На голубой Планете, вращавшейся на окраине Галактики под светом одного жёлтого солнца и двух зелёных лун (обитатели Планеты называли их Старшая и Младшая Сёстры) после Изменения, случившегося много веков тому назад, выжили три расы разумных существ: Крысы, Коты и Псы.

Об Изменении они знали немного. Отголоски его сохранились смутным ужасом в древних преданиях, которые у молодняка считались прабабкиными сказками. Мутагены? Лаборатории? Люди? Иные планеты? Земля какая-то? Бессвязные отрывки сведений обо всём этом они получали от жрецов-наставников, но и такие обрывочные знания уже походили на легенды.

После Изменения на Планете вовсе не осталось истинных Людей. Вернее, их гены перемешались с генами Псов, Котов и Крыс. Как это случилось, никто из ныне живущих в точности не знал, даже старейшины кланов. Даже жрецы храмов Великой Праматери. Это знание было безвозвратно утеряно, как и другие знания легендарных Людей. Великая Праматерь спасла разумных от полного исчезновения с лика Планеты — вот всё, что знали и во что верили представители трёх новых рас.

Жизнь молодых воинов- Крыс, полная опасностей, была проста, как и воинов-Котов и воинов-Псов: поменьше задумывайся о том, что тебя непосредственно не касается, бей первым, ешь впрок, оплодотворяй как можно больше самок и будь счастлив.

Такой же немудрёной философии придерживался юный разведчик Крыс по имени Шор.

Его собственные предки были лабораторными крысами-альбиносами. Именно от них он унаследовал рубиновое мерцание глаз и более светлую, чем у других, шерсть. Но, как и у всех Крыс, его уши и хвост были полностью голыми, в отличие от Псов и Котов, хотя всё остальное тело покрыто короткой бархатной шерстью. Тем не менее, представители его расы и двух других рас ходили на двух ногах, а не бегали на четырёх, носили одежду и создали какое-то подобие цивилизации.

До встречи с Котом-поэтом Оделоном Шор был просто лихим весёлым разгильдяем, лучшим бойцом своего отряда и любимцем самок. Он мало задумывался о том, как обстоят дела на этом свете, хотя иногда сердце его терзала странная смутная тоска по чему-то несбывшемуся. Чему-то очень простому, но тайному и глубокому. Чему-то красивому.

Но однажды ночью, следуя проложенной тропой разведчиков-Крыс близ выхода из Подземелья (таких выходов было великое множество, как изведанных, так и не нанесённых на карты), Шор услышал, как кто-то декламирует странные строки, ни на что не похожие.

— Перед вратами смерти с понуренной головою, под спущенным стягом ветра идёт всё живое…

И тогда Шор пропал.

Во всех смыслах, ибо после встречи с молодым Котом Оделоном в родное Подземелье он не вернулся.


Рурку, молодому чёрному Псу, не нравились занятия у жрецов-наставников. Он считал их зряшной тратой времени, которое можно было бы провести с большей пользой. Например, вынюхивать следы истинных, то есть немутировавших зверей в ночном Лесу. Ловить рыбу на отмелях Реки. Выслеживать разведчиков Котов и Крыс близ Города.

Так нет же, вместо всех этих действительно полезных занятий он и остальные молодые Псы его Деревни вынуждены были сидеть в духоте и пыли общинного зала и слушать жреца-наставника, пожилого, седого и страдающего одышкой.

— Наррия, — строго вопрошал жрец сидящую рядом с Рурком юную Псицу, — ответь, чем Крысы отличаются от нас, Псов?

Наррия была куда прилежнее и старательнее Рурка. Она поднялась, привычно одёргивая тёмный балахон, со словами:

— Крысы лишены шерсти на хвосте и ушах, они меньше нас размерами и активнее размножаются.

— Плодятся, как крысы, — выкрикнул с задних рядов известный лентяй и скабрезник, рыжий Тото. Все грохнули хохотом, Наррия прижала уши, смутившись, а жрец-наставник сердито потряс когтистым пальцем:

— Крысы могут приносить жизнеспособное потомство дважды в год, и это надо знать, ибо Крысы — наши первейшие соперники в борьбе за выживание. Знать, а не смущаться и не смеяться. Хорошо, ответь тогда, чем ещё Крысы отличаются от Псов и Котов?

— Они живут в Подземельях под Городом, — послушно пробубнила Наррия, потупившись.

— А где живут Коты? — продолжал допытываться наставник. Как будто на этот вопрос не мог бы ответить любой щенок-молокосос, едва научившийся прямо ходить.

— Коты владеют Городом, — отчеканила Наррия и взахлёб продолжала, торопясь, чтобы её не перебили: — А мы, Псы, владеем Лесом за Городом, только мы имеем право охотиться в Лесу, это право даровано нам Великой Праматерью, да святится имя её.

— Да святится, — вразнобой повторили остальные, повинуясь строгому взгляду наставника.

— После Изменения, — продолжала тараторить Наррия, — Великая Праматерь заложила основы жизни наших кланов, то есть Псов, Котов и Крыс, дав каждому клану неукоснительно соблюдаемые Заповеди. Если их нарушить, рухнет само Мироздание, и теперь уж навсегда. Совсем! — глаза её потешно округлились.

— Крысы, Коты и Псы могут враждовать и даже открыто воевать между собою — и мы враждуем и воюем, — назидательно вмешался жрец-наставник. — Но рамки Заповедей Великой Праматери удерживают нас от взаимного уничтожения, ведь тогда разумная жизнь на нашей Планете прекратит своё существование. А что общего между Псами, Крысами и Котами? — наставник взмахом руки остановил готовую разразиться новым потоком слов Наррию и ткнул пальцем в сторону Рурка. — Ответь ты, Рурк.

Тот тоскливо возвёл глаза к засиженному мухами потолку общинного зала, будто ожидал увидеть там ответ, а то и саму Великую Праматерь, и нехотя поднялся с места.

— Э-э-э… — промямлил он. — Мы все похожи, то есть Коты, Псы и Крысы похожи, потому что… э-э-э… — запнувшись, он оглянулся на Наррию и вильнул ей хвостом, торчавшим из прорези штанов: помогай, мол!

— Наши расы были созданы на основе генома Человека, — вымолвила та, довольная, что может вновь показать себя. — Новый геном был создан Великой Праматерью, чтобы разумная жизнь на нашей Планете смогла уцелеть.

— Мы похожи на людей, — выпалил Рурк то, как сам понимал всю эту белиберду с незапоминающимися толком словами вроде «геном» и прочими. — Великая Праматерь решила, что Человек недостоин дарованного ему разума…

— И соединила его гены с генами Псов, Котов и Крыс, — подхватила Наррия. — А сами первичные Люди исчезли, потому что были грешны перед Великой Праматерью.

— Они едва не уничтожили Планету, — с облегчением заключил Рурк. Уж это-то он точно знал.

Во дворе младший жрец ударил в гонг, и занятия закончились, к превеликому облегчению Рурка. Он собирался до завтрашнего вечера покинуть Деревню. Впереди его ждала великая Река, ночной костёр в Лесу, рыбалка и свобода.


Крыс, забравший Оделона с собой со словами, что они, мол, вместе отправятся в путешествие вниз по Реке, был первым Крысом, которого встретил в своей жизни юный Кот. Первым живым Крысом.

Прежде Оделон видел только мёртвых бойцов этого клана, и, к огромному его сожалению и ужасу, плоть многих из них была разорвана клыками его сородичей-Котов.

Даже обретя способность к прямохождению и лишившись длинной шерсти за тысячу лет эволюции, ни один Кот никогда не отказывался перегрызть Крысу горло, чтобы напиться горячей живой крови. Крысы платили Котам лютой ненавистью и не брезговали тем, чтобы до смерти замучить попавшего им в лапы раненого Кота.

К счастью для себя, последнего Оделону видеть не доводилось, но об этом ходили страшные слухи в Городе, где обитали Коты.

Сам Оделон бойцом не был, он подвизался переписчиком священных книг в храме Великой Праматери, единого божества всех трёх кланов. Никто — ни один Крыс, Кот или Пёс — не посмел бы и пальцем тронуть храмового жреца или его помощника. Подобное святотатство было недопустимо. Великая Праматерь всегда хранила тех, кто служил ей. Поэтому всех ужасов непрекращающейся, хоть и затухавшей изредка войны между кланами Оделон не видел. Ему повезло.

Переписывание священных книг, в содержании которых он мало что понимал, сделало Оделона сутулым и подслеповатым. Это окончательно вывело его из состава возможных бойцов. Кроме того, в клане Котов считали, что «малахольный сиротка-Оделон» малость не в своём уме. Его, мол, следовало выбраковать сразу после рождения. Такие пересуды по своему адресу Оделону не раз доводилось слышать. Но он стоически терпел, отчасти соглашаясь с высказываемым бессердечными сородичами мнением. Он действительно всегда был не таким, как все: рассеянным, задумчивым, мечтательным. Малышом-котёнком он подолгу сидел на одном месте, любуясь порхавшими бабочками вместо того, чтобы ловить их, как это делали другие котята. Настоящие котята, а не жалкая подделка, какой он являлся в глазах окружающих.

Но то, что он сызмальства корпел над священными книгами, помогло ему обрести собственный дар. Оделон научился описывать всю красоту мира, открывающуюся ему, в замысловатых строках с собственным ритмом. Строки эти были созвучны друг другу. Среди исчезнувших с лика Планеты Людей такое называлось поэзией.

И встреченный им возле Подземелья разведчик-Крыс по имени Шор стал единственным, кто попросил декламировать ему эти строки ещё и ещё. А потом предложил отправиться вниз по великой Реке, чтобы посмотреть мир.

Осуществив таким образом самую заветную мечту Оделона.


Шор и сам не смог бы никому объяснить, почему он предложил малахольному Коту отправиться прочь от Города. Хотел остаться с ним наедине? Хотел сделать его счастливым? Хотел сбежать от непрерывных стычек с Котами и Псами, от длившейся столетиями вражды и ненависти, от необходимости убивать разумных?

Да, наверное, всё это сразу. И сейчас, глядя на белоснежную, с розовым носом, уморительно счастливую морду этого Кота, который, кажется, даже замурлыкал себе под нос, Шор чувствовал, как внутри у него разливается непривычное тихое счастье. Не тот лихой восторг, охватывавший его в боевой стычке, или при встрече с податливой Крыской, которую он собирался поиметь, прижав к осклизлой стене Подземелья, а нечто более глубокое и нежное.

Вот именно, нежное.

А Оделон в самом деле мурлыкал! Шор и раньше знал от старших, что Коты, мол, эдак делают в минуты полного умиротворения или, наоборот, когда им хочется успокоить себя. Но сам такое слышал впервые. Будто бы маленькие бабочки били крыльями в горле у Оделона. Шор импульсивно вскинул руку и прижал пальцы к его вибрирующей гортани. Оделон не испугался и не удивился, не отпрянул, как сам Шор, когда Кот давеча вдруг ощупал его голый хвост. Наоборот, Оделон замурлыкал ещё громче. Вот чудно-то!

— Нам надо построить плот, чтобы спускаться по Реке, — решительно сказал наконец Шор, но руку отнял с неохотой. — Я, кажется, знаю, как это сделать.

Кот зачарованно кивнул и с готовностью отозвался:

— Ты очень умный. И всё умеешь.

Шор понимал, что похвалу от такого тюхли, как Оделон, заработать очень просто (ведь тот сам почти ничего не умел, только сочинять свои вирши), но всё равно почувствовал себя польщённым.

