О достижениях за неделю: достигли ещё бОльшего. Все едят самостоятельно, но мамку ещё пытаются завалить и подсосать у неё. Та, в свой черёд, пытается отбрыкаться.
Вообще мамку гнобят, маленькие вампиры: сперва выжили её из домика на крышу домика. Я постелила там плед, так они вылезли и на крышу, там развалились, мать прогнали н стулья. Я застелила пледом стулья для матери— и что вы думаете? Правильно, дети тут как тут: новые перспективы же! Вид из окна, если вскарабкаться на спинку, вид на людей, которые тоже чего-то тут колготятся, в общем, это вам не в домике и не на крыше его под столом сидеть! Движуха, веселуха!

ФОТО:
Минкуся поел и облизывается, мама его намывает, девицы играют.



+МНОГО!







Минкуся пьёт из большой чашки, как взрослый. Мама присматривает.


Есечка (на днях заберут нашу малюсицу, ыыы!!!!) Она всё такая же тихенькая, предпочитает больше наблюдать, чем участвовать, но если разыграется, буянит не меньше остальных.



Завалили мать и догоняются)



Новые игрушки, помимо оранжевого рака, волк и заяц





ВИДЕО:
Есечка и мамина сосиска
yadi.sk/i/CDC-Ew6BJd1Vzw

Минкуся путешествует по подоконнику и столу, как отважный исследователь
yadi.sk/i/ZZxgT1Bz6N4jOQ

Танцы с волками (осторожно, в кадре голая женщина, вы предупреждены!!!)
yadi.sk/i/ZmbXCIw2YCamTg

@темы: фото, моя семья и другие звери, кошачье

Продолжение космической оперы про Ясмину аот-Халиль.

Начало:
«Никогда не говори «всегда»»
«Лингвист»

Название: Королева пиратов
Автор: sillvercat для WTF Library of Adventures 2020
Канон: ориджинал
Размер: миди, 5465 слов
Персонажи: Улаф Свенсон, Ясмина аль-Халиль, Али, Змий, пираты
Категория: гет
Жанр: космоопера, драма, юмор, экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Улаф Свенсон, капитан космолайнера «Ньёрд», натыкается на спасательную шлюпку с погибшего пиратского корабля, на борту которой находится беспомощная и раненая Ясмина аль-Халиль, королева пиратов. А ведь не так давно он сам был у неё в плену...
Предупреждения: сериальный формат, полнейшая техническая белиберда; смерть второстепенных персонажей; упоминается насилие, пытки
Примечания: место действия — далёкая-далёкая галактика, время действия — далёкое-далёкое будущее
Ссылка: тут.

Ясмина аль-Халиль была столь же красива, сколь и жестока, и это вовсе не означало, что она разбивала сердца направо и налево.

Нет, хотя её люди по-собачьи были преданы ей, а кое-кто из капитанов других кораблей, особенно спьяну, даже клялся в кабаках Тортуги-5, что готов отдать жизнь за проведённую с ней ночь.

Ясмина только смеялась, когда ей говорили об этом, смеялась, презрительно щуря тёмные сверкающие глаза.

На Тортуге-5 она слыла признанной королевой пиратов: полноправной хозяйкой и капитаном своего корабля-стервятника под названием «Шаллах», а также всевластной госпожой над душами и телами своих людей, когда-то вместе с нею бежавших с каторжных рудников Нарангасса, планеты-тюрьмы.

И, будучи госпожой, хозяйкой, королевой, Ясмина аль-Халиль ненавидела мужчин. И мстила им, как могла.

А могла она многое в том секторе галактики, где охотился за богатыми транспортниками её «Шаллах», в грузовой отсек которого люди Ясмины вталкивали связанных заложников, становящихся игрушками их королевы. До тех пор, пока те ей не надоедали. А это случалось быстро. Убивать она их не убивала, хотя издевалась над ними всласть.

Все эти скоты вели себя одинаково. Сперва — страх, ярость, стыд, потом — похоть… и наконец, то, что они сдуру называли любовью.

К ней, к Ясмине.

О да, это чувство, воспетое миллионами и миллионами живых существ на всех галактических языках, было вовсе ей незнакомо. Влечение разума рождает уважение. Влечение сердца рождает дружбу. Влечение тела рождает желание. И всё это якобы и есть любовь. Ясмине же было знакомо только влечение тела, в том числе собственного — гибкого, золотисто-смуглого, как персик, прекрасного тела, которое полтора десятка земных лет тому назад обрекло её сперва на участь наложницы в гареме, куда её продал собственный отец, нищий феллах с Йемена-3, а потом — каторжанки на рудниках Нарангасса.

И любое влечения тела она презирала.

Тупая случка тупых скотов.

Ясмина равнодушно вышвыривала надоевших ей пленников на окраине какого-нибудь города в любом из обитаемых миров — нагишом, как были. И отправлялась за новой добычей, не заботясь об их дальнейшей судьбе. Пускай благодарят её за то, что остались живы.

Но однажды «Шаллах» атаковали сразу два имперских боевых корабля, охранявших пути следования особо важного для Империи стратегического груза и наткнувшихся на пиратское судёнышко Ясмины.

Надо отдать их командирам должное — сперва они предложили пиратам сдаться. Возможно, потому, что они увидели на экранах связи тонкое лицо Ясмины, исполненное такого презрительного спокойствия, словно это и не её «Шаллах» сейчас был сдавлен с двух сторон кораблями Космогвардии.

— Сдаться? Нет! Каторга? Нет! — выплюнула она вслед за грязным ругательством на космолингве и отключила экран. Чтобы её опять распинали надсмотрщики в рудничной грязи? Никогда!

Что ж, командование имперцев отдало приказ на уничтожение находящегося вне закона «Шаллаха», и корабль был расстрелян в упор. Но перед этим его экипаж во главе со старпомом Али засунул свою отчаянно сопротивляющуюся королеву в единственную на борту спасательную шлюпку и катапультировал её с горящего судна.

Капитан одного из имперских кораблей заметил быстро удалявшуюся крохотную звёздочку шлюпки, но сделал вид, что ничего не видел. Он был уверен, что знает, кто находится на борту улетевшей прочь скорлупки.

И судьба Ясмины аль-Халиль оказалась в руках Аллаха, а затем — его волей — в руках Улафа Свенсона.

* * *
Улаф Свенсон, капитан пассажирского космолайнера «Ньёрд», считал себя самым что ни на есть обычным человеком. Фамилия у него была типичной для Скандии-2, откуда происходила его семья. И внешность его была такой же типичной: светловолосый, светлоглазый, немного медлительный великан, какими в древних преданиях и дурацких виртуальных псевдоисторических сериалах обычно изображали викингов.

Возможно, викинги когда-то были в числе его предков. Улафу нравилось так думать, что уж греха таить. Он не был авантюристом, ненавидел попадать в опасные ситуации, каких в глубоком космосе хватало, — особенно после двух межгалактических войн. Он просто делал свою работу — перевозил от одного космопорта к другому богатых пассажиров, вот и всё. Но частенько он воображал себя этаким бородатым гигантом, морским разбойником с секирой в мощных руках.

По нынешнему, космическим пиратом, чёрт побери, и бутылка рому! Он догадывался, что и богатые пассажирки, избалованные путешественницы, которых он иногда приводил в свою каюту, чтобы заняться сексом, видят в нём такого же романтического викинга, и ему это льстило.

Он тешил себя этими подростковыми мечтаньями, пока не встретился с пиратами лицом к лицу.

Это случилось три стандартных земных месяца тому назад. «Ньёрд» попал в ловушку, расставленную для него экипажем небольшого хищного судна, которое, как Улаф потом выяснил, называлось «Шаллах». Пираты ворвались на борт лайнера, как стая волков в овечье стадо. Люди, вооружённые до зубов и готовые без колебаний убивать других, всегда имеют преимущество над теми, кто о подобном и не помышляет. Поэтому горстка пиратов с «Шаллаха» вытряхнула из карманов богатых пассажиров деньги и драгоценности даже без единого выстрела. А некоторых из них — пятерых мужчин, в том числе самого капитана Свенсона, разбойники в чёрных бурнусах и куфиях, скрывавших половину лица, увели с собой на «Шаллах», подталкивая дулами бластеров. Улаф тогда и понятия не имел, с какой целью это делается. Лично он в заложники не годился. Он не был ни богатым банкиром, ни сыном мультимиллионера, просто наёмным служащим транспортной компании, если уж на то пошло.

Перед тем, как пленников втолкнули в шлюз-переходник, Улаф увидел человека, распоряжавшегося пиратами, и сердце у него ёкнуло. Он почему-то готов был поклясться, что перед ним женщина — тонкая, на голову ниже любого из бойцов, беспрекословно ей подчинявшихся. Лицо её было почти полностью закутано в чёрную ткань, светились только глаза — огромные, тёмные, миндалевидные, в тени густых ресниц, и эти глаза окончательно убедили Улафа в том, что он прав.

Пиратами командовала женщина.

В грузовом отсеке, где заперли пленных, еле-еле мерцал слабый свет. Все заложники, немного постояв в ошеломлении, опустились на пол и вжались в переборки, когда по вибрации корпуса поняли, что пиратский корабль включил двигатели.

В течение нескольких часов полёта они почти не разговаривали между собой, впав в какой-то тоскливый ступор. Лишь один не в меру прыткий смазливый юнец (он-то как раз и был наследником богатой семьи по фамилии, насколько помнилось Улафу, Полоцкий) предложил наброситься на того, кто первым войдёт в отсек и попытаться его придушить.

— А потом что? — спокойно осведомился Улаф, ибо мальчишка, излагая свой бредовый план, обращался исключительно к нему. Видимо, как к капитану «Ньёрда», хотя в плену все они стали равны.

— Мы отберём у него бластер! — возбуждённо выпалил тот.

— Хорошо, и что нам делать с этим единственным бластером? — с прежней невозмутимостью продолжал Улаф, сделав ударение на слове «единственным».

— Мы… э-э-э… выведем отсюда связанного пирата и потребуем предоставить нам шлюпку, иначе мы его прикончим!

Глаза у парня так и горели, он наверняка воображал, как его физиономия появится в свежих выпусках межгалактических новостей. Разумеется, не в качестве жертвы, а, напротив, в качестве спасшего всех героя.

Остальные пленники помалкивали, энтузиазма мальчишки явно не разделяя. Что ж, это было как раз к лучшему. Улаф легко вздохнул и рассудительно проговорил:

— Первое. Никто из них не будет выполнять наши требования ради какого-то рядового разбойника. Вот если бы нам удалось захватить их предводителя… но это маловероятно, он явно сюда не пойдёт. Второе. Нам нечем даже связать заложника, разве что порвать на полосы свою одежду. Вы, конечно, можете начинать, но я пас. И третье. Пират войдёт сюда не один, ибо это стало бы полным головотяпством. Они же не идиоты.

«В отличие от тебя», — мысленно прибавил он.

— Откуда вы знаете?! — запальчиво начал юнец, но поглядел на вытянувшиеся от такого исчерпывающего анализа лица остальных и скис.

— Вы трусы, — жалобно и разочарованно выдавил он.

Улаф безразлично пожал плечами:

— Просто такой план никуда не годится. Я бы принялся за его осуществление, только если бы решил покончить с собой.

Остальные согласно закивали, а Улаф подумал, что не отказался бы захватить в плен предводительницу пиратов. Нет, совсем не отказался бы! Её глаза, сверкавшие над полосой тёмной ткани, были прекрасны, фигура, даже закутанная в бесформенный бурнус, оставалась стройной, и он бы дорого дал за то, чтобы увидеть её без этих тряпок.

Он немедля выругал себя за подобные мысли, приличествующие взбалмошному юнцу вроде этого Полоцкого, а не капитану космолайнера… но тут дверь в отсек с шумом отошла в сторону, и на пороге возникли три фигуры с бластерами наизготовку. Совершенно определённо не женские — высокие и плечистые. Улаф, хоть и ожидал этого, испытал укол нелепого разочарования.

Ещё он понятия не имел, почему не сообщил остальным о своих предположениях относительно личности предводителя.

