Автор: sillvercat
Бета: Tintae
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Стив Токей Сапа/Рут, Вайнона, Люк, Джеффри и др.
Категория: гет
Жанр: романс, ангст
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: 1977 год, США, штат Южная Дакота. В индейскую резервацию приезжает белая девушка, мечтательница-идеалистка, чтобы стать там учительницей. Встретив парня, воевавшего во Вьетнаме, а сейчас – чемпиона родео, понимает, что он – её судьба
Предупреждение: POV главной героини, смерть главного героя
От автора: Ребята... первый раз я написала мужика, с которым могла бы прожить всю жизнь самолично и самолично же его убила в первой же части!!! Нет мне прощения. Зато из этого чувства вины выросло ещё два фика...
И я даже в этот фик дописала четыре изрядных куска, так что от первоначальной версии он ну оооочень отличается. Надеюсь, всем этим я хоть немного искупила свой грех.
Если кому интересно...По соционике: male!Жуков (Стив)/fem!Есенин (Рут)
Это первая часть трилогии о Стиве.
Вторая часть: sillvercat.diary.ru/p182046835.htm
Третья часть: sillvercat.diary.ru/p181809035.htm
Ссылка на ФБ-2012: fk-2012.diary.ru/p181513025.htm
Обсуждение в закрытой на время ФБ записи: sillvercat.diary.ru/p180955586.htm
Примечания:
Написано для: Xin Rei, без которой тут ничего бы не стояло))))
Спасибо: F-fantazy за ценные уточнения и проявленную БИ)))
Спасибо Auesha, gm2933, nastyelf и всем-всем-всем, кто прочёл это первыми.
А, да, признаюсь, что имя коня я нахально слямзила у Клер Хаффейкер в романе «Никто не любит пьяного индейца».
Арт от nastyelf: sillvercat.diary.ru/p182343638.htm
ЕЩЁ ВИЗУАЛИЗАЦИЯ...
***
В мае 1977 года мне исполнилось двадцать два, и я была некрасивой, замкнутой, асексуальной и безнадёжно девственной.
Последнее, наверно, вытекало из трёх первых, но с логикой у меня всегда были нелады. В своих мечтаньях я могла сколько угодно воображать себя загадочной красавицей, сильной и волевой, повергающей к своим великолепным стройным ногам всех встречных и поперечных, но, как любила повторять бабуля Конвей, застав меня отрешённо уставившейся в пространство: «Не перестанешь витать в облаках, Рут, вырастешь такой же никчемной, как твоя маменька!»
Мама вовсе не была никчемной, но, как и я, доказать это бабуле Конвей не могла. Она и папа вместе попали в автокатастрофу, когда мне было всего четыре года, оставив меня на попечение бабули. Мне повезло, что меня не отправили в сиротский приют. Это тоже любила повторять бабуля Конвей.
Ещё она постоянно твердила о том, что Господь по милости своей не дал мне привлекательности, чтобы не ввергать в искушение. Кто именно должен был ввергнуться в искушение – я или окружающие, бабуля не уточняла, а я не спрашивала. Но, глядя на себя в зеркало, я думала, что она права. Рост мой не достигал и пяти футов, волосы, хоть и густые, были какого-то неопределённого блёкло-русого цвета, рот чересчур велик, светлые, тоже неопределённого цвета глаза широко расставлены, и в общем, я была ничем не примечательной серой мышкой.
Едва окончив среднюю школу, я уехала из дома и поступила в общественный Средне-Западный колледж. Мне сразу понравилось его название – просто как в книгах сэра Дж. Р. Р. Ну и стипендию мне там предоставили, как оставшейся без родителей сироте. Так что до старости сидеть на шее у бабули, как та предрекала, я не собиралась. Хотя уезжать было очень страшно, признаюсь. Я всегда умела понимать людей, но общаться с ними не умела совершенно. Такое вот нелепое сочетание.
Нелепое, как я сама.
Вай ужасно бесилась, если я вдруг такое говорила.
Когда мне посчастливилось стать студенткой Средне-Западного, Вай оказалась моей соседкой по комнате в кампусе, а также лучшей и единственной подругой. Едва я, зажав в потной ладони ключ от комнаты и робко озираясь по сторонам, впервые поднялась по лестнице общежития и начала ковырять ключом в замке, дверь вдруг распахнулась.
– Не заперто же! – прозвенел весёлый голос, и передо мной возникло нечто яркое, пышное, смуглое, круглощёкое и кареглазое. – Хау!
Я близоруко заморгала.
– Вайнона Смоллхок. – Девушка, показавшаяся мне невероятной красавицей, торжественно протянула мне руку, на запястье которой звякнули блестящие широкие браслеты, и на мгновение крепко сжала мои пальцы. Рука у неё была горячей, а моя, как обычно, ледяной. Бледная немочь – вот кем я была по сравнению с ней. – Из народа Лакота, штат Южная Дакота, резервация Роузбад.
Я, видимо, так восхищённо воззрилась на неё, что она звонко рассмеялась:
– Что, романтично, ага?
Именно так я и подумала, но постеснялась озвучить.
Вай захохотала ещё пуще, тряхнув иссиня-черными волосами, разметавшимися по круглым плечам. Потом я поняла, что она почти всегда смеётся и почти никогда не плачет.
– Рут Конвей, – застенчиво пролепетала я.
Все годы обучения в колледже Вай опекала меня, как Матушка-Гусыня, и совсем не ворчала, если я теряла ключи от комнаты, забывала в аудитории конспекты, разбрасывала вещи и не успевала подготовиться к семинару.
Вот от чего она начинала по-настоящему бушевать – так это от моего дурацкого самоуничижения, как она это называла. Хотя я и пыталась объяснить ей, что это не самоуничижение, а констатация факта. Я ведь в самом деле была растяпой, неумехой и плаксой, и у меня хватало духу это признать.
– Просто ты не даёшь себе раскрыться, – заявила как-то Вайнона. – Ну почему, Рут?!
– Не для кого. Ты же знаешь, что мне никто даже не нравится… – пробормотала я неловко. – Совсем.
Это была сущая правда. Некому было тягаться с героями, злодеями, пиратами, ковбоями и императорами, которые сонмами толкались у меня в голове, сколько я себя помнила.
читать дальше
Вай не отставала:
– Ну хоть грёбаный Роберт Редфорд тебе нравится, а? Марлон Брандо? Ну на кого-то же ты дрочишь в ванной?!
– Ва-а-ай…. – простонала я, прижав ладони к заполыхавшим щекам.
Подруга закатила к потолку круглые карие глазищи, а потом тяжело вздохнула:
– Ну извини!
– Не смей извиняться! – вспыхнула я, тоже вдруг разозлившись. – Я просто… просто асексуальна, и всё!
Тогда я всерьёз так считала, хотя смутно понимала, что моя асексуальность была заботливо взращена бабулей Конвей, которая все годы моего у неё проживания бдительно следила за моим моральным обликом, вечно потрясая над моей головой Библией, как огненным мечом. Дешёвые книжки про любовь я не смела читать открыто, поэтому потихоньку покупала их в аптеке, пролистывала с фонариком под одеялом, а потом украдкой оставляла на скамейках в парке.
– Фигня! Тебе всего-навсего не попался ещё настоящий горячий жеребчик, – авторитетно объяснила Вай, плюхаясь с размаху на свою жалобно крякнувшую кровать. – А как он тебе попадётся, когда ты только и знаешь, что торчать в библиотеке? Лишаешь себя самого вкусного в жизни…
«Вкусного»! В этом была вся Вай. Иногда она меня умиляла. Как ребёнок, честное слово.
– Первый парень у меня был в пятнадцать, – мечтательно произнесла она, разглядывая потолок. – Майк Уайткроу. Потом, правда… – Она запнулась и смолкла. Надолго.
– Правда что? – удивлённо поторопила я её.
– Пришлось аж на три года завязать со вкуснятинкой, – с глубоким вздохом и весьма туманно отозвалась наконец Вай. – Пока я чёртову школу не закончила и не отвалила в Миннеаполис. Год проработала в баре официанткой… – Она сладко потянулась всем своим крепким телом и почти пропела: – Та-акие мужики-и были, представляешь?
– Представляю, – промямлила я, поспешно отгоняя тут же развернувшиеся в мозгу апокалипсические картины.
– А после Совет племени раскошелился на целевую стипендию, и я поступила сюда! – весело закончила подруга. – Тут мальчики тоже ничего! Весёлые и милашки. Смешные такие.
– Мелкие они все… – неожиданно для себя выпалила я. – В том смысле, что… ну… не в том смысле… – Я окончательно запуталась, не зная, как лучше выразить то, что вертелось в голове. Не зря меня ругал занудный старикашка Миллер, преподававший у нас риторику.
– Детишки ещё, я понимаю, – весело подтвердила Вайнона, переворачиваясь на живот. Заскрипела койка. – Ну мне же с ними всего лишь так, побаловаться. Я всегда предохраняюсь, ты же знаешь.
Я знала. При всём своём легкомыслии Вай неуклонно следовала двум правилам, которые озвучила мне в первый же день знакомства: никогда не напиваться допьяна и всегда носить с собой презервативы.
– А как же любовь? – вдруг ляпнула я и тут же прикусила язык.
О том, что Вай влюблена в кого-то, я ни разу от неё не слышала. Только «Он клёвый!» Или: «Смешной попался вчера малыш». Или того хлеще: «Чёрт, да у него член, как у жеребца!»
– Любо-овь, – задумчиво протянула Вай. – Её можно и не дождаться, представляешь?
Это-то я как раз представляла. Её можно было не дождаться вообще или потерять. Как я потеряла родителей.
Папа и мама любили друг друга.
– Моя тропинка протоптана, – негромко сказала Вай. В полутьме её глаза блестели. – Через месяц закончу колледж, вернусь в резервацию, буду преподавать в Школе за выживание. Найду не шибко пьющего и не мудака из наших. Буду рожать для племени настоящих воинов – сколько получится, хоть десятерых. Это называется «война колыбелями», маленькая белая скво.
– Не называй меня так, – взъерепенилась я, чувствуя, что Вай, говорившая всё это как бы в шутку, была серьёзна, как никогда. – Что такое Школа за выживание?
Этим вопросом я предопределила всю свою дальнейшую жизнь.
Вайнона помолчала и как-то неохотно промолвила:
– После Вундед-Ни, четыре года назад… ну, после нашего восстания в семьдесят третьем… мы стали организовывать такие школы для наших детей. Альтернатива американским интернатам.
– Восстание? – ошеломлённо выдохнула я. – Ты о чём?
Вайнона вдруг замолкла, будто ей стало тяжело говорить. Болтушке Вай эдакое было совершенно не свойственно, и сердце у меня странно ёкнуло. Я твёрдо решила пойти завтра в библиотеку и всё непонятное выяснить самой.
***
Весь следующий день я сидела в библиотеке, просматривала заказанные микрофильмы с подшивками местных газет четырёхлетней давности. Я то и дело рефлекторно сглатывала, потому что в горле будто застрял какой-то ком.
Наша страна отправляла астронавтов на Луну, а резервации Лакота будто находились совсем в другой стране. В стране третьего мира. Или даже четвёртого.
Газетные колонки прыгали перед моими широко раскрытыми глазами, когда я читала материалы пресс-конференций вождей Лакота.
Колониальная агрессия.
Произвол полиции.
Культурное насилие…
Я могла этому не верить, но мне слишком ярко помнилась реакция Вай на мой вопрос о Вундед-Ни, её усталое тоскливое молчание в темноте.
И ещё там были фотографии жалких полуразвалившихся домишек и детей со вздутыми животами и тонкими ручонками. Как в какой-нибудь… Камбодже!
Я не пошла на семинар старикашки Миллера. Провались он. Я до вечера просидела над газетами, а потом пришла в кампус и легла на свою кровать.
Когда в дверь цветным вихрем влетела Вай, я медленно встала ей навстречу. Мне было мучительно стыдно смотреть ей в глаза.
– Ты почему не… – воинственно подбоченившись, начала было Вай, но осеклась, вглядевшись в моё лицо, наверное, очень бледное. – Ру-ут! Ты заболела?
– Я читала газеты. Весь день, – прошептала я. – Про… Роузбад, Вундед-Ни и всё такое…
Вай на миг прикрыла глаза:
– И? Ты хочешь спросить, почему у индейцев столько привилегий по закону, а они всё чего-то требуют?
Вместо ответа я шагнула к ней и неловко обняла. И шмыгнула носом.
– Ты почему мне ничего про это раньше не рассказывала? – сипло и обиженно осведомилась я. – Про жеребячьи члены какие-то, всякую ерунду… Мы же дружим! Ты что, думала, я не поверю, что ли?
– Не хотела тебя расстраивать. Видишь, ты какая… – вздохнула Вай. – Нежная. Это наша беда, маленькая белая скво, не твоя.
И тут я пихнула её на кровать что было силы. И заорала, глядя прямо в её изумлённые глаза:
– Я поеду с тобой через месяц, поняла, Вайнона Смоллхок?! И тоже буду учительницей в вашей Школе за выживание! Я тебе покажу «нежная»! И маленькую белую скво тоже покажу!
Вай, лёжа на подушках, часто заморгала и наконец захохотала:
– Ты хочешь, как я, замуж за кого-то из наших, не шибко пьющего и не мудака, чтоб родить племени с десяток настоящих воинов?
– Иди ты на… на жеребячий член! – Я ещё раз свирепо её пихнула, и она опять повалилась на кровать, хохоча и загораживаясь подушкой.
А потом торжественно провозгласила:
– Я всегда знала, что у тебя есть яйца, Рут Конвей!
– Клёво звучит, – огрызнулась я, усаживаясь на пол – ноги почему-то подкосились, и я запоздало вспомнила, что весь день ничего не ела.
– Тогда учи язык, винчинчала, девочка, – важно сказала Вай. – Как это сказать на языке Лакота? Тошке Лакотийа эйапи уо?
– Бо-оже… – простонала я, хватаясь за голову, и мы захохотали уже обе.
Так вот и получилось, что по окончании колледжа я не стала подавать документы в университет, а известила о своих сумасшедших намерениях бабулю Конвей коротким письмом, – на которое та не ответила, окончательно вычеркнув меня из своей жизни, как и из завещания, – собрала вещи и отправилась вместе с Вайноной Смоллхок в резервацию Роузбад, штат Южная Дакота.
Поселились мы у бабушки и дедушки Вай, которая, как и я, с раннего детства осталась сиротой. И уже в день приезда я устроилась преподавательницей английского языка в Школу за выживание, а на время летних каникул – волонтёром в Центр, организованный Движением американских индейцев.
Дом, где размещался Центр, был совсем небольшой, недавно отремонтированный после пожара... или поджога? Полиция вяло разбиралась в происшедшем, но так и не разобралась. Это было чем-то совершенно обыденным, и я сейчас удивляюсь, до чего же быстро тогда сама привыкла к тому, что должно было ужасать – поджоги, ночная стрельба, исчезновения людей...
Здесь шла война. Как сотню лет назад.
«И тогда кавалеристы напали на нас, и всех убили...» – пелось в старой лакотской песне.
Рук и образованных голов в Центре катастрофически не хватало, и не успела я оглянуться, как стала журналисткой и корректором в газете «Вассаха», издававшейся в Центре. И, о Боже, как же мне это нравилось!
Я наконец-то чувствовала себя нужной. Не неумехой, не плаксой, не растяпой. Я, оказывается, многое могла!
И все эти люди приняли меня. Они меня приняли!
Дети в первую очередь, а ведь я так боялась, что как раз они меня, мямлю, и отринут. Но меня не отринул даже Люк Клауд, шило-в-заднице и притча-во-языцех, не ужившийся ни в одном интернате для детей Лакота и в свои четырнадцать реально метивший в исправительную школу штата. Когда мы впервые встретились, он пришёл в редакцию поглазеть на «новую училку» и встал у порога – нога за ногу, пальцы на ремне потертых джинсов, взгляд непроницаем – всё, как у полупьяных бродяг, бесцельно шатавшихся по округе. Не было лишь неизменной шляпы, надвинутой на лоб, и дымящейся сигареты в углу пренебрежительно искривленного рта.
Я подарила ему свой фотоаппарат, показала, как надо фотографировать, и уже через неделю наша газета выходила только с его фоторепортажами. Джеффри Торнбулл, наш редактор, заверял, что снимки Люка свободно тянут на Пулитцеровскую премию, а тот просто лопался от гордости.
С Джеффри я тоже сразу подружилась. Он был ужасно серьёзным и умным, да ещё и выпускником Принстона – наверное, единственным индейцем-Лакота за всю историю этого привилегированного заведения. После Принстона он, однако, вернулся в резервацию и основал газету «Вассаха». «Чтоб люди знали, что у нас тут действительно происходит», – объяснил он мне, застенчиво поправляя очки в широкой роговой оправе. Вай очень уважала его, хотя всегда именовала не иначе как «наш супер-зануда».
А ещё я никогда не встречала людей добрее и мудрее, чем Джемайма и Джозеф Смоллхоки – бабушка и дедушка Вайноны. Когда я робко поинтересовалась у Джозефа, сколько ему лет, он пожал плечами и широко улыбнулся, отчего морщин у него на лице стало еще больше. Мне казалось, он еще помнит знаменитых вождей прошлого века Ситтинг Булла и Крейзи Хорса. И разгром генерала Кастера в сражении при Литл Биг Хорн в восемьсот семьдесят шестом. И сам натягивал тетиву большого лука, стреляя в тех, кто отнимал у его народа свободу.
Свободу все равно отняли. Лук и стрелы попали в музей Рапид-Сити вместе с головными уборами из орлиных перьев, бизоньими шкурами в непонятных выцветших значках, расшитыми бисером мокасинами. Удивительно, почему там не выставлялись «подлинные чучела подлинных лакотских вождей». Бывало ведь и такое…
Я всей душой полюбила поросшие бурой высокой травой бесконечные равнины, тёмную гряду холмов на горизонте, горький ветер, бьющий в лицо. И эта суровая земля медленно вошла в мою кровь.
***
В дни летнего солнцестояния в резервации проходило традиционное Пау-Вау – праздник племён прерий. Несколько дней, слитых в яркий хоровод, во время которого мне все время хотелось плакать, до того это было прекрасно. Всё, даже остроносая физиономия Люка Клауда в голубых и жёлтых пятнах приветственной раскраски.
А танцы в круговерти орлиных перьев, а монотонное завораживающее пение под барабанный бой и завывание костяных дудок…
Вайнона достала из старого сундука расшитое бисером и иглами дикобраза тяжёлое и прохладное замшевое платье. Мои пальцы слегка дрожали, когда я помогала ей одеваться. Смешливая беспечная Вай преобразилась совершенно. Свои чёрные блестящие волосы, обычно распущенные по плечам, она аккуратно заплела в две длинные толстые косы, перекинув их на грудь. Поперёк лба она закрепила белую бисерную повязку, попутно объясняя мне, что означает каждый узор на повязке и на платье. Я только моргала.
Завершением наряда стали мокасины, принесённые снизу Джемаймой. Та оглядела внучку, одобрительно цокнула языком и что-то заметила по-лакотски. Вай демонстративно вздохнула, и я улыбнулась, сообразив, что именно сказала Джемайма.
– Бабушка хочет правнуков, – развела руками Вай. – Ну что, пошли?
И мы пошли.
Любоваться танцорами, подпевать певцам, есть стейки и сахарную вату.
В окружавшей нас пёстрой толпе мелькало много белых лиц – «васичу», зевак. Но я была не васичу, несмотря на свой простенький наряд и белую кожу, даже не загоревшую. Я была своей здесь, своей среди своих, и это переполняло меня несказанной гордостью.
Наконец Вай потянула меня на стадион, где вот-вот должно было начаться родео, и по-хозяйски уселась в первый ряд, прогнав заворчавшего Люка с моим фотоаппаратом в руках.
Сперва отчаянные парни пытались продержаться хоть сколько-то секунд на спине бешено брыкавшихся быков. Вскоре быков сменили необъезженные мустанги, брыкавшиеся ничуть не хуже. Я сидела, опустив взгляд на свои колени и слушая, как рядом ахает и взвизгивает Вайнона, как неистово хлопает и свистит стадион. Неожиданно все стихли, а потом заорали и заулюлюкали с удвоенной силой. Но даже сквозь этот шум я разобрала тоскливый стон Вайноны:
– Господи, я не знала, что он здесь будет…
– Кто? – изумлённо спросила я.
– Стив Токей Сапа! – раскатисто, как на хоккейном матче, провозгласил из репродуктора диктор, будто отвечая на мой вопрос, и все опять захлопали и заорали, как оголтелые, а Люк полез с фотоаппаратом прямо на барьер, но был, слава Богу, отогнан полицейским.
«Токей Сапа – Чёрный Камень», – машинально перевела я и наконец поглядела на арену.
И замерла.
Верхом на сером, визжавшем от ярости жеребце из ворот вылетел черноволосый парень. Его смуглое литое тело, обнажённое по пояс, было испещрено алыми и чёрными полосами боевой раскраски. И он держался на свирепо брыкавшемся звере так, будто сросся с ним. Только когда мустанг, в очередной раз злобно заржав, повалился наземь и начал кататься, пытаясь раздавить дерзкого седока, парень отскочил в сторону, но через секунду снова был на спине жеребца, едва тот поднялся.
Мустанг кружился по стадиону ещё добрых десять минут, в течение которых я, кажется, даже не дышала. Но сбросить ездока ему так и не удалось. Наконец он сдался и застыл на месте под рёв стадиона, понуро опустив голову. Его серые бока, все в потёках розовой пены, тяжело вздымались.
Вокруг нас свистели и одобрительно орали болельщики, что-то объявлял диктор, а я никак не могла отвести взгляда от смуглого чеканного лица всадника. Тот, будто почувствовав этот взгляд, чуть повернул голову, и наши глаза встретились.
А Вай вдруг резко вскочила с места и устремилась к выходу со стадиона, почти волоча меня за собой.
– Куда мы? – недоумённо воскликнула я, оборачиваясь, чтобы ещё раз посмотреть на поле стадиона. Но парня-победителя там уже не было.
– Дома объясню! – нетерпеливо бросила Вай.
Мы нырнули в проход между трибунами, и тут она словно приросла к месту, так что я с разгона налетела на неё.
– Хау, – неспешно приветствовал нас Стив Токей Сапа. Он стоял прямо перед нами, – чёрной громадной тенью, – едва заметно улыбаясь. Тёмные, как уголь, глаза вновь были устремлены прямо на меня. – Давно не виделись, Вай. Тониктука уо? Анпету ваште.
«Как дела? Прекрасный день», – перевела я автоматически.
– Поганый день! – процедила Вайнона, вздёргивая голову, как норовистая лошадка, и отступая на шаг. – Анпету шича!
Парень коротко засмеялся – сверкнули белые зубы. Полосы краски на его груди и плечах были размыты струйками пота, белёсые шрамы резко выделялись под обеими ключицами. Его иссиня-чёрные волосы были спутаны, а выгоревшие добела джинсы – все в пыли и бурых пятнах крови.
Я не успела удивиться, откуда взялась кровь, как Вай мрачно бросила:
– Переоделся бы, что ли, и снял хотя бы вот эту дрянь! – И ткнула пальцем куда-то вниз.
Я наконец разглядела окровавленные шпоры на грязных сапогах парня, и меня замутило.
– Так это и есть твоя подружка из колледжа? – прищурился он, даже не обратив внимания на выпад Вайноны. Казалось, что его хищно прищуренные глаза раздели меня не то что догола, а до самого нутра. – Беленькая дурочка решила поиграть в миссионерку? Что, шибко милосердная христианка или просто из-за недоёба?
Я немо уставилась на него, не веря своим ушам, а потом, – действительно, как последняя дура, – отчаянно замотала головой.
– Перестань, Стив, – устало проговорила Вай, обычно никогда не лезшая за словом в карман. Рука её, сжимавшая мои пальцы, дрогнула. – Пропусти нас. Пожалуйста. Мы спешим.