Ему удалось отыскать в чаще несколько поваленных стволов пробкового дерева, массивных, но очень лёгких. На поясе у него, как у каждого уважающего себя разведчика, всегда висел моток прочной тонкой верёвки. Этой верёвкой и выструганными колышками Шор надёжно скрепил брёвна между собой. Оделон усердно помогал ему, придерживая стволы, покуда Шор большим походным ножом срубал с них ветки, зачищал, а потом связывал и забивал колышки. Так что они справились со своей задачей даже быстрее, чем рассчитывали. И когда на небе погасли и Старшая, и Младшая Сёстры, оба они, Крыс и Кот, уже были на плоту, быстро плывущему вниз по течению Реки. Правда, не так далеко от берега, насколько этого хотелось Шору. На то, чтобы выплыть на глубину, не хватило бы длины шеста, тоже срубленного им в Лесу.

Плот хорошо держал их вес и был устойчив. На розовевшем горизонте вставало солнце, подымалось, заливая ласковыми горячими лучами раскинувшиеся по обеим сторонам зелёные, кудрявые от кустов берега великой Реки. Вода казалась просвеченной солнцем до самого дна, противоположный берег терялся в лёгком утреннем тумане. Где-то на мелководье плескалась рыба, значит, с голоду они не умрут! Всё было так хорошо, что даже не верилось. Оделон вроде бы снова начал мурлыкать, или это только казалось Шору?

Он кашлянул, в очередной раз оттолкнулся шестом от дна и вполголоса скомандовал:

— Давай, расскажи-ка ещё чуток своих виршей. Будет веселее плыть.

Кота не надо было долго упрашивать. Блеснув глазами, он радостно вскочил с брёвен и, балансируя полосатым хвостом, начал:

— Но разве уносят реки огни болотные горя? Ах, любовь, ты исчезла навеки! Они зелёные ветки несут в глубокое море. Ах, любовь, ты прошла, словно ветер!

Шор даже забыл в очередной раз оттолкнуться шестом, и плот замер, но потом снова закачался, подхваченный неспешным течением. Любовь? Этот смешной Кот воспевает любовь, а сам ещё небось не имел дела ни с одной кошкой!

Тот, видимо, почуял замешательство Крыса, потому что, полуобернувшись, извиняющимся тоном проговорил:

— Я тут немного не досочинил. Или вот ещё… Уходит месяц парусом косым, полны колчаны утренней росы!

— Хм… — проворчал Шор после паузы. — Да, парус нам не помешал бы.

Оделон растерянно заморгал, потом заулыбался, открыл было рот, намереваясь снова что-то сказать или продекламировать. Плот повернулся под ним, и он, неловко взмахнув руками и потеряв равновесие, едва не плюхнулся в воду. Шор еле успел протянуть руку и ухватить его за шиворот.

Да уж, за этим малахольным нужен был глаз да глаз, о Великая Праматерь!

— Сиди уже, хватит стихов, — буркнул Шор, толкая его на брёвна.

— Ты сердишься? — тихо спросил Оделон, поднимая на него виноватые глаза, и Шор сурово отрезал:

— Нет. Просто посиди пока и не мешай мне.

Он, кстати, не врал. Если он сердился, то на себя: нашёл время, когда просить этого блаженного стихи читать! Он вполне мог упустить шест. Или сам плот, если бы Оделон всё-таки сорвался в Реку и его пришлось бы спасать. Шор не сомневался, что Кот, в отличие от него, не умеет плавать.

— Я не умею плавать, — будто угадав его мысли, покаянно пробормотал Оделон. — Ты меня спас. Спасибо тебе. Извини.

Шор досадливо вздохнул. Ему предстояло всё время нянчиться с Котом, но разве он не сам решился на это, предложив ему вместе отправиться в путешествие?

— Я научу тебя плавать, — успокаивающе пообещал он, и Кот, услышав это, облегчённо вздохнул. И со всей горячностью заявил:

— Я не буду тебе мешать, клянусь Великой Праматерью!

«Ага, как же», — ехидно подумал Шор, невольно ухмыльнувшись.