Всё это казалось крайне странным, но превратилось в окончательный сюрреалистический кошмар, когда именно по нему скользнул взгляд первого разбойника, нацеленный из-под чёрной куфии, как из прорези бронелёта. Он сделал знак другому, тот шагнул вперёд, и повелительно указал Улафу на дверь стволом бластера.

Улаф пожал плечами, заложил руки за спину, повинуясь тычку в бок, и тут же почувствовал на запястьях хватку жёстких пут. Что ж… Он вышел из отсека, провожаемый озадаченными взглядами остальных пленников.

Он лихорадочно гадал, что его ждёт, и почему первым вывели именно его, возможно, пираты хотели переговоров с обладавшим властью на «Ньёрде» должностным лицом?

Но он совершенно не ожидал, что его раскуют, втолкнут в узкую, похожую на щель душевую, заставят снять с себя всё до нитки, а после ему на голову польётся чуть тёплая вода с такой примесью дезинфектанта, что хватило бы простерилизовать покрытого коростой слона!

Улаф отнюдь не был покрыт коростой и немедля вскипел, хотя виду не показал.

— Какого… рожна? — холодно поинтересовался он у распоряжавшегося всем разбойника, пока остальные снова нацепляли на него наручники.

Вместо ответа тот снова больно ткнул его в бок стволом бластера, требуя идти вперёд. Босым и голым, как на нудистском пляже в Вануату-2. Это единственное сравнение, которое пришло Улафу в воспалённую голову. Во всех остальных публичных местах он был одет как минимум в исподнее.

Оставляя на полу мокрые следы, он шёл по коридору, независимо вздёрнув подбородок и развернув плечи. Гордость — всё, что у него оставалось. На спину ему падали капли с мокрых волос, на своё болтающееся достоинство он старался не смотреть.

Он ждал насмешек пиратов или хотя бы ухмылок, но не дождался. Напротив, его охранник — именно тот, всеми распоряжавшийся, был мрачен, как грозовая туча, когда наконец подвёл его к утопленной в стене двери какой-то каюты. Дверь открылась, и грубая рука в перчатке втолкнула Улафа за порог.

— Ахеббу ляхма ельханзир, — процедил пират ему вслед так свирепо, что Улаф сразу понял — это не было пожеланием счастья и здоровья.

Но любые мысли тут же улетучились из его головы, едва он увидел женщину, стоявшую посреди каюты с бластером в изящных руках. Абсолютно нагую женщину. Такую же нагую, как он сам.

О да, он мечтал узреть предводительницу пиратов без куфии и бурнуса… но… но не до такой же степени!

Она была прекрасна, как райская гурия, о которых Улаф читал в арабских сказках: вся, вся, от кончиков шёлковых чёрных кудрей, ниспадавших на точёные плечи, до маленьких узких ступней. Её глаза можно было бы назвать глазами лани — огромные, карие и бархатистые, если бы они не светились жестокой насмешкой и презрением.

Какая там лань — тигрица!

Она гортанно засмеялась, демонстративно оглядывая пленника сверху донизу и снизу доверху… а потом поддела стволом бластера его против воли напрягшийся член и издевательски провозгласила:

— Ты, Морж! У тебя крепкий клык!

Улаф едва не взвыл, покрывшись холодным потом... но уж что она принялась выделывать потом, было просто уму непостижимо. Улафа по сию пору бросало в жар при одном воспоминании о кровати, к которой эта гурия, эта волчица его приковала и принялась выводить у него на животе узоры то остриём кинжала, то своим медовым влажным языком.

Это было ужасно.

И она смеялась… всё время смеялась над ним!

Улафа спасла змея.

Да-да, ручная змея, обитавшая в маленьком контейнере — тут же, в каюте. Или это была вовсе не змея? Её глаза слишком походили на человеческие — с круглыми, а не щелевидными, как у пресмыкающихся, зрачками.

Как бы там ни было, это существо подняло шум, барабаня по пластику своей миской и явно возмущаясь происходящим. А предводительница пиратов, изрыгая непотребные ругательства, вызвала своих громил, чтобы те вывели Улафа прочь из каюты. Она как бы стеснялась своей змеи!

Быть такого не могло, конечно же.

Улафа вернули в отсек к остальным пленникам, перед этим расковав и позволив одеться. Пираты явно сменили по отношению к капитану «Ньёрда» гнев на милость, когда их королева вышвырнула его вон.

А ещё через пару часов всех заложников с «Ньёрда» высадили — вернее, вытряхнули — из корабля вблизи городка Северный Питтсбург в Новой Австралии на планете под названием Паллада.

О приключениях экипажа «Ньёрда» пару суток талдычили выпуски новостей во всех секторах галактики, а потом, к великой радости Улафа, нашлись другие сенсации.

Он никому не рассказывал о том, что с ним случилось в каюте предводительницы пиратов.

Никому не рассказывал о ней.

Но он узнал её имя.

Ясмина аль-Халиль.

И она приходила к нему во снах, похожих на отроческие — невыразимо сладких и постыдных снах, после которых капитан «Ньёрда» долго плескался в душевой, а потом стоял, уткнувшись пылающим лбом в прохладный пластик кабинки.

Но когда Улаф Свенсон снова увидел Ясмину аль-Халиль, то сначала просто её не узнал.

* * *
Ясмина очнулась в одноместной спасательной шлюпке, вертевшейся среди звёзд. Автопилот, не получая более команд, вёл скорлупку в свободном режиме, уклоняясь от изредка возникавших на её пути астероидов. Оглушённая при обстреле «Шаллаха», задетая осколками летящего технопласта, в прожжённом комбинезоне, Ясмина сначала не могла вспомнить, где она очутилась и что происходит. А когда наконец поняла, то завыла, как волчица.

Али! Али и остальные парни спасли её, силой затолкав в этот грецкий орех, а сами остались умирать вместе с кораблём.

О Аллах! Они ведь в самом деле любили её! Любили, если пожертвовали собой.

Ясмина рыдала, пока слёзы не иссякли. Никто не видел и не слышал её, и она наконец могла дать волю этим горючим, безысходным, отчаянным слезам, оплакивая беззаветно преданных ей мужчин.

О Аллах! Теперь у неё никого не осталось.

Никого и ничего.

«Кроме маленького Змия», — неожиданно подумала она. Маленького, надоедливого, всё время её попрекавшего, разговаривавшего прямо у неё в голове, как учёный мулла, Змия с планеты, на которой она оставила его три земных месяца тому назад.

Маленький Змий сказал, прощаясь с ней, что будет ждать её на своей планете ровно через один земной год.

Эта мысль вдруг придала Ясмине сил, и она, кое-как взобравшись в пилотское кресло, задала автопилоту курс на Тортугу-5. Ей надо было раздобыть новый корабль. Набрать новый экипаж. Ничего лучше пиратской планеты для этого не подходило.

Ясмина аль-Халиль никогда не сдавалась. И сейчас она молилась только о том, чтобы ей хватило запасов воздуха на этот полёт.

Она снова сползла на пол и погрузилась то ли в сон, то ли в обморок.

* * *
Впоследствии, размышляя обо всём происшедшем, Улаф Свенсон благодарил Бога за то, что, увидев крохотную точку спасательной шлюпки на экранах главной рубки, он находился там один.

Согласно инструкциям, ему следовало поднять тревогу, вызвать вахтенных офицеров, а самому остаться в рубке и наблюдать за операцией. В том, что шлюпка, затерявшаяся в глубоком космосе, отчалила от потерпевшего аварию корабля, он не сомневался.

Вместо того, чтобы неукоснительно следовать инструкциям, Улаф отдал автоматам приказ замедлить ход лайнера и подготовить к полёту бортовой катер. Через десяток минут он уже сидел в нём, напряжённо уставившись на плывущую прочь шлюпку.

Катер «Ньёрда» легко догнал скорлупку, взял её в жёсткий захват, выведя из строя автоматическое управление, и со своей добычей вернулся в главный шлюз космолайнера.

И уже в тесноте шлюза, поставив катер на прикол, Улаф вскрыл нейронным резаком обшивку шлюпки и вошёл внутрь. Для этого ему пришлось пригнуться.

Неподвижная фигурка в грязном комбинезоне, кое-где прожжённом и испачканном кровью, лежала, скорчившись, возле пилотского кресла. Следы крови и ожогов ясно говорили — нет, корабль, с которого катапультировался этот пилот, не просто крушение потерпел!

С замирающим от тревоги сердцем Улаф наклонился и осторожно дотронулся до шеи лежавшего. Тот ещё дышал, под пальцами Улафа, бился слабый пульс. Слава Богу. Но кто же был этот раненый и откуда?

Осколок прочертил кровавый рубец вдоль его левой скулы. Чёрные волосы сбились в грязный всклокоченный ком. Губы запеклись. Длинные ресницы лежали на пепельно-серых щеках. И только когда эти ресницы дрогнули, а на лице Улафа остановился блуждающий взгляд тёмно-карих бархатных глаз, тот узнал беспомощно распростёртого на полу человека.

Он спас Ясмину аль-Халиль, королеву пиратов! И её тонкая рука немедленно дёрнулась к бластеру у него за поясом!

Господи Боже!

Улаф перехватил эту руку, сжав, будто клещами, и прямо посмотрел в тёмные глаза, вспыхнувшие отчаянием и яростью.

Ясмина тоже его узнала, в этом не было сомнений.

— Ш-шайтан! — зло прошипела она прежде чем снова потерять сознание.

Поистине, королева пиратов, даже раненая и беспомощная, была опаснее пустынной кобры. Её следовало незамедлительно сдать властям. Или имперским гвардейцам, которые, скорее всего, и уничтожили её корабль.

Вместо этого Улаф Свенсон, капитан космолайнера «Ньёрд», крайне законопослушный и ненавидящий авантюры, поднял на руки лёгкое тело Ясмины и стремительно прошёл в свою каюту, оставшись незамеченным. Но перед этим он отдал автоматам, управляющим системами шлюза, приказ немедленно уничтожить шлюпку с «Шаллаха».

Таким образом, исчезли все следы прибытия Ясмины аль-Халиль на борт «Ньёрда».

* * *
Каюта капитана космолайнера состояла из двух отсеков — спального и общего. Здесь у Улафа была даже своя библиотека с настоящими старинными книгами и небольшое число разных милых его сердцу вещиц, взятых из родного дома на Скандии-2. Даже лиственница-бонсаи в маленьком горшке, за которой он бережно ухаживал.

Он опустил безвольное тело Ясмины на постель в спальном отсеке и застыл в нерешительности. Что делать дальше? Следовало раздеть её, осмотреть и оказать первую помощь. При одной мысли об этом кровь прихлынула у него не только к лицу, а сердце застучало, как бешеное. Но его останавливало не то, что пациентка запросто могла вцепиться зубами ему в горло, внезапно очнувшись. Он просто не смел поступить так с женщиной без её ведома и разрешения.

Он в полном замешательстве кашлянул, переступив с ноги на ногу, и тут Ясмина снова открыла глаза, обводя проясняющимся взглядом каюту.

Стоило отдать ей должное, она мгновенно сообразила, где именно находится.

Одним стремительным, по-кошачьи плавным движением она села на постели, лишь чуть покачнувшись, и ядовито осведомилась охрипшим, но твёрдым голосом:

— И почему же я ещё не в наручниках под присмотром космогвардейцев, Морж?

Именно так она называла его во время их короткой, но воистину незабываемой встречи на «Шаллахе». Морж.

А он тогда всё время её поправлял, будто это было самым важным для него, скованного и беспомощного под остриём её кинжала.

— Меня зовут Улаф Свенсон, — в точности, как тогда, холодно отрекомендовался он, стараясь не покраснеть, ещё этого не хватало.

Её запёкшиеся губы презрительно скривились:

— Я помню.

Она запомнила!

— Тогда почему я всё ещё не привязана к твоей кровати, голая, как червяк? — с презрительным любопытством закончила она, отбрасывая со лба слипшиеся пряди волос.

— Это не в моих привычках, — гневно отрезал Улаф и сжал челюсти. — А в ваших. Если женщина не хочет меня… значит, она меня не хочет, вот и всё. Вы ранены?