– Волнуешься, что я на неё глаз положу? – ухмыльнулся Стив и чуть посторонился. – Зря. Мне под одеялом нужна жаркая кобылка, а не бледная ледышка.
И тут что-то вспыхнуло у меня в груди – ярость, алая и чёрная, как боевая раскраска. Совершенно не соображая, что же я такое говорю, я выпалила, отстранив Вайнону и шагнув вперёд, к нему, почти упёршись грудью – о Боже! – в его мускулистую грудь и глядя в его насмешливо сузившиеся, чуть раскосые глаза:
– Я не ледышка!
Сзади раздался горестный стон Вайноны.
– Да ну-у? – только и протянул Стив, и сильные пальцы взяли меня за плечо.
Я вздрогнула, но даже не попятилась. Так и стояла, не отрывая от него взгляда.
– Нанпи йузе шни йо! – гаркнула пришедшая в себя Вай. – Руки убери!
И почти поволокла меня прочь. А он присвистнул нам вслед и громко расхохотался. И крикнул:
– Аке уанчин ктело!
– Ещё увидимся, – прошептала я, осознав наконец всю пошлость и глупость своего «я не ледышка». Неужели это я сказала парню такое?!
Всего ужаснее было то, что я совершенно не стыдилась сказанного.
***
Нам обеим уже было не до праздника. Вай вымученно улыбалась в ответ на приветствия знакомых, по-прежнему до боли сжимая мою руку и маршируя к автостоянке. Там среди машин были привязаны к торчащей из земли ржавой трубе – самодельной коновязи – несколько мустангов.
Через минуту наш старенький пикап уже вовсю пылил среди холмов.
Наконец Вай припарковалась у обочины, – там, где с трассы сворачивала просёлочная дорога, – и нервно пошарила в бардачке. Вытряхнула из пачки сигарету и закурила. Искоса глянула на меня:
– Сначала спроси: «Ты что, куришь?» А потом: «Это кто был?»
– Твой парень, полагаю. Бывший, – переглотнув, тихо ответила я. Сердце сжалось от непонятной тоски.
Вайнона как-то нехотя улыбнулась:
– Вот уж не знаю, что ответить, подруга – «если бы» или «не приведи Боже». Это мой брат.
– Бра-ат? – я разинула рот с превеликим облегчением.
– Троюродный, но это без разницы, всё равно брат, – пояснила Вайнона. И продолжала бесстрастно: – Он псих. Бешеный, совсем без башни.
– Непохоже, – после паузы твёрдо сказала я.
Стив Токей Сапа, возможно, был бешеным, но не психом – я это точно знала.
Вайнона печально покачала головой:
– Ему двадцать пять, он отвоевал во Вьетнаме и зарабатывает на жизнь, ломая себе шею на всех среднезападных состязаниях по родео. Он… очень сильный. Хокшила лила уаса ка кин хеча. И я его боюсь до смерти. – Она глядела прямо перед собой, не замечая тлевшего в пальцах окурка.
Я ждала, и Вай, глубоко вздохнув, продолжала:
– Его и в школе все боялись, даже учителя. Он дрался, как чёрт… никто с ним справиться не мог. Мы вместе выросли. Отец у него спился и пропал в Миннеаполисе, мать умерла родами. И он, чтоб ему провалиться, всегда мной командовал. Мне было пятнадцать, а ему восемнадцать, когда он меня поймал вечером… пьяную… в сарае на старом выгоне, с моим первым, с Майком.
– И? – Я затаила дыхание.
Вай передёрнула плечами:
– И, и… И сломал ему к хренам три ребра, руку, нос и два передних зуба вышиб. Ничего так, да, за маленькое развлеченьице? – Она криво усмехнулась. – И сам повёз его в больницу… кстати, Майк там наврал, будто с лошади упал… В общем, уехал он. А мне велел сидеть в этом чёртовом сарае и ждать его. Я и ждала – часа три, наверное. Протрезвела махом. Сидела, со страху помирала, скулила, как зассанный щенок, и ждала.
– А… а почему ты не убежала к дедушке с бабушкой? – дрожащим голосом осведомилась я. Мне было так жалко глупышку Вай, и я так остро представила себе её тогдашний ужас в ожидании жестокой расплаты за «развлеченьице», что у меня даже зубы застучали, а руки покрылись ознобными мурашками.
– Ну и чего бы я набегала? – фыркнула Вай и тщательно затушила окурок. – А деду что бы я объяснила? Что Стив с меня соседа снял? Нет уж… – Она тяжко вздохнула. – Заслужила – получи. Это справедливо.
– И он… совсем тебя не пожалел? – спросила я, поёжившись. – Совсем-совсем?
– Это Стив-то? Ха! Он пожалеет… Подъехал, взял кнут с коновязи на выгоне и выдрал меня так, что любо-дорого – я сидеть смогла только дня через три … а кабы не новые джинсы, так вообще бы через неделю небось. Но я молчала, представляешь? – проговорила она гордо. – Все губы только изгрызла. А Стив наконец кнут бросил и говорит преспокойненько: «Контролируй свою жизнь, винчинчала, и запомни два правила – никогда не набирайся допьяна и всегда носи с собой резинки».
– Ах, во-от оно что… – протянула я.
– Угу, его урок, – сумрачно подтвердила Вай. – Но резинки эти мне всё равно ни хрена не понадобилась, пока я школу не закончила. Потому что никто из наших больше не рисковал ко мне подойти ближе, чем на два шага. Как к чумной! И Стив, гад такой, всегда рядом оказывался, появлялся, как из-под земли, куда бы я ни пошла. Он чует… чует, как зверь. Или как охотник. Один раз, уже накануне выпускного, я в Рапид-Сити решила сгонять на блядки, хоть там оторваться… так он меня на автовокзале дожидался, представляешь?
Я не представляла. Но захохотала в голос.
– Очень смешно, ага, – проворчала Вайнона и тут же сама прыснула. – Вот картина была! Сейчас-то смешно, конечно. А тогда… ух, я и бесилась…
– А потом что было? – Я опять затаила дыхание в ожидании ответа.
– Ну, едва я выскочила из школы, тут же купила билет до Миннеаполиса и свалила от этого психа подальше. А Стив… – Она помолчала, прикусив губу. – У него тогда любовь была. Скай Адамс, дочка бакалейщика, сучка беложопая. Уж извини.
– И что? – нетерпеливо перебила я.
Ещё этих реверансов не хватало!
– Что... Погуляли они со Стивом года два, а потом она просто взяла и смылась во Фриско. Потихоньку слиняла. И то, не с индейцем же всю жизнь якшаться.
– А… Стив?
– Поджёг бакалею Адамса и завербовался во Вьетнам, – кратко ответствовала Вайнона. – Доказать никто не смог тогда, что это он. Год во Вьетнаме пробыл. А потом на минное поле попал, ему правую ногу сильно исполосовало… Ты заметила, что он хромает?
– Н-нет… – прошептала я.
– Он старается не показывать, – буркнула Вай, – но дед говорил, что ногу будто гризли рвал. А Стив даже болеутоляющих не принимает – не хочет подсесть, представляешь? И бухла никакого в рот не берёт – как мало кто из наших.
– Контролирует свою жизнь, – тихо заметила я.
– Слушай, подруга! – Вай, будто очнувшись, внимательно воззрилась на меня. – А ты к чему всё это выспрашиваешь, а?
– Я ведь в твоём доме живу, а Стив – твой родственник, – быстро пояснила я. – И… и ещё я раньше никогда о нём от тебя не слышала. Почему?
– Потому. Я с ним стараюсь не пересекаться, – проронила Вай, отворачиваясь. – А то он опять начнёт меня дрючить. Он это любит – укрощать. Ломать. А сам к себе никого близко не подпускает. Он как будто не в том веке родился – ему бы с генералом Кастером воевать… И вообще, Рут! – взметнулась она снова. – Ты о нём и думать забудь, поняла? У него баб на переспать – во! – Она красноречиво чиркнула себя ребром ладони по макушке. – В очередь выстраиваются после каждого родео – отсюда и до… Аляски! Так что не смей его жалеть!
«Во – это никого», – подумала я, но вслух сказала:
– Я и не жалею его, ты что!
Вай будто клещами сжала мне локоть и произнесла чуть ли не по слогам, пронзительно и подозрительно глядя в моё очень честное лицо:
– Ты жалеешь всех, Рут Конвей. Ты над дохлым воробьём ревёшь фонтаном. Стив не для тебя, ты это понимаешь?
Я понимала. Ещё как.
***
На следующее утро Люк Клауд примчался в редакцию раньше меня или вообще ночевал там, проявляя снимки, потому что, когда я вошла, он кинулся навстречу, размахивая пачкой свежеотпечатанных фотографий, пропахших закрепителем:
– Глядите, миз Конвей! Круто же, да?
Ну, что я могла ответить, если с первого же снимка на меня в упор глянул Стив Токей Сапа – верхом на взбешенном жеребце, правая рука вскинута и сжата в кулак, глаза азартно блестят, левую бровь перечёркивает шрам.
Это остроскулое смуглое лицо мерещилось мне всю ночь.
– А… почему у него такое имя? Токей Сапа? – выпалила я, сообразив, что Люк может рассказать мне о Стиве всё, о чём умолчала Вайнона, причём с превеликим удовольствием.
– У него же было видение! – возбуждённо затараторил Люк, и я невольно улыбнулась, потому что угадала правильно. – Когда ему стукнуло шестнадцать, он пошёл в горы, неделю там один провёл, ничего не ел и не пил, только просил Вакан Танку о видении. Потому что воин Лакота должен носить настоящее имя. Не имя белого человека. Имя Лакота! Когда мне будет шестнадцать, я тоже пойду в горы и получу имя. А потом, как Стив, буду плясать у столба Танец Солнца. Вы у него шрамы видели?
Я прикоснулась ладонями к ключицам.
– Ага! – восторженно подтвердил Люк. – У нас бывает ещё Пау-Вау, не для туристов, своё. Там, в Паха Сапа, в Чёрных Холмах, на священной земле. Вот тут, – он тоже провёл рукой по своей худой впалой груди, – вот тут надо пробить ножом дырки, как в шкуре бизона, и продеть ремни.
Я немо взирала на Люка. Его круглые чёрные глазищи горели яростным огнём.
– И парень висит на столбе с этими ремнями в груди весь день под палящим солнцем, – продолжал Люк, сверля меня испытующим взглядом, – а вечером начинает танцевать. Выдирает ремни из себя с мясом. Приносит Солнцу жертву крови.
– Зачем? – с трудом выдавила я, чувствуя, как щёки и губы колет, будто крохотными иголками. – Зачем Стив это сделал?
– Затем, чтобы весь мир знал, что он – лучший охотник, воин и ёбарь, – отчеканил Люк, вскинув голову. – И я тоже так сделаю!
– Люк Клауд! – простонала я, утыкаясь лицом в ладони.
– Чего, миз Конвей? – невинно осведомился он.
Я опустила руки и прямо посмотрела на него:
– Спасибо. Пила майа. Спасибо, что рассказал. Покажи фотографии Джеффри, пойдут в номер.
Я запретила себе представлять эту картину: человека – Стива! – на столбе, обнажённого и окровавленного, под палящим солнцем. Я занялась обычной газетной рутиной. И лишь после полудня спохватилась, что не отвезла на сверку интервью с Расселом Иглом, возглавлявшим тогда местное отделение Движения.
Я глубоко уважала Игла. По сути, он каждый день рисковал жизнью, делая то, что он делал для своего народа, и слишком много находилось подонков, желавших эту жизнь у него отнять.
Сегодня была как раз моя очередь пользоваться нашим с Вай общим пикапом, и, доставая на ходу ключи от машины, я вылетела за дверь.
Я, наверно, отъехала всего на пару миль от бензозаправки «Шелл» на окраине Оглалы, когда прямо перед собой на обочине трассы увидела всадника и узнала его, прежде чем успела как следует разглядеть. И затормозила, прежде чем успела сообразить, что делаю. Так же, не раздумывая, открыла дверцу и спрыгнула с подножки машины, встав прямо перед Стивом Токей Сапа.
Он был верхом на огромном пятнистом жеребце, который то и дело всхрапывал, вскидывая большую голову и прядая ушами. Стив небрежно похлопал его по блестящей от пота шее и искоса посмотрел на меня. Его чёрные волосы трепал ветер. На этот раз на нём была обычная выгоревшая от солнца клетчатая рубаха навыпуск и линялые джинсы.
– Хау, – облизав губы, пробормотала я, изо всех сил стараясь не опускать глаз.
– Так зачем ты здесь, Птичка? – вместо приветствия резко спросил он.
– Везу интервью Иглу на сверку, – с готовностью доложила я, пряча невольную улыбку.
Стив сердито сдвинул чёрные брови:
– Не придуривайся, будто не понимаешь. Ты же не дура. И ты красивая. Что ты вообще делаешь в этой никому не нужной грёбаной дыре?
– Красивая?! – ахнула я и заморгала.
У меня перехватило дыхание. Потому что он говорил серьёзно. Он говорил серьёзно!
Стив нехотя усмехнулся и досадливо бросил:
– Виньян! Женщина! Ты только это услышала? Я спросил...
– Я… поняла, что ты спросил. – Поразительно, но мой голос стал очень ровным. – Может, эта земля никому и не нужна, но я её люблю. Её и людей, которые здесь живут. И я им нужна. Ты ведь тоже не уезжаешь. И… – Я помедлила, но всё равно сказала то, что чувствовала. – Потому что ты тоже любишь эту землю, и ты здесь тоже нужен.
Он опять поморщился – зло и досадливо:
– Чушь сопливая! Просто я родился здесь. И всё, что я умею делать – объезжать чёртовых жеребцов, пока не сверну себе шею.
Я протестующе замотала головой. Слова рвались с языка, глупые отчаянные слова, которые он опять назовёт сопливой чушью и которые могут его только насмешить или ещё сильнее разозлить. Или, того хуже, ранить.
Ранить?
Его?!
Этого необузданного парня, жестокого, как стальной клинок?
Но я знала это, точно знала. Впервые в жизни я всем своим существом чувствовала то, что ощущает другой человек – причём абсолютно чужой и чуждый мне!
Боль.
Усталость.
Пустоту.
– Ты и этого жеребца объездил? – вместо всех непроизнесённых слов спросила я, смело протянув руку к морде его коня. Тот сперва всхрапнул и дёрнул головой, а потом как-то удивлённо вытянул шею и раздул ноздри, обнюхивая мои пальцы и делая вид, что хочет их прикусить своими большими зубами. Было горячо, смешно и не страшно.
– Я его не объезжал, – после долгой паузы отозвался Стив, опять сдвинув брови и разглядывая меня так внимательно, что мне захотелось поёжиться. – У нас с ним… мирный договор. Пакт о ненападении. Как у Джимми Картера с Советами. Вот как бы ты назвала этого зверюгу?
Я опять перевела глаза на громадного жеребца. Тот как-то скептически фыркнул и насторожил уши, будто в ожидании моего ответа.
– Молния? – робко предположила я. – Или… Гром?
Стив вдруг хмыкнул и широко улыбнулся.
– Ну… почти угадала. Водородная Бомба.
– Что-о? – Я прямо рот разинула.
Он уже не улыбался, а открыто хохотал, откинувшись назад. Я впервые заметила, что на спине коня не было седла, а лишь попона и пропущенная под грудью и завязанная узлом на холке толстая верёвка.
– Сокращённо – Водородка, – отсмеявшись, пояснил Стив. – Так и стремится кого-нибудь ухайдокать. У этой скотины самый поганый норов, какой только можно представить. Прямо как у меня.
Ещё несколько мгновений мы глядели друг другу в глаза.
– Не льсти себе, – наконец вымолвила я, и он снова рассмеялся:
– Умеешь клеваться, Птичка? Это хорошо. Но знаешь что? Тебе лучше отсюда уехать, пока не поздно. – Он понизил голос, так что я с трудом разбирала слова. – Чтобы не попадаться мне на глаза. Нарвёшься... а тебе это совсем ни к чему. Ты ведь целочка?
И я даже не покраснела, услышав этот вопрос. Не упала в обморок. Не завопила от возмущения. А просто молча кивнула!
И поглядела на его крепкую руку, лежавшую на шее коня, представив, как эти пальцы так же властно ложатся мне на грудь, которая вдруг напряглась и заныла, зажив отдельной от моего разума жизнью.
Всё это было настолько странно, что казалось сном. Одним из тех смутных снов, тёмных и сладких, после которых я подскакивала на постели и не могла больше заснуть.
Не задумываясь, я выпалила:
– Почему ты зовёшь меня Птичкой?
Мне вдруг страшно захотелось это знать, но я почти не сомневалась, что он не ответит.
– Птичка и есть, – Стив пожал плечами, а потом нехотя добавил: – Фигня была такая… приснилось, что какая-то птица спорхнула мне на руку, и я… – Он запнулся и нахмурился. – Хреновина, в общем.
И я опять серьёзно кивнула.
Стив тряхнул головой, сжав коленями бока всхрапнувшего жеребца, и бросил через плечо:
– Уезжай. Хейапи!
«Я всё сказал».
Он и вправду сказал очень много.
Когда конь и всадник скрылись из вида, я опустилась на жёсткую колкую траву рядом с подножкой пикапа и поглядела сквозь мокрые ресницы прямо на солнце, сиявшее в бездонной голубой вышине. На солнце, которому Стив Токей Сапа принёс жертву крови.
– Не дождёшься, не уеду, – громко заявила я – себе, ему и солнцу.
***
Июль медленно переходил в август. Трава в прерии побурела от палящих солнечных лучей, а стремительные грозы часто роняли на землю молнии. Ручейки в оврагах давно пересохли, и волонтёры верхом объезжали прерии, опасаясь пожаров.
А я вывезла ребят из Школы за выживание в Янктонский музей культуры коренных американцев.
Когда, возвращаясь обратно, мы начали подыматься на перевал, уже смеркалось. Я очень аккуратно вела старый «лендровер», позаимствованный у Джеффа Торнбулла. Джефф долго колебался, прежде чем отдать мне ключи. Но что поделать – на нашем пикапе Вай ещё вчера рванула в Рапид-Сити, потому что ей было «край как надо». Я сильно подозревала, что она закрутила очередной роман, и в самое ближайшее время собиралась это досконально выяснить, благо у Вай секреты не держались никогда.
На заднем сиденье галдели и хихикали дети – Люк Клауд, брат и сестра Мэри и Марк Кларки и маленькая Флой Гудлак. О культуре коренных американцев эти дети знали гораздо больше меня и даже больше экскурсовода, что было неудивительно. Но, зачарованно бродя по залам музея, мы немного задержались. Получив, впрочем, возможность наблюдать закат в горах – переливы алого и золотого над тёмными таинственными громадами скал, как на только что виденных в музее картинах.
– Миз Конвей, – выпалил Люк ехидно, – а Флой тут укачало, и она сейчас на меня сблюёт!
Я вздохнула. Люк был в своём репертуаре – никакой романтики момента.
– Он врёт! – возмущенно возопила бедняжка Флой, и Люк демонически захохотал.
– Флой, если тебя укачивает… – начала я, оборачиваясь к ним, и тут – привет! – случилось то, о чём меня предупреждал Джефф, отдавая ключи. «Лендровер» заглох. «Он у меня с характером, знаешь», – со вздохом вспомнила я, вылезая из машины.
Дети тоже попрыгали наружу.
После бесплодных усилий по реанимации «лендровера» я окончательно убедилась в том, что он действительно с характером, и сдалась. Тем более, что технические заморочки всегда ставили меня в тупик.
Дорога впереди и позади нас была пустынна. Помочь нам было некому.
– Духи гор сейчас выйдут на ночную охоту… – со зловещим удовольствием предрёк Люк, а Мэри и Флой, прижавшись друг к другу, испуганно взвизгнули.
– Ты идиот, – процедил сквозь зубы Марк, накидывая на плечи сестрёнки свою куртку, и на этот раз я с ним была полностью согласна.
– Ох, посмотрите! – выдохнул вдруг Люк, указывая пальцем на склон утёса справа от нас.
– Перестань! – сердито начала я и тут же осеклась.
На склоне действительно появилась чёрная тень, которая приближалась к нам угрожающе быстро. Девчонки опять завизжали.
– Инила йанка йо! – гаркнул знакомый голос. – Уйми своих цыплят, учительница.
– Сти-ив! – восторженно подпрыгнул Люк. – А мы тут, а мы…
– И ты уймись, – отрезал Стив Токей Сапа, легко спрыгивая вниз, на дорогу.
Люк немедля унялся, приплясывая на месте от избытка чувств. А я молча стояла, крепко сцепив похолодевшие пальцы за спиной, пока Стив разбирался в моторе. Естественно, не прошло и пяти минут, как старик «лендровер» завёлся.
Покосившись на меня, Стив распахнул дверцу и уселся за руль:
– Мы едем или что?
Дети радостно полезли на заднее сиденье, а я, неловко потоптавшись, обошла машину и села рядом со Стивом, уныло думая о том, что я даже не поблагодарила его. Язык будто примёрз к зубам.
– Пила майа, – наконец выдавила я.
Он насмешливо глянул на меня краем глаза и промолчал. Я остро ощущала его присутствие возле себя – когда машина подпрыгивала на ухабе, я касалась плечом его твёрдого плеча, а моё колено было совсем рядом с его рукой, лежавшей на рычаге переключения передач.
Я прикрыла глаза, притворяясь, что задремала, и поэтому так и не поняла, откуда взялся огромный чёрный джип, догнавший нас на очередном повороте дороги.
Резкий толчок сзади. Жалобный лязг сминаемого железа. Детский визг.
Вся кровь застыла у меня в жилах. Я могла только смотреть на Стива широко раскрытыми глазами, упёршись одной рукой в дверцу, а другой – в лобовое стекло, оцепенело слушая, как он свирепо матерится, прибавляя и прибавляя скорость.
Придя в себя наконец, я отчаянно вскрикнула:
– Они что, с ума сошли?! Здесь же дети, дети!
– Тихо! – рявкнул Стив, пригибаясь к рулю. – Может, оторвемся...
Джип снова догнал нас. Стив резко повернул руль, и толчок получился слабым, но чужая машина опять приблизилась. Они будто играли с нами – так хищник играет с пойманной, беззащитной добычей.
Обливаясь ледяным потом, я изо всех сил цеплялась за что попало. Дети! Они молчали там, сзади... они, наверно, все поняли гораздо раньше меня…
«Лендровер» принадлежал Движению, это было известно всем в Оглале. Наши преследователи не знали только, что в машине не Джеффри, не Игл, а просто несколько перепуганных детей с учительницей и за рулём – парень, который взялся нам помочь. Но какая разница?
Мы всё равно должны были умереть здесь, на этой горной дороге.
Закрывая глаза, я воочию видела, как «лендровер» срывается вниз и летит, летит в пропасть, угрожающе разверзшуюся за редкими корявыми кустами и зарослями ежевики. Никто ничем не поможет. Никто ничего не докажет. Просто ещё одна катастрофа в горах.
На следующем повороте джип занесло, и мы наконец оторвались от преследователей. Стив ещё прибавил скорость, свернул и вдруг резко затормозил у нависшего над дорогой утёса.
– Люк! – крикнул он. – Уходите, живо! Подымайтесь туда! И ты, Птичка, выкатывайся!
Распахнулась дверца, и дети посыпались из машины горохом, спеша вскарабкаться на утёс. Стив бешено глянул на меня:
– Чего ждёшь?! А-а, т-твою мать…
Джип снова выскочил из-за поворота, и Стив рванул машину с места так, что из-под колёс с хрустом полетел гравий, а меня швырнула на лобовое стекло – я едва успела выставить перед собой руки. И погнал машину вперёд, уводя преследователей подальше от детей. Так куропатка уводит собак от выводка.
«Лендровер» сотрясался от толчков, Стив, цедя ругательства, выжимал из него всё, что мог.
Удар!
Переворачиваясь, мир наполнился скрежетом, болью, чернотой...
