Автор: sillvercat
Бета: Glololo
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Канги/Дайана
Категория: гет
Жанр: мистика, романс, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: 1960-е годы. Одинокая женщина с разбитым сердцем приезжает в прерии Северной Дакоты работать ветеринаром и знакомится с загадочным индейцем племени Лакота по имени Воронье Перо....
Спасибо: bachelorette., F-fantazy, которые стали первыми читателями, за прочтение и ценные подсказки, а также Stef Boread, Xin Rei и T-ho & Nazenberg, которые оказались в курсе истории с ВОРОНОПОРНО)))
От автора: Прерии Дакоты – по-прежнему моё всё…
Примечания: написано для Зимней ФБ-2013, фандом WTF Fantasy-original
Поскольку в Штатах с 60-х применяется в разговоре слово "миз" вместо "мисс" и "миссис", как обращение к женщине, здесь употреблено именно это слово. Использованы также фрагменты из эссе Матохато о языке Лакота, мною нахально переработанные)) А также крохотный эпизод из книги любимого мною ветеринара Дж. Хэрриота, за что чистосердечно перед оным извиняюсь.
И чёрт, это уже совсем не соционика, ИМХО, дануифиг! Я люблю эту парочку, Канги и Дайану.
Ссылка на Зимнюю ФБ-2013: wtfcombat.diary.ru/p185399776.htm
Благодарю всех оставивших там комменты читателей, я поправила текст согласно их замечаниям.
Обсуждение в закрытой на время ФБ записи: sillvercat.diary.ru/p185118560.htm
Слушать:
Прослушать или скачать The Mudjekeewis Flute Song бесплатно на Простоплеер
* * * *
– Для души нет ни вчера, ни завтра, а есть только сейчас, в котором есть и вчера и завтра.
– А можно ли считать тогда вчера и завтра одним днём жизни?
– Почему только днём? И почему только жизни?
* * *
Ясным майским утром Дайана Гарднер вышла из арендованного «доджа» и поднялась на крыльцо своего нового дома, сжимая в руке связку ключей.
В этом новом доме ей предстояло начать новую жизнь.
Продавая ей дом и практику, мистер Майлз, бывший ветеринар Черс-Ферри, устало предупредил её:
– Я обязан сказать вам, миз Гарднер, что вы, возможно, совершаете ошибку. Эти места не слишком-то… м-м-м… затронуты цивилизацией. Люди здесь весьма просты и консервативны. Это ковбои, фермеры… индейцы племени Лакота, наконец. Практически все они живут ещё в прошлом веке, будто бы на дворе не шестидесятые! Они не самым лучшим образом отреагируют на то, что их новый ветеринар – женщина. Извините.
Дайана поглядела в его тревожные добрые глаза, окружённые сеточкой мелких морщин, и ободряюще улыбнулась, коснувшись его руки:
– Спасибо, мистер Майлз. Я ценю вашу заботу, но не волнуйтесь за меня. Я справлюсь. И я уверена, что не совершаю ошибки.
Должно быть, это прозвучало заносчиво, но Дайана точно знала, что самую большую ошибку в своей жизни она уже успела совершить, позволив себе без памяти влюбиться в напыщенного хлыща – профессора своего университета, преподавателя своего курса.
Которому её любовь была совершенно не нужна.
Неудачная любовь.
Неудачный аборт.
Неудачная жизнь.
Дайана прикусила губу. Хватит. Этого больше не повторится.
Никогда.
читать дальше
Ничто не привязывает её к прошлому. У неё не было родных – мама умерла от рака три года назад. Друзей тоже не было – бывшие коллеги не в счёт. Так что городишко Черс-Ферри в Северной Дакоте станет её родным городом, если она постарается.
А она постарается.
Здешние жители консервативны и не примут женщину-ветеринара? Ничего, она докажет им, на что она способна!
Но доказывать ей пришлось долго. Сперва – дамам из городской элиты, которые доверили ей своих мяукающих и лающих любимчиков – и то Дайане приходилось вначале лишь подстригать им шерсть, чистить зубы да ровнять когти. Но вскоре, когда она спасла сиамского кота миз Прауд, подавившегося куриной костью, а потом – призового быка-производителя из стада мистера Грина, к ней медленно, но стабильно потянулись клиенты.
Забавно, что ни в том, ни в другом случае ей даже не потребовались знания, полученные в университете и на практике. Ей помогли всего лишь сноровка и житейская смекалка. Бык, например, долго пасся на солнцепёке, получил тепловой удар и стоял, покачиваясь, расставив ноги и обливаясь слюной, пока она не догадалась полить его холодной водой из шланга в конюшне.
В общем, через несколько месяцев доктор Гарднер стала вполне уважаемым в округе Черс-Ферри ветеринаром. Не приняли её только индейцы Лакота, чья резервация находилась поблизости от городка.
Дайану это крайне удручало. Во-первых, она была лишена достаточно обширного сегмента местной клиентуры, а это уменьшало её доходы. А во-вторых, её расстраивало то, что жители резервации предпочитали квалифицированной медицинской помощи совершенно варварское знахарство.
Как-то, остановив машину у магазина на окраине городка, чтобы купить продуктов, Дайана заметила в кузове припаркованного рядом старого пикапа лежавшую на груде пустых мешков большую чёрную собаку. Та тяжело дышала, безучастно глядя прямо перед собой подёрнутыми белёсой мутью глазами. На морде её было столько седых волосков, что Дайана сразу поняла – собака очень, очень стара.
Женщина вышла из машины и, что-то успокаивающе бормоча, протянула было к собаке руку. Однако та немедленно ощерилась, демонстрируя выкрошившиеся, но когда-то грозные клыки, и предупредительно зарычала. Дайане пришлось минут десять бестолково топтаться возле пикапа в ожидании хозяина.
Наконец какой-то человек вышел из магазина и направился к пикапу с бумажным пакетом в руке. При первом же взгляде на него у Дайаны неприятно ёкнуло сердце от догадки, что её ожидание оказалось бессмысленным.
Хозяин пса был индейцем Лакота.
Мужчина лет тридцати, – очень высокий и смуглый, в поношенной рабочей одежде – клетчатой рубахе, джинсах и грубых башмаках, – обратил на Дайану не больше внимания, чем на трясогузку, деловито прыгавшую тут же в придорожной пыли. Скользнув по женщине равнодушным взглядом тёмных, как уголь, глаз, он распахнул переднюю дверцу пикапа.
– Хай! – заторопилась Дайана, желая высказаться до того, как он усядется за руль и включит зажигание. – Это ваша собака?
Отличный вопрос, Дайана Гарднер. Сейчас он скажет: «Нет». Или: «Какая собака?» Или вообще молча укатит прочь.
Но тот поглядел на неё, прищурился и ответил – неторопливо и чуть насмешливо:
– Хай. Моя, если вы про ту, что в кузове.
Голос его был низким и хрипловатым.
Возликовав, Дайана сбивчиво продолжала:
– Она больна? Извините, что я спрашиваю, но я новый здешний ветеринар, Дайана Гарднер. Я могла бы осмотреть её.
Сейчас он скажет: «Это не ваше дело».
Он так и сказал, но другими словами.
Он рассеянно провёл ладонью по своим иссиня-чёрным волосам, небрежно собранным сзади в короткий густой хвост, и негромко проронил:
– Это Шунка. Его время проходит, док. И скоро его будут звать Шунка Сапа.
Ей показалось, что в голосе его просквозила горечь, но взгляд остался непроницаемым.
– Если он страдает, я могу… облегчить его страдания, – упрямо продолжала Дайана, чувствуя себя круглой дурой. Господи, как высокопарно! Облегчить страдания…
Она опять решила, что не дождётся ответа, но индеец сказал, закидывая свой пакет в кабину:
– Каждый должен пройти свой путь до конца. И пройти его сам. Хейапи.
Он уселся за руль и тронул пикап с места, а Дайана, неловко помявшись на месте, вошла наконец в магазин.
– Вы про собаку его спрашивали, миз Гарднер? – выпалила кассирша, едва дождавшись, когда женщина подойдёт к кассе со своими покупками.
Дайана растерянно поглядела на эту ярко накрашенную толстушку лет пятидесяти с якобы белокурыми кудряшками. Кассиршу звали миз Келли, и у неё был йоркширский терьер Снуп, которому недавно требовалась прививка.
– Простите?
– Индейцы никогда не заботятся о своих животных так, как мы, цивилизованные люди, – понизив голос, заявила миз Келли. – Его псу уже лет двадцать, если не больше, и все всегда говорили, что он наполовину волк.
– А кто этот человек, его хозяин? – не удержалась от вопроса Дайана.
Кассирша заговорщически ей подмигнула:
– Производит впечатление, верно? Хотя он и дикарь, и смутьян, но красавчик. Это Канги Вийака, Воронье Перо. Мой старший, Лео, учился с ним в одном классе. Но Лео – теперь адвокат в Миннеаполисе, а Канги Вийака так и остался дикарём. Он разводит мустангов, выступает на родео и пропадает в своих Чёрных Холмах. Про него здесь много разных слухов ходит, знаете ли...
Кассирша наверняка разглагольствовала бы и дальше, но Дайана, торопливо распрощавшись, сложила покупки в пакет и быстро вышла из магазина.
На другой день она отправилась в местную библиотеку и в одной из книг по этнографии индейцев Лакота нашла отрывок со словами «Шунка Сапа»:
«Шунка Сапа на языке Лакота – черная собака, по верованиям Лакота, посланник Бесконечного Огня, который неохотно отпускает своих детей и всегда стремится вернуть их обратно».
Она прочитала это раз, ещё раз, и потёрла глаза. Потом решительно захлопнула книгу и поднялась. Господи, да чем она занимается?!
* * * *
– Лай чёрной собаки спасает заблудившиеся души, и только душа-наги, увидевшая Вечный Очаг Песчаных Холмов, не обращает внимания на чёрную собаку. Конечно, и этот очаг – всё тот же Бесконечный Огонь, но душа, понимающая это, сохраняет своё настоящее лицо вплоть до Святого Дня.
– А что такое наги?
– Наги, нийа, нагийа – это всё одна и та же душа в разных степенях её свободы.
– И какая их них свободна более всего?
– Наги – это совершенно свободная душа, нийа – душа в живом теле, нагийа – ложная душа.
* * *
Ночью Дайана проснулась, как от толчка в бок, подскочила и села на постели.
Потом ошарашено заморгала и рефлекторно потёрла глаза.
Прямо перед ней, на никелированной спинке кровати, ясно различимый в свете полной луны, сидел огромный ворон и искоса хитро её разглядывал. Лунный луч скользил по его блестящим перьям, отражался в чёрных выпуклых глазах.
Ворон склонил голову набок, будто забавляясь, и Дайана, очнувшись, судорожно потянула на себя одеяло.
– Ты откуда взялся? – срывающимся шёпотом спросила она.
Строка из стихотворения По прозвучала в её голове чётко, словно сказанная вслух.
Ворон переступил лапами по спинке кровати, ещё раз оценивающе оглядел Дайану и, хрипло каркнув, исчез в раскрытом окне.
Дайана медленно спустила с кровати босые ноги и, всё ещё кутаясь в одеяло, подошла к окну. Ночной ветер нёс запах дыма от костра, далеко в холмах протяжно провыл койот. Она поёжилась и резко захлопнула окно.
Утром она решила, что визит ворона ей просто приснился. Что за глупость – дикая птица никогда осознанно не влетит в дом к человеку! Однако, застилая постель, она нашла среди простыней чёрное блестящее перо и, зажав его в кулаке, растерянно опустилась на край кровати.
– Канги Вийака, – зачем-то проговорила она вслух, но собственный голос показался ей незнакомым, а по спине пробежала ледяная дрожь.
Внизу нетерпеливо пиликнул дверной звонок. Торопливо приведя себя в порядок и отбросив всякие мысли о каких бы то ни было загадочных воронах, Дайана спустилась по лестнице – встречать пациентов и их хозяев.
Но ей волей-неволей пришлось вспомнить об этом вороне через пару дней, когда рано утром она обнаружила его сидящим на перилах своего крыльца. Дайана так и застыла на месте со свежей газетой в руках. Она могла бы поклясться – когда она выбегала за почтой к калитке, этой огромной чёрной птицы на перилах не было. Так они смотрели друг на друга – женщина и птица, пока Дайана не разглядела, что правая лапа ворона поджата к груди.
– Ты ранен? – взволнованно спросила она и запнулась. – Что с тобой?
Ворон наклонил голову и ничего не ответил. А она чего ожидала?
– Пойдём, – неловко сказала Дайана, распахнув дверь в приёмную и сделав приглашающий жест рукой.
Ворон влетел в дом впереди неё и опустился на спинку стула в кабинете.
Склоняясь над ним и осторожно прощупывая его сломанную лапу, Дайана вскользь подумала о том, что одного удара острого, как пика, клюва будет достаточно, чтобы выбить ей глаз… но беспокоиться об этом было уже поздно. Будь что будет.
Ворон пристально на неё смотрел и лапу не отдёргивал.
– Хороший мальчик, – спокойно сказала Дайана. – Потерпи немного. И как ты её сломал?
Она машинально подумала, что это беда всех ветеринаров – очеловечивать пациентов, разговаривать с ними и ждать ответов.
Ворон стоически перенёс установку на лапу маленькой шины, но по окончании этой операции немедленно вылетел в открытое окно.
– Надо было предложить ему остаться, – вслух проговорила Дайана, снимая медицинские перчатки.
Она решила, что ворон сдерёт мешающую ему конструкцию на первой же ветке, но что-то подсказывало ей, что такого не произойдёт. Иначе он просто не явился бы к ней за помощью.
После ухода – иначе не скажешь – ворона она опять нашла под своим стулом перо.
Канги Вийака.
* * * *
– Расскажи про Чёрные Холмы. Расскажи про Паха Сапа.
– Паха Сапа – священное место для народа Лакота, место, где воинами обретаются видения. Тех, кто достоин видения, посещает посланник Вакан Танка, которого можно спросить и получить ответ. Внутри холмов скрыт мир, куда однажды придут все Лакота, живые и мертвые.
* * *
Дайана не ожидала увидеть на своём крыльце птицу, но ещё более не ожидала увидеть там этого человека. Но он появился у её дома двумя неделями спустя – таким же ранним утром, что и ворон.
Его непроницаемые угольные глаза остро глянули на неё.
– Поедемте со мной, док, – отрывисто сказал он своим глубоким голосом. – Моя кобыла не может разродиться.
– Сейчас, только возьму чемоданчик, – так же коротко отозвалась Дайана.
Молодая рыжая кобыла по кличке Зинткала – Сойка, провела в родах почти сутки и совсем обессилела. Осмотрев её, Дайана не стала упрекать хозяина за то, что он не обратился за помощью раньше – смысла в этих попрёках всё равно не было. Она быстро набрала в шприц стимулятор и ввела иглу в холку кобылы. Буквально через несколько минут потуги возобновились.
– Снадобье белых, – с непонятной усмешкой сказал Канги, кивнув на брошенный ею шприц.
Дайана нетерпеливо мотнула головой и снова подступила к кобыле, подняв вверх руки в стерильных перчатках:
– Жеребёнок идёт задними ногами, в этом всё дело. Помогите мне.
Они провозились ещё полчаса, пока Дайане наконец каким-то чудом не удалось перевернуть малыша как надо. Канги крепко держал измученную перепуганную лошадь, что-то говоря ей на своём языке. Наконец оба они подхватили выскользнувшего из чрева кобылы жеребёнка, а потом, взмокшие от неистовых усилий, перемазанные в крови и облепленные соломой, стояли и смотрели, как малыш неловко подымается, шатаясь на тонких ножках, и ковыляет вперёд, чтобы присосаться к материнскому вымени.
– Я его назову Нажин – Стоящий Смело, – торжественно объявил Канги и тихо рассмеялся. – Он будет храбрым и быстрым парнем. Спасибо, док. – Он внимательно посмотрел на Дайану. – Пила майа.
Дайана молча кивнула – к горлу её подкатил ком, когда она увидела, как жеребёнок толкает мать мордочкой в живот, нетерпеливо вертя куцым хвостиком.
Дура, она просто сентиментальная дура.
Канги шагнул к жеребёнку и вдруг, споткнувшись, глухо выругался сквозь зубы. Чтобы не упасть, он был вынужден опереться на стену.
– Что с вами? – тревожно ахнула Дайана.
– Ерунда, повредил ногу на родео, – процедил он. – Ступайте в дом, док.
– Но…
Канги повернул голову и прищурился:
– Ступайте, умойтесь и ждите меня.
Прозвучало это так, что Дайане оставалось только повиноваться.
В крохотной кухне старого бревенчатого дома ей кое-как удалось привести себя в порядок, отмывшись от грязи и крови. Учитывая, что из кухонного крана текла только холодная вода, это было воистину подвигом. Впрочем, на ней, в отличие от хозяина, всё-таки во время всех манипуляций были перчатки и фартук. Поразмыслив, она поставила на газ большой жестяной чайник с водой.
Когда Канги наконец вошёл в дом, чайник уже закипал. Дайана плеснула в стоявший на столе ковш кипятку и разбавила его водой из-под крана.
– Снимайте рубашку, я вам полью, – непререкаемым тоном распорядилась она. – Снимайте, снимайте.
Мужчина поглядел на неё, склонив голову к плечу, а потом рассмеялся, сдаваясь, и стащил рубаху.
– Вы всех хозяев своих пациентов моете, док? – осведомился он, нагибаясь над раковиной и лукаво косясь на Дайану.
– Только тех, кто помогает мне принимать роды, – сдержанно ответила она, невольно залюбовавшись его крепким бронзовым телом.
– А таких не очень много? – продолжал он, намыливая руки и плечи и отфыркиваясь от струй воды, которую она щедро лила из ковша между его лопаток.
– Пока что вы – единственный, – весело подтвердила она.
Выпрямившись, Канги небрежно швырнул рубаху в раковину и взял со спинки стула махровое полотенце, которым до этого вытиралась Дайана. Та с любопытством взглянула на амулет, качавшийся на его широкой груди – несколько желтоватых звериных клыков, соединённых цепочкой бирюзовых бусин.
– Мато – медведь, – спокойно пояснил Канги, перехватив её взгляд.
– А для чего служит этот амулет? – поинтересовалась Дайана, припомнив свои изыскания в области верований Лакота.
Мужчина небрежно пожал плечами:
– Да чтобы девчонки спрашивали, док.
И опять широко ухмыльнулся, забавляясь её замешательством.
– Послушайте, – серьёзно проговорила Дайана, не принимая его залихватского тона. – Что у вас с ногой? Вы к врачу обращались?
Канги перестал улыбаться и нахмурился:
– Это чепуха, док. Пройдёт.
– Значит, не обращались, – со вздохом констатировала Дайана. – А ну-ка, покажите мне ногу.
Он вскинул брови, снова забавляясь:
– Вам нравится снимать с мужиков не только рубашки, но и штаны, док?
– Мне кажется, вам не привыкать это делать перед женщинами, – не моргнув глазом, отпарировала Дайана.
Канги секунду помолчал, а потом расхохотался, расстёгивая ремень джинсов:
– А вы зубастая штучка, док.
Опёршись на стол, он выпростал правую ногу из штанины и глянул сверху вниз на озабоченно склонившуюся перед ним Дайану.
Та ожидала какой-нибудь новой пошлости, но Канги смолчал. Молчал он всё время, пока она деловито ощупывала его колено, на котором виднелся свежий шрам. Выпрямившись наконец, Дайана посоветовала ровным голосом:
– Обратитесь к врачу и разрабатывайте сустав. Перелом сросся удачно, но возможна контрактура. Как вы ухитрились обойтись без врачебной помощи с такой тяжёлой травмой?
Канги не спеша натянул и застегнул свои джинсы. А потом таинственно поманил её пальцем, и она, как зачарованная, потянулась к нему. Тёмные его глаза с золотыми искорками не отрывались от её глаз.
– Мне ни к чему помощь белых. Меня хранят духи Лакота.
И, когда Дайана возмущённо нахмурилась, собираясь запротестовать, он просто взял её за подбородок и накрыл её губы своими.
Мягко и настойчиво. Властно и нежно. Шутливо и всерьёз.
Веки её сами собой сомкнулись.
Его пальцы ласково потянули её за волосы на затылке, а губы оторвались от её рта.
Взгляд Канги – тёмный, золотой – будто вбирал её в себя.
– Это всё амулет, док, – прошептал он насмешливо.
Залившись краской до корней волос, она развернулась, собираясь выбежать вон. Но его крепкая рука удержала её за локоть:
– Простите, док. И спасибо. Я должен с вами рассчитаться. Это было не расчёт, просто… бонус.
Его глаза опять смеялись, и Дайана вдруг тоже ощутила прилив какой-то детской бурлящей радости. И неуверенно заулыбалась.
Она дождалась, когда он вытащит из кармана и отдаст ей двести долларов – не чеком, а наличными в нескольких купюрах, сообразив, что это, должно быть, его выигрыш на родео.
– А как ваш пёс? – спохватившись, спросила она. – Шунка?
Канги перестал улыбаться и на мгновение опустил голову.
– Он отправился провожать души к Бесконечному Огню. Когда-нибудь он отведёт туда и меня.
Дайана лишь кивнула и вышла. В глазах у неё опять защипало, и она не хотела, чтобы Канги заметил её смятение.
* * *
– А что такое Бесконечный Огонь?
– Пета-ови ханкешни – символ жизни народа Лакота. Это тот самый очаг, что согревает сердца всех Лакота, живущих вокруг него. В сущности, это центр нашего мира.
* * *
Чёрные Холмы громадой подступали к самому городку, одновременно маня и пугая Дайану. Она знала, что Лакота чтят эти места подобно тому, как католики чтят свои вздымающиеся в поднебесье храмы. Чёрные Холмы – Паха Сапа – и были храмом, сердцем этой суровой, неласковой и щемяще прекрасной земли.
Ей не хотелось приходить туда просто любопытствующей туристкой, чужачкой, пришельцем из совершенно чуждого этому месту мира «цивилизованных людей». Ей казалось, что это как-то… стыдно. Вроде как взять и войти в католический собор без разрешения и благословения священника, чтобы поглазеть на прекрасные средневековые мозаики и фрески.
Мысль эта была нелепа, что Дайана прекрасно осознавала. В конце концов, в Чёрные Холмы ведут даже целые туристические маршруты, горные тропы патрулируют и егеря, и волонтёры, и вообще… это же просто горы!
Но она знала, знала точно, что Паха Сапа – не просто горы. Место это было местом средоточия Силы уже долгие века, и Сила эта дышала ей в лицо, когда она, как зачарованная, забыв о времени, стояла и смотрела вечерами, как над Чёрными Холмами заходит солнце – кроваво-алое, багровое, тёмное, золотое… как искры в непроницаемых глазах Канги.
Канги Вийака.
Этот его поцелуй…
Дайана постоянно говорила себе о том, что навязчивые воспоминания об этом единственном поцелуе вызваны как раз тем, что он и был единственным за последние четыре года её добровольного воздержания. За четыре года той епитимьи, которую она наложила на себя сама.
Карой за грех, которому нет прощения.
За убийство невинной души.
У неё тогда не было другого выхода. Но наказание она должна была понести.
А тот поцелуй…
Дайана прерывисто вздохнула, глядя с крыльца на горы.
Солнце уже зашло, и последние его отблески не могли проникнуть в тёмные провалы расселин и ущелий.
Она прижала руку к груди. Все эти годы она не смела зайти в церковь. Может быть, поэтому её так тянет туда, в место, которое веками было храмом для народа, жившего здесь?
Но этот одинокий вой койота в ночи!
Она словно слышала зов, далёкий и манящий.
Боже, ну какая же ерунда. Нелепое суеверие! Но…
Она просто должна была пойти туда.
Завтра же.
* * *
– Почему мы не убиваем койотов?
– Наги – нагая, обнажённая душа, может войти и в тело какого-нибудь койота, чтобы стать майашлеча, зверем-духом Майа Овичапаха, который всегда поет у Бесконечного Огня Чёрных Холмов. Сама Майа Овичапаха часто показывается людям в облике желтой, как Мать-земля, самки койота.
* * *
В свой единственный на неделе свободный день – воскресенье – Дайана оделась по-походному: в разношенные кроссовки, джинсы и куртку, и отправилась в Холмы.
Возможно, это было глупостью. Возможно, ей стоило сначала… что? Найти проводника? Взять где-то лошадь напрокат, как берут напрокат автомобили?
Она нервно прыснула при этой мысли. Она умела ездить верхом, но конюшни при доме ветеринара не было.
Дайана почему-то не сомневалась в том, что Канги Вийака не отказался бы дать ей лошадь и проводил бы её в Холмы. Но это было… чревато. Вот именно. Хорошее слово.
Слабая улыбка опять тронула её губы, но она тут же нахмурилась. Не думать. Не вспоминать. Это ей ни к чему.
Итак, на ней были удобные кроссовки, удобная одежда, в карманы куртки она рассовала кое-какие походные припасы – по привычке, почерпнутой в детских скаутских лагерях, и сердце у неё восторженно билось, когда она запирала за собой дверь своего дома.
Боже, ну какая всё-таки глупость! Никто в целом мире даже не знает, куда она направилась!
«И слава Богу», – мелькнуло у неё в голове. Такой свободной она не чувствовала себя уже очень-очень давно. Может быть, никогда.
Тропинка, по которой она шла, была едва различима и походила скорее на звериную тропу. Вокруг не было ни единой человеческой души, но это её не пугало, как не пугало присутствие обитателей Холмов: уж, разморённо возлежавший на плоском гранитном обломке, так и продолжал возлежать, когда Дайана проходила мимо, юные слетки синиц подпрыгивали в кустах бересклета, сойка свесила голову с ветки, с любопытством заглядывая ей в лицо.
Дайана прикусила губу. Почему-то это доверие невероятно тронуло её и в то же время не удивило. Будто… будто так и должно было быть!
– Доктор Дулиттл, его обезьянка Чи-Чи и утка Даб-Даб… – рассеянно пробормотала она, смахивая пот со лба.
Этаких зверюшек Чёрные Холмы никогда не видывали!
Она задрала голову вверх. Меж сосновых ветвей ослепительно синело небо, в котором одиноко маячила чёрная точка. Ястреб? Или… ворон?
– На гребне холма ворон – чёрный лоскут, – прошептала Дайана строчку из прочитанного ею в сборнике фольклора Лакота. – «Хочу, чтоб меня любили», – сказал ворон. «Слишком многого хочешь», – сказал койот.
Слишком многого…
Она облизнула пересохшие губы. Стоило уже присесть и передохнуть в тени.
С собой у Дайаны была бутылка воды, но маленький родник в тени громадного утёса так приманчиво журчал…
Она со вздохом облегчения устроилась на плоском камне, с улыбкой вспомнив давешнего ужа, и проворно разулась. Какое блаженство – окунуть в воду отвыкшие от долгой ходьбы ступни.
Дайана снова подняла голову – чёрная точка в небе, казалось, стала ближе. Птица спускалась вниз, описывая размеренные широкие круги… или это ей показалось?
Нет.
С высоты донеслось хриплое и будто бы насмешливое карканье. Значит, птица действительно спустилась ниже. И это действительно был ворон.
Она откинулась назад, опёршись спиной на склон утёса, следя за вороном сквозь едва сомкнутые ресницы.
Чёрная точка кружилась уже молча, всё так же размеренно, медленно и плавно, подставляя крылья под воздушные потоки, подымающиеся с земли.
Дайана сама не заметила, как её веки окончательно закрылись. Она задремала.
* * *
– Сон – это подобие смерти?
– Нет. Хотя душа спящего оставляет тело, но только временно. Она становится душой-наги, свободной душой, но лишь на время сна. Она ищет.
– Что?
– То, что более всего ей нужно.
* * *
Дайана летела.
Она парила.
И ветер пел в её распахнутых крыльях.
Тёплый летний ветер.
Она знала, кто она такая – доктор Дайана Гарднер, дипломированный ветеринар, двадцати пяти лет от роду, одинокая, с несмываемым грехом на душе и телом, так долго не знавшим ласки.
Но теперь она была птицей. Молодой самкой ворона, как бы смешно это ни звучало. Ветер гладил её чёрные блестящие перья, отливавшие синевой, а из горла рвались пронзительные крики восторга.
Дайана упивалась этим полётом, этой свободой, своей силой, пением ветра в перьях.
И видом громадного ворона, парящего рядом с ней в тех же воздушных потоках, то возносивших их обоих вверх, к сиявшему в зените солнцу, то опускавших вниз, к самым волнам выгоревшей на солнце травы прерий.
Он был прекрасен, этот иссиня-чёрный самец, то парящий, то пикирующий, выделывающий в воздухе самые невероятные пируэты с хриплым грозным карканьем, и у неё замирало сердце от страха и гордости, потому что она знала, что всё это он проделывает ради неё.
Что он выбрал её из всех, отметил её, маленькую самку, неприметную, невзрачную…
Невзрачную?!
Дайана была прекрасна и знала это.
Она пролетела совсем близко от ворона, не боясь ни грозного клюва, ни огромных когтей. Она точно знала, что он не обидит её и не только не обидит…
Сладкое напряжение прокатывалось вдоль её позвоночника, вздыбливало перья, настойчиво требуя выхода.
Из горла её вырвался новый протяжный крик, и ворон отозвался эхом – немедленным и яростным.
Внезапно она смертельно испугалась, ощутив себя человеком. Женщиной, разморёно дремавшей так далеко внизу, возле мирно журчавшего ручья. Ей казалось – она видит себя, цветную точку на камнях в тени утёса.
Она вгляделась вниз до рези в глазах.
Нет. Возле утёса никого не было. Никого!
Здесь, в небе над Чёрными Холмами, была только одна Дайана Гарднер, ставшая самкой ворона.
Она панически забила крыльями, пытаясь очнуться любой ценой.
Снова стать собою.
Но она не могла. От ворона, парящего рядом, исходили неистовые волны силы и вожделения, и она знала, что должна ответить ему.
Её вёл не разум, но инстинкт.
Инстинкт, который заставил её, трепеща, перевернуться на спину – навстречу налетевшему на неё, как вихрь, громадному самцу.
Жаркая судорога свела её тело – всего на один миг, ставший бесконечным.
Далеко внизу Дайана Гарднер подскочила и села на камнях, схватившись рукой за сердце. Сердце отчаянно колотилось, будто после долгого бега, а грудь болезненно набухла и пульсировала под пальцами. Она бессознательно поёрзала на горячем камне и, осознав это, с размаху бросила пригоршню ледяной родниковой воды в своё пылавшее лицо.
Ничего особенно не случилось, Дайана Гарднер. Ты сдуру заснула на солнцепёке, вот и всё. Подумаешь, невидаль! Эротические сны в твоём возрасте да ещё и при полном отсутствии хоть какого-то подобия личной жизни никого не должны удивлять.
Не должны.
Пора домой.
Экскурсия закончилась.
Поспешно встав, она задрала голову, приложив ладонь козырьком к глазам, чтобы заслонить их от солнца.
Ворон всё так же размеренно кружил в полуденном сияющем небе.
Один.
* * *
– Белый – священный цвет?
– Да. Ска – это цвет севера, крыла Северного ветра, цвет зимы, снега и мороза, цвет выхода на тропу войны.
– А красный?
– Ша, красный – цвет крови и жизненной силы. Святые люди называют красную краску, используемую в Танце Солнца и в других священных церемониях, Цветом Новой Жизни.
* * *
Тремя месяцами позднее Дайана Гарднер вышла из кабинета врача – не ветеринара – оцепенело сжимая в пальцах листок с результатом своих анализов и даже не прощаясь.
Она была беременна.
Беременна.
Беременна!
Ни единой мысли не было в её совершенно опустевшей голове.
Хотя нет, одна точно была.
– Это невозможно! – выпалила она вслух и потрясла головой, будто прогоняя морок. – Я же ни с кем… я…
Полузабытый сон так ясно поднялся со дна её души, словно приснился только что.
Полёт над бездной, которая не страшила её, а будто бы ласково укачивала на крыльях ветра.
Хриплое, яростное и призывное карканье громадного ворона, нагоняющего её.
Собственный трепет, нетерпение, вожделение.
Судорога обладания длиною в миг и вечность…
Не раздумывая ни секунды, Дайана скомкала в пальцах листок. А потом выскочила из приёмной, промчавшись ураганом мимо озадаченной медсестры, и ринулась к своей машине.
Её трясло от бешенства и смятения, и она просто не могла дать себе время на бессмысленные размышления. Она и без того знала, куда надо ехать и что делать.
Канги Вийака разбрасывал солому по полу своей конюшни, и, на мгновение застыв в распахнутых дверях, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, Дайана впитывала взглядом эту картину – солнечные полосы, падающие на дощатый пол сквозь окошки под потолком и щели в старых стенах, смуглый высокий мужчина, чьи движения были плавными и размеренными, любопытные морды лошадей в денниках…
Видимо, почувствовав её присутствие, Канги начал оборачиваться к двери, одновременно отставляя в сторону вилы… но не успел этого сделать. Дайана, как коршун, налетела на него со спины, он не удержался на ногах и рухнул в кучу соломы, увлекая женщину за собой.
Какая-то лошадь в стороне от них тонко и испуганно заржала.
Остро чувствуя всем телом его большое крепкое тело и едва дыша от ярости, Дайана прохрипела:
– Как ты посмел сделать со мной это?! Как ты посмел?
Канги сморщил нос и белозубо усмехнулся, но тут же вынужден бы перехватить её руки, которыми она вознамерилась вцепиться ему в горло. Его ладони были грубыми и жёсткими, как наждак. Грудь его колыхнулась от сдавленного смешка, и Дайана прошипела, бессильно стиснув кулаки:
– Только попробуй сказать, что ты не понимаешь, о чём я говорю!
Но он сказал совсем не то, чего она ожидала.
Он сказал:
– Как ты догадалась?
И голос его был не насмешливым, как она опять же ожидала, а абсолютно серьёзным. Внезапное сумасшедшее, воистину сумасшедшее облегчение волной нахлынуло на неё. Значит, это всё-таки было с ней наяву!
– Я беременна, ты, скотина! – процедила она, безуспешно пытаясь выдернуть руки из его крепкой хватки.
Он помолчал несколько мгновений, а потом в его голосе всё-таки просквозила усмешка:
– И ты теперь боишься снести яйцо?
У неё перехватило дыхание.
Дайана растерянно посмотрела ему в лицо, беззвучно шевеля губами и не находя слов. А потом сдалась. Это было невыносимо, но у неё просто не хватило сил больше сдерживаться. Она зажмурилась и заплакала навзрыд от обиды, как маленькая девочка, которую несправедливо наказали.
Канги мгновенно сел, подхватив её на руки и прижав к груди. Дайана опять забарахталась, пытаясь вырваться, но поняла, что это бесполезно, и продолжала бессильно рыдать, пряча лицо у него на плече. Он что-то говорил, она чувствовала, как вздымалась его грудь, дыхание шевелило ей волосы, и это странно успокаивало. Как успокаивали сами слова незнакомого языка – странные, гортанные слова со множеством согласных. Язык Лакота. Язык этой земли.
– Прости, что я посмеялся над тобой, винчинчала, девочка, – сказал он покаянно, чуть отстраняя её от себя и заглядывая ей в лицо.
Дайана вдруг подумала, что глаза у неё распухли, нос покраснел, а в волосах торчит солома.
– Это потому, что я никак не мог поверить в то, что ты веришь, – раздумчиво продолжал Канги, а его большая ладонь, выпустив её руку, медленно погладила её по спине. – Любая другая белая женщина на твоём месте решила бы, что ею, к примеру, овладели против её воли, опоив чем-нибудь… наркотиками, скажем…
Его брови сдвинулись, и он приподнял ладонью её лицо, вглядываясь в него ещё внимательнее.
– А что подумала бы женщина Лакота? – завороженно прошептала Дайана.
– Что она была в Паха Сапа, в Чёрных Холмах, на священной земле, – отозвался Канги, блеснув глазами, – а там может произойти всё, что угодно.
– Например, – растягивая слова, проговорила Дайана, – мужчина может оборачиваться вороном и призывать к себе женщину, заснувшую у ручья…
– Например, – серьёзно кивнул Канги, – чтобы её душа-наги, вылетев во сне из её тела, вселилась в тело вороньей самки, и та отдалась бы ему. – Голос его дрогнул. – Я очень тебя хотел, док. И сейчас хочу.
Одна часть сознания Дайаны закричала: «Господи Иисусе, что за бред я говорю и слышу!»
Вторая часть услышала только его последние слова.
А третья часть заставила её очень быстро произнести то, чего она никому и никогда не рассказывала, кроме мамы:
– У меня была внематочная беременность. Потом я сделала аборт. Ещё когда училась в колледже. Я влюбилась. Он был моим профессором. Я ему была не нужна… – Она задохнулась от этой скороговорки, хватая воздух ртом, и Канги нежно прижал её к себе, так что последние слова она договорила, вновь уткнувшись лбом в его плечо под рубахой, отсыревшей от её слёз: – Мне сказали, что у меня, возможно, никогда не будет детей. Предложили лечение. Но я решила, что я… недостойна, что я…
Губы Канги, горячие и сухие, накрыли её губы, солёные от слёз, а её сердце забилось прямо в его руке.
– Он просто мудак, этот профессор, – совсем неромантично проговорил Канги, оторвавшись наконец от её губ. – А ты была девчонкой, во всём от него зависимой. Отпусти себя, винчинчала, не казни.
– Не говори так… – пробормотала Дайана. – А то я опять разревусь. А я никогда не плачу.
– Ты сильная, – задумчиво согласился Канги, прижимаясь щекой к её макушке. – И очень красивая. Ты как татока – антилопа. Длинные ноги, – он ласково провёл по её бедру ладонью, – глаза, такие огромные, и смотришь так же настороженно…
– А оленем ты не умеешь оборачиваться? – невольно рассмеявшись, лукаво осведомилась Дайана.
– Нет, – деланно вздохнул Канги. – Только вороном. Все мужчины моей семьи умели это. И если ты родишь сына…
Дайана решительно закрыла ему рот рукой:
– А я? Я не мужчина твоей семьи, чёрт бы тебя побрал, ты, колдун несчастный! Почему у меня такое получилось?!
– Потому что я очень сильно тебя хотел, – озорно пояснил Канги, отнимая её ладонь от своих губ и снова валясь на спину. Дайана не успела опомниться, как оказалась не сверху него, а под ним, придавленная его сильным телом. – И я хочу тебя не вороном, не антилопой, а человеком. Прямо здесь и сейчас.
Дайана возмущённо забрыкалась, пытаясь его оттолкнуть – с тем же успехом она могла пытаться оттолкнуть каменную скалу. Но с той лишь разницей, что от единоборства с каменной скалой её тело не охватил бы такой исступленный жар.
– На нас смотрят, – сдавленно прошептала она.
Из денника и вправду продолжали высовываться любопытные морды Зинткалы и Нажина, и Канги сперва сердито махнул на них рукой, а потом захохотал.
– Пойдём в дом, – сказал он, одним движением подымаясь с пола и ставя Дайану на ноги.
– Нет, – возразила она спокойно, прижимая к груди полы растерзанной блузки и с удовольствием наблюдая за тем, как он нахмурился. – Оседлай, пожалуйста, лошадей. Я опять хочу туда, в Паха Сапа. Чтобы быть с тобой там.
Он молча поглядел на неё блестящими серьёзными глазами:
– Я индеец, – произнёс он наконец. – Лакота. Оборотень. Ворон. Я охраняю священные холмы, как это делали мои предки много десятков лет подряд. Если у меня родится сын, он будет делать то же самое. Ты готова к эдакому, док?
Дайана утёрла мокрые щёки тыльной стороной руки и рассудительно ответила:
– Ну… я не могу сказать, что я готова, я даже не могу ручаться, что я сейчас не сплю. Но я хочу летать с тобой ещё, Канги Вийака, будь ты вороном или человеком.
И тогда он, смеясь, вновь подхватил её на руки.
* * *
– Если наши слова и наши мысли ложатся в твою речь и душу, то почему нет? Всё живёт вечно в круге Бесконечного Огня. О Вакан Танка, Великая Тайна, продолжай направлять и оберегать наши тропы и любимых нами. Я сказал. Хоука хей!