Он сам услышал тревогу в своём голосе.

— Да ты святой, Улаф Свенсон, что ли? — нахмурив брови, осведомилась Ясмина. — Я же просто измывалась над тобой там на «Шаллахе»!

— Пусть это останется на вашей совести, — проворчал Улаф. — Если она у вас есть. Так что, требуется ли вам медицинская помощь? Я могу её оказать.

Ясмина соскочила с постели и пошатнулась, но Улаф успел поддержать её под локоть.

— С твоего позволения, — царственно сказала она, поднимая на него взгляд, — я бы помылась. И дай мне аптечку. Меня просто… — она дотронулась до рассечённой скулы и поморщилась. — Кое-где зацепило. Нет ничего, с чем бы я не справилась сама.

— О да, это неоспоримо, — покачал головой Улаф, указывая ей на маленькую душевую в углу спального отсека. — Там и аптечку найдёте. И все туалетные принадлежности, какие могут понадобиться.

— Так ты не собираешься сдавать меня властям? — настойчиво повторила она, глядя ему в глаза.

Дьявольщина, ему бы стоило хоть немного поиздеваться над нею в отместку за всё, перенесённое им, попытаться запугать её, памятуя о своём унижении!

— Нет, — коротко сказал он.

— Святой, — заключила Ясмина, шагнув в душевую. — То есть идиот.

Дверь за ней с лёгким шумом закрылась.

Вот спасибо!

Святой идиот Улаф Свенсон поймал себя на том, что улыбается, и тут же согнал с лица эту крайне неуместную улыбку.

Пока его свирепая гостья плескалась под душем, он набрал на дисплее обслуживания кают распоряжение доставить ему стандартный, без изысков, ужин на двоих, и, когда из угловой ниши, мелодично брякнув колокольчиком, возник кухонный подъёмник, он накрыл на стол согласно всем правилам этикета.

Ясмина аль-Халиль появилась из душевой, как появлялись богатые пассажирки при других обстоятельствах — босая, в его пушистом голубом халате, доходившем ей до щиколоток. Вот только скулу её пересекал шрам, тонкое лицо оставалось бледным и усталым, а волосы… её волосы!

— Помилуй Бог, — с искренним огорчением выпалил Улаф, — зачем вы это сделали?!

Из всех туалетных принадлежностей Ясмина выбрала ножницы, чтобы обрезать свои роскошные кудри так коротко, как смогла. Но это не испортило её красоты. О Боже, теперь её глаза стали ещё огромнее, гибкая шея — ещё изящнее.

Улаф мог только ошеломлённо взирать на неё.

— Это обычай, — пояснила она со вздохом. — Знак того, что я полностью меняю свою жизнь. Мои люди погибли. Мой корабль погиб, — она на миг закрыла глаза, а когда открыла, в уголках их показались слёзы. Она, не стесняясь, смахнула их тыльной стороной ладони. — О Аллах, я думала, что выплакала всё там, в шлюпке.

— Присядьте, — мягко предложил Улаф. — Выпейте, поешьте и расскажите, что произошло… если хотите, конечно.

* * *
Проклятие, мягкость этого великана, этого скандинавского моржа, этого святого идиота, была куда хуже любой жестокости, на какую он мог бы её обречь!

Он совершенно обезоруживал её.

Ясмина сердито шмыгнула носом и один за другим осушила два бокала воды, которую он ей налил. От вина она, покачав головой, отказалась.

— На нас напали два гвардейских корабля, — ровным голосом произнесла она, зябко пряча руки в просторные рукава его халата. — Я не стала добровольно сдаваться. Начался обстрел. Али… и другие мои люди силой затолкали меня в ту проклятую шлюпку и катапультировали её с «Шаллаха». Очнулась я уже в глубоком космосе и взяла курс на Тортугу. А тут откуда-то принесло тебя и твою посудину. Вот и всё.

Она пожала плечами и сглотнула снова вставший в горле комок.

Али, о Али!

— Али — этот тот парень, который привёл меня тогда в вашу каюту? — тихо спросил Улаф.

— Да, — опустив глаза, ответила Ясмина. – Мой старший помощник.

— Он… — Улаф замялся. — Он меня обругал. Похоже, он был страшно зол.

— Он ревновал, — губы Ясмины тронула печальная улыбка. — Он любил меня… и все они меня любили. Но я этого тогда не понимала. Да, я спала с каждым из них, чтобы они были преданы мне до смерти… и вот они мертвы, а я… — она судорожно втянула в себя воздух и надрывно прошептала: — Они в садах Аллаха с райскими гуриями, я верю. Они погибли, как воины.

— Почему же вы отказались сдаться, ведь так вы спасли бы их и себя? — ровным голосом спросил Улаф, и Ясмина снова вспыхнула от гнева.

Он осуждал её? Что он мог понимать!

— Я никогда не вернусь на каторгу! Никогда! Лучше смерть!

Она вскинула голову, яростно глядя в лицо капитану «Ньёрда», а видя грязный рудничный шурф на Нарангассе.

— Почему вы попали на каторгу? — настойчиво продолжал чёртов Морж. Он хотел душу из неё вынуть, совсем как её проклятый маленький Змий, читавший ей нотации!

Что ж, пусть он узнает.

— Потому что я убила шейха Асмуддина, когда была наложницей в его гареме, — бесстрастно ответила Ясмина. — Воткнула шпильку ему в ухо. И я бы сделала так ещё тысячу раз! Даже зная, что за это буду сидеть в шурфе на цепи, голая, прикованная за шею, как собака. Меня брал там каждый надсмотрщик, какой бы ни пожелал, а желали все. Они кормили меня за это. Бросали мне куски, и я ела, потому что хотела выжить. Выжить и отомстить.

— Боже правый, — прошептал потрясённый до глубины души Улаф, едва шевеля губами. Его лицо побледнело, и Ясмина жёстко усмехнулась. Да, он и представления не имел, каковы были нравы на её родине, на Йемене-3. И на Нарангассе.

— Чтобы покончить с этой темой, — небрежно промолвила Ясмина, принимаясь за еду, хотя совершенно не чувствовала её вкуса, словно жевала сухую траву, — добавлю, что в гарем шейха меня продал мой первый хозяин, купец Аббас, большой любитель срывать едва распустившиеся бутоны. Он устал усмирять меня каждую ночь. А ему меня продал за долги мой собственный отец. Он был феллах, крестьянин, и среди моих сестёр я, по воле Аллаха, оказалась самой красивой. Не смотри на меня так, будто вот-вот грохнешься в обморок, и ешь, Морж… Улаф.

Она невольно коснулась его руки и тут же отдёрнула.

Он был… смешной.

Но не слабый.

* * *
В голове Улафа не укладывалось то, что просто, как само собой разумеющееся, рассказала ему эта женщина. От картин, представших его внутреннему взору, кровь заледенела у него в жилах.

Он, безусловно, знал, что на периферийных планетах, вдали от цивилизации, от закона и порядка, могут твориться и творятся всякие дикости. Но чтобы в местах наказания, предназначенных для исправления преступников, творилось то же самое… это было уму непостижимо!

Но Ясмина аль-Халиль не лгала, не пыталась вызвать у него жалось к себе. Она была слишком горда для этого.

Королева.

Улаф вдруг понял, что сам, как и её погибшие пираты, служил бы ей до последнего вздоха.

— Отдыхайте, — негромко предложил он, встретив её испытующий взгляд. — Я лягу тут, — он указал на откидное спальное место в первом отсеке, служившем гостиной. — Вы можете оставаться у меня, пока не поправитесь, — ему вдруг пришло в голову, что она понятия не имеет о маршруте «Ньёрда». — Доставить вас на Тортугу-5 я не могу, но могу высадить в следующем пункте назначения через трое земных суток — на Вивьерре-7. Так что отдыхайте. Если хотите, можете запереть спальню изнутри, я не обижусь, — поспешно прибавил он, злясь на себя за то, что всё-таки покраснел.

Он думал, что она опять скажет: «Святой идиот!», но она сказала:

— Никто не придёт сюда? Не увидит меня?

Глаза её светились беспокойством, когда она добавила:

— У тебя из-за меня могут быть неприятности. Очень большие. Вплоть до каторги, Улаф.

Она беспокоилась о нём?!

— Мои люди, — промолвил Улаф, неловко откашлявшись, — не имеют привычки входить в мою каюту без разрешения.

Ясмина только кивнула в знак понимания и скрылась за дверью спальни без какого-либо «Спасибо» или «Спокойной ночи», констатировал он с лёгкой улыбкой.

Но и дверной замок не пискнул.

Улаф сноровисто разложил для себя спальное место и улёгся на довольно жёсткую постель, заложив руки за голову и невидяще глядя в потолок, по которому величаво плыли созвездия — голографические их изображения, транслируемые из главной рубки.

«Хорошо, что туалетных отсеков здесь два», — внезапно подумал он и еле удержался от смеха.

* * *
Ясмина аль-Халиль оказалась необременительной гостьей. Она познакомилась с библиотекой Улафа и с его коллекцией разных памятных вещиц, с неподдельным любопытством расспрашивая про каждую из них. Она провела пальцем по маленьким иголкам деревца бонсаи и вдруг объявила:

— Это я. Я такая же.

В ответ на недоумённый взгляд Улафа она пояснила:

— Змий, мой друг, говорил мне, что я осталась в душе маленькой, обиженной и жестокой, потому что меня ломали и корёжили… ну, в общем, ты понял. Он сказал, что я должна вырасти.

— Змий? — переспросил Улаф. — Это та змея, которую я видел тогда у вас в каюте? Она стучала в стекло миской. Она разумна?

— О Аллах, я едва не удушила его, когда тебя увели оттуда, — оживлённо заговорила Ясмина, садясь на его койку и поджимая под себя босые ноги. Ей явно нравилось рассказывать про этого своего Змия. — И он начал болтать у меня в голове, представляешь?! Он разумен и более чем, — в её голосе прозвучала гордость. — Он настоящий учёный. Лингвист. На его планете все так выглядят. Он вёл полевые исследования на Тортуге, когда его поймали, приняв за редкое животное. А я купила его — из-за его глаз. Ты заметил, какие у него глаза? Совсем человеческие! А ты бы видел, как он играет в шахматы!

— И куда он делся? — с интересом осведомился Улаф, любуясь ею, её раскрасневшимся тонким лицом в ореоле чёрных кудрей, взлетевших шапкой после стрижки.

— Я отвезла его на родину, — заметно погрустнев, вздохнула Ясмина. — Он скучал… и вообще, у него же там семья. Но он взял с меня слово, что я вернусь туда через год, и что я… — она запнулась и вдруг покраснела ещё сильнее, прямо-таки залилась краской до самых ключиц, видневшихся в вырезе халата.

— Э-э? — удивлённо протянул Улаф. Такой смущённой Ясмину аль-Халиль он ещё не видел.

— Ерунда, — та беспечно махнула рукой. — А у тебя есть четырёхмерные шахматы? Если есть, давай сыграем. Спорим, что я обставлю тебя!

Глаза её азартно засверкали.

Вздохнув, Улаф достал с полки шахматы. Они у него действительно были. И Ясмина действительно обыграла его вчистую в четырёх партиях из пяти, а одну свела вничью.

Но Улафу было очень любопытно, что же ещё хотел от неё Змий, и за ужином он не утерпел и спросил об этом.

Его вопрос возымел самые неожиданные последствия.

Неожиданные и далеко идущие.

* * *
Ясмина аль-Халиль, услышав его вопрос, явно приготовилась солгать. Тем не менее снова покраснев, откинулась на спинку своего стула, раскрыла было рот, но вдруг уставилась на Улафа с неожиданно вспыхнувшим во взгляде острым интересом. Совершенно неописуемым. Будто бы увидела в нём нечто такое, чего не замечала раньше.

Улаф слегка смешался, но с деланной озабоченностью оглядел свою персону.

— У меня что, соус на подбородке? — осведомился он со смехом. — Или на воротнике?

— Н-нет, — медленно произнесла Ясмина, и глаза её загорелись ещё сильнее. Теперь — какой-то… хищной радостью.

Да, именно так.

Улафу даже стало страшновато.

— Когда я расставалась со Змием на его планете, на Шширраххье, — выпалила она одним духом, — он велел мне прибыть туда через год…

— Вы про это упоминали, — вставил Улаф.

Ясмина нетерпеливо встряхнула головой и закончила:

— Беременной. Он сказал, — объявила она, уставившись в потрясённое лицо Улафа смятенными, смеющимися, но полными решимости глазами, — он сказал: «И это будет то бремя, которое ты с радостью понесёшь, Ясмина аль-Халиль». Мне тогда опять захотелось его придушить, и я просто выбросила его слова из головы. Решила, что он пошутил. Но сейчас я понимаю, что он был прав. Настало время. И я вернусь к нему именно так — осталось почти девять месяцев, и мне надо успеть, — добавила она, продолжая сверлить Улафа пронзительным взором.

Тот окончательно растерялся:

— И… что? Почему вы так на меня смотрите?

— Потому что именно ты станешь отцом моего ребёнка, Улаф Свенсон, — безапелляционно отрезала Ясмина, враз успокоившись и безмятежно отправив в рот кусочек вивьеррианского лосося.

— Что?! — Улаф подскочил, не веря своим ушам. — Я?!

— Ты добрый и красивый, — заявила эта женщина, видимо, вознамерившись его уморить. — Сильный. Великодушный. То есть святой идиот. Всё, решено. Я рожу от тебя.

Она отпила глоток воды из бокала и вдруг расхохоталась:

— И ещё ты смешной. Видел бы ты себя сейчас! Умора!

— Но… но… — заикаясь, пробормотал Улаф. Он совершенно перестал что-либо понимать.

Она хотела с ним спать? Она назвала его добрым и сильным? Красивым?

Она полюбила его? Она?! Боже милостивый!

Улаф воспарил. К потолку каюты. К верхнему ярусу «Ньёрда». И выше. В самый глубокий космос.

— Послушай меня, Улаф Свенсон, — спокойно проговорила Ясмина. — Там, на шлюпке, летя от смерти, я поклялась, что никогда не допущу до себя никого. Да, больше никогда.

— Но как же? — простонал Улаф, враз грохнувшись с небес на землю.

Ясмина закатила глаза.

— Ты дашь мне своё семя, — непреклонно произнесла она, и глаза её сузились под грозно сдвинувшимися бровями. — С собой. Ты что, маленький, не знаешь, как это делается? Просто пробирка с замороженным… биоматериалом. И всё. Очень просто.

— Нет! Вы с ума сошли! — ахнул Улаф. — Я… вы…

У него не хватало слов. Ему, честно говоря, очень хотелось заплакать.

От разочарования и обиды.

Вот он кто. Просто биоматериал.

— Перестань, не надо упрямиться, — мягко промолвила Ясмина, и Улаф вдруг отстранённо подумал, что эта женщина, отдававшаяся надсмотрщикам за кусок хлеба, эта безжалостная королева пиратов, станет хорошей матерью. — Я хочу от тебя сына… и ты сделаешь мне его.

И он сделал.

…Незаметно выскользнув из «Ньёрдаа», прибывшего на другой день на Вивьерру-7, в потоке пассажиров, переодетая мальчишкой Ясмина аль-Халиль унесла с собой на память об Улафе Свенсоне пробирку с его «биоматериалом».

Улаф Ясмину не провожал — даже взглядом. Он, как капитан «Ньёрда», обязан был распрощаться с каждым из пассажиров первого класса, то есть верхней палубы. И он пожимал им руки и церемонно раскланивался.

Однако больше всего ему сейчас хотелось забиться в свою, покинутую Ясминой осиротевшую каюту и напиться в хлам.

* * *
Через восемь с половиной месяцев Ясмина аль-Халиль не спрыгнула, но осторожно сошла с борта своего нового судна под названием «Хисан» — «Небесный конь» — на планету Шширраххья, родину своего друга Змия.

Она величественно шагала, неся свой округлившийся живот, как самую драгоценную ношу, но всю её величественность как ветром сдуло, когда она увидела, кто идёт ей навстречу.

Рядом с торопливо струившимся по песку Змием вышагивал не кто иной, как Улаф Свенсон.

Здоровенный, белобрысый, светлоглазый.

Морж!

— Какого дьявола ты тут делаешь?! — взвилась Ясмина, непроизвольно отступая на шаг и кладя руку на живот.

— Я соскучился, — невозмутимо объявил Улаф.

— Какая ты умница, что выбрала именно его, — так же невозмутимо добавил Змий, вытягиваясь в струнку и балансируя на хвосте. — Он такой рассудительный и…

— Да, я знаю, каков он! — прервала его Ясмина, сверля обоих спевшихся за её спиной негодяев самым уничтожающим взором, на какой была способна. — Наглый! Настырный! Хитрый! Вы друг друга стоите!

— Но мы можем все вместе поиграть в четырёхмерные шахматы, — кротко сказал Змий, переглянувшись с Улафом.

И Ясмине больше ничего не оставалось, как только засмеяться.

Она точно знала, что обыграет обоих.

* * *
Ровно через четверо земных суток, — а здесь, на Шширраххье, минуло двое, — Ясмина аль-Халиль спокойно спала, измученная родами, но с безмятежной улыбкой на губах. Правая её рука покоилась на оплётке колыбельки столь же безмятежно спавшего сына.

— Он похож на тебя, — прошелестел Змий, с любопытством заглядывая в колыбельку.

— Он похож на всех человеческих младенцев, — с улыбкой возразил Улаф, глядя на тёмные кудряшки ребёнка. — Но глаза у него и вправду светлые.

Он никак не мог осознать себя отцом этого крохотного существа. Просто чудо какое-то.

Все они находились сейчас в пансионе, построенном неподалеку от космодрома специально для представители человеческой расы.

— Но тебе придётся постараться, — настойчиво продолжал Змий, переводя взгляд на Улафа. — С ней будет трудно. Понадобится много терпения. Очень много.

— Знаю, — вздохнул Улаф, осторожно беря в свою большую ладонь другую руку Ясмины. Пальцы её были тонкими и прохладными. — Мне его не занимать.

@темы: гет, фики, ЗФБ-20, фантастика

...в гостиную на большой диван.
Пришлось, естественно, убрать старших пушистых котов.
Обратите внимание, как интересно они закручивают хвостики!
Из новых достижений: теперь паштет из блюдца едят все, Есечка начала подрастать. Посиживают в лотке, но пока свои дела делают как в лотке, так и в домике.
Стали игривы)))
Авторство расписных подушек на диване alamaro)




+много!

@темы: фото, моя семья и другие звери, кошачье

Итак, сегодня нетопырчикам исполнился месяц!

Короткий фото- и видеоотчёт.

Кушать что-то, кроме материнского молока, пока научился только Минкуся. Мужик, чо))) Вот фото его первой кормёжки. Девки пока не раскусили «Роял Канин» и разведённое молоко (смесь покупалась для докармливания). Зато сама маманя вполне себе раскусила детское питание!
Вообще за ними необычайно интересно наблюдать, особенно когда эти лягушата делают что-то как большие: трясут башкой, чтобы «убить» паштет. Чешут ногой за ухом. А нога та толщиной со спичку...



читать дальшеЕсли брать малюсиков на колени, мама тут же карабкается следом.





ВИДЕО!
Нетопыри повылетали из гнезда:
yadi.sk/i/XyJYvklbMnNcRA

Братик и сестричка скачут по дивану:
yadi.sk/i/-5gzJGXsyXwLBw

Малюсица тщательно вылизывается, сидя у меня в ладони, невыносимое мимими!
yadi.sk/i/Ch3XwDQB0yijRw

Мать и дочь:
yadi.sk/i/w7QZ4re5JPYZkQ

@темы: фото, моя семья и другие звери, кошачье

Название: Торнадо
Цикл: Дакота
Автор: sillvercat для fandom Americas 2019
Бета: sevasta
Канон: ориджинал
Размер: миди, 4097 слов
Пейринг/Персонажи: Дэнни Бычок/Пегги Уилсон, Певец, Кенни, Храбрая Медведица
Категория: гет
Жанр: юмор, романтика, PWP
Рейтинг: R
Краткое содержание: первая красавица школы, белая богачка на золотистом «ягуаре» и нищий индеец, «скин», как презрительно называют краснокожих в Дакоте. Может ли между ними что-то произойти? Может, если оба оказались в горах и приближается торнадо
Примечания: сиквел к командному макси «Цель»; автор всё ещё никак не может расстаться с героями)))
Все персонажи являются совершеннолетними
Предупреждение: обсценная лексика, сленг, русизмы
Ссылка на ФБ-19: тут.

Даже если бы Дэнни Бычок не увидел зловещих чёрных грозовых туч, громоздящихся на горизонте, он бы всё равно почуял приближение торнадо. Порыв холодного ветра растрепал его не связанные в косу волосы и гриву его рыжей кобылы Пегги. Он поёжился, чувствуя, как закладывает уши, а кончики пальцев немеют. Перед глазами всё потемнело.

Пегги коротко и резко заржала она тоже чуяла недоброе.

Мистер Хиггинс, школьный препод географии, сказал бы, что произошло резкое падение атмосферного давления. Покойный дедушка Певца, закадычного другана Дэнни, объяснил бы, что это, мол, старуха Ваканка летит на охоту за душами-нагийа, не попавшими к Бесконечному огню. Ну, а Дэнни по-простому пробормотал:

— Пиздец!

И погнал лошадь к предгорьям, чтобы укрыться в какой-нибудь расселине или ущелье. Впрочем, бедную животину и не стоило подгонять, она и так помчалась во весь опор, спасаясь от неотвратимо приближавшегося урагана.

Вокруг них на много миль не было ни души. Вернее, так считал Дэнни, пока в сгущавшемся, несмотря на ясный день, сумраке не различил в стороне какое-то пятно. А потом расслышал отчаянные, почти непрерывные гудки.

Это, мать его, оказался автомобиль, застрявший на старой грунтовой дороге. Наверное, в мотор попала летевшая вихрем и забивавшаяся повсюду пылища.

Дэнни в очередной раз тоскливо ругнулся и направил заартачившуюся лошадь к недоделанному водиле, который вместо того, чтобы бросить свою колымагу и спрятаться в ближайшем овраге, сидел сиднем и сигналил что есть мочи, окончательно подсаживая аккумулятор.

Но все свирепые матюки умерли у Дэнни на губах, когда он наконец понял, кто этот водила.

Пегги Уилсон, вот кто. То есть Маргарет Аманда Уилсон, первая школьная красотка, королева выпускного бала, на которую удрачивались все подряд старшеклассники, в том числе и сам Дэнни.

Пегги Уилсон собственной персоной, сисястая, длинноногая и рыжекудрая, восседала за рулём своего открытого золотистого «ягуара», подаренного ей богатеем-папочкой в честь окончания средней школы.

«Ягуар» побурел от пыли, роскошные волосы Пегги спутались на ветру, но ярко-синие глаза сердито сверкнули, когда она повернулась к остолбеневшему в седле Дэнни и прокричала:

— Чего ты расселся и пялишься на меня, как дурак, Дэнни Булл! Слезай, помоги мотор завести! Я тебе заплачу.

От всегдашней вежливенькой приторности, с какой она и её расфуфыренная мамаша разговаривали даже с наёмными ковбоями, не осталось и следа.

Очухавшись наконец от эдакого сюрприза, Дэнни выпрямился и гаркнул в ответ, удерживая на месте взбудораженную лошадь:

— Это ты с какого-то хуя расселась тут, королева, да ещё и распоряжаешься! Пропади она пропадом, твоя тачка, папаша другую тебе купит. Торнадо идёт! Хватит болтать, залезай.

И он протянул ей руку, намереваясь втащить в седло впереди себя.

— Ещё чего, — Пегги залилась гневным румянцем. Тушь вокруг её глаз размазалась, сиреневые модные брючки и светлая блузка помялись и испачкались — видать, она долго и безуспешно пыталась завести свою колымагу, но не растеряла ни капли своей всегдашней заносчивости. — Чтобы я куда-то поехала с каким-то скином! С краснокожим! Заведи мне мотор и проваливай!

Ей приходилось напрягать голос, чтобы перекричать шум ветра.

Дэнни глубоко втянул в себя влажный холодный воздух. Он как-то сразу успокоился, приняв решение. Не бросать же здесь эту дуру.

— Пока я с твоей таратайкой буду возюкаться, нас обоих унесёт к хуям, — отчеканил он. — И мою животину тоже, — он опять осадил нервно встрепенувшуюся лошадь. — Не поедешь добром, оглоушу по башке и закину в седло, как овцу. Выбирай, ну!

Он снова решительно протянул ей руку.

Пегги посмотрела на его широкую ладонь, потом ему в лицо и прикусила губу. Она тоже выросла в прерии и знала, что такое торнадо. Ни слова больше не говоря, она выдернула из зажигания ключи, из бардачка — бумажник и бросила всё это в крохотную золочёную сумочку. Потом ухватилась за руку Дэнни, и тот выдернул её из машины, как морковку из грядки, усадив на седло перед собой.

Он ещё раз оглянулся на грозно приближавшиеся сине-чёрные вихри и сообщил на ухо притихшей Пегги:

— Я свою кобылку в честь тебя назвал. Такая же рыжая и нравная.

Это была сущая правда, между прочим.

Он прыснул и поперхнулся смешком, когда Пегги, гневно развернувшись, саданула его в грудь острым локотком. Вот же маленькая стерва. Он покрепче обхватил её поперёк живота и едва не присвистнул от восторга.

Пегги Уилсон, богатая белая гордячка, в его объятиях. Вот дела!

Да здравствует торнадо, мать его!

— Хи-юп-юп-хийя! — заорал Дэнни во всю глотку.

* * *

Ту Пегги, что о четырёх ногах, он оставил под скалой недалеко от входа в ущелье. За неё он не шибко волновался: умная лошадь тут же прижалась мохнатым боком к выщербленному утёсу. Стало ясно, что она и с места не сдвинется, пока буря не стихнет.

Пегги Уилсон не была столь покладистой и разумной. Она сама спрыгнула с седла, раздражённо оттолкнув Дэнни, и заявила, сердито блеснув синими глазищами:

— Убери уже свои лапы!

— Без проблем, леди, — легко отозвался Дэнни, незаметно ухмыльнувшись. Дразнить Пегги было хоть и весело, но себе дороже: того и гляди, вцепится в рожу наманикюренными коготками, придётся отдирать, время тратить. — Тогда чеши за мной, да поживее!

К счастью, гордячка носила обычные кроссовки, а не какие-нибудь моднючие туфли на платформе, и поспевала за ним достаточно быстро.

Дэнни отлично знал эти места и помнил, что выше по склону есть пещера, вполне пригодная для того, чтобы в ней разместился целый воинский отряд, не то что два человека. Не исключено, что во время прошлых индейских войн какой-то отряд лакота действительно укрывался там от пуль кавалеристов-синемундирников — вот что рассеянно подумал Дэнни, расседлав лошадь и устремившись вверх по тропе, петляющей среди кустов. Пегги карабкалась следом, не отставая и уже не отказываясь от его протянутой руки, когда у них из-под ног начинали сыпаться камни.

Но они всё равно попали под начавшийся ливень, не успев добежать до укрытия. Да такой, что он моментально промочил их до нитки.

— Чёрт, — досадливо буркнул Дэнни, ныряя в почти незаметный снизу тёмный провал в скале и втаскивая за собой замешкавшуюся Пегги.

Дэнни увёл её подальше от входа — тут можно было стоять, выпрямившись, даже ему с его немаленьким ростом, и дождевые струи сюда не затекали. Он потряс мокрой головой и поглядел на Пегги. Её осунувшееся лицо казалось бледным пятном в темноте, прорезаемой частыми вспышками молний. Удары грома раздавались один за другим, сотрясая гору, со свода пещеры сыпался песок.

Дэнни и самому стало жутковато, что уж говорить о девчонке!

— Это летает Вакиньян, Птица-Гром! — выпалил он, положив руку ей на плечо, чтобы успокоить. — Не бойся!

Но та немедленно вырвалась и раздражённо заявила:

— Я и не боюсь! Не смей меня лапать!

— Да кто лапает-то, — протянул Дэнни, не обидевшись. Голос Пегги дрожал против воли, но своего страха она показывать не собиралась. Молодчина, признал он с уважением.

Его глаза охотника легко привыкали к полумраку, и он видел, что эта упрямая дурочка тоже промокла насквозь — блузка и брючки облепили её, словно влажная листва, она неловко выжимала свою рыжую гриву, как выстиранное бельё, переступая с ноги на ногу. В кроссовках у неё тоже хлюпала вода.

Дэнни бросил наземь седельную сумку, надеясь, что её содержимое осталось сухим.

— Тут одеяло, шмотки, чуток еды и питья, — примирительно сообщил он. — Расположимся, как короли. Считай, что это пикник.

Пегги в ответ только строптиво фыркнула — точь-в-точь как его кобылка.

Мимолётно усмехнувшись, Дэнни содрал с себя мокрую футболку, старательно выкрутил, расправил на торчащих из стены камнях и так же старательно принялся отжимать волосы, подражая Пегги, — с них аж капало. И вообще, тут было весьма промозгло.

— А, и у меня есть фонарик, — обрадованно вспомнил он.

— На что здесь смотреть, — немедленно и предсказуемо отпарировала Пегги. — Не на тебя же! Лучше костёр разведи.

Зубы у неё постукивали, голос срывался, но она всё равно командовала.

И ещё она была такая красивая.

«На тебя я буду смотреть, дорогуша», — живо подумал Дэнни, а вслух рассудительно заметил:

— Дров-то нету всё равно. Какой костёр? Зато при свете веселее. Вдруг тут летучие мыши или ещё что, — продолжал он, включая найденный наконец фонарик. Тонкий лучик света заплясал по стенам пещеры.

— Не смей на меня пялиться, — сердито выкрикнула Пегги, топнув ногой в хлюпнувшей кроссовке. — И оденься!

— Да ладно тебе, я только согреваться начал, — поведал Дэнни, рассеянно роясь в сумке. При свете фонаря стройная фигура Пегги в облепивших её шмотках буквально ослепила его. Стало по-настоящему жарко! — Сама переоденься, а то ведь простудишься насмерть.

— Во что переодеться-то? — выпалила Пегги, с подозрением уставившись на него.

— А вот, — невозмутимо ответил Дэнни, вытряхнув из сумки собственную, совершенно сухую, к счастью, но грязную футболку. Это была его рабочая одежина, в которой он сегодня всё утро вкалывал на ранчо Молли Винтерс, прежде чем поехать домой. — Лови!

И он бросил футболку Пегги, которая её машинально поймала, брезгливо понюхала и закатила глаза:

— Ты что мне свои грязные обноски суёшь?!

— Ну и ходи мокрая, мне-то что, — Дэнни безразлично пожал плечами и задержал дыхание.

— Отвернись! — скомандовала она, наконец решившись переодеться.

— Может, мне выйти, леди? — сварливо огрызнулся Дэнни, но всё же послушно повернулся к стене.

Снаружи мог бушевать не только торнадо — могло начаться извержение вулкана, землетрясение, великий потоп или новый ледниковый период. Дэнни было на это начхать. Даже отвернувшись и закрыв глаза, он видел перед собой полные груди Пегги с затвердевшими от холода сосками и плавный изгиб её стройных бёдер, похожий на изгиб речной излучины.

Пегги не удостоила его ответом. Она поспешно скидывала свои мокрые тряпки, шлёпавшиеся на каменный пол пещеры.

— Ты или очень храбрая или абсолютная дура, — сказал вдруг Дэнни искренне. — Мы тут совершенно одни, я вдвое сильнее тебя, а ты раскомандовалась.

У Пегги всё ещё стучали зубы, но она величественно отозвалась:

— Я ни к кому не подлаживаюсь, запомни. Можешь повернуться.

Дэнни поднял голову и независимо, как ему казалось, взглянул на неё из-под полуприкрытых век. Проклятье, она, кажется, сняла с себя всё до нитки, по крайней мере, выкручивала она не только брюки и блузку. Синяя футболка прикрывала её до колен и вообще была слишком, слишком просторной. Чересчур.

— Ты не посмеешь меня тронуть, — заносчиво добавила она, вызывающе встречая его жадный взгляд.

— Тоже совершенно зря сказано, — нехотя пробурчал Дэнни, отводя глаза. — Но я тебя не трону не потому, что ты и твоя семейка упекут меня в тюрягу до конца дней. Знаешь, когда парни начинают думать хуем, им плевать, что с ними будет дальше.

Пегги едва заметно вздрогнула, но продолжала презрительно усмехаться.

— Я тебя не трону просто потому, что никогда не принуждал девчонок. Это же позорище для мужика, — рассудительно продолжал Дэнни, вытряхивая из своей сумки свёрнутое одеяло, банку колы и пакет чипсов. Хорошо, что он был запасливым, как барсук. — Что я за чмо, если не могу уложить девку по согласию? Но ты мне даже не нравишься.

— Чего-о? — Пегги разинула рот от негодования, и Дэнни подумал, что вот сейчас-то она точно вцепится ему прямо в рожу своими рысьими когтями, но отважно закончил, косясь на неё:

— Вы, белые красотульки, конечно, нафуфыренные и гладкие, но такие ледышки. Вы и не знаете толком, для чего девке пизда. Считаете, что у вас там невесть какое сокровище и любой парень должен ебануться от счастья, если вы ему только подставитесь, а сами будете лежать-полёживать, раздвинув ножки. Нет, дорогуша. Наши девчонки — горячие и ласковые. С ними в постели не скучно.

Он наконец фыркнул, видя, какое неописуемое выражение приняла хорошенькая физиономия Пегги.

— На вот тебе чипсы, колу, ешь, пей, — сквозь смех вымолвил он, протягивая ей немудрящую снедь. — И садись уже сюда, не бойся, — он похлопал ладонью по расстеленному одеялу, на которое уселся сам.

— Я тебе уже сказала, что не боюсь, — процедила Пегги, привычно вздёргивая подбородок. — И вообще… много о себе мнишь!

Дэнни в свою очередь закатил глаза, ничего не ответив на этот выпад. Шум дождя снаружи не стихал, значит, им предстояло провести тут немало времени.

Можно всё успеть…

Пегги нерешительно сделала несколько шагов, переступая по камням длинными ногами в кроссовках, и повозилась, устраиваясь на одеяле так, чтобы её округлые коленки не торчали из-под края футболки. Это удавалось ей плохо. Дэнни едва не облизнулся, но тотчас сделал вид, что его интересуют только чипсы.

— Ешь, — повторил он, разрывая упаковку, отсыпал себе немного на ладонь и подождал, пока Пегги выпьет колы. Потом взял у неё жестянку и сделал большой глоток. Сердце его сладко сжалось — это был самый настоящий непрямой поцелуй. О, Вакан!

— Может, кроссовки снимешь? — небрежно предложил он. Сам-то он давно разулся и сейчас сидел, блаженно шевеля пальцами, а на этой дурочке оставалась не только обувь, но и беленькие носочки. Насчёт трусиков Дэнни не был уверен, а вот лифчик она точно сняла и отжала — теперь он скромно возлежал на камнях вместе с остальной её амуницией.

— Антисанитария, — отрезала она, зыркнув на него из-под рыжей чёлки и продолжая с аппетитом уплетать чипсы из шуршащего пакета. — Хочешь ещё? — спохватилась она слегка виновато.

Дэнни покачал головой. Он хотел, но не чипсов. Однако он по опыту знал: если девчонка любит покушать, другие плотские радости ей тоже будут не чужды. А Пегги Уилсон вроде была не из тех, что изнуряют себя диетами. Все её изгибы и округлости были что надо!

Дэнни незаметно сглотнул и беззаботно предложил:

— Костра нету, садись поближе, теплее будет.

Самому ему совершенно не было холодно.

Пегги снова метнула на него полный подозрения взгляд, а Дэнни постарался принять самый что ни на есть невинный вид, хотя всё его хозяйство в джинсах давно налилось и нетерпеливо подрагивало. Того и гляди, «молния» на ширинке разойдётся!

Пегги тем временем всё-таки сковырнула с ног сырые кроссовки и, аккуратно поставила их в сторонке от одеяла и положила сверху свои трогательные носочки, оставшись босиком. Ступни у неё были маленькими и узкими.

— Оденься, ты голый, — она обвиняюще указала пальцем на его обнажённую бронзовую грудь, от которой находилась всего в паре дюймов.

— Зато тёплый, — объявил Дэнни и решительно притянул её к себе, легко преодолев и эту пару дюймов, и её невесомое сопротивление. — Лифчика у меня всё одно нету.

Пегги фыркнула ему в плечо, и он едва не застонал. Теперь вздыбились даже волоски на его шее, что уж говорить о хозяйстве в джинсах!

Дэнни казалось, что он сам весь превратился в напряжённый, молящий об удовлетворении хер. Но, с прежней решимостью водружая забрыкавшуюся было Пегги к себе на колени, он только и произнёс, не разжимая рук:

— Тш-ш-ш…

И замер. Сердце оглушительно колотилось в груди. Пегги тоже притихла, как мышка, в кольце его рук. Он втягивал ноздрями запах её влажных, завившихся кудряшками, волос, почти уткнувшись носом ей в макушку.

Она расслабилась и длинно выдохнула. Потом немножко повозилась. И ещё повозилась. И опять.

Дэнни закрыл глаза. И старики ещё что-то талдычили про столбы пыток, где, мол, в древние времена воины испытывали своё мужество! После сегодняшнего он висел бы на таком столбе под палящим солнцем с улыбкой до ушей!

Но он надеялся… он надеялся, что…

Пегги снова поёрзала и вдруг замерла, даже не дыша. Потом медленно-медленно подняла на Дэнни свои синие глаза, ставшие просто громадными, и прошептала:

— Это… там… что? Что там у тебя?

— Хуй, — буркнул Дэнни. — Что, что…

И снова умолк. Ему оставалось только ждать, молиться и надеяться.

И добрый Вакан Танка, Великий и таинственный, его молитвы услышал!

Пегги так же, едва слышно, не сводя с Дэнни ошеломлённого взгляда, пробормотала:

— Такой огромный?

— У меня кликуха — Бычок, — сокрушённо признался Дэнни и вновь умолк, пялясь на стены пещеры так, словно был натуралистом, выслеживающим диковинных летучих мышей. На Пегги он и вовсе не смотрел. — Ты это… поспи.

И он потрепал Пегги по круглому плечу, будто убаюкивая.

Та негодующе подпрыгнула, а Дэнни чуть не взвыл.

— Прекрати меня укачивать, ты не моя бабушка! Ты… ты… я… — она, похоже, не находила слов, по крайней мере, таких, что считала пристойными. — Ты же меня хочешь!

— Да ладно, он у меня всегда такой, — сообщил Дэнни со всей невозмутимостью и даже слегка улыбнулся. — Не обращай внимания. Поспи.

Он снова попытался положить руку Пегги на плечо, но она увернулась и цепко ухватилась сперва за ремень его джинсов, а потом за «молнию» ширинки — цепко и уверенно. Дэнни зажмурился. Его надежды оправдались, охотничий расчёт оказался точным. Пегги Уилсон, королева школы, будущая королева красоты штата, воспитанная и утончённая белая мисс, отнюдь не была девственницей. И ей стало страсть как любопытно, что же за подарок такой у него в штанах!

Ну что ж…

— Я сейчас не могу, — прохрипел Дэнни, собрав в кулак остатки воли, и отвёл пальцы Пегги от своего хозяйства, грозно рвущегося вон из чёртовых тесных джинсов. Столбы пыток! Ха! — У меня это… молельные дни. Да-да, — энергично закивал он, когда Пегги возмущённо фыркнула. — Священные обряды нашего племени… и всё такое, — он наморщил лоб, припоминая мудрёное слово. — Сакрательные.

— Сакральные, дурья башка! — яростно прошипела Пегги, безуспешно пытаясь высвободиться из его железной хватки. — Пусти меня!

— Ты же опять полезешь ко мне в штаны, — жалобно и укоризненно произнёс Дэнни, делая вид, что даёт слабину. — А мне нельзя. Правда, нельзя. Я тебе сразу не стал говорить, чтобы ты не смеялась. Я сюда специально ехал… в горы… для сак-рального обряда, — язык у него заплетался.

Какое там смеяться — Пегги готова была заплакать. Её личико, всё в потёках размазанной туши, исказилось от негодования:

— Какого ещё обряда?! Ты врёшь!

— Вам, бледнолицым, этого сроду не понять, — возразил Дэнни, как бы невзначай позволяя ей вывернуться. — А-а! Ты что?!

Этакой пытки он уже не мог спокойно снести: взбесившаяся Пегги обеими руками схватила у основания его радостно выскочивший на волю хер и вобрала его в рот. Сколько могла. Едва не закашлявшись.

— Он для тебя слишком… — простонал Дэнни, даже испугавшись за неё — он никак не ожидал такой прыти от чинной белой гордячки. От леди! — Ты же…

Слова гасли у него на закушенных губах, едва рождаясь, глаза лезли из орбит.

Пегги что-то промычала, потом на мгновение выпустила его стояк изо рта и, тяжело дыша, произнесла одно лишь слово:

— Заткнись!

После чего вернулась к своему выносящему душу занятию.

Дэнни ещё успел подумать, что сейчас Пегги Уилсон похожа на сопящего и чавкающего циркового медвежонка с бутылкой молока. Это было его последней связной мыслью. Потом он откинулся назад, опёрся на локти и улетел.

Когда он снова разлепил веки, Пегги утирала свой щедрый рот ладонью и выглядела очень довольной. Только что не мурлыкала.

— Антисанитария… — едва вымолвил Дэнни, поражаясь тому, что после такого всё ещё жив.

Тому, что именно Пегги Уилсон отсосала ему, как десятидолларовая шлюха в мотеле.

Тому, что она не требует от него, чтобы он помалкивал о случившемся, не угрожает и не торгуется. Но почему?

Пегги отмахнулась, рефлекторно облизнула губы и заявила, в упор уставившись на Дэнни своими шалыми, торжествующе блестевшими гляделками:

— Твоя очередь.

И задрала подол футболки, без малейшего стеснения стаскивая с себя трусики, оказавшиеся тонким лепестком кружев. А потом, помедлив, стащила и футболку.

Чудеса продолжались!

В голове у Дэнни разом помутилось, но он всё-таки выдавил, собрав в кучку — очень небольшую! — последние разумные мысли:

— Ты хочешь трахаться со мной без резинки, Пегги Уилсон? Твой папаша не обрадуется краснокожему внучку, как пить дать.

— Я на таблетках, — небрежно объяснила та, помахивая трусиками у него перед носом, и Дэнни понял, что раньше он совсем её не знал. Новая невиданная Пегги нравилась ему куда больше прежней. Да какое там «нравилась» — он уже обожал её!

Пегги пихнула его в грудь обеими руками, снова повалив на измятое одеяло, И победно уселась ему на бёдра, старательно проталкивая в себя его резво вскинувшийся стояк. Дэнни замычал. Перед глазами заплясали искры — мириады разноцветных искр. Она так текла, но была такой узкой! Такой тесной!

— Ты меня угробишь, — безнадёжно выстонал он, и она торжествующе засмеялась, встряхивая враз просохшей растрёпанной гривой, рыжая ведьма!

Дэнни больше не жмурился, он не мог отвести глаз от её раскрасневшегося лица, стройного тела, плавно поднимавшегося и опускавшегося на нём. От подпрыгивавших полных и круглых грудей.

Возможно, он спал или бредил. Возможно, он просто заснул около костра в Чёрных горах, и духи наслали ему этот сон. Такой чудесный, такой великолепный блядский сон!

Дэнни не желал просыпаться!

Вскинув руки, он ухватил взвизгнувшую от неожиданности Пегги за плечи, сдёрнул с себя — она завизжала снова и забрыкалась, протестуя. Но теперь действительно была его очередь.

Его очередь торжествующе смеяться, опрокидывая навзничь эту рыжую упрямую кобылку, разводя в стороны её белые бёдра и запечатывая её пухлый рот поцелуем. Она мстительно укусила его за нижнюю губу — больно, до крови, но он опять засмеялся, сгибая ей ноги в коленях и снова прорываясь в тесную глубину влажного, горячего, сладкого тела.

Он склонился над нею, неистово двигаясь внутри неё, сминая в ладонях её пышные груди, а она вдруг обхватила его за шею и сама принялась целовать, всхлипывая и вскрикивая ему в губы.

Он дождался, пока она не кончила во второй раз — её нутро свело тягучей судорогой, и она забилась, запрокидывая разлохмаченную голову. Тогда он позволил кончить и себе, правда, в последнее мгновение всё-таки выдернув свой пульсирующий стояк и крепко сжав его в кулаке. Таблетки там или не таблетки, он не хотел подставлять эту девчонку, так беззаветно ему отдавшуюся.

Потом он рухнул на одеяло рядом с нею и забылся на несколько мгновений — как провалился. Очнулся он от того, что Пегги принялась медленно водить пальцами по его руке, по плечу, по груди и шее, поднимаясь к лицу и словно изучая. Он поймал эти пальцы губами и раскрыл глаза.

Пегги смотрела на него внимательно, очень серьёзно и казалась старше своих лет. Словно бы она была… была его матерью или старшей сестрой, пришло Дэнни в голову, и он даже машинально схватился за угол одеяла, чтобы прикрыться. Но потом спохватился.

— Я никому не скажу, — с силой проговорил он, успокаивающе взяв её за руку.

Она покачала головой, не отрывая взгляда от его лица и просто ответила:

— Я знаю.

Они так и продолжали смотреть друг на друга, пока Дэнни не очнулся и не схватился за голову:

— Вот я идиот! Одевайся! Быстрее!

— Что… что такое? — растерянно заморгала она.

— Буря улеглась! — объяснил Дэнни, кое-как натягивая и застёгивая штаны и ища взглядом её шмотки. Это было куда легче сделать, чем час назад — в провал пещеры лился такой безмятежный солнечный свет, словно там и не пронёсся торнадо. — Твой папаша сейчас вышлет отряды спасателей тебе на помощь!

— И что? — Пегги машинально прижала к груди свою измятую одежду. Она так и сидела, совсем голая, и Дэнни старался на неё не смотреть, но всё равно видел стройную шею, нежный изгиб спины, невыносимо соблазнительно круглящуюся задницу. — Ты же меня спас. Довёз до этой пещеры. И мы просто… просто… — она запнулась.

— Да, — устало отчеканил Дэнни, уронив руки. — И ты была со мной наедине битых два часа. С краснокожим. С дикарём. Со скином. Люди будут болтать об этом. Тебе такое не нужно. Давай, одевайся! Ну же, винчинчала, девочка, — добавил он уже мягче, заглянув в её растерянное лицо. — И пошли. Может, успеем.

— Да что успеем-то?! — отчаянно выпалила она, мотнув головой. Её рыжие кудри разметались по плечам, и это было так красиво, что у Дэнни в горле вдруг встал комок.

Он тоже тряхнул растрёпанной головой и хрипло отозвался:

— Успеем добраться до твоего «ягуара», пока туда не нагрянули копы или помощники шерифа.

* * *

И они успели.

Сперва оба спустились по заваленной камнями тропинке — теперь Пегги и вовсе не отпускала руку Дэнни, — отыскали отозвавшуюся ржанием из-под утёса рыжую кобылку, всё время смирно там стоявшую. Лошадь не пострадала — на её блестящей шкуре не было ни царапины.

— Умница, — похвалил Дэнни, взлетая ей на спину — не было времени возиться с седлом, и он просто оставил его в пещере, зная, что всё равно туда вернётся. Одним движением он поднял Пегги с земли и усадил перед собой.

Лошадь вынесла их прямёхонько к «ягуару», застрявшему в нескольких десятках футов от того места, где они его бросили. Он утопал в грязи, но ураган его не перевернул.

— Вот твой фургон, Дороти, ты возвращаешься в Канзас, — почти весело проговорил Дэнни, опуская девушку наземь, и наклонился к ней, не спешиваясь. — Будешь всем рассказывать, что потеряла сознание и больше ничего не помнишь. Спорим, тебя ещё по телику покажут! И в газетах напишут.

Он старательно изобразил беспечную улыбку.

— Я запомню, — тихо сказала Пегги, неотрывно глядя на него, и в какой-то миг ему показалось, что она сейчас кинется ему на шею. Но нет. — Я ничего не забуду.

Она отвернулась и забралась в свой «ягуар», на засыпанное песком сиденье. Даже в мятой одежде, грязная и растрёпанная, она была королевой.

Его королевой.

— Хи-юп-юп-хийя! — издал Дэнни боевой клич, разворачивая лошадь обратно к горам, чтобы там укрыться — теперь уже на время неотвратимо надвигающейся, как торнадо, суматохи.

Когда он свернул на ведущую к пещере заветную тропинку, в небе над ним раздался стрёкот вертолёта. Но Дэнни так ни разу и не обернулся.

Это было ни к чему. Совершенно ни к чему.

* * *

— Вау, глядите-ка, кого там показывают, никак, маленькая мисс Уилсон, что с вами, обалдуями, в школе училась, — провозгласила Храбрая Медведица, бросив раскатывать тесто и уставившись на рябивший экран телевизора, возвышавшегося на столике у стены. — Красавица!

Дэнни был с ней согласен, но предпочёл промолчать. Рядом с ним на продавленном от прыжков малышни диване чинно восседали старшие пацаны большого семейства Храброй Медведицы, а также его друзья Певец и Кенни, дожидавшиеся пирога.

— Смотри-ка, девчонка была в своём «ягуаре» во время торнадо! — ахнула Храбрая Медведица, внимательно слушавшая репортаж. — Это просто чудо какое-то!

Дэнни снова был с ней полностью согласен и снова предпочёл промолчать.

— Все ребята в школе по ней сохли, — авторитетно заявил Кенни, на миг оторвавшись от книги, которую читал, и заложив пальцем страницу. — А она сохла по тебе, — он ткнул Певца в бок и лукаво ухмыльнулся.

— Да брось, — неловко проворчал тот. — Ерунду болтаешь. Первая красотка штата, белая богачка — на хрена ей сдался краснокожий. Нищий скин, такой, как я или вон Дэнни.

Храбрая Медведица закивала, соглашаясь.

— Но наш Бычок по ней не сох, — закончил Певец, весело похлопав Дэнни по плечу. — Ему всегда девок с лихвой хватало. А в таких, как Пегги Уилсон, влюбляться — себе дороже.

— Ну да, — уныло подтвердил Дэнни, не сдержав глубокого вздоха, и Певец внимательно на него посмотрел.

Он всегда был слишком чутким, чертяка.

@темы: гет, фики, американские тексты, ФБ-19, индейцы

Название: Партизанка
Цикл: Война
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2019
Бета: Санди Зырянова
Размер: драббл, 535 слов
Пейринг/Персонажи: Вилли/Даша
Категория: гет
Жанр: военная драма, PWP
Рейтинг: R
Краткое содержание: пленная партизанка и гитлеровский часовой, всё просто
Примечание: время действия — 1942 год
Все герои достигли совершеннолетия
Предупреждение: изнасилование, смерть фашиста
Ссылка на ФБ-19 тут.

Русская партизанка была красивой, хоть и остриженной, как мальчишка, в мужских штанах и какой-то старушечьей бесформенной кофте. Её огромные тёмные глаза пылали ненавистью, а на разбитых ударом губах запеклась кровяная корка. Да, она была красивой, хотя ефрейтор Краузе всё время твердил, что все славяне — дикари и недочеловеки.

Вилли выпало нести караул в полночь возле сарая, в котором её заперли, чтобы поутру офицеры могли допросить. Вдруг ночью другие партизаны придут выручать её.

Вилли без устали ходил от угла к углу сарая, утаптывая ботинками свежевыпавший снег. Временами он останавливался, чтобы прислушаться. Но в сарае было тихо. И вокруг тоже тихо. Никаких партизан. Безмолвно чернели в темноте приземистые избы. Луна заливала округу призрачным холодным светом.

Стараясь не шуметь, Вилли отпер ржавый засов на двери и вошёл в сарай. Лунный свет проник и сюда сквозь щели в покосившихся стенах и в окошко под низким потолком.

Партизанка сидела на охапке соломы со связанными за спиной руками, поджав под себя ноги в разбитых башмаках. Её яростные глаза будто прожигали Вилли насквозь, у него даже испарина на спине выступила, несмотря на холод. И в паху у него стало так же горячо и мокро.

— Послушай, — кашлянув, хрипло произнёс Вилли, кладя свой «шмайссер» на солому и не спуская глаз с партизанки. — Тебя же утром всё равно повесят. А я хочу тебя согреть.

Она его не поняла, конечно же, но если бы и поняла, всё равно сопротивлялась бы. Дикарка! Она вырывалась изо всех сил, несмотря на связанные руки, отпихивала Вилли коленками, но Вилли был куда тяжелее неё и гораздо сильнее. У него окончательно помутилось в голове, когда он увидел её маленькую белую грудь сквозь разорванную кофту.

Он силой разжал её коленки, содрав с неё ватные штаны, и приспустил собственные брюки.

Русская партизанка оказалась не только красивой, но и девственной. Это настоящий Божий подарок, и Вилли закатил глаза от удовольствия, когда, мыча и хрипя, наконец протолкнулся глубоко в это беспомощно бьющееся под ним тело. Он даже не почувствовал, как она судорожно вцепилась ему в плечо зубами, будто зверёныш. Не почувствовал, как в пылу схватки верёвка на её запястьях размоталась, и рука вслепую вскинулась к ремню его спущенных брюк.

И как ему под сердце входит сдёрнутый с пояса собственный тесак, Вилли тоже не почувствовал.

Багровая тьма застлала ему удивлённо вытаращенные глаза, и он кулём повалился на партизанку, заливая её своей кровью.

Всхлипывая без слёз, она с трудом вывернулась из-под безжизненного тела, всё ещё сжимая в руке окровавленный нож. Лихорадочно озираясь, кое-как натянула порванную одежду и подхватила с соломы «шмайссер» Вилли. Бесшумно проскользнув в приоткрытую дверь сарая, она со всех ног побежала к темневшей поодаль опушке леса.

И лес укрыл её, Дашу Скворцову, партизанскую разведчицу.

* * *

Весной Даша наконец поняла, что беременна. Она долго плакала, прячась от всех, но вытравлять плод не стала. Ребёнок уже шевелился у неё под сердцем. Вскоре вместе с несколькими ранеными её эвакуировали из отряда за линию фронта, на «Большую землю».

В конце лета Даша родила сына, которого назвала Михаилом. Она так никому и не призналась, кто был отцом её ребёнка. Рассказала она об этом только внуку Феде много лет спустя.

Родственников в Германии Федя искать не стал. Но историю появления на свет своего отца поведал в Интернете, назвав её очень просто.

«Как моя бабушка убила моего дедушку».

Название: Дэвлалэ
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2019
Бета: Санди Зырянова
Размер: драббл, 755 слов
Пейринг/Персонажи: Михай, Степан, его дочь и бабка
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: у Михая был дар ворожить, доставшийся ему от умершей матери, и вот однажды этот дар ему пригодился
Примечание: время действия — конец XIX века
Цыганские слова и выражения: «Дэвлалэ» — «Боже мой!»; рома — цыгане; чаво — парни; бэш чаворо — прочь отсюда
Предупреждение: упоминание насилия
Ссылка на ФБ-19 тут.

Михаева мать Зора была такой хорошей ворожеей, что её даже в богатые дома зазывали погадать, не гнушаясь цыганских лохмотьев. Но вот собственную смерть она предсказать не сумела. Когда Михаю сравнялось шестнадцать, мать сильно простудилась, начала кашлять кровью и умерла под самый сочельник. Схоронили её цыгане за оградой кладбища той станицы, возле которой табор стоял, да и отправились дальше.

Кочевали они тогда в степях у Дона.

После материной смерти у Михая осталась дырявая кибитка, старый мерин Гнедко и монисто, которое мать на шее носила и завещала будущей своей снохе передать. А ещё оставила она Михаю то, чего никто увидеть не мог — свой дар ворожеи.

Мужчины-рома испокон веку уводом коней да кузнечным ремеслом промышляют. Не мужское то дело – ворожить. И Михай помалкивал про то, что дано ему видеть чужие судьбы, видеть, что было, что будет, чем сердце успокоится, — даже ни на чьи ладони не глядя и карты не разбрасывая.

Тяжкий это оказался дар: то и дело отворачивался Михай и шептал едва слышно: «Дэвлалэ!» Сторониться людей стал. Грызла его тоска и жалость к ним, даже к самым никудышным. Если ты всё про человека знаешь, как его не пожалеть!

Меж тем таборные чаво быстро проведали, что брать Михая с собой в степь — коней уводить безлунными ночами — к удаче. Тот всегда ровно знал, караулят ли их на выпасе казаки или уснули у костра. Но, как и его мать, своей собственной доли Михай заранее увидеть не смог. Другие чаво россыпью в степь утекли, а Михая проснувшиеся казаки схватили.

Всё, что ему оставалось — приготовиться к участи лютой и позорной: казаки конокрадов не щадили, нагайками насмерть запарывали, сапогами месили так, чтобы всё нутро отбить.

— Дэвлалэ! — только и выдохнул Михай, когда громадный казачина, поднял его за шиворот с земли, как кутёнка, и глянул в помертвевшие Михаевы глаза своими — прищуренными, волчьими.

Миг краткий Михаю целой жизнью показался. Увидел он, как этот казак мальцом впервые на неосёдланного коня взобрался, увидел, как пред алтарём тот стоит рядом с синеглазой девкой-раскрасавицей, и бой отчаянный, смертный в горном ущелье среди заснеженных вершин тоже увидел.

Забарахтался он наконец, захрипел, хватая ртом воздух, и тогда казак брезгливо швырнул его наземь, замахнулся нагайкой. Михай же откатился в сторону, вскинулся чуть и заговорил быстро-быстро, в потемневшее лицо его глядя:

— Есть у тебя на теле шрам приметный от черкесской шашки — черкес промахнулся и по плечу тебя хватил вместо того, чтобы голову отсечь. Жена твоя померла родами и дочку тебе оставила. Не женился ты больше. А дочка твоя чахнет, в чём только душа держится, и боишься ты, что тоже помрёт она. А вот как звать тебя, мне неведомо.

— Степаном, — только и вымолвил казак, уронив нагайку из занесённой руки. И добавил, к остальным повернулся, хмуро на них, зароптавших, глядя: — Домой к себе этого байстрюка отвезу, пускай на мою Марусю посмотрит.

Оседлал он коня и так же, за шкирку, Михая к себе на седло вскинул. Тот лишь губу до крови закусил.

Привёз его казак к себе на баз, с коня сдёрнул и в дом повёл — уже не за шиворот держа, а за руку повыше локтя, но крепко, чтоб не вырвался. Ладонь у него твёрдая была, будто железная.

За дочкой его какая-то сгорбленная старуха присматривала, не то мать ему, не то бабка. Всплеснула она руками, Михая завидев, но Степан на неё цыкнул и подтолкнул Михая к кровати, на которой девочка под пуховым одеялом лежала. Лет семи на вид, махонькая, как птичка, востроносенькая, личико белее подушки, и только кудри русые шёлком разметались. На мамку свою похожа, какой Михай её в церкви увидел. Он так и выпалил:

— Дэвлалэ, какая она красивая вырастет, как мать.

Бабка тут же заохала, запричитала, но Степан снова на неё шикнул и к Михаю повернулся:

— А вырастет ли? Скажи правду, цыган!

У самого голос дрожит. А девочка глазами огромными синими прямо в душу Михаю смотрит.

Михай сглотнул и ответил твёрдо, душою не покривив:

— Вырастет и отрадой доброму человеку будет. Внуков дождёшься, казак.

Бабка в рёв, а Степан — тот широкими своими ладонями лицо закрыл и отвернулся.

Тут Михай, не будь дураком, такого стрекача задал, что босые пятки засверкали. Вылетел стрелою на баз, а там Степанов вороной смирно стоит, ушами прядает. Будто дожидается! Вихрем взлетел Михай в седло и погнал коня прочь — за ворота, за околицу.

В степь!

Никто за ним не погнался, хотя он то и дело через плечо оборачивался. Только собаки позади брехали.

Прискакал он в табор и вымолвил только:

— Бэш чаворо!

Бежим, дескать.

Цыганам не привыкать так споро с места сниматься. Никто и расспрашивать Михая не стал, мигом все кинулись скарб свой в кибитки собирать. Через полчаса уже в дороге были. Но никто их не догонял, не искал.

А Степанова коня Михай назвал — Ферка.

Свободный.

Название: Робичич
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2019
Бета: Санди Зырянова
Размер: драббл, 475 слов
Пейринг/Персонажи: Владимир/Рогнеда, Рогволод, сваты, дружинники
Категория: гет
Жанр: историческая драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: княжна полоцкая Рогнеда отказала Владимиру, князю новгородскому
Примечание: время действия — приблизительно 980 год
Все герои достигли совершеннолетия
Предупреждение: изнасилование, смерть персонажей; автор слегка спрямил историческую канву
Ссылка на ФБ-19 тут.

— Не хочу разуть робичича, — говорит Рогнеда Рогволодовна, княжна полоцкая, и слова эти срываются с уст её бледных, как льдинки с морозных, инеистых, зимних ветвей.

Хмурит Рогнеда брови пренебрежительно, сама как эта ветвь — тонкая, гибкая, ледяная.

Супруге надлежит снять обувь с ног мужа перед брачной постелью.

Кто же станет супругом Рогнеды, кто согнёт эту тонкую гордую ветвь: Владимир Святославич, князь новгородский, или Ярополк Святославич, великий князь киевский?

— Не хочу разуть робичича, но Ярополка хочу, — звенит холодный ломкий голос княжны.

Сваты безмолвно переглядываются, ухмыляются в бороды. Таит усмешку и Рогволод, отец Рогнеды, князь полоцкий. Союз с Киевом ему куда выгодней, чем с Новгородом. И Ярополк Святославич — не робичич.

«Робичич» — сын рабыни-ключницы, принадлежавшей Ольге, матери Святослава. Рабыня понесла от князя, и родился Владимир, которого Святослав признал, дал ему во владения угодья новгородские.

Но позорная кличка — как рабская кровь в жилах, её не смыть.

Владимир темнеет ликом, когда сваты чуть ли не шёпотом передают ему жестокие слова Рогнеды. Кулаки его сжимаются, но он кивком отпускает всех. И идёт к своей варяжской дружине.

Верные ему, как псы, варяги в тот же час собираются на Полоцк. И Владимир встаёт во главе их. Не бывать гордой Рогнеде женой Ярополка!

Осаждают Полоцк варяги. Мечется по терему Рогнеда, сцепив руки до боли. За высоким решетчатым окном — зарево пожара, людские крики, за окованной в железо дверью её девичьей светлицы — лязг мечей, шум схватки.

Разуть робичича перед брачной пышной постелью Рогнеде не довелось.

Он гнёт её, будто ветвь, к полу терема, выламывает руки, словно не слыша её отчаянных криков. Да, вот теперь она кричит под ним и бьётся, как птица в силках. Куда подевалась её хвалёная гордость! Её отец и братья, схваченные варягами, в ужасе прячут лица, отворачиваются, чтобы не видеть этого срама, этого поругание. Не видеть, как Владимир задирает на Рогнеде расшитые юбки и подол нижней сорочки, как разводит её белые бёдра и прорывается в нежное лоно зверем рыкающим, изронив девичью кровь.

Не глядя более на княжну, лежащую в беспамятстве, он распрямляется и велит своим варягам прирезать её отца, мать и братьев, словно бессловесный скот.

Вскоре от руки Владимира гибнет и его брат Ярополк, великий князь киевский.

* * *

Увезённая Владимиром Рогнеда получила имя Горислава, а, приняв христианскую веру, стала в иночестве своём Анастасией. Поругания своего прилюдного и гибели отца и братьев она Владимиру не простила и однажды ночью, пока князь спал, утомлённый утехами, попыталась заколоть его ножом. Владимир был воином. Пробудившись, он схватил Рогнеду за руку и намеревался убить её. Но маленький его сын Изяслав, вбежав в спальню с детским мечом в руке, встал на защиту матери. Это так потрясло Владимира, что он оставил Рогнеду и Изяслава в покое. Как гласит летопись, посоветовавшись со старцами, он решил отправить Рогнеду с сыном в родовые земли ее отца, основав там в честь храброго наследника город Изяславль.

Ещё один сын Владимира и Рогнеды, Ярослав, получил на Руси прозвание Мудрый, прославив в веках династию Рюриковичей.

Название: Трое
Цикл: Война
Автор: sillvercat для fandom Russian original 2019
Бета: Санди Зырянова
Размер: драббл, 815 слов
Пейринг/Персонажи: Яська, Гелани, Иса, федералы, жители Грозного
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: трое подростков разных национальностей пытаются выжить в разорённом войной Грозном
Предупреждение: неграфичное описание смертей
Примечание: время действия — осень 1995 года
Баркалла — спасибо (чеченск.)
Дик кIант — хороший парень (чеченск.)
Ссылка на ФБ-19 тут.

Яське пятнадцатый год, но по виду едва ли дашь двенадцать: замызганная пятнистая фуфайка с подвёрнутыми до локтей рукавами болтается на плечах мешком, из слишком широкого ворота, как из птичьего гнезда, торчит русая голова на тонкой шее. Волосы острижены неровными ступеньками — это Иса старался, стриг огромными овечьими ножницами.

Глаза у Яськи голубые — в пол-лица. На спине висит пустой вещмешок, ботинки месят липкую бурую грязь — осень в Грозном дождливая, а мостовые раздолбаны, даже посреди рынка навалены груды вывороченных каменюк.

Иса степенно усаживается на эти камни и разворачивает, освобождает от тряпья свою гармонь

Гармонь эту они нашли в разорённой музыкальной школе — как ни странно, целой, даже ножом никто её не проткнул, а ведь из пианино все кишки вытянули и очередью раскрошили.

Да что там пианино. Иса с Гелани и Яськой видели человека с выпушенными кишками, на шею намотанными — боевики постарались.

И вообще трупов видели — не счесть.

Яська глубоко вздыхает, переглядывается с Гелани — тот сторожко стоит чуть поодаль, охраняет. И на Ису Яська смотрит, выжидая, когда нужно будет вступить в песню, проигрыш к которой тот уже потихоньку завёл. Песня старая, её все знают, из фильма про лётчиков.

— Как-то летом, на рассвете, заглянул в соседний сад —
Там смуглянка-молдаванка собирает виноград…

Яське ужас до чего хочется винограду навернуть. Но тут хоть бы хлеба досыта поесть.

— А смуглянка-молдаванка отвечает парню в лад:
Партизанский, молдаванский собираем мы отряд.
Нынче рано партизаны дом покинули родной,
Ждёт тебя дорога к партизанам в лес густой.

Голос у Яськи сильный и звонкий, враз перекрывает базарный шум, и люди начинают подтягиваться к пятачку, на котором остановились Иса, Яська и Гелани. Впрочем, кое-кто ещё раньше сюда подошёл, заметив их — на этом рынке они не в первый раз, их тут знают и ждут.

— Раскудрявый, клён зелёный, лист резной,
Здравствуй, парень, мой хороший, мой родной…

Когда песня про смуглянку заканчивается, Яська тут же заводит другую, про орлёнка, тоже военную, боевую.

— Орлёнок, орлёнок, гремучей гранатой от сопки врагов отмело,
Меня называли орлёнком в отряде, враги называют орлом…

Партизаны — это, получается, те, кто в лесах, в «зелёнке», боевики? А враги — те, кто Грозный разбомбил? Федералы? Яське всё равно — за такие песни хорошо подают.

— Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем, собою затми белый свет,
Не хочется думать о смерти, поверь мне, в шестнадцать мальчишеских лет…

В этот раз тоже хорошо подают — лепёшки, овечий сыр, яблоки. И деньги. Яська проворно скидывает всё в мешок, деньги зажимает в ладони, благодарно бормочет по-чеченски:

— Баркалла, баркалла…

Подымает глаза. Видит камуфляж — федералы! Невесть когда подошли. Остальные молча расступаются перед ними, сторонятся.

— Эй, пацан, ты же русский, — удивлённо говорит один из солдат, с сержантскими нашивками, — ты чего тут с чичами делаешь? Пошли с нами, будешь сын полка, на бээмпэшке будешь кататься. Поёшь ты здорово.

Он весело улыбается и суёт Яське свёрнутую купюру — пятерик, что ли? Расщедрился.

— Вы его отца, —— Яська кивает в сторону Исы, который уже вскочил с кирпичей и стоит, прижимая к груди гармонь, — его отца за бээмпэшкой волокли, будто падаль. А Иса мне брат.

Сержант враз перестаёт улыбаться, будто его выключили:

— Значит, боевик он был? Поделом ему тогда.

Поделом отцу Исы, потому что боевик. Поделом дедушке Гелани, потому что голосовал за Дудаева. Поделом Яськиной матери, потому что русская и без мужа, значит, шалава.

Яська про мать ничего не знает. Боевики увезли, сгинула где-то.

Сержант протягивает руку, чтобы ухватить Яську за плечо.

Яська ужом проскальзывает под его рукой и пулей несётся в проулок. Даже не оборачивается, зная, что Иса и Гелани мчатся следом.

До войны в Грозном стоял памятник, сейчас разнесённый вдрызг. Его все называли «Три дурака» — чеченец, ингуш и русский. Братство народов.

А Иса с Гелани Яське и вправду братья — ведь они, все трое, ладони себе ножом резали и кровь над Кораном смешали. И говорят Иса с Гелани про Яську так:

— Это наш брат.

Но они врут.

Яська, запыхавшись, наконец останавливается и оборачивается. Гелани с Исой тут как тут, утирают чумазые физиономии. Иса озабоченно вертит в руках жалобно пискнувшую гармошку и облегчённо вздыхает — цела.

Яська победно потряхивает набитым вещмешком и смеётся:

— Пошли жрать!

Они греются у костерка в подвале разбитой пятиэтажки: там теплее и безопаснее, чем в любой из брошенных, давно разграбленных квартир наверху. Всё равно там нет ни воды, ни канализации, ни электричества.

Гелани и Иса засыпают, прижавшись друг к другу — так теплее. Яська лежит наособицу, завернувшись в одеяла.

Ведь девчонке не годится спать рядом с пацанами.

Но о том, что она — девчонка, не знает никто, кроме Исы и Гелани.

Пацану выжить куда легче. Яська всегда мечтала стать мальчишкой. У неё даже имя почти мужское — Ярослава. И ещё ей повезло, что она тощая и плоскогрудая, девчонку в ней под слоем лохмотьев никто не признаёт. А Иса с Гелани её от всех защищают. И от боевиков, и от федералов.

Да, ей повезло, ещё как. Им всем повезло: они выжили, и война закончилась. Теперь всё будет по-другому. Может быть, даже мама вернётся.

Яська досадливо вытирает мокрые от слёз щёки — вечно она ревёт, когда думает об этом! Она же теперь не девчонка, а парень. Настоящий парень. Дик кIант.

А парни не плачут.

@темы: фики, Русреал, ФБ-19

Сегодня Минька, наш единственный парень на деревне, позволил наконец себя снимать даже во время маникюра. Да-да, этот мелкий чистил себе коготки как истый метосексуал!)))



читать дальше







Видео: yadi.sk/i/m-57m5-gGZqRwg

@темы: фото, моя семья и другие звери, кошачье