Чудесная история эта относится к славным временам моего главредства в молодёжной газете «Пилот», то есть ровно 10 лет назад это всё было.
У нас в городе, откуда я родом, имеется несколько олигархов местного розлива. Один из них был ужасно крут. Нет, реально крут. Несколько предприятий, торговые точки, кафешки, цветмет… В прошлом он был борцом. В прямом смысле. То ли вольная, то ли классическая борьба. Ну и крышевался он своей спортивной мафией. Да он, собственно, ею и являлся.
Назову его Цезарь)
Цезарь был прекрасен.
Только один штрих к его портрету – когда он начал стремительно двигаться наверх, в городскую и краевую элиту, то понял, что ему, скажем так, не хватает общей культуры. Мировой художественной. И он обратился на кафедру культурологии нашего политена, чтоб ему выделили препода для частных занятий. Преподша (завкаф, кстати), потом в шоке рассказывала, что Цезарь приводил с собой на эти занятия двух охранников-спортсменов-громил. В конце каждого занятия преподша задавала ему вопросы. На них отвечал, однако, не сам Цезарь, а охранники. И, если они не могли ответить, он повелевал им отжиматься. Да-да. От пола. На вытянутых руках.
И вот в один не самый прекрасный день наша пионерская газетёнка перешла Цезарю дорогу.
Нечаянно, клянусь, нафиг бы он нам сдался!
Строго говоря, в нашем с ним конфликте он был формально прав. Мы опубликовали тогда письмо школьницы, девятиклассницы (как публиковали и до, и после этого сотни таких писем), содержащее, скажем так, некий «наезд» на Его Величество. «Наезд» оказался зряшным, Величество в данном конкретном случае не было виноватым, мы опубликовали даже опровержение, но Цезарь такого нахальства со стороны каких-то… недоделанных пионеров простить, конечно, не мог.
У него, видите ли, были комплексы. Обусловленные тяжелой олигархической жизнью в условиях непрерывной борьбы с конкурентами. Конкурентами на том поле, где он успешно играл, были местные «братки», причём достаточно крутые фигуры, дальневосточные воры в законе, он не уступал им в крутизне, а тут какой-то подмётный листок, богомерзкая газетка, посмела, Моська эдакая, тявкнуть на Самого Слона! Ясно – КУПЛЕНЫ!
– Если бы, – сказала я печально, – а то ведь исключительно задаром и по своей инициативе…
Короче, иск он нам вчинил – мама, не горюй, 100 тысяч за неописуемый моральный ущерб, плюс гонорар адвоката, плюс судебные издержки. Общая сумма… до фигищщщщи – чтобы прогореть, нам хватило бы и четверти. Ну, для него понятно, это были карманные деньги, но сам принцип!!
Он даже явился к нам в редакцию. Видимо, ему стало просто любопытно, что мы за зверьки такие неопознанной породы.
Это надо было видеть! Два чёрных кабриолета, – один персонально Цезаря, второй – охранников, – тормознули у нашего крыльца.
Я выгнала на крыльцо всех хиппи, панков и прочих рокеров, и зря, потому как они тут же стали подкрадываться к кабриолету Цезаря, дабы выцарапать гвоздём нехорошие слова на капоте. Охрана повылезала из кабриолетов и встала руки в брюки.
Цезарь вошёл. Он был велик, вальяжен, элегантен и производил неизгладимое впечатление.
Мы тоже произвели на него такое впечатление, что не изгладить – стены нашей берлоги, пардон, редакции, были украшены рисунками и коллажами малолетних читателей, столы завалены письмами тех же читателей, колонки дряхлого компа громыхали «Рамштайном», который я, впрочем, в ужасе выключила и предложила Цезарю кофе. «Дакота», растворимый. Подобного чудного напитка он не принимал, очевидно, со времён своих завтраков в школьной столовой.
Цезарь пригубил кофе и прожёг меня насквозь изумлённым и насмешливым взглядом, а также подозрительно выслушал мои жаркие уверения в том, что письмо девятиклассницы происками конкурентов не являлось.
Думаю, что он мне даже поверил. Моя малахольность и бессребренничество, а также непроходимая интеллигентность филолога в третьем поколении была написана на мне большими буквами. ОГРОМНЫМИ.
Но Цезарь отступать уже не мог по причине своего борцовского прошлого. Он привык дожимать на ковре любого противника, включая школьниц-девятиклассниц и помешанных идеалисток-редакторш.
В наш Дом правосудия я ходила исправно, как на работу. Судились мы с чувством, с толком, с расстановкой. Хиппи и панки развлекались тем, что сидели на трибунах «группой поддержки» и потихоньку записывали происходящее на диктофон.
Записывать было что – маразм происходящего крепчал прямо на глазах. На вынесение приговора Цезарь пришёл самолично – до этого его интересы представлял вёрткий адвокат. Мы с Цезарем выступали по очереди. Он заявил о том, что публикация нашего подмётного письмишка причинила ему неизгладимый моральный и физический ущерб (предъявив справку от докторов!). Я – о том, что мы готовы опубликовать ещё одно опровержение, приложив скан этой справки. Причём оба мы – и он, и я – с большим трудом удерживались от смеха.
Короче, итоговая сумма, которую нам ввалил самый гуманный суд в мире – три с половиной тысячи. Рублей.
Именно так был оценён страшный моральный и физический ущерб Цезаря.
Заплатили мы ему с удовольствием.
Но это был не конец…
Не прошло и нескольких месяцев, как грянула весёлая пора выборов в местные органы власти. Как-то, в краевую Думу. Ну, и Цезарь и решил, что именно его великолепной персоны там остро не хватает.
И начал избирательную кампанию.
Действовал он с обычным размахом: плакаты с его сиятельным ликом заполонили город, на местном ТВ вовсю крутились ролики с изумительными сюжетами: Цезарь читает лекцию в местном универе (по культурологии, полагаю), Цезарь пьёт чай с ветеранами, Цезарь купается в проруби, – а на груди у него крест размером с соборный, – Цезарь спонсирует дискотеки и библиотеки…
Честное слово, мы не хотели его трогать. Клянусь! Пусть бы радовался человек жизни… но… прости, любимый, так получилось…
Нам в редакцию принесли письмо, критикующее Цезаря. Лично принесли. С этим письмом пострадавшие от Цезаря обошли все городские газеты: никто его не принял, памятуя об истории с нами, во-первых; да и репутация у Цезаря была, прямо скажем, не только ого-го, но и эге-ге, дважды надо было подумать, прежде чем связываться.
Почему мы связались? Нам уже нечего было терять. Кроме своих цепей.
И… ключевое слово моей жизни я вам же уже озвучивала? ВЕСЕЛО!!
Короче, и это письмо мы тоже напечатали.
А поскольку терять было действительно нечего, стали троллить Цезаря по полной программе – и так, и эдак. То фельетончиком, то заметочкой…
У нас было много ядовитых писак, самый талантливый из которых был Робеспьером.
Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы!
В итогу наших стараний избиратели прокатили Цезаря на выборах прямо-таки на тройке с бубенцами. Он оказался последним в списке кандидатов – с наименьшим числом голосов.
Потом мне рассказали, что на шикарном банкете в центровом городском ресторане, который Цезарь отснял ещё до выборов, чтобы гулять свою победу, – а пришлось гулять своё поражение, – он сказал следующее: «Газетке этой, трам-тара-рам, точно не жить!»
Ну, это он по пьяни и от злости.
Иногда я думаю: на самом деле, ну что ему стоило пришить на фиг нас вообще, и меня в частности? Нет, приличный человек, опять в суд подал.
Наивный…
Снова потянулись дни в казенном доме, полные огня.
Итог второго процесса – оправдать. В связи с отсутствием состава преступления. Фигурально выражаясь.
И пошёл Цезарь, солнцем палим, разводя безнадёжно руками…
Как поёт группа «Чёрный Лукич»:
«Бабье лето, бабье лето,
Желтой листвы костерок.
Дай мне в бою ненамокшего кремня,
Пла-а-а-авный ружейный курок…»
И это опять не конец!
Таки я неизгладимо впечаталась Цезарю в память.
Ибо прошло несколько лет, и Цезарь заболел. Причём достаточно серьёзно. Вплоть до того, что собрался завещание писать. Не знаю, написал, или нет, но принялся закатывать шикарные банкеты для городской богемы. Это дело он, как вы уже поняли, любил. И вот после одного из таких банкетов ко мне прибегает Олечка, чудная редакторша одной из наших газеток и страшным голосом мне говорит:
– Леська! Тебе надо куда-то срочно уезжать!
– С чего бы? – охреневаю я.
– Вчера Эдик (это наш Цезарь, как вы понимаете) меня подозвал и говорит, мол, Луконину знаешь? Передай ей, чтобы отныне ходила и оглядывалась, я перед смертью обязательно все свои долги раздам.
После некоторой паузы я осведомилась:
– То бишь он мне даст мешок денег?
– Ле-ся! – пробормотала Олечка в неописуемом ужасе.
– Олечка! – сказала я с чувством. – Передай ему – мне очень жаль. Пусть не валяет дурака, а едет лечиться. В Израиль вон, или в Германию. И прекращает бухать, он что, с ума сошёл?
Олечка, конечно, ничего не передала, но вышло по слову моему. Цезарь перестал заливать свою скорую кончину водкой, куда-то съездил, вылечился и даже родил ещё сына.
А я уехала в Туапсе. Не знаю, как он там, но дай ему Бог здоровья.
Он милый, правда.

Моя личная визуализация Напов: