* * *
Оказавшись наконец на кухне перед Ольгой Васильевной, Жучка поняла, что не может и не хочет в подробностях пересказывать ей всё, что произошло в клинике.
– Он велел мне уезжать обратно, – глухо проговорила она, глядя на атласную бахромчатую скатерть и бесцельно вертя в руках вилку. – Но я никуда не поеду, пока всё не выясню до конца.
Лицо Ольги Васильевны было таким же серым от усталости, как, наверное, у неё самой.
– Со мной никто не захотел прямо разговаривать, Боятся, – отозвалась она так же коротко. – Но я тоже не отступлюсь.
Протянув руку, женщина крепко стиснула пальцы Жучки, и та подняла глаза. Странно, но Ольга Васильевна улыбалась:
– Тук-тук, Нео. Идём за белым кроликом?
Жучка даже не сразу поняла, что она такое говорит, а когда поняла, рассмеялась:
– Тук-тук, Тринити. Прорвёмся!
…Лёжа без сна в маленькой комнате и наблюдая, как по потолку пробегают отблески фар от проезжавших мимо автомобилей, она не прикидывала, с чего ей завтра начать и куда пойти. Она это знала.
Она просто слушала звучавшую внутри безо всякого плейера Серёгину песню.

Рассветы – лишь наша выдумка,
Их отменить так легко,
Как шарик падает в выемку
И льётся на пол молоко.
Молчание – клей для реальности,
Которую страшно сломать.
Когда я впадаю в крайности –
То в этом ты виновата.
И снова я буду прокручивать
Счастливый финал в голове,
Но всё-таки это не лучше,
Чем пить в одиночку портвейн.
И в драме, что пишет сознание,
Обвенчаны мы давно,
И в жизни из всех состояний
Нам лучшее не дано.
Тревожно на тихих улицах,
И давят мешки облаков,
И дымом извечным курится
Не-здесь-не-сейчас-любовь.
На ветках остались искорки
Того, что горело в тебе,
И что для меня немыслимо.
Души не бывает две.

* * *
– Я дам тебе все контакты Орлова, – Ольга Васильевна, хмурясь, взялась за мобильник.
Жучка кивнула:
– Давайте. Но начну я с ребят из группы.
– У меня есть телефон одного из них, но он давно отключен, – вздохнула Ольга Васильевна. – Некий… м-м-м… Бандерас.
Некий Бандерас был барабанщиком группы и в данный момент действительно находился в глухой отключке.
– Мы пойдём другим путём, как сказал вождь мирового пролетариата, – задумчиво пробормотала Жучка, раскрывая ноутбук.
На официальном сайте «Чеширских Котов», – у Серёгиной группы оставалось прежнее, почти трёхлетней давности название, – были указаны в основном заковыристые ники музыкантов, и только у двоих – имена и фамилии. У самого Серёги и у Носорога, в миру Павла Леонтьева.
Жучка потёрла лоб. Имя и фамилия эти были ей откуда-то смутно знакомы. Правда, раскрашенную под викинга патлатую рожу этого самого Носорога на фотографии она в упор не узнала. Зато на сайте сообщалось, что Носорог, новый басист группы, учится в Лианозовском радиотехническом техникуме. По крайней мере, учился в сентябре. С тех пор сайт не обновлялся.
Она погуглила инфу о техникуме. Таковой находился в очередной заднице столицы – на Дмитровском шоссе. Что ж, тем лучше, по дороге будет время ещё раз всё обдумать.
Молоденькая секретарша техникума без лишних вопросов сообщила ей, что Павел Леонтьев благополучно учится на первом курсе, и сейчас у него как раз пара по информатике. Прикладной.
Чинно дожидаться окончания прикладной информатики в коридоре Жучка не собиралась. Она решительно постучала в дверь нужного кабинета и поведала высунувшемуся преподу, – тощему и бородатому, но без пирсинга в бровях, – что ей необходимо срочно на несколько минут увидеть Павла Леонтьева.
Носорога.
Когда Носорог вышел в коридор, она сперва уставилась на него во все глаза, потеряв дар речи, а потом прыснула и захохотала, зажимая рот обеими ладонями:
– Носоро-о-ог! Ой, не могу-у-у…
– Хорош угорать, Жучка, чего ты, как малахольная… – недовольно пробурчал бывший Махно, покраснев до корней своих когда-то просто рыжеватых, а теперь каких-то пегих волос. – Ну, кликуху сменил, нельзя, что ли? Брутально же…
Продолжая хохотать, она крепко ухватила его за руку и без церемоний поволокла за собой. Точно, теперь она вспомнила, что Махно звали Пашкой.
– Ты когда сюда приехал? – в упор спросила она, заталкивая его в укромный угол под лестницей первого этажа, в компанию хранившихся там мётел, скребков и швабр.
Махно сосредоточенно наморщил лоб, припоминая.
– В июле. Документы в разные технари тут подал, приняли сюда. И общагу дали, ничо так… – Он искоса оглядел её. – А ты… знаешь, ты ещё красивей стала, Варь.
– Ты тоже, – досадливо фыркнула она. – Фигню не пори. Серёгу ты когда нашёл?
– Тогда же, летом. – Махно нервно взъерошил свои отросшие патлы. – Ты из-за него из Штатов вернулась, что ли?
– Нет, из-за тебя! – бестактно отрубила Жучка. – Давай выкладывай подробно, что там у Серёги произошло, и не темни, а то яйца вон на ту швабру намотаю. Ты меня знаешь, я могу.
Махно угрюмо зыркнул исподлобья:
– А чего выкладывать-то? Серёга на какие-то колёса подсел… ну и пропала группа.
– Махно… – тяжело сказала Жучка, кладя ему руку на плечо и крепко сжимая. – Я ведь не шучу насчёт яиц. У тебя что, есть запасные?
Вспыхнув, Махно дёрнулся было, пытаясь сбросить её руку – безуспешно:
– Да иди ты! Бешеная! Ничего я не знаю! Говорю же, сторчался он! Денег навалом, да ещё гений – как такому не сторчаться?
На секунду зажмурившись, Жучка выплюнула забористое моряцкое ругательство и брезгливо отпихнула парня:
– Завидуешь ему, что ли, потому и помочь не хочешь? Чмо ты тогда распоследнее!
Махно набычился ещё больше и попробовал было попятиться, когда она снова шагнула к нему – но пятиться было уже некуда. Она вновь опустила ладонь на его худое плечо под серой, пропахшей куревом, ветровкой и заглянула в злые и перепуганные тёмные глаза:
– Пашка… Ты же знаешь, какие у Серёги песни. Ты же знаешь, какой он. Он не торчок и не должен гнить в психушке! Что с ним произошло?
Ещё несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом Махно глубоко вздохнул и сипло проговорил:
– У него что-то с продюсером не срослось, с Фёдором. Какие-то тёрки были. Мы не знали, из-за чего. Серёга ничего не говорил, отмахивался всё. В сентябре он нервный стал какой-то, дёрганый. Репетиции забросил. А потом мы только начали опять играть, как это всё с ним и случилось, прямо в студии, на записи. Он стал кричать, что… что он горит, и рубашку с себя сдирать. Гитару свою любимую вдрызг об угол расколошматил, только щепки во все стороны. И в обморок грохнулся. Его на «скорой» увезли. Ну и… всё.
– Что за тёрки с продюсером? – требовательно спросила Жучка, выхватив главное. О гитаре она подумает потом.
– Да хэ-зэ, говорю же – не знаю! – Махно сердито мотнул головой. – Честно, Серёга не рассказывал никому.
– А что за тип этот самый продюсер?
– Крутой, – неохотно выдавил Махно. – Удачливый. Всё у него схвачено. И… скользкий какой-то. Мы чего? Мы и не базарили с ним почти, мы так… на подпевках. Это Серёга у нас… звезда. Был. И я не завидую ему, не думай. Это тяжело – так, как он… – неожиданно закончил Махно и снова вздохнул.
Не отпуская его плеча, Жучка опять заглянула ему в глаза, всё ещё настороженные:
– Спасибо, Паш.
Тот вдруг облизнул обветренные губы:
– Знаешь, а я ведь сох по тебе… ого как.
– Знаю, – спокойно отозвалась Жучка. – И что?
– Поцеловала б хоть раз, что ли… Королева… – хрипло и жалобно попросил он, отводя глаза.
Засмеявшись, она крепко стиснула его в объятиях и мимолётно чмокнула в тёплую колючую скулу.
– И всё-о? – разочарованно протянул Махно.
– Всё-о! – передразнила его Жучка. – Отлепись-ка лучше от стены, бро, а то вон всю ветровку извозюкал. И номер мне свой дай, созвонимся потом. И кликуху смени, Носорог брутальный!
– На какую сменить-то? – обиженно пробурчал Махно, старательно стряхивая с боков извёстку.
– Ну-у… – прищурилась Жучка. – Ланселот, например…
– Это ещё кто такой?
– Погугли, – устало посоветовала она. – Слушай, Пашк… а как там дома у нас?
– Дома-то? – он перестал возиться с курткой и мечтательно улыбнулся. – Дома хорошо-о. Тепло-о… Я на ноябрьские туда мотался, забодала Москва эта, блин… Хурма ещё идёт. Бабульку твою видел, на муниципалку чапала, бодрячком такая… Ты туда поедешь?
Жучка ответила не сразу – надо было проглотить предательский комок, застрявший в горле:
– Само собой. Но сначала здесь разгребусь. Ладно, бывай.
– Эй! – Махно, запыхавшись, догнал её, когда Жучка уже выходила в просторный гулкий вестибюль техникума, где в витринах тоскливо пылились разноцветные грамоты и позолоченные кубки. – Я тут подумал… Ты с ним… с Фёдором… поаккуратнее. Не говори сразу, что ты насчёт Серёги. Скажи – на прослушивание пришла. Он щас попсовый проект какой-то замутил народ под него набирает.
Жучка молча кивнула, чувствуя, как свинцовая лютая злоба горой давит на плечи.
Проект замутил, значит?
Народ набирает?
Наберёт.

* * *
Перед встречей с продюсером Жучка перетряхнула весь свой немудрёный гардероб, впервые пожалев, что не затарилась в Пиндостане какими-нибудь яркими брендовыми шмотками.
– Проблемы? – Ольга Васильевна осторожно заглянула в дверь её комнаты.
– Ноу проблем, – рассеянно отозвалась Жучка, восседая по-индейски – со скрещёнными ногами – над разворошенным чемоданом. – Просто нужно что-нибудь… попсовое, я ж вроде как на проект к Орлову приду.
– Вот как? – женщина вскинула брови. – Увы, у меня тоже нет ничего этакого… разве что мы можем максимально широко подать то, что у тебя имеется.
– А что у меня имеется? – удивлённо моргнула Жучка.
– Ты, – весело заявила Ольга Васильевна, хищно щёлкнув невесть откуда появившимися в её руке ножницами. – Алле-оп! Фирма «Шьём и порем»! Говорите, клиент, чего вам укоротить! – И, оборвав смех, добавила, внимательно глядя на Жучку: – Учти, я буду сидеть внизу в машине.
– Окай, Тринити, – послушно пробормотала та. – Только вот надо будет ещё купить одну такую штучку…
– Какую такую штучку? – осведомилась Ольга Васильевна голосом Масяни, но глаза её тревожно блеснули.
– Диктофон. Он, конечно, и в мобиле есть, но мне нужен более крутой. И незаметный.
Ольга Васильевна на миг опустила взгляд, а потом снова через силу улыбнулась:
– Да, надо купить. Ценная вещь, всегда в хозяйстве пригодится.

* * *
Захлопывая за собой дверцу «хонды», Жучка знала, что всё идёт, как надо. И что она сама идёт, как надо – от бедра, будто в допотопной любимой киношке «Служебный роман». Белый короткий плащ – нараспашку, сзади вьётся длинный гермесовский шарф, юбка бежевого костюмчика от Армани и Ольги Васильевны едва прикрывает задницу, каблуки высоких сапог цокают по брусчатке, русые волосы уложены в классическое каре, в низком вырезе кружевной блузки – кулон с диктофоном, а в крови бурлит адреналин.
Она чувствовала спиной озабоченный взгляд женщины за рулём «хонды» и знала, что не может её подвести. Её. Серёгу. Короля. Себя.
«Улей-улей, я пчела, жаворонок в гнезде, мать его за ногу, – свирепо подумала Жучка, шагнув в стеклянные двери, плавно разъехавшиеся перед ней. – Выйдешь из своей навороченной лечебницы, Серёга, придушу, так и знай!».
Она сунула охраннику под нос раскрытый паспорт и прошествовала мимо него, будто леди Ди, царствие ей небесное, как сказала бы бабка. Небрежно облокотилась на стойку администраторши – чопорной дамы средних лет в скучном блекло-оливковом офисном костюме:
– Добрый день. Могу я встретиться с господином Орловым? – она намеренно подпустила в голос чуток америкосовского акцента.
– Добрый день. Встреча назначена? – деловито поинтересовалась администраторша.
– Я связалась с ним через его сайт, – надменно протянула Жучка, – он обещал, что прослушает меня… для нового проекта.
Женщина у стойки окинула её цепким взглядом и, видимо, удовлетворившись увиденным, взялась за телефонную трубку:
– Как вас представить?
– Барбара.
Почти Барби.
Эдакая тру чикуля.
Жучка никогда даже не подозревала, что обладает актёрским талантом, хотя в третьем классе исправно бегала в драмкружок при Доме творчества и потом упоённо изображала Маленькую Разбойницу в школьной постановке «Снежной королевы». Но теперь, ступая по тонкому грязному льду, каким представлялся ей отполированный паркет студии Орлова, она полностью вжилась в роль не шибко умной, но хитрой, смазливой и богатенькой штучки, папиной дочки или дорогой шлюшки, которой для полного кайфа не хватает только поп-звёздной славы.
Орлова она узнала сразу, фотографии на сайте не врали: лощёный, холёный, подтянутый, загорелый. Небось и маникюршу, и солярий с тренажёркой он юзал регулярно.
– Барбара? Помню, помню, добрый день. Сразу прослушаем вас или, может быть, сначала побеседуем?
– Побеседуем, если можно, а то я что-то так нервничаю, для меня это так волнительно, первый раз в такой шикарной студии… – приторно улыбаясь, замурлыкала Жучка, мрачно думая о том, как бы не проблеваться прямо на роскошный ковёр в холле. – Я так боюсь, так переживаю, но очень хочется сделать приятный сюрприз своему Муратику, пусть он и его друзья увидят меня по телевизору… Муратик и сам может купить мне студию, но все говорят, что вы такой крутой продюсер…
«Всё-таки дорогая шлюшка», – подумала Жучка, мельком рассмотрев себя в огромном зеркале: прикид, раскраска, манеры, мур-Муратик, срань Господня…
– Да, первый раз – это всегда нелегко, – сочувственно покивал Орлов, галантно распахивая перед ней дверь своего кабинета. – Пожалуйста, прошу вас. Кофе?
– Да, конечно.
Улыбка его была обаятельной и белозубой, наверняка сделанной у хорошего дантиста, а вот глаза… Глаза всё портили. Были они какие-то мутно-зеленоватые, как бутылочное стекло, и продюсер часто их прищуривал, видимо, чтоб к вискам разбегались весёлые лучики морщинок. На его месте Жучка купила бы себе цветные контактные линзы. Синие, например, чтобы эффект милого обаяшки был полным.
О чём она ему и сообщила, едва секретарша внесла на стол поднос с кофе и рогаликами и деликатно прикрыла за собой массивную дверь кабинета. Можно было бы, конечно, и ещё повыёживаться, но Жучке это уже надоело:
– Вы бы линзы себе цветные поставили, что ли, Фёдор Батькович. А то вы как барон Треч в книжке про проданный смех – глазки вас подводят.
Чуть приоткрыв рот, продюсер ошеломлённо заморгал этими самыми глазками.
– Не диоптриями подводят, – любезно пояснила ему Жучка. – Цветом и блядским выражением.
Стоило отдать Орлову должное – соображал он быстро, и реакция у него была неплохая. Но не лучше, чем у неё, поэтому Жучка одним движением упредила его бросок – не к двери, а к шикарному письменному столу. Чёрт знает, что у него там было, небось «тревожная кнопка» какая-нибудь, мало ли в шоу-бизе психов… Вторым движением она швырнула его на кожаный диван у стены и встала над ним, сунув левую руку в карман куртки. В кармане болтался только мобильник, но Орлову знать об этом было необязательно.
– Чего вы хотите? – прохрипел он, лихорадочно озираясь.
– Да уж не записываться на твоей вонючей студии, дешёвка, – отрезала Жучка. Кровь кипела, но мозг работал ясно и абсолютно холодно. – Я хочу точно знать, что ты сделал с Серёгой Королёвым и почему. Вернее, я уже догадываюсь, что ты сделал, а вот почему… Си-деть! – Она подхватила со стола трубку мелодично запиликавшего радиотелефона и сунула её Орлову. – Ты занят, понял, козёл? Только без фокусов. – И, видя, что Орлов колеблется, добавила безжалостно и уверенно: – Чувак, я не соска брендовая, я КМС по боксу, и терять мне нечего. Совсем нечего. Если что не так, я тебя по этому дивану, как горсть соплей, размажу. Кровь-кишки… и всё такое. Делай, что говорю. Ну?!
Жучка блефовала и отлично знала это, как и то, что ни один нормальный мужик сразу не испугается угроз какой-то девчонки, а обязательно полезет на рожон. Таковых она видела предостаточно, неоднократно умывала их кровавыми соплями и сейчас приготовилась к тому же. Но, взглянув на Орлова повнимательнее, она еле удержалась, чтобы не присвистнуть от изумления – продюсер плыл, плыл на глазах, как будто она уже врезала ему хуком по челюсти, буквально расползался жидкой лужей под строгим деловым костюмом от Версаче.
Не сводя с Жучки зачарованного и какого-то больного взгляда, он просто кивнул и пробормотал в трубку:
– Прошу меня не беспокоить… двадцать минут.
– Двадцать минут? Да ты оптими-ист, чувак, – издевательски протянула Жучка, глядя прямо в его расширившиеся зрачки. – Хотя… если всё скажешь сразу, без выгибонов, может, и уложимся.
– Я… я не понимаю, о чём вы говорите! – тихо взвизгнул продюсер, вжимаясь в угол дивана.
– Так я тебе помогу вспомнить, я сегодня добрая, – отчеканила Жучка, подходя вплотную к Орлову и нависая над ним. – Добрая, как… фея, ты не смотри, что с топором.
– С… топором? – промямлил тот, судорожно проводя языком по губам.
– Ты что-то регулярно подсыпал Серёге. Что, когда и зачем? Ну?!
– Я… нет… я не хотел… погодите! Я… честное слово… я не знал, что всё так получится… неудачно… я только хотел его контролировать… для его же пользы!
– Контролировать, значит? – Жучка стиснула зубы.
– Да… это просто такие таблетки, совсем безобидные… даже полезные… мне их врач выписал, мой доктор, очень хороший, Иван Леонидович Псарёв, его вся Москва знает, вы не слышали, нет? У меня просто депрессия, бессонница такая бывает, знаете, я так нервничаю…
– Ах ты, бедняжка, я щас прям обрыдаюсь вся… – У Жучки стучало в висках, но она сдерживалась изо всех сил, цедя слова как можно спокойнее. – Поподробнее давай, мне интересно всё услышать, только не о твоей тяжёлой жизни, а про то, как ты Серёгу травил.
– Я не травил! – снова оскорблено вскинулся продюсер. – Я же говорю – я просто хотел, чтобы он стал… покладистее, не был таким… глупым. Таким дерзким. И всего-то пару таблеток в его бутылку с водой, здесь, в студии… ну или в кофе…
– Пару?
– Ну может быть, и больше… – забормотал Орлов, – иногда... они же такие маленькие… так быстро растворяются… только не бейте!
– Если я начну бить, то уже не остановлюсь, – честно призналась Жучка посеревшему под модным загаром продюсеру. – Поэтому говори давай, не останавливайся, не отвлекайся… Фе-едя. И сколько же это всё продолжалось?

– Н-не помню. Нет, правда! Месяц, наверное… или полтора…
– С начала октября, так? А что произошло в сентябре?
– Н-ничего особенного… мы… я… – он со всхлипом втянул в себя воздух.
– Для чего тебе понадобилось, чтоб Серёга стал покладистым? Альбом?.. Нет, погоди! – Она вскинула руку, и Орлов опять шарахнулся в угол дивана, откуда было привстал. – Ах ты ж, гнида…
В её голове наконец всё встало на свои места, и она даже вздохнула с облегчением.
– И как я раньше не догадалась, Хивря простодырая, сельпо неотёсанное… Ты ж его трахнуть захотел, Элтон Джон недоделанный!
– Не смейте меня оскорблять! – У продюсера дрожали губы и руки. – Я человек творческий, я…
– Это был комплимент, – пояснила Жучка почти ласково, сжав кулаки так, что ногти врезались в ладони. – Ты человек творческий, ты захотел Серёгу, а он что? Не понял своего счастья?
– Да! – вызывающе бросил Орлов. – Он посмел меня ударить… неблагодарный маленький паршивец! Весь этот мир против нас… я думал, он тоже творческая натура, он же такой талантливый мальчик, он всё правильно поймёт…
– И радостно подставит тебе задницу?.. Ну чего ты морщишься, я-то совсем не тонкая натура… – Жучка тяжело усмехнулась, хотя в глазах темнело от бешенства. – Знаешь что, Федя… я не гомофоб и вообще никакой не фоб, и всё про этот грёбаный мир знаю. Но мудаков надо учить. Всех я научить не могу, но тебя вот точно выучу. Может, что и усвоишь.
– Не надо! – проскулил продюсер, уставившись на неё, как суслик на кобру.
– Надо, Федя, надо, – отозвалась она хладнокровно. – Хотя не хочется мне об тебя руки марать.
Только не прибить.
Не покалечить.
И не испортить диктофон, если этот мудак всё-таки станет отбиваться.
Но Орлов даже не пытался отбиваться, и наконец, сплюнув на ковёр, Жучка гадливо пихнула его, тихо скулившего, в сторону небольшой двери в углу кабинета:
– Там же небось санузел у тебя, так? Иди, подмойся и умойся… чмо. И вот ещё что…
Орлов смотрел на неё так затравленно и покорно, что она опять сплюнула, всерьёз опасаясь, что её сейчас всё-таки вывернет от омерзения.
– Узнаю, что ты про меня протрепался, ну или, не дай тебе Бог, заяву в ментовку наваял – приду и оторву всё, что выступает больше, чем на пять сантиметров. А у тебя больше и не выступает. Уяснил, Фе-едя? А врач этот твой… Псарёв Иван Леонидович… пусть тебя получше лечит, ты же на всю голову больной…
Продюсер лишь часто-часто закивал.

* * *
Из студии Жучка вышла беспрепятственно – значит, Орлов действительно всё уяснил. «Хонда» вывернула со стоянки ей навстречу – у Ольги Васильевны, видимо, тоже не хватало терпения ждать, и Жучка прыгнула в машину чуть ли не на ходу.
– Что? – тревожно спросила Ольга Васильевна.
– Всё, – устало выдохнула Жучка. Её начало знобить, да и чувствовала она себя так мерзопакостно, будто это её саму сейчас избили. Тоже хотелось немедленно встать под горячий душ и долго-долго стоять, запрокинув голову. – Стопорните где-нибудь подальше, послушаем, как записалось.
Диктофон не подвёл, слышимость была идеальной – вплоть до вздоха.
– Прямо как в студии… – через силу усмехнулась Жучка, нажимая на кнопку «Стоп». – Не надо вам дальше слушать.
Ольга Васильевна была бледнее полотна, и даже губы у неё стали до синевы белыми.
– Этот… хоть жив? – еле выговорила она, глядя на Жучку очень тёмными глазами.
– Что ему станется? – скривилась Жучка презрительно. – Ему, кажется, даже понравилось, извращуге. Не демон зла, а просто куча навоза. Шоу-биз грёбаный, только дерьмо и всплывает… Ольга Васильевна, вы чего?!
Женщина откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.
– Ольга Васильевна!! – Жучку затрясло от страха. – Что?! Сердце?.
– Подожди, Варя… Со мной всё в порядке… – прошептала та, не открывая глаз. – Вернее, всё не в порядке. Что же я за мать, если не увидела… если не поверила, не помогла… Молчи, Варя. Пожалуйста. Я знаю всё, что ты мне можешь сказать.
Они молчали долго. Мимо летело скоростное шоссе, из чебуречной рядом с «карманом», где стояла их машина, неслись залихватские восточные напевы, завывала зурна, били барабаны.
– Ладно, – будто очнувшись, решительно произнесла Ольга Васильевна. – Рвать на себе волосы и вопить, что я преступная мать… – она горько усмехнулась, – это пошло и глупо. И поздно. Надо дело делать. Илью подставил кто-то из тех, кому он доверял. Серёжа пришёл к этому мерзавцу Орлову, потому что кто-то нам его посоветовал. Всё решают связи, но иногда это слишком грязные связи… Ты сказала, что Орлов получил свой урок… и это справедливо. Ну, а я получила свой. Едем к Серёже.
Жучка так и подскочила.
– Пусть Максим Максимович сам прослушает эту запись и что-нибудь посоветует, – продолжала женщина, включая зажигание. – Но, вне зависимости от его советов, Серёжа сегодня же должен быть дома.
– Если он захочет, – тихо промолвила Жучка, и Ольга Васильевна вздрогнула.
– Да. Если он захочет. – Она взяла мобильник с подставки и набрала номер: – Андрей? Я должна тебе кое-что рассказать…
Жучка тоже откинулась на сиденье, закрыв глаза. Ей не хотелось слышать этот разговор, но она слышала. И сделала для себя пометку в том уголке мозга, который она мысленно называла ежедневником – самой всё обсудить с Королём, и как можно быстрее. Страусы – вон, в зоопарке.
– Варя… – сказала Ольга Васильевна, пряча мобильник и выводя машину из «кармана» на шоссе. – У тебя же есть Серёжины песни в плейере? Включи, пожалуйста.
И всю долгую дорогу до клиники они слушали Серёгин хрипловатый звенящий голос:

Чувства, недостойные стихов.
Тлеет полутьма на тихой кухне.
Я один перебираю буквы,
Чтобы бросить их в твоих богов.
Через эти нормы все прошли,
Даже если ночь приходит рано,
Варится сама в своём обмане,
В рот суёт мне голые нули.
Манит непростительная боль,
И желанье снова всё испортить,
И с закономерностями спорит
Друг мой – второсортный алкоголь.
Быстры, но расхлябаны шаги,
Хочется опять казаться чистым.
Сердце, прячась в маске хоккеиста,
Повторяет мне, что все враги.
Чувства, недостойные стихов.
Смутно право на существованье,
Но нельзя принять за наказанье
Вдохновенье этих честных слов.
И никак раскрыть уже нельзя
Все свои желания и память,
Можно только понадёжней спрятать
Полные смятения глаза.
* * *
Максим Максимович сперва молча выслушал Ольгу Васильевну, а потом так же молча – диктофонную запись. До конца.
– Остаётся констатировать тот факт, – сказал он, когда все звуки, доносившиеся из диктофона, затихли, – что я оказался неправ. Наверное, в первый раз за всю свою практику. И я этому рад. – Он легко поднялся из своего кресла. – Вы хотите забрать Серёжу домой, я полагаю? Но… должен вас сразу предупредить, что он…
– Что он может отказаться? – перебила врача Ольга Васильевна. – Я понимаю. Это его право.
Серёга возник на пороге, и Жучка перестала дышать. Он небрежно прислонился худым плечом к дверному косяку, словно не собирался заходить в кабинет. И, наверное, действительно не собирался. Тонкое лицо его было совершенно бесстрастным.
– Поедем домой? – спокойно спросила Ольга Васильевна, неотрывно глядя на него. – А то не успеем до пробок.
Он только вздёрнул бровь и вопросительно покосился на доктора. На Жучку он даже не посмотрел.
– Твоя девушка съездила к твоему продюсеру, – просто пояснил Максим Максимович, – и он… дал ей исчерпывающие объяснения по поводу твоего состояния. Твоя мама предоставила мне диктофонную запись этой… беседы. Собственно, тебе уже не нужна терапия в стационаре, и ты вполне можешь ехать домой.
Серёга уставился себе под ноги, а когда поднял голову, чётко произнёс всего четыре слова, от которых Жучку бросило в жар:
– Это не моя девушка.

* * *
В машине на пути в Бибирево они молчали – все трое. Серёга сидел сзади, Жучка – рядом с Ольгой Васильевной, глядя прямо перед собой – на дорогу.
У дома Ольга Васильевна затормозила и повернулась к Серёге, положив руку Жучке на плечо:
– Послушайте меня оба. Я оставляю вас в бабушкиной квартире, а сама пока поживу на даче. Навещу отца, адвокатов, следователя и буду вплотную разбираться в отцовских делах. Надеюсь, что справлюсь. И надеюсь, что вы… справитесь тоже. Варя, я оформила тебе временную регистрацию, справка на тумбочке в прихожей, носи её всегда с собой. Деньги на твоей карточке есть. Помолчи, пожалуйста, я их оттуда снимать не собираюсь. На твоей карте, Серёжа, тоже есть деньги. Теперь вот что… – Она запнулась.
Серёгин взгляд был непроницаем.
– Серёжа… – заговорила Ольга Васильевна вновь. – Я не буду каяться перед тобой. И ты, и я знаем, что я виновата. Прежде всего в том, что вела себя, как… гусыня, вдруг высидевшая лебедя. Я совсем не понимала тебя. Наверное, и сейчас не понимаю. Но я буду стараться и хочу, чтобы старался ты. Всё. – Она глубоко вздохнула и мимолётно улыбнулась. – Я позвоню.
– Там на даче же… надо дровами топить… это отец всегда рубил… а ты как же? – неожиданно подал голос Серёга, и Жучка почувствовала, как к глазам и к горлу подступает что-то горячее.
Ольга Васильевна помолчала, потом тихо ответила:
– Дядю Мишу попрошу, он не откажет.
– А Песец там? – снова спросил Серёга, и Жучка так и подскочила:
– Песец?!
– Ну да, – пожала плечами Ольга Васильевна, – слон такой вымахал слонячий. Дядя Миша с ним возится, любит его, дурачка… Ну, вы идите, а я поехала. Вот ключи, Серёжа.
Серёга неловко взял у неё брякнувшую связку ключей со смешным брелком-собачкой, свою сумку и, не оглядываясь, молча вылез из машины.

* * *
Подымаясь по лестнице, они оба опять молчали. И на площадке перед дверью, когда Серёга никак не мог попасть нужным ключом в нужный замок. И в коридоре, когда зажёгся свет, и он с невольным любопытством завертел головой, наверно, вообще впервые в жизни попав в эту квартиру.
Жучка кивком головы указала ему на большую комнату и еле выдавила:
– Тебе туда. Есть будешь? Мыться?
Сначала ей казалось, что он даже не ответит, но он ответил:
– Ел уже сегодня. И мылся. В санатории у Максима.
Лучше б не спрашивала.
Лучше б не отвечал.
Подхватив с пола сумку, он направился туда, куда она показала, и вскоре там бодро заорал телевизор.
Жучка захлопнула за собой дверь маленькой комнаты и с наслаждением стянула с себя фирменные шмотки, мятые и грязные. На колготках поехала «стрелка».
Накинув махровый халат Ольги Васильевны, она нашарила в чемодане спортивный костюм и отправилась в крошечную ванную, где, как и мечтала недавно, долго стояла под бьющими в лицо горячими струями.
Потом она медленно, как больная старуха, выбралась из ванны, оделась, застегнув до горла «молнию» куртки, и поплелась к себе. Её бил озноб. Она плюхнулась на неразобранный диван, рядом с неубранным барахлом и долго лежала в темноте.
Перед глазами маячило жалкая и злобная физиономия Орлова, в ушах всё ещё звучали слова диктофонной записи – собственный голос.
…Мудаков надо учить…
Жучка поглядела на ноющие суставы пальцев, и её вновь передёрнуло.
Телевизор за стеной всё ещё бодро орал – судя по ору, транслировался хоккейный матч. «Амур» обыгрывал «СКА» со счётом семь – три, и хабаровские болельщики вопили нечеловеческими голосами от радости. Слышимость была, блин, как в картонной коробке.
Внезапно вспыхнув от злости, Жучка изо всей силы врезала в стену кулаком.
В коридорчике послышались быстрые шаги, зажёгся свет, дверь распахнулась, и Серёга вновь небрежно подпёр плечом косяк. Он был в желтой футболке и продранных на коленях, обтрёпанных джинсах. Руки скрещены на груди, глаза издевательски сощурены:
– Никак звала, Ко-ро-ле-ва?
Чёрт, до чего же братцы Королёвы были иногда похожи, гады…
– Никак не звала! – гаркнула Жучка, срываясь с дивана. – Шарманку свою потише сделай!
Она встала напротив него, лицом к лицу, глаза в глаза.
– Да-а? – нагло протянул Серёга, не отступив ни на шаг – таким она его никогда не видела. – А я думал, зовёшь меня, чтобы не скучать… ну или чтобы я не скучал… Развлечься, в общем.
Что-о?!
Захлебнувшись яростью, Жучка с размаху влепила ему такую затрещину, что у того аж зубы лязгнули, и голова мотнулась, впечатавшись затылком в косяк. Замахнулась ещё раз… и дёрнулась, когда Серёга вдруг перехватил её запястье – так крепко, что сразу и не высвободиться. Да что же это за..!
– Пус-сти! – прошипела она, пытаясь выдернуть руку из его цепкой хватки.
Они так и мерили друг друга взглядами, она – изумлённым и яростным, он – насмешливым, когда Жучка, к своему ужасу, ощутила, как пол уходит у неё из-под ног. Сказался весь этот бесконечный бешеный день… да и все предыдущие выматывающие дни и ночи.
Она почувствовала, как Серёга подхватывает её, и опять попыталась вырваться.
– Перестань, Варь, – очень тихо проговорил он, осторожно опуская её на диван и присаживаясь рядом – прямо на пол. – Ты же устала… принцесса на белом коне…
Она опять вскинулась было, но Серёга только засмеялся, всё ещё сжимая её запястье. А потом поднёс её руку к губам и поцеловал – туда, где под кожей лихорадочно бился пульс.
Онемев, задохнувшись, совсем растерявшись, она видела только, как в полосе света, падавшего из коридора, блестят его глаза, совершенно родные, совершенно Серёгины… и наконец, стиснув зубы и зажмурившись, крепко-накрепко обхватила его сразу руками и ногами, повиснув на нём, как обезьянка, сползая с дивана к нему на пол.
Они долго сидели в полутьме, не в силах выговорить ни слова, не в силах оторваться друг от друга, будто двое заблудившихся в дремучей чаще детей.
– Гензель и Гретель, – пробормотал Серёга, и Жучка даже не удивилась тому, что он озвучил промелькнувшую у неё мысль. Только так и должно было быть.
Она осторожно, будто узнавая, провела ладонью по его руке – от твёрдого плеча до длинных пальцев, и вдруг её так и передёрнуло – даже в темноте были видны чёрные кровоподтёки в сгибе его локтя.
– Ерунда, не обращай внимания, – извиняющимся голосом сказал Серёга, пытаясь отдёрнуть руку. – Это от капельниц… заживает уже. Я б рубашку надел, у неё рукава длинные, но я её почему-то в сумке не нашёл…
– Ты идиот, ну почему ты сразу никому ничего не сказал?! – выдохнула она, чувствуя, как от слепой чёрной ярости перехватывает горло и темнеет в глазах. Оказаться бы сейчас рядом с тем мудаком… – Тогда, ещё в сентябре!
– А кто бы мне поверил, да никто, – отозвался Серёга не сразу. – Фёдор ведь протеже каких-то там папиных друзей, круче только яйца, выше только звёзды, он «Хандру» раскрутил, и у него на «Муз-ТВ» свой проект.
– Я б поверила, дурак! – заорала Жучка, стискивая его шею.
– И что бы я тебе сказал? Спаси меня, детка, злой дядька-продюсер меня домогается? Не смеши мои подковы.
– Тоже мне, конь Юлий, дурной на всю голову… – остывая, проворчала Жучка и с наслаждением зарылась лбом ему в плечо. – Подко-овы у него…
– Я его и сам как надо отметелил. Немногим хуже тебя, наверное, – хмыкнул Серёга, утыкаясь подбородком в её взлохмаченную макушку. – Не надо мне было только возвращаться потом. Он приезжал, просил, извинялся… Дурак я, что поверил. Ну и пацанов не хотел подводить.
– Слушай, Серый, – задумчиво спросила Жучка, – а ты когда успел таким лосярой вымахать, а?
– Летом, наверно. Всё лето в качалку ходил, ещё с весны начал, – рассеянно объяснил Серёга. – Я тебе хотел сюрприз сделать. Думал – ты вот сильная, а я кто? Дохляк. Хочу как ты. Ну и не бросал, хотя тяжело сначала было. Потом втянулся, даже понравилось.
– Ты обо мне думал?! – задохнулась она.
– Вот дурочка, – серьёзно сказал Серёга, ероша её спутанные волосы. – Ни на секунду не забывал. И это не метафора. Ни на секунду. Знаешь, что такое метафора, ты, девочка-боксёр? Боксёрша – ведь нет такого слова, да? Боксёрка?
Жучка опять обхватила его за шею, пряча лицо у него на груди.
– Издеваешься, да? – отозвалась она вздрагивающим голосом. – Скажи лучше, самый умный, а ты когда сообразил, что твой злой дядька-продюсер тебя дрянью пичкал?
– У Максима и сообразил, в клинике, – спокойно ответил Серёга. – Но там бы мне точно никто не поверил. Сперва очень страшно было, когда понять не мог, откуда такое… Всё, думал, с ума схожу. У Пушкина, помнишь: «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума», вот это верно очень. Я несколько ночей не спал, притворялся только, чтоб не кололи лишний раз. Всё лежал и думал, думал. А потом сообразил. Знаешь, я как будто горел, когда мне всё это мерещилось. Горел изнутри.
Не в силах больше этого слышать, Жучка зажала ему рот чем могла. Губами.
И замерла.
Его губы были не похожи ни на чьи – и знакомы, как свои собственные. Их вкуса, их нежности и требовательности она никогда не знала… и знала всегда.
Она целовалась с парнями, она хотела, брала и отдавала.
Сейчас она поняла, что ничего этого в её жизни просто не было.
Ничего и никого.
Даже Короля.
Всё происходило впервые – здесь, и сейчас, и с ним, и она совершенно забыла, что и как нужно делать.
Она… вот же чёрт… даже покраснела до ушей, когда его пальцы бережно расстегнули на ней куртку и задрали майку, и она схватила его за руку, бессвязно бормоча: «Подожди, стой…». Но тогда вместо пальцев к её груди прильнули его губы, и она, бессильно обмякнув, смогла только застонать, ещё и ещё, выдыхая его имя, зарываясь пальцами в его волосы, исступлённо гладя по плечам. В мозгу билось: «Наконец-то, наконец-то», и всё происходившее было таким нужным и таким верным, что она просто не понимала, как могла жить без этого раньше и даже считать, что живёт. Да она вообще не жила!
– Я без тебя и не жил даже, – его шёпот обжёг ей висок, и она опять не удивилась – а как же иначе?
А потом она только стонала и всхлипывала, то приникая к нему, то отрываясь, вскидываясь навстречу и падая навзничь, вцепляясь ногтями в его взмокшую спину и целуя, целуя…
Было больно. Было сладко. Было горячо и горько, и с последним рывком, с последним хриплым вскриком наконец прорвались слёзы. Серёга водил по её щекам ладонью, осторожно стирая их и шепча: «Всё, всё…», а она могла только вздрагивать в его руках и прижимать его к себе изо всех сил, чтобы он оставался с ней и в ней.
А потом она сразу уснула.

А проснувшись, сперва испугалась, что всё это было во сне, и вскинулась, невидяще глядя перед собой – но его ладонь легла ей на затылок, и она блаженно зажмурилась, окунувшись в его знакомое тепло.
– Привет, принцесса на белом коне… ничего, что титул теперь пониже? – прошептал Серёга, касаясь губами её шеи.
– Привет… самое то, только коня вот нету, – откликнулась она, вздрагивая от удовольствия.
– Как нету, а Юлий?
– Какой ещё Ю… тьфу ты, вот трепло…
– Я не трепло, я интроверт, очень молчаливый, и ранимый, и даже застенчивый... – Он обиженно захлопал глазами.
– И в каком же месте, интересно, ты застенчивый?
– В этом вот точно нет. Ох…
– Да я уж поняла…
Они шептались, смеялись, щекотали друг друга, как маленькие, а потом опять только стонали и вскрикивали, и, снова вместе, поплыли в сон, пока Жучка, очнувшись, вдруг не спросила:
– Серый, а что теперь?
И он, не уточняя, ответил сразу:
– Я разбил свою гитару, Варь.
– Я знаю… – она судорожно вздохнула, сжав его ладонь. – Мне Махно рассказал.
– Ты нашла Пашку? Где?
– В технаре, через сайт… неважно. Расскажи мне… Про гитару.
– Я её разбил, потому что мне тогда померещилось, что… тоже неважно. И теперь ко мне больше не приходят песни.
Жучка рывком повернулась и села. Внутри у неё всё заледенело, и она могла только смотреть на Серёгу, не в силах сказать ни слова. Голос у того был совершенно спокойным и очень тихим, и взгляд из-под длинных ресниц тоже был совсем спокойным:
– Просто строки крутятся в голове, обрывками – и всё. Музыки больше нет. Песни ушли.
– Серый! – крикнула она надорванно. – Они же вернутся! Ты же не можешь… – Она осеклась.
– Без них? – легко проговорил он недоговоренное. – Могу. Я без тебя не могу.
Она неистово замотала головой:
– Они ж для тебя… песни для тебя – всё!
Серёга поймал её за руку и потянул на себя:
– Ты – моё всё.
– Нет, нет, – твердила она, не слушая, упершись ему в грудь, – это от той отравы и от лекарств больничных… Блядь, я щас пойду и урою этого козла! Пусти!
– Ш-ш-ш… Тихо, принцесса.
– Давай пойдём и купим другую гитару, – сбивчиво выпалила она, хватая его за плечи, – такую же, как была. Давай! Ты будешь…
– Нет, – прервал он твёрдо. – Не буду. Варь, я пока… не хочу. Потом. Ты, наверно, права, это пройдёт…
– Конечно, права! – горячо подхватила Жучка, вскакивая. – Вот увидишь!
Серёга смотрел на неё снизу вверх, непонятно улыбаясь, и сердце у неё больно повернулось в груди.
Она могла драться за него с любым противником… со всем миром. Но сейчас своим противником был он сам. И она ничего не могла с этим поделать.
Только стиснуть зубы и ждать.

* * *
Эти несколько дней, проведённых ими в крохотной квартирке Серёгиной бабушки, стали для Жучки самыми счастливыми в жизни. И самыми болезненными.
Они с Серёгой почти не отрывались друг от друга, как сиамские близнецы, и хохотали по этому поводу. Они спали, переплетясь руками и ногами, мылись одной мочалкой, не умещаясь в ванне и опять же хохоча из-за этого… и даже ели одной вилкой из одной тарелки. Серёга порывался готовить сам и спалил до углей пару яичниц, да и Жучка как-то угробила целую сковороду котлет, потому что, поставив её на плиту, слишком надолго на Серёгу отвлеклась. Тогда они стали заказывать пиццу на дом и ели её руками из коробки, лёжа на ковре перед телевизором.
Телевизор, впрочем, они почти не включали после того, как на каком-то канале в каком-то ток-шоу промелькнул Орлов, вполне себе импозантный и самоуверенный. Жучку передёрнуло, и Серёга поспешно нажал на кнопку «Off», а потом даже вилку из розетки выдернул.
Вместо этого они сидели в Интернете, зависая на разных сайтах, в социальных сетях. Жучка с удивлением и некоторой обидой обнаружила, что у Серёги, оказывается, есть аккаунт в Живом Журнале, где он размещал свои стихи и песни, а также несколько тысяч читателей. Она обвиняюще ткнула в него пальцем, заявив: «Темнила хренов!» и долго дулась – минут пять, до тех пор, пока он не начал её щекотать. Страница в Живом Журнале, впрочем, не обновлялась с лета, и Серёга заявил, что возобновлять её не хочет.
Зато он часто читал ей наизусть чужие стихи. Он сказал, что стихи предназначены именно для того, чтобы их читали вслух, на бумаге – это совсем не то, и Жучка уходила в сон под Баратынского, Лермонтова или Лорку.
Ольга Васильевна позвонила им на другой день после их вселения в бибиревскую квартиру и попросила, чтобы они теперь звонили ей сами в определённое время, дипломатично обосновав это: «Так будет удобней» вместо «Не хочу вам мешать». Поэтому они созванивались по вечерам. В первый же вечер Серёга выхватил у Жучки мобильник и решительно заявил:
– Мам, я тебе тогда не сказал, а сейчас говорю – ты никакая не гусыня! А я никакой не лебедь. Вот ещё!
Он чуть отнял трубку от уха, и Жучка услышала тихий смех Ольги Васильевны:
– А кто же я? А ты?
– Ты орлица! – так же решительно провозгласил Серёга. – Ну или львица! А я… а я…
– Жираф? – с готовностью подсказала Жучка, хотя у неё сразу защипало в глазах и в носу – вот кто сентиментальная гусыня!
– Прости, мам, я тебе через минутку перезвоню, – быстро сказал Серёга и, отложив телефон, повернулся к Жучке со зловещей ухмылкой. – Жираф, значит?..
Перезвонили они через полчаса.
Дела Ильи Александровича Ольга Васильевна решительно отказалась обсуждать по телефону, сразу сказав: «Это не телефонный разговор», когда Серёга спросил об отце. Из чего Жучка сделала вывод – что-то происходит. В Интернете о предпринимателе Королёве писали крайне невнятно и скупо, что тоже наводило на определённые размышления.
Надо было позвонить Королю и всё это обсудить, но Жучка без конца откладывала это на завтра.
Девочка-страус.
И её сиамский близнец – мальчик-жираф. Весь вечер на ковре, как она объявила Серёге во время вечернего поедания пиццы. Тот поперхнулся и заржал почище коня Юлия.
В общем, всё было так, как она и мечтать не смела, но все счастливые минуты рвались в клочья, когда Жучка видела, как Серёга иногда замирает, глядя перед собой. Внутрь себя. Как его пальцы сжимаются, словно держа гриф гитары. А потом беспомощно разжимаются и опускаются.
Иногда, думая, что она спит, Серёга включал её плейер и слушал, сосредоточенно наморщив лоб. Однажды, всё-таки поймав её тревожный взгляд, он виновато улыбнулся и, снимая наушники, пробормотал:
– Я ни одной песни не узнал. Как будто не мои.
И, увидев, как она закусила губы, притянул её к себе.
Ещё он не хотел выходить из дома. Вообще. Наотрез отказывался, когда она предлагала:
– Нам что, плохо вдвоём?
Было хорошо, очень, но…
Но было в этом что-то такое больное, что однажды Жучка не выдержала, сорвалась и заорала, как оглашенная:
– Гулять!
Серёга иронически вздёрнул бровь:
– А где же тогда поводок? Ошейник?
Но, поглядев ей в лицо, вздохнул, буркнул: «Прости», и отправился искать джинсы.
Снаружи выпал снег, щедро засыпав дворовую помойку, отходы собачьей и человечьей жизнедеятельности и убогие лысые кустики, напомнив, что скоро Новогодье. Жучка скатала снежок и исподтишка запустила Серёге в спину. Но он на провокацию не поддался. Худое лицо его было замкнутым, губы плотно сжаты.
У неё ёкнуло в груди, и она чуть было не сказала: «Ладно, чёрт с ним со всем, пошли домой», но вместо этого крепко взяла его за локоть, и они отправились вдоль по заснеженной обледенелой улице, названия которой даже не знали.
«Гензель и Гретель», – вспомнила Жучка, суя Серёге в карман замёрзшую руку, и он тут же переплёл её пальцы со своими.
Они дошли до конца квартала. Прохожих почти не было. Серёга запрокинул голову к темнеющему небу, ловя губами редкие снежинки. Мимо пронеслась ватага детей, волоча за собой разбитые санки и толстого рыжего щенка на поводке. Жучка поглядела на Серёгу, и оба заулыбались.
Из кафе на углу неслась разухабистая музыка. Какая-то цыганщина. На крыльце курили трое парней – один из них был в строгом чёрном костюме и галстуке-бабочке, который, впрочем, уже съехал набок и забавно торчал. Дверь кафе распахнулась, выпустив наружу особо громкий аккорд, взрыв хохота и раскрасневшуюся девчонку в белоснежном пышном платье, не скрывавшем, однако, явной беременности.
– Серёжа! – звонко крикнула девчонка, и Серёга оторопело моргнул. – Ну ты где? Меня сейчас красть будут!
– Я вот им украду! – грозно пообещал жених и, схватив невесту в охапку, прикрывая её полой пиджака, ринулся внутрь.
– Свадьба… – непонятным голосом сказал Серёга, смотря им вслед.
– Давай зайдём туда, погреемся, – решительно предложила Жучка, тронув его за рукав.
– Да там же всё занято… – вяло отмахнулся он, но потом, помедлив, повернулся к ней и заглянул в лицо: – Ты что, замёрзла?
– Ага! – поспешно согласилась она.
Он вздохнул:
– Ну пошли тогда…

В кафе было людно, шумно, пьяно и весело. В общем галдеже никто не обратил на них никакого внимания. Замотанная официантка собирала со столов грязную посуду. В углу маленького банкетного зала стоял синтезатор, на котором упоенно бренчала девчушка в облегающем блестящем платье, успевая при этом ещё и петь. Ей так же упоенно вторил черноволосый смуглый парень с гитарой наперевес.
– Я московский озорной гуляка,
По всему Тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою лёгкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне при встрече,
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит…
– О! Есенин! – изумлённо выдохнул Серёга Жучке, наклоняясь к её уху. – В таком месте. Здорово…
– Вообще-то это поёт группа «Дилижанс»! – крикнула она в ответ и махнула рукой, увидев, как он недоумённо заморгал.
Какая-то толстая тётка в лиловой кофте с люрексом и слишком короткой и узкой юбке, открывавшей лайкровые коленки, затащила их в хоровод, выплясывывший вокруг жениха и невесты, и они подчинились даже без сопротивления.
Эта слишком громкая бесшабашная музыка, наверняка резавшая Серёге уши, разожгла в крови у Жучки первобытно-весёлое пламя, отчаянный лихой азарт, так похожий на боевой.
Серёга растерянно улыбался, и, поглядев в его ошеломлённое лицо, она вдруг засмеялась:
– Что, музыкант, обалдел? Слушай-слушай! Вот это настоящий драйв!
Этот драйв кипятком бурлил в ней, когда она проталкивалась сквозь пляшущую толпу к девчонке у синтезатора:
– Сестрёнка, тебя как зовут? Света? Свет, «Да-люду» знаешь? Сыграй, я спою! И ты, бро! – она повернулась к смуглому пареньку, и тот расплылся в белозубой ухмылке, привыкший, видимо, к причудам поддатых гостей.
Жучка сбросила на чей-то стул свою куртку и стиснула в руке микрофон, видя перед собой только Серёгины округлившиеся глаза:
– Ты вошёл, а я лежала,
Ты спросил, а я дала,
Не подумайте плохого –
Авторучку со стола!
Ой, да-люда, люда-ля, раздалюда-люда-ля,
Раздалюда-люда-ля, раздалюда-люда-ля…
Её несло цветным и гулким, сумасшедшим вихрем, вокруг свистели и хлопали, а Серёга захохотал, закинув голову.
– Ой, цветочек, мой цветок,
Мой цветочек аленький,
Лучше маленький стоячий,
Чем большой да вяленький!
Ой, да-люда, люда-ля, раздалюда-люда-ля,
Раздалюда-люда-ля, раздалюда-люда-ля…
Кто-то выскочил в середину круга и отплясывал там, как заводной, но она по-прежнему видела только Серёгу.
– А невеста хороша,
А невеста вишня,
За кого она хотела,
За того и вышла…
Ой, да-люда, люда-ля, раздалюда-люда-ля,
Раздалюда-люда-ля, раздалюда-люда-ля…
Ой, да-нэнэ, ой, да-нэнэ…
Когда отгремело последнее «да-нэнэ», Жучка, с трудом переводя дыхание и безостановочно смеясь, отпихнула какого-то усатого дядьку, подлезшего к ней с поцелуями, поспешно поискала глазами Серёгу, не нашла и обмерла. А когда всё-таки увидела его, то почувствовала, что у неё подкашиваются ноги.
Стало страшно – до звона в ушах, до холода в пальцах.
Серёга стоял возле чернявого паренька-музыканта и что-то втолковывал ему, смущённо улыбаясь. Жучка расслышала только: «Вы отдохните пока, ага?»
Отдохните?!
– Серый! – отчаянно закричала она, не веря своим ушам и глазам.
Серёга обернулся к ней, блестя шальной и нежной усмешкой, и Жучка разом вспомнила, как впервые встретила его, тогда совсем ещё пацана, на пороге в доме Королёвых.
– Серый! – снова вскрикнула она, и тут кто-то нерешительно тронул её за плечо. Резко обернувшись, она увидела удивлённые голубые глаза беременной девочки-невесты:
– Чего ты? Пусть споёт. Даже если он и не очень умеет, ничего…
Жучка поперхнулась неожиданным смешком: «Не умеет?!»… и замолкла, глядя, как Серёгины пальцы уверенно сжали гриф чужой гитары. Пальцы другой руки легли на струны, и он с улыбкой сказал в микрофон:
– Хочу поздравить жениха и невесту. Да здравствует любовь!
Все опять засвистели, затопали, захлопали. А потом упала тишина – когда снова возник Серёгин голос:
– Иди через лес
Иди через ягоды, сосновые иголки
К радуге на сердце
Я пойду за тобой, я буду искать тебя всюду
До самой до смерти
Нам сказали то, что мы одни на этой земле,
Мы поверили бы им,
Но мы услышали выстрел в той башне
Я хотел бы, чтобы это тело пело еще,
Но озера в глазах
Замерзают так быстро, мне страшно ...
Свяжи все мои нити узелком
Время поездов ушло по рельсам пешком
Время кораблей легло на дно и только волны,
Только волны над нами, только ветер и тростник
Все, что я хотел узнать, я вызнал из книг
Все, что я хотел сказать - не передать словами
Не высказать мне это чудо из чудес
Знаешь, я хотел уйти с тобою сквозь лес,
Но что-то держит меня в этом городе, на этом проспекте
Я хотел бы, чтобы тело твое пело еще
И я буду искать тебя всюду до самой, до смерти
Сколько дорог ведет из дома домой –
Об этом лишь Бог весть
Сколько камней легло вокруг нас
И вот опять кольцо
Я много курю, но сквозь сиреневый дым
Я вижу мир как он есть
Иногда я вижу твое лицо…
Жучка очнулась только, когда поняла, что девочка-невеста держит её за плечи, тревожно заглядывая в залитое слезами лицо такими же мокрыми глазами.

* * *
Из кафе они с Серёгой вывалились уже к полуночи, хмельные без вина, Серёга – совершенно охрипший, а Жучка – с почти отвалившимися на фиг от бешеной пляски ногами. Гости махали им вслед с крыльца, что-то крича, и они оборачивались и махали в ответ.
Они ничего не говорили друг другу, только хохотали, неистово целуясь обветрившимися губами. Серёга бережно прижимал к себе одной рукой – Жучку, а другой рукой – гитару, которую ему насильно всучил паренёк из кафе – Антон. Серёга неловко отнекивался, но Антон твёрдо сказал – мол, когда купишь другую, эту вернёшь. На том и порешили.
На свой четвёртый этаж они карабкались, так же хохоча, пока на пятом этаже не распахнулась дверь, и скрипучий старушечий голос, разнёсшись по всему подъезду, не проверещал нечто возмущённое. Тогда они зажали друг другу рты ладонями и зашлись смехом, только когда с грохотом ввалились в свою квартиру.
– Серый! – сказала вдруг Жучка, обрывая смех и хватая его за руку. – Надо позвонить Королю! Вот прямо сейчас!
Он аккуратно отставил гитару в сторону и, очень серьёзно глядя Жучке в глаза, взял её лицо в ладони:
– Я давно хочу. Я скучаю. Но… ведь тебе будет больно его видеть. И ему – нас. И этой… его девушке. Она же там, наверное… с ним.
Про Маршу Жучка рассказала ему давно.
– А ты как же? – спросила она тихо. – Ты только про нас, а сам? Ты не будешь ревновать? Не будешь… – Она запнулась на секунду, но всё-таки озвучила то, что частенько крутилось в голове: – Не будешь думать, что ты меня из-под него взял?
Серёга озадаченно похлопал своими девчачьими ресницами и вдруг расплылся в дразнящей ухмылке:
– Из-под него? Да прям! Тогда уж – с него. Чтоб ты – да не сверху?
Она открыла рот от неожиданности, не зная, то ли расхохотаться, то ли врезать ему по зубам, и зашипела:
– Пошляк ты! Обнаглел! А ещё поэт…
Уворачиваясь от заслуженной кары, он выдохнул:
– Для девочки, которая поёт в забегаловках похабные частушки… ой!.. ты удивительно щепетильна… Ой! И это не пошлость… ой! Это констатация фака… то есть факта, факта, я оговорился!!! Не убивай меня, Василиса Ужа… Прекрасная, я тебе ещё пригожусь!
Повалив его на пол, Жучка победно уселась ему на тощий живот, и Серёга сквозь хохот торжествующе проорал:
– Вот! Я же говорю!
Наклонившись, она зажала ему рот поцелуем. А когда они оба отдышались, сказала только:
– Давай позвоним по скайпу. Сейчас.
– А по времени там что? – озабоченно спросил Серёга, шмыгнув носом.
– Минус двенадцать часов, – отозвалась Жучка задумчиво, и они оба одновременно посмотрел на допотопные ходики, исправно тикавшие на стене в коридорчике. – Сегодня ж воскресенье. Дрыхнет небось ещё. Дрыхнут то есть…
– Разбудим, – сказал Серёга, злорадно скалясь. – Где моя мобила? Скажу ему, чтоб в скайп вышел, если он оффлайн.

* * *
Сперва всем и правда было очень неловко. Взлохмаченному и заспанному Королю, моргавшему густыми ресницами и то и дело отворачивавшемуся от веб-камеры. Серёге, который так упорно пялился в клавиатуру, будто искал там знакомые буквы. Жучке, поразившейся, впрочем, тому, что она смотрит на Короля, с которым провела больше двух лет, почти как на младшего брата. А Марша… Марши в комнате вообще не было, пока Жучка решительно не сказала Королю:
– Давай, тащи сюда свою Покахонтас. Я же знаю, что она здесь. Где ей ещё быть? Ты небось тогда сразу к ней поехал – из аэропорта. Давай, давай. Дело есть. А она девка умная, и вообще… – Жучка ехидно ухмыльнулась, – практически член семьи.
Король тоже ухмыльнулся, но звать Маршу не стал, просто поднялся, исчез из вида на пару минут, а потом вернулся, ведя за собой Маршу, не подымавшую глаз и только буркнувшую едва слышно: «Хай». Сев чуть поодаль от Короля, она опустила голову, скрывая лицо за распущенной смоляной гривой.
– Ты хату, что ли, сменил? – переходя на английский и внимательно присматриваясь к обстановке комнаты, осведомилась Жучка небрежно.
– Неделю назад, – коротко отозвался Король. – В общагу перешли. И я работу нашёл.
– Ого… – уважительно-насмешливо протянула Жучка. – Где?
– В стриптиз-клубе, – невозмутимо ответил тот.
– Чего-о?! – Серёга с Жучкой так и подскочили.
– Посуду там мою… – закончил Король и нагло заржал. Марша покосилась на него и тоже улыбнулась краешком плотно сжатых губ. – Сайты делаю тут одному чуваку, ничо так платит. Ерунда. Скажите лучше, что с отцом, а то от мамы не добьёшься.
– Мы не больше твоего знаем, – заговорил Серёга, запинаясь, но довольно бегло. – Она на даче сейчас живёт, оттуда в город ездит каждый день, говорит, что разбирается. И знаешь… я думаю, она разберётся.
– Ясно… – Король провёл пятернёй по волосам. – Что ничего не ясно. Ладно. Мама… она правда может. Подождём. Когда вы к ней поедете?
– На днях собираемся, – рассудительно ответил Серёга.
– Ладно. Потом скажешь, что там и как… Ты-то сам как, братишка? – Голос его чуть заметно дрогнул.
– Пою, – Серёга застенчиво улыбнулся. – Опять. Я не пел вообще… давно. Не мог. А вчера…
Перебивая друг друга, они с Жучкой рассказали про гитару, про кафе, про песни. Король опустил голову, потом резко вскинул, лицо его потемнело:
– Слушайте, ребят… но с этим же сучарой надо что-то делать!
– Я об чём! – горячо выпалила Жучка, подавшись вперёд. – Морду бить бесполезняк – уже били, и потом… – она брезгливо хмыкнула, – он, похоже, из тех, кому это только нравится, ну… садо-мазо, «золотой дождь» и всякая такая срань. Боге-ема…
– Опера Пуччини, – скривился Серёга.
– Я б его убила, – серьёзно проговорила Жучка, пожав плечами, – но сидеть за такое дерьмо неохота.
– Я тебе дам – убила бы!
– Я тебе дам – сидеть!
Оба братца Королёвых рявкнули это одновременно и грозно, а потом обалдело уставились друг на друга. Жучка нервно прыснула. Марша опять скупо улыбнулась.
– Не смешно, – проворчал Король, опять рассеянно ероша волосы. – В суд подать – я уже маме говорил… да не орите вы, я знаю, что бессмысленно, ни доказательств, ни...чего. Запись – не доказательство, он же от всего отопрётся, козёл.
– Выложите её в Интернет, – неожиданно и твёрдо сказала Марша, вскинув голову. – Ну, эту запись. Со всеми пояснениями. У вас же есть сайт? Аккаунт в сетях? Пусть все узнают, что он… грёбаное дерьмо.
Остальные онемели.
– А это мысль… – медленно протянула Жучка. – Шаришь, сис. Спасибо.
Марша прямо посмотрела ей в глаза, откидывая с лица завесу волос.
– Только вот… – продолжала Жучка, напряжённо глянув на Серёгу. Тот враз перехватил её взгляд и легко повёл плечом:
– Пускай. Ну, скажут, мол, рыбак рыбака видит издалека. Подумаешь… Меня сейчас наркоманом считают, это похуже, чем голубым начнут считать. В конце концов, Чайковский, Леонардо да Винчи, Фредди Меркьюри были геями…
– Чего-о?! – обретя дар речи, заорала Жучка.
– А ты не знала, что ли? Есенин вон тоже, говорят, был бисексуален, – потихоньку отодвигаясь от неё, прерывающимся от смеха голосом продолжал Серёга. – И…
Жучка с размаху огрела его кулаком промеж острых лопаток:
– Я тебе сейчас покажу и геев, и бисексуалов! И лесбиянок покажу! Остряк!
– Правда, покажешь? – сквозь хохот выдавил Серёга, прикрываясь подушкой. – Вот здорово!
– Мне нравится твой брат, – поворачиваясь к Королю, серьёзно сказала вдруг Марша, когда они отсмеялись.
Теперь подскочил уже Король:
– Я погляжу, мой брат всем тут нравится!
Сверкнув глазами, он вылетел из комнаты, и повисла неловкая напряжённая тишина.
– Он сейчас вернётся, – ровно сказала Марша. – Проветрится на балконе и вернётся. Он… – Она опять посмотрела вниз, на свои крепко сцепленные на коленях пальцы, и закончила почти шёпотом: – Внезапный. И быстро остывает. И очень сильный. И очень добрый.
Хлопнула дверь, и Король возник в экранчике скайпа, чуть смущённо потирая шею.
– Вообще я такой, да. И слух у меня хороший, – заявил он, устраиваясь рядом с Маршей. И вдруг негромко спросил, коснувшись её руки: – Ты меня любишь, Птица?
Губы Марши дрогнули, тёмные непроницаемые глаза блеснули то ли гневом, то ли обидой. Жучка ждала, что сейчас она язвительно срежет Короля… но та, не сводя с него напряжённого взгляда, только молча кивнула.
«Ты ведь мне никогда не говорила, что любишь…» – вспыхнув, вспомнила Жучка. Она не смотрела на Короля, но знала, что он тоже вспомнил.
– Ладно, хватит уже… лирики, – неловко пробормотал наконец Король. – Есть у вас аккаунт в Контакте или ещё где, молодожёны вы хреновы?
– У меня есть в ЖЖ… – раздумчиво отозвался Серёга. – И у группы есть официальный сайт, но он… орловский. Туда б ещё закинуть… с пояснялкой, но вот только как?
– Ха! Взломать – как два пальца… – небрежно сказал Король. – Где эта запись?
– Пришлём! – тряхнул головой Серёга.
– Чёрт! – Жучка возбуждённо вскочила, не в силах уже сидеть на месте. – А ведь это сработает!
– Да, шуму будет, только держись! – довольно сказала Король, потянувшись. – Я взломаю, он защиту поставит, я опять взломаю… Ссылок всюду накидаем. Народ протащится, движуха пойдёт! В ЖЖ в твой скинем, будешь в топе Яндекса, братишка! В общем, сыпьте всё мне на мыло, гулять так гулять, детали обговорим по ходу пьесы. Этот мудак у нас ещё попрыгает… Ладно, ну а потом вы что будете делать, ребят?
Они переглянулись.
– Петь могу, – легко сказал Серёга. – И буду. Хоть где, хоть в той же кафешке для начала. Там зарабатывать же можно. Антон со Светкой не откажут. Потом группу соберу опять.
– Домой съездим, – подхватила Жучка. – Вернёмся, устроюсь на работу, а летом поступлю куда-нибудь.
– В МГИМО? – деловито осведомился Король. – Ты ж всё-таки здесь больше года отучилась, сперва на курсах, потом в Беркли…
– Да хоть куда, – отмахнулась она небрежно. – Вон в Лианозово дивный радиотехникум, там даже прикладная информатика есть, и кубков спортивных полная витрина, организую там боксёрский клуб! И будем сеять рожь-овёс, ломая плуги, опозорим колхоз, гоп-стоп-дубай, по всей округе…
– Ну ты и гнать… – Король схватился за голову. – Ну ладно, Серый вечно гонит, но чтоб ты…
Они опять переглянулись, все четверо. Глаза у Серёги подозрительно блестели.
– Вы счастливы, ребят? – тихо спросил Король, наклоняясь поближе.
– Да, – сказали они одновременно, а Серёга так же тихо добавил: – А вы?
Король оглянулся на Маршу:
– И мы.
– Пусть твой брат споёт, – вдруг решительно сказала та. – Я хочу послушать, можно? Ничего, что я не пойму. Хотя нет. Я думаю, что я пойму.
– Ладно… – после паузы кивнул Серёга. – Сейчас. Гитару только принесу.
Он вышел в коридор, а Жучка, как он недавно, опустила взгляд на клавиатуру. Искать знакомые буквы, впрочем, не было смысла – они плясали и расплывались у неё перед глазами.
Серёга вернулся, присел перед ноутом, бережно огладил гитарный гриф. Жучка уткнулась лбом ему в спину, краем глаза заметив, как Король обнял Маршу за плечи и притянул к себе.
А потом Серёга запел.

А на зеленой траве, на зеленой траве
Не спрятать красные маки, не спрятать рисовые зерна
А на большой высоте летит самолет
И посылает нам знаки, что дождь будет скоро
Нам сказали то, что мы одни на этой земле,
И мы смотрим в небеса,
Но небо нас не слышит, небо нам не внемлет
И я хотел бы улететь с тобою на луну,
Чтобы больше никогда
Не вернуться на Землю, никогда не вернуться
Сколько дорог ведет из дома домой
Об этом лишь Бог весть
Сколько камней легло вокруг нас
И вот опять кольцо
Я много курю, но сквозь сиреневый дым
Я вижу мир как он есть
Иногда я вижу твое лицо…

22.01.2012 – 15.02.2012

ПРИМЕЧАНИЯ

Песни:
–  Sweet_Yoghoo – Алёна Глазницына,
–  Кэролайн,
– «Gogol Bordello»
– «Сплин»,

– «Дилижанс».


