбалу сквозь длинные ресницы и заметила:

— Ты не позволяй этому старому, — она проглотила явно нелицеприятное словцо, — сержанту Хокинсу себя экс-плу-а-ти-ро-вать. Пусть он тебе как следует платит за твою работу. Или вообще возьмёт на службу в полицию.

Джамбала только молча улыбнулся в ответ на эти слова. Ванисуйю мало что понимали, ведь они судили по себе. Да, сержант Хокинс всегда расплачивался с Джамбалой не деньгами, а привезённой едой: жестянками с консервированной ветчиной или мешками с кукурузной мукой, но это было как раз то, чего ждала семья Джамбалы. А сам он ни в чём не нуждался. Он мог бы ходить в одной кожаной набедренной повязке, как его предки, но исправно надевал штаны, рубашку и обувь ванисуйю, чтобы те не сердились.

Он-то знал, что перед лицом Великого Эму все были нагими.

Служить в полиции? Носить пистолет и колкую душную форму? Для чего? Джамбала и так знал, что может ловить преступников лучше полицейских-ванисуйю, и это не было хвастовством, он действительно ловил их лучше.

Когда Джамбала притворялся простодушным недалёким або, аборигеном, способным только пить дешёвую сивуху да пасти коров у ванисуйю, те не считали нужным что-то от него скрывать. Не боялись его. И он спокойно выводил из тьмы все их тайны, многие из которых оказывались довольно грязными. Он-то знал себе цену, и то, что думают про него ванисуйю, его нисколько не волновало.

Ну или почти.

И вот, когда сержант Хокинс в очередной раз прикатил в посёлок нунггубуйю на своём джипе, Джамбала степенно вышел ему навстречу и так же степенно пожал протянутую руку, вопросительно уставившись на сержанта. Ребятишки из посёлка радостно вертелись вокруг, и Джамбала цыкнул на них, чтобы не мешали.

Он ждал, что сержант повезёт его на какое-нибудь расследование в буш или на ферму ванисуйю неподалёку, но тот озабоченно сказал, вытирая платком вспотевшую шею:

— Ну что, сынок, придётся нам с тобой прокатиться до города, там у нас снова происшествие в церкви, не сказать чтоб тяжёлое, но неприятное. Хочу, чтоб ты посмотрел. А заночуешь у нас с Глорией.

Глорией звали жену сержанта, пышнотелую и миловидную. Она всегда суетилась вокруг Джамбалы, пытаясь повкуснее его накормить. Это было приятно.

Джамбала крикнул матери, что уезжает в город, потом пообещал мелюзге, что привезёт им сладостей, и уселся в джип рядом с сержантом, который уже завёл мотор.

Тот сперва невнятно помычал, будто укладывая события у себя в голове, — он всегда так делал, — и начал:

— Да ничего особенного не случилось, говорю же, но как-то не по себе мне от этого. Ты же знаешь, что пастор хранит церковные книги с записями о том, кто когда в нашем Криспене родился, венчался и помер?

Джамбала кивнул. Он знал, что ванисуйю так делают, но не понимал, к чему это. У нунггубуйю такого в обычаях не было. Лишь колдун отмечал у себя на обрубке священного дерева-матейю самые важные события племени. Но никак не рождение, смерть или женитьбу.

Сержант искоса глянул на Джамбалу, будто догадался, про что тот думает, и сказал:

— Вам небось такое ни к чему. Но у цивилизованных людей, видишь ли, всё упирается в право собственности. Если мужчина и женщина не состояли в законном браке, жена не может унаследовать землю или дом после смерти мужа. Когда в таком союзе рождаются дети, они тоже не имеют права ничего наследовать, пока отец их не признал. Ну и так далее.

По мнению Джамбалы, всё это было несправедливо. Кроме того, земля вообще не могла никому принадлежать. Разве принадлежит кому-то воздух, которым дышат все живые существа? Ручьи-крики, вливающиеся в реку? Небо, с которого смотрит вниз Великий Эму?

Ванисуйю и так понатыкали везде своих загородок, из-за чего животные буша и нунггубуйю не могли больше свободно кочевать туда-сюда, как когда-то.

Ну да ладно, его мнения всё равно никто не спрашивал.

Сержант кашлянул. На горизонте, в поднятой колёсами жёлтой пыли, уже виднелась окраина Криспена, встречавшего подъезжающих яркими рекламными щитами рядом с бензозаправкой.

— Так вот, парень, дело в том, что кто-то пытался сжечь церковный архив, — сокрушенно произнёс Хокинс. — Книги со всеми этими записями, что хранятся у пастора в пристройке, имею я в виду. Причём дважды. Неделю тому назад и вчера. Оба раза вечером, темнело уже, и никто этого урода не заметил. Удачливый мерзавец, и упорный. — Он вздохнул. — Не просто что-то ищет, а желает спалить всё к чертям дотла. Совсем не то, что было с этой Мэделайн Хоксли.

Сержант тоже прекрасно помнил тот случай с помощницей режиссёра.

— Кто-нибудь переехал в Криспен за последнее время? — подумав, спросил Джамбала.

— Чтобы постоянно жить — нет, — качнул лысеющей головой сержант. — Обычные проезжие туристы, ночующие в пансионе или мотеле и тут же отправляющиеся восвояси. Я тоже счёл было, что это кто-то из них, но после второй попытки стало ясно, что нет. Это местный. Но что там такого, в этих книгах, и почему он озаботился их уничтожением именно сейчас?

Джамбала ещё немного поразмыслил.

— Наступило время? — несмело предположил он и после недоумённого взгляда Хокинса пояснил: — Какой-то срок? Прошёл или настал?

— Хм-м… — прогудел сержант. — Возможно, но как это выяснить? Никто не в состоянии просмотреть все церковные книги, они ведутся чуть ли не со дня основания Криспена, а это восемьдесят с лишним лет, знаешь ли. Да и к чему, мы же понятия не имеем, что там искать.

Впереди уже замаячил церковный шпиль, разрезавший розовеющее небо, но этот шпиль всё равно не был выше деревьев в буше, тянувших свои ветви к Великому Эму.

— Вы хотите устроить засаду? — спросил Джамбала.

— Я хочу, чтобы ты внимательно всё осмотрел, — отозвался сержант. — Ну и мы побудем там на случай, если сегодня злоумышленник опять явится. Возможно, никто и не придёт, но также возможно, что ты заметишь то, что упустил я. Но сначала мы наведаемся к моей Глори и славно подзакусим тушёной крольчатиной с кабачками.

Он подмигнул Джамбале, и тот благодарно улыбнулся. Он вовсе не был против, а, наоборот, очень даже за.

* * *

Набив живот едой так, что сразу же потянуло в сон, Джамбала отправился за сержантом к церковной пристройке. Там их ожидал пастор Джексон, невысокий, плотный, как сам сержант, но совершенно облысевший.

— Скоро начнётся вечерняя служба, — пояснил он, отдавая сержанту ключ от пристройки. — Не желаете ли поприсутствовать? — он посмотрел на Джамбалу, который сделал самое что ни на есть деревянное лицо.

— Мы на работе, — извиняющимся тоном произнёс сержант. — В другой раз.

— Это не концерт, — добродушно улыбнулся пастор. — Службы Господу будут идти, пока стоит эта церковь.

Сержант пробубнил что-то неопределённое, и они с Джамбалой поднялись на крыльцо пристройки.

— Уважаю нашего святого отца, но он иногда не ведает, что говорит, — проворчал Хокинс, убедившись, что пастор скрылся из виду. — Сказанул: пока стоит эта церковь. Оба раза, когда подожгли пристройку, огонь легко мог перекинуться туда.

— Откуда начался пожар? — живо поинтересовался Джамбала.

— Оба раза — с чердака, туда-то мы и поднимемся, — коротко пояснил сержант. — Входная дверь обычно заперта, и этот нечестивец проникал в пристройку через крышу.

— Через крышу? Там есть люк?

— Нет стёкол в окне, — качнул головой сержант.

— А что там горело? — продолжал допытываться Джамбала. — Как пастор узнал о пожаре? Почувствовал дым?

— Горело какое-то старое барахло. Здесь стоят дымоуловители, парень, — сержант похлопал его по плечу и наконец отпер дверь в пристройку. — Охранной сигнализации нет, наш пастор всё ещё считает, что дом божий должен быть по определению свободно открыт для всех, но противопожарная установлена. Именно это, возможно, и спасло церковь.

— Но архив-то заперт, — не выдержал Джамбала, искавший во всём логичность. — Почему?

Сержант коротко глянул на него и усмехнулся:

— Спроси у пастора. На самом деле, полагаю, он просто не считает пристройку божьим домом.

По мнению Джамбалы, пастор пёкся о сохранности своих книг с записями, а также вещей, принесённых прихожанами, это понятно. Сам Джамбала был одет в такие вещи из пожертвованных, и его это не смущало.

— Я обойду пристройку снаружи, — сдержанно известил он.

Но это ничего ему не дало.

— Следов от лестницы не видно, — сообщил Джамбала сержанту, вернувшись в пристройку, и тот в очередной раз вздохнул:

— Знаю. Говорю тебе, я всё тут осмотрел. И на крыше был. Этот паскуда как будто с вертолёта туда высадился.

Они прошли меж тесно стоявших стеллажей с какой-то утварью и толстыми книгами. Тут же были аккуратно составлены ящики с консервами и тюки с одеждой — пожертвования прихожан. Пахло затхлостью и пылью. У Джамбалы засвербило в носу, и он чихнул.

— Я на чердак, — сержант махнул в сторону ведущей туда деревянной узкой лестницы. — Ты можешь здесь всё осмотреть, но я почти уверен, что он сюда с чердака не спускался.

Джамбала удержался от нового резонного вопроса: «Почему же, если требовалось спалить именно книги?» — полагая, что успеет его задать. Он пошёл по проходу, внимательно осматриваясь, но быстро понял: если бы злоумышленник сюда и спускался, его следов он всё равно бы не обнаружил. Отпечатки обуви были едва видны. Слой пыли на стеллаже мог быть размазан кем угодно, колючую веточку кустарника таобе тоже мог уронить кто угодно…

Хотя нет. Не кто угодно. Тот, кто накануне был в буше.

Легко поднявшись по скрипучим лестничным ступенькам на чердак, Джамбала сообщил сержанту, внимательно на него посмотревшему:

— Если я хочу сжечь именно книги с записями, я спущусь вниз. Возьму любую ветошь из мешка, что-нибудь горючее. Сложу книги в кучу и подожгу. Почему он так не сделал? Почему он поджигал чердак?

— Я тоже всю голову об это сломал, — развёл руками сержант. — Возможно, он боялся, что сам не успеет смыться?

— Нелогично, — поразмыслив, объявил Джамбала.

— У преступников своя логика, знаешь ли, — хмыкнул сержант. — Ты что-то нашёл, сынок?

Джамбала вытащил из кармана отломанную веточку. Повертел в пальцах, понюхал, прежде чем передать сержанту. Гарью веточка не пахла.

— Могла она прицепиться к одежде вашей — или пастора? — лаконично осведомился он.

Сержант сосредоточенно нахмурился:

— К пастору — вряд ли, он не большой ходок по бушу. К моим штанам разве что, но Глори вчера утром выдала мне свежие. Чёрт знает, короче.

Джамбала кивнул в знак понимания и принялся обследовать чердак. Да, вот здесь сильно разило гарью, несмотря на то, что в окно и в отверстия под стрехой поступал свежий воздух. На половицах остались чёрные пятна и полосы. В углу стоял огнетушитель. Сгоревшую ветошь, разумеется, уже выбросили.

Он подошёл к чердачному окну и осторожно в него выглянул.

И тут же отпрянул.

На ветке дерева ситуйя прямо перед ним сидела птица.

В лучах клонившегося к закату солнца она казалась сгустком огня, хотя взором охотника Джамбала видел, что перья у неё скорее ржаво-бурые, чем золотые или алые. Была она совсем небольшая, гораздо меньше кукабары, с маленькой головой на длинной шее и изогнутым клювом. Таких птиц Джамбала сроду не видывал в буше.

Он замер, слыша каждый удар своего сердца. Это не могло происходить с ним на самом деле… но происходило.

Он крепче сжал в кармане бережно завёрнутую в тряпицу каменную фигурку Великого Эму. Её полтора года назад подарил ему Хокинс — когда он поймал убийцу профессора-археолога из лагеря ванисуйю. Фигурка была найдена убитым профессором в раскопках, и все о ней позабыли, а сержант, как он сам пробурчал тогда, «просто вернул по назначению». Джамбала всегда брал её на все расследования.

Он осторожно отступил в простенок за раму окна. И тут заметил ещё кое-что. В щелях между половицами виднелись две колючие веточки, подобные той, что он нашёл раньше, кем-то втоптанные. А в углу оконной рамы притаилось крохотное рыжее пёрышко. Рыжее, будто пламя.

Когда Джамбала снова выглянул в окно, птицы на ветке уже не оказалось. Очевидно, она всё-таки его заметила и улетела прочь.

Он ещё раз очень внимательно осмотрел всё вокруг, подобрал с пола веточки, снял с окна пёрышко и вернулся к терпеливо ожидавшему его сержанту.

* * *

— Это птица поджигала чердак, — объявил он бесстрастно, хотя сердце у него больно сжалось. Он знал, что сержант ему не поверит. И не знал, что ему теперь делать.

Хокинс так высоко поднял брови, что это могло показаться даже смешным.

Джамбала на миг прикусил губу. Следовало объяснить, но как? Разве этому было разумное объяснение с точки зрения ванисуйю?

Нет.

— Птицы иногда поджигают буш, — ровным голосом начал Джамбала. — Хищники. Ястребы, например. Они знают, что такое пожар в буше, и хотят, чтобы огонь продолжал гнать из своих нор всякую живность, на которую они охотятся. Для этого они сами гонят пожар дальше и дальше, перетаскивая горящие ветки в клювах. Но это не такая птица. Это огненный дух. — Он перевёл дыхание и в упор посмотрел на сержанта, чьё лицо в лучах заходящего солнца будто окаменело. Но Джамбала продолжал, ему больше ничего не оставалось: — Дух огня принимает облик золотой птицы. Она называется «джаджувара», та, что несёт огонь. Если кто-то или что-то мешает ей строить гнездо, она приносит огонь в это место, чтобы отомстить.

Сержант смотрел на Джамбалу не мигая. Но вопрос его прозвучал на удивление спокойно:

— А где она берёт огонь?

— Непрогоревшее кострище. Те же лесные пожары. Любой доступный ей огонь. Она поджигает сухие ветки и летит с ними в клюве, — объяснил Джамбала. — Поэтому нунггубуйю всегда затаптывают свои кострища или заливают мочой. Чтобы до них не добралась джаджувара. Я сейчас сам видел её, она сидела на дереве напротив окна, — он ткнул пальцем в ту сторону, не оборачиваясь.

— А раньше ты видел таких птиц? — с расстановкой спросил сержант.

— Никогда, — честно ответил Джамбала. Он разжал кулак и показал сержанту пёрышко и две веточки. — Она пыталась свить здесь гнездо. Под стрехой. Но кто-то тут ходил и пугал её. Тогда она решила отомстить. Она приносила другие, сухие горящие ветки, влетала с ними в окно и бросала здесь. А те веточки, из которых она строила гнездо, прицепились к вашей одежде или обуви, когда вы тут ходили. Если сейчас посмотреть под стреху, там будут и другие такие же. Они падают оттуда.

— Боже правый, — пробормотал сержант, закрывая глаза. — И что теперь делать?

Джамбала вдруг с превеликим удивлением понял, что тот ему поверил. Хокинс ему поверил, не стал смеяться и обзывать дикарём! Суеверным дурнем-або!

— Я не знаю, — проговорил он дрогнувшим голосом. — Но спрошу у колдуна, а он попросит помощи у Великого Эму, — он снова взглянул в окно, где на лоскутке темнеющего неба вспыхивали первые звёзды. — Великий Эму поможет.

— Не думаю, что пастору это понравится, — откровенно признался сержант, в затруднении потерев лысеющую макушку. — Языческие ритуалы в его церкви? Нонсенс! То есть нечто немыслимое.

Джамбала запомнил это слово.

— Посоветуйте ему застеклить окно и заделать все отверстия в крыше, — подумав, сообщил он. — А пока что вот.

Он вынул из кармана каменную фигурку Великого Эму и показал сержанту.

— Я могу оставить её здесь. Пока что, — скрепя сердце заявил Джамбала. — Пускай Великий Эму стережёт дом Иисуса. А я принесу от колдуна охранные амулеты. Очень сильные. И мы потихоньку положим их здесь.

— Очень потихоньку, — вздохнул сержант. — Боже нас упаси проболтаться пастору Джексону. Он меня от церкви отлучит. И знаешь что? Я буду настаивать, чтобы он заказал сюда охранную сигнализацию. Авось все вместе мы справимся с этой твоей… как её? Джаджу?..

— Джаджуварой, — подсказал Джамбала и счастливо улыбнулся.

— А сейчас пошли домой. Глори обещала испечь нам булочки с корицей, — с облегчением закончил сержант и потрепал Джамбалу по плечу.

— Вы мне поверили. Сразу, — не выдержал тот. — Почему?

Он пытливо смотрел в покрасневшее лицо сержанта.

— Э-э... Ну… — в замешательстве проворчал тот. — Потому что твой Великий Эму никогда не подскажет тебе дурного. Он всё знает. Пошли, пошли.

* * *

В ходе недавно проведённых в Австралии исследований было установлено, что местные жители называют чёрных коршунов, коршунов-свистунов и бурых соколов птицами-поджигателями. По словам аборигенов, хищники научились подхватывать тлеющую траву и ветви и самостоятельно разжигать пламя, тем самым выкуривая свою добычу, пишет Live Science. А та птица, о которой рассказал Джамбала, считается легендой.

Название: Подлинное письмо Розанны Спирман
Цикл: Альтернативная версия
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2023
Бета: Xenya-m
Канон: У. Коллинз «Лунный камень»
Размер: мини, 1015 слов
Пейринг/Персонажи: Розанна Спирман, Годфри Эблуайт, Фрэнклин Блэк, упоминаются другие персонажи романа
Категория: гет
Жанр: драма, романтика, ангст, детектив
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Фрэнклин Блэк обнаруживает в Зыбучих песках письмо служанки Розанны Спирман.
Примечание: написано по заявке с Инсайда; в некоторых местах использованы перефразированные цитаты из романа
Предупреждение: POV героини; подразумевается канонная смерть персонажа
Ссылка: тут

Мистер Блэк, я должна сделать вам признание, которое, возможно, неприятно удивит вас. Даже наверняка. Иногда признание, в котором заключается много горя, можно сделать в немногих словах. Мое признание можно сделать в трёх словах: я вас люблю.

Будь я жива, вы никогда бы не узнали об этом. Но меня уже не будет на свете, сэр, когда вы найдёте мое письмо. Вот это-то и придаёт мне смелости. Даже могилы моей не останется, чтобы напомнить вам обо мне. Я решаюсь написать всю правду, потому что Зыбучие пески ждут, чтобы скрыть меня — навсегда.

Кроме того, вы найдёте в тайнике свою собственную ночную рубашку, испачканную краской, и захотите узнать, каким образом я спрятала её и почему ничего не сказала вам об этом, когда была жива. Могу привести только одну причину: я сделала эти странные вещи потому, что люблю вас.

Кто вы, а кто я? Вы — джентльмен знатного происхождения, вы получили достойное вас воспитание и образование, побывали в разных землях и странах. Я — уродливая служанка, из милости взятая моей нынешней хозяйкой, леди Вериндер, в работном доме, куда я попала из тюрьмы. Вы же наверняка знаете, что я была воровкой. Да, разумеется, вы это знаете, ведь все в доме только и шепчутся об этом, особенно после исчезновения проклятого алмаза, Лунного камня. Все и каждый заподозрили меня в первую очередь, тем более сыщик Кафф, ведь он знал меня ещё в тут пору, когда меня осудили за мои преступления.

А почему я совершала их? Почему я стала воровкой, сэр? И как поступила бы на моём месте столь возлюбленная вами мисс Рэйчел, если бы ей довелось вырасти, как мне, на улицах, где моя мать продавала себя? Да, она торговала собою, потому что родила меня от джентльмена, который тут же бросил её, узнав, что она беременна.

Ей нужно было прокормить меня, а после её смерти мне нужно было выжить, вот и всё.

О, лучше б я умерла тогда от голода или чахотки. Лучше бы меня зарезал на улице какой-нибудь пьяница!

Но тогда бы я никогда не узнала вас, хотя это принесло мне столько горя и страданий, как ничто иное в мире.

Впрочем, у меня сейчас появится возможность исправить эту ошибку.

Исправить все мои ошибки.

Зыбучие пески.

Я уйду туда вместе с той жизнью, что уже зародилась в моём уродливом теле, теле, на которое вы никогда не захотели бы взглянуть. Я помню, что вы всегда отворачивались, едва заметив меня. Лишь бы не видеть моего уродства. Поделом мне. Но я никогда не думала, что мне придётся повторить участь моей бедной матери, ту участь, которая горше смерти.

Да, я тоже забеременела от джентльмена, и его имя — Годфри Эблуайт, кузен мисс Рэйчел. Я ощущаю изменения в своём проклятом теле совершенно явственно, хотя времени прошло совсем немного. Нет, он не взял меня силой, как вы могли бы счесть, он приласкал меня небрежно, как бездомную уличную собачонку, и я уступила ему, будучи в каком-то исступлённом помрачении рассудка. Ведь вы — вы! — никогда даже не смотрели на меня!

Когда позже он снова захотел близости, я в ужасе убежала от него. Сейчас я понимаю, что у него в сближении со мною был свой корыстный интерес: он охотился за Лунным камнем и, очевидно, счёл, что я могу помочь ему украсть алмаз. Он, разумеется, тоже всё знал о моём злосчастном прошлом.

Это клеймо — оно будто выжжено у меня на лбу. Воровка! Воровка! Дочь падшей женщины, попросту шлюхи. Но мой ребёнок не будет носить такого клейма, о нет, я позабочусь об этом. И это всё, что я смогу для него сделать.

Я отнесу его в Зыбучие пески. Мы уйдём туда вдвоём. Право, мне становится легче переносить свою боль, когда я думаю о том, что мы будем там вместе.

Теперь о том, что я сделала для вас. Да, я поняла, что именно вы, мистер Фрэнклин Блэк, взяли Лунный камень из спальни мисс Рэйчел Вериндер в день её рождения. Поняла, когда обнаружила в вашей постели неопровержимую улику — вашу ночную сорочку, испачканную краской с двери мисс Рэйчел. Почему вы просто оставили её там — Бог весть. Скорее всего, вы не заметили, что она испачкана, а когда начались толки об этом, вы не обратили на них внимания.

Вы ведь довольно легкомысленны, смею сказать. Но вас никто не подозревал и не станет подозревать, потому что я унесла эту рубашку к себе, едва её обнаружив. Я сшила другую, точно такую же, всего за сутки, прикрепила к ней вашу метку и отнесла обратно. Вашу же рубашку с пятном краски я надела на себя — о, как я ликовала, когда её ткань коснулась моего несчастного уродливого тела!

Как глупо писать это вам, когда я точно знаю, что вы преступник, что вы встали на одну доску со мной…

Простите, простите мне эти злые слова, надеюсь, что и Господь в милосердии своём простит мне этот грех, как и другие грехи, как и то, что я намерена убить своего нерождённого ребёнка. Возможно, Пресвятая Дева попросит его за меня.

Хочу на это надеяться.

Мне немного осталось сделать. Я уже сняла вашу рубашку и положила её в оловянный ящичек, который нашла в кладовой матери моей подруги Люси, миссис Йолланд. Люси так же искалечена жизнью, как и я, может быть, именно поэтому мы крепко дружим, но даже ей, единственному близкому мне на этой земле человеку, я не рассказала ничего ни о том, в какое отчаянное положение попала, ни о том, что это вы украли алмаз.

Если бы мне удалось поговорить с вами! Если бы мне только удалось хоть раз поговорить с вами после того, как это произошло!

Но вы по-прежнему не замечаете меня. Более того, думаю, что я вам отвратительна.

Кто мне достался, так это мистер Годфри. Возможно, мне стоило вновь ответить на его притязания. Если бы я взяла для него алмаз мисс Рэйчел, он волей-неволей принял бы участие в моей судьбе из опасения, что я его выдам. Он увёз бы меня и дал бы мне денег. Возможно, поселил бы в каком-нибудь из своих домов как собственную служанку. Или бы мне удалось уехать с ним в колонию.

Но одна лишь мысль о таком исходе переполняет меня несказанным отвращением.

Вы презирали бы меня. Хотя это я должна сейчас презирать вас — истинного вора.

Но я люблю вас. Простите, что повторяю это снова и снова.

Остаюсь преданной и вернейшей вашей служанкой.

Розанна Спирман.

Название: Обряд дома Месгрейвов
Цикл: Полная версия
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Конан Дойл «Обряд дома Месгрейвов»
Размер: драббл, 730 слов
Пейринг/Персонажи: Брантон/Рэчел, Реджинальд Месгрейв
Категория: джен, гет
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Дворецкий Брантон считает себя потомком английских королей.
Предупреждение: POV, стилизация, канонная смерть персонажа
Ссылка: тут

— Кому это принадлежит?
— Тому, кто ушёл.
— Кому это будет принадлежать?
— Тому, кто придёт…

Почему бы не счесть, что речь идёт обо мне? Пусть в моих жилах течёт не только кровь Стюартов, пусть её там — жалкая капля, пусть я всего лишь дворецкий Брантон, прислуживающий в замке Месгрейвов.

О да, я весьма далёкий потомок безвременно погибшего на эшафоте короля Карла и никогда не сумею доказать этого. Но разве то, что я разгадал тайну утерянного венца английских королей, не доказывает, что корона принадлежит мне по праву? Да, я надеюсь, что в сокровищнице — именно корона, ведь за два с лишним века диадема так и не была найдена и считается безвозвратно утерянной.

Месгрейвы, называющие себя моими хозяевами, — какие же они глупцы! С семнадцатого века каждый вступающий в совершеннолетие юнец этого дома произносит, запинаясь и недоумевая, странную клятву, но ни один из этих дубинноголовых — ни один! — не догадался, что она на самом деле означает.

— В каком месяцу это было?
— В шестом, начиная с первого.
— Где было солнце?
— Над дубом.
— Где была тень?
— Под вязом.

Реджинальд Месгрейв, напыщенный молодой олух, тоже прошёл через этот обряд и ни черта не понял, но как же он разъярился, когда застал меня в библиотеке со старинной рукописью в руке! Надо же, какой-то дворецкий смеет лезть в архивы его семьи! Но он хотя бы дал мне неделю отсрочки, прежде чем уволить, и этого времени мне вполне хватит, чтобы найти корону. Найти и забрать себе.

Дуб. Дуб высится на том же месте, что и двести с лишним лет назад. От вяза-великана, спалённого молнией, увы, остался лишь пень. Но Реджинальд, хоть и напыщенный осёл, прекрасно помнил его высоту — мальчишкой он решал задачки по тригонометрии со своим учителем и перемерил все деревья вокруг замка. Я задал ему осторожный вопрос о высоте вяза, соврав, что побился об заклад с одним из слуг, и он ответил, ни о чём не подозревая: «Шестьдесят четыре фута». Итак, мне оставалось только вычислить место, куда в момент, когда солнце будет над дубом, упала бы тень от верхушки вяза.

— Сколько надо сделать шагов?
— На север — десять и десять, на восток — пять и пять, на юг — два и два, на запад — один и один и потом вниз.

И вниз! Вниз! Как, должно быть, веселился тот Месгрейв, что оставил свою рукопись потомкам со строжайшим наказом произносить эту клятву в день совершеннолетия! Он мог бы сразу написать: «Ищите в подвале, дурни», но это оказалось бы слишком просто.

Подвал. Бьюсь об заклад, тайник находится под дровами. Но одному мне не справиться. Придётся обращаться к Рэчел. Какая пошлость: дворецкий и соблазнённая им и брошенная горничная! Но она не откажется мне помочь, она же по сию пору влюблена в меня, как кошка.

Итак, завтра ночью я возьму в руки корону английских королей. Свою корону. Нет, я не буду продавать или показывать хоть одной живой душе это сокровище. Я уеду в Америку, но буду хранить её, ибо имею на это право. А Рэчел? Что ж, она может сколько угодно тешить себя мыслью, что я заберу её с собой, женюсь на ней. Дворецкий Брантон, возможно, и женился бы. Но не тот, в ком течёт кровь Стюартов, у кого в руках окажется самая почитаемая реликвия Англии.

Ей придётся остаться в этом подвале. Вернее, в яме под подвалом, где сейчас лежит корона. Жертва, достойная реликвии.

Завтра ночью.

* * *

Сперва он бросил меня, потом явился просить помощи. «Рэчел, дорогая, мы уедем вместе, мы будем богаты…» Какое богатство? Куски перекрученного железа, мутные осколки стекла — вот что было в этом заскорузлом мешке. Ну и ещё несколько монет, которые аж позеленели от старости.

Он хотел убить меня, я чувствовала это. Убить и оставить гнить в той яме, которую мы нашли, убрав дрова и сдвинув в сторону тяжёлую мраморную плиту, прикрывавшую яму. Мы подсунули под плиту несколько поленьев, которые расплющились, но выдержали её вес.

Он наверняка убил бы меня и оставил там, но совершил ошибку — подал мне мешок прежде, чем вылез сам. Должно быть, он считал, что я всё ещё люблю его. Что я не сделаю ему ничего дурного. А ведь он — он бросил меня, соблазнив, и я едва не умерла от нервной горячки.

Что ж, он ошибся — и понял это, когда я ударом ноги вышибла поленья из щели и плита встала на своё место.

Боже, я всё ещё слышу, как он отчаянно кричит там, внизу, и колотит в плиту кулаками, задыхаясь.

Проклятый мешок я выброшу в пруд.

— Что мы отдадим за это?
— Всё, что у нас есть.
— Ради чего отдадим мы это?
— Во имя долга.

Название: Серебряный
Цикл: Альтернативная версия
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Конан Дойл «Серебряный»
Размер: драббл, 604 слова
Пейринг/Персонажи: Шерлок Холмс, Джон Стрэкер, миссис Стрэкер, Серебряный, служанка, конюх
Категория: джен, гет
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Жена погибшего скакового тренера Джона Стрэкера рассказывает, как он был убит.
Предупреждение: POV, стилизация, канонная смерть персонажа
Ссылка: тут

Этот джентльмен, лондонский сыщик Шерлок Холмс, как он смотрел на меня! Я поняла, что он чувствует ко мне: жалость с лёгкой толикой презрения, как ко всякой состарившейся жене, супруг которой предпочёл ей молодую красивую любовницу.

Кого он видел перед собою? Некрасивую, немолодую, сухопарую женщину, довольно-таки бесцветную, с поседевшими волосами, с распухшими покрасневшими глазами.

Конечно, я плакала. Я проплакала всё утро. Должна же я была оплакать своего мужа, скакового тренера Джона Стрэкера, так предательски убитого этой ночью возле конюшен нашего работодателя полковника Росса.

«В горе и в радости, в болезни и в здравии» — брачные клятвы о верности друг другу. Он ведь тоже произносил их перед лицом Господа тридцать лет назад, но верна им осталась только я.

Он лежал там, на дне оврага, скорчившись, с размозжённой головой, с окровавленным хирургическим ножом в руке. Его плащ висел рядом на кусте дрока.

Я по сию пору вижу перед собой эту картину, словно всё ещё стою там и ветер треплет мои седые волосы.

Да, я стара и седа, я отдала человеку, скорчившемуся на дне оврага, лучшие годы моей жизни. Как же мне было не плакать?

Полицейские собрали всё, что нашли при нём. Счета, спички, хирургический нож, которым он намеревался проколоть сухожилие лучшему жеребцу конюшен полковника Росса — Серебряному. Все ставили на Серебряного, а Джон — на его соперника. Он получил бы огромные деньги, целое состояние, которое потратил бы на свою любовницу.

Я следила за ним, я знала о нём всё. А он ничего и не подозревал. Слепец!

Этот лондонский сыщик тоже узнает о нём всё.

Он уже спросил меня, держа в руке найденный в кармане моего мужа счёт от дорогой портнихи: «По-моему, мы с вами не так давно встречались, миссис Стрэкер, — помните, в Плимуте, на банкете?.. На вас было стального цвета шелковое платье, отделанное страусовыми перьями…» Так он пытался разузнать, не для меня ли был выписан этот счёт.

Что я могла ответить ему? Только: «Нет, сэр, вы ошибаетесь».

Страусовые перья, помилуй Бог!

Я рассказала полиции, что произошло тем вечером и ночью. Как служанка отнесла конюху ужин — баранину с чесноком. Как она увидела подозрительного джентльмена, бродившего вокруг конюшни. Как мой муж, беспокоясь об участи чемпиона, встал с постели, взял с комода хирургический нож и отправился в ночь.

Вот только я не сказала, что последовала за ним.

Да, я видела, как он провёл Серебряного мимо крепко спавшего конюха, которому сам же подсыпал опиум в тарелку с ужином. Как он вывел коня далеко в поля. Как вытащил нож, чтобы проколоть жеребцу сухожилие.

Я думаю, этот мистер Холмс очень скоро сообразит, что именно Серебряный, взвившись от страха на дыбы, проломил копытом череп моему мужу Джону Стрэкеру и тот, падая в конвульсиях, поранил себя ножом, который сжимал в руке.

Он даже, пожалуй, ближе к скачкам найдёт самого Серебряного. Конь наверняка прибежал к кому-нибудь из наших соседей, и тот просто скрыл его, намереваясь оставить себе.

Он всё выяснит, этот мистер Шерлок Холмс.

Но я надеюсь, он никогда не узнает, что это я ударила своего мужа по голове окованной железом дубинкой, которую нашла в конюшне. Что я кралась за ним следом, обутая в его же башмаки. У Джона было несколько одинаковых пар обуви. Он всегда любил хорошую обувь, скачки и женщин.

Оставив его труп в овраге, я вернулась домой и легла спать. Мне нужно было встать на рассвете и поднять тревогу. Мне нужно было отдохнуть. Так что я просто легла и заснула.

И только потом я стала оплакивать его.

Ведь он был моим мужем почти тридцать лет, и я была верна ему.

В болезни и в здравии.

В горе и в радости.

В жизни и в смерти.

После его похорон я приму спрятанный мною опиум, чтобы заснуть вечным сном.

Меня, конечно, похоронят рядом с ним. Скорей бы.

@темы: фики, ФБ-23

---

Мои американские тексты. Индейские тексты, точнее

Это мой пересказ вчерне переведённых легенд племён прерий.
Многие комметаторы отмечали, что они какие-то слишком добрые, слишком гуманные. Ребята, вся сюжетная канва мною сохранена. Так оно и было рассказано когда-то.

Название: Летавший С Орлами
Цикл: Сиу
Автор: sillvercat для fandom Americas 2023
Бета: Xenya-m
Канон: фольклор племён прерий
Размер: мини, 1045 слов
Персонажи: Громовой Щит, орлы
Категория: джен
Жанр: легенда, быт, приключения
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Громовой Щит был удачливым охотником, но однажды Вакан Танка решил испытать его.
Примечание: вольный пересказ легенды племени сиу
Предупреждения: стилизация
Ссылка: тут

«Сиу, сиу, надовесиу, гремучие змеи», — дразнили соседи племя, некогда владевшее просторами прерий. Сиу кочевали по этим бескрайним просторам, сотрясавшимся от топота неисчислимых бизоньих стад, — кочевали, охотились, воевали с соседями, похищая у них самых быстрых лошадей и самых красивых девушек. Воинам и охотникам сиу не было равных в прерии.

Послушайте же, что сотворил один из них.

Тогда его звали Громовой Щит. Он был молод, но Вакан Танка, Великий и Таинственный, послал ему особый дар — он умел понимать язык зверей и птиц, читая их следы, как святые отцы бледнолицых читают книги про своего Бога. Громовой Щит точно знал, когда олень пересёк речку, был ли тот стар или молод, подранен кем-то, устал или полон сил. Он знал, когда медведи пировали в вишнёвых кустах, лакомясь ягодами, сделали они там лёжку или сразу отправились дальше в горы. Громовой Щит всегда приносил в селение больше добычи, чем другие охотники, и девушки заглядывались на него, потому что он был удачливым, весёлым и ловким, шутил с ними и пел им ласковые песни. Любая из них с радостью согласилась бы стать его женой, но Громовой Щит не торопился с женитьбой, ему больше нравилось бродить одному по горам и прерии.

И вот однажды ему снова повезло — он убил в горах чёрного медведя, освежевал, приторочил обёрнутое шкурой мясо на спину коня и отправился было назад в селение сиу. Но вдруг он увидел у себя над головой двух неспешно круживших огромных орлов. Размах их крыльев был как раз в рост Громового Щита. Он понял, что эта пара орлов — супруги и где-то здесь неподалеку находится их гнездо. Подумав так, он внимательно осмотрелся. Зоркостью его глаза не уступали орлиным, и он в самом деле увидел большое гнездо, сложенное из веток на уступе высокой бурой скалы.

Гикнув, Громовой Щит погнал коня наверх. Склон скалы с его стороны был довольно пологим, и умный мустанг легко преодолел расстояние до вершины. Тогда охотник спешился. Медленно, чтобы не насторожить птиц, паривших в небе, он подошёл к краю обрыва и заглянул вниз. Он увидел в гнезде двух орлят-подростков. Они уже полностью оперились и лишь немного уступали в величине своим славным родителям. Недолго думая, Громовой Щит решил забрать орлят и увезти их с собой в селение. Для сиу это были священные птицы — и ручные орлы часто жили возле их палаток и не улетали.

Громовой Щит вернулся к смирно стоявшему мустангу, снял с него свёрток со своей добычей, развернул шкуру и разрезал её на широкие полосы. Потом он связал их между собою в довольно прочную верёвку. Один её конец он привязал к растущей у обрыва старой сосне, другой же конец намотал на руку и принялся медленно, но сноровисто спускаться с утёса. Ветер пел у него в ушах. Он радовался тому, что привезёт в селение священных птиц, но Вакан Танка решил послать ему испытание, потому что всё, что по-настоящему дорого, должно добываться не так-то просто.

Верёвка из свежей шкуры быстро перетёрлась о камни и разорвалась. Молодой охотник рухнул вниз, но ему снова повезло: он упал как раз на тот выступ скалы, где находилось орлиное гнездо.

Удар о камни выбил из него дух на несколько мгновений, но, ощупав себя, он убедился, что цел и невредим. Орлята в гнезде тревожно завозились и заклекотали, но Громовой Щит замер, и они успокоились. Птицы-родители тем временем поднялись так высоко, что превратились в две чёрные точки посреди голубизны сияющего неба.

Громовой Щит напряжённо обдумывал своё отчаянное положение. Ни подняться наверх, к краю обрыва, ни спуститься вниз он теперь не мог. В руках у него остался всего лишь короткий обрывок верёвки из медвежьей шкуры, оказавшейся очень ненадёжной, а скала над ним и под ним была совершенно отвесной. И если он не найдёт способа спуститься или подняться, ему предстояло умереть здесь: вероятнее всего, родители-орлы, которые рано или поздно должны вернуться, просто накинутся на него и сбросят вниз. Либо же его погубят голод и жажда.

Странно, но сейчас охотник больше всего жалел о своей добыче, о медвежьей туше, брошенной им возле коня. Столько хорошего мяса зря пропадёт! За судьбу мустанга он не волновался, зная, что умный конь рано или поздно найдёт дорогу к палаткам сиу.

Так Громовой Щит сидел, обхватив колени, пока в его голове молнией не сверкнула ослепительная мысль. Он решил, что попытается спастись именно так. Охотник осторожно поднялся на ноги. Очень тихо и медленно он начал подкрадываться к гнезду. Всё это время он напевал священную Песнь Орла, которую обычно поют сиу на своих летних Пау-Вау, собраниях племён прерий, перед началом Орлиного Танца.

Песнь Орла помогла ему успокоить орлят. Он крадучись обошёл гнездо, встав так, чтобы было удобнее исполнить свой замысел. Выбросив обе руки вперёд, он крепко схватил орлят за лапы, не переставая петь. Орлята захлопали было крыльями, но потом притихли. Казалось даже, что они внимательно прислушиваются.

Держа орлят в руках, Громовой Щит шагнул к краю обрыва. Постоял несколько мгновений, а потом зажмурившись, пробормотал:

— О Вакан Танка, Великий и Таинственный, отдаю свою жизнь в твои руки.

И бросился вниз.

Он не открывал глаз, ожидая неминуемого удара о камни внизу и страшной боли в переломанном теле. Но этого не произошло. Вакан Танка оказался милостив к нему. Молодые орлы расправили свои широкие сильные крылья и плавно спустились вниз, увлекая его за собой, и он ощутил под ногами твёрдую землю. Когда он наконец раскрыл глаза, то обнаружил, что стоит у подножия утёса.

Придя в себя после такого полёта, он свистом подозвал своего коня, и послушный мустанг тут же спустился к нему на равнину. Тогда Громовой Щит снова запел свою песню, и под её тихие монотонные звуки поместил сперва одного, а потом другого орлёнка в кожаный мешок, притороченный к сбруе. Сел на мустанга и погнал его к своему селению. Туша медведя так и осталась лежать на вершине утёса — охотник рассудил, что это будет его жертва родителям-орлам.

Но Громовой Щит не стал навсегда оставлять у себя спасших его орлят. Он кормил и поил их в благодарность, всем рассказывая эту историю, и приносил орлят на все священные церемонии племени. Когда же наступила осень, он нанёс на их головы и шеи красную краску, какую сиу наносят на свои лица перед битвой, — для того, чтобы все индейцы знали, что эти птицы священны. Потом он сел на коня и отвёз молодых орлов к той скале, откуда забрал их. Он благоговейно усадил их возле обрыва на белую оленью шкуру и оставил там — с благодарностью Вакан Танке, Великому и Таинственному.

Сам же он получил от сиу новое имя — Летавший С Орлами — и с гордостью носил его.

Название: Прыжок Зоркого Ястреба
Цикл: Сиу
Автор: sillvercat для fandom Americas 2023
Бета: Xenya-m
Канон: фольклор племён прерий
Размер: драббл, 560 слов
Персонажи: Зоркий Ястреб, воины сиу, вражеские воины
Категория: джен
Жанр: легенда, приключения, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Зоркий Ястреб, лучший разведчик сиу, однажды едва не стал пленником врагов...
Примечание: вольный пересказ легенды племени сиу
Предупреждения: стилизация
Ссылка: тут

Даже когда в прериях появились лошади, сиу предпочитали воевать, охотиться и странствовать пешими — так им было сподручнее. Выносливые, крепкие и быстрые, они могли пройти за день несколько десятков полётов стрелы, будто мустанги, взбираться на обрывистые скалы не хуже оленей и преодолевать стремнины горных рек, как медведи. А ещё они скрытно подкрадывались к стадам бизонов подобно волкам. И на тропу войны почти всегда выходили пешими, возникая словно из ниоткуда грозными смертоносными тенями.

Зоркий Ястреб был одним из таких смелых и ловких воинов.

Своё имя он получил в священных горах Паха Сапа, когда ещё мальчиком постился там и молился Вакан Танке, чтобы тот послал ему видение — духа-покровителя. Такие покровители потом сопровождают воина всю жизнь, направляя и оберегая его тропу. Вакан Танка послал мальчику видение, о котором тот просил: ему явился огромный ястреб, раскрывший над ним свои широкие крылья. И с тех пор он стал стремительным, как ястреб, и не боялся вражеских стрел.

В племени сиу Зоркий Ястреб слыл одним из лучших разведчиков. Однажды он со своим маленьким отрядом увидел большой отряд врагов с вершины скал и один отправился туда, чтобы проследить за ними. Он был уверен, что его не заметят. Но в этот день удача изменила храброму воину. Враги заметили его и подняли шум. Зоркий Ястреб был вынужден повернуть назад и устремиться к собственному отряду. Воины сиу уже спешили ему навстречу, однако всё ещё были слишком далеко.

Зоркий Ястреб перепрыгивал через ручьи, пересекал овраги, взбирался на скалы, подобно оленю. Но враги тоже были проворными и быстроногими. Они окружали его с двух сторон. Их стрелы уже сразили бы его, но взять в плен такого знаменитого разведчика стало бы честью для любого их воина. Зоркий Ястреб понимал это. У него не было иного оружия, кроме верного ножа, и он готовился отбиваться, как раненый зверь, но всё-таки надеялся уйти от погони и избежать позорного пленения.

Впереди послышался шум воды: приближалась теснина стремительной реки. Сиу называли её Вакпа Зи, Жёлтая Река, вода в ней была мутной от глиняной взвеси. Зоркий Ястреб остановился, тяжело дыша. Он очутился в ловушке. Если бы он попытался перейти Вакпа Зи вброд, быстрое течение неминуемо сбило бы его с ног и увлекло за собою. Тогда враги просто выловили бы его из воды, как беспомощную рыбу. Зоркий Ястреб стиснул зубы, лихорадочно обдумывая, что же ему теперь делать.

На противоположном берегу уже показались молодые сиу, спешившие на подмогу своему разведчику. Они принялись стрелять из луков, пытаясь задержать преследователей. Те в самом деле попрятались за грудами камней, выступами скал и за кустами. Но долго так продолжаться не могло. Враги осыпали воинов сиу насмешками, обещая, что вот-вот схватят их лучшего разведчика, словно захмелевшего от перебродивших ягод медведя, а потом нарежут ремней из его кожи.

— Ястреб, о Ястреб, брат мой, — взмолился Зоркий Ястреб, на миг подняв глаза к небу, — помоги же мне! Дай мне сил пересечь эту реку и не погибнуть позорной смертью!

И он ринулся к бурлящей воде. Он нёсся длинными прыжками, будто загнанный волками олень, и на третьем прыжке почувствовал, что летит над рекой. Летит, словно у него выросли крылья!

Онемев от изумления, и враги, и друзья молча смотрели на этот удивительный полёт. И только когда ноги Зоркого Ястреба коснулись противоположного берега, молодые сиу метнулись к нему навстречу. Сразу несколько пар рук схватили его, помогая устоять на ногах и не сорваться обратно в реку. Сиу кричали и смеялись, гордясь своим разведчиком, а враги за рекой всё ещё молчали в невольном благоговении.

Потому что они увидели настоящее чудо.

Название: Сновидец Коня
Цикл: Сиу
Автор: sillvercat для fandom Americas 2023
Бета: Xenya-m
Канон: фольклор племён прерий
Размер: драббл, 566 слов
Персонажи: Сновидец Коня, жеребёнок, люди народа сиу
Категория: джен
Жанр: легенда, быт, драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Сновидец Коня однажды нашёл потерявшегося жеребёнка...
Примечание: вольный пересказ легенды племени сиу
Предупреждения: стилизация
Ссылка: тут

Сиу частенько кочевали с места на место, ведь вся прерия была для них родным домом, а собрать и снова поставить палатки-типи — труд для женщин невеликий. Женщины-сиу выносливостью и ловкостью не уступали мужчинам, их палатки принадлежали только им, а достоянием каждого воина было лишь его оружие, его конь и его храбрость.

Так вот, сиу то и дело разбивали лагерь на новом месте, потому что на прежнем то река обмелела, то кони съели всю траву, то дичи стало меньше, чем раньше.

И вот как-то люди из одного становища сиу снялись с места и пустились в путь. Они бодро шли и весело переговаривались, самые маленькие дети сидели на руках у матерей и бабушек, остальные бегали взапуски. Вьючные лошади тянули волокуши с шестами для палаток и прочим скарбом, а воины ехали верхом на боевых и скаковых лошадях.

Воин по имени Сновидец Коня шёл пешком вместе с женщинами и детьми, смеялся и перешучивался с ними. Он никогда не ездил верхом, потому что именно конь был его духом-покровителем, явившись ему во сне в священных Чёрных горах, где он и получил своё имя. Зато сейчас на его широких плечах с удовольствием восседали маленькие племянники, сыновья его овдовевшей сестры, в чьём типи он жил.

Когда вожди и шаман выбрали место для нового становища и сиу разбили лагерь, Сновидец Коня вошёл в палатку сестры, разложил свой немногочисленный скарб и очень огорчился, увидев, что пропал его любимый колчан из меха белой выдры. Этот колчан он всегда брал с собой на охоту и на все священные церемонии. Сновидец Коня решил вернуться к прежнему становищу тем же путём и поискать колчан.

Сказано — сделано, воин предупредил сестру, что отлучится, и отправился путём, по которому только что прошло племя. Пробираясь среди предгорий, прежде чем спуститься на равнину, он вдруг услышал из-за красной каменистой осыпи тихое ржание, похожее на пение.

А надо вам сказать, что Сновидцу Коня дух-покровитель даровал способность понимать язык лошадей. Вот и теперь, напряжённо вслушавшись, воин разобрал даже слова донёсшейся до него печальной песни:

— Я совсем-совсем один. Я потерял свою маму, и мне тяжело идти…

Сердце у Сновидца Коня дрогнуло. Он поспешил обогнуть осыпь и увидел там крохотного жеребёнка, рыжего, как пламя, с изящными длинными ногами. Шея и передние ноги у него были белыми, а пушистая гривка и хвост золотились на солнце.

Сновидец Коня шагнул к нему, опустился на корточки, и жеребёнок доверчиво положил голову ему на плечо. И тогда воин вспомнил, где уже видел его: накануне воины поймали много диких лошадей, и среди них была рыжая с белыми пятнами кобыла с маленьким жеребёнком. Один из воинов привязал её к шее прирученного гнедого, но, очевидно, она сумела как-то вырваться и убежать, оставив сына в табуне. А когда лагерь сиу откочевал, малыш, не знавший этих мест, попросту заблудился в предгорьях, отстав от старших.

Сновидец Коня медленно повел его обратно к лагерю, ласково понукая, готовый даже нести его на руках, если понадобится. Воин совершенно забыл про свою пропажу, из-за которой вернулся сюда. Но она нашлась сама: за новым поворотом тропы он увидел на земле колчан из меха белой выдры, хотя мог поклясться, что только что здесь проходил и не заметил никакого колчана.

И Сновидец Коня понял, что дух-покровитель нарочно привёл его сюда, чтобы он выручил жеребёнка из беды. Так у него появился верный друг, которому суждено было прославиться как победителю всех скачек, проходивших в прерии в дни летнего солнцестояния. Сам Сновидец Коня, конечно, не ездил на нём, но он звал для этого юношей, гордившихся честью стать всадниками Поющего Жеребёнка.

Название: Волчья Женщина
Цикл: Сиу
Автор: sillvercat для fandom Americas 2023
Бета: Xenya-m
Канон: фольклор племён прерий
Размер: мини, 1025 слов
Персонажи: Виньян, щенок, волки, люди племени сиу
Категория: джен
Жанр: легенда, быт, приключения
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Девушка по имени Виньян отправилась в прерию искать потерявшегося щенка и сама заблудилась. Но её спасли волки.
Примечание: вольный пересказ легенды племени сиу
Предупреждения: стилизация
Задание: Перемены; Сюрприз
Ссылка: тут

Сиу, как известно, любили откочёвывать с места на место, всегда находя для этого какой-нибудь предлог. Но на самом деле им просто нравились перемены в их жизни: подолгу находиться на одном месте казалось скучным, ведь земля племени была так велика и прекрасна.

Однажды в одном из селений сиу люди свернули свои палатки-типи и отправились кочевать. Было шумно и весело, взбудораженно лаяли собаки, ржали боевые кони, за которыми присматривали юноши. В толпе женщин и детей шла девушка по имени Виньян, неся на руках смешного толстого щенка. Она относилась к нему как к собственному ребёнку, ведь она выкормила его, едва он только открыл глаза. Бабушка, шедшая рядом с Виньян, укоряла её тем, что она-де балует уже почти взрослую собаку, но Виньян только смеялась и тормошила щенка. Приближалась зима, и на волосы и одежду идущих опускались первое робкие снежинки.

Наконец девушка решила послушаться старушку: щенок был нелёгоньким. Она опустила его на землю и разжала руки, с улыбкой наблюдая, как он бежит прочь вместе с другими собаками, виляя пушистым хвостом.

Наконец сиу достигли цели своего путешествия — долины у излучины небольшой реки, которую в тех местах называли Жёлтой. Виньян помогала своей матери и бабушке ставить палатку, а когда покончила с этим хлопотным делом и разложила припасы, принялась звать своего щенка.

Но того нигде не было, и Виньян забеспокоилась. Что греха таить, сперва она заподозрила, что кто-то из её соплеменников решил оставить такого бойкого и крепкого щенка себе. Она незаметно обошла весь лагерь, тихонько выкликая пёсика по имени: «Ватапи! Ватапи!» Но её любимчик не отзывался. Виньян очень расстроилась, но опять же никому ничего не сказала. Про себя она твёрдо решила вернуться обратно, на место прежнего становища племени, тем же путём. Возможно, щенок просто отстал, или его приманили волки. Собаки сиу часто убегали в прерию вместе с волками, но почти всегда рано или поздно возвращались к людям. Ватапи же был ещё слишком мал, он мог просто-напросто заблудиться.

Итак, никого не предупредив, Виньян в одиночку отправилась в прерию. Она ничего не боялась: у неё с собою был нож на поясе и лёгкое копьё. Она шла и шла среди холмов, быстрая, как антилопа, тем более что пройдённый её соплеменниками путь отмечали следы на земле и потерянные вещи. Виньян нашла даже одеяло и подобрала его. Она и не заметила, как дошла до предгорий, удалившись от нового места стоянки сиу на много полётов стрелы.

Внезапно она услышала радостный визг и увидела, как её Ватапи, смешной толстенький малыш, вылезает из кустов, виляя хвостом. Он действительно отстал и потерялся. Виньян облегчённо рассмеялась, схватив его на руки. Она огляделась — было уже совсем темно. Тогда она решила поискать какое-нибудь убежище, чтобы переночевать тут, и, пройдя совсем немного, увидела гостеприимно распахнувшую вход маленькую пещеру под сенью горы. Она забралась туда и, прижав к себе Ватапи и свернувшись клубочком, мгновенно уснула. Она очень устала.

Ночью же пошёл первый снег. Он падал так тихо, что Виньян ничего не заметила. Ей было тепло рядом со щенком. Но, когда она проснулась и выглянула наружу, то ахнула: вокруг было белым-бело, а снег всё падал и падал, несмотря на то что всё ещё стоял октябрь, Месяц Ягод. У Виньян было с собой огниво, она развела в пещере костёр, надеясь, что снегопад вот-вот прекратится. Но он, напротив, перешёл в настоящий буран, и Виньян была вынуждена снова укрыться в пещере, насобирав ягод и орехов с кустов неподалеку.

На душе у неё стало тревожно, ведь она никого не предупредила о том, куда ушла, и даже лучшие охотники племени не смогли бы найти её следов, засыпанных снегом. Впервые она поняла, что может погибнуть в этих горах вместе с Ватапи. Но она заставила себя лечь и уснуть, чтобы набраться сил.

Во сне Виньян увидела волков и заговорила с ними. Она понимала волчий язык. Волки сказали, чтобы она ничего не боялась, они помогут ей. Проснувшись, Виньян увидела, что на самом деле окружена волками. Они пришли в маленькую пещеру и окружили девушку и щенка, глядя на них большими умными глазами. Виньян не испугалась, хотя наяву уже не могла так беседовать с ними, как во сне. Но она протянула руки и принялась гладить их мохнатые бока и шеи, словно это были собаки. Волки стерпели её ласку, как и восторженное тявканье Ватапи, который, видимо, принял их за родню.

Так потекли дни Виньян в снежном плену. Волки приносили ей и Ватапи то кролика, то куропатку. Их вожак, огромный бурый лобастый зверь, принялся учить Ватапи охотиться, и вскоре щенок сам начал добывать дичь для себя и хозяйки. Виньян делала зарубки на палке, чтобы считать дни, и через десять дней снегопад наконец прекратился. Она завернулась в одеяло и вышла наружу, твёрдо намереваясь вернуться к своему племени. Но как ей было не заблудиться?

Тут её снова окружили волки, стекаясь к ней и к Ватапи мохнатой грозной рекой. Но Виньян по-прежнему не боялась их. Вожак подошёл к ней и толкнул её головой, как бы веля идти следом за собой. Окружив девушку и щенка, волки шли и шли вдоль предгорий, по заметённой снегом прерии. Они бежали быстро, так что Виньян старалась не отставать и потому не замёрзла.

Путь их длился до конца дня и всю ночь под светом полной луны, и наконец на рассвете изрядно измученная Виньян увидела палатки родного племени. Дозорный, карауливший на вершине утёса, заметил её, щенка, волков и закричал от изумления, быстро спускаясь вниз.

Тогда волки остановились и словно растаяли в предрассветных сумерках. Из палаток выбежали другие люди. К Виньян подбежала её мать, плача от счастья, и крепко обняла её.

Как оказалось, все решили, будто Виньян похитили воины из соседнего племени шайеннов, и вожди уже собирались идти в военный поход. Когда Виньян рассказала, что же с нею приключилось на самом деле, все были изумлены, даже шаман. Он-то и приказал молодому глашатаю обойти все палатки сиу и в каждой рассказать, как волки спасли Виньян, а рассказав, взять в каждой семье по куску вяленого мяса.

Так и было сделано.

Набрался целый мешок еды, и Виньян, взвалив его на спину, в сопровождении верного Ватапи поднялась на холм, туда, где волки покинули её. Она стала выкликать их, разбрасывая мясо вокруг себя, и вскоре увидела, как они возникают перед ней — серые быстрые тени. Они наелись досыта, а Виньян обнимала и гладила их. Люди сиу издалека поражённо наблюдали за этой сценой.

С тех пор Виньян получила в племени новое имя: Виньян Шункманиту — Волчья Женщина.

@темы: фики, индейцы, американские тексты, ФБ-23

---

Собираю деанонные баннеры! ВСЁ!

запись создана: 19.09.2023 в 11:51

@темы: ФБ-23

---

ДЕРЖАВА

Переписанное макси для Орков, из которого на ФБ по соображениям безопасности были мной убраны все относительно современные реалии. Нет, мир не шибко изменился, изменились отдельные моменты. Кто читал этот текст на ФБ, может сравнить.
Спасибо нейросети Кандински 2.1 и 2.2, сомневаюсь, при всём уважении, что кто-то из артеров так удачно попал бы в нарисованные у меня в голове образы героев.
Ещё замечу, что все военные реалии – сплошная отсебятина, мне воевать не пришлось, Бог миловал.

Название: Держава
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: макси, 15336 слов
Пейринг/Персонажи: Держава, Божимир Гаэрлан, Гор Кирхи, Джон, баба Ганя, сержант Нечипоренко и другие
Категория: джен, броманс
Жанр: AU, боевое фэнтези, экшн, совсем немного юмора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Гвардии рядовой Держава, выполняя интернациональный долг в Республике Славия, попадает в плен вместе с эльфом Божимиром Гаэрланом. И им удаётся из плена бежать, захватив в заложники орка Гора Кирхи и репортёра Джона. Все вместе они оказываются в Промежутке между двумя мирами.
Предупреждение: сленг, обсценная лексика, насилие, неграфичное описание боевых действий; смерть нескольких персонажей
Примечание: Альтернативный 1986 год. Альтернативный СССР. Альтернативная Югославия. Альтернативное всё. Обоснуй отсутствует как таковой
Использован текст доклада на XVII съезде КПСС, жестоко перефразированный; процитированы тексты песен «Гражданской обороны», «ДДТ», Янки Дягилевой
Иллюстрации из нейросети Кандински 2.1, а также прошлогодний командный арт «Любимчик», который изначально вдохновил автора на идею текста
Иллюстрации: здесь
Скачать: тут
Ссылка на ФБ-23:: тут

1.
А моя судьба захотела на покой,
Я обещал ей не участвовать в военной игре,
Но на фуражке на моей серп и молот, и звезда,
Как это трогательно — серп и молот, и звезда,
Лихой фонарь ожидания мотается — и всё идёт по плану…

— Капитализм встретил рождение социализма как ошибку истории, которая должна быть исправлена. Исправлена во что бы то ни стало, любым способом, без оглядки на право и мораль: вооруженной интервенцией, экономической блокадой, подрывной деятельностью, санкциями и «наказаниями», отказом от какого бы то ни было сотрудничества. Но ничто не может помешать утверждению нового строя, строя социальной справедливости, равенства и братства. Сейчас социализм по праву шагает по планете.

Человек в очках на выпуклом экране чёрно-белого «Рекорда» откашлялся и отпил глоток воды из стакана, стоявшего перед ним на красной с золочёным гербом трибуне. Блеснул край стакана, блеснули стёкла очков.

— Хорошо как говорит, — одобрила старушка из своего продавленного кресла с кружевной пожелтевшей накидкой на спинке. Обращалась она к полосатой кошке, свернувшейся сонным клубком у неё на коленях. — Наконец-то молодой, дай Бог здоровья. Вот и гречку вчера не по талонам выбросили. Успела взять. И сахар. А масло-то постное я давно отоварила. Много ли старухе надо. Гаврюши-то нашего нету. Охо-хо… — она скорбно вздохнула, качая седой головой.

Человек на телеэкране уверенно продолжал

— Империализм превратил в кровоточащую рану Республику Славия. Наша страна поддерживает усилия руководства Славии, направленные на защиту своего суверенитета. Мы хотели бы уже в самом близком будущем вернуть на родину наши войска в составе ограниченного контингента, находящиеся в Славии по просьбе её правительства во главе с Генеральным секретарём Компартии Славии товарищем Здравко Яновичем. Мы ждём, что будет достигнуто политическое урегулирование, которое обеспечит реальное прекращение огня и надежно гарантирует невозобновление вооруженного вмешательства извне во внутренние дела Республики Славия. Однако так называемые «белые каски», то есть якобы миротворческий контингент, в состав которого входят вооружённые подразделения всех стран Западной Оси, угрожают безопасности как Республики Славия, так и нашей страны. Поэтому мы приложим все усилия, чтобы защитить в Республике завоевания социализма.

Старушка перекрестилась и прошептала:

— Храни Господь всех солдатиков наших и внучка моего, раба Божьего Гавриила.

Из-под очков по её морщинистым щекам потекли медленные слёзы.

* * *
— Держава… у тебя кровь.

Шёпот эльфёнка, скорчившегося у него за спиной, дрожал и обрывался, как огонёк зажигалки на ветру. Вот ещё назола. Но этот заморыш ему жизнь спас.

— Главное, что не говно, — отрезал Держава, стараясь, чтобы собственный голос звучал твёрдо.

Это получалось плохо. Вообще не получалось. Было больно. Больно. Больно. Голос срывался в хрип, вымазанные грязной извёсткой серые подвальные стены ходили ходором, хотя, возможно, это качалась тусклая лампочка на витом шнуре под потолком.

Какого рожна ей качаться, сквозняка же здесь не было, воздух казался пыльным и жёстким. Или просто было трудно дышать. И сверху не бомбили. Не стреляли. Там стояла странная тишина.

Держава опасливо сплюнул, но крови на губах не ощутил. Получается, лёгкое не задето.

Ему повезло как никому. За эти три месяца он столько раз видел разорванные в клочья тела — своих солдат и чужих. А тут осколки только чиркнули наискось по его правому боку, сломав, наверно, пару рёбер. И по башке звездануло, но каску не пробило. Баба Ганя за внучка молит, не иначе. Архангела Гавриила упрашивает. Персонально.

Когда она Державу на перроне провожала среди таких же наголо бритых тощих пацанов то нацепила ему на шею золочёный образок с архангелом. Он его, конечно, в вагоне снял и в карман спрятал. Стыдно стало. Но не выбросил, а в Славии снова надел. И никто над ним не смеялся. У сержанта Нечипоренко, он сам видел, тоже на груди болтался маленький нательный крестик.

Хотя лучше бы Державе было отправиться под райскую яблоньку яблочки грызть, а не в плену связанным сидеть, дожидаясь, когда на куски раскромсают. Он знал, что с ним никто тут цацкаться не будет, как, скорее всего, будут цацкаться с эльфёнком. Эльфы же не люди. Они иные. Другого вида, как и сраные орки. У буржуинов и у наших любые иные ценились высоко, одного можно было обменять на десяток людей.

Держава сухо сглотнул, вспомнив будничный рассказ сержанта Нечипоренко о том, что противостоящее им орочьё выделывает с нашими бойцами, попавшими к ним в лапы. Нет. Не думать об этом.

— Мы где? — прохрипел он, продолжая озираться.

— В Ужицах вроде, — тоскливо отозвался позади него эльфёнок.

Ужицы— смешное название. Не то «лужицы», не то «ужи». Тут было много смешных слов по сравнению с русскими.

Держава повёл плечами. Располосованный осколками тельник лип к спине и правому боку, значит наспех обработанные эльфёнком раны и правда открылись. Перед глазами у него слепящие огоньки то и дело сменялись чёрными мухами, а в ушах стоял густой звон.

А тут ещё эльфёнок. Он пристал к их взводу под Староместовом, возникнув из-под разбитой самоходки. Нечипоренко едва не пристрелил его тогда, не сообразив сразу, что это свой. А ещё через два часа их всех накрыло вражеской артой. И буржуины вместе с орками под её прикрытием пошли в атаку.

Держава ещё успел увидеть, как опрокинулся навзничь Нечипоренко. А потом зацепило и его.

Он смутно помнил, как его бинтовал эльфёнок. И как буржуины волокли его в этот подвал, будто куль, подталкивая прикладом семенившего рядом эльфёнка. Как их обоих связывали, Держава уже убей не помнил.

Убей, ага.

Чего ж не убили-то?

Он мрачно покосился через плечо, разглядывая бледное пятно остроносого лица и разноцветные всклокоченные патлы своего спутника. Проворчал:

— Ползи сюда, терпеть ненавижу, когда за спиной ошиваются.

Эльфёнок с готовностью подполз к нему на жопе. Руки у него были стянуты сзади, как и у Державы. Странными какими-то верёвками, липкими, белёсыми, будто бинтами, но не бинтами.

Летучая хрень, возникшая, как это обычно бывает у эльфов, из ниоткуда, сгорбленной тенью восседала у него на плече. Она походила на мышь и на птицу одновременно. За спиной — крылья, а вниз свисает тонкий хвостик с кисточкой, как у тушканчика. И на голове — почти прозрачные огромные уши. Птицемышь настороженно косилась на Державу круглым тёмным глазом, разевала пастишку, но беззвучно, без шипения и клёкота. Видать, тоже обосралась со страху, как её замурзанный хозяин — или кем он ей там приходился.

Держава в очередной раз вздохнул и сказал:

— Забыл, как тебя звать.

— Божимир Гаэрлан, — тотчас отозвался эльфёнок. — А тебя я помню, как — Держава. Почему?

— По кочану, — буркнул тот нетерпеливо. — Чем они нас замотали? Не могу порвать, гадство.

Эльфёнок озадаченно моргнул:

— Ты из деревни, что ли? Извини, — тут же покаянно добавил он. — В Совке же такого не делают, я забыл. Только импортный есть. Это скотч.

— За Совок в рожу получишь. Буржуйские приблуды, так и скажи, столица, — огрызнулся Держава и поёрзал. — Может, у спекулей и есть, но я не встречал. Его перекусить можно, скотч этот твой? Ну, зубами перегрызть?

Разорвать эти белёсые путы он не сумел, как ни старался. Видать, от таких его стараний кровь снова засочилась из дырок в боку.

— Н-наверно, — промямлил эльфёнок, испуганно уставившись на него голубыми, почти прозрачными зенками. — А зачем… перегрызть?

Раньше, когда Державе рассказывали, будто эльфы эти какие-то недоделанные, он не верил. Как же, магия, волшебство, все дела! А тут такое вот… убожество. Божимир Гаэрлан. Тьфу.

— Ты как вообще в армейку попал? — раздражённо процедил Держава. — Ты же, блядь… ни украсть, ни посторожить!

— Призвали, я никуда не смог… э-э… деваться, — жалобно промямлил эльфёнок. — Я пытался. Но не смог. И сюда я не хотел. Ну, в Славию то есть, воевать. Нас просто в вертолёт посадили и… привезли. Я вообще па-пацифист.

Па-пацифист! Держава против воли коротко хохотнул, на что эльфёнок обиженно пробормотал:

— А ты, наверно, сам сюда вызвался, да?

Это прозвучало как обвинение, и Держава в очередной раз пожалел, что не может намылить Божимиру Гаэрлану его тощую холку. Пацифисту и стиляге. Недоделку, в общем.

— Конечно. Интернациональный долг, — с вызовом бросил он. — Я же комсомолец. Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими, понял?

Дела были те ещё. Союз и буржуины сошлись на поле боя в Славии, когда тутошний генсек не смог справиться со своей злоебучей оппозицией. Буржуины, понятное дело, на стороне оппозиции, ну а Союз— за местную компартию и социализм. Интернациональный долг, вот так-то вот, блин.

На генсека Здравко Яновича Державе было покласть, но вот славян жалко. Мясорубка войны перемалывала их землю, и без того нищую. Жили они в каких-то беленых известью хатках, чуть ли не соломой крытых. А их чернявые оборванные дети, точь-в-точь базарные цыганята-попрошайки, вечно облепляли бойцов, если приходилось останавливаться в каком-нибудь селе. И те отдавали им свои сухпаи со сгущёнкой и шоколадом. И Держава отдавал.

А девушки у славян были красивые. Державе особенно запомнилась одна — стройная и гордая, с чёрными длинными косами, перекинутыми на высокую грудь, в расшитой красными крестиками белой блузке и длинной тёмной юбке, как в каком-то старом кино про «дореволюцию». Он смотрел на неё как завороженный, пока она поила бойцов молоком из жестяного подойника. И все смотрели. Любовались. После она долго ему снилась, да и, наверное, не только ему. Он надеялся, что она осталась жива.

Радмила — вот как её звали. Он спросил, и она ответила, будто нехотя разомкнув полные яркие губы. Вот бы эти губы хоть раз поцеловать, если бы она разрешила.

С девчонками Держава уже не только целовался, но постоянной у него не было, в армию его провожала на вокзале только баба Ганя. Та всё сокрушалась, что у внучка нет невесты, никто не будет ему на службу писать, лишь она, старуха.

А если бы Радмила не позволила себя поцеловать, Держава попросил бы разрешения нарисовать её портрет. Но он и так мог это сделать — по памяти, когда вернётся домой.

Если вернётся.

В Славию он на самом деле не рвался. Хотя от армии не косил, принесли повестку — пошёл в военкомат, не отмазывался восьмидесятилетней бабкой, которая останется одна, не придумывал себе энурез или плоскостопие. И когда их батальон направляли в Славию, тоже не кинулся простреливать себе ногу или ещё какой-то хернёй заниматься. Это был бы позорняк. И потом, он сразу прилепился к сержанту Нечипоренко и другим парням из взвода, куда бы он без них? Когда всех их только привезли на войну, страшно ему не было, было, наверное, любопытно.

Но настоящая война оказалась совсем не такой, как на полигоне. И не такой, как в геройских фильмах показывали. Здесь надо было убивать, как убивали тебя.

Война воняла. Порохом, перегоревшей взрывчаткой, обожжённым металлом и разорванной человеческой плотью. И оглушала. Треском автоматных очередей, надсадным свистом мин и воем снарядов. И ещё ослепляла. Держава видел столько всего страшного и дикого, что иногда зрение у него попросту отключалось, чтобы милосердно не дать ему сойти с ума.

Сейчас никого из его взвода, наверное, не было в живых, а он остался с этим… разноцветным и его летучей крысой.

Сюрреализм, вот что это такое. Ещё одно буржуйское словцо. До войны он окончил художку и мечтал поступать в архитектурный. Так что о бегущих горящих жирафах Сальвадора Дали понятие имел.

Но сам он такое никогда не стал бы рисовать. Видать, предчувствовал, что когда-нибудь вдосталь наглядится на горящие самоходки.

И горящих людей.

Он снова прямо глянул в испуганные глаза эльфёнка и приказал:

— Пускай твоя зверюшка этот самый скотч тебе перегрызёт. А ты меня развяжешь.

Божимир ещё раз озадаченно моргнул, потом опустил патлатую башку и помотал ею.

— Ну? — сердито поторопил его Держава. — Чего опять не так?

— Не получится, — полушёпотом выдохнул эльф. — Ты что, не знаешь? Вообще ничего про нас не знаешь? Ты что, правда из деревни, что ли?

Вот же срань господня. Если бы Держава не был скручен, как кулёк в универмаге, чёртов эльф бы точно огрёб по своей остроносой физии. Несмотря на то, что раны ему перевязал.

Держава опять глубоко вздохнул. В боку закололо, но надо было терпеть. Боль терпеть и этого вот… Божимира Гаэрлана.

— Откуда, откуда, от верблюда, — раздельно проговорил он. — Не из Ма-асквы вашей точно. Посёлок Ипатово под Томском. Есть такой город в Сибири, слыхал? Но вас, отродье вы сраное, у нас нету, вы же по столицам только обретаетесь и на югах, чтобы тепло. В Сочах каких-нибудь или Ялте. В школе нам на биологии про вас толковали, но я хреново биологию учил. Мне физра больше нравилась. И неинтересны вы мне были. Так что там не так с твоей вонючей летучкой?

Вообще-то он снова покривил душой, чтобы обломать эльфа с его выебонами. Физра ему легко давалась, но любил он историю и литературу. У них в Ипатово и спортшкола была, и музыкалка, и художка. И он во все ходил. А Томск, куда он собирался поступать, был всесоюзным университетским центром, не хуже Москвы или там Новосиба. Однако Держава тем же летом пошёл работать на местный радиотехнический завод, решив потом поступать заочно. Не хотел оставлять бабку Ганю одну ради томского универа. Только ради армейки оставил — ну потому что долг перед Родиной. И перед самой бабкой Ганей, так получается. Но это ж два года, как думал он поначалу, всего два года, а теперь выходило, что она останется совсем одна. Навсегда. До конца своей жизни. Будет плакать, пока сама не умрёт.

Он стиснул зубы.

А Божимир Гаэрлан тем временем забормотал, возмущённо ёрзая и зыркая на Державу сквозь растрёпанные цветные патлы:

— Он не вонючий, ты что, — у эльфа даже губы от обиды задрожали. — И это… не зверюшка, это просто сгусток энергии, материализующийся во времени и пространстве. А ты нетолерантен. Ты вообще расист.

Приехали, называется. Это он-то — расист?!

— А ты, столица, мою родину оскорбляешь. Она, между прочим, и твоя тоже, раз ты тут родился. Здесь живёшь и здесь же гадишь. Уматывайте, откуда пришли, мы вас не звали, — отрезал Держава и снова стиснул зубы, пытаясь остановить головокружение. Хорошо его по макушке звездануло, вырубился сразу. Каска спасла, которой сейчас не было, содрали, падлы. И с эльфёнка тоже. И подсумок забрали, мародёры хуевы.

— Мы не можем. Мы же не сами пришли, — прошептал Божимир, шмурыгая острым носом. — Нас… перенесло. Как и орков. Только их — туда, а нас — сюда. В Совок… то есть в Союз, — торопливо поправился он. — А их в Америку,

— Блядь, туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно, — устало процедил Держава. — Тогда валите в Америку к оркам, это-то вы можете?

Историю появления эльфов «с Той Стороны», как принято было говорить, он действительно помнил смутно. Это произошло ещё при пред-пред-пред-предыдущем генсеке, но, в общем-то, так, как сейчас вкратце рассказывал Божимир. И да, в Сибири они сроду не ошивались.

И вообще их было мало. Очень мало. Меньше, чем нанайцев, ульчей или каких-нибудь ещё маленьких народностей. Лишь по телику они часто мелькали — выступали в передаче «Утренняя почта», например, или «Музыкальный ринг». Красиво пели и танцевали. Способные оказались, только вот исполняли всякую попсню.

И на плече у каждого восседала такая вот зверюшка, чаще всего совсем прозрачная.

— Мы не можем к оркам, — Божимир напрягся, ещё сильнее побледнев. — Ты что! Они же наши враги! Исконные враги! Ты и этого не знаешь?

Голос его сорвался, и Державе стало не по себе.

— Что вы к нам хрен знает откуда припёрлись, это знаю, — пробурчал он. — А всякие… интимные подробности про вас — нет, не знаю. Незачем мне было. Так что гони, и быстро, а то эти гондоны в любой момент заявятся. И это… — он замялся. В самом деле, что он, гопарь, что ли, какой, взял и прицепился к пацану. А им тут, может, вместе помирать придётся. — Не психуй, Божимир, обидеть не хотел, а нахамил с нервяка, извини. А так я это… интернационалист. Все народы — братья — вместе строим коммунизм. Строили.

Строили-строили и наконец построили, так что перестраивать пришлось.

— Я понимаю, — горячим шёпотом заверил эльфёнок и вытер нос о своё плечо. Не о то, на котором восседала зверюшка, похожая на мышь и на птицу. — Это ты извини, я тоже не хотел тебя обидеть.

Вежливый.

— Тебе стоило откосить, — с сожалением проронил Держава. — Толку тут с тебя. Хотя, — он запнулся, — наверное, есть толк, тебя же нельзя убить, верно? Как и любого из вас. Ты же вечный. Бессмертный, так говорят.

— Да нет же, — с силой возразил эльф, снова протестующе мотнув башкой — только сейчас Держава понял, что волосы у него заплетены в жгуты. Солдат, называется! Впрочем, пришельцам с Той Стороны и в армейке была куча послаблений. — С чего ты взял? Мы умираем точно так же, как люди или орки. Но только здесь. Там, — он перевёл блестящий взгляд на свою тварюшку, — мы становимся ими.

— То есть? — Держава даже растерялся на миг. — Как это — ими?

— Ну это же тоже я, — сбивчиво пояснил Божимир, неловко поёрзав и снова вскинув на него прозрачные льдистые глаза. — То есть… это та моя часть, которая может возвращаться. На Ту Сторону, туда, откуда мы пришли. Здесь он как бы вот так… материализуется. Когда я тут умру, я стану им — там и сюда больше не вернусь. Никогда. Это сгусток энергии, я же сказал. Так что зубов у него нет. Вот.

Теперь настала очередь Державы ошалело замотать головой, внутри которой опять загудело, как в пустой жестяной бочке для дождевой воды, стоявшей у бабки Гани на огороде. Невнятные объяснения эльфа он загнал на задворки сознания, чтобы обдумать их потом, если это «потом» для них вообще наступит.

— Тогда ты, — хрипло бросил он, — перегрызи этот сраный скотч. Давай. Давай, чувак. Потому что, чую, они сюда идут. Уже. Не хочу сдохнуть связанным, хочу как солдат, — он переглотнул.

Пить хотелось адски. Потому что кровопотеря, наверное.

— У тебя кровь течёт, — подтвердил Божимир, послушно опускаясь на карачки. — Ты вырубишься.

— Каркай, каркай, накаркаешь, ага, — буркнул Держава, разворачиваясь на цементном полу так, чтобы эльфу было сподручнее.

Тварюшка на плече у того тем временем стала совершенно белёсой, почти прозрачной. Держава сообразил, что она тоже чует приближающуюся опасность.

— Я понял, — внезапно выдохнул он. — Это твоя душа, так выходит? Только видимая. Нифига себе…

Это и вправду было круто.

Эльф молча глянул на него снизу вверх. Старался он замечательно, под зубами у него аж скрипело, он пыхтел и отплевывался, елозя коленями по цементу. Держава принялся помогать ему, напрягаясь всем телом и матерясь сквозь стиснутые челюсти. Наконец один виток скотча лопнул и повис двумя длинными соплями. Дальше пошло легче.

— Погоди, — спохватился вдруг Держава. — Стой! Когда они придут, пусть выглядит вроде как было, — он снова завёл руки назад, лихорадочно осматривая себя, а потом всё вокруг — не валяется ли в углу какая-нибудь лопата. Да хоть швабра, едрён батон. Куча досок или кирпичей.

Но подвал был абсолютно пустым и гулким. Глухим. Даже окно под сводом замуровано и замазано извёсткой. На полу виднелись какие-то высохшие бурые лужи. Державе не хотелось и предполагать, что бы это могло быть.

— А ты, ты меня развяжешь? — требовательно осведомился Божимир в ответ, подымаясь на коленки. — Я тоже хочу. То есть не хочу… в общем, я как ты.

Держава собрался было сообщить, что «как ты» у эльфёнка всё равно не получится, хоть тот лопни, но побоялся его расхолаживать. Коль у «пацифиста» наконец появился боевой настрой, надо было его сохранить. «Кураж», как говорил сержант Нечипоренко.

— Повернись, — со вздохом велел он, нагнулся и свирепо вцепился зубами в намотанный вокруг локтей эльфёнка скользкий липкий бинт.

Можно было попробовать разорвать его руками, но он решил, что этак сподручнее, раз уж у Божимира получилось. Вот же пакость какая буржуйская… но, блядь, если бы это были армейские ремни или даже нормальные верёвки, вообще нихрена бы не вышло.

Любое буржуйское барахло на поверку оказывалось ненадёжным, вот и ладушки.

— Готово, — он распрямился, тяжело дыша и, как давеча эльф, выплёвывая приставшие к губам огрызки скотча. — Руки позади держи, как я.

Тот убито кивнул. Вот же чёрт, устало подумал Держава, «я как ты» называется. Куда крестьянин, туда и обезьянин.

— Слушай, — с силой проговорил он, вспомнив, как сержант Нечипоренко увещевал их, необстрелянных, перед первым боем, и повторил его слова: — У меня тоже очко играет будь здоров, черепашка не пролезет. — Он ухмыльнулся, увидев, как эльф изумлённо разинул рот на такой пассаж. — Это неважно, пускай. Пускай. Но надо держаться, ты понял? Ты сможешь.

Эльф часто, быстро закивал, растерянно улыбаясь, но тут сверху, с трёх ступенек от двери, ведущей в подвал, донёсся скрежет. Дверь отворялась.

У Державы по спине пробежал мороз.

— Суки, — с тоской процедил он, глядя на эльфа. Глаза у того превратились в блестящие голубые блюдца. Сейчас обоссытся.

Держава пошевелил плечами, отчаянно надеясь, что перегрызенного скотча пришедшие уроды сразу не заметят. Сердце у него бешено скакало, в крови закипал адреналин, и дышать стало ещё тяжелее. Но он заставил себя дышать, как учили — мерно, спокойно, отсчитывая про себя секунду за секундой.

— Смотри на меня, пацифист, — горячечно прошептал он Божимиру, опуская голову ещё ниже. — И делай как я. Авось прорвёмся. Или убьют. Меня. А ты взлетишь.

Он вдруг остро позавидовал эльфёнку, у которого была такая возможность — улететь отсюда, оставив на грязном цементном полу только своё окровавленное тело.

Птицемышь на плече у Божимира тем временем истончилась до того, что стала едва различимой, тем более в царившем вокруг пыльном полумраке. Замаскировалась, что ли?

У Державы сильно защекотало в носу, и он, не сдержавшись, громко чихнул, сломав звенящую тишину. Пришли. Палачи. Сволочи. Чхать я на вас хотел. Суки.

Он упорно не отрывал глаз от пола и видел только эти цементные плиты, на которых — ебать-копать! — поблескивали кусочки отгрызенного скотча, цементные грязные плиты и две пары высоких чёрных берцев, по-хозяйски протопавших к нему. И пару кроссовок — светлых, импортных, поменьше размером. Он не успел удивиться, потому что наглый весёлый голос над его головой произнёс по-русски с еле заметным акцентом:

— Будь здоров!

И носок ботинка ткнул его прямёхонько в раненый бок.

Боль пронзила тело огненной стрелой. Из ран снова хлынуло горячее. Держава сжал зубы до хруста, опрокидываясь на пол и лихорадочно думая об одном — руки назад. Только назад. Молчать. Терпеть. Ждать. На жалобно вскрикнувшего эльфёнка он теперь вовсе не смотрел.

— Ты кто такой? — всё так же весело осведомился над ним голос, молодой, уверенный и низкий.

Сперва Держава решил промолчать, но потом нехотя выдавил:

— Державин Гавриил Романович. Гвардии рядовой.

И поднял наконец глаза. И удивился какой-то частью сознания.

Перед ним стояли два человека и орк. Но не это было удивительным, а то, что один из людей выглядел сугубо штатским. Тот, что в кроссовках. Небольшого роста, примерно на голову ниже остальных, рядом со здоровенным орком он казался вообще лилипутом. В топорщившимся на нём новом камуфляже, но без каски, с собранными в хвостик на затылке рыжеватыми кудрявыми волосами. И в очках! Но самое главное и стрёмное — в руках он держал настоящую кинокамеру, хищный глаз которой уставился прямо на Державу и на съёжившегося рядом эльфёнка.

«Щас наснимают, чтоб потом по телику всем показывать, как они над нами глумятся», — обречённо понял Держава. Он горько пожалел, что не смолчал, назвал себя.

— Божимир Гаэрлан, младший техник батальона связи, — очень некстати и скороговоркой отчитался рядом с ним эльфёнок, решивший действительно следовать его примеру.

Держава мысленно выругался, но сам не спускал глаз с орка, только что ткнувшего его ботинком в бок. Орков ему и раньше доводилось видеть — только мёртвыми.

Этот башней высился над репортёром. Был он в дорогой амуниции, но тоже без каски и не выглядел служивым, как настороженно озиравшийся за его спиной тощий длинный вояка в буржуинской пятнистой форме, с автоматом «раш» в руках. Он выглядел тем, кем и являлся — мудилой. Весёлым, наглым, сытым мажором, прибывшим на войну по приколу и точно знающим, что ему-то ничего здесь не угрожает. Какой-нибудь сынок высокопоставленного чина, решил Держава, потому что орк был не старше него самого. А на его накачанном плече восседала вовсе не птицемышь, как у эльфёнка, а хрень вроде собаки, мелкой такой борзой, но с большими мохнатыми ушами и сложенными за спиной крыльями. Орк глумливо щурил карие глаза, скалил белые зубы и вообще красовался перед камерой.

Он снова занёс над пленником ногу в берце, но почему-то опустил, встретившись с Державой взглядом. Зато повернулся к репортёру и возбуждённо заговорил по-английски. Держава разбирал его через слово, в школе он зубрил немецкий, инглиш знал только по песням метал-групп, и всё, что точно слышал, так это «окей».

Самым «окейным» было то, что за поясной ремень у этого мудилы, как в ихних боевиках, была заткнута пушка. Торчала рукоять пистолета. И это был единственный, наверное, шанс для Державы умереть по-человечески, если бы только он мог понять расклад.

Он ещё раз глянул на очкастого репортёра, который тоже что-то возбуждённо лопотал орку в ответ. Был ли этот сморчок ценным для остальных? Был ли ценным сам орк?

Счётчик всё ещё щелкал в голове у Державы, размеренно, равномерно. Нет, не счётчик, метроном. Тук. Тук. Тук. Как в блокаду. В ту, прошедшую, огромную войну.

Орк вдруг кивнул буржуину на Божимира — бери его, мол, и Держава понял, что догадывался верно. Пленный эльф был им нужен, пленный человек — нет.

Но тут он ошибся.

— А ты, гвардеец, ты здоровой, — небрежно оскалился орк с прищуром уставившись на него. — Сгодишься на запчасти, если тебя разобрать. Вы хоть на что-то годитесь, скоты. Стадо. Давай рассказывай на камеру, откуда призывался, как служил, как наших убивал. Красиво расскажешь — быстро сдохнешь. Джон, снимай крупный план.

Камера ткнулась едва ли не в лицо ошеломлённому Державе, запечатлевая его охуение, в надежде — на что? Что он сейчас заплачет и будет просить пощады, что ли?

Держава посмотрел не в камеру — в глаза репортёра, серые, испуганно округлившиеся за стёклами очков. У этого Джона тоже, вероятно, сработала чуйка, предсказывающая опасность, но не Держава напал первым. За него это сделала летучка, казавшаяся почти растаявшей на худом плече Божимира.

Птицемышь вдруг обернулась кем-то вроде ястреба, когда с яростным отчаянием ринулась — не на сытого орка, а на собаку с крыльями, гордо восседавшую у того на плече. Ошеломлённому Державе даже показалось, что в воздухе закрутился клубок тёмных перьев и золотистой шерсти, создав какую-то гудящую воронку. Но этого, разумеется, быть не могло: какие перья, какая шерсть, если обе летучки являлись всего лишь сгустками энергии, как объяснял эльф?