Но ещё несколько миль они проплыли безо всяких происшествий. Солнце припекало всё сильнее, и Шор, велев Оделону придержать шест, снял свою куртку, засунув её в наплечный мешок. Оделон, отдав ему шест, последовал его примеру. Его пушистая серо-белая гривка смешно топорщилась.

Шор уже начал подумывать, не причалить ли им к берегу, чтобы наловить немного рыбы и поесть, как вдруг услышал отдалённый тихий рокот. Тихий, но приближающийся с каждым толчком шеста, и очень, очень подозрительный.

Поняв, что это такое, Шор обмер.

— Водопад! — закричал он, стремительно поворачиваясь к опешившему Оделону. — Водопад! Нас несёт к водопаду!


В Лесу Рурк чувствовал себя как дома. На сей раз он покинул Деревню, не позвав с собой никого из друзей или братьев. Его захлопотанная мама вечно была занята младшими и норовила навязать их Рурку. И он чаще всего покладисто соглашался взять щенков с собой, но только не сегодня. Ему хотелось побыть одному. Чтобы не чувствовать себя виноватым перед родными, он решил, что весь улов принесёт домой. Разве что оставит себе пару рыбёшек — запечь на углях.

Он переночевал у костра, подложив под голову дырявое походное одеяло и глядя на звёзды и луны. Котов или Крыс он не боялся, в Лес их разведчики не заходили ни разу на его памяти, ошивались исключительно вблизи своего драгоценного Города.

Поутру же, едва на небе погасли Старшая и Младшая Сёстры, Рурк ушёл довольно далеко от привычных заводей и устроился на камнях вблизи ровно шумевшего небольшого водопада. Здесь, на перекатах, водились хариусы, их можно было поймать на блесну.

Рурк так увлёкся своим занятием, выбрасывая на берег одну блестящую краснопёрую рыбину за другой, что сперва даже не обратил внимания на непонятный шум за кустами чернотальника. Здесь Река немного поворачивала — как раз перед водопадом. Невнятные сдавленные крики — вот что он услышал.

Рурк подхватил с гальки лук и стрелы, с которыми в лесу не расставался (не столько для защиты от Котов или Крыс, сколько ради возможности убить истинного оленя или зайца). Пригнувшись, он подбежал к зарослям чернотальника и осторожно выглянул из-за ветвей.

Двое юнцов, в которых Рурк сразу же опознал Кота и Крыса, пытались вытащить на берег маленький плот с примотанным к нему снаряжением. Они, видать, поздно сообразили, что слышат водопад. Да и течение в этом месте было довольно сильным, мешая легко выбраться. По крайней мере, им это не удавалось. Они отчаянно тянули плот к берегу, побросав шесты, с которыми раньше управлялись. Оба были мокры до нитки и до последней шерстинки. Наконец, чего и следовало ожидать, течение сбило с ног более хрупкого из двоих — тощего серо-белого Кота. Взмахнув руками, он сразу ушел под воду, и Река поволокла его, колотя о камни.

Второй пронзительно вскрикнул и кинулся за ним.

Рурк долго не раздумывал. По правде говоря, не раздумывал вообще. Все инстинкты поколений Псов-защитников и спасателей взыграли в нём. Но, прежде чем ринуться на помощь тонущим, он вытянул на берег их маленький плот. А потом стелющимися скачками промчался вдоль стремнины и бросился в воду.

Крыс уже схватил своего едва живого друга, перекинул его руку через свою шею и теперь, поддерживая его над водой, безуспешно боролся с грозно бурлившим течением. Рурк был куда крупнее и сильнее каждого из них, поэтому он, хоть и с трудом, преодолел силу воды и поволок на берег Крыса, не выпускавшего своего товарища.

Кот и Крыс вместе, ну надо же! Вот это удивило Рурка сильнее всего — даже не то, что оба оказались так далеко в Лесу. Башни их Города уже исчезли из виду.

