Название: Герцогиня
Автор: sillvercat для WTF Canidae: dogs, wolves, foxes, etc 2023
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, 4848 слов
Пейринг/Персонажи: Гера, Ренат, Анна и другие
Категория: джен
Жанр: мистика, драма, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Ренат потерял маму. Гера потеряла хозяина. Анна нашла Рената, Геру и котёнка Чудика. И ещё она стала ведьмой.
Примечание: хуманизация, POV Анны; время действия — начало двухтысячных

Часть 1

Мальчик назвал её Герцогиней, и она приняла это имя спокойно, но не безразлично, скорее с печальным достоинством. В прежней жизни её звали по-другому — Ариадной, но мальчик, разумеется, не мог этого знать.

Он был худым, остроносым, загорелым, его одежда истрепалась, в кроссовках хлюпало. Он всё время о чём-то тревожился, словно предчувствовал какую-то беду. Или свою вину. Она очень хорошо ощущала это, недаром её предки на протяжении поколений сторожили овечьи и козьи стада, защищая своих подопечных. Мальчика, втихомолку подобравшего её и давшего ей новое имя, что-то сильно беспокоило. Кто-то обижал его.

Герцогиня... Хм. Пусть так и будет. Она позволила мальчику дать ей это имя, мгновенно поняв, что «Гера» — это тоже она. Позволила лечить свою лапу, повреждённую в прыжке через изгородь. Внизу лежали старые грабли, и Гера на них напоролась. Подушечка правой передней лапы сильно воспалилась и не давала как следует наступать на неё. Мальчик нашёл Геру возле магазина, где она лежала в тени, свернувшись калачиком, уткнув нос в растрёпанную пыльную шерсть. Он присел перед нею на корточки — она нехотя подняла голову — и с уважением сказал:

— Вау, ты породистая. Кто тебя потерял?

Она — тогда ещё Ариадна, не Гера — могла бы ответить ему, что хозяина-профессора зачем-то увезли с дачи в город на завывающей белой машине, а её… её туда просто не взяли. Она бежала за машиной, пока не добежала до следующего посёлка. Остановилась и нюхала воздух долго и тоскливо. Машины уже нигде не было видно, а дорога разветвлялась. Как попасть отсюда в городскую квартиру, она не знала. На дачу их с хозяином отвёз его сын. Она всем сердцем чувствовала, что с хозяином стряслось что-то очень плохое. И что никто не станет её искать.

Она была виновата.

Она не смогла его защитить.

Ей стоило бы вернуться к оставленной даче. Но лапа у неё совсем распухла, и она поселилась у помойных баков за магазином, очень быстро ослабев и исхудав.

И тогда её нашёл этот мальчик.

Ренат. Она тогда ещё не знала, что он Ренат.

Он сказал:

— Ты будешь Герцогиня. Гера. Пошли со мной? Только тихо, у меня бабка злая и всегда ругается. Я тебе сейчас что-нибудь в магазине куплю поесть.

Он вытряхнул из кармана монеты и бумажки, пересчитал, скрылся за углом, а потом принёс ей несколько упоительно пахнущих сосисок. Одну сосиску он на ходу дожёвывал сам.

— Извини, тоже есть хочется, — пробормотал он виновато. И, пока Гера ела, обвязал вокруг её шеи обрывок кожаного ремешка. Теперь она стала как будто его собака.

Его собственная.

* * *

Тринадцатилетнего Рената, Рената Равильевича Акчурина, в школе и на улице дразнили «татарвой», и потому он отчаянно дрался, так что его даже ставили на внутришкольный учёт. Но не это было плохо, а то, что мама умерла. «У Надьки-то разрыв аорты… а ведь такая молодая», — шуршали соседки бабы Зины, втайне довольные тем, что они-то вот немолодые, но живые.

После маминой смерти Ренат словно отупел, его уже не трогали ни эти перешёптывания, ни то, что отец немедля его бабе Зине «сбагрил», как та выражалась. «Сбагрил, а сам загулял».

Баба Зина даже не приходилась мамой его маме, была второй женой дедушки, то есть маминой мачехой. Дедушка тоже давно умер, ещё до рождения Рената.

В доме бабы Зины у него не было ничего своего, любимого и дорогого. Он не знал, куда подевались его книжки и старые игрушки, остались, наверное, на той съёмной квартире, где он жил вместе с отцом и матерью. Мама сама ушла от бабы Зины — когда Ренату исполнилось пять; он это время помнил смутно, как и древний бабы-Зинин дом, где всегда стоял запах чего-то прокисшего.

