Меамуры эти, то есть мемуары, я когда писала для своего ЖЖ, ныне почти заброшенного ради дайри. Нашла, почитала, посмеялась, вздохнула.
Хочу, чтоб вы сделали то же самое...
Было это на излёте СССР. «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…», «Гуд бай, Америка, ооооо…», «You’re in the army now»…
Последнее стало для меня тогда неожиданно актуальным.
На окраине моего родного города есть желтый, деревянный, слегка покосившийся дом с гордым названием «Дом офицеров Советской армии». Внутри него много извилистых коридорчиков, крыша протекает, а под щелястыми полами шуршат крысы.
Там крутили кино для солдат, а офицерам предназначалась библиотека.
Вот туда-то и устроила меня моя мама, опрометчиво посчитав, что в школьной библиотеке, где я тогда работала, мне грозит участь старой девы, зато здесь!!! Летчики! Вертолётчики! Господа офицеры, голубые князья…
Наивная моя мамочка…
Это да, князья имелись. И форма у них была голубая. И крылышки в петличках. Они лихо пили авиационный спирт, разговаривали матом и, когда читали, то читали Чейза.
Теперь обо мне.
Я была молодая и глупая. (Сейчас изменилось только первое определение).
Типичная тургеневская барышня. Читала Ахматову и Гумилёва, которые тогда только-только начали публиковаться в массовых журналах, не красилась, не знала вкуса вина. У меня был красненький блокнотик с выписанными туда изречениями великих: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» (Чернышевский Н. Г.).
Короче, уже ясно, что от господ офицеров я бежала быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла.
Я подружилась с солдатами.
читать дальше
При Доме офицеров был ансамбль. ВИА «Голубые погоны». Тогда в слово «голубые» ещё не вкладывался нынешний смысл. В этом ансамбле играли солдаты-срочники. Числом шестеро. Жили они здесь же, на задворках Дома офицеров. Трое из них были, как теперь говорят, ЛКН, лица кавказской национальности.
Уже через три дня после того, как меня водворили в библиотеку Дома офицеров, они столовались у нас дома, брали почитать журналы и прогуливали меня в парке. Я сидела у них на репетициях, штопала им хэбэ и выводила их в театр. Я впервые услышала «Перемен!» в исполнении Маратика, увидела фокусы в исполнении Ваганчика, который хвастался, что был учеником Акопяна, и получила первую в жизни помаду в подарок от Санечки, который купил её на занятую у меня же трёшку. Я отмазывала их от гнева подполковников и полковников, которые время о времени застигали их либо с бутылкой либо с девочкой, а чаще всего с тем и с другим одновременно.
Мои же отношения с ними были до того невинны, что сейчас это кажется фантастикой...
Скоро День авиации. В моём родном городе, где надо всем и вся главенствует авиазавод, этот праздник всегда отмечают с размахом, с карнавалом и фейерверком. А наш супер-ВИА обычно выступал на концерте в честь Дня авиации.
Представьте картинку.
Наш «дворец» набит битком. В зале – пьяные офицеры, на сцене – пьяные солдаты, с нечеловеческой экспрессией исполняющие бессмертное:
«Не зря в судьбе алеет знамя!
Не зря на нас надеется страна!
Священные слова – Москва за нами!
Мы помним со времен Бородина!!!»
Это припев, если кто вообще помнит.
Солист-хэдлайнер нашего ВИА Санечка, с большим трудом сохраняя вертикальное положение и крепко держась за микрофонную стойку, переходит к куплету:
«Не надо нас пугать, бахвалиться спесиво,
Не надо нам грозить и вновь с огнём играть,
Ведь если враг рискнёт проверить нашу силу,
Его мы навсегда отучим проверять!»
Одобрительные аплодисменты в пьяном зале.
Далее следует припев (см. выше), Санечка с грозным лицом переходит к следующему куплету, и… снова поёт про силу.
Марат (на клавишах), Ваган (на гитаре) и Ваня (на ударных) подхватывают припев, но на их лицах появляется смутное осознание: что-то не так…
Санечка, держа микрофон уже двумя руками, тем временем бойко переходит… правильно, к куплету про силу.
Папа-у-Васи-силён-в-математике…
«Не зря в судьбе алеет знамя…»
Ваган, старательно улыбаясь, оттаскивает Санечку от микрофона, а Марат отчаянно колотит по клавишам. Финальный аккорд.
Гром аплодисментов.
Выйдя из ступора и сообразив, что пора Санечку спасать, я пробиваюсь через толпу пьяных офицеров за кулисы.
Очень вовремя.
Марат и Ваган уже методически охаживают Санечку микрофонными стойками.
Занавес.
В общем, как известно, сила – она в ньютонах...
И ещё две истории из жизни моих солдатиков.
Первая – про то, как Санечка плац подметал.