«Орки же наши враги! Исконные враги! Ты и этого не знаешь?» — припомнил Держава его слова.

Теперь он знал.

— Твою мать, — процедил он, сам взлетая с пола, будто птица, и выдёргивая ствол из-за пояса у застывшего столбом орка. Это оказался обычный табельный ПМ, трофейный, само собой. Орки любили русское оружие. Другой рукой он схватил не сопротивлявшегося репортёра Джона за тонкое горло, одновременно ткнув его дулом пистолета в шею за ухом.

Камера вывалилась у Джона из пальцев и хрустко гэкнулась об пол. Слава Богу.

С орком же происходило нечто очень и очень странное. Он будто оцепенел, уставившись вовсе не на репортёра, атакованного пленным, а на своего пса — свою душу, вспомнил Держава, — которую столь же бешено терзала эльфова тварюшка. А потом и пёс, и птицемышь будто растворились в образованной их неистовой схваткой воронке. Но к тому моменту эльф уже очутился рядом с орком, молниеносно подхватив с пола треснувшую, но не развалившуюся кинокамеру. И со всей дури саданул ею орка по башке. И ещё раз, видимо, для верности. Тонкое бледное лицо его исказилось до неузнаваемости, безумная улыбка казалась скорее каким-то волчьим оскалом.

Совершив свой подвиг, он застыл, как и орк до этого, будто прислушиваясь к чему-то, творившемуся очень-очень далеко.

Да что ж такое-то?!

— Твою… мать, — обалдело повторил Держава, глядя, как орк оседает к их ногам бесформенной тёмной грудой.

Хлипкий пацифист оказался натуральным одержимым берсерком… но не было времени об этом думать. Держава яростно проорал в рожу стоявшего столбом буржуинского вояки, прикомандированного, видимо, к ценным приезжим:

— Ствол на пол! На пол, сука! И машину ко входу! Кар! С полным бензобаком! Фулл газ! — он сильнее воткнул дуло пистолета в шею трясущемуся репортёру. — Иначе я его порешу! Килл хим! И этого козлину — тоже! Я что-то пиздец нервный!

Он с удовольствием пнул валявшегося на полу орка в бок.

Охранник молча повиновался, поняв Державу без перевода. Он явно не ожидал эдакой дичи, этот цивилизованный буржуин, как и все они, привыкший разбирать на запчасти покорных пленных. «Что, взяли, гады?!» — злорадно думал Держава, за шиворот передавая эльфу репортёра Джона и подхваченный с пола «раш».

Правда, чтобы эльф прочухался, тоже пришлось его обложить. По матушке по Волге. Сработало. Глаза у Божимира ожили, он зашевелился, как в детской игре «замри-отомри», и без слов принял у Державы импортного пленника и автомат.

Держава, свирепо матерясь, кое-как поднял обмякшего орка. Здоровенного гада. Сука, сука, сука, ещё и тащи его… Стиснув зубы от натуги и боли, он явственно почувствовал, как рвётся что-то внутри. Но орк мог оказаться даже ценнее, чем этот сраный Джон.

Скорее всего, так и было, потому что, когда они вылезли из подвала, прикрываясь пленниками (роли переменились), наверху уже стоял резво подогнанный буржуинами пятнистый джип. Здоровенная янкесовская бандура.

Держава водил самоходку, «жигули» и трактор. Джипов не водил.

Мир плясал перед ним, липкий пот жёг глаза, залитая кровью тельняшка липла к спине холодным пластырем. «Только бы не вырубиться, — лихорадочно билось в висках у Державы вместе с грохотом пульса. — Только бы не…»

— Божимир, — прохрипел он, смаргивая пот. — Будешь сзади… с этими гадами!

Эльф молча кивнул, распахивая заднюю дверцу. Он по-прежнему находился будто в какой-то прострации, но автомат сжимал уверенно. И на том спасибо.

— П-послу-шайте, — вдруг на ломаном русском выдавил репортёр откуда-то из-под ног Божимира. — Вы с ума… сошли? Мы все погибнем. Минное поле… Там… там…

— Где сорок ям! — зло огрызнулся Держава, опускаясь на водительское место. Это была бабки-Ганина присказка. — Мины, ага! Ссышь, америкос или кто ты там? Нихера, прорвёмся! Или взлетим!

Взлететь было не самым плохим выходом.

Даже отличным.

Усевшись за руль, он оглянулся на Божимира, чьи расширившиеся глаза казались двумя озёрами на белом лице, и коротко похвалил:

— Молоток, братан! Упихивай их как следует и смотри за ними в оба. Если что не так, мочи.

Эльфёнок, теперь какой-то странно сосредоточенный, закивал, но по-прежнему молча.

Держава повернул ключ зажигания, и к его изумлению, мотор завёлся сразу. Машина прыгнула вперёд под залихватский рок-н-ролл, рванувшийся из динамиков.

— It's been a long time since I rock and rolled,
It's been a long time since I did the Stroll.
Ooh, let me get it back, let me get it back,
Let me get it back, baby, where I come from…

«Зеппы. Лед Зеппелин», — отстранённо припомнил Держава, который брал плёнки с записями этой группёшки у Шнурка, чтобы крутить на своей «Ноте». Шнурок фарцевал такими плёнками, но с Державы за прокат бабла не брал — как-никак сосед.

Это был чистый сюр, настоящая поездка в ад. Сквозь ад. В открытые окна врывался пахнущий гарью ветер. Позади машины, в клубах ржавой пыли, тоже что-то рвалось — то ли палили оставленные там буржуины, то ли всё-таки хлопали мины, над которыми пролетал, каким-то чудом минуя их, джип. Держава выжимал под двести и подпевал «Зеппелинам». Орал во всю глотку. На заднем сиденье Божимир окончательно затолкал репортёра к себе под ноги, губы у него кривились в болезненной дикой усмешке. Его зверюшка так и не вернулась, как и тварь орка. Тот валялся ничком, будто покойник. Его большое тело подпрыгивало на ухабах, веки были плотно сомкнуты.

Может, летучка эльфа угробила его собственную, и от такого он действительно помер?

Но Держава и про это не мог сейчас думать.

Ему надо было оторваться от преследования и выскочить на территорию, занятую нашими.

К Паничево.

Он лихорадочно размышлял, как наши узнают, что к ним катят свои. На их месте он влепил бы заряд в бок такой летящей по шоссе пятнистой америкосовской бандуре, особо не раздумывая.

И тут его осенило.

Свободной рукой он стянул с себя драную тельняшку, всю залитую кровью, высунул этот судорожно зажатый в пальцах багровый комок в открытое окно и намотал на боковое зеркало.

Это был флаг. Красный флаг, тут же подхваченный ветром.

В них стреляли теперь уже сверху — Держава вывернул шею, чтобы глянуть в небо. Буржуинский вертолёт с белой полосой на борту снижался прямо надо ними.

Шоссе, всё в рытвинах и выбоинах — воистину сорок ям, — неслось под колёса, джип проглатывал эти рытвины на всём ходу, словно их и не было.

Они должны были вырваться.

Обязаны.

«Ooh, let me get it back, let me get it back,
Let me get it back, baby, where I come from…»

Сверху бахнуло громче. В глазах потемнело. Держава не успел удивиться тому, что, оказывается, всё ещё жив, когда машина взлетела на ухабе в последний раз и всех их окутала тьма.

Непроглядная, как самая глухая безлунная полночь.

Как смерть.

2.
Что нам плакать,
здесь не срам, чего страдать,
Рай — не слякоть,
вьюга — наша благодать…

— Западное сообщество несёт народам мира идеалы свободы и демократии, ставя соблюдение демократических норм во главу угла. Некоторые страны, где развитие демократических институтов зашло в тупик, оказались под защитой контингента стран Западной Оси с целью экспорта демократии и свободы на их территории. Одной из таких стран является Славия, где у власти находится диктаторский режим Здровко Яновича, поддерживаемый Советами, насаждающими там коммунистическую идеологию. Этот диктаторский режим должен быть свергнут для достижения глобального мира.

Тонкий женский голос с каким-то деревянным акцентом настойчиво пробивался сквозь шум и помехи. Шумело то ли в динамиках, то ли в голове у Державы.

Перед самой армейкой он как-то заглянул к фарцевавшему всем подряд Шнурку, чтобы отдать ему взятые напрокат плёнки, и с любопытством увидел, как сосед сосредоточенно вертит ручки своего здоровенного радиоприёмника «Рига». Шнурок, странно усмехаясь, поманил его пальцем и гордо сказал:

— Это тебе не газета «Правда». Смекаешь, колхозник?

Вот тут-то Держава и услышал из динамиков тонкий голос с заметным акцентом, который говорил про идеалы свободы и демократии и про то, что их, мол, надо защитить в Славии.

Он сперва растерялся, а потом подумал и спросил:

— Это чего, «Голос Америки», что ли?

— «Свобода», — мотнул головой Шнурок, но с прежней гордостью пояснил: — Поймать сложно, мы же тут, в Сибири, как раз посреди майдана сидим, до Штатов и до Европы как до Луны раком… но можно. А ты, — он остро глянул на Державу тёмными глазами из-под припухших век, — ты понял хоть что-нибудь?

«У него приёмник «Грюндиг», он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ», припомнил Держава Высоцкого, а вслух медленно проговорил:

— Это не газета «Правда» точно. Но и не правда тоже. Нихрена не правда.

Шнурок аж поперхнулся воздухом и высоко поднял брови — с искренним возмущением:

— Ну ты даёшь. Ты же рок слушаешь? А рок — это свобода. А у нас тут даже рока нет. И вообще ничего нет, чего у них там, — он почему-то ткнул пальцем в сторону окна, — есть. Чем я фарцую, того у них завались. Джинса, например. Шузы клёвые. Да хоть что!

— А они нам всё это дадут, да? — насупившись, проворчал Держава. — За просто так, за спасибочки, вместе со свободой? А почему? Любят аж не могут, что ли? Да не смеши. Они же капиталисты. Колонии им нужны, а колонии для них — пища, точно как для людоедов типа. Ну, ресурсы ж дешёвые и этот, как его… рынок сбыта. И… — он задумался, припоминая параграф из школьного учебника обществоведения с синим глобусом на обложке. Он сразу поверил в ту стройную систему, которая там излагалась, она объясняла всё вокруг. Ну или почти всё. — Дешёвая рабочая сила. И Славия тоже.

Шнурок снова поперхнулся и покрутил головой:

— Хренасе, колхозник за пять сек додумался до эксплуатации ресурсов. Политэконом, куды с добром. Карла Маркс, — он покривился, будто разжевал какую-то кислятину. — Так ты идейный, что ли? Я за тобой раньше не замечал. А ты, выходит, из молодогвардейцев?

Он произнёс это с такой же подъёбочкой, с какой гнусавил радиоголос из приёмника.

— А что, нельзя? — прищурившись, осведомился Держава. Он почему-то мгновенно разозлился. Не был он никаким «идейным», но правда же есть правда, он терпеть не мог, когда хоть кто её наизнанку выворачивал.

— Они же все психи были, герои эти, полные психи, — с таким же злорадным торжеством объявил Шнурок. — Про это тоже по «Свободе» рассказывали. Нормальный человек свою жизнь бережёт, под танк не лезет и на эти, как их, на дзоты не бросается.

— Шнурок. Заткнись, — проговорил Держава негромко, но, видимо, так, что сосед с лязгом захлопнул рот. — Во-во, ты так лучше смотришься.

Он мог бы добавить, что не Шнурку судить мёртвых ребят, мёртвых героев, и уж точно не какой-то сраной забугорной «Свободе», но тоже замолчал.

— Ты только никому не говори, что я… слушаю, — наконец нарушил это тягостное молчание сосед, указав небритым подбородком на приёмник.

— Стучать — последнее дело, — вяло огрызнулся Держава. — Ты меня за кого держишь?

— Правильно, кто тебе тогда музыку возить будет, — оживился Шнурок. И снова нехорошо скривился, уставившись на Державу: — Если ты такой герой, шёл бы в военкомат тогда, пускай тебя в Славию заграбастают. Защищать их колхоз от свободы и демократии. То есть типа от людоедов, — он хмыкнул.

— Повестку принесут — пойду, — буркнул Держава.

Повестку ему принесли через два дня после этого пакостного разговора, и соседа он больше не видел.

Тонкий гнусавый голос у него в голове наконец умолк, а в пересохшие губы ткнулось холодное горлышко фляги. Он сразу же разлепил веки, и перед ним возникла остроносая, бледная до синевы физиономия Божимира Гаэрлана. Измученного, осунувшегося, но живого.

Значит, и он, Держава, был живой! Вымолила его таки бабка Ганя.

Вода лилась и лилась ему в перехваченное судорогой горло, а он пил, сжимая тонкое запястье эльфа, чтобы тот не смел отнимать руку с флягой. И только когда фляга опустела, разжал пальцы и прохрипел:

— Эт чо? Мы где?

Он с усилием приподнялся на локтях и повернул голову. Вокруг творилось нечто очень странное. И это было вовсе не Паничево, куда он рвался попасть. Не наши позиции.

Иссиня-чёрное небо с кроваво-красной каймой по краю нависало над… то ли шахтёрскими терриконами, то ли просто какими-то руинами. Едва слышно подвывал ветер, гоняя косматые хлопья сажи. И больше — ни единого звука. Ни выстрелов, ни чьей-нибудь речи, ни лая собак.

Божимир тоже молчал как убитый. Держава повнимательнее взглянул на него и тут только обнаружил, что сам-то лежит на земле, прикрытый выгоревшим камуфляжным бушлатом эльфёнка. Полосатый тельник на Божимире смотрелся дико по сравнению с торчащими дыбом крашеными волосами. Зато на плече у него снова восседала его летучая птицемышь и беззвучно щёлкала зубами. Хотя нет, не беззвучно. Теперь она издавала клёкот и шипение и выглядела вполне по-боевому. По-настоящему. Дала пизды собаке орка и расцвела, что ли?

Орк! И америкос! Где они оба?

Держава попытался сесть, скрипя зубами и продолжая лихорадочно озираться.

Ни единой души. Никаких следов орка, америкоса и их джипа. Впрочем, ветер заметал уходящую вдаль едва различимую колею. И отчётливо разило гарью, словно и тут прокатилась война.

Ни хрена ж себе…

— Божимир! — позвал Держава, и эльф вздрогнул, подымая на него измученные запавшие глаза. Выглядел он краше в гроб кладут, как сказала бы баба Ганя. — Эти-то где? Два гада?

Он боялся, что Божимир, окончательно сойдя с катушек, ему даже не ответит, но тот будто нехотя скривил сухие губы и отозвался:

— Уехали, — и махнул в сторону терриконов, куда уводила колея.

— А мы где? — продолжал допытываться Держава. Он всей кожей чуял недоброе. Это место не походило ни на что, виденное им раньше. И оно было паршивым. Очень паршивым. — Божимир! Говори же, чего ты телишься?

И тогда эльф медленно вымолвил:

— Я… я думаю, что это Промежуток. Мы в Промежутке.

— Что ещё за Промежуток? — выдавил Держава, холодея. Язык у него едва ворочался от слабости и внезапно прихлынувшей острой тоски.

Они точно были уже не в Славии. Но где тогда?

Всё это походило на дурной вязкий сон, но его раны под повязками пекло как огнём. Значит, он не спал.

Вместо ответа Божимир только нетерпеливо отмахнулся — потом, мол, — и поднялся с камня, на котором сидел, взяв «раш» наизготовку. Автомат будто прирос к его тонким, почти прозрачным рукам.

Держава посмотрел в ту сторону, куда уставился эльф, и шёпотом выругался. К ним стремительно приближалось зловещее бурое облако пыли, взвихренное автомобильными шинами. Джип возвращался, к гадалке не ходи.

Держава кое-как поднялся, опершись на костлявое Божимирово плечо и совершив при этом ещё одно открытие: все дырки на его шкуре были аккуратно залеплены буржуйскими пластырями. Свежими.

— Какого хера? ПМ мой где? — в этот вопрос Держава вложил всё своё недоумение, и эльф, сумрачно покосившись на него, отрывисто пояснил:

— Я его заставил тебя перевязать. Но пистолет он у тебя забрал.

Кто этот самый «он», было ясно без лишних объяснений. И что было дальше — тоже. Но эльф всё-таки прибавил:

— И они уехали.

— Вода откуда? — спросил Держава. Почему-то ему показалось важным и это узнать. Хотя самым интересным было то, что америкос с орком не попытались их убить. Или, может, пытались, но не вышло?

— Тоже они оставили, — Божимир коротко усмехнулся. — У них две фляги было.

Держава уже не стал спрашивать, с какого счастья вражины стали такими добренькими, потому что те уже вот-вот должны были подкатить на своём джипаре. Где на боковом зеркале, между прочим, всё ещё болтался, подхватываемый ветром, буро-багровый тельник Державы, исполосованный в лоскуты. Сам он решительно потянул из рук эльфа автомат и исчерпывающе объяснил, глянув в его хмурые глаза:

— Отдохни покуда. Не боись, не упаду и не выроню.

Так они и стояли, ожидая прибытия джипа: Держава со стволом наизготовку и Божимир Гаэрлан. Летучка на его тощем бледном плече растопырила крылья и хрипло каркнула что-то издевательское в адрес двух вражин, неловко вылезающих из подкатившего джипа. Третьим явился орков пёс, восседавший на его левом плече. Видок у него был, прямо сказать, изрядно покоцанный. Это Державу взбодрило. Всё-таки и Божимир, и его зверюшка оказались годными боевыми единицами.

Очень годными.

Орк прищурил тёмные глаза и набычился, сжимая ПМ. Америкос Джон предусмотрительно прятался за его спиной, но это как раз было понятно — без оружия же.

— Чего припёрлись? — любезно осведомился Держава, зная, что разборок не миновать, и надеясь, что их обоюдно скудного языкового запаса хватит для этих объяснялок. — Уматывайте себе потихоньку. Чух-чух-чух, базара нет.

Он нехорошо ухмыльнулся, видя, как непонимающе моргает орк.

— Свой Мордор не нашёл, что ли? — подал язвительный голос эльфёнок, весь напружинившись рядом с Державой, который только и успел подумать, что за дела: то Промежуток, то вот Мордор ещё какой-то. Но резонное удивление он постарался по максимуму скрыть, придав лицу самое равнодушное выражение.

Меж тем сволочуга-орк, кажется, его раскусил, потому что с кривоватой лыбой брякнул, уставившись на эльфа:

— Давай-ка, как там тебя, расскажи своему боевому товарищу про тёмный Мордор или про светлый Валинор, а я послушаю и посмотрю, как он будет шары таращить.

— Я тебя спросил, — парировал эльф, а Держава, которому эти непонятки и писькомерство мгновенно надоели, процедил:

— Так. Я предупреждал, что я пиздец нервный?

Он выразительно качнул автоматным стволом. Этого хватило, чтобы Джон, высунувшись из-за широкой спины орка, лихорадочно зачастил:

— Не… не надо! Не стреляйте! Я объясню. Валинор — так зовут… так называют… мы называем так места, откуда пришли эльфы, — он подбородком указал на насупленного Божимира. — Орки пришли из Мордора. Та Сторона, — он поправил очки и невпопад — или, наоборот, впопад — добавил, умоляюще уставившись на Державу: — Не надо стрелять. Не надо… тратить патроны. Пожалуйста.

Держава по-прежнему ничего не понимал, но упрямо пытался не подать виду. Ишь ты, «шары таращить»! Не дождутся, падлы.

Та Сторона. «Тот свет», — пришло ему в голову.

— Вы оба откуда русский так хорошо знаете? — не выдержал он.

— И это всё, что тебя интересует? — орк ёрнически вздёрнул тёмные брови, зараза. — Джон — русист по специальности, а меня… готовили, и что?

Похоже, урод решил выложить карты на стол, но карты эти наверняка были краплёными, чуял Держава.

— Шпионы херовы, значит, — задумчиво констатировал он. — Ладненько. Так почему бы мне вас не перемочить, а? Для чего мне патроны экономить?

Орк упрямо нагнул лобастую, коротко стриженную башку:

— Для того, что нам тут… выжить надо, а ты, гвардеец, — он оскалил белые зубы, — много для чего пригодиться можешь, я уже понял.

На Божимира он не смотрел, а тот быстро сказал:

— Держава. Не верь ему.

— Я же не дурак, — скупо отозвался тот. — Окей, уроды, — он вызывающе сощурился, — я могу… мы можем подумать о временном перемирии, если вы объясните, что это за место и какая херня тут вообще творится.

Он вспомнил, как в подвале этот гад ему сказал: красиво расскажешь, мол, быстро сдохнешь, — и угрюмо предупредил:

— Если что не по нам будет, порешу.

— Попробуй, — с вызовом предложил орк, блеснув глазами, и летучка на плече у Божимира угрожающе клекотнула.

Держава, ей-богу, уже полюбил эту тварюшку.

— Устроим дуэль Пушкин-Дантес, — хмуро проворчал он. — Если ты знаешь, кто это такие. Короче, не залупайся, выкладывай.

Орк помедлил, глядя в землю, в бурую, присыпанную пеплом землю, потом опять зыркнул исподлобья:

— Моё имя Гор Кирхи. — Он повернул голову к своему псу: — Он — Кирхи.

— Погоди, — внезапно осенило Державу. — Ты — Гор, он — Кирхи? — Теперь он в упор посмотрел на Божимира: — Выходит, если у вас так же…

— Так же, — нехотя подтвердил эльф. — Я — Божимир, он — Гаэрлан.

— Ого, — длинно присвистнул Держава под клёкот птицемыши, распушившей хохолок на затылке. — Здорово, Гаэрлан, — он протянул руку и почесал птицемыши подбородок. Палец щекотнули перья. — Ты крутой.

Эльф кашлянул, почему-то покраснев, а Держава вдруг сообразил, что, во-первых, он, по сути, сейчас чешет и хвалит самого эльфа, а во-вторых, обе летучки в этом странном месте, как бы оно ни называлось, стали совершенно материальными.

Он быстро отдёрнул руку. Орк наблюдал за ним с прежним нехорошим прищуром.

— Если ты закончил… любезить… любезничать, слушай дальше, — проговорил он раздражённо. — Оба наших народа пришли с Той Стороны.

— Знаю, — не вытерпел Держава. — Только эльфы — к нам, а вы — на Запад. Но я не знал, что эти… ну, страны, откуда вы заявились, назывались как-то там… Мордор и Валинор.

— И они, и мы у вас живём диаспорами… общинами, — продолжал орк, не дослушав его. — И мы всегда, всегда хотели вернуться. Только не знали как. Есть целая каста… сообщества в моём народе и в его, — он зыркнул на эльфа, и тот ответил ему столь же неприязненным взглядом, — которые всё это время работали… изучали… и нашли здесь Разлом.

— Это ещё что? — резко перебил Держава.

— Это такой путь, — быстро проговорил Божимир, — которым можно вернуться на Ту Сторону. Ворота. Через такие наши народы сюда пришли. Но те Разломы закрылись, их больше нет. А тут — есть. Ну… надо было это проверить. — Он глубоко вздохнул, и Гаэрлан снова клекотнул, будто в подтверждение.

— Погоди, — теперь Держава повернулся к ним. — Этот самый ваш Разлом — он что же, получается, тут, в Славии?

— Ну… да, — убито подтвердил эльф, почему-то пряча глаза.

И тут Держава наконец понял почему.

— Ах ты ж… грёбаный засранный казачок, сопля зелёная, — процедил он, чувствуя, как жгучая обида и ярость подкатывают к горлу жёлчным рвотным комком. Это же было настоящее предательство, вот что! — В армию ты не хотел идти… и на войну? Да тебя же спецом сюда заслали… проверить! Техник! И чего ты тут технарил, сучонок?! — он замахнулся было на эльфа, покаянно вжавшего растрёпанную голову в плечи, но его остановило шипение Гаэрлана — не угрожающее, а скорее умоляющее.

Это отрезвило Державу. Не были они нашими людьми, эльфы эти, ну что с них взять. Они и людьми-то не были. Вот и этот, как его, Гор тоже скипнуть собирался от своих драгоценных идеалов свободы и демократии. В Разлом. На Ту Сторону.

Но что-то у них не срослось. Не заладилось.

Что?

— Вы ещё подеритесь, — насмешливо предложил тем временем Гор, в упор уставившись на них, и Держава свирепо отрубил:

— Не дождёшься, гад.

— Я… ничего такого… — сбивчиво и горячо забормотал эльф, умоляюще схватив Державу за локоть, но тут же отпустил, будто обжёгшись, и снова повесил голову. — Извини. Прости. Я просто должен был выяснить… в первом приближении. Я не знал, что мы действительно попадём в Разлом… да ещё и так вот… — он развел руками, часто моргая. — Я не мог тебе рассказать. Ты бы… ты бы ведь всё равно не поверил.

Держава ещё раз оглядел чёрно-багровый горизонт — ни души. Человеческой души, по крайней мере. Только они четверо. Нет, шестеро. Обе летучки были в счёт.

Он порывисто развернулся к эльфу.

— Хрен с тобой, я понимаю. Допустим, ты не предатель и не дезертир, так и правда само получилось. Но что получилось-то? — он перевёл взгляд с благодарно закивавшего эльфа на Гора. — Если тут Разлом, то где тогда этот… Мордолинор ваш? Мы где?

Он сознательно объединил два названия в одно слово, ведь это всё равно была их чёртова «Та Сторона», то заколдованное место, куда ни эльфу, ни орку так и не удалось попасть.

Орк хохотнул, закашлялся и покрутил лобастой башкой, а Державе ответил эльф:

— Промежуток, я же говорил. Мы думали, что это легенда… про такое место, когда ты не на той и не на этой стороне. Вообще на никакой. Между. Вот.

— Пиздец, — прошептал Держава себе под нос. — Ни на той, ни на другой стороне. — У бабки Гани было, было какое-то церковное слово для этого, и он вдруг вспомнил его и произнёс вслух: — Чистилище.

Да. Вот оно. Эти руины в багрово-буром зареве никогда не заходящего, но и не восходящего в зенит солнца. Руины, которые были остатками чьих-то поселений. Кто тут обитал когда-то? Люди или иные? И когда?

Он вдруг вспомнил, как по детству лазил с другими пацанами в места, которые все называли «заброшки». Там когда-то были котельни, что ли. И казалось, что над развалинами всё ещё стоял едкий горький дым. Под ногами хрустел оплавленный шлак. Бабка ругала его, если удавалось прознать, что Держава туда бегал. Говорила: «Это нежилое место». У неё выходило: «неживое».

Держава стиснул зубы, унимая нервную дрожь. Получилось. Он снова развернулся к орку. Тот уже перестал скалиться в ёрнической ухмылке. Молчал. Слушал. О чём-то думал. Репортёр Джон осторожно выглядывал из-за его широкой спины.

— Если бы вы не разбили мою камеру, — вдруг тоскливо произнёс он, косясь на Державу, — я мог бы тут всё заснять, чтобы потом показать… — он запнулся и боязливым шёпотом закончил: — всем.

— Ага, — кивнул Держава, который тут же вскипел. — Всем показать, ну-ну. Да ты оптимист, америкос.

Ему смерть как хотелось сесть прямо на обугленную землю, но он не мог демонстрировать свою слабость этим двум мудилам. У него был автомат, и он отвечал за Божимира Гаэрлана. То есть за Божимира и за Гаэрлана.

— А мы-то вам на кой? Или вы нам? — продолжал он, чувствуя, как у самого раздвигаются губы в почти что зверином оскале. — Типа консервов про запас, что ли, на случай, если тут и жрать-то нечего будет?

Божимир рядом с ним втянул в себя прогорклый воздух с каким-то всхлипом, но Держава смотрел только на орка, который тоже вздрогнул. Зрачки у него расширились, но он не раздумывая проделал странное — демонстративно засунул ПМ за пояс.

И сел на землю.

— Думай, что хочешь, — отрывисто произнёс он. — Там, — он махнул рукой в сторону заброшенных терриконов, откуда они только что прикатили на джипе, — водятся какие-то… твари. Их можно есть. Так что до тебя очередь не дойдёт.

Джон за его спиной быстро пролопотал что-то по-английски, но орк только отмахнулся, зыря на Державу в упор — снизу вверх. И продолжал:

— Я не хотел тебя на запчасти действительно. Я хотел тебя… сломать. Мне только он нужен был, — он кивнул в сторону эльфа. — Я знал, что он у вас… разведчик. Но мне сказали: там один русский ещё. Мне интересно стало. Я подумал, Джон может шикарно отснять.

Он как бы даже оправдывался. Пёс потоптался на его широком плече, сгорбился.

— Нам всем надо держаться вместе… и выбраться отсюда, — хрипло закончил Гор и машинально почесал сначала пса, а потом свою заклеенную пластырем макушку — видать, Божимир таки основательно рассадил его дурную башку. Но то, что он сейчас вещал, было дельным. Рациональным.

Что бы на такое сказал сержант Нечипоренко?

Держава тоже сел на землю, не выпуская, впрочем, автомата из рук. Рядом с ним присел на корточки Божимир. А его Гаэрлан взирал на оркова пса с подозрительным прищуром. Держава был с ним полностью солидарен: за этой парочкой нужен был глаз да глаз. Америкос же не казался Державе опасным — обычный штатский тюфяк, предпочитающий, чтобы тяжёлую работу за него делал кто-то другой. Умеющий только с камерой своей драгоценной скакать.

Джон, кстати, тоже так осторожно опустился на землю, словно боялся жопу обжечь.

— Ладно, допустим, не мир, но перемирие, — сумрачно проговорил Держава, кладя «раш» рядом с собой. — Мне ваш Мордолинор до лампочки, я хочу вернуться туда, где был. Обратной дорогой всегда проще идти.

«А оттуда домой бы», — подумал он в новом приступе острой тоски. Оказаться в родном посёлке, в «хрущёвке»-двушке, где он провёл детство. За столом, где на заботливо протёртой, белой в красный горошек, клеёнке стоит блюдо с варениками, исходящими вкусным капустным паром. Ещё раз увидеть морщинистое доброе лицо бабки Гани, её узловатые, сложенные на коленях руки.

Те двое переглянулись, орк коротко бросил: «Окей», его пёс встопорщил рыжеватую шерсть на загривке. А Держава вдруг не к месту подумал, что слишком давно не жрал, раз сейчас ему в первую очередь примерещились вареники. Бабка Ганя знатно их готовила — с творогом, с картошкой-капустой и с вишнями. Творог и ягоду приходилось брать на рынке, но нехай.

Держава сглотнул и насупился. Спрашивать, есть ли в тачке у орка какой-нибудь сухпай, он не будет — и точка.

— Кто-нибудь из вас помнит, как мы сюда прорвались? — он покосился на Божимира. — Потому что я точно не помню. У меня крышу совсем тогда сорвало.

— Я тоже не помню ничего, — исчерпывающе высказался Гор, а америкос торопливо забормотал:

— Я же был внизу. Внизу, — и обернулся к машине, тыча в её сторону пальцем, будто желая наглядно продемонстрировать, где именно он был — под сиденьем.

Божимир помотал головой и едва слышно пояснил:

— Сверху стреляли. Вертушка. Я зажмурился. Потом темнота. Я думал: всё, или убили, или сознание потерял. А ты… ты, — он посмотрел прямо в глаза Державе, — ты сумел как-то затормозить. И отключился. Уже здесь. Ты упал на руль… и пошёл сигнал.

Держава вдруг ясно представил, как надсадно ревела машина, когда он распластался прямо на баранке руля. Ему показалось, что он даже помнит этот тоскливый пронзительный вой.

— А Гаэрлан ко мне вернулся, — возбуждённо продолжал эльф. — Совсем живой. Настоящий. Я его таким не видел никогда. И я понял, что мы в Промежутке. Только тут так бывает. И к этому тоже, — он мрачно покосился на орка, ответившего ему столь же хмурым взглядом, — вернулась его псина.

— Это Кирхи, — подал голос орк.

Эльф будто не слышал:

— Он очнулся, я ему велел тебя перевязать, я забыл, что у тебя пистолет, — он виновато потупился. — Он перевязал и пистолет забрал, они вытащили тебя наружу и уехали. Ну и воду оставили. Этот… сказал: по-хорошему разойдёмся.

— Паритет сил, — пробормотал Держава, вспомнив замполита в учебке, толкавшего им лекцию о международном положении. Здоровенный орк с ПМ против тщедушного эльфа с автоматом. Ну зашибись паритет.

Чёрт бы их всех подрал вместе с их Разломом и Промежутком. Чтоб им провалиться. Хотя они и так уже провалились. И он вместе с ними.

— Так, — вымолвил Держава, пытаясь собрать мысли в кучу, чтобы как-то проанализировать всё происшедшее. Его не оставляло ощущение, будто он что-то упускает. Что-то важное. — Чего ещё нужно было, чтоб попасть в этот ваш Разлом? Какой-то ритуал? Давайте выкладывайте, рожи иные. Ну!

Гор снова сумрачно поглядел на Божимира.

Тот покусал губу и выдавил:

— Я ничего такого не делал.

Держава понял — не врёт. Эльф тогда пребывал в какой-то прострации, лишившись своей летучки, как и орк. От америкоса же вообще было мало толку.

И тут его осенило. Как будто он снова получил по макушке и мозги встали на место.

— Ничего такого не делал… — медленно произнёс он. — Какого «такого»? Значит, ритуал всё-таки есть? Божимир, в бога, в душу-мать, не тяни!

— Какой-то есть, — зачастил эльф, захлёбываясь словами. — У наших. У тех, кто этим специально занимается, кто изучает. Я ничего такого не знаю, меня прислали просто посмотреть. Проверить. Но ритуал есть.

— Ты понимаешь, что мы тут сдохнем, если вы оба всё знаете и врёте? — процедил Держава. Кулаки у него так и чесались.

— Держава, клянусь, нет! — взмолился Божимир и хлюпнул носом. — Я бы никогда… не стал от тебя скрывать.

— Если бы мы знали, — встрял Гор, — свалили бы, а не возвращались.

Он как-то вдруг расслабился. Словно ждал только подтверждения от эльфа, что тот тоже ничего не смыслит ни в каких ритуалах. Наверное, так и было.

Держава прикрыл глаза. Ему хотелось надавать каждому из них по мордасам. Чтобы в кровь. Чтобы зубы вылетели. Ещё хотелось жрать — невыносимо — и спать. Спать, спать, спать. Прямо здесь, свернувшись калачиком на этой сожжённой чёрной земле. Чтобы никогда не просыпаться.

Кто-то толкнул его в плечо — несильно. Он разлепил веки — это оказался Гор, который хмуро осведомился:

— Ты, гвардеец, жрать будешь?

Вопрос!

У орка в машине действительно оказался мешок с америкосовским сухпаем. И там, конечно, было всякое говно вроде слишком сладких печенек, запаянного каким-то образом в целлофан безвкусного, но очень белого хлеба, казавшегося на зубах просто ватой, и ярко-красной ветчины в банках с колечком, которую Гор называл почему-то тушёнкой. Тушёнки они не видали настоящей, вот что, но Держава молотил всё, что Гор вывалил перед ними на плащ-палатку, и не привередничал. Надо было набираться сил. Когда он наконец отвалился от мешка с иссякшими припасами, ему казалось, что бушлат Божимира трещит на нём по всем швам, так он нажрался.

— Держава — это из-за фамилии? — вдруг осведомился орк, тоже энергично работая челюстями. Божимир и Джон от него не отставали.

— Запомнил, ну надо же, — Держава ехидно прищурился, но орк лишь миролюбиво кивнул:

— Ага.

— Это был такой поэт, — зачем-то пояснил Держава, купившись на его миролюбие. — Русский поэт, жил в… — он запнулся. — В восемнадцатом веке. По крайней мере, родился, — он запоздало вспомнил, что поэт даже приезжал в лицей к Пушкину, когда тот был ещё маленьким. — В общем, фамилия у нас такая, а батя у меня — Роман, ну и когда я родился, им с мамкой ничего не оставалось, только Гавриилом меня назвать, а бабка Ганя — та только рада была, — он поёрзал и неловко кашлянул, не понимая, какого рожна он тут перед этими паскудами разливается.

— Я телом в прахе истлеваю, умом громам повелеваю. Я царь, я раб, я червь, я бог, — вдруг скороговоркой выпалил эльф, и Держава удивлённо на него покосился. Божимир сёк фишку!

Всё-таки недаром он в России вырос.

— Архангел Гавриил, значит. Это он, что ли, у тебя на шее болтается? — столь же внезапно выпалил орк с кривой усмешкой. — Окей, ясно. Спасай нас тогда, архангел Гавриил, раз ты нас сюда завёз, значит, как-то и вывезти должен.

Они снова смотрели только на него, все пятеро — человек и двое Иных со своими зверюгами. Смотрели пронзительно и умоляюще.

Что за нахер? Держава обалдел, не зная, что ответить.

— Я? — заморгал он, хлопнув себя ладонью по груди, по измазанному грязью бушлату Божимира.

— Ну а кто ещё, мы-то не архангелы, — осклабился Гор, но Держава угадывал за этим насмешливым оскалом какую-то глубокую тревогу. Смятение даже. Он решительно отказывался что-либо понимать, да и как тут было понять-то?

Он находился будто внутри какой-то фантастической книжки, из тех, что запоем глотал, выпрашивая в школе у библиотекарши Зинаиды Васильевны: Мартынова, Стругацких или Лема. Но та действительность, в которой он вдруг очутился, не была чем-то нереальным, в том-то и дело.

Он ещё раз растерянно взглянул в лица своих спутников и на пустыню вокруг, будто покрытую запёкшимися угольно-бурыми коростами, потом на джип и процедил:

— Спать давайте. Утро вечера мудренее.

Его измудоханный организм, получив хорошую порцию жрачки, настойчиво требовал отдыха. Хоть какого-то восстановления сил.

— Давайте, — охотно согласился орк. — В джипе, — он кивнул на машину, — можно сиденья разложить и там лечь. Все поместимся.

— Спасибо, мы снаружи ляжем, — сдержанно отозвался Держава.

Хер их знает, этих импортных паскудников, что у них на уме: в их присутствии не то что спать, глаза прикрыть — и то было стрёмно. Но что поделать.

— Как хочешь, — так же покладисто согласился орк. — Мудренее — то есть мудрее? Мне всегда было интересно. Ещё же у вас говорят: мудрёный или замудрёный, так? В негативном контексте.

Но Держава не был расположен вести чинные этимологические беседы. Он неопределённо пожал плечами, подтолкнул замешкавшегося Божимира за ближайший растрескавшийся валун, опустился на землю и привалился к бурому граниту спиной. Он понимал, что сейчас отрубится.

— Гаэрлан, — сипло окликнул он через силу — не самого эльфа, а его летучку. — Покараулишь?

Ему показалось, что птицемышь кивнула, и он этому не удивился. Здесь могло происходить что угодно.

Что угодно.

— А ты дрыхни, Божимир, — вымолвил он ещё, подгребая к себе эльфа, и его распущенные космы защекотали ему шею, когда тот осторожно примостился рядом. После чего Держава наконец провалился в сон.

Тяжёлый, чёрный, какой-то горький и совсем без сновидений. А ему так хотелось увидеть бабку Ганю! И чтобы та что-нибудь ободряющее ему сказала. Что ждёт, что молится за него и что он непременно вернётся домой. Погладила бы по лбу сухонькой морщинистой рукой.

И ещё бы Радмилу увидеть: как она склоняет свою гордую голову, закрывает глаза, опустив тяжёлые ресницы, и позволяет ему себя поцеловать.

Но ничего такого Держава не увидел. Вместо этого он проснулся резко, будто от толчка в бок, и подскочил, озираясь спросонок. Никто его не толкал. Птицемышь смирно сидела на валуне, опустив крылья, но зорко осматриваясь по сторонам. Ни дать ни взять орёл или сокол, но с мышиным хвостом. Божимир дрых как убитый, зябко свернувшись калачиком рядом с Державой, и тот рассеянно подумал, что надо было бы взять у орка в машине хоть коврик, что ли, подстелить под себя. Он помнил, что коврики там точно были, тоже из какого-то странного материала, будто пупырчатые.

Но его внимание тут же привлёк отдалённый гундёж. Он прислушался: в джипе не спали, орк и америкос перетирали там что-то так ожесточённо, что иногда срывались на сдавленную ругань. Впрочем, и шептались, и ругались они всё равно по-английски, причём довольно далеко от валуна, в тени которого уснули Божимир и Держава. Тот посидел-посидел, сонно хлопая веками, и наконец улёгся обратно. Утро и в самом деле было мудренее вечера, стоило хорошенько отдохнуть. И решить, что делать дальше.

Хотя в кроваво-тёмной гари, окружавшей их, и утра-то никакого не было.

3.
Проникший в щели конвой
Заклеит окна травой,
Нас поведут на убой.
Перекрестится герой,
Шагнет в раздвинутый строй,
Вперед, за Родину в бой!
И сгинут злые враги,
Кто не надел сапоги,
Кто не простился с собой,
Кто не покончил с собой,
Всех поведут на убой. .


Держава проснулся оттого, что его действительно трясли за плечо. Он рывком сел, даже не успев толком разлепить глаза. Перед ним маячила бледная остроносая физиономия Божимира.

— Они тут предлагают… это… — начал было он, мотнув растрёпанной головой в сторону джипа, но сбоку раздался низкий и, как всегда, насмешливый голос орка (Державе немедля захотелось пересчитать тому все зубы):

— Архангел Гавриил, если жрать хочешь, поехали на охоту.

Первым делом Держава нащупал рядом с собой холодный ствол «раша», потом проморгался и хрипло ответил:

— На тех тварей, про которых ты вчера толковал, охотиться, что ли?

Орк утвердительно кивнул. Америкос Джон снова мялся у него за спиной, как та летучка на плече, только не крылатая, а двуногая. О чём же они всё-таки спорили, сидя в джипе?

— Здесь нету вчера, — надрывно пробормотал вдруг Божимир и судорожно сглотнул. — И нету сегодня. И не будет завтра. И ничего никогда не будет.

Оставалось только добавить: «Всё равно мы все умрём», ага. Пессимист хренов.

Гаэрлан на тощем хозяйском плече растопырил крылья и тоже каркнул что-то своему хозяину, явно укоризненное.

Сообразительный!

— Ещё надо разведать насчёт воды, — объявил орк, будто не услышав ни эльфа, ни его тварюшку. Его тёмный внимательный взгляд был устремлён только на Державу. — Пластыри проверь, кровь не течёт? — неожиданно добавил он.

Держава машинально потрогал раненый бок свободной рукой, запустив её под бушлат. Не кровило. Более того, чесалось. Он мог бы поклясться, что заживало! Но как такое могло произойти, если продырявили его всего каких-то пару суток назад?

— Божимир, глянь, — велел он, разворачиваясь заклеенным боком к эльфёнку и распахивая бушлат. — Проверь, чего там.

Божимир подцепил ногтями краешек пластыря и осторожно потянул. Держава на миг задержал дыхание, но он мог и не стараться. Бок украшали всего лишь два уже подживших длинных рубца, как будто бы… как будто он в детстве с крыши на забор с гвоздями упал. Он, кстати, и падал. Бабка Ганя ахала и охала, водила его в травмопункт.

— Как такое может быть? — ошалело пробормотал он.

— Это Промежуток, бэби, — весело провозгласил орк и как бы в подтверждение пощупал собственную раздолбанную Божимиром макушку. — Здесь всё бывает.

— Бывает, бывает, что и коровы летают, — буркнул Держава бабкину приговорку, снова запахнув бушлат. Забота орка о нём была, мягко говоря, непонятной. — Куда ехать-то? Туда, откуда вы вчера прикатили, что ли? А бензин ещё есть? — спохватился он, памятуя, что в Ужицах потребовал от буржуинов залить полный бак, а они покатались-то всего ничего.

Орк на этот раз лишь молча кивнул, продолжая буравить Державу взглядом исподлобья, как и Джон позади него. Странная это всё же была парочка, и доверять им не стоило ни на грош.

Держава поднялся, опираясь на валун и сжимая автомат. Неожиданно ему пришло в голову: не для того ли орк настаивал на охоте, чтобы он, Держава, последние патроны израсходовал? У орка же мог быть хоть полный подсумок к его ПМ-ке. Но жрать-то всё равно надо было — америкосовский сухпай они почти что прикончили. И воду поискать, скоро под багровым незаходящим солнцем их начнёт изводить жажда, а жажда, как уже понял Держава, куда хуже голода.

— Поехали, — мрачно согласился он и первым зашагал к джипу. Впрочем, Гор обогнал его и приглашающе распахнул водительскую дверцу:

— Прокатишь? — он вопросительно вздёрнул брови, и Держава отрубил:

— Нет. Теперь твоя очередь катать, мы позади сядем.

И подтолкнул Божимира на заднее сиденье. Ему показалось, что эльф едва волочит ноги. Но летучка на его плече выглядела вполне бодро, вертела пернатой головёнкой и с вызовом косилась на Кирхи, который, напротив, хмуро нахохлился.

На всех на них явно действовало это место. Поганое место. Неживое. Натуральное чистилище. Неужели им суждено тут остаться? Сгинуть навсегда? Умереть под низким багрово-чёрным небом?

Держава не позволил себе сейчас думать об этом. Чему их, салаг, учил сержант Нечипоренко, так это стратегии и тактике. Стратегия сейчас была — выжить и вернуться обратно. Тактика — шаг за шагом. Добыть еду. Добыть воду. Провести глубокую разведку.

Джип резво тронулся с места. Клубы отвратительной бурой пыли горечью лезли в ноздри и глотку, заставляя всё время покашливать, разъедали глаза. Эльф прикрывал лицо локтем, упрятав Гаэрлана под драную тельняшку. Держава молчал, терпел.

Мимо проносились бурые скалы, словно уродливые наросты, постепенно сменявшиеся угольно-чёрными насыпями. Вдруг за одной из насыпей что-то мелькнуло. Что-то очень похожее на человеческую фигуру, и Держава невольно схватил орка за плечо:

— Стой! Да стой же! Там кто? Люди?

— Здесь кто-то обитает, — раздельно произнёс орк, не сбавляя скорости. — Наверняка мутанты. Кого ещё можно тут родить? — он привычно осклабился, а сидевший рядом с ним Джон брезгливо скривился.

— Слушай, но ведь они одни тут… — Держава запнулся, сообразив, что сейчас скажет глупость — мол, надо же им помочь.

Самим бы кто помог. Тем более что это могли быть вовсе не люди. Иные. Орки, эльфы… или правда мутанты.

— Я их жрать не собираюсь, — через плечо бросил орк, словно продолжая его мысль. — Поэтому и искать не стану. Только если уж совсем некого будет. — Он повернул к Державе лобастую башку и подмигнул. — Начнём с тех тварей, которых мы вчера видели, они такие… похожие на собак. Или на гиен.

«Они же должны что-то пить, значит, вода тут действительно есть», — сообразил вдруг Держава, но эту логичную мысль вытеснила другая, которую он тут же озвучил:

— А чего вы вчера их не настреляли, если видели?

— Испугались, — исчерпывающе объяснил Гор, переглянувшись с Джоном. — У нас же не автомат, пистолет… а они очень опасные.

Что-то тут всё-таки было не так, хотя звучало резонно, заторможенно понял Держава. Он вообще реагировал медленнее, чем обычно, чувствуя противную липкую слабость, дурноту, накатывавшую волнами ни с того ни с сего. Сроду за ним такого не водилось, но здесь, в этом проклятом месте, пропитанном гнилью и падалью, его тело и разум сбоили, давая осечку, словно покорёженное в бою оружие.

Поэтому, когда начался пиздец, Держава тоже среагировал не сразу.

* * *
Если люди — или кто там это был, — маячившие среди угольных насыпей, двигались всё-таки как-то скованно, будто неуверенно, то многоногие твари, возникшие словно из ниоткуда, материализовавшиеся буквально из прогорклого, полного копоти воздуха, оказались во много раз стремительнее. Длинными прыжками, разинув клыкастые пасти, они ринулись наперерез подскакивавшему на ухабах джипу.

«Босх», — вот что первым делом подумал Держава, отстранённо пялясь на них сквозь мутное, в трещинах, стекло. Действительно, они были похожи не то на волков, не то на гиен, только вот лап у них было явно больше четырёх. Шесть. Точно, шесть. И на этих лапах, длинных и каких-то суставчатых, они передвигались так быстро, что…

Держава словно вынырнул из кошмарного сна, тряся головой. Орк, пригнувшись к баранке руля, отчаянно матерился по-английски и по-русски.

— Стреляй! — проорал он, бешено глянув через плечо на Державу. — Ты что, сука, спишь?!

Держава распахнул дверцу и принялся палить короткими одиночными очередями — и у него получалось. Две твари, пронзительно завизжав, покатились по потрескавшейся бурой земле, пули разворотили их грязно-жёлтые полосатые тела, и они остались лежать неопрятными кучами, заливая всё вокруг кровью. Кровь была нормальная, алая. Наверное, этих тварей действительно можно было есть.

— Ложись! — гаркнул Держава на Божимира, оцепеневшего рядом, и толкнул его локтем так, что тот вместе с летучкой кувыркнулся под сиденье, распластавшись у ног Державы. Орк резко крутанул джип, сбрасывая ещё одну тварь с капота, и проехал прямо по ней — аж кости хрустнули.

Державу передёрнуло.

Он опустил нагревшийся от пальбы ствол «раша» и только тут, опомнившись, сообразил, что, кажется, потратил слишком много патронов. Пальцы у него свело так, что он с усилием их разжал и удивлённо посмотрел на свою пятерню, будто впервые её увидел.

— Молодец, гвардеец! — похвалил его орк, сверкнув зубами. Он весь взмок, на скуластом лице пот прочертил блестящие дорожки, и он машинально утёрся рукавом. — Пошли, на трофеи глянем.

— Дай ствол, — почти беззвучно попросил выкарабкавшийся из-под сиденья Божимир, кивнув на «раш», но Держава лишь нетерпеливо мотнул головой, спрыгивая с подножки. Ему не хотелось выпускать из рук автомат. Остальные последовали его примеру, настороженно оглядываясь — не мчится ли ещё кто. Но стая, скорее всего поняв, что чужаки им не по зубам, отступила.

Если здесь был боженька, то он оказался добрее к пришельцам, нежели к аборигенам.

— Я бы всё-таки хотел разведать, что там за люди в холмах, — упрямо проговорил Держава, оглядевшись. — Может, им… это… помощь нужна?

— Архангел Гавриил, — немедля откликнулся орк, — тут помощь нужна нам, понятно? Они, можно сказать, мертвы, те, которые… кто тут живёт. Обитает, — поправился он.

Голос его звучал почти беззаботно, но Держава чувствовал, как он напряжён, будто натянутая до отказа тетива.

— Стащим этих тварей в машину и вернёмся к утёсам, — продолжал Гор. — А вот этот, которого я сбил…

Он умолк, подходя к распластанному в пыли полосатому трупу гиенопса, казавшемуся почти плоским. Держава отвернулся и нехотя нагнулся над ближайшим к нему окровавленным телом. Действительно, у этого урода было шесть когтистых, дважды согнутых в суставах лап. Морда точно как у гиены, жёлтые острые зубы оскалены в последней смертной гримасе, глаза выпучились и остекленели. Держава видел много человеческих трупов, но на этот труп неведомого существа смотреть ему совсем не хотелось.

А если они разумны? Если…

Он отбросил эту мысль как совсем ненужную, ухватил гиенопса за заднюю лапу и повернулся к орку, чтобы спросить, где они собираются искать воду. Судя по набегу стаи, какой-то источник воды находился не так уж и далеко, вот и люди — или кто они там были — отирались здесь же.

Но спросить он не успел.

Казавшийся напрочь раздавленным труп гиенопса, рядом с которым стоял, задумчиво рассматривая его, Гор, внезапно ожил и взметнулся с земли. Взметнулся с такой же стремительностью, с какой его сородичи напали на мчавшийся по пустыне джип.

Орк успел только повернуться, отражая удар тяжёлого тела выставленной перед собою рукой. Он пошатнулся, принимая на себя вес гиенопса, и грохнулся на одно колено.

Держава долго не раздумывал. Он вообще не раздумывал. Даже о том, почему орк не отстреливается из своего ПМ. Он сам вскинул автомат, и тут произошло то, что он уже однажды проходил — заело затвор. За секунду «раш» превратился в бесполезную железяку.

«Поломка возвратной пружины», — прозвучали у него в голове назидательные слова сержанта Нечипоренко.

— А-а, твою мать, блядь! — не своим голосом взвыл Держава.

И прыгнул прямо к орку, обеими руками отталкивавшему от себя оскаленную пасть твари, ронявшей слюну ему на грудь. Держава изо всех сил пнул её сапогом, отшвыривая в сторону. А потом замахнулся автоматом, как дубинкой. Сверху ему на помощь с пронзительным клёкотом спикировали Кирхи и Гаэрлан.

Какой-то частью сознания Держава отметил, что обе летучки наконец объединились. Он колошматил и колошматил валявшуюся на земле визжащую тварь по полосатой башке и по чему придётся, пока её визг не перешёл в хрип и она не затихла окончательно. По её грязному телу прошла длинная судорога.

— Сдох, подлюка. Херасе, как он кинулся… — запалённо пробормотал Держава, с отвращением стряхивая с приклада «раша» ошмётки шерсти, и оглянулся.

Божимир и Джон таращили на них совершенно круглые глаза, и он запоздало сообразил, что прошло-то, наверное, всего секунд тридцать. Он протяжно выдохнул и утёр пот со лба. Ноги мелко дрожали.

— Ну ты дал, гвардеец, — прохрипел орк, сидя на земле с неловко подвёрнутой ногой. Кажется, он её вывихнул, что ли. — Не… ожидал. — Он прокашлялся и повторил: — Не ожидал, — в голосе его звучало какое-то детское удивление. — Спасибо.

— В другой раз дам какой-нибудь твари тебя сожрать, — огрызнулся Держава и снова собрался было спросить про воду — пить хотелось зверски, — но спохватился: — Пистолет где твой, я не понял, ты что, его проебал, что ли, ковбой хренов?

Орк моргнул, смуглое лицо его вдруг побледнело, он быстро глянул за плечо Державы и вскочил, сипло вскрикнув:

— Ноу!

Нет? Что «нет»?

Что-то ударило Державу в левое плечо, сбив его с ног, что-то горячее и острое, и только потом он услышал звук выстрела и понял, что это была пуля. И увидел репортёра Джона, сжимавшего пистолет двумя руками. Тот снова целился в Державу, глаза его казались остекленевшими, словно у дохлого гиенопса.

Держава успел услышать дикий невнятный вопль Божимира и провалился во тьму, не выпуская из рук искорёженного автомата.

* * *
— Все что было, все что помнила сама,
Смел котейка с подоконника хвостом,
Приносили женихи коньячок,
Объясняли женихи, что почем.
Кто под форточкой сидит, отгоняй.
Ночью холод разогнался с Оби.
Вспоминай почаще солнышко свое,
То не ветер веткy клонит,
Не дyбравyшка шyмит…

Пела женщина, печально и протяжно, и Держава узнал её. Плёнки с этими песнями не Шнурок ему давал послушать, а привозили из Новосиба хипари Владос и Кухарь, с которыми Держава часто тусил. Янка — вот как звали ту девчонку, которая пела. Ему всё время хотелось сгонять в Новосиб на квартирник хотя бы с Кухарем, чтобы послушать её вживую.

Но здесь-то она что делает? В этих гиблых чёрных пустошах? Она что, тоже умерла?

Держава был уверен, что точно умер. Возможно, ещё тогда, в летящем над заминированной дорогой джипе, под гул вертолётных винтов над головой.

Он попробовал пошевелиться, приоткрыть глаза. Не получилось. Теперь вместо печального голоса, певшего про звёздочки, котейку и карты-крести он услышал напряжённые и злые голоса орка и америкоса. Те снова переругивались по-английски, но сейчас Держава почему-то ясно понимал их бормотание.

Орк зло цедил:

— Я же просил, я тебя просил, давай расскажем ему по-хорошему, он поймёт!

— Это потому, что он тебя от того сучьего пса прикрыл, ты такой добрый, — огрызнулся Джон.

— Я сразу говорил!

— Он бы всё равно не согласился, и потом пришлось бы специально подкарауливать момент!

— Вы про что, падлы? — прохрипел наконец Держава.

Глаз он всё ещё не мог раскрыть, а вот голос обрёл. Плечо не дёргало острой болью, оно просто тупо ныло. Перевязано, понял Держава. Он вспомнил, как глядело ему в грудь чёрное дуло ПМ-ки в руках у Джона. Что ещё за дела?

Чья-то рука приподняла его гудевшую голову, в губы ткнулось твёрдое горлышко фляги. Так уже было, вяло подумал он, жадно глотая тёплую прогорклую воду. Так уже было.

Он наконец открыл глаза, когда струйка воды иссякла, и увидел над собой мрачную смуглую рожу Гора. Левая его рука была у Державы под затылком, в правой он сжимал опустевшую фляжку. Держава облизнул губы и снова выпалил:

— Вы чего наделали, суки? Божимир где?

Он гневно мотнул головой, отстраняясь от орка, и приподнялся на локтях, лихорадочно озираясь.

— Тихо, тихо, гвардеец, — устало и как-то надломленно произнёс Гор. — Не ори. Всё заживёт, ты же сам видел, тут всё быстро заживает. Нам нужна твоя кровь. И чтоб ты нас вывез, — он кивнул в сторону стоявшего позади джипа.

Джон снова маячил за его спиной, не выпуская из рук ПМ, а вот Божимира нигде не было видно. Гаэрлана тоже, как и птицепса, Кирхи то есть.

Держава несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться. О чём толковали эти гондоны — вот что первым надо было выяснить.

— Объясни, — сипло проронил он.

Всё, что Держава мог понять из услышанного — он зачем-то был им нужен. Именно он. Не Божимир.

«Спасай нас тогда, архангел Гавриил, раз ты нас сюда завёз, значит, как-то и вывезти должен», — вот что орк говорил раньше. А он, Держава, с чего-то решил, дурак набитый, что тот шуткует!

А выходило, что нет. Какие уж тут, нахер, шутки.

Гор кашлянул и, отводя глаза, быстро произнёс:

— Нам надо уйти отсюда, так? И вернуться обратно. Либо попасть на Ту Сторону. А мы застряли в Промежутке. Надо попробовать выбраться. Почему мы попали в Разлом? Потому что ты был за рулём, и ты принёс жертву крови.

— Че-го, блядь? Я принёс?! — ошалело выдохнул Держава, но тут же сообразил — тельняшка! Пропитанный его кровью багряный тельник, который он сам и вывесил на боковое зеркало, посчитав, что он сработает как флаг. Красный флаг.

Жертва крови, мать их!

— Вы же говорили, что нет никакого ритуала! — гаркнул он, яростно уставившись в посеревшее от волнения лицо орка. — Вы, суки ебучие!

— Мы же не знали точно! — заорал и орк. — И сейчас не знаем! Это, может, и не так совсем! Но я чую… чувствую, что так… — прибавил он сдавленно.

— Пусть он садится за руль и гонит, — по-английски сказал репортёр Джон, нетерпеливо взмахнув пистолетом. — Надо попробовать. Это наш шанс.

Да был ли он вообще репортёром, этот мозгляк с виду, стрелявший получше снайпера? Наверное, не репортёром никаким, а ЦРУ-шником он был, вот это вернее.

— А вот хер вам, — медленно, с расстановкой проговорил Держава, переводя взгляд с одного гондона на другого. Он чувствовал, как под бушлатом сочится из раны на плече тёплая кровь, которая им так была нужна. — Ну, что вы мне сделаете? Я же водила. Попросите получше, суки! — Он коротко, злорадно рассмеялся — этот смех скорее был похож на лай какого-нибудь гиенопса — и выпалил: — Божимир где?! Вы его прикончили, падлы?

— Нет! Нет, ты что, — заторопился орк, протестующе мотая башкой. — Мы его… там оставили, где Джон тебя подстрелил, мы его просто не взяли, и с ним остался… — он невольно оглянулся и закончил упавшим голосом: — И Кирхи с ним остался.

Держава сглотнул. Выпитая вода не помогла, в горло ему будто колючую проволоку запихали.

— Твоя зверюга куда лучше тебя, паскуда, — горько процедил он, поднялся и пошатнулся, но устоял на ногах. Орк дёрнул было рукой, будто пытаясь ему помочь, но отступил. — Поехали за ним. Я без него и пробовать не буду. Провалитесь вы, — он мог бы высказаться и покрепче, но устал. Снова накатывала слабость.

— Окей, — после паузы и переглядок проскрипел Джон, и орк тоже устало подтвердил:

— Окей. Вернёмся. Но ты всё равно садись за руль.

— Хуй с вами, — не удержался Держава и проковылял к джипу, остальные за ним. Он плюхнулся на водительское сиденье, хлопнул дверцей, повернул ключ зажигания, мотор заурчал. Держава каждый раз удивлялся, как это пятнистая янкесовская бандура так вот с полпинка заводится.

Они катили по чёрно-багровой пустыне к заброшенным терриконам, и Держава сжимал зубы при каждом толчке, чтобы не застонать. Задетое пулей плечо разболелось, но он понимал, что ему ещё повезло. Чёртов Джон, можно сказать, проделал ювелирную работу, не разворотил ему всё к чертям, знал, сука, что ему машину вести. Точно ЦРУ-шник, гад.

Оба гада сидели смирно: орк рядом с Державой, Джон — позади, не выпуская из рук пистолета. Держава в очередной раз выматерил себя за идиотизм, за то, что расслабился, поверил этим двоим. Чуял же, чуял!

Он до рези в глазах вглядывался вперед, высматривая тощую нескладную фигурку Божимира. Но сперва прямо на джип спикировал Кирхи, а следом — более мелкий и хрупкий Гаэрлан. Оба взволнованно застрекотали, заклекотали, влетев в открытые окна. Гор расплылся в широченной улыбке, и Держава понял, что тоже улыбается сквозь боль и злость.

И тут он наконец увидел Божимира!

Эльф торопился навстречу, немного прихрамывая, но ран на нём нигде не было видно. Чумазая физиономия светилась от радости.

Господи…

Держава тормознул машину и хмуро приказал орку:

— Вылазь, сядешь сзади со своим уродом, Божимир — со мной.

Орк открыл было рот, закрыл и беспрекословно повиновался. Держава краем глаза проследил, как он лезет на заднее сиденье, а рядом тем временем приземлился Божимир, продолжая сиять что твоё ясное солнышко:

— Держава-а, я знал, что ты меня не бросишь, что ты меня найдёшь, — зачастил он взахлёб, тиская Державу и не замечая, как тот скрипит зубами от боли. — Я уже обратно шёл, бежал даже, только тут дышать трудно, а Гаэр и Кирхи всё время надо мной летали, смотрели, как самолёты…

Он вдруг осёкся и прошептал побелевшими губами, уставившись куда-то вверх:

— Там, там…

Совершенно нелепое, несусветное «где сорок ям» снова всплыло в мозгу у Державы, пока он, тоже высунувшись в окно, как завороженный, глядел туда, откуда летела смерть.

Летела с пронзительным вибрирующим свистом, на грани ультразвука, разрывающего барабанные перепонки.

Небо над их головами в один миг заполонила стая драконов, которых раньше Державе доводилось видеть лишь в киносказках. Но эти твари были вовсе не такими. Длинные, чёрные, скорее какие-то громадные змеи, а не драконы, но с перепончатыми полупрозрачными крыльями, с ярко горящими в полутьме свирепыми алыми глазами.

Свист!

Всё дальнейшее произошло так дико и просто, что позже Держава не мог вспомнить это в точности — сознание будто соскальзывало в какую-то тёмную склизкую пропасть, вонючую, как чешуя падающего сверху ящерозмея.

Он снова завёл мотор, вдавив в пол педаль газа, и джип прыгнул вперёд, но почти одновременно летящая тварь с визгом вырвала дверцу, которую Божимир так и не успел за собой прикрыть, и схватила эльфа поперёк груди.

— Держа-а… — только и успел крикнуть тот, неловко взмахнув тонкими руками. Тут же вторая точно такая же тварь выбила стекло рядом с американцем — тот выпустил в неё пулю из своего ПМ, но больше ничего сделать не успел, она выдернула его наружу, как первая выдернула Божимира.

— Гони! — заорал орк, но Держава, развернув джип на месте, будто норовистого коня — шины взвизгнули не хуже драконов, — догнал того гада, что тащил Божимира, тяжело взмахивая крыльями.

Матерясь и плача, Держава таранил и таранил эту тварь, стараясь не задеть эльфёнка, хотя прекрасно понимал, что тот уже мёртв.

Он вспомнил, как тот объяснял ему, мол, мы умираем, как и вы, но становимся ими, и показывал на Гаэрлана — он должен был очутиться на Той Стороне, он был его бессмертной, по-настоящему бессмертной душой.

Но не очутился. В этом проклятом месте Гаэрлан, клекоча, отважно сцепился с одной из тварей, которая тоже пыталась пикировать на джип теперь уже со стороны Державы.

А Божимир — он просто умер.

Наконец Держава затормозил. Твари растворились в напоенном гарью воздухе — словно их и не было.

Держава выскочил наружу и сделал пару неверных шагов. Он судорожно обтёр рукавом бушлата мокрое лицо и присел на корточки перед Божимиром. Голова у того запрокинулась назад, всклокоченные разноцветные волосы разметались по земле. Шея его была разорвана, тельник сплошь залит кровью. Но тонкое лицо, совершенно белое, казалось удивительно спокойным, голубые глаза уставились в небо, по которому шли, обгоняя друг друга, багровые тяжёлые тучи. Держава протянул руку и провёл пальцами по лицу эльфа, опуская ему веки.

— Нечего там смотреть, — с болью прошептал он. — Эх ты, пацифист.

Орк, с трудом переставляя ноги, подошёл к нему, и Держава обернулся. Тот нёс в ладонях своего Кирхи, голова которого бессильно свисала, и Держава вдруг вспомнил, что слышал яростный вопль пса, ринувшегося на защиту хозяина. Значит, Кирхи тоже умер. А как же… как же…

— Гаэрлан! — отчаянно выкрикнул Держава, вскакивая на ноги.

— Он там, в машине, но он живой, — прокашлявшись, выдавил Гор. — Живой он. Только крыло перебито.

Держава постоял несколько минут, опустив голову. Не было сил что-то говорить, что-то делать. Но делать было надо.

— У тебя лопата в джипе есть? — спросил он, снова повернувшись к орку, и тот кивнул, помедлив. Наверное, соображал, для чего.

— Тогда положи сюда своего Кирхи и давай копать, — коротко распорядился Держава. — Могилу. Нельзя же их так бросать. И Джон… Джона эти твари всё-таки унесли?

Гор качнул головой и с явным усилием разлепил губы:

— Бросили. Ты хочешь и его… похоронить? Он же тебе враг.

— А ты — дурак, — на выдохе обронил Держава. — Я пойду его поищу. Неси лопату.

Орк догнал Державу уже с лопатой в руках, пока тот, задыхаясь, волок тело Джона от ближайшего бурого бархана. Тварь сумела утащить его гораздо дальше, чем Божимира, но бросила, увидев судьбу сородича. У Джона была пробита и разворочена грудь — когтями или клювом, Держава не понял, наружу торчали беззащитно белеющие рёбра, очки слетели, и без них лицо Джона стало незнакомым, почти мальчишеским.

Они уложили его рядом с Божимиром и Кирхи и принялись по очереди копать могилу — настолько глубокую, чтобы никто не смог разрыть её, ни драконы, ни гиенопсы. Когда эта проклятая работа закончилась, Держава едва нашёл в себе силы шевелиться. Но надо было поднять и перенести на дно ямы тела Джона, Божимира и Кирхи.

— Прах к праху… — пробормотал он невесть откуда пришедшие слова. — Пепел к пеплу.

Бабка Ганя почему-то не учила его молиться, но он иногда слышал, как молится она.

— Подожди, — еле ворочая языком, попросил он орка, когда тот снова взялся за лопату. И бросил вниз, в яму, на грудь спокойно лежавшему, будто спящему Божимиру сперва свой золочёный образок с архангелом Гавриилом, а потом — стянутый с плеч бушлат, прикрыв им лица мертвых.

— Не на них же прямо землю сыпать, — пояснил он удивлённо заморгавшему орку то, что было для него само собой разумеющимся.

Они засыпали могилу выбранной землёй и хорошенько утоптали её сверху. Держава удовлетворённо выдохнул: «Вот так» — и снова покачнулся, но на этот раз орк поймал его за здоровое плечо и помог удержаться на ногах.

Так они и стояли, пока Держава не услышал доносившиеся из развороченного джипа странные звуки и не понял, что это плачет осиротевший Гаэрлан. И они побрели туда, еле волоча ноги.

Держава взял в ладони тёплое хрупкое тельце с подбитым, повисшим крылом и несколько раз судорожно вдохнул, гладя пальцами головёнку с зажмуренными глазами, из которых катились крупные, совсем человеческие слёзы.

— Там попить совсем не осталось? — сипло вымолвил он наконец. — Не мне — ему.

На то, чтобы измученный Гаэрлан сумел попить, воды на донышке фляги как раз хватило. Потом Держава осторожно положил съёжившуюся беззащитную летучку на заднее сиденье и развернулся к орку, устроившемуся рядом. Там, где не так давно сидел Божимир. Обе дверцы с этой стороны были раскурочены.

— Ничего, — выдавил орк, проследив за его взглядом. — Не вывалюсь.

— Тогда держись за воздух, Гор Кирхи, — выпалил Держава, оскалившись. — Закончим это грёбаное сафари.

— Мы можем выскочить не там, где ты думаешь… даже если выскочим, — тяжело проронил орк. Глаза его горели, губы вздрагивали. — Пусть даже и не на Той Стороне. Но совсем в другом месте. И даже в другом времени. Где угодно. Это Разлом, он… он непредсказуем.

— Напугал ежаку голой сракой, — отрубил Держава. — Главное — здесь не остаться.

Захлопнув собственную дверцу, он завёл мотор. Искорёженный джип послушно взвыл и затрясся, пока Держава сдирал бинты и пластырь с голого окровавленного плеча. Теперь на нём даже бушлата не было, и кровь из надсаженной усилиями раны капала и стекала на сиденье, собираясь в мелкие лужицы.

Внезапно орк завозился рядом, сбрасывая куртку и пятнистую майку. А потом протянул скомканную майку Державе. Тот отрицательно мотнул было головой, но сообразил, что орк суёт ему это тряпьё вовсе не для того, чтоб Держава его надел.

Требовалось соблюсти чёртов ритуал, и Держава, всё ещё по-волчьи скалясь, подтёр кровь, вывесил в окно багровую тряпку и проорал:

— Он сказал: «Поехали!» — и махнул рукой!

Он ещё успел увидеть, как орк перегибается назад через продранную драконьими когтями спинку сиденья и бережно укладывает себе на колени сонно всхлипнувшего Гаэрлана.

Динамики не перекорёжило, из них исправно заорали «Лед Зеппелин», впервые с тех пор:

— It's been a long time since I rock and rolled,
It's been a long time since I did the Stroll.
Ooh, let me get it back, let me get it back,
Let me get it back, baby, where I come from…

И джип полетел по сорока ямам навстречу неминуемой смерти, как лихорадочно думал Держава, припав к баранке руля. Смерть наполняла прогорклый воздух, дышала им в лица пороховой гарью, хохотала им в уши скрежетом шин о камни. Бурые горы земли по обеим сторонам от джипа слились в один сплошной дымящийся вал.

А ведь у него теперь даже образка с архангелом Гавриилом с собой не было.

Откуда-то издалека возникло печальное морщинистое лицо бабы Гани, тут же сменившееся строгим смуглым лицом Радмилы… и всё пропало.

Абсолютно всё.

4.
Гоpящим факелом в беpлогy — ногy обожгло.
Два глаза мелкого калибpа целятся насквозь.
Четыpе лапы на спасенье, когти и клыки.
Беги, сынок, скажи, что завтpа бyдет новый день.
Медведь выходит на охотy дyшить собак.
За дальним лесом выйдет солнце на новый лад.
Свеpкнyт аpканы, сети, плети, сyки на цепях.
По деpевянномy помостy тяжело бежать,
Пpомокла шкypа под нагайкой — pев и pазвоpот.
Медведь выходит на охотy дyшить собак…

Орк оказался прав. Они выскочили — но где?

То, что это была явно не их пресловутая Та Сторона, волшебный Мордолинор, стало ясно Державе, едва тот раскрыл глаза. Их злосчастный джип торчал на краю какого-то горного обрыва, ухнув за этот край левым передним колесом, весь перекособочившись, и Держава, получается, теперь тоже висел над обрывом. Внизу раздавалось неумолчное журчание воды.

Река! Вода!

Держава был бы не прочь сейчас нырнуть туда с головой и пить, пить, пить, зачерпывая эту ледяную воду пригоршнями, захлёбываясь ею… но не с такой же высоты!

Он осторожно заглянул вниз — высота была как у пятиэтажки, точно. Костей не соберёшь.

Рядом с ним шумно завозился, прочухавшись, орк, и Держава быстро предупредил:

— Не шевелись!

Гор послушно замер, и тогда он объяснил:

— Мы застряли над обрывом. Речка внизу, слышишь, плещется? Вылазь давай и Гаэрлана вытаскивай, я за вами.

Джип жалобно заскрипел и начал угрожающе раскачиваться, покуда орк, кабан здоровенный, неловко выкарабкивался наружу.

— Дверкой не хлопай, — не удержался Держава и сам поразился тому, что после всего случившегося пиздеца он ещё был в состоянии хохмить. Дверца-то напрочь отсутствовала.

Он снова взглянул вниз, туда, где журчала, перекатываясь по камням, речка — тонкая серебристая лента. Куда же они всё-таки попали? Это точно была не Славия, он готов был поклясться. Сплошь колючие кусты, камни и утёсы, торчащие, будто медвежьи клыки. Горная гряда виднелась, кажется, совсем рядом, и её пики украшали снеговые шапки. Небо — не багрово-чёрное, а прозрачно-голубое, как лёд, — опрокинулось над головами.

Где бы они ни очутились, это был не проклятый Промежуток, отнявший три жизни.

И ещё — здесь было ощутимо холодней. Потому что горы, наверное.

Держава машинально сдёрнул с бокового зеркала всё ещё болтавшуюся там окровавленную майку, и джип опасно содрогнулся.

— Эй, архангел, — окликнул орк, и Держава сердито вскинул глаза. Тот стоял у бывшей дверцы и протягивал ему руку. На плече у него восседал Гаэрлан, нахохлившись, распушив перья, но пострадавшее крыло он всё-таки сумел подобрать.

Держава горячо надеялся, что летать птицемышь сможет.

Он ухватился за смуглую жёсткую пятерню орка, и тот выдернул его из джипа, как пробку из бутылки. Очень вовремя! Изувеченная янкесовская колымага заскрипела, зашаталась и начала сползать с края, на котором каким-то чудом держалась до сих пор. Вниз с шумом покатились мелкие камушки и песок.

В последний раз глухо крякнув, джип обрушился в реку, где и застрял, нелепо перевернувшись колёсами вверх, напомнив Державе то ли громадного жука, то ли черепаху.

А потом случилось то, чего Держава ждал, — взорвался бензобак, в воздух взвилось пламя и комья земли. Раздался оглушительный грохот, и Держава с Гором невольно отпрянули от пропасти, рефлекторно прикрывая головы руками.

Зато Гаэрлан взмыл с плеча орка и величественно проплыл над чёрным обуглившимся остовом, в который превратился джип.

— Слава тебе, Господи, — пробормотал Держава, запрокинув голову и глядя на него. В глазах у него немилосердно защипало. — Как думаешь, — он повернулся к орку, — может быть, он Божимир и есть? Тот же мне говорил, рассказывал, что вы… что вы можете переселяться.

— Только если они в энергетической форме, — глухо отозвался Гор, помедлив. — А они её потеряли ещё там, в Промежутке. Кирхи тоже. Потому его и убили. Понимаешь?

Держава сник. Ему так хотелось надеяться, что Божимир всё-таки вернулся к нему! Он шмыгнул носом и рывком натянул на себя несчастную майку. Кровь из плеча уже не сочилась — он глянул. В том месте, где плечо пропорола пуля, был свежий рваный рубец.

Промежуток, чтоб ему, залечил рану.

— Как это делается? — негромко спросил Держава, поведя плечом.

— Лучше скажи, как ты это сделал, — отозвался орк с ударением на слове «ты». — Ты… проводник. Архангел.

Его тёмные глаза показались Державе полными горечи.

— Мы как-нибудь устроимся, — вымолвил он вместо ответа, лишь бы как-то Гора приободрить. — Мы…

— Эй! — заорал вдруг кто-то позади них. По-русски заорал, и Держава мгновенно обернулся. Сердце у него бешено заколотилось.

Солнце, выглянув из-за гребня горы, ослепило его, и он прикрыл глаза ладонью. Всё, что он сумел разглядеть — три фигуры в камуфляже, стремительно к ним приближавшиеся.

— Лежать! Оружие на землю, руки за спину… — голос кричавшего вдруг дрогнул, и Держава понял, что тот ему смутно знаком. Даже не смутно! — Держава, так это ты, что ли, чёрт!

Это был сержант Нечипоренко. Живой! Живой!

— Ты живой! — заорал и Нечипоренко, сгребая Державу в охапку. — От духов сбежал? Ты ранен! Мы же тебя искали! Мы все их гребаные аулы в округе перерыли! Ты где был? Где они тебя держали? Как ушёл?

Аулы? Какие ещё, к хренам, аулы? Какие духи?

— Мы без тебя уходить не хотели, — продолжал возбуждённо объяснять Нечипоренко. Двоих других парней, стоявших рядом с ним, Держава не знал, те вовсю на них таращились. Головы у них были почему-то повязаны защитного цвета косынками.

— Я… Меня подстрелили и уволокли, — честно ответил наконец Держава и прижался к твёрдому плечу сержанта, внезапно ослабев. — Старшой, прости, я нихера не помню. Меня ещё по башке долбанули.

Он понимал, что должен молчать про Разлом и Промежуток, и горячо надеялся, что орк до этого тоже допрёт. Но как, как Нечипоренко остался в живых?! Ведь его же в клочья разметало снарядом, Держава сам видел. Значит — что?

«Мы можем выскочить не там, где ты думаешь… даже если выскочим… совсем в другом месте. И даже в другом времени. Где угодно. Это Разлом…» — вспомнил он слова орка и повернулся к нему, спохватившись:

— Это Гор… Гор Кирхи, мы вместе… бежали, мы угнали джип…

— Нохча, что ли? — напряжённо спросил сержант, перестав улыбаться. Глаза его на миг остро сузились. — Наш? Гантемировец?

Держава на всякий случай закивал, нихрена, однако, не понимая, про что тот толкует.

— Это хорошо, парень, дика ду, салам алейкум, — Нечипоренко похлопал орка по плечу.

Орк, слава Богу, продолжал ошалело молчать, и Держава быстро пояснил:

— Его контузило, он говорить разучился.

— Ничего, снова научится, — заверил Нечипоренко и полез за пазуху. — Слушай, вот от бабки твоей письмо, я его так с собой и таскаю, с неделю, как ты пропал.

При виде знакомого аккуратного круглого почерка на конверте у Державы снова подкатил комок к горлу. Он неловко разорвал конверт наискось, и строчки так и запрыгали у него перед глазами:

«Внучек, за меня не беспокойся, служи хорошо, за мной Алевтина из тридцатой квартиры присматривает, носит мне из магазина всё, что надо. Сахар уже по двенадцать пятьдесят, но я тяну понемногу, чай только подсластить. А окорочка по тридцать три. Ты не волнуйся, пенсии мне хватает. Я, Бог даст, тебя дождусь».

«Сахар – двенадцать пятьдесят? Это рублей, что ли?» — ошалело подумал Держава, аккуратно складывая бабкино письмо и пряча его в карман штанов, пока Нечипоренко, ухватив его за предплечье, деловито осматривал рану.

— За неделю всё заросло, — удовлетворённо пояснил тот наконец. — Ничего, доктора посмотрят. И гантемировца твоего посмотрят, — он хлопнул Гора по плечу, и тот старательно улыбнулся.

— Ты не бойся, — негромко сказал ему Держава, когда они уже тряслись рядом на сиденье уазика-«буханки». — Я соображу, где мы и кто мы. И я тебя домой заберу, в Ипатово. Это под Томском. Моя бабушка жива, она, знаешь, какая добрая. Не боись!

Орк кивнул, глядя на него так выразительно, что и слов никаких не надо было.

И тут водитель за рулём «буханки» поймал какую-то радиоволну, и из динамиков донеслось вместе с потрескиванием:
— Россия — священная наша держава,
Россия — любимая наша страна.
Могучая воля, великая слава —
Твое достоянье на все времена!
Славься, Отечество наше свободное,
Братских народов союз вековой,
Предками данная мудрость народная!
Славься, страна! Мы гордимся тобой!

Мелодия была знакомой ему с детства. А вот слова – другие.

Держава окончательно перестал что-либо понимать, но упрямо решил, что разберётся.

Главное, что он был здесь, здесь, не в Промежутке, не на Той Стороне… и ему удалось вытащить Гора Кирхи. И…

Он в очередной раз озабоченно покосился в мутное окошко «буханки». Вслед за ними, на большой высоте, но хорошо различимый, парил Гаэрлан. Парил, будто маленький орёл, и его хвост с кисточкой на конце гордо реял по ветру.


«А в потресканном стакане старый чай,
Не хватило для разлёту старых дел.
Фотографии там, звёздочки и сны…
Как же сделать, чтоб всем было хорошо…»

КОНЕЦ

@темы: фики, Русреал, ФБ-23

---

ЯСТРЕБОК. Продолжение

Я пишу эту бесконечную космическую сагу с непреходящим удовольствием... и даже научилась ваять к ней иллюстрации из Кандински 2.1.

Название: Ястребок. Настоящий дом
Цикл: Планета Русь
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2023
Бета: Xenya-m
Размер: макси, 18505 слов
Персонажи: Горислав Романов, Янис Озолиньш, имперские космогвардейцы, пираты, русичи и другие обитатели Галактики
Категория: джен, броманс
Жанр: космоопера, драма, приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Капитан Горислав Романов на своём единственном во Вселенной разумном корабле под названием «Ястребок» спасает с погибшей планеты Русь уцелевших там людей. Все они благополучно прибывают на пиратскую планету Тортуга-5, но за Гориславом всё ещё охотится всесильная Империя...
Примечания: Сиквел к циклу «Планета Русь» : скачать в формате .doc, .fb2
Предупреждения: нецензурная лексика, русизмы; насилие; сериальный формат, полнейшая техническая белиберда
Иллюстрации: здесь
В тексте есть иллюстрации, сгенерированные ИИ по запросам автора и взятые из Сети (первая)
Ссылка: тут

ПРОЛОГ

«Горе». Так частенько звала его мама. И добавляла со смехом: «Это чтобы судьба не позавидовала, а на самом-то деле ты — счастье…»

Горислава Романова первый и самый страшный удар Разрушителей настиг в степи. Тогда ему было неполных тринадцать, и он выжил, потому что оказался вдали от рухнувших зданий, да и само биооружие Разрушителей поражало только взрослых — от шестнадцати и старше, за редкими исключениями.

Отец Горьки погиб в космопорту, где работал механиком, мама — под оплавленными руинами родного дома, ставшего ей могилой.

Когда Горька, очнувшись, кое-как добрёл туда, к своему дому на окраине Нового Российска, и нашёл на его месте только обгорелую груду пластобетона, он просто оцепенело опустился наземь в ожидании собственной смерти.

Из носа у него капала кровь, пятная майку, почерневшую от висевшей в воздухе пыли. Он машинально откашливался, проводил ладонью по лицу, но слёз не было. Была только кровь. Была смерть — вокруг, среди руин домов — собственного и соседских. Вся улица лежала в развалинах. Весь город. Вся планета Русь, которую Империя использовала в качестве своей перевалочной базы — за это русичи и поплатились перед Разрушителями. А имперцы просто подняли уцелевшие корабли и ушли в Прыжок.

Спустя много лет о пиратском капитане Гориславе Романове скажут, что ему ворожит сама госпожа Удача. Ему, мол, везёт, он сам и все, кто рядом с ним, всегда выживут. Тогда, в свои неполные тринадцать, он не считал это удачей. Он вообще ни о чём не думал. Не мог думать.

«…чтобы судьба не позавидовала, а на самом-то деле ты — счастье…»

Он молча сидел, стиснув руками колени, и ждал, когда смерть, прилетевшая с неба, заберёт и его. В этом почерневшем небе вертелись багровые протуберанцы, в образованный Разрушителями разрыв материи ползли неведомые здесь ранее твари из других Вселенных. А у него в ушах всё ещё звучал мамин смешливый напевный голос: «Степняк, когда набегаешься, к обеду-то вернись. И вон хлебца свежего возьми с собой. Себе и Саньке с Лёхой».

Горька не нашёл Саньку и Лёху и умчался в степь один, как делал это всегда, едва научившись ходить. Сейчас степь горела, и удушливый дым лез в окровавленные ноздри, забивал лёгкие. Ветер относил этот дым в сторону космодрома.

Горька со вспыхнувшей в сердце надеждой подумал, что его отец, возможно, остался жив! Что в космопорту наверняка есть убежища, где тот с товарищами мог укрыться!

Надо было как-то добраться туда, но у него не оставалось сил даже подняться на ноги.

— Мама… — тоскливо позвал он, запрокинув голову к кроваво-чёрному солнцу, и не узнал своего голоса.

И вдруг услышал плач.

Детский плач.

Тогда из-под обломков магазинчика, в котором они с соседскими пацанами часто покупали всякую ерунду, он сумел вытащить тощего чернявого Матвея Хотуненко, которого вся улица звала просто Мотя Хват, и его пятилетнюю сестрёнку Соню. Её-то плач он и услышал.

— Пошли к космопорту, — прохрипел Горька, когда они выбрались наружу, набив карманы и рюкзаки всем съестным, что только нашлось в развороченном магазинчике. Брать чужое когда-то было для них безусловным табу, но это табу осталось в прошлом, как и вся их жизнь.

Они шли, задыхаясь от гари, поочерёдно неся Соню на закорках, шли, ведомые всё той же немыслимой надеждой — а вдруг там, куда они идут, окажутся живые люди. Корабли. И Горькин отец.

Но космопорт тоже лежал в руинах. Имперские корабли ушли с планеты, оставив внизу расплавленную от удара землю, мертвецов и неведомых ранее тварей. Оставив детей и подростков, которым повезло — или не повезло — выжить.

Пока Горька и Мотя с Соней пробирались к космодрому, прячась в развалинах от чудовищ, с визгом и свистом проносившихся у них над головами, они нашли ещё пятерых уцелевших ребят: трёх пацанов и двух девочек от семи до тринадцати лет. И нашли оружие — у погибших имперских патрульных. Те лежали ничком, и от их тел мало что осталось, но бластеры уцелели в обгоревших до костей руках. Девчонки с содроганием отвернулись, когда Горька выдернул из рук патрульного оружие и обтёр с приклада остатки плоти. И когда он первым же выстрелом вдрызг разнёс угольно-чёрную крылатую тварь, пикировавшую на них сверху, с полуразрушенной крыши одного из домов, они хором заорали:

— Ура!

И заплакали.

А Горька понял, что победил, и засмеялся. И все остальные засмеялись тоже. Странно и дико звучал этот смех среди оплавленных руин.

До космопорта они добрались только к утру следующего дня — этот рассвет был таким же багряно-чёрным, как и закат, теперь такими должны были стать все их рассветы.

Но им посчастливилось снова. Среди скелетов административных зданий, возле сгоревшей диспетчерской они обнаружили подвальный склад полуфабрикатов, предназначенных для пассажирских космолайнеров. Там оказались не только продукты, но и запасы воды — и они решили обосноваться на этом складе, совершая короткие вылазки по окрестностям.

Во время одной из таких вылазок они нашли потерпевший крушение транспортник с эвакуированными школьниками. Транспортник разбился, когда погиб пилот. Погибли и дети — весь первый класс, пятнадцать семилеток. Но учительница, Дарья Михайловна, чудом осталась жива. Они сделали носилки из обломков транспортника и отнесли её в свой подвал, где она прожила ещё неделю, читая им наизусть стихи Блока и Пушкина. У них не было почти никаких лекарств, кроме стерильных бинтов, запас которых оказался в том же подвале. Когда Дарья Михайловна умерла от заражения крови, они завернули её тело в тряпьё и выкопали в степи могилу, достаточно глубокую, чтобы не добрались мутанты.

«Река раскинулась. Течёт, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной жёлтого обрыва в степи грустят стога…»

Теперь в отряде у Горьки оказалось уже десять пацанов и шесть девчонок, Соня Хотуненко — самая младшая. Некоторые парни были старше Горьки, и он тогда не задумывался, почему же они безоговорочно приняли его главенство.

Уже после смерти учительницы они в очередной раз выбрались в Новый Российск — вчетвером: Горька, Мотя, Сашок Калинка (вот он как раз и был старше Горьки на два года, рыжеволосый коренастый силач) и Светланка Синицына, которую все они звали, конечно, Синицей. Синица мало уступала пацанам в ловкости, одета была так же, как они, — в пятнистый камуфляжный комбез с подвёрнутыми рукавами и штанинами, но два чужака, вынырнувшие из развалин возле бывшего стадиона, почему-то сразу догадались, что она — девчонка.

Горька держал бластер наизготовку, но он ждал тварей, а перед ним очутились люди, уцелевшие люди, парни лет шестнадцати, и стрелять по ним он не смог. А те с громким хохотом Синицу схватили. Облапали, запуская руки в расстёгнутый комбинезон.

— У неё сиськи! — радостно проорал тот, кто казался старшим, белобрысый и широкоплечий. Левая нога у него была перемотана выше колена заскорузлой тряпкой, но это не мешало ему двигаться по-звериному быстро.

Тут Синица опомнилась, пронзительно вскрикнула и укусила белобрысого за запястье. Тот, охнув, выпустил её, и она откатилась в сторону, судорожно сжимая в горсти ворот комбинезона, от которого отлетели застёжки. Парни бросились было к ней, но от Горькиного выстрела почти что им на головы рухнул оплавленный рекламный щит, извещавший об открытии футбольного сезона. Тогда они замерли, невнятно матерясь. Им не повезло: они почему-то выскочили из своего лаза без бластеров. Синица, всхлипывая, подбежала к Горьке, а белобрысый почти дружелюбно проронил, глядя на него в упор:

— Отдай девку, а? Зачем она вам, вы же малые ещё. Или давай меняться. На жрачку, на таблетки. У нас есть. Вы где обретаетесь вообще?

Говоря это, он будто невзначай подбирался всё ближе, и Горька истратил ещё один заряд, чтобы подпалить остатки скамьи, торчавшие, как гнилые зубы, из пластобетона слева от него. Снова выругавшись, тот застыл на месте. Тем временем Сашок подтащил Синицу поближе и заслонил её собой.

— Ну что? — процедил белобрысый. — Договоримся?

Краем глаза Горька видел побелевшее, в грязных разводах, лицо Синицы.

— Нет, — твёрдо ответил он, сжимая бластер. — Не договоримся. Проваливайте.

Белобрысый вдруг одним прыжком метнулся вперёд, срывая с пояса нож. Очевидно, он решил, что Горьке не достанет духу пальнуть в него, но тут сверху сорвалась тварь. И новый Горькин выстрел пришёлся в неё. Этот выстрел снёс твари голову, но за миг до этого она ударом мощной когтистой лапы разорвала горло белобрысому, и тот рухнул на бетон, хрипя и захлёбываясь кровью.

Горька опустил бластер. Все они какое-то время стояли, глядя на трупы перед собою, потом он негромко скомандовал:

— Пошли отсюда. Быстрее.

У них был крохотный флайер, найденный там же, на космодроме, — для него ещё оставалось горючее. И они летали только до Нового Российска и обратно — так низко над землёй, чтобы успеть приземлиться или соскочить, если появятся твари. В воздухе те были куда разворотливее и проворнее флайера.

— Как! Вы что! — вдруг ахнул второй парень, он держался позади белобрысого и уцелел. — А я? А меня?

На его конопатом худом лице ошалело таращились большие, круглые, как блюдца, светлые глаза.

— А тебя сожрут, если не спрячешься, ну, — ровно ответил Горька, поведя из стороны в сторону стволом бластера. — Проваливай туда, откуда вы вылезли.

— Как? — снова неверяще повторил парень. — Вы что! Мы же вместе с Орехом были! Я что, теперь один останусь? Здесь? — он переводил отчаянный взгляд с Горьки на Синицу, с неё — на Сашка и Мотю.

— Горь… — прошептал Мотя, передёрнувшись: он явно представил себя на месте этого парня.

— Я его не возьму, — всё так же ровно сказал Горька. И пояснил просто: — Он опасный.

Он это чуял, знал. Знал, что не сможет оставить такого, как этот, наедине с девчонками, вообще с младшими, знал, что всегда будет настороже, тратя на это силы в собственном логове. Нет. Ему хватало тварей.

Сашок подогнал флайер, и все они забрались в него, оставив внизу стоявшего на коленях и жалобно скулившего парня. Впрочем, тот, опомнившись, принялся с ругательствами бросать вслед низко идущему флайеру обломки кирпичей, один из которых едва не угодил в топливный бак. Но не угодил.

Все молчали. Синица беззвучно плакала, неловко утираясь и всё ещё сжимая грязными пальцами распахнутый ворот комбеза. Потом убито вымолвила:

— Всё из-за меня.

— Нет, — отрезал Горька. — Из-за них, потому что они — мудаки.

За такое слово он точно получил бы от мамы по губам. Но зато такие слова не требовали других объяснений. И он научился легко их произносить.

А ещё научился мгновенно концентрироваться. Думать чётко и ясно на несколько шагов вперёд. Быстро принимать решения — в том числе и рискованные, изобретать выходы там, где их, казалось, совсем не было.

И за каждое своё решение — отвечать самому.

И когда на разрушенный космодром Нового Российска наконец приземлились имперские космолёты, чтобы забрать живых, Горька вывел к ним свой отряд. Он знал, что на Руси есть и другие уцелевшие, но те прятались от имперцев, не доверяя им. Он не мог так поступить. Он хотел, чтобы его ребята выжили.

И их распределили кого куда: большинство по приютам, его же — в имперскую Космоакадемию по благотворительной квоте. Имперцы справедливо рассудили, что мальчишка, способный сколотить отряд из таких же подростков, успешно противостоять мутантам и выжить, станет блестящим командиром.

Он и стал им — только среди пиратского братства планеты Тортуга-5. И отыскал всех ребят, что были когда-то в его отряде, выкупил с каторги, куда к тому времени многие из них попали, забрал в экипаж своего «Ястребка». Первого во Вселенной очеловеченного корабля.

И госпожа Удача тоже очутилась в его экипаже. Чтобы помочь ему спустя почти четырнадцать лет вернуться на Русь и самому отыскать там уцелевших.

Часть 1

«Что бы ни случилось — умоем руки,
Что бы ни стряслось — помолчим на небо,
Станем необъятными, как полати,
Станем заповедными, как деревья…»
(Старинная русская песня)

Ослепительно голубой купол тортугского неба опрокинулся над густой синевой моря и зелёно-золотым сиянием вольных степей. «Ястребок», ловко сманеврировав, прошёл между двумя неповоротливыми торговцами — судя по символике на обшивке, принадлежавшими Виктувии и Цирцее, — и гордо опустился на серый пластобетон космодрома. Воздух замерцал раскалённым от топливных газов маревом, корпус корабля в последний раз дрогнул, прошитый вибрацией от носа до кормы, и гул двигателей затих.

— Ястребок, связь! — привычно скомандовал Горислав и открыл каналы вызова, откидываясь на спинку своего капитанского кресла и с наслаждением вытягивая затекшие ноги. — Штурман, эй! — обернулся он к Озолиньшу. — Станция «Вылезай», ты не промахнулся.

Янис только устало усмехнулся в ответ. Прыжок через подпространство на этот раз дался им обоим легко. По правде говоря, они его почти и не заметили, так торопились вернуться на Тортугу, под защиту Лиги Вольных Планет, где не было места вездесущей Империи. Имперцы, откровенно говоря, изрядно подзаебали Горислава вечным стремлением навязать всем свои правила. А уж когда они всерьёз принялись охотиться за «Ястребком», чтобы разобрать его на винтики, мысленный Гориславов счёт к ним вырос на порядок.

— Яська! — лихо гаркнул он в коммуникатор, вызывая следовавшую тем же курсом пиратскую королеву. — Мы на месте, ждём тебя! Цветочков тебе нарву самолично, ну! Давай ползи уже быстрей, красавица ты моя!

«Шаллах», корабль Ясмины аль-Халиль, под завязку нагруженный беглецами с планеты Русь, в основном детьми и беременными женщинами, не смог позволить себе уйти в Прыжок. Так что прибыть он должен был лишь через пару тортугских суток.

— Ползи? Ползи?! Это ты мне?! Ах ты ж, ш-шайтан! — разгневанно прошипела Ясмина с монитора, а Янис, рассмеявшись, злорадно предрёк:

— Получишь цветочками по роже, Романов, эх и полюбуюсь же я на это.

Горислав озорно покосился на него, но снова загорланил, переключая связь:

— Василиса! Эй! Васька-а!

— Чего орёшь? Явился не запылился, да ещё и орёт, — изображение смешливого Василисиного лица на экране было смазанным, плыло и качалось, и Горислав несколько оторопел.

— Мы вернулись, водку готовь, чего-чего, — сбавил он обороты. — А ты где?

Но Василиса совсем исчезла с экрана, и Горислав растерянно заморгал.

— Кэп, дело в том… — начал было «Ястребок», но тут в дверь просунулся Сашок Калинка и отрапортовал, сияя щербатой улыбкой от уха до уха:

— Кэп, Василиса Андреевна внизу стоит. И с ней ещё толпа народу. Встречают. Открыть шлюз?

— Спрашиваешь! — Горислав наконец вывалился из кресла, сообразив, что сигнал просто шёл на мини-коммуникатор Василисы, а не в «Чёртову дюжину», как обычно. — Ладно, Ястребок, отворяй ворота, гулять будем!

Радость так и бурлила в нём, он готов был обнять весь мир, а не то что красавицу Василису Прохорову, хозяйку харчевни, известной на всю Тортугу-5.

Да, они оставались отщепенцами, стоящими вне законов Империи, да, им предстояло вечно скрываться на Тортуге и с осторожностью выходить в «цивилизованные», то есть подчинённые Империи, миры. Но здесь и сейчас были улыбающиеся лица друзей, взбегающих по трапу «Ястребка». Впереди всех мчалась, смешно вертя лохматым хвостом, шестилапая Швабра, спеша к своему любимому человеку. К Янису. Её щенки, «швабрята», как их называла Василиса, пребывали в «Чёртовой дюжине» под присмотром своего сурового папаши-террибля с планеты Зима.

В распахнутые створки шлюза врывался жаркий ветер космодрома, пропахший раскалённым металлом. Горислав с удовольствием втянул ноздрями этот ветер. Он скучал по беззаботной, шалой и справедливой Тортуге, олицетворением которой была хозяйка «Чёртовой дюжины», подбегавшая сейчас к нему. Пшеничная косища перекинута на высокую грудь, ясные глаза сияют, но радостную улыбку Василиса сдерживала, чтобы не разбаловать своих подопечных обалдуев с «Ястребка».

Рассмеявшись, Горислав схватил её в охапку, пока рядом Янис так же самозабвенно тискал Швабру, лизавшую его в обе щёки.

Василиса лизаться не стала, чмокнула Горислава в скулу и строго приказала, упершись кулаками ему в грудь:

— А ну, поставь, шалопутный. Почему на связь не выходил? Чего опять натворил? На Руси был? Куда Ясминку подевал?

— Был, а как же, — Горислав ответил сперва на самый важный вопрос. — Вот только что оттуда, имперцам нос утёрли, а Ясминку через пару дней ждём, в Прыжок она не смогла. Не серчай, что запропали, вот они мы, и посоветоваться с тобой мне край как надо, Андреевна, — степенно закончил он, аккуратно ставя Василису на ноги и оглядываясь на свой стремительно разбегающийся экипаж.

Каждый рвался покинуть пределы хоть и родного, но замкнутого пространства корабля, вырваться на волю, поваляться в траве, ощутить под ногами настоящую землю. Гостеприимную землю Тортуги.

— Мам, мы пацанам Дом на мысу покажем! — возбуждённо проорал Дюха, оборачиваясь к Наташе Манучаровой. — Борк катер тамошний вызовет! Можно? Мы только до вечера! Ну, ма-ам!

Позади него так же нетерпеливо переминался с ноги на ногу его закадычный кореш Валёк. А ещё мутантята Борк и Матти из приюта на мысу и четвёрка мелких разведчиков, вывезенных с планеты Русь: тёзка капитана Романова Горька Захаров, Марьянка и близнецы Санька с Ванькой. Эта восьмёрка была неразлучна: все вместе носились по кораблю и даже ночевали в техотсеке у старого кибермеха Петровича, взявшего над ними опеку.

Мать только махнула неугомонному сыночку рукой: летите, мол, чертенята, без вас спокойнее, а Марьянка, догнав Дюху, ткнула его под рёбра:

— Пацанам, значит, покажешь? Я тоже, что ли, пацан? Или меня не берёте?

— Да ладно! — пробубнил Дюха, осознав свою оплошность.

Все восемь чертенят наконец улетучились со смехом.

Горислав понимал, что ещё пять минут — и на корабле останутся только он с Василисой, Янис да Наташа. Её-то он и поманил к себе.

— Мать-хозяйка, давай сюда. Пока Ясминка на своей метле не прилетела, помозгуем все вместе, куда и как лучше наших русичей определить. Тех, что с нею летят.

Янис фыркнул, услышав про «метлу» и представив, что бы сказала на это королева пиратов.

— Господи, понаходили, что ли, на Руси кого?! — догадалась Василиса, схватившись за щёки и озадаченно глядя то на капитана, то на штурмана. — То-то смотрю: мальцы, что усвистали, мне незнакомые совсем.

— Так получилось, ну, — хмыкнул Горислав. — Давайте все обратно в рубку, что ли.

Там он, снова опустившись в своё кресло, коротко рассказал о колонии выживших под Новым Российском, о командирше Надежде Воронцовой, державшей в крепком кулаке свою общину, о детях и женщинах, отправившихся с Ясминой на Тортугу, о мужиках, оставшихся на руинах бывшей военной базы вместе с драконами и не захотевших эвакуироваться.

— Много их сюда летит? — деловито осведомилась Василиса, уже что-то прикидывая.

Горислав перевёл выжидательный взгляд на Наташу. Именно она руководила посадкой русичей на «Шаллах» вместе с вернувшейся потом на Русь Надеждой Воронцовой.

— У Ясминки на корабле примерно сорок баб и девок, семнадцать мужиков и два десятка детей, — сосредоточенно нахмурившись, сообщила та. — Четверо бесенят, что сейчас удрали, разведчиков, тут с моими и останутся, кэп. Остальных куда-то пристраивать придётся.

— Куда-куда, на кудыкину гору, — проворчал Горислав, привычно взъерошив свои русые вихры. — Демидыч же мне хороший кусман берега выделил, когда я Дом на мысу для мутантят строил. Вот теперь пускай рядом с ним русичи строятся, ну.

Демидычем все они именовали бургомистра поселения Вайсбург, расположенного близ космопорта. Фамилия его, правда, была Демидофф, но какая разница.

— Тю! — Наташа притопнула протезом в знак полного своего несогласия. — Ты что, капитан! Русичи — они же мутантов на дух не переносят!

— Уж будто, — Горислав нахмурился. — С Борком и Матти кто сдружился? Кто сейчас с ними в Дом на мысу понёсся, как оглашенный? Не их ли малые?

— Вот именно что малые, — не желая уступать, строптиво пробурчала Наташа. Она вообще считала, что кэп временами сам как дитё, в сказки красивые верит. — А ты своим мутантятам под бок — взрослых. Мужиков, которые только воевать умеют, и баб на сносях — у тех херомантии всякой полны головы. Не пойдёт.

— Ладно тебе, — Горислав примирительно улыбнулся, не понимая, отчего так раскипятилась его мать-хозяйка, и оглянулся на Яниса, ища поддержки.

Штурман, однако, ни слова в эту самую поддержку не вымолвил, смотрел серьёзно и с явным беспокойством. Вот ещё один перестраховщик, ёлы-палы.

Не сдаваясь, Горислав продолжал:

— Русичи пятнадцать лет в подвалах жили, пора им понять, что мир велик и в нём столько рас, людей, нелюдей, искусственных разумов… один «Ястребок» вон чего стоит! Пусть учатся, ну.

— Слушай, кэп, они дикари, — когда Наташа сознавала свою правоту, она была пряма, как копьё, и вилять не собиралась. — Мало ли что им в головы дремучие взбредёт, говорю же. А ты виноватым останешься. Не надо тебе такого.

— Могу забрать всех баб на сносях и тех, что с дитями, пока что к себе в «Дюжину», а остальные пускай строятся, Горька, там, где ты скажешь, — предложила Василиса, но Наташа насупилась ещё сильней и заявила:

— Андревна, не в обиду, но у тебя же там шалман шалманом. Бабочек-давалок полный пансион. Пойдёт какой-нибудь ихний охламон жену навещать и к твоей крале завернёт. Так жинка его тебе первой косы выдерет.

— Пусть попробует, — нехорошо усмехнулась Василиса, а Горислав поднял обе руки в знак того, что не хочет больше спорить, и повернулся к штурману:

— Голос разума? Вещай.

Вот порадовал… Янис в затруднении посмотрел вниз, на Швабру, преданно замолотившую хвостом по полу, потом — на капитана и наконец промолвил:

— С Демидычем поговори, во-первых. Во-вторых, я с нашей матерью-хозяйкой, — он улыбнулся Наташе, ответившей ему скупой улыбкой, — согласен. Все, кто прилетит из-под Нового Российска, выросли совсем в других условиях, им и без того будет тяжко адаптироваться, сам понимаешь. И в это время им ни развесёлых девчонок, ни наших мутантят рядом с собой не надо бы. Когда привыкнут тут, пусть сами выберут, с кем им якшаться. Василиса Андреевна, я тоже не в обиду тебе говорю.

— Да какие обиды, — махнула та рукой, о чём-то напряжённо размышляя. Тонкая морщинка прорезала её высокий лоб. — Тогда вместе к Демидычу пойдём, Горька, торговаться будем. Вот прямо сейчас. А то он тебя обдерёт как липку, знаю я этого старого выжигу, — она сложила руки под высокой грудью. — Будем просить в аренду ещё один кусок земли у моря. А строиться там можно хоть сейчас начинать, если с ним по рукам ударим.

— Капитан, разрешите обратиться? — подал вдруг робкий голос «Ястребок» из корабельных динамиков.

— Разрешаю, — хмыкнул Горислав, предчувствуя, что и собственный корабль сейчас начнёт учить его уму-разуму. Дожился!

— С социально-психологической точки зрения не самым верным вариантом было бы ваше решение содержать общину взрослых состоявшихся людей, пусть даже они некоторое время будут заняты обустройством своего местопребывания, — заявил «Ястребок» в своей обычной педантичной и суховатой манере, так не сочетавшейся с мальчишеским высоким голосом. — Им нужна работа, общественно-полезная деятельность.

— Люблю этого пацана, — после паузы изрёк Янис, и «Ястребок», явно польщённый таким комплиментом из уст всегда ехидного штурмана, заторопился:

— Я бы рекомендовал вам взять для них в аренду суда. Несколько небольших рыболовных судов. Это, конечно, создаст некоторую конкуренцию местным жителям, но сразу впишет беженцев в хозяйственный механизм побережья.

— Немножко потеснятся местные жители-то, — безапелляционно отрезала Василиса. — Правильно всё говорит твой «Ястребок», Романов. Пошли к Демидычу. Пожалуй, и я в рыбаков вложусь, мне всегда поставки свежей рыбы и прочих там устриц ой как нужны.

И тут раздался ещё один мальчишеский голос, совсем не робкий, а скорее даже нахальный:

— У меня есть диаманды с Вивиканда, помните?

Горислав, изумлённо обернувшись, как и все остальные, обнаружил у переборки привычно прислонившегося к ней Грачика — нога за ногу, руки в карманах, смоляные кудри рассыпаны по плечам, смуглая физиономия сияет лукавой ухмылкой. Даже зелёный поношенный комбез помощника механика не мог испортить его наглую элегантность. Почему-то он не ушёл в город вместе с цирцеанцами, в чью каюту бесцеремонно втёрся, а предпочёл остаться на корабле. Петровичу помогать? Или подслушивать, что там командование решает, — вот это вернее.

— Вот же ферт! — сердито подбоченилась Василиса, подступая к парню, и тот резво попятился, но шального взгляда не опустил. — Вот кому космы-то повыдергать! Удрал с «Дюжины» без спросу, шлялся где-то… Диаманды какие-то спёр.

— И ничего не спёр, — Грачик тоже задиристо подбоченился, подражая бывшей хозяйке. — Забрал у циркача-мудака в счёт невыплаченных мне гонораров! А сейчас хочу… это… отдать на благотворительность. Спорим, за каждый по какой-нибудь рыбацкой лоханке дадут? Их всего четыре, диамандов-то. — Он ловко увернулся от карающей длани Василисы и скрылся за переборкой с воплем: — Погодите, сейчас принесу-у!

И когда «Шаллах» наконец совершил мягкую посадку на пластобетон тортугского космодрома, в бухте на новом, арендованном Гориславом куске побережья уже вовсю стучали молотки и жужжали пилы. Экипаж «Ястребка» возводил, как встарь, деревянную пристань. К ней должны были пришвартоваться четыре парусных мотобота, купленных лопающимся от гордости Грачиком. Рыбаки Вайсбурга польстились на его пресловутые «диаманды Вивиканда». Мнение же Внегалактической Сети по поводу этих камушков, традиционно считавшихся фальшивками, их не интересовало. Камушки-то были красивые! Хоть бабе в ожерелье, хоть самому в серьгу вдень, и пусть все завидуют.

Суда свои Грачик назвал «Купидон», «Копьё», «Красавчик» и «Кулак». И бровью не повёл в ответ на всеобщие по этому поводу подначки и предположения.

* * *

В глубине мощёного двора, где стояла харчевня «Чёртова дюжина», росло могучее дерево. Дуб — сказали бы на Руси. Под ним стоял стол на крепких ножках, тоже дубовый.

Пиратская королева Ясмина аль-Халиль, повязав вокруг головы тонкий многоцветный шарф, восседала за этим столом между Гориславом и Янисом. И с воистину материнской улыбкой наблюдала за своими подопечными русичами, только что прибывшими сюда на её «Шаллахе».

Те смирно сидели за другим столом — очень длинным, дощатым, накрытым белой праздничной скатертью. Уминали блины с мёдом и вареньем из тортугской ягоды, которую Василиса гордо именовала брусникой. Пили чай со смородиновым листом. И тихо переговаривались, уважительно и с некоторой робостью косясь на командование «Ястребка» и «Шаллаха».

Всё тут для них было новым и непонятным, и никто из них не спешил признаться другим и себе, насколько это новое их пугает. Даже синее небо, откуда никогда не сорвётся с визгом птеродактиль-мутант. Даже шелестящие на ветру листья могучих деревьев, уничтоженных на Руси Разрушителями.

Все их навыки оказались на ласковой Тортуге лишними. Ненужными.

Они знали, как биться с мутантами, как выживать в промозглом холоде подземелий, среди руин, без шелеста листьев и тёплого ветра.

Но сейчас всё вокруг было для них непривычным и чуждым. Страшным. И потому они взирали на Горислава и Ясмину, которые привезли их сюда, как на отца с матерью: не дадут в обиду, покажут, расскажут, укажут. Хотя те были куда младше многих из них годами.

Только дети ничего не боялись. Самые маленькие важно восседали на руках у своих матерей и мусолили сушки да пряники. Остальные разлетелись по обширному Василисиному двору, словно стайка воробьёв, вдогонку лохматым шестилапым щенкам Швабры. А ведь такие щенки, родись они на Руси, были бы немедля выбракованы как мутанты.

Подсчёты Наташи оказались почти что верными. «Шаллах» доставил на Тортугу восемнадцать мужиков, тридцать восемь женщин разного возраста, из которых два десятка выглядели почти как Ясмина, спокойно сложившая руки на округлившемся животе. Остальные — дети, от младенцев до отроков лет десяти-тринадцати, общим счётом двадцать один.

Достаточно, чтобы основать работящую общину.

В сервофургонах, щедро нагруженных Василисиными припасами, все они должны были отправиться от «Чёртовой дюжины» к новому своему поселению на берегу — и в этих же фургонах жить, пока мужики не соберут из термопластовых блоков и не обустроят для всех дома. Три просторных общинных дома — привыкшие на Руси обитать все вместе, они и здесь решили устроиться так же. Такое решение Гориславу озвучил возглавивший общину после ухода Надежды-командирши Фрол Устюгов, степенный чернобородый мужик, которого хотелось назвать именно мужиком, хотя был он всего на пяток лет старше Горислава.

— Разбегутся они у тебя, как пить дать, старшой, разбегутся, тут для них соблазнов слишком много, — негромко предрёк капитан «Ястребка», наливая ему квасу в белую фаянсовую кружку с незабудками. — Не удержишь, ну.

Фрол только повёл широким плечом, глянул спокойно сощуренными серыми глазами:

— Держать никого не собираюсь. Как разбегутся, так и вернутся. К тебе, кстати, двое хотят наняться в экипаж, Пантюхины Глеб с Олежкой, парни толковые. Нужны тебе люди?

— Толковые нужны, — кивнул Горислав, он этого ждал. — Ну добре, так и порешим. Начинайте строиться и рыбачить, всё в ваших руках. Бабы родят, дети подрастут, посмотрим, как всё пойдёт. Здесь хлеба вольные, ну. Если что, Василиса Андреевна всегда поможет.

Василиса, поставив на стол новый кувшин ядрёного кваса и блюдо с пирожками, степенно кивнула, улыбнулась, не разжимая ярких пухлых губ. От Горислава не укрылось, как оценивающе Фрол и хозяйка «Чёртовой дюжины» рассматривают друг друга, и он ухмыльнулся, незаметно ткнув Яниса локтем в бок. Тот тоже хмыкнул, а Ясмина тихо рассмеялась. Василиса подняла брови, укоризненно покачала головой — мол, чего регочете, скаженные, — и отошла плавной походкой, зная, что Фрол смотрит ей вслед.

— Старшой, — серьёзно спросил Горислав, — жена есть у тебя или как?

Ему вовсе не хотелось, чтобы из-за красавицы Василисы в общине пошли раздоры.

— На Руси схоронил, — кратко отозвался Фрол, и Горислав понимающе кивнул.

Что ж, тогда никто и ничто не удерживало старосту русичей от того, чтобы закрутить любовь с хозяйкой харчевни. Может, и устаканится у них всё. Хотя полюбовников у Василисы, по слухам, было много, но ни один из них не задерживался.

Горислав сам в своё время с нею крестильными крестиками поменялся, чтобы соблазну не поддаться. Давно, ещё до Яниса.

Штурман искоса глянул на него, будто подслушав его мысли. И тут что-то зажужжало в ослепительно голубом небесном сиянии. Все вскинули головы.

Над брусчаткой двора резво снижался серв, и дети с ликующими криками бросились врассыпную. Из-под Гориславова стола неспешно выбрался косматый, угольно-чёрный шестилапый террибль по кличке Сатана, потрусил встречать неизвестных гостей. Швабра — за ним.

За прозрачным забралом кабинки маячил неясный тонкий силуэт. И когда кабинка раскрылась, будто цветок, оттуда с улыбкой выпорхнула Элиа Дис, бывшая баронесса Руадис, яркая, словно весенняя бабочка, в одном из своих любимых сари — вишнёвом, присобранном на левом плече. Оглядела двор, примолкших русичей, Горислава и Яниса, поднявшихся ей навстречу, улыбнулась ещё ослепительнее, соперничая с солнечным сиянием. Но обратилась только к Гориславу:

— Явился?

— Являются ангелы в раю, а боец прибывает, — немедля отозвался тот, придвигая ей стул и легко чмокая в щёку. — Сама-то где пропадала, звезда моя?

— Если скажу, что у меня был роман, поверишь? — беззаботно рассмеялась та, касаясь браслета на правом запястье — давнего подарка Яниса. — Рада вас видеть, господин барон, — её улыбка стала нежной и одновременно лукавой, когда Янис взял её изящную руку и церемонно поднёс к губам. — Привет, Ясмина. На сей раз дочку ждёшь? Сочувствую ей, у мужиков жизнь куда проще.

— Ладно тебе, — выпалили все трое почти в один голос, и Элиа снова засмеялась, а потом уже серьёзно вымолвила:

— Про ваши дела кто только не толкует. Откуда прилетели, кого привезли, как имперцев кинули ни с чем. Провожайте своих, у меня для вас есть некая информация, господа пираты. Я тут пока с Ясминой посижу, пошепчусь. По-своему, по-женски.

— По-женски, значит, угу, понял. — Горислав встал из-за стола, кивнул Фролу: — Ладно, братва, давайте собираться.

* * *

Когда они с Янисом снова вернулись в «Чёртову дюжину», проводив и обустроив русичей на новом месте, единогласно названном просто «Приморье», уже начало смеркаться. Василиса, ездившая вместе с ними, сразу направилась на кухню — хлопотать об ужине. Ясмина устремилась за нею, объявив, что устала и хочет прилечь. Пиратской королеве незазорно было признаться в любой слабости. А Горислав с Янисом уселись за тот же стол под дубом, снова налили себе по кружке квасу и выжидательно уставились на бывшую баронессу Руадис, а теперь эскортессу самого высокого класса.

— Рассказывай, — попросил Горислав.

Та опять потеребила браслет на запястье, покусала тщательно накрашенные губы и наконец сдержанно проговорила:

— Среди моих клиентов в последнее время оказались некоторые из числа высших военных чинов Империи. Горька, ещё раз свистнешь — по зубам получишь.

— Собачку подзывал, — кротко сообщил Горислав, наклонился и почесал смирно протелепавшего к нему террибля промеж ушей. — Отличная собачка, руку-ногу откусить не рвётся, не то что некоторые люди. Продолжай, звезда моя, я весь твой.

Улыбка его была безмятежной, как у годовалого младенца, только что мусолившего здесь бублик.

— Вот же пустобрёх, — с досадой и невольным смешком бросила Элиа и повернулась к Янису. — Господин барон… Янис, хотя бы вы следите за изменениями, которые происходят в последнее время при императорском дворе? Точнее, в императорской династии?

— Я крайне далёк теперь от политики, госпожа баронесса… Эли, — с улыбкой поправился тот, — но да, по старой памяти слежу. И даже получаю по собственным каналам кое-какую конфиденциальную информацию.

— Какой молодец! — изрёк Горислав в пространство, вытягивая ноги под столом так, чтобы не задеть террибля. — И? Что там такого для нас полезного в вашей обоюдной конфиденциальной информации пишут?

— Сперва о том, что пишут в официальной, — почесал Янис кончик носа. — Как известно, после смерти императора Йена вплоть до последнего времени от имени малолетнего принца Филиппа всем распоряжался регент, он же лорд-протектор Уильям Сноуден, двоюродный дядя Филиппа и ставленник парламента, всё в одном породистом лице. Между прочим, я лично знаю его, шапочно, через отца. На одном из приёмов как-то был представлен, ещё будучи командиром имперской эскадрильи, ясное дело.

— Вот это честь… для него, — тут же ввернул Горислав, подавляя ухмылку.

— И какое ты составил о нём мнение? — живо поинтересовалась Элиа.

— Он очень умён, — медленно проговорил Янис. — Обаятелен, когда этого хочет. Печётся, конечно, об интересах династии, о своих собственных, но и об интересах Империи тоже.

— И о каких же больше? — так же живо осведомился Горислав, прекратив разыгрывать скучающего обалдуя. — Чисто теоретически? Мне накласть на Империю и судьбу её династии, как бог свят, но просто интересно.

— И теоретически, и практически, — заявил Янис, немного подумав, — об интересах династии. Но он, очевидно, считает, по примеру какого-то там древнего короля, что эти интересы неразделимы. Что-то вроде «Государство — это я». И что? — он внимательно посмотрел на Эли.

— Просто дядя воспитывал племянника, — пожала та точёными смуглыми плечами. — И воспитал. Мальчик вырос. И принял корону. Вернее, готовится к официальной коронации в столичном соборе Сейнт-Реймс, как все предыдущие императоры этой династии. Дань традиции.
Янис переглянулся с Гориславом.

— Как быстро растут чужие дети, — изрёк Горислав наконец. — Но, чёрт, прости, Эли, не могу понять, какое это имеет к нам отношение и с чего ты, такая серьёзная, примчалась сюда вихрем. Я очень рад тебя видеть, ну, — поспешно прибавил он, касаясь тонких пальцев Элиа. — Но не могу взять в толк, что тебя так обеспокоило, звезда моя. Маловероятно, что этот малёк окажется таким самодуром и идиотом, что развяжет новую Межгалактическую войну… Ну а всё остальное, — он махнул рукой, — нас не очень-то касается. Пойми, мы тут далеки от высокой политики, ну.

— Императору Филиппу восемнадцать, — Элиа на миг опустила лучистый взгляд на расшитую красными узорами белую скатерть, и Янису вдруг совершенно некстати пришло в голову, что эти узоры похожи на капли крови на белом снегу. — Он привык только подчиняться — дядюшке, парламенту, интересам Империи… и не привык повелевать. Он может… как это по-русски? Наломать дров. И он очень интересуется — помимо обычной светской белиберды, на которую обречён, — пиратской вольной планетой Тортуга-5 и загадочным неуловимым кораблём под названием «Ястребок». Как считаешь, это достаточное основание для того, чтобы я примчалась сюда так быстро, как только смогла?

Горислав и Янис опять переглянулись.

— Достаточное, — сдержанно проронил Янис, — согласен.

— Да бросьте, — выпалил Горислав, начиная раздражаться. — Пацан едва вышел из детской и хочет новых неведомых игрушек? Он через пять минут захочет других.

Элиа поглядела на него, сдвинув брови с явным неудовольствием:

— Тебе было восемнадцать, когда ты — вы оба, — теперь она посмотрела на Яниса, — окончили свою Академию. Получили лейтенантские звёздочки. Стали строить военную карьеру.

— Получили свои игрушки, если на то пошло, — отрезал Горислав, тоже насупившись. Ему совершенно не нравился этот разговор.

— Тебе не было и тринадцати, когда ты собрал отряд в своём погибшем Новом Российске, чтобы защищаться от тварей, которых привели Разрушители. Тебе не было и девятнадцати, когда ты угнал «Ястребок», чтобы сделать его «Ястребком» и спасти своих мутантят от гибели, — не отступала Элиа, прекрасно знавшая биографию Горислава. — Ты выстроил для них Дом на мысу и стал пиратом. А малёк этот, как ты его назвал, не менее упорен, чем ты, судя по тому, что я о нём слышала. И у него куда больше возможностей для исполнения своих прихотей. Он император.

— Втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не выбьешь, — пробормотал Янис себе под нос. Давненько он не цитировал здесь русских классиков.

— Ай, да успокойтесь вы оба. — Горислав залпом допил свой квас. — Мальчишка что, снарядит сюда, на Тортугу, карательную экспедицию, чтобы поиграть наконец с нашим «Ястребком»? Разобьёт все договорённости, разрушит отношения с Лигой вольных планет? Но ты ведь сама сказала, что он пошёл в своего рассудительного дядюшку? Тогда он такую глупость не выкинет.

— Он, кстати, красавчик, — негромко проговорила Элиа, целомудренно опустив густые ресницы. — И станет великолепным мужчиной. Хотела бы я быть его эскортессой и обучить его… многому. Горька, последнее предупреждение: будешь свистеть — по зубам получишь, я не шучу, у меня рука тяжелая.

— Просто мне это всё не нравится, — без обиняков заявил Горислав. — Сама знаешь. Как и такие твои разговоры.

— Да знаю уж, — неожиданно тепло улыбнулась Элиа. — Сядь, чего вскочил. Я нашла бы способ оказаться в его постели, если б захотела, уж поверь. Но я не хочу этого делать, у меня вообще-то другие планы на будущее. Чего ты раскипятился?

— Хороший вопрос, — пробурчал и Янис. — Уместный. Мне это, между прочим, тоже не нравится.

Элиа вдруг рассмеялась и сквозь смех вымолвила:

— Вы похожи на двух взъерошенных воробьёв, господа пираты. Хорошо, признаюсь, мне просто захотелось вас подразнить. Довольны? — она снова хихикнула, будто девчонка, глядя на их сердитые вытянувшиеся физиономии, и уже серьёзно добавила: — А мне абсолютно не нравится то, что Горька склонен недооценивать Империю и её возможности. И намерения императора Филиппа, пусть пока некоронованного.

— Мы имперцев сделали, как грудных, над Русью, — с вызовом заявил Горислав. — И ещё сделаем. А Филипп этот твой… тоже пока что грудной младенец. Да с него небось дюжина нянек пылинки сдувает и по малейшему чиху мчится кружевной платочек подать.

— Горька, он растёт и учится, — спокойно возразила Элиа. — Вот потому-то я и сказала, что сама хотела бы учить его. Ну, помимо… других поводов для этого, — её усмешка снова стала манящей и дразнящей.

— Элька, отшлёпаю, — теперь пообещал Горислав, но она лишь мотнула головой, машинально поправляя рассыпавшиеся тёмные локоны:

— Господа пираты, давайте к делу. Янис, ты, как знающий механизмы Империи изнутри, понимаешь, что для доставки «Ястребка» в детскую, так сказать, императора совсем не обязательно организовывать сюда карательную экспедицию, как выразился Романов. Не обязательно и ловить вас сетью снаружи — они уже пытались это сделать, и безуспешно. Нужно просто отдать приказ соответствующим тайным ведомствам, вот и всё. И те скрутят вас незаметно для всех и прямо здесь, на Тортуге. Найдут способ. И захватят «Ястребок».

Янис кивнул в знак понимания, а Горислав угрюмо проронил:

— Не держите меня за дурака, ну. Естественно, я такую возможность предусматриваю. Но с «Ястребком» им так просто не справиться, это и ты должна понимать. Он не кусок стали и пластика. Он живой и мыслящий. И он с ними не полетит.

— Полетит, если шантажировать его вашими жизнями, именно потому, что он живой и мыслящий, — отрезала Элиа, хлопнув ладонью по столу.

— Имперцы этого не знают, — вставил Янис. — Пока что. Иначе бы и на карательную экспедицию, чего недоброго, решились бы.

— Вот именно — пока что. — Элиа перевела дыхание. — А для того, чтобы вы оказались в руках имперцев, много усилий не надо. Достаточно одного предательства.

Горислав прикусил губу, вспомнив, как когда-то сдали его Янису, тогда командиру имперской эскадрильи, его собственные кибермеханики. И чем всё это закончилось. По взгляду Яниса он понял, что и штурман подумал о том же самом.

— Расширяя круг людей, допущенных к себе и к «Ястребку», — с силой продолжала Элиа, — ты всегда полагался на них, Романов. Вон ещё и русичей привёз. Но истинно верными бывают только собаки, — она посмотрела на вильнувшую хвостом Швабру. — А из людей тебя продаст каждый. Ну или почти каждый. Не смотри так. Не я.

— А я вот и есть собака, — легко промолвил Янис, наклоняясь, чтобы почесать Швабру за ушами.

Но глядел он при этом всё ещё на Горислава. А тот снова покусал губы, раздумывая, и наконец вымолвил:

— А то я людей не знаю, Элька. Но это моё знание ни черта не меняет. Ни чер-та, — раздельно повторил он, тряхнув головой. — Я всё равно верю им как себе и всегда прикрою. Это мои люди, и я за них буду до последнего стоять. Захочет ли кто меня имперцам сдать — его дело. У каждого свои соображения могут быть, не обязательно шкурные, а может, очень даже высокоморальные и всё такое. У меня вот только штурман не высокоморальный, а, как выясняется, вообще пёс, — он ухмыльнулся, тоже уставившись на Яниса потемневшими глазами.

— Гав, — преспокойно согласился тот.

Элиа вскинула руки к небу, словно призывая богов в свидетели такого безрассудства, и не выдержала, фыркнула:

— Вы, два болтуна, у меня к вам ещё одно интересное дело есть. По первому у меня всё, я вас предупредила, что император Филипп намерен…

— Намерен сделать «Ястребок» своим игрушечным корабликом и запускать его в ручье, ну, — подхватил Горислав. — Не знаю, что может быть интереснее этого.

Элиа загадочно усмехнулась и не сказала, а почти что пропела:

— Что ж, Романов, я тебя, возможно, удивлю, ох и удивлю.

Её яркие глаза смеялись, и Горислав вновь почувствовал смятение. С Эли Дис шутки бывали плохи.

— Внемлем, — настороженно проворчал он за обоих — за себя и за штурмана.

Элиа, явно забавляясь, склонила голову к плечу:

— Итак, господа пираты, я хочу наконец совершенно распрощаться со своей прежней профессией и родить. И не от кого-нибудь, а от вас. От вас обоих, — повторила она, переводя озорной взгляд с одного остолбеневшего собеседника на другого.

— В ка-ком смысле? — наконец тупо выдавил Горислав, чувствуя, что заливается краской до ушей. Он видел перед собой совершенно обалдевшее лицо Яниса и подозревал, что смотрит на него как в зеркало.

— В самом что ни на есть медицинском, — невозмутимо сообщила Элиа. — Я задействую Лору и её клинику, я с ней уже связалась. Ваша задача — наведаться к ней и сдать своё… хм… свой биоматериал. Если вы, конечно, не возражаете.

— Твою мать... Васька! — заорал Горислав, срываясь с места; он уже не в силах был сидеть и слушать всё это, голова у него шла кругом. Янис же вообще уронил голову на стол и со стоном-смехом запустил пальцы в волосы. — Принеси уже чего-нибудь покрепче выпить, не могу я больше! Хотя нет, всё, стой! — он попятился, выставив вперёд ладони, будто Василиса уже выкатывала из дверей харчевни бочонок с вином. — Если так, какое там покрепче… твою… мать, — повторил он упавшим голосом, покосившись на штурмана, плечи которого продолжали содрогаться, будто он плакал. — Чего ты ржёшь, Озолиньш, конь ты ретивый?!

— Шею опустил… — еле вымолвил тот. — Не потряхиваешь гривой, не грызёшь своих… ой, не могу…

Василиса, показавшись тем временем на крыльце харчевни, философски пожала плечами, загадочно перемигнулась с Элиа и снова исчезла.

— Горька, тебя так это шокирует? — заботливо спросила Элиа.

— Нет! Да! — рявкнул Горислав, бухаясь обратно на стул. Мигнули фонари, и весь двор залился мягким рассеянным светом — никто из них и не заметил, как совсем стемнело. — Просто я как-то не был готов… становиться отцом, ну.

— Я же обещала тебя удивить, — довольно улыбнулась Элиа, и Горислав машинально отметил, насколько она вдруг стала похожа на Ясмину аль-Халиль. На Мадонну. На всех мадонн мироздания. — Я давно этого хотела. Ещё до того, как господин штурман подарил мне браслет своей матушки, — она снова вскинула руку, любуясь переливами света в камнях. — Но я опоздала. Зато теперь я хочу вас обоих. То есть детей от вас.

— Де-тей? — Горислав поперхнулся, потому что как раз в этот злополучный момент решил испить хотя бы кваску. Причём прямо из кувшина. Квас немедля залил ему рубаху.

— Именно. Испокон веку известно, что при такой технологии в основном получаются двойни и тройни. Я скопила достаточно денег, чтобы дать своим детям всё самое лучшее в этом лучшем из миров. Что?

— Нашим детям, — кротко сообщил Горислав, тоже склоняя голову к плечу. — Нашим, госпожа баронесса Руадис, и тебе от нас не отвертеться, так и знай.

И в этот миг на крыльце «Чёртовой дюжины» возникла Ясмина аль-Халиль, яркая и свежая, как только что распустившаяся роза, с оглушительным вопросом:

— Ну что? Ты им уже сказала?

— Я понял, — медленно проговорил Янис, отбирая у Горислава кувшин. — Это просто женский заговор, Горька. Маленький женский заговор. Они тут все заодно.

* * *

— Что это за история с браслетом? — напрямик осведомился Горислав у своего штурмана, когда они неторопливо шли через степь к возвышавшемуся на краю космодрома «Ястребку».

Янис помолчал, опустив голову и глядя под ноги, на протоптанную кем-то тропинку. Луна сияла так, что было видно каждую былинку.

— Когда-то в «Дюжине» она заметила, как я смотрю на тебя, — наконец глухо проговорил он. — И подошла. Это было, когда я только пришёл на «Ястребок», ты помнишь?

— Мы в «Дюжине» собрались, чтобы пяточки новому штурману мыть. Тебе то есть, — пробормотал Горислав. — И что?

— Эли подошла и напомнила, что я с ней знаком, — вздохнул Янис. — Наши матери были дружны, и мы правда в детстве несколько раз играли вместе. Она… в общем, она посоветовала мне, чтобы я тебе признался, — неловкой скороговоркой закончил он. — И я признался, но не сразу. Но всё-таки решился. В общем… когда ты меня не убил и не послал… я оставил для неё у Василисы материнский браслет. В благодарность. На память.

— Да ты, оказывается, романтик, Озолиньш, — после долгой паузы тихо проговорил Горислав.

— На себя посмотри, Романов, — буркнул Янис, схватив его за плечо. — Да постой ты минутку. Спросить хочу.

Горислав поглядел на его склоненную светловолосую голову, в напряжённое тонкое лицо.

— Я не верю, что хоть кто-то из твоих… из наших способен тебя предать, — сглотнув, быстро проговорил Янис. — Те кибермехи — ты их тогда только что нанял, и они с самого начала были частью спланированной мной операции по захвату «Ястребка». Но ведь сейчас… прямо сейчас, Горька, такую операцию планирует кто-то ещё. Изучает каждого из твоего окружения. Ищет слабые места… — Он запнулся, передохнул и продолжал: — У Эли свои резоны, они обусловлены её опытом. Но она права в том, что ты круг «своих» расширяешь до… до бесконечности. Для тебя любой, обратившийся к тебе за помощью, свой.

— Ты ошибаешься, — вдруг прервал его Горислав, глянув в упор. Лицо его в лунном свете показалось Янису очень бледным и усталым. — Когда я собрал отряд в Новом Российске… когда мы там выживали, двое парней, старше нас, поймали одну из наших девчонок, Синицу. Предлагали купить её у нас. Я шмальнул им в ноги и отбил её. — Он немного помолчал, будто припоминая. — Наверно, я бы стал стрелять им уже не в ноги, если бы они напали, ну. Но появилась тварь и снесла одному из них башку. Тогда второй начал умолять меня, чтобы мы взяли его с собой. На коленях стоял, плакал. Он не мог поверить, что мы вот так можем бросить его среди тварей. Одного. — Он опять замолчал.

— И? — напряжённо спросил Янис.

— Я его не взял, — просто ответил Горислав. — Ради безопасности остальных. И даже на другой день не вернулся туда, и совесть меня не мучила. Хрен с ней, с моей собственной жизнью, мне надо было сберечь малых. Так что никакой я не святой идиот, как ты меня называешь, — его твёрдые губы чуть тронула усмешка, — я рассчитываю всегда. И не рискну одними ради других, как бог свят. Только собой, если что, ну.

— Ну и я с тобой. Если что, — отрывисто проговорил Янис.

«Ястребок» высился впереди — стремительная и лёгкая громада. Их единственный настоящий дом.

Он ждал их.

Часть 2

«Новые родятся да командиры.
Это хорошо, это так и надо.
Что бы ни сказали — не станем спорить,
Что бы ни дарили — не станем верить…»
(Старинная русская песня)

— Новый день — новые песни, — философски изрёк Горислав, вываливаясь из душевой кабинки и вытирая полотенцем влажные волосы. «Ястребок» только что сообщил своему капитану, при этом десять раз извинившись, что из приморского поселения прибыли русичи и терпеливо ждут у трапа, даже в шлюзовую лезть стесняются.

— Стеснительные какие все стали, ну, — продолжал Горислав констатировать очевидное, отбрасывая полотенце и лукаво косясь на возмущённо покрасневшего Яниса. — Ладно, «Ястребок», накрой поляну в кают-компании на этих двоих и на нас со штурманом, если больше претендентов на завтрак нет, все у Василисы ночуют и харчатся.

Он помнил, что говорил ему староста русичей Фрол Устюгов: мол, придут два брата, Пантюхины Глеб с Олежкой, парни толковые.

— Их трое, — лаконично доложил корабль, и Горислав удивлённо хмыкнул, неторопливо натягивая штаны. Речь шла о двух братьях, точно.

Выходя из каюты, он похлопал штурмана по плечу и жизнерадостно предупредил:

— Не поторопишься — всё сожрём, ну.

Русичей действительно оказалось трое: два здоровенных плечистых русоволосых богатыря (Горислав рассеянно подумал, что в штурмовом отряде им цены не будет) и вихрастый чернявый пацан, выглядевший на их фоне сущим недомерком. Но, приглядевшись, капитан сообразил, что это никакой не пацан, а девчонка — молоденькая, со вздёрнутым носом, тревожными тёмными глазами и упрямо сжатыми в нитку губами. Она сильно напоминала Светланку Синицыну, Синицу, ту девчонку, что была в его отряде на погибшей Руси. Та вечно лезла поперёк батьки в пекло. Он так и не нашёл её, когда спустя годы вновь собирал свой экипаж. Бесследно канула, даже не засветившись в межгалактической Сети: то ли сгинула на каторге, то ли отправилась переселенкой на одну из новых терраформированных планет за Порогом.

— Привет! — крикнул Горислав, останавливаясь у трапа. — Чего мнётесь, давайте на борт.

Он церемонно обменялся рукопожатиями с каждым. У девчонки ладошка была маленькой, но заскорузлой от мозолей.

Все трое поотнекивались было от приглашения на завтрак в кают-компанию, но Горислав только бровь поднял с деланно удивлённым видом: мол, неужто с будущим капитаном спорить собираетесь? И те наконец навалились на расстегаи с рыбой, доставленные из «Чёртовой дюжины» и на чай с малиновым вареньем (варенье оттуда же), словно из голодного края заявились, как говаривала мама.

Янис, спустившийся наконец в кают-компанию, поздоровался невнятно, жевал вяло, налегал на чай, супился — в общем, изображал скуку и меланхолию. С ним бывало.

— Толковали мы с вашим старостой про двоих, — напрямик сказал наконец Горислав русичам. — Про Пантюхиных Глеба и Олежку.

Братовья переглянулись.

— Мы это, — лаконично прогудел старший. Статью и ростом он походил на Сашка Калинку. — Извиняй, капитан, не представились. Я и есть Глеб, это Олег, а это… — он посмотрел на вспыхнувшую девчонку, — сестрица наша единоутробная, Демьяна Гаршина. Мамка наша померла ещё на Руси, так что мы втроём… и к тебе втроём пришли. Дёма с нами хочет.

— Дёма не хочет дома, ну, — пробормотал Горислав, внимательно разглядывая девчонку, которая закраснелась пуще прежнего. — Сама-то за себя скажешь или как?

Про патриархальные традиции русичей он понимал всё: катастрофа отбросила их будто бы в те века, когда женщина полностью зависела от мужчины-защитника, от его силы и сноровки, а сама ценилась прежде всего как мать и воспитательница детей. Красиво говоря — как хранительница рода. Цинично говоря — как самка-производительница.

Демьяна вызывающе сощурила и без того узкие тёмные глаза. Ну пацан и пацан.

— Скажу, капитан, спрашивай.

— Без братьев не хочешь оставаться или мир желаешь посмотреть, себя показать? — продолжал Горислав, пряча улыбку.

— Я много чего могу, — её тёмные глаза сердито блеснули, она понимала, что капитан её поддразнивает. — Не только пироги печь.

— Стряпня ей как раз не удаётся, пироги она давеча спалила, — пробасил Глеб и хохотнул, получив от Демьяны свирепый тычок в бок. Сестрица, кажется, вовсю верховодила своими могучими тугодумами-братьями. Что ж, тоже хорошо.

— Она по части механики на все руки мастерица, — несмело вступил второй брат, Олежка. — Что угодно починит и наладит, хоть мельницу, хоть что.

Горислав хмыкнул:

— Мельниц вообще-то не держу, да и никто их тут не держит, чтобы налаживать, но подходец ясен, — он подмигнул девчонке. — У нас кибермех Фёдор Петрович тоже на все руки мастак, вот вернётся он на корабль, познакомишься. А вы, мужики, — он взглянул на братьев, — под начало нашего старпома поступите, он вас и распределит по надобности. Народ тут ушлый, всему обучит.

— И хорошему, и дурному, — вполголоса подсказал Янис, усмехнувшись. Ну точно, не в духе сегодня был штурманец, ой не в духе.

— Оставайтесь, если что, пока никого нет, попробуйте сами освоиться, — закончил Горислав, вставая из-за стола, и русичи тоже несмело поднялись. — Если что, только кликните: эй, «Ястребок», мол, встань передо мной как лист перед травой! — он хмыкнул, вспомнив старинную сказку.

— Слушаю, капитан, — немедля прозвенел над их головами серьёзный мальчишеский голос, и вновь прибывшие запереглядывались, подталкивая друг друга локтями.

— Присмотри за ребятами, объясни, где тут что, куда идти и как размещаться, — велел Горислав. — Наташе передай, что у неё ещё трое будут на довольствии. А мы тут со штурманом ненадолго слетаем… хм… кое-куда.

— На Арриду к Лоре в госпиталь, катер возьмём, — сообщил Янис, тоже подымаясь из-за стола и наблюдая, как новички гуськом выходят в коридор — так осторожно, будто ступают по тонкому льду, хотя на «Шаллахе» Ясмины они должны были уже освоиться с обстановкой на борту космического корабля.

— Не заболели, так, в гости, — поспешил уточнить «Ястребку» Горислав, и штурман, конечно, не преминул вполголоса съязвить:

— Разве что головой заболели.

— Головами, — Горислав не то чтобы привык, что последнее слово должно оставаться за ним, но не уточнить не мог.

— Ясно, капитан, — деловито откликнулся корабль. — Катер готов к вылету.

* * *

Но капитан со штурманом всё-таки дождались, когда на борт прибудут вызванные «Ястребком» Наташа и Петрович, передали им новичков с рук на руки и отбыли, отмахнувшись от лишних вопросов, по какой такой надобности, мол, начальство на Арриду подалось. Это «Ястребок» принял их скоропалительный отлёт как должное, а вот мать-хозяйка и кибермех — совсем другое дело. Отбрехаться Горислав бы отбрехался, конечно, но ему не нравилось настроение штурманца, хотя они всё обсудили накануне и отнёсся Янис к перспективе стать отцом вроде как спокойно. А вот поди ж ты. Так что вынуждать его ещё и выслушивать зряшную брехню Горислав не стал. Но когда в иллюминаторах катера закружилась степь, сменяясь синей морской гладью, а потом на высоком чернеющем небосводе обозначились первые искры звёзд, он прямо спросил:

— Что не так?

И вопросительно уставился на Яниса, закончившего прокладывать курс на Арриду, — в упор уставился, чтобы штурман понял, что отшутиться не удастся.

Тот вздохнул, оторвался от монитора и развернулся в своём кресле. Помедлил с ответом. Побарабанил длинными пальцами по подлокотнику, а потом выпалил, как в воду кинулся:

— Из тебя отец будет прекрасный, Романов, а вот из меня — никакой. Учитывая опыт с моим собственным отцом, — он через силу усмехнулся и прибавил: — Так что придётся тебе работать за двоих.

— Я так и знал, — пробурчал Горислав, в замешательстве потирая затылок, — что ты именно до этого додумаешься, умник.

— А чего тут раздумывать, это же ясно, — Янис пожал плечами.

Его сиротское прошлое, когда после смерти матери отец, барон Озолиньш, в своём прибалтийском замке на старой Земле издевался над ним, как хотел, пока Янис не поступил в Космоакадемию, — это самое прошлое вовсе не прошло. Горислав помнил их давний разговор так чётко, словно он был вчера, а не два года назад.

«Я стал курсантом и домой уже не вернулся, — сказал тогда Янис. — И на каникулы никогда не ездил. Заявил, что должен непрерывно совершенствовать свои навыки. Для отца это аргумент неоспоримый. Ты сказал, что я никогда не был мальчишкой. Нет, до маминой смерти был. Когда умер и отец, я всё равно туда не вернулся… Ну что ты так уставился на меня, Романов? Не одного тебя ломали».

«Меня не ломали, — ответил он ему тогда. — Меня любили».

В этом-то и было всё дело. В этом.

— Перестань ты строить такую жалостную морду, Романов, чёртов ты жалельщик, — проворчал штурман, сердито косясь на капитана. Его синие глаза потемнели. — Меня жалеть не за что, только моих будущих детей.

А Горислав вдруг вспомнил, как штурман возился с Арлен и другими мутантятами. И говорил им о таких вещах, которые никому другому в голову не приходили. Чёрт, да Янис же для Арлен лучшим другом был, куда лучше, чем он сам!

Горислав так и выпалил:

— Озолиньш, ты Арлен понимал куда лучше моего, так что не гони… ямщик.

— Это потому что я сам мутант, — невозмутимо сообщил Янис, чуть подумав. Но он уже начал улыбаться. Не усмехаться едко, а именно улыбаться. И эта искренняя улыбка сделала его тонкое правильное лицо живым и беззащитным.

— Ты же не хочешь, чтобы я один парился над порножурналами? — нажал Горислав и прикусил губу, чтобы не хмыкнуть некстати, а Янис предсказуемо закатил глаза и заявил:

— Манипулятор хренов.

— Кто, я?! — оскорбился Горислав, с деланным возмущением тараща глаза. — Да ни в жисть!

— Не знаю, какого рожна я иду у вас на поводу, у тебя и у Элиа, — продолжал нудно бухтеть штурман, снова разворачиваясь к своему монитору. — Наверное, потому, что я осёл.

— Осёл-мутант? — прерывающимся от сдерживаемого смеха голосом предположил Горислав и ловко увернулся от брошенного в него магнитного зажима. — Ладно, отбой! Отбой, говорю! Пора с Лорой связаться, пускай порножурналы готовит, ну, — он степенно пригладил вихры, снова усаживаясь в своё кресло. — «Ястребок»!

Но корабль молчал.

— А-а, треклятье, да это я осёл! — Горислав сокрушённо стукнул себя кулаком по лбу. — То ж обычный катер, железка бессмысленная, а два наших мы же русичам временно отдали, затариваться оборудованием и провиантом.

— Тогда тебе придётся самому на связь с Арридой выходить, — пожал плечами Янис. — Не всё ж пацана эксплуатировать. Вот так, ручками, ручками…

Теперь звёзды в иллюминаторах стали для них не крохотными искрами, а бриллиантовой россыпью на чёрном бархате космоса, и среди этих бриллиантов выделялись Вандея и Пандея, два арридских солнца, до которых оставалось не больше корабельных суток пути. Так что смысла идти в подпространственный Прыжок катеру не было.

— Побултыхаемся малёхо, ну, — пробормотал Горислав себе под нос, пытаясь наладить связь с сетью Арриды. Штурман был прав — он слишком многое переложил на своего понятливого и расторопного пацана, на своего умника-разумника… на «Ястребок». Пора было исправляться.

Но прежде чем он успел это сделать, коммуникатор ожил сам, издав тонкий пронзительный свист, возвестивший, что кто-то рвётся переговорить с катером. Но не «Ястребок», как ожидал Горислав, решивший было, что Наташа либо Сашок с Петровичем хотят что-то уточнить по поводу новеньких.

— «Драккар» вызывает катер «МТ-111», — прозвучал из динамиков ровный механический голос. — Приём.

Горислав бросил быстрый взгляд на штурмана, но тот лишь недоумённо пожал плечами, поняв его без слов. «МТ-111» — бортовой номер их катера. Значит, некий «Драккар» мог их видеть, но почему тогда ни автоматика, ни они с Янисом не смогли его обнаружить? Гориславу это решительно не понравилось, но он спокойно ответил:

— «МТ-111» на связи. Приём.

И тогда в динамиках завибрировал, забился мальчишеский голос, голос насмерть перепуганного, но храбрившегося пацана, голос, который Горислав не сразу узнал.

— Капитан, они меня сцапали, прости, я не хотел! Не хотел, я не хотел!

Паническая захлёбывающаяся скороговорка резко оборвалась хрипом, будто говорящего придушили.

Это был Грачик.

Горислав шёпотом выругался, чувствуя, как леденеет спина, и повёл плечами.

— Кто «они»? Приём, — ровно произнёс он.

Из динамиков не донеслось ни звука, тогда он снова склонился над коммуникатором:

— Требую видеосвязи и разъяснений. Приём.

В ответ раздался голос, но уже не Грачика. Низкий, нагловатый, с хрипотцой, совершенно Гориславу незнакомый, он проговорил неспешно, почти лениво:

— Твой щенок у нас, капитан, это точно. Мы его в прямом эфире можем на куски разделать, не вопрос. Но если ты сам со своим штурманом пришвартуешься к нашему шлюзу и явишься на борт, всем будет лучше, поверь. Приём.

— Не верю, — отозвался Горислав спустя секунду. Легко отозвался, хотя сердце у него заныло. — С какой радости мне вам верить. Смоделировать голос — раз плюнуть, я вам тут прямо сейчас спеть могу, как Лава Аррилья, ну. Так что давайте видеосвязь и объяснения, кто вы такие, помимо того, что мудилы ебучие. Приём.

— Как скажешь. Приём, — после паузы насмешливо отозвался собеседник, и Горислав сглотнул, когда на мониторе коммуникатора возник грузовой трюм, даже не каюта.

Грязный замусоренный грузовой трюм, где между какими-то контейнерами и бочками скорчился Грачик, затравленно уставившийся прямо в камеру. Руки у парня были скованы за спиной, и он тщетно попробовал отползти, когда к нему вразвалку подошёл тот, кто его снимал. Но куда там было деваться! Грачик только зажмурился и уткнулся лбом в пластиковый выступ контейнера, коротко простонав, когда сапог пришедшего с силой врезался ему под дых. Горислав сжал зубы, поклявшись, что непременно найдёт урода и хорошенько пересчитает ему рёбра. Грачик выглядел так, будто его слономорфисы топтали: шмотьё драное, весь в грязи и синяках, оба глаза подбиты и заплыли, но крови не видно, и на том спасибо.

Пнувший мальчишку мудила обернулся к коммуникатору. На вид ему было лет сорок, плотный, крепенький, низенький, эдакий гриб-боровик в сером комбезе, обнаживший в издевательской усмешке острые зубы. На его щеках, шее и даже на лысине синели полосы затейливых татуировок. Вурль, определил Горислав, судя по оскалу, да ещё и отбывший срок на Вандее-9.

— Вот видишь, капитан, я не соврал, — издевательски сообщил бандит. — Продать этого щенка на Виктувию для разных приятных утех — нам раз плюнуть. От него там через три месяца уже мало что останется, особенно если его на жёсткую наркоту подсадят. Так что, если хочешь выручить мальца, швартуйся, обменяем его на вас. Приём.

— Мне похер, капитан. Не слушай его, улетайте! — отчаянно проорал позади него Грачик, за что немедля ещё раз получил сапогом под рёбра.

— Отъебись от него, тварюга! — бешено рявкнул Горислав. — Явимся, ага. Координаты своего сраного корыта только дай. Приём.

Пока вурль диктовал Янису координаты, Горислав не удержался и добавил:

— Так ты, мудила, нас вместо него желаешь на Виктувию отправить? Хороший выбор, правильный, ну. Мы там шороху-то наведём, тем более что и к наркоте привычные. Приём, сука.

Вурль снова хищно оскалился:

— Тут и узнаете, куда мы вас отправим. Летите и швартуйтесь. Только без фокусов, не то мальчишке каюк. Вздумаете долбануть по нам из пушки или ещё чего-нибудь — мы его наружу по частям выбросим. Приём.

— Иди нахер. Конец связи, — ровно сообщил Горислав, лихорадочно пытаясь соединиться теперь уже с «Ястребком». С кем-нибудь с Тортуги-5. С Лорой. Но коммуникатор онемел, будто бы катеру обрубили все иные каналы. Похоже, что именно так и обстояли дела. Вот же гадство.

Горислав закусил губу. Они попались. Глупо попались в хорошо расставленную ловушку.

Он отключил бесполезный коммуникатор и повернулся к Янису со словами.

— Мы влипли, Королева. Влипли, как давно не влипали, — он вгляделся в спокойное лицо своего штурмана. Совершенно невозмутимое лицо. Будто это и не их сейчас загоняли в ловчую сеть, как диких животных. Когда Янис включал режим барона Озолиньша, вокруг всё могло гореть огнём. — Твоё мнение, голос разума? Ловят нас на живца, чтобы выкуп стребовать… или имперцы их наняли, чтобы раздобыть «Ястребок», а сами мараться не хотят?

Предупреждение Элиа снова будто зазвучало у него в ушах.

«Чтобы вас поймать, вовсе не обязательно атаковать Тортугу. Нужно просто отдать приказ соответствующим ведомствам, вот и всё. И те скрутят вас незаметно для всех... Найдут способ. И захватят «Ястребок»…»

Янис сдвинул тёмные брови, вводя в систему координаты, названные вурлем. Отозвался не сразу:

— Тридцать против семидесяти, я бы сказал. Мы, конечно, изрядно наследили, чтобы стать приманкой для лихих ребят. Не для наших из пиратского братства, а для отщепенцев с запорожных планет. Таких, как этот татуированный мартын. Но Империей тут разит куда больше, Горька. — Он сжал губы, синие глаза вспыхнули яростью. — Чёрт, как же я ненавижу ловушки!.. Ты что делаешь? — он даже слегка оторопел.

— В клетку никому не хочется, но принц Филипп, без пяти минут император, жаждет получить новую игрушку, — хладнокровно констатировал Горислав, распихивая по карманам и в сапоги оружие в расчёте, что хоть что-то не заметят при обыске. — Ладно, поиграем. Но рыл я начищу, сколько успею, предупреждаю сразу, так что рады эти твари нам не будут.

— Насчёт рыл, — Янис склонил голову к плечу и почти мечтательно улыбнулся. — Я тоже люблю это дело. Рыла чистить, в смысле. Так что оставь и на мою долю, а там поглядим.

Горислав ухмыльнулся, взвешивая в руке бластер:

— Блядь, с каким бы удовольствием я этих сук в капусту покрошил, но нельзя. Пацаном рисковать нельзя, ну. Хотя они его не отпустят, когда нас получат, будут мордовать и дальше, падлы.

— У нас выбора нет, у них все козыри на руках. Грачик и наша вырубленная связь, — Янис в очередной раз потыкал в оглохший и онемевший коммуникатор и махнул рукой. Вдали росла громада чужого корабля, ощетинившегося орудиями. — «Драккар». Надо запомнить. Они так уверены в себе, что не считают нужным скрывать, кто они, и показывать лица.

— Рыла, — поправил Горислав. — Эх, госпожа Удача не с нами сегодня… Но если нам всё-таки сфартит, — он на миг обнял Яниса за плечо, — если нам сфартит, Королева, они оставят нас вместе. Вот тогда посмотрим, чья возьмёт.

— Но я бы на их месте нас разделил, — через силу усмехнулся тот, — из соображений безопасности. Учитывая, на что ты способен, Романов.

— Они меня не так хорошо знают, как ты, ну, — подмигнул ему Горислав, встав у готовых раздвинуться створок шлюза.

* * *

Госпожа Удача была истинной женщиной, и Горислав Романов знал её всякой. Безбашенной оборванной девчонкой с пистолетом в тонкой руке на оплавленных руинах. Красоткой-куртизанкой с манящей хмельной улыбкой в прокуренном тёмном трактире. Чопорной, но всегда готовой задрать пышную юбку статной матроной в особняке бургомистра. Своим парнем с лукавыми глазами, сияющими за пластиком шлема, с бластером наизготовку. Но никогда она ещё не представала перед ним трюмным крысёнышем-замарашкой с растрёпанными вихрами и горячими пальцами, доверчиво касающимися его щеки.

— Вставай, пора! — прошелестел у него над ухом её шёпот, как порыв ветра.

— Горька, прочухайся!

— Кэп! Кэ-э-п!

Этот последний отчаянный вопль окончательно привёл Горислава в чувство. Он потряс гудевшей головой, разлепил веки, ничего ещё толком не видя. Поморщился, дёрнул рукой, пытаясь ощупать саднящий затылок. Не вышло: руки оказались скованы за спиной.

— Блядь, приплыли, — пробормотал он сипло, пытаясь проморгаться и хоть что-то разглядеть в темноте.

— Ещё не приплыли, ещё плывём, полагаю, на какой-нибудь имперский крейсер. Или базу, — прозвучал ровный, спокойный, почти ленивый голос Яниса у него за спиной, и его плеча коснулось твёрдое плечо штурманца, а рядом кто-то надрывно всхлипнул и закашлялся.

— Грачик? Мы чего, у тебя в гостях, что ли? — прохрипел Горислав. — В трюме этом сраном? У вурлей?

Теперь он наконец-то разглядел громоздящиеся вокруг контейнеры и тюки. Какую-то иллюзия освещённости создавала нервно мигавшая галолампа над дверью, и в её дохленьком свете он увидел покоцанную отчаянную физиономию Грачика.

Тот опять то ли всхлипнул, то ли хохотнул, подползая к нему на заднице:

— Кэп... Я не хотел! Вы зачем пришли-то, ведь ясно же было, что они… что они-и… я же вам говорил… я не хоте-ел!

Он ткнулся горячим лбом в плечо Горислава и заревел белугой.

— Просто так получилось, ты не виноват, дурилка, — если бы у Горислава оставались свободными руки, он бы погладил пацана по голове, но его собственная башка трещала немилосердно, а руками он мог лишь беспомощно дёргать в тщетной попытке высвободиться из хватки технопластика. — Хватит, ну. Хватит, говорю! — прикрикнул он уже сердито. — Хорош меня соплями мазать. Мы своих не бросим, и они, гады, это знали. Вместо тебя кто угодно из наших мог оказаться, — он перевёл взгляд с растрёпанной кудлатой макушки Грачика на бледное лицо Яниса. — Давайте рассказывайте, чего тут. Мы хоть кому-то по зубам дать успели? Или только нам досталось? Я что-то не помню ни хера, ну.

Он заёрзал на грохочущих жестью холодных листах, устилавших трюм, пытаясь определить, не сломано ли у него что, а Янис тем временем рассудительно пояснил:

— Они, понимаешь ли, прямо в стыковочный шлюз снотворного газа понагнали. Так что ничего мы не успели. Но, судя по всему, попинали они нас от души. А тебя ещё и по башке отоварили, похоже. Кровь, — он с беспокойством вгляделся в сумрачное лицо Горислава. — Голова не кружится? Не тошнит тебя?

— Тошнит от всей этой хуеты, блядь, — исчерпывающе отозвался тот, слегка поморщившись. — Хер с ней, с головой, — он наконец развеселился и хмыкнул. Явление госпожи Удачи порадовало его чрезвычайно. Может, всё ещё и обойдётся. Может, им удастся вырваться. — Грачик! — окликнул он, и парень с готовностью вскинул опухшие глаза, один из которых, правый, совсем заплыл и стал щёлкой посреди иссиня-чёрного кровоподтёка.

— Слушаю, кэп, — браво выпалил он, длинно шмыгнув носом.

— Давай сперва ты рассказывай, как тебя сцапали, что было дальше и куда мы вообще направляемся, ну.

Грачик сглотнул, вытер нос о собственное плечо под лохмотьями, в которые превратилась его когда-то белая рубаха.

— Я… э-э-э… повёлся, как дурак, — сознался он, тяжело вздохнув. — Запал на одного хлыща белобрысого, он привёл меня в «Каву-каву»… дальше ничего не помню. Прочухался уже тут, в трюме. — Он снова протяжно вздохнул. — Жалко. Такой облом. Хлыщ этот очень симпотный был.

Горислав и Янис в один голос застонали. Но Горислав был рад, что Грачика всё-таки ничто не взяло — что бы с ним тут ни делали, пацан оставался собой.

— Зараза малахольная, ну, — сурово проронил он, подавляя облегчённую улыбку. — Дальше.

Грачик поёрзал-поёрзал и величаво заявил:

— Подробности следующих дней пребывания на этом корыте я, с вашего позволения, опущу.

— Спасибо, — проворчал Янис.

— Следующих дней? — перебил Горислав.

— Дня три прошло, точно, — уверенно заявил Грачик. — Они в космосе болтались, чего-то ждали, потом куда-то рванули. Потом этот хмырь припёрся, его, кстати, Антом зовут, он тутошний капитан, и начал меня снимать. Для связи.

— Чего-то ждали… — пробормотал Янис. — Не чего-то, а кого-то. Нас. Выводы, Горь?

— Сами собой напрашиваются, — Горислав облизал сухие губы. Язык был шершавей наждака. — Сперва они сцапали живца, то есть нашу заразу любвеобильную, потом на живца сцапали нас. Теперь куда-то везут, скорее всего имперцам, как ты и говорил. Иначе бы давно уже тут стояли и манали нас, если бы им выкуп был нужен. Значит, имперцы действительно наняли этих сук, чтобы самим не мараться. И значит, они будут требовать «Ястребок».

— Вот тогда и поторгуемся, — Янис повёл плечом. — Готов? Мы, похоже, куда-то подлетаем.

Рокот двигателей и мерная вибрация корабля действительно изменились, это было ясно любому опытному космолётчику. «Драккар» готовился пришвартоваться — видимо, к кораблю или орбитальной базе имперцев. Ну или к собственной пиратской базе, но это Горислав считал маловероятным, хотя и допустимым.

Он снова пристально посмотрел на Яниса и тяжело проговорил:

— Вот ещё что, Королева. Эти мудилы дождались сигнала, что мы с тобой вылетели на Арриду. И тогда подкараулили катер. На «Ястребке» есть кто-то, кто подал им этот сигнал.

— Н-нет! — после секунды потрясённого молчания запротестовал Грачик. — Ты что!

— Да, — Янис сумрачно кивнул. — Всё верно. Кто-то из наших нас сдал. Кто-то из услышавших про Арриду. Но…

— Сейчас не время, — почти буднично произнёс Горислав и, опершись на его плечо, поднялся с пола. Его чуть шатнуло, но он выпрямился, тряхнув головой. Янис встал сам и помог встать Грачику, который всё ещё беспомощно переводил потрясённый взгляд с одного на другого своего командира.

— Но… но как же это… — заикаясь, забормотал он. — Такого же не может быть.

— Забудь пока, — отрезал Горислав. — Потом помозгуем.

Главное, чтобы было это «потом», с горечью подумал он.

«Драккар» ощутимо вздрогнул. Пришвартовались, понял Горислав.

Через несколько долгих, очень долгих минут створки трюмной двери медленно раздвинулись, пропуская входивших.

* * *

Первым, сильно прихрамывая, появился уже знакомый им вурль в сером комбезе, которого Грачик назвал Антом, капитан «Драккара». Уставившись на пленников, он растянул большой рот в прежней хищной усмешке, обнажив острые клыки. А следом за ним, насторожённо озираясь, вошли трое имперских космодесантников — первый с лейтенантскими нашивками на чёрном форменном комбезе, остальные — рядовые. Им было явно не по себе на пиратском судне.

Вурль встал между имперцами и пленниками и заявил, прищурившись:

— Господин лейтенант, вот эти двое. Расчёт!

Лейтенант, высокий, скуластый и черноволосый, внимательно оглядел Горислава с Янисом, по Грачику его взгляд скользнул лишь мельком. Он кивнул и отрывисто произнёс:

— Не думаете же вы, что я сейчас выну из кармана стопку космокредиток? Деньги за поимку этих двоих будут переведены на ваш банковский счёт.

— Мне не нравится слово «будут», — ещё сильнее осклабился Ант. — Мне надо, чтобы условленная сумма уже лежала у меня на счету, когда эти двое покинут «Драккар».

Вот так, значит. Двое.

— Трое, — спокойно возразил Горислав, шагнув вперёд. В висках у него застучало, он услышал, как позади Грачик со всхлипом втянул в себя воздух. — Мы уйдём отсюда втроём, лейтенант. Считайте пацана бесплатным приложением к нам двоим, но он тут не останется — если вы вообще хотите какой-то лояльности от нас и всего такого прочего. А я думаю, что вы хотите, ну. Это мой человек, вы должны это понимать.

Лояльности и всего такого прочего не будет, он-то знал это точно. В отличие от лейтенанта, который, не обращая внимания на протестующе взвывшего Анта, ещё несколько мгновений смотрел Гориславу прямо в глаза. Потом снова кивнул и так же отрывисто проговорил:

— Да, я понимаю вас, капитан Романов. Если это единственное условие для успешного сотрудничества с Империей, которое вы ставите, пусть будет по-вашему. — Он перевёл холодный взгляд на вурля: — А вам я советую не заноситься, господин разбойник, — его губы искривились в пренебрежительной усмешке. — Проверьте свой банковский счёт. Ваш запрос услышан на базе и выполнен, — он коснулся худыми пальцами передатчика в правом ухе.

Горислав быстро взглянул на Яниса, понимающе опустившего ресницы. Значит, всё-таки база. Судя по всему, она находилась на спутнике Руоккалы, планете, лежащей ближе всего к Арриде. Но, как бы там ни было, Грачика они себе уже выторговали, и госпожа Удача всё-таки была с ними, босоногая трюмная замарашка с тревожными глазами.

Вурль тем временем уткнулся в свой коммуникатор, а потом неохотно процедил:

— Допустим... — И повелительно махнул пленникам: — Выкатывайтесь.

Они поднялись из трюма «Драккара» и направились к шлюзовой: впереди имперский патруль, продолжавший настороженно коситься на маячивших повсюду пиратов, следом — Горислав, Янис и Грачик со скованными руками, за ними по пятам неотступно следовал Ант.

Створки шлюзовой раздвинулись, патрульные шагнули вперёд, пленники — за ними, и в этот момент вурль вдруг дёрнул Горислава к себе за цепочку наручников, сипло прошептав в самое ухо:

— Сюрприз!

Ошеломлённый Горислав покосившись через плечо, увидел прямо перед собой его острозубую ухмылку и вдруг почувствовал, что жёсткие челюсти «браслетов» на запястьях разомкнулись, а в ладони у него очутился холодный литой кусочек пластика — отмычка.

Что за чёрт!

— Сам не заносись, господин лейтенант, — прошипел вурль, просверлив ненавидящим взглядом спину космогвардейца

А потом створки шлюзовой закрылись, и двигатель «Драккара» взревел — корабль практически с места ушёл в Прыжок.

Бедолага лейтенант совершил непоправимую ошибку, задев самолюбие вурля и оставив его с пленниками у себя за спиной. В том-то и состояла беда Империи — в чрезмерной заносчивости. Горислав отметил этот факт лишь краем сознания — ему было не до того. Хер с ними, с бедами Империи, гори она огнём!

— Рвём когти! — гаркнул он.

Отмычка в его руке еле слышно пискнула. Оторопевшие патрульные ещё только разворачивались к ним — что за идиоты! — а Янис с Грачиком уже оказались на свободе. Горислав выхватил из-за голенища сапога оставшийся там стилет. Неужто чёртов вурль с самого начала планировал эдакий оборот событий?!

— Твою мать! — прохрипел Горислав, впечатывая злосчастного лейтенанта в переборку и прижимая лезвие ножа к его шее. — Не дёргайся, дурак, и останешься цел!

Время запрыгало, заскакало, по всей базе завыли сирены тревоги — насрать! Госпожа Удача мчалась впереди них, только грязные пятки сверкали.

— Не стрелять! — прорычал повелительный голос из динамиков.

Капитан, небось. Горислав ему не завидовал. Ситуация была патовая, но имперцы жидко обосрались — оказавшиеся вдруг на свободе пленники были им чересчур нужны, а потому неприкосновенны.

Грачик с Янисом ещё укладывали на пол оставшихся двоих патрульных, забрав у них бластеры, а Горислав уже заталкивал лейтенанта в первое же подвернувшееся помещение на выходе из шлюзовой. Какой-то сучий склад с амуницией — жаль, не с оружием, но им пока что вполне хватало захваченных бластеров.

Дождавшись, когда спутники проскочат в дверь мимо него, Горислав пинком отправил лейтенанта обратно в коридор и заблокировал дверь — для этого не потребовалось ни специального ключа, ни отпечатков пальцев, ни скана роговицы. Ни-че-го. Ей-богу, великая Империя подчас бывала беспечнее самого Горислава.

Запалённо дыша, он уронил руки и прислонился плечом к переборке. Теперь можно было и отдохнуть. Но недолго. Самую малость.

Янис, вмиг оказавшись рядом, с тревогой заглянул ему в лицо:

— Горька! Горька, что?

— Отдыхаю, — проронил он. — Первый раунд за нами, ну, — он вдруг рассмеялся, мотнув головой. — Слушай, я ж тебя так же в заложники брал, всё повторяется, мать их за ноги.

— Че-го? — разинул рот Грачик.

Горислав посмотрел на него — расхристанного, азартно сияющего, взмокшего, с бластером в смуглой руке — и расхохотался пуще прежнего.

— Здесь наверняка прослушка, — озабоченно заметил Янис, автоматически глянув на нависающий над головой потолок, но Горислав только рукой махнул:

— Пускай слушают, суки.

— Так расскажите же, — нетерпеливо потребовал Грачик, переступая с ноги на ногу.

— Ага, всё равно делать нечего, — Янис методично проверил уровень заряда в бластере и снова с беспокойством глянул на Горислава. — Ты точно в норме?

— Ну почти, — безмятежно отозвался тот, продолжая улыбаться. Серые стены склада, тревожное лицо Яниса, азартная физиономия Грачика медленно кружились перед ним. Как тогда, на Балтии, когда он брал в плен стоявшего сейчас тут барона Озолиньша, Снежную королеву. Гнал его по коридору, угрожая бластером.

А потом во вспыхнувшей перестрелке Янку уложили его же люди. А Лора, к которой они сейчас не долетели на Арриду, его спасла. Чёрт, неужто это было всего два года назад?! Вечность назад.

— Ты был куда расторопнее этих олухов, — мечтательно похвалил он, прикрывая глаза, — но госпожа Удача всё равно меня вытащила. И тебя. И опять вытащит, ну.

— Угу, сейчас я ей помолюсь, — ехидно фыркнул штурман, забирая у Грачика бластер. — Держи мой, тут заряда больше, а ты мажешь в белый свет как в копеечку небось.

— Пальбы не хочется, ну, — вздохнул Горислав. — Но чёрт знает, как всё обернётся.

Обернуться могло как угодно, пусть даже им не хотелось стрельбы, крови и смерти. Чужой и своей собственной.

Динамики в потолке вдруг ожили. Всё тот же начальственный голос, не так давно приказавший гвардейцам не стрелять, отрекомендовался:

— На связи полковник Петерс. Капитан Романов…

Дальнейшие его слова стали не слышны, потому что капитан Романов после доли секунды ошеломлённого молчания так по-конски заржал, сползая по переборке, что расслышать что-либо, кроме этого ржания, стало невозможно. Янис тоже криво усмехнулся и одними губами сказал захлопавшему ресницами Грачику:

— Потом объясню.

Проржавшись и утерев выступившие от смеха слёзы, Горислав ехидно обронил:

— Мир тесен, господин полковник, ну. За прошедшие шесть лет вам доверили целую базу, но генералом не сделали. Странно, ну да ладно, не моё дело. Слушаю вас.

Какое-то время в динамиках стояла тишина, потом Петерс процедил:

— Романов, вы должны понимать, что вскрыть вашу чёртову дверь и усыпить вас или парализовать при помощи газа — раз плюнуть.

— Плюйте, — любезно разрешил Горислав, продолжая ухмыляться. — Но вы этого почему-то не делаете. Дайте угадаю почему, — он сделал вид, что задумался. — Наверное, потому, что в таком пиздеце немудрено просрать пленников так или иначе: или концы отдадут, или сбегут, ну.

— А зачем столько хлопот? — после паузы с прежним апломбом отрезал Петерс. — В каморке, где вы так удачно засели, нет ни еды, ни воды, что самое главное. Четыре-пять дней, и можно будет спокойно заходить туда и брать вас голыми руками, Романов.

— Тоже мне новость. Вы именно это хотели нам сообщить? — осведомился Горислав невозмутимо.

— Хотел оговорить условия сделки, но, если вы так нагло настроены, я подожду, когда вы станете посговорчивее, а это непременно случится, не беспокойтесь, — на последних словах в динамиках что-то пискнуло, и повисла тишина.

Мёртвая тишина.

— Да я и не беспокоюсь, — пробормотал Горислав, продолжая сидеть на полу. — Чего мне беспокоиться — тепло, светло, мухи не кусают, ну. Грачик, — он посмотрел на пацана, нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу. — Будь ласка, пошарь по сусекам, а вдруг они тут ящик ядрёного каррахианского бухла оставили.

— Ты и вправду наглый, Романов, — хмыкнул Янис.

— А что это за мудила? Петерс этот самый? — живо поинтересовался Грачик, начав споро перетряхивать контейнеры. Янис принялся ему помогать, а Горислав легко пояснил:

— Действительно мудила, ты угадал. Это под его начало я попал, едва только из Академии вышел. Он тогда уже был полковником, им и остался. И это он приказал мне расстрелять беспилотник с нашими мутантятами, потому что там автоматика внезапно отказала. — Он передохнул, потёр виски, сызнова вспоминая, как всё это тогда было.

Беспомощно кувыркающийся на мониторах и медленно удаляющийся в космос беспилотник. Разъярённый голос Петерса в динамиках. Холодная нора гарнизонной гауптвахты, откуда Горислав сбежал, вырубив часового. А потом захватил имперский эсминец, который позже стал «Ястребком», и догнал судно с мутантятами.

— Госпожа Удача не подвела, — закончил он весело. — И сейчас не подведёт, как бог свят, ну.

Яркие глаза Арлен, тоже находившейся тогда в обречённом на гибель беспилотнике, будто глядели ему в душу. Глаза самой госпожи Удачи.

* * *

Никакого ядрёного каррахианского в стоявших у стен контейнерах, конечно же, не оказалось. Не было там ни простой воды, ни десантных сухпаев, на что втайне надеялся Горислав. Комплекты обмундирования, какая-то мелочёвка. Аптечки, содержимое которых позволило бы закинуться чем-нибудь взбодрительным, но к чему? Следовало беречь силы на тот случай, если Петерсу всё-таки надоест ждать и он решится на штурм.

— Снимай свои лохмотья, — безапелляционно приказал Горислав Грачику, глядя, во что превратилась одежда мальчишки.

— За-зачем? — захлопал тот глазами, явно оторопев.

— За-затем, — ехидно передразнил его Горислав. — Сожрать тебя хотим, а с одёжкой жрать как-то несподручно. Переоденься, дурья башка, или поверх вон гвардейскую форму натяни, — он кивнул на ящики с обмундированием. — Когда голодно, всегда мёрзнуть начинаешь, как цуцик.

Они с Янисом тоже нашли себе по куртке подходящего размера, и, пока Грачик разоблачался, целомудренно прячась за контейнерами, Янис негромко попросил Горислава:

— Закончи мысль насчёт того, кто мог нас с тобой сдать, Горь.

Они снова сидели на полу, и Горислав дёрнул вылезшего на свет божий Грачика за полу слишком широкой для того куртки, прежде чем ответить.

— Сядь сюда, к нам, красна девица, — велел он, усмехнувшись. — Теплее будет. — И близко-близко посмотрел в синие глаза Яниса: — А припомни всё-таки, кто из наших с нами был, когда мы только начали про полёт на Арриду толковать. Грачик вот обмолвился, что «Драккар» внезапно подхватился и понёсся нам навстречу.

— Ага, — пацан энергично кивнул, радостно усаживаясь обоим командирам едва ли не на колени, и Горислав легонько щёлкнул его по кудлатому затылку.

— Кто был при том разговоре? Сам «Ястребок», — спокойно сказал Янис, чуть подумав. — Трое новых русичей. Потом пришли Наташа с Петровичем, потом — Сашок.

— Угум-с, — промычал Горислав, упершись затылком в переборку и закрыв глаза. — Выводы сами собой напрашиваются, не так ли?

— Чего «Ястребок»-то?! — переварив информацию, бурно запротестовал Грачик. — И Наташа, и Петрович, и Сашок! Вы чего?! С ума сошли?! — он прямо-таки запылал от негодования.

Янис со вздохом отпарировал, щёлкнув пацана на сей раз по лбу:

— Перечисляю всех, кто присутствовал. Тебя там точно не было, — он подмигнул.

— И слава богу, — Грачик зябко передёрнул плечами под десантной курткой. — А кто такие эти новые русичи? — он зевнул, начиная согреваться, и зарылся носом Гориславу в плечо.

— Сам увидишь, ну, — коротко отозвался тот, опять переглянувшись со штурманом. — Давай спи. Надо беречь энергию.

В какой-то оцепенелой полудрёме прошло больше суток, судя по магнитобраслету, уцелевшему на руке Яниса. Время от времени полковник Петерс что-то квакал в динамиках, и Горислав, собрав все силы, с нарочитой бодростью ему отвечал. Смеялся, поддразнивал, создавая иллюзию, что с ними всё в порядке, что они тут ждут не дождутся визита десантуры с хлебом-солью.

С водой. Простой водой. Пить хотелось неимоверно.

Временами Гориславу начинало казаться, что сидят они вовсе не в полутёмной кладовой, где аварийное освещение едва теплилось, а в сыром полуподвале под Новым Российском, где ему и ещё десятку ребят повезло выжить почти четырнадцать лет назад. Что в вентиляционные отверстия под потолком с шипением лезут змеи-мутанты, возникшие из-за Порога вместе с армадой Разрушителей. Встряхивая головой, он с тревогой оглядывал спутников — Грачик лежал, свернувшись калачиком, уронив голову на колени Янису, а тот, как и сам Горислав, сидел, привалившись к стене, и встречал его взгляд твёрдо, будто не спал вовсе.

— Чего бы им снотворного газа в вентиляцию не нагнать? — в очередной раз очнувшись, хрипло спросил Горислав, встретив этот взгляд. — Я бы так и сделал.

Янис привычно повёл плечом:

— Либо нету у них, либо уморить боятся, мало ли что. Мы скоро сами вырубимся, Горь. И тогда они придут, возьмут нас такими вот… дохлыми и начнут ломать.

— Да и нехай, — равнодушно бросил Горислав. — Мы ж ничего не решаем, Янка. Ты же понимаешь, что всё тут решит «Ястребок».

Они оба это понимали. Но необходимо было выиграть время. Горислав чувствовал это всей кожей, каждым нервом, хотя сам понятия не имел, чего именно ждал.

Он понял это через несколько часов, когда снаружи, за дверью, началась какая-то непонятная им беготня. Завыли сирены, замигало и без того чахлое освещение… там что-то явно происходило.

— Твою… мать… — прохрипел Горислав и откашлялся, беря Яниса за плечо. — Кажись, время пришло. Вставай, штурман. Вставай, Королева. Хорошо бы нас на каторге не разделили.

Синие глубокие глаза Яниса снова были совсем рядом.

— Это бесчеловечно и антигуманно, — невозмутимо сообщил он, и они поднялись, вздрагивая от смеха, опираясь друг на друга и поддерживая Грачика, который невнятно пробормотал что-то вроде: «А? Где? Что, уже?» — и распахнул свои вишнёвые шальные зенки, лихорадочно озираясь.

— Оружие опустите, — спокойно скомандовал Горислав обоим. — Не будем же мы действительно палить по этим мудилам несчастным, грех на душу брать.

Они молча стояли и ждали, когда со скрежетом отодвинется термопластиковая дверь кладовой. Свет над их головами разгорелся и стал заметно ярче. И в этом ярком свете проявились силуэты застывших перед дверью десантников в полном боевом облачении, в шлемах, с оружием наизготовку, а голос полковника Петерса тем временем торопливой непривычной скороговоркой произнёс с потолка:

— Капитан Романов, вы и ваши люди должны добровольно сложить оружие и подготовиться к встрече с императором Филиппом.

Они ошеломлённо переглянулись. Горислав понял, что хлопает глазами не хуже Грачика, а тот обалдело пробормотал:

— Ни хера себе…

— Наследного принца Филиппа, — педантично поправил Янис, в отличие от них сохранивший своё ледяное самообладание.

Закованные в броню рослые фигуры зашевелились, мешая друг другу войти в узкую и низкую дверь кладовой, и Горислав сообразил, что это, должно быть, личная гвардия императора — то есть пока ещё принца — Филиппа. Шедший первым скомандовал низким, не терпящим возражений голосом:

— Бросайте оружие!

Горислав посмотрел в прорези его шлема, в глаза, похожие на глаза андроида, и спокойно разжал пальцы, выпустив бластер. То же самое сделали Грачик и Янис, пока он доставал из-за голенища стилет, отправив на пол и его. Только тогда десантники скрутили их, не протестовавших и не сопротивлявшихся.

Горислав проехался лбом и скулой по шершавой стене, к которой его жёстко притиснули, обыскивая безо всяких церемоний и заламывая за спину руки. Технопластиковые «браслеты» уже привычно сомкнулись на запястьях. Да уж, ни хлеба, ни соли, ни воды от десантников ждать не приходилось. Горислав через силу усмехнулся, подумав так, и эта же усмешка осталась на его растрескавшихся губах, когда бесцеремонные руки снова развернули его к двери.

На фоне своих громил принц Филипп — он же пока что некоронованный император великой Империи — выглядел подростком, каким и являлся совсем недавно. Хрупким, тонкокостным, с шапкой тёмных блестящих кудрей, обрамлявших почти девичье лицо с огромными чёрными глазами и «фамильным» орлиным носом. Пухлые губы он старательно и безуспешно сжимал в нитку. Одет был мальчишка — а как его ещё назвать — ни в какой не в камзол, как мстилось Гориславу, а в стандартный чёрный десантный комбез, только новенький, с гербом Империи на груди и без знаков различия.

Горислав вдруг ясно представил себе, как они сами сейчас выглядят в глазах немо уставившегося на них наследника престола, измудоханные и расхристанные, и едва подавил ещё один, совершенно неуместный смешок. Покосился на Яниса, бледного и больше обычного похожего на ледяную статую, пусть и со скованными позади руками. Покосился на Грачика, который всё-таки раскрыл рот, будто скворец, пялясь на принца — своего ровесника, сам замордованный, в лохмотьях и в нелепо громоздящейся на плечах камуфляжной пятнистой куртке.

— Капитан Романов, — звонко проговорил принц, глядя прямо в глаза Гориславу. — И вы, штурман Озолиньш, — он перевёл взгляд на Яниса. — И… — теперь он вопросительно посмотрел на Грачика, а тот вызывающе вздёрнул острый подбородок и с царственным достоинством прохрипел:

— Грачик Сарьян, помощник стармеха.

— И помощник стармеха Грачик Сарьян, — закончил принц, не уступая собеседнику в величавости.

Гориславу вдруг пришло в голову, что он впервые слышит полное имя Грачика, а Филипп тем временем продолжал:

— Я не отдавал распоряжения о вашей… поимке, но, когда мне доложили о ней по моим каналам, решил воспользоваться удобным случаем, чтобы с вами побеседовать.

— Неудобный случай, ну, — возразил Горислав, с трудом шевеля языком. — В наших сказках говорится: сперва накорми-напои, а потом расспрашивай.

Янис позади него почти неслышно хмыкнул.

Принц озадаченно взмахнул длинными ресницами, но — надо отдать ему должное — за секунду сообразил, что имеет в виду капитан «Ястребка», и повернулся к командиру своей гвардии:

— Освободите их и отведите туда, где они смогут поесть и прийти в себя.

— Слушаюсь, ваше величество, — бесстрастно отозвался гвардеец. Полковник Петерс, маячивший за спинами десантников, тоже не посмел и словом возразить.

«А приятно быть императорской игрушкой», — подумал Горислав, но ухмыляться у него уже не было сил.

Наручники соскользнули с его запястий.

Госпожа Удача, трюмная босоногая замарашка, подмигнула Гориславу из-за плеча принца и первой скрылась в ярко освещённом коридоре базы.

* * *

Помещение, куда гвардейцы отвели пленников, наверняка было каютой спешно выселенного куда-то важного офицерского чина. Никель, бронза, мягкая постелька, на которую немедля бухнулся Грачик. Предварительно он высосал не меньше двух литров воды из доставленного в каюту запаса живительной влаги в пластиковых бутылях. Горислав и сам пил как конь, пока не почувствовал, что вот-вот прохудится по причине переполненности.

— Ты как верблюд, копишь воду про запас? — ехидно поддел его Янис, опускаясь в кресло.

Вот кто вёл себя так, словно ничего особенного и не происходило, словно их каждый день желали лицезреть наследники императорского престола. «Фон барон же, что с него взять», — весело подумал Горислав, вновь обретя способность лыбиться — пересохшие губы перестали лопаться и кровить.

Вот наедаться от пуза они не стали — отломили по куску какого-то печева, принесённого молодым, настороженно на них косившимся вестовым. Насыщаться впрок не стоило — сразу начинало клонить в сон, хотя, казалось бы, именно в полудрёме они и провели больше суток корабельного времени.

Всё тот же великан — командир императорских гвардейцев — вошёл в каюту, едва они закончили жевать, и властно распорядился:

— Руки за спину и ступайте за мной. И чтобы без фокусов.

Его серые глаза внимательно просканировали каждого из пленников.

— Хрен бы ты тогда от меня на Балтии удрал, если б этакая бандура там служила, — без обиняков и так, словно бы никакого гвардейского офицера тут и не стояло, заявил Янис Гориславу.

— Вы же мне обещали рассказать, чего там было-то, — заканючил Грачик, послушно закладывая руки за спину, но тоже глядя сквозь офицера, как если бы тот был невидимкой.

— Вот же борзота, никакого понятия о субординации, так вот и мучаюсь с ними, так и страдаю, ну, — доверительно пожаловался Горислав офицеру, которого наконец проняло, судя по багровеющим ушам. Тем не менее выдержка тому не изменила — он лишь молча и выразительно указал стволом бластера на выход.

Пленники миновали несколько кают, прошли пару поворотов коридора, и створки очередной возникшей перед ними двери разъехались, видимо для того, чтобы выпустить двоих гвардейцев и впустить пленных.

Принц, стоявший в глубине достаточно просторной каюты, пышно обставленной и служившей, очевидно, для приёма таких вот высокопоставленных гостей, сделал шаг от совершенно пустого, огромного, как космодром, стола. Больше в каюте никого не было, и, едва только пленники переступили порог, Филипп повелительно махнул рукой сопровождавшему их офицеру, безмолвно приказывая выйти в коридор.

— Но я не могу оставить вас наедине с этими головорезами, они опасны, — резонно запротестовал тот.

— Голов не режем, — пробурчал Горислав себе под нос, не утерпев, — только уши, а если резать нечем — откусываем, ну.

— Можете и должны, Колин, потому что я так хочу, — отчеканил принц, и офицер, ещё немного поколебавшись и тяжело вздохнув, наконец подчинился. Дверные створки плотно сомкнулись за ним.

— Присядьте, — таким же безапелляционным тоном велел Филипп, указав на стулья с высокими резными спинками, стоявшие возле стола, и пленники повиновались.

Горислав примерно представлял, чего от них потребует наследник, и перед тем, как послать его подальше и отправиться на каторгу махать кайлом, хотел поберечь силы.

— В ногах правды нет, — пробормотал он, считая, что поймёт его только Янис, но Филипп, к его изумлению, быстро спросил, уставившись на него тёмными живыми глазами:

— А в чём есть? В чём вообще правда?

Ей-богу, это было даже смешно.

— У каждого правда своя, — дипломатично отозвался Горислав, косясь на спутников. Янис сидел так прямо и чинно, словно аршин проглотил, Грачик же воссел на стул, будто на насест, и обхватил руками левое колено. Стервец. Но, поскольку призрак рудничного кайла неотступно маячил перед ними, Горислав на стервеца даже не прицыкнул.

Филипп глянул на Грачика, как показалось Гориславу, с некоторой завистью, присел на стул напротив, вскинул кудрявую голову, сложив тонкие руки на тёмной столешнице:

— Давайте я сперва уточню предоставленные мне моими источниками данные. Вы, господин Романов, — его взгляд устремился на Горислава, — родились и росли в семье механика космопорта в городе Новом Российске, который был уничтожен Разрушителями на планете Русь во время Второй Межгалактической войны. Ваши родные погибли, но вы сформировали отряд из своих ровесников и с успехом отражали атаки мутантов, пока вас не нашли наши космогвардейцы. Членов вашего отряда отправили в благотворительные приюты, а вас — в имперскую Космоакадемию, которую вы окончили первым на курсе, но Империи прослужили недолго. Вы не подчинились приказу полковника Петерса, под чьим началом вам выпало служить, отказались расстрелять беспилотник с детьми-мутантами на борту. Вы сбежали с гауптвахты, угнали имперский эсминец и сделали из него корабль-охотник для перевозки контрабанды. Свой экипаж вы набрали из уроженцев всё той же Руси, частью из членов своего бывшего отряда. Ваша база находится на Тортуге-5, состоящей в Лиге вольных планет. Вы построили там дом для спасённых вами детей-мутантов и содержите его. На вашем счету множество успешных операций против Империи, но пока что при их проведении вы обходитесь без жертв. Всё верно?

— Да, — коротко отозвался Горислав и добавил, не удержавшись: — У вас неплохие информаторы… ваше величество.

«Но всё-таки самого интересного о «Ястребке» они не доложили, — с облегчением подумал он. — Не дотумкали пока, что к чему».

— Вы можете не титуловать меня так, я ещё не коронован официально, — без тени улыбки заявил мальчишка и на миг прикусил нижнюю губу, переведя глаза на Яниса: — Теперь вы, господин барон Янис Озолиньш. Штурман бывшего имперского эсминца, который сейчас именуется «Ястребком». Вы родились в привилегированной знатной семье на Старой Земле, ваши предки из поколения в поколение служили Империи. Вы пошли по их стопам, окончив имперскую Космоакадемию…

— Вторым на курсе, после Романова, — неожиданно и непочтительно перебил принца Янис. — Мне никогда не нравилась военная карьера, её избрал для меня отец после смерти матери.

— Но вы стали самым молодым командиром имперской эскадрильи. И на фамильные средства оснастили флагман имперского космофлота «Громовержец»…

— И оставил его космофлоту, — Янис пожал плечами. — Верно.

— Если в карьере господина Романова всё ясно и просто, то ваши поступки выглядят нелогично, господин барон, — подумав, заявил принц. — Это кажется странным для такого человека, как вы. Во время военной операции вы захватили в плен капитана Романова вместе с экипажем, привели его корабль на свою базу на Балтии, были тяжело ранены во время успешного побега пленных, взявших вас в заложники. А затем заявили, что оставляете военную службу… чтобы поступить штурманом на корабль всё того же Романова?

— Именно так, — безмятежно подтвердил Янис.

— Но почему? — поднял брови Филипп. Он и вправду не понимал.

— Исключительно по личным мотивам, ваше высочество, — взгляд Яниса стал острым и холодным, как сталь. — Простите, но зачем вам знать причины моих поступков?

— Я хочу лучше понимать людей, — принц коротко вздохнул, будто извиняясь. — То, что ими движет. Чтобы лучше ими управлять. — Он запнулся и добавил: — Правильнее управлять, — его острые скулы зарделись, он, кажется, понял, что сморозил что-то не совсем этичное.

Горислав в замешательстве кашлянул, почувствовав к этому пацану нечто вроде снисходительной жалости. Вот попал парень так уж попал.

— А чтобы понимать, — продолжал гнуть своё будущий император, — я хочу представить себя на месте человека, которого хочу понять, — он торопился и потому заговорил сбивчиво. — Так вот, я понимаю вас, капитан, — он вновь прямо посмотрел на Горислава, — и не понимаю вас, штурман.

— Вам придётся смириться с тем, что никакое «хочу» не обязано работать, — неожиданно мягко отозвался Янис, ему, видимо, тоже стало жаль паренька. — Ну и… чтобы понять человека, надо…

— Самому побывать на его месте, — закончил Горислав. — В прямом смысле, ну.

Грачик заёрзал на стуле. На его выразительной физиономии было написано разочарование. Его персону тут явно никто понимать не рвался, для принца он был, как выразился Горислав, приложением к командирам «Ястребка».

— Но я никак не могу оказаться на вашем месте, — горячо выпалил Филипп, глядя то на Горислава, то на Яниса. — Я хочу, — упрямо повторил он, — но никогда не смогу.

— Вы будущий император, — пожал плечами Горислав, — наследник правящей династии, неудивительно, что вас растили и воспитывали не так, как нас, и что у вас совсем другая судьба.

«Удивительно, что вы выросли искренним», — добавил он про себя. В самом деле, казалось, что Филипп говорит именно то, что думает, и делает, как говорит. Воспитавший его дядюшка, в таком случае, был весьма странным царедворцем. Или же парень ломал комедию, стараясь подстроиться под нужных ему людей? Понравиться им? Зачем?

— Я не буду скрывать, капитан Романов, что вы и ваши люди, — Филипп обвёл горящим взглядом всех троих, — мне нужны. Моим людям нужен ваш корабль, для этого они и взяли вас в плен, я знаю, — чистосердечно прибавил он, — но мне нужны именно вы.

Горислав проглотил резонный вопрос: мол, для чего имперцам понадобился его корабль — и вместо этого спросил:

— Почему мы?

— Потому что мне в моём окружении нужны люди, которым я могу доверять и на которых могу опираться, — прозвучал по-прежнему чистосердечный и не менее странный для пленников ответ.

Принц поднялся со своего места, и тогда они встали тоже.

Каторжанские норы в рудничных отвалах Вандеи-9 снова явственно замаячили перед Гориславом, когда он произнёс мягко и с сожалением:

— Мы больше не служим Империи, ваше величество, — он намеренно подчеркнул последние слова. — Не служим и не будем служить.

— Вы присягали Империи, — теперь смуглые скулы принца заливала бледность. — Вы утверждали прилюдно много раз, что не воюете с нами, потому что приносили присягу, капитан Романов.

— Не воюю, — с прежней мягкостью произнёс Горислав, качнув головой. — Но и не служу. Слишком много несправедливостей творится от имени Империи, это тоже все знают. Простите, ваше величество… но вам придётся справляться с этим без нас.

«Нас сейчас вздёрнут на реях, чёртов ты чистоплюй», — прочёл он в насмешливых глазах Яниса, оглянувшись на него, и сам криво усмехнулся.

— Я справлюсь, вот увидите, — принц задрал подбородок, совсем как давеча Грачик, но вновь беспомощно прикусил пухлую нижнюю губу.

— Хотелось бы это увидеть, — пробормотал Янис.

Филипп смотрел на них в упор ещё несколько нескончаемо долгих мгновений, потом тихо спросил:

— Есть шанс, что вы передумаете? Дать вам время?

— Нет, — твёрдо ответил за всех Горислав. Янис рядом с ним коротко вздохнул, и оба они посмотрели на Грачика, который лишь опустил мохнатые ресницы. Всё было предельно ясно.

Филипп, не отводя глаз, коснулся коммуникатора:

— Колин? Приготовьте шлюпку. Наши гости отбывают.

Где-то вдали явственно прозвучало яростное ругательство полковника Петерса и тихий задорный смешок госпожи Удачи.

* * *

Горислав вышел на связь с «Ястребком», едва только предоставленный им по высочайшему распоряжению катер отчалил от базы на Руоккале, и мальчишеский голос корабля, вибрирующий от напряжения, немедля отозвался:

— Где вы, капитан? Штурман с вами?

— Мы в порядке, парень, передай всем, — ответил Горислав, от облегчения даже обмякнув в кресле. — Были в плену у имперцев, сейчас выйдем в подпространство и вернёмся домой.

— Даст бог, — подал голос Янис, расположившийся в кресле рядом.

— Даст бог, — эхом повторил Горислав. — А у вас что? Вы где?

— Возле Арриды, прощупываем всё, ищем вас, — ликующе доложил корабль.

— Уже нашли, так что хорош щупать, — проворчал Горислав, тронутый до глубины души. Он так и знал, что эти сорвиголовы во главе с разумным, казалось бы, кораблём ринутся на поиски пропавших командиров. Попасть в сачок имперцев при этом было бы легче лёгкого, но им везло. Боже, как же им всем опять повезло! Он даже глаза прикрыл на миг, но справился с собой и хрипло закончил: — Не ссыте, ребята, прорвёмся. Не впервой, ну. Встретимся на Тортуге. Уходите туда немедленно, это приказ. Конец связи.

Грачик, свернувшийся калачиком, словно щенок, у контейнера с аварийным запасом и похрустывавший сухпайком, сонно отозвался:

— Эй, кэп, а чего бы нам сразу с ними не стыкануться? С «Ястребком» то есть? Если они сейчас возле Арриды…

— Того, что мы находимся на имперском катере, — спокойно пояснил Янис вместо капитана, сосредоточенно сводя координаты для Прыжка в подпространство. — И хрен знает, какую начинку они сюда впихнули, невзирая на распоряжение нашего светила. Прослушку — как самое безобидное, к примеру. Или заряд кибервзрывачатки. Нет, на «Ястребок» мы эдакое не потащим.

— Светило — он краси-ивый, — мечтательно протянул Грачик из своего угла, и Горислав лишь молча погрозил ему кулаком. Все они устали, как черти, едва дышали, им предстоял Прыжок, а этот охламон снова взялся за своё!

— Пристегните ремни, мальчики и девочки, зайчики и белочки, — хмыкнул Янис, закончив колдовать над пультом. — Сейчас прыгнем.

— Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали… — припомнил Горислав вполголоса. — Товарищ, мы едем далёко, подальше от грешной земли…

Да уж, Земля была далеко. Очень далеко отсюда.

Звёздная россыпь в иллюминаторах на миг завертелась ярмарочной каруселью, стремительно сливаясь в разноцветные круги, и Горислав даже с какой-то радостью провалился в бездонную тьму Прыжка.

А спустя вечность или миг — это как посмотреть — он вновь коснулся пульта управления негнущимися пальцами и тихонько чертыхнулся, когда багряная юшка из ноздрей капнула на пульт.

Он с беспокойством оглянулся на Яниса, на Грачика — те со стонами зашевелились.

— Подъём, братва, станция Вылезай, — облегчённо повторил он свою обычную присказку, опуская катер на серый растрескавшийся пластобетон тортугского космодрома. — Смешно…

— Господи, что там тебе опять смешно? — простонал Янис, вскинув со спинки кресла растрёпанную белобрысую голову.

— А ты сам посмотри, — хмыкнул Горислав в ответ, кивая на иллюминатор, — наши вот только-только садятся, а мы уже, считай, туточки.

— Мы круты! — немедля подал хриплый голос Грачик, напыжившись, и попытался вылезти из своего угла. Его шатнуло, и Янис подхватил парня под локоть, с трудом поднимаясь сам.

Но у них всё-таки достало сил выйти из катера как положено боевому экипажу, гордо выпрямившись, невзирая на болтавшиеся на них имперские лохмотья. Горислав присвистнул, заслонив глаза ладонью от бившего в них солнца. Навстречу им стремглав неслась едва ли не на лету выпрыгнувшая из «Ястребка» ликующая толпа.

— Далече грянуло ура, полки увидели Петра, — пробормотал Янис, с обречённой ухмылкой закрывая глаза, прежде чем угодить в медвежьи объятия Сашка Калинки. А потом — Петровича, Наташи, Моти, Лешего… Все они были тут. Даже Дюха с Вальком. Даже Борк и Матти. Даже Горька с Марьянкой и остальные мелкие разведчики. Даже Швабра. Все летали на поиски.

…— Нам повезло, ну, — в очередной раз повторил Горислав, заканчивая в кают-компании «Ястребка» свой рассказ о происшедшем, и обвёл взглядом напряжённые физиономии своих пиратов. — Не прибудь туда этот самый Филипп, они бы нас в прах измордовали. Морды у нас, понятное дело, железные, но всё-таки жалко… — последние слова он произносил скороговоркой, залпом допив остывший чай и поднявшись с места. — Так. А скажите-ка мне, други, где наши новички? Пантюхины и Демьянка?

Потерять из виду братьев-великанов, равно как и их вспыльчивую неугомонную сестрицу, было просто невозможно.

Сашок с Петровичем запереглядывались было — остальные тоже уставились именно на них, видимо как на представителей второго эшелона командования, — но за всех ответила Наташа, привычно притопнув протезом по полу:

— Под замком у Фрола-старосты сидят, где. Вот как вы пропали, так и сидят.

— Ого, — присвистнул Горислав, переглянувшись с Янисом. Чего-то такого они оба и ожидали. — Давайте излагайте. Кто их накрыл на горячем?

И тогда Наташа запрокинула голову и позвала:

— «Ястребок»! Давай рассказывай, как дело было.

— Тю, — Горислав опустился на своё место и озадаченно покрутил головой. «Ястребок»! Вот такого он точно не ждал, и, судя по закаменевшим скулам Яниса, для штурмана этот поворот тоже стал сюрпризом.

— Прошу прощения, капитан, — извинился корабль, но его высокий полудетский голос тем не менее был твёрже стали. — Нетрудно было свести два и два, как вы говорите, после вашего исчезновения, хотя с некоторой долей вероятности подозревать можно было бы всех присутствовавших на борту в момент, когда вы объявили, что летите со штурманом на Арриду…

— Я тебе это припомню, — негодующе перебила его Наташа, снова топнув протезом. — С некоторой долей вероятности! — передразнила она.

Горислав знал, что и она была здесь как раз в этот злополучный момент, и с трудом подавил усмешку — мать-хозяйка мгновенно дошла до высшей точки кипения.

— Прошу прощения, — снова покаялся «Ястребок», но голос его был всё таким же непреклонным. — Наибольший процент вероятности, что с похитившими вас злоумышленниками были связаны именно новоприбывшие, подтвердил тот факт, что Демьяна Гаршина выходила с борта на связь с неким неустановленным лицом сразу после того, как ваш катер стартовал к Арриде, и сеанс связи был защищён от прослушки.

— Короче, — снова вмешалась Наташа. — Девка ни слова не сказала, кому она стучала и стучала ли. Не пытать же её. Она просто понятия не имела, прибыв сюда, — она кривовато усмехнулась, — что от нашего пацана укрыться сложновато. Не суть, капитан. Мы с Сашком и Петровичем к ней приступили, она намертво заткнулась. Не пытать же её, — повторила она. — Да и девка — кремень. Доложили Фролу ихнему. Он же нам эту семейку сосватал. Братцы-то её точно ни при чём, форменные дуболомы. Ну, а Фрол — тот мужик правильный, принял решение — запереть козу в подвале до вашего со штурманом возвращения, а братцы её вместе с нею сели, не хотим, мол, родную кровинушку одну оставлять. Вот так и торчат у Фрола, сколько вас нету, замаялся уже с ними он, подвал его под тюрягу неприспособленный. — Она выдохнула и умолкла, выжидательно уставившись на капитана.

— Покой нам только снится, — с тоской пробормотал тот, немного поразмыслив. — Блядь, как же я забодался, — он крепко потёр ладонью затылок. — Пошли спасать Фрола, господин штурман, и расследовать расследования. Делать-то нам больше нечего. «Ястребок», ты пока дай ему знать, что мы прибудем, ну. Есть катер свободный? Тогда мы со штурманом его забираем. А ту посудину, что мы от имперцев пригнали, прошерстите как следует, — он повернулся к закивавшему Петровичу. — Авось и пригодится для чего.

— Капитан, госпожа Василиса Прохорова, госпожа Ясмина аль-Халиль, госпожа Лора Караваева и госпожа Элиа Дис требуют, чтобы вы немедленно с ними связались, — доложил «Ястребок».

— Со всеми четырьмя-то? Не осилю, — с невольной ухмылкой отозвался Горислав, снова поднимаясь из-за стола, и навостривший уши экипаж зафыркал, давясь смешками, хмыкнула даже сердитая Наташа. — Передай каждой, что я её нежно люблю и страстно целую в лобик, но пока что занят, ну.

— Я с вами! — немедленно подхватился клевавший носом Грачик.

— Спать иди, — хмуро велел Горислав, не обращая внимания на его разочарованное мычание. — Счастливчик, можешь отдыхать — отдыхай. Мать-хозяйка, проследи, будь ласка, чтоб этот засранец помылся и лёг. И вы проследите, — он повернулся к Дюхе и остальным юнгам.

Они с Янисом и сами прикипели к засранцу за эти несколько дней, но на судилище у Фрола ему решительно нечего было делать.

* * *

— Предлагаю заховаться где-нибудь в лесу и улечься-таки спать, — Горислав в очередной раз сладко зевнул, снижая катер над побережьем. Море сверкало так, что глазам становилось больно. Впереди зеленел кудрявый от деревьев мыс, похожий на медведя, уткнувшегося в море мордой. Хребет медведя представлял собой заросшую лесом горную гряду.

— Будешь зевать, я засну прямо здесь, не дожидаясь никакого леса, — уныло пробормотал Янис. — Искать же начнут, — подумав, добавил он.

— «Ястребок»-то в курсе, — буркнул Горислав, разворачивая катер над деревянной пристанью, где на волнах горделиво покачивались три рыбацкие шхуны из числа купленных Грачиком. Ещё одна крохотной ореховой скорлупкой маячила в пронзительно синей морской дали. — Ладно, проехали и приехали. Просто ненавижу эдакие разборки, ну. Мы с тобой когда на Арриду-то опять подадимся? Элька ведь с живых не слезет, учти.

— Я пока не могу об этом думать, — простонал Янис, схватившись за голову, и Горислав невольно расхохотался.

Из трёх общинных домов русичей были готовы два, и строители, восседавшие на полусобранной крыше третьего, бодро помахали катеру, снижавшемуся над поселением. На остальных крышах — черепичных, красных — бойко вертелись флюгеры, отрада детей и голубятников. Голуби тут тоже уже были — стремительными стрелами прорезали небесную высь.

Аэродромом служила заботливо расчищенная и залитая пластобетоном площадка на опушке леса, где высился ещё один спаскатер с «Ястребка», оставшийся у русичей. Горислав виртуозно притёр рядом с ним свой и рука об руку с Янисом вывалился наружу. Тут их немедля встретила галдящая толпа ребятишек и щенков-«швабрят» — Василиса щедро поделилась с земляками всем, включая горластых и вездесущих шестилапых сторожей.

Горислав весело высыпал в растопыренные ладошки ребятни несколько горстей предусмотрительно захваченных с собою сладостей и подшлёпнул парочку огольцов — бегите, мол. Навстречу им уже спешил бородатый степенный Фрол в рабочем сером комбезе, устряпанном опилками, хотя его кряжистой могучей фигуре куда лучше подошёл бы какой-нибудь допотопный кафтан. Фрол тоже цыкнул на прыснувших во все стороны ребят и щенят и крепко, до боли, стиснул ладони прибывших.

— Нормально всё? — с беспокойством осведомился он, тревожно вглядываясь в лица капитана и штурмана.

— Помираем, так спать хочется, — ответил Горислав, махнув рукой. — Ерунда. Веди в свой подвал, будем разбираться. Потом покажешь, что вы здесь настроили, ну.

Подвал, где томилась арестованная семейка, располагался под мастерской, и Горислав, наткнувшись взглядом на расставленные и разложенные повсюду инструменты, только брови поднял. Любой из братцев Пантюхиных или отчаянная Демьяна, если их вывести наверх, вполне могли сцапать какую-нибудь кочерёжку и устроить нехилое такое побоище.

— Так, — припечатал Горислав, демонстративно беря бластер наизготовку и искоса глянув на вытянувшееся лицо своего штурмана. — Мне ещё пожить хочется, ну. Давай, Фрол Батькович, доставай на свет божий своих красавцев.

Извлечённые из подвала два красавца и одна красавица были бледны, помяты, всклокочены, воняли немытой человечиной и мочой — в общем, являли собой довольно жалкое зрелище. Но Горислав, не позволяя себе никакой жалости, выразительно указал им на выход стволом бластера. И они уныло зашагали под яркие солнечные лучи, моргая и озираясь, как разбуженные днём совы: оба белобрысых брата впереди, а за ними, будто кошчонка за волкодавами, — хрупкая черноволосая Демьяна.

Под любопытными взглядами остальных сельчан, немедля потянувшихся к мастерской, «арестанты» опустили всклокоченные головы, зыркая исподлобья. Но Фрол тут же повелительно махнул своим: ступайте, мол, подобру-поздорову, работайте. И отвёл всю честную компанию к сложенным за стройкой брёвнам, где терпко пахло нагретым смолистым деревом.

Все чинно расселись на брёвнах, и Горислав, не тратя времени на никчемные предисловия, в упор спросил Демьяну, зябко подобравшую под себя тонкие ноги в больших башмаках:

— Что они тебе пообещали взамен? Имперцы?

Фрол ахнул. Девчонка блеснула тёмными злыми глазищами из-под шапки смоляных кудрей, но промолчала. Её братья ёжились, будто от холода, хотя солнце припекало вовсю.

— С этим, как его, Антом, вурлем этим, который нас со штурманом сцапал, ты, конечно, могла связаться, но он бы тебе много не предложил, — рассудительно продолжал Горислав, не дождавшись ответа. — Что у него там есть, у разбойника занюханного, — да ни хрена. А вот Империя предложила тебе что-то для тебя очень важное. Такое, на что ты всю свою прежнюю жизнь готова была променять, ну. Что это? Деньги? Квота в Космоакадемию?

Он сам когда-то попал туда по такой квоте, но выходцам с планеты Русь почти невозможно было её добиться. Девчонка вполне могла на такое повестись, учитывая её честолюбивые стремления.

«Я много чего могу…» — выпалила она при первой встрече. Много чего могу — и много чего хочу. Прямо как император Филипп. Горислав невольно усмехнулся и так же рассудительно продолжал:

— Я на тебя не в обиде, как бог свят. Мы тебе не свои, ты нас знать не знаешь, десять минут видались, ну.

Демьянка вдруг вспыхнула и вся подобралась, будто бы эти простые слова задели её сильнее всего. Сверкнула злой улыбкой на чумазом лице и отрезала:

— Свои? Вам не понять! Вы говорите: вурль разбойник занюханный, а вы сами кто? Отщепенцы такие же. Вам Империя не нужна, вам вообще ничего не нужно! А я… — она судорожно сглотнула. — Вон староста нас в погреб посадил, — она с какой-то брезгливостью указала острым подбородком на опешившего Фрола. — А я всю жизнь в погребе сижу, в этом мире запертая, — она вдруг яростно вцепилась в ворот своей замызганной рубахи. — Ни денег, ни возможностей, ни счастья, ничего нет и не будет. Живи в помойке, жди, терпи, ковыряйся в земле или с железками, надейся! А я не хочу надеяться, я хочу сейчас! — она задохнулась и смолкла.

Янис задумчиво переглянулся с Гориславом. Фрол яростно поскрёб могучий загривок, братья же Пантюхины ещё сильнее понурились. Было понятно, что они знали о планах сестрицы, не одобряли их, но поделать ничего не сумели.

— Ясно… — протянул Горислав наконец. — Значит, у нас ни бабла, ни славы, ни возможностей. А ведь это всё, что тебе надо, и оно есть только у Империи, ну. А чего ж они за нами гоняются тогда, для чего тебя наняли, ты же должна была подумать? Может, и подумала, — закончил он, не дожидаясь ответа, — вот только «Ястребок» тебя поперёд нас раскусил, и хорошо, что так быстро. Так что не узнала ты ничего про нас и теперь уже не узнаешь. Могла бы одной из нас стать, но не нужно этого тебе. Заметь, я даже не спрашиваю, кто именно тебя нанял — но друзьями они тебе никогда не станут. А своих ты всех предала, так получается, ну. Не реви! — гаркнул он, увидев, что девчонка прячет лицо в грязных ладонях. — Умеешь воровать, умей и ответ держать.

Какое-то время они все сидели молча, слушая судорожные всхлипы пытавшейся совладать с собой Демьянки.

Наконец Фрол растерянно и расстроенно пробасил:

— И чего мне теперь с ними делать, капитан?

— Ай, — Горислав сердито махнул рукой. — А что ты с ними собирался делать, если бы мы со штурманцом не вернулись? — он чувствовал, как напрягся рядом Янис.

— Выгнал бы, — не раздумывая, объявил Фрол. — Пусть бы шли на все четыре. Мне такие говнюки тут не нужны. Но я вас ждал. Чтобы вы разобрались.

— А вы думали, мы их велим на заборе вверх ногами повесить? — резко осведомился Янис, блеснув глазами. — Ладно, староста, не обижайся, — он остыл так же мгновенно, как вспылил, и похлопал Фрола по плечу, поднимаясь с места. — Вам у себя пора уже какой-то правовой кодекс вводить, что ли. Ты с Демидычем, с бургомистром, посоветуйся. — Он посмотрел на Демьянку, по-прежнему прятавшую в ладонях лицо, и вздохнул.

— Хотел гнать — гони, — проворчал и Горислав, тоже вставая с бревна. — Блядь, в смолу влип, штанам пиздец, — он наконец усмехнулся и окликнул Демьяну: — Эй ты, воронёнок дурной.

Та вскинула распухшие глаза, сообразив, что обращаются к ней, заморгала растерянно.

Горислав снова тяжело вздохнул. Добрый Боженька любил над человечками и прочими разумными существами Вселенной жестоко пошутить. Что взять с нищей, родившейся на периферии девчонки? Он вспомнил Арлен, которая ничего не добивалась, но добилась всего. И умерла.

— Всё у тебя уже есть, и возможности, и способности. Но самое главное — братья у тебя есть, если от них не откажешься, может, и взлетишь, куда метишь. Имперцы ведь тебе заплатили, верно? Так бери эти деньги, ищи лучшей жизни, ну. — Снова не дожидаясь ответа, он перевёл взгляд на старшего, Глеба. — Берегите дурёху. Смотрите за ней хорошенько. И имперцам не верьте.

И он широкими шагами направился к недостроенному дому.

— А мы о ней ещё услышим, — вполголоса сказал Янис, догоняя его и оглядываясь на Демьяну, чья фигурка казалась нарисованной тушью перед неловко топтавшимися над нею братьями.

— Да и ради бога, — спокойно отозвался Горислав.

* * *

На обратном пути они всё-таки ухнули катер в какой-то зелёный овраг, заросший местным гигантским папоротником и лопухами с листьями-лопастями, и проспали до самого заката в обнимку. Предупреждённый «Ястребок» деликатно, но твёрдо пресекал всякие попытки со стороны обеспокоенных друзей разыскать капитана и штурмана. Так что они вернулись на корабль аккурат перед ужином, застав всю команду в сборе, и сами уселись за стол в кают-компании — лакомиться деликатесами из «Чёртовой дюжины».

— Васька небось скоро сама заявится, — пробормотал Горислав, впиваясь зубами в очередной кусок пирога с капустой. — М-м-м… Я скучал, ну. О, вон кто-то приземляется. «Ястребок», ну-ка глянь.

Но заявилась не Василиса. Стремительный чёрный катер без опознавательных знаков на борту легко опустился на пластобетон рядом с «Ястребком» и замер. Корабль тут же вывел на мониторы в кают-компании его изображение.

— Кого там ещё… — Горислав залпом осушил стакан кваса и поднялся из-за стола, не отрывая завороженного взгляда от монитора. — Янка-а… — прошептал он, хватая штурмана за плечо. — Янка, скажи, что мне это мстится!

— Н-нет… — пробормотал Янис, уставившись туда же.

На пластобетон космодрома из катера выпрыгнул принц Филипп. Будущий император великой Империи. Один. Совершенно один. Безо всякой свиты, без своей охраны, без гвардии. Всё в том же чёрном необмятом имперском комбезе без нашивок, с непокрытой растрёпанной головой. Огляделся, глубоко вздохнул и направился прямо к «Ястребку» — гордо, едва ли не чеканя шаг.

— Ой, — восторженно выдохнул Грачик у локтя Горислава.

Тут только тот опомнился и ринулся к шлюзу. Янис — за ним. И все остальные, растерянно галдя, — тоже.

— Трап опусти, — страшным шёпотом прошипел штурман на бегу.

— Пускай сперва скажет, чего заявился, величество, тоже мне, — отозвался Горислав сердито. Хватило с него на сегодня упёртых малолеток!

Принц Филипп стоял у шлюза, заложив руки за спину и упрямо вскинув кудрявую голову. Пираты во главе с капитаном пялились на него сверху, и никто не произносил ни слова. Наконец принц, видимо, сообразил, что перемолчать Горислава ему не удастся. Снова глубоко вздохнул и единым духом звонко выпалил:

— Возьмите меня в юнги.

И, поняв, что на «Ястребке» все окончательно потеряли дар речи, продолжил:

— Дядю я предупредил, он не против. Это не похищение. Я хочу… я бы хотел, — кротко поправился он, наверняка вспомнив отповедь Яниса насчёт «хочу», — хоть немного пройти по тому пути, которым прошли вы, капитан Романов, вы, штурман… и… и все вы… — его голос упал до полушёпота, и он совсем не по-императорски закончил: — Пожалуйста. Мне правда это очень нужно.

Горислав наклонил голову. Ему хотелось зажмуриться, чтобы не видеть этих умоляющих глаз, и выматериться трёхэтажно. Чёртов стервец влезет во все секреты «Ястребка»! В самую его суть! Но, блядь… дьявольщина… сейчас словно бы вся великая, вся проклятая Империя стояла перед ним.

— Чтоб вам провалиться, ваше… Филипп! — от души рявкнул он, протягивая тому руку, чтобы втащить его на борт. — Ты хоть понимаешь, что я и все мои люди будут тебя тут дрючить, как щенка?

— Понимаю, — кротко ответствовал будущий император, начав неуверенно и счастливо улыбаться.

— И ничего не все, — хором сказали Грачик, разведчики и Петрович.

А Наташа, высунувшись из-за их спин, вдруг проговорила:

— Пошли, высочество, покажу тебе твою каюту.

КОНЕЦ

БОНУС

Божена Светлова, капитан корабля «Зея»

+14

Лора Караваева, врач


Фёдор Петрович Крюков, кибермех


Мотя Хват, разведчик


Сашок Калинка, старпом


Надежда Воронцова, глава общины русичей


Арлен, создательница матрицы «Ястребка»


Борк, мутантёнок из Дома на мысу


Матти, его друг


Дюха Манучаров, юнга


Валёк Филиппов, юнга


Петрос Ксенакис с планеты Деметра, ставший драконом


Цирцеанец Квиллин, бывший каторжник


Швабра, корабельная собака


Террибль Сатана

@темы: фики, фантастика, Русреал, ФБ-23

---

ДА БУДЕТ ТАК

От меня: постапокалипсис - совсем не моя трава, но в итоге я исписала весь забор, и вот этот текст - мой любимый. Потому что это индейский постап, потому что Дакота.
Во многом на меня повлиял сериал «Псы резервации», этакий молодёжный этнический Тарантино, за знакомство с которым спасибо El Duderino!

Название: Да будет так
Цикл: Анпету Вакан
Автор: sillvercat для fandom Post Up 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Вийака Перо, Апи Хлебушек, Татоке Олениха, Хеткала Белка, пёс, Призрак, Гхи-Рыжий и другие
Категория: джен, гет, броманс
Жанр: постапокалипсис, драма, мистика, немного юмора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Четверо молодых индейцев-раздолбаев просыпаются поутру с похмелья в кузове разбитого пикапа и обнаруживают, что вся остальная Америка просто-напросто исчезла, согласно предсказанию шаманов.
Примечания: время действия — наши дни; все персонажи, участвующие в сексуальных отношениях, являются совершеннолетними
Предупреждения: сленг, обсценная лексика, намёк на употребление алкоголя
Ссылка: тут

1.
Анпету Вакан — Священный День, день, когда все вернутся в мир индейского детства, где всё остаётся по-прежнему прекрасным. Об этом рассказала одна девушка. Однажды она встала рано утром. Густой белый туман собрался над Чёрными горами, и она, всмотревшись в дымку, увидела последнее стадо бизонов, появившееся из ниоткуда. Вожак вёл его прямо к горе. За ним следовали коровы, телята и несколько молодых быков, которым удалось уцелеть от пуль белых. Девушка увидела, как раскрылась скала. Мир внутри горы был чистым и зелёным, таким, каким она видела его, когда была совсем маленькой девочкой: реки были прозрачными, цвели дикие сливы. Бизоны возвращались в этот мир красоты, чтобы навсегда остаться в нём. Тогда вожак, в котором она, конечно, узнала бизоньего бога Татанку, обернулся и крикнул ей: «Однажды и вы вернётесь домой!»
(Из поучений шамана Матохаты)

* * *

Когда настал этот день, они не были к нему готовы.

Когда настал этот день, они решили, что наступил конец света.

И немудрено.

* * *

— Ой, бля, — такими словами Апи Хлебушек приветствовал наступление Судного… то есть Священного Дня, приподнимаясь с мешков, устилающих кузов пикапа Вийаки. Сам Вийака Перо безмятежно распростёрся рядом с ним, раскидав длинные руки и ноги, словно спал тут один. Он вообще всегда так делал, не церемонился.

Великий вождь, чо.

Хлебушек позволил себе усмехнуться, медленно сел, морщась от головной боли, и похлопал ладонью по подстилке, отыскивая очки.

Он сам был тот ещё индейский воин: коротенький, пухлощёкий и в очках. Сколько ни заплетай волосы в косы, сколько ни рисуй на щеках священные знаки, высмотренные в Интернете, Сидящего Бизона из тебя не получится, хоть плачь. Только Хлебушек.

Апи наконец нащупал очки, торопливо их надел — стёкла были целы, слава Вакан Танке, только оправа перекособочилась. Он заглянул в кабину пикапа через окошко без стекла, выбитого давным-давно, ещё при дядюшке Пера, Маленьком Еноте, которому когда-то принадлежал этот пикап, унаследованный Пером. Сам Маленький Енот сейчас досиживал пятилетний срок в тюряге бледнолицых за кражи со взломом.

Девчонки спали в кабине, свернулись калачиками на сиденьях, укрывшись куртками. Что значит бабы: не разбрасывают руки-ноги по сторонам, как Перо, а спят, будто котята. Белка вообще с головой под курткой уместилась. Татоке Олениха собственную растрёпанную голову чуть ли не к самым педалям уронила, чёрной гривой пол подметает.

Позавчерашним вечером, у себя дома, она опять ему не дала. Смеялась, но не дала. Вспомнив об этом, Хлебушек вздохнул. Что за девка-динамщица! Вот Белка-Хеткала — та горячая и уступчивая, но… но её Хлебушку не хотелось так уж отчаянно. Тем более что Белку он уже попробовал. Вкусная.

Хлебушек ещё раз длинно вздохнул, перевалился через борт кузова и, отойдя немного в сторону и осторожно косясь на кабину, отлил у обочины в заросшую бурьяном канаву. Фух. Можно жить. А то чуть не лопнул. Он облизал сухие губы, гадая, не завалялась ли у них в рюкзаках бутылка воды. Вроде покупали вчера на заправке. Но почему они торчат тут, на обочине грунтовки, пересекающей резервацию Роузбад? Пикап опять сломался, не иначе. Эта рухлядь простаивала в ремонте примерно столько же, сколько ездила.

Хлебушек озадаченно огляделся по сторонам и наконец заметил неладное. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралась только бескрайняя прерия, а на горизонте как всегда величественно высились в дрожащем знойном мареве Паха Сапа — Чёрные горы. Но никаких привычных ориентиров не наблюдалось. Ни дорожных указателей, ни рекламных щитов на обочинах, возвещающих о расположенной неподалёку бензозаправке или о новых тарифах на роуминг. Телеграфных столбов — и тех не было! Куда это их занесло, спрашивается?

Озадаченно хмыкнув, Хлебушек достал из кармана мобилу и повертел в руке. Телефон был разряжен вмёртвую, экран не загорался, куда бы он ни нажимал. Пиздец. Пора было будить остальных и разбираться, в чём дело.

Подтянувшись, он перевалился через борт пикапа и безжалостно потряс за крепкое голое плечо Вийаку, ответившего ему хриплым:

— М-м-м… Отвянь, Апи.

Странно, подумал Апи с ухмылкой, как это вождь сразу догадался, кто его трясёт.

Вийака наконец раскрыл запавшие тёмные зенки, проморгался, выругался и рывком уселся на мешках, скрестив ноги и машинально раздирая пальцами свалявшиеся всклокоченные волосы. Грива у него была не хуже, чем у Татоке, Апи аж залюбовался. Но сразу перешёл к делу и затараторил:

— Мы куда заехали? Ты вообще помнишь, что ночью было? Гроза, может? У меня мобила разрядилась к херам. Твоя как? Ты бы её поискал.

Друган предсказуемо прогундел, моргая и морщась:

— Апи, сказал, отвянь. Не тарахти. Башка и без тебя трещит. Не помню я ничего.

Но он всё-таки пошарил вокруг, надел ковбойку, похлопал себя по карманам, как давеча сам Хлебушек, извлёк из джинсов замурзанный смартфон и попытался его включить. Бесполезно.

— Надо девок разбудить, — наконец резюмировал Апи и, недолго думая, заорал в выбитое окошко: — Бабы, эй! Вставайте! Бабы!

Он точно знал, что от такого обращения Татоке тут же взовьётся, будто ужаленная, и не ошибся. Черноволосая фурия дикой кошкой метнулась прямо к нему, будто и не спала вовсе, шипя при этом:

— Я тебе покажу бабу!

Апи с хохотом увернулся. Он бы с удовольствием повозился с Оленихой на мешках, но не сейчас же, тем более что возиться-то она возилась, но не давала, хоть убей.

Он поворошил рюкзаки, валявшиеся тут же в кузове, нашёл бутылку с водой и принялся жадно пить, пока Татоке её не отобрала, за ней — Вийака и, наконец, выползшая из кабины и присоединившаяся к друзьям Белка-Хеткала. Увы, вода быстро закончилась, а солнце продолжало немилосердно жарить.

Девчонки тоже полезли по карманам за своими девайсами и, как и только что парни, обнаружили, что телефоны разряжены.

— С-суки, — прошипела Татоке непонятно кому, ловко выпрыгнула из кузова и нетерпеливо подала руку Белке, осторожно искавшей ногой опору. — Давайте, чините рыдван, надо к заправке вернуться! — обернулась она к парням.

— Раскомандовалась, — досадливо пробормотал Вийака. — Ты по сторонам погляди, заправка где?

Действительно, они даже из кузова не смогли рассмотреть ничего похожего на знакомую, как пять пальцев, бензозаправку Уолтера Хейли с её закусочной, магазинчиком и крохотной автостанцией. А ведь именно там они вчера и затаривались бургерами и водой перед тем, как отправиться в прерию на ночные посиделки. Бухло у них было с собою, купленное втихаря — индейцам же его не продавали, тем более до двадцати одного года, куда там.

— Где-где, в пизде, — сварливо проворчала Татоке, таким образом ответив на вопрос Пера. — Отвернитесь, не пяльтесь, дайте спокойно поссать. Мы что, вчера костёр не разводили, что ли?

— Я не помню, — сумрачно сознался Вийака. Он ведь был вождём их компашки, обязанным полностью контролировать любую ситуацию, даже самую дерьмовую. Ан нет. Его очень беспокоило, что ночные события практически полностью выветрились из его памяти. Он хмуро взглянул на приунывшего Апи: — Сам-то что-нибудь помнишь?

— Нихера, — после паузы отозвался тот.

Вийака тяжело вздохнул.

— Тогда давай починим колымагу и вернёмся к Хейли. Авось что прояснится, да и телефоны зарядим.

— Легко сказать — починим, — заныл было Хлебушек, но, взглянув сперва на каменное лицо друга, а потом на такие же хмурые лица наконец возникших из бурьяна девчонок, покорно полез вон из кузова.

Ебаться так ебаться — никакой самый жаркий секс по степени напряга и рядом не стоял с починкой пикапа Маленького Енота.

Пока они возились, девчонки расчесали свои космы, умылись остатками воды ещё из одной бутылки и уселись у колеса, скрестив ноги. Татоке, правда, попробовала тоже заглянуть под капот, но Вийака цыкнул на неё, чтобы не лезла под руку. Тут она смирилась, понимая, когда надо залупаться, а когда — отступить, пикап-то был не её.

Наконец Вийака обтёр перепачканные пальцы ветошью и провозгласил:

— Попробуем завести. Давайте, лезьте в кузов. Олениха, сядешь со мной? — он примирительно глянул на Татоке, и та ломаться не стала, обогнула пикап и гордо, не спеша, уселась в кабину.

Белка и Апи покорно расселись в кузове на мешках, терпеливо выжидая, когда мотор заведётся. Тот почихал, потарахтел, но наконец взревел, и пикап резво тронулся по грунтовке, развернувшись так, что из-под колёс брызнул гравий. Пассажиры кузова радостно заорали:

— Хи-юп-юп-хийя!

— Вакан Танка с нами, — чуть усмехнувшись, сообщил Вийака и покосился на Олениху — та тоже улыбнулась уголком ярких губ. От сердца у него немного отлегло: может, странная тоска и нехорошие предчувствия, его обуревавшие, — это всего лишь с перепою.

Его дядька с перепою даже повесился — бабушка так никогда и не оправилась после его смерти, вырастила Вийаку и тоже умерла. Он коротко вздохнул и уставился вперёд, на пыльную дорогу.

…Как бы там ни было, рекламные щиты навстречу по-прежнему не попадались, констатировал про себя перегнувшийся через борт кузова Хлебушек, напряжённо глядя вперёд. Белка — та снова задремала, уткнувшись ему в колени и сладко посапывая. Ничего себе нервная система у девки, любой воин позавидует.

Хлебушек едва не заорал от радости, когда впереди всё-таки замаячила бензозаправка Хейли. И только спустя несколько минут он сообразил, что с ней что-то не так.

Будочка кассы, блестящие бензоколонки, магазинчик с красной крышей и приземистая закусочная с выцветшей от зноя вывеской — всё это выглядело нарисованным на громадном баннере. Вот именно. Теперь у бензозаправки не было рекламных щитов — она сама стала баннером.

И ещё — тут не замечалось ни одной души. Ни одной живой души: ни препирающихся в очереди водителей, ни ворчливой кассирши Мегги в её будочке, ни… ни… ни даже сорок, купающихся в песке. Мёртвая тишина и проносящиеся в воздухе песчинки.

— Стой! — хрипло выкрикнул Апи, просовываясь в кабину сквозь окошко. Прокашлялся и повторил упавшим голосом: — Стой!

Но Вийака и без того со скрежетом затормозил.

Медленно, будто во сне, они втроём вылезли из пикапа, оставив дремлющую Белку в кузове, и побрели вперёд, не отрывая глаз от странной картины перед собой. Да, это была будто огромная плоская картина, нарисованная в дрожащем воздухе голограмма, и они прошли прямо сквозь неё.

Сквозь ближайшую бензоколонку

Сквозь пустую будочку кассирши.

Сквозь витрину бакалейного магазинчика.

Они разом повернулись — теперь всё это было позади них. Обратная сторона баннера.

Заднее крыльцо магазинчика.

Облупившаяся дверь синей будочки.

Смирно стоящие бензоколонки.

Всё нарисованное. Висящее в воздухе. Ненастоящее.

— Что за хуйня? — хрипло выдавил Вийака. — Вы тоже это видите?

Татоке лишь кивнула, не разжимая губ, а Хлебушек жалко пробормотал:

— А мы что, не можем зайти внутрь? — он ткнул пальцем в сторону магазинчика. — Взяли бы «колы», ну хоть что-нибудь попить? И пожрать.

У него явственно заурчало в животе, но остальные даже не улыбнулись.

— Где все-то? — спросил в пространство Вийака. — Что тут такое стряслось?

Он выбросил вперёд руку и вцепился в плечо Апи. Живой. Тёплый. Настоящий. Он одной рукой притянул к себе его, другой — Татоке, и все трое опять замерли, неверяще разглядывая застывшую перед ними мёртвую голограмму.

— Была такая книжка, — быстро, взахлёб заговорил вдруг Апи. В их компашке он читал больше всех, буквально глотая книги из библиотеки или скачивая из Интернета. — Фантастика. Там целый караван путешествовал в другом мире, в двухмерном мире. Так вот, там тоже всё было плоское. Ну или вот. Лангольеры. Помните, ещё кино было? — он отстранился, лихорадочно оглядывая друзей. — Ну вы же помните? — Он замолчал и прикусил пухлую нижнюю губу, продолжая отчаянно на всех смотреть.

— Случилась какая-то катастрофа, — почти буднично объявил Вийака. — Когда мы спали.

— Мама! — вдруг выдохнула Татоке и со всех ног устремилась обратно к пикапу.

Волосы её развевались за спиной чёрным блестящим флагом. Она проскочила прямо сквозь «нарисованный» магазин, даже не обратив на это внимания. На бегу она обернулась и свирепо выкрикнула:

— Мне похер, что случилось тут! Что у нас дома?! В Бигстоуне?!

Опомнившись, друзья тоже сорвались с места. Хлебушек лишь отметил про себя, что ощутил какое-то странное покалывание, проскакивая сквозь магазинчик. Не иначе как к нему взывала размазанная непостижимым образом на молекулы «кола».

— Перо, если твой рыдван сейчас не заведётся, я тебе башку оторву! — снова проорала Татоке, хлопнув дверцей.

Пикап однако завёлся.

Но это нисколько не помогло.

* * *

Все четверо немо стояли возле превратившегося в такую же плоскую картину Бигстоуна и смотрели туда, где находились их собственный дома. Впрочем, Апи с дедом жили в трейлере.

Их родной городишко посреди резервации Роузбад теперь был совершенно плоским. И совершенно пустым. Как и возле бензозаправки Хейли, здесь не осталось ни единой живой души. Ни их собственных родных. Ни старого алкаша Джо Скрипуна, вечно клянчащего мелочь. Ни стайки мелких школьников, спешащих домой со своими цветными рюкзачками. Ни собак, весело разметающих пыль хвостами. Ни ворон на деревьях. Ни… ни…

Татоке опять сорвалась с места. Распахнув дверцу пикапа, прежде чем кто-нибудь успел ей помешать, она завела мотор и с ходу нажала на газ. Пикап с рёвом проскочил сквозь её собственный домик, где она жила вместе с мамой — немолодой усталой Джой Два Ветра. Проскочил и замер, смутно различимый сквозь колыхавшуюся голограмму дома. Можно было бы сказать, что он завяз в цветочных клумбах, которые с таким тщанием выращивала Джой. Но нет, он просто застрял передними колёсами в придорожной канаве, нелепо накренившись.

Татоке выскочила из кабины, и её начало жестоко рвать. Она упала на колени в бурьян. Подбежавший Вийака неловко тронул её за плечо.

— Отъебитесь от меня все! — яростно выкрикнула она, сверкая глазами. Но тут же обмякла в его руках и горько зарыдала, когда он, присев рядом на корточки, неловко обнял её за плечи.

— Дерьмо, вот дерьмо, — машинально повторял Апи, обнимая дрожавшую Белку. Каждый из них жил с кем-то из родных, и вот все они внезапно осиротели. Где были их родичи, где были все жители Бигстоуна, как их городок стал голограммой — это было им неведомо.

— Может, мы спим, а? — вдруг с надеждой осведомился Апи. — Ловим глюки? Приняли что-то вчера? Обторчались?

— Мы не торчки, — глухо возразил Вийака. Отстранился от Татоке, которая уже не плакала, сидела, ссутулившись и низко опустив растрёпанную голову. Достал из кармана складной нож, раскрыл и провёл остриём крест-накрест по тыльной стороне левой руки, отрешённо глядя, как потекла и закапала наземь кровь.

— Больно, — заключил он дрогнувшим голосом. — Значит, не спим и не обторчались.

И тогда перед ними появилась собака, огромная и лохматая, как волк.

* * *

Странный это был пёс — такой же странный, как всё вокруг. Шерсть у него была густой, чёрной, свалявшейся, но сквозь неё будто бы просвечивал скелет — позвоночник, полукружия тонких рёбер. Сквозь шкуру на лобастой голове точно так же просвечивал череп — будто бы пёс отчасти был рентгеновским снимком.

Он выжидательно смотрел на них и помахивал хвостом. Потом повернулся и пошёл прочь. Но очень медленно, всё время оглядываясь, будто звал людей за собой.

— Эй, ты кто? — срывающимся голосом окликнул его Вийака, но пёс, ясное дело, ничего не ответил. Только вновь слегка вильнул хвостом.

— Это Шунка Скан, — вдруг выпалил Апи. — Небесный Пёс, который водит души мёртвых к Бесконечному Огню. Мне дед рассказывал.

— Мы умерли, выходит? — проговорила Татоке, догоняя их и волоча за руку спотыкавшуюся Белку. — Послушайте, может, мы все действительно умерли? Попали в автокатастрофу, и всё? — она сказала это почти с надеждой.

— Не говори так, — выдавила Белка.

Вийака подумал и как мог спокойно ответил:

— Вряд ли. Потому что мы не видим никого из живых. Они все куда-то делись.

— Даже в фильме «Привидение», — подхватил Апи, — помните, там этот который стал духом, видел всех людей и пытался помогать. Он был прозрачный, и его никто не видел.

— Это же кино, — презрительно процедила Татоке, косясь на него. — Выдуманное белыми кино.

— Неважно, кем выдуманное, — упрямо возразил Апи, но заткнулся, глянув на её потемневшее замкнутое лицо.

Теперь они шли по бездорожью, путаясь в бурьяне, спотыкаясь, шли вслед за чёрным псом, который неутомимо бежал впереди и всё оглядывался и оглядывался на них. Пикап остался позади, он всё равно был уже ни на что не годен. Вийака достал оттуда всё, что можно: сумку с инструментами, какую-то мелочёвку из бардачка, рюкзаки, два из которых отдал Хлебушку. Тот крякнул, но навьючил их на себя. Впрочем, свой рюкзак у него тотчас забрала Татоке.

— Нифига не к Бесконечному Огню он нас ведёт, — внезапно вымолвила Белка, останавливаясь. Татоке снова потянула её за руку, но подруга не двигалась с места, оцепенело уставившись перед собой. В превратившемся в голограмму Бигстоуне у неё осталась бабушка и маленькая сестрёнка. — Он ведёт нас в Чёрные горы, — заключила она зазвеневшим голосом.

Остальные быстро переглянулись. Похоже, Белка была права.

Священные Чёрные горы, Паха Сапа, осеняли землю лакота всегда, сколько существовало племя. Лакота ходили туда, чтобы получить имя, поклониться духам, узреть видения, пошугать белых туристов, страшно завывая в ущельях… все четверо это делали.

— Мы там узнаем, как нам быть, — с силой проговорил Вийака. Он вдруг почувствовал невыразимое облегчение. Конечно, Паха Сапа должны были помочь им! Дать знак! Прислать духов-помощников!

— Да дотуда чапать и чапать… — простонал Апи, утирая со лба пот. — И мы не жрамши!

— Будем делать привалы и разводить костёр, — твёрдо ответил Вийака, поглядев на собаку, которая снова их дожидалась, сидя в буро-жёлтой траве. — И… я думаю, он поохотится для нас, пока мы сами не научились этого делать.

Ему показалось, что пёс важно кивнул.

— Мы должны будем охотиться? — с ужасом пробормотал Апи. — Ты ебанулся, бро, я же веган.

Тут засмеялись даже девчонки.

— Но жрать-то ты хочешь, веган, — ехидно напомнила Татоке.

— Ты воин, — сурово проговорил Вийака, легонько шлёпнув Апи по затылку. — Не гони.

А Чёрные горы царили над ними и над их новым миром, заменившим старый, сгинувший в невообразимой дали.

Вийака Перо

Апи Хлебушек

Татоке Олениха

Хеткала Белка

2.

Шунка Скан, Шунка Сапа, Небесный Пёс, Чёрная Собака — эта собака посланник Бесконечного Огня, который неохотно отпускает своих детей и всегда стремится вернуть их обратно. Лай собаки спасает заблудившиеся души, и только душа-наги, увидевшая Вечный очаг Песчаных Холмов, не обращает внимания на чёрную собаку. Конечно, и этот очаг все тот же Бесконечный огонь, но душа, понимающая это, сохраняет свое настоящее лицо вплоть до Святого Дня.
(Из поучений шамана Матохаты)

Вийака Перо шёл след в след за чёрной собакой, бегущей немного впереди, за ним брёл Апи Хлебушек, стараясь казаться бодрым. Он то и дело оглядывался на девчонок, чтобы убедиться, что те не отстали. Татоке Олениха несла свой рюкзак и вела вцепившуюся ей в рукав Белку Хеткалу, тонкое лицо её было холодным и замкнутым. Какой же она всё-таки была красивой.

Очень хотелось пить и вовсе не хотелось разговаривать, но Апи не выдержал:

— Зачем нам туда идти? Вдруг и Чёрные горы стали нарисованными?

Вийака остро на него глянул, и Апи понял, что этот вопрос мучил и вожака. И ещё понял, что сейчас огребёт по загривку за то, что заикнулся об этом при девчонках. Но Вийака лишь проронил:

— Это наши горы. Они вечные. Вон стоят. Ничего с ними не случилось, ясно? — И с силой повторил: — Ничего с ними не случилось, они в порядке.

Священные Чёрные горы, маячившие на горизонте, куда по едва заметной тропе вела всех чёрная собака, казалось, ни на шаг не приблизились с того момента, как ребята отошли от родного Бигстоуна. Городка посреди резервации, обезлюдевшего в одночасье, превратившегося в какую-то чудовищную, колыхавшуюся на ветру голограмму.

Никого из родных они там не нашли, когда наконец добрались туда с грунтовой дороги. Ни родственников, ни друзей, ни соседей. Птиц, собак — и тех не осталось! Кроме неутомимо бежавшего впереди Шунка Скана — Небесного Пса, каким предложил его считать сам Апи.

Дедушка Апи был шаманом. Теперь исчез и он — неизвестно куда, как и все остальные.

Апи сглотнул и настойчиво продолжал:

— Уоштело, хорошо. Но зачем нам прямо сейчас туда идти? Может, сперва пошарим по окрестностям? Вдруг кто-то, кроме нас, уцелел? На ранчо… или ещё где? Тут рядом ранчо Роллингов, ты же знаешь.

Он поправил очки и с надеждой воззрился на друга, мерившего бездорожье длинными ногами так легко, словно прогуливался по парку развлечений в Сиу-Фоллз, куда они однажды ездили всем классом.

Вийака вновь хмуро покосился на него и коротко ответил:

— В горах родники. Куропатки. Кроли. Мы без воды и еды копыта отбросим, не то чтоб кого-то искать.

Апи снова сглотнул, наклонив голову. В этом был резон. Горло у него сжималось, каждое слово проходило сквозь него с трудом, будто по пересохшему руслу. Но он не унимался:

— Давайте покумекаем, что вообще могло тут случиться, — он опять оглянулся на девчонок.

Татоке перевесила рюкзак на другое плечо, но руку Хеткалы не выпустила, так и волоча подругу за собой. Та подняла измученные глаза, на её круглых щеках блестели дорожки слёз. Похоже было, что она только сейчас осознала потерю сестры и бабушки.

— Если мы поймём, что случилось, может быть, нам удастся как-то… вернуться, — упрямо продолжал Апи, не дождавшись ни от кого из друзей ответа. — Или всех вернуть оттуда, куда они подевались. С какой-нибудь Изнанки.

— Это каким же образом? — подала голос Татоке, догоняя их. — Заклинание произнесём, что ли?

— Может быть, но главное — понять, какого хера стряслось, — возбуждённо выпалил Апи, облизывая сухие губы и путаясь кроссовками в пожелтевшей траве. — Например… ну… Йеллоустонский разлом разнесло на всю Америку.

— У-у-у, мы сейчас по этому разлому и идём, — ввернул Вийака, пренебрежительно скривившись. — Апи, не пизди.

Последние три слова были его частым обращением к другу.

— Или вот… Советы применили какую-то бомбу, которая… — Апи вновь задумался; мысли путались, но он что-то такое читал когда-то, и это «что-то» казалось даже отчасти правдоподобным! — Бомбу, которая уничтожает только органику!

— А всё остальное превращает в картинки, — с прежним ехидством подхватил Вийака. — Бомба-три-дэ принтер. Окей, почему тогда мы не испарились? И вон та… собака? Шунка Скан.

Пёс, явно понимая, что речь идёт о нём, обернулся, помахивая лохматым, в репьях, хвостом.

— А ты на него внимательно посмотри, — с наигранной сварливостью огрызнулся Хлебушек, радуясь уже тому, что друг оживился и отбивает его предположения. — Ты где видал, чтобы у собак рёбра и кишки сквозь шкуру, как на рентгене, просвечивали?

— У нас не просвечивают же. Логики не вижу, — отрезал Перо, а Татоке неожиданно сказала:

— А вот да. Хрен с ними, с рёбрами. Почему мы остались тут или перенеслись куда-то — неважно, но почему только мы четверо? Мы что, праведники избранные? Святые какие-то?

Глаза её сердито вспыхнули.

— Да уж, святые, — пробормотал Апи, припомнив то, что они вместе, бывало, вытворяли.

— Не святые, — дрожащим голосом проговорила Белка, машинально вытирая щёки свободной ладонью, другой рукой она крепко вцепилась в рукав подруги. — Просто… почему мы не помним ту ночь? Вчерашнюю, — она вопросительно взглянула на каждого из друзей тёмными раскосыми глазами, в которых стояли слёзы. — Я помню только, как мы отъехали от заправки…

— Тормознули, — медленно произнёс Вийака. — Залезли в кузов, решили сперва немного побухать, потом вылезти и развести костёр. Племполиции шугались, вдруг бы они заметили. Помню, как первую бутылку выпили, дальше — темнота. Дальше Апи меня утром растолкал, и началось… это всё, — он покрутил рукой в воздухе.

— Хейли продал нам палёную спиртягу? — предположил Апи. — И мы вырубились?

— Похоже на то, — задумчиво согласилась Татоке. — И? Ну, вырубились, и что?

Апи длинно выдохнул. Вообще ему всё время хотелось бить себя кулаком по лбу, чтобы наконец оборвался этот вязкий кошмарный сон, в котором он с друзьями бредёт по выжженной солнцем прерии вслед за чёрной собакой, выглядящей как оживший рентгеновский снимок.

Но он не мог себе этого позволить. Не при девчонках же.

— Нас перенесло? — снова вымолвила Белка полушёпотом. — Или всех остальных унесло?.. Я… я хочу к ним, — она жалко скривилась.

Татоке обняла её за плечи, прижимая к себе и зарываясь носом в её распущенные косы. Какое-то время они все стояли и молчали, беспомощно слушая, как всхлипывает Белка, пытаясь справиться с собой.

— Мой дед говорил… что есть пророчество, — наконец выдавил Апи, — будто мир вернётся туда, где был… до прихода белых.

— Уоштело, — резко оборвал его Вийака, у которого на скулах заходили желваки. Апи редко видел друга таким — потерявшим самообладание. — Исчезли белые, хер с ними, но где, сука, вся наша родня. А?!

Апи подавленно опустил голову, жалея, что вообще затеял этот бессмысленный разговор. Шли бы себе да шли. Авось что-нибудь случилось бы. Что-то изменилось бы. Он мельком глянул на Шунку Скана — пёс сел на траву, терпеливо их дожидаясь, и высунул длинный розовый язык. Язык был таким же, как у всех собак, и это почему-то странно успокоило Апи.

Белка, отпустив руку Татоке, вдруг сильно дёрнула его за локоть, и он недоуменно посмотрел в её расширившееся, блестевшие, будто в лихорадке, глаза.

— Что ты там толковал про лангольеров? — требовательно спросила она. Тонкие пальцы её были будто крючья. — Я забыла это сраное кино, но там, но там… — она запнулась, припоминая. — Они, которые выжили, как будто бы тоже спали. Они спали, потому и выжили! — с силой повторила она, обводя всех потрясённым взглядом.

— Это важно? — глухо проронил Вийака, сосредоточенно хмурясь, и сам же себе ответил: — Хейапи… это, наверное, важно, чтобы понять, почему мы тут одни — потому что вырубились от сивухи Хейли.

— А самого Хейли — тю-тю! — надрывно захохотала Татоке и тут же осеклась, зажав себе рот ладонью. Глаза её над этой ладонью были совершенно чёрными и сухими.

Вийака взял её за руку и буднично проговорил:

— Теперь без разницы, слышишь? Вон там, в распадке, ранчо Роллингов. Мы мимо идём. Может, там кто-то уцелел. Какая-нибудь грёбаная спавшая коняга. Корова. Сам Роллинг, чтоб он скис, хорёк вонючий. Хоть кто-нибудь. Пойдём проверим. Апи? — он повернулся к другу.

Тот хлюпнул носом, сморкнулся в траву и бодро отозвался:

— Пошли. Может, там и правда кто-то есть.

* * *

Сам Питер Роллинг был тот ещё сукин сын — краснокожим, вкалывавшим у него на ранчо, всегда недоплачивал, но кони у него были хороши, ради них стоило там работать. Его жена, добрая, хоть и зашуганная, всегда украдкой приносила ковбоям кофейник и свёрток с какими-нибудь плюшками, как ни ярился хозяин.

Но все они исчезли точно так же, как остальные обитатели этого мира — Апи понял это, едва они спустились с холма. Исчезли хозяева, ковбои, мустанги и коровы, куры и воробьи. Постройки ранчо с конюшней, коровником и сараями, как и сам хозяйский дом, превратились в уже привычное колышущееся в воздухе и будто выцветшее полотнище, похожее то ли на гигантский рекламный щит, то ли на декорацию к фильму.

— Твою мать, — тоскливо процедил Вийака, озираясь. — Ладно, пошли отсюда. Дальше пошли.

Но не успели они развернуться, чтобы снова тронуться в путь к Чёрным горам вслед за псом, как неожиданно разорвавший тишину звук заставил их вздрогнуть. Не веря собственным ушам, они растерянно поглядели друг на друга.

Это был треск мотора скутера!

Знакомого им скутера!

— Блядский потрох… — резюмировал Вийака, как заворожённый уставившись на эту вишнёвую трещотку, верхом на которой восседал не кто иной, как Уэйн Мак-Кинли, рыжий верзила, редкостный мудачина, постоянно сцеплявшийся с Вийакой в старшей школе.

Вийака безмолвно переглянулся с Апи. Девчонки тоже стояли, остолбенев. Белка невольно спряталась за спину Оленихи.

А Мак-Кинли тем временем, прогнав свою таратайку по бурьяну, попал передним колесом в русло пересохшего ручья. Мотор скутера истошно взвыл, Уэйн на всём ходу вылетел из седла, перекувыркнувшись, и скутер последовал примеру хозяина, только полетел в противоположную сторону. И затих там, лёжа на боку, как разбившаяся лошадь, лишь колёса крутанулись несколько раз.

Уэйн же очумело сел, тряся рыжей башкой, и при виде него Апи аж передёрнуло. Сколько же крови из него попил этот козёл, выжидая момента, когда он окажется один, без Вийаки в качестве защиты. Мак-Кинли совсем не изменился со времени окончания школы: рыжие патлы, чуть сутулая спина, хмурый взгляд исподлобья. Вообще он был похож на костлявого несуразного норовистого жеребца.

Он ещё раз потряс башкой и выдавил через силу:

— Н-не уходите.

Вийака снова посмотрел на Апи и устало спросил, будто бы Рыжего здесь и не было:

— А этого беложопого козлину нахера Вакан Танка спас? Твой дед что бы на это сказал?

Козлина тем временем кое-как поднялся сперва на карачки, а потом на ноги. Стоял, набычившись, чуть покачиваясь — звезданулся он, видать, здорово, тем более без шлема, — и зыркал по-прежнему исподлобья. Наверняка презирал себя за слабость. Но и остаться тут один не мог.

Апи вдруг представил себе, каково это — остаться в таком изменившемся чудовищном мире одному, и невольно вздрогнул. Защити, о Вакан.

Татоке вздохнула и обратилась к Уэйну, небрежно указав подбородком на видневшуюся вдали «голограмму» ранчо:

— Там точно никого нет?

— Точно, — прохрипел Уэйн. Кривая усмешка наконец проявилась на его угловатой обветренной физиономии. — Я как раз оттуда. Работал у него. Какого рожна тут стряслось?

— Мы не больше тебя знаем, — отрубил Вийака непреклонно. — И если думаешь примазаться к нам…

Он умолк и заколебался. Нет, ему вовсе не было жаль Уэйна Мак-Кинли, не желавшего оставаться в одиночестве среди голограмм знакомых ему с детства мест. Он напряжённо размышлял, может ли пригодиться им этот громила в подобных обстоятельствах и не станет ли он, напротив, для всех опасным.

Татоке будто прочла его мысли, потому что сдержанно обронила:

— Ты с ним всегда собачился, Перо, и он, конечно, гад. Но не бросать же его тут одного.

— Да пошёл он в жопу! — буркнул Вийака в сердцах. — Пусть как хочет, так и… — он снова запнулся.

Вымученная ухмылка будто приросла к растрескавшимся губам Уэйна. Но он молчал.

— Эй… — осторожно встрял Апи. Кто-кто, а он преотлично знал, что из себя представляет Уэйн Мак-Кинли, но тем не менее... — В самом деле, Вакан Танка его не так просто здесь оставил. Так и мой дед бы сказал. Он же это… нормальная боевая единица. Прямо десептикон, — он чуть усмехнулся. — А если тут и правда Изнанка? Твари какие-нибудь налетят…

— Я пока что только одну тварь вижу, — пробурчал Вийака, сдаваясь. — Хер с ним, — он повернулся к Уэйну, чьи серые глаза вспыхнули отчаянной надеждой. Несколько мгновений, которые показались всем очень долгими, они стояли и мерили друг друга взглядами.

Наконец Вийака сурово сказал:

— Мы не знаем, что тут происходит. Но мы должны быть как один, понимаешь? Спасать девок…

— Че-го?! Ещё неизвестно, кто кого спасать будет, — Татоке воинственно выпятила подбородок.

— И не залупаться ни на кого, — закончил Вийака, невольно хмыкнув. Татоке не была бы собой, если б этого не сказала.

Уэйн крупно сглотнул и проронил так же сдержанно:

— Да. Я понял. Я готов.

Он сделал было движение, словно собирался протянуть Вийаке руку, но потом опустил её. Вийака этого будто не заметил.

— Мы идём в Чёрные горы вот за ним, — он кивком указал на смирно сидевшего в отдалении пса, и Уэйн буквально разинул рот, наконец его увидев.

— Тут же не осталось никакой живности, — пробормотал он. — О господи, откуда? Я с утра тут шарюсь… — голос его сорвался.

— Он наш, и он волшебный, — вмешался Апи. — Мы хотим обосноваться в Чёрных горах, найти родник и начать охотиться.

— Я же сказал — тут ничего живого не осталось, — упрямо возразил Уэйн, догоняя их. — Почему вы так уверены, что в Чёрных горах есть какая-то добыча? А если нет? Если там все… как этот? — он смотрел на пса, деловито трусившего впереди.

— Это Паха Сапа, наши горы, — решительно проговорил Вийака. — Они нам помогут. Видишь, духи уже прислали нам Небесного Пса. Так что держись нас. А будешь гадить — придушу.

Он счёл, что припугнуть громилу будет нелишним.

— И тогда мы съедим тебя, — вставил неожиданно развеселившийся Апи.

— Очень смешно, — фыркнула Татоке и добавила, обращаясь к Вийаке: — Эй, вождь, ему нужно дать какое-нибудь прозвище. Прозвище лакота.

Вийака закатил глаза с деланной досадой.

— Да пускай будет Гхи, Рыжий. Пока. Если захочет получить духа-покровителя, так мы же в Чёрные горы идём… — он искоса глянул на явно обалдевшего Уэйна. — Ты васичу, чужак, но тебя для чего-то здесь оставили. Значит, ты один из нас, нравится тебе это или нет.

Запёкшиеся губы Гхи-Уэйна вдруг тронула улыбка. Настоящая улыбка. Он прищурился:

— Может, оставили для того, чтобы вы могли меня сожрать?

— Может, — выдержав паузу, степенно подтвердил Вийака, и тогда они все коротко хохотнули.

А ещё через час пути они вступили в предгорья Паха Сапа.

* * *

К этому времени все изнемогали от жажды и едва волочили очугуневшие ноги. Но как только они поняли, что Чёрные горы — на месте, настоящие, и откуда-то донеслось отдалённое журчание ручейка, у всех будто крылья выросли. К роднику они помчались галопом, перепрыгивая через сухостой, и бросились возле него на колени, погрузив руки и лица в холодную, прекрасную, живительную воду. Глотали её жадно, как звери, и захлёбывались ею.

Наконец все напились впрок и уселись на гальке, отдуваясь. Вийака смахнул с лица капли и полез в рюкзак, доставая оттуда пустые бутылки:

— Надо набрать воды, а то мало ли что, — пояснил он в ответ на уважительный взгляд Татоке.

— Вождь, да ты запасливый, как… как хомяк, — с почтением констатировал Апи. — Я не думал, что ты пустую тару прихватишь.

— Моё полное имя — Перо Хомяка, — важно изрёк Вийака и не выдержал — прыснул. — Сейчас нам всё нужно, не осталось же ни хера. Я пикап до последней железки очистил, — закончил он уже серьёзно, покосившись на Уэйна.

Отвечая его взгляду, тот деловито порылся в карманах и извлёк наружу складной нож, такой же, как у самого Вийаки, две зажигалки, флешку, дохлую мобилу, бумажник и пачку носовых платков.

— Всё, — скупо сказал он. — Остальное пропало вместе с фермой и… и со всеми.

— Ты заснул на закате, — уверенно заявил Вийака, и Уэйн озадаченно кивнул:

— Точно. Откуда ты знаешь?

— Мы тоже, — возбуждённо встрял Апи, а Татоке, скривившись, проворчала:

— Лучше б ты прокладки с собой таскал.

Белка в ужасе дёрнула её за рукав, и та гортанно рассмеялась, с вызовом уставившись на парней.

Вийака почесал в затылке:

— Уоштело. Допустим, у нас есть ножи и зажигалки — у всех, — он обвёл остальных вопросительным взглядом. — Кролей — тех можно ловить силками, но нужны бечёвки.

Апи проворно полез в собственный рюкзак и извлёк моток лески.

— Вот, — торжественно заявил он. — И рыбу можно ловить. Но нужны крючки.

Татоке со вздохом выдернула из мочки левого уха большую, красиво изогнутую серьгу:

— Подойдёт?

— Я тебя люблю, Олениха, — пылко заявил Апи, и та снисходительно похлопала его по плечу:

— Расслабься, чувак.

— Но это ничего не решает, — горько промолвила Белка, глядя на свои исцарапанные руки. — мы можем жить тут, как… как…

— Наши предки, — подсказал Апи, и девушка, вскинув голову, сверкнула глазами:

— Как первобытные люди, но нас надолго не хватит. Мы ничего не умеем. Чем разводить костёр, когда зажигалки выдохнутся? Трутом? У нас нет нормального оружия, чем мы можем убить крупного зверя? А если кто-то из нас заболеет? Сломает ногу? — она переводила отчаянный взгляд с Апи на Татоке, на Уэйна и Вийаку, и каждый из них в замешательстве отводил глаза. — Мы умрём, мы всё равно умрём, — с надрывом закончила она.

— Нужна пошаговая стратегия, — деревянным голосом изрёк Апи, а Уэйн быстро сказал:

— Может быть, это просто местная катастрофа. Придут военные, и нас эвакуируют.

— Допустим, — кивнул Вийака. — Допустим, мы не последние люди на Земле, и кто-то будет искать уцелевших. Но я бы на это не ставил. Нам придётся… вспоминать, как всё было раньше. Что там стояло в музее Сиу-Фоллз, сука, — он на миг прикрыл глаза. — Сука, блядь, я хотел, чтобы белые куда-нибудь провалились, чтобы мы опять стали хозяевами на своей земле, но я не хотел, чтобы вышло именно так. Я не хотел, чтобы все исчезли! — он ударил кулаком по брызнувшей в стороны гальке.

— Никто не хотел, ты чего, — успокаивающе произнёс Апи, у которого даже сердце зашлось. — Но нам придётся с этим как-то жить, не вешаться же тут на деревьях, а то… спасатели прилетят, а мы висим.

— Апи, не пизди, — в один голос сказали Вийака и Татоке, остальные неуверенно рассмеялись… и тут произошло сразу два события, которых никто не ждал.

Из тальника, росшего возле ручья, показался Шунка Скан, который бодро тащил в зубах убитого кролика, буро-жёлтого, довольно крупного. Но не успели все радостно вскочить на ноги, как на противоположном берегу появился человек.

Индеец.

В старинной замшевой рубахе с бахромой и леггинсах, с орлиными перьями, свисавшими из его растрёпанного головного убора, с копьём в руке.

Но выглядел он примерно так же, как Шунка Скан: ожившим рентгеновским снимком. Сквозь волосы, кожу лица, головной убор пришельца просвечивал череп, сквозь одежду — скелет. Апи механически отметил это, потрясённый до немоты. Он посмотрел на остальных: у всех глаза были как плошки, никто, казалось, не дышал.

Апи ошалело подумал, что всё-таки спит и находится в каком-то кошмаре, но тут человек — или кто он там был — заговорил.

— Приветствую вас, краснокожие воины! — высокопарно возвестил он, вскинув костлявую руку. Потом покосился на Уэйна и поспешно добавил: — И не краснокожие. — Ещё подумал и закончил, глянув на Татоке и Хеткалу: — И не воины.

— Ты ещё кто такой? — довольно-таки грубо гаркнул Вийака, чьё терпение было на пределе. Падать ниц перед этим видением он не собирался. Тем более что этот чудик вещал по-английски. По-английски!

— Дух предков, — быстро сообщил тот, опуская руку. — Ждал, когда мои потомки окажутся в затруднительном положении, и пришёл на помощь. Так что жду к себе уважения.

Он приосанился, а Белка нервно прыснула.

В самом деле, их кошмар становился всё более сюрреалистичным, объяснений происходящему так и не было, всё только ещё сильнее запутывалось.

— Тогда иди сюда, прадедушка, — сердито велел Вийака, который, похоже, уже научился принимать окружающую херовую действительность как данность, с которой ничего нельзя поделать. Умереть либо принимать.

Псевдопрадедушка на удивление безропотно послушался и запрыгал к ним по каменистому дну ручейка.

— Так вот, — бесстрастно произнёс Вийака, одним движением очутившись рядом с ним и подозрительно принюхавшись — нет, этот чудик точно тленом не вонял. — Твои, чувак, потомки находятся в затруднительном положении вот уже сто тридцать с лишним лет, со времени победы сраных беложопых васичу, а персонально мы с самого утра ещё и злы как черти, потому что вокруг творится какая-то совсем уж мозговыносящая хуета. Так что не темни, говори всё, что знаешь, делай всё, чем можешь нам помочь, или проваливай, откуда явился. Дух, блядь!

Он перевёл дыхание. Высказался — и полегчало.

Татоке вскинула вверх большие пальцы обеих рук, беззвучно хихикая. Белка снова спряталась за её спину, испуганно оттуда таращась. Апи и Уэйн продолжали обалдело моргать. Они явно не ожидали от вожака этакой наглости.

Дух слегка насупился, покачал головой, будто сетуя на эту самую наглость, но по-прежнему кротко ответил:

— Я не могу точно знать, что здесь произошло, но Паха Сапа, священные Чёрные горы, остались на месте, когда мир сдвинулся, потому что Паха Сапа — сердце этой земли, сердце Черепахи, которая…

— Да не нуди ты! — раздражённо перебил его Вийака. — Знаем мы всё и про Чёрные горы, и про Черепаху.