И у него не осталось ничего, да ему теперь ничего и не нужно было — после маминых похорон, после стай ворон над кладбищем, покосившихся памятников с жестяными венками рядом. Облезлые листья на этих венках шуршали, как перешёптывающиеся соседские бабки.

Отец начал пить с самых поминок, и с тех пор Ренат его трезвым не видел. И вообще редко видел его теперь, а потом баба Зина сердито заявила, что Равиль укатил на севера: «Вишь ты, денег обещает присылать, врёт небось».

Ренат и это выслушал равнодушно. Но за «татарву» и «бомжонка» — его начали дразнить и так — дрался ещё беспощаднее. Школьный психолог Елена Валерьевна пыталась беседовать с ним, подсовывала какие-то тесты. Он каменно молчал.

Никто ему не был нужен. Хорошо хоть летние каникулы начались.

А потом появилась эта собака.

Герцогиня.

Гера.

Она была колли, шотландской овчаркой, точно такой, как на картинке в энциклопедии «Моя собака», которую Ренат листал в читальном зале детской библиотеки: узкая длинная морда, белая полоска на лбу и рыже-белая шуба. И очень умные миндалевидные глаза, тёмно-карие, грустные.

У неё тоже никого не было, Ренат это сразу понял. Наверно, какой-то урод завёз её сюда и выбросил из машины. Или она потерялась и заблудилась, Ренат не знал. Зато теперь она стала его. Она пошла за ним, сильно припадая на переднюю лапу. Её надо было лечить.

И скрывать от бабы Зины. Та сразу начала бы долдонить, что такую большую псину не прокормишь, он сам всё время жрёт, дармоед, да ещё и псину теперь привёл. Или вдруг она надумает Геру продать. С неё сталось бы.

Ренат накормил Геру сосисками. Деньги у него завелись, когда он принялся продавать на вокзале собранные в лесу грибы и ягоды. С оглядкой на бабок, конечно: когда бабки появлялись, он испарялся. Но его продажи всё равно шли успешнее, он заходил прямо в тамбуры вагонов, а бабки опасались милиции.

Он решил, что поселит Геру в сарае — баба Зина редко туда заглядывала, и вообще по большей части находилась в доме, сгрузив на него все огородные заботы. Потому что он обязан был отрабатывать кормёжку. Ренат не протестовал. Это было справедливо, ведь иначе ему пришлось бы отправиться в детдом. Ну и вообще, пока он таскал воду и поливал грядки, тяпал картошку или подвязывал помидоры в теплице, баба Зина к нему не прискрёбалась. И не шибко ворчала, когда он из дому исчезал, выполнив дневную работу.

* * *

Гера пошла за мальчиком, сильно хромая — лапа болела. Мальчик пролез за зелёный забор вокруг какого-то дома, сдвинув одну из досок, и Гера тоже туда пролезла. Они очутились на огороде, аккуратно расчерченном полосами грядок, из которых торчали разные стебли и листья. Мальчик быстро огляделся по сторонам, нет ли кого, и позвал Геру за собой в сарай, стоявший в глубине огорода.

В сарае было темно и пыльно. Лежал разный лом, лопаты и грабли. Гера чихнула, устраиваясь в углу на груде рваных жёстких половиков. Сюда хотя бы не попадёт дождь. Она благодарно посмотрела на мальчика, а тот сказал, снова присев на корточки рядом с нею:

— Ты лежи тихонько, я вечером приду и принесу что-нибудь, чем тебя можно лечить. И поесть ещё принесу. Вылезу в окно и приду.

— Ренат! — раздалось снаружи. — Ты где шляешься, ирод? Грядки не полил!

Голос был надтреснутый, старушечий.

Мальчик вздрогнул. Но не выскочил сразу из сарая, как ожидала Гера, а притаился у двери, выглядывая в щель. Дождавшись, наверно, когда обладательница злого скрипучего голоса скроется из виду, он выскользнул наружу, не оборачиваясь. Гера посмотрела ему вслед — он торопливо добежал до проржавевшей бочки, вкопанной в землю, и плюхнул туда ведро. Потом проворно потащил ведро к грядкам — поливать торчавшие оттуда стебли и листья. Гера вздохнула, укладывая морду на вытянутые вперёд лапы.

Потом она поняла, что обладательницу злого голоса зовут баба Зина. Но баба Зина Геру так и не увидела и не узнала, что та жила в сарае на огороде почти месяц. Ренат вылечил ей лапу, щедро обмазывая её йодом — Гера терпела. Ещё он добавлял ей в суп и кашу растолчённые таблетки, называя их «антибиотик». Таблетки были горькие, но Гера опять терпела. Она понимала, что мальчик её лечит. И правда, лапа у неё болела всё меньше и меньше, а когда Ренат выводил собаку в лес, она уже почти не хромала. Он дожидался, пока баба Зина «отчалит», как он говорил, в магазин или уляжется спать, и осторожно прокрадывался с Герой к оторванной доске в заборе. Самым странным было то, что никто из соседей их тоже не замечал.

Словно Гера была невидимкой.

Вместе с Ренатом она ходила в лес и на речку, он искупал её и расчесал ей шерсть, избавив от репьёв и колтунов. Он разжигал на берегу костёр, и они сидели рядом, глядя на огонь. Гера чувствовала себя так спокойно и умиротворённо, словно вновь очутилась рядом с прежним хозяином. Но она всегда помнила, как того вдруг увезла завывающая белая машина. Могло ли такое случиться с Ренатом? Она надеялась, что нет.

Но случилось другое.

Баба Зина увезла его в город — вот что случилось.

Сначала Ренат не появился вечером в сарае. Зато из дома долго раздавались визгливые крики — Гера чуть было не решилась выскочить и побежать к Ренату. Но она крепилась — ведь он ей это строго-настрого запретил.

Он пришёл в сарай, когда луна уже высоко стояла в небе, круглая и блестящая, как монета. Он высыпал перед Герой на пол кучку объедков из газетного кулька, обхватил её за шею обеими руками и зашептал:

— Она меня завтра в город повезет. В интернат сдавать. Её в опеку вызывали, она уже все документы собрала. — Он судорожно и длинно выдохнул, утыкаясь Гере в шею, а потом снова горячо зашептал ей на ухо: — Я тебя всё равно не оставлю. Я доску в заборе отодвину, ты выходи и иди за нами на электричку. Потихоньку иди, чтобы она тебя не заметила. Будешь в тамбуре, тебя никто не тронет. А когда приедем в город, опять иди за нами. Если она меня к тёте Ане повезёт, чтобы переночевать, так тётя Аня прямо возле вокзала живёт. Она ничего так, нормальная тётка… была. Я к ним когда-то на каникулы ездил. Давно. А там я тебя спрячу.

Гера на всё была согласна, только чтобы оставаться с ним.

Она действительно легко проскочила в тамбур электрички и затаилась среди вёдер и корзин дачников, каждый из которых считал, что она принадлежит другому. Контролеры тоже скользнули по ней безразличными взглядами. А когда голос сверху объявил: «Конечная. Просьбы не забывать свои вещи в вагонах», — Гера выскользнула из электрички и поспешила вслед Ренату и бабе Зине, чьи фигуры маячили впереди, — так, чтобы не терять их из виду.

Она не знала, как мальчик собирается её «устроить», но изо всех сил на него надеялась.

Ей больше ничего не оставалось.

Часть 2

* * *

Булгаковская Маргарита стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших её.

Так случилось, что на тридцать первом году жизни я тоже стала ведьмой. Я помню даже дату — последний день весны выпал как раз на понедельник и праздник Святого Духа.

Тогда я поздней электричкой уехала за город. Всю ночь бродила по молчаливому сосновому бору, прижималась щекой к шершавой коре, и высокие чёрные стволы постепенно забирали себе все мои земные страсти — страхи, обиды и желания. А утром под щебет первых птиц я вышла на залитую туманом и ледяной росой поляну. Первые солнечные проблески едва показались из-за верхушек леса. Я долго шла по мокрой траве, набирая воду в новенькие итальянские туфли, а потом сняла с себя всё до последней нитки и упала в жёсткие стебли. Тело пронзил ледяной холод, и я стала ведьмой.

Я лежала на животе в зарослях молодой полыни и смотрела, как по травинке ползет блестящий, словно выточенный из гематита, жук. Наконец он вспорхнул и улетел. Встало солнце, уполз под коряги туман. Я надела влажное бельё и платье, обулась и побрела к станции.

На перроне шла бойкая торговля рассадой, а у одной бабки на ящике я увидела россыпь каменных колечек. Такие же продавались во всех галантерейных отделах за двести рублей. Раньше я равнодушно проходила мимо, зная, что они разлетаются вдребезги от малейшего удара. Но в то утро…

Изо всех приглянувшихся колец по руке мне оказалось только одно — тонкое, темно-зелёное.

А вернувшись домой, я взглянула в зеркало и увидела, что мои серые глаза приобрели отчётливый зелёный оттенок.

* * *

Моя квартира находилась в тихом квартале — с потрескавшимся асфальтом, корявыми тополями и вытоптанным двором. Летом окно затеняла старая ракита, а зимой тонкие ветки пропускали неяркое солнце. Я привыкла к своему жилищу, унаследованному от бабушки, как привыкают к жёнам или мужьям, превратив его в типичное «уютное гнёздышко» одинокой старой девы с книгами на полках и мягкими игрушками на диванчике.

Тем летним вечером тишину квартиры разорвал звонок в дверь.

— Ой, баба Зина! — я еле скрыла досаду, отперев замок.

Я, грешным делом, всегда недолюбливала сестру покойной бабушки — рыхлую телом старуху с брезгливо поджатыми губами. И всегда боялась показать это. Благо, жила баба Зина в посёлке, а в городе бывала редко.

— Да вот привезла энтого архаровца в интернат оформлять. Да заходи ты, ирод! Отцу-то родному наплевать, что он на шее у меня висит. Как Надька померла, по первости ещё вертелся, а уже полгода, как грят, на севера уехал — да и сгинул. Ни денег, ни писем. А энтот — он нарочно мне нерьвы мотает, — она привычно замахнулась на отшатнувшегося к стене чернявого мальчишку лет тринадцати.

Я вспомнила, что Надя, приёмная дочь бабы Зины, ранней весной скончалась от аневризмы аорты.

И тут до меня наконец дошло, что долговязый худой подросток за её спиной — это Ренат, Надин сын, Реничек-Вареничек.

Черноглазый бутуз иногда появлялся в доме моих родителей на каникулах, чтобы сходить зоопарк и покататься на метро. Кто его привозил и увозил? Наверное, отец. В последний раз это было года два назад. Но тогда у него не было такого тяжелого взгляда исподлобья и такой злой усмешки.

У меня больно сжалось сердце. Да, с той ветвью семьи я никогда не была близка. Но как я могла забыть про осиротевшего мальчишку! Я ещё помнила, как он, стесняясь, прибегал ко мне в гости, забирался на диван с книжкой про Джельсомино в стране лжецов или с рассказами Сетон-Томпсона. Ещё мы азартно резались в морской бой, выкликая: «Е-два! Бэ-четыре! Попал!»

— Проходите, — сдержанно произнесла я, чувствуя, как решение приходит само. Зреет, поднимаясь из самого сердца.

Интернат? Никакого интерната!

Баба Зина начала снимать многочисленные кофты, Ренат нагнулся расшнуровать кроссовки.

— А я твоим звонила, звонила… Где они? — пыхтя, поинтересовалась баба Зина.

— Родители? На даче, наверно, были, сейчас дома, — рассеянно отозвалась я.

— Замуж-то не вышла? — вопрос был задан с привычной ехидцей. — И не родила никого? Смотри, тебе сколько, тридцать? Не девочка поди.

Но я пропустила всё это мимо ушей, хотя раньше расстроилась бы наверняка.

А старуха продолжала жаловаться на жизнь и тяжкую судьбу, которая послала ей на старости лет такого неслуха.

— Вот бумаги его, я уже созвонилась, — в руке у неё очутилась вынутая из обширной хозяйственной сумки пластиковая папка с документами. — Переночуем, а утром пойдём.

— Баба Зина, я сейчас провожу вас к родителям, поговорите, пообщаетесь, там и переночуете, — спокойно сообщила я. — А Рената я оставляю у себя…

— Ой, да такие хлопоты!.. — начала было старуха.

— Насовсем, — закончила я фразу. — Возьму в ученики. Но уж, сами понимаете, кости — ваши, мясо — наше.

— Чего? — испуганно выпалил мальчишка. В его тёмных глазах, устремлённых на меня, метались недоверие и облегчение.

— Помолчи, отрок. Раз уж попал ведьме в когти, терпи и вникай, — я невольно рассмеялась, тоже с облегчением. Всё складывалось как надо. Как нельзя лучше.

Мой смех внезапно заставил бабу Зину начать резко собирать сумки. Зато лицо Рената заметно просветлело, он снова стал похож на прежнего Реньку с ясной детской улыбкой на смышлёной физиономии.

— Оставляешь, значит, его? Ну правильно, ты одна, чего тебе. Хорошо, тогда я сей же час обратно, последней электричкой, — пробормотала баба Зина, боязливо косясь на меня.

