Что такое альфийский групповой секс? Без ангста и ВЕСЕЛО))))

Название: Воины-Псы
Автор: sillvercat
Бета: —
Размер: миди, 4025 слов
Пейринг/Персонажи: Ваничи, её муж Матоха, вождь Четан, воины-Псы, старуха-знахарка Сихасапа, другие индейцы оглала, белый торговец
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: сироту по имени Весёлая Птица купил старик Матоха, чтобы сделать её своей рабыней, и дал ей имя Ваничи, что означает «ничто». Когда же она изменила ему, он привёз её на расправу воинам-Псам...
Примечание: о воинах-Псах у шайеннов можно прочитать здесь.
Глоссарий из языка лакота: Вакаг Танка, Великий и Таинственный — верховное божество племён прерий; васичу — бледнолицые; винчинчала — девушка; Пляска Солнца — обряд мужской инициации; Пау-Вау — многолюдные межплеменные празднества, обычно летние
Любовная лирика индейцев прерий взята здесь и здесь
Предупреждение: групповой секс
От автора: перевод стихов Xin Rei
По соционике я бы типировала героиню как...нет, не Гексли, а скорее Дюма, вождя как Габена, Барсука как Гюго, его друга как Робеспьера)) А Пятнистого Лося - как Драя, пожалуй.
Ссылка на ФБ-2015: fk-2o15.diary.ru/p205896145.htm?oam#more2




Я иду к тебе по этой земле
Меж созданий великих и малых,
Помня великого Духа,
Создавшего нас.
Ты идешь величаво, красавица,
И взгляд мой прикован
К закату пурпурно-алому
в твоих глазах.
Не могу забыть я
Этой сини и этого ситца.
Я танцую для тебя на рассвете
На нашем ложе вечернего света,
Оседлав темное облако
И молясь о дожде, что есть твоя женская суть,
В чертогах, сотканных из пыльцы,
Вслух я пою…
Хей-о, хей-о…
В наших мечтах дом наш, вечерние сумерки,
Соткан из грозовых облаков,
И ты в своих мокасинах, шитых из сизого облака,
Танцуешь, идя ко мне
И вслух напевая:
Хей-о, хей-о…

Ваничи валялась связанной перед четырьмя палатками воинов-Псов и захлёбывалась слезами, хотя и без того совершенно охрипла и почти ничего не видела перед собою, потому что не могла открыть глаза из-за распухших, словно искусанных злющими лесными осами, век.

Собственный муж, Матоха, притащил её сюда и бросил на прогалине перед лагерем Псов, безжалостно скрученную сыромятными ремнями, будто тюк с тряпьём, приготовленный к перевозке на собачьей волокуше.

Женщины селения оглала провожали Ваничи жалостливыми взглядами, наблюдая, как муж тащит её прочь из деревни, к палаткам Псов, подгоняя жестокими тычками и пинками. Они знали, зачем он её туда тащит.

И она знала.

Уж лучше бы Матоха убил её!

Воины-Псы, которых называли так потому, что они никогда не обзаводились своими семьями, а были сторожевыми псами племени, всегда жили на отшибе. Когда они выбирали для себя участь Псов, их предназначением становилась война, и такая участь была честью для любого воина Великих Равнин. Не любовь женщины, не её мягкие, нежные объятия. Не детский гвалт. Не спокойная старость. Псы охраняли покой племени, идя в бой первыми.

И умирали первыми.

Когда убивали кого-то из Псов, на его место немедленно вставал другой из числа молодых оглала. Но Псы брали к себе не всех — только самых отчаянных храбрецов и умелых воинов.

Они жили уединённой группой на окраине селения: в нескольких палатках, за которыми паслись их кони. Соплеменников Псы посещали редко, только во время военных советов либо больших празднеств, подобных празднеству в честь Солнца-Ви, проходившего в дни летнего солнцестояния.

Ваничи и глаз-то на Псов никогда не смела поднять, шмыгая стороной, словно мышь, если замечала кого-то из Псов, пришедших в лагерь. Они казались ей невыразимо страшными из-за своей неизменной раскраски смертников на бронзовых лицах — раскраски в виде чёрных и белых полос, делавшей живое человеческое лицо похожим на череп.

А они, конечно же, совершенно не замечали Ваничи. Однако сейчас им-то уж точно предстояло её заметить.

Ибо именно воинам-Псам оскорблённые мужья племени оглала отдавали на ночь своих неверных жён — для наказания, чтобы блудодейка познала всю полноту блуда с двумя десятками сильных, оголодавших до женской хрупкой плоти мужчин. А Ваничи как раз и была такой блудодейкой, неверной женой!

О Вакан, она не вынесет этого, она просто умрёт, — обмирая от ужаса, думала Ваничи. О, почему же она не умерла раньше, почему Матоха просто не убил её сам?!

Потому что это было бы слишком милосердным для неё наказанием, вот почему.

Ваничи родилась в одном из селений племени кроу восемнадцать зим тому назад. Отец её был убит бледнолицыми-васичу ещё до её рождения, а мать умерла от чёрной лихорадки, покрывшей кровавыми волдырями всё её тело и спалившей нутро. В прериях толковали, что чёрная лихорадка таилась в одеялах, которые привезли и раздали доверчивым кроу солдаты-васичу в синих мундирах.

Мало кто выжил тогда в палатках кроу, и оставшихся в живых забрал к себе старейшина соседней ветви племени. Тогда маленькую Ваничи ещё звали именем, полученным ею от умершей матери: Весёлая Птица, Такапи-юп-хия. И она вправду росла весёлой, пухленькой и смешливой девчонкой, но… приёмышем, сиротой, лишённой заботливого материнского пригляда и мало кому нужной. Её передавали из палатки в палатку, как вещь, когда кому-то требовались рабочие руки, изредка поколачивали, когда она чересчур надоедала приёмной семье своей болтовнёй и хохотом. Но, в общем, терпели её, кормили и были к ней по-своему добры.

Матоха, Шкура Медведя, старый воин оглала, приметил одинокую сироту, когда гостил у кроу. Ни одна из девушек оглала не захотела прийти к нему в палатку, чтобы стать его женой, и тогда он забрал Ваничи из родного селения, заплатив старейшине выкуп: пять одеял и ружьё.

Его прежняя жена умерла бездетной. Она была уже стара, как и сам Матоха, и ему требовалась женщина, чтобы поддерживать огонь в очаге, ставить палатку, собирать хворост и бизоний навоз, готовить мужу еду и шить мокасины.

Матоха был старше Ваничи почти на сорок зим. Его широкоскулое лицо было сильно попорчено отметинами после чёрной лихорадки, и эта же злая болезнь лишила его мужской силы. Он так и не смог соединиться с Ваничи на ложе, когда привёз её к себе из палаток кроу. Он пыхтел, сопел, ругался и в конце концов избил её, горько плачущую и не понимавшую, в чём же она провинилась перед мужем, она ведь так старалась ему угодить.

Тогда Матоха дал молодой жене имя Ваничи — «ничто» на языке оглала. Она и была для него ничем, знача гораздо меньше, чем его любимая лошадь или собака. Но он не позволял Ваничи заглядываться на других мужчин, ибо она принадлежала ему и только ему, ведь именно он купил её за пять одеял и ружьё!

Но юная жаркая кровь бурлила и пела в венах Ваничи, словно весенний ручей, вырвавшийся из-под снежного плена, едва пригрело яркое солнце. В селении оглала однажды появился торговец-васичу, обменивавший разные безделушки и порох на звериные шкуры: молодой, светлоглазый и кудрявый, весело болтавший со всеми на языке васичу и нимало не смущавшийся тем, что кто-то может его не понимать.

О, Ваничи поняла его очень хорошо, когда однажды в сумерках он застиг её купавшейся в заводи ручья! Он заговорил с нею очень ласково, протянув к ней руки и, наверное, уговаривая её не бояться. Слова его лились и лились, как тягучий сладкий мёд из деревянной плошки, а синие глаза горели желанием — впервые мужчина посмотрел так на Ваничи!

И она покорно легла с ним прямо в высокую траву у ручья, дрожа, как испуганный жеребёнок под его ласковыми умелыми руками. Он всё шептал и шептал ей что-то на ухо, настойчиво разводя в стороны её влажные коленки с прилипшим к ним речным песком. Сам он даже не раздевался, и Ваничи так и не увидела его тела. Да и не могла бы увидеть — так крепко она зажмурилась от страха и впервые охватившего её возбуждения, заставлявшего её дрожать сильнее, чем от страха. И боли она почти не почувствовала, когда он проник в её тело мужским естеством, крепким и длинным, как бизоний рог. Она лишь обняла его за плечи изо всех сил. Странным для неё было только то, что он с громким стоном выдернул из неё своё естество, поливая её живот обильно выплеснувшимся белёсым семенем. Потом она догадалась: он сделал это затем, чтобы в ней не остался его ребёнок.

Имени торговца Ваничи так и не узнала. Но он подарил ей гребень, на котором переливались радужные разводы, словно на внутренней стороне речных ракушек-пунто. Ваничи спрятала подарок подальше и причёсывалась украдкой, чтобы муж не заметил и ни о чём не догадался. Но Матоха всё равно нашёл гребень и сломал его, растоптал в мелкие осколки. Он сразу понял, откуда взялся этот гребень, ведь Ваничи нечего было дать торговцу взамен, кроме себя самой.

Лицо Матохи почернело от гнева, когда он сбил заплакавшую Ваничи наземь ударом кулака, а потом несколько раз с размаху пнул её ногой. Конвульсивно закрыв ладонями залитое слезами лицо, она безнадёжно ждала новых ударов, но их не последовало. Однако Матоха вдруг вздёрнул её с земли за волосы и, гневно сопя, сноровисто обмотал ей руки и плечи ремнями, словно тюк с тряпьём, приготовленный к перевозке. И так же, за волосы, подгоняя сильными тычками, он проволочил её через всё селение оглала к лагерю воинов-Псов. Ещё раз пнул её ногой и, не оборачиваясь, пошёл прочь.

И вот теперь, на закате дня, Ваничи валялась на каменистой земле возле палаток Псов и распухшими от слёз глазами смотрела на мокасины медленно обступавших её воинов. Посмотреть выше она боялась.

Мокасины у Псов были потёртыми, заношенными, дырявыми, и ни одна бусинка не украшала их. Конечно, ведь у них в лагере не было женщин, которые позаботились бы об этом! Ваничи мельком подумала так, облизывая запёкшиеся искусанные губы. Ей очень хотелось пить.

Она беспомощно ждала, что сейчас Псы грубо схватят её и сдерут остатки лохмотьев, как сдирают кору с берёзы, когда делают каноэ. Но вместо этого на уровне её расширившихся от ужаса глаз вдруг появилось лицо. Скуластая живая физиономия, совсем мальчишеская, с любопытными раскосыми глазами и свежим шрамом на левой скуле.

— Что-то я не припомню в лагере такую девчонку, — протянул этот молодй Пёс задумчивым голосом.

Ваничи тоже его не помнила. Да и как она могла его запомнить, если всегда видела Псов только мельком и в боевой раскраске смертников? Но сейчас раскраски на лицах обступивших её воинов не было вовсе. Ваничи робко приподняла голову и обнаружила, что все они смотрят на неё насмешливо и раздосадованно. Ей показалось, что их очень много, гораздо больше десяти.

Она опять сжалась в комок, чувствуя себя голой под их взглядами. Голой, уродливой и грязной. Её одежда вся изорвалась, в волосах застряли сухие травинки, мокасины где-то потерялись, пока муж тащил её сюда.

— Матоха купил её у кроу, — скупо пояснил всем другой Пёс, очень смуглый, с переброшенными на мускулистую грудь длинными косами. По виду он был лишь немногим старше того паренька, который сказал, что не помнит Ваничи. Тот всё ещё сидел возле неё на корточках, уставившись ей в лицо смешливыми раскосыми глазами.

Вокруг раздались пренебрежительные возгласы, и Ваничи задрожала от обиды. Она знала, какова репутация у женщин её племени, издавна считавшихся в прериях самыми распутными, но слышать такое всё равно было обидно.

Она набрала в грудь побольше воздуху, вскинула растрёпанную голову и громко крикнула:

— Матоха не хочет меня и никогда не спал со мной под одним одеялом! А торговец-васичу был ласков со мной… и подарил мне гребень!

Выпалив это, она вдруг вспомнила, что Матоха растоптал этот гребень, и опять вся сжалась, закусив губу, чтобы не заплакать.

Воины вокруг неё притихли.

— Значит, и вправду у Матохи уже нет мужской силы, — фыркнул молодой Пёс, проворно вскакивая на ноги. — Вот почему к нему ни одна наша девушка не пошла.

— Всё равно ты глупая гусыня, винчинчала, — обращаясь к Ваничи, уверенно заявил тот воин, что был постарше, с длинными косами. — Ты бы просто могла вернуться обратно к своим кроу, ты же не рабыня.

— Я сирота, я там никому не нужна, — едва слышно прошептала Ваничи и всё-таки шмыгнула носом. — И Матоха дал за меня выкуп нашему старейшине: пять одеял и ружьё. Но очень старое, — честно добавила она, подумав.

Воины дружно расхохотались, и Ваничи, глядя на то, как они смеются, немного приободрилась. Может быть, они и не изорвут её в клочья, как злорадно предрекал Матоха, волоча её сюда.

Но тут чьи-то сильные руки схватили её сзади и подняли с земли, как тростинку. Ваничи, не сдержавшись, вскрикнула от испуга и боли: все полученные от ударов Матохи синяки остро заныли. Лезвие ножа скользнуло по ремню, стягивавшему ей руки, и Ваничи обернулась, со страхом взглянув в усталое суровое лицо воина, стоявшего перед нею. Он был таким высоким, что для этого ей пришлось запрокинуть голову.

Его она узнала сразу. Его в селении знали все. Это был Четан, Ночной Ястреб, предводитель воинов-Псов.

— Как тебя зовут, винчинчала? — негромко спросил он, и Ваничи, с трудом шевеля распухшими губами, послушно ответила:

— Ваничи.

Воины переглянулись, и Четан вскинул брови.

— «Ничто»? Это Матоха так тебя назвал? — снова спросил он и, дождавшись её утвердительного кивка, сумрачно распорядился, покосившись на притихших молодых Псов: — Если собираетесь забавляться с нею, щенята, суньте её сначала в ручей, пусть отмоется хорошенько. Она вся в грязи и в песке. Да смотрите, не замучайте её совсем, — строго прибавил он, отходя. — Она и так заморыш.

Ваничи снова невольно затряслась от страха, провожая округлившимися глазами его высокую фигуру. «Заморыш»!

У неё зуб на зуб не попадал и тогда, когда она мылась в ручье, оттирая засохшую кровь и заново заплетая всклокоченные волосы в косу. Она не знала, кто из Псов придёт к ней в крайнюю палатку, на которую ей кивком указал смешливый молодой воин по имени Кхи Ихока, Рыжий Барсук, первым подошедший к Ваничи на поляне. Она не знала и того, сколько всего их будет. Она могла надеяться только на их милосердие и потому продолжала дрожать, как травинка на ветру, заползая голышом под одеяла, расстеленные в палатке у очага. Её собственная одежда превратилась в грязные лохмотья, и она не стала её надевать. Она наконец почувствовала себя чистой.

И первым к ней пришёл Ихока, Рыжий Барсук. Ваничи робко заулыбалась, глядя на его широкую озорную улыбку.

— Мы тянули жребий, и я вытянул самую длинную щепочку! И стал первым! — гордо похвастался он, бухаясь рядом с Ваничи на одеяла.

И немедленно принялся её щекотать. Ваничи невольно расхохоталась, откидываясь назад и пытаясь вывернуться из его крепких рук. Он и вправду был совсем ещё мальчишкой.

— Сколько зим тебе сравнялось? — выпалила она.

— Семнадцать, — с прежней гордостью заявил он. — Я получил имя пять зим назад в Паха Сапа, Чёрных Холмах, и прошёл через Пляску Солнца на прошлом Пау-Вау. И Четан взял меня в лагерь Псов, потому что я храбрый воин! И хитрый. Я знаю, как обхитрить солдат-васичу, — прибавил он лукаво и снова принялся щекотать Ваничи.

— Да, ты хитрый! Ты, наверное, и сейчас схитрил с длинной щепочкой… Я знаю, ты нарочно это сделал! — задыхаясь, еле выговорила она и громко ойкнула от неожиданности, когда он склонился к её обнажённой груди и вдруг провёл жарким влажным языком по её набухшим соскам.

— Я залижу все твои ссадины, винчинчала, я же Пёс, хоть и Барсук, — сообщил он таинственным шёпотом и снова прыснул со смеху, а Ваничи уже безо всякой опаски распростёрлась на одеялах, подставляясь его нежному языку и сильным рукам, вскидывая бёдра повыше, чтобы ему было удобнее проникнуть в неё. Его естество было таким же крепким, как у торговца, но он не торопился, двигаясь то быстрее, то медленнее, и заглядывая Ваничи в лицо своими пытливыми глазами — пока она не почувствовала, как внутри неё разгорается неистовый и сладкий жар, и не вскрикнула, обвив его руками и ногами. И он тоже хрипло вскрикнул, когда его горячее семя излилось прямо в неё.

О Вакан, она училась быстро, и когда Ихока, чмокнув её в кончик носа и лениво завязав свои леггинсы, ушёл, его друга она приняла уже без колебаний. Это был тот самый парень с длинными косами, который объяснял всем, что она из племени кроу и всегда может уйти обратно к своим. Его звали Иштанича, Жаворонок. Такое ласковое имя для такого сурового воина, подумала Ваничи, с любопытством рассматривая его.

Иштанича не улыбался, прятал глаза и косился на Ваничи исподлобья, пока она на него смотрела. Он, наверное, робел перед нею больше, чем она перед ним, и когда Ваничи это поняла, то опять тихо засмеялась. И принялась тормошить его и щекотать – точно так же, как это только что проделывал с нею весёлый бесстыдник Ихока.

Иштанича сперва оторопел от неожиданности и попытался отстраниться, а потом несмело заулыбался. И даже замлел, когда Ваничи проворно расплела ему волосы и принялась заботливо расчёсывать их пальцами, сызнова заплетая в косы.

— Ты совсем как Ихока, — внезапно заявил он, часто моргая, и Ваничи не стала уточнять у него, что он имеет в виду, а снова засмеялась, довольная. Она была рада, что он сравнил её со своим другом.

Тут Иштанича кувыркнул её на одеяла, и она уже с готовностью раздвинула перед ним колени. Но он только мотнул головой и быстро перевернул её на живот, а потом вздёрнул на четвереньки, нетерпеливо сжимая в горстях её голые груди. Ей было немного больно, но она едва дышала от возбуждения, и соски её горели под его твёрдыми пальцами.

— О-о… — удивлённо простонала она, чувствуя, как он тычется в неё сзади, горячий и очень большой. — О-о-о! Ой!

Он брал её совсем как пёс.

Ваничи выгнула спину и ещё сильнее приподняла ягодицы, утыкаясь лицом в колючее одеяло и прикусывая его за краешек, чтобы не кричать слишком уж громко. Она уже знала, что будет кричать — но не от боли.

После Иштаничи долго никто не приходил, и Ваничи даже успела задремать, зарывшись в шкуры и сонно натянув на себя одеяло. Всё тело у неё ныло — и снаружи, и внутри — ныло и горело, но это было так сладко! Она уже начала уплывать в сон, но тут кто-то сильно пихнул её в бок, и она очнулась и вскинулась на шкурах, непонимающе моргая.

— Ты не такая уж и красивая, — сообщил ей коренастый невысокий воин, недобро посматривая на неё прищуренными тёмными глазами. — Матоха верно тебя прозвал. Ты ничего не значишь, ты и есть Ваничи.

Ваничи собралась было обидеться, но пристальней вгляделась в его нахмуренное скуластое лицо со сдвинутыми к переносице чёрными бровями. Она хотела ехидно поинтересоваться, зачем же он тогда пришёл к ней, если она, по его мнению, некрасива и никчемна, однако какое-то новое, пришедшее к ней только здесь, понимание удержало её. Она подумала, что он говорит ей эти обидные слова только потому, что боится своего собственного желания. Боится потерять свою силу. Да он, наверное, никогда не был наедине с женщиной! Бедный!

Ваничи уселась на шкурах и сказала спокойно:

— Да, я Ваничи. А как твоё имя, воин?

— Зачем тебе? — бросил тот, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь ни присесть, ни уйти.

Ваничи терпеливо ждала.

— Галешка Унпан, — наконец неохотно ответил он.

Пятнистый Лось.

— Это красивое имя для сильного мужчины, — мягко произнесла Ваничи, пристально глядя на него. Он был старше её на несколько зим, но казался ей младшим братиком, хокши-ла, боящимся вечерней тени. — Ты не потеряешь свою силу, если отдашь мне часть её, ведь я… — неожиданная мысль пришла ей в голову, и она удивилась, почему не подумала об этом раньше, потому что это было так просто. — Ведь я могу зачать твоё дитя.

— Да, моё или остальных, — презрительно бросил Унпан, снова неловко переступая с ноги на ногу. — Или того торговца-васичу.

Ваничи опять не обиделась. Она смотрела на этого сильного воина и видела в нём маленького мальчика, каким он был когда-то… возможно, и вправду своего будущего сына. Будут ли у её ребёнка такие же чёрные брови? Раскосые глаза, как у Ихоки? Густые длинные волосы, как у Иштаничи?

— Дитя посылает Вакан, — объяснила она спокойно. — Ведь дети священны, — она похлопала ладонью по шкурам рядом с собой, и одеяло соскользнуло с её обнажённых плеч. — Садись же, Галешка Унпан.

Он ещё немного потоптался и сел. Ваничи и не сомневалась в этом, заметив, как вспыхнули его глаза при виде её голой груди. Она смело взяла его большую руку и прижала к себе. Его пальцы нерешительно заскользили по её телу, он тяжело дышал, обжигая её взглядом. Ваничи сама потянулась к ремешку на его леггинсах и спустила их, а потом сдёрнула с него набедренную повязку.

— Какой же ты красивый… — прошептала она, откидываясь на шкуры и крепко обнимая его, потираясь об него всем телом. У него на груди были рубцы после Пляски Солнца, как у каждого из Псов. Она вскинула колени, обхватывая ими его бёдра, и ахнула, ощутив, как он неумело, но самозабвенно втискивается в неё. Глаза его были крепко зажмурены, из груди рвался хриплый стон, и Ваничи нежно поцеловала его в губы.

После Унпана пришли ещё двое воинов: Хунтка, Восточный Ветер, и Шийо Чикала, Перепел. О, они обошлись с ней не жестоко, но… двое сразу! Сзади и спереди! О Вакан, она даже и не подозревала, что такое возможно!

Ваничи ужасно устала. Все мышцы и сухожилия у неё болели от напряжения, каждая косточка ныла, на коже повсюду краснели следы чужих губ и зубов, нутро отчаянно саднило и сжималось, а семя Псов переполняло его, вытекая наружу… но она была счастлива, как никогда в жизни.

Полог палатки снова откинулся, и она вздрогнула и приподнялась на подламывавшихся руках, узнав в вошедшем Четана, Ночного Ястреба.

Как, и он тоже пришёл к ней? Пришёл, чтобы лечь с нею? Или..?

Вождь стоял, огромный и неподвижный, как скала, а Ваничи ошеломлённо смотрела на него снизу вверх, медленно усаживаясь на шкурах, — смотрела без страха, как равная. Он наклонился, протянул ей обе руки и осторожно поднял её со шкур под локти. Поднял и накинул на её голое тело большую грубую рубаху, окутавшую её от шеи до самых пяток и волочившуюся по земле — наверное, свою собственную, как решила Ваничи. Её покачивало из стороны в сторону, она крепко держалась за плечо Четана и думала, что ей будет трудно идти. Трудно и больно.

Но заплакала она не поэтому.

Она заплакала, когда выглянула из палатки и в мутном предрассветном тумане увидела, что Псы молча стоят перед нею и ждут, когда она выйдет: и Ихока, и Иштанича, и Галешка Унпан, и Хунтка, и Шийо Чикала… и даже те, кто вовсе не входил к ней.

Они все ждали здесь, чтобы посмотреть на неё напоследок.

Всем им предстояло умереть — в бою с солдатами-васичу, защищая землю оглала и детей оглала, умереть самыми первыми, и, думая об этом, Ваничи рыдала взахлёб, оплакивая каждого из них.

Четан подвёл к палатке пегого коня, легко вскочил на него и усадил Ваничи перед собою. За спиной у него висело ружьё.

Ихока зачем-то пригнал ему ещё одного коня, рыжего, и ободряюще подмигнул