Надо вам сказать, что моих пацанов тоже не миновали «ужасы дедовщины». Санечка и Ваня, например, были «дедами» и, пользуясь своим высоким положением, вовсю напрягали остальных, сами максимально отлынивая от любой работы, особенно неприятной.
В тот день я сидела дежурной на телефоне. Поскольку сия почётная обязанность по очереди ложилась на всех служащих Дома офицеров, выпала моя очередь. Работёнка была не бей лежачего – сидеть за столом у входа, подымать трубку телефона в ответ на звонок и лихо гаркать:
– Дежурный гарнизонного Дома офицеров слушает!
Мои мальчики тем временем в составе Марата, Вагана и Васи вяло мели и чистили плац перед входом. Санечка же, пользуясь своим «стариковским» положением, спал в кабинете полковника на его кожаном диване, благо мы все знали, что начальника не будет до обеда.
Я же вяло почитывала журнал «Советский воин» (то ещё чтиво, доложу я вам – тогдашний солдатский «Плейбой», – по крайней мере, «девушка месяца» там обязательно присутствовала, правда, одетая в купальник… Но всё равно цветные вкладки с девушками, как ни береги их, всегда оказывались выдранными «с мясом»).
И тут мимо меня, вылетев из полковничьего кабинета, как оглашенный («только вихрь завилсЯ», как писал Пушкин А. С.), промчался Санечка. Он галопом прискакал на плац, вырвал у Марата метлу и начал остервенело размахивать ею туда-сюда, разметая уже собранные пацанами в кучу листья.
Я окаменела.
Пацаны окаменели.
Единственное объяснение, которое пришло в голову – бедному Санечке на полковничьем диване приснился кошмар.
А вот и нет. Кошмар, оказывается, надвигался из глубин Дома офицеров – полковник Розанцев решил продемонстрировать супруге место своей службы и зашёл с нею через чёрный ход.
Не иначе, как шестое цыганское чувство, унаследованное от предков, подсказало Санечке, что пора линять с дивана.
– Молодцы! – сказал полковник, одобрительно глядя в окно, за которым Санечка, как заведённый, махал метлой. – Орлы!
Проведя супругу по всем вверенным ему апартаментам, полковник сел в машину и укатил.
Орлы без сил опустились на асфальт, а я – на стул.
В тот день Санечка больше не спал на полковничьем диване.
А теперь я расскажу про Ваганчика.
Прибыв к нам, Ваганчик важно отрекомендовался учеником Акопяна (если кто не помнит, был в то время такой знаменитый армянский фокусник). Если это было правдой, то не иначе, как Ваган серьёзно провинился перед учителем (например, ассистентку в кошку превратил), раз тот не захотел его от армии отмазать…
В общем, в первые дни ученик Акопяна только и делал, что стонал над своими руками: «Мне нельзя руки портить! Руки – это рабочий инструмент фокусника!» В конце концов, фокусы эти надоели полковнику Розанцеву, и тот отправил Вагана мыть туалет.
Отступление первое. Стоял январь месяц. Между тем наша дальневосточная зима – это, прямо скажем, настоящая зима. Морозы трещали нешуточные.
Отступление второе. Туалет в нашем Доме офицеров тогда представлял собой деревянную избушку «эМ-Жо» на курьих ножках, стоящую на заднем дворе. Внутрь вела сперва расчищенная дорожка, а потом – несколько ступенек.
Поняв, что деваться некуда, Ваган приступил к мытью уборной. Но, поскольку он никогда в жизни раньше не занимался подобным грязным делом, то решил максимально облегчить сей процесс. Почему-то в этот момент остальных ребят не было в казарме, и никто не помешал ему вершить этот трудовой подвиг.
Короче, Ваган взял шланг, навертел его на кран в умывальной и вымыл туалет и прилегающие к нему ступеньки вместе с тропинкой – до блеска. В буквальном смысле, ибо лужи тотчас схватились льдом, а, поскольку ученик Акопяна не пожалел воды, слой льда у него получился на совесть – хоть соревнования по фигурному катанию проводи.
И первым фигурно прокатился полковник Розанцев.
К этому времени Ваган уже почивал в каптерке с чувством исполненного перед Родиной долга, и рёв полковника вырвал его из глубин сна, а меня – из библиотеки.
Тут и остальные пацаны вернулись.
Долбя ломами лёд, они популярно объясняли боевому товарищу, в чём состояла его ошибка.
Да он и сам уже это понял.
Ошибка его была в том, что у нас – не Армения.
Я часто вспоминаю этих ребят. Живы ли? После Карабаха, Сумгаита, Ферганы и чеченской бойни?
Когда они дембельнулись в разные концы СССРа, то обещали мне шашлыков и дынь – хоть засыпься.
Тогда не было Интернета, и мы больше не переписывались.
Хочется верить, что они живы.