— Я провожу, — сдержанно обронила я и тут же поправилась, снова глянув на Реньку: — Мы проводим.

Парню надо было распрощаться с этой страницей своей прежней жизни, перевернув её самому. Он снова стрельнул в меня взглядом и потупился.

* * *

Проводив бабу Зину на вокзал, мы медленно зашагали по улице обратно к дому. Ренат всё ещё осторожно, как зверёк, косился на меня. Он будто узнавал меня заново, а ведь так оно и было.

— Чем довёл бабку? С какими-нибудь обалдуями связался? — строго спросила я. — Учти, если соврёшь, я сразу почую.

Ренат тяжело вздохнул.

— С пацанами дрался. Дразнили… то татарвой, то бомжонком, — он дёрнул худым плечом. Его футболка и вправду выглядела застиранной, вся в разводах, и не поймёшь, какого цвета, кроссовки хлябали на тощих ногах.

Я мельком подумала, что баба Зина не оставила мальчишке никаких вещей. Только документы. Впрочем, она же привезла его в интернат, на казённый, так сказать, кошт.

— Что ещё? — с прежней суровостью продолжала я, не давая волю жалости.

— Менты приходили, доложили бабке, что я на вокзале торгую, по электричкам хожу с грибами и ягодами. Она не потому взъелась, что торгую, а потому, что денег ей не отдавал.

— Мог бы с песнями ходить, — пробормотала я. — Разлука ты, разлука, чужая сторона, никто нас не разлучит… — я резко осеклась, вспомнив, что мать Рената как раз лежит в сырой земле.

Но он, слава богу, этой древней песни не знал, моргнул растерянно.

— Шутка юмора, — пробурчала я. — Значит, песен не пел, наркоту не толкал.

— Вы чего, тёть Ань, — распахнул он глаза, а потом снова вздохнул и совсем по-взрослому объяснил: — Да надоел я ей, чего уж. Я ведь ей никто, а пенсия у неё маленькая. Отец свалил и не присылал ничего. Понятно всё, куда ей со мной возиться. Ей опекунство, чтобы деньги за меня получать, не дали, сказали, что старая она, оформляйте в интернат.

— Зато я молодая, — с натужной весёлостью выпалила я, но не успела договорить, когда он быстро сказал:

— А у меня ещё собака есть. Вы разрешите? Потому что… потому что без неё я не могу.

В его глазах теперь вспыхнула отчаянная решимость. И надежда.

* * *

Гера всё то время, что Ренат и баба Зина находились в доме, куда зашли после электрички, смирно лежала на ступеньках лестницы, ведущей в подвал. Из подвала несло кошками и стоялой водой, в трубах булькало и тихонько подвывало. Свет проникал сюда из-за полуоткрытой железной двери, через которую Гера и разглядела, что Ренат, баба Зина и ещё какая-то неизвестная женщина снова выходят из подъезда.

Подождав немного, Гера выскочила наружу и потрусила за ними, держась в отдалении. Ренат иногда оглядывался, сердито округлял глаза и взмахивал рукой, веля ей вернуться обратно к подвалу, но она не могла. Она беспокоилась. Люди ведь снова шли на вокзал. Зачем? А ну как возьмут, сядут в электричку и уедут?

Ренат, конечно, обещал не бросать её, но Гера-то понимала, что он был ещё мальчиком. Детёнышем. Другие люди могли его попросту не слушать.

Но на вокзале в электричку села только старуха, с явным облегчением махнув Ренату и даже не попытавшись его на прощание обнять. А Ренат и женщина развернулись и двинулись в обратный путь.

Гера внимательно рассматривала женщину. Та была молодая. Светловолосая, тонкая, высокая, немного сутулая. Глаза весёлые.

«Хорошая», — решила про себя Гера, вдруг успокоившись.

Ещё она чувствовала в этой женщине силу. От неё становилось боязно, но не слишком. Просто понятно было, что кого-кого, а вот её надо слушаться. Беспрекословно.

* * *

— Какая ещё собака? — ахнула я.

Моя семья стремительно разрасталась. Буквально на глазах.

Но собак я любила, хоть у меня их никогда не было.

— Я её в посёлке у магаза нашёл, — горячась, бессвязно бормотал Ренат. — Понимаете, я не мог её бросить. Она лапу поранила, я лечил. Держал в сарае за домом. Бабке не говорил, она бы её велела выкинуть. Или продала бы — породистую.

