Сбор фиг с фигового дерева (на дереве – подруга, 51 кг – не 67))


Собственно собранные фиги.


Дальше

Излом берега.


Закат.


Солнце село.


Ночь. Набережная.

Подруга с полупрофессиональным фотоаппаратом теперь гоняется с ним за моими кОтами.
Вот результат...

Доня в балетной позе


смотреть дальше

Доня позирует


Шикамару – главкот


Учиха Итачи, которого подруга зовёт Байсангуром Беноевским

От дивной  Auesha

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

...и вот в таких адских, нечеловеческих кошачьих условиях я вынуждена творить!

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Прочла в дневнике у своей верстальщицы Светика.

Вот, например, чудный совет, как освежить воду в унитазе и не потратиться на очередное «супер-изобретение от известного бренда».
Идея состоит в том, что не нужно использовать всякие кубики и висючки, чтобы ваш унитаз издавал запахи мяты и свежескошенного мака гор Скандинавии. Для это достаточно купить самую дешевую зубную пасту, а затем проколоть в тюбике несколько маленьких дырочек иголкой. Продырявленный тюбик надо положить в сливной бачок. Автор совета утверждает, что запах мяты при сливе дарит много радости посетителям туалета, а хватает такого освежителя очень надолго. Если взять клубничную пасту, то ваш туалет будет иметь ягодный аромат.

Сегодня же проверну!!

Но сначала о том, из-за чего нас вообще туда занесло.
Из-за Чечни.
Моя личная тесная связь с Чечнёй началась, когда я написала книжку про русскую бабу на чеченской войне. Писала я её долго – с 2004 по 2009 год, нервов и сил она у меня отняла столько, что… не передать словами.
Если учесть, что в Чечне я не была ни разу в жизни, а книгу скачали и оценили в первую очередь именно чеченцы, всё это для меня продолжает оставаться какой-то мистикой.
Я не могла так точно угадать события, психологию, нравы…. Но угадала, вот в чём дело-то…
Именно эта книга намотала на меня целую толпу людей. Интернет есть Интернет, свободное информационное пространство, и там можно найти кого угодно, было бы желание.
Это я уже плавно перехожу к Рамзану Кадырову и Анзору Масхадову.
У которых я взяла интервью.
Время летит так быстро, что для большинства россиян эти имена уже перестали быть чем-то знаковым. Поэтому уточняю, что оба этих человека являются сыновьями убитых президентов Чечни, только один из них воевал за Россию, а второй – против неё, один сейчас – действующий глава Чечни, а второй – беженец, проживающий за рубежом.
В то время – пять лет назад – им не было ещё и тридцати лет.
Поэтому я и решилась осчастливить молодёжную газету «Пилот» – тогда уже больше не мою – интервью с обоими.
Нашла их быстро. Рамзана – через его официальный сайт и пресс-службу. Тогда он ещё был премьер-министром Чечни, а не её президентом. Анзора – ммм… через друзей-чеченцев.
Вопросы интервью они получили одни и те же. Только ответы дали диаметрально противоположные. Эффект получился воистину убойным.
Засада была в чём? Точнее, две засады.
Первая. Оба интервьюируемых не знали о существовании своего «оппонента». Это меня крайне смущало. Как-то это нехорошо пахло, если честно. Если б они знали, то, скорей всего, не согласились бы отвечать…
Вторая засада. Как говорил персонаж из «Берегись автомобиля» в исполнении Папанова: «Сядем усе!» В интервью образовалась масса таких моментов, за которые, согласно пресловутому Закону об экстремизме, можно было огрести не по-детски.
Совсем по-недетски, прямо скажем.
Когда это до меня дошло, мне прям прихорошело. Вот зарисовка с тогдашней натуры.
Дозваниваюсь я, значит, до нового редактора газеты «Пилот» Анны Сидоровой. Я нахожусь при этом в супермаркете, а Сидорова – в Хабаровске. Ору в полный голос, при этом ещё и жестикулирую плавленым сырком:
– А я тебе точно говорю, что нас посадят! Тебя в первую очередь! Ты читала Закон об экстремизме?! А я его сегодня скачала! Выучила наизусть! Там, как минимум, по трём пунктам притянут... По каким, по каким... По каким надо! Эти, как их, призывы к созданию незаконных вооружённых формирований... пропаганда терроризма...
– Да какого терроризма, блин! – орёт Сидорова.
– Международного! Наш терроризм – самый международный в мире! Жизнь коротка, читай УК, Сидорова! И это, как его... разжигание национальной розни!
– Закон мне этот вышли! – орёт Сидорова.
– Ага, завтра, сегодня уже не могу, он у меня на работе!
Заканчиваю орать, отдуваюсь, кладу сырок в корзинку офигевшей кассирши, пытаясь мило улыбаться и выглядеть приличной дамой (что, конечно же, опять не удалось...)
Короче, прогуляться в наше местное отделение ФСБ с этим интервью мне всё-таки пришлось. И отправился со мной туда (в качестве аморальной поддержки) всё тот же Маковеев, кто же ещё?!
Мы сделали максимально невинные голубые глаза. Если учесть, что у Маковеева глаза карие, а у меня серые, пришлось постараться – типа, а мы чо, а мы ничо, другие вон чо, и то ничо, а мы-то чо?!
В общем, как всегда, было весело (кто бы сомневался). Встретил нас в вестибюле громадный щит и меч с надписью «Федеральная служба безопасности». А потом, поскольку товарищ, который должен был нами заниматься, ушёл то ли на обед, то ли на боевое задание, нас Маковеевым загнали в маленькую комнатку для ожидания. Из потолка там торчали провода, окно было зарешечено, а стены – украшены статьями УПК. Особое впечатление на нас произвела статья 142-я. «Явка с повинной»…
Я изо всех сил развлекалась, рассказывая Маковееву, как из такого же здания ФСБ, но в Ингушетии, с четвертого этажа выбросился подследственный, не выдержав пыток. Маковеев держался геройски, время от времени осведомляясь: «Ты шутишь, Леся, я надеюсь?!»
Да какие уж тут шутки…
Потом пришёл «наш» следователь – милый мальчик, на вид чуть старше Маковеева, и радостно вскричал при виде меня: «О! Газета «Пилот»!» А я обреченно представила себе, как лет через… много при виде похоронной процессии с моим гробом люди на улицах будут так же радостно кричать: «О! Газета «Пилот»!» Ети её…
Короче, ФСБ-шник оказался моим читателем. И при моих словах: «Вот мы тут взяли интервью у Кадырова и у Масхадова» – вытаращил глаза: «Не может быть!», что наполнило меня гордостью…
А резюме его было таким: «Нуууууууу… не надо про это писать… люди ведь могут ЗАДУМАТЬСЯ…»
Без комментариев.

И, чтобы закончить вчерашние воспоминания о том, как я служила в советской армии… сегодня вспомню про нашего прекрасного полковника.
Полковник Розанцев был в нашем Доме офицеров начальником – мужик под пятьдесят (лет), под сто (кг) и с громовым басом, классический полковник, короче. И, если бы он тогда вёл дневник, вписал бы туда свою библиотекаршу, то есть меня, большими буквами.
Потому что он всё время мною потрясался.
Потрясение первое случилось месяца через три моей работы на новом месте. Мои солдатушки-бравы ребятушки провинились в очередной раз: были застуканы начальником, находясь в изрядном подпитии. Тот, обрушив на их стриженые головы громы-молнии, пообещал наутро упечь их в какой-нибудь отдалённый гарнизон. Чем дальше, тем лучше. В Таёжку, например.
Сумев удрать из казармы, Санечка с Маратом примчались поздним вечером ко мне домой, протрезвевшие от ужаса, с воплем:
– Леська! Выручай! Заступись за нас!
Я и сама впала в прострацию от перспективы расстаться с пацанами, но абсолютно не знала, чем могу им помочь:
– Станет он меня слушать, как же!
И тут Санечка окинул меня орлиным оком (про орлиные очи Санечки см. ниже) и заявил решительно:
– Станет! У тебя есть мини-юбка?
Мини-юбки у меня не было. Все мои тогдашние юбки заканчивались сантиметров на двадцать ниже моих колен.
– Наденешь завтра утром колготки и мини-юбку и придёшь с ним разговаривать! – продолжал Санечка.
– Да у меня нету… – пролепетала я.
– Ищи! – Санечка сделал драматическую паузу. – Или он нас зашлёт в Таёжку!
– А толку с этой юбки?! – взмолилась я. – Не понимаю…
О Боже, я тогда чувствовала себя такой типичной трепетной Досточкой-фиалочкой, просто страшно вспомнить…
– Поймешь! – изрёк Санечка, странно ухмыльнувшись.
Мини-юбка нашлась у моей младшей сестрицы. Заканчивалась она сантиметров на двадцать выше моих колен.
Идя наутро в кабинет Розанцева, я чувствовала себя леди Годивой. Но, когда я увидела его нижнюю челюсть, упавшую до пупа…
Короче, Санечка оказался прав. Полковник Розанцев согласился на всё. Сомневаюсь, правда, что он вообще меня тогда слышал… Он только кивал.
А мини-юбка прочно осела в моём гардеробе. О чём это говорит? О том, что уже тогда я была всё-таки тру-Гюго, и нефиг! какая уж там Досточка...
читать дальше
Чтобы рассказать про второе потрясение полковника, начну с Санечки.
Сейчас, по прошествии энного времени с той светлой поры, могу сказать, что среди всех мужчин, встречавшихся мне на жизненном пути, Санечка остается уникумом. Нет, вру, был ещё один мужик того же калибра. Итого – двое.
В чём фишка? Большинство мужчин любят женщин. Многие ещё и умеют их любить. Но как описать то откровенное желание, обращённое к любой женщине от семнадцати до семидесяти семи, то обещание и предвкушение, которыми всегда горели Санечкины шальные цыганские глазищи…
И женщины под его взглядом таяли и растекались: все до единой, включая уборщицу бабу Розу, включая офицерских жён, приходивших на наши концерты…
Я просекла эту фишку сразу и относительно Санечки не обольщалась. Если его взгляды и сокрушительное обаяние обращались на меня, я в них, конечно, купалась. Но и цену вышеперечисленному знала отлично. Кроме того, ко всем пацанам я относилась исключительно по-сестрёнски.
А теперь картина с натуры. Вечер, солдатская каптёрка на задворках Дома офицеров. Я сижу на лавке и зашиваю Маратику гимнастёрку. Сам Маратик сидит напротив и с упоением играет на аккордеоне, чтобы мне веселее шилось. Работает только что появившийся видак, по которому без звука идёт только что появившаяся порнушка. При моей глубокой близорукости и увлечённости шитьём я всё равно ничего там не разбираю, считая, что это, допустим, Тарковский. Рядом со мной сидит Санечка и восторженно пялится в экран, по-хозяйски держа меня при этом за коленку, чтобы украсить просмотр ещё и тактильными ощущениями.
Распахивается дверь, и входит полковник Розанцев.
Как писал Марк Твен, опустим завесу жалости над концом этой сцены. Санечка в прыжке выключил видак и улетучился аки джинн, Маратик вскочил и застыл в обнимку с аккордеоном. А я поздоровалась и продолжала шить. Мальчику завтра на построение, что он, в дырявой гимнастёрке должен ходить?!

Третье потрясение полковника Розанцева случилось в театре.
У нас в городе, как и в любом другом, есть театры. Есть, скажем так, официальный театр, городской драматический, в котором выступают приезжие знаменитости, и проходят торжественные мероприятия. А есть храм высокого искусства – театр КнАМ, который ездит на гастроли во Францию, но спектакли которого понятны, скажем так, немногим. Так вот, тогда он только-только появился и был страшно модным. А поскольку зальчик у них небольшой вместимости – всего сотня человек – попасть туда было не очень-то легко.
И вот ноябрьским вечером мы всё с теми же Санечкой, Маратиком и Ваганом трясёмся от холода на продуваемом насквозь проспекте Первостроителей, ожидая, когда откроется храм искусства.
Пацаны ради этого сбежали в самоволку. На пацанах – цивильная одежда, нажитая, тыкскыть, непосильным трудом, на мне – парадно-выходное платье под осенним пальто, и вообще мы жаждем прикоснуться к прекрасному.
Мы берём билеты и при входе в зал носом к носу сталкиваемся с полковником Розанцевым (в цивильной одежде), который тоже возжаждал прикоснуться к прекрасному и привёл на модный спектакль свою супругу (в парадно-выходном платье). Полковник побагровел, побледнел, потом посмотрел на супругу… и промолчал.
Мы забились в дальний угол зала.
Из спектакля я ничего не помню. Я была в шоке.
Сомневаюсь, что и мальчикам удалось проникнуться высоким искусством. Едва занавес упал, мы дали дёру.
…А потом полковник Розанцев стал преподавать в политехническом институте, и читал лекции по истории Коту, моему второму мужу.
Мир тесен. Я давно это знаю.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра