Название: Учительница
Автор: sillvercatБета: [J]Пакуля[/J]
Размер: макси, 21345 слов
Пейринг/Персонажи: Дэйв Хоук/Кристи Дайсон, Люк Стоун и другие бледнолицые и краснокожие жители резервации Пайн-Ридж, штат Южная Дакота
Категория: джен, гет
Жанр: драма, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: США, 1975 год. Время, когда после подавления вооружённого восстания индейцев в Вундед-Ни с новой силой началась никогда не затухающая индейская война: силы порядка против краснокожих бунтовщиков. Как раз в это время молодая белая учительница Кристина Дайсон приезжает в резервацию, чтобы работать в школе для индейских детей.
Примечания: Сейчас сложно представить себе, что подобное могло твориться в благополучной Америке, но осталось множество документальных свидетельств той охоты, что была развязана в середине 70-х годов ХХ века полицией и ФБР за активистами индейского движения.
Движение американских индейцев (ДАИ, American Indian Movement, AIM) — радикальная общественная организация, отстаивающая права индейцев в США. Прочитать о ДАИ можно
здесь.
Ещё некоторые сведения.
Бюро по делам индейцев — правительственная структура, созданная в 1824 году, в ведении которой находятся резервации.
Лагерь Жёлтого Грома — лагерь, созданный членами ДАИ и религиозными лидерами лакота в горах Блэк-Хиллз (1981 г.), назван в честь трагически погибшего Раймонда Йеллоу Сандера.
Перевод слов и выражений языка лакота здесь.
Словарь современного сленга индейцев резерваций здесь.
Хроника индейской войны взяты из статьи Джозефа Алвина «Жертвы прогресса».
Предупреждение: POV главной героини, насилие, изнасилование, смерть одного из главных героев
Ссылка на ФБ-2014: fk-2014.diary.ru/p199976008.htmfk-2014.diary.ru/p199976056.htmОт автора я могла бы столько всего сказать, но уже и так очень много говорила в комментариях к выкладке этого текста на ФБ… хоть и анонимно, потэтому только вот что скажу, самое главное:
— этот текст — римейк к «Первому и последнему»:
sillvercat.diary.ru/p182046261.htm— хотя, поскольку он лежал у меня в «загашниках» больше десяти лет, собственно, это «Первый и последний» стал римейком на него…
— я получила вот такое справедливое замечание от одного из читателей, а конкретно:
Крысо в чайнике, которому я аццки признательна:
«Чего не хватило лично мне. Во-первых, пары газетных строчек о том, что лейтенант полиции Томас Ли Шервуд был найден мертвым в городской канализации «где-то на востоке». Собаке – собачья смерть. Во-вторых, Айзека Мошьера - как-то он тихо сгинул посреди повествования. И в-третьих, истории Рональда Бирса – хотя бы в нескольких строчках, он не меньше заслуживает ее, чем Патрик. Ну что ж, будем считать, что Айзек - друг и сосед, Рональд Бирс тоже живет и здравствует, а Ханна и Кристи видят их настолько часто, что писать об этих двоих совершенно необязательно…»… и немного дописала текст;
— и традиционно… этот текст мне очень дорог. Дороги герои. Люк Стоун, который в «Первом и последнем» мелькал совершенно эпизодически и носил имя Люк Стоун… Рон Бирс (в «Первом и последнем» – Рассел Игл), а фактически — реальный лидер ДАИ Рассел Минс.. и все они.
И ещё. На ФБ меня совершенно неожиданно раскрыл анон-бартерщик из команды fem view, который ранее прочёл мою «Войну – дело молодых» и нашёл сходство между Люком и Кристи из «Учительницы» и между Алисой и Беком из «Войны». Теперь могу сказать, что да, это подмечено верно)))
Спасибо тем, кто прочёл и проникся. Я люблю вас.
И — о Матерь Божия! — я совсем забыла про СОЦИОНИКУ))) Тут всё просто. Для меня Кристи — f!Драйзер с его белоэтичностью и жертвенностью, Дэйв — Жуков с его базовой ЧС и болевой БЭ, ну а Люк Стоун — шалопай-Джек…
Иллюстрации: от
Алисия Райзингем!
ЕЩЁ!
* * *
Посвящаю моей маме, которая является самой лучшей учительницей в мире!1975 год, штат Южная Дакота, резервация Пайн-Ридж* * *
— Вам надо съехать от Кларков, мисс.
Я онемела.
Люк Стоун задержался у выхода из класса, прислонившись спиной к косяку и глядя на меня своими прищуренными тёмными глазами. Нога за ногу, руки в карманах, взгляд исподлобья — точно как у парней, волчьими стаями бесцельно шатающихся по округе, «чи-бунов».
— Люк... почему?
Он чуть повёл плечом, губы дёрнулись в усмешке.
— Потому. Мокасиновый телеграф. Люди болтают, нет ли у вас шашней с Кларком. Мне-то похрен, но он же козёл.
— Люк… — я могла только невнятно мычать.
— Да знаю, знаю. Хреновина это. Вы тут ни с кем не спите, вся из себя такая… виньян тапика.
«Достойная женщина», — машинально перевела я и вспыхнула до корней волос под его недетским, насмешливым, оценивающим взглядом. Дура, дура! Помилуй Бог, ему ведь всего четырнадцать! А я — его учительница.
Откашлявшись, я как могла строго и холодно осведомилась:
— Нет, почему ты озаботился моей репутацией именно сейчас?
Я провела здесь почти полгода. Пять месяцев, восемнадцать дней.
Взгляд Люка снова изменился. Теперь он смотрел на меня, как старик-отец на несмышленую дочку, — снисходительно и с усталой жалостью. Вместо ответа он пожал плечами, и я тотчас поняла, что он хотел этим сказать — раньше ему было «похрен», какая у меня репутация.
Капля камень точит. Все мои усилия доказать этим детям, которых я учу, что я им не враг, наконец возымели действие. И какое! Люк Стоун начал меня опекать!
— Я понимаю... — прошептала я, сглотнув. — Я съеду, Люк.
Он кивнул и, шагнув за порог, бросил через плечо:
— Не берите в голову, мисс. Уоштело!
«Уоштело — хорошо».
Я прижала ладони тыльной стороной к горящим щекам и села, опустошённая. Пять месяцев, восемнадцать дней их пренебрежения, косых взглядов, односложных ответов. И вот нате вам.
Я шмыгнула носом. Хорошо хоть глаза были с утра накрашены, это как-то… стимулировало. Ещё ни разу я не позволяла себе разреветься на людях. Только в своей комнате, то бишь в комнате у Кларков — мокрым носом в накрахмаленную наволочку.
Вообще-то я не плакса. Вернее, раньше не была. Но здесь...
Я б никогда не оказалась здесь, если бы не моя соседка по университетскому кампусу, Дайана Донелли. Вернее, если бы не её привычка всюду таскать меня за собой. Я знала, что нужна ей просто как фон, незатейливый, серенький такой фончик для её персоны, но, как бы там ни было, многие учебные задания мы делали вместе. Редактор студенческой газеты, где мы стажировались, требовал ярких, нестандартных репортажей, и Дайана затащила меня на очень прикольную, как она выразилась, пресс-конференцию, организованную студенческим советом в университетском зале для собраний.
— Будет выступать настоящий индейский вождь, крутой до чёртиков, — взахлёб объясняла она, обшаривая сумочку в поисках диктофона. — Мы зафигачим такой материальчик, что зануда Гаррисон копыта отбросит!
Копыта, однако, чуть не отбросила сама Дайана.
Вождя звали Рональд Бирс. Росту в нем было побольше шести футов, и, когда он, в замшевой, расшитой какими-то узорами одежде, с заплетенными в косы черными волосами, кое-где выбеленными сединой, появился в зале, сразу наступила тишина. Все перестали галдеть и вертеться, а Дайана вцепилась мне в запястье наманикюренными ногтями.
Бирс стоял, неспешно оглядывая нас, а когда заговорил, голос его оказался глубоким и низким. Я слушала, и сердце у меня замирало. Потому что всё, что он говорил, было невозможным.
Немыслимым!
Теперь-то, прожив в резервации почти полгода, я убедилась, увидев своими глазами, что каждое его слово было правдой.
Страшной правдой.
* * *
«Я говорю: преступление — когда наших детей заставляют учиться в федеральных школах-интернатах, на девять месяцев в году отрывая их от родного дома. Когда полиция бросает в тюрьму пьяных индейцев, но отнюдь не тех, кто продал им спиртное. Когда белые торговцы властвуют в наших поселениях. Когда вождь племени на федеральные деньги нанимает банду головорезов, чтобы убивать неугодных. Когда правительство отбирает нашу землю. Они предлагают нам выбор — тюрьма или смерть, и плюют на наши требования. Вот — преступление!»
(Рассел Минс, лидер Движения американских индейцев)
* * *
Когда пресс-конференция закончилась, а Дайана, оправившись от произведенного на неё «настоящим вождём» впечатления, куда-то упорхнула, я отправилась вслед за Бирсом.
Я дошла за ним по пятам до самой его машины, потрепанного серого «лендровера», не решаясь заговорить, хотя то и дело разевала рот, как рыба на суше. В конце концов, я обнаружила, что он остановился и смотрит на меня, и застыла в панике, мечтая провалиться сквозь землю.
— Мисс? — он вопросительно поднял брови.
— Дайсон. Кристина Дайсон, — пролепетала я. — Простите... я только хотела спросить... отнять у вас только одну минутку... вот вы сейчас говорили там, на пресс-конференции...
Бирс стоял и терпеливо слушал моё невнятное блеяние — настолько высокий, что мне пришлось буквально задрать голову. Его чеканное лицо было немолодым и очень усталым, в уголках глаз залегли морщины. И виски его были совсем седыми. Сердце у меня сжалось, и это странным образом придало мне смелости.
— Вы рассказывали про альтернативные школы, которые открывает ваше Движение для индейских детей... для тех детей, которые не хотят ... не могут...
— Не могут обучаться в федеральных школах-интернатах. Число таких детей постоянно растёт, — ему, наверно, надоело дожидаться, когда же я сформулирую свою мысль. — Вы представляете какую-то газету, мисс Дайсон?
— Да... университетскую вообще-то. Но сейчас я представляю не её. Мне хотелось узнать... для себя. — Я глубоко вобрала в себя воздух. — Вы говорили, что в таких школах не хватает учителей?
— Катастрофически.
— Видите ли, я скоро заканчиваю университет, и мне... Я... понимаете, я бы хотела работать в вашей школе!
Я выпалила это, будто прыгнув с обрыва в реку.
— Это невозможно. — Без раздумий, без вопросов он сказал это сразу, едва я закрыла рот. И мягко улыбнулся, увидев, наверно, как вытянулась моя физиономия. — Вы, очевидно, не представляете, мисс Дайсон, о чем вы просите. Вы слишком молоды для такой работы.
— Мне двадцать три!
Он тихо засмеялся. Удивительно, почему он сразу не сел в свою машину и не уехал, а продолжал стоять рядом со мной, привлекая множество любопытных взглядов. Очевидно, я его забавляла.
— Такая работа не сулит вам ни приличного дохода, ни карьерных перспектив, ни...
— Это неважно! — горячо перебила я его.
Он скептически поднял брови.
— А что же для вас важно?
Ожидая, что он опять засмеётся, я почти с отчаянием воскликнула:
— Я хочу приносить пользу! По-настоящему! Знать, что я кому-то нужна!
Я осеклась, обречённо понимая, что это твердит моя собственная ненужность и застарелые комплексы, видные невооружённым глазом.
С тех пор, как погибли мои родители, я мало кому была нужна. Практически никому. Тем, что я сразу не отправилась в приют, я была обязана маминой двоюродной сестре, старой деве Розалии Уилкс. Розалия забрала меня к себе в мои тринадцать лет — неуклюжего застенчивого подростка, — как подобрала бы бездомную кошку. С одним отличием — кошек, которых у неё было ровно двадцать две штуки, она любила, а меня — терпела. Впрочем, как и я её. Я с великим облегчением уехала из её холодного скучного дома — который только эти кошки и оживляли, — поступив в Колорадский гуманитарный университет, и с тех пор мы лишь изредка обменивались открытками к разным праздникам.
Да, я отчаянно стремилась быть хоть кому-то нужной. Но как, как я могла сказать об этом Бирсу?! Я обречённо ждала, что он вот-вот распрощается с такой несчастной дурочкой и уедет.
Продолжая испытующе меня рассматривать, Бирс медленно произнёс:
— Извините, но в вас говорят обычный максимализм юности и романтические представления о будущем. Нам не хватает учителей ещё и потому, что они от нас бегут. Индейская резервация — это страна третьего мира. Наши люди предубеждены против белых и озлоблены, уровень безработицы у нас зашкаливает. Повальное пьянство, сегрегация полиции. Вот в таком мире растут наши дети. Учить их нелегко, потому что белому учителю сложно завоевать их доверие. Они с раннего детства видят от «васичу», от белых, слишком много зла. Когда я упоминал, что война у нас не затихает ни на день, я не преувеличил. Индейцев убивают до сих пор. В меня самого неоднократно стреляли, мисс Дайсон, поджигали мой дом, и я уже сбился со счёту, сколько раз арестовывали по всевозможным ложным обвинениям.
Он говорил всё это так буднично, словно речь шла о результатах последнего бейсбольного матча!
— Я понимаю. Я была в зале во время вашей речи! — воскликнула я, перебивая его и ужасаясь собственной невоспитанности, но ничего не могла с собой поделать. — И ещё я понимаю, что кажусь вам наивной идеалистичной дурочкой!
Он только головой покачал.
— Но я справлюсь! — пылко заявила я, прижимая кулаки к груди. — Испытайте меня, и вы сами в этом убедитесь!
…Спустя два месяца после этой встречи, получив степень бакалавра от Колорадского университета, я получила и работу от Движения американских индейцев. Бирс всё-таки сдался. Меня ждала резервация Пайн-Ридж в штате Южная Дакота и «школа за выживание».
Это название было самым что ни на есть подходящим.
* * *
Пайн-Ридж: хроника индейской войны
21 января 1972 г. — Раймонд Йеллоу Сандер жестоко избит, а потом застрелен пьяной толпой возле клуба Американского Легиона. Убийцы не найдены.
21 января 1972 г. — Уэсли Бэд Харт Булл убит ударом ножа в грудь. Его убийцу в конце концов оправдали. Убийцы не найдены.
22 июня 1973 г. — полицейские из Бюро по делам индейцев (БДИ) открыли огонь по машине, стоящей у обочины дороги. В машине находились братья Кросс — Кларенс и Вернал. Кларенс был застрелен на месте, а Вернала, который был только ранен, обвинили в этом убийстве.
29 июля 1973 г. — полицейские БДИ избили активистов ДАИ Лео Уайт Хоук и Кэти Игл Хоук, находившуюся на восьмом месяце беременности.
17 октября 1973 г. — полицейские БДИ застрелили лидера ДАИ Педро Бисонетта.
19 октября 1973 г. — группа неизвестных, вооруженных винтовками М-16, открыла огонь по дому семьи Литтл Бир, ранив семилетнюю Мэри Энн. Девочка ослепла на правый глаз.
7 февраля 1974 г. — Мило Гоуинз, известный деятель ДАИ и участник обороны Вундед-Ни, был обстрелян неизвестными. Его машина изрешечена пулями, ветровое стекло пробито насквозь. Полиция не нашла нападавших.
* * *
Часики на руке тихо пикнули, возвращая меня в класс, и я вдруг сообразила, что всё ещё сижу, как пришитая, на стуле после ухода Люка и блаженно улыбаюсь в пространство. Ну не дура ли, в самом деле? Дэйв Хоук со своими дружками уже наверняка подпирает стены где-то неподалёку.
При мысли о Дэйве во рту у меня пересохло. Как всегда. Утешало только то, что не я одна здесь так панически его боялась.
— Он же бешеный, «витко», — спокойно объяснил мне как-то Люк. — Ему похрен, что его могут убить. У него мать убили и отца, когда ему было столько же, сколько мне. Кто? Да не нашли же никого, здесь так всегда бывает. А Дэйв — он на выгоне был, с жеребятами, потому и уцелел. И Совет племени отдал его на усыновление, по квоте. Каким-то беложопым придуркам. А он удрал. Он всегда удирал отовсюду, он — уасака, упрямый! — в голосе Люка звучало подлинное уважение. — Возвращался сюда, его ловили, сажали в разные заведения для малолеток. А потом, когда ему стукнуло шестнадцать, наш сраный Совет уже не мог его в белые тюряги закрывать. И он насовсем вернулся, вселился в свой старый дом, который эти гады у него хотели отобрать. И даёт им всем прикурить!
Люк произнёс это уже не просто с уважением, но с искренним восторгом.
— Когда он вернулся? — с запинкой спросила я.
— Да второй год уже пошёл, — помедлив, припомнил Люк.
Итак, Дэйв Хоук, это исчадие ада, был почти на пять лет младше меня!
— На что же он живёт?
Почему-то я не могла не спросить.
Люк дёрнул острым плечом:
— Да как все. На пособие. Ещё скотину загоняет. — Он ухмыльнулся. — И угоняет помаленьку.
— Люк!
— Чего? — Люк невинно заморгал. — На родео выступает, хотел я сказать. Чего ему, с перьями в жопе перед туристами прыгать, что ли? Он же не какой-нибудь Дядя Томагавк!
Я только рукой махнула.
Дэйв Хоук вновь и вновь возвращался в Пайн-Ридж, потому что здесь была его земля — единственное, что у него ещё оставалось. Но эта земля стала ему мачехой. У половины трудоспособного мужского населения резервации не было работы, и, видя, как подвыпившие парни с сигаретами в зубах, в низко надвинутых шляпах, часами торчат то там, то сям, я ловила себя на чувстве, совсем уж неуместном по отношению к ним, но таком же сильном, как страх.
Жалость.
А между тем у Дэйва Хоука ко мне были свои счёты. Звучало это совершенно смехотворно, но тем не менее. Буквально через две недели после того, как я начала работать в школе и сняла комнату у Кларков, Дэйв и ещё четверо его «чи-бунов» преградили мне дорогу неподалеку от супермаркета, управляющим в котором был мистер Кларк.
Тогда я вся сжалась, как заяц под голым кустом, и сердце у меня забухало где-то в горле. И одновременно — в пятках. Я видела этих парней и раньше — трудно притворяться слепой и глухой, когда тебе свистят вслед и делают похабные жесты, но я как-то ухитрялась.
И вот…
Дэйв, худой и высокий, стоял прямо передо мной, рассматривая меня в упор тёмными раскосыми глазами и чуть покачиваясь на каблуках. И кто только продавал ему выпивку в его неполных восемнадцать, тем более в резервации, где спиртное было запрещено законом! Из-под его распахнутой, несмотря на холод, куртки виднелась замурзанная футболка, черноволосая голова была непокрыта, губы кривились в уже знакомой мне злой усмешечке. Остальные парни тоже ухмылялись и выжидательно молчали.
— Н-ну? — лениво спросил наконец Дэйв. — Доволен Кларк-то?
Странно, но в этот момент, совершенно отупев от испуга, я подумала только о том, как подходит ему это имя — Хоук.
Ястреб.
— Что? П-простите... — пролепетала я.
— Прощаю. — Ухмылка его стала совершенно волчьей. — Я спрашиваю, хорошо ты даёшь Кларку, учительница? Может, и нас чему научишь? А?
Их гогот оглушил меня, из глаз брызнули слёзы. Как он посмел?! Словно во сне, я вскинула руку и изо всех сил ударила по маячившему передо мной наглому лицу, не успев ужаснуться тому, что делаю.
Тут же моё запястье тисками сжала горячая ладонь — так, что кости затрещали. Слёзы полились ещё пуще, но, прикусив губу, я подавила крик, вернее, отчаянный визг, рвущийся наружу.
Через секунду он выпустил мою руку, резко меня оттолкнув, и шагнул в сторону. Примолкшие парни тоже зашевелились, как-то растерянно переглядываясь. Я прижала к груди пульсирующую болью кисть, глядя, как они уходят прочь. Но, пройдя несколько шагов, Дэйв обернулся и негромко бросил, полоснув по мне вызывающим взглядом:
— Увидимся ещё. За тобой должок, учительница. Хейапи!
«Я всё сказал».
Я не представляла, чем вообще могла заинтересовать такого, как Дэйв Хоук. По моему мнению, никто из мужчин, взглянувших на меня однажды, второй раз уже не захотел бы смотреть. Я была невзрачной белёсой мышкой и с парнями не то что никогда не встречалась, но даже не целовалась. Мама говорила, что у меня очень красивые глаза и нежные черты лица, но ведь это говорила мама!
Я никому ничего не рассказывала о происшествии возле универсама. Ни Кларкам, ни Глории Стэндинг, преподавательнице малышей. С Глорией мы немного подружились. Она встречала меня по утрам теплой улыбкой — очень смуглая, коренастая, спокойная женщина с падавшими почти до пояса иссиня-черными блестящими косами. Она была добра ко мне, но всё равно ничем не смогла бы помочь. Я должна была справиться с Дэйвом Хоуком сама. Или уехать отсюда.
Уехать!
Вот мысль, с которой я по ночам проваливалась в сон, наревевшись хорошенько... Уехать поскорее и забыть, забыть всё это — занесённую снегом ледяную злую землю, ледяные недоверчивые глаза детей, молчаливой толпой заполнявших по утрам класс, приземистые домишки, в которых жили эти дети, убогие домишки, ничуть не похожие на шикарный двухэтажный особняк Кларков.
Забыть!
Но я не могла. Как бы настороженно ни относились ко мне, белой чужачке, эти дети, кроме меня, некому было учить их американской истории и английскому языку — обязательным предметам программы. Если бы я уехала, местное отделение БДИ настояло бы на том, чтобы закрыть бунтарскую, альтернативную школу, а учеников вернуть в интернаты. Собственно, и они это знали, поэтому не донимали меня так нещадно, как могли бы. Терпели меня. Но всё равно я оставалась для них врагом. Частью белой системы, человеком, который учил их языку «васичу» — бледнолицых обжор — и истории того, как «васичу» захватили землю их предков.
До сегодняшнего дня, когда Люк Стоун не велел мне немедленно съехать от Кларков, заботясь о моей репутации и выражая общее мнение моего класса.
Из «твинки» — белой чужачки-идеалистки, я стала «ваннаби» — «желающей быть».
Желающей быть как индейцы.
* * *
«…Мы понимаем, что если не продадим землю, бледнолицые придут с ружьями и отберут её силой.
Но как вы сможете купить небо или тепло земли? Эта мысль нам непонятна. Если мы не распоряжаемся свежестью воздуха и всплесками воды, то как вы можете купить их у нас?
Для моего народа каждая пядь этой земли священна. Каждая сверкающая сосновая шишка, каждый песчаный берег, каждый клочок туман в тёмном лесу, каждая поляна и каждая жужжащая мошка — все они святы для памяти и чувств моего народа. Сок, текущий в стволах деревьев, несёт в себе память краснокожих».
(Вождь Сиэттл, 1854 г.)
* * *
Наступил апрель, Месяц Таяния Снегов. В небе с юга на север, будоража душу курлыканьем, потянулись журавли. Снег стремительно таял, оставляя грязные островки лишь в низинах. Дороги развезло, и ребят подкидывал в школу Ленни Стэндинг, сын Глории, на своём полноприводном джипе.
А Люк Стоун вообще верхом добирался до школы, чёртом вертясь под восхищёнными взорами девиц на пегом тощем жеребце, которого он называл Акичита, Воин.
Дэйв Хоук, как ни странно, больше не попадался мне на глаза, хотя всегда, будучи в городке, я настороженно искала взглядом его высокую фигуру и угрюмое замкнутое лицо.
А в школе появился психолог из Бюро по делам индейцев.
Соглядатай, как решили все.
Дети его избегали, а когда не удавалось, изводили как могли. О, они это умели, да ещё как!
— Айзек Мошьер, — представился он мне при первой встрече. Молодой, немногим старше меня, длинные пальцы теребили роговую оправу очков. Похоже, у психолога тоже были проблемы. — Мне... я...
Ну вот! Я словно увидела себя в зеркале. И тяжело вздохнула. Зрелище было не из приятных.
Айзек Мошьер между тем продолжал:
— Вижу, вам уже удалось установить какие-то контакты, мисс Дайсон. Признаюсь честно, у меня пока ничего не получается. Эти дети...
— А что вас удивляет? — пробормотала я себе под нос. — Вы же васичу.
— Что? — он надел очки и теперь принялся теребить пуговицу своего костюма. — Извините, я хотел узнать, каким образом вы смогли установить с ними такой контакт.
На языке у меня завертелось любимое Люком «иди ты в задницу»... Уоштело, я смогла! Горы истерзанных бумажных платков... старый чемодан, на дно которого я то и дело начинала лихорадочно швырять свои вещи... бесконечные часы в стенах школы, когда после своих занятий я торчала на других, чтобы дать детям к себе привыкнуть... насмешливые взгляды… косые взгляды… презрительные взгляды... безразличные взгляды... непроницаемые взгляды…
Да ещё и Дэйв Хоук!
Что этот психолог хотел от меня услышать? Что такое отношение к себе я считала заслуженным? Да, считала. Меня и этих детей разделяла каменная стена, возведённая век назад — не мной.
Один кирпич в этой стене наконец раскрошился... когда? Наверно, когда, отчаявшись пробудить в отчужденных детских глазах хоть капельку интереса, я захлопнула учебник и решительно произнесла:
— Давайте лучше я поучусь у вас. Я хочу знать язык лакота. Вы научите меня?
И повисло молчание, а потом по смуглому лицу Мэри Гудлак, сидевшей за первым столом, тенью проскользнула улыбка:
— Вам нипочём не научиться, мисс!
— Я способная! — горячо заверила я… и тут они вразнобой засмеялись.
«Уоуапи» — книга.
«Ханхени» — ночь.
«Хола!» — приветствие.
«Агиапи» — хлеб…
Почему-то мне не хотелось рассказывать обо всём Айзеку Мошьеру. Он должен был сам до этого додуматься. А сейчас он был «твинки» — чужак из города. Из Бюро, чьи полицейские беспощадно избивали родителей и старших братьев этих детей за малейшую попытку возмущения — например, тем, что цены в магазинах тут, в резервации, были вдвое выше, чем вне её. Или тем, что в этих же магазинах, с благословения того же Бюро, втихомолку приторговывали спиртным. Или тем, что «беложопые придурки» из города приезжали на своих крутых тачках в резервацию, чтобы развлечься, избивая индейских парней — впятером на одного. Или насилуя симпатичных «скво», индейских девчонок.
— Мисс Дайсон! — тонкое бледное лицо Мошьера заметно напряглось. — Почему вы так смотрите на меня? Боже мой, вы же смотрите, как все они тут...
Я молча повела плечом. Как все они тут.
— Мисс Дайсон...
— Простите, сэр. — Я поднялась с места. — Бюро платит вам за работу... работайте. Или не работайте. Извините, мне некогда болтать.
Когда я невольно оглянулась, он стоял, ссутулившись и глядя в окно.
— Мотали бы вы отсюда нахрен, мистер, — хмуро пробормотала я, захлопывая дверь и сталкиваясь нос к носу с Люком Стоуном, который наверняка всё слышал, потому что в его узких глазах прыгали бесенята. Я вылетела на крыльцо, провожаемая его тихим одобрительным смешком.
Люк Стоун одобрял меня, уоштело!
А вот Кларки теперь едва-едва кивали мне при встрече. Я прямо-таки оскорбила их, перебравшись в «грязную лачугу грязных индейцев».
А я никогда не видела людей добрее и мудрее, чем Луиза и Патрик Рейнберды, в дом к которым меня поселила Глория Стэндинг. Они были совсем старыми, эти люди. Глория сказала мне, что Патрик ребёнком пережил бойню при Вундед-Ни 1890 года, когда восемьдесят пять лет назад отряд кавалеристов целиком вырезал селение лакота, никого не пощадив.
Я позвала Патрика в свой класс, чтобы дать детям возможность услышать его. Дать им живой урок американской истории.
Патрик пришёл — в своём лучшем чёрном костюме со слежавшимися складками на рукавах. Но когда он заговорил о том, что случилось тогда в Вундед-Ни, он больше не был дряхлым стариком с трясущимися руками, напялившим на себя одежду белых. Он снова стал мальчишкой, спрятавшимся от пуль кавалеристов-васичу за трупом лошади, семилетним мальчишкой, прижавшимся к обледенелой земле, которая жадно впитывала его кровь.
— Они убивали нас, как бизонов, — сдавленно произнёс он в наполненном тишиной до краёв классе. — Они убивали и убивали, и я оглох от выстрелов… я лежал, прильнув к земле, и молил Вакан Танку только о том, чтобы это безумие поскорее закончилось — моей смертью. Но Вакан Танка не позволил мне умереть тогда, не позволил и замёрзнуть потом. Один из солдат нашёл меня, завернул в свой плащ и принёс к миссионерам, пока другие солдаты стаскивали в ямы тела убитых. Его звали Патрик. Так я получил имя васичу.
Он наконец улыбнулся, и морщины на его лице, похожие на складки древесной коры, стали ещё глубже.
А я замерла в оцепенении, так же как и дети за своими столами. Но они уже знали то, о чём рассказал Патрик Рейнберд. Знали всё о грохоте выстрелов, о впитавшейся в землю крови, о глубоких ямах свежих могил.
Потому что эта война шла здесь до сих пор, и индейцы были на ней военнопленными.
А я была на их стороне.
* * *
Пайн-Ридж: хроника индейской войны
20 ноября 1973 г. — Поль Херман и Крис Ред Элк, полисмены БДИ, напали на Хелен Ред Фейзер, активистку ДАИ. Арестовав Хелен, они избили её, выворачивая ей руки и пиная её ногами, хотя она кричала им, что находится на пятом месяце беременности.
18 февраля 1974 г. — смертельно ранен Верли Дейл Бэд Харт Булл. За год до этого погиб его брат Уэсли. Убийцы не найдены.
3 марта 1974 г. — ранен ножом Поукер Джо Мэрривел, сын адвоката племени Этель Мэрривел. Нападавшие не найдены
12 марта 1974 г. — полицейские арестовали Юджина Уайт Хоука, избили его и раздробили ему пальцы сапогами.
* * *
Дряхлый пикап Рейнбердов упорно не желал заводиться. Пока я возилась с ним на автостоянке возле универсама в Мендерсоне, начало смеркаться. Даже в апреле здесь темнело рано.
Представив себе, как пикап заглохнет в темноте где-нибудь на развилке разбитых дорог, я невольно замычала от досады. Когда в конце прошлого месяца обнаружилось, что Патрик Рейнберд не собирается брать с меня деньги за комнату — ни чеком, ни наличными, — я впала в панику и притащила к нему Глорию Стэндинг, чтобы та помогла вразумить старика. Глория, чуть заметно улыбаясь, посоветовала мне в таком случае самой покупать в городе продукты и всё, что нужно для дома. Это решение немного облегчило мою совесть, и теперь я регулярно совершала рейды по магазинам, подозревая, что старики вообще никогда не видели многого из того, что я им покупала. Так что всё уладилось к общему удовлетворению. Вот только пикап никуда не годился.
Машина в очередной раз истошно взвыла мотором и, дёрнувшись, так же в очередной раз смолкла. Я в отчаянии распахнула дверцу, ища взглядом хоть кого-нибудь, кто сможет мне помочь.
Что ж, я нашла.
Дэйв Хоук стоял совсем рядом. С обычной усмешкой на хмуром лице.
Я застыла, всё ещё наполовину высунувшись из кабины и не зная, что предпринять — то ли выскочить и броситься прочь, то ли действительно попросить его помочь. Его?!
Пока я судорожно соображала, что же мне делать, Дэйв, не торопясь, выбросил окурок и подошёл к пикапу. Одним движением руки переместил меня на соседнее сиденье и, по-хозяйски усевшись за руль, захлопнул дверцу.
— Спасибо… пила майа… — как дура, пролепетала я пересохшими губами, и он глянул на меня с вызывающим прищуром.
Вытряхнув из помятой пачки новую сигарету, Дэйв сунул её в рот, чиркнул зажигалкой и, длинно затянувшись, уверенно тронул машину с места, враз набрав скорость. Меня швырнуло куда-то вбок, вдавливая в сиденье, ушибленный локоть заныл, и я невольно охнула, пытаясь приладить ремень трясущимися пальцами.
Дэйв вновь покосился на меня, и от его усмешки я похолодела. Он вновь прибавил скорости на выезде из города, и грязь брызнула из-под колёс, когда пикап свернул с шоссе на грунтовую дорогу, ведущую в центр резервации. Очень быстро темнело. Я попыталась сесть прямо, изо всех сил сдерживая дрожь. В конце концов, ничего страшного не происходило, Дэйв, возможно, просто довезет меня до Рейнбердов... возможно?
Теперь меня бросило в жар.
Дэйв курил, не глядя больше на меня, небрежно положив одну руку на руль. Эта смуглая рука была вся в порезах и ссадинах, и я совершенно некстати вспомнила, как Люк рассказывал — Дэйв, мол, зарабатывает, угоняя скот. И ещё я так же неожиданно подумала, что эти ссадины некому ни промыть, ни перевязать.
Он затормозил так внезапно, что я, наверно, врезалась бы лбом в ветровое стекло, не придержи он меня за плечо — небрежно, как куклу. Я больно прикусила язык, во рту стало солоно, и слёзы сами подкатили к горлу. Совсем рядом я видела его резкое темное лицо, сузившиеся глаза-угли.
Неожиданно он дернул за удерживавший меня ремень, больно сжав мне грудь твердой ладонью, и я отпрянула, подавляя крик. Он почти беззвучно хохотнул, не спуская с меня жёсткого взгляда:
— Не дёргайся. Хуже будет, дурёха.
Я оцепенела, глядя на него остановившимся взглядом.
«Это происходит не со мной. Господи, не может быть, чтобы со мной... Мамочка...» — бессвязно заметались мысли в моей гудящей, враз очугуневшей голове.
— Не знаю, кому ты там даёшь: Кларку, Бирсу или ещё кому… но сейчас ты дашь мне. Иди сюда!
Оглохнув от ударов сердца, я беспомощно заскребла рукой по двери, пытаясь распахнуть её и вывалиться наружу. Его стальные пальцы сдавили мне плечо, бешеные глаза впились в мои, и меня замутило от ужаса. Я задёргалась, пытаясь вырваться, убежать... Куда?
Дэйв сгрёб меня, как цыплёнка, я закричала, но из пересохшего горла вырвался только слабый придушенный писк. Всё завертелось перед глазами. Распахнув дверцу, он перетащил меня назад, прямо на груду пустых мешков из-под муки — взметнулась пыль, забивая мне рот и нос, — и навалился сверху всем своим худым, но каменно-тяжелым телом. Затрещала одежда, я рванулась из последних сил, отчаянно извиваясь, в ушах зазвенело, бёдра свело судорогой.
Его пальцы жадно шарили по моему телу.
— Говорю, не дёргайся! — прохрипел он, и я задохнулась от пронзительной боли, корчась под его тяжестью. Всё сильнее стискивая мне плечи, он прерывисто дышал, двигаясь внутри моего тела, и мне казалось, что он вот-вот разорвёт меня пополам.
Наконец эта пытка закончилась. Он вздрогнул, скрипнув зубами, и спустя целую вечность медленно разжал пальцы. Раздавленная, полузадохнувшаяся, я зажмурилась, давясь сухими лающими рыданиями. Приподнявшись на локте, он смотрел на меня — я чувствовала этот взгляд даже сквозь сжатые веки.
— Так ты целка, что ли? — изумлённо протянул он.
Я не собиралась ему отвечать, и тогда его ладонь снова больно сжала мне подбородок. Я с усилием раскрыла глаза, наткнувшись на его испытующий взгляд, как вдруг яркая вспышка осветила кузов пикапа.
— Эй, там! Ни с места! — прогремел повелительный окрик. — Полиция!
Придушенно выматерившись, Дэйв мгновенно распрямился и легко, как кошка, метнулся прочь.
— Стой! Ах, ты...
Ругательство. Какая-то возня.
Я зарылась лицом в пыльные мешки, судорожно натягивая на себя разодранную одежду. Всё внутри отзывалось резкой болью на каждое движение, бёдра были залиты чем-то липким. Кутаясь в проклятые мешки, я ухватилась за чью-то протянутую руку, отворачиваясь от слепящего луча фонаря, и выпрямилась на подкашивавшихся ногах.
* * *
Я не помнила, как полицейские довезли меня до больницы. Помнила лишь, как сидела, машинально стягивая на груди чужую куртку, и смотрела перед собой. А потом меня вновь ослепил беспощадный стерильный свет, а ноздри защекотал запах дезинфектанта. Я механически подчинялась властным холодным рукам, профессионально ощупывавшим меня, резкий женский голос что-то беспрестанно говорил. Скользкий рвотный ком все ещё стоял в горле, в ушах шумело.
Сухопарая немолодая медсестра, на чьей нагрудной нашивке было написано «Джанет Куртис», протянула мне на маленьком пластмассовом подносе стакан с водой и две какие-то таблетки. Я послушно их проглотила, не спрашивая, что это такое. Сестра вынула из хрустящего пакета простерилизованное платье, от которого несло дезинфектантом, и меня опять замутило.
— Где моя одежда? — еле вымолвила я. — Я хочу надеть её.
— Что вы, что вы, милочка! Это же вещественное доказательство, дорогая...
— Я хочу умыться... — я с отвращением выпустила никелированный поручень кресла, дрожащими пальцами застёгивая на себе чужое платье. — Пожалуйста, оставьте меня одну.
Зеркало над фаянсовым умывальником отразило совершенно незнакомое мне лицо — с распухшими губами, диким тёмным взглядом исподлобья, всклокоченными, как солома, волосами... Классическая жертва насилия. Я вспомнила сверкающую вспышку фотоаппарата — там, возле пикапа, и, снова почувствовав тошноту, плеснула в лицо пригоршню ледяной воды. Стало немного легче.
В дверь деликатно постучали.
— С вами всё в порядке, милочка? Вы сможете давать показания? Вас отвезут в полицейский участок.
…Их было трое в маленьком кабинете. Крупный светловолосый полисмен лет тридцати пяти, широкоплечий, с волевым подбородком, в штатском, но с кобурой на ремне. Ещё один — помоложе, более щуплый, темноглазый, в полицейской форме и с дымящейся сигаретой во рту. И на табурете посреди комнаты — Дэйв Хоук со скованными за спиной руками и свежим кровоподтеком на правой скуле.
Я застыла у порога.
— Не бойтесь, мисс Дайсон. Больше этот подонок никогда вас не тронет. Вы в порядке? Я — лейтенант полиции Томас Шервуд. — Взгляд светловолосого полисмена был почти отеческим. — А это — Кеннет Браун. Сейчас мы запишем ваши показания... Минутку.
Браун что-то тихо сказал, мне послышалось слово «адвокат». Шервуд раздраженно отмахнулся:
— Я позвонил в Бюро, они ищут. Ну ясно, не торопятся, они и не поторопятся, кому это нужно-то?! Да брось ты, Кен, здесь все понятно, остались формальности. Мисс Дайсон...
Я почти не слышала его, глядя на низко опущенную черноволосую голову Дэйва. Он не шевелился, головы не подымал, будто окаменев. Лица его совсем не было видно.
— Успокойтесь, мисс Дайсон. Присядьте, пожалуйста. — Шервуд, бережно, как фарфоровую статуэтку, придерживая меня за локоть, пододвинул поближе табурет. — Не волнуйтесь. — Я закашлялась, и он тут же распорядился: — Принеси-ка воды для леди, Кен.
Я немного отпила из пластикового стаканчика. Даже кока-кола отдавала лекарствами. Но мои руки хотя бы перестали дрожать.
— Итак, мисс Дайсон... Слава Богу, этот мерзавец схвачен, теперь ему конец, всё в порядке. — Что это прозвучало в его красивом сочном голосе: неподдельное ликование или мне показалось? — Все улики налицо, вам осталось только продиктовать свои показания и заявление на имя окружного прокурора. Не беспокойтесь, писать вам ничего не придется, все запишет Кен, вы только поставите подпись...
— Какую подпись? — собственный голос показался мне чужим, как совсем недавно — лицо в зеркале.
— Свою, разумеется, — ещё мягче произнёс Шервуд. — Под заявлением. Вам плохо? Пригласить врача?
— Не надо, пожалуйста... Какое заявление?
— Заявление об изнасиловании, мисс Дайсон. Это формальности, но без них не обойтись. Дело попадает в разряд тяжких преступлений, поэтому...
Дэйв, опустив голову ещё ниже, по-прежнему молчал, и я тоже молчала, глядя на его растрёпанную макушку и широкие худые плечи.
«Он же бешеный»…
«Ему похрен, что его могут убить».
«У него мать убили и отца, когда ему было столько же, сколько мне»…
«И даёт им всем прикурить!»…
«Теперь ему конец, всё в порядке»…
Свирепое ликование в голосе Шервуда, неприкрытое торжествующее злорадство объяснило мне многое. На этот раз Дэйв Хоук — изгой, преступник, никому не нужный мальчишка-отщепенец — попросту сгинул бы в тюрьме… если бы я подписала бумагу, которая так требовалась Шервуду.
Я боялась Дэйва Хоука, ненавидела, готова была задушить… но только собственными руками. А не руками Шервуда, лейтенанта полиции.
Чужака-васичу.
— Не было никакого изнасилования. — Голос мой вдруг стал таким ровным и бесстрастным, что я сама поразилась. — Всё произошло по моей... инициативе. Будьте добры, прекратите это. Можно мне уйти домой?
Вот тут Дэйв взметнул на меня глаза.
Совершенно чёрные.
В повисшей гулкой тишине было слышно только мерное тиканье часов на столе. Очень спокойный, домашний звук.
Шервуд медленно выпрямился.
— Что вы сказали?
— Я ничего не буду подписывать, — твёрдо повторила я. — Я хочу уехать домой.
…Они очень долго кричали на меня. Очень. Сначала один Шервуд, потом оба вместе. Ласково уговаривали. Потом опять кричали. Потом приехал адвокат из Бюро, маленький лысеющий толстяк в очках, представившийся Саймоном Гринфельдом. И они накинулись на меня уже втроем, пока все голоса не слились в один невнятный гул.
— Стоп! — глубоко вздохнув, Шервуд вдруг повернулся к Дэйву. — Что ты сам скажешь, парень? А?
Тот пошевелил разбитыми, запёкшимися губами и наконец хрипло отозвался:
— Да пошёл ты…
Дёрнувшись было к нему, Шервуд наткнулся на предостерегающий взгляд Гринфельда.
— Ладно, сукин сын, мы с тобой потом поговорим!
Они опять что-то невнятно забубнили, а потом кто-то, кажется, Браун, неуверенно бормотнул: «А без её заявления...» — «А как на суде?» — раздражённо бросил Гринфельд, и всё началось снова.
— Секундочку. — Шервуд вплотную подошёл ко мне, присел рядом на корточки — он был так высок, что его лицо пришлось вровень с моим, — заглянул в глаза. — Перестаньте, детка. Я понимаю, вам не хочется проходить через процедуру суда, и так далее… но это же необходимо. Совершено насилие, и вы вновь можете стать жертвой этого негодяя. Дайте же правосудию вступиться за вас, мисс Дайсон… Кристи. Я говорю вам это не как полицейский, а как отец. У меня у самого дочка чуть помладше вас...
Он был таким большим, таким надёжным, взгляд его — таким добрым... Мои глаза предательски наливались слезами, Шервуд это заметил, и голос его стал ещё участливее.
— Этот подонок причинил вам такую боль, почти изувечил... Унизил. Опозорил вас. Нельзя прощать это.
— Мне нечего прощать или не прощать, — прошептала я, смаргивая слёзы. — Оставьте меня в покое... пожалуйста. Он не виноват. Это я... я сама...
— Вы что же, чёрт побери, хотите нас уверить, что хранили девственность только для того, чтобы переспать с этим скотом в грязном пикапе? Так?!
Он выпрямился во весь рост, нависая надо мной, голос его загремел, но вместо того, чтобы испугаться, я разозлилась — до красных кругов перед глазами.
— Это моя девственность, а не ваша, я имею право делать с ней всё, что захочу, и отстаньте от меня, вы не смеете меня здесь держать, и его тоже, а мы поженимся, и это не ваше дело, вы мне осточертели, верните мне машину, я хочу домой! — выпалив всё это одним махом, я подлетела к двери и распахнула её. Браун, оказавшийся рядом, ухватил меня за локоть, и тогда я, развернувшись, с наслаждением вцепилась зубами в его руку.
— Отойди от неё, Кен, это же сумасшедшая, — устало заметил Шервуд. — Хорошо, мисс Дайсон. Ваша машина на стоянке. Вы вправе ехать, куда хотите. Но я советую вам серьёзно подумать... и вернуться сюда. Тем более, что ваш... м-м-м... партнёр на трое суток останется в камере за сопротивление, оказанное при задержании. Итак, подумайте. И...
Не дослушав его, я рванулась прочь по коридору.
Уже у выхода меня догнал запыхавшийся Гринфельд.
— Да подождите же! — чертыхаясь, он заковылял вслед за мной к пикапу. — Вот женщины... Да не буду я вам ничего говорить, ей-Богу! Я хочу вам помочь... довезти вас до дома. Вы, кажется, живёте у Рейнбердов?.. Оставьте эту развалину, у меня «понтиак»! Чёрт вас возьми, упрямая дурёха, вы не доедете в таком состоянии! Вам что, только аварии не хватает?
Зубы у меня звонко клацали. Он крепко взял меня за руку и повёл куда-то в сторону.
— Садитесь!
Он сдержал обещание — ехали мы в полном молчании.
Окна дома Рейнбердов были освещены — старики не ложились, ждали меня. Увидев их встревоженные, такие родные лица, я опять вся затряслась, цепляясь за Луизу... Адвокат, кажется, пытался что-то втолковать Патрику за моей спиной, а я наконец смогла обессиленно разрыдаться, заливая слезами казённое платье, плечо и руки Луизы, постель, куда она с трудом меня отвела. Слёзы лились и лились, смывая боль и унижение, смывая всё. Луиза осторожно раздела меня, укутала одеялом, шепча что-то напевное на двух языках сразу. И наконец нахлынул сон. Всё закончилось.
* * *
Пайн-Ридж: хроника индейской войны
23 января 1974 г. — белые фермеры схватили Донни Поурера, избили, обрили ему голову, а потом гоняли его, как зверя, стреляя в него крупной дробью.
2 февраля 1975 г. — перестрелка в Пайн-Ридж между наёмными бандитами и членами ДАИ.
21 марта 1975 г. — наемные бандиты Альберт Кумз и Бен Клиффорд таранили своей машиной автомобиль, в котором находились семьи Уайт Хоук и Игл Хоук, и столкнули его с обрыва. Автомобиль взорвался. Погибли Эдит Игл Хоук, тридцати семи лет, и её четырёхмесячная дочь Линда.
* * *
Спустя два дня после всего происшедшего я стояла возле окна в своём пустом классе, крепко сцепив руки за спиной и наблюдая, как подымающееся на востоке солнце заливает светом холмы.
Почти целые сутки я спала. И всякий раз, открывая воспалённые глаза, видела около себя Луизу — та молча улыбалась мне, в смуглых морщинистых руках мелькали разноцветные бисеринки. Я смотрела, как рождается на замше яркий бисерный узор под тихое-тихое пение... смотрела, а потом снова проваливалась в сон.
Так миновал день, потом — и ночь, а потом всё на том же пикапе я приехала в школу. Очень рано, задолго до начала занятий. Совсем никого не встретила. Знала, что «мокасиновый телеграф» давно разнёс по резервации захватывающую новость обо мне и Дэйве Хоуке.
Пускай.
Странно, но всё происшедшее стало для меня далёким-далёким. И почти не вызывало эмоций, лишь тупой болью напоминая о себе. Не стыдом, нет. Вот только дети... Мне не хотелось, чтобы всё это обсуждали дети.
Сзади скрипнула дверь.
И ещё раз. И снова. Что ж...
Старательно изображённая мною улыбка отразилась в оконном стекле. Неплохо, могло бы быть хуже. Косметика тоже смотрелась хорошо, а синяк на виске наоборот, почти не различался. Можно было поворачиваться.
Они не садились на места. И не смотрели на меня. Просто молча стояли в дверях. Моё бодренькое «Хола!» застряло в горле. Ну и вот, и что же теперь?
— Мисс Дайсон!
Расталкивая ребят, на пороге появился Саймон Гринфельд, давешний лысый толстяк-адвокат из Бюро. Кажется, я застонала.
— Слушайте, какого чёрта! У этих ваших Рейнбердов нет телефона, я вчера приезжал сам, а этот ваш полоумный Патрик достал какой-то допотопный винчестер, с которым ещё его дедушка на бизонов охотился... Вы намерены наконец подать заявление или нет?
— Или нет, — процедила я сквозь зубы. — А дедушка Патрика охотился с этим винчестером не на бизонов, а на белых поселенцев.
— На адвокатов! — послышалось из угла. Узкие глазищи Люка азартно блестели.
Гринфельд вынул из кармана платок и промокнул лысину.
— Мисс Дайсон, ради Христа, не уподобляйтесь своим... питомцам. Давайте выйдем отсюда, поговорим.
— Не о чем! — отрезала я, сжимая за спиной начавшие дрожать пальцы. — Уходите. У нас сейчас занятия.
— Послушайте...
— Не буду я ничего слушать! Проваливайте! Убирайтесь ко всем чертям! Чего вы хотите? Тоже мне адвокат! Вы такой же адвокат, как я — Марлон Брандо!
Откуда у меня на языке появился именно Брандо, для меня осталось загадкой.
Гринфельд ещё немного потоптался в дверях, потом длинно вздохнул, пожал плечами и вышел. Я молча опустилась на свой стул, дети, тоже молча, продолжали стоять.
В коридоре раздались шаги, и дверь опять отворилась.
Ну вот! Его ещё не хватало... Айзек Мошьер.
— Мисс Дайсон, доброе утро. Разрешите?
— Нет, не разрешаю. У меня урок. — Боже, дай мне терпения... — Прошу вас выйти отсюда, сэр.
— Мне нужно поговорить с вами. Давайте выйдем вместе. Я некоторое время работал в Центре помощи жертвам… э-э-э… — он нервно поправил очки и покраснел.
Цаца какая!
— Выйдите отсюда! — прошипела я, вскакивая. — Или будете сами нуждаться в медицинской помощи... Срочной причём!
— Устроить, мисс?
Люк уже стоял у моего стола: руки в карманах, на бесстрастном смуглом лице — ни тени улыбки, взгляд — как лезвие.
Дверь захлопнулась.
— Давайте сядем на места. — Мой голос был почти спокойным. Почти. — Пожалуйста, Люк.
— Знаете что, мисс, — деловито отозвался он, продолжая стоять рядом со мной. — Следующего мудака спроважу я, идёт? Вы не очень-то умеете, если честно...
— При условии, что ты не будешь непристойно выражаться, — автоматически отреагировала я. — Знаешь ли, это как-то...
Шаги в коридоре!
— Сядьте уже сами и помолчите! — повелительно распорядился Люк. Я покорно присела, хотя больше всего хотелось лечь и умереть. Или, на худой конец, впасть в летаргический сон лет на сто.
Дверь распахнулась.
Рональд Бирс стоял на пороге класса. С непривычным, очень взволнованным лицом.
«Следующего мудака спроважу я»…
В наступившей гробовой тишине мы молча посмотрели на него. Потом на Люка. А потом гробовая тишина сменилась полной противоположностью.
Мы не просто хохотали — мы визжали, стонали, буквально падая на пол и корчась, как в припадке. Класс ходил ходуном, и никто не мог выдавить ни слова. И как же было прекрасно это общее, идиотское, жеребячье ржание!
Больше не было «они и я». Только «мы».
Бирс поднял брови, глядя на наш бедлам, потом очень внимательно посмотрел на меня — я, как и все, не могла выпрямиться, упав грудью на стол, — хмыкнул и, наконец, сам не выдержав, широко улыбнулся.
— Приходите к нам в Центр, мисс Дайсон. Я жду, — только и сказал он, когда наш хохот начал стихать. Потом покачал головой и вышел.
— Ух ты-ы… — протянул Люк, с уважением глядя на меня. — Вы понадобились Рону! Давайте, догоняйте его. Может, у него что важное, и вообще...
— Урок... — слабо воспротивилась я, пытаясь вернуть инициативу.
— Подождёт. Не берите в голову. Уоштело!
Голос его был абсолютно непререкаем.
* * *
«Краснокожий всегда отступал перед идущим вперёд бледнолицым, как горный туман отступает перед утренним солнцем. Но прах наших отцов свят. Их могилы — священные места, и потому эти холмы, деревья и участки земли стали для нас святыми. Мы знаем, что бледнолицый не принимает наших мыслей. Для него один участок земли ничем не отличается от другого, ибо он — чужак, который приходит ночью и берёт от земли всё, что захочет. Для него земля не брат, а враг, и он идёт вперёд, покоряя её. Он оставляет могилы отцов позади, но это его не заботит. Он похищает землю у своих детей, но это его не заботит. Он забывает о могилах отцов и о правах своих детей. Он относится к своей матери-земле и к своему брату-небу как к вещам, которые можно купить и продать, как овцу или яркие бусы. Его жадность пожирает землю и оставляет за собой пустыню».
(Вождь Сиэттл, 1854 г.)
* * *
Я никогда раньше здесь не бывала, хотя отлично знала этот дом, который все в резервации называли Центром. Его то и дело ремонтировали — после обстрелов и поджогов. Это было здесь чем-то совершенно обыденным.
Рядом с Бирсом в маленьком кабинете были Глория Стэндинг и какой-то незнакомец, при виде которого моя университетская подружка Дайана сделала бы охотничью стойку. Он был неправдоподобно, по-киношному красив: высокий, статный, немногим старше меня. Прекрасно сшитый деловой костюм сидел на нём как влитой, иссиня-черные волосы были перехвачены сзади расшитой бисером лентой, смуглый профиль казался совершенно орлиным...
— Минутку. — Бирс выпрямился. — Мисс Дайсон...
— Доброе утро. — Я внутренне ощетинилась, приготовившись к новым изучающим взглядам, и зря — видимо, у меня просто успела развиться либо мания величия, либо преследования, а может, и обе сразу. Глория только ободряюще подмигнула мне, киногерой тепло улыбнулся, и они вышли.
— Присядьте... — Бирс пару раз бесцельно переложил бумаги на столе, не подымая глаз, и тут я поняла. О Господи, ему же мучительно неловко, он наверняка считает себя виноватым во всём, со мной произошедшим!
— Не берите в голову. — Всегдашняя присказка Люка сорвалась с моих губ совершенно непроизвольно. — Ох, простите! Но вы в самом деле...
— Я взял вас на работу, я за вас отвечаю, — бесцветным голосом отозвался Бирс и похлопал по столу ладонью, отыскивая что-то в ворохе бумаг. Сигареты. — Признаться, я не думал, что вы продержитесь тут так долго. Мне давно надо было с вами поговорить и предложить уехать. Всё время собирался... Чёрт бы взял этого!..
— Перестаньте! — почти закричала я, сжав кулаки. — Вы же меня тогда отговаривали, вы не виноваты, что я такая дура, и вообще... Пожалуйста, сэр!
— Меня зовут Рон. — Присев боком на стол, он закурил, разгоняя дым ладонью.
— А меня — Кристи. Приятно познакомиться... — я шмыгнула носом. — Ну вот, взяли и загубили мою косметику, а я все утро старалась...
Он застыл с сигаретой в руке, а потом вдруг расхохотался так, что кто-то удивлённо заглянул в дверь, извинился и исчез.
— О Вакан... — пробормотал он сквозь смех. — Как же я так тебя недооценил, девочка, а? Вот не думал... — покачав головой, он снова глубоко затянулся. — Я ведь было решил, что ты такая же, как все эти... любители благотворительности. Но ты не убежала. А сейчас?
— Что — сейчас? — не поняла я.
— Сейчас убежишь?
— Ну уж нет! — я даже задохнулась от возмущения. — Да я... Да мы...
— Тихо, тихо, не полыхай. — Посмеиваясь, он загасил сигарету, прищурился, и вдруг взгляд его стал совершенно серьёзным. — Почему ты не сдала полиции этого… засранца?
— Пожалела, — подумав, ответила я сущую правду.
— Понятно, — тяжело вздохнул Бирс, но по его растерянному взгляду стало совершенно ясно — ничего ему не понятно. Он ещё немного помялся и наконец решился: — А у нас в газете ты не хочешь поработать?
* * *
«О Великий Дух, чей голос я слышу в ветрах. Я прихожу к тебе, как один из множества твоих детей. Мне нужны твоя сила и мудрость. Сделай меня сильным не для возвышения над моим братом, но для победы над моим величайшим врагом — самим собой».
(Вождь Дэн Джордж, 1897 г.)
* * *
Газета под названием «Голос» выходила раз в две недели. На большее у Движения не хватало средств. Но материалов для неё было хоть отбавляй, и я совершенно замоталась, порой некогда было даже глянуть на себя в зеркало. По ночам я с чашкой кофе в руках писала и правила свои материалы и редактировала чужие, днём у меня были школа и Центр.
Я сильно похудела — по крайней мере, юбки пришлось перешивать — и была бессовестно, нелепо, по-детски счастлива, то и дело ловя себя на том, что расплываюсь в дурацкой улыбке...
Оказалось, что я всем им нужна! Флегматичному упрямцу Бобу, редактору и корректору, смешливой и храброй Шейле, с которой мне посчастливилось разделить кабинет и пишущую машинку, Дэну Коллинзу, на все руки мастеру, развозившему свежие выпуски газеты по резервации — иногда с риском для жизни…
И ещё у меня был Джерри.
Джеральд Торнблад.
Вот ради него мне стоило смотреться в зеркало! Хотя, к сожалению, ничего принципиально нового и замечательного я там всё равно не находила: рот, глаза и скулы — в избытке, сплошная асимметрия, причем глаза не понять какого, но скорее серого цвета, а нос кошмарно вздернут...
Джерри же был совершенно и абсолютно прекрасен. Идеален, как мечта!
Он восхитил бы кого угодно, все особы женского пола обалдело пялились на него, и я, конечно же, в том числе. Он был немногословен, но обладал редким чувством юмора, от его приколов лежала вся редакция: Шейла, Дэн, даже всегда невозмутимый Боб, а он только лукаво щурил глаза, да на левой щеке проявлялась милая ямочка.
На нём, как на дипломированном юристе, висела львиная доля всей деятельности Центра, а он ещё ухитрялся выкраивать время, чтобы завозить меня домой из редакции или в Центр после школы, или посидеть со мной и со стариками Рейнбердами, толкуя с Патриком на родном языке под наше с Луизой почтительное молчание. Мне так нравилось слушать его спокойный, чуть с хрипотцой, голос... он знал все на свете и... о Боже, он прямо вышел из моих ночных мечтаний!
А когда он попытался меня поцеловать, я его оттолкнула.
Дура.
Это случилось, когда мы возвращались к Рейнбердам из Центра на его джипе. Было совсем темно, и Джерри сбавил скорость, чтобы случайно не влететь куда-нибудь в канаву. Потом совсем заглушил мотор.
— Авария? — испуганно спросила я, положив руку на спинку его водительского сиденья и тараща глаза в темноту. — Что, всё-таки овраг, да?
Вместо ответа он обхватил меня за плечи крепко и нежно, ища губами мои губы. А я в панике шарахнулась так, что чуть не вылетела сквозь закрытую дверцу, и забилась куда-то в угол, как тогда с Дэйвом.
Дэйв Хоук преследовал меня даже сейчас.
Я смотрела на Джерри, широко раскрыв глаза и не дыша, а он, тоже пристально глядя на меня, тихо сказал:
— Ты испугалась? Ты... — и вдруг так саданул ладонью по рулю, что машина вскрикнула раненым животным. Я, кажется, тоже. — Подонок, тварь! Да его за хуй повесить мало!
— Джерри! — взмолилась я не своим голосом.
— Прости. Прости, Кристина. Я дурак. Ладно. Прости. — Он потер ладонью лоб. — Поедем.
Уже высаживая меня во дворе Рейнбердов, он придержал дверцу и глухо спросил:
— Но я же тебе не противен, Кристи?
Почти не слыша себя, я пробормотала:
— Джерри... пожалуйста, подожди...
— Ладно, прости, — ещё раз коротко произнёс он и тронул машину с места.
А я не стала ни ужинать, ни править статью для послезавтрашнего номера... лежала чуть не до рассвета, глядя в потолок... а потом все же села за пишущую машинку. С чашкой остывшего кофе. Было бы, наверно, хорошо закурить, но я так и не сумела научиться...
Я наткнулась на Дэйва Хоука примерно через пару недель после всего происшедшего — возле автостоянки, где Глория решила заправить свой «форд».
Дэйв и неизменная четвёрка его «чи-бунов» стояли и сидели прямо на траве возле деревьев, а я вывернула из-за угла продуктовой лавчонки с пакетами в руках, и бежать было уже поздно, да и глупо... Дэйв стоял ближе всех, худой и высокий. Ссадины у него на лице успели поджить, он был в клетчатой поношенной рубахе, без куртки, на джинсах — свежая грязь, чёрные волосы взлохмачены. Его глаза сверкнули, когда он увидел меня.
Я шла к «форду» Глории, высоко подняв голову и не глядя по сторонам, но всё равно всей кожей чувствовала этот взгляд. Я обречённо ждала очередной порции свиста, матерщины, похабных шуточек. Они молчали. Я, не торопясь, села в машину и захлопнула дверцу. Вернее, попыталась захлопнуть.
Крепкая рука Дэйва удержала дверцу. Его запавшие глаза требовательно впились в моё лицо. Как ни странно, от него не разило перегаром — машинально отметила я. С этой своей ободранной скулой и припухшими губами он выглядел совсем юнцом — долговязым подростком, если бы не яростный, отчаянный блеск прищуренных глаз.
Но я его уже не боялась.
— Ты почему меня не сдала, учительница? — негромко и быстро спросил он.
И я отозвалась без раздумий, так же негромко, сказав то, что ответила Рональду Бирсу на этот же вопрос:
— Пожалела.
Он ошеломлённо моргнул — раз, другой, самым настоящим образом разинув рот от изумления… и тогда я просто расхохоталась.
Боже мой, как же это в самом деле было смешно! Особенно когда Дэйв начал медленно краснеть — это было заметно даже сквозь смуглоту его кожи.
Глория, рассчитавшись с заправщиком, торопливо подбежала к машине, и Дэйв, уже не глядя на меня, отошёл в сторону — руки в карманах, голова опущена.
— Что?! — тревожно выпалила Глория, хватая меня за руку. — Что он хотел?
Я облизнула губы и еле выдавила:
— Ничего.
* * *
«Проявляй уважение ко всем и не кланяйся никому.
Проснувшись утром, воздай благодарность за пищу и радость жизни. Если ты не видишь причины для благодарности — это твоя вина.
Не оскорбляй никого, ибо оскорбление превращает мудреца в дурака и отнимает у духа его видение.
Когда придёт твоё время умереть, не будь подобен тем, чьи сердца наполнены страхом смерти, тем, кто плачет и молит о тои, чтобы продлить свою жизнь хоть на мгновение, прожив её по-другому. Пой свою песню смерти и умри, как герой, идущий домой».
(Вождь Текумсе, 1810 г.)
* * *
Сильно потеплело, да и сумерки теперь наступали позднее. Пахло летом. Ветер нёс с предгорий ароматы настоящего лета, будоража кровь, и прерия начала расцветать.
На исходе мая — Месяца Цветущих Трав — несколько ребят вместе со мной задержались в школе дотемна — мы решили выпускать свою собственную газету и писали заметки в первый номер, одновременно до хрипоты споря над названием будущего шедевра журналистики. Теперь все вместе — Люк, Мэри, Флёр и Бен, — затаив дыхание, наблюдали за моими тщетными попытками завести мотор позаимствованного мною у Гудлаков «ровера». «Ровер» был помладше пикапа Рейнбердов, но толку в нём тоже оказалось немного. Техника меня явно не любила.
Прослушав в пятый раз издевательское фырканье мотора, я безнадежно махнула рукой и повернулась к Люку:
— Давай, теперь ты рискни.
Дети весело запрыгали позади нас. Люк цыкнул на них, дождался, пока я пересяду на соседнее сиденье, занял моё место и повернул ключ зажигания. Через минуту мы уже выезжали со двора школы. Я вздохнула, под насмешливым взглядом Люка признавая его бесспорное превосходство, но всё равно попыталась как-то заявить о себе:
— Уоштело, спасибо, ты отлично справился, а теперь давай обратно меняться.
— Ещё чего! — Люк ехидно покосился на меня. — Хотите попасть домой — сидите и не питюкайте.
— Люк Стоун!
Он по-разбойничьи прищурился:
— А, то есть домой вы попасть не хотите?
ОКОНЧАНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ.
-
-
19.10.2014 в 17:59Очнулась я от сильного толчка и скрежета металла. Ничего не соображая со сна, я рывком обернулась и увидела расширенные глаза сбившихся вместе ребят. Люк сквозь зубы коротко выругался, вцепившись в руль. Снова толчок, ещё сильнее. Да что же это?!
Огромная чёрная машина, следовавшая вплотную за «ровером», была плохо различима в темноте. Удар! Завизжал и заскрипел безжалостно сминаемый багажник. Старичок «ровер» выскочил на каменистую обочину, накренился, оглушительно забарабанил вылетевший из-под колёс чужой машины гравий... Кое-как вывернув руль, Люк нажал на педаль газа. Тут я, наконец придя в себя, закричала, цепляясь за спинку сиденья:
— Что они делают?!
— Тихо! — приказал Люк сквозь стиснутые зубы, приникнув к рулю. — Может, прорвемся...
Черная тень догоняла «ровер». Люк резко повернул руль, и толчок получился слабым, но чужая машина опять приблизилась. Они играли с нами, как кошка с пойманной мышью.
— Они убивают нас! — выдохнула я, всё наконец поняв.
— Хуй им в рот и в задницу, — прохрипел Люк в ответ. — Держитесь!
Вся в испарине, я продолжала цепляться за что попало. Дети позади меня не кричали, не плакали, они тоже держались из всех сил, крепко обняв друг друга.
«Ровер» судорожно дёргался, Люк, цедя ругательства, выжимал из него всё, что мог.
Ещё один страшный толчок, и мир перевернулся.
…Отчаянный тоненький плач иглой проник в затуманенный мозг. Что это? Кто-то плачет?.. Больно... больно...
— Мисс! Ой, мисс... вы живая?
Голос Бена... О Боже!
Я вспомнила всё, что только что произошло. И дёрнулась, широко раскрыв глаза. Левую руку тотчас прожгло огнем, но я стиснула зубы, привыкая к темноте и к боли... Перепуганные глаза детей. Бен, Мэри, малышка Флёр.
— Люк? — прошептала я.
И тут Флёр зарыдала:
— Он не отзывается, мисс! Он не отзывается!
Покореженный старик-«ровер» вмялся в дерево возле дороги, и весь удар пришелся на сторону водителя. Тело Люка было намертво зажато между рулём, дверцей и исковерканным сиденьем.
— Люк! — заорала я. Всхлипывая, уже почти не чувствуя собственной боли, я кое-как подлезла к нему, протянула дрожащую руку к его лицу... Кровь.
От дикого собачьего воя я всё-таки сумела удержаться. И тут же ощутила ладонью слабое биение пульса на его тонкой шее. Люк был жив!
— Он живой, тихо, тихо, сейчас... — забормотала я скорее себе, чем детям, поспешно сглатывая слёзы. — Сейчас...
Но тут же я в панике поняла, что ничего не могу сделать и не только потому, что левая рука висела плетью. Изувеченная машина прочно стиснула Люка в стальном капкане. От моих беспомощных усилий у него вырвался слабый стон, и я тут же бросила эти попытки, отчаянно кусая губы. Попробовала открыть дверцу со своей стороны — нет, заклинило...
Окно!
Крупные осколки стекла ещё держались в пазах, и тогда, обернув правую руку полой куртки, я выбила их.
— Бен, Мэри! Попробуйте вылезти здесь!
Бен первым очень медленно стал вылезать наружу. Я помогла Мэри, потом — дрожащей от страха Флёр. Стискивая зубы, высунулась тоже.
Они стояли, цепляясь друг за друга, еле различимые во тьме, и молча смотрели на меня.
— А вы, мисс? — чуть слышно позвал Бен.
— Я тут пока останусь, — отозвалась я, пытаясь говорить по возможности уверенно и твердо. — А вы быстрее бегите отсюда, ищите кого-нибудь, кто сможет помочь. Бегите к шоссе, останавливайте машины... — я прокашлялась, — перехватило горло. Ненависть тяжелой волной прихлынула откуда-то изнутри. — Не бойтесь... эти... они уже уехали.
— А вы, мисс? — настойчиво повторил Бен.
— Бегите же! Быстрей!
Дети растворились в темноте. Они были целы, даже не ранены, Бог милостив, целы, целы... Исступленно бормоча одно и то же, я повернулась к Люку.
Он смотрел прямо на меня, приоткрыв запавшие глаза. Моргнул, пошевелил губами. И со стоном выругался. Длинно и яростно.
— Ой, Люк... — я схватила его за свободную руку.
— Где все? — прохрипел он.
— Они живые... все живые, и Бен, и Флёр, все! — заторопилась я, глотая слова и слёзы. — Они приведут кого-нибудь, они все целы, они сейчас, быстро, тебя вытащат, ты потерпи только! Сильно болит?
— А ты?.. — он, как обычно, пропустил половину из моего лепета мимо ушей вместе с обращением «мисс».
— Я... ничего, только вот рука... А ты? Ты? Люк? Где больно?
Он, наверно, попытался шевельнуться, потому что со всхлипом втянул в себя воздух, и замер. Я вцепилась зубами в свои пальцы и тоже застыла.
— Везде больно, — процедил он наконец. — Ноги вот только...
— Что?
— Как будто нету их, — отозвался он спокойно.
Что?!
— Да не ори ты, не ори... Стой! Ты... — он вдруг очень сильно сжал моё запястье. — Ты чуешь?
Резкая бензиновая вонь — удивительно, как это я раньше её не почувствовала. Перебит бензопровод. И, наверно, всё это время бензин вытекал на дорогу...
— Беги отсюда! — приказал Люк срывающимся голосом. — Вылезай в окно, как они… и беги!
Я поглядела ему в глаза и покачала головой:
— Я не уйду. Я тебя не оставлю.
— С ума сошла?! — Люк тяжело дышал. — Ну пожалуйста... Кристи!
— Нет.
Он ещё несколько мгновений смотрел на меня, потом бессильно уронил голову. Я попыталась протиснуться как можно ближе к нему, но не могла толком дотянуться — мешали все эти вставшие дыбом искореженные железяки. Лоб его был в пятнах засохшей крови, на тонкой горячей шее под моими пальцами билась жилка. Боже, но ведь он был совсем ещё ребенком, невзирая на всю свою взрослость! Ему же всего четырнадцать... Всего!
— Сгоришь ведь, — пробормотал он невнятно.
— Насрать, — ответила я, сглотнув, и скорее почувствовала, чем услышала, как он усмехнулся.
— Чего ругаешься? — каждое слово давалось ему с трудом. — Ты же… учительница…
— Да уж было у кого учительнице поучиться... Ты молчи, молчи... — шептала я, гладя его руку. — Ты потерпи только... Сейчас, уже скоро, вот сейчас...
Он не откликался. Замерев, я слушала его неровное дыхание.
Прохладный ветер врывался в машину сквозь разбитые окна, шевелил нам волосы, развеивая немного тошнотворный запах бензина. Запах смерти.
— Выдерни ключ! — выдохнул Люк. — Ключ зажигания... может проскочить... искра...
С трудом просунув руку куда-то вниз, я нашарила ключ и вытащила его. Перевела дух.
— Так ты не уйдешь? — заговорил он снова, еле слышно. — Слушай... вдруг что... ты просто знай... что он по тебе сохнет...
— Кто? — машинально переспросила я, не понимая.
— Ну Дэйв же... Хоук.
— Что?
— Так ты, значит... не просекла?
— Люк! Ты что?! Бредишь?!
Он засмеялся, как закашлялся, и охнул от боли.
— Молчи, молчи, пожалуйста, — бормотала я, сама себя не слыша. — Сейчас уже сюда придут, нас вытащат... Хочешь, я тебе спою пока? Хочешь?
Голос мой сначала дрожал, потом медленно окреп. В памяти каким-то чудом всплыла не только мелодия, но даже слова. Старая, как эта земля, песня — та, что пела мне Луиза. Я помнила её. Я всё помнила, оказывается...
Будто сама эта земля укачивала нас в своих объятиях. Земля, знавшая столько боли, и слёз, и смертей...
— Эй! — раздался знакомый, срывающийся, с хрипотцой, голос, и чёрный силуэт возник у разбитого окна.
Я вскинула голову. Не может быть...
— Ты чего там торчишь?! — яростно выпалил Дэйв Хоук. — Рехнулась?! Вылезай!
— И не подумаю! — отозвалась я сипло. — Я Люка не брошу.
— Убирайся оттуда нахуй! — заорал он.
— Сам убирайся!
Я обозлилась настолько, что готова была драться, как зверь, зубами и ногтями.
— Дура! — сказал он устало. — Уйди, мешаешь же. Быстрей!
Я заглянула в лицо Люка. Он, наверно, был без сознания — веки плотно сжаты. Бензином воняло всё сильнее, видимо, он быстро вытекал. Наше время вытекало тоже...
Решившись, я молча пролезла к окну и начала протискиваться наружу. Без церемоний Дэйв дёрнул меня к себе, и я, придушенно вскрикнув, вылетела из машины, как пробка из бутылки.
Он схватил меня за больное плечо, быстро ощупал сильными пальцами, и, не успела я опомниться, как искры посыпались из глаз — он вправил мне сустав одним движением и тут же отпихнул в сторону:
— Мотай отсюда, учительница!
Несколько секунд я оцепенело наблюдала, как он пробирается внутрь останков «ровера» — теперь, со стороны, даже и на машину-то не похожего, — потом ноги у меня подкосились, и я молча осела на землю.
Рядом завизжали тормоза, из джипа выскочил ещё кто-то. Джерри. Я безучастно смотрела на него, почти не узнавая, пока он не присел рядом на корточки, осторожно касаясь моего плеча.
— Не трогай, больно... — еле вымолвила я. — Иди туда... помоги им...
Бросив на меня ещё один взгляд, Джерри с фонарём в руке рванулся к «роверу».
Раздался приглушенный говор, скрежет металла, болезненный стон...
Еле-еле я поднялась с земли и шагнула к машине.
Первым я увидела Джерри. Стоя возле дверцы, он принял из рук неразличимого во тьме Дэйва безжизненно обвисшее тело Люка. Всхлипнув, я задрожала, всё ещё не веря тому, что чудо произошло… и тут в одно мгновение и Джерри, и Дэйв очутились рядом со мной. Держа на руках Люка, Джерри что-то крикнул мне, очень громко, но я всё равно не поняла, и тогда Дэйв сгреб меня в охапку и поволок, как куклу, а потом швырнул на землю и накрыл собой.
-
-
19.10.2014 в 18:00— Эй, учительница, ты это брось… давай, очнись, лила уоште…
«Всё хорошо»…
Руки его были в крови, лицо — в полосах копоти. Я скосила глаза — рядом на земле сидел Джерри, держа на коленях Люка.
— Он жив? Люк жив? — попыталась спросить я, но, как ни силилась, не могла выдавить ни слова. Горло сжалось, словно перехваченное петлёй.
Сзади, на шоссе, тоскливо завыли приближавшиеся сирены.
* * *
Рассвело.
Я стояла у огромного, во всю стену, окна больничного холла, невидяще глядя вниз. Пара синиц устроила бурную склоку в траве. К приёмному покою подкатила ещё одна машина парамедиков. Медсестра в зелёной униформе выкатила на крыльцо коляску с сидевшей в ней бодрой бабулькой…
Около меня сначала кто-то стоял, кто-то предлагал лекарство, кто-то ласково окликал, кто-то мягко пытался увести... Я молчала, вцепившись в спинку принесённого мне стула.
Операция длилась два часа. А четыре часа назад Люка отвезли в палату. Он ещё не пришел в сознание. И ещё ничего не знал.
Ему отняли правую ногу. Чуть выше колена.
В четырнадцать лет.
— ...Мисс Дайсон! Это вы — мисс Дайсон?
Незнакомый женский голос.
— Доктор Гордон просит передать вам, что Люк Стоун очнулся и хочет вас видеть.
Что?..
Мелькнули лица — кто-то, кажется, Джерри, попробовал удержать меня за руку, но я её выдернула и побежала.
Коридоры, двери...
Блеск никеля и стекла...
Ещё дверь...
Вот.
Люк лежал на высокой кровати, укрытый до подбородка зелёной хрусткой простыней. Посеревшее лицо казалось почти незнакомым, к тонкой руке тянулись какие-то трубки. Только глаза те же — блестящие, сощуренные...
Не было сил в них смотреть.
Я сползла прямо на пол возле кровати, уткнувшись лицом в прохладную простыню, и слёзы хлынули неудержимо.
— Ладно, пореви... — сипло сказал Люк. — Реви, ничего. Ты баба, тебе надо...
Я мотала головой, силясь что-то сказать, кусала губы, но отчаянные, беспомощные рыдания накатывали вновь и вновь.
— Ну, эй... — тихо окликнул он наконец. — Сейчас доревёшься, выгонят к чертям... ну перестань, а? Гляди лучше сюда.
Кое-как обтерев лицо, я подняла на него опухшие глаза. Он улыбался, слабо, но улыбался.
— Это фигня всё... Ну, с мячом не погонять. Если б чего между ног оттяпали, тогда да, херово было бы...
— Чего между ног?.. Ты что?.. Тьфу ты...
Прорвался смешок, и я опять прижалась щекой к простыне.
— Ты обнаглел совсем... — пожаловалась я срывающимся голосом. — Я вот ... всё расскажу...
— Кому это?
Рассказывать о наглости Люка мне и вправду было некому. Сирота, он жил в хибаре-развалюхе неподалеку от Рейнбердов вместе с вечно пьяным дядькой — двоюродным братом погибшей три года назад матери. Отца же он никогда не знал.
— Знаешь... ты только сразу не отказывайся... ты, может, потом к нам переедешь? — торопливо забормотала я. — То есть к Рейнбердам... а?
— Ну прямо! — отозвался он тотчас же. — Тебе чего, понянчиться захотелось? Заводи себе ляльку и нянчись.
— Нет, ты и впрямь обнаглел! — ощетинилась я. — Нет, ну ты... — он всё ещё улыбался, но глаза прикрыл. — Ох, Люк...
Он уже не отвечал.
— Ты спи, спи, а я ещё посижу тут, ага? — прошептала я.
— Ага... — отозвался он сонно. — Только не реви больше, постель измочишь, и эти доктора невесть чего про меня подумают... Завтра придёшь?
— Ну конечно! Что тебе принести?
— Сигареты...
Его дыхание стало ровным. Я оглянулась на стеклянную дверь, откуда мне уже махала медсестра, поправила простыню и, наклонившись, поцеловала Люка в тёплую щёку.
Коридоры, стекло, никель...
Никогда раньше не испытывала такой ярости — она душила меня, разрывая грудь.
Я всё убыстряла и убыстряла шаги, почти бежала.
Они не уходили, ждали в холле — Дэйв, Джерри. Мелькнула полицейская форма — это пришёл Шервуд, ещё кто-то... Я едва их видела, задыхаясь от гнева и безысходной тоски.
— Так что?! — я почти кричала. — Собирается тут кто-нибудь что-то сделать или нет?
— А именно? — холодно, врастяжечку осведомился Шервуд. — Для полиции здесь всё ясно.
— Что?!
— Ясно, что вы, мисс Дайсон, позволив подростку, не имеющему водительских прав, управлять автомобилем, создали аварийную ситуацию на дороге, и вот результат.
— Я... — мне не хватало воздуха, стены угрожающе сдвигались.
— Кристи, вернёмся домой, — быстро сказал Джерри, оказавшись рядом. — Ты столько натерпелась... Тебе надо отдохнуть.
Я стряхнула его руку и обернулась.
Дэйв стоял у стены, руки в карманах, тёмный взгляд исподлобья — как выстрел.
— А ты? — выдохнула я. — Ты тоже — ничего?..
Знакомая страшная усмешка медленно проступила у него на лице.
— Уоштело, не учи меня, учительница, — ровно проговорил он. — Я всё сделаю, как надо.
Я смотрела на него, смотрела и наконец поняла... и такая же, наверное, усмешка искривила мне губы, потому что Джерри уставился на меня остановившимися глазами. Стены холла вдруг закружились передо мной... Зазвенело в ушах, и обрушилась благодатная тьма.
* * *
Пайн-Ридж: хроника индейской войны
20 марта 1975 г. — убита сочувствующая ДАИ Стейси Коутьер. Двое подозреваемых в убийстве заключены в тюрьму БДИ в Пайн-Ридж.
26 марта 1975 г. — Жанетта Биссонетт, жена погибшего ранее лидера ДАИ Педро Биссонетта, найдена застреленной в своей машине. Она возвращалась с поминок по Стейси Коутьер. Убийцы не найдены.
28 марта 1975 г. — застрелен Ричард Игл. Зарезана ножом 81-летняя Роуз Гуд Баффало. Убийцы не найдены. Якобы покончила с собой Джастин Ситтингап; её семья утверждает, что это было не самоубийство, а убийство.
13 апреля 1975 г. — пятеро наёмных бандитов вломились в дом Дэйва Клиффорда и напали на хозяев. Защищаясь, Клиффорд выстрелил в одного из них. Под стражу взяли лишь самого Клиффорда; он был обвинён в нападении с целью нанести тяжкие телесные повреждения. Его дом обстреляли и подожгли, после этого его семья скрылась из Пайн-Ридж, спасая свою жизнь.
* * *
Потом мне сказали, что я пролежала в бреду больше суток. Помню, как рвалась встать и пойти в больницу к Люку, я знала — он ждет. Чьи-то руки удерживали меня, я пыталась высвободиться, плакала и тут же снова засыпала. Во сне всё возвращалось в страшном круговороте — пылающий «ровер»... холодные глаза Шервуда... серое лицо Люка на больничной подушке... чёрная тень, настигающая нас...
И сумрачный, исподлобья, взгляд Дэйва Хоука.
«Ты же не знаешь... а он по тебе сохнет...»
Бред, бред.
На пятый день я наконец кое-как справилась с подгибающимися ногами — со стороны напоминая, наверно, новорожденное парнокопытное, — села в джип к Джерри и отправилась в больницу. С пачкой «Винстон» в кармане.
Джерри не смотрел на меня, вёл машину с каменным выражением лица. Обиделся. Но у меня не было сил выражать ему свою признательность или извиняться после отчаянного с ним сражения за право поехать в больницу. Он высадил меня у приёмного покоя и, устало махнув рукой, сообщил:
— Скоро вернусь.
Я только кивнула, слишком занятая схваткой со своим организмом, чтобы быть вежливой.
Вот, кажется, эта палата. Да, она. Теперь — отдышаться. И надеть бодрую улыбку... Вот так. Я распахнула дверь:
— Привет! Бог ты мой...
— Вы перепутали меня с Создателем? — вежливо осведомился Айзек Мошьер, психолог Бюро. — Добрый день, мисс Дайсон, очень рад вас видеть. Как вы себя чувствуете?
Поборов желание показать ему язык, я поглядела на полусидевшего в постели Люка, в глазах которого отчаянно прыгали целые стада чертей. Он, конечно, наслаждался возможностью развеять скуку, изводя бедолагу Мошьера, и явно намеревался привлечь меня к этому увлекательному занятию.
— Принесла? — поприветствовал он меня. — Видок у тебя неважнецкий... Сядь, а то навернешься. И не вздумай лизаться, как давеча, а то мистер вон... чего-нибудь не то вообразит. У него, знаешь, всякие этакие штучки на уме.
Давясь смехом, я запустила в него сигаретами. Он ловко поймал пачку на лету и покрутил в пальцах.
— Лучше бы «Лаки Страйк»... да ладно, живи покуда.
Айзек Мошьер медленно моргал, разглядывая нас, как диковинных зверей. Очевидно, его удивляло, как это нам позволяется разгуливать на воле. Я всё-таки не удержалась и фыркнула, но сразу постаралась сделать вид, будто кашляю. В самом деле, я вела себя ещё хуже Люка.
— Люк, ну как ты? Доктор Гордон говорит что-нибудь?
Люк скривился.
— Говорит. Что чем быстрее он меня вылечит, тем лучше будет для этой вонючей дыры.
— У тебя проблемы? — осторожно встрял Мошьер.
— Это у них у всех проблемы, — хмыкнул Люк, насмешливо покосившись на него. — Слышь-ка, ты это... Кристи... Мне отлить надо... подсобишь? Во-он там, под койкой, видишь, чего?
Под койкой оказался пластиковый сосуд самой недвусмысленной формы. Я задумчиво повертела его в руках.
— Мне выйти? — робко осведомился Мошьер.
— А как вы думаете? — невинно поинтересовался Люк. — У меня, между прочим, комплексы...
Мошьер выскочил, как ужаленный. Люк беззвучно корчился от смеха на кровати.
— Эй, эй, — оборвав смех, он шарахнулся от меня, — ты чего это? Осади малость! Это я ляпнул, чтоб его выпроводить. А ты чего это выдумала?
— Тьфу на тебя, — буркнула я разочарованно — мне так польстило его внезапное доверие, а он, видите ли, просто желал выставить Мошьера! — Нет, серьёзно, может, тебе надо что-нибудь сделать, а? Я могу.
Люк открыл рот, потом закрыл, благородно воздержавшись от явно напрашивавшихся на язык комментариев. Я сделала вид, что не заметила этой пантомимы.
— Ладно. Выйдем, проветриться надо, — обронил он, неловко сползая с койки.
— Выйдем?.. — ахнула я.
-
-
19.10.2014 в 18:07— Сопли утри, а?
Я проглотила комок в горле и пробормотала:
— Уоштело.
— Мне здешние живодёры протез обещали сделать, — уже не глядя на меня, хмуро вымолвил Люк. — Тогда я снова всему научусь… и верхом ездить, и тачку водить. Я всё смогу, не ссы!
Ухмылочка его была вымученной, но всё такой же бесшабашной. Я кивнула в ответ, едва удержавшись от того, чтобы не открыть перед ним дверь палаты. Он открыл её сам, толкнув плечом, потому что руки были заняты костылями.
В больничном дворе было тихо. Изредка торопливо проходил кто-нибудь из персонала в зелёной или голубой униформе, с любопытством оглядывая нас. Мы сидели не на скамье, а прямо на земле, вернее, на моём расстеленном плаще — который до этого момента был светло-кремовым, — а Люк к тому же ещё и курил, жадно затягиваясь. Я помалкивала. В глазах всё время щипало — совсем не от дыма, — так что лучше было помалкивать.
На скамью возле нас кто-то присел, нерешительно откашлявшись. Мошьер, естественно.
— Я вернулся в палату... там никого не было... — сбивчиво пояснил он. — Вам не холодно? Может быть… м-м-м… — он нервно поправил очки. — Может быть, принести вам одеяло?
Люк беззвучно шевельнул губами, решив, очевидно, всё-таки пощадить мой деликатный слух. Я подавила невольную улыбку, но тут же мне стало совсем не до улыбок. Сердце забухало, а щёки обдало жаром. От больничного корпуса по направлению к нам не спеша направлялся Том Шервуд.
Люк поглядел в ту же сторону и весь подобрался, сверкнув глазами.
— Добрый день, — сердечно поздоровался Шервуд, блестя ослепительной улыбкой. — Как твоё здоровье, парень?
Люк не ответил. Опустив голову, он сосредоточенно гасил в песке окурок.
— Курить в твоём возрасте, да ещё после такой тяжелой операции... — Шервуд назидательно поднял палец. — Вредно!
— А это не курево, — процедил Люк. — Травка это!
— Что вам угодно? — торопливо выпалила я.
— У меня к вам дело, мэм. — Шервуд перевел холодный взгляд на меня и вскинул руку: — Не торопитесь возражать. Может быть, оно вас заинтересует, как знать? Давайте отойдем к моей машине и побеседуем спокойно.
Голос его звучал всё так же доброжелательно, и, поколебавшись, я взглянула на Люка.
— Не вздумай! — коротко велел тот, подбирая костыли. — Если ему что нужно, пускай говорит при нас! Или пускай ждет твоего адвоката.
Мошьер вдруг растерянно улыбнулся, и я поняла, почему — Люк сказал «нас»! Я помогла Люку подняться и встала сама, отстранив подоспевшего Мошьера:
— Я слушаю.
— Хорошо. — Помедлив, Шервуд покосился на Люка, потом на Мошьера. — Вы, мисс Дайсон, требовали, чтобы полиция расследовала произошедший с вами... м-м... инцидент.
— Преступление, вы имеете в виду, — с силой уточнила я. — И что?
— Допустим, я проведу такое расследование...
— А взамен? — напряжённо бросила я, начиная догадываться, куда он клонит.
— Вы догадливы, мисс Дайсон. Взамен я должен поставить всё то же надоевшее вам условие, которое вы упорно отказываетесь принять... — Шервуд криво усмехнулся. — Заявление на Дэйва Хоука.
— Погодите-ка! — крикнул вдруг Люк. — Что-то тут не то! Расследование... пусть скажет всё, как есть!
— Отведите мальчика в палату, — сухо обратился Шервуд к Мошьеру.
— Ага, ждите! — отрубил Люк. — Уже лечу, как же!
— Послушайте... — перебил его Мошьер, вертя в пальцах свои очки. Худое лицо его покрылось багровыми пятнами. — На каком основании вы преследуете эту леди? И вам не стыдно?
— А у вас предостаточно защитников, да, мисс Дайсон? — вскинув брови, глумливо ухмыльнулся Шервуд. — С чего бы это, позвольте полюбопытствовать?
— Не позволю! — крикнула я, сжав кулаки. — Объясните, в чем дело!
— Вчера ночью сгорел дом Мейеров. И гараж с двумя машинами, — раздался знакомый голос позади нас. Рональд Бирс стоял чуть в стороне, спокойно, в упор, глядя на Шервуда. — «Шевроле» и чёрный «кадиллак» последней модели.
— Чёрный «кадиллак», — повторила я, чувствуя, как стучит в висках кровь.
Гарви Мейер? Глава так называемой «службы безопасности» Пайн-Ридж?
Я покачнулась.
Усмешка Дэйва. Черная тень, настигающая старый «ровер»…
— Ясно, лейтенант, — тихо сказала я. — Все ясно. Вам есть на кого свесить кучу обвинений, но нет доказательств, правда? Жаль.
Теперь пятнами пошли гладкие щеки Шервуда.
— Мисс Дайсон, — отчеканил он, — вы понимаете, кого пытаетесь покрывать?
— А вы?
— Ещё раз спрашиваю вас... — Шервуд подчёркнуто не смотрел ни на кого, кроме меня. Голос его обрел прежнюю сочность. — Вы намерены сотрудничать с силами порядка? Жду ответа, мисс Дайсон.
Ну что ж, он дождался. Прикусив губу, я молча поднесла прямо к его красивому лицу пальцы, сложенные в очень распространенном жесте, заменяющем такое же распространенное выражение.
Люк громко расхохотался. А вслед за ним Бирс и Мошьер.
Мне вдруг стало даже жаль побелевшего Шервуда. Он молча оглядел нас, играя желваками. Повернулся и пошёл прочь, все убыстряя шаги.
Тут только я увидела, что за спиной Рональда стоит Джерри. И ноги у меня сразу ослабели, невесть откуда взялась противная дрожь. Подхватив под руку, Джерри быстро усадил меня на скамью, а Рон, не обращая внимания на возмущённый вопль Люка, переправил его туда же.
— Вёз бы ты девчонку домой, Джер. — Люк хмуро кивнул в мою сторону. — Гляди, совсем зелёная.
— Сам-то... — запротестовала я. Но тут же осеклась.
Перехватило дыхание.
Дэйв Хоук стоял возле ограды неподалеку от нас. Смотрел на меня.
Джерри взял меня за локоть и поднял, как пушинку, другой рукой подхватывая с земли мой измятый плащ.
— Едем.
…— Хочу поговорить с тобой, Кристи. Пока есть возможность. — Джерри взглянул на часы. — Хорошо?
Я кивнула. Хотя, честно говоря, больше всего мне сейчас хотелось добраться до постели. Навалилась какая-то мерзкая слабость.
— Тогда здесь, не возражаешь? — Он остановил джип у маленького придорожного ресторанчика. Я бывала тут несколько раз — кормили вкусно и недорого.
Попросив чашку кофе, я после первых же глотков с облегчением почувствовала, как внутри разливается блаженное тепло. Дрожь понемногу отпускала.
— Кристи... мы знакомы всего ничего, — негромко сказал Джерри. — Так что ты, наверно, удивишься... Выходи за меня замуж.
Я закашлялась, и кофе пролился на белоснежную скатерть.
— Прости. — Он быстро подал мне салфетку. — Подожди, ладно? Не говори ничего. Сначала я скажу всё, что собирался...
Он повертел в руках серебряную вилку с монограммой ресторана.
— Вообще я дурак и начал не оттуда. Я люблю тебя, вот в чём дело... Ей-Богу, никому ещё всерьез этого не говорил!
Я невольно фыркнула, глядя на него совершенно круглыми, наверно, глазами. О Боже! Кажется, мне только что впервые в жизни объяснились в любви! И даже сделали предложение... Не может быть!
— Не может быть! — выпалила я вслух.
— Какой ты всё-таки ещё ребенок, Кристи... — Джерри мягко улыбался, взгляд его был тёплым, и я почувствовала, что краснею. — И ты сама себя не знаешь. А вот я знаю тебя. И прекрасно понимаю, какое сокровище достанется мужчине, который... сумеет тебя пробудить. А я сумею, поверь.
Сокровище?!
— Перестань хихикать, это не смешно. — Он положил тёплую ладонь поверх моей. — Теперь обо мне. Посмотри на меня, Кристи.
Я посмотрела, послушно, как школьница.
— Я тебе противен?
— Издеваешься?!
Он тихо засмеялся.
— Ну, положим, я и сам знаю, что произвожу хорошее впечатление на женщин. Ладно, ладно, скромность меня тоже очень украшает, не перебивай... У меня есть дом, образование, работа, кое-какие перспективы на будущее. Я всегда смогу защитить тебя. Обеспечить жизнь тебе... и детям. Я — индеец, да... и горжусь этим, видишь?
— Имидж, — пробормотала я.
— Хотя бы. — Джерри остро глянул на меня. — Объяснить? Я никуда отсюда не уеду, хотя и мог бы где-нибудь в Вашингтоне... строить карьеру. Но это моя земля. И мне по душе то, что я здесь делаю. — Он хмыкнул. — Это — дело для мужчин... для воинов. Мне всегда нравилось рисковать. И потом... я думаю о будущем. Мы боремся за выживание... сейчас здесь идёт настоящая война. Но это не навсегда, Кристи. Лет через восемь-десять, а может, и раньше, моё происхождение не будет и тут помехой для карьеры... совсем наоборот. Политика, Кристи! — он ярко улыбнулся. — Не сомневайся, я ещё буду баллотироваться в Конгресс от этого штата. И меня выберут, увидишь! Так как?
— Что?.. О Господи... я не знаю, что сказать…
Я беспомощно смотрела на него, — красная, наверно, как помидор. Он крепче сжал мои пальцы.
— Прости, я вовсе не хочу на тебя давить, моя хорошая. Хочу только знать...
Я откашлялась, в панике собирая мысли в кучу. Куча получилась абсолютно беспорядочной.
— Я тебе страшно благодарна. И... ты совершенно замечательный... и... нравишься мне. Очень! Но...
— Но?
— Я должна как-то освоиться с этой мыслью, с тобой… и вообще... Ты можешь немного подождать?
Он нарочито шумно выдохнул.
— Надеюсь, не до той поры, когда меня изберут в Конгресс? Ладно, девочка моя... Май-о, хорошо. Я подожду. Я боялся, что ты меня пошлешь, как этого... Шервуда. Ну... сейчас можно и вина заказать, а?
Я машинально кивнула.
-
-
19.10.2014 в 18:38Сентябрь 1975 г. — Юджин Уайт Хоук, активист ДАИ, получил увечья, когда наемные бандиты гнались за ним по шоссе. Он был верхом, они — на автомашине. В конце концов бандиты застрелили его коня.
13 сентября 1975 г. — в полдень в общинном здании Оглала четверо наемников насмерть забили Джимми Литтла. Тех, кто попытался помешать избиения, гнали прочь; один из пытавшихся протестовать тоже был избит до потери сознания. Нападавшие не найдены.
Октябрь 1975 г. — дом активистки ДАИ Чейенн Никол в Пайн-Ридж подвергся обстрелу, пока хозяйка была в Рапид-Сити.
13 октября 1975 г. — четыре взрыва раскололи Пайн-Ридж, повредив электрический трансформатор, здание племенного суда, здание БДИ и зал собраний.
Ноябрь 1975. — выстрелом в голову убит Дэнни Мэривел, активист ДАИ. Убийцы не найдены.
* * *
Через три дня Люк удрал из больницы. Самое смешное, что на шоссе его подобрал не кто иной, как Айзек Мошьер. Сначала он попытался вернуть Люка обратно, потом всё-таки сдался — могу понять, как это произошло — и привёз Люка в школу.
Уроки, естественно — по крайней мере, у меня, — сразу же закончились.
Мошьер стоял в коридоре у окна.
— Разрешите, мисс Дайсон?
Я вздохнула.
— Меня зовут Кристи.
Он моргнул, потом медленно улыбнулся, и его худое лицо расцвело.
— Подбросить до дома?
— Если не затруднит... Айзек. — Похоже, беседа с Джерри в ресторане очень на меня подействовала. Если это и называется кокетничать, то... Господи, это же так легко! — Хотя... минутку.
Я заглянула в класс.
— Люк!
Он возник в коридоре почти с той же скоростью, что и раньше.
— Вот, Айзек... мистер Мошьер предлагает меня подвезти.
Люк испытующе оглядел нас обоих, сдвинув брови.
— Ну ладно, — милостиво разрешил он. — Только чтоб без рук, поняли, мистер? Давайте, валяйте... Увидимся.
— Боже мой... — придушенно воскликнул Мошьер уже в машине.
Я гордо кивнула и, не выдержав, рассмеялась. Чем дольше глядела на вскинутые брови Мошьера, тем громче хохотала.
— Мне бы хотелось, чтобы вы пообедали со мной сегодня, Кристи, — объявил он неожиданно.
Кажется, я начала наконец-то пользоваться популярностью у мужчин. Забавно.
— Слушайте, Айзек, — серьёзно сказала я. — Я вас интересую, как любопытный клинический случай... или вы собираетесь сделать мне предложение?
— Боже... — повторил Мошьер, заливаясь румянцем и потрясённо глядя на меня. — Честное слово, Кристи... я просто хотел пообедать с вами, и всё! Просто пообедать, клянусь!
— Прекрасно! — поспешно подытожила я. — Обедаем!..
Мы ели и смеялись буквально всему, как маленькие. Я сама себя не узнавала. А на выходе из ресторана резко остановилась, так, что Айзек налетел на меня.
— Что случилось, Кристи?
О Господи... Нет, это было просто каким-то наваждением!
Дэйв Хоук пристально смотрел на нас, стоя в тени деревьев.
* * *
«Я нищий и нагой, но я вождь народа. Мы не хотим богатств, но мы хотим воспитать наших детей правильно. Богатства не принесут нам добра. Мы не можем взять их с собой в другой мир... Мы хотим только мира и любви».
(Вождь Красное Облако, 1876 г.)
* * *
— Порядок! — Дэн весело сгрёб в папку наши заметки под радостные крики ребят. — Так вы что, и летом собираетесь этим заниматься?! Ну вы и маньяки... Ладно, кого подбросить? Так, Мэри, Колин, Бен, Джесс, Сэнди... Стоп! Люк, ты едешь? А ты, Кристи?
— Не-а, — отозвался Люк, опередив меня. — За ней Джерри обещался заскочить... а я уж с ними, присмотрю, мало ли что...
Я зашипела на него, как змея, но было поздно.
Заливаясь хохотом, вся орава набилась в тяжело просевший красный «бентли» Дэна. Я помахала им из окна, Дэн в ответ дал гудок, и «бентли» пополз к шоссе, оставляя за собой хвост ржавой пыли.
— Ты чего это несёшь?! — воинственно повернулась я к Люку. — Совесть есть?
— Угу. — Он невинно вздернул бровь. — Я же это... пошутил просто. Чего ты?
Снаружи взвизгнули тормоза.
— Вот только попробуй пошути мне так при Джерри, задушу! — безнадёжно пригрозила я, потянувшись за висевшей на стуле сумкой, и только потом обернулась к двери.
Дэйв смотрел на меня с порога тяжело и жёстко. «С такими глазами убивают», — метнулась идиотская мысль.
Не в силах шелохнуться, как парализованная, я прошептала:
— Ты... за Люком? Люк...
— За тобой! — процедил он яростно. — Пошли... пойдёшь? Пойдешь? Ты же измотала меня, ты, учительница... — он на миг прикусил губы, глаза его сверкнули. — Ты же всё равно моя! Всё равно!
— Ах ты подонок! — раздался сдавленный голос Джерри. Он развернул Дэйва к себе и замахнулся, тот легко отклонился в сторону, ударил в ответ...
— Не надо! — я вжалась в стену, зажмурившись. — Не надо! Не надо!
— Рональд! — заорал Люк, высовываясь в окно.
Я облегчённо всхлипнула, открывая глаза. Рональд Бирс крепко обхватил вырывающегося Джерри, завернув ему руку за спину. Дэйв стоял чуть в стороне, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки.
— Ты что? — Рональд сильно встряхнул Джерри за плечи. — Спятил?
— Спятил?.. Да ты знаешь, зачем он... этот... сюда явился? — задыхаясь, выпалил Джерри. — Он за ней пришел, ты понял, Рон? За ней! Этот сопляк!
— Не твоё собачье дело, — ровно проговорил Дэйв. Кровь сочилась из его разбитой губы, он утёрся ладонью, по-прежнему глядя только на меня. — Так что? Идёшь со мной, учительница?
Я уцепилась за спинку стула.
Глаза. Его глаза. Совершенно чёрные, яркие, угрожающие, умоляющие.
«Ты же всё равно моя...»
Не видя ничего, кроме этих глаз, я шагнула к двери.
— Кристи?.. — срывающийся, хриплый голос Джерри за спиной. — Кристи!
Я замерла, не оборачиваясь.
— Кристи, опомнись, что ты делаешь?!
Что я делаю?
— Прости... — пробормотала я, не зная, кому и зачем, и переступила порог.
Стемнело. Обшарпанный «бьюик» Дэйва подскакивал на ухабах. Я невидяще смотрела только на дорогу, сцепив на коленях трясущиеся руки. Так что же я делаю?
На Дэйва я не смотрела. Я слишком хорошо помнила, как он вёз меня тогда в пикапе. Моё тело помнило всё.
«Бьюик», натужно взвыв мотором, развернулся и застыл в тени огромных корявых сосен.
Вот так?
И что теперь?
Ладонь Дэйва нерешительно коснулась моего плеча, но он тут же отдёрнул руку. Я повернулась и наконец-то взглянула ему прямо в лицо — худое и остроскулое. Глаза его горячечно блестели, не чёрные, просто очень тёмные, но светлее взъерошенных волос, левую бровь пересекал неровный шрам, обветренные губы были плотно сжаты.
Я смотрела и смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, а он глядел на меня с такой же изумлённой жадностью, будто хотел впитать глазами. Как во сне, я подняла руку и медленно провела пальцами по жёстким прядям его волос, спадавших на лоб, по шраму, рассекавшему бровь, по впалой щеке, до родинки в углу рта, до спёкшихся губ, которые внезапно приоткрылись под моим прикосновением.
А я отдёрнула руку, невыносимо покраснев.
— Я зря тебя увёз. Я не знаю, что с тобой делать, учительница, — выдохнул Дэйв с какой-то тоскливой беспомощной яростью. — Я… боюсь!
Я ошеломлённо заморгала, не веря своим ушам, а он продолжал торопливо и сбивчиво, опустив глаза, словно пытаясь скрыться от моего смятенного взгляда:
— Я ж долбоёб, это все знают, и этот твой тоже всё верно сказал… — губы его скривились в обычной вызывающей усмешке. — С меня толку нет и нипочём не будет. А ты… ты настоящая… ты не должна быть с таким мудлом¸ как я, виньян тапика.
Я замотала головой, немо протестуя против этой дурацкой «достойной женщины», против всего, что он наговорил… а он опять придержал меня за плечо, уткнувшись мне в лоб своим горячим лбом. И пробормотал с той же горечью:
— Меня прикончат… а я не хочу. Раньше мне было похуй, но теперь… — он почти незаметно вздохнул, но я услышала. — Теперь я хочу быть с тобой, но не знаю, как.
Боже.
Странное, незнакомое чувство подымалось во мне громадной волной, смывая, гася все доводы рассудка.
Когда-то я боялась Дэйва Хоука. Потом ненавидела. Потом жалела. Теперь я так же отчаянно хотела защитить его — защитить от всего мира, который жестоко ломал его… защитить его от него же самого.
Я молча обхватила Дэйва за плечи и прижалась так тесно, как только могла. Его сердце бешено заколотилось у моей груди, встрёпанные жёсткие вихры защекотали висок и щёку. Он попытался притянуть меня ещё ближе, но мешал руль, и он свирепым шёпотом выругался, а я всхлипнула и засмеялась.
Тогда он просто выдернул ключ зажигания и распахнул дверцу. Молча обошёл машину, снял меня с сиденья, подхватил и понёс.
Жмурясь до боли, я чувствовала жар его груди сквозь рубаху, мне не хватало воздуха, всё плыло и качалось в темноте, и я могла только цепляться за него изо всех сил. Он осторожно опустил меня на траву, по-прежнему не разжимая рук. Всем телом я ощущала его горячее крепкое тело, голова кружилась со звоном.
— Не бойся... — его губы шевельнулись у меня в волосах. — Не бойся...
Его руки расстёгивали на мне платье и трогали меня неумело и жадно, пока я не обхватила его за шею и не развела колени в безмолвном, бесстыдном призыве.
«Виньян тапика», пропади оно всё пропадом!
Я задыхалась в его объятиях, чувствуя на губах привкус соли и меди, дрожа, почти плача. Приподняла бёдра — сливаясь с ним, вбирая его в себя.
Под моими плотно сомкнутыми веками металось пламя — алое, солнечное. Земля вздрагивала подо мной в такт неистовым толчкам его тела, и я раскинула руки, цепляясь теперь уже за эту землю, хватая в пригоршни колкую траву. Когда у нас над головами ударил гулкий раскат грома, я не испугалась, а засмеялась, ликуя — так и должно было быть.
Ночь взорвалась, я оглохла от своих и его стонов, от громовых ударов, от шума дождя. Мы продолжали неистово двигаться, голые и мокрые, переплетясь телами; вода хлестала Дэйва по спине, он вскрикивал и смеялся мне в губы, а я изо всех сил стискивала его бока коленями, а руками — плечи, и мои слёзы смывал дождь.
Когда всё закончилось, я наконец посмотрела ему в глаза, тёплые, будто промытые до самого дна, а он подложил мне руку под голову и чуть приподнялся, но не отстранился.
-
-
19.10.2014 в 18:39Мы кое-как подобрали мокрую одежду и с трудом натянули, беспрерывно смеясь и целуясь. Гроза прекратилась так же внезапно, как налетела.
Не спрашивая, Дэйв повел «бьюик» по дороге к дому Рейнбердов. Я молча глядела на него.
«Птица Грома свела нас».
Помоги мне, Вакиньян Танка.
Помоги ему.
— Мешаешь, — негромко произнёс он, глянул искоса и, на миг оторвав ладонь от руля, жадно сжал моё колено.
Сердце у меня опять подскочило.
— Не доедем. — Он улыбался одними глазами.
Но мы доехали.
Перед домом я лихорадочно попыталась привести себя в порядок, одёргивая сырую измятую одежду, расчёсывая пальцами спутанные волосы... безуспешно, конечно же.
Дэйв распахнул дверь.
— Мать твою! — вырвалось у него.
Люк Стоун восседал на табурете у печки, самозабвенно размешивая что-то в большой зелёной миске.
— Чокнуться можно, вас дожидаясь. — Он поднял ложку, облизнул её, прищурился. — А ты ничего так смотришься, детка!
Сообразив, к кому это относится, я вышла из столбняка и в панике ринулась к себе в комнату.
— Да я серьёзно! — крикнул он вслед и захохотал, стервец.
Сбросив одежду прямо на пол, я встала босыми ногами в тёплую полосу света, падавшую из окна, медленно провела ладонями по занывшей от этого прикосновения, набухшей груди, по бёдрам. В зеркале блеснули огромные чужие глаза, обведённые чёрной тенью, яркий чужой рот. Я? Это я?.. Проглотив слюну, я облизала потрескавшиеся губы — больно, сладко...
Помоги мне, Боже.
Я с жадностью напилась прямо из стоявшего на столике кувшина, растёрлась полотенцем, пока кожа не покраснела. Потом натянула тонкий черный свитер под горло, рубашку, джинсы, обулась. Вышла на кухню.
Дэйв и Люк смирно сидели рядышком на табуретках и пялились на меня.
— Чего копаешься где-то? — Люк сунул мне в руки миску с тестом. — На, жарь оладьи. Не всё же мне...
— А где... Патрик с Луизой? — губы мои еле шевелились и, похоже, уже подлежали ампутации.
— Хватилась! — Люк хмыкнул. — Они ещё со вчера у внучки в Рапиде гостят. А меня Рон подвёз, он скоро за тобой заедет, так что жарь давай, не отвлекайся.
— За мной? Сюда?
— А где тебя ещё искать, ясно же было, что вы сюда вернётесь. К себе домой этот охломон, — он хитро покосился на Дэйва, — тебя не потащил бы. У него там, знаешь... Короче, я знаю. Молчи лучше. — Он повернулся к Дэйву, тот сидел, упершись локтями в широко расставленные колени, сцепив пальцы, пристально смотрел на меня.
Опять закружилась голова.
— Повезло тебе, ты, бродяга, — фыркнул Люк.
— Ага, — степенно согласился тот, не сводя с меня глаз.
— Я ж за ней присматривал... всё время. Присмотрел вот.
— Ага…
— Я её вообще-то себе оставлял. Вот стукнуло бы шестнадцать хотя бы, я б тогда...
— Ага...
— Чего-о? — я выронила звякнувшую ложку на стол. Они захохотали, как бешеные. — Издеваетесь?!
Дэйв, не вставая, притянул меня к себе на колено и легко провёл шершавыми пальцами по моим распухшим губам, по щеке, по шее под свитером. У меня остановилось сердце.
— Э! — Люк требовательно постучал кулаком по столу. — Полегче! Здесь дети!
Теперь расхохоталась и я, прижав ладонь к губам.
Серый «лендровер» Рона мелькнул за окном.
— Кофе? — осведомился Люк светским тоном, когда высокая фигура Бирса выросла на пороге. Тот молчал, прислонясь к косяку, хмуро смотрел на Дэйва, ответившего ему таким же сумрачным, вызывающе-напряженным взглядом. — Чего, морды бить будете?
Рональд, глубоко вздохнув, шагнул вперёд и, придвигая к себе табурет, перевёл тяжелый взгляд на Люка:
— Нет, задницу кое-кому сильно разговорчивому.
— Ей? — жизнерадостно догадался Люк. — Ага, давно пора... Эй, руки!..
Мы пили обжигающе горячий кофе, Люк помалкивал, сосредоточенно дуя в кружку и опустошая тарелку с оладьями, — потом Бирс поднялся.
— Я в машине, — только и сказал он, коротко кивнул Дэйву и вышел.
Я встала, и Дэйв тоже поднялся. Он повернулся ко мне, и я, опять всей кожей вспомнив тепло его тела, вздрогнула.
Его взгляд касался меня, будто горячая ладонь.
Люк кашлянул за нашими спинами, расплываясь в ехидной ухмылке:
— Ох, не могу, кончаю от вас... Ты чего?
Дэйв за шиворот выволок его на крыльцо:
— Остынь!
— Эй! — крикнул Люк мне вслед. — Да пусти ты, чёрт, я серьёзно! Если кто будет до тебя доскрёбываться, не бери в голову, Кристи, забей на всех, поняла?..
Дом Рейнбердов исчез за поворотом дороги, оставив позади Люка и Дэйва, и я вдруг почувствовала оглушительную тоску.
Боже мой, ведь мы с Дэйвом так ничего толком и не сказали друг другу...
Ничего!
Кажется, я выкрикнула это вслух, вцепившись в дверцу, и Рональд, быстро повернувшись ко мне, ухватил меня за локоть.
— Успокойся, Кристи. — Голос его был негромким, но твёрдым. — Приди немного в себя, подумай. Он хочет того же, раз уж... отпустил тебя. И не сверкай на меня глазёнками, девочка! Поучать тебя я не собираюсь, я не настолько стар, чтобы забыть... как всё это бывает... Что?
Слова переполняли меня, но я только молча потерлась отсыревшим носом об его плечо под серым пиджаком.
— Кристи!
Увидев меня на пороге кабинета, Шейла вскочила со своего места и разразилась таким воинственным кличем, что у меня зазвенело в ушах. Я в ужасе зажала ей рот ладонью, но в комнату уже ввалились, наверно, все, кто был в редакции: Боб, Дэн, Глория с Лайзой... и уставились на меня во все глаза. Подавляя отчаянное желание забиться в сейф, я изо всех сил вымучила улыбку.
— Чего это вы сбежались? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Шейла. — Идите, работайте! Чего пялитесь? Чего вам тут, кино? Идите, идите!
Она вытолкала всех, в том числе хохочущего Бирса, и повернулась ко мне, переходя на ликующий шёпот, слышный, наверно, от дома Рейнбердов.
— О, Вакан, ну и красоткой же ты стала, Кристи! — она обхватила меня за шею, раскосые глаза весело блеснули. — Если это Дэйв с тобою эдакое чудо проделал, то благослови его Бог, этого засранца! И не смей краснеть, не с чего! Ты останешься с ним?
Я вздрогнула и, наверно, вспыхнула костром, потому что она, заливаясь смехом, затормошила меня:
— Говори всё как есть, а то опять заору! Ну?
— Я… хочу быть с ним, — едва вымолвила я, понимая, что это действительно то, чего я хочу. — Но…
Я запнулась.
Дверь позади нас вдруг распахнулась от резкого толчка.
Джерри!
А ведь я совсем забыла о нём.
Совсем!
Лицо его осунулось, воспаленные глаза запали, губы беззвучно шевелились...
Я сжалась, бессильно уронив руки.
— Будешь с ним? — сипло спросил он, сверля меня взглядом. — Одной из его потаскушек, «типи-крипи»?
— Джерри! — прошептала я умоляюще.
— А я-то, я-то... я ж молился на тебя, как идиот! — сморщившись, он сделал несколько нетвёрдых шагов, выпустив ручку двери, и я поняла, что он пьян, пьян смертельно. — А ты... ты просто сука! Нужна ты ему, как же!
— Заткнись! — крикнула Шейла, загораживая меня всем своим пышным телом, как наседка загораживала бы цыплёнка от коршуна. — Иди проспись лучше!
— Это точно. — Возникнув в дверях, Рональд крепко взял Джерри за плечо. — Пошли, пошли отсюда, парень, давай.
Тот слепо отмахнулся, всё ещё не спуская с меня налитого кровью взгляда, потом скрипнул зубами и побрёл прочь, опустив голову, пошатываясь.
Пол подо мной тоже покачнулся.
— Перестань! — приказала Шейла, встряхнув меня за плечи. — Ну же, Кристи... А то я его сейчас догоню и врежу по морде!
— Оставь, Шейла... — прошептала я. — Пожалуйста, ладно?..
Итак, переспав с Дэйвом Хоуком, я превратилась из «виньян тапики», достойной женщины, учительницы — в «типи-крипи», девчонку, которая не прочь провести весёлый часок в чужой палатке-типи, под чужим одеялом. Никогда в жизни я и представить не могла, что меня назовут так. И кто — Джерри, которого я уважала…
Что ж… мне уже было всё равно, как назовёт меня «мокасиновый телеграф» резервации, лишь бы Дэйв пришёл за мной.
Но он не пришёл.
Когда Люк просунулся в дверь кабинета, я в очередной раз посмотрела на часы под длинный вздох Шейлы.
— Ты бы погуляла, детка, — без церемоний распорядился он, усаживаясь верхом на стул. — Давай, давай, красавица, топай!
Шейла возмущённо фыркнула, как норовистая кобылка, но, как ни странно, подчинилась — собрав в кучу свои бумаги, прогарцевала к выходу.
— Обнаглел ты, Люк Стоун! — последнее слово она всё равно оставила за собой.
Удивительно, но Люк ничего ей не ответил, и я внимательнее посмотрела на него — худой, взъерошенный, остроносый, он был похож на воронёнка. Улыбка застыла у меня на губах.
— Знаешь, Кристи... — он кашлянул, покосился исподлобья. — Только ты не очень-то дёргайся, уоште? Дэйв, он… уехал, в общем. Ты не бойся, ненадолго! Он... короче, ему надо заработать, дельце одно подвернулось, деньги-то нужны, верно? Ну вот, он и подался в Вайоминг... Эй, ты чего? Кристи? Ну ты брось, сестрёнка, а?
Я села прямо на пол возле стула, отчаянно прижимаясь щекой к его худым ребрам под застиранным свитером, а он нерешительно потрепал меня по голове, как какого-нибудь щенка.
— Да ладно тебе, говорю же — вернётся он! Ну деньги нужны же, ты разве не понимаешь, ведь у него ни хрена нету для тебя! Халупа эта возле ручья, рыдван битый, и всё! Он же не может на твои деньги... Эй!
Я вскочила, кусая губы.
— Не может, да? А я — могу вот так вот, да? Вы... — я задохнулась от гнева. — Почему он один всё решил?!
Люк пожал плечами:
— А как же иначе? Он — вичаша, мужчина, ему и решать.
* * *
«Всё лежит перед тобой. Твоя Тропа находится прямо перед тобой. Иногда она не видна, но она здесь. Ты можешь не знать, куда она ведёт, но ты должен следовать Тропе. Это Тропа к Создателю. Это единственная тропа, которая существует. Это Тропа Любви».
(Вождь Леон Шенандоа, 1830 г.)
* * *
Терпение.
Пошли мне терпения, Господи, — вот о чём молилась я тогда. Я ничего, совсем ничего не понимала
В пустоту проваливались дни. Ночи. А Дэйв всё не возвращался.
-
-
19.10.2014 в 18:42Помаячил и исчез Мошьер. Джерри не встречался мне вовсе, не знаю, как он ухитрялся избегать меня в тесных коридорах Центра. Я работала, как вечный двигатель, еле-еле добираясь вечерами до подушки под укоризненное воркование Луизы.
Словом, всё было в порядке. В полном порядке.
Я даже обзавелась наконец машиной. Парень из компании Дэйва, долговязый, в неизменной шляпе и с неизменной сигаретой во рту, подогнал знакомый обшарпанный «бьюик» на стоянку возле редакции, когда мы с Люком уже садились в «форд» Глории, и крикнул:
— Эй, учительница! Это тебе!
Я застыла с раскрытым ртом, а он, выплюнув окурок на тротуар, озарил меня щербатой улыбкой, вывалился из «бьюика» и побрёл куда-то прежде, чем я успела хоть что-то сказать. Я медленно подошла к «бьюику» и на виду у всех, как идиотка, погладила ладонью исцарапанный пыльный капот.
А Дэйва всё не было.
Спустя ещё пару недель мы ехали домой. Люк откинулся на спинку сиденья, выставив острый локоть в окно, и чиркнул спичкой, прикуривая. Я отвернулась от дыма, и вдруг неудержимая тошнота подкатила к горлу, судорога больно сдавила желудок, выворачивая его наизнанку. Едва успев затормозить, я кинулась к обочине.
Когда резь в желудке наконец утихла, я сплюнула едкую горечь и дрожащими пальцами достала носовой платок. Холодный пот каплями выступил на лбу. Да что же это такое?
— Отравилась, наверно, — пробормотала я, тяжело опускаясь обратно на сиденье. — Сейчас пройдёт.
Люк тщательно затушил сигарету, искоса и очень серьёзно глянув на меня.
— Слышишь, Крис, ты только не дёргайся, послушай. Ты вроде как залетела, сестрёнка. Подсчитай-ка сама.
Я онемела. Невольно коснулась ладонью живота.
— Сходи, проверься, — дал ценное указание Люк. — Или купи в аптеке такую штуку, индикатор называется, с пипеткой.
— Люк... — прошептала я.
— Только не вздумай ничего эдакого устраивать... абортов каких-нибудь, поняла?! А то... ума хватит, и Дэйв мне шею нахрен свернет! А я тебе!
— Люк!
— Если девка родится, — мечтательно продолжал он, — я на ней женюсь.
— Люк! — я не знала, плакать или смеяться.
— Да чего ты заладила-то?
— Люк...
— Ну чего, чего? — он неловко сжал мои пальцы. — Да не трясись же ты! Вот дуреха...
Оправдывая этот термин, к врачу я не пошла, обошлась купленным в аптеке пресловутым индикатором и пипеткой.
Люк оказался прав, как всегда.
Я пугливо прислушивалась к себе, ожидая чего-нибудь сверхъестественного... но ничего особенного со мной не происходило. Покалывала, набухая, грудь. Да есть хотелось почти постоянно. А резкие приступы дурноты вызывал только запах табачного дыма.
И вдруг я заметила, что при мне перестали курить.
И ещё — на моём столе то и дело оказывалось яблоко. Или апельсин. Или стаканчик йогурта.
— Кто это принёс? — наконец заинтересовалась я. — Зачем?
— Санта-Клаус, — предположила Шейла, усердно барабаня по клавишам пишущей машинки. — Или какой-нибудь таинственный поклонник... Ты ешь-ешь. Тебе полезно.
— Санта-Клаус?.. Полезно?
Развернувшись, я кинулась в кабинет к Бобу.
— Люк!
Люка там не было, Боба — тоже, но был Дэн, который при виде меня поспешно потушил только что зажжённую сигарету и нахмурился:
— Чего ты носишься, как угорелая? Тебе осторожней надо быть!
Сжав зубы, я помчалась по коридору, распахивая двери одну за другой и сея всеобщее недоумение.
Люк, Боб и Рональд стояли на крыльце у входа. Все трое, будто по команде, отбросили свои сигареты, и я заскрежетала зубами, как голодная волчица.
— Это что такое? — еле выговорила я. — Люк Стоун! Ты... ты почему..? — не хватало слов от возмущения. — Почему ты такое...
— Дерьмо? — любезно подсказал Люк.
— Трепло! — заорала я.
— А чего, лучше, чтобы все дымили на тебя, что ли? — заорал он в ответ. — Стыдно тебе, да? Так и скажи!
— Ты... — пропали не только слова, но и мысли. — Я... Чёрта лысого ты дождёшься, а не моей дочери! Нипочём она за тебя, обалдуя, не выйдет!
— Дэйв выдаст, — отмахнулся Люк.
Хохот оглушил меня. Рональд и Боб согнулись в три погибели, корчась от смеха. Опомнившись, я бессильно показала Люку, тоже закатившемуся смехом, кулак, и повернулась, собираясь спастись бегством.
— Кристи!
Сзади хлопнула дверца подъехавшего автомобиля. Раздались торопливые шаги.
Джерри.
— Мне надо с тобой поговорить, — проронил он негромко.
Я молчала, глядя не в лицо ему — на узел модного яркого галстука.
— Ага, — беззаботно отозвался сзади Люк, подбрасывая на ладони камушек. — И со мной.
— Только с ней! — отрезал Джерри сердито, оборачиваясь, и наткнулся на тяжелый взгляд Рональда. — Бросьте, это же смешно! Он кто — компаньонка при ней? Телохранитель? Нянька?
— Ага, — невозмутимо повторил Люк, сощурившись. — Это самое. Так что — будешь говорить с ним, Кристи?.. Тогда пошли.
— ...Во-первых, извини за тогдашнее... — Джерри незнакомым, неловким жестом потер лоб, не глядя на меня. — Я... слишком много выпил и слишком мало соображал.
Я молча кивнула, опускаясь в кресло.
— Во-вторых... — он запнулся, быстро глянул на Люка, примостившегося на краю стола. — Это правда?
— Это правда, — устало выговорила я. В горле запершило. — Если ты о моей беременности.
— Так. — Джерри прошёлся по кабинету, пол скрипнул под его шагами, и я вздрогнула. — Ладно. Это ничего не меняет.
— Не меняет?..
— Моё отношение к тебе остается прежним. И моё предложение, — он подошёл совсем близко. — Я не собираюсь от тебя отказываться, учти.
— И что? Хочешь, чтобы я сделала аборт? — спросила я осипшим голосом. — Или собираешься растить чужого ребёнка?
— Твой... случайный партнёр всё равно не будет его растить, — отрезал он жёстко. — Его здесь нет. Он слинял, если ты ещё этого не заметила…. Заткнись, Люк, я не с тобой разговариваю! — он умолк, тяжело дыша, и опять потёр лоб. — Кристи, ты… извини. Мне очень трудно... Кристи, послушай, всё это совершенно бессмысленно, глупо! Ты же губишь себя, ломаешь себе всю жизнь! Что у тебя может быть общего с таким… отщепенцем, как Дэйв Хоук? Рассуди здраво!
Я глядела в его гневные и умоляющие глаза, а вспоминала Дэйва. Его волчью усмешку, напряжённое замкнутое лицо, взгляд, неожиданно ставший по-детски доверчивым. Его худое тело, вздрагивавшее в моих объятиях. Стон, сорвавшийся с губ.
— Птица Грома свела нас: меня и Дэйва, — сказала я спокойно. — Вакиньян Танка. И теперь во мне его ребёнок. Вот что у нас общее. И значит, так было суждено. И не говори мне больше ничего, Джерри. Я не хочу слушать.
— Ты веришь в эти прабабкины сказки?! — крикнул Джерри, сжав кулаки. — Птица Грома! Что за бред ты несёшь?! Ты, учительница!
Я закрыла глаза и вправду перестала слушать и слышать. Вздрогнула только от резкого стука захлопнувшейся двери.
— Он ушёл. — Люк слез со стола, подошёл ко мне, и я молча уцепилась за него, ткнувшись лбом в его острое плечо. — Ну чего, чего опять?
Я упрямо мотнула головой и отстранилась, одёргивая на нём рубаху.
— Когда стирал?
— Кого?
— Ясно. — Я вздохнула. — Сейчас едем к нам, устроим постирушку. Помоешься заодно как следует.
Он скорчил недовольную рожу.
— А спинку-то потрёшь? Ой! Это ты так... с калекой-то? Ну держись...
— Ой-ё-ёй! Это ты так... с беременной женщиной?
Рональд разнял нас, хохочущих, вздохнув, покачал головой.
* * *
Пайн-Ридж: хроника индейской войны
31 декабря 1975 г. — в активистку ДАИ Лоу Бин и двоих ее друзей стреляли, когда они, собравшись пойти в гости, вышли из её дома. Приехавшая полиция арестовала её друзей, и отправила её домой. Полиция не пыталась выяснить, кто открыл стрельбу и арестовать стрелявших.
Январь 1976 г. — Уинни Редшерт была ранена в голову выстрелом из машины, ехавшей в Поркупайн. Уинни — мать координатора Совета по договорам племени лакота Лари Редшерта. Некоторые свидетели говорят, что те же люди стреляли и в Дика Маршалла, известного в резервации члена ДАИ. Полиция пыталась утверждать, что Уинни была ранена не пулей, а брошенным камнем.
31 января 1976 г. — убит бандитами активист ДАИ Байрон Десерса. Шесть автомобилей преследовали его машину, в которой было, кроме него, еще пять пассажиров, все безоружные. Машина Десерсы в ходе этой гонки потерпела аварию. Бандиты не позволили оказать медицинскую помощь истекающему кровью Десерсе, и тот умер. Убийцы не найдены.
Февраль 1976 г. — поздним вечером учащиеся школы ДАИ — индейские подростки — возвращались в Рапид-Сити. Машину, в которой они ехали, атаковали неизвестные на автомобиле, мчавшемся с высокой скоростью в Шарпс Корнер, близ Поркупайна. Машина ДАИ разбилась, и трое из четверых подростков погибли. Выжила только Сельма Джонсон, которая осталась калекой. Это была третья авария за год. Все жертвы аварий — члены ДАИ, или люди, поддерживавшие ДАИ. Нападавшие не найдены. Власти отказались усилить патрулирование дорог.
* * *
Я медленно бродила по супермаркету, с удовольствием разглядывая детские вещички, всякие присылки и яркие погремушки. Раньше мне никогда не приходило в голову обращать на них внимание. А сейчас буквально разбегались глаза. Благо удалось вырваться из-под бдительного надзора Люка — он терпеть не мог бесцельных «бабьих» болтаний по магазинам.
Вздохнув, я наконец отошла от полок и взглянула на улицу. И оцепенела.
Опершись о капот моего «бьюика», неторопливо курил Том Шервуд, лейтенант полиции.
Я беспомощно огляделась, а потом, прикусив губу, решительно встряхнула головой и направилась к двери. Ладони сразу вспотели.
— Здесь разрешена парковка, — подойдя к машине, заявила я как можно спокойнее. — Позвольте...
Он усмехался, но пристальный взгляд свинцово-серых глаз — с чего я когда-то взяла, что они голубые? — был немигающе холодным.
— Это вы мне позвольте... поздравить вас с будущим пополнением семейства, мисс Дайсон, — он издевательски вежливо поклонился. — Или как прикажете вас теперь называть? Миссис Хоук? Ваш избранник удостоил вас своей фамилии?
— Отойдите, мне пора ехать, — отчеканила я.
-
-
19.10.2014 в 18:44— Отойдите с дороги! — мне уже было всё равно, я готова была его оттолкнуть. — Слышите?
Продолжая усмехаться, Шервуд шагнул в сторону:
— Разрешите маленький совет.
— Я не нуждаюсь в ваших советах! — крикнула я, усаживаясь за руль и торопливо поворачивая ключ зажигания.
— А совет простой, — он чуть понизил голос, наклоняясь к окну. — Сделай аборт, не позорься! Всё равно это краснокожее отродье тебе в одиночку придётся растить... Поняла?
Задыхаясь, я нажала на педаль газа, из-под колес брызнул гравий.
— Вы подумайте, мисс Дайсон! Хорошенько подумайте! Пока не поздно!
Шум мотора наконец заглушил глумливое похохатывание Шервуда.
На выезде из городка я остановила «бьюик», уронила голову на руки. Сердце все ещё бешено стучало.
— Сволочь! — сказала я громко-громко. — Скотина! Не буду плакать! Не дождёшься! Все ты врёшь! Врёшь! Врёшь!..
А Дэйва всё не было.
…Как-то вечером, когда мы все расходились из редакции, Шейла бодро воскликнула:
— Может, у меня переночуешь, Кристи? Поболтаем... Слушай, Люк Стоун, ты когда перестанешь ею распоряжаться?! Рабовладелец... Давай-давай, Кристи, пошли, я чего-нибудь вкусненького соображу на ужин... Люк, я тебе в последний раз повторяю — лучше не зли меня!.. Какие ещё мужики?! Ах, ты...
Из-под надзора Люка мы улизнули. Шейла запекла на углях мясо, а от слабенького калифорнийского вина нас обоих почему-то развезло, и я, наконец-то расслабившись, беспрестанно хохотала, боясь одновременно зареветь. Но разревелась Шейла.
— Понимаешь, Крис... — она утирала нос бумажными салфетками и снова давилась слезами. — Всё так сложилось... так нелепо... так... так несправедливо! Стива моего посадили... уже три года... что же, я ждать его должна?! Ты бы ждала, я знаю... Шлюха я чёртова, проклятая грязная шлюха!
Она молотила кулаками подушку и рыдала, а я беспомощно гладила её по плечам, по узкой гибкой спине, что-то невнятно бормоча. Наконец, оторвав от подушки зарёванное лицо, Шейла присела на диване.
— Извини, подружка... Ну и рожа у меня, наверно, да? — она вдруг прыснула. — Жалко, Боб не видит!
Я кое-как заснула в соседней комнатке, ворочаясь с боку на бок. От вина шумело в голове, в этот гул вплетались неясные голоса. Шейла?..
Я нехотя подняла растрепанную голову, заморгала, щурясь. Солнце било в окна. Утро... Уже утро?
Опять голос Шейлы, очень громкий:
— Кристи!
Я поняла.
Боже мой, мамочка!
Я поняла!
Я уже летела за порог, не чувствуя под ногами пола.
— С ума сошла! — хохоча, закричала Шейла. — Да лови ж ты её! Быстрей...
И Дэйв поймал меня, схватил на руки, оторвав от пола, я вжалась в него лицом, всем телом, забыв про всё, вбирая его запах, оглушённая стуком его сердца под заношенной рубахой...
Но всё-таки очнулась и отпрянула, вырвавшись.
— Нет! Ты же уехал! Как ты мог... ты же ничего не объяснил! Не пришёл! Ты...
— Если б тебя увидел, не уехал бы, — сказал он одними губами.
— Сволочь! — торжественно подтвердил сзади ехидный голос.
Люк Стоун и трое парней — среди них тот, кто пригнал мне «бьюик» — стояли у входа, ухмыляясь до ушей и пялилсь на нас.
А я? Взлохмаченные волосы, босые ноги, футболка Шейлы, больше меня чуть ли не вдвое...
Дэйв повернул меня к себе, и я опять всё забыла.
Его глаза, запавшие, очень усталые. Обветренные твёрдые губы. Тепло рук.
— Спальня рядом, — это уже Шейла. — Только недолго, вы!
— Может, подсобить, а?
Конечно же, Люк!
Дэйв захлопнул дверь, заглушая взрыв хохота.
…Наш «бьюик» и «форд» Шейлы были уже забиты до отказа. Мы с Дэйвом, Люк, Шейла, Мэтт. Джимми и Брайан. Потом откуда-то появился Бирс на «лендровере»... По мере продвижения нашего каравана по резервации народу всё прибавлялось, и в каждый магазин, куда мы заворачивали, набивалась целая толпа. Я практически перестала что-либо соображать и только покорно следовала за Дэйвом, который уверенно вёл меня, ухватив за руку. Бакалейная лавка. Ещё одна. Супермаркет. Вытаращенные глаза Кларка. В багажниках машин прибавлялось продуктов.
— Что мы празднуем? Твоё возвращение? — робко спросила я.
Дэйв остановился и хлопнул себя по лбу, ухмыляясь до ушей. Никогда раньше я не видела на его лице, ставшем совсем мальчишеским, такой улыбки. Яркой, тревожной и доверчивой.
— Ну… — нерешительно вымолвил он и ткнул пальцем в витрину магазина за моей спиной. — Вот. Я же заработал на свадьбу. Мы женимся.
Белое, в каскаде кружев, платье маячило в витрине. А в смуглых руках Дэйва вдруг откуда-то появилась маленькая красная коробочка. Он нажал на крышку, и та щёлкнула, обнаружив под собой золотое кольцо с маленьким бриллиантом.
Толпа вокруг восторженно взвыла, и Дэйв развернул меня за плечо, загораживая собой, притиснув к витрине с белым платьем.
— Я ничего не умею делать правильно, — произнёс он срывающимся горячечным шёпотом, обжигая меня глазами. — Я долбоёб, да ещё и сопляк вдобавок. Но ты же научишь меня, виньян тапика, учительница? Ты же выйдешь за меня?
Ну что я могла ему ответить? Я позорно заревела, уткнувшись ему в грудь под ликующие вопли и аплодисменты собравшихся.
Но в тот день судья Стивенс отказался зарегистрировать наш брак. Ему потребовалась ещё лицензия и свидетельство Дэйва о рождении. Дэйв, расстроенно ругаясь себе под нос и не выпуская моей руки из своей ладони, посадил меня в машину и повёз вместе с сопровождавшей нас оравой в свой дом на границе резервации — праздновать пока что нашу помолвку.
Так я впервые увидела этот дом, в котором прошли все последующие годы моей жизни — приземистый, но просторный, с почерневшими от времени стенами, ужасно запущенный, но крепкий, с пристроенной сбоку конюшней.
Из конюшни доносился топот копыт и громкое фырканье, а в щели между досками виднелся любопытный блестящий глаз.
— Татока, — торжественно пояснил мне Дэйв. — Я купил её для тебя. Её, кольцо и платье.
— Антилопу? — пролепетала я, вообще перестав что-либо соображать.
— Дурёха, это ж кобылу так зовут! — восторженно заорал Люк и ринулся было в конюшню, но Дэйв успел ухватить его за плечо. — Ну ты чего-о? — обиженно протянул он и надулся. — Дай позырить!
— Это моя девчонка для другой моей девчонки, — непреклонно заявил Дэйв и, смеясь, оглянулся на меня. Я его совершенно не узнавала, честное слово! — Не для тебя, босяк.
Все весело загудели, Люк надулся ещё больше, а Дэйв зашёл в конюшню. Послышалось его тихое посвистывание и неразборчивое ласковое бормотание, постукивание копыт по доскам, а потом он вышел наружу, ведя под уздцы небольшую вороную кобылку, сторожко косившуюся на нас.
Я ахнула и замерла, прижав ладонь к губам. Она действительно была похожа на антилопу, эта лошадка — изящная, грациозная, недоверчиво фыркавшая… Прекрасная. Я робко приблизилась к ней, и Татока обдала мои волосы своим влажным дыханием.
Дэйв извлёк откуда-то полосатую толстую попону и спустя миг уже сидел верхом на завертевшейся кобылке, сжимая коленями её лоснившиеся бока, покуда она не перестала фыркать и прядать ушами. А потом молча протянул мне руку, и я вложила пальцы в его горячую ладонь.
— Погуляйте тут без нас! — крикнул он всем, расхохотался и легко поднял меня на спину лошади. — Хола!
И мы помчались в прерию, сопровождаемые новым взрывом гомона, смеха и свиста. А ведь это ещё была даже не наша свадьба! Что же ждало нас на свадьбе, если народ уж сейчас так бесился? Настоящее Пау-Вау?
По правде говоря, мне было всё равно. Я покачивалась на спине Татоки, удобно устроившись в руках Дэйва, и впереди у нас была вся эта ночь, принадлежавшая только нам двоим, полная звенящего ветра, медового запаха трав, далёких раскатов грома над горами.
Впереди была вся жизнь.
Так я считала тогда.
Но у нас оставалась лишь одна эта ночь, о чём я, по счастью, не знала, захлёбываясь тихими блаженными стонами под сильным телом Дэйва на разостланной им попоне… а стреноженная Татока недовольно фыркала, бродя рядом и позвякивая уздой.
Когда Дэйв на рассвете вёз меня обратно к дому, я, опустошённо и счастливо покачиваясь в кольце его рук, неожиданно для себя спросила, посмотрев ему в лицо:
— За что этот Шервуд так на тебя взъелся?
Дэйв хмыкнул и ответил очень просто:
— Я отказался убивать для них. Они хотели меня нанять. Меня и моих ребят. Чтобы мы избивали людей, запугивали, поджигали дома… убивали.
— Тех, кто в Движении? — едва слышно спросила я.
Он кивнул, а потом, криво усмехнувшись, добавил:
— Он, сука, думал, что я с радостью за это возьмусь… Ладно. Не хочу о нём… сейчас.
И я умолкла. Мне тоже не хотелось даже вспоминать о Шервуде, когда рука Дэйва лежала на моём плече, когда из-под копыт Татоки взлетали белые бабочки, а над нашими головами заливался беззаботной трелью жаворонок, и волосы нам перебирал утренний ветер, Окаге.
Во дворе дома мы спешились, и Дэйв, стянув рубаху, умылся под струёй воды, которую я старательно лила ему в пригоршни из колодезного ведра, иногда, впрочем, плеская ему на плечи и на спину. В конце концов, он меня поймал, притиснул к себе, и ведро, звеня, покатилось на землю. А на крыльце немедленно возник Люк Стоун и с нахальной ухмылкой принялся наблюдать за тем, как мы целуемся.
А потом Дэйв переодел рубашку, сел в «бьюик» и отправился в Рапид-Сити — в Бюро, за нужными судье документами.
И больше я не увидела его никогда — ни живым, ни мёртвым.
Я часто думала — и думаю даже сейчас, спустя столько лет — что мне надо было поехать с ним тогда. Если б я настояла на том, чтобы сесть с ним в машину и вместе отправиться в Бюро, всё могло пойти совсем иначе. Но я была слишком измотана этой отчаянной, блаженной, этой последней ночью, меня просто пошатывало на ходу, и я могла только войти в дом, повинуясь кивку Люка, упасть на жёсткий топчан и заснуть.
-
-
19.10.2014 в 18:48— Где Кристи? Кристи не в Рапиде? Кто-то позвонил в Центр! Кто-то сказал, что Дэйв, что Дэйва… ох…
Не помня себя, я босиком подлетела к двери и распахнула её — чтобы увидеть, как Люк трясёт Шейлу за плечи, а та сдавленно бормочет, кусая губы:
— Дэйва застрелили возле Бюро в Рапиде…
Я плохо помню то, что было дальше. Запомнила только, как рвалась прочь из крепко державших меня рук Рона и Шейлы, стремясь сесть за руль и ехать… куда?
В отличие от Люка, я сразу поняла, что Шейла говорит правду. Как сразу поняла, кто убил Дэйва. Три пули в упор, как я потом узнала из газет. Газеты от меня старательно прятали, но я всё равно прочла.
«Возле здания БДИ в Рапид-Сити лейтенант полиции Томас Ли Шервуд выстрелил в ранее неоднократно задерживавшегося полицией Дэйва Хоука, превысив пределы необходимой самообороны. Ведётся служебное расследование этого происшествия».
Расследование признало «происшествие» несчастным случаем. Белый офицер застрелил подозрительного индейца-смутьяна, эка невидаль!
Дело вскоре закрыли, а Шервуда перевели куда-то на восток.
И всё закончилось.
Всё.
* * *
«Когда исчезнет последний краснокожий, а память о моём племени превратится в миф среди белых людей, эти берега будут наполнять невидимые призраки моего народа, и когда дети ваших детей будут думать, что они одни в поле, торговой лавке, в магазине, на дороге или в молчании лесных чащ, они не будут одни. По ночам, когда улицы ваших городов и сёл безмолвны и пустынны на вид, на них будут толпиться возвратившиеся хозяева, что некогда населяли и до сих пор любят эту прекрасную землю.
Белый человек никогда не будет одинок. Пусть же он будет справедлив и добр к моему народу, ибо мёртвые не бессильны.
Мёртвые, сказал я? Смерти нет, есть только смена миров».
(Вождь Сиэтл, 1854 г.)
* * *
Люк нашёл меня в больнице.
Нет. Это я, одурманенная транквилизаторами, очнувшись наконец от кровавого забытья, мертвой хваткой вцепилась в медсестру, требуя Люка. Я знала, что он здесь.
И он был здесь. Встал в дверях.
Серое взрослое лицо.
Он неловко шагнул вперёд, сел на мою кровать, скорчившись, пряча глаза... и я поняла, что он плачет.
Значит, мне не помстилось всё это в бреду. Дэйва и вправду больше не было.
Я кое-как, придерживая рукой живот, села. Прижалась щекой к спине Люка, к его острым лопаткам.
— Вы уже... вы уже... — слова не выговаривались. — Похоронили?
Он уронил голову, давясь слезами.
Всё.
— Забери меня отсюда, Люк, — попросила я хрипло.
Его плечи дёрнулись ещё несколько раз, и, прерывисто вздохнув, он откашлялся и полушепотом пробормотал:
— Уоштело. Сейчас.
Рональд перехватил нас в вестибюле, отмахнувшись от негодующих вскриков медсестры, завернул меня в свою куртку, вывел за двери, почти понёс...
От знакомого джипа на автостоянке отделилась высокая фигура.
— Кристи, маленькая моя...
— Нет! — шарахнувшись, я сильнее вцепилась в Рональда. — Не хочу! Не хочу!
— Уйди, Джер, — глухо приказал Рональд, усаживая меня в «лендровер». — Слышишь?
…Я рожала дома, на руках у Луизы. Шейла, хлопотавшая тут же, рассказывала, что родила я быстро и легко. Я не помнила этого. Помнила только, что Дэйва больше нет.
У меня осталась только Ханна.
Ханна, наша дочь, которая научилась сидеть верхом на спине Татоки раньше, чем ходить. Ханна, чьи тёмные, как ночь, глаза были так похожи на глаза Дэйва. Ханна, которая всегда твёрдо знала, чего она хочет — скакать на лошади, обгоняя ветер, и петь, и верховодить всеми мальчишками в округе…
Я по-прежнему работала в «школе за выживание», в редакции и в Центре, а мои статьи и заметки печатались в крупных газетах — вплоть до «Вашингтон Пост». Зануда Гаррисон, мой университетский редактор, порадовался бы за меня, наверное.
Как ни странно, но в редакции «Голоса» я перешла под начало Айзека Мошьера, который уволился из Бюро по делам индейцев и сменил уехавшего в Торонто Боба на посту редактора. Мой дурной пример «желающей-быть-как-индейцы» оказался для него заразительным. Он даже поселился в пристройке к редакции, так и не женившись. Шейла не раз со смехом заявляла, что он, мол, ждёт, когда же созрею я… но это было совершенно не смешно. Айзек стал просто моим коллегой и другом, а тему его – и моей – личной жизни мы никогда не обсуждали.
Сама Шейла благополучно выскочила за своего Стива, вышедшего из тюрьмы по амнистии. В его отсутствие она не была примерной невестой, но женой — и матерью троих мальчишек — стала образцовой.
Рональд Бирс — за чью жизнь я в те тяжёлые годы молилась каждую ночь — стал главным организатором Лагеря Жёлтого Грома, созданного Движением в священных горах Паха Сапа, Чёрных Холмах. Лакота ставили там палатки, как встарь, и жили, как встарь, не допуская туда праздно любопытствующих. Мы с Ханной тоже проводили там почти все летние месяцы.
А Джерри… то есть Джеральд Мартин Торнблад, подающий надежды политик «новой волны», жил в Вашингтоне. С прелестной белокурой женой и двумя сыновьями. И делал карьеру. И улучшал имидж своего — моего! — народа.
Я не видела его шестнадцать лет. С того ослепительно солнечного августовского дня, когда я с Ханной на руках сидела на крыльце своего дома. Вернее, Ханна сидела поочередно — и с явным удовольствием — на коленях у Мэтта, Люка и Боба.
— Кто-то катит, — вполголоса объявил Люк, вскинув глаза от кропотливо вырезаемой им из сучка лошадки и стряхивая стружку со штанов. — Эй-эй, красотка, полегче, обрежешься!
Ханна ответила недовольным взвизгом и окончательно возмутилась, когда я, вскочив, схватила её с колен Боба.
— Ты чего? — тот недоуменно поднял брови, и осёкся.
Хлопнула дверца джипа.
Джерри неторопливо шёл к крыльцу, щурясь от солнца.
Я машинально провела рукой по коротко остриженным волосам, стянула, как от холода, воротник рубашки. Крепче прижала к себе забарахтавшуюся Ханну.
Джерри остановился перед крыльцом и поднял наконец голову, глядя прямо на меня. Губы его плотно сжались, складка прорезала лоб.
— Хорошая моя...
В его тихом голосе была жалость, и боль, и нежность... и сердце у меня подкатило к горлу, мешая дышать.
— Маленькая... Всё закончилось наконец? Всё прошло?
Я глотнула воздуха.
— Уходи.
— Кристи... я думал, ты будешь...
— Буду сговорчивей? Ты зря пришёл.
— Маленькая...
— Ты всё это время ждал? Ждал, да? Ты думал — ничего, всё пройдёт, всё прошло, теперь, пожалуй, уже можно... Она успокоится, поймёт и забудет. Да? Ты же хотел... — я задохнулась, — хотел, чтобы Дэйв исчез… чтобы его не было. С самого начала хотел. Его нет — и ничего уже не будет. Ты не нужен мне. Уходи.
— Я...
— Уйди!
Я слепо метнулась в дом, продолжая крепко прижимать к себе сердито кричавшую Ханну. Мне тоже хотелось кричать изо всех сил... но я только ходила взад-вперёд по комнате, прорезанной солнечными лучами, покачивая на руках тёплое круглое тельце и напевая машинально колыбельную Луизы. Наклонившись, прижалась щекой к пушистым волосёнкам Ханны.
Внизу негромко заурчал мотор джипа.
Я больше никогда не встречала Джерри. В сентябре он уехал в вашингтонский филиал Движения. Интервью с ним частенько мелькают в прессе и телепрограммах. Он по-прежнему очень фото- и телегеничен.
Ханна закончила школу. Позапрошлым летом, в свои четырнадцать, она вдруг быстро вытянулась и одновременно расцвела, приведя в остолбенение даже Рональда. Наш дом теперь наводняли орды подростков — её соучеников и просто знакомых — преимущественно мужского пола, не сводивших с Ханны восторженно-обалделых глаз. Она никого не выделяла, со всеми держалась ровно, даже на улыбку была скупа, что меня, грешным делом, очень радовало.
А потом наш порог перешагнул Люк Стоун.
Боже, Люк Стоун!
К тридцати годам он обзавёлся репутацией прожжённого гуляки и бабника, участвовал в родео, работал ковбоем, строителем и каскадёром, был в Лагере Жёлтого Грома, когда тот создавался — с самого первого дня. И в тюрьме успел побывать, не без этого.
Краснокожий смутьян, что с него взять…
То, что он пообещал мне когда-то в больничной палате, сбылось на все двести процентов — он научился пользоваться протезом так удачно, как другие парни не пользовались своими здоровыми ногами.
— А ты не меняешься... — пробормотала я, усадив его на табурет и устроившись напротив.
Люк только ухмыльнулся своей шальной усмешечкой — тот же разбойничий взгляд, вскинутая бровь, грива спутанных воронёных волос. Его горячие пальцы сжали мои запястья, и комната вдруг странно поплыла перед глазами.
— Слышь-ка, Кристи, а ведь люди небось гадают, чего это ты со мной не спишь, — вдруг произнёс он на удивление серьёзно.
Я вздрогнула, неожиданно смутившись. «Мокасиновый телеграф»!
— Ну... и что с того? Пускай болтают.
Люк продолжал неторопливо, с прищуром, меня рассматривать.
— Спорим, после Дэйва у тебя в койке мало кто бывал. Точно?
— И спорить не буду, — я попыталась выдернуть руки. Этот наглец и вправду не менялся!
И он угадал. Меня хватило лишь на несколько коротких романчиков, быстро и безуспешно закончившихся. Я по-прежнему была вдовой Дэйва Хоука, так и не став его женой.
Не став ничьей женой.
— Чего пристал? — сердито буркнула я. — Хочешь обслужить одинокую женщину по высшему классу, что ли?
— Не-а, — отозвался он, безмятежно лыбясь. — У меня на тебя не встанет.
— Чего-о?
— Ну... просто у меня к тебе совсем другое, поняла?
— О Господи! — я захлебнулась от возмущения. — Вот хам... сыновние чувства ко мне испытываешь, что ли?
— Отцовские тогда уж, — поправил он невозмутимо.
— Ох, ты... — я снова попыталась вырваться, но он ещё крепче сжал мои пальцы, продолжая усмехаться. — Ну и ладно, не больно-то и хотелось, между прочим... Забыл, как я тебя у Луизы в корыте мыла? Не очень впечатляющее было зрелище!
Люк оторопело моргнул — нахальную усмешечку как рукой сняло, — и я злорадно фыркнула.
— Ладно, шучу, не паникуй! — и тут же спохватилась: — Слушай, чего ты меня держишь-то? Боишься, что убегу?
Он, не выпуская меня, потёрся щекой о моё плечо.
— Боюсь, что ты мне по морде вмажешь раньше времени, вот чего.
-
-
19.10.2014 в 18:48— Да вот... — он замялся, странно нерешительный, и сердце у меня так и подскочило.
— Люк, не темни, а? Имей совесть!
— Ладно... Короче, помнишь, лет эдак сто назад ты мне кой-чего обещала... Да не прикидывайся, что не помнишь! Кристи!
Я, кстати, действительно помнила...
«Если девка родится, я на ней женюсь...»
— Это называется «обещала»?! Да я ж тебе сразу сказала — никогда!
— Это ты тоже пошутила, — безапелляционно отрезал он, мотнув головой. — Так что?
— Погоди, Люк... Ты... — я даже вспотела от смятения. — Ты хочешь жениться на Ханне? Ты серьёзно?
— Да уж куда серьезней...
— Ничего себе! — я тщетно пыталась вызвать в душе праведный гнев. — Переспал, значит, с сотней баб, а теперь...
— А чего, мне надо было на бантик завязать?! Ну, погулял чуток...
— Чуток?!
— Да брось ты, Кристи, это брехня, что я тут, мол, половину штата переимел! Ты честно скажи, без бабских сплетен! Ты не против будешь, если мы поженимся?
— Погоди, — я отдышалась. — Ты... ты любишь Ханну?
Люк кивнул. Тёмные глаза его сузились.
— Я её обеспечу, можешь не волноваться.
— Да погоди ты! Какое там «обеспечу»?! Она ведь ребёнок совсем, ей же семнадцати нет! Она должна закончить школу, колледж... В-общем, — я решительно поднялась, снова пытаясь высвободиться, — подожди-ка годика два, потом вернёмся к этому разговору. Рано ещё.
— Не рано. Поздно, — глубоко вздохнув, он наконец разжал пальцы. — Ханна беременна от меня. Всё, теперь можешь врезать мне по морде.
Что он такое несёт?!
Кажется, я произнесла это вслух.
Люк отвёл глаза и раздельно повторил:
— Ханна беременна. Мы хотим пожениться.
И тут я захохотала, опять упав на стул. Я понимала, что надо бы рыдать, но ничего не могла с собой поделать.
— Ты... ты нарочно это сделал, Люк Стоун, да? — еле выговорила я. — Чтобы уже наверняка, да? Да? А вот иди-ка ты подальше, понял? Мы и без тебя дитя можем вырастить... Ханна?
Дочь стояла в дверях — в коротеньком алом халатике, босиком, глядя на нас округлившимися глазами. Я, продолжая хохотать, почти сползла со стула, Люк чертыхнувшись, в замешательстве взъерошил волосы.
— Эй, Кристи, ты же не всерьёз это? Ты брось!
Заволновался, горемыка!
Я захохотала ещё пуще — огорошенный Люк Стоун, это было нечто!
— Издеваешься? — понял он наконец.
Отсмеявшись, я поглядела на дочь. И в который раз поразилась тому, что эта красавица — моя плоть и кровь. Длинноногая, придерживает халатик на высокой груди, тёмные глаза распахнуты — озёра на точёном смуглом лице.
— Ханна! — сказала я как могла строго. — Это правда? Ты беременна?
Она молча кивнула.
— Ты в самом деле хочешь выйти за этого...
— Прощелыгу, — кротко подсказал Люк. Успокоившись, он уже снова ухмылялся от уха до уха, глядя то на меня, то на Ханну. — Придурка. Долбоёба.
— Этого бродягу, этого...
— Бабника.
— Этого... да заткнись же ты наконец, Люк Стоун!
Ханна не смотрела на меня, только на него.
— Да, хочу.
Я тяжело вздохнула.
— Могла б и получше найти!
— Мам... — она перевела на меня растерянный взгляд. — Так ты что... ты ничего?
— В смысле, почему я сразу не окочурилась? — устало пробормотала я, устраиваясь на стуле. — Что ж... Ну, смотри у меня, Люк Стоун, если обидишь хоть чем мою девочку... я тебе кое-что с корнем оборву!
— Уши? — безмятежно поинтересовался Люк.
— Ох, Люк... Знал бы Дэйв, он бы тебя убил к чертям! — вырвалось у меня вдруг.
Люк медленно выпрямился, уже без улыбки.
— Кристи... а может, он знает, а?
«Дэйв выдаст...»
Я прижала ладонь к губам, глядя на него остановившимся взглядом.
— Слышь, у тебя есть чего выпить? — тихо спросил он.
— Ты к тому же ещё и алкоголик! — сипло заметила я. — Обрати внимание, Ханна...
Он и бровью не повёл. Поднял с пола свою сумку, встряхнул.
— А то я принёс... отметить это дело.
Бутылка «Дом Периньон».
— Нет, ты точно того... — беспомощно выдавила я. — Банк ограбил, что ли?
— Когда Ханна ко мне переедет? — спросил он, королевским жестом откупоривая бутылку. — Завтра, ага?..
Я только молча кивнула.
Уже на пороге он обернулся.
— Кристи... спасибо.
— Минутку, Люк Стоун! — я цепко ухватила его за рукав. — Ты ж ещё не получил того, за чем явился. Постой-ка!
И, развернувшись, я со всего размаха залепила ему хлёсткую оплеуху. Ханна за моей спиной испуганно ойкнула.
— Поделом... — пробормотал он, помотав головой. И, перехватив мою ладонь, прижал её к щеке.
Вышел.
У себя в комнате я села, одетая, на постель. Голова горела, всё внутри дрожало.
— Скоро у нас с тобой будет внук. Или внучка, Дэйв Хоук. — Голос у меня срывался. — Слышишь, Дэйв? Дэйв!
Конечно, он меня не слышал. Какой там внук или внучка? Он навсегда остался тем, кем был — мальчишкой. Почти что ровесником собственной дочери, дикарём, отщепенцем.
Воином.
И мы ни разу, ни единого разу не сказали друг другу такого простого слова: «Люблю».
…Чьи-то руки обхватили меня за плечи. Ханна.
— Ну, мам... мама!
Её голос тоже дрожал.
Мы долго сидели, крепко обнявшись, прижавшись друг к другу. Дрожь утихала.
Я медленно пригладила растрепавшиеся черные волосы Ханны, а она — мои. И улыбнулась.
— Послушай, девочка, ты и в самом деле... — я запнулась. — Ты любишь его?
Она кивнула, прикрывая глаза.
— Ты сумасшедшая, честное слово... Вся в меня!
Ханна ошеломлённо на меня взглянула и вдруг прыснула.
— Ну ты даёшь, мам!
— Да что уж теперь...
— Мам, а знаешь... — она перестала улыбаться и напряжённо сдвинула тонкие брови. — Ты никогда мне толком не рассказывала... об отце.
— Ну как же, я...
— Нет, не так... а подробно... ну, как женщина женщине, понимаешь? Я хочу знать... всё. Вот, как вы познакомились, например?
Как мы познакомились?!
Я прикусила губу.
— Мам, ну если ты не можешь рассказывать... тогда ты напиши про всё это, а? Для меня и для маленького, который родится. Мам!
И вот я написала.
Дописываю.
Возможно, мне стоило бы завершить эти записки чем-то очень мудрым, какой-то моралью или красивым изречением. Я же всё-таки учительница. Но я смогла вспомнить только то, что много-много лет назад рассказывал мне Патрик Рейнберд.
У Лакота четыре священных цвета: красный, жёлтый, белый и чёрный. Четыре направления ветра. Четыре времени года. Четыре времени жизни. Четыре человеческие расы. Смешайте красный, желтый, белый и черный… и вы получите коричневый цвет. Это естественный порядок вещей. Мы все едины.
И все мы — дети Матери-земли.
Хейапи.
-
-
28.10.2014 в 11:33-
-
28.10.2014 в 12:51Но вы это, должно быть, и сами знаете.
Я к вам ходила на бартер от Person of Interest
-
-
28.10.2014 в 13:41-
-
28.10.2014 в 18:39ПерсональныеПостоянныепочитатели.И я все еще под впечатлением) Спасибо вам за ваше творчество!)
-
-
28.10.2014 в 18:55Azfirel,
Ааааа, я так зачитался, что забыл, что на работе. Потрясающе, как всегда! Жаль, дочитать мешают посетители.=/
Ой, да гони ты их уже))) Спасибо!
Мадоши,
засмущали
По поводу этого текста... я в шапке написала. что это римейквот на это, так что если заглянете, буду рада)
Auesha,
спасибо, друг!
Рыжая Псина,
ура! надеюсь, не разочарую, и спасибо на добром слове!
-
-
28.10.2014 в 19:06вообще ваши тексты не получается читать в перерывах от работы, только когда выхи. Иначе сильные очень эмоции ) Я на "Учительницу"-то как-то случайно набрела: искала, чего бы побартерить из макси команде в помощь, и открыла по ошибке команду Америк ) И повезло, что был именно выходной )
-
-
28.10.2014 в 19:10блин, снова засмущали))) Спасибо!
я не могу писать безэмоционально, и оно передаётся...
-
-
28.10.2014 в 19:36Дома дочитал. До слез пробивает, действительно. Но как потрясающе!!!!
-
-
28.10.2014 в 19:40люблю тебя, друг...
-
-
28.10.2014 в 20:24-
-
29.10.2014 в 10:56-
-
29.10.2014 в 11:01ВНЕМЛЮ!
-
-
29.10.2014 в 20:08-
-
29.10.2014 в 20:57долой работу!
спасибо!
-
-
29.10.2014 в 21:13-
-
29.10.2014 в 21:28ну, я рада, что мой текст оказался сильнее)))
-
-
29.10.2014 в 21:32-
-
29.10.2014 в 22:16спасибо.
Я сама не знаю, как это получается, честно. Это как если бы я была художником и рисовала... картина встатё перед глазами сама, только тут она словами нарисована. И эмоции. Да, должен быть приход, нервяк, грубо выражаясь, если пишешь не нервами, ничего не получится...
-
-
30.10.2014 в 07:29о,да. в самую точку.
-
-
30.10.2014 в 09:33Прослушать или скачать Sissy Goodhouse Lullaby бесплатно на Простоплеер
-
-
30.10.2014 в 13:23первый раз слышу.. но это прекрасно!