Кот тем временем пришёл в себя. Он пошевелился и сел на песке, обхватив руками колени, съёжившись и стуча зубами. Из его груди рвался судорожный кашель — воды нахлебался. Крыс выглядел не лучше, тоже трясся от холода, кашлял и отплёвывался, но с подозрением сверкал в сторону Рурка светлыми, с алым отливом, глазами. Это было даже смешно. Ведь оба неминуемо погибли бы, если бы Рурк им не помог.

— Ваш плот, — он решил не чиниться и первым заговорил с ними на Всеобщем Языке, — вон там, за поворотом, я его вытащил.

Не успел он договорить, как Крыс вскочил и метнулся туда, куда он указал.

— Ты за арбалетом, что ли? — крикнул ему вслед Рурк, присаживаясь на камни. — Надеюсь, у тебя хватит совести не стрелять в меня. Я всё-таки вас вытащил.

Ему следовало бы поискать свой собственный брошенный лук. Не для острастки, просто не хотелось зряшно терять хорошее оружие.

— Он н-не бу-будет, — пылко заверил его Кот, подняв мокрую башку. — Ты что!

Похоже, этот парнишка верил в то, что говорил.

— Ну-ну, — скептически хмыкнул Рурк, но Крыс действительно вернулся к ним безоружным — наверное, успокоился, проверив целостность их драгоценного плота.

Он прямиком подошёл к Рурку раскачивающейся крысьей походкой и протянул руку:

— Шор. Я Шор. Почему ты нас спас?

Рука его была твёрдой, ладонь — в мозолях от оружия. Рурк тряхнул эту руку и, чуть подумав, сообщил:

— Вы в моём Лесу, и вам туго пришлось. Я к вам в Город не суюсь. Я Рурк.

Крыс кивнул, принимая это не совсем внятное объяснение (логика никогда не была сильной стороной Рурка), и сообщил, указав на съёжившегося Кота:

–Это Оделон. Костёр бы развести. Он замёрз.

О себе он не беспокоился. Рурк почувствовал к этому бойцу-Крысу мгновенно вспыхнувшую приязнь. С ним можно было иметь дело. Храбрый, спокойный и ловкий. Здравый, в общем.

— Пойдёмте, — лаконично бросил Рурк, подымаясь на ноги. — У меня неподалеку бивак.

Все трое довольно быстро добрались до места, где Пёс разводил костёр, и он снова его разжёг, бросив пришельцам своё одеяло. Когда пламя принялось лизать угли и заранее заготовленные дрова, он отрывисто приказал:

— Давайте, раздевайтесь и сушите свои тряпки. Можно вот тут, на рогульках, развесить.

И сам первым стянул с себя штаны и рубаху, выкручивая из них воду. Кот осторожно разделся под одеялом, которое уступил ему Крыс. То есть Шор. Тот же, не мешкая, выжал и свою, и его одежду, повесив на указанных Рурком рогульках. Рурк ещё и котелок поставил на огонь греться — всем им требовалось сейчас горячее питьё с целебными травками, а у любого Пса всегда был с собою мешочек с такими.

И только когда все они напились и согрелись, Рурк с любопытством задал давно мучивший его вопрос:

— А вы чего тут вообще делаете?

Оба переглянулись. Оделон, продолжавший кутаться в одеяло, ответил прежде своего друга:

— Мы решили отправиться в путешествие. Посмотреть на мир.

Шор степенно кивнул, подтверждая его слова.

— Вы же никогда из Города своего не выходите, разве что с нами торговать, — удивился Рурк. — Зачем вам?

— Интересно же, — снова за обоих отозвался Оделон — так, словно это всё объясняло.

— Что интересно-то? — недоуменно переспросил Рурк.

Он решительно не понимал, о чём таком толкует этот Кот. Самому Рурку был неинтересен их Город! А свой Лес, то место, где обитала часть его Клана, был для него совершенно привычным. Родным. Известным до последнего кустика и оврага. И это как раз было хорошо. Идти в другие Леса, покинув семью, дом, друзей и наставников? Но там же везде подстерегает опасность. Вот и эти двое едва не погибли, выбравшись из Города.