— Подожди, — нетерпеливо прервала я. — Не тарахти. Ты что, её с собой привёз? Сюда? А где же она?

— А вот она, — Ренат ткнул пальцем куда-то за спину. — За нами идёт. Она такая умная, тёть Ань, вы не представляете, какая она умная. Как человек, даже ещё лучше!

Он торопливо бросился назад и скоро вернулся под свет зажёгшихся фонарей вместе с собакой.

Несмотря на его сбивчивые объяснения, я ожидала увидеть обычную дворнягу с веселым скандальным нравом и кудлатой мордой. Но ко мне важно прошествовало благородного вида создание и чинно уселось рядом. О такой собаке я мечтала в детстве, но так и не собралась завести, сперва — из-за отцовской аллергии, потом — из-за маленькой жилплощади.

И тут нате вам.

— Какая красавица! — ахнула я, и собачий хвост немедля мотнулся по пыли.

Она действительно была умна и всё понимала! Я протянула руку, не решаясь её погладить.

— А как ее зовут? Она чужих подпускает? — я присела перед собакой на корточки.

— Герцогиня. Гера, свои! — Ренат хмурился, ожидая решения собачьей и своей судьбы.

Бело-рыжая красавица с острой длинной мордой снисходительно позволила мне потрепать себя по пыльной шелковистой спине.

— Колли, — вспомнила я виденный в детстве сериал про Лесси, шотландскую овчарку. Собака эта в каждой серии, шедшей в конце воскресной передачи «В мире животных», кого-нибудь выручала. Своего непутёвого хозяина, каких-нибудь заблудившихся детей или попавших в браконьерскую ловушку зверей. — Собака-спасатель. Будешь нас спасать?

Гера негромко заскулила, будто соглашаясь, и я с улыбкой выпрямилась.

Да, всё было к лучшему в этом лучшем из миров.

Ренат вдруг подошёл ко мне и неловко ткнулся лбом в плечо. Пробормотал:

— Спасибо.

За себя не благодарил, отметила я мысленно и так же неловко пригладила жёсткий ёжик его чёрных волос:

— Давай договоримся, племянничек. На «ты» и тёткой будешь звать. А сейчас — домой, мыться и спать, утро вечера мудренее, — эта старинная присказка сама сорвалась с губ. — Раскладушку в кухне пока поставлю, а дальше видно будет. Утром пойдем сперва купим тебе какие-нибудь новые шмотки, чтобы ты смотрелся джентльменом, а не босяком, и айда в опеку документы оформлять.

— Могут ведь и отказать, — по-взрослому серьёзно заметил Ренат. — Бабке вон отказали. И папа у меня, хоть и уехал, но живой же.

— А я ведьма, забыл? — подмигнула я ему, а он хмыкнул:

— Шутите. То есть… шутишь.

А я вдруг спохватилась, хлопнув себя по лбу:

— Караул! Ты же не ужинал!

Да уж, мне только с детьми и собаками возиться! На полке холодильника у меня, как помнилось, сиротливо маячили лишь баночки с йогуртом и творог с овсяными хлебцами. Пришлось завернуть в круглосуточный магазин за хлебом, сыром, сосисками, пельменями и «Педигри».

Но Ренат так толком и не поел. Помылся и рухнул на расстеленную мной раскладушку. Гера немедля устроилась рядом с ней. Привычно уже шевельнула хвостом, поглядев на меня, и уронила голову на лапы.

Умаялись оба, подумала я и погасила свет.

* * *

Сложнее всего с моим новым положением было примирить родителей. Неожиданно для себя я обнаружила, что, несмотря на отдельную квартиру, я по-прежнему отчитываюсь во всех своих тратах отцу, а в мыслях и поступках — матери. Мое увольнение с опостылевшей работы — я перебирала бумажки в одном из НИИ — они восприняли как трагедию Шекспира, а решение приютить Рената оказалось равным концу света и времён.

— У него есть отец! — грозно заявлял мой собственный отец.

— Зачем тебе такой хомут на шею? — поддакивала мама. — В крайнем случае пусть вон у нас живёт…

Подразумевалось: «Тебя и раньше-то никто замуж не брал, а с таким хвостом — тем более…»

Если кто-нибудь пробовал ссориться с родителями, то знает, что занятие это бесперспективное. Мать ударяется в слёзы, отец хватается за сердце, потом за аптечку, а ты чувствуешь себя последней свиньёй. И никакие способности ведьмы тебе не помогут. Приходилось лгать. Утешало только то, что теперь меня не мучила из-за этого совесть.

— Реньку я взяла на лето, пока бабка не остынет. А работу я нашла новую, лучше оплачиваемую, но с осени. В налоговой. Могу я в кои веки отдохнуть как следует! Мне же выдали расчёт. И в центр занятости я схожу, отмечусь.

Ни в какой центр я, однако, не торопилась. Мне надо было заниматься Ренькой.

Выяснилось, что его мама в законный брак не вступала, а потому никаких прав на сына Равиль не имел. И оформить опекунство большого труда не составило, побегать только пришлось.

Беготня по казённым домам возымела и ещё один хороший результат: чиновники нашли Равиля Акчурина в посёлке Де-Кастри возле Сахалина, кажется, на строительстве нефтяной платформы. Оставалось надеяться, что Ренькин отец переборет всё-таки свою слабость и свяжется с сыном. Чай не чужие. Вечное, со времён Некрасова, стремление мужиков топить горе в вине всегда меня бесило. Успокаивало только, что Ренат относился к этому более философски.

— Папа справится, — заявлял он.

Ну-ну, дай-то бог, как говорится.

Прочие родственники тоже чудили. Баба Зина запоздало сообразила, что некому теперь полоть ей огород, и начала охать и ахать по телефону. Тогда уже за дело взялся мой папа, отвезя тётке в посёлок целое «приданое» за Реньку: два ковра с дачи и «гэдээровский» сервиз, пылившийся у меня в коробке на антресолях. А заодно нанял какого-то местного дядю Гришу, чтобы тот помогал бабе Зине, сунув ему пятьсот рублей и пообещав переводить столько же помесячно и в дальнейшем. Я посочувствовала дяде Грише. Судя по скупым рассказам Рената о своём житье-бытье у старухи, та была тем ещё эксплуататором.

В общем, и эта коллизия разрешилась ко всеобщему удовлетворению.

И мы с Ренатом даже отпраздновали это. Сидя на спускавшихся к воде ступенях набережной, мы радовались жизни. Я запивала «Балтикой-тройкой» колбасную нарезку, а «новое поколение», как ему и полагалось, выбрало «Пепси», чипсы и шоколадку. Гера чинно восседала рядом с нами, сдержанно виляя хвостом, когда к ней обращались, и деликатно брала с ладони кусочки колбасы. Тоже праздновала.

Я понимала, что неплохо было бы проехать вдоль шоссе, на котором стоял посёлок Рената, чтобы поискать прежних хозяев такой чудесной собаки, но душа к этому не лежала. Чуяла я, что собака не так просто взяла и заблудилась.

На всякий случай я регулярно втайне от Рената просматривала местные газеты — не ищет ли кто потерянную колли, но там стояла тишина. Опять же слава богу, философски подумала я.

— Финансы-то на излёте, — деловито сообщил мне Ренат.

— М-м-м… — согласилась я.

— Можно пойти машины мыть, — обдумывал парень наше дальнейшее житьё-бытьё.

— А тебе так хочется? — подняла я брови. — Да нет, деньги мы добудем иначе. Пошли.

Отставив бутылки на прокорм бомжам, мы двинулись к станции метро.

— Заставишь милостыню собирать? — ехидничал Ренька позади меня. Волчья затравленность постепенно исчезла из его взгляда. Слава Всевышнему, парень наконец почувствовал себя дома. И огромную роль в этом сыграла не я, а Гера.

— Будешь дерзить, продам в рабство в земли Шом, — легко сообщила я.

— А где это? — купился Ренька.

— Вызову дракона — узнаешь.

Он довольно прыснул.

Но его живая физиономия озадаченно вытянулась, когда мы поднялись на крыльцо почтамта и купили там пачку разноцветных глянцевых «лотереек».

— Ты серьёзно, тёть Ань? — недоверчиво ухмыльнулся он.

— А вот увидишь… — загадочно отозвалась я.

Когда через две недели состоялся нужный тираж, я боялась только, что в газеты просочится информация о том, кто эта загадочная «жительница Энска, выигравшая в лотерею миллион».

За вычетом налогов, разумеется, сумма оказалась куда меньше, но у нас оставались «лотерейки».

* * *

Лето катилось неспешно. Я всё ещё «валяла дурака», как сокрушались родители, но мы с Ренькой исправно ездили к ним на дачу помогать, привозя домой дары сада и огорода. В тот вечер, когда у нас в семье появился ещё один «родственник», я как раз наварила молодой картошки и уселась за пасьянс. Поглядела на племянника, растянувшегося на диване с книгой.

— Что читаем?

Ренат, не отрываясь от чтения, показал обложку:

— Бойе. «Ученик ведьмы».

— Очень актуально. Читай-читай, — я раскладывала «Косынку» — пасьянс, который не сходился в принципе, но требовал не менее получаса времени. — Устанешь от трудов, иди селёдку почисти. Как Ванька Жуков, девятилетний мальчик… помнишь?

— Ейной мордой в харю тыкать… как же, помню, — Ренат поднял глаза, сел на диване, как-то помялся и наконец бухнул: — Тётк, ты вот всё про ведьму, ученика, кости ваши, мясо наше… и вот в лотерею выиграли… ты это что, всё серьёзно?

Голос его дрогнул.

Я важно кивнула, глядя в его округлившиеся глаза:

— И ещё выиграем, так что серьёзней некуда, отрок. То, что мне дано, то и тебе дано будет. Только учиться надо.

— Учиться, учиться и учиться… вон на стенке колледжа кирпичами выложено… — заворожённо пробормотал Ренька, всё ещё уставившись на меня. И вдруг встрепенулся: — Ой... Слышишь?

За входной дверью явственно раздавался чей-то писк.

Мы вышли в коридор вслед за цокающей когтями по полу Герой. Снаружи опять послышалось короткое хныканье.

— Ой, — снова выдохнул Ренька, распахивая дверь.

Маленький — месяцев полутора — котёнок сидел на резиновом коврике и хрипло пищал. Чёрная шёрстка скаталась, а белые лапки посерели от пыли.

— Возьмём? — дрогнувшим голосом выпалил парень. — Тётк?

— Куда от вас деваться, оглоедов! — от души произнесла я, подняла дрожащее существо и показала собаке: — Гера, свои.

Собака всем видом выразила недоумение — я, дескать, познакомиться вышла, нешто маленьких обижать буду.

— Реник, нагрей молока, — я зашла в комнату и поставила сиротинку посередине. — Осваивай жилище, чудо в шерсти.

Шерстяное чудо сделало несколько отважных шагов — прямо в угол, где присело и напрудило лужицу на серое ковровое покрытие. И принялось деловито зарывать.

— Н-да… Нужно срочно купить лоток, — задумчиво проговорила я, отправляясь в ванную за чистящим средством. — И расширить жилплощадь. Ренька, ты где хотел бы жить?

— У моря, однозначно, — немедля отозвался парень с кухни, хлопая дверцей холодильника — доставал молоко.

— А поконкретней? Балтийское, Белое, Баренцево?

— Лучше Чёрное. Можно Средиземное, — хихикнул он.

— Средиземное нам не подходит, — серьёзно возразила я. — Земля чужая. А вот Чёрное — вполне. Надо на сайтах недвижимости пошарить. Дом, квартира? Как по-твоему? В доме мужик нужен. Справишься?

— Рехнулась, тётка? — на сей раз Ренат выскочил из кухни с недочищенной селёдкой в руке. За ним скакало чудо, видимо не удовлетворившееся молоком и привлечённое селёдкой.

Я подхватила котёнка на руки:

— Будешь ты у нас Чудик. Поедешь к морю, Чудик? Возьмём целое купе и покатим. Только надо прививки сделать… вроде как.

Тот вцепился в меня крохотными коготками, пригрелся и замурлыкал, забыв даже про приманчивую селёдку.

— Тётк, — не унимался Ренька, переминаясь с ноги на ногу и хлопая длинными ресницами. — Слушай, ну это… ты вообще… Мы что же, вот так всё бросим и покатим не понять куда?

— Именно, — степенно кивнула я. — Потому что нам фартит. Потому что я ведьма, а ты мой ученик. Потому что нас ждут путешествия и приключения. Ты понял?

— Ура, — шёпотом сказал Ренька и вдруг зашмыгал носом. Но когда я растерянно попыталась погладить его по голове и приобнять, он сердито увернулся:

— Я мужик. В доме нужен мужик, сама же сказала.

— Значит, покупаем дом, — кашлянув, бодро заключила я.

* * *

В купе скорого поезда, катившего на юг, спали на полках женщина и мальчик. Анна и Ренат. В ногах у Анны, свернувшись калачиком под простынёй, сладко дрых Чудик.

Гера не спала. Она лежала на коврике, внимательно глядя в тёмное окно, за которым мелькали высокие столбы и светлело небо.

Она была целиком и полностью счастлива.

Её люди были с нею. Её люди и Чудик. Ей было кого защищать.