— Это ещё откуда? — внезапно заинтересовался дух. — В белых школах такому не учат.

— Слухом земля полнится, — едко отозвался Вийака. — Вот у него, например, — он указал на закивавшего, как китайский болванчик, Апи, — дедушка-шаман. Лучше скажи — куда сдвинулся мир?

Дух подумал-подумал, а потом как-то виновато ответил:

— Он теперь в другом измерении. Или вы — это без разницы.

— Он не вернётся, — упавшим голосом пробормотала Белка и закрыла лицо ладонями.

— На всё воля Вакан Танки, — мягко произнёс дух, на миг коснувшись её щеки, и Белка, как бы ни была потрясена, машинально отметила, что пальцы его тёплые, пусть и костлявые.

— Мы не можем в него вернуться? В этот сдвинувшийся мир? — продолжал допрос Вийака. У него, единственного из присутствующих ребят, не осталось живых родственников. Только стоявшие здесь друзья, но ему, провались всё, было жаль их, было жаль исчезнувших невесть куда людей и всей прежней жизни!

Провались всё…

«Вот оно и провалилось», — горько подумал Вийака.

— Кто-то ещё остался тут, как мы? — сглотнув, спросил он.

Дух пожал плечами под болтавшейся на них рубахой:

— Откуда мне знать. Рано или поздно все, кто остался, придут сюда. Паха Сапа — центр этой земли, сердце Черепахи. Все, кто сможет добраться, придут. Не прогоняйте их, — он пронзительно посмотрел на Уэйна, ответившего ему таким же изучающим взглядом.

Вийака нетерпеливо мотнул головой:

— Уоштело, но нам-то как выжить? Все вещи, всё, что нам помогало жить, осталось хрен знает где… Да, блядь! — рявкнул он, заметив, что по тонким губам духа проскользнула понимающая улыбка. — Это всё были приблуды беложопых васичу! — Он вдруг выхватил из кармана бесполезный мобильник и с размаху швырнул его в ствол ближайшей сосны. Мобильник, жалобно звякнув, рассыпался на мелкие осколки. — Но они были удобные, эти приблуды, мать твою! А сейчас что?! Нам даже огня не развести, когда закончится горючка в зажигалках!

Он умолк, тяжело дыша и злясь на себя за эту вспышку. Такое никуда не годилось, он распсиховался, как девчонка с ПМС… кстати, о прокладках. Он посмотрел на притихших Татоке и Белку. Вот кому здесь придётся совсем туго.

— Где жить, что жрать? — упавшим голосом продолжал он. — Что надеть, когда вот эти шмотки, — он подёргал себя за полу рубашки, — сносятся? Что делать, если какие-нибудь звери нападут? Медведь, пума? У нас ведь даже оружия нет! — Он снова умолк, задыхаясь и чувствуя, как защипало в глазах. Он ведь был вождём, он отвечал за всех этих долбоёбов, своих друзей. — И бизонов тут тоже нет. И лошадей, — закончил он с горечью. — Это же… это совсем неправильно, если здесь тот, старый мир. Так не должно быть.

Внезапно дух положил большую костистую ладонь на его плечо.

— Давайте сперва я помогу вам разжечь костёр и разделать вот этого кролика, — на удивление мягко проговорил он. — А потом кое-что вам покажу. Можете звать меня Призрак.

* * *

Выяснилось, что Призрак погиб как раз в конце позапрошлого века, он точно не знал когда. Но помнил, что это случилось во время священного Танца Духов, пока уцелевшие воины лакота танцевали в резервации, куда их загнали васичу. Танцевали, призывая вернуться мертвых соплеменников и убитых бизонов.

— Кавалеристы неожиданно напали и перестреляли нас всех до единого, хоть мы и были безоружны, — спокойно сказал Призрак, помешивая веточкой угли в костре, над которым запекался ободранный им кролик. Остальные сидели вокруг, глотая слюнки. — Я покажу вам место, где соль выходит из-под земли. Соль-то нужна. И покажу наш схрон, тот, что остался от воинов, когда-то танцевавших вместе со мной Танец Духов. Говорю же, я ждал все эти годы, чтобы тайник пригодился. Но я никогда не думал, что всё обернётся именно так.

— Постойте, дедушка, — дрожащим голосом промолвила Белка. — Так вы тоже всё это время были тут один. Вы не ушли… к Бесконечному Огню вслед за остальными? Вслед за всеми?

— Погибшие души-наги стремятся к Бесконечному Огню и попадают туда, — грустно ответил Призрак. — Но некоторые души, шаманы называют их «нагийя», обречены вечно скитаться между мирами. Я — нагийя и всегда сетовал на это. Но сейчас я понимаю, что был тут нужен, чтобы встретить вас. И помочь.

Они едва дождались, когда зажаренная кроличья тушка хоть немного остынет, разделили её на части и проглотили в мгновение ока, облизывая пальцы.

— Я покажу вам разные целебные и полезные травы, — высокопарно заявил дух девчонкам, на что Татоке немедля отрезала, сердито блеснув глазами:

— Покажи мне лучше, как сделать лук!

— Я хочу всё знать про травы, дедушка, — кротко сказала Белка, коснувшись руки Призрака, и Татоке задиристо фыркнула, но на сей раз смолчала.

— Покажи нам схрон, про который толковал, — попросил Вийака, обгладывая последнюю косточку. — Пожалуйста.

— Что ж, идёмте, — удовлетворённо кивнул дух. Похоже было, что он простил потомкам их непочтительность.

Они поднялись в горы по едва заметной тропке, на которой Призрак указал им следы оленя. Воздух тут стал более разреженным и холодным, все мигом озябли, тем более что куртки были только у девчонок. Призрак виновато заметил, глянув на продрогшую Белку:

— Я бы отдал тебе свою рубаху, винчинчала, девочка, но я тогда рассыплюсь.

Свою куртку Белке отдал Уэйн, хоть та и отнекивалась, и остался в одной рубашке, как парни. Либо он был не таким уж мудачиной, решил Апи, либо пытался к ним подольститься, а может, и то, и другое, хрен знает.

— Придётся отодвинуть, — объявил Призрак, когда они остановились перед приметной красной скалой. Тропа оборвалась незадолго до этого.

— Отодвинуть скалу? — оторопел Апи. Он ожидал чего угодно, но не такого.

Призрак нетерпеливо мотнул головой:

— Смотрите вот сюда. Не видите? — он удовлетворённо хмыкнул. — Уоштело. Немудрено, за столько лет никто не увидел.

Он провёл тонким пальцем по еле заметной трещине в скале, и, присмотревшись повнимательнее, Апи наконец сообразил, что кусок скалы, валун высотою чуть ниже человеческого роста, от неё отделён, хоть и врос в землю.

В следующие несколько часов они разогрелись и упарились от напряжения. Сдвинуть валун с места оказалось задачей непростой. Разумеется, пришлось его подкапывать, после чего Вийака сильно сокрушался насчёт своего сломанного ножа. Впрочем, Призрак небрежно бросил ему:

— Не горюй, мальчик, там, внутри, есть и ножи.

Им удалось отыскать толстые прочные сучья в качестве рычагов, и, когда после их усилий валун наконец покачнулся и немного сдвинулся, все, включая Призрака, заорали от радости. В скале образовалась щель, достаточная, чтобы туда мог пролезть не особо тучный человек, и они единогласно решили пока что больше не надрываться, а проникнуть в эту щель. Толстяком никто из них не был.

Внутри скалы оказалась пещера. Самая настоящая. Будто кто-то специально её тут выдолбил, причём своды её уходили ввысь, а воздух оставался свежим и чистым. Тут наверняка были ещё какие-то незаметные на первый взгляд ходы, решил Апи, ликующе подтолкнув Вийаку локтем.

Призрак тем временем промерил пол пещеры шагами, отсчитав от стены и от входа определённое их количество, и пальцем начертил на земле круг со словами:

— Копайте здесь.

И они снова начали копать, на сей раз едва не пожертвовав ножом Уэйна, но наконец в глубине появившейся ямы обнаружился длинный тюк: завёрнутые в бизоньи и оленьи шкуры копья, луки, колчаны со стрелами, ножи и даже два заботливо смазанных винчестера с патронами. Вийака не поверил своим глазам, уставившись на эти сокровища. Да, на много лет им бы этого не хватило, но тем временем они могли бы научиться сами делать оружие. Не ружья, понятно, но луки и стрелы. А с ружьями им сейчас не был страшен даже гризли или пума!

Вийака не удержался и от радости стиснул в объятиях Призрака, который оказался совсем лёгким и будто бы пустым внутри. Но охотно обнял его в ответ:

— Чем мог, тем помог, внучек. И ещё помогу. А сейчас мне пора. Ночуйте спокойно.

Он вытащил из угла ещё один свёрток из шкур, поменьше, в котором оказался сухой трут, три глиняные миски, закопчённый жестяной котелок, пустая оплетённая бутыль и кисет с табаком, рассыпавшимся в его руках на мельчайшие крошки.

— А когда ты опять придёшь, дедушка? — тревожно осведомилась Белка, заглядывая в глазницы Призрака.

Апи хотел спросить то же самое, уж больно Призрак напоминал ему его собственного исчезнувшего невесть где деда, но постеснялся.

— Приду, как только понадоблюсь, — таинственно заявил тот и будто растаял в воздухе.

* * *

Когда они наконец разместились на полу пещеры на шкурах и на предусмотрительно прихваченных Вийакой из пикапа мешках — девчонки в углу, парни — ближе к выходу, — Апи сонно изрёк:

— Старик наверняка решил, что мы сейчас будем сношаться, как кролики, потому и свалил так быстро. Ой! Ты чего? — он обиженно потёр ушибленный лоб, приподнявшись на локте, — Татоке запустила в него из угла одним из своих сабо.

— Того! — отрезала та, подскочив от негодования. — Наш мир рухнул, родные исчезли, мы очутились неизвестно где, а ты только и думаешь, что про еблю!

— Я нормальный половозрелый парень, — обиженно прогундосил Апи, ощупывая стремительно набухавшую на лбу шишку. — О чём мне ещё думать? Это во-первых. А во-вторых, нам же предстоит заселить этот мир, поэтому размножаться — важнейшее занятие. Ай!

От второго сабо ему удалось увернуться, но оно угодило в плечо лежавшему рядом Вийаке, который сердито рявкнул:

— Апи, не пизди. Самое время сейчас про демографию думать, ага.

Уэйн, расположившийся возле самого выхода, ехидно фыркнул. Его серые глаза насмешливо поблескивали в темноте.

— Я так понимаю, что при сложившемся раскладе мне вообще ничего, кроме дрочки, не светит, — неожиданно объявил он.

— Никому из вас, кабаны озабоченные, не светит ничего, кроме дрочки, — отпарировала Татоке, гневно раздувая ноздри, и улеглась обратно, натянув бизонью шкуру до подбородка, пока Белка рядом с ней тихо хихикала.

Шкуры, кстати, оказались отлично выделанными и мягкими.

Апи решил, что демографический вопрос он обдумает всесторонне, но попозже. А пока что сменил тему:

— Олениха, а у тебя неправильная обувь. Нам всем нужны мокасины.

Ими, по крайней мере, шишку не набьёшь, хотел добавить он, но удержался героическим усилием воли.

— Иди ты, — пробубнила Татоке, всё ещё злясь. — Размноженец херов.

— Нам тут вообще много чего нужно, — примирительно сказал Вийака. — Разведать, где поблизости вода, это в первую очередь, не таскаться же каждый раз к тому ручью, далековато будет. Вырыть отхожее место. Кострище снаружи и тут, в пещере, обустроить. В горах обычно ночью холодно.

— Можно греться трением, — на сей раз Апи таки не удержался от реплики и тут же нырнул поглубже под шкуру.

— Апи, не пизди, — услышал он дружный хор голосов и получил от Вийаки увесистый тычок в бок.

— Ладно, ладно, отцепитесь, сплю я, сплю, — Апи нарочно захрапел для убедительности и вскоре в самом деле провалился в сон.

С отчаянной надеждой на то, что проснётся на кровати в дедовом трейлере. Или в кузове пикапа Вийаки. Где угодно, но в своём старом, бесследно исчезнувшем мире.

Надеждам этим не суждено было сбыться.

* * *

Апи проснулся всё в той же пещере, рядом со спокойно посапывавшими друзьями. Сквозь узкую щель входа проникал солнечный свет, снаружи гомонили птицы, из-под шкур торчали растрёпанные чёрные космы Вийаки.

Хлебушек тяжело вздохнул и уселся на мешках, ощупью, как всегда, отыскивая очки. И тут же издал горестный вопль, немедля разбудивший остальных:

— Блядь! У меня очки разбились!

— Чего орёшь? Очко не треснуло, и ладно, — подал ехидный голос Уэйн, и Апи отчаянно выдохнул:

— Заткнись! Что мне теперь делать?!

Вот всё-таки этот Гхи как был беложопым мудаком, так им и остался, конец света там или что.

— Дай сюда, — вздохнул Вийака, тоже усевшись на мешковине.

Он взял из рук Апи оправу с уныло торчащими осколками стёкол, повертел в руках и пробормотал:

— Да, брат. Пиздец им.

— Это мне пиздец… — Апи судорожно втянул в себя воздух, озираясь по сторонам, но тут же растерянно заморгал.

Все предметы в пещере, расстроенные лица друзей, ехидная рожа гондона Уэйна, зелёные ветки кустов, видневшиеся в щели между камнями, — всё это он видел так ясно и чётко, словно был в очках!

— Перо… — завороженным шёпотом позвал он. — Слушай… похоже, я всё вижу и без очков.

Близорукость у него была офигенно высокой, очки он надел ещё в младшей школе. А теперь мир и без них приобрёл чёткие очертания и яркие краски, перестал расплываться, как это бывало всегда, едва он снимал очки!

Чудеса…

— Поздравляю, — Татоке зевнула и вылезла из-под шкур, зябко поёживаясь. — Подай мне мои сабо, если ты всё видишь, Апи.

— Интересно, у нас тут все болячки пройдут или как? — задумчиво проговорил тот, шаря по полу пещеры в поисках её обувки. Шишка у него на лбу точно не рассосалась.

— Кофе бы… — заныла Белка, тоже поднимаясь и берясь за косметичку.

— Молчи, а? — простонал Апи. — Может, тут это… что-нибудь такое растёт? Старикан тебе ничего не показывал?

Они выбрались наружу, поёживаясь от утренней прохлады, выбрались в чистый, зелёный, сверкающий росой мир, где их уже ждал Шунка Скан со свежей тушкой кролика у лап.

— Да уж, с этим псом мы не пропадём, — уважительно произнёс Вийака, присаживаясь на корточки и обнимая собаку за лохматую шею. Он тут же отметил про себя, что на ощупь пёс был точь-в-точь как ушедший Призрак — пустой и очень лёгкий.

— Мог бы принести оленя, — подал голос Уэйн. — И кофе.

— Я поищу хотя бы мяту и бруснику, — решительно заявила Белка, сосредоточенно расчёсывая спутанные волосы. Щётка нашлась только у неё.

Наконец после скудного завтрака все разбрелись кто куда. Апи и Татоке отправились стрелять из лука на площадку за утёсом. Белка действительно твёрдо решила найти хотя бы те травы, которые знала и которые могли им пригодиться, поэтому осторожно спустилась в ущелье. Вийака же с Уэйном устроились перед пещерой, внимательно изучая винчестеры, найденные в схроне. Ведь если оружие было неисправным, оно легко могло разорваться в руках у беспечного стрелка.

— Вроде в порядке, — вполголоса констатировал Вийака, откладывая в сторону своё ружьё и взглянув на Уэйна, который только кивнул в подтверждение, мол, моё тоже, но ружья из рук не выпустил. — Вот что я тебе скажу, — негромко продолжал Вийака. — К Апи не цепляйся, ясно? Я понимаю, что он иногда бесит, но он мой друг. Хейапи.

Уэйн склонил рыжеволосую голову к плечу, глаза его снова ехидно блеснули, когда он так же, вполголоса, проговорил:

— Ты наивняк, вождь. Вы меня к себе приняли, и ты тут вроде как командуешь. А тебе не приходило в голову, что с этим вот, — он потряс ружьём, — я мог бы запросто уложить и тебя, и твоего дружка-задрота? Забрать себе обеих девок и зажить тут припеваючи?

Вийака на миг опустил ресницы. Теперь чёрное ружейное дуло глядело прямо ему в грудь, и сам он ничего не успевал сделать. Пуля Уэйна оказалась бы куда быстрее.

— И что же тебя останавливает? — бесстрастно спросил он, облизнув губы и прямо посмотрев в побледневшее лицо Гхи. У того на переносице проступили незаметные раньше веснушки.

— Три вещи, — с расстановкой произнёс тот, не опуская ствола. — Твои девки прикончат меня раньше, чем я их трахну, — раз. Даже эта вот миленькая маленькая Белочка, — он натужно усмехнулся. — Я в этих ваших горах и духах-призраках ни фига не шарю, навряд ли они будут мне помогать — два. И… ты клёвый. Лично ты. Это три, — закончил он и снова криво усмехнулся, откладывая в сторону ружьё. — Ничего такого, не бери в голову.

Вийака молниеносно взметнулся с земли, сбив его с ног в этом рысьем прыжке. Повалил наземь, прижал, стиснув беззащитное горло обеими руками. И процедил, уставившись в сузившиеся, потемневшие глаза Уэйна:

— Мне тоже, знаешь ли, легче было бы тебя прикончить. Проще, чем потом всё время гадать, не всадишь ли ты пулю мне в спину и не встанешь ли на сторону каких-нибудь беложопых мудил, если такие вдруг здесь появятся.

Он безжалостно встряхнул Уэйна. Жизнь этого парня была в его руках, билась в его ладонях. А тот, обмякнув, вдруг через силу прохрипел:

— Нет. Я буду с вами. Даю слово. Можешь… можешь не верить, но я буду с вами. Если не веришь… тогда прикончи меня.

— Чтоб ты скис, — мрачно пожелал ему Перо, разжимая пальцы и поднимаясь на ноги. Потом снова протянул руку и вздёрнул зашедшегося в кашле Уэйна с земли.

Позади них раздалось глухое ворчание. Парни обернулись — там сидел, как всегда, неслышно возникший откуда-то Шунка Скан и скалил белые зубы.

— Что скажешь, Шунка? — строго спросил Вийака. — Поверить мне этому васичу?

Пёс махнул хвостом, разметая пыль. А Уэйн прохрипел, держась за горло:

— Я хочу получить ваше имя. Имя лакота. Я тебе серьёзно говорю, Перо. Мне остопиздело быть беложопым васичу.

Он сердито набычился, а Вийака наконец искренне и с облегчением засмеялся, на миг коснувшись его плеча:

— Это ещё неизвестно, какой зверь-покровитель к тебе придёт. Ну или не зверь. Может, ты пожалеешь, что не остался беложопым васичу.

— Вон Хлебушек этот твой… это же прозвище? — нерешительно осведомился Уэйн.

— На самом деле, — страшным шёпотом возвестил Вийака, — его тайное имя — Громкий Барсук. Но я тебе этого не говорил!

К Уэйну, когда он отправился поститься без еды и воды на берег священного Озера Ножа в самой сердцевине Чёрных гор, явился медвежонок. Уэйн сам от этого обалдел, но так и стал Мато Гхи — Рыжим Медвежонком.

* * *

А ещё через две луны — Призрак научил их отмерять время по Солнцу и Луне — произошло вот что. Призрак как раз был с ними, когда это случилось.

Сперва им показалось, что небо над Чёрными горами раскололось, потому что его прочертила ослепительная широкая молния, а потом от удара грома покачнулась земля. Но раскололось не небо-Скан, раскололась чёрная гора над Озером Ножа.

И оттуда лавиной грянули бизоны.

Впереди всех бежал огромный, буро-чёрный, косматый бык со сверкающими рогами — Татанка, бизоний дух, вожак всех живущих и умерших бизонов. За ним — другие, не такие крупные быки, коровы и желтые телята. Они громко мычали, а от топота их копыт снова содрогнулась земля. Они грозной лавиной пронеслись вниз по ущелью, спускаясь на заросшую травой благодатную равнину.

— Пророчество сбылось, — еле слышно проговорил Призрак вздрагивающим голосом, когда последний телёнок весело пробежал мимо него, подпрыгивая на тонких ножках. — Они вернулись.

Вийака обернулся — старик плакал, слёзы текли из тёмных впадин его глазниц.

— Теперь я могу уйти к Бесконечному Огню, — серьёзно проговорил он, встретив взгляд Вийаки. — Я больше не нагийя.

— А нам, что же нам делать, дедушка? — вскрикнула Белка, в испуге уставившись на него. Он научил их всему, что знал сам, он помог им пережить первые, самые трудные дни в этом новом мире, и теперь он уходил?!

— Вам предстоит встречать всех, кто придёт сюда, — мягко ответил дух, опустив ладонь на её растрёпанную голову. — Всех, кого позовут Чёрные горы. Они придут. Я же вам уже говорил. Ждите.

Его силуэт будто истончился, заколыхался, медленно тая в предутреннем воздухе.

А из разлома в черной горе вдруг вылетели мустанги. Крапчатые, гнедые, вороные, караковые, буланые. Они летели, хвосты и гривы их развевались по ветру.

И надо всем этим сверкающим яростным миром подымалось Солнце-Ви.

Наступил рассвет нового дня.

Вийака Перо

Апи Хлебушек

Татоке Олениха

Хеткала Белка

Гхи-Рыжий

Призрак

3.

«Анпету Вакан — Священный День, день, когда все вернутся в мир индейского детства...»
(Из поучений шамана Матохаты)

— Мне не хватает книг, — мрачно заявил как-то утром Апи Хлебушек, вернувшись после умывания в ручье к костру и покосившись на друзей, зябко ёжившихся под накинутыми на плечи одеялами и оленьими шкурами.

Выделывать шкуры их научил исчезнувший к тому времени Призрак, отправившийся в Страну Вечной Охоты, к Бесконечному огню, где восседают все мёртвые воины лакота. Управляться же с ружьями и луками они умели, все пятеро: Вийака Перо, считавшийся у них вождём, Апи, Рыжий Уэйн Гхи и девчонки — Татоке и Белка. В Чёрных горах всегда водились олени, и вяленого мяса про запас в той пещере, где друзья обустроились, было уже достаточно для нормальной зимовки.

— А мне не хватает кофе, — тут же парировал Уэйн, скривившись в ехидной усмешке. Он был единственным бледнолицым (или, как говорила Татоке, беложопым) среди них. И ещё в школе безжалостно доставал своими подъёбками Апи, которого считал задротом-ботаником. — Нахрена тебе тут книжки, ты же окуляров своих лишился, — он повертел перед лицом сложенными в щепоть пальцами, изображая таким образом разбившиеся очки.

Вийака превентивно показал ему кулак — заткнись, мол, и Уэйн заткнулся, смешливо блеснув глазами. Несмотря на свою доёбистость, парнем он всё-таки был покладистым.

— А мне нужны мои родные, — звенящим голосом отрезала Татоке, глянув на Апи почти с ненавистью. — Мало ли что каждому из нас здесь нужно. Извини, Апи, — добавила она, немного помолчав, и остальные облегчённо выдохнули. Татоке же попыталась улыбнуться. — Предки выдали нам только Призрака и вон Шунку Скана, — она кивнула на сидевшего неподалеку большого чёрного пса, вильнувшего ей хвостом в ответ. — А ещё бизонов и мустангов. Кофе и книжек не выдали.

— Придётся писать самим. На коре, палочкой, — бодро провозгласил Апи, тоже вымученно улыбнувшись, и тогда все наконец коротко рассмеялись.

В их положении оставалось только это. Смеяться тому, что действительно смешно. А такого хватало. Апи, добровольно взяв на себя роль местного дурачка-недотёпы, то в ручей падал, отправившись наловить рыбы, то на незамеченный им муравейник усаживался перекусить. Но книги он действительно любил, читал раньше запоем и по вечерам у костра пересказывал друзьям самые-самые, иногда по нескольку раз.

В ту же ночь неожиданно разразилась сильная осенняя гроза из тех, что нередко бушуют в предгорьях, и ребята тщательно занавесили вход в пещеру всеми шкурами, какие у них были.

— Настоящая буря, ёлки-палки, — пробормотал Уэйн, подбрасывая в костёр ещё хвороста.

— Не шибко-то пали дрова, — предупредил его Вийака и вздохнул: — Надо было больше заготовить, хрен знает, когда мы теперь отсюда сможем выйти.

Уата, северный ветер, завывал снаружи, рвался в пещеру, бросая в завесу из шкур пригоршни ледяного дождя. И вдруг сквозь эти звуки послышался другой звук — страшно знакомый, но уже почти забытый с исчезновением цивилизации.

Это был гул мотора.

— Не понял… — дрожащим голосом пробормотал Вийака, расширенными глазами уставившись в ошеломлённые лица друзей.

А потом все они подхватились и ринулись наружу, не обращая внимания на хлеставшие по головам и плечам струи дождя.

Самолёт, крохотный самолёт, растопырив крылья, подобно орлу, кружил над предгорьями. Пилот, вероятно, пытался найти место для посадки… и не находил в нахлынувшей вместе с бурей тьме.

— Он разобьётся! — в ужасе закричала Белка, запрокинув голову. Дождь смешивался на её смуглом лице со слезами.

Мотор несколько раз чихнул, закашлялся и снова натужно взвыл. Чёрный силуэт начал быстро снижаться.

— Он сядет в ручей! — крикнул Вийака, тыча пальцем перед собою. — Надо спасать!

И они ринулись в темноту, задыхаясь от волнения. Шунка Скан мчался впереди, и каждый чётко различал его тень, летящую среди валунов.

Самолёт приземлился неудачно, завалившись на левый бок, на крыло, словно подбитая птица. Вийака проворно вскарабкался на это крыло, подал руку Уэйну, и оба они полезли в перекорёженную кабину, торопясь вытащить тех, кто был там — пока не взорвались топливные баки. Девчонки и Хлебушек нетерпеливо подпрыгивали внизу. Апи попытался было тоже полезть в кабину, но Вийака гаркнул на него:

— Стой, где стоишь! Вот, принимайте лучше!

И они с Уэйном потащили из кабины обмякшее тело в джинсовом комбезе. Черноволосая голова пилота бессильно моталась на тонкой шее, лицо было перемазано кровью, сочившейся из раны на голове.

— Храбрый пацан… — уважительно пробормотал Вийака.

— Это не пацан, а моя сестра, Джеми! А я — Колин! — прозвенел тонкий детский голос из глубины кабины, и оттуда вылез мальчишка, темнокожий, тощий, в шортах и лёгкой курточке.

Вийака только глянул на него и тоже без церемонии, как щенка за шкирботник, спустил вниз. А следом — здоровенный рюкзак, который мальчишка выволок наружу.

— Беги вон в те кусты! — скомандовал он. — А то щас взлетим… без крыльев!

Дважды повторять это не пришлось, все опрометью припустили подальше, неся почти бездыханную Джеми, как мальчишка её назвал. Апи и Белка помогли Колину, ухватив за лямки громадный, в его рост, рюкзак. Апи поразился, каким тот был тяжёлым. И угловатым, будто бы там лежали кирпичи.

— Книги! — внезапно догадался он. — О Вакан, это же книги… там, у тебя!

Колин глянул на него снизу вверх огромными круглыми глазами и гордо заявил:

— Моя сестра — библиотекарь, она собрала всё, что… что не исчезло, и мы полетели… искать людей. Вас то есть.

И в этот миг топливный бак самолётика всё-таки взорвался. Они прижались к мокрой земле, обхватив головы руками — казалось, огненное зарево залило полнеба. На какие-то мгновения стало светло как днём, и нестерпимый жар опалил лица.

— Твою ж… — пробормотал Вийака, наконец усаживаясь, и закашлялся. — Татоке, глянь, что там с этой Джеми, только аккуратно, вдруг позвоночник у неё… И кровь вон…

Он с беспокойством вгляделся в заострившееся лицо девчонки, осторожно отвёл с её выпуклого лба спутанные кудряшки.

— Позвоночник у меня есть, а как же, — прошептала вдруг та, не открывая глаз, хотя слипшиеся ресницы её дрогнули. — Пальцами шевелю, вот. И на руках, и на ногах.

Её чёрные сверкающие глаза распахнулись и требовательно уставились прямо в лицо ошеломлённому Вийаке, а узкая ладонь легла на вихры братишки, облегчённо уткнувшегося ей в плечо. В глазах этих плясали отблески пламени от догоравшего самолёта.

— Вы и правда тут живёте? В Чёрных горах? — она закашлялась и попыталась приподняться на локте. — Я видела вас всех… во сне.

Вийака потрясённо переглянулся с Апи и Уэйном, а Татоке резко сказала:

— Пойдёмте обратно. Её надо перевязать… и дождь льёт. Дома поговорим.

Вийака про себя с облегчением отметил это «дома» (всё-таки Олениха была самой эмоциональной в их компании) и снова подхватил Джеми на руки. Ему не хотелось её выпускать, как Хлебушку — рюкзак пацана с драгоценным содержимым.

— Вакан… о Вакан… — бессвязно и благоговейно бормотал тот снова и снова, пока Татоке сердито на него не цыкнула, а Уэйн не выпалил ехидно:

— Там, может, это… сто экземпляров библии. Или учебники алгебры.

— Это всё равно книги, чтоб ты понимал, — огрызнулся Апи.

— Книги беложопых, — не унимался Уэйн, и Апи, не выдержав, свирепо пнул его под тощую задницу. Тот, однако, ловко увернулся, не переставая хохотать.

Джеми тоже тихо рассмеялась, подняв голову с плеча Вийаки, оступавшегося в грязи. И вполголоса пояснила, оглядываясь на Апи:

— Библии нет, но учебники есть. И другие истрепанные книги, я принесла их домой заклеить… и они остались, когда всё исчезло, остались в рюкзаке.

Она прерывисто вздохнула. Её глаза, совсем близко от глаз Вийаки, вдруг переполнились слезами.

— Люди исчезли, а старые рваные книги остались… — голос её сорвался, она беззвучно заплакала.

Вийака захотел было погладить её по щеке или поцеловать, но удержался.

— Ты сказала, что видела нас во сне, — отрывисто проговорил он. — Как это?

Джеми несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и наконец объяснила:

— Мы из Маунтин-Кросс. Папа — он опылял поля на заказ. Я потому умею водить самолёт. Он меня учил, сказал, вдруг пригодится. Мама… давно умерла. Мы проснулись утром — а никого нет, — голос её снова задрожал. — И ничего. Ни нашего дома, ничего. Только этот рюкзак. И самолёт. Зачем так? Зачем?!

— У нас тоже все исчезли, — глухо отозвался Вийака. — Рассказывай.

— Я… сразу поняла, что надо облететь окрестности, вдруг кто-то всё-таки уцелел, — взахлёб, всё быстрее продолжала она. — Но никого, никого нигде не было, а топливо — на исходе. И есть совсем нечего. Мы с Колином охотились на сусликов, их можно убить палкой. Воду брали в ручье. Неважно… Мне показалось, что я заметила дым… вот здесь, — она мотнула головой. — В Чёрных горах. А потом мне приснился сон, как будто я сижу у костра, я, Колин и какие-то незнакомые парни и девчонки. Это были вы, — убеждённо повторила она, переводя взгляд на шедших рядом Апи и Татоке. — И ещё собака. Странная, с рёбрами наружу. Но я её не боялась.

Шунка Скан гавкнул откуда-то, словно подтверждая её слова, и Джеми выдавила дрожащий смешок.

— Я подумала: а вдруг? Вдруг вы действительно где-то здесь? Я забрала книги, больше всё равно нечего было, и мы полетели. Только вот буря началась, я еле выровняла самолёт, и мы сели в ручей, — закончила она.

— Вакан Танка привёл тебя, Великий и Таинственный, — убеждённо изрёк Апи.

— Аминь, — не удержался ехидина Уэйн, косясь на то, как доверчиво тонкие руки Джеми обвивают шею Вийаки. Он бы тоже хотел нести эту девчонку, такую храбрую и красивую. И не только нести. Впрочем, решил он, ещё выдастся случай поболтать с ней не при всех. Может, он понравится ей. Может…

Вийака спокойно произнёс, останавливаясь перед пещерой:

— Теперь здесь будет ваш дом. Паха Сапа, наши горы. Они для всех. Я сказал, хейапи.

— Хейапи, — вразнобой отозвались остальные, и Джеми тоже озадаченно повторила:

— Хейапи. А что это означает?

— Да будет так, — ответил Вийака.

@темы: фики, индейцы, американские тексты, ФБ-23

---

МОЁОРОЧЬЁ)

Название: Он твой
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1555 слов
Пейринг/Персонажи: Ярк/Тарувиэль и другие
Категория: гет
Жанр: фэнтези, романтика, флафф, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Тарувиэль, когда-то командовавшая взводом эльфийских разведчиков, а сейчас — экипажем дерзкого проворного судна контрабандистов, снова встречает Ярка.
Примечания: сиквел к командному высокорейтинговому мини прошлого года «Он мой!»; разрешение автора на продолжение получено; прямые цитаты из предыдущего текста выделены курсивом
Предупреждение: AU, упоминание насилия и крови, немного розовых соплей в сахаре)
Ссылка: тут

Тарувиэль, когда-то командовавшая взводом эльфийских разведчиков, а сейчас — экипажем дерзкого проворного судна контрабандистов, стояла на рынке близ порта Ашаффе и придирчиво выбирала фрукты, откинув с золотоволосой головы капюшон тёмного плаща. Пожалуй, рыжие, как солнце, с плотной шкуркой цитрины были ничего себе, решила она. И вон те румяные круглоки — тоже.

Повернувшись к подобострастно улыбавшемуся торговцу, она холодно осведомилась на Всеобщем:

— Найдётся у тебя две пары мер этих цитринов и мера круглоков?

После паузы торговец часто, хоть и ошеломлённо закивал. Был он человеком, явным выходцем откуда-то из Фаррии — меднокожим, плотного сложения, с заплетёнными в две косы седеющими волосами.

— Только если попытаешься гнильё подсунуть, я тебе его в задницу затолкаю, — хладнокровно пообещала эльфийка, отсчитывая дукаты из поясного кошеля. — А попробуешь меня обвесить — тогда повешу.

Торговец смиренно забормотал: «Что вы, что вы, госпожа, как можно», кланяясь и попутно раздавая подзатыльники мальчишкам-подручным, чтобы те побыстрее раскидывали названные фрукты по плетёным корзинам.

— А тебе по-прежнему нравится всех пугать, — весело произнёс над её плечом до ужаса знакомый голос, и она стремительно повернулась, машинально коснувшись ножа на поясе, хотя не пускала его в ход уже Эру знает сколько времени.

Ярк, сын Шарса, стоял перед нею, лыбясь во весь рот. За пять с лишним лет, прошедших со дня их последней встречи, он заматерел, словно сам Эру стремился вылепить из него настоящий образчик грозной мощи. Но двигался он по-прежнему легко для такого боекомплекта литых бронзовых мускулов, словно танцор, уклоняясь от бегающих с корзинами прислужников торговца. Он был одет в простые замшевые штаны и грубую синюю рубаху. Голова, как и у неё, была непокрыта, но буйная копна чёрных кудрей собрана в небрежный хвост. Рожа смуглая почти дочерна и самая что ни на есть разбойничья. Орк. Проклятый орк, отродье Тьмы.

Тарувиэль в смятении прикусила губу, отчаянно надеясь, что щёки её не покраснели, хотя сердце забилось неровно и часто. О Эру, что тут делает этот дикарь? Ей успешно удавалось избегать с ним встреч все эти годы! Она уже поверила, что так будет и впредь.

Но Эру судил иначе.

— Ты небось гадаешь, что я тут делаю, — заявил проницательный дикарь. В этом он тоже ничуть не изменился. — Провизию закупаю, как и ты, хозяйка «Мятежного».

Так назывался её корабль. Выходит, он знал! Он не случайно тут оказался! Что ещё он знает о ней?

— Я спросил вон у тех ребят, — он небрежно указал пальцем куда-то себе за спину, где располагались овощные ряды. — И они сказали мне, кто ты теперь.

— А ты что, нанялся к кому-нибудь поваром и покупаешь здесь картошку? — с ехидным смешком осведомилась она, радуясь, что голос её звучит почти равнодушно. Почти.

Он пожирал её глазами, не стесняясь, и вроде как даже не услышал вопроса. Пришлось ткнуть его локтем в твёрдый бок.

— Ох! Прости, ты что-то сказала? — он сощурил тёмные яркие глаза. — Я залюбовался.

Засранец.

— Я спросила, — проворчала Тарувиэль, — не кок ли ты у кого-то на камбузе.

Он тихо рассмеялся:

— Нет, звёздочка моя. А ты ищешь повара?

— Никого я не ищу, — сердито отрезала она. — И, если бы даже искала, тебя бы не взяла. И… какая я тебе звёздочка?

— Ясная, — тотчас вымолвил он, продолжая ласкать её взглядом. — Прекрасная. Я скучал. Я тебя искал.

Она сделала всё, чтобы Ярк, сын Шарса, никогда её не нашёл.

…После того как она впервые увидела его по визору в новостях, где он пообещал сломать ей шею при встрече, заявив, что она, мол, змея, а не женщина… После того, как она приказала своим разведчикам притащить его в расположение их взвода… После того, как она изрезала острием своего клинка всё его сильное смуглое тело, играя с ним, безоружным, будто кошка с мышью…

Но мышью он не был.


От очередного её удара он увернулся со словами:

— Что ж, попляшем! — И вдруг загорланил, быстро оглядевшись: — Не смотрите на меня, глазья поломаете! Я не с вашего села, вы меня не знаете!

«Гадёныш», — подумала она почти восхищённо, но ярость вскипела в ней с новой силой. Он смеялся над ней. Да как он посмел!

Через полчаса такой пляски тело орчонка было сплошь расчерчено струйками крови и пота, но дыхание всё ещё оставалось ровным, а реакция — молниеносной. Он отклонялся примерно от каждого третьего её выпада. Зрители вокруг — её бойцы — свистели и рукоплескали им обоим.

Отскочив от пленника, Тарувиэль опустила руку с клинком. Это была отличная тренировка, она не возражала бы оставить орчонка здесь, в лагере, чтобы притравливать на него новичков, как охотники притравливают гончих на пойманного в лесу медведя.

— Что, устал? — почти ласково спросила она, и он повёл окровавленными плечами:

— Есть немного.

— Ты шустрый, — снисходительно похвалила она, выравнивая собственное дыхание. — Я ещё не встречала таких. Твой отец, случайно, не эльф, ненароком обрюхативший твою мамашу-орчиху?

Он сморщил нос:

— Он был кузнецом, мой отец, его звали Шарс. Вы не способны никого обрюхатить, ваше семя не прорастает. Взгляни на себя, эльфийка, ты пустоцвет. Твоё лоно иссохло, как пустыня.

Вскрикнув высоким голосом, она вновь ринулась на него, как кобра, уже в своём смертоносном полёте осознавая, что совершает роковую ошибку. Его израненное тело тоже взметнулось в воздух, обрывая её пируэт, но он был гораздо тяжелее неё, и у Тарувиэль перехватило дух, будто от удара о скалу.

Они оба грохнулись оземь, и её на миг словно парализовало, тело подвело её, клинок звякнул о камень, вывалившись из разжавшихся пальцев. А его железные пальцы сомкнулись у неё на горле, и Тарувиэль увидела прямо перед собой его глаза — темнее бури, но с золотыми искрами на дне.

«Змея… Только того и заслуживает, чтобы хребет её поганый переломить, вот и всё...» — отрешённо вспомнила она, глядя в эти глаза.


Но он не убил её тогда. Ярк, сын Шарса, пощадил её, зато её разведчики постарались прикончить его. Собственный хриплый вопль: «Не смейте, он мой!» — до сих пор стоял у неё в ушах.

Тарувиэль тряхнула головой и мрачно, с вызовом посмотрела на орка. Тот стоял и глазел на неё с прежней беспечной и мечтательной улыбкой.

— Ты отрастила волосы, — мягко сказал он и даже вскинул руку, чтобы коснуться золотистых локонов. Но не посмел.

— Ты тоже, — отомстила она, уничтожающе глядя на его гриву. Он и тогда был косматым, как настоящий дикарь, но сейчас, похоже, перестал стричься вообще. Однако смуглая физиономия была не совсем уж заросшей, и на том спасибо.

«Я чистый», — вспомнила она, как он отнекивался, когда она называла его грязным дикарём.

А всё, что случилось между ними тогда, в пустыне… после того, как она исцелила его своей магией и перенесла подальше от лагеря эльфийских войск… всё это она вообще старалась не вспоминать. Но вспоминала, конечно же.

Особенно одинокими бессонными ночами.


— Чего ты разлёгся, орк?

— Я умер, — пожаловался тот, не открывая глаз. — И меня зовут Ярк. Ярк, сын Шарса.

— Мне нет дела до того, как там тебя зовут, — гневно фыркнула Тарувиэль, хватая его за руку и с силой притягивая его ладонь к низу своего живота. — Твоя очередь.


Она вздрогнула, глядя в его тёмные яркие глаза. Он не выходил у неё из головы. Все эти годы. Стервец.

— С-стервец, — прошипела она вслух и осеклась.

Позади раздался ликующий крик:

— Мама! Мам! Вот ты где! Я тебя нашёл!

Две маленькие растопыренные пятерни ухватили её за полу плаща. Тёмные, круглые, будто спелые черешни, глаза заглянули в лицо. Она машинально опустила ладонь на растрёпанные чёрные вихры сына и беспомощно укорила:

— Я же тебе велела не сходить одному на берег.

— Я не один, — торжествующе заявил мальчишка. — Во-он старый Рон ковыляет. Я его обогнал!

В сторону окаменевшего Ярка Тарувиэль старалась не смотреть, но всё равно краем глаза видела его вытянувшееся лицо. Всё это было бы даже забавно, если бы… если бы не…

Она наконец повернулась и со свирепым вызовом уставилась прямо на орка:

— Да, ему пять лет. Да, он твой.

Её лоно не иссохло, и она понесла в ту ночь, в ту единственную ночь, что так редко случалось с эльфийками.

— Могла бы и не говорить, я не слепой, — пробормотал Ярк, присаживаясь на корточки перед мальчишкой, который разинул рот, как галчонок.

— Этот здоровенный бугай — твой отец, малыш, — устало процедила Тарувиэль, махнув рукой.

Из-за которого она ушла из армии, а потом уехала из Илювиена, купила судно и стала капитаном.

— Ты… кто? — выпалил её сын, стискивая у груди кулачки.

— Я капитан брига «Смельчак», — хрипло произнёс тот, осторожно протягивая руку и беря мальчишку за худенькое плечо.

Её сын не был точной его копией. Кровь эльфов сделала его черты тонкими, карие глаза — немного раскосыми. Но он был орчонком, без сомнения, смуглым, крепким и задиристым орчонком… из-за этого ей и пришлось бежать из Илювиена.

— Меня зовут Ярк, сын Шарса, — дрогнувшим голосом закончил орк.

— А меня — Шарс, сын Ярка, — прошептал мальчишка и восторженно взвизгнул, вмиг оказавшись на его широком плече, подхваченный сильной рукой.

— Я не могла дать ему эльфийское имя, — буркнула Тарувиэль, — а из всех ваших дикарских имён знала только твоё… и имя твоего отца… Эй! Поставь меня на место, с-стервец!

Ярк, сын Шарса, крепко поцеловал её в губы и тут же отпустил.

Их сын восседал у него на плечах, вцепившись обеими руками в спутанную гриву его волос. На них глазел, кажется, весь базар, весь этот мир.

— Мама, мама, вон наш корабль, я его вижу, я вижу! — радостно закричал Шарс. — Это «Мятежный»!

— «Мятежный» и «Смельчак», — нараспев проговорил орк, озорно уставившись на неё. — «Мятежный смельчак». Хорошо звучит.

— Пош-шёл ты! — безнадёжно простонала Тарувиэль, а он только рассмеялся прежним беспечным смехом и сообщил:

— Я не настаиваю. Но мы могли бы много чего сделать вместе, разве нет? Много чего, звёздочка моя. Особенно по ночам.

Он ловко увернулся от её пинка, не переставая смеяться. Их сын тоже вовсю хохотал, ничего не понимая, но вне себя от счастья.

— Я исключительно про контрабанду, — прошептал Ярк, сын Шарса, наклоняясь к вспыхнувшему уху Тарувиэль. — А ты что подумала?

Название: Моя колючка
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1013 слов
Пейринг/Персонажи: Ярк/Тарувиэль, Шарс и другие
Категория: гет
Жанр: AU, фэнтези, романтика, флафф, юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Тарувиэль и Ярк, эльфийка и орк, вместе занимаются контрабандой... и не только.
Примечания: сиквел к командному мини прошлого года «Он мой!» и мини этого года «Он твой»; разрешение автора на продолжение получено
Предупреждение: герои, участвующие в сценах сексуального характера, достигли возраста согласия и совершеннолетия
Ссылка: тут

Маленький Шарс, сын Ярка и Тарувиэль, орка и эльфийки, преспокойно спал, с головой завернувшись в тёплое колючее одеяло. Рон, старый пират с протезом от колена вместо правой ноги, приставленный Тарувиэль в няньки к сыну, столь же крепко спал на полу каюты.

Тарувиэль осторожно прикрыла за собой так и не скрипнувшую дверь и кивнула Ярку, молча возвышавшемуся поодаль, будто сторожевая башня. Тот кивнул в ответ и, повернувшись, махнул рукой своим людям на борту «Смельчака». Это был его корабль, лёгкий и вёрткий, истинный корабль контрабандистов, предназначенный для дерзких рейдов с краденым либо перекупленным товаром в такие места, куда добрые люди, эльфы и орки старались не заглядывать.

Таков же был и корабль самой Тарувиэль под названием «Мятежный», где оба они сейчас находились.

Фелука «Смельчак» тем временем стремительной тенью проскользнула к «Мятежному», и Тарувиэль первой направилась к планширу. Луна заливала всё вокруг серебряным светом, и Ярку казалось, что гибкая точёная фигура эльфийки плывёт по воздуху, словно призрак.

Очень грозный и опасный призрак, надо сказать. Тем не менее Ярк не мог не спросить, догнав её двумя широкими шагами:

— Может, останешься тут, звездочка моя? Ох! Моя колючка, — он потёр ушибленный бок и весело пожаловался: — Если бы не броня, проткнула бы до хребта.

Его улыбка сверкнула в полутьме, и Тарувиэль невольно усмехнулась в ответ:

— Не ври.

И кошкой соскользнула вниз на фелуку, ухватившись за свисавший с планшира швартов.

Люди Ярка почтительно пододвинулись, и он сам обрушился сверху — вот уж точно, — едва не проломив сапогами дно злосчастного судёнышка. Тарувиэль снова скупо усмехнулась и сжала губы, поймав его озорной взгляд. Незачем было его поважать.

У их сына был такой же взгляд — озорной, весёлый, беззаботный.

Усилием воли Тарувиэль выбросила эти неуместные мысли из головы — фелука приближалась к скрытой в скалах бухточке каменистого острова, месту назначенной встречи контрабандистов.

А ещё через четверть часа она отчаянно торговалась, уперев руки в бока и время от времени оглядываясь на Ярка, который безмятежно скалил белые зубы. Он, казалось, наслаждался её спором со старым выжигой Паруйром, подогнавшим для них целый бочонок отборного жемчуга с Явайских островов, две бочки редких деликатесных копчёных рыбин с Борбиса и мешок не менее редких ярко-алых кораллов с Пектрианы.

Так, мелочёвка.

Но, наторговавшись до хрипоты, Тарувиэль всё равно была рада тому, что ради этой мелочёвки им не пришлось рисковать своими жизнями.

Она теперь стала осторожной. Она давно стала осторожной — ради своего сынишки. А теперь ещё и ради Ярка. Этого громилы с бронзовыми мускулами, нахальной ухмылкой и тёмными, как буря, раскосыми глазами. Громилы с буйной копной чёрных кудрей, куда так приятно было запустить пальцы.

Было бы.

Тарувиэль, конечно же, вовсе не собиралась этого делать.

Ещё чего!

Громила неслышно, одним бесшумным движением догнал её, пока его матросы волокли купленный груз к фелуке, а старик Паруйр со своими тремя головорезами неспешно удалялся в сторону покачивавшейся на волнах шлюпки. И заявил:

— Давай останемся, а?

И просяще тронул её за руку шершавыми тёплыми пальцами. Тронул — и тут же отпустил.

А Тарувиэль, вместо того чтобы пнуть его в коленку — или хотя бы попытаться пнуть, — выпалила, как дура:

— И как мы потом вернёмся на «Мятежный!?

Она сердито вспыхнула, заметив, что он прикусил нижнюю губу, видимо чтобы не рассмеяться. Он всё понял. Он понял, что она тоже только и думала о том, как бы им остаться наедине, без внимательных взглядом, которые исподтишка бросали на своих капитанов обе команды — и «Мятежного», и «Смельчака».

«Мятежный смельчак — хорошо звучит», — сказал ей мечтательно Ярк при новой встрече.

Зараза! Вот же зараза.

— Я тебя на спине довезу, как дельфин, — горячо уверил он её. — Я отлично плаваю.

И уже безбоязненно взял её за запястье крепкой рукой. И повёл к темнеющим неподалеку скалам.

О Эру Всемогущий…

Тарувиэль прикрыла глаза. Она не хотела знать, что подумает его команда. Что подумает её команда, когда они не вернутся вместе со всеми, оставшись на этом треклятом острове.

Трижды благословенном острове.

Эру, Эру Всемогущий, как же она хотела этого дурня, этого здоровенного остолопа, которого едва не убила шесть лет назад! Который едва не убил её… а сейчас тянул за собою, и песок, перемешанный с ракушками, хрустел под его тяжёлыми шагами.

Его тело тоже было тяжёлым, как она помнила, каменно-тяжёлым, будто скала, но он был нежен с нею, стараясь не придавить к земле своим весом. Он опирался на локти, он…

Будь он проклят!

Её скулы снова запылали под его искоса брошенным взглядом, и она глубоко вздохнула, пытаясь совладать с собой.

Пещера, куда он привёл её, была, как ни странно, сухой и чистой, внутри на песке лежали дрова для кострища, и Тарувиэль тут же язвительно поинтересовалась, облизнув пересохшие губы:

— И часто ты водишь сюда женщин? Это же ты приготовил?

— Тут убежище контрабандистов, моя звёздочка, — преспокойно пожал Ярк могучими плечами, сбрасывая наземь свой плащ и усаживаясь на него.

Тёмные глаза глядели на неё снизу вверх — пылко и с таким благоговением, что Тарувиэль проглотила ехидный вопрос о том, почему он не раздевается и не разувается. Она просто дёрнула завязки своего камзола и принялась лихорадочно расстёгивать пуговицы. Собственные её штаны и сапоги наконец полетели в сторону, а Ярк всё смотрел и смотрел на неё, часто и тяжело дыша.

Он ждал. Он просто ждал, когда она упадёт на него сверху, лёгкая, будто птица. И подхватил он её, как птицу, влетевшую к нему в ладони, — бережно, боясь спугнуть.

Соитие их не было таким бешеным и неукротимым, как то, в пустыне, когда они зачали Шарса. Сейчас волны медленно бились о камни внизу, у подножия скал, Тарувиэль слышала их мерный шум и в такт этому шуму волной поднималась и опускалась на крепком теле Ярка, откидывая голову назад, жмурясь до боли и вскрикивая хрипло, пронзительно, будто чайка. А он всё смотрел и смотрел на неё — даже сквозь плотно сомкнутые веки она чувствовала этот неотступный мягкий взгляд.

* * *

Им не пришлось пускаться к «Мятежному» вплавь. У Ярка, оказывается, была припрятана здесь ещё и лодчонка — крохотная скорлупка, в которой они едва уместились. Тарувиэль молчала, всё ещё кутаясь в его плащ. Нутро у неё сладко и остро пульсировало, словно там уже билась, зарождаясь, новая жизнь.

Ярк, положив ей на затылок большую ладонь, привлёк к себе, легонько поцеловав в уголок припухших губ:

— Чует моё сердце, мы везём отсюда сестрёнку для Шарса. М?

И засмеялся, потянувшись всем телом, когда получил ожидаемый и свирепый тычок в бок.

Название: Сестра
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 492 слова
Пейринг/Персонажи: Снегогор, Ширтаки, Лютиар
Категория: гет
Жанр: AU, драма, юмор, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Ширтаки торговала собственной свежей выпечкой, задорно подбоченясь и отпуская шутки да прибаутки, а этот, как его там, Лютиар, тьфу на него, подошёл купить у неё маковый крендель. Крендель купил, сердце украл и разбил, да вдобавок ещё и обрюхатил...»
Примечания: написано по заявке с Инсайда
В тексте использованы японские стихи-пятистишия
Ссылка: тут

Ширтаки смотрела на Снегогора в упор и с вызовом. Хотя в её черешневых, чуть раскосых глазах мерцали слёзы, голос её не дрожал, когда она негромко, но твёрдо проговорила:

— Я любила его. И не смей требовать, чтобы я избавилась от его ребёнка.

Снегагор в замешательстве кашлянул. В сердце его не было гнева. Лишь горечь и сожаление: почему, ну почему его красавица-сестра не выбрала парня по душе и телу из их собственного племени?! Эру всемогущий, да даже человеческий мужик был предпочтительнее любого сраного худосочного эльфа! И где она его только ртыскала?!

Впрочем, Снегогор знал, где. На ярмарочной площади, где Ширтаки торговала собственной свежей выпечкой, задорно подбоченясь и отпуская шутки да прибаутки, а этот, как его там, Лютиар, тьфу на него, подошёл купить у неё маковый крендель.

Крендель купил, сердце украл и разбил, да вдобавок ещё и обрюхатил.

А толковали, будто эльфы не способны уже детей зачинать. Вот вам и неспособны.

— Чушь не пори, — наконец проворчал Снегогор. — Пацан кому помешает? Родишь — пусть растёт. Он нашей крови.

— Почему пацан? Может, дочка, — тут же ощетинилась Ширтаки.

— Ну или дочка, — со вдохом согласился Снегогор.

Прознав про случившееся, он попытался принять меры. А именно — найти засранца Лютиара. Эру свидетель, он не собирался ломать ему кости или отрывать слишком прыткий корень. Врезал бы пару раз по красивой морде и заставил жениться на Ширтаки. Но куда там! Лютиара в родном селении и следа не осталось — мигом завеялся через горы с торговым караваном. Выяснив это, Снегогор лишь свирепо сплюнул, пожелал поганцу прямо сейчас жидко обосраться, где бы он ни находился, и вернулся домой.

Теперь оставалось только успокоить сестру.

Вновь взглянув в её замкнутое лицо, Снегогор тихо спросил:

— Чем он прельстил тебя, Лютиар этот? Чем он лучше наших ребят оказался? Ведь к тебе кто только не сватался.

Он подумал было, что Ширтаки не ответит: её скулы вспыхнули румянцем, и она на миг опустила ресницы. Но пересилила себя и так же тихо проговорила:

— Он стихи мне читал, понимаешь?

— Сти… хи? — растерялся Снегогор.

Ширтаки кивнула. В глазах её снова заблестели слёзы, когда она нараспев продекламировала:

— Ах, на кровле дома моего
Зацвела «не забывай»-трава.
Всё смотрю:
А где трава «забудь-любовь»?
Жаль, что не выросла она…

Снегогор кашлянул и крепко потёр ладонью затылок. Трава, значит.

А Ширтаки, уже не обращая на него внимания, взахлёб продолжала:

— Когда в цветения час
Не расцветают сливы,
А лишь в бутонах прячут лепестки,
Быть может, так любовь они скрывают.
А может, снег они с тревогой ждут.

— А…э-э… — промямлил Снегогор, а Ширтаки продолжала. Слёзы уже не только звенели в её голосе, но и катились по смуглым щекам.

— Ведь ещё вчера я ночью с милой был,
А мне кажется, что этот миг далёк,
Словно журавли,
Что в небесах летят,
Прикасаясь к белым облакам…

Она осеклась и наконец зарыдала, уткнувшись лбом в грудь Снегогору, а тот неловко ворошил ладонью её тёмные короткие кудри, терпеливо дожидаясь, когда девушка выплачется.

Поверх её растрёпанной макушки он посмотрел в закатную степь и подумал, что надо самому выучить эти клятые стихи.

Раз они так убойно на девок действуют.

Пригодятся.

Название: Выкуп
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 905 слов
Пейринг/Персонажи: Старшой, другие орки, эльф
Категория: джен
Жанр: военная драма, экшн, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Разведчики-орки взяли в плен знатного эльфа. И Эру знает, что могло случиться, если бы не старший сержант...
Предупреждение: POV, сленг, обсценная лексика, насилие
Ссылка: тут

Было это в те времена, когда мы со светлявыми, с эльфами то есть, больше рубились, нежели замирялись. Всё время рубиться-то невозможно, устаёшь. Потому и перемирия объявляли. Но, как это обычно бывает, когда перемирие какой-нибудь стороной нарушалось, то рубилово ещё злее становилось.

И вот вышло раз так, что наши парни-разведчики сцапали и притащили к нам в лагерь одного светлявого.

Когда я на гвалт из своей палатки выглянул, то решил сперва, что это девка. У эльфов у всех патлы длинные, светлые, а этот ещё и хрупкий, тонкий был, что твоя струна. Но, поскольку наши хохмачи, пока тащили, успели с него почти что всю одежонку содрать, я пригляделся и понял, что нет, не девка. Парень.

К чести его, пощады он не просил, гордо глазищами синими сверкал, хоть и понимал, конечно, что участь его ждёт лютее лютой. Да и то, сами светлявые тоже особым милосердием по отношению к нам не страдали.

Поглядел я на всё это минуты две и понял, что, ежели не вмешаюсь, тут точно до непотребства дойдёт. Как по мне, так и хрен с ним, ребятам после боя тоже развлечься как-то надобно, но тут имелись два момента.

Первый: когда вся эта бодяга всплывёт — а она непременно всплывёт, потому как дерьмо не тонет, — всевозможные кривозащитники разорутся, как стая грёбаных ворон, за что командование нам всем по башкам настучит.

И второе. Жалко мне стало парня. Не знаю, как ещё объяснить, просто жалко, и всё. Знаю, знаю, что светлявые того не заслуживают, но всё-таки. Не звери же мы.

Но как всё это орде распалённых парней изложить? Того и гляди меня самого распнут, хоть я их сержант и всё такое.

Поэтому я подошёл поближе к их куче мале и заорал, надрывая глотку, иначе их гвалта не перекричать было:

— Вы чего это, бойцы?! Оскоромиться решили? Когда Всевидящее Око смотрит на ту срамотню, что вы тут сотворить собираетесь?

Тут они малость попритихли и лапы свои загребущие поопускали. Разведчик один, Хрох, с вызовом мне говорит:

— А пускай Око отвернётся!

Все ржанули, конечно, а я с такой напускной укоризной и печалью головой покачал, что самому аж скулы свело. И говорю:

— Хрох, ты, как и я, и любой из нас, в любую минуту можешь в высоких Чертогах очутиться по воле Ока, что ты там тогда скажешь?

Ещё я задвинул им что-то про скрепы духовные, сейчас повторить не берусь, но опять же аж самого пробрало.

— Старшой, ты, гад, чего так заясняешь, что у меня упал? — с тоской проворчал Хрох и стал из толпы выбираться. — Ну чистый херов проповедник.

Тут я решил их дожать и спросил то, с чего начать следовало:

— Эльф этот ваш не из знатных ли будет? Вы его где выловили? Кто он такой?

— А чего? — бурчит ещё один разведчик, Прун.

Здесь я ему уже, как у меня водилось, хорошую оплеуху отвесил и говорю:

— Того, дурья твоя башка, что за него выкуп немалый взять можно, если он знатный, смекаешь?

Они все загудели, а я повернулся к этому самому эльфу, который уже даже с земли поднялся и гордо выпрямился — даром что почти голый стоял, — и спрашиваю на Всеобщем:

— Колись, светлявая твоя душа, из какого ты рода?

А сам в зенки его синие так пронзительно смотрю, чтобы он понял, что запираться не следует, а следует даже приврать.

Парень, по счастью, оказался сообразительный, выдрючиваться не стал, зная, что его судьба на волоске висит. Покривился и процедил:

— Ну, из Аларсианов я, и что?

Тут я и ему легонько, в четверть силы влепил, как незадолго до этого влепил за такую же дерзость Пруну, и сурово отвечаю:

— Ценный ты для нас подарочек, вот что.

Накинул я на него свой плащ, отвёл в свою палатку и на цепь посадил. А сам вышел наружу и спать улёгся у входа, чтобы ребята не подумали лишнего, они и так уже вокруг ходили да зубы мыли: мол, наш святоша для себя ангелочка подцепил, ха-ха да хо-хо. Я терпел, никому рыла не чистил, ждал рассвета, чтобы, значит, нарочного к светлявым с письмом о выкупе послать.

Только раз я в палатку заглянул, ибо продрог как цуцик, без плаща-то. Взял какую-то дерюгу в углу, спросил светлявого:

— Пить хочешь?

Но он ничего не ответил, опять глазами зло сверкнул. Ну точно, из знатного роду, решил я и принёс ему свою баклажку с водой. Так что вы думаете? Он, прежде чем попить, для виду до-олго так у баклажки горлышко краем плаща обтирал. Моего плаща, между прочим. И всё зыркал на меня сквозь свои растрёпанные патлы, стервец.

Плюнул я и ушёл. И больше не заходил. Только маркитантку Зару к нему прислал с ячменными лепёшками. Перед нею он если и выдрючивался, то она мне про то ничего не сказала. Вздохнула только, выходя, а я её по щеке потрепал, как бы извиняясь: ребятки-то наши в ту ночь совсем её заездили.

Только рассвет наступил, сами эльфы уже были тут как тут с белым флагом, даже нарочного посылать не пришлось. Проследили, видать, куда их Аларсиан девался. Вывел я его им за цепь на ноге, в моём плаще, как был, показал им, что цело ихнее сокровище и относительно невредимо, за исключением десятка синяков и шишек. А сокровище всё на меня глазюками зыркало исподтишка. Сделал я вид, что этого не замечаю.

Отдали они нам полноценный мешок золотых монет, забрали своего Аларсиана и убрались. Монеты мы по чесноку между всеми разделили. Тут и командование подоспело с расспросами, но мы так же по чесноку растаращились, ничего, мол, не знаем.

Хрох мне потом говорит с ехидцей эдакой:

— Старшой, а ведь Всевидящее Око всё видело.

Но я притворился, что его не слышу.

А свою долю от выкупа я Заре отдал. У неё дитё, от нашего разведчика убитого прижитое, ей нужнее.

Название: Возвращение Короля-чародея
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: трилогия П. Джексона «Властелин колец»
Размер: драббл, 378 слов
Пейринг/Персонажи: мастер Гроз, Ых, Чух, Оп, Король-чародей
Категория: джен
Жанр: AU, юмор, повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Иногда назгулы возвращаются...
Примечание: сиквел к командному драбблу 2022 года «Штаны застёгнутыми держать!»
Написано по заявке на Инсайде
Предупреждение: сленг, обсценная лексика
Ссылка: тут

— Местная администрация бабло распилила, им и являйся, а мы чо, мы ничо, нас это… наняли, мы простые работяги, ясно?

Мастер Гроз подивился тому, что голос его не дрожит, когда он смотрит на чудовищную рогатую башку Короля-чародея. И даже ему хамит.

А что ещё оставалось? Он же был тут старшим. Это вон подмастерьям Ыху, Чуху и Опу пристало обделываться за грудой кирпичей, откуда торчали только их макушки. Ему, урук-хаю, не пристало.

Их бригаду подрядили для реставрации древней гробницы Короля-чародея, а они сдуру не отказались.

«Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро», — вспомнилась Грозу строчка из не раз петой под гитару в отрочестве песни.

Материалы для реставрации были, мягко говоря, совсем не теми, что заявлялись в смете. Как минимум в полтора раза дешевле. Бетон хуёвой, инструменты хуёвые, даже песок — и тот хуёвый. Гроз так и объяснил.

— И что, спрашивается, нам делать? — задал он риторический вопрос, понимая, что правда на его стороне.

И вообще Король-чародей был призраком. Тыщу лет как мёртвым.

И ещё его одолела баба.

Вспомнив про это, Гроз даже приободрился, но снова посмотрел в лицо призраку — вернее, в то место, где должно было быть лицо, — и устыдился. Призрак пребывал в явной растерянности. Конечно, он же не знал, что такое «администрация» и какие там козлы-жадобы восседают.

— Короче, ты это… звиняй, что потревожили, — изрёк Гроз наконец.

Макушки его подчинённых тем временем потихоньку превратились в полноценные головы, высунувшиеся из-за кирпичей, а рожи оказались уже не такими перекошенными, а, напротив, полными любопытства.

— Делаем, что можем, в таких-то условиях, — Гроз развёл руками, в одной из которых был всё ещё зажат шпатель. Он как раз заравнивал швы, когда из руин гробницы возник этот… кхм… Король-чародей, короче.

Здоровенный, в полнеба, как им сначала показалось, чёрный, извергающий клубы дыма. Страхолюдина, в общем, куда страшнее, чем в блокбастере Джексон снял.

Но ничего, как оказалось, вполне внятный.

— Тебе туда надо, — Гроз ткнул шпателем в сторону новенького особняка главы администрации. Туда и ушли, как он полагал, все стройматериалы, выделенные на реставрацию гробницы. — Только завывай погромче, чтобы наверняка.

Король-призрак величаво кивнул и улетучился в указанную сторону струёй чёрного дыма.

Оп, Ых и Чух вылезли из кирпичей и уставились на мастера благоговейно, едва ладони, как для молитвы, не сложив.

— Чего стоим, кого ждём? — Гроз нахмурил брови, слегка, впрочем, польщённый. — Работа сама себя не сделает. Глядишь, матерьялов получше подвезут.

@темы: фики, фантастика, ФБ-23

---

БОРОДА для команды Сайфаев)

Название: Борода
Автор: sillvercat для fandom Science Fiction 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: капитан Лорса Борода, его пираты, младенец, имперцы
Категория: джен
Жанр: космоопера, приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Как пиратский капитан Лорса Борода нашёл в космосе младенца.
Предупреждение: стёб, розовые сопли, сюжет избит ногами; обсценная лексика, сленг
ССылки: тут

1.
Лорса, капитан пиратского корабля-охотника «Чаборз», с достоинством носил как своё прозвище «Борода», так и черную жёсткую поросль на смуглом скуластом лице, из-за которой прозвище и получил.

Ещё он слыхал, что в былые времена на Старой Земле тамошние моря-океаны бороздил корабль — настоящий корабль из дерева под парусами из ткани, — которым тоже командовал пират Чёрная Борода, и имя это навевало ужас на его врагов.

Борода в принципе не прочь был навевать ужас, как и присовокупить к прозвищу слово «Чёрная», но особо навевать и потом поддерживать соответствующую репутацию ему было лень. Тем более что для этого требовалось проявлять отменную жестокость. Борода человеколюбцем не был, но и палачом тоже становиться не желал. Ну и потом, некоторые из его пиратов, такие же, как он, выходцы с запорожных планет, с трудом изъяснялись на космолингве, и лишние слова в прозвище капитана были им ни к чему.

Итак, Борода был в меру жесток, в меру хитёр, в меру ленив, жил и разбойничал по собственному кодексу чести, так что вообще-то особо не преуспевал, но и не бедствовал. Разномастный народец нанимался к нему на корабль охотно.

Но, чем точно славился Лорса Борода, так это тем, что на его борту сроду не было особей женского пола, как в качестве обслуги, так и пассажирок. В плотских утехах он себе не отказывал, особенно когда его корабль заносило на какую-нибудь планету развлечений. Да и на пиратской Тортуге-5 у тамошних девиц лёгкого поведения претензий к Лорсе не было, единственно — что его борода кололась в процессе эксплуатации. Но на борту «Чаборза» — ни-ни, боже упаси, никаких, фигурально выражаясь, юбок. «Прямо как в добрые давние времена на Старой Земле, точно-точно», — так с некоей гордостью вещали по кабакам парни из его экипажа.

Поэтому, когда «Чаборз», в очередной раз обведя вокруг пальца сторожевики имперцев и совершив Прыжок через подпространство, оказался впритирку с одиноко болтавшимся здесь непонятно зачем спаскатером, Борода первым делом озаботился, не юбка ли там какая на борту. От законного супруга сбежавшая, например.

Но там оказался грудной младенец.

Право слово, лучше бы юбка.

* * *

Обнаружив, что они, выныривая из Прыжка, едва не спалили дотла какую-то шалую скорлупку, Борода сперва витиевато ругнулся, потом почесал бороду и принялся кумекать, не свалить ли отсюда подобру-поздорову, предоставив странный катер его судьбе. Согласно показаниям навигационных приборов, никаких кораблей, откуда мог бы вылететь спаскатер, рядом, да и в обозримом космосе, не наблюдалось вовсе. Значит, скорлупка тоже вывалилась из Прыжка.

— Там наверняка покойники, — мрачно предрёк штурман «Чаборза» Бойко Костич, большой мастак каркать под руку, за что Борода, не прерывая размышлений, молча показал ему здоровенный кулак.

Зараза штурман, скорее всего, был прав: на спаскатерах через подпространство не прыгают, не для того они предназначены — только чтобы эвакуироваться с терпящего бедствие судна и повисеть в космосе, пока кто-нибудь добрый не подберёт. Ну или сориентироваться по навигатору и дотрюхать самостоятельно до ближайшего космопорта, если таковой имелся.

— Шайтан их дери, — изрёк наконец Борода, в очередной раз подёргав себя за бороду. — Ладно. Старпом! — гаркнул он в коммуникатор. — Швартуйся, втягивай на борт этот ночной горшок. Авось там кто живой. Ну или что ценное, хрен знает, разберёмся.

Разбираться он пошёл самолично, поэтому первым увидел надрывающийся отчаянным криком и норовящий распинать пелёнки кулёк. Кулёк лежал в каком-то подобии пластикового контейнера без крышки и вопил так, что уши закладывало. Но выглядел вполне себе целым и невредимым. Больше в спаскатере никого не было. Никогошеньки. Орущая щекастая физиономия величиной с фигу в кульке — и всё.

Бороде невыносимо захотелось отправить обратно в космос паршивую капсулу с заключённым в ней сюрпризом. Имел на то полное право. Но он лишь пробормотал с тоской, зачем-то неловко взяв кулёк в руки — очевидно, чтобы тот наконец заткнулся:

— Твою мать… А где твоя мать?

Младенец, ясное дело, не ответил, зато обмочил Бороде комбез прямо сквозь пелёнки, потому что на нём не было подгузника. Борода сдавленно выругался, вытянув руки с мелким свинёнком перед собой, но было уже поздно. Позади тихо захрюкали от смеха, но когда он яростно обернулся, то обнаружил, что экипаж быстренько рассасывается по отсекам кто куда, вероятно опасаясь, что кэп сейчас сунет кому-нибудь орущий и ссущийся подарочек.

Одним из правил личного кодекса Бороды было «Самое тяжёлое капитан берёт на себя», поэтому он стиснул зубы и зашагал в медотсек, по дороге велев штурману хорошенько обыскать чёртов спаскатер на предмет ценностей. Хотя он нутром чуял, что никаких ценностей там не окажется. Так и вышло.

Пока Бойко совершал хоть что-то полезное, Борода с облегчением положил притихшего младенца на реанимационную кровать, которая, по крайней мере, была застелена материалом, адсорбирующим ссаньё и прочее добро. И осторожно развернул пелёнки двумя пальцами.

— Фу-ух, — облегчённо выдохнул он. Младенец оказался пацаном. Можно было жить дальше.

В дверях медотсека кто-то ехидно кашлянул. Борода свирепо оглянулся: конечно, штурман стоял там, рыжий, тощий, длинный, с язвительной усмешкой на тонких губах.

— А если бы это была девка, за борт выбросил бы? — осведомился он.

— Отвали, — пробурчал Борода. — Нашёл что?

Вместо ответа Бойко развёл руками, и Борода, подумав, изрёк:

— Спустите хреновину в грузовой отсек, авось продадим кому. Скажи старпому: я распорядился. А сам иди, шерсти Галасеть, ищи, кто дитё в хреновину запихал. Мне некогда, щас буду его кормить.

— Грудью? — предсказуемо поинтересовался штурман и резво улетучился, когда капитан вновь пронзительно на него взглянул. Меру штурман знал, как и то, что кулак у Бороды тяжёлый.

Борода намешал в бутылке с соской стерильную молочную смесь, запас которой, слава Аллаху, входил в стандарты комплектации медотсека, и сунул бутылку в трясущиеся ручки младенца, направив её соской в рот. Понаблюдал, как тот довольно чавкает, потом выбросил испачканные пелёнки в утилизатор и, кряхтя, распаковал запас свежих стерильных.

Вернувшийся через час штурман весьма удивился, обнаружив Бороду всё там же, в медотсеке. Капитан сидел очень тихо, а младенец спал, держа его за палец, и улыбался во сне. Был он лобастым, черноволосым, смуглым и, можно сказать, даже чем-то походил на Бороду, только без бороды.

— Кэп, а чего ты всё ещё тут? — страшным шёпотом спросил Бойко. — Оставь ты его, только колпаком накрой. Не убежит же, он ещё не умеет.

Штурман, признаться, думал, что капитан уже так и сделал, но не нашёл его ни в рубке, ни в каюте.

— Ему вредно одиночество, — тоже шёпотом ответил Борода, взмахнув коммуникатором. — Я прочитал. Сам узнал чего?

Штурман узнал. Вблизи Итриума-2 взбесившийся серворобот отправил четырёхмесячного Джона Паулинга-младшего сперва в спаскатер, а потом в Прыжок. Родители безутешны, имперская полиция роет космос носом, но беда заключалась в том, что координаты выхода из Прыжка сраный серв попросту стёр.

Но была и вторая беда: Бороде с экипажем ни в коем случае не следовало появляться вблизи Итриума-2 и попадаться на глаза полиции. Знаменитые каторжные рудники на Вандее-9 светили им чересчур ярко.

Борода взглянул на сладко сопящего Джона Паулинга-младшего и проронил:

— Я помозгую, как быть.

Стало ясно, что ничьих полезных советов он не ждёт, поэтому Бойко, изложив нарытую информацию, кивнул и на цыпочках вышел.

Капитан, по его мнению, внезапно тронулся рассудком.

* * *

Ещё через час Борода снова призвал Бойко в медотсек и, невзирая на перекосившуюся и позеленевшую физиономию штурмана, усадил его на стул вместо себя:

— Присмотришь, — распорядился он шёпотом, кивая на младенца, который продолжал безмятежно спать. — Я в рубку.

— А если он проснётся? — в ужасе просвистел ему вслед штурман, но капитана уже и след простыл.

Оказавшись в рубке, он яростно потеребил бороду и включил внешний коммуникатор, приказав ему выйти на связь с охранными службами Итриума-2. Штурман, который мог бы попытаться отговорить его от этакого безрассудства, был намертво прикован к младенцу в медотсеке, поэтому через восемнадцать минут напряжённого ожидания на мониторах появилось усталое и настороженное лицо служаки-дежурного космопорта Итриума-2. Имперца, само собой. В чёрном мундире с нашивками майора.

Борода кашлянул, придал собственному лицу самое скучающее выражение и сообщил:

— Мы тут пиздюка нашли. Совсем мелкого. В спаскатере летал. Ваш?

В диспетчерской Итриума немедля начался переполох. Про взбесившегося робота и исчезнувшего Джона Паулинга-младшего тут были, похоже, наслышаны все. Борода терпеливо ждал, пока закончится беготня и рябь помех, после чего отчаянный женский голос из динамиков прорыдал:

— С ним всё в порядке?! Сколько вы хотите за него?

Помехи прекратились, на мониторе возникло залитое слезами и перекошенное горем лицо некоей белокурой мадамы лет около сорока, с совершенно безумными глазами. Мамаша, видать.

Борода открыл было рот, чтобы заломить цену повыше, но вместо этого пробурчал:

— Я пиздюками не торгую. Если мне дадут гарантии, что я свободно и без помех уберусь с Итриума, я сам его вам доставлю. В порядке он.

Борода невыносимо злился на себя, но ничего не мог с собой поделать. Было два варианта. Первый: задать капсуле координаты Итриума-2 и дать пинка. Второй: вызвать имперцев сюда, а самим смыться. Но тот и другой вариант означали, что младенец какое-то время будет болтаться в космосе совершенно один и что о его судьбе Борода сразу не сможет ничего узнать. Оба варианта могли младенцу навредить. А он и так уже… налетался.

— Конечно! — отчаянно вскричала мамаша. — Конечно!

— Мне нужны гарантии от правоохранки, — деревянным голосом объявил Борода.

Таковые гарантии были ему тут же даны давешним майором, представившимся как майор Иден. Тогда Борода кивнул и, лаконично бросив: «Ждите через двое суток», отключил внешнюю связь. Двое суток — это потому, что в Прыжок он идти не собирался: один раз младенец это перенёс, во второй раз мог и не выжить.

Капитан развернулся в кресле и хмуро посмотрел на собравшуюся позади команду. Экипаж взирал на него скорбно — даже не как на идиота, а как на покойника. Борода поискал глазами старпома и процедил:

— Готовьте ихний катер. Полечу на Итриум. Один. То есть с пиздюком.

— А… Э… М-м-м… — замычал было старпом Лунёк, но Борода пригвоздил его к палубе одним взглядом, а вторым — отправил к катеру. Тот поплёлся, еле волоча ноги. Капитан с неожиданным теплом подумал, что, оказывается, его обалдуи весьма за него переживают.

— Не ссыте, братва, — счёл он нужным ободрить их. — Я вернусь.

Тут примчался запыхавшийся юнга Жако и доложил, что из медотсека раздаются плач и вой. Борода рванул туда вместе с остальными. Выяснилось, что плачет младенец, а воет штурман, не зная, что ему делать, и не смея броситься прочь под угрозой немедленной капитанской кары.

С тяжким вздохом Борода утихомирил всех. Взмахом руки он отпустил штурмана, немедленно улетучившегося — судя по всему, бежать тот собирался до самого техотсека, чтобы забиться там в угол и прикинуться промасленной ветошью.

После чего Борода уже привычно подхватил на руки младенца, который тут же затих и уставился на него круглыми тёмными глазками. Борода уныло гугукнул, будто филин, младенец тут же расцвёл, выпростал ручки и потянулся к его бороде. Шустрый!

— Здорово у тебя получается, кэп, — констатировал позади него Лунёк — безо всякой подъёбки, даже с уважением. — Только как ты посудиной будешь управлять?

— Не твоё дело. Катер готов? — буркнул Борода и, дождавшись утвердительного кивка, распорядился: — Волоките туда все простыни и молочку, какие тут найдёте. Бутылки пустые стерильные, всё, короче. Я не могу его положить, тут же заорёт.

Зато сейчас младенец был откровенно счастлив, вцепившись в бороду Бороды.

Экипаж резво ринулся собирать и паковать требуемое, видимо в надежде побыстрее отвязаться от мелкой назолы, посланной им не иначе как тёмными космическими силами. Хороший сюжет для космооперы: добрые пираты спасают маленькое чудовище.

Борода страстно хотел бы стать злым пиратом, но куда там. Поздно. Оставалось лишь стойко принять свою судьбу.

И надеяться, что имперцы не соврали насчёт гарантий безопасности.

* * *

Имперцы, разумеется, соврали. Борода ничуть не удивился. Когда это Империя не лгала? Такого Галактика не могла припомнить.

Но сперва он провёл двое суток, запертый в капсуле спаскатера вместе с Джоном Паулингом-младшим (что за идиотское имя!), рискуя стать не только женоненавистником, но и детоненавистником. Младенец орал, возился, пускал слюни и уделывал пелёнки отходами жизнедеятельности, подгузников в медотсеке так и не нашлось. Но всё искупал тот момент, когда Борода с рычанием брал пиздюка на руки, и тот немедля замолкал, запустив обе пятерни ему в бороду и глядя на него пытливо и радостно. Пятерни были именно что величиной с пятак.

Катера имперцев поджидали капитана «Чаборза» уже на орбите Итриума, видимо опасаясь, что тот передумает и смоется. Металлический голос в динамиках потребовал швартовки, и Борода скрепя сердце её осуществил. Предчувствия, как говорится, его не обманули: едва только зарёванная белобрысая мамаша, первой ворвавшись в рубку, выхватила ребёнка из рук Бороды и прижала к себе, на запястьях капитана тут же сомкнулись жвала технопластиковых наручников.

— Вот они, ваши обещания, — философски произнёс Борода в пространство, обращаясь сразу и к мадаме, и к наводнившим катер имперцам в чёрных мундирах. Но мадама немедля испарилась, унося своё заходящееся истошным рёвом сокровище, а Борода получил промеж лопаток прикладом бластера.

Прекрасно.

«Не надо было пиздюка вообще возвращать, вот что», — угрюмо размышлял он, запертый в тюремной камере при космопорте Атриума.

Да, надо было пацана на «Чаборзе» оставить. Вырос бы настоящим пиратом. Задатки, слава Аллаху, имелись.

На третьи сутки ему наконец предъявили обвинение, от которого он офигел. Помимо длинного хвоста уже числившихся за Лорсой прегрешений ему вменили в вину взбесившегося серва, которого, по тупейшему мнению рыбоглазого следователя, майора Дивински, Борода нанял, чтобы выкрасть младенца!

— Вы ебанулись, что ли?! — взвыл Борода, осознав, что это говорится всерьёз. — Да на хера он мне?!

На это у Дивински тоже имелся ответ, повергший Бороду в совершеннейший ступор. Оказывается, Борода с точностью до девяносто девяти и девяти десятых процента являлся папашей этого самого младенца, что подтвердили анализы ДНК, взятые у обоих.

— Точно ебанулись, — слабым голосом выдавил Борода, во все глаза глядя в железобетонную рожу Дивински. — Я с ней не спал!

С ней — это, разумеется, с белобрысой мадамой, матерью Джона Паулинга-младшего, явной богачкой из хорошей, как говорится, семьи. Подобных партнёрш у Бороды сроду не водилось, даже по пьяни. Даже в бессознанке.

— Но десять лет назад вы были донором спермы. А сейчас заплатили кому надо и отследили результат, — скучным голосом парировал Дивински, и Борода онемел надолго.

По молодости, будучи нищим обалдуем, он действительно пару раз баловался такой хернёй. Сдавал свой био, так сказать, материал, за бабки, кстати, немалые на запорожных планетах, где здоровые особи мужского пола ценились высоко. Борода был здоровой особью. Здоровенной. Но чтоб спустя столько лет?! И чтоб его биоматериал и его данные всё ещё оставались в базе?! Уму непостижимо!

— А вернул-то я его тогда нахера?! — проорал в спину уходившему следователю Борода, до которого наконец дошло, что пиздюк, тягавший его за бороду, являлся его собственным сыном. С вероятностью девяносто девять и девять. — Я что, по-вашему, полный идиот, такое устраивать?!

— Не справился, — не оборачиваясь, отпарировал следователь, и дверь камеры захлопнулась за ним.

Изрыгая самые непотребные ругательства, Борода побился в эту дверь сперва кулаками, потом головой. Без какого-либо эффекта. Он готов был сцепиться с полицейскими, но те не пришли. Пришёл какой-то сморчок-адвокат, которого Борода послал подальше и начал требовать свидания с сыном или, чёрт бы подрал всё, с матерью сына.

Бесполезно.

Ещё через два дня его начали готовить к судебному процессу, а для этого переодели в жёлтый тюремный комбез и сбрили бороду.

Сбрили.

Бороду.

То есть своей гордости и своего прозвища Лорса лишился.

Нельзя сказать, что тюремщикам легко удалась этакая подлость. Пару из них Борода даже покалечил чуток, прибавив к списку своих прегрешений ещё два. Но оставшиеся запеленали его в пластик смирительной рубашки и совершили-таки надругательство.

Суки.

После всего этого Лорсе как-то сразу стало всё равно, что с ним будет, потому что он чётко понял, что не будет ничего хорошего. Ну, суд. Ну, впаяют по совокупности лет сто пятьдесят на Вандее-9, где люди и года-то не выдерживали, бывало. Лорса таких знал — исчезнувших бесследно, превратившихся в рудничную пыль.

Но его как-то странно грело осознание того, что после него зёрнышком в безграничном космосе останется Джон Паулинг-младший, хотя тот никогда и не узнает, кто был его настоящим отцом. И не вспомнит, как тягал Лорсу за бороду.

— Я бы его назвал Дика, — зачем-то вслух произнёс Лорса, глядя в исшорканную десятками предыдущих заключённых стену своей камеры, где никогда не гас тусклый зеленоватый свет, превращавший лица сидельцев в какие-то посмертные маски.

«Дика» на его родном языке означало «хороший».

Неожиданно снаружи, из коридора, отчётливо донёсся писк электронного ключа. Кто-то открывал дверь его камеры. Лорса не встал со своей койки, хотя знал, что за это может и по зубам огрести. Просто сидел и смотрел, как в камеру входит не кто иной, как майор Иден, первым принявший Лорсу с младенцем в спаскатере, когда тот сюда сдуру прилетел. Сотрудник охранки космопорта. Не тюремщик. Какого рожна он заявился?

Лорса не успел задать этот вопрос, потому что Иден чётко и размеренно, но очень тихо проговорил:

— За мной, живо и без вопросов. — И, заметив, что Лорса не трогается с места — отчасти по причине резонного офигения, нетерпеливо добавил: — Капитан, кое-кто заплатил за ваше освобождение. На верхней площадке ждёт спаскатер. А на орбите Итриума болтается ваш корабль, и не только он. Мне тут проблемы не нужны. Улетайте ко всем чертям.

Уёбывайте, сказал бы на его месте мгновенно подхватившийся с койки и воспрявший духом Лорса.

Дальнейшее было делом техники. Майор действительно проводил Лорсу до верхней площадки тюрьмы. Эта площадка называлась вертолётной по старой памяти, а сейчас на ней притулился крохотный спаскатер, скорее шлюпка, рассчитанная на единственного пилота.

Прежде чем нырнуть в неё и дать газу, Лорса всё-таки не утерпел и осведомился, глядя в бесстрастные голубые глаза майора Идена:

— А кто же всё-таки за меня заплатил?

— Миссис Паулинг, — неохотно процедил тот в ответ. — Сделайте одолжение, улетайте побыстрее.

Лорса не заставил просить себя дважды, и через пять минут шлюпка его уже растаяла в вечернем небе над Итриумом-2.

А ещё через сорок минут он вышел на связь со своим «Чаборзом».

Его ребята действительно вертелись на орбите Итриума, ощетинившись пушками. А вместе с ними вертелись три других пиратских корабля: «Гойда» Стёпки Креста, «Ястребок» Горислава Романова и «Шаллах» Ясмины аль-Халиль.

Все они тоже явились ему на выручку и готовы были, судя по всему, брать штурмом сраную космопортовскую тюрягу. Немудрено, что майор Иден так засуетился.

Когда Лорса это понял, маячившие в иллюминаторе корабли на миг расплылись у него перед глазами.

— Ш-шайтан! — чертыхнулся он и утёрся ладонью. Всё равно его тут никто не видел. Потом включил коммуникатор и гаркнул во всю глотку: — Эй, братва, примите швартовы!

На его мониторе возникло вытянувшееся лицо штурмана Бойко — Лорса ещё никогда не видел его таким растерянным.

— Кэп! — простонал он, панически уставившись на Лорсу. — Борода!

— Швартовы, — напомнил тот и широко ухмыльнулся. — Отрастёт.

Он надеялся, что у Джона Паулинга-младшего, то есть у его Дики, ещё появится возможность трепать его за бороду.

И не раз.

2.
Лорса Борода, капитан пиратского корабля-охотника «Чаборз», вновь отрастил себе бороду после событий, произошедших с ним на планете Итриу-2. Тогда ему довелось спасти в открытом космосе шлюпку с запертым внутри грудным младенцем и доставить этого «подкидыша» к его мамаше. Мамаша оказалась богачкой и заплатила за Лорсу выкуп, когда имперцы засадили его под замок, предварительно сбрив его гордость — чёрную бороду. Но не это больше всего потрясло Лорсу, а то, что беспокойный младенец, согласно анализам, оказался его собственным ребёнком, зачатым с помощью биоматериала, запроданного Лорсой в медцентр ещё в пору молодого развесёлого обалдуйства.

Такие вот фортеля иногда выписывает судьба. Кисмет!

Пока борода росла, Лорса не раз задумчиво скрёб пальцами щетину, размышляя, а не разыскать ли ему белокурую мадам, мать его младенца, чтобы оговорить с нею права на свидания с сыном. Маленький засранец накрепко врезался в память Лорсы, да и сам Лорса явно тому нравился, судя по довольному гугуканью, с которым он запускал в бороду капитана свои цепкие ручонки. Но чем Лорсе было прижучить мадам, чтобы та дала такое разрешение? Он предчувствовал, что нечем. Разве что просто выкрасть младенца по имени Джон Паулинг-младший. Про себя Лорса звал его Дика.

Но он знал, что на эдакое нипочём не пойдёт. Отнимать дитё у матери — самое что ни на есть паскудное дело. Лорса же помнил, как она рыдала, умоляюще таращась на него в монитор, когда он с младенцем подлетал к Итриуму-2. А потом ещё и выкупила его у задрыг-имперцев, нарушивших своё обещание Лорсу не арестовывать.

Лорса не переставал напряжённо размышлять обо всём этом и, когда борода отросла, отвёл «Чаборз» поближе к Итриуму-2, на планету развлечений под названием Ликея. Под предлогом того, что парням, мол, надо отдохнуть и расслабиться. По его мнению, те и не напрягались, но на Ликею рванули, как ошпаренные, едва «Чаборз» опустился на пластобетон местного космопорта. Один только тощий всезнайка-штурман Бойко Костич никуда не торопился. Его унылая физиономия вытянулась ещё сильнее, он вздыхал и с подозрением косился на Лорсу, пока тот не рявкнул на него и не отправил в шлюз пинком.

Оставшись один, Лорса привычно взъерошил отросшую бороду и уселся перед мониторами рубки. Сигнал с Ликеи вполне доходил до Итриума-2, вот только где там ему найти пресловутую мадам, если, допустим, её драгоценный супруг — или кто он ей — Джон Паулинг-старший не предоставил свои данные Межгалактической сети?

Однако, едва он начал тыркаться для начала в официальной имперской сетке, на мониторах замерцал сигнал вызова. Кто-то искал его.

— Если это поганец Бойко, убью, — процедил сквозь зубы Лорса, принимая сигнал. И замер.

«На ловца и зверь бежит», — промелькнуло у него в голове.

Зверь оказался той самой белокурой мадам, мамашей его Дики. На сей раз она не была ни зарёванной, ни растерянной, взирала на Лорсу даже с каким-то вызовом, что, впрочем, могло означать крайнюю неуверенность в себе. Лорса прекрасно помнил, как сам по молодости вот так вот бычился, заходя в незнакомый кабак. Но она-то почему так себя вела, чего от него хотела? Однако, раз что-то хотела, значит, можно было торговаться. Нет, не зря он пришвартовался на Ликее, ох не зря. Все эти мысли роились в мозгу у Лорсы, отталкивая друг друга, пока он оторопело моргал, глядя в красивое холёное лицо женщины на мониторе.

— Миссис Паулинг? — наконец проговорил он, видя, что она находится в ещё большем замешательстве, чем он.

— Мария, — поправила она, заученно улыбнувшись сияющей белозубой улыбкой. Всё в ней было каким-то… ненастоящим, кроме глаз, тревожных и глубоких. Тёмно-серых или карих, он не мог толком рассмотреть сквозь мерцание старого монитора.

— Мария, — согласился Лорса со вздохом и припомнил старомодный церемонный речевой оборот: — Чем могу служить?

Глаза её блеснули.

— У меня к вам деловой разговор, капитан. Хочу предложить вам сделку.

— М-м? — Лорса решил пока и не заявлять о том, что у него к ней тоже есть дело, и преважное. — Вообще-то я тороплюсь, — солгал он, — хочу наконец отдохнуть, а мои ребята уже вовсю развлекаются на Ликее. Может, встретимся где-нибудь там, с глазу на глаз? — он слегка улыбнулся, лениво и выжидательно.

Женщина затрясла аккуратно уложенной причёской:

— Н-нет, я… мне легче излагать своё дело вот так, на расстоянии, чем лицом к лицу. Оно… весьма щепетильное. Вы… да… мой малыш… я… — она закусила нижнюю губу и, решившись наконец, выпалила, отчаянно уставившись на остолбеневшего Лорсу: — Я не хочу, чтобы мой… наш… сынишка рос один, я бы хотела родить ему кровного брата или сестру. Вы бы не согласились стать донором спермы ещё раз? Я заплачу! — торопливо добавила она, и её лицо стало наконец совершенно живым, потому что его исказила умоляющая гримаса. — Пожалуйста, прошу вас, не отказывайте мне!

Лорса почувствовал, что его скулы и уши начинают пламенеть, как у тринадцатилетнего юнца, впервые увидевшего голую женщину. Он свирепо выругался про себя и язвительно буркнул вслух:

— А почему бы нам просто не переспать старым дедовским способом?

Её причёска совершенно рассыпалась, когда она в панике замотала головой, будто он невесть что сказанул:

— Что вы! Я не сплю с мужчинами! Вообще ни с кем не сплю, — добавила она упавшим голосом и шмыгнула носом. Глаза у неё всё-таки были серыми.

— О Аллах, — с шумным выдохом пробормотал Лорса, — ниспошли прогресс в делах… А как ваш супруг отнесётся к этакой перспективе? — спохватился он. — Учитывая, что вы… м-м… к тому же с ним не спите.

Он не хотел, чтобы у этой женщины и у его сына были неприятности.

— У меня нет мужа, — застенчиво пролепетала она. — Джон Паулинг-старший — это мой отец. Так мы подпишем соглашение, господин Лорса? На любую сумму, которую вы укажете.

Шайтан!

— Я уже говорил, что пиздю… кхм… младенцами не торгую. Будущими — в том числе. Когда я… э-э… ну… это самое, — он сделал соответствующий жест правой рукой, но, спохватившись, тут же убрал её на подлокотник кресла, — в общем, тогда я был молодым кретином. Мария?

— Что?? — всхлипнула она, продолжая умоляюще таращиться на него.

— У меня есть своё условие, — сурово сообщил Лорса, понимая, что не должен поддаваться жалости, как и очарованию этих глаз. С каким бы удовольствием он сделал бы ей нового младенца самолично, безо всяких пробирок и прочих извращений! К чему прикатился этот мир? — Я хочу видеться со своим ребёнком. С Дикой. И с другим… если он, конечно, кхм… получится. Вот моё условие. А ваши деньги мне не нужны.

«Потому что я идиот», — закончил он мысленно. А ведь, пару раз кончив в пробирку, он мог переоборудовать «Чаборз» так, чтобы оставлять имперские корыта далеко позади.

— Как-как вы его назвали? Джона? — внезапно заинтересовалась она, сморкаясь в бумажный платок, как настоящая живая женщина, а не пластиковая намазанная и перешитая кукла.

— Дика. На моём родном языке это означает «хороший», — сурово пояснил Лорса, не давая сбить себя с толку. — Так что? Вы готовы подписать такое соглашение?

Она отчаянно закивала.

— Только без дураков, составленное по всем правилам и заверенное у представителя Империи вроде бургомистра или профоса, — пробурчал Лорса, чувствуя себя каким-то быком-производителем из тех, что высоко ценились на большинстве запорожных терраформированных планет.

Или бараном.

— Мой отец — юрист, — пылко заверила его Мария. — Конечно, он составит соглашение, действительное на всей территории Империи.

Вот дела, со вздохом подумал Лорса, он с разгону попал в семейку крючкотворов. Но, с другой стороны, эти рафинированные утончённые богатеи знать не знали, что их близкий родственник окажется пиратом и контрабандистов, по которому плачет вандейская каторга.

Он в очередной раз вздохнул и улыбнулся просиявшей Марии.

В конце концов, если они будут видеться достаточно часто, у него может появиться шанс раскрутить её на старый дедовский способ.

@темы: фики, фантастика, ФБ-23

---

А вот чего я наваяла для команды Старых приключенческих книг

Небольшое предисловие: больше всего я наваяла по «Трём мушкетёрам» (включая миди про мышонка для команды Грызунов), потому что в своё время вслух прочла своей младшей сестре эту книгу четыре раза и знаю её практически наизусть)))

Название: Анна и Констанция
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетера»
Размер: мини, 1198 слов
Пейринг/Персонажи: Констанция Бонасье, миледи Винтер (Анна де Бейль), д'Артаньян, Атос, упоминается граф де Рошфор
Категория: гет, джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Констанции удалось постоять за себя.
Примечание: написано по заявке с Инсайда
Иллюстрация Мориса Лелуара (1894 г.); стихи Ю. Ряшенцева
Предупреждение: стилизация; насилие; смерть персонажа
Ссылка: тут

«Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони,
И буйный пир от схватки до погони,
И миг любви, и миг святого пыла,
Рука ласкала, а душа любила.
Та встреча не чета простой удаче,
Была любовь и было всё иначе.
И вот среди друзей я как в пустыне,
И что мне от любви осталось ныне,
Только имя...
Констанция…»

Констанция Бонасье, бывшая камеристка и наперсница королевы Франции, а ныне скромная послушница монастыря кармелиток в Бетюне, с восторгом принимала в своей келье гостью. Конечно, эту гостью привела добрая мать-настоятельница, но Констанция сразу же безотчётно почувствовала к той необъяснимое расположение. Белокурая красавица-англичанка, попросившая называть себя просто миледи Винтер, так много знала о придворной жизни! С такой ненавистью говорила о всесильном кардинале и его кознях по отношению к ней. С такой приязнью — о четверых мушкетёрах и, самое главное, о д’Артаньяне.

Д’Артаньян!

Констанция вся затрепетала, услышав его имя из уст молодой женщины, и миледи Винтер, конечно, сразу же это заметила. Она оказалась не только красивой и доброй, но и очень чуткой, и ей не стоило большого труда выспросить у юной послушницы все её сердечные тайны.

Собственно, Констанция и рада была всё без утайки рассказать своей внимательно и сочувственно слушавшей гостье. Ведь не с матерью-настоятельницей же ей было откровенничать, делясь такими грешными подробностями своей прошлой жизни. Констанция уже была на исповеди, всё чистосердечно рассказала отцу Жерару, и тот даже наложил на неё довольно строгую епитимью во искупление грехов. Но её любви к храброму гасконцу это нисколько не умалило, ведь Бог есть любовь, это Констанция знала твёрдо. А вот своего законного супруга, господина Бонасье, галантерейщика, она никогда не любила, покорившись своей участи по воле семьи.

Итак, она без утайки, наивно и скромно, поведала миледи историю своего знакомства с д’Артаньяном и все перипетии дела с алмазными подвесками королевы, за которыми д’Артаньян ездил в Лондон, чтобы перехитрить кардинала. Миледи немало веселилась, слушая эту историю, но Констанция вдруг немного оробела, заметив какой-то пронзительный блеск в её светлом взоре. Она решила было, что гостья шокирована и потеряет к ней всякое расположение. Она устыдилось было своей откровенности, но такого, к счастью, не произошло: леди Винтер по-прежнему дарила ей тепло своей улыбки.

Подбежав к окну кельи, чтобы попрощаться со всадником, галопом проскакавшим внизу, — она назвала его своим братом, — миледи вдруг повернулась к Констанции, будто бы осенённая какой-то мыслью.

— Послушайте, — взволнованно заговорила она, комкая в руке платок с кружевами, — брат снял для меня домик неподалеку, он присылает за мной карету. Давайте же уедем отсюда вместе, дитя моё, и поселимся там, где нас никто не найдёт.

— Но д’Артаньян… — пробормотала ошеломлённая Констанция, невольно отступив. — Я же говорю вам, он приедет за мной, он прислал мне письмо. Он обещал!

Миледи в явной досаде возвела глаза к потолку.

— О, как вы ещё наивны, дитя моё, но я завидую вашей наивности и пылкости, — поспешно добавила она, заметив, видимо, что Констанция бледнеет от обиды. — Верить мужским обещаниям… Все мужчины лгут, чтобы добиться от женщины своего, запомните это.

— Но д’Артаньян не таков! — горячо возразила Констанция, прижимая руки к груди. Ей снова показалось, что в светлых глазах миледи что-то вспыхнуло… что-то необъяснимое, но та лишь принуждённо засмеялась и покачала головой:

— Вовсе не желаю умалять вашу веру в него, но ведь мать-настоятельница непременно расскажет ему, куда мы с вами направились, и он тотчас явится туда за вами. Между тем, как мне сообщил мой брат, тут с минуты на минуту могут оказаться гвардейцы кардинала. Именно поэтому он и снял для меня домик в Армантьере.

Констанция заколебалась, не зная, на что решиться. Слова этой красивой женщины, которая была явно расположена к ней, казались убедительными и внушали доверие. Слегка пугал только стальной блеск её светлых глаз: Констанции вдруг пришло в голову, что так могут смотреть одержимые.

Одержимые бесом!

Она едва не перекрестилась.

— Я слышу топот копыт! — вскричала тем временем миледи, почти отталкивая её от окна. — Это гвардейцы кардинала, как я и говорила вам! Нужно спешить! Соберите свои вещи, мы спустимся вниз!

Констанция задрожала всем телом, ломая руки и не зная, на что решиться. Она почувствовала, как вся кровь отхлынула у неё от лица.

«Берегись», — вдруг подсказал ей какой-то внутренний голос. Она внезапно вспомнила, что и раньше слышала его в минуты опасности — например, когда люди кардинала нагрянули в уединённый павильон во время её несостоявшегося свидания с д’Артаньяном.

Но на этот раз — она это ясно чувствовала — смертельная опасность исходила как раз от женщины, стоявшей перед ней. Красивой, цветущей, белокурой и статной женщины со стальным блеском в глазах.

Неожиданно Констанции пришла в голову простая мысль.

— Нет, я не могу идти! — простонала она, поднося руку ко лбу, словно боясь лишиться чувств. — Господь Вседержитель, у меня кружится голова…

Голос её оборвался, она ухватилась за край стола и осела на ковёр.

Миледи попыталась приподнять её обмякшее, словно в полуобмороке, тело, но безуспешно. Констанция чувствовала, как та трясёт её за плечи. Сквозь полуприкрытые ресницы она заметила, что миледи метнулась к столу, где стояли остатки их ужина, бутылка вина и недопитые бокалы.

— Выпейте, это вас подбодрит! — почти приказала миледи, оборачиваясь к ней, и Констанция с ужасом заметила всё тот же острый блеск в её глазах.

Она похолодела: изящная рука миледи бросила на дно схваченного со стола бокала что-то похожее на маленькое красное зёрнышко, которое немедленно растворилось в вине.

— Пейте же! — властно распорядилась миледи, опускаясь на колени рядом с Констанцией и прижимая к её губам край бокала. — Пейте, говорю вам!

Яд!

Собрав все силы, Констанция оттолкнула бокал, и вино расплескалось по светлому платью миледи, чьё лицо исказилось бешеной яростью. Теперь она уже не скрывала своей ненависти к потерявшей дар речи молодой женщине.

Меж тем во дворе внизу раздались мужские голоса, и Констанции показалось, что она узнаёт голос д’Артаньяна.

— Я здесь! Я здесь! — с восторгом закричала она, вскакивая на ноги.

Миледи тоже услышала ненавистный ей голос молодого мушкетёра и бросилась на Констанцию, как разъярённая тигрица. Та в отчаянии поняла, что сильные руки сейчас задушат её, и, оперившись на стол, тщетно попыталась нащупать хоть что-нибудь, чем можно защититься от этой дьявольской ярости.

Всё, что она нашла — крохотный серебряный ножичек для чистки фруктов. Пальцы её судорожно сжались на рукояти, и, когда миледи снова набросилась на неё, Констанция взмахнула ножом, вся содрогаясь.

— Отойдите, — вскричала она, — или я убью вас!

— Это я убью тебя и твоего любовника, маленькая мерзавка! — выкрикнула в ответ миледи. Теперь её голос вовсе не был мелодичным и нежным, в нём тоже звенела сталь.

Констанция слепо полоснула ножом прямо перед собой, и ледяные пальцы её согрелись, когда на них брызнула кровь.

Кровь леди Винтер — та стояла, покачиваясь и глядя на Констанцию остекленевшим взором. Кровь из рассечённой шеи хлынула ей на платье, окрашивая его, будто рубиновым вином.

— Ты убила меня… — прошептала она. — Но так же… не должно быть…

Констанция снова зажмурилась, словно сквозь сон слыша, как рухнуло к её ногам тело миледи, чувствуя, как кто-то осторожно вынимает нож у неё из пальцев.

— Теперь меня казнят за убийство, — надломленно пролепетала она, пряча лицо на груди подбежавшего д’Артаньяна.

— У нас есть отпущение всех грехов, написанное лично его высокопреосвященством, — срывающимся голосом возразил тот, крепко прижимая её к себе. — Ничего не бойтесь, душа моя.

— Я скажу, что это я убил её, — прозвучал глубокий спокойный голос Атоса. — Она ведь всё ещё моя жена, — прибавил он так, будто бы это всё объясняло, и посмотрел на распростёртую на ковре неподвижную женщину с рассыпавшимися белокурыми локонами, в залитом кровью платье.

«И вот среди друзей я как в пустыне,
И что мне от любви осталось ныне,
Только имя...»

Анна.

Название: Зеркало
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. и С. Голон «Анжелика в Новом Свете»
Размер: драббл, 569 слов
Пейринг/Персонажи: Анжелика, Сваниссит, Уттаке, мальчик, упоминанется Жоффрей де Пейрак
Категория: джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Анжелика преподносит вождю ирокезов щедрый дар.
Примечание: время действия — 1680-е гг.
Предупреждение: упоминается насилие
Ссылка: тут

Эта белая женщина, Кава, жена Текондероги, Человека-Грома, сидела прямо на полу своего дома, когда Уттаке и Сваниссит, вожди ирокезов, бесшумными грозными призраками проникли туда. Она сидела возле Ша-венчи, Лисёнка, этого несчастного малыша, вокруг которого всё утро между Текондерогой и ирокезами шёл торг. Лисёнок отказался лечь на подставку, где обычно спят бледнолицые, и улёгся прямо на полу, прикрывшись медвежьими шкурами.

Пленный мальчик мог бы стать хорошим воином в племени ирокезов. Но его маленькая жизнь теперь вновь принадлежала бледнолицым. И за это ирокезы получили право беспрепятственно пересечь реку и уйти в родные леса.

Сванисситу было невыносимо жаль расставаться с Ша-венчи. Он считал его своим внуком, хотя ирокезские воины убили его отца, мать и других родичей, остальных бледнолицых. Но сам он никогда не убивал детей и женщин, его дети и две жены погибли от рук французов.

Война, о, это война.

Но Ша-венчи, Лисёнка, он не хотел отдавать, хоть в жилах мальчика текла чужая кровь, кожа была светлой, как солнечный луч, а волосы цветом походили на речной песок.

Он положил у его изголовья маленький лук и колчан со стрелами, которые сам сделал для него. И снова посмотрел на эту женщину, на Каву. Её тонкая белая рука, ласково перебирающая волосы мальчика, даже не дрогнула. В зелёных глазах, устремлённых на ирокезских вождей, отражалось пламя очага.

Да, она была храброй, как её муж.

Сванисситу вдруг остро захотелось напугать её, разбить её спокойствие. Ненависть к пришельцам, явившимся неведомо откуда, занявшим их земли, поднялась в нём испепеляющей волной. Он повёл себя как несдержанный юнец, как необузданный подросток, расхаживая по её дому, хватая то один, то другой диковинный предмет, подобно сороке. Он вертел в руках то вырезанный из кости гребень, то расшитый невиданными узорами пояс, то хрупкую чашку, такую же молочно-белую внутри, как кожа этой женщины. Сваниссит сильнее сжал пальцы, и осколки брызнули на пол. Он искоса посмотрел на Каву — лицо её не дрогнуло. Она не испугалась.

И тут Сваниссит нашёл наконец то, что сильнее всего поражало его воображение в жилищах белых людей. Этот предмет отражал лица заглядывавших в него гораздо лучше, чем вода в озере, до малейшей чёрточки. Чёрное Платье, шаман белых людей, отказался подарить такую волшебную вещь Сванисситу, хотя вождь унизился до того, что просил его об этом. Но отсюда Сваниссит не уйдёт без этой колдовской вещи! Старый вождь схватил её, засунул за пояс и с вызовом посмотрел на Каву.

Та поднялась с пола одним плавным грациозным движением, откинула с лица золотые волосы и грустно улыбнулась.

«Это называется «зеркало», — мягко произнесла она, и Сваниссит невольно пошевелил губами, повторяя это слово. — Подожди, я обвяжу его лентой, чтобы оно не разбилось».

Она вынула из шкатулки красивую красную атласную ленту и привязала к рукоятке зеркала, хорошо закрепив его на поясе Сваниссита.

А потом вдруг привстала на цыпочки и обняла его! Обхватила руками его худые плечи и прикрыла глаза. От неё пахло чем-то душистым, будто бы весенними цветами, хотя уже наступила поздняя осень. Это её волосы и платье пахли так сладко, и она обнимала Сваниссита, словно давно потерянного брата или отца, искренне и с любовью.

Потом она разжала руки и отступила назад.

«Идите же, — певуче проговорила она, обращаясь к нему и к остолбеневшему рядом Уттаке. — Идите, пируйте вместе с моим мужем, Текондерогой. Я пригляжу за этим ребёнком».

Она снова посмотрела на мирно спящего на полу мальчика.

«Его зовут Ша-венчи, Лисёнок», — кашлянув, вымолвил Сваниссит. — Он отзывается только на это имя».

«Я запомню», — просто сказала она.

Её светлая улыбка была последним, что видел Сваниссит, выходя за её порог. Потом он больше не оборачивался.


Название: Приходи, вода
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетера»
Размер: драббл, 784 слова
Пейринг/Персонажи: Гаэтан Арно (ОМП), его овчарка Алис, трактирщик, его жена, Атос, Гримо, д'Артаньян, Планше
Категория: джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, юмор, экшн
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Как на самом деле Атос выбрался из погреба в Амьене.
Примечание: иллюстрация Мориса Лелуара (1894 г.); фото — современный Амьен
Предупреждение: стёб; закрытие личного авторского гештальта
Ссылка: тут

Когда Гаэтан Арно наконец приехал в Амьен, чтобы навестить свою тётку, отоспаться и вкусно поесть под кровом постоялого двора её мужа-трактирщика, мэтра Клавеля, выяснилось, что ему не удастся этого сделать, потому что в трактирном погребе засел какой-то сумасбродный дворянчик со своим слугой. Тётка и её муж, рассказывая об этом, вопили и причитали.

Гаэтан Арно очень рассердился, но виду не показал.

В свои двадцать три он выглядел старше, чем был, — истинным пикардийцем, степенным, большеруким, крепким и русоволосым. Улыбка редко посещала его задумчивое серьёзное лицо.

Ещё при жизни матушки Гаэтана в Амьене ходили слухи, что эта добрая женщина прижила его не от покойного мужа, а от кого-то из знатных проезжих дворян. Однако местный кюре не позволял этим слухам распространяться, сурово порицая сплетников, а самого Гаэтана научил грамоте.

Тётка полагала, что подросший племянник будет помогать ей и мэтру Клавелю в трактире, тем более что его мать, сестра госпожи Клавель, к тому времени отдала Богу душу. Но нет, смышлёного и серьёзного мальчишку заприметил и взял в свою свиту помощник королевского лесничего — не иначе, как по чьей-то протекции, болтали в Амьене.

Как бы то ни было, Гаэтан обзавёлся охотничьей хижиной в лесах Шантийи, сворой отличных собак и в Амьен, под гостеприимный тётушкин кров, наведывался редко — лишь когда начинал скучать по копчёным колбаскам, запечённым окорокам и бургундскому вину. И вот тебе: наведался, чтобы узнать, что ничего такого нет и не предвидится. Все запасы мэтра Клавеля остались в погребе, где держит осаду некий проезжий сумасшедший.

Выслушав горестный рассказ трактирщика о том, как по наущению властей он обвинил проезжего в сбыте фальшивых монет, после чего тот убил двоих присланных по его душу солдат и заперся в погребе, Гаэтан только в затылке почесал.

— Я разорён! Мы разорены! Он сидит там две недели со своим слугой! Мы совершенно разорены! — стенал трактирщик. — Я не могу предложить знатным господам ни вина, ни окороков! Да нам с детьми уже самим скоро будет нечего есть! А губернатор сказал, что я сам виноват, как я посмел обвинить дворянина без причины! Да как же без причины-то — ведь как раз власти и объяснили мне, что он, мол, фальшивомонетчик, и прислали сюда солдат! А теперь он сидит там! Уже третью неделю! И опустошает мой погреб! Я слышу звон наших драгоценных бутылок! Он разбивает их! И наше оливковое масло, наши колбасы! Горе, о горе! Пресвятые угодники, смилуйтесь над нами!

Когда стенания бедняги трактирщика начались по третьему кругу, Гаэтан перебил его флегматичным вопросом:

— Две недели? Со своим слугой? Пьют там и едят? А куда же они облегчаются?

После долгой трагической паузы тётушка упала в кресло, а мэтр Клавель покачнулся. Очевидно, эта простая и естественная мысль им раньше в головы не приходила.

— А вы пробовали его оттуда извлечь? — спокойно осведомился Гаэтан, пряча невольную улыбку.

— Пробовали взломать дверь в погреб! Но я слышал, как лязгают курки их мушкетов и пистолетов, и мы уходили! — прорыдал трактирщик, заламывая руки. — Этот дьявол, что засел там, непременно будет стрелять, он ведь уже убил двоих солдат и ранил третьего, что ему наши жизни!

— Гм… — задумчиво проворчал Гаэтан. О снисхождении богатых и знатных к жизням простолюдинов он знал лучше, чем кто бы то ни было. — Я могу выкурить их оттуда, хотите?

Тётушка и её супруг в очередной раз онемели, а потом истово закивали.

— Гм… — снова изрёк Гаэтан, взглянув в глаза своей лохматой овчарки по имени Алис, смирно лежавшей на полу у камина в большой зале опустевшего трактира, где все они сидели. — Так вот. Если забросать погреб факелами, сгорит весь трактир.

Трактирщик поперхнулся и в ужасе выпучил глаза.

— Значит, пусть туда придёт не огонь, — невозмутимо закончил Гаэтан, поднимаясь с места. — Пусть туда придёт вода.

Несколько рукавов полноводной Соммы испокон веку несут свои воды через Амьен, и горожане привыкли делать водоводы к собственным домам на свои нужды. Трактир мэтра Клавеля, на удачу, находился в низине, а погреб трактира, соответственно, ещё ниже. Таким образом, если убрать запруду с трактирного водовода, объяснил Гаэтан, засучив рукава рубахи, и перед этим прокопать канаву к окну погреба, вода хлынет прямо туда.

Он не ставил на то, что трактирщик непременно согласится принять этот план, но мэтр Клавель воинственно сжал губы и тоже стал засучивать рукава.

— Гадить в моём погребе! — прорычал он. — Это уже слишком!

Таким образом, к моменту долгожданного прибытия д′Артаньяна и Планше в амьенский трактир сумасшедший дворянин, то есть Атос, и его слуга Гримо, мокрые до нитки и совершенно протрезвевшие, мрачно сидели у очага в большой зале, закутанные в одеяла. Оружие у них конфисковал лично Гаэтан во время эвакуации.

Весь двор был залит водой Соммы, и кони прибывших шлёпали копытами по лужам.

— Что за чертовщина? — воскликнул д′Артаньян, изумлённо озираясь, но увидел только Гаэтана с топором на могучем плече, босого, в подвёрнутых до колен штанах — тот только что восстановил запруду вместе с хохочущими амьенцами. Рядом с Гаэтаном деловито трусила Алис.

Оба предвкушали пылающий очаг, колбасу и окорока. Возможно, даже сыр.

Название: Есть в графском парке чёрный пруд
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетера»
Размер: драббл, 613 слов
Пейринг/Персонажи: граф де Ла Фер/графиня де Ла Фер
Категория: гет
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Что, если бы миледи удалось «заговорить» Атоса, прежде чем тот решил повесить её на дереве?
Примечание: иллюстрация Мориса Лелуара (1894 г.)
Предупреждение: стёб; насилие
Ссылка: тут

— Но я ведь ваша жена, — проронила она, глядя прямо ему в лицо сквозь рассыпавшиеся пряди белокурых волос. — Я ваша жена перед Богом и людьми. Что, если я беременна?

Он едва не застонал. Не от смысла её слов, а от вида этой хрупкой, беззащитной и вместе с тем вызывающей наготы, едва прикрытой лохмотьями, в которые он превратил её платье. Дьяволица, дьяволица, воплощение похоти, суккуб!

Он и сейчас желал её, возможно, ещё сильнее, чем раньше, вот такую, растрёпанную, полуголую, как трактирная шлюха, с глазами, вызывающе сверкавшими сквозь светлые пряди, с клеймом на белоснежном плече. Не только её тело сводило его с ума, но и её гордый нрав, её кипучий ум.

— Я любил вас, — прошептал он почти жалобно.

Она усмехнулась уголком обольстительно пухлых губ, и в её взгляде он ясно прочёл: «Не ты один».

— Итак, я ношу ваше имя… и вашего ребёнка, — проронила она с прежним бесстрастием, так, словно сидела в кресле у камина в их гостиной, а не полулежала, упершись спиной в ствол дерева на глухой лесной поляне. — Давайте же, убейте его вместе со мной. Убейте своего наследника, своего сына.

Говоря так, она наверняка понимала, что он уже не сможет этого сделать. Она всегда читала его как книгу. Его, графа де Ла Фер!

Он стиснул челюсти так, что зубы заскрипели.

Она коротко засмеялась. Она смеялась! Над ним! Дьяволица!

— Я позову повитуху из деревни, — беспомощно процедил он, — чтобы та удостоверилась, что вы лжёте.

— Ах, боже мой, — она повела плечом, испятнанным синяками от его пальцев. — И что же дальше? Вы уже не в состоянии убить меня.

— Я посажу вас под замок до конца дней, — мрачно пообещал он, стискивая кулаки. — В подвале. Пусть люди говорят, что хотят, мне всё равно. Я здесь господин.

— И у вас хватит духу есть, пить, спать с другими женщинами, зная при этом, что ваша законная супруга сидит на цепи у вас под ногами? Полноте, милый граф, — проговорила она с каким-то ласковым презрением, — да вас не удастся за уши оттащить от двери этого вашего подвала.

Боже, она опять была права. Как же он её ненавидел!

— Я уеду на войну, — прорычал он, — и велю своим людям сторожить вас.

Она снова коротко засмеялась. Разумеется, она, с её ловкостью, через пару дней обольстит сторожа и сбежит — вот что означал этот смех.

— Послушайте, граф, я хочу предложить вам прекрасный выход из создавшегося неловкого положения, — неожиданно предложила она, и он против воли выжидательно посмотрел ей в глаза. — Просто уходите. Сейчас. Оставьте меня здесь. Можете даже не развязывать, чтобы не прикасаться ко мне, — добавила она равнодушно, — мне всё равно. Как всё равно, если вы захотите напоследок овладеть мною. Любовник вы никудышный, иначе бы давно обнаружили это проклятое клеймо… Да успокойтесь же вы! — прикрикнула она, словно нянька на капризного ребёнка, когда он гневно дёрнулся от обиды. — Какие ваши годы, ещё научитесь доставлять женщинам удовольствие в постели, не просто задирая им подолы. Так, о чём это я? Ах, да. Уезжайте и забудьте обо мне. Сходите на войну, в самом деле. Отправляйтесь ко двору. Поступите на службу. Мушкетёром, например. Среди них много знатных и родовитых дворян. Можете взять себе вымышленное имя. Например… хм… — она на миг наморщила лоб. — Атос. Красиво, звучно, загадочно. Во время попоек можете рассказывать друзьям о своей трагической любви и о жене с клеймом на плече, которую вы повесили на дереве в собственном лесу. Они будут потрясены и зауважают вас ещё больше. И…

— Подите к дьяволу! — в бессильной ярости выкликнул он, не дав ей закончить, и кинулся к лошади. — Там ваше истинное место! В аду!

Он развернул коня и ускакал, всё ещё слыша за спиной её язвительный смех.

Когда тем же вечером он вернулся на поляну, его наречённой супруги там уже не было. Лишь оборка её кремового платья свисала с ветки, будто в насмешку.

Он протянул руку, сдёрнул её и разорвал в клочки.

Название: Домой!
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Конан Дойл «Затерянный мир»
Размер: драббл, 447 слов
Пейринг/Персонажи: птеродактиль, люди
Категория: джен
Жанр: AU, альтернативная сцена, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Те же события глазами птеродактиля.
Примечание: иллюстрация В. Шевченко (1968 г.)
Предупреждение: POV героя; присутствует прямая цитата из романа
Ссылка: тут

Пока не пришли двуногие, наш мир был молод и счастлив.

И молод был я.

Мои перепончатые крылья без устали рассекали воздух. Я оплодотворял самок, и они откладывали яйца на горячую отмель. Наши детёныши прорывались сквозь кожистую скорлупу, вырастали и поднимались на крыло. Я охотился для них, я учил их ловить рыбу и убивать пернатых, осмеливавшихся кружить в небе рядом с нами. Их красная тёплая кровь, хрупкость их тел, рассеивавшиеся в воздухе перья — всё это переполняло меня восторгом победителя. Им было не сравниться с нами.

Но пришли двуногие. У них не было перьев, не было крыльев, но была тёплая кровь и плоть и хрупкие тела. Но они оказались куда хитрее пернатых.

И вот я сижу в их тесной ловушке, запертый, пойманный, в темноте, в бессильной ярости щёлкая зубами. Они просовывают мне рыбу сквозь щель, издавая какие-то звуки.

Они поймали меня сетью, они заперли меня, забрали из моего мира.

Я сижу один в темноте, куда двуногие погрузили меня, и всё вокруг раскачивается и скрипит.

Долго. Так долго, долго, невыносимо долго. Мне кажется, что я успеваю много раз умереть и воскреснуть, прежде чем мир перестаёт качаться.

Я слышу гул голосов множества двуногих и какой-то треск. Они открывают свою ловушку, и свет, яркий свет солнца ослепляет меня. Ощупью я выбираюсь наверх; усевшись на твёрдый край ловушки, я вжимаю голову в плечи, крики двуногих достигают такой силы, что режут мне слух.

Наконец мои глаза кое-как привыкают к свету. Я уже не обращаю внимания на вопли двуногих, я осторожно расправляю крылья. Первый взмах — крылья служат мне по-прежнему верно. Они легко держат меня в воздухе, когда я устремляюсь ввысь, к свободе.

Но я не могу вырваться оттуда, это новая ловушка двуногих, только огромная, где находятся все они. Я слепо бьюсь о её стены в поисках выхода и — о счастье! — замечаю высоко вверху кусочек синего неба, всей кожей чувствую залетающий оттуда ветер. Свободный вольный ветер, и я становлюсь этим ветром, когда протискиваюсь в узкое отверстие под усилившиеся вопли двуногих.

Они остаются далеко внизу. Мои крылья по-прежнему могучи, мои когти и зубы остры, я удостоверяюсь в этом, когда на лету хватаю какую-то зазевавшуюся птицу. Миг — и её окровавленные перья уже кружатся в воздухе, пронизанные солнцем.

Я счастлив.

Прочь, прочь отсюда, из этого муравейника двуногих.

Домой.

Я возвращаюсь домой.

* * *

Из записок Э. Д. Мелоуна:

«Добавлю свидетельство, почерпнутое мной из судового журнала парохода американо-голландской линии «Фрисланд». Там записано, что в девять часов утра следующего дня, когда Старт-Пойнт был в десяти милях по правому борту, над судном, держа путь на юго-запад, со страшной быстротой пронеслось нечто среднее между крылатым козлом и огромной летучей мышью. Если инстинкт правильно указал дорогу нашему птеродактилю, то не может быть сомнений, что он встретил свой конец где-нибудь в пучинах Атлантического океана…»

@темы: фики, ФБ-23

---

Моя стаейка про Туапсе для челленджа Русориджей

Название: Под голубым куполом
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2023
Бета: Xenya-m
Форма: статья
Персонажи: диспетчерская «Росморпорта», туапсинцы
Категория: джен
Жанр: репортаж
Рейтинг: PG-13
Размер: драббл, 400 слов, 8 фотографий
Примечание: использованы материалы из открытых источников
Ссылка: тут.

«…Города, как люди, имеют свой характер. Есть люди-богатыри, самой природой высеченные для дел героических, и есть люди тихие, мирные, глубоко штатские, от которых никакого геройства не ждешь. Ленинград, Сталинград, Севастополь — города-богатыри, сама история, революция, войны создали их такими. Но маленький, полукурортный, глубоко штатский Туапсе… в его неожиданном мужестве есть что-то трогательно-величественное. Война потребовала — и Туапсе стал городом-воином».

Эти проникновенные слова в годы Великой Отечественной сказал о Туапсе известный советский писатель Борис Горбатов. Но мы сейчас не о войне, хотя в городе воинской славы на Черноморском побережье её память хранят и чтут.

Туапсе был и остался городом полукурортным, и тысячи отдыхающих со всей России, в первый же день приезда выйдя на его главную площадь, прежде всего обращают внимание на возвышающуюся там башню под голубым ажурным куполом.

— Что это? — озадаченно спрашивают они. — Маяк? Ресторан?

Нет, это не маяк и уж точно не ресторан наподобие «Седьмого неба» в московской Останкинской башне. Это диспетчерская «Росморпорта», или, как её в просторечии здесь называют, Чупа-чупс. Хотя по поводу последнего — иногда в местных соцсетях происходят выплески возмущения, мол, хватит уже так именовать нашу гордость! Но что поделать, туапсинцы привыкли.

Немного сведений из открытых источников. На высоте более шестидесяти метров, в стеклянном куполе, расположены службы глобальной системы слежения за судами (СУДС — система управления движением судов). Сама башня построена ровно 20 лет назад, в 2003 году, и принадлежит федеральному ведомству «Росморпорт». Но буквы появились на башне не сразу: поначалу она была без них.

Как пишет газета «Туапсинские вести», мало кто знает, что голубой стеклянный купол, который сегодня так любят фотографировать гости города, собирался специалистами дважды. Сначала внизу, чтобы понять, все ли сошлось как надо, все ли болты и шурупы подошли. Потом купол снова разобрали на фрагменты, подняли и «сшили» уже навечно. Теперь это — крыша дежурных диспетчеров системы управления движением судов. Они сидят «под колпаком» за своими компьютерами.

За год они «проводят» в порт Туапсе более пятнадцати тысяч судов. Диспетчерам даже на минуту нельзя оторваться от наушников и мониторов, где точкой движется корабль.

А ещё на голубом куполе горожане и гости города могут отслеживать все погодные изменения в реальном времени: температуру воздуха и скорость ветра, например.

Туапсинцы очень гордятся своей башней. В 2016 году бывший портовик, ныне пенсионер, построил её маленькую модель внизу у её подножия. Кропотливая работа длилась несколько месяцев. Так в городе возникла ещё одна фотозона для приезжающих на отдых гостей. Они с удовольствием снимаются на фоне большого и маленького Чупа-чупсов.

@темы: Туапсе, ФБ-23

---

Мои тексты для команды Грызунов)

Название: Томкэт и Майки
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Размер: драббл, 716 слов
Пейринг/Персонажи: Томкэт, остальные крысы, Майки, его хозяйка, другие коты
Категория: джен, броманс
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Томкэт был граварём молодых портовых крыс, и вот однажды ему довелось выручить из беды... кого?
Ссылка: тут

Томкэт, главарь портовых крыс, звался как истребитель-перехватчик и чуточку как кот, потому что в тебе, если ты настоящий боец, должно быть что-то и от самого твоего непримиримого и злейшего врага.

Рос он в непрерывных драках с портовыми котами и со своими сверстниками-крысаками, а потом и с теми сородичами, что постарше, — не потому, что он так уж рвался властвовать над портовым сбродом, а потому что ему просто нравилось драться. Нравилось побеждать. И он побеждал, потому что был отчаянным и бесстрашным.

И тогда вокруг него собрался весь крысиный молодняк, хотя пожилые крысаки уныло ворчали: вот, мол, совсем безбашенная молодёжь пошла, ничего и никого не боятся, а ведь без страха в порту не выжить, не уцелеть. Но Томкэт только смеялся над такими попрёками и говорил: пускай, мол, меня боятся. И действительно, Томкэта и его бойцов боялись даже видавшие виды портовые псы, не то что коты.

И вот однажды Томкэт один обходил свою вотчину — портовые склады, где в громадных ангарах громоздились до самой крыши штабеля мешков и ящиков. Вдруг он насторожился, бурая короткая шерсть на его загривке встала дыбом — из-за ближайшего штабеля доносилось утробное кошачье ворчание, иногда взвивавшееся до пронзительного визга.

По-хорошему, Томкэту следовало бы развернуться и убраться подобру-поздорову, ибо котов, судя по голосам, было там не меньше трёх, а то и больше. В крайнем случае, если ему так уж приспичило, он мог созвать свою ораву и вместе с нею навалять пришельцам. Ведь это была территория крыс! Но Томкэт отступать не привык, и потом, надо же было выяснить, с кем это там разбираются коты! Не с одним ли из его бойцов?!

Томкэт решительно заглянул за угол… и шерсть его вздыбилась ещё сильней. Действительно, у ящиков с консервами три здоровенных кота: рыжий, полосатый и чёрный пытались плющить какого-то неизвестного Томкэту зверя.

— Крыс-с-са! Ты крыс-са! — с ненавистью шипел чёрный, наступая на чужака.

Слегка обескураженный Томкэт вгляделся в неведомого зверя, прижавшегося тощим задом к ящику и оскалившего клыки. Что сразу понравилось Томкэту: парень не сдавался, не пытался смыться, а храбро защищался, хотя клыки у него были совсем маленькие по сравнению с клыками остальных котов, и когти на вскинутой тонкой лапе — чуть ли не вдвое меньше. Крысой он точно не был.

Но Томкэт мог понять нападавших: пришелец не пах котом, а выглядел, как кот, но полностью облезший от какой-то неведомой болезни, либо прилетевший с другой планеты (Томкэт любил фантастику): серая морщинистая шкура без единой шерстинки, голый тонкий хвост, огромные жёлтые глаза, сверкавшие на безусой морде.

Он не был Томкэту своим, этот чужак. Но не бросать же его было на растерзание котам! И вожак свистнул свою банду.

Сражение было коротким, но яростным, и три кота: чёрный, рыжий и полосатый, позорно воя и похабно огрызаясь, отступили от десятка крысаков и со всех лап помчались к плавучему дебаркадеру, на котором обитали.

Томкэт же, тяжело дышавший, весь в кровавых царапинах, воинственно развернулся к пришельцу, которого непонятно почему бросился защищать. Тот так и стоял, вжавшись в ящик, и пялился на Томкэта своими блестящими глазищами. Как и банда Томкэта, привыкшая во всём доверять вожаку. Но это же ни в какие ворота не лезло! Кого они спасли?! И Томкэт вполне свою банду понимал.

Он грозно приступил к неизвестному, который вновь обречённо вскинул когтистую лапу, и вопросил:

— Ты кто такой? Как тебя зовут? И как ты сюда попал?

Он даже не рассчитывал на ответ, но зверь лишь прижал свои большие, вовсе не крысиные уши к голой голове и прошептал:

— Я Майки. Я сфинкс. И я заблудился.

— Из Египта, что ли? — подумав, проявил эрудицию Томкэт. — С корабля сбежал?

— Может, и из Египта, не знаю, мы плыли на яхте, — печально отозвался пришелец, опуская лапу и расправляя уши, оказавшиеся просто громадными! — Это моя хозяйка говорила, что я сфинкс… а так я просто вышел прогуляться.

Уши его опустились, он выглядел совсем маленьким и несчастным. Даже есть его было жалко.

— И что? Прогулялся?.. Ладно, пошли, проводим тебя, — с королевской величавостью распорядился Томкэт. — Помнишь, как твоя яхта называется?

Так вот и получилось, что в вечернюю закатную пору вдоль пристани пронеслась крысиная стая, сопровождавшая к яхте «Блэк Стар» заблудившегося сфинкса Майки.

Его хозяйка не успела завизжать, как крысаки растворились в сумерках. А Майки взбежал по сходням, получив свою порцию упрёков, объятий, радостного воркования и печёночного паштета. Но, засыпая в своей корзиночке, одетый в голубую попонку, Майки почему-то видел во сне лихого крысака Томкэта, покрытого шрамами, с сощуренными весёлыми глазами на острой морде и голым, как у него самого, хвостом.

Название: Про Данилу-царевича
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Размер: драббл, 507 слов
Пейринг/Персонажи: Данила-царевич, его отец и братья, тварь болотная, ведьма
Категория: гет
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Старые сказки иногда совсем по-другому заканчиваются...
Предупреждение: стилизация, стёб; одно слово небогоугодное
Ссылка: тут

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Данила-царевич.

Все они сызмальства знали о судьбе Ивана-царевича и Царевны-лягушки, которая в Василису Премудрую превратилась.

«Что ж, обычаи надо блюсти, авось и моим детям волшебная планида выпадет», — так рассудил царь и кликнул сыновей к себе в горницу. Явились те, стоят, переглядываются: все статные, румяные, кровь с молоком, настоящие богатыри.

Говорит им царь:

— Дети мои милые, сыночки разлюбезные, вы се выросли, пора вам и о невестах подумать! Возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадёт — там и сватайтесь.

— Наконец-то! — простонали богатыри в один голос и, не дожидаясь новых отцовских речей, помчались за луками и стрелами.

Выскочили они на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выпустили стрелы. Взвились стрелы в воздух

И всё вышло как по писаному. Упала стрела старшего брата на боярский двор, и подняла ее боярская дочь.

Пустил стрелу средний брат — запела стрела, полетела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь.

Пустил стрелу Данила-царевич — полетела его стрела прямо в топкое болото, да там сгинула.

Старшие братья как пошли искать свои стрелы, сразу их нашли. Первый — в боярском тереме. «Блядь, я так и знал», — обречённо подумал он, но делать нечего, забрал боярскую дочь, посадил на коня и повёз в царские хоромы. Благо, что была та красавица писаная.

Второй брат забрал себе купчиху, полнотелую, белолицую да чернобровую. А Данила-царевич пошёл искать свою стрелу с замирающим от предвкушения сердцем. Понял он, что сказка начинает сбываться.

Два дня бродил он по топкому болоту в поисках своей стрелы и лягушки-квакушки. Бродил, бродил, полные чоботы болотной жижи набрал. Глядь, а на травяной кочке прямо перед ним сидит зверюга невиданная! На вид крыса крысой, только здоровенная да мохнатая, передние лапы как руки человечьи, и держит она в этих лапах его стрелу с разноцветным оперением!

Ахнул Данила-царевич и тоже плюхнулся на кочку, потому что резвые ноги его уже не держали, а тут этакая напасть!

— Кто ты, тварь болотная? — спрашивает с тоскою.

Ничего не ответила ему тварь болотная, бессловесная да мокрая, прыгнула с кочки, нырнула в зелёную тину и поплыла к хатке, из хвороста и камыша сложенной. Воткнула туда стрелу и гордо посмотрела на Данилу блестящими глазками-бусинками.

Понял Данила, что шанс его заполучить Царевну-лягушку безвозвратно утерян, выхватил из своего колчана новую стрелу, чтобы паршивую зверюгу покарать. Но не поднялась у него рука спустить стрелу с певучей тетивы, когда он услыхал, что в хатке возятся и пищат малые детёныши, а тварь болотная вовсе не спряталась, а только мордочку острую своими руками-лапками прикрыла.

Плюнул Данила-царевич, изломал с досады стрелу об колено и побрёл через топи куда глаза глядят. Не домой же возвращаться с бессловесной, вовсе не волшебной тварью, когда братья его молодых жён будут ласкать-миловать да над ним насмехаться.

Только решил он с горя в трясине болотной утопиться, как видит — стоит посреди неё избушка, частоколом обнесённая. На красной черепичной крыше — петушок-флюгер золочёный. Жила в той избушке чернокудрая ведьма-раскрасавица, она-то Данилу приветила и приголубила, остался тот с нею жить-поживать и детишек наживать.

Зверюгу же неведомую, что стрелу подобрала, назвала ведьма ондатрою.

Название: Как поспорил Братец Дикобраз с Братцем Черепахой
Автор: fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Размер: драббл, 579 слов
Персонажи: Братец Дикобраз, Братец Черепаха, Братец Волк, Братец Медведь, Братец Кугуар, Братец Орёл
Категория: джен
Жанр: сказка
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Братец Дикобраз и Братец Черепаха были соседями и очень любили спорить.
Предупреждение: стилизация
Ссылка: тут

Повстречался как-то на тропинке Братец Дикобраз с Братцем Черепахой. Оба страсть как любили спорить друг с другом. Вот Братец Черепаха и говорит:

— А что, Братец Дикобраз, как считаешь, кто из нас двоих сможет лучше от Братца Волка, Братца Медведя и Братца Кугуара защититься?

Усмехнулся хитро Братец Дикобраз, встряхнул своей чёрно-белой колючей шубой так, что иголки — каждая в локоть длиной — громко затрещали, и отвечает:

— Что ж, давай-ка проверим. Давненько мы с тобой не спорили, сосед.

— Давай! — живо согласился Братец Черепаха, а сам думает: куда тебе против меня. Панцирь его костяной был как самый прочный камень или бронзовый щит, разгрызть его никаким зубам было не под силу. Спрячет внутрь Братец Черепаха лапы и голову, и ни Братец Волк, ни Братец Медведь, ни Братец Кугуар не смогут вытащить его оттуда.

Вышло так, что Братец Волк как раз бежал по той тропе, на которой спорили друзья. Увидали они его. Вмиг Братец Черепаха вобрал под панцирь и голову, и когтистые лапы, и даже крохотный хвостик. Сидит тихо в своей броне и думает: как же там Братец Дикобраз? Слышит он, снова затрещал тот своими иглами. Не утерпел Братец Черепаха, голову из-под панциря высунул и увидел, как Братец Волк отступает, поджав хвост-полено, прочь от Братца Дикобраза. И на ходу бормочет:

— Нет уж, нет уж, я до сих пор помню вкус твоих иголок!

Повернулся и наутёк.

«Хм», — думает Братец Черепаха. Только решил он совсем голову наружу высунуть, чтобы спросить у Братца Дикобраза, когда это тот с Братцем Волком повстречался, глядь — а по тропе, переваливаясь, бредёт Братец Медведь. Огромный, чёрный, как скала. Снова втянул поспешно голову Братец Черепаха, думает с беспокойством: «Глупый спор мы затеяли. Вон какие у Братца Медведя когти, погибнет ни за что ни про что Братец Дикобраз!» Жаль ему стало друга, решил он высунуться и крикнуть что было сил: «Беги! Беги»! Так и сделал. И услышал громкий топот, но то не Братец Дикобраз убегал, то по тропе во все лопатки улепётывал Братец Медведь, огромный и чёрный, как скала! Улепётывал и приговаривал:

— Нет уж, нет уж, я твои иглы в своём носу три дня носил, кое-как вытащил.

Братец Черепаха в очередной раз удивиться не успел, глядь — бежит по тропе Братец Кугуар, могучий, гибкий, песочная шкура под солнцем переливается, сильные лапы мягко ступают. Братец Черепаха снова под панцирь свой нырнул, но успел услышать, как брызнули из-под лап Братца Кугуара мелкие камушки и песок, когда тот на бегу остановился. Остановился и проворчал, будто гром зарокотал:

— — Нет уж, нет уж, от твоих иголок я едва не охромел, две луны охотиться не мог, чуть с голоду не помер. Пусть другой дурень пробует тебя схватить, а меня увольте.

Повернулся он — и был таков.

Понял Братец Черепаха, что проигрывает он спор со своим другом, только собрался ему про то сказать, как вдруг слышит над собою хлопанье крыльев. Вывернул он голову, поглядел вверх — а это Братец Орёл!

Испугался тут Братец Черепаха так сильно, что и не передать словами. Потому что только Братец Орёл и мог с ним разделаться. Схватит когтистыми могучими лапами, унесёт под самые небеса, а потом швырнёт на землю, чтобы панцирь расколоть. Понял Братец Черепаха, что смерть его пришла, лежит, как камень, глаза зажмурив, бежать-то ему некуда.

Только слышит он, Братец Дикобраз Братцу Орлу Кричит, да так грозно:

— Друга моего не трогай!

Поднял он все свои иглы, выставил вверх, зафыркал, иглами зашелестел.

Улетел Братец Орёл так быстро, что даже ветер поднялся.

Засмеялся тут Братец Дикобраз и повернулся к Братцу Черепахе со словами:

— Ну что, чья взяла?

Признал его победу Братец Черепаха, поблагодарил от всей души, и пошли они вдвоём пить мятный джулеп.

Название: Барондюки
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1012 слов
Пейринг/Персонажи: Люся и Таня, их мама, бурундуки, другие животные
Категория: джен
Жанр: повседневность, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Мама Тани и Люси постоянно приносила домой подобранных животных.
Примечание: время действия — 1991 год
Ссылка: тут

— Дети… у нас вот, — придя с работы, сказала мама Люсе и Тане как-то виновато, поставила на пол тяжёлую сумку с тетрадями учеников. И извлекла из-за спины пятилитровую банку из-под венгерского овощного ассорти с завязанным марлей горлышком.

На дне банки лежали какие-то скомканные тряпки, а из тряпок высовывались то полосатые спинки, то маленькие головки с черными любопытными бусинками глаз.

— Ой! — взвизгнула Таня и запрыгала, хлопая в ладоши. — Барондюки!

— Бурундуки, — хором поправили её мама и Люся.

— И я говорю, барондюки, — слегка обиделась Таня, которая в свои шесть лет готовилась пойти в первый класс, но некоторые слова всё ещё выговаривала неправильно. — Мамочка, мамочка, откуда они взялись? Они теперь будут у нас жить?! Вот здорово! Они красивые!

— В школу подкинули, — объяснила мама, поставив банку на пол рядом с сумкой и разматывая на шее вязаный шарф. — В раздевалку. Фух, устала. Да, они немножко поживут у нас, а потом, когда потеплеет, мы их выпустим в тайгу.

— Им неудобно в банке, — пробормотала Люся, глядя, как за стеклом полосатые зверушки вновь проворно зарываются в тряпьё.

В отличие от младшей сестрёнки, она не хлопала в ладоши, не прыгала и не радовалась. Она точно знала, кому предстоит ухаживать за новыми животными, как и за старыми. Ей, кому же ещё, ведь Таня была маленькая, а мама с утра до позднего вечера работала.

В прихожую тем временем при виде пришедшей хозяйки и принесённых ею новых жильцов выскочили Тоша — маленькая кудлатая дворняжка, которую маме в своё время всучили на рынке как болонку, Макс — величественный серый котяра, подобранный мамой на дачах, и Василиса — изящная чёрно-белая кошечка, подброшенная зимой в подъезд. Заслышав гомон и возню в прихожей, на кухне в своих клетках тоже завозились и загомонили зелёный волнистый попугай Кеша, канарейка Света и чечётки с красными хохолками — Муся и Дуся. Все птицы перекочевали в дом от знакомых (те либо уезжали, либо переезжали) да так и остались.

Это ещё ничего! В доме поочерёдно перебывали в качестве постояльцев длинный жёлтый полоз, свирепая драчливая сова с кисточками на ушах, хромой голубь и даже карась, которого мама купила на рынке в замороженном виде и не смогла зажарить, когда он вдруг оттаял и стал бить хвостом. Все вышеперечисленные в конце концов, вылечившись и отдохнув, отправлялись в свою естественную среду обитания, то есть в тайгу, окружавшую город, либо во двор, как голубь, либо в озеро Мылки, как карась.

Вспомнив про них про всех, Люся вздохнула. Она любила читать Даррелла и Бианки, но всегда мрачно ухмылялась, слушая, как одноклассница жалуются: мама или папа, мол, не разрешают им завести котёночка. Котёночка! Пожили бы они с совой! С совой, которая восседала на шкафу, как индейский тотем, и при виде людей топырила перья и крылья и начинала страшно клекотать.

— Я знаю, знаю, — торопливо проговорила мама, косясь на насупленную старшую дочь. — Мы их поселим в Гошину клетку. Я её сейчас ещё раз хорошенько помою, она на балконе.

Гошей звали того голубя, который отправился жить во двор. Кстати, он всё ещё был там, Таня с Люсей выносили ему остатки хлеба и подсолнечные семечки. Ему и его сородичам, хотя старушки-соседки сетовали, что голуби гадят, не надо их кормить.

Полосатые юркие зверьки, когда их аккуратно вытряхнули в новое обиталище — клетку с проволочными прутьями, подстилкой из опилок, кормушкой, куда мама насыпала семечек, и поилкой, — сперва взволнованно забегали туда-сюда. А потом кинулись в угол, где для них было оставлено тряпьё из банки, зарылись в него и притихли.

— Назовём их… м-м-м… — мама задумалась.

— Чип и Гаечка, — восторженно предложила Таня.

Все согласились, взгромоздили клетку с новыми обитателями на шкаф, подальше от котов, и отправились ужинать.

Люся мысленно пожелала, чтобы Чип и Гаечка не вздумали обзавестись потомством. Она очень хорошо помнила, как Тоша, за которой в своё время недосмотрели, дважды щенилась, и как потом её приплод, пока его не раздали, с восторгом раздирал в клочья её тетрадки, обивку стульев и подушки. Убирать всё это приходилось, конечно, ей. Правда, с учителями из-за отсутствия домашек объяснялась всё-таки мама, она ведь работала завучем в той же школе, да ещё и преподавала. Русский и литературу.

Когда Таня и Люся наконец улеглись спать в своей комнате, Люся пересказала Тане легенду о том, откуда взялись в тайге полосатые бурундуки. Память у неё была отличная, сказку эту в сборнике дальневосточных легенд и преданий она читала не так давно.

— Тогда медведь провёл своими когтями по спинке бурундука, и там появились чёрные полоски, — сонно закончила она и поплотнее закуталась в одеяло, прислушиваясь к шороху в коридоре. Да, там явственно кто-то шуршал.

— Барондюкам, наверно, больно было, — озабоченно сказала Таня.

— Бурундукам, — педантично поправила Люся. — Это же сказка. На самом деле… ну… они, наверное, раньше были белками, а полоски появились в результате эволюции. Спи уже. У меня завтра контрошка по химии.

— Тогда откуда полоски? — не унималась Таня. — Зачем барондюкам полоски?

— Бурундукам. А тиграм зачем? — резонно поинтересовалась Люся. — Так легче в тайге маскироваться.

Ей всё равно упорно казалось, что в коридоре что-то шуршит, но неохота было вставать.

Утром бурундуков в клетке не было. Не было, и всё тут.

— Съели! — в ужасе закричала Таня, указывая пальцем на Василису и Макса. Коты немедля сделали оскорблённые лица.

— Нет, они бы туда не добрались, — решительно возразила мама, достав со шкафа клетку и внимательно её осмотрев. — Просто бурундуки убежали. Протиснулись между прутьями, наверное.

Люся вздохнула не без облегчения, пока мама снова мыла клетку и выдворяла её на балкон.

Но примерно через месяц Чип и Гаечка обнаружились в одёжном шкафу, на полке для обуви. Выяснилось это, когда мама решила обновить купленные осенью на распродаже голубые югославские «лодочки». Наступил май, лужи подсохли, и можно было доставать демисезонную, а то и летнюю обувь.

Но от обуви благодаря стараниям бурундуков мало что осталось. В первую очередь — от югославских «лодочек».

— Сожрали! — потрясённо охнула мама, вытаскивая на свет божий изгрызенные до каблуков туфли. — Как?!

В глубине шкафа мелькнули полосатые спинки. Бурундуки юркнули под полку и там притаились.

— Сто двадцать рублей, — продолжала сокрушаться мама. — А они из них гнездо построили! Почему мы за месяц ни разу их не заметили? Ни мы, ни Макс с Василисой? Ни Тошка! Никто!

— У них же полоски, — взахлёб закричала Таня. — Они маскируются!

— Откройте балкон, — с новым вздохом распорядилась мама. — Пусть бегут уже. Придётся в зимних ботах теперь ходить, пока зарплату не дадут.

Но Чип и Гаечка исчезли не раньше, чем сгрызли Танины лыжные ботинки.

Пускай. Они всё равно стали ей малы.

Название: Мышкетёр
Автор: sillvercat для fandom Rodents 2023
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетёра»
Размер: миди, 4404 слова
Пейринг/Персонажи: Гастон, д’Артаньян, другие мушкетёры, Констанция Бонасье, миледи Винтер, граф де Рошфор
Категория: гет
Жанр: AU, приключения, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Что было бы, если бы вместе с д’Артаньяном в Париж отправился храбрый гасконский мышонок...
Примечание: стихи Михаила Светлова
Предупреждение: стилизация; частично издевательство над сюжетом, частично его пересказ; смерть персонажа
Ссылка: тут

1.
«Трусов плодила
Наша планета,
Всё же ей выпала честь, —
Есть мушкетёры,
Есть мушкетёры,
Есть мушкетёры,
Есть!»

В первый понедельник апреля 1625 года на улицах городка Менг, что неподалёку от Орлеана, появился молодой человек в старомодном камзоле и берете с пером, сидевший верхом на жёлтом мерине с облезлым хвостом. Всё его имущество состояло из этого коня, старой отцовской шпаги, пятнадцати экю, рецепта матушкиного целебного бальзама и письма к господину де Тревилю, капитану королевских мушкетёров. Письмо это было написано его отцом старому боевому товарищу с просьбой определить сына на военную службу.

Д’Артаньян — так звали этого юного гасконца — не знал, что вместе со всем вышеупомянутым вывез из родного Тарба ещё кое-что. Вернее, кое-кого. В его седельной сумке, крепко вцепившись лапками в поношенное рыжее сукно, сидел маленький бурый мышонок по имени Гастон.

Гастону исполнилось всего несколько месяцев от роду, и по человеческим меркам он был почти что сверстником юного дворянина, в чью сумку забрался. Как и д’Артаньян, он страстно хотел увидеть Париж! Париж! Это же столица Франции! Там наверняка самые вкусные объедки и самые пылкие мышки, мечтательно думал он.

А ещё Гастон мечтал о подвигах и славе. Совершить бы что-нибудь такое, чтобы его запомнили! Он не знал, что абсолютно о том же самом мечтает и юный д’Артаньян.

Собственно, мышонок почти не знал д’Артаньяна и опасался его, как опасался бы любого человека, к которому оказался бы в столь тесной близости. Седельная сумка, Боже правый! Гастон слышал ритмичный скрип седла и подпруг, слышал, как юнец-гасконец радостно кричит попадающимся на его пути хорошеньким поселянкам: «Доброго вам дня, сударыни!» — а потом перешучивается с ними, крутя воображаемый ус. Юноша был так молод, что и усы у него толком не росли, но весьма хорош собой по меркам встречавшихся ему девушек: высок, гибок, отменно сложен, черноволос и кудряв, с весёлой белозубой улыбкой.

Не смея сильно высовываться наружу, Гастон прогрыз в сумке небольшую дырочку и наблюдал за всем происходящим с огромным интересом, втягивая носиком пьянящий весенний воздух с разлитым в нём ароматом цветущих вишнёвых деревьев. Ещё он время от времени нырял на дно своего убежища в поисках хлебных крошек, которых там завалялось немало.

Путешествие мышонка, таким образом, протекало довольно приятно — как и молодого гасконца, не подозревавшего о существовании попутчика, — пока оба не въехали в захолустный Менг с его кривыми узкими улочками, где повсюду валялись груды отбросов.

Правду сказать, Гастон не прочь был бы припасть к этим отбросам: хлебными крошками сыт не будешь, и у него давно подвело живот. Поэтому, как только д’Артаньян спешился возле постоялого двора, мышонок выпрыгнул из сумки и был таков. Нет, убегать от гасконца он не собирался — вот только подкрепиться и вернуться.

Но едва он утолил первый, самый сильный голод очистками картофеля и шпината, как услышал позади себя наглый голос:

— Эй ты, деревенщина! Откуда ты тут взялся?

Обернувшись, Гастон увидел трёх довольно откормленных серых мышат, таращившихся на него из канавы, на краю которой он пировал. По своей натуре Гастон был сдержанным и даже деликатным, но вместе с тем прекрасно понимал, что его провинциальную вежливость здесь сочтут за трусость. Поэтому он подбоченился, подобрал с земли крепкий прутик и заявил, глядя в глаза заговорившему с ним мышонку, самому толстому из всех:

— Вы невежа, сударь! Я проездом из Гаскони, мы с хозяином направляемся в Париж. Моё имя — Гастон, к вашим услугам.

Толстяк немного оторопел, покосился на прутик, который так уверенно сжимал Гастон, и осведомился чуть тише, но с прежним ехидством:

— Хозяином? Хозяином, ха! А это не твоего хозяина там колошматят?

Ахнув, Гастон порывисто обернулся, отбросил прутик и скачками устремился к постоялому двору, где действительно происходило нешуточное побоище. Несколько простолюдинов охаживали палками, каминными щипцами и кулаками безуспешно старавшегося отбиться от них юного гасконца. А сбоку стоял и тонко усмехался высокий зловещего вида незнакомец в чёрном камзоле и плаще — настоящий ворон!

Гастон на несколько мгновений обмер, не зная, как поступить. Если бы он ринулся в схватку, мужланы просто затоптали бы его своими сапожищами. Но когда д’Артаньян упал, сражённый ударом палки по голове, Гастон не выдержал и побежал к нему, исполненный ужаса.

Простолюдины опомнились и опустили палки. Из дверей трактира выбежала дородная трактирщица в белом переднике.

— Ах ты господи! С ума вы сошли, что ли! Да он же совсем ребёнок! Несите его сей же час в дом! — вскричала она.

Против «ребёнка» д’Артаньян не возражал, ибо лишился чувств, и его перенесли в хозяйскую комнату, куда тенью проскользнул и Гастон.

Мышонок спрятался под кроватью раненого. Сердце его отчаянно билось. Он слышал всё, что творилось в комнате: как трактирщик пытался выставить юношу вон, как тот заметил в окно унизившего его незнакомца в чёрном и кинулся за ним, стремясь снова вызвать на дуэль.

Воистину, люди живут очень суматошной, шумной и кипучей жизнью, завистливо думал Гастон, проскочив на подоконник и наблюдая из-за занавесок, как зловещий незнакомец в чёрном беседует с белокурой, томного вида молодой женщиной, сидевшей в карете. Он называл её «миледи». Но тут с лестницы сбежал д’Артаньян, карета с грохотом укатила, а незнакомец ускакал.

— Трус! Подлец! Самозванный дворянин! — в гневе кричал гасконец ему вслед. Он ещё не знал, что негодяй похитил из его вещей отцовское письмо, адресованное де Тревилю, капитану мушкетёров.

Гастон тоже был безутешен, узнав об этом. Он корил себя за то, что не кинулся на подлеца в чёрном, когда тот творил своё чёрное дело. Но Гастон его запомнил, а как же!

А ещё он понял, что люди кардинала Ришелье, которым служил негодяй в чёрном, — самые отъявленные мерзавцы. А вот королевские мушкетёры, в чьи ряды собирался вступить молодой гасконец, — храбрые и благородные.

Когда спустя день, отлежавшись в постели и намазав раны целебным матушкиным бальзамом, д’Артаньян снова пустился в путь, мышонок опять оказался в его седельной сумке. Он опечалился, когда при въезде в Париж молодой гасконец продал своего коня редкой жёлто-оранжевой масти. Право, мышонок успел уже привыкнуть к этому добродушному старику, на чьей спине так славно было покачиваться, любуясь сквозь прогрызенную дырочку весенними полями! Но Гастон понимал и резоны д’Артаньяна: мерин был деревенским одром, а юноше к тому же нужны были деньги.

Итак, д’Артаньян вступил в Париж пешком, с узелком белья и Гастоном в сумке. Он долго бродил по улицам, зачарованно глядя на весёлых, расторопных и остроязыких парижан: оборванных мальчишек, красивых цветочниц с букетами фиалок и крокусов, на королевских гвардейцев в форме и толстых булочников. А из сумки на всё это великолепие с таким же восторгом таращился Гастон.

Наконец гасконцу удалось подыскать себе мансарду на улице Могильщиков — это всё, на что хватило его скудных средств. Первый этаж того же дома занимал некий господин Бонасье с женой, которым судьба предназначала сыграть важную роль в жизни д’Артаньяна и Гастона. Но они об этом ещё не подозревали.

Закончив обшивать свой камзол галуном, споротым матерью с отцовского обмундирования, д’Артаньян уснул сном праведника на расшатанной узкой койке. А под койкой, поужинав коркой сыра, так же безмятежно свернулся клубочком Гастон.

2.
«Другу на помощь,
Вызволить друга
Из кабалы, из тюрьмы, —
Шпагой клянёмся,
Шпагой клянёмся,
Шпагой клянёмся
Мы!»

Гасконский мышонок очень быстро стал истинным парижанином, разузнав всё о ближайшим помойках, местопребывании соседских кошек и даже подружившись с Планше, простолюдином, которого д’Артаньян нанял себе прислуживать. Добродушный слуга неплохо готовил разную снедь, когда было из чего, а завидев мышонка, выглянувшего из-под кровати, бросал ему объедки.

Гастон не сошёлся близко с другими мышами, зато стал совсем ручным. А из разговоров д’Артаньяна с Планше и тремя друзьями, приходившими к гасконцу в гости, — Атосом, Портосом и Арамисом — он узнал самые захватывающие вещи не только о мушкетёрах, но даже о самых знатных особах, живущих в Лувре! То есть о короле Франции Людовике XIII, о его венценосной супруге Анне Австрийской и о грозном кардинале Ришелье.

Мушкетёры утверждали, что кардинал стремится оговорить королеву перед королём, приписывая ей роман с англичанином, герцогом Бекингэмским, якобы тайно прибывшим в Париж на свидание с королевой. Всё это было так интересно, что у Гастона голова шла кругом, и он ещё больше укреплялся во мнении, что люди кардинала подлы и бесчестны, а королевские мушкетёры, в ряды которых так стремился вступить д’Артаньян, противостоят им по праву. Мышонок тоже страстно желал стать защитником справедливости.

Скоро ему представился такой случай. Всё началось с того, что на первом этаже дома, под мансардой д’Артаньяна, произошло нечто странное. Сперва в тюрьму увели самого хозяина дома, галантерейщика Бонасье, отчаянно вопившего, что он невиновен, что его жена невиновна, что она служит королеве и что её похитили. Мышонок и д’Артаньян навострили уши. А когда четверо людей в чёрных камзолах — полицейских, как понял Гастон, — остались в хозяйской спальне в засаде, д’Артаньян многозначительно поднял палец вверх и сказал:

— Мышеловка!

О, как же это отвратительное слово было знакомо Гастону! Он весь задрожал, вспомнив, как погибали его сородичи, польстившиеся на вкусную приманку и придавленные безжалостными железными челюстями страшной штуковины. Неужели люди устраивают такие же ловушки друг для друга?!

Но вскоре Гастон понял, в чём дело. Сыщики, засев в квартире подозреваемого Бонасье, арестовывали и увозили прочь всех, кто приходил в гости к злосчастному галантерейщику или его жене. Это они и именовали мышеловкой. А поскольку на второй этаж вела отдельная лестница, гости самого д’Артаньяна не пострадали.

Д’Артаньян тем временем разобрал полы своей мансарды, аккуратно отодвинув доски половиц, и таким образом получил возможность не только слышать, но и видеть всё, что творилось внизу. Гастон тоже с большим любопытством поглядывал в щели между балками. Людская мышеловка оказалась совсем другой, но от этого не менее зловещей. Ведь, как понимал Гастон, люди, попавшие в тайную полицию господина кардинала, оттуда не возвращались. Их тщательно обыскивали, грубо допрашивали и увозили прочь в чёрной карете с наглухо опущенными шторами.

Так прошло несколько дней. Д’Артаньяну порой некогда было даже перекусить, так он был увлечён своим наблюдательным пунктом. И вдруг внизу в очередной раз хлопнула входная дверь. Полицейские насторожились, припал к половицам и молодой гасконец. Его рука невольно легла на эфес шпаги.

На первом этаже раздались лёгкие шаги, потом женский голос отчаянно вскрикнул. Послышался шум борьбы и возмущённые возгласы.

— Что вы творите? Как вы смеете?! — наконец закричала молодая женщина, безуспешно пытаясь вырваться из рук державших её полицейских. — Я же говорю вам, что живу здесь, что я служу камеристкой у нашей королевы Анны! Меня похитили, и вот я наконец вернулась домой!

Голос её оборвался. Мышонок, весь трепеща, припал к своей наблюдательной щели и с негодованием увидел, что люди кардинала грубо хватают женщину в скромном, но изящном платье, с разметавшимися по плечам тёмными локонами. Затыкают ей рот, заворачивают в покрывало и собираются уносить в карету!

Д’Артаньян, как и Гастон, задрожал от гнева. Он молниеносно вскочил с пола и одним прыжком очутился на подоконнике своей мансарды.

— О сударь, сударь! Вы же убьётесь! — с тревогой вскричал верный Планше.

Но д’Артаньян только досадливо отмахнулся.

— Сейчас я тоже попаду в мышеловку, и горе тем котам, которые вознамерятся поймать такую мышь, — воинственно заявил он и прыгнул вниз, придерживая шпагу. Спустя несколько минут раздался стук дверного молотка, послышались шаги, и юный гасконец ворвался в распахнувшуюся дверь, как ураган.

Гастон не сумел остаться в стороне. Ведь он тоже был настоящим гасконцем! Замирая от ужаса и восторга, он кинулся в щель между половицами и благополучно приземлился внизу… прямо на голову одному из полицейских, который опешил от такого сюрприза, тем самым подставившись под удар кулака д’Артаньяна. Бедолага отлетел в сторону, шмякнувшись о стену, а вместе с ним и Гастон, который, по счастью, не пострадал, в отличие от полицейского.

Несколько минут спустя всё было кончено. Сыщики, как стая ворон, повылетали прочь, за дверь, оставив на поле брани перевёрнутые кресла и стулья, лоскуты одежды и обрывки плащей. Соседи по всему кварталу захлопнули ставни, вдоволь налюбовавшись видом посрамлённых полицейских.

Тяжело дыша, д’Артаньян повернулся к спасённой им даме, и Гастон тоже уставился на неё во все глаза.

Госпожа Бонасье без сил полулежала в кресле, растрёпанная, в измятом платье, но всё равно необыкновенно красивая, это мог оценить даже Гастон, сравнивший её с другими людьми и женщинами. Она открыла голубые, как небо, глаза и с тревогой заглянула в лицо д’Артаньяну, который почтительно ей поклонился.

— О, благодарю вас, сударь, благодарю, — горячо воскликнула она мелодичным голосом, который показался музыкой не только д’Артаньяну, но и Гастону. — Эти негодяи снова собирались похитить меня!

Гастон был совершенно очарован. Пока д’Артаньян расспрашивал госпожу Бонасье, которая позволила ему называть себя просто Констанцией, о её злоключениях, мышонок твёрдо решил, что будет верным паладином этой прекрасной дамы, пока жив.

Он, конечно, сам не читал рыцарских романов, но матушка д’Артаньяна была большой их любительницей и по вечерам часто читала вслух мужу и сыну, пока мышонок слушал. К чести юного д’Артаньяна надобно упомянуть, что он никогда не засыпал под это чтение, как обычно делал его батюшка, который даже похрапывал при этом.

Итак, наш Гастон всей своей пылкой душой возжелал стать преданным рыцарем Констанции Бонасье и немедля доказал ей это.

Он вылез из-под сломанного стула, куда забрался, чтобы не мешать, и поклонился, подражая д’Артаньяну. Увидев эдакое, госпожа Бонасье всплеснула руками и засмеялась — словно колокольчик прозвенел.

— Что за прелестный мышонок! Он ваш? Он ручной? — спросила она д’Артаньяна.

Прелестный! Прелестный! Она так и сказала! Если бы Гастон мог краснеть, он бы зарделся от смущения и восторга. Если бы у него были крылья, он бы воспарил к небесам.

— Мой слуга Планше, должно быть, научил его, — удивлённо заметил д’Артаньян, не подозревавший за ручным мышонком своего слуги таких талантов.

— Как его зовут? — продолжала допытываться Констанция, на что гасконец только пожал плечами. Тогда она сказала: — Я бы назвала его... м-м-м... Гастон.

При этих словах Гастон вторично воспарил к небесам. Она угадала! Воистину, между ними было неизъяснимое родство душ!

— Пойдёмте, я провожу вас пока что в дом моего друга Атоса, — обеспокоенно предложил тем временем д’Артаньян. — Вам нельзя здесь больше оставаться, ведь эти негодяи-сыщики могут вернуться в любой момент, а ваш муж находится в тюрьме.

— Но не скомпрометирует ли меня пребывание в доме вашего друга? — с беспокойством прошептала Констанция, подняв на пылкого гасконца умоляющий взор.

— Сам он отсутствует, — горячо заверил её д’Артаньян, подав молодой женщине плащ, в который та поспешно закуталась, скрывая беспорядок в одежде, и оба покинули дом, к крайнему разочарованию Гастона.

Бежать за юной парой по улице средь бела дня он не рискнул, но втайне надеялся, что Констанция сюда ещё вернётся, раз дом принадлежал её мужу.

Именно это и произошло, но при каких тревожных обстоятельствах!

Злосчастный галантерейщик Бонасье, как выяснилось, стал агентом кардинала Ришелье, который вынудил его шпионить за собственной женой — камеристкой королевы. Это стало совершенно ясным, когда ни о чём не подозревающая взволнованная Констанция прибежала домой из покоев её величества, чтобы попросить мужа об услуге. Королева, совершенно лишённая друзей и поддержки, обратилась к своей камеристке с просьбой через мужа передать письмо уехавшему в Англию герцогу Бекингэмскому.

— Но что же такое в этом письме? — осведомился хитрый галантерейщик, немедля навострив уши.

Констанция, заподозрив неладное — она-то хорошо знала нрав своего лживого и скупого мужа, — тут же начала отнекиваться, мол, ничего особенного, речь идёт о неких драгоценностях. Но Бонасье уже поспешил с доносом к кардиналу.

Констанция, как и слышавший весь разговор Гастон, пребывала в смятении. Но Гастон, выйдя из-за резного дубового шкафа, где укрывался от взгляда галантерейщика, поспешил вверх по лестнице в мансарду д’Артаньяна, показывая молодой женщине, к кому ей следует на самом деле обратиться за помощью.

Так она и сделала. И пока юный гасконец с помощью своих друзей улаживал сердечные дела Анны Австрийской, спасая от королевского гнева её и её преданную камеристку, Гастон утешал своим присутствием пребывавшую в невероятной тревоге Констанцию. Теперь, если та отправлялась прочь из дома, который ей опротивел, она брала с собой Гастона в маленькой птичьей клетке. А тот и рад был этакому повороту событий. Он стал единственным мышонком во Франции, которому стало известно обо всех перипетиях интриги с алмазными подвесками, подаренными герцогу Бекингэмскому Анной Австрийской, — подвесками, которые д’Артаньян привёз обратно из самой Англии и вручил их Констанции. С подвесками, которые сияли на платье королевы во время Мерлезонского балета в Лувре.

И когда для Констанции и д’Артаньяна наступил чёрный день, Гастон тоже был с ними.

3.
«Смерть подойдет к нам,
Смерть погрозит нам
Острой косою своей, —
Мы улыбнёмся,
Мы улыбнёмся,
Мы улыбнёмся
Ей!»

Этот чёрный день вовсе не должен был стать таковым. Напротив! Вечером этого дня должно было произойти первое настоящее любовное свидание д’Артаньяна и Констанции, свидание наедине в уютном гнёздышке, каким для юной пары должен был стать павильон в Сен-Клу.

Констанция взяла туда с собой и Гастона в его клетке.

— Что ж, я грешу — и знаю это, — грустно сказала она мышонку, который, как всегда, сочувственно внимал ей из-за прутьев клетки. За эти дни он стал ей настоящим другом, наперсником и поверенным всех её тайн. — Я ведь замужняя женщина, и грех прелюбодеяния — смертный грех. Но Бог свидетель, как же мне хочется любви, я ведь не любила никогда, и меня не любили. Родители выдали меня замуж по своему решению. Ты осуждаешь меня?

Она так взглянула на Гастона, словно тот был её духовником. Мышь! Видимо, и сама это поняв, Констанция с прежней грустью, но и с улыбкой покачала головой.

Вскоре благодаря её стараниям маленький павильон стал похож на волшебный фонарь: его ярко освещали три светильника, а на столе, застеленном белоснежной скатертью, ожидал изысканный ужин, вино и фрукты.

Но Констанции, которая тихо сидела, всё приготовив в ожидании возлюбленного, не суждено было его дождаться. Она только и успела, что выпустить Гастона из клетки, чтобы тот показал ей все свои забавные трюки. К тому времени он научился не только раскланиваться, но и толкать носом маленький орешек, а также кружиться на месте — Констанция считала, что он танцует.

Но Гастон не успел позабавить её своими фокусами, ибо в этот миг чей-то низкий голос прямо у окна комнаты произнёс:

— Это она!

Констанция пронзительно вскрикнула, а в окне появился мужской силуэт. Она кинулась было к двери, но и там уже стояли двое мужчин в тёмных плащах и низко надвинутых шляпах. Они завернули отчаянно отбивавшуюся молодую женщину в одеяло, сдёрнутое с постели, и унесли.

Конечно же, Гастон ничем не мог помочь своей даме. Но он бросился за похитителями со всех своих маленьких лапок. Сердце его бешено стучало, выскакивая из груди, но он успел запрыгнуть на запятки кареты, увозившей Констанцию вместе со злодеями неведомо куда. Никто его не заметил.

4.
«Скажем мы смерти
Вежливо очень,
Скажем такую речь:
— Нам ещё рано,
Нам ещё рано,
Нам ещё рано
Лечь!»

Долгие-долгие месяцы после этого Гастон ничего не знал о д’Артаньяне, как и сама Констанция, которую перевозили из одной тюрьмы в другую, пока с помощью королевы Анны ей не удалось укрыться в гостеприимных стенах монастыря кармелиток в Бетюне. Что она сумела узнать, так это то, что её супруга сразил апоплексический удар.

Всякий раз, когда Констанция попадала в какое-нибудь новое место, она представляла там своего мышонка, а он прикладывал все силы, чтоб развеселить будущих тюремщиков своей дамы и таким образом облегчить её печальную участь. И всякий раз это ему удавалось: воистину, ничто так не располагает к себе людей, как доставляемые им веселье и смех. И Гастон без устали демонстрировал все свои старые трюки, прибавляя к ним новые и новые. Он бы уже вполне мог выступать в цирке, если бы туда попал.

Монастырь кармелиток стал последним по счёту прибежищем Констанции. Несомненно, королева Анна Австрийская могла бы поспособствовать бегству преданной камеристки в Испанию или Англию. Но Констанция верила и надеялась, что д’Артаньян рано или поздно разыщет её, и жила надеждой на эту встречу, не желая покидать родину.

Тем временем молодой гасконец совершил немало блистательных подвигов вместе со своими друзьями — Атосом, Портосом и Арамисом, сражаясь с людьми кардинала. Но был среди поступков д’Артаньяна один весьма неблаговидный, за который даже Гастон не преминул бы его укорить и которого он всегда стыдился, с раскаянием думая о Констанции. Поступок этот, однако, можно было бы извинить его крайней молодостью и пылкостью нрава, но сам он, к чести для себя, таких оправданий не искал.

Итак, пытаясь распутать интриги кардинала Ришелье, мушкетёры ввязались в дуэль с находившимися во Франции англичанами, и один из них, лорд Винтер, пощаженный д’Артаньяном, восхитился благородством юного гасконца, предложил ему дружбу и ввёл к себе в дом. Там юноша познакомился с прекрасной, словно утренняя заря, женщиной, представленной ему как миледи Винтер, вдовой покойного брата лорда Винтера.

Д’Артаньян немедля узнал в красавице ту молодую белокурую даму, которую однажды увидел в карете на постоялом дворе в Менге беседующей с незнакомцем в чёрном. Теперь-то он точно знал имя этого незнакомца — то был ставший его злейшим врагом граф де Рошфор, один из приближённых кардинала. Следовательно, думал д’Артаньян, прекрасная англичанка тоже является шпионкой Ришелье и, следя за нею, он наверняка выведает какие-нибудь тайны его высокопреосвященства. Теша себя этой мыслью, молодой гасконец тем не менее был обуян грехом самой обычной похоти, ибо миледи, действительно будучи шпионкой кардинала, пыталась обольстить его с той же целью, что и он — её.

Как далека была буря грешных страстей от той почти что целомудренной любви, которую гасконец питал к своей исчезнувшей Констанции! Но ураган этой страсти захватил его и понёс, хотя д’Артаньян совершенно не доверял миледи и, более того, опасался её, как опасался бы ядовитой змеи. И недаром. В одну из пылких ночей он увидел на белоснежном круглом плече любовницы полустёртое клеймо — королевскую лилию, которой во Франции клеймили падших женщин и других преступниц. Молодой гасконец и до этого прискорбного события был врагом миледи, а теперь, после того, как он проник в её тайну, она поклялась его уничтожить, что с её возможностями и ловкостью было не так уж и неосуществимо.

И ещё ей удалось по приказу Ришелье убить чужими руками даже первого министра Англии — герцога Бегингэмского. Что уж говорить о простом мушкетёре! Но пока д’Артаньяну, как и его друзьям, удавалось не только благополучно избегать мести этой разъярённой злопамятной тигрицы, но и идти по её следам.

Уничтожив Бегингэма, миледи в почтовой карете прибыла в Бетюн, где в монастыре кармелиток ей снова предстояла встреча с Рошфором, привезшим ей последние инструкции от кардинала.

Первым, кто это увидел, был Гастон.

Храбрый и верный мышонок, строго говоря, уже вступил в старческий возраст. Ведь мыши, по сравнению с людьми, живут очень недолго, не более трёх лет. Так вот, Гастону уже пошёл четвёртый год, усики его и частично шерсть поседели, он двигался гораздо медленнее, мучимый подагрой, лишь чёрные глазки-бусинки не утратили весёлого и лукавого блеска. И он был так же любопытен и храбр, как и в дни своей юности.

Поскольку ему позволялось свободно разгуливать по всему монастырю и монастырскому саду — это разрешение дала сама добрая мать-настоятельница, очарованная его трюками, — Гастон увидел, как всадник в чёрном камзоле и плаще спешит к только что прибывшей в карете белокурой гостье. Гастон на миг подумал, что зрение ему отказывает, ведь именно за этой парой он когда-то следил с подоконника трактира в Менге! Они! Это были именно они! Мышонок изо всех сил напряг слух, ставший уже не таким острым.

Человек в чёрном, стоя рядом с белокурой красавицей и сосредоточенно хмурясь, повторял за нею:

— Итак, вот что я должен передать его высокопреосвященству. Бекингэм убит или тяжело ранен... ваш разговор с кардиналом подслушан четырьмя мушкетерами... д′Артаньяна и Атоса необходимо заключить в Бастилию... а мне — послать вам как можно скорее карету... предоставить моего лакея в ваше распоряжение, изобразив вас жертвой кардинала, чтобы у настоятельницы не возникло никаких подозрений... Встречаемся в Армантьере на берегу Лиса. Так?

— Право же, у вас отличная память, шевалье, — похвалила его миледи, улыбаясь, и при виде этой улыбки Гастон весь задрожал и кинулся к своей госпоже, чтобы предупредить её об опасности.

Увы ему! Ведь он был всего лишь бессловесной мышью, лишённой дара человеческой речи! Тщетно он попискивал, протестуя, когда Констанция собственной рукой заперла его в клетке, чтобы без помех побеседовать с миледи, которая тоже выдавала себя за жертву кардинала и к которой добрая Констанция прониклась необычайным доверием.

Напрасно Гастон тряс прутья своей тюрьмы, бегал взад и вперёд, пытаясь привлечь внимание хозяйки и яростно толкая висевший в клетке для его забав серебряный колокольчик. Констанция лишь поднимала брови, рассеянно спрашивала: «Что с тобою, мой друг, у тебя что-нибудь болит?» — и снова возвращалась к разговору с очаровавшей её гостьей. Она уже полгода была послушницей монастыря и истосковалась по новостям придворной жизни, которыми щедро делилась с нею миледи, стараясь расположить Констанцию к себе. Что ж, это вполне ей удалось. В отчаянии Гастон услышал, как его госпожа с радостью рассказывает гостье, что с часу на час ожидает прибытия в монастырь д’Артаньяна с друзьями, ведь миледи представилась ей другом мушкетёров!

Внезапно Гастон сообразил, что ему надо делать, чтобы очутиться на свободе. Он принялся осторожно расшатывать дверцу клетки, чтобы её засов выскочил из пазов. На это ушли почти все его слабые силы.

Между тем гостья подбежала к окну, заслышав топот лошадиных копыт, и с тревогой воскликнула, обернувшись к Констанции:

— Гвардейцы кардинала! Дитя моё, они скачут сюда за вами! Это вовсе не мушкетёры, вас обманули!

— Ах! — в ужасе выдохнула Констанция, побледнела и опустилась на ковёр, сражённая отчаянием.

— Бежим вместе! — вскричала миледи и, видя, что молодая женщина тщетно силится подняться, подбежала к столу с остатками ужина. Она схватила рюмку с недопитым красным вином — и потрясённый Гастон увидел, как она высыпала в рюмку содержимое оправы своего драгоценного перстня. Крохотное зёрнышко, похожее на зёрнышко граната, тут же опустилось на дно и растворилось в вине.

Миледи же подскочила к пытавшейся встать Констанции, властно поднося к её бледным губам злосчастную рюмку с вином.

Тут наконец Гастону удалось расшатать засов настолько, что дверца клетки распахнулась. И тогда с яростным воинственным писком мышонок атаковал миледи, с разбегу впившись острыми зубами в её обтянутую шёлковым чулком щиколотку.

Пронзительно вскрикнув от боли и неожиданности, миледи выронила рюмку, и красное вино расплескалось по подолу Констанции, которой наконец удалось подняться.

Миледи повернулась к ней, пылая злобой, её красивое лицо исказилось до неузнаваемости.

— Ваша мерзкая мышь! — процедила она.

Глаза её метали молнии, лицо стало ликом Медузы Горгоны, и Констанция, оторопев от такой метаморфозы, произошедшей с её учтивой и благочестивой гостьей, испуганно попятилась.

Если бы у миледи оказался нож или пистолет, она немедленно пустила бы его в ход против возлюбленной ненавистного д’Артаньяна. Но оружия у неё не было, а в коридоре за дверью тем временем раздался топот нескольких пар ног и гул взволнованных голосов. Стало ясно, что это приближаются мушкетёры, которых миледи безуспешно пыталась выдать за гвардейцев кардинала. Поэтому она выместила свою ненависть на мышонке, сорвавшем все её планы.

Ногой, обутой в тяжёлую дорожную туфлю, она ударила Гастона, а потом с размаху опустила каблук на хрупкое тельце. Мышонок умер, не издав ни звука. Зато отчаянно и гневно закричала Констанция, к которой разом вернулись силы. Схватив со стола недопитую бутылку, она без колебаний запустила её в миледи. Удар был таким внезапным и сильным, что злодейка не устояла на ногах и, отлетев в сторону, попала прямиком в объятия Атоса, как раз в этот миг распахнувшего дверь кельи.

Так что, покуда граф де ля Фер тащил прочь свою неверную и преступную супругу, связав ей руки шёлковым шейным платком, расстроенный д’Артаньян печально топтался за спиной у возлюбленной. Констанция вовсе не обращала на него внимания, она горько плакала над Гастоном, своим рыцарем, своим паладином, до конца оставшимся верным любви к ней.

Что можно к этому добавить? Разве только что д’Артаньян оставил военную службу, так никогда не став первым маршалом Франции, и уехал вместе с Констанцией в родной Тарб. Можно было бы для пущей важности прибавить, что своего первенца они назвали Гастоном в честь погребённого на монастырском кладбище мышонка, но нет. У них рождались только девочки — шесть дочерей-красавиц.

А про участь миледи можно сказать словами великого француза: «Как известно, большим преступникам предназначен в жизни определённый путь, на котором они преодолевают все препятствия и избавляются от всех опасностей вплоть до того часа, когда по воле провидения, уставшего от их злодеяний, наступает конец их беззаконному благополучию…»

Оставим же её злосчастную участь в тайне и засим позволим себе откланяться в надежде, что вы запомните маленького отважного Гастона, мышонка из Тарба.

@темы: фики, ФБ-23

---

СОРОКА

Название: Сорока
Цикл: Дакота
Автор: sillvercat для fandom Americas 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1704 слова
Персонажи: Дэйв Две Птицы, его друзья, Марк Кросби, Певец, Кенни Форбс, Дэнни Бычок, упоминаются Мэтт Воронье Крыло и другие жители резервации Оглала
Категория: джен, броманс
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В Оглалу приезжает новая белая училка, а местные хулиганы отправляются её встречать...
Примечание: время действия — середина 70-х гг. XX века, место действия — штат Южная Дакота, США
Герои цикла описаны в предыдущих работах команды «Цель», «Мы — акацита!» и «Птица-Гром»
Предупреждения: гендерная интрига, стёб, упоминание насилия; сленг, немного обсценной лексики
Ссылка: тут

Дэйв Две Птицы сидел на груде дырявых одеял, отбросив в сторону то, которым был ночью укутан. Он убей не помнил, как добрался вчера до дома — но хотя бы валялся на своей дощатой лежанке один, никакая чёртова девка к нему не прилипла.

Домом ему служил древний товарный вагон, ободранный, подобно дохлому бизону, до скелета. Вагон оказался в резервации Оглала во время второй мировой войны, то есть добрых (либо злых, это уж как посмотреть) тридцать лет назад, когда Дэйва ещё и на свете не было. В войну железнодорожную ветку, ведущую через Оглалу из Сент-Пола в Форкейн, разобрали — армии зачем-то рельсы потребовались. Вагон же остался одиноко торчать посреди прерии.

Восемнадцать лет назад Дэйва сделали юные раздолбаи-родители как раз в этом вагоне, где поселился его, тоже восемнадцатилетний, папаша Сэм Две Птицы. Тот выступал на родео и подрабатывал за гроши поденщиной то там, то сям. А матерью Дэйва стала старшеклассница, серьёзная и умненькая Энни Совёнок, на которую учителя в Оглале возлагали большие надежды, и зря. Энни по уши влюбилась в весёлого шалопая Сэма. Школу ей пришлось бросить, чтобы через два года после рождения сына разбиться на старом грузовичке вместе с мужем. Они на полной скорости съехали в кювет, а в дряхлом бензобаке от удара проскочила искра, и привет. Оба воссели у Бесконечного Огня, хохоча и тискаясь. Сын же их в это время мирно играл с ребятишками во дворе у соседей.

С тех пор Дэйва по очереди растили в собственных семьях ближние и дальние родственники, перекидывая туда-сюда, когда припекало. Вот он и вырос как бурьян на краю оврага — дикий, колючий, никому не нужный и ко всем цепляющийся.

Его единственной собственностью был этот заброшенный вагон, куда он и вселился, удрав от троюродной тётки Роуз, приютившей его последней по счёту.

Мэтт Воронье Крыло, возглавлявший племенную полицию Оглалы, временами пытался вправить мальчишке мозги, считая, что парень закончит жизнь, как его отец, в придорожной канаве. Но резонные увещевания Крыла, время от времени запихивавшего его в каталажку, на Дэйва не действовали. Школу он бросил после окончания семи классов. Не в колледж же идти, зубря премудрости белых, для которых хороший индеец, как всем известно, — это мёртвый индеец. И правильно. Живи быстро, умри молодым, именно так поступили его родители, а он чем хуже? Ему было плевать на то, что все в резервации считают его подонком.

Подонком быть легко. Сложно быть воином с принципами. Но Две Птицы таким становиться и не собирался, вот уж нахрен. Те, что с принципами, его бесили. Парни и девки из Движения американских индейцев, которые, чуть что, заводили шарманку про отнятые земли да попранные права. Впрочем, за это они тоже то и дело попадали в каталажку. Иногда не в резервации. Иногда в Миннеаполисе или Сент-Поле. Иногда очень надолго.

А иногда их убивали.

Дэйву же нравилось жить именно так, как он жил: подворовывать в магазинах, наперегонки с ветром носиться по прерии на угнанном мустанге или угнанном пикапе, пить горькую, бить морды сородичам или белым мудилам и спать с податливыми девчонками.

Но сейчас ему вообще ни хрена не нравилось. Башка у него трещала, сжимаясь, кажется, до размера лесного ореха, а глотка ссохлась намертво.

— Чёрт… — простонал Дэйв, обводя тоскливым мутным взглядом своё жилище в поисках ведра с водой.

Ведро обнаружилось неподалеку от его лежанки, под грубо сколоченным столом. Два окна в стенах вагона были прорублены ещё шалопаем Сэмом. Дверь — открыта нараспашку, так что в вагон лился бодрящий и холодный утренний воздух, и какие-то птахи заливались вовсю, удваивая звон, бившийся в висках у Дэйва.

Он с жадностью загнанного мустанга выпил из ведра колодезной воды и остатки её опрокинул себе на голову, отфыркиваясь, как настоящий мустанг.

Потом обтёр мокрое лицо и волосы мокрой же рубахой и пару минут постоял на пороге, опершись плечом о косяк. Полегчало.

Точно, полегчало.

К тому времени, когда в синем облезлом пикапе к вагону подкатили трое дружков Дэйва — им, как и ему, смерть как нравилось вытворять что-нибудь бедовое и непотребное, — он был уже полностью готов к новым подвигам. То есть натянул сухую рубашку и поел кукурузной каши с тыквой. Кашу вчера принесла та самая троюродная тётка Роуз, у которой он жил, прежде чем окончательно перебраться в вагон. Старуха была единственным, наверное, человеком в Оглале, чьи поучения он терпел хотя бы ради перепадавшей ему стряпни и чистой одежды. Впрочем, нет, вторым таким человеком был полицейский Воронье Крыло.

— Дэйви! — заорали из кузова пикапа Эдди Бобрёнок и Нейт Волчий След. — Живой, зараза?!

Все заржали, а Пат Большая Нога, сидевший за рулём, ещё и побибикал.

— Подите нахер, придурки, — проворчал Дэйв, собирая всклокоченные патлы в хвост на затылке. Он передумал интересоваться, чего вообще вчера было-то, пускай эти олухи считают, что у него всё под контролем. — Куда покатим?

— Говорят, в Центр новая училка должна приехать из Пайн-Риджа. Белая, — доложил Бобрёнок, сверкая щербатой улыбкой. Зубы ему пересчитывали нередко.

— Серьёзно? — удивлённо протянул Дэйв и хищно сощурился. — Когда?

— В полдень на рейсовом, — отчитался Бобрёнок. Мамка его исправно собирала сплетни со всей резервухи по «мокасиновому телеграфу», так что ему стоило верить. — Если она одна привалит, можно будет нехило поразвлечься.

— Да если даже и не одна, что с того, — под одобрительные смешки друзей пожал плечами Дэйв и зашагал к кабине, чтобы усесться рядом с Патом.

Если им удастся не только пошугать и пощупать белую училку, но и подраться с её провожатыми из Движения, потеха пойдёт ещё веселее.

Он привык драться со всем миром, в том числе и с ребятами из ДАИ, основавшими в Оглале свой Центр. Надо же было как-то поддерживать репутацию мудилы, и потом, Дэйва Две Птицы действительно бесили идиоты с принципами.

Воины, чтоб им провалиться.

Подумаешь…

* * *

К автостанции, то есть к оклеенной аляповатыми рекламными плакатами забегаловке они прибыли как раз вовремя: рейсовый на Фаркейн уже отчалил, сверкая габаритными огнями сквозь повисшую в воздухе бурую пылюгу. Не стоило привлекать к себе излишнего внимания, вот Дэйв и указал Пату за спину большим пальцем, мол, сдай назад.

Пат, без лишних слов сообразивший, что к чему, развернул колымагу и поставил её за ближайшим поворотом грунтовки. Поперёк дороги поставил.

Они вылезли из пикапа и, перемигиваясь и подталкивая друг друга локтями, принялись ждать белую училку из города.

Долго ждать им не пришлось.

Училка бодро мерила длинными ногами пыльную обочину дороги, с любопытством вертя во все стороны непокрытой рыжей головой. Высокая и тонкая, в джинсах и тёмной ковбойке, за спиной — зелёный рюкзак. Волосы связаны в хвост на затылке, как у Дэйва. Огромные голубые глазищи сияли за толстыми стёклами очков, большой рот расплывался в счастливой улыбке. Короче, её можно было бы назвать даже хорошенькой, если б не одна закавыка.

Она была парнем.

Дэйв понял это не сразу, но понял. Во-первых, у новой оглальской училки отсутствовали сиськи. Даже если счесть её плоскодонкой, то руки у неё были великоваты для девки, с широкими запястьями. И кадык отчётливо выделялся на тощей шее.

Словом, непруха и невезуха. Вместо симпотной девки вот это вот… чудо в перьях.

Чудо тем временем прошагало к четверым мрачно молчавшим парням, перегородившим дорогу, и весело проговорило глубоким низким голосом:

— Привет. То есть хейапи. Я ещё не очень хорошо знаю ваш язык. Язык лакота. Но я учу!! — горячо заверило чудо и протянуло Дэйву руку. — Марк Кросби. Я буду преподавать в Школе за выживание. Здорово, что Движение организовало такую школу в Оглале.

И он выжидательно замолчал, наивно моргая голубыми гляделками. Рука его так и повисла в воздухе.

Пат поперхнулся, Бобрёнок озадаченно кашлянул, переглядываясь с Нейтом за спиной Дэйва, а тот совершенно внезапно для себя протянул этому… этому… в ответ ладонь.

Рукопожатие парня оказалось на удивление крепким.

— Дэйв Две Птицы меня звать, — коротко проронил Дэйв, подавляя желание постучать себя кулаком по башке. Что же это творится?! Он стоит тут и жмёт руку какому-то недоделанному белому… нет, рыжему щенку вместо того, чтобы размазать его по колючкам прерии.

Да мало ли что можно было вытворить с этим придурком, ведь он бы всё равно никому не рассказал!

Нейт, Пат и Эдди тем временем неловко последовали примеру вожака, а придурок, церемонно пожав всем руки, снова взялся взахлёб трындеть:

— Источник вашей культуры — сама эта земля. Я надеюсь, что сумею немного побольше узнать о ней, если позволите, конечно. И мои собственные знания, я думаю, вам пригодятся. — И тотчас добавил, внимательно глянув на Дэйва, который помрачнел ещё больше: — Простите, я тут тараторю, как сорока, — он вновь виновато улыбнулся. — Я знаю, воинам не положено много болтать, но я очень сильно волнуюсь и переживаю, как меня здесь примут, — сознался он чистосердечно. — Вас ведь послали меня встретить? И ещё… вы не знаете, у кого я могу поселиться? Ну, снять комнату и всё такое?

Теперь настал черёд Дэйва закашляться.

И тут позади них раздался резкий автомобильный гудок.

Дэйв рывком обернулся.

Дорогу-то они перегородили, и вот теперь сызнова покрашенный, но по-прежнему раздолбанный в хламину пикап из Центра вынужден был затормозить. Пока на капоте, разукрашенном орлиными перьями, оседала ржавая пыль, из пикапа хмуро вывалились трое и настороженно уставились на происходящее.

Дэйв с приятелями прекрасно знали этих троих. В конце концов, всем им не раз доводилось чесать друг об друга кулаки. Певец, его белобрысый друган Кенни Форбс и верзила Дэнни Бычок, все смутьяны ещё те, вечно с ними какая-нибудь херня случалась. И каждого из них убивали — по-настоящему. Не компания Дэйва, а белые мудилы.

Эти чуваки были воинами, как неохотно признавал Дэйв.

Воинами с принципами, провались они.

Он невольно напрягся, сам чувствуя, что верхняя губа у него по-волчьи вздёрнулась.

— Какого хера? — любезно поинтересовался он. — Мы вашего парнягу встретили, а вы где катаетесь?

Он догадывался где: пикап у Певца, как это часто бывало, заглох по дороге, и им пришлось, бранясь на чём свет стоит, чинить эту колымагу. Пат Большая Нога сам не раз проделывал то же самое с собственным рыдваном.

Певец, высокий и взлохмаченный, восходящая, чёрт его дери, рок-звезда резервации, чьи песни вовсю крутили по местному радио, тревожно переглянулся с друганами и прямо сказал, обращаясь к приезжему:

— Ты Марк Кросби, новый учитель? Это мы должны были тебя встретить и отвезти в Центр. Пикап сломался, извини, — он развёл руками.

— Поздно, — заявил вдруг Дэйв, беря Марка за худое плечо, и тот вскинул на него удивлённый и растерянный взгляд. — Он теперь наш. Я его к себе впишу, понятно? У меня полвагончика свободно. И мы ему это… уже имя дали. А вы валите, придёт он потом в вашу грёбаную школу, никуда не денется.

— Какое ещё имя? — озадаченно прогудел Бычок, в то время как Певец и Кенни поразевали рты. Марк Кросби стоял как вкопанный, но было похоже, что возражать против такого решения своей судьбы в Оглале он не собирался. Заулыбался искренне и с облегчением.

— Халхате, — отчеканил Дэйв и пояснил уже для Марка: — Сорока.

@темы: фики, индейцы, ФБ-23

---

ЖЕНЩИНА НА СТЕНЕ

Название: Женщина на стене
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, 4238 слов
Пейринг/Персонажи: Игнат Сёмин (Сёма), Фёдор Иванов (Гризли), Толян Охрименко (Рыжий) и другие жители таёжного города К.
Категория: джен, упоминается гет
Жанр: детектив, мистика, драма, повседневность, немного хоррора, немного юмора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Таёжный город К. — совершенно фантастическое место: там менты цитируют классиков, а под городом обитает таинственное и лютое Нечто, охотящееся за людьми.
Примечание: Время действия — начало 90-х. События наводнения 2013 года перенесены туда волей автора.
Упоминаются события, произошедшие в сюжете мини команды Захолустья-2020 «Пёс на стене» и миди команды Русориджей-2022 «Ладонь на стене»; каждая часть может читаться отдельно; разрешение на продолжение получено.
Предупреждение: немного ненормативной лексики, упоминание насилия, смерть второстепенных персонажей
Ссыока: тут

Нечто огромное, непостижимое и лютое, что таилось под таёжным городом К., стоявшим на берегу самой широкой на этом краю материка реки, знало, что игра с людьми закончилась вничью. Но только её текущая сессия.

Оно посылало людям знаки, это его забавляло. И они сумели его знаки разгадать. Что ж, их торжеству следовало положить конец.

Нечто потеряло интерес к этим червякам, хотя люди, разгадавшие его игру, встречались ему уже дважды… и остались живы. И даже в своём уме.

Да, ему всё-таки предстояло заняться ими.

В третий раз.

Нельзя же оставлять дела недоделанными.

* * *

Опер Ленинского райотдела (так и оставшегося Ленинским, хотя в связи с изменениями политики партии и последующим исчезновением самой партии по городу прокатилась волна переименований) Игнат Сёмин по прозвищу Сёма возвращался в родной город из первой в жизни заграничной поездки. Ездил он, само собой, в Китай. Куда ж ещё?

В Китай ездили все, кто хотел прибарахлиться или просто заработать на фарце. Фарца — так говорили в Совке. Сейчас говорили — бизнес.

Ещё говорили — бартер. По бартеру авиазавод менял у китайцев самолёты на тушёнку «Великая стена», на соевое мясо и собачьи шубы. Но зато никто в городе с голоду не помер и не замёрз. Сёма так и относился к этому всему — «но зато». Философски относился, как выражался его закадычный друган, второй опер их райотдела Толян Охрименко по кличке Рыжий.

Из Суньки, то есть из китайского приграничного города Суйфэньхэ, Сёма вёз всего-навсего нутриевую шубу для своей подружки Светки, несколько псевдозолотых псевдо-«Ролексов» для себя и на подарки коллегам, горсть таких же копеечных пейджеров, две кожаные куртки… ну и всё. Ещё позырил на китайскую жизнь (прикольно) и пожрал китайской еды (вкусно).

Зато другие «руссо туристо, облико морале», как говорилось в старом фильме, затаривались в Суньке так, что Сёма не мог вспоминать об этом без хохота. Он прямо предвкушал, как будет описывать Рыжему, Гризли и другим операм увиденную на таможне тётку в красном шёлковом абажуре на голове, который она выдавала за шляпу, или дядьку с примотанным к спине скейтбордом, натянувшего сверху синий дождевик.

А ещё там надрывались мелкие пацаны и измотанные бабы, так называемые «помогайки», везущие для своих хозяев, оплативших проезд, пятидесятикилограммовые полосатые баулы, набитые до отказа шмотьём. Сёма помогал «помогайкам» перетаскивать эти баулы и охреневал — какая всё-таки жопа стала твориться в стране.

Но поделать с этим он ничего не мог. Ему оставалось только быть философом.

И сейчас, отрешённо глядя на мелькавшую снаружи тайгу через окно автобуса, везущего его домой из столицы края, он припоминал самые яркие моменты своей поездки и радовался уже тому, как будет рассказывать про это ребятам за чаем в кабинетике Гризли.

Но, едва поднявшись на крыльцо родимого райотдела, он столкнулся с выходившими ему навстречу Толяном и Гризли. Да какое там выходившими — выбегавшими, чтобы устремиться к столь же резво подкатившему «бобику» с водилой Эдиком за рулём.

— Чего случилось-то? — выдохнул Сёма, перестав радостно улыбаться и устремившись вслед за ними.

— Мокруха, — коротко ответил подчинённому Гризли, глянув на него исподлобья своими хмурыми, воистину медвежьими глазками. — Поехали, в машине расскажу.

Пока «бобик» трясся через район на окраину, Гризли всё так же хмуро спросил:

— Как съездил-то??

— Нормально, — рассеянно ответил Сёма, вертя на руке браслет часов. — Вот, котлы вам всем купил, потом подарю. Часы то есть, — спохватился он, зная, что Гризли не любил, когда подчинённые ботали по фене. — Так что за мокруха?

Гризли перевёл тяжёлый взгляд на Толяна, который в управлении считался самым «балалаистым», и тот, помявшись, послушно заговорил:

— Тётка пропала неделю назад, седьмого. Ты как раз отъехал. Ну как тётка, ей двадцать пять, ребёнок грудной, муж, работала до декрета на заводе в конструкторском. Проживала по улице Молодогвардейской, семьдесят пять, квартира двенадцать. Пошла вечером гулять собакой и не вернулась. То есть собака вернулась, а она нет. Собака пришла без поводка, только в ошейнике, и зачморённая какая-то. Скулила, муж сказал. Муж подхватился, побежал искать, тёща его, мамаша потерпевшей, с ребёнком дома осталась.

— Погоди, — прервал его Сёма. — Какой породы собака?

Почему-то ему показалось это важным — после той истории с домом тридцать четыре по улице Таёжной, где на стене был процарапан силуэт огромной собаки, а потом в этом же подъезде бойцовый пёс загрыз человека.

— Какой-то сеттер, — проинформировал Гризли, остро глянув на него. Он тоже прекрасно помнил эту паршивую историю.

Сёма кивнул и продолжил допытываться:

— А чего они сразу так взъюжались-то? Ну, встретила, допустим, дамочка подружку, пошла с ней винца попить. А собаку просто упустила, та убежала, да и всё. А они сразу искать помчались. Почему?

Что-то тут казалось ему странным с самого начала. Не вязалось одно с другим.

— Потому что гражданка Митрохина, — скучным голосом проинформировал Гризли, — состояла на учёте в психдиспансере по поводу соответствующего прогрессирующего заболевания и дважды совершала попытку суицида. Так что врач прописал ей прогулки. В том числе. Прогулки, свежий воздух, препараты разные, такой вот… боекомплект.

— Твою ж, — только и вымолвил Сёма. — Логики не вижу всё равно. Почему тогда родичи с ней не ходили? Вот вам и пожалуйста, результат. Долбоебизм какой-то. Ладно, дальше.

— Дальше, не найдя её, муж написал заяву в милицию. Нам то есть, — сообщил Гризли очевидное. — Начали искать, потому как психушница на учёте, положенного срока ждать не стали. Мужа аж колошматило всего, всё твердил, мол, чую, что всё плохо, всё плохо.

— Всё и оказалось плохо, — ввернул Толян. — Вот, как ни крути, а бывает же это самое… ну, предчувствие.

— Не нашли, короче, — Гризли поморщился: он, как всем было известно, всякой потусторонщины на дух не переносил. — Подключили добровольцев. Проверили несколько версий. В том числе и по домашним поработали. Мало ли что, сам понимаешь

Сёма опять меланхолично кивнул. Он понимал. На его памяти бывали поганые случаи, когда домашние заявляли о пропаже любимого родственника, благополучно того укокошив и прикопав на дачах.

— В общем, ищут пожарные, ищет милиция, — закончил Гризли, потирая лоб. — Как в воду канула гражданка Митрохина. И вот, пожалуйста, нам по телефону звонит гражданин Горяинов, тоже прогуливавший собачку сегодня утром, и сообщает, что…

— Нашёл труп, — мрачно догадался Сёма.

— Гражданки Митрохиной, повесившейся на собачьем поводке неподалеку от набережной. В лесочке, — уточнил Гризли.

Сёма тяжело вздохнул. Знали они этот лесочек. Справа — заброшенный памятник комсомольцам-добровольцам, внизу — Амур-батюшка. И только сильно поодаль — жилые кварталы и драматический театр. Какой умник вздумал строить театр на таком отшибе и как люди туда добирались вообще — вот что занимало Сёму. Сам он никогда театралом не был.

— Фишка в том, — проронил Гризли, когда «бобик» затормозил, прибыв на место происшествия, — что мы тут сто раз всё прошерстили. И добровольцы тоже. Не было здесь её ни неделю назад, ни три дня назад, ни вчера. Смекаешь?

Сёма смекал.

— Экспертизу надо на предмет изнасилования, — бесстрастным голосом предложил он очевидное.

— Эксперты уже на месте, — ответил Гризли, кивнув на синюю «тойоту» экспертов. — Работают.

Эксперты, то есть вездесущий Вася Савельев и молоденькая стажёрка Таечка Оганесян, уже разбирались, сосредоточенно шаря вокруг надломленного молодого деревца. Санитары невозмутимо грузили в «скорую» носилки, накрытые простынёй.

— Твою ж… — снова пробормотал Сёма, провожая взглядом эти носилки. Ему вдруг показалось, что из-под простыни торчит тонкая бледная рука, и его даже передёрнуло. Хотя именно что показалось, да и трупов за свою милицейскую карьеру он повидал немало, тем более раскромсанных совершенно безобразно. А вот поди ж ты.

Он снова вздрогнул. Из-под простыни действительно что-то вывалилось, санитар быстро подобрал и сунул обратно туфлю. Самую обычную стоптанную бежевую китайскую туфлю.

— Дитё без матери такое малое осталось, — вздохнул рядом с Сёмой Гризли, тоже наблюдавший эту картину.

Дверцы «скорой» захлопнулись, и она покатила прочь.

— Значится, так, — начальник любил эту присказку Глеба Жеглова. — Я тоже считаю, что девку держали где-то, а сюда просто вынесли. Давай работать по этой версии и ждать заключения от Васи.

— Угу, — промычал Сёма, не присоединяясь к общей толпе. Какая-то ещё неоформившаяся мысль бродила у него в голове и наконец созрела. — Федор Иваныч, — выпалил он, обращаясь к начальнику, — пусть там не топчутся. Отгони всех. Экспертов тоже, тем более что потерпевшую уже увезли. Давай приведём собаку.

— Это где ты у нас в райотделе служебных собак видел, они сто лет как не на довольствии, — поднял тёмные брови Гризли. — Надо из края вызывать.

— Да не нашу собаку, — нетерпеливо перебил Сёма. Он прекрасно знал, что ставку кинолога сократили уже на излёте перестройки. — Её собаку. То есть потерпевшей Митрохиной.

— Молоток. Может сработать, — после короткой паузы бросил Гризли. — Хотя это никакое не доказательство будет, но зато нам самим какие-нибудь зацепки даст. Тогда я к семье, отвезу их в морг для опознания и заберу собаку.

Сёма с величайшим облегчением выдохнул. Он ненавидел ездить в семьи потерпевших, как и любой из ментов, и был безмерно благодарен Гризли за то, что тот взял эту треклятую миссию на себя.

Гризли, видимо, прочитал благодарность в его глазах, неловко похлопал его по плечу и уехал с Эдиком.

Сёма с Толяном встали в оцепление возле поломанного деревца. С Амура дул резкий леденящий ветер, великая река мерно несла мимо них свинцовые волны, как и сотню лет назад. На островах через протоку желтели облетавшие кусты. У пристани колыхался дебаркадер.
— Вот и лето прошло, будто и не бывало, — вполголоса продекламировал нахохлившийся Толян и поднял воротник куртки.

— Лишь бы родственники сюда не заявились, — невпопад, а может, очень даже впопад буркнул Сёма. — А то выясним мы что-нибудь, ага.

Но родственники не заявились. Гризли вылез из подкатившего «бобика» мрачнее тучи, вывел оттуда на поводке скулившего чёрно-белого длинноухого пса и скупо сообщил, что мужа они отвезли на опознание в морг, а мать сидит с ребёнком, которого некуда девать. Собаку отдала без вопросов. Пребывает в ступоре, пьёт лекарства, только возня с младенцем и спасает.

— Ладно, давайте попробуем что-нибудь сделать, — Гризли тоскливо покрутил головой и аккуратно подвёл собаку к сломанному деревцу. — Ищи, Тайшет, — велел он. — Давай, ищи, откуда хозяйка твоя пришла.

Пёс опять заскулил, поджав куцый обрубок хвоста. Сёму снова пробрал озноб, но уже не от леденящего ветра.

Женщина в невменяемом состоянии, неделю где-то скрывавшаяся, чтобы потом повеситься в лесочке.

Её осиротевшая семья.

Её осиротевшая собака.

И они сами, тщетно пытающиеся сделать то, на что нужны были другие специалисты. Сёма снова вспомнил Тони Хиггинса, инспектора из Скотланд-Ярда, работавшего с ними по обмену в мае. Тот уверял, что и в Англии долбоебизма хватает. И помог им раскрутить печальное происшествие со священником, отцом Александром, в которого вселялась какая-то неведомая тварь из-под процарапанной у него на стене подъезда ладони. Гризли не верил в существование твари, а вот Сёма верил. Он лично, дежуря тогда в злополучном подъезде, слышал её тихий, леденящий душу смех.

Почему ему вдруг вспомнился не Тони с его забавным акцентом и серьёзным взглядом, а именно отец Александр, беспомощно распростёртый на постели в больничной палате? С перевязанным горлом.

А, наверное, потому, что он тоже пытался покончить с собой, перерезав себе горло ножницами по наущению твари.

Сёма так глубоко задумался, уйдя в эти воспоминания, что не заметил, как собака, покрутившись возле деревца и то и дело поскуливая, потянула куда-то Гризли.

— Опа! — оживился Толян, поглядев на Сёму с уважением. — Сработало. Может, что и выгорит. Сейчас посмотрим, к какому дому она нас приведёт.

Но собака привела их к драмтеатру.

* * *

Драмтеатр, место расположения которого всегда так изумляло Сёму, был весьма монументальным зданием с достаточно экстравагантной для своего времени архитектурой — этакий футуристический куб. Некогда его стены были белоснежными, сейчас скорее грязно-белыми, и именно к ним направлялись опера, ведомые Тайшетом.

Площадь вокруг очага культуры тоже была достаточно загаженной, повсюду валялись окурки и сухие листья. Хлипкие деревца, как и в покинутом операми лесочке, не приживались, росли плохо, болели и засыхали, тогда их снова подсаживали. Всё это было очень странным, ведь вокруг города царила вековая тайга. Будто бы что-то высасывало силы именно из посаженных людьми деревьев.

— Собака, не гони, — вполголоса сказал Толян, который органически не мог не комментировать происходящее вокруг. — Это же театр.

— А почему не предположить, что потерпевшая была в театре? — возразил Сёма, сам в это не веривший. Но надо же было что-то сказать.

— Неделю? — пробурчал Гризли. — И никто её там не заметил? Играла тень отца Гамлета, не иначе, — он угрюмо покривился.

— Почему играла? — пожал плечами Сёма. — Допустим, покончила с собой, её кто-то обнаружил и, чтобы не привлекать к себе внимания, потихоньку вынес в лесок и там оставил.

— Неделю, Сёма, алё, — Толян повертел пальцем у виска. — В театре неделю лежал труп?

— Эксперты определят точное время смерти, — перебил его Гризли, — но по предварительным данным, Вася сказал, смерть наступила не более двенадцати часов назад. Хватку ты в своём Китае подрастерял, Сёма, время смерти — это первое, что надо у экспертов спрашивать, прежде чем предположения строить. Ты, Охрименко, тоже хорош.

Сёма почесал в затылке. Гризли был кругом прав. Вот он-то всё успел: с экспертами поговорить, родных известить, собаку привезти. Только, увы, с собакой вышла осечка.

— Ладно, давайте доставим пса домой, — бодро изрёк Толян. — Ясно же, что она с ним просто здесь гуляла, Молодогвардейская — через два квартала.

— Погодите-ка, — охрипшим вдруг голосом произнёс Сёма. — Это вон там на стене — что такое?

Пёс, которого тщетно пытался увести Гризли, уселся как раз у стены. И там, на этой стене, в полуденных лучах очень ясно стала видна процарапанная чем-то острым детская картинка. Ручки, ножки, огуречик — получился человечек. Только человечек этот висел на нарисованной же виселице. Но, отчего у Сёмы волосы на затылке буквально зашевелились: на человечке была прорисована юбка, а рядом с виселицей — туфля. Одна. Вторая была так же схематично изображена на ноге человечка.

— Так, это что ещё за ёбань? — процедил Гризли.

— Не могу знать, — бесцветным голосом откликнулся Сёма, — но тут точно нужен эксперт с фотоаппаратом. Наверняка в театре есть какой-нибудь вахтёр, а от него можно звякнуть к нам в ментовку. Чтобы Вася приехал.

Вахтёром оказался суетливый лысоватый человек неопределённого возраста, допустивший их до телефона, когда Гризли предъявил ему свои «корочки», и всё время боязливо косившийся на собаку. Тайшет же смирно сидел у самого входа и, в свою очередь, боязливо поглядывал по сторонам.

— Сейчас Вася на своей тачке подъедет, — буднично известил Гризли, положив трубку, и повернулся к вахтёру. — Ничего странного или подозрительного здесь не замечали?

— Сегодня? — вытаращил блеклые глаза вахтёр.

— Сегодня, вчера, неделю назад, — уточнил Гризли, внимательно глядя на него. — Вот мы только что труп пропавшей женщины нашли в лесу неподалёку от вас, а это, значится, собачка ейная, — он указал на Тайшета. — Почему-то привела нас сюда. Так что скажете? Кстати, представьтесь-ка.

Вахтёр неожиданно побелел как полотно, схватился за сердце и осел на стуле.

— Твою ж… — уже привычно простонал Сёма, берясь за телефон, чтобы набрать «03».

* * *

— Этот самый Ложкин Иван Матвеевич, пятьдесят пятого гэрэ, отсидел восемь лет по сто тридцать первой, — сообщил Гризли, входя в свой кабинет, где уже было накурено так, что хоть топор вешай. — Короче, дело мы, считай, раскрыли, и всё благодаря тебе, Сёма, — он одобрительно похлопал опера по плечу. — Молоток. Отлично с собакой сообразил. Извини, что я на тебя тогда наехал насчёт Китая. Нюх у тебя, как у… как у этого Тайшета.

— Так ведь Ложкин-то признательных показаний не дал. Ну, отсидел он за изнасилование, и что? — вяло пробубнил Сёма.

На душе у него было вовсе не радостно, а совсем наоборот. Чему радоваться-то…

Ну, дело действительно раскрыли за два часа. И что? Девчонку-то не вернёшь. Сын сиротой остался. Да и выйти на подозреваемого случайно удалось: собака просто пришла на место, где гуляла с хозяйкой, а они трое просто увидели какую-то херню на стене и просто зашли в театр позвонить. Могли бы и не зайти. Хотя нет, дошли бы и до театра рано или поздно. И до паскудного Ложкина. Но тут он, скорее всего, решил, что собака потерпевшей его опознала.

Херня на стене, однако, не выходила у Сёмы из головы. Вася так и не успел её сфотографировать. Не до того было, они сразу направились обыскивать каморку вахтёра — очередное нарушение, — взяв ордер задним числом.

— Ложкин в больнице, — веско напомнил Гризли, усаживаясь за свой стол. — Под охраной. Врач говорит — сердце слабое, предынфарктное состояние, все дела. Но вещдоки у него в каморке мы собрали плюс экспертизу ДНК в край отправим, пусть пришлют результаты. Так что расколется паскуда, никуда не денется.

— Если не помрёт, — ляпнул Сёма. На душе у него становилось всё муторнее и муторнее.

— А помрёт — туда и дорога козлу, с ним уже всё ясно, — Гризли припечатал ладонью крякнувший стол. — Изложи лучше версию, покумекаю, как её начальству покруче подать.

— Ну, предположительно, — заунывно затянул Толян, переглянувшись с Сёмой, отдавшим напарнику пальму первенства, — Митрохина, будучи несколько не в себе от, опять же предположительно, выписанных ей сильнодействующих… как их там… антидепрессантов, во, — он заглянул в бумажку, которую держал в руке, — пришла с собакой к драмтеатру. Собаку отпустила, а сама вошла в каптёрку к Ложкину, опять же пребывая в полубессознательном состоянии. Либо он увидел её снаружи и сам привёл к себе, что более вероятно. Экспертиза показала следы неоднократных половых сношений, а в крови потерпевшей — алкоголь. В общем, старый мудак держал её у себя, поил, трахал и радовался. Это то, что практически установлено. Дальнейшее пока можно только предполагать. Потерпевшая могла повеситься сама, очнувшись и обнаружив, что происходит. Мог её прикончить и сам Ложкин. Так или иначе, именно он отнёс её ночью в лесок, что доказывают следы на месте преступления: на его ботинках обнаружена почва и сосновые иглы из этого самого леска. Короче, колоть его не переколоть, но, в общем и целом, картина ясна. Светит вышка, если обнаружится, что убил всё-таки он.

— Тогда смысл ему колоться вообще, — пробормотал Сёма, которому вдруг отчаянно захотелось выпить.

Гризли, в очередной раз внимательно посмотрев на него, выразительно крякнул, поднялся, отпер сейф и достал оттуда бутылку дагестанского коньяка. Толян, снова оживившись, потёр ладони и предложил сбегать вниз, к ларьку, за шаурмой, которую там бойко вертели две симпатичные среднеазиатские девахи.

— Чего смурной-то? — напрямик спросил Гризли Сёму после того, как все тяпнули по первой и налили по второй. — Давай, сам колись. Девку жалко, спору нет, но есть что-то ещё?

От проницательного взгляда его медвежьих глазок трудно было хоть что-то утаить.

— Есть, — кивнул Сёма, отставив стопку. — Картинка на стене.

Толян застонал и начал было: «Да что ты гонишь», но приумолк под пронзительным взором Гризли.

— Продолжай, — бесстрастно обронил тот.

И Сёма продолжил:

— Эта картинка — будто детская игра, я в такую в первом классе играл. Развивает этот, как его, тезаурус, — щегольнул он заумным словцом. — Кто-то загадывает слово, лучше подлиннее и поуматнее. Называет первую и последнюю буквы. А второй должен угадать другие буквы и само слово. Если не угадывает — попадает на виселицу.

— Точно, точно, — подхватил Толян, которого сразу развезло, голубые глаза заблестели. Он перевернул свой клочок бумажки и схематично изобразил на нём повешенного человечка. — Сперва саму виселицу рисуешь. Потом…

— Достаточно, я понял, — сдержанно прервал его Гризли. — И?.. — он снова посмотрел на насупившегося Сёму.

— Кто это рисовал? — выпалил тот. — Сама девчонка? Ложкин этот сраный? И когда? Вы же видели туфлю.

— Да видел я, видел, — проворчал враз помрачневший старший опер. — Ты мне мою стройную версию для начальства не рушь.

— Да не рушу я! — горячо возразил Сёма и навернул вторую стопку. Коньяк ухнул в желудок и одновременно ударил в голову. Мир вспыхнул и поплыл, стало хорошо. Тепло, блаженно. Думать и говорить не хотелось, тем более обо всякой херне, но он всё-таки сказал: — Это послание для нас. Точно знаю. Это та тварюга, что науськала собаку и вселилась в попа. Зуб даю. Но вы, конечно, эдакого начальству не докладывайте, Фёдор Иваныч.

— Да уж, не буду, — тяжело уронил тот, продолжая сверлить взглядом своего лучшего сотрудника. — Ладно, давай дождёмся показаний Ложкина. Тебе бы Тони, нашего инспектора, сюда, он бы живо твою теорию поддержал, а мы что? Мы атеисты.

Толян зашлёпал было губами, явно намереваясь что-то вставить, но удержался. Было чревато.

— Расскажи лучше в подробностях, чего ты из Суньки привёз, — велел Гризли, наливая всем по третьей. — Светке своей — шубу, как собирался? Отблагодарила она тебя?

Сёма натужно усмехнулся и наконец полез в карман, чтобы вывалить на полированный стол китайские псевдо-«Ролексы». Настало время вручения подарков. Он это больше всего любил. Праздник к нам приходит, ёпта.

* * *

Расползлись они по хатам, как водится, на такси и поздней ночью. Сёма к осчастливленной Светке не поехал, незачем ей было в таком непотребном виде его лицезреть. Спал, не раздеваясь, у себя на холостяцком незастеленном диване. Утром долго стоял под душем, пил воду прямо из-под крана.

А прибыв наконец в райотдел, с тоской узнал, что подозреваемый Ложкин Иван Матвеевич, пятьдесят пятого гэрэ, ночью умер в больнице.

Всё.

Дело, можно сказать, закрыто.

И им теперь никогда было не узнать, кто же нацарапал на стене драмтеатра виселицу и женщину в сброшенной туфле. Кто играл с нею в эти игры. И с ними! С ними!

Сёма был и правда готов звонить Энтони Хиггинсу, вот только бы знать куда.

— И отец Александр здесь или нет, неизвестно, — беспомощно пробормотал он себе под нос, отрешённо разглядывая начальственный кабинет: стены в относительно свежих обоях, потрет Дзержинского над столом. — Да понимаю я всё! — вдруг вспыхнул он, поймав острый взгляд Гризли, такой же острый, как у портрета. — Но что нам делать, Фёдор Иваныч, если такая херня будет повторяться? Если эта… эта тварь найдёт кого-то ещё, как нашла Митрохину и Ложкина?!

— Ты считаешь, она их нашла? — напряжённо спросил Гризли, внезапно не пославший взбесившегося подчинённого туда, куда солнце не заглядывает.

Сёма убито кивнул. Сердце у него бухало где-то в горле, он то и дело судорожно сглатывал.

— Иди уже, — махнув рукой, посоветовал Гризли. — Иди домой, Игнат, ты сегодня не работник. Разучилась пить молодёжь, эх, вы…

Сёма хотел было с горя сморозить что-нибудь едкое, но поглядел на сумрачную физиономию Гризли и промолчал. Атеистическое начальство тоже переживало.

Ну и чего тут успорять?

Раздолбай Толян вообще на работу не вышел. И правда, разучилась пить молодёжь

* * *

Ноги сами понесли опера к драмтеатру. Он ещё немного постоял там на углу, рассматривая настенный рисунок. Человечек. Виселица. Туфля, процарапанная детальнее всего.

Да, это нарисовал кто-то, кто раньше нарисовал на другой стене собаку, а потом — ещё на одной стене — ладонь. И один человек погиб, когда у этой стены с рисунком взбесился бойцовый стафф, а молодой священник сам чуть было не убил себя, поняв, что в него вселилась какая-то тварь.

Ладонь на стене, шлепки ладоней по полу и тихий издевательский смех…

Сёма тогда сам это слышал.

Его опять пробил озноб.

— Дядя, вы чего там смотрите? — раздался позади него удивлённый мальчишечий голос, и, обернувшись, Сёма увидел пацана лет семи, в полосатом свитерке и шортах, на новомодном скейте. Точно такой, он помнил, вывозил из Китая мужик, приторочив его к спине. Возможно, даже батя этого пацана.

— Ничего, кати себе, — отрубил Сёма, но парнишка не уходил. Поковырял асфальт носком грязной кроссовки и пробурчал:

— Стоят тут, на стенах рисуют, а нам нельзя.

— Погоди, — Сёма наклонился к нему. — Я ничего не рисую, ты что. Я просто смотрю. А ты видел, кто рисовал?

Пацан кивнул:

— Тётя.

— Какая… тётя? — осторожно спросил Сёма.

— Красивая, — звонко ответил пацан. — Она тут с собакой своей гуляла, с ирландским сеттером, чёрно-белым, у меня есть энциклопедия «Твоя собака», я там такую видел. Она вот тут его усадила, а сама рисовала. Это такая игра, я знаю.

— Рисовала или царапала на стене? — быстро уточнил Сёма. Это было важно.

Пацан сосредоточенно нахмурился.

— Она точно рисовала. Фломастером. А кто потом по ним процарапал, не знаю. Не я. И она разговаривала с кем-то. Тихо так разговаривала, хотя тут никого не было. Я не слышал, что она говорила.

— Когда это было? — выпалил Сёма.

Пацан пожал острыми плечами.

— Недавно. Потом я её уже не видел.

— Слушай, я из милиции, — решительно проговорил Сёма, вытаскивая из кармана куртки блокнот и шариковую ручку. — Скажи свой адрес и как тебя зовут. На всякий случай. Может, это и не понадобится.

— Вы что, эту тётю в тюрьму посадите за то, что она нарисовала? — ахнул пацан и попятился. А потом быстро вскочил на свой скейт и покатил прочь.

Сёма беспомощно гаркнул вслед: «Стой!» — но за мальчишкой не погнался. Его показания действительно не понадобятся, дело закрыто. Да и что такого рассказал пацан? Невменяемая женщина играла в «виселицу» с кем-то невидимым?

Бред, вот что на это скажет Гризли. Бред.

Он захлопнул блокнот и отправился по уже проторенному пути в хозмаг. Купить шпаклёвку, белую краску и кисть.

Он мог сделать хотя бы это. Пускай на стене театра будет белое пятно. Ему насрать.

«Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко ты со мною еси: жезл твой и палица твоя, та мя утешиста…» — вспомнил он отца Александра, механически, как робот, водя кистью по стене.

Вот она, его палица.

— Не убоюся зла, — с силой повторил он вслух и оглянулся.

Ему показалось, что свинцово-серые воды Амура плещутся совсем рядом, хотя набережная была метрах в ста от драмтеатра. Набережная, дебаркадер, речвокзал.

Река дышала, она жила, гневно смотрела. Тяжело ворочалась в своём русле, неся свинцовые волны к океану, как и сто лет назад.

Сёма как-то вдруг сразу успокоился. Бросил кисть в ведёрко с краской, решив оставить и его, и банку шпатлёвки возле стены. Его новые китайские джинсы были в белых брызгах, руки заляпаны до самых локтей.

Он решил, что непременно отыщет отца Александра.

* * *

А спустя несколько дней вода в Амуре начала подниматься.

* * *

— По данным метеорологов, причиной наводнения стали интенсивные ливневые дожди, охватившие верховья Амура. Максимальный уровень реки достиг 911 сантиметров. Критический — 650 сантиметров, могу отметить. Были затоплены оба городских района, промышленные предприятия, драматический театр и краеведческий музей. Из половины жилых застроек, особенно из частного сектора, жителей пришлось эвакуировать в пункты временного размещения. Объявлен режим чрезвычайной ситуации.

Одним духом выпалив заученное, глава администрации на телеэкране нервно поправил очки.

— Я слышала от местных жителей, что существует некая легенда — что однажды Амур за что-то разгневается и разольётся от сопок до сопок, — бодро прострекотала московская телеведущая в белой блузочке с чёрным бантиком у горла, придававшим ей вид дореволюционной курсистки.

— Это всё чепуха, что вы, — явно сдерживаясь, отрезал глава администрации. — Суеверная чепуха. Ситуация под контролем.

* * *

Нечто огромное, непостижимое и лютое, что таилось под таёжным городом К., стоявшим на берегу самой широкой на этом краю материка реки, решило, что пора уходить, пока не поздно. Против него ополчилась сама эта река, тайга, вся эта земля, изгонявшая его прочь.

Такой силе оно не могло противостоять. Сила была куда более древней. Чистой. Всесильной.

«Чтоб вам всем утонуть», — яростно и беспомощно подумало оно, исчезая.

* * *

«К ликвидации последствий наводнения были привлечены свыше 300 тысяч человек (включая военнослужащих восточного военного округа). Они участвовали в эвакуации людей, строительстве дамб, доставке продуктов питания в затопленные районы, а также организовали понтонную переправу. Всего из опасных зон было эвакуировано более 32 тысяч человек, в том числе свыше 10 тысяч детей».

@темы: фики, Русреал, ФБ-23

---

Две мои статейки на челлендж Котокоманды

Название: Зеленоградск, мурлыкающий и мяукающий
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Форма: фандомная статья + фоторепортаж
Размер: драббл, 304 слова, 16 фотографий
Персонажи: коты
Категория: джен
Жанр: статья
Рейтинг: G
Краткое содержание: Как курортный город на Балтике превратился в кошачий.

Каждый приличный курортный город должен себя как-то по-особому позиционировать, чтобы отличаться от других в благом для бюджета деле привлечения туристов. Зеленоградск, изначально прозывавшийся Кранц, морской курорт, расположенный на побережье Балтики в Калининградской области, сделал самый беспроигрышный ход. Он объявил себя городом кошек.

Всё в этом городе, где проживает всего 16 с половиной тысяч жителей, подточено под хвостатых, мурлыкающих, пушистых и не очень четвероногих любимцев. Обоснуем для такого позиционирования стала городская легенда о том, что в средние века (а Зеленоградск-Кранц был основан аж в 1252 году) именно кошки спасли город от нашествия крыс, а следовательно, от чумы. Кроме того, всем известный сказочник Эрнст Теодор Амадей Гофман, написавший «Житейские воззрения кота Мурра», родился не так далеко отсюда, в Кенигсберге (ныне Калининград). В общем, местные власти сочли всё это достаточным обоснованием для придания городу статуса «кошачьего» и принялись за дело. Из городского бюджета и пожертвований меценатов были выделены средства на волшебное преображение.

Расписные стены домов.

Знаменитая скульптуры «Курортница» — девушка с чемоданом и котиком на нём, снимающая «селфи».

Крышка канализационного люка.

Светофор со светящимися котиками.

Дорожный знак.

Ограда местного кафе.

Объявление на газоне.

Автомат по продаже кошачьего корма на центральной улице — Курортном проспекте.

Котодомики — лучшее место для проживания котиков.

Не все жители Зеленоградска довольны таким «брендированием» родного города — некоторым кажется, что администрация в погоне за вниманием туристов перегибает палку. Тем не менее обитающих на улицах города котов не так уж и много, не то что в южных городах. И все эти коты и кошки выглядят ухоженными, упитанными, здоровыми и доверчиво относятся к людям, стремящимся их погладить. Практически отсутствует специфический запах нестерилизованных котов. И за всё время экскурсии нам встретился всего один маленький котёнок. Так что да, следует признать, что администрация действительно следит за порядком. Там есть даже специальная должность куратора кошек — или «котошефа», — обеспечивающего уход за городскими животными.

Посмотрите на этих счастливых, разомлевших на солнце мурлык и улыбнитесь.

Название: Кошачья Башня
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Форма: фандомная статья + фоторепортаж
Размер: драббл, 240 слова, 16 фотографий
Персонажи: коты и кошки
Категория: джен
Жанр: статья
Рейтинг: G
Краткое содержание: Как старинная водонапорная башня стала приютом для четырёх с половиной тысяч кошек.
Примечание: использованы сведения и схема здания, содержащиеся на официальном сайте коллекции.

Высокие водонапорные башни издавна стали достопримечательностью старинных городов. В Зеленоградске Калининградской области, называемом ранее Кранцем, водонапорная башня высотой почти в сорок метров также была достопримечательностью и своеобразной «визиткой» этого маленького города. Башня уцелела дахе в войну. Но в двухтысячных её видный отовсюду купол, (там находился огромный накопительный бак для воды) пришёл в полную негодность и начал представлять угрозу для окружающих.

Но — ура! — знаменитую башню, пришедшую в упадок, выкупили у городских властей меценаты-кошколюбы для размещения своей арт-коллекции. Так прекрасное архитектурное сооружение получило вторую жизнь — исключительно благодаря кошкам!

Нынешняя реконструкция Башни велась шесть с лишним лет, с с 2006 по 2012 год. Были бережно сохранены все исторические элементы здания: входная группа, боковые русты, ковка, остатки лепных украшений. Старинная кирпичная кладка была тщательно законсервирована от дальнейшего разрушения.

Реконструированная Башня получила имя Муррариум. Муррариум был торжественно открыт в сентябре 2012 года. Здесь содержится более четырёх с половиной экземпляров коллекции — статуэток и изображений самых разных представителей семейства кошачьих.

Предлагаем вам совершить экскурсию по Муррариуму, как совершили её мы.

Лестница — о-очень крутая и кажущаяся бесконечной — этаж за этажом знакомит нас с разместившейся в витринах и на стенах коллекцией.

Вниз гости Муррариума спускаются на лифте.

Отдельные витрины и самые интересные экземпляры коллекции.

Есть здесь и живой талисман Муррариума, рыжий и упитанный Семён.

На высоте двадцати четырёх метров от земли, в зоне бывшего накопительного водяного бака, расположена круговая смотровая площадка, откуда открывается прекрасный вид на город и окрестности. Вы тоже можете им полюбоваться!

Бонус: клип авторства Муррариума.

@темы: фото, кошачье, ФБ-23

---

ХРАНИТЕЛЬ КНИГИ

Название: Хранитель Книги
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, около 10000 слов
Пейринг/Персонажи: Гхурх, Ллуэллин, братья Гхурха, другие орки и эльфы, Книга
Категория: джен
Жанр: modern!AU, драма, экшн, юмор, броманс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Эльф Ллуэллин неожиданно обнаруживает в себе способности к давно утраченной эльфами древней магии и в подвале дома своего покойного деда находит таинственную Книгу. За ним охотятся его же соплеменники из экстремистской организации «Власть Светлых», а помогает ему, наоборот, орк Гхурх Моррин со своими братьями.
Примечания: В этой реальности орки — правящая каста, эльфы — маргиналы.
Сиквел к командным текстам прошлого года «Эльфийская магия» и «Орочья магия»
Предупреждение: насилие, обсценная лексика, сленг, стёб, немного политики
Ссылка: тут.

Побег

Гхурх легко прошёл паспортный контроль и таможенный досмотр перед рейсом на Гелион. Вещей у него с собой было немного, все они легко уместились в небольшой элегантной кожаной сумке, пошитой на заказ. Он сроду не гонялся за одеждой модных брендов, за исключением нескольких деловых костюмов для бизнес-переговоров, но считал, что аксессуары и обувь должны быть наилучшими. Возможно, такие привычки были отголосками боевого прошлого орков: воин мог ходить хоть в лохмотьях, но амуницию, сапоги и оружие выбирал придирчиво, покупал втридорога и ухаживал потом за всем этим, как за любимым конём.

Касательно коней у Гхурха были те же первобытные, как дразнились его братцы, убеждения. Конь, то есть автомобиль или флайер, должен быть прежде всего надёжным. Красота — потом. И точка.

Он спокойно стоял на движущемся полотне дорожки, мимо которого то и дело проскакивали разные нетерпеливцы. Гхурх с усмешкой за ними наблюдал. Ну куда торопиться, если в конце концов все они должны были оказаться в одном самолёте. Нет же, мчатся как ошпаренные. Нервная система совсем ни к чёрту. А ведь среди нетерпеливцев были и орки, не только люди. Да уж, сытость цивилизации пагубно повлияла даже на его сородичей. В давние времена те невозмутимо висели на пыточных столбах, позволяя себе лишь в качестве самовыражения поливать своих палачей отборной бранью.

Наконец дорожка перебазировала Гхурха, как и десяток других пассажиров бизнес-класса, в чрево самолёта, а хорошенькая белокурая стюардесса-эльфийка с заученной приветливой улыбкой указала на обозначенное в посадочном талоне место. Чтобы не терять даром времени, он сунул в ухо наушник, устраиваясь поудобнее и проглядывая рекламный журнал.

Он предпочитал, чтобы все органы его чувств были заняты делом.

Бодрый баритон в наушнике возвестил:

— Вы слушаете радиостанцию «Око Света». Наши источники сообщают, что пострадавший при столкновении с полицией пятнадцатилетний перворождённый Феррел Сейлас, который накануне был выписан из муниципального госпиталя в коматозном состоянии, пришёл в себя. По словам его родных, он ничего не помнит о случившемся. После проведённого обследования его состояние признано удовлетворительным. Таким образом, полицейские, ранее обвинённые в превышении служебных полномочий в отношении этого подростка, подвергнутся лишь дисциплинарному взысканию и временному понижению по службе.

«Но это ничему не научит подонков», — угрюмо подумал Гхурх, выдёргивая наушник. Отвратительные гладкие фразы диктора напоминали приторные обсосанные леденцы и вызывали зубную боль.

Что на самом деле спасло мальчишку, получившего полицейской дубинкой по голове, так это чудо.

Чудо в лице магика-эльфа Ллуэллина Элгота.

Который сам по себе был чудом — с его зелёными льдистыми глазами, кривой усмешкой и изящным тонким телом в росписи цветов и листьев.

Гхурх в замешательстве кашлянул и поспешно погрузился в деловые бумаги, извлечённые из сумки. Хорошо, что в бизнес-классе самолёта кресла стояли по одному в ряду. Никаких соседей, ни с кем не надо поддерживать вымученных светских бесед.

С кем он бы хотел сейчас поговорить, так это с Ллуэллином, остроязыким и злым, как жгучий перец. Отчаянным и беззащитным. Вором и магиком.

Гхурх поймал себя на том, что невидяще таращится в свои бумаги, и раздражённо поерошил волосы на макушке широкой смуглой ладонью. Ллуэллину пора было убираться из его башки.

Пока что он не мог сделать для него больше, чем уже сделал.

* * *

Ллуэллин Элгот, а по новым документам вовсе даже Тавиор Кенгорн, стоял перед обшарпанным столом оперуполномоченного Мая Савиана, как тот не очень внятно ему представился. Стоял, надеясь, что у него на лице не написана тоска и безнадёга. Что ему удаётся выразить то, что он совсем не испытывал: ощущение собственной невиновности вкупе с лёгкой примесью страха и любопытства. Мол, интересно, чего вы прицепились ко мне, но лучше бы всё-таки отцепились, а? Я же законопослушный гражданин, ничего такого-эдакого за мной не числится.

Ллуэллину требовалось скрыть от проницательного взора оперуполномоченного Савиана, прах его побери, слишком многое.

Во-первых, то, что лежащие на столе документы на имя… как его там… Тавиора Кенгорна были фальшивыми.

Во-вторых, то, что ксиву эту заказал для него у ксивщиков через своего информатора не кто иной, как Гхурх Моррин, богатый орк, успешный бизнесмен, владелец корпорации «Стройки Моррина», столп общества и всё такое прочее.

В-третьих, то, что он, Ллуэллин, познакомился с Гхурхом Моррином в его собственном особняке по улице Платановой, когда попытался его обнести в отсутствие хозяев. Вернее, это наводчик его подвёл, заверив, что хозяева, мол, отсутствуют. Поразъехались по заграницам. На самом деле дома не было только Гхурха, который, однако, заявился чуть позже, пока его младшие братишки, двое рослых кабаняк, вертели и тыркали пойманного ими Ллуэллина как хотели. Спасибо, не жарили. Ллуэллину удалось заболтать Гхурха, оглоушить его выплеском древней магии и свалить.

Да, главное, что требовалось Ллуэллину скрыть от полицейских, — собственные магические способности, которых, как было общепризнано, и вовсе не осталось у перворождённых в этом мире, где после тысячелетней давности разгрома Светлых Сил господствовали орки.
То, что на службе в полиции в чине оперуполномоченного оказался этот эльф, Май Савиан, было всего лишь следствием политики толерантности, громогласно провозглашённой нынешней правящей элитой. Раньше ни один эльф не мог бы подняться выше должности патрульного в родном гетто на задворках.

Ллуэллин незаметно сглотнул и переступил с ноги на ногу. Потом кашлянул и скучным голосом осведомился:

— А что не так-то, господин оперуполномоченный? На каком основании меня задержали?

Опер поднял голубые раскосые глаза и не менее скучающим тоном отозвался:

— Сам как думаешь?

О, эта замечательная тактика была Ллуэллину знакома — заставить психовать и юлить в надежде, что задержанный сам себя оговорит. Ага, держи карман шире, господин опер, я тебе туда дензнаков накидаю. Впрочем, как раз этого, возможно, и добивался Савиан.

Несмотря на юность, Ллуэллин был калачом тёртым, хотя, к своему счастью, в полицейские картотеки никогда не попадал. Единственным, кто ухитрился его ошеломить, был громадина-орк Гхурх Моррин. Которого он оглушил магическим ударом и сбежал, а тот его разыскал, но не для того, чтобы отомстить, а для того, чтобы предложить свою помощь. Сумасшедший медведь.

Его личный собственный волшебный медведь, отчаливший сейчас за бугор.

Ллуэллину предстояло выкручиваться одному. И кое-что облегчало ему эту задачу — новый пустой мобильник, например, с новой же симкой, на покупке которого настоял предусмотрительный Гхурх. Номер Маэля — своего единственного друга — Ллуэллин и так знал назубок. А остальные ему были без надобности. Так что из отобранного мобильника копы всё равно ни хрена бы не выкрутили.

— Я без понятия, — ответил он полицейскому со всей возможной честностью, глядя прямо в глаза без малейших признаков агрессии. Хотя дешёвые металлопластиковые наручники впивались плохо обработанными краями в его запястья, а заведённые за спину руки изрядно затекли.

Опер ещё некоторое время сверлил его пронзительным взором, а потом снова уставился на его документы, лежавшие перед ним на столе аккуратной кучкой: паспорт, страховое свидетельство, медполис, кредитка. И постучал по ним кончиком дешёвой пластиковой ручки:

— Видите ли, господин Кен-горн, — это имя он произнёс раздельно, нехорошо ухмыляясь, — мы на днях задержали ксивщика, который делал эти документы.

Ллуэллин опять выдержал его цепкий взгляд, не мигая, хотя сердце его ухнуло вниз. Ещё не хватало! Такого поворота ни Гхурх, ни он сам не предусматривали.

— Он запел у нас, как канарейка на жёрдочке, причём не отходя от станка, — вкрадчиво продолжал Савиан, незаметно поднявшись со стула и одним неуловимым текучим движением переместившись за спину Ллуэллина. — Поскольку матрицы тех фальшивок, что он делал последними, так и зависли в его оборудовании, нам осталось только их извлечь и проследить, не всплывут ли они где-нибудь. И вот они всплыли, представляешь? Всплыли, когда ты, щенок, решил приобрести билетик на поезд до Бонгарта. К сожалению, ксивщик выдал нам только промежуточного заказчика, а главный заказчик остался неизвестным. Это был ты? Или какой-нибудь твой дружок? Что ты забыл в Бонгарте? Отвечай, сучонок!

Он неожиданно и больно дёрнул Ллуэллина за цепочку наручников, и тот стиснул зубы, удерживаясь от вскрика. Сука, вот же сука, а ещё из перворождённых. Ллуэллин раньше с эльфами, оказавшимися хоть на какой-то вершинке власти, дела не имел, хотя подозревал, что те будут ещё хуже орков. Так и вышло.

Но ему оставалось лишь дальше изображать оскорблённую невинность. Ни в какой Бонгарт он вообще не собирался. Просто купил туда билет, после чего его и замели, видать, данные фальшивого паспорта сразу попали в полицейскую поисковую систему. Нужна же была Ллуэллину вовсе Кандерога, железнодорожная станция, находившаяся перед Бонгартом. Именно в Кандероге он собирался потихоньку соскочить с поезда.

— Не понимаю, про что вы толкуете, господин оперуполномоченный, — процедил он, переведя дух. — Паспорт мне выдали в казённой управе нашего ок…

Он не договорил, потому что сапог мудилы Савиана саданул его под колени. Ллуэллин на эти самые колени и рухнул, на сей раз не удержавшись от стона и смачного ругательства, за что получил ещё и удар кулаком по затылку — несильный, но чувствительный. Савиан явно не собирался пока что его калечить, так, баловался.

— За что? — возмущённо прохрипел Ллуэллин, продышавшись. Да, пора было начать возмущаться. Пусть грёбаный опер ещё поговорит, что-нибудь расскажет — тот явно был из породы уёбков, которые упиваются звуками собственного голоса.

— За ложь, любезный Кенгорн, исключительно за ложь, — насмешливо пропел у него надо головой Савиан. — Неужели ты думаешь, что мы не подняли архивы той управы, которую ты только что всуе упомянул. Некий Тавиор Кенгорн там действительно значится, но вот незадача: бедолага скончался во младенчестве, как это часто бывает с ребятишками из трущоб, и похоронен на общественном кладбище…

Дальше его трёп вообще слушать не стоило. Всё было ясно. Вместо этого Ллуэллин прислушался к себе. Он не применял магию с тех пор, как вылечил покалеченного полицейскими пацана на окраине Шогвосса. И сейчас с нарастающим восторгом и яростным весельем чувствовал, как внутри разгорается знакомый и ослепительный белый свет. Вздымается неудержимая, неостановимая волна.

Обжигающая древняя магия.

Он невольно закрыл глаза, вновь для виду беспомощно дёрнув скованными за спиной руками. Проклятие, ведь этот злосчастный Савиан на самом деле знать не знал, с кем нечаянно связался!

Но Ллуэллин сейчас не мог лишить его сознания магическим ударом, как сделал это когда-то с Гхурхом. Что он, спрашивается, предпримет, если останется закованным в наручники посреди кабинета в этом занюханном полицейском участке? Допустим, от толчка магии и наручники упадут с него, будто осенние жухлые листья. Допустим, хотя он представления не имел, как это проделать. Но ему надо было ещё миновать будку на входе — с металлоискателем, с цепкими любопытными взглядами других мудаков-полицейских?

На самом деле он только-только начал учиться управлять заложенной в нём силой — и применял её пока что всего несколько раз. Для целительства. И лишь однажды — чтобы оглушить Гхурха.

Который потом всё равно его поймал, встретив на улице удирающим от экстремистов Власти Светлых — тем тоже не терпелось заполучить в сети своей организации чуть ли не единственного уцелевшего магика, по крайней мере в Шогвоссе точно единственного. Тогда-то Гхурх и привёз его — не в свой шикарный особняк, а в уединённую квартиру в богатом квартале, где накормил, напоил и спать уложил, клятый медведь. Волшебный медведь.

И объявил, что, мол, ничего ему, Гхурху, от Ллуэллина не нужно. Что он всегда будет помогать Ллуэллину бескорыстно, то есть даром. Потому что Ллуэллин, видите ли, чудо.

Сделал ему документы и отпустил. А сам улетел на неделю в Гелион.

И теперь его чуду предстояло поднатужиться, чтобы не сдохнуть в камере под толпой других сидельцев.

Именно про это как раз толковал сволочной опер, когда Ллуэллин снова к нему прислушался.

— Смотри, красава, я тоже перворождённый, как видишь, и не хочу для тебя ещё больших неприятностей. Но мне, как ни прискорбно, придётся их для тебя организовать, — вкрадчивый голос его упал до полушёпота, — если будешь нарываться и дальше. Такому красавчику, как ты, с этой серёжкой в ушке и росписью на шкурке, в любой камере о-очень обрадуются. У нас тут какого только сброда нету. Полуорки, полуэльфы, ну и чистокровные люди-человеки, само собой. Все — отъявленные бандюги, пробу ставить негде. Камеры, увы, перенаселены, до пятнадцати уродов туда набивается. То-то им будет веселье, то-то раздолье, когда ты где-нибудь станешь шестнадцатым. А?

Ллуэллин невольно содрогнулся, а по губам Савиана скользнула почти мечтательная усмешка. Обрисованная картина его явно возбуждала, и Ллуэллин почувствовал вспышку омерзения. Вот же дерьмо.

Надо было действовать, пока не поздно.

Он глубоко вздохнул и испуганно забормотал, будто со стороны слыша свой жалкий скулёж:

— Не надо, что вы, господин оперуполномоченный… не делайте этого, не берите греха на душу. Я расскажу, я всё расскажу… Спрашивайте.

— Вот так бы и давно, — удовлетворённо проговорил Савиан, легко вздёргивая его на ноги и возвращаясь к своему столу. Присев за него, он извлёк из ящика разлинованный лист бумаги, очевидно, готовясь писать протокол, а Ллуэллин тем временем взахлёб продолжал:

— Видите ли, господин оперуполномоченный, мне, конечно, стыдно в эдаком признаваться, но я нахожусь на содержании у одного богатея… он-то и заказал для меня эти документы.

Это прозвучало вполне правдоподобно, поскольку и являлось почти что правдой.

— Кто это? — отрывисто спросил Савиан. — Имя, фамилия, род занятий, место жительства? И твоё настоящее имя?

Он занёс свою ручку над разлинованными листками, и тут Ллуэллин выпалил:

— Выпишите мне пропуск, господин оперуполномоченный. Ну!

Удар магии, рассчитанный Ллуэллином наугад, сработал как надо, к его величайшему облегчению. Будто бы он, закованный в наручники, всё же сумел влепить кулаком в челюсть ненавистному оперу. А сукин сын Савиан вскинул на него расширившиеся голубые глаза, пару раз хлопнул ресницами в полном недоумении, потом медленно, очень медленно извлёк из ящика стола ещё одну бумажонку — маленькую, розовую. И что-то накарябал на ней, едва не высунув язык от усердия и заглядывая в лежащую перед ним ксиву Ллуэллина.

— Готово, — пробормотал он, послушно проделав всё это.

Сработало! О Эру, действительно сработало!

Но Ллуэллин не позволил себе радоваться. Сюда в любой момент мог войти кто угодно, и он бы совершенно не знал, что с этим «кем угодно» делать. Не складировать же ему тут полицейских пачками! Поэтому он ещё раз несильно подтолкнул Савиана со словами:

— Давай, сними с меня браслеты. Быстрее!

Тот встал из-за стола уже совсем не таким плавным движением, как раньше. Теперь он двигался рывками, словно кукла на ниточках, суетливо доставая из кармана отмычку. Старался угодить, падла. Ллуэллин с удовольствием угостил бы его парой пинков. Но вместо этого сурово приказал, ткнув высвободившейся из хватки металлопластика рукой в сторону узкого дивана с засаленной обивкой, притулившегося в углу кабинета:

— Спать ложись. Ты устал.

Деревянными шагами прошествовав к своему крайне неудобному ложу, Савиан рухнул на него, поджал под себя ноги и мигом захрапел.

О Эру всемогущий…

Ллуэллин мгновенно сгрёб со стола свои документы, розовый пропуск и лист протокола. Осторожно выглянул за дверь — там никого не было — и припустил по прокуренному коридору, расчерченному полосами света из грязных, с разводами, окон. Он надеялся, что правильно помнит, где тут выход.

* * *

Ллуэллин осознал, что ему снова неимоверно повезло, когда на негнущихся ногах, но с лёгкой улыбкой субъекта, которому нечего и некого бояться, миновал дежурного полицейского-орка на входе. Тот, правда, мельком глянув на розовую бумажку пропуска, оказавшуюся у него перед носом, проворчал:

— И чего этот белобрысый, Май этот, всё мудрит… Туда-сюда какого-то сопливого эльфёнка таскает, бумагу переводит. Где бы ни работать, только бы не работать.

«Моралист хренов», — подумал Ллуэллин, еле удержавшись от нервного смешка.

Но на улице, где уже начал накрапывать мелкий дождик, ему расхотелось смеяться и ликовать. Он прошагал два квартала, стремясь побыстрее отдалиться от полицейского участка и затеряться в толпе. Ладно, затерялся. Но что дальше-то?

Он никак не мог навести копов и сраных революционеров из «Власти Светлых», что шли по его следу, на Маэля. На своего единственного друга. Обращаться к нему за помощью было нельзя. Просто нельзя, и всё, хотя сам Маэль, узнай он об этом, по башке бы ему настучал, к бабке не ходи.

Успел ли грёбаный опер занести куда-то его данные? Вспомнит ли тот вообще, что произошло?.. Ллуэллин понятия об этом не имел, но из предосторожности в ближайшем же банкомате опустошил банковскую карту и рассовал по карманам наличность. Карточка, по крайней мере, пока не была заблокирована, и на том спасибо. Поколебавшись, он незаметно опустил её в ближайший мусорный бак — чтобы не напали на след. Но что ему было делать с паспортом и другими своими бумагами, если треклятый ксивщик с ними засветился? Старые документы Гхурх у Ллуэллина забрал, и это, с одной стороны, было хорошо — после того, как в полиции его вывернули наизнанку. А с другой стороны, получалось, что он теперь и билет-то на поезд не мог купить. Пешком ему до Кандероги пердохать, что ли?

«Ну ты и дурень, — изрёк у него в башке ехидный внутренний голос. — Пешком-то зачем? Автостопом».

Это тоже было рискованно, но куда деваться!

Рюкзак с кое-какими пожитками, привезёнными Гхурхом с его съёмной хаты, остался в привокзальной камере хранения. Всё тот же внутренний голос предложил на него забить — а ничего другого и не оставалось. Приблизительно прикинув дальнейший путь, Ллуэллин подгрёб поближе к автобусной остановке, высматривая на схеме маршрутов загородные. Стоял, стараясь слиться с фонарным столбом, к которому прислонился, и поглубже натянул на голову капюшон тонкой серой ветровки.

Если бы старая магия могла сделать его вовсе невидимым, он молил бы об этом Эру, пока не охрип.

Но вот прямо сейчас Эру явно его оставил, потому что рядом у обочины плавно затормозил здоровенный вишнёвый «ярви», из которого высунулась лохматая орочья башка, и смуглая скуластая физиономия расплылась в торжествующей ухмылке:

— Садись, заебались за тобой гоняться. Садись, говорю, тут нельзя останавливаться!

Ллуэллин подавил желание кинуться прочь и, едва волоча ставшие ватными ноги, побрёл к машине, из которой торчали уже две одинаково кудлатые башки — братцев Гхурха, прах их побери, похожих на старшенького, как горошины из стручка. Только более молодые, отвязные и мелкие горошины.

Ну как мелкие… Каждый из них был на голову выше Ллуэллина и раза в полтора шире в плечах. Кабаняки хреновы.

Бегать от этих здоровенных придурков, в общем, было бессмысленно.

Проскользнув на заднее сиденье, Ллуэллин снова прислушался к себе и слегка приободрился. Магия не переполняла его, готовясь выплеснуться, но оставалась внутри. Словно спокойное озерцо после недавно налетевшей и схлынувшей бури. Он не знал, сможет ли одолеть сразу обоих, если до этого дойдёт. Просто надеялся, что не дойдёт.

Сидя на краешке обитого тёмным велюром сиденья, он сверлил взглядом их курчавые затылки, пока тот братец-акробатец, что сидел рядом с водилой, не обернулся к нему, снова сверкнув белым оскалом:

— Чо зыришь? Не боись, мелочь, не обидим.

И заржал.

Ллуэллин ожидал какой-нибудь глумливой похабной подначки, учитывая, как они оба измывались над ним в братнином доме, но парень — звали его, кажется, Мхурх, тот, что тогда получил по роже от старшего, — продолжал вполне миролюбиво:

— Братан велел за тобой присматривать, вот мы и присматриваем. Так что выкладывай, чего надо.

Ллуэллин подозрительно уставился ему в лицо. Что ж, похоже, им можно было верить. Он осторожно проговорил:

— Вообще-то мне надо в Кандерогу. Отвезёте?

— Не вопрос, — легко отозвался водила, прибавляя скорость, и Ллуэллина вжало в спинку сиденья. Он заёрзал, устраиваясь поудобнее, и нерешительно спросил:

— А закурить есть?

— Не вопрос, — откликнулся на сей раз младший, вынимая из «бардачка» пачку «Монкальма», позолоченную зажигалку и передавая всё это Ллуэллину. Вот за что тот был несказанно признателен. Его-то сигареты остались в грёбаном участке.

— Вы как меня нашли? — не вытерпел он.

Учитывая, что он изо всех сил старался замаскироваться, это было даже обидно.

Братцы переглянулись, и средний, Пхурх — о Эру, что за имена были у этой троицы! — наконец степенно объяснил, небрежно придерживая баранку руля ребром левой ладони:

— У Гхурха повсюду связи. Один человечек позвонил и напел, что ксива твоя засветилась у оперов как фальшивая и те тебя уже заграбастали. Старшой нас вызвонил, мы — в тачку и сюда. К участку этому вонючему.

Насчёт вонючести участка Ллуэллин был с ним целиком и полностью согласен. Все служившие там тоже были те ещё вонючки.

— Ну, мы припарковались на углу, через улицу, сидели и гадали, как тебя оттуда вытащить, обсуждали диспозицию, короче, — важно продолжал Пхурх, почти не глядя на шоссе, по которому они неслись с немаленькой вообще-то скоростью, деревья и рекламные щиты по обеим сторонам так и мелькали.

— Осторожнее, — буркнул Ллуэллин, и Пхурх не преминул съязвить:

— Тебе-то чего бояться, ты же бессмертный.

Но скорость этот придурок всё-таки сбросил.

— А что, какие были варианты для… для вытаскивания? — осведомился Ллуэллин после паузы. Он представления не имел, что могло взбрести этим двум раздолбаям в их раздолбайские головы.

Пхурх покосился на него весёлым тёмным глазом, а ответил Мхурх:

— Ну, в багажнике есть парочка светошумовых гранат…

Ллуэллин поперхнулся, и оба с готовностью захохотали.

— Шутка, — с прежней важностью объявил Пхурх. — Мы бы подождали, не выпустят ли тебя, и если нет, то тот человечек, что братану помогает, заявился бы. Он вообще-то из прокуратуры, так что ему тебя отдали бы. А он — нам. Не безвозмездно, само собой. И тут зырим — ты идёшь. Ну, и мы потихоньку за тобой. Так они чего, отпустили тебя, правда, что ли?

— Н-не совсем, — пробормотал Ллуэллин, покусывая губы.

— Ты их замагичил! — разинул рот Мхурх, уставившись на эльфа с нешуточным уважением. — Крутняк! Вырубил кого, что ли?

«Замагичил» — было хорошим словцом. Младшие Моррины, хоть и долбоклюи, всё же сильно походили на старшего брата.

— Не совсем, — повторил Ллуэллин. — Там был оперуполномоченный, ну, который меня допрашивал… так я его… немного подтолкнул. Он сперва мне пропуск выписал, а потом… просто заснул. На диване.

— Ого! — протянул Мхурх с прежним почтением. — Ты и с нами так сможешь?

Глядя в его округлившиеся карие глаза, Ллуэллин невольно прыснул, и тогда младшенький тоже неуверенно заулыбался. Прах его дери, Ллуэллин начинал испытывать к этим лосям безотчётную симпатию!

Хотя почему «безотчётную»? Он понимал, что просто видит в них Гхурха.

— Я не знаю, — честно признался он, хотя из соображений осторожности следовало бы твёрдо заверить эту резвую парочку оглоедов в своей полной над ними магической власти, а то мало ли... Но он сказал чистую правду: — Я толком пока не знаю, на что я способен. Не знаю, что делали старые магики, чтобы правильно управлять… ну… — он покрутил рукой в воздухе, — всем этим.

Средний кивнул, как бы принимая такой расклад, и задал новый вопрос, уже не имеющий отношения к магическим возможностям Ллуэллина:

— А зачем тебе в Кандерогу?

Ллуэллин снова на миг прикусил губу, но потом всё-таки решился и бухнул:

— Там дедов дом стоит. В лесу.

Лес ждал их. Лес, дом эльфов.

Хранитель Книги

Дедов дом до сих пор снился Ллуэллину. Хотя какой уж там дом — сейчас он понимал, что это просто лачуга, хижина, крытая дранкой, с нависающими над самой головой почерневшими балками потолка, с самолепной печуркой в углу, нещадно дымившей. Но в детстве эта хижина казалась ему чем-то волшебным. Приютом тех древних сказочных существ, что умели понимать язык деревьев, зверей и птиц.

Прямо за хижиной высилась огромная сосна, по стволу которой сновали юркие белки, сбрасывавшие шишки на голову маленького Ллуэллина. Тот пыхтел и злился, тщетно пытаясь вскарабкаться наверх по смолистому толстому стволу. Дед посмеивался над ним и говорил рассудительно: «Ну ты же не белка…» Потом Ллуэллин научился перебираться на корявые ветви из чердачного окна и, к удивлению и испугу деда, действительно начал путешествовать среди сосновой хвои, ловко цепляясь за сучья. Теперь он уже со смехом сыпал сверху на седую голову деда мелкие веточки и чешуйки шишек, а тот беззлобно ругался и грозил выпороть.

Хорошее было время. Лучшее время в его жизни.

Ллуэллин не знал, цел ли этот дом, приют его детства, куда он приезжал из города каждое лето, а после смерти родителей прожил там два с половиной года.

Кандерога была железнодорожной станцией, вокруг которой вполне естественно образовался посёлок. Население его — эльфы, полуэльфы и люди — работали на этой самой железной дороге, в лесные предгорья ходили по грибы и ягоды. Кто-нибудь из них вполне мог занять дедову хибару. Или спалить — просто так, из злого озорства. Ллуэллин, после смерти всех своих родных очутившийся в городском приюте и пробывший там до шестнадцати, про злое озорство понимал всё.

Его внезапно разморило от плавного хода машины, пожирающей пространство миля за милей. Братцы Гхурха перестали болтать и тоже притихли. Поэтому Ллуэллин даже не заметил, как Пхурх затормозил напротив заправки, оказавшейся ещё и местным техсервисом. Очнулся он, когда тот легонько коснулся его плеча своей лапищей и тут же её отдёрнул, будто обжегшись, со словами:

— Теперь куда? Вон станция, а шоссе дальше пошло, в Бонгарт.

— М-м… — промычал Ллуэллин, уставившись в окно и спросонок не узнавая местности.

Вдали вздымались отроги Серых гор, поросшие хвойным редколесьем и кустарниками, совсем рядом с лентой шоссе виднелись железнодорожные пути и небольшой старый вокзал, а за ним — россыпь домишек, среди которых величаво высились два особняка весьма прихотливой постройки. «Начальника станции и какого-нибудь местного торгаша, не иначе», — с ходу определил Ллуэллин.

Он не был здесь пять лет, а с тех пор многое изменилось. Но искать каких-то знакомых деда он не собирался. Незаметно попасть в дедов дом — вот что ему было нужно. Он ещё раз поглядел в любопытные физиономии братьев и тяжело вздохнул. Ага, станешь с таким сопровождением незаметным, как же.

«Раньше надо было про это думать», — злорадно сообщил ему внутренний голос и был, разумеется, прав.

— Проблемы? — немедля поинтересовался навостривший уши Мхурх, которого так и подмывало назвать Мурхом, до того он походил на весёлого жестокого кота-подростка. Ллуэллин понимал: не подоспей тогда в свой особняк старшенький, оба этих красавчика заиграли бы его до полусмерти, а то и до смерти. Легко. Но сейчас они были, как ни странно, на его стороне. Причём безо всяких вопросов.

Ллуэллин ещё раз вздохнул и объяснил:

— Мне надо попасть в дедов дом так, чтобы меня никто не заметил и не догадался, что я там живу. Если бы я один был, думаю, справился бы. Но с вами — никак.

Это было понятно: даже кассирша на автозаправке бросала из своей будочки в сторону вишнёвого «ярви» любопытные взгляды. А уж когда оттуда вывалятся два весёлых братца-орка, громогласных и суперски прикинутых…

Стоп! В мозгу Ллуэллина молниеносно созрел некий план, пусть пока и нечётко оформленный.

— Тебе вообще стоило у старшого на хате остаться, — с сожалением заявил тем временем Пхурх, и его будто вырубленная из камня рожа ещё сильнее омрачилась, когда Ллуэллин отрицательно замотал головой. — Гордый, — хмуро констатировал он. — Ладно, так что теперь?

Они смотрели... нет, взирали на него как на старшего, и Ллуэллин не удержался от улыбки.

— Если сможете отвлечь на себя внимание — хоть чем, — негромко сказал он, — я незаметно выскочу и дёрну в закат. Только туда вон, к техсервису, подъезжайте.

Двор станции техобслуживания был загромождён тачками разной степени убитости, и добраться до забора под их прикрытием, а потом раствориться в подлеске казалось Ллуэллину делом плёвым.

Пхурх поразмыслил, задумчиво уставившись в сторону техсервиса, где неспешно прохаживались, что-то жуя на ходу, два полуэльфа-механика в замурзанных синих комбинезонах, и деловито кивнул:

— Сделаем. Но… это… — он как-то замялся, будто застеснявшись. — С Гхурхом поговорить не хочешь? У тебя же теперь мобилы нет.

Он вытащил из кармана смартфон и вопросительно уставился на Ллуэллина. О Эру всемогущий, да братцы Гхурха вбили себе в головы какие-то романтические бредни!

Ллуэллин почувствовал, что краснеет.

— Ни к чему, — строптиво пробурчал он, отводя взгляд. — Сами потом ему всё расскажете. И это… спасибо.

— Не за что. Свои ведь, — рассудительно заметил Пхурх на полном серьёзе, и Ллуэллин едва не застонал. Точно, братцы оказались сраными романтиками, вот дела-то.

Тем временем Мхурх выдернул у себя из-под ног какой-то фирменный пакет.

— Выпивон и закусон, — объявил он торжественно, пихая пакет Ллуэллину. — Забирай. Найдёшь там чего жрать-то, в доме у деда своего? — вдруг озаботился он.

Заботливый, надо же!

— Найду, — решительно заявил Ллуэллин, прикидывая, что у деда был не только маленький садик с огородом, но и погреб в сенях. Что там могло уцелеть за пять лет, Эру знал. Но терять Ллуэллину было уже нечего.

Он мельком заглянул в пакет и ухмыльнулся. Бутылка дорогущего вискаря, здоровенный копчёный окорок и целый блок «Монкальма». Класс! Он показал просиявшему Мхурху большой палец и взялся за ручку дверцы, пока «ярви» делал разворот, подкатывая к воротам техсервиса. Ллуэллин сполз с сиденья вниз и там притаился, благо худосочная комплекция позволяла.

Братцы не подвели, разыграли всё как по нотам. Сперва из машины вывалился Мхурх и возмущённо заорал, обращаясь к оставшемуся на водительском месте Пхурху:

— Слушай, ты, косорукий! Ты вообще водить умеешь?! Ты что с нашей ласточкой сотворил?! Она ж новая, а скрипит, как старый рыдван! — Он упёрся ручищами в капот над правым крылом и несколько раз надавил, будто делая непрямой массаж сердца. Послышался жалобный скрип. — И какого хера её дёргать так стало на ходу, может, объяснишь мне?! Трясётся, как эпилептик. Ты понимаешь, что мне ехать дальше с тобой тупо страшно! Мы ж наебнёмся прям посреди дороги!

— М-м… скрипит… ходовка полетела, да? — виновато осведомился Пхурх, покидая «рыдван». — А дерготня… э-э… карбюратор?

— Ты долбоёб?! Или только прикидываешься?! Какой в жопу карбюратор?! Ты в каком веке живёшь?! Ты под капот вообще заглядывал?! Или только газ-тормоз давишь — и рад, да?! Карбюраторные модели разве что в музее остались… ну и в деревнях. Да, к слову о деревнях: где в этой дыре мы детали будем искать? Их же заказывать придется и ждать хер знает сколько времени! Шаровые, сайлентблоки… Я в душе не ебу, что там ещё могло наебнуться.

Ллуэллин поразился тому, что братцы сыпали не только матерщиной, но и сложными техническими терминами, в которых он сам нихрена не шарил. И искренне восхитился.

— Дык вот же… техсервис. Пусть глянут хотя бы, мож, там поправимо, — расстроенно забормотал тем временем Пхурх, почёсывая лохматый загривок. — Мож, подшаманят чего, люфты уберут… на холодной сварке, глядишь, и дотянем... Эй, кенты!

Кенты перестали жевать и торопливо приковыляли к приехавшим, привлечённые шумом. Один из них полез под капот со словами:

— Дерготня, говорите?.. Сильная? И стук, и скрип?

— Да! Аж весь корпус трясётся!

— Хм… а есть такое ощущение, будто она газует сама?

Пхурх просиял:

— Да! Педаль газа прям из-под ноги вниз уходит! Особенно когда на подъём идем!

— Ну так ясное дело. Гляньте-ка! У вас подушки двигателя обе порваны! Хотя странно, конечно. Износ небольшой. Небось по плохим дорогам гоняли?

— Ещё как… — пробубнил Пхурх.

— Опа! — второй мастер сунулся под днище — И защита картера погнута. Точно в яму влетели! И конкретно так, на скорости. Повезло, что сам картер не пробило, а только поджало. Иначе масло бы вытекло — и двигателю каюк. Ладно, бывает хуже, но реже. Подушки поменяем, защиту выправим. И ходовку глянем заодно, и электрику, и…

— Эй! Что-то вы разогнались, смотрю! Вы, кенты, того… лишнего-то не загибайте. А то мы вас тут сами загнём, мало не покажется!

Ллуэллин и рад был бы дослушать эти увлекательные диалоги, но ему было некогда — он ужом выскользнул из «ярви», на карачках закатился за высившиеся в двух шагах скорбные руины серого «хогсвагена» и под их прикрытием устремился к забору. Прощай, техсервис, прощайте, братцы Моррин! На самом деле он бы с удовольствием уговорил булькавший в пакете вискарь вместе с ними.

Но сейчас было не до того.

* * *

Оказывается, Ллуэллин хорошо помнил дорогу к дедовой хижине. Несмотря на прошедшие пять лет. Несмотря на подступавшую вечернюю мглу. Ноги сами несли его от одного распадка к другому, к ручейку, весело звенящему по оврагу. Ему казалось, что этих пяти лет и не было. Не было затхлой палаты в кандерогской больничке, куда положили деда после того, как он нашёл его на полу в кухне, неподвижного, каменно-холодного. Грузчики со станции, куда Ллуэллин в ужасе прибежал, отнесли деда в эту больничку на самодельных носилках… и с продавленной койки тот больше не встал. И не сказал ни одного внятного слова.

Только на второй день, перед самой кончиной, он вдруг приподнялся на локте, ухватив сидевшего у постели внука за запястье неожиданно крепкой рукой, и пробормотал коснеющим языком:

— Возвращайся. Не забывай, кто ты есть. Исполни… свой долг.

Ллуэллин никак не мог понять, о чём тогда толковал дед… покуда не ощутил в себе силу древнего дара. Выходит, старик знал. Всё знал.

«Исполни свой долг».

Теперь Ллуэллин наконец возвращался.

Остановившись под старой сосной, он огляделся. Сердце билось редко и гулко, он едва переводил дух.

Что-то зашуршало в ветвях у него над головой. Он вскинул глаза — точно, белка! Сердито цокая — мол, кого это тут принесло, жили-жили, ни о чём не тужили, — она метнулась вверх по стволу и пропала из виду. Невольно улыбнувшись, Ллуэллин завернул за угол. Две скрипучие ступеньки крыльца, толстые доски, крест-накрест прибитые поперёк двери. Ллуэллин не представлял, кто же это сделал. Наверное, кто-то из друзей деда. Или парни-грузчики с железки. Он понятия не имел, что происходило в дедовом доме после того, как пожилая крепкая тётка-орчанка в полицейской форме увезла его отсюда в городской социальный приют в Шогвоссе.

Он постоял несколько минут, тупо глядя на заколоченную дверь, пока наконец не сообразил, что дед всегда держал свои инструменты в сарае, и среди них точно был топор. Тогда, при жизни деда, был. Навряд ли инструменты уцелели. Повторяя себе это, чтобы сильно не обольщаться, Ллуэллин направился к небольшому дощатому сараю в углу огорода.

Дверь в сарай не была заколочена, просто припёрта черенком от лопаты. Из открывшегося проёма пахнуло затхлостью и прелью. Пять лет не шутка. Ллуэллин тряхнул головой, переступая порог, и настороженно осмотрелся.

Всё было не просто в порядке — в идеальном порядке, словно дед накануне занимался тут уборкой в ожидании приезда внука. Верстак. Ящики с инструментами. Ломик и топор, прислоненные к стене. И даже керосиновая лампа на перевёрнутом жестяном ведре у входа, а рядом с ней — трёхгаллоновая бутыль с керосином, лишь на четверть початая. На полке — здоровенный коробок со спичками. Ллуэллин чиркнул одной для пробы. Спички не отсырели. Чудеса!

В доме чудеса продолжались. Ллуэллин отодрал забивавшие проём доски и вошёл внутрь. И был вынужден прислониться плечом к косяку — его буквально под дых ударило осознание, что здесь ничего не изменилось.

Не пахло прелью, как в сарае. Царил знакомый тонкий аромат сухих трав, связанных в пучки и развешенных в сенях и в кухне. Домотканые половики аккуратно скатаны к стенам, обнажив крашеные половицы. Осторожно ступая по ним, он прошёл до кухни, керосиновая лампа в его руке чуть раскачивалась, бросая на стены жёлтые блики. В кухне царил такой же идеальный порядок, как и в сараюшке: утварь расставлена по шкафчикам, в углу притулилась самодельная печь, рядом с ней — ящик с брикетами угля, поодаль — жестяной рукомойник с ведром под ним.

Дед словно бы просто вышел на минутку. Вот-вот он вернётся, размахивая пучком выдранной на грядке моркови, и ворчливо поинтересуется, почему бы Луэллину не растопить печку, если он вообще собирается поесть супа на обед.

Всё так же осторожно ступая, Ллуэллин прошёл в маленький коридорчик, отделяющий кухню от спальни деда. За плотно закрытой дверью всё было знакомо: аккуратно застеленная толстым клетчатым пледом кровать, на тумбочке рядом — небольшая стопка книг и журналов с торчащими из них разноцветными закладками. Дед любил отмечать те места в прочитанном, которые ему особенно понравились. Лёгкий запах лекарств. Политическая карта мира на стене.

Ллуэллин сглотнул. Глаза жгло, дышать стало тяжело и больно.

Наверху, в мансарде была последняя комната — его собственная спальня. Поднявшись по скрипучей лестничке, он снова опёрся о притолоку, замерев в дверях. Это было его гнездо, его убежище, его пиратский бриг, его космический корабль, на котором он путешествовал среди звёзд. Узкий диванчик, где ему уже приходилось поджимать ноги, чтобы уместиться, — дед озабоченно заговаривал о покупке нового, но денег вечно не хватало, жили-то на одну его пенсию да на опекунские гроши, выплачиваемые государством. Книги, учебники, фотография отца и матери в рамке на книжной полке — ничего из этого ему не позволили взять с собой в приют, только документы. Модели парусных и космических кораблей, которые он старательно выклеивал и выпиливал. Всё пыльное, но целое.

Ллуэллин сделал шаг-другой, провёл пальцем по крылу шаттла под гордым названием «Звёздный». Плюхнулся на свой диванчик, сглатывая горячий ком в горле и зарываясь пальцами в волосы. Крепко потёр затылок. Потом глянул на валявшийся у порога туго набитый пакет — гостинцы от братцев Морринов, — который он сюда машинально притащил. Похоже, наступило время употребить их по назначению.

Так он и сделал: даже не удосужившись спуститься в кухню, отгрызал куски от запечённого окорока, запивал виски прямо из горлышка фирменной бутылки. Ужас.

Но от души отлегло.

«Поросёнок», — прозвучал у него в ушах уже не собственный внутренний ехидный голос, а ласковый и насмешливый старческий.

— Ну, поросёнок, — вслух согласился Ллуэллин. — А ты почему мне ничего не рассказал, а? Считал, что малой я ещё для этого, что ли? А сам взял и помер. Так нечестно! — он всхлипнул. — Дед! Де-ед!

Но дед молчал.

Кем он был на самом деле? Никаких магических способностей Ллуэллин за ним не замечал, так же как и за собственными родителями. Но отчего-то дед в больнице произнёс эти странные слова: «Помни, кто ты есть. Исполни свой долг». Значит, он всё-таки знал, точно знал. Откуда?

Голова Ллуэллина мягко кружилась вместе со стенами комнаты. Будто он в самом деле очутился где-то в глубоком космосе, и теперь его шаттл готовился развернуться и лечь на новый курс. Вместе с ним.

Новый курс.

Сквозь пыльное стекло на тёмном небе виднелись звезды. Или ему только казалось, что он их видит.

А потом он упал и уснул.

* * *

Пробуждение было не из самых приятных. Из самых неприятных, если точнее. Солнечный свет резал покрасневшие глаза, голова трещала и раскалывалась. На остатки окорока он не мог без отвращения взглянуть, поэтому, кое-как поднявшись, спустился и вынес их за дверь, под крыльцо. Пускай ежи да вороны пируют. Полупустую бутылку вискаря он загнал в угол кухни и снова стремглав бросился наружу, в кусты — облегчиться. На отшибе призывно высился дощатый нужник, но туда Ллуэллин явно бы не добежал.

Потом он отыскал плотно задвинутый тяжёлой деревянной крышкой колодец. Забросил туда стоявшее рядом на цепи у ворота ведро, ополоснул его, снова забросил и наконец принялся пить, жадно припав в холодному краю. В воде плавали мошки и травинки, но она была свежей и чистой.

Будто кто-то специально оберегал этот дом и всё, что было вокруг него, терпеливо дожидаясь возвращения Ллуэллина.

Кто? Дед? Какие-то древние маги, подарившие ему способности, о которых он вовсе не просил? Лично Эру всемогущий?

Ллуэллин криво усмехнулся, вылил остатки воды из ведра себе на голову и вернулся в дом. Если он был намерен здесь обосноваться, следовало произвести полную инвентаризацию имущества. Растопка. Еда. Одежда. Возможно, оружие. Вот что надо было попросить у братцев Морринов, дурак же он… Про светошумовые гранаты в багажнике те, разумеется, врали, но ствол у них вполне мог быть, или же они знали место, где достать хотя бы пугач-травматик.

«Зачем тебе оружие, ты сам — оружие», — строго проговорил дед у него в голове.

— Вот утешил, спасибо. Сказал бы что доброе лучше, — с тоской пробормотал Ллуэллин. Он как раз стоял в сенцах над крышкой погреба, прикрытой куском старого истрёпанного ковра. Не дождавшись никакого отклика, он в очередной раз вздохнул и взялся за впаянное в крышку кольцо. Долго пыхтеть ему не пришлось — крышка легко откинулась, открыв тёмный квадратный лаз и ведущую туда деревянную лестничку из пяти ступенек.

По этим ступенькам он и спустился, неся с собою керосинку. При её довольно-таки чахлом свете он обнаружил, что в погребе нет ничего особенного. На деревянной полке в рядок стояло с десяток банок — он повертел одну в руке и обнаружил, что это консервированная фасоль. А ещё тут обнаружились банки с огурцами, помидорами и прочими овощами. Крышки ни на одной не были вздуты, содержимое не заплесневело и не пошло пузырями. Отлично. Плюс огород с репой, морквой и картошкой. Раньше он частенько подумывал заделаться вегетарианцем, так вот, явно наступило время для этого.

Ллуэллин невольно фыркнул. Ладно, чтобы пересидеть тут пару летних месяцев, разобраться в себе и, возможно, что-то выяснить о прошлом своей семьи, действительно наступило время. Единственное, что его слегка напрягало, — это отсутствие электричества. Насколько он помнил, они с дедом всегда пользовались керосинками.

Он шагнул поближе к противоположной от полок с соленьями стене, поднимая лампу перед собой. И вздрогнул.

На уровне его глаз в стене на миг явственно обозначилась дверца. Небольшая, как дверца сейфа. Уж этих-то он повидал изрядно, обнося богатые дома. Сейф? У деда в погребе? Да не смешите!

Но Ллуэллину стало не до смеха. Он даже вспотел, поставив лампу на пол и начав методично ощупывать стену чуткими пальцами. Каждую трещину и выбоинку. Он понятия не имел, каков механизм запора и не почудилась ли ему дверца вообще. Но нет — её контуры ощущались под пальцами совершенно явственно. Но как её открыть?! В ней не было самого главного — замочной скважины!

Следующие три дня прошли для Ллуэллина одинаково. Он подымался с зарёй, ел, что придётся, рассеянно подумывая: а неплохо было бы попробовать удить рыбу в ручье за домом, иначе на заячьем рационе уши у него станут ещё длиннее. Но вместо этого он спускался в погреб и стоял около клятой стены.

Он уже сбил с неё штукатурку и обнаружил, что дверца — металлическая. В зазоры между нею и стеной невозможно было вставить даже лезвие ножа, они были почти невидимы, не толще волоска. Ллуэллин то ругался, то молился Эру, то призывал деда, то пинал стену… пока у него не подводило живот с голодухи. Поев, он возвращался в погреб, снова и снова водя пальцами по стене и напряжённо размышляя, какого типа мог быть замок, учитывая, что в доме отсутствовало электричество, а любая батарейка за пять лет отдала бы концы. Снова магия? Походило на то.

Озарение пришло внезапно: не иначе как дед или Эру наконец смилостивились над ним, видя его мучения. Он уже напрочь стесал подушечки пальцев, водя ими по шершавой стене, а тут ещё проехался посильнее, и кожа лопнула, закровила. Ллуэллин зашипел, но, вместо того чтобы отпрянуть, неожиданно для самого себя шлёпнул обеими пятернями по дверце, будто впечатывая их в неё. Прижал.

Ладони сразу будто огнём загорелись, а дверца — Ллуэллин не поверил своим глазам — с тихим скрежетом повернулась на невидимых шарнирах, открывая чёрный провал.

— Т-твою… я… о Эру… дедушка… — потрясённо забормотал Ллуэллин, опуская окровавленные ладони.

«Всех собрал», — ехидно сказал дед.

Ллуэллин попятился и схватил с пола закачавшуюся керосинку.

Тёмный провал не был ходом в иные миры, не содержал никаких золотых слитков или ещё чего-нибудь драгоценного.

Там лежала книга. Одна-единственная книга.

Ллуэллин поставил лампу обратно и потянулся к ней задрожавшей рукой, ежесекундно ожидая, что дверца сейчас развернётся и отхватит ему по локоть его дерзновенную конечность. Но нет. Он неловко потащил книгу к себе. Была она размером с допотопный семейный фотоальбом и весила как стопка кирпичей — Ллуэллин понял, почему, когда разглядел переплёт. Он мог бы поклясться, что перед ним обтянутые кожей доски. Застёжки же на нём были позеленевшей от времени бронзой.

— Нихера ж себе, — прошептал Ллуэллин пересохшими губами, прижимая к себе эту увесистую громадину.

«А что, не ругаться нельзя?» — проворчал дед у него в голове.

— Сказал бы лучше, что это такое! — взмолился Ллуэллин, но никакого отклика, ясен пень, не получил. Деду явно больше нравилось внука поучать, чем объяснять ему, что, собственно, происходит.

Решив, что обратно книжищу он класть не будет — мало ли что, вдруг «сейф» больше не откроется, — Ллуэллин вынес её наверх, протопал в кухню и аккуратно водрузил на стол. Потом, спохватившись, метнулся обратно в погреб, чтобы забрать лампу. Ему сейчас только пожара не хватало! Уходя, он толкнул дверцу, и та послушно повернулась, плотно захлопнувшись и снова став почти неразличимой в темноте.

Вернувшись на кухню, Ллуэллин тщательно вымыл руки под чахлой струйкой воды из умывальника. Он и так наверняка залапал книжищу своей кровякой.

Книжища лежала и ждала, когда он её откроет.

— При… вет, — брякнул Ллуэллин. — Я Ллуэллин Элгот, внук Райлафа Элгота.

Оставалось только спросить: «А ты кто?» — и это стало бы вершиной маразма. Вместо этого Ллуэллин потянулся к книге, подцепил дрожащими пальцами одну бронзовую застёжку, вторую, третью. Они распахивались с тихим клацаньем, обнажая золочёный обрез.

Ллуэллин вновь помянул всемогущего Эру всуе и откинул верхнюю крышку, тут иначе никак нельзя было сказать — именно крышку, тёмно-зелёную, с каким-то почти стёршимся узором из листьев. И онемел, поняв, что перед ним не книга! Вернее, не привычная печатная книга. Тонкая, почти папиросная, но очень прочная бумага её страниц была исписана рунами, выведенными просто рукой. Живой рукой. И таких страниц в книге были тысячи!

Выпав из столбняка, Ллуэллин безнадёжно пробормотал:

— Понял. Я должен всё это прочитать, прежде чем стану настоящим магиком? Тогда ясно, почему их так мало.

Ехидный дедов смешок был ему ответом.

— Очень информативно, — съязвил Ллуэллин. — Сам-то так магиком и не стал, не осилил?

«Я Хранитель», — прозвучал дедов голос, удаляясь.

Хранитель, значит…

Ллуэллин благоговейно закрыл книгу и закрепил застёжки на переплёте — благоговейно, ибо перед ним было не просто сокровище, стоившее хрен знает сколько в дензнаках или золоте. Перед ним была святыня его народа. Древняя, невообразимо древняя святыня.

Но почему она отозвалась именно на зов крови? Его крови?

Он прижал книгу к себе и понёс в свою комнату. Снова хватать и лапать её там он не стал. К чему? Он же не знал ни одной древней руны. Здесь должны были разбираться те, кто знал. Тем не менее святотатство он всё-таки совершил: приподнял продавленную раму дивана и засунул книгу под обивку между брусьями. В свои четырнадцать он держал там номера порножурналов, которые ему удавалось втихаря от деда купить в городе, когда он туда выбирался. Книга легла в тайник так, словно всегда там была. Уместилась идеально. От неё исходило совершенно живое тепло. Ллуэллин рухнул на диван, чувствуя всепоглощающую усталость, и свернулся калачиком. Книга согревала ему бок.

— Откуда она у тебя, дед? — сонно вопросил он, но ответа, разумеется, не получил.

* * *

А на следующий день его нехило огрели по башке.

Произошло это так: Ллуэллин проспал всю ночь, рядом с книгой, безмятежно и крепко, как младенец. Проснувшись, он ещё какое-то время блаженно лежал, глядя, как солнце пробивается сквозь пыльные занавески, и вспоминая вчерашнее. Книга была здесь, рядом, он чувствовал её, как… как чувствовал бы тёплое плечо дорогого и бесконечно любимого человека. Или орка.

Ллуэллин хмыкнул, изумляясь своему безумию, и скатился с дивана. Его вдруг наполнила весёлая бурлящая энергия. Он решил, что быстренько перекусит своей заячьей едой и начнёт наконец делать в доме полную уборку. Натаскает воды из колодца и начнёт!

Он поглядел на свои ладони — кожа на них снова была гладкой. Чудеса, к которым он уже почти привык.

Через два часа — в связи с отсутствием электронных девайсов он наугад завёл старые дедовы механические ходики на кухне — дом начал преображаться, благодарно заблестел чистыми половицами. Ллуэллин в очередной раз вылил грязную воду на грядки с капустой, заросшие до не могу, уныло подумал, что прополка огорода станет его завтрашним, а также послезавтрашним и далее занятием, и резво припустил к колодцу — за чистой водой.

Последнее, что он услышал, — шорох в кустах боярышника, мимо которых пробегал, после чего мир завертелся и пропал в багряно-чёрной вспышке боли.

Ему показалось, что глаза он открыл сразу же, но обнаружил себя сидящим на собственной кухне со связанными за спиной руками, да ещё для верности примотанными к спинке стула. Прямо перед ним маячили две отвратительно знакомые эльфячьи рожи. Хоть он видел их тогда около своей съёмной хаты в вечерней тьме, но запомнил хорошо, тем более что у одного из них рожу рассекал приметный шрам.

Революционеры хуевы из «Власти Светлых», кто ж ещё.

— Очухался? — заботливо осведомился тот, что со шрамом.

Ллуэллин в ответ покрыл их обоих по матушке так витиевато, как только сумел. Дед в его голове не возражал, пришельцы же обиделись и запыхтели, но бить не стали, видать, сочли ниже собственного достоинства бить связанного, хоть и языкатого соплеменника.

— Как нашли? — мрачно поинтересовался Ллуэллин, отдышавшись.

Они переглянулись, сперва промолчав, но потом парень со шрамом, очевидно главный, смилостивился:

— Подняли твой приютский архив, там же указано, откуда ты прибыл. Решили проверить — а вдруг ты и правда тут. И ты тут! — он злорадно осклабился, сучара.

— Ладно, допустим, и дальше что? — задал Ллуэллин следующий вопрос.

Ему надо было вызнать всё, чтобы определиться с дальнейшими действиями. Неужели эти наивные тупари всерьёз считали, что могут так вот запросто взять и схватить магика? Ллуэллин не переставал этому удивляться. Или они думали, что удар по голове решил все проблемы?

— Пойдёшь с нами, — отрубил старший, а второй, более мелкий и субтильный, с рыжеватыми растрёпанными волосами, боязливо на Ллуэллина покосился. Всё-таки, наверное, переживал. Или просто чуял недоброе.

— Если наше руководство хочет, чтобы ты нашёлся, значит, ты найдёшься, — заносчиво добавил старший.

Внезапно Ллуэллину всё это надоело. Просто до зелёных чертей, вот как. Он понятия не имел, что делать дальше с этими великими революционерами, но слушать их больше не хотел. И сидеть прикрученным к стулу — тоже.

— Развяжи, — спокойно велел он старшему, одновременно подтолкнув его горячим крепким ударом магии и мгновенно обратив эту силу к меньшому. — Давайте, давайте, развязывайте, умники.

Получилось! «Умники», двигаясь, как автоматы — а такими все, видимо, становились, когда магический толчок Ллуэллина отключал их собственный разум, — поспешили к пленнику и принялись сосредоточенно, мешая друг другу, отвязывать его от стула. Ллуэллин вскочил и, глядя «революционерам» в их затуманенные глаза, повелительно скомандовал:

— Спать!

Он никак не ожидал, что они вмиг грохнутся на пол со всей дури, причём друг на друга, но, почесав здоровенную болючую шишку на собственном затылке, решил их не жалеть. Они-то с ним не церемонились.

Обойдя их, мирно сопевших на груде половиков, он направился на крыльцо — покурить и подумать, потому как было о чём.

Но не успел.

Дверь внезапно распахнулась, и Ллуэллин едва не налетел на выросшего на пороге громадного орка. Громадного, как медведь. Лобастого, свирепого, грозно оскалившегося, как медведь.

Это и был его собственный медведь.

Гхурх.

— Ну что за дела, взял и сам их уложил, не дал мне тебя спасти, — проворчал он, мгновенно оценив обстановку и опустив пистолет. А потом сгрёб дёрнувшегося Ллуэллина в охапку и притиснул к широкой выпуклой груди.

От него пахло свежей зеленью, а в косматой гриве запутались сосновые иголки. Он был горячим, как печка. Огромным и… уютным. Ллуэллин трепыхнулся было, но потом сдался и уткнулся лбом ему в плечо.

— Я устал, — пробормотал он, и орк неловко погладил его по голове огромной ладонью. Ллуэллин немедленно добавил: — Убирать тут устал, так что ты вовремя пришёл.

— Засранец, — хмыкнул Гхурх, неохотно разжимая свои медвежьи объятия и выпуская его, встрёпанного и напрягшегося. Огляделся по-звериному чутко, даже ноздри, кажется, раздулись. Кивнул на безмятежно храпящих на полу «светлых»:

— Надолго ты их… того… уговорил?

— Понятия не имею, — честно признался Ллуэллин. — Придётся выяснять опытным путём.

Он старался говорить спокойно, но в душе у него всё так и пело. Скакало и ликовало.

Пришёл его медведь!

— Ладно, — неожиданно просто вымолвил Гхурх, сбрасывая пиджак и начиная закатывать рукава светлой рубашки. — Чистота — залог здоровья. А ты давай рассказывай. Это дедов дом?

— Сначала скажи, как ты сюда вообще попал, — потребовал Ллуэллин, оглядываясь в поисках ведра, но потом сообразил, что оно так и осталось валяться на тропинке у колодца.

— Ребята сказали, где тебя высадили, — пожал могучими плечами Гхурх.

— Далеко же от шоссе, — продолжал удивляться Ллуэллин, но тут этот медведь удивил его ещё больше, преспокойно заявив:

— У меня флайер. Я его тут неподалёку на полянке посадил. Не отвлекайся, рассказывай давай.

И Ллуэллин наконец рассказал ему всё о себе — столько он никому другому в жизни не рассказывал. Даже Маэлю.

Про раннее детство в гетто Шогвосса, про то, как отец примкнул к «Власти Светлых» и погиб, а мать не пережила его смерти. Про то, как жил здесь у деда, взявшего над ним опекунство. Про то, как умер и дед. Про приют и ежечасную борьбу за себя в этом гадюшнике. Про то, как наконец остался один, предоставленный сам себе, и начал промышлять грабежом чужих богатых хат. И про то, как однажды почувствовал в себе неведомую раньше силу.

— А потом… ну, ты… и всё такое, — неловко пробормотал он, начиная уже стесняться своей откровенности. Можно подумать, все эти подробности его злосчастной жизни были богатею и столпу общества Гхурху Моррину интересны! Но, выходит, были.

— А дед тебе про твои такие вот способности ничего не рассказывал? — прогудел Гхурх, небрежно закатывая под стол обмякшие тела продолжавших дрыхнуть эльфов.

— Н-нет, — пробормотал Ллуэллин, всё это время ломавший голову над тем, как теперь быть с Книгой. Уже стало ясно, что в этом доме, раз уж его местонахождение обозначено в архивах, ему оставаться нельзя. Единственный выход — отправиться прочь с Гхурхом. Но… Книга! Не оставлять же её!

Гхурх, почувствовав его замешательство, вопросительно приподнял тёмные брови:

— Что?

И Ллуэллин решился.

— Пошли, кое-что покажу, — выпалил он. — Пошли. Брось ты это ведро.

Они вернулись в его комнату, где уже раньше прошлись шваброй и тряпками, а Гхурх снял пыльные занавески с окна и вымыл стёкла. Для такого богача он на редкость умело управлялся с уборкой. И ещё он расспросил Ллуэллина про все модели кораблей на полках и про любимые книжки. И рассказал про свои собственные и про то, как сам учился ездить верхом, когда ему было пять и отец привёз его в гости в родное предгорное селение, а Ллуэллин рассказал, как лазил по сосне подобно белке.

Они вернулись, и Ллуэллин отодвинул диван от стены и открыл свой тайник. Книга спокойно лежала там и ждала. От неё, казалось, исходил свет.

— О-о… — потрясённо выдохнул Гхурх, уставившись на неё. Потом повернул голову и посмотрел на Ллуэллина: — Можно?

Похоже было, что он не решается коснуться Книги, и Ллуэллин оторопело кивнул.

Гхурх осторожно опустил Книгу на маленький стол Ллуэллина, и она сразу заняла его целиком… и вообще воцарилась в комнате. Орк бережно, едва касаясь, провёл большой ладонью по переплёту, потрогал бронзовые застёжки. И снова негромко спросил:

— Можно?

Ллуэллин вдруг осознал, в чём дело. Гхурх был из тех, кто сокрушил его народ и правил им тысячу лет. Он считал, что не смеет касаться святыни этого порабощённого народа.

Ллуэллин растерянно кивнул, и Гхурх раскрыл Книгу, снова выдохнув ошеломлённое:

— О-о…

А потом тихо спросил:

— Ты разбираешься в этом… в этих письменах?

Как бы ни хотелось Ллуэллину храбро и гордо брякнуть «Да!», он отрицательно мотнул головой. И наконец объяснил:

— Когда дед умирал… в больнице, он только сказал, мол, возвращайся, помни, кто ты, и исполни свой долг. Тогда я совсем не понял, про что он толкует. А сейчас я думаю, что он знал… — Про то, что дед то и дело разговаривает с ним у него в голове, он решил не упоминать, чтобы Гхурх не счёл его совершенно уж тронутым. — У деда не было таких способностей… но я должен был унаследовать их от кого-то, и это всё, наверное, предсказано тут… — он подбородком указал на Книгу. — А дед был её Хранителем.

Он наконец перевёл дух. И вдруг понял, для чего они с Гхурхом мыли и вычищали всё в этом доме, который он всё равно собирался оставить. Это был не просто дедов дом, это был приют для Книги. Она пребывала тут, пускай они и намеревались её забрать. И ещё кое-что он сообразил, немедля поделившись этой мыслью с Гхурхом:

— Тут всё нетронутым осталось, никто не влез сюда, ничего не сломал, не спалил. Книга охраняет свой дом.

Гхурх взглянул на него из-под нависших бровей:

— Почему дед ничего тебе о ней не говорил? Считал, что ты ещё не дорос? Но ведь мало что могло случиться… и случилось же.

Ллуэллин сосредоточенно нахмурился:

— Так или иначе я должен был её найти. Потому и приехал сюда, получается. Хотя понимал, что это… ну. Нерационально.

— Прибери её пока, — решительно заявил Гхурх. — Пойдём чего-нибудь сожрём и определимся, как быть дальше. У тебя в кухне под столом два этих недоделка валяются, что за тобой охотились. Не забывай.

— Да уж помню, — проворчал Ллуэллин. И спохватился: — У меня особо-то и нечего жрать. Фасоль, морковка, картоха. Кукуруза ещё.

— Не боись, — ухмыльнулся орк. — Ты что, не видел рюкзак? Я его у порога сбросил. Ты чутка схуднул на своей картохе, пора поправить дело.

В кухне Ллуэллин с волчьим аппетитом умял всё выложенное Гхурхом на стол: запечённую белорыбицу в фольге, сыр трёх сортов, тушёные с бараниной цуккини и мясную нарезку. Гхурх, явно обнесший какой-то ресторан из дорогих, ел мало и только посмеивался. От вина Ллуэллин отказался, и орк даже не стал откупоривать бутылку.

Наконец Ллуэллин покосился под стол. Ему не мешало насыщаться молчаливое присутствие спящих «недоделков», но с ними действительно надо было что-то решать.

— Наелся? — осведомился Гхурх, деловито собирая мусор в опустевший пластиковый пакет. — Давай буди их. Позабавимся. Кстати, во-он тот мелкий, — он легонько ткнул рыжеволосого в бок носком начищенного ботинка, — девка. Я её пощупал, когда… складировал.

Его ухмылка была совершенно безмятежной.

— В смысле — позабавимся? — пробормотал несколько оторопевший Ллуэллин.

— В прямом, — ещё шире ухмыльнулся Гхурх. — Связать их, может?

Ллуэллин подумал и уверенно заявил:

— Не надо. Они не рыпнутся.

Откуда-то он точно это знал. Выдохнув, он прислушался к себе и подтолкнул магическим тычком спящих эльфов.

Пробудились они не сразу, а сперва потянулись, заворочались, что-то забормотали, не открывая глаз. И только когда открыли, махом всё вспомнили, видать, и попытались вскочить, соответственно звезданувшись башками о столешницу. Красота! Гхурх заржал во всю глотку со словами: «Я так и знал!» Эльфы выбрались наконец наружу, непонимающе уставившись на него, потом на Ллуэллина, который тоже зафыркал, потом друг на друга. Пытались взять в толк, что же тут происходит.

Кстати, младший из них действительно был девчонкой, теперь Ллуэллин удивлялся, как сам не заметил этого раньше: была она куда мельче и изящней старшего со шрамом, а под её клетчатой рубашкой явственно круглились сиськи. Храбрая дурёха.

Ллуэллин не успел и рта раскрыть, как Гхурх немедля приступил к делу. Именно это изощрённое измывательство, как сообразил Ллуэллин, орк и называл «позабавимся».

— Давайте, молитесь уже, что ли, светлявые, — прогудел он своим грубым басом, вынимая из-за пояса пистолет; блеснул воронёный ствол. — Не хотелось вас спящими кончать. А так-то вы на хрен нам не сдались. Мороки только с вами. Зато теперь капуста в огороде знатная вырастет.

Эльфы снова переглянулись, сильно побледнев. Заёрзали.

— А если мы пообещаем больше этого… вашего… не трогать? — парень кивнул на Ллуэллина.

— А ты бы сам в такое поверил? — ласково осведомился Гхурх. — Не-ет, ребятки, только в ямку бух. Кстати, вспомнил, зачем мы ещё вас разбудили — влом нам было самим ямку копать. Вы уж постарайтесь поглубже, не поленитесь. Лопаты в сарае, так что пошли. Давайте, давайте, пошевеливайтесь, — он взмахнул стволом. — Раньше сядете, раньше… э-э… выйдете. На тот свет. В Валинор этот ваш или ещё куда.

У Ллуэллина у самого по спине прошёл мороз, и он даже губу прикусил, что уж говорить о «революционерах». Те стали уже не просто бледными, а даже какими-то зеленоватыми.

— Да вы чего? — отчаянно забормотал парень. — За что? Мы же его… этого… магика… убивать не хотели!

— Ага, только держать где-нибудь в подвале на цепи, как собачонку, и манать по мере своих героических надобностей, — отрезал Гхурх, кровожадно прищурившись. — Хватит без толку трындеть, пошли уже за лопатами.

— Пусть он нам лучше тогда память выжжет, — севшим голосом продолжал торговаться парень. Быть захороненным в капусте ему точно не хотелось.

— Я не знаю, умею ли, — решил наконец вмешаться в действо Ллуэллин. — Если попробую, вы с большой вероятностью просто крышами съедете, да и всё. — Он устало посмотрел на парня и укоризненно — на Гхурха. — Хватит их шугать. Позабавился, и хорош.

— Добрый ты, — пробурчал тот, ещё раз взвесив в ладони пистолет, и с демонстративной неохотой сунул его в карман. — Тогда пусть чапают до станции пешедралом, а мы… полетим уже.

— Полетим? — пролепетала девчонка. Глаза её были жёлто-зелёными, как у кошки, испуганными и недоверчивыми.

Гхурх небрежно отмахнулся от неё, подымаясь с места. Но потом всё же обернулся и проговорил с печальным сожалением:

— Вы, олухи малолетние, в войну всё хотите поиграться? В революцию? На верхушку свою посмотрите повнимательнее. Вашу «Власть Светлых» наши правоохранцы создавали — специально, чтоб таких идиотов, как вы, отслеживать да собирать. Спокойно! — рявкнул он, легко хватая кинувшуюся на него с кулачками девчонку и разворачивая её к себе спиной. Та зло шипела — точь-в-точь кошка — и пыталась его лягнуть. — Хватит, говорю! — прикрикнул он, встряхнув её. — Если бы у кого-нибудь из вас ума побольше было, вы бы и сами это всё сообразили. Тактика древняя, как мир, — он шлёпнул девчонку по заднице, направляя обратно к соратнику. — Вы бы хоть помозговали, с чего ваши вожди живы-здоровы, а вокруг них вся средняя и мелкая шелупонь как косой выкошена — кто убит, кто на каторге. Нет же, всё новые и новые прёте под светлые знамёна, как намазано вам там. Кровью — да, намазано.

— Мой отец тоже погиб, — глухо промолвил Ллуэллин и поёжился. В словах орка была ужасающая грубая правда.

Оба эльфа застыли, сжав кулаки и кусая губы.

— А делать-то что? — с мольбой и ненавистью вырвалось у парня. Он смотрел сузившимися от напряжения глазами то на Гхурха, то на Ллуэллина.

Гхурх с прежним сожалением развёл руками:

— Я почём знаю. И так плохо, и эдак нехорошо. С вами, эльфами, обходятся как с дерьмом, и хочется вам мести, справедливости, победы и так далее, это понятно. Но вы всего этого, взрывая поезда и самолёты, точно не добьётесь.

— А как добьёмся? — процедил парень, продолжая сверлить его свирепым взглядом. — Вы с нами, что ли, орочьё, добровольно властью поделитесь?

— Чтоб ты был в курсе, пацан, — мягко произнёс орк, — мы давно уже поделились. Только не с тобой лично, не с ребятами из гетто вроде него, — он мотнул головой в сторону Ллуэллина, — а с верхушкой вашей, повторюсь. Чердак ваш давно прогнил и потёк. А вся ваша молодая братия из гетто — просто козлы отпущения. Взрывайте чаще, будете козлами в кубе.

— Да отстань ты от них, — взмолился Ллуэллин, но Гхурх не унимался:

— Я вам не судья… и не пророк. — Он вдруг протянул руку и легко коснулся плеча Ллуэллина. — Может, такие, как вот он, как-то всю эту паскудную ситуацию переломят. Ему многое дано… и другие такие же у вас найдутся.

— И Книга не зря нашлась, — выпалил Ллуэллин. Неожиданно он понял, что не может больше это скрывать. Его сородичи должны были узнать про Книгу — и точка. Пусть даже такие долбанутые, как эти двое.

— Какая книга? — непонимающе пробормотала девчонка, часто моргая пушистыми ресницами.

«Сделай это», — с силой сказал дед у него в голове.

О Эру всемогущий…

— Сейчас принесу, — сумрачно вымолвил Ллуэллин, а Гхурх, в очередной раз безнадёжно махнув ручищей, опустился обратно на стул.

* * *

Парня звали Велас, а девчонку — Аркуэль. И, глядя, как они взирают на Книгу, которую он принёс вниз, бережно завернув в покрывало, Ллуэллин понял, что должен наконец показать, где и как он её нашёл.

В погреб они спустились все вместе. Гхурх включил фонарик на мобильнике, и яркий луч заплясал по покрытой извёсткой стене.

— Вот, — неловко выдавил Ллуэллин, обводя пальцем едва заметные контуры дверцы.

— Как открыл-то? — негромко спросил Гхурх, и Ллуэллин зачем-то выставил ладони перед собой.

— Вот… — повторил он. — Ободрался, кровь потекла… вот так вот приложил, — он повертел руками перед дверцей. — И открылось. Оно… само, в общем.

Он обернулся, недоумевая, почему его спутники молчат. И обалдел — они все смотрели не на дверцу, а на него. У девчонки был такой вид, будто она вот-вот грохнется если не в обморок, то на колени.

— Вы чего? — перепугался Ллуэллин, а Гхурх, кашлянув, ответил за всех:

— Мы-то? Мы ничего. Вот мозгуем, куда тебя запрятать вместе с Книгой этой, в какую сокровищницу. Ты вообще понимаешь, что ты такое есть?

Ллуэллин выпал из столбняка, свирепо дёрнул плечом и жалобно простонал:

— Отвали! Спятил ты, что ли?

— Да нас всех тут через тысячу лет вспомнят только потому, что мы рядом с тобой были, — продолжал измываться Гхурх. Ллуэллин открыл было рот, чтобы обложить его отборным матом, но встретился с ним глазами — и понял, что нет, тот не измывался. Он и в самом деле так думал!

Вот радость-то... Ллуэллин не возгордился, а перепугался ещё сильней. Но делать было нечего.

«Взялся за гуж», — изрёк дед у него в голове. Будь это наяву, Ллуэллин взвыл бы, что он никакого такого «гужа» не просил, но тут он только стиснул зубы.

Гуськом они вернулись в кухню и полукругом встали у стола, уставившись на Книгу, выглядывающую из-под покрывала. Вид у той был какой-то довольный и лукавый. Ллуэллин не удивился бы, услышав, что и она с ним заговорила. Совсем не удивился бы.

Он перевёл глаза на Гхурха:

— Что теперь делать?

— А ты сам что чувствуешь? — вопросом на вопрос ответил тот, и Ллуэллин мгновенно вспомнил усыплённого им оперуполномоченного Савиана с его «сам-то как думаешь?».

Он прислушался к себе — так напряжённо, что даже глаза прикрыл. В кухне воцарилась абсолютная тишина — муха не летала. Наконец он открыл глаза и сказал, теперь глядя только на Книгу:

— Здесь мы всё запрём, может, кто из местных поселится — так на здоровье, — он будто воочию увидел, как дед одобрительно кивает. — В Шогвосс вернёмся. Надо найти тех, кто понимает… кто разбирается в письменах. А я… — он поднял глаза на Веласа и Аркуэль, — пойду с вами, посмотреть надо на вашу… верхушку. Кто там гнилой, а кто течёт, — он криво усмехнулся.

Гхурх раскрыл было рот, явно собираясь запротестовать, но тяжко вздохнул и закрыл.

— Если вдруг что не так пойдёт, — негромко сказал ему Велас, — то мы-то на что?

— Смотрю, ты оброс апостолами, — с вымученным смешком заявил Гхурх Ллуэллину, и тот наконец сделал то, что давно собирался — прицельно лягнул его в лодыжку. Орк только хмыкнул и сурово продолжал, обращаясь уже к Веласу: — Контакты свои мне оставите все, какие есть. А Книга? — он вновь повернулся к Луэллину. — Её-то куда сейчас? Пока разбирающихся ищем?

— Да, Книга как же? — звонко вступила Аркуэль.

— Ну как, — Ллуэллин повёл плечом, удивляясь вопросу. Всё же было так ясно и понятно. Он прямо посмотрел в тёмные глубокие глаза Гхурха. — Забирай. Ты теперь новый Хранитель.

* * *

Флайер Гхурха миновал опушку леса, и впереди заблестела лента реки, плавно несущей свои воды к далёкому морю. Ллуэллин, не отрываясь, смотрел вниз. Книга спокойно лежала у него на коленях, рядом стоял рюкзак с теми немногочисленными дорогими ему вещами, которые он отыскал в дедовом доме.

Велас неловко коснулся его руки и попросил, кивая на Книгу:

— А дай подержать.

Гхурх на миг обернулся к ним со своего пилотского кресла. Глаза его лукаво блеснули.

— Коль я теперь Хранитель, меня спрашивай, — прогудел он, и Ллуэллин улыбнулся, бережно передавая эльфам Книгу.

«Всё правильно делаешь», — похвалил дед у него в голове.

— Да знаю уж, — прошептал Ллуэллин.

@темы: фики, фантастика, ФБ-23

---

Очередной рассказ из саги про Проныру)

Название: Всем здоровья!
Цикл: «Проныра»
Автор: sillvercat для fandom Science Fiction 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 2325 слов
Пейринг/Персонажи: Дрюня, Алекс, Мотя, Захарыч, Шпунтик, медики, сервоботы
Категория: джен
Жанр: космоопера, приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Тяжела и неказиста жизнь совестливого космического пирата-котрабандиста...
Предупреждение: стёб, сленг, избитый ногами сюжет
Примечания: Навеяно космическим циклом команды WTF Net deneg 2022 «Общий драйв» и «Отработка»; а также команды WTF Science Fiction 2023 — «Натуральный обмен», «И воздвигнется тварь»; «Добрый молодец». Читать каждую часть можно по отдельности. Разрешение автора на продолжение получено.
Ссылка: тут.

Давным-давно, в розовом сопливом детстве, Андрей Сорокожердев, которого и тогда, и сейчас звали попросту Дрюней, слышал от няньки-сервобота одну сказку. Про то, как умер старый мельник и оставил своим сыновьям в наследство: старшему — мельницу, среднему — осла, а младшему — кота. Кот оказался волшебным и всё время приглядывал за недотёпой-хозяином, женив его наконец на принцессе.

Дрюня жениться не собирался, но волшебный супер-кибер Алекс, завещанный отцом, у него как раз был. Отец Дрюни, гениальный изобретатель-конструктор, придумал Алекса специально для того, чтобы тот приглядывал за его единственным непутёвым сыном.

За Дрюней то есть.

И Алекс исправно приглядывал, вытаскивая Дрюню из всевозможных передряг, в которые тот успешно влипал на разных планетах, потому как к двадцати пяти годам обзавёлся собственным кораблём класса «B» под названием «Проныра», крохотным, но юрким и быстрым.

О том, что Алекс — вообще-то не человек, а кибер, никто из посторонних даже не догадывался. Числился тот на «Проныре» старпомом. Ещё в команде состояли боцман Захарыч, механик Мотя Козырь и юнга Шпунтик. Всё.

Сей боевой экипаж под руководством Дрюни провернул немало лихих авантюр, сильно попахивающих нарушением закона, и даже не одного… но «Проныра» на этом ещё ни разу не попался. Тем более что Алекс заботливо вычищал из имперских баз данных даже мелкие прегрешения экипажа, например, нарушение правил посадки.

Алекс умел всё и был настоящим сокровищем. Если бы Дрюня надумал его продать, он бы озолотился. Но у него ничего подобного и в мыслях не было. Алекс являлся его семьёй, частью него, и точка. И именно Алекс отшлифовывал и доводил до ума все противозаконные придумки Дрюни. Поэтому слава необычайно удачливого авантюриста и контрабандиста бежала впереди Дрюни — в соответствующих кругах, разумеется.

И вот к нему обратилась некая полуподпольная медицинская корпорация, фарцевавшая лекарствами и оборудованием на самых дальних от цивилизации планетах — за так называемым Порогом. Там катастрофически не хватало всего — от женщин фертильного возраста до письменных принадлежностей и лекарств. Фармацевты прослышали, что в имперский госпиталь на Хроносе-3 прибыл весьма ценный груз: какой-то супер-пупер перевязочный материал, исцеляющий даже самые серьёзные ранения практически без применения лекарственных препаратов. Поскольку на запорожных планетах все дырявили друг друга без устали, материал этот пользовался бы там фантастическим спросом, но Империя, само собой, делиться им ни с кем не собиралась.

Исправить эту несправедливость и заодно подзашибить очень нехилые бабки предстояло как раз экипажу «Проныры». Сам Дрюня фарцевать хоть чем на запорожных планетах опасался: голову оторвут запросто. Добыл требуемое, передал посредникам, и привет.

В хитроумном плане добычи супер-пупер-бинтов главную роль играл Алекс. Роль трупа.

Кому, как не супер-киберу, проще говоря — роботу, легче лёгкого притвориться покойником! Перестал дышать — и всё.

Порыскав по свалкам Арриды, планеты-госпиталя, частенько обслуживающей пиратов, Дрюня отыскал несколько разбитых санитарных шлюпок разной степени пригодности, и Алекс, повозившись немного, благополучно собрал из них одну. Дрюня и отчаянно трусивший Мотя Козырь, псевдосанитары в раздобытых там же, на помойке, зелёных комбезах и шапочках, загрузились в шлюпку, где внутри на каталке уже лежал Алекс — в традиционном чёрном мешке с застёжкой. За управление шлюпкой отвечал Шпунтик. А «Проныра» под присмотром Захарыча должен был вертеться на орбите, ожидая возвращения остальных с драгоценными бинтами.

Самым трудным было как раз не войти в госпиталь имперцев, а выйти из него, да ещё с добычей.

Но у Дрюни, как водится, был план.

* * *
Уже перед самым выходом на взлётно-посадочную площадку центрального госпиталя Хроноса-3 Мотя ухватил Дрюню за руку и заныл, перепуганно кося глазами:

— Кэп, я опять забыл всю легенду: откуда мы и что это за покойник! Кэп, может, вместо меня пусть вон Шпунтик пойдёт, а? Он шустрый.

Шпунтик, в чью задачу входило оставаться в санитарной шлюпке и ждать соответствующего сигнала, почесал рыжую кудрявую макушку, но возражать не стал, выжидательно уставившись на капитана.

Дрюня поглядел в раскосые тёмные Мотины глаза и тяжело вздохнул, но ответил почти ласково:

— Он слишком мелкий, никто не поверит, что он медик. Не дрейфь, Моть, всё просчитано, и с нами Алекс.

Прозвучало это как «с нами Бог».

— Тогда, может, ты один сходишь, кэп? — с надеждой осведомился Мотя. — У меня что-то с нервяка брюхо прихватило, боюсь опозориться.

Дрюня снова вздохнул, но ответил ещё мягче:

— Один я его не дотащу.

Про себя он сокрушённо подумал, что вместо Моти стоило взять Захарыча, но было уже поздно что-то менять.

— И вообще, мы сейчас будем в госпитале, детка, — не удержавшись, добавил он. — Там полно памперсов и таблеток от живота. Всё, выходим, — закончил он не терпящим возражения тоном и похлопал поникшего Мотю по плечу.

Тот, видимо смирившись со своей незавидной участью, взялся за ручки каталки позади, Дрюня — спереди, Шпунтик нажатием кнопки раздвинул перед ними створки люка, и они вышагнули на горячий пластобетон взлётно-посадочной площадки.

За их спинами снова вжикнули створки люка: Шпунтик, согласно плану, должен был не прохлаждаться тут, любуясь на сайтах знакомств девицами разной степени раздетости, а нарезать круги вокруг госпитальной башни в ожидании Дрюниного сигнала. Конечно, топлива нагорит изрядно, но, с другой стороны, никто не прискребётся к фальшивой саншлюпке. Мало ли, может, тут все бдительностью страдают. То есть наслаждаются.

Но, к великому облегчению и даже некоторому разочарованию Дрюни, в приёмном покое госпиталя, огромном, как ангар столичного космопорта, и полном самого разнообразного народа, никто не обратил на них внимания, кроме замотанной медсестры-регистраторши, не отрывавшей глаз от стоявшего перед ней монитора. Впрочем, она сказала Дрюне на космолингве, когда до того дошла очередь:

— Слушаю вас.

— Па-пассажир, — слегка заикаясь, выдавил Дрюня, опасавшийся, не настигнет ли его Мотина медвежья болезнь в самый неподходящий момент. — С туристического лайнера «Нептун». Скончался на пути к Цирцее.

«Нептун» в самом деле существовал и был довольно пафосной посудиной. И даже шёл в данный момент к Цирцее: всё чисто, если кому-то вздумается проверить.

— Получено распоряжение от капитана доставить сюда и произвести вскрытие для выяснения причин смерти, — довольно бойко закончил Дрюня и потянул вниз застёжку чёрного пластикового мешка, возлежавшего на каталке. Оттуда показалась светловолосая макушка неподвижного, как бревно, Алекса.

— Застегните, — с некоторой брезгливостью процедила медсестра, наконец смерив Дрюню холодным взглядом. — В морге расстегнёте, мне тут демонстрации не нужны, мне нужны сопроводительные документы.

— Капитан выслал вам в регистратуру запрос, — отчитался Дрюня. — Час назад.

Перед тем, как улечься на каталку.

— Повторите ещё раз название судна, — скучающим голосом произнесла медсестра.

Дрюня чуть было не ляпнул: «Плутон», но вовремя спохватился:

— «Нептун».

Надо отдать регистраторше должное — она мигом вычленила в ряду сообщений фальшивое, посланное Алексом, мельком глянула на него и кивнула, коснувшись сенсоров:

— Вот ваша карточка доступа первого уровня, только к лифтам и в морг. Минус восьмой этаж. Оставите труп, вернётесь обратно, сдадите карточку мне. Вам всё ясно?

Она, видимо, принимала Дрюню за умственно отсталого, и слава богу.

— Тяжёлая у вас работа, — искренне посочувствовал тот. — Почему бы сюда не посадить серва?

— Потому что серв не справится, — медсестра снова смерила Дрюню взглядом, отнюдь не смягчившимся, а вовсе наоборот. — Я спросила, всё ли вам ясно, — она поглядела на бейджик, пришпиленный к лацкану Дрюниного зелёного комбеза, — господин ван Доррен?

— Так точно! — бодро гаркнул тот. — А можем ли мы, когда отвезём труп, забрать обратно нашу каталку? — он легонько пнул ботинком никелированное сооружение.

Сестра закатила накрашенные глаза, на сей раз с неподдельной досадой:

— Разумеется. Следующий!

Дрюня решил больше не испытывать судьбу и рысью припустил к лифтам, волоча за собой каталку с прицепившимся к ней Мотей.

— Ну вот, а ты ссался, — сообщил он Моте, сбавляя ход.

— Я срался, — лаконично отозвался тот. — И мы пока что просто вошли.

— Сомневаюсь, что в морге будет сложнее, — пожал плечами Дрюня. — Всё, заткнись, входим в лифт.

* * *
Все трое — Дрюня, Мотя и Алекс на каталке — спустились до минус восьмого этажа в компании трёх медицинских сервоботов и двух докторов в белых комбезах. Доктора скользнули по двум псевдосанитарам и псевдотрупу на каталке рассеянными взглядами, продолжая оживлённо обсуждать какую-то медицинскую галиматью. Вышли они не на минус восьмом этаже, как опасался Дрюня, а на минус пятом, сервы — на минус шестом, и до морга троица с «Проныры» доехала без посторонних.

Но Дрюне всё равно хотелось утереть пот со лба, когда он прикладывал к замку на дверях морга выданную ему регистраторшей карточку. Однако он бодро подмигнул таращившему на него глаза Моте, замок пиликнул, и дверь отъехала в сторону. Мотя, Дрюня и Алекс на каталке вступили в царство мёртвых, где было на пару градусов прохладней, чем снаружи, и воняло какой-то цветочной отдушкой.

Там правил сервобот, о чём они знали заранее, и его линзы обратились к Дрюне, который бойко проговорил:

— Вы должны были получить распоряжение из регистратуры по поводу покойника с лайнера «Нептун». Вот, мы его привезли.

— Распоряжение получено, — монотонно отозвался серв. — Одну минуту.

Но через одну минуту он уже стоял неподвижно, уткнувшись буркалами в пластиковую перегородку, отделявшую его рабочее место от собственно трупохранилища, которое уходило вглубь рядами блестящих ячеек. А ведь он всего только расстегнул застёжку чёрного мешка, выпуская наружу Алекса, который молниеносно его обездвижил. Дрюня и Мотя тем временем отключили камеры наблюдения с помощью хитроумного приборчика, опять же изготовленного Алексом.

— И почему мы не грабим банки, кэп? — в восторге прохрипел Мотя.

— Я подумаю об этом, — буркнул Дрюня. Да, чёрт возьми, им пока что всё легко удавалось! Подозрительно легко.

Но времени у них было не так много. Его почти совсем не было. Один бог знал, как скоро в творящейся здесь всеобщей бюрократической суматохе охрана обратит внимание на то, что с камер морга не поступает сигнал. Поэтому Алекс ловко и бесшумно разобрал плитки пола, запуская на минус девятый этаж луч такого же приборчика, только куда более мощного, чтобы преодолеть перекрытия.

Выждав четыре минуты, он окончательно разобрал кусок перекрытия, так что там образовалась квадратная дыра, и исчез в ней. Но перед этим кивнул зачарованно уставившимся на него Моте и Дрюне на дверь — ступайте, мол, уже.

— Может, мы того… тоже спустимся? — кашлянув, предложил Дрюне Мотя. — Каталку нагрузим. Там же столько всякого добра, на этом складе… — он цокнул языком.

— Ты же только что обсирался, — ехидно напомнил Дрюня, и Мотя обиженно насупился. — Алекс берёт то, на что мы договаривались, — бинты. А мы валим. Тем более что каталку могут обыскать.

Так и получилось.

Когда они сдавали карточку регистраторше, стоявший возле неё серв-охранник внимательно просканировал каталку, но, поскольку та была абсолютно пустой — даже мешок остался в морге, — их беспрепятственно выпустили наружу.

Дрюня же, едва отойдя от стойки регистраторши, вызвал Шпунтика с его шлюпкой. Пацан не подвёл: возник на взлётно-посадочной площадке, едва только Дрюня с Мотей выскочили из дверей госпиталя. Видать, тоже волновался.

— Чего-кого, кэп? — тревожно выпалил он, когда запыхавшиеся беглецы ворвались на борт, бросив каталку у двери.

— Ходу! — коротко приказал Дрюня. — Теперь Алекс работает. Нам ещё его забирать.

При всех своих умениях и навыках летать Алекс не мог. Увы.

* * *
Сигнал от Алекса поступил из эпидемиологического отделения — тридцать второй этаж, и Дрюня, сменивший Шпунтика за пультом управления, виртуозно притёр шлюпку к пластобетону тамошней площадки — у эпидемиологов она была отдельной. Он даже не стал приземляться, шлюпка так и висела в воздухе, он только распахнул люк, чтобы на борт мог забраться Алекс — в оранжевом скафандре полной защиты, с огромным, тоже оранжевым, пластиковым контейнером в руках.

Радоваться и расспрашивать его было некогда — в госпитале уже началось неприятное и очень показательное шевеление спохватившейся наконец охраны. Так что экипаж «Проныры» на всех скоростях дунул к ожидавшему на орбите кораблю.

А там уже, понятно, все отвели душу — когда ушли в Прыжок через подпространство и материализовались вблизи пиратской планеты Тортуга-5, на орбите которой их ждал заказчик. С Тортуги, входившей в противостоящую Империи Лигу Вольных Планет, выдачи не было, это все знали.

Дрюня обстоятельно и в деталях — вплоть до цвета бретелек лифчика строгой регистраторши — рассказал восторженно внимающим боцману и Шпунтику, как они проникли в морг и вышли наружу, оставив Алекса на складе. Потом он умолк и перевёл вопросительный взгляд на кибера. Теперь, мол, твоя очередь.

Тот кивнул и лаконично пояснил с обычной своей неспешностью:

— На складе были только сервы. Я их отключил. Взял материал. Там были скафандры химзащиты. Переоделся. Положил материал в контейнер. Поднялся до тридцать второго. Прошёл сквозь него на взлётно-посадочную. Вызвал вас. Всё.

Шпунтик и боцман восторженно загудели, Мотя зацокал языком, а Дрюня, уже наливший себе бокал старого рейнского, поднял его, салютуя Алексу, который лишь на секунду прикрыл глаза, как бы отвечая на всеобщие радостные эмоции. Сам он их не испытывал никогда. Они не были вложены в него Дрюниным отцом — должно быть, тот счёл их лишними для кибера.

Иногда Дрюня об этом жалел.

— Так почему мы не грабим банки, кэп? — снова заныл Мотя, тоже припав к рейнскому.

В иллюминаторах уже маячил корабль заказчиков, хищный и вёрткий «Скорпион».

— Не будем борзеть, — назидательно проговорил Дрюня. — Ни к чему испытывать судьбу. Единственно…

Он запнулся и потёр лоб. Сейчас, на волне всеобщей эйфории от удачно провёрнутого дельца, ему было сложно выразить свои мысли.

— Это несправедливо, — бухнул он наконец под внимательным взглядом Алекса, — что у Империи есть такая штука, как эти бинты. А теперь будет у этих барыг. А людям за Порогом придётся втридорога их покупать. Несправедливо, — закончил он решительно.

— Ты что… — поражённо продудел Мотя. — Кэп, ты что, предлагаешь вот это… — он потыкал в стоявший на полу оранжевый контейнер, — взять и просто раздать?! Ты рехнулся, что ли? Мы же шкурами рисковали! — он даже задохнулся, обводя всех потрясённым взглядом. — А деньги как же? А эти… эти, — теперь он ткнул в сторону иллюминатора, — они же нас просто закопают!

— Ну чего ты орёшь? — устало произнёс Дрюня. — Я же просто рассуждаю. Абстрактно. Договор есть договор. Нарушать его нельзя, иначе нас больше никто не наймёт. Конечно, мы отдадим этим выжигам товар и получим свои бабки, не ссы. Просто это несправедливо, вот и всё.

— Абстрактно! — Мотя возмущённо всплеснул руками и отхлебнул рейнского прямо из горлышка бутылки. — Ты слишком много думаешь об абстрактном, кэп, в этом твоя беда.

Когда он понял, что его кошельку ничего не угрожает, он сразу успокоился.

— Точно? — прищурился Дрюня, усмехнувшись.

— Точно! — горячо заверил его Мотя. — Думай меньше, кэп, для этого у тебя Алекс есть.

Шпунтик и Захарыч вновь согласно закивали, а Алекс вдруг произнёс:

— Капитан?

— М? — Дрюня поднял брови.

— Я изучил взятый материал, — он кивнул на контейнер. — Если тебя это так волнует, я отложил образец, — он коснулся кармана оранжевого скафандра, в который всё ещё был облачён. — Я изучу его и попробую воспроизвести технологию.

— Э? — Дрюня застыл с разинутым ртом.

— Вот это по-нашенски! — бодро провозгласил Захарыч, а Мотя после паузы уважительно покрутил головой:

— Ого!

— Я хочу сказать, — размеренно продолжал Алекс, — что, если у меня получится, мы сможем сами наладить производство и раздавать этот перевязочный материал за Порогом…

Он не закончил, потому что Дрюня вскочил и порывисто его обнял.

Алекс был очень твёрдым и, разумеется, совершенно не понял его эмоций.

Да и ладно.

@темы: фики, фантастика, ФБ-23

---

Много кошачьих текстов)

Название: Ёшкин кот
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 358 слов
Персонажи: Андрей/Оксана, котёнок
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Андрею кажется, что у него сломалась машина.
Ссылка: тут.

— У меня тосол что-то очень быстро уходит в последнее время, — мрачно сообщил Андрей, выруливая на федеральную трассу.

Темнело, навигатор о пробках не сообщал. Оксана поправила волосы, рассеянно глянув в зеркало. У Андрея всегда что-нибудь да не ладилось с машиной. Говорила же, в кредит надо было брать — новую, из салона, не подержанную.

Сквозь ровный шум мотора ей вдруг послышался какой-то посторонний звук. Она встрепенулась, коснулась локтя Андрея:

— Слышишь? Мотор.

— Что такое? — забеспокоился тот.

Он даже скорость сбросил, хотя они торопились до ночи оказаться дома, и по трассе можно было гнать под сотню.

— Показалось, — Оксана перевела дух. — Как будто мяуканье.

— Откуда тут мяуканье? — буркнул Андрей, облегчённо выдохнув.

Мимо ровными квадратами летели темнеющие поля. Кукурузные и пшеничные. И правда, кому здесь мяукать…

Но звук повторился — какой-то жалобный скрип.

— Ёшкин кот, говорил же на СТО-шке, что тосол доливать в систему заманался уже — по два раза на дню! — сердито пробормотал Андрей, сворачивая к обочине. — Вот не дай бог это прокладка ГБЦ пропускает — движок же клинанёт нафиг. Встанем посреди поля… Сейчас гляну, может, хоть эвакуатор вызывать не придётся, это же пятёру как с куста! И попробуй ещё моториста найди потом толкового, чтобы поправить беду.

Он потянул рычажок, морально подготавливая себя к самому худшему.

Но под капотом действительно оказался ёшкин кот.

Маленький, замурзанный, когда-то ярко-рыжий, он сидел среди горячих страшных механизмов, которые только что оглушительно грохотали вокруг него, и в инфернальном ужасе разевал розовый ротик.

— Господи! — Оксана схватила его и прижала к груди, к светлой блузке, несмотря на то, что котёнок был грязнее грязного. — Откуда?!

— Наверно, когда мы у кафешки останавливались, он и залез, — предположил Андрей, деловито светя в чрево машины фонариком. — Везучий. Как его тут в труху не растёрло, не понимаю.

— Не говори так, — взмолилась Оксана, передёрнувшись. — У меня воображение… живое.

— Ну, воображение живое, и он живой, — засмеялся Андрей. — Что, повернём обратно к кафешке, высадим?

Глаза у него стали хитрющими — он заранее знал ответ.

— Вот ещё! — твёрдо заявила Оксана, продолжая прижимать дрожащего котёнка к груди. — Он теперь наш… и не спорь.

Андрей поднял обе руки кверху, как бы сдаваясь:

— Интересно, зоомагазины ещё работают? Корм же нужен… и этот, как его, лоток. Или он со страху на неделю вперёд обгадился?..

Котёнка назвали Тосол. Сокращённо — Тосик.

Название: Надёжные лапы
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Канон:

спойлер!

Ш. Перро «Кот в сапогах»
Размер: драббл, 168 слов
Персонажи: старик
Категория: джен
Жанр: сказка, AU
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Старик знал: жить ему оставалось недолго, и надо было успеть отдать последние распоряжения. Даже не так — одно, самое главное.
Ссылка: тут.

Старик кашлял долго и надсадно, уже почти и не замечая этого. Он знал: жить ему оставалось недолго, и надо было успеть отдать последние распоряжения. Даже не так — одно, самое главное.

— Меньшой будет недоволен, но не станет спорить, — пробормотал он, силясь улыбнуться. — Он покладистый, в мать. Сам знаешь.

Собеседник знал.

— В суд никто из них не пойдёт, судейские-то последнее отберут. Старшенький просто заберёт себе своё, ну так ведь он и первый наследник, — задыхаясь, продолжал старик. — Средний… ну, он всегда был ни рыба ни мясо, но я за него не беспокоюсь. Найдёт девицу на выданье, женится, он парень пригожий. А вот меньшой… ох, меньшой… — Он умолк, кое-как утёр со лба проступившую испарину. — Прошу, позаботься о нём, как обо мне заботился. Кроме тебя ведь некому больше. Не богатства хочу для него, просто чтобы счастлив был. Чтобы никто его не обидел.

Старик откинулся на подушки, едва дыша.

— Не беспокойся, хозяин, всё сделаю, — тихо вымолвил кот, и старик из последних сил улыбнулся. Теперь он мог уйти спокойно. Меньшой оставался в надёжных руках.

Вернее, в лапах.

Название: Тигроловы
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Канон: В. Сысоев «Тигролов»
Размер: драббл, 528 слов
Персонажи: звероловы, тигрица, тигрята, экскурсовод, публика
Категория: джен
Жанр: драма, приключения
Рейтинг: PG-13
Примечание: Картина Я. Куриленко и Г. Зорина «Тигроловы» экспонируется в Музее изобразительного искусства Комсомольска-на-Амуре. История её написания — подлинная.
Предупреждение: смерть тигрицы
Краткое содержание: Московичи хотят увидеть дальневосточную тигриную охоту…
Ссылка: тут.

— Значицца так, — неспешно проговорил Иван Палыч, пытаясь казаться спокойным, хотя охотничий азарт уже закипал у него в крови, как и у рвущихся со сворок лаек. — Повторим ещё раз: Прохор вяжет правую переднюю лапу, Авдей — левую переднюю. На вашу долю приходятся задние лапы, — он пронзительно взглянул на приезжих — писателя и фотокора. Мужики вроде были здоровые, но тигр есть тигр. — Намордник надеваю я.

Намордником он называл своеобразный чёрный брезентовый мешок с прочными завязками, долженствующий прикрыть всю морду зверя, главным образом — глаза. Лишённый зрения, тигр обычно сразу притихал.

Иван Палыч знал, что одного удара мощной когтистой лапы достаточно, чтобы выпустить кишки собаке, оскальпировать человека. Все его ребята были к делу привычные, как и псы — злые, притравленные специально на тигров. Он не раз ходил с ними в тайгу и без добычи никогда не возвращался.

Но вот эти приезжие, городские…

Иван Палыч снова наклонился к свежим следам огромных лап на тропе.

— След в след идут, — вымолвил он, разгибаясь. — Мать и два тигрёнка летошних. Отбиваем в сторону одного из тигрят, какой первым попадётся, вяжем его.

Но всё пошло не так. От оглушительного рёва разъярённой тигрицы у людей заложило уши, а собаки попятились. Мать первой выскочила навстречу своре, прикрывая отход тигрят.

— Вяжем её, она небольшая! — крикнул Иван Палыч. — Всё равно не даст нам котят словить.

«Котята», как принято было называть их у охотников, хотя каждый весил пудов по пять, большими скачками, прижав уши, убегали прочь.

Тигрица снова взревела, и рёв этот громом разлетелся по заснеженной тайге. Закачался кедровник, с веток полетели хлопья снега.

Иван Палыч пригнулся, направляясь навстречу зверю. В одной руке у него была рогатина, в другой — шест с надетым на него собственным пиджаком. Он надеялся, что тигрица, учуяв запах человека, вцепится в пиджак и располосует его. Отвлечётся.

Собаки разрывались от лая, припадая к земле.

Всё шло, казалось бы, удачно, строго по плану старого зверолова. Каждый из бригады вязал когтистую лапу, крепко её сжав, сам Иван Палыч оседлал зверя, железной рукой схватив тигрицу за шкирку так, что её раскосые жёлтые глаза налились кровью.

Вдруг та перестала сопротивляться и разом обмякла…

— Молодцы, ребята, справились, довязывайте её… — облегчённо кивнул Иван Палыч и осекся, внимательно вглядываясь в покрытую пеной морду тигрицы. Сердце у него ёкнуло и заныло.

* * *

— Перед вами — картина Якова Куриленко и Григория Зорина, — звонко и заученно произнесла девушка-экскурсовод, останавливаясь с указкой возле впечатляющего двухметрового полотна. — Она называется «Тигроловы». Художники запечатлели момент, когда бригада звероловов под руководством известного следопыта Ивана Богачёва вяжет тигрицу.

— Ничего себе, — завороженно выдохнул из небольшой толпы зрителей молодой парень с бородкой. — Вяжет! Мы, когда коту своему укол ставим, и то его втроём держим, а тут… — он даже поёжился.

По толпе прокатился смешок.

— К сожалению, — без улыбки сказала девушка, — тигрица не пережила этой поимки. Она умерла прямо в руках у звероловов.

— Как?! — потрясённо выдохнул парень.

— Сердце не выдержало, — буднично пояснила девушка.

* * *

Тигрята убегали прочь, их полосатые гибкие тела мелькали среди деревьев. Звероловы застыли, как громом поражённые, медленно выпрямившись. Иван Палыч снял шапку, с болью глядя на мёртвую тигрицу, и остальные последовали его примеру.

— Может, тигрят догоним? — негромко проговорил московский фотокор, толкая старика локтем. Тот молча наклонился и принялся собирать снаряжение.

— Уйдут же, — настаивал приезжий.

— Пускай уходят, — решительно сказал тигролов.

Название: Белая рысь
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 560 слов
Персонажи: Никифор Канчуга, лайка Сигдэ, заготовитель, рысь
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: В тайге обнаруживаются следы редчайшей белой рыси…
Ссылка: тут.

Никифор Канчуга среди удэге самым удачливым и метким охотником слыл, белку бил из ружья в глаз, не портя шкурку. Заготконтора нахвалиться на него не могла, и государство не только деньгами, но и почётными грамотами его отмечало. Председатель сельсовета руку уважительно при встрече пожимал. Купил себе Никифор быструю лодку-казанку, ружьё новое, полированный сервант в избу, как у заготовителя.

Однажды заготовитель позвал Никифора в контору и говорит ему:

— Из самой Москвы нам письмо пришло, из Академии наук, — он выразительно поднял палец вверх, потом полез в ящик стола, где у него важные бумаги хранились, достал картонную папку с завязочками, а из неё — листок с гербом. И прочитал с того листка: — «Просим оказать содействие в приобретении шкуры белой рыси — альбиноса, если таковая появится», — и опустил листок, глянул на Никифора пронзительно сквозь круглые очки, в этих очках он точь-в-точь на сову походил. — Так что можешь ты, Никифор Канчуга, прославиться на весь Союз, коли такую редкостную рысь добудешь. И наша заготконтора тебя деньгами не обидит, и председатель торжественное собрание соберёт. А в самой Москве, в музее, где чучело рыси поставят, будет табличка с твоим именем: так, мол, и так, славный охотник-удэге Никифор Канчуга, победитель социалистического соревнования 1962 года, добыл ценную рысь-альбиноса во славу советской науки.

И он снова многозначительно воздел кверху указательный палец.

Никифор же только кивнул, поворачиваясь к порогу. Попусту болтать языком, как заготовитель или председатель сельсовета, он не любил, и торжественные собрания были для него что нож острый.

— Есть ли у тебя такая рысь на примете? — крикнул ему вслед заготовитель, но Никифор лишь головой покачал.

Рысей на охотничьей тропе он видел немало, но все они были обычного рысьего окраса — рыжевато-палевого с тёмными пятнами. Белой рыси в тайге не выжить — издали её всякая дичь заметит, спрячется. Так размышлял Никифор, шагая по тропе, а впереди него верная бурая лайка бежала по кличке Сигдэ.

Жил Никифор после смерти жены бобылём, детей у них не осталось, и Сигдэ была его семьёй, а тайга — настоящим домом, куда возвращаться радостно было. Много пушнины он на своей тропе добыл, мороз и снег ему не помеха. Видел он и следы рысей, но всякий раз когда зверь среди деревьев мелькал, то обычной рысью оказывался, чья шкура ценилась куда меньше, чем мех соболя, выдры или куницы. И Никифор ружьё опускал.

Заготовитель «Союзпушнины», встречая его, всё про белую рысь спрашивал. И председатель сельсовета про неё же толковал. Отмалчивался Никифор, улыбался.

И вот однажды на рассвете увидал он чудесное — белую рысь. Так и замер Никифор, лайку Сигдэ за ошейник подхватив, чтобы та не залаяла, не ринулась вперёд, чуда не спугнула.

Розовым и золотым стволы деревьев отсвечивали, и в этом свете серебристо-белый зверь будто плыл по хрусткому насту. Чернели только пятнышки на его боках да кисточки на ушах, а глаза отливали таким же розовым светом, что и лучи восходящего солнца.

Стоял Никифор как громом поражённый, широко глаза раскрыв, а лайка Сигдэ тут тихонько заскулила, мол, хозяин, уходит же добыча!

Но рысь, заслышав лайку, и ухом не повела с тёмной кисточкой на нём; величаво она вышагивала, важно, как хозяйка здешних мест, и Никифор не посмел ни ружья с плеча сдёрнуть, ни пуститься ей вслед.

Не мог он лишить свою тайгу такого чуда. Не нужно ему было ещё одно новое ружьё, или большой ковёр на всю стену, или переливчатый хрусталь в полированном серванте. И почётная грамота от заготконторы тоже была ему не нужна.

Повернул Никифор назад и ушёл прочь из охотничьих угодий белой рыси. Московская Академия наук как-нибудь без неё обойдётся.

Название: Дядя Слава
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 693 слова
Персонажи: дядя Слава, другие жильцы дома, котёнок
Категория: джен
Жанр: драма, повседневность, юмор
Рейтинг: PG
Примечание: описан реальный случай
Предупреждение: одно матерное слово
Краткое содержание: Дядя Слава всегда строго следит за порядком во дворе.
Ссылка: тут.

Дядю Славу весь дом не то, что ненавидел, как того чёрного кота из старой песни, но… скажем так, не шибко-то любил. Дядя Слава был педантом и фанатичным приверженцем закона и порядка. А также чистоты и спокойствия. Поэтому его не шибко любили все поочерёдно.

Малолетние студенты колледжа, забегающие в промежутках между парами в магазин на углу дома — за то, что дядя Слава выговаривал им за галдёж и отдельно — за матерщину, мелькавшую в этом галдеже. А также за то, что требует подбирать нечаянно упавшие упаковки из-под чипсов и относить в урну.

Председательша домового ТСЖ Люда — за то, что дядя Слава требует строгой отчётности за каждый изымаемый у жильцов рубль, посещая для этого все коллективные собрания. После таких собраний Люда возвращалась домой совершенно измученная и без голоса.

Остальные жильцы — за то, что дядя Слава с регулярностью и настырностью первых большевиков выводит их на субботники и воскресники, запрещает кормить во дворе голубей и бродячих котов, дабы не множились следы жизнедеятельности упомянутых. А также, как возмущённо выражались молодые мамаши, затыкает рты их детям, играющим на детской площадке. И не только их детям, но и горячим кавказским парням, разворачивающим свои тачки на пятачке у дома под лихую музыку, рвущуюся из открытых окон авто. Дядю Славу они побаивались: он был под два метра ростом и занимался боксом в молодости.

Словом, дядя Слава в одно лицо заменял родному двору и дому добровольную народную дружину советских времён, которая, конечно, иногда бывала полезной, но, в общем и целом, неимоверно докучала.

И вот однажды, на майские праздники, когда большинство жильцов в своих квартирах отсутствовало, мирно ковыряясь в загородных огородах, во дворе дома начало раздаваться надсадное мяуканье. Раздавалось оно несколько дней подряд, и никто не мог сообразить, откуда оно исходит. Подвал? Помойка? Но, выглянув на минутку из окон, оставшиеся жильцы раздражённо решали, мол, поорёт кот и перестанет, и захлопывали окна.

Тут со своей дачи вернулся обиходивший её бодрый дядя Слава.

Кот к тому времени охрип и мяукал редко и безнадёжно. Но дядя Слава его услышал.

Он обошёл двор, сосредоточенно хмурясь, почесал в затылке и наконец задрал голову.

Да, действительно, кот, а вернее, маленький чёрный котёнок, сидел на дереве. На самой макушке, цепляясь когтями за ветки.

Дядя Слава подошёл к дереву и покыскыскал, понимая, впрочем, что это бесполезно. Котёнок пребывал в состоянии тоскливого ступора, и если он до сих пор не спустился от голода, никакое кыскысканье его не сманит. Так и будет сидеть, пока не ослабеет совсем, не упадёт и не разобьётся. Дерево было высоким.

«Непорядок», — со вздохом подумал дядя Слава и принялся звонить в МЧС, чтобы узнать, что спасатели котов с деревьев не снимают. Разве что платно.

Услышав это, дядя Слава вторично почесал в затылке и пошёл в гараж за стремянкой. Ствол дерева внизу был совершенно голым и скользким, дядя Слава Тарзаном себя не ощущал, поэтому решил воспользоваться хоть какими-то подручными средствами.

К тому времени, как он деловито установил у подножия дерева стремянку, вокруг собралась небольшая толпишка жильцов, состоявшая в основном из детей и пенсионеров. Все они наперебой рвались держать стремянку и помогать дяде Славе советами.

— Вы где раньше были? — укорил их дядя Слава, взбираясь на стремянку, которой хватило ровно до середины узловатого ствола. — Он у вас тут небось третий день, как я уехал, орёт.

Все помолчали, потупившись. Дядя Слава, кряхтя, поплевал на ладони, пару раз для проформы безнадёжно кыскыскнул и полез на самую прочную на вид ветку. Гадкий котишка, как он и ожидал, принялся карабкаться ещё выше. Но дядя Слава оказался проворнее: он преодолел ещё две ветки, выбросил вверх руку с предусмотрительно зажатой в ней вязаной шапкой и накрыл кота.

Кот задушенно мявкнул, решив, видимо, что вот она, смерть, и пришла.

— Дурак, — резюмировал дядя Слава, принимаясь осторожно спускаться вниз. Кот в шапке, кажется, почти ничего не весил.

Тут нога у дяди Славы соскользнула, он неловко развернулся, пытаясь ухватиться за ствол и грохнулся на стремянку, а та, покачнувшись, на землю.

— Блядь, — выдохнул дядя Слава, сидя на земле и ощупывая ногу. — Извините.

— Ничего, ничего, — за всех отозвалась охнувшая председательша Люда. — Ты герой.

— Я просто порядок люблю и тишину, — счёл нужным пояснить дядя Слава. — Вызывайте «скорую», что ли. Я, кажется, ногу сломал.

Кот тем временем выпростался из шапки и порскнул под ближайшую машину. Дядя Слава проводил его задумчивым взглядом.

— Покормите кто-нибудь этого дурака, — распорядился он. — Голодный же.

Название: Для чего нужны коты
Автор: sillvercat для fandom Cats 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1190 слов
Персонажи: Мария Сергеевна, её мама, Тёма, Васька, коллеги
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Для чего нужны коты.
Ссылка: тут.

Когда женщина, забрав трёхлетнего сына, уходит от вполне благополучного в глазах окружающих мужа, опять же в глазах этих самых окружающих она выглядит, мягко говоря, дурочкой. Если не полной идиоткой.

Ну, попивает муж, а какой мужик не попивает? Ну, придя с работы, предпочитает до полуночи резаться в «танчики», опять же полируя это дело пивом, и что? Зато у него дом и машина, а ты только из декрета, у тебя ничего нет, кроме сына. По дому не помогает? Так пили его получше, ты ведь жена; как говорится, на первый год жена милка, на второй — пилка, а на третий год — лесопильный завод. Не хочешь быть лесопильным заводом? Твои проблемы. Что? Любовь закончилась? Какая любовь, ты о чём?

Идиотка и есть.

Короче, решительный поступок Марии Сергеевны окружающим был совершенно непонятен. Практически всем, начиная с собственной мамы, живущей в другом городе, под чей кров Мария Сергеевна и вернулась — как в детстве, отрочестве и юности поселившись на диванчике за платяным шкафом. Только теперь вместе с сыном.

Комната в пятнадцать метров была разгорожена этим шкафом, сколько Мария Сергеевна себя помнила. И в её углу всегда висела большая географическая карта животного мира планеты Земля с весёлыми жирафами, львами и зубрами. Сыну Тёме карта очень понравилась, он подолгу стоял на диване и водил по ней пальчиком — от зубра к киту, потом к тукану с огромным клювом, потом к пингвину на противоположном конце карты, в Антарктиде.

Именно в Антарктиду Мария Сергеевна и хотела бы убежать, прижимая к себе сына. Подальше от пересудов учительниц-коллег и маминых укоряющих взоров.

Мама тоже была учительницей. Развод Марии Сергеевны она с нею не обсуждала, у них вообще не было принято что-либо обсуждать, тем более с эмоциями, которые не поощрялись, потому что были неконструктивны. Перед разводом Мария Сергеевна позвонила маме и спросила: «Можно, я к тебе вернусь?» — на что та коротко ответила: «Ты же здесь родилась».

Это и было разрешение.

А больше мама ни о чём не спрашивала.

Сын Тёма вёл себя образцово: не болел, не ревел в садике, куда Мария Сергеевна отдала его, обречённо ожидая именно болезней и рёва. И в садике на него не жаловались: мальчик шумный, то есть нормальный. Любознательный, уравновешенный, кушает хорошо, слушается воспитательниц. Что ещё надо? Но дома Тёма будто развязывался, сбрасывая с себя детсадовские правила: носился, громко топая, выкрикивал выученные в садике стихи, катал по полу игрушечный самосвал и прыгал на диване — удивительно, как тот ещё не развалился. Мама, разумеется, всего этого не одобряла, но, будучи учительницей, холодно говорила только: «Почитай ему уже». Или сама со вздохом бралась за книжку.

Именно так воспитывалась и Мария Сергеевна — чтением, благо читать научилась уже в возрасте Тёмы, и всё её детство прошло в отгороженном шкафом углу, за книгами, чаще всего слишком взрослыми вроде «Повести о настоящем человеке», и географической картой животного мира планеты Земля.

Но Тёма был совсем другим: любопытным, шумным, громким. Эмоциональным.

Понятно, что мама была недовольна.

А ещё у мамы был кот. В детстве Марии Сергеевны никаких котов в семье не водилось в принципе. Но, когда она вышла замуж и переехала в другой город к мужу, мама почему-то завела кота. Вернее, тогда это был котёнок от соседской кошки, как поняла Мария Сергеевна. Полосатый, самый обыкновенный мордатый дворовой Васька, но мама, похоже, любила его куда больше Марии Сергеевны и даже больше внука.

Ваське разрешалось спать на кухонном столе. Разрешалось драть когтями мамино кресло-кровать и диванчик Марии Сергеевны. Удивительно, как это он ещё не продрал географическую карту животного мира планеты Земля, наверное просто пока не доставал до неё.

От Васьки летела шерсть, сколько ни мети, ни бегай с тряпкой. Отчистить шерсть с костюма или свитера можно было, только вооружившись специальным роликом. Из своего лотка он тащил на пушистых штанах опилки. И ещё кот надул в любимые розовые тапочки-зайчики Марии Сергеевны сразу после её приезда. Хоть Васька и был кастрирован, тапочки пришлось выбросить.

«Это он тебя проверяет», — со слабой улыбкой сказала мама. Вот спасибо-то!

Но Тёма полюбил этого паршивого кота, эту шерстяную тварь, как его про себя называла Мария Сергеевна. Он брал его в постель — шерсть, шерсть! Что-то шёпотом рассказывал ему в мохнатое ухо — антисанитария! Целовал в нос — глисты!

Как ни странно, мама всё это безобразие одобряла, поэтому терпела и Мария Сергеевна. Но именно что терпела, тягостно недоумевая, как можно искренне любить такое мешающее жить животное. Была б на то её воля, кот немедленно отправился бы туда, где ему самое место — на дворовую помойку. Но Мария Сергеевна находилась не у себя дома, и это обстоятельство, пожалуй, угнетало её больше всего.

У неё и её ребёнка не было собственного дома. То место, где она сейчас жила, было маминым домом, где всё было обустроено по-маминому. В годы замужества дом принадлежал, естественно, мужу и свекрови, которая жила с ними.

У Марии же Сергеевны своего дома в обозримом будущем не предвиделось. Ипотека? Помилуйте, какая ипотека на её-то зарплату?!

Хотя некоторые банки звонили и предлагали ей и ипотеку, и кредиты, когда она оформила зарплатную карту. Видимо, её номер попал в какую-то загадочную «базу». Мария Сергеевна поневоле начала задумываться: а вдруг она действительно потянет ипотеку? Возьмёт побольше часов в школе, классное руководство, какие-то кружки и факультативы? Но боже мой! Ведь это двадцать пять лет! Двадцать пять лет, как на службе в царской армии! И свободных денег тогда и вовсе не будет, хотя Мария Сергеевна с детства была приучена мамой жёстко экономить, ведь папа умер, когда она училась только в седьмом классе.

Однажды она вернулась из школы и легла на свой диванчик за шкафом, совершенно раздавленная этими мыслями, бесконечно крутившимися у неё в голове. Тёма был в садике, мама ушла репетиторствовать. Она по сию пору подрабатывала, учеников у неё было много, русский язык востребован, особенно с учётом ЕГЭ. Мария Сергеевна часто жалела, что стала географом. Кому сейчас нужна география? И кому нужна она сама?

Подумав так, она неожиданно для себя тяжело и горько, почти беззвучно зарыдала, чего не могла позволить себе со времени развода. Всегда рядом кто-то был. Тёма. Мама. Коллеги. Мария Сергеевна не могла выглядеть в их глазах эмоциональной дурой, сломавшей жизнь себе и ребёнку, каковой и являлась.

Она лежала и рыдала, обняв подушку, рыдала взахлёб, когда ей в шею ткнулось что-то тёплое. Она с трудом разлепила распухшие веки — конечно, это был кот. Васька. Он вспрыгнул на диван и теперь жался к ней, серьёзно заглядывая в глаза. Мария Сергеевна собиралась отпихнуть его, но вместо этого обняла обеими руками и зарыдала ещё пуще.

Кот терпел. Он был мягкий и тёплый. Бархатный. Потом он замурлыкал. Затарахтел так, как будто у него внутри был встроен маленький моторчик. Мария Сергеевна вытерла нос углом простыни. Боже, она ведь даже не заправила постель утром, когда убегала в школу, волоча за собой Тёму. Теперь всё здесь было в Васькиной шерсти.

— Насрать! — громко сказала Мария Сергеевна и прыснула. Такие слова тоже не поощрялись мамой. Никогда. Но ведь мама придёт нескоро.

Мария Сергеевна встала, умылась, заправила постель и вышла на балкон, сопровождаемая Васькой. Надо было полить цветы, растущие у мамы в ящиках. Портулак, кажется. Пеларгония, фуксия и цикламен. Васька, как ни странно, их не ел и не раскапывал.

На балконе было свежо и уже по-летнему тепло. Май, как-никак. На детской площадке играли дети, с визгом носясь друг за другом. Надо начать водить туда Тёму.

— Вася, — позвала Мария Сергеевна, с надеждой посмотрев на кота. С какой-то странной надеждой. — Вася. Скажи мне, что всё будет хорошо.

— Мурк, — подтвердил Васька.

@темы: фики, кошачье, ФБ-23