— Там мир, — Кот пожал худыми плечами, с которых сползло одеяло. — Целый мир. Мы ведь его никогда толком не видели.

Крыс опять кивнул. Он предпочитал помалкивать.

— Кем вы были у себя в Городе? — не удержался от нового вопроса Рурк.

— Я разведчик, — на сей раз ответил Шор и прокашлялся. — А он переписывал в храме священные книги.

— Понятно, — задумчиво отозвался Рурк, хотя ему ничего не было понятно. Кот и Крыс, разведчик и помощник жреца — где они могли встретиться и зачем? — Вы что… — помявшись, всё-таки выпалил он. — Вы что — пара?

Они сперва так вытаращили на него глаза, что ему стало смешно. Потом Шор с негодованием отрезал:

— Да ты спятил, Пёс! Что за галиматья у тебя в башке! Просто он… ну, он же без меня пропадёт.

— Он самый сильный и смелый, — одновременно с ним высказался Кот, и тогда Шор, отводя глаза, скороговоркой добавил:

— Он самый умный и талантливый, его нельзя одного оставлять. Он сочиняет.

— То есть? — не понял Рурк, и тогда Шор толкнул Оделона локтем в бок:

— Давай, прочти ему свои вирши. Чтобы он понял.


Когда Оделон нараспев, немного пришепётывая от волнения, начал читать удивлённо внимавшему Псу свои стихи, Шор совершенно успокоился. Он и раньше понял, что Пёс — не враг, но теперь тот уж точно не мог им стать, слушая, как Оделон декламирует своё:

— Цикада! Это счастье и есть — в агонии чувствовать весь гнёт небес. Перед вратами смерти с понуренной головою, под спущенным стягом ветра идёт всё живое.

Вот это — про цикад — было у Шора любимое.

Пёс слушал, слушал, хлопал глазами и наконец заявил:

–Давайте хариусов в углях запечём.

Ну что с него было взять, Пёс он и есть Пёс, снисходительно подумал Шор. Чёрный, лохматый. Дурной, но добрый.

Солнце наконец высушило их, благодатное солнце и горячее пламя костра. Рыба наполнила им желудки. Ещё одна порция травяного настоя окончательно прогнала холод из их тел, а к тому времени высохла и одежда. Шор подскочил, собрал её и протянул Оделону его шмотьё. Тот, благодарно жмурясь, оделся, всё ещё возюкаясь под одеялом: всё-таки он был не в меру стыдлив. Да ещё и после дурацких намёков этого Пса, который казался таким простодушным с виду. Что у них там, в их Деревне, творится вообще? Пара, надо же сказануть!

И тут позади них послышался шорох. Все обернулись, ошалело заморгав. Из-за кустов боярышника, легко раздвинув ветки, шагнула женщина.

Не Крыса, не Кошка и не Псица.

Кожа её была совершенно гладкой, безволосой и белой — там, где её не скрывала одежда: просторное серое платье до колен, обнажавшее шею, часть плеч, гибкие руки и босые ноги. Тёмно-каштановые волосы собраны в косу.

Её лицо было плоским, совершенно не выдаваясь вперёд, нос — слишком маленьким, рот — словно прорезь на этом узком лице. Глаза — чересчур близко посаженные, но очень большие, неестественно синего цвета. Синего, как небо.

Она подняла точёную руку, на которой звякнули блестящие браслеты, и заговорила певучим грудным голосом на Всеобщем Языке:

— Приветствую вас, друзья. Я так долго ждала, когда же все вместе вы выйдете из Города и отправитесь исследовать мир. Все вместе — Псы, Коты и Крысы. Мои дети.

— Это… это человечица, — запинаясь, ошеломлённо пробормотал Оделон, которому, в отличие от остальных, приходилось иметь дело со священными храмовыми книгами.

— Великая Праматерь?! — сдавленно ахнул Шор, падая на колени, будто подрубленный. Оделон и Рурк сделали то же, не спуская, однако, глаз со стоявшей перед ними женщины.