***
Нас спасла огромная старая сосна, растопырившая почти голые ветви на склоне холма. Врезавшись в неё, «лендровер» не полетел вниз, на дно пропасти, где змеилась речка, почти пересохшая в такую жару, а застрял у края обрыва.
Сияла луна – кроваво-красная охотничья луна, и было очень светло – почти как днём.
Из моей рассечённой скулы на блузку капала кровь, а на руках, которыми я всё ещё конвульсивно цеплялась за дверцу, уже проступали синяки.
Но мы были живы.
Пока живы.
Смотреть вниз я не могла – голова шла кругом. Я смотрела на Стива, ноги которого были намертво зажаты между рулём и сиденьем искалеченной машины, и молилась. Что ещё мне оставалось делать?
Его веки дрогнули, и тёмные глаза в упор взглянули на меня. Облизнув губы, он хрипло проронил:
– Чего ты там бормочешь, дурёха?
– Ты… ноги сильно повредил? – запинаясь, спросила я.
Стив задумчиво глянул вниз и чуть пошевелился. Потом нехотя пробормотал:
– На месте ноги. Только как в капкане грёбаном. Ничего, надо только дождаться, когда твои цыплята приведут сюда кого-нибудь. – Он снова остро глянул на меня, сдвинув брови. – А ты какого хуя не вылезла с ними, когда я велел?
– Вот ещё! – ответила я срывавшимся голосом.
– Если выберемся – выдеру, – мрачно пообещал он.
– В-вот ещё… – упрямо повторила я и закусила саднившую губу. В животе у меня похолодело.
Если выберемся…
Да пусть бы он хоть всю шкуру с меня спустил… лишь бы остался жив!
Стив скрипнул зубами и посмотрел на край обрыва, который был совсем рядом, а потом опять на меня:
– Чуешь?
Тут и я наконец почувствовала запах бензина. Где-то под нами был, видимо, поврежден бензопровод, и свежие пары горючего просачивались наружу. Я отстраненно вспомнила, что утром на заправке бак «лендровера» залили доверху.
– Убирайся отсюда! – хрипло приказал Стив. – Ну?! Быстро!
Повернув голову, я спокойно ответила:
– Нет.
Страх и боль ушли совсем, голова стала ясной-ясной.
– Спятила?! – Стив тяжело дышал.
– Да.
Он ещё несколько секунд смотрел на меня и наконец закрыл глаза, откинув голову на спинку сиденья:
– Уоштело! Отлично. Я отправлюсь в места вечной охоты с цыпочкой под мышкой. – Он коротко хохотнул. – С белой целочкой. Да ещё и чокнутой.
– Ты недоволен? – Я изумилась тому, что голос мой не дрожал.
Стив снова рассмеялся:
– Матаийан! Я счастлив, бля. Ты, Птичка, и вправду спятила.
Я согласно кивнула и просто сказала:
– С тобой не страшно. Тебе ведь уже приходилось умирать. И убивать.
Стив на минуту опустил голову, а потом посмотрел на меня и так же просто подтвердил:
– Во Вьетнаме. Но я этим не горжусь. Я не за свою землю воевал, а пришёл на чужую. Как васичу… американец. – Он вдруг вызывающе прищурился: – Что ж ты не говоришь, будто я и есть американец?
– Потому что ты – Лакота, – пожала я плечами.
Стив чуть наклонился ко мне, продолжая напряжённо вглядываться в моё лицо, и заговорил снова:
– А ещё я мстил. За Литтла, когда его убили. Он был моим другом, Малыш Джереми, и пошёл во Вьетнам вместе со мной, когда я… – Он осёкся. – Неважно. Потом он погиб, и я знал, что убиваю за него. А потом… – Он надолго смолк и наконец пробормотал. – Ни к чему тебе это всё, Птичка.
– Пожалуйста, говори, – взмолилась я, невольно схватив его за руку, которую он тут же отдернул, хмурясь:
– Зачем тебе?
– Пожалуйста, рассказывай, – прошептала я. – Стив, пожалуйста.
Он тяжело усмехнулся:
– Уоштело, я расскажу. Мы как-то высадились в одной деревне… разведка передала, что там вьетконговцы. Наш взвод обторчался ещё в самолёте, и парни ворвались в эту сраную деревушку, как стая волков. Палили по всему, что движется. А я не стрелял. Мне нужен был настоящий враг, а не бабьё с ребятишками. А потом я услышал… – Он на мгновение замолчал. – Услышал, как кто-то визжит в сарае. Пушка в руке – зашёл. А там была девчонка, лет десяти, наверно, их же хрен разберёшь, гуков этих, мелкие все такие… Голая, в кровище. И лейтенант наш, Бейкер, там – уже ширинку застёгивает. Поглядел на меня, – зрачки во всю радужку, – заржал и говорит: «Что, тоже хочешь? Зови ребят!». Тут ещё двое наших за мной в дверь – тоже упоротые, суки, лыбятся. Девчонка эта в угол заползла, скулит там, как собачонка…
Он опять умолк, отрешённо глядя перед собой.
Я не дышала.
– Тогда я парней просто вырубил, а лейтенант начал рыпаться… его пристрелил. И выволок наружу, – продолжал Стив спокойно. – А тут и вправду вьетконговцы ударили нам в жопу, и начался настоящий бой. Когда мы из деревни выходили, нарвались на минное поле, там меня и располосовало. Отправили в госпиталь. Я думал, что те двое мудаков, которых я вырубил, меня сдадут, но нет. Совсем обдолбанные были тогда, видать, ничего не запомнили. Вот так эта война для меня и закончилась. – Он поднял голову. – Ну? Что скажешь, Птичка?
И я, не раздумывая, ответила:
– Скажу, что ты был прав.
Стив хрипло засмеялся, не сводя с меня глаз:
– Бешеная, точно. – И, оборвав смех, добавил едва слышно. – Зачем я тебе это рассказал? Я никому не рассказывал.
Он вдруг стремительно вскинул руку, сгребая в горсть волосы у меня на затылке и с силой притягивая меня к себе:
– Хватит болтать! Это наш пикник, малышка.
И его потрескавшиеся тёплые губы требовательно раскрыли мои – дрожащие и неумелые.
Я зажмурилась.
Так вот оно как… вот оно, значит… вот…
Бессвязные обрывки мыслей проносились в моей опустевшей, закружившейся голове, пока его язык настойчиво ласкал мой рот, а ладонь, зарывшаяся в волосы, сжималась всё сильнее. Машина покачивалась, угрожающе потрескивая, резко воняло бензином, кровавая луна светила ярче солнца. Это было чистым безумием, чистым… блаженством.
Вторая рука Стива нашла мою грудь под расстегнувшейся блузкой, нетерпеливо отдёргивая кружево белья, и он уверенно покатал меж пальцев мои напрягшиеся соски.
Господи Боже!
Мы могли уже лететь вниз на камни, а возможно, и летели – я бы этого не заметила. Я больше не была Рут Конвей, став просто огнём под его ладонью. Я бессознательно заёрзала и выгнула спину, чтобы прильнуть к нему ещё тесней, и услышала его сдавленный стон.
Меня словно холодной водой окатило. Господи, да что мы делаем?!
– Больно? – выдохнула я, чуть отстраняясь от его жадных губ и рук.
– Сладко, – севшим голосом отозвался он.
Внизу шумела река…. Или это шумело в моей бедной голове?
Стив вдруг широко улыбнулся. Глаза его шало блеснули:
– Никогда не целовалась раньше, Птичка? Вот уж не думал, что встречу такую.
И тут наверху промелькнул свет автомобильных фар, захлопали дверцы и послышались голоса. Я различила взволнованную скороговорку Люка, а потом кто-то незнакомый громко прокричал:
– Сейчас мы вас вытащим, держитесь!
– Чтоб вам… – негромко, но с чувством пробурчал Стив себе под нос, и тут я не выдержала и засмеялась.
***
Дальше всё было, как в телесериалах. Двое парней из племенной полиции спустились вниз и легко выдернули меня из машины, распахнув боковую дверцу. Через несколько минут я уже стояла на обочине, трясясь в ознобе, и Люк Клауд неловко накинул мне на плечи толстое грубое одеяло, в котором я, наверное, стала похожа на старуху-индеанку с дагерротипов прошлого века. Изувеченный «лендровер» очень аккуратно подцепили сзади тросом и бережно водрузили на дорогу.
Потом, как я сообразила, разгорелся спор о том, каким образом лучше извлечь Стива из разбитой машины, не вызвав взрыва от случайно проскочившей искры. Я скорчилась на краешке сиденья полицейского «форда» и лишь отрицательно мотала головой в ответ на все заботливые предложения немедленно отправиться в больницу.
Сзади завизжали тормоза, и рефлекторно подпрыгнув, я увидела, как из пикапа пулей вылетает Вай и мчится к нам, спотыкаясь и размазывая слёзы по круглым щекам.
– Ой, прости, Рут, прости, – зачастила она, бухаясь рядом со мной и хватая меня за плечи. – Ты в порядке?! Зачем я только взяла этот пикап?! На хрена мне сдался Рапид и этот мудак из банка?!
В наступившей на миг тишине отчётливо прозвучал ленивый голос Стива:
– Это какой ещё мудак из банка, а, винчинчала?
– Ой! – задохнулась Вай, ухватившись ладонями за щёки. – Сти-ив! Ты тоже здесь? Ты… ты…
– Он нас всех спас, – с трудом проговорила я, и меня опять затрясло.
– Так, – распорядился Стив из «лендровера» не терпящим возражений голосом. – Забирай свою Птичку, винчинчала, и валите отсюда обе. Да побыстрее.
– Но… но… а ты как же? – забормотала Вай, поспешно хватая меня за руку и подталкивая к пикапу.
– Здесь и без ваших соплей скользко. Проваливайте. Я разберусь.
Голос его был стальным, и распоряжался он так властно, словно вовсе не сидел, как в капкане, в машине, готовой вот-вот взлететь на воздух.
Вай дважды торопливо кивнула и втолкнула меня в пикап, несмотря на все мои протесты.
Впрочем, мы отъехали недалеко, поднявшись на один виток дороги, и внимательно наблюдали сверху, как в свете прожекторов возле «лендровера» суетятся люди, как жалобно и страшно скрежещет металл… а я отрешённо думала, что если машина внизу сейчас взорвётся, просто шагну в пропасть с обрыва, и всё.
Будто подслушав мои мысли, Вай мёртвой хваткой стиснула мне плечо. Так мы и застыли возле пикапа, почти не дыша, пока Стива наконец не вытащили наружу и не уложили на носилки. Завыла сирена машины парамедиков, замигали огни.
Вай перевела дыхание и повернулась ко мне:
– Давай тоже в больницу, а, Рут?
Я молча покачала головой.
Вайнона осторожно погладила мои пальцы, комкавшие казённое одеяло, и вот тогда я всё-таки разревелась.
Утром меня допросили в полиции, но что я могла сказать? Я ничего и никого не запомнила. Но я знала, что запомнил Стив. И это наполняло меня какой-то свирепой радостью.
По пути из полицейского участка я, не раздумывая, повернула в сторону муниципальной больницы и, выяснив у стойки регистратора, в каком отделении находится Стив, поднялась на лифте на третий этаж.
Я не знала, как он меня встретит. Да как бы ни встретил.
Я должна была его видеть, вот и всё.
В отделении травм и ожогов никто не обратил на меня никакого внимания, пока я не окликнула пробегавшую мимо пожилую медсестру. Та, недовольно нахмурившись, поманила меня за собой и с какой-то странной нерешительностью заглянула в дверь третьей от угла палаты.
– Сестра, – прозвучал оттуда вкрадчивый голос Стива, – вы что, опять с иголкой или ещё какой хреновиной? Я ж предупреждал.
– Я с посетительницей! – оскорблено сверкнула очками медсестра. – И прекратите наконец меня запугивать! Я пожалуюсь доктору!
Фыркнув, она зашагала прочь, а я робко протиснулась в палату. Стив лежал на кровати, закинув руки за голову, и мрачно взирал на дверь.
– А ты почему без цветочков и медвежонка Тедди? – после паузы ехидно поинтересовался он, и мне вдруг показалось, что в его глазах промелькнули не только удивление, но и что-то, похожее на радость.
– А что бы ты сделал, если б сестра была с иголкой? – не менее ехидно осведомилась я вместо ответа. От сердца у меня враз отлегло – Стив был раздражён, как зверь в клетке, значит, с ним всё было в порядке! Ликующий смех так и рвался у меня из груди.
Он недовольно фыркнул и медленно сел. Вместо больничного халата на нём красовались всё те же джинсы и тёмная футболка, что и вчера ночью – не самые чистые, между прочим.
– А почему тебя не переодели во что-нибудь более… гигиеничное? – спросила я прерывающимся от сдавленного смеха голосом, и Стив хмуро на меня покосился:
– Попробовали бы только… А ты с чего развеселилась, а, Птичка? Я тебе за твои выкрутасы вчера всыпать обещал, а ты ещё и веселишься тут.
– Когда? Не помню, – быстро сказала я.
И мы замолчали, глядя друг на друга.
Упрямое лицо его было осунувшимся и усталым.
Я успела подумать – что он сделает, если я сейчас шагну вперёд, чтобы запустить пальцы в спутанную гриву его волос, чтобы провести губами от шрама на виске до плотно сжатого рта? Обнимет? Оттолкнёт?
– Иди сюда, – охрипшим голосом сказал Стив, и я шагнула вперёд, больше не раздумывая – прямо к нему в руки. И наконец блаженно зарылась пальцами в его волосы, приникая губами к губам, телом – к телу. Его ладонь жадно нашла мою грудь под блузкой, и я тихо вскрикнула.
И тут Стив отстранился. Рывком поставил меня на ноги и глухо проронил, глядя в пол:
– Хийа.
Нет?
– Почему? – еле шевеля горевшими и вздрагивавшими губами, ошеломлённо спросила я, судорожно сжимая пальцами ворот блузки.
– Потому, – отрезал он, всё ещё не подымая головы. – Летан кигла йо!
Уходить?
– Ни к чему тебе это, – закончил он, наконец угрюмо посмотрев на меня из-под чёрных прядей, упавших на лоб. – И мне ни к чему. Я…
Тут за моей спиной распахнулась дверь, и в палату ввалились двое полицейских, которые беседовали со мной утром. Оба они удивлённо на меня воззрились. Я невнятно пробормотала что-то и попятилась за дверь, услышав сзади негромкое, но явственное ругательство Стива.
Ещё несколько минут я стояла в коридоре, сжав кулаки и глядя в пол. До меня доносились обрывки разговора в палате.
– Да вы и не будете искать этих мудаков, что я, не знаю, что ли?
– Для нас главное – чтобы в законном порядке…
– Для вас главное, чтобы я их не нашёл раньше вас, верно, офицер?
Я ещё крепче сжала кулаки и кинулась прочь по коридору, зная, что завтра же непременно вернусь.
Но той же ночью Стив исчез из больницы, как доложил нам утром вездесущий Люк.
– В холмы отправился, – со вздохом пояснила Вай и нахмурилась. – Там он всегда лечится. Он одно озеро знает, с целебными родниками. Исантамде, Озеро Ножа… Рут! – Она прищурилась. – Ты мне так и не рассказала толком, а я не спрашивала… между вами что-то было? Там, в машине? Ты так с этого клятого обрыва смотрела…
– Чушь какая! – буркнула я на редкость правдивым и противным голосом. – Вечно у тебя всякие глупости на уме! Я просто расстроилась, потому что он из-за нас… из-за меня мог погибнуть, вот и всё! Машина на дереве висела, а мы что там, по-твоему, целоваться должны были, что ли?!
Грудь и губы у меня сладко заныли, щёки загорелись огнём, и я отвернулась.
– А почему ты не вылезла оттуда? Осталась с ним? – не отставала Вай. – Ты ж могла!
– Я же высоты боюсь, ты что, забыла? – невнятно пробормотала я и спаслась бегством.
Я совершенно точно знала, что мне делать дальше, но не знала – как.
Окончание — в комментариях/