ЭТОТ ПАНЕГИРИК
я хочу пропеть всем тем, без кого возвращения Жучки к Серёге не было бы:

–  Кэролайн, впервые натолкнувшей меня на мысль о продолжении и давшей Серёге прекрасную песню;
–  Sweet_Yoghoo, автору большинства Серёгиных песен;
–  Imika Okada, тронувшей меня до глубины души своими комментариями к «Королеве»;
– Викуле Назаровой, заведующей юношеским сектором Центральной городской библиотеки имени А.С. Пушкина, город Туапсе, которая, прочитав «Королеву», напугала меня до полусмерти полуночным криком в телефоне: «Как вы могли! Как вы могли отнять у Серёжи Варю!!!»… и, понятное дело, этот призыв к авторской совести меня добил;
–  Sweet_Yoghoo – соавтору, которому Серёга обязан большинством своих стихов и песен, и Лучшей В Мире Бальке С Первой Эмоцией;
– Луконину Константину Сергеевичу – мастерство редактора не пропьёшь;
–  1 Ян – второму соавтору, Дивному Джеку, прекрасному Логику, усматривавшему несуразности и твёрдой рукой ведшей наш корабль по рифам сюжета (с меня ДраеДжек, обещаю!);
–  F-fantazy – Самому Первому Читателю совершенно сырых кусков и Дивной Есечке (бета рулит!!!);
–  Steel Stem – землячке и Самой Милой Напке, сбивавшей меня с ног потоком эмоций;
–  +SunSet+, представительнице суровых и нежных Жуковых, которой хватало сил смотреть ещё на запятые и точки;
– Аминат Ламаро, моей подруге, москвичке, которая консультировала меня по поводу московских реалий, вплоть до фотографий Бибирево))).
Я ВАС ЛЮБЛЮ!

На одном дыхании прочитала, спасибо огромное!

Auesha,
вам спасибо, вы у меня почти всегда первый читатель))

*довольно облизываеццо*
ПЕРЕЧИТАААААААЛА!
Всё-таки оно в целостном виде хорошоооооооооооо!
И все исправления-добавления - ну очень к месту, очень в тему. Очень многое поменяли кое-где)
К примеру, тут:
Я его тогда предала. Но больше не предам. – И повторила едва слышно: – Прости.
казалось бы, одна строчка. ну что она меняет? Но ты одновременно врезала Королю по яйцам, а Варю...мммм... не думала, что можно было ещё сильнее её любитьXD
Аххх~~~ Любовь! Любовь автору неиссякаемым потоком!

F-fantazy,
Всё-таки оно в целостном виде хорошоооооооооооо!
Не поверишь, сама офигела....

казалось бы, одна строчка. ну что она меняет? Но ты одновременно врезала Королю по яйцам, а Варю...мммм... не думала, что можно было ещё сильнее её любитьXD
Задумчиво чешет потылицю: бить Короля по яйцам не предполагала, я его люблю.... но уж так получилось)))
Жучка - моё ВСЁ, я её не знаю просто как обожаю и укажаю...

Аххх~~~ Любовь! Любовь автору неиссякаемым потоком!
А тебя нежно люблю!!

Задумчиво чешет потылицю: бить Короля по яйцам не предполагала,
поздно пить бор;омиXD
ну ничё, ты не подумай, он у тебя хороооооший))) Да и честно, имхо ты здорово сэкономила парню оставшиеся нервные клетки, спихнув жучку обратно серёжеXD

А тебя нежно люблю!!

F-fantazy,
Да и честно, имхо ты здорово сэкономила парню оставшиеся нервные клетки, спихнув
жучку обратно серёжеXD
Задумчиво: Еси сочетают в себе неземную доброту и суровый реализЬм!!

Еси сочетают в себе неземную доброту и суровый реализЬм!!
ну а шо делать? надо ж выживать

ты прекрасна, правда-правда
все твои рассказы трогают, такие душевные и порывисто-сильные, настоящая буря.
а как детали выписаны замечательно, и бытность американских студентов, и история про противостояние с индейцами в штатах, и вставки со сленгом. И юмор свежий, а шутки Напские про стрип-клуб, и пошлый Есенин, обожаю пошлых Есениных. И все моменты на улице: тёмное небо, грязные подворотни. Описание у тебя мастерские, вот, что значит, чувствовать, что тебя окружает. И Мама Королёвых замечательная женщина, такая сильная, добрая, Драйка, да?
а продюссер это педик Гам, что ли? Стыыдно
а Балька-Марша понравилась, хлёсткая, стойкая, достойная короля.
в Серёжу я прочно-порочно влюбилась, я бы ещё хотела твоих Есениных.
Спасибо тебе за твоё творчество, оно заставляет меня улыбаться и плакать, ты лучшая. Спасибо.

и, кстати, нагло с моей стороны, но я тебя завтра по поводу американсикх вузов завтра в личке кое-что спрошу?) а то гугл слабо помогает, а у тебя по ходу отличная матчасть собралась )

масса положительных эмоций!!! шедеврально! брагодарю!!

и тут напишу: как классно!!!! я тогда читала на одном дыхании, и сейчас тоже на одном слов нет, одни эмоции

sillvercat, ура релиз))))
ка всегда ты на высоте)) перечитала с огромным удовольствием!!!!
ааа)) КАК КРУТО))
спасибо за такие чудесные произведения)))

А мне так хотелось, чтобы она с Королём осталась. Не знаю, почему.
И да, хотелось бы отдельный рассказ, где нынешние главгерои в эпизодах, о том, что у Королёвых-родителей всё хорошо. Ну и там, как по канону полагается - шикарная свадьба Марши и Андрея в Калифорнии. А может, и не в Калифорнии... И что Серёга сам ползёт вверх, вместе с группой. В общем, какого-то продолжалова хочется, а то недохэппиэнд, а он тут быть обязан.

вот он я, готический твой принц,
Эм.... да. Сижу с разинутой от удовольствия пастью и таю.
*закрыла пасть, пытается ответить внятно*
Детали. Детали - это было просто убийство. И не только меня. Человек едет в Бибирево и фотает для меня многоэтажки - уму непостижимо! двое других людей шерстят для меня американские сайты... У меня в закладках фотографии Беркли... а также сайты антинарко-клиник... в общем. уже не стоит о страшном

в Серёжу я прочно-порочно влюбилась, я бы ещё хотела твоих Есениных.
Вот за кого я вечно буду признательна тем, кто меня заставил продолжать - за Есенина. Я, блин, прям открыла для себя "Баунти" - райское наслаждение!!! Дверь он открыть не может, и рубашку потерял, и такой кагбэ наглый... НЯЯЯЯЯЯЯЯ... валить и....
Так что я тоже хочу, да))))

И Мама Королёвых замечательная женщина, такая сильная, добрая, Драйка, да?
Мама - моя отдельная гордость. Драйка, да. Ща отдохну и наверное, рожу сиквел. Отдельно про маму.

а продюссер это педик Гам, что ли? Стыыдно
А чего тебе-то стыдно, ёлы?!
Продюсер - семнадцатый ТИМ, не обращай внимания...
Собсно, я вот думаю, что в этой линии с продюсером воплотилась вся моя горячая любовь к слэшу как таковому...

а Балька-Марша понравилась, хлёсткая, стойкая, достойная короля.
А вот с Балькой я намуууучалася..... *вздыхает*

и, кстати, нагло с моей стороны, но я тебя завтра по поводу американсикх вузов завтра в личке кое-что спрошу?) а то гугл слабо помогает, а у тебя по ходу отличная матчасть собралась )
Пиши, жду! Хоть я и не спец, но чем могу.

СПАСИБО!!!

HolliHope,
СПАСИБО, ДРУГ!

Любовница Графа,
и я тут скажу - СПАСИБО!!

+SunSet+,
ааа)) КАК КРУТО))
Благодаря тебе, котик, в том числе!!

Мама - моя отдельная гордость. Драйка, да. Ща отдохну и наверное, рожу сиквел. Отдельно про маму.
О_О
ДА! Да! ДАДАДАД! ДАДАДАДАДДА!!!!
АААА
ОООО!
Хотеееееееть....

Клякса_из-под_пера,
В общем, какого-то продолжалова хочется, а то недохэппиэнд, а он тут быть обязан.
Глубокоуважаемая тётяКляксик........ сперва хотелось вам сказать то, что Раневская в своё время сказала пионерам.... но по зрелом размышлении.... понимаю, что да, Ольга Васильевна заслуживает большего... и она его получит. В обозримом будущем

А мне так хотелось, чтобы она с Королём осталась. Не знаю, почему.
потому что ТЕБЕ лично, солнц, хочется чужой силы и заботы по отношению к себе...
"Одеть, обуть, быть сильной, хохотать... такая мука... непередаваемо..." (с)
Потому что мы устаём заботиться обо всех и вся и хочется заботы - чужой.
Потому что он сильный, Король, да, и добрый.
Но с Жучкой у них ничо не срастётся именно потому что она просто не может быть слабой или сыграть эту слабость - это не тот тип.
А с Маршей ему будет лучше, правда....

F-fantazy,
*суровым голосом Драйки*
деушко, ну чо вы орёте как раненый в попу мамонт?!!! Будет вам и белка, будет и свисток.... в смысле Драйка и Джек. Но попозже. На этой неделе у меня ЖукоДосты созрели и требуют немедленной реализации!

В любом случае, что бы там ни было, ты первой это получишь

sillvercat, рад стараться)))

sillvercat, ох, да я от тебя шо завгодно читать буду, тем более жукодостей*3*
но приятно ж осознавать, что со вселенной "Королевы" ещё не покончено