— Всего лишь её Первая Жрица, — мелодично засмеялась та, но тут Рурк вскинул свою черноволосую косматую башку и живо возразил:

— Я никуда не собираюсь уходить, вот ещё. У меня дома мама и малые. Я вот этих обалдуев… э-э-э… немного провожу.

Маленький рот женщины забавно округлился. Шор заметил, что за её пухлыми губами вовсе не было клыков. Она строго сказала Псу:

— Ты должен пойти с ними и помогать им в их поисках. Ты избран. Говорю же — вы, все трое, избраны, чтобы преодолеть вашу нелепую вековую вражду, и все вместе…

На сей раз её прервал не кто иной, как Оделон. Позднее Шор понял, почему так получилось: подслеповатый Кот всегда и всё пробовал прежде всего на ощупь. Вот и сейчас он незаметно подполз к босым ногам женщины, величественно стоявшей перед ними, и робко коснулся пальцами её бледной ступни.

Жрица сначала даже не заметила этого, но отпрянула, когда Оделон известил друзей озадаченным громким шёпотом:

— Она не настоящая! Не живая! Это голограмма! Смотрите!

Они успели увидеть, что его пальцы свободно проходят сквозь ступню женщины и касаются побуревших листьев подорожника. В тот же миг женщина растаяла, будто бы её и не было.

Следующие несколько минут все трое галдели наперебой:

— Такого никто никогда не видел! Голая грамма? Что такое голая грамма? Она же не была голая! А в платье! А? Голограмма? Изображение? Откуда она пришла? Мы должны побежать к жрецам и рассказать! Нам никто не поверит!

Наконец они понемногу успокоились, всё ещё сидя на траве и ошеломлённо таращась то друг на друга, то на то место, где только что стояла неведомая Жрица. Рурк подполз туда и старательно понюхал ничем не примятую траву и воздух.

— Запах, как после грозы, — объявил он, и остальные последовали его примеру. Шор согласился: пахло даже не как после грозы, а так, словно рядом с кустом боярышника прямо в землю ударила молния.

— Ну что? — он наконец встал, сверху вниз глядя на Пса. — Согласен, что тут есть что исследовать? — и перевёл глаза на Оделона. — Эта твоя го-ло-грам-ма — откуда она появилась?

— Это изображение… и её посылают, — пробормотал тот, боязливо оглядываясь. — Откуда-то поблизости.

— Она сказала, что ждала, когда мы соберёмся все вместе, — напомнил Рурк, не вставая с земли. Он сидел, скрестив ноги и сосредоточенно глядя то на Кота, то на Крыса. — Так что, возможно, она придёт ещё, если вы… то есть мы пойдём дальше.

— Так ты с нами! — подскочил просиявший Шор. — Слава Великой Праматери!

У него с души сразу будто камень упал. Огромный гранитный валун.

В конце концов, этот Пёс уже помог им! Спас их! И он прекрасно знал свой драгоценный Лес, хотя поначалу и не хотел никуда с ними идти.

— Полегче, приятель, — пробурчал Рурк, невольно ухмыляясь. Ему явно польстило такое бурное выражение радости в свой адрес. — Я сперва схожу в Деревню, предупрежу родню, что уйду на несколько дней. Ну и захвачу кое-какие припасы. Вы-то, дурачьё, почти без ничего удрали из своего Города. Говорите, чего у вас есть и чего мне брать.

Он не противился, когда Оделон и Шор порывисто обняли его, лишь засмеялся гортанным лающим смехом.


За несколько десятков миль от них, в лежащих глубоко под землёй руинах исследовательского Центра, биокиборг, называвший себя Первой Жрицей, застыл в ожидании. Это ожидание можно было бы назвать напряжённым, если бы биокиборг мог испытывать подобные эмоции.

Но он ждал несколько веков, чтобы расы, созданные той, кого они называли Великой Праматерью (на самом деле она была профессором Диной Морроу), пришли сюда.

Он мог подождать и ещё.

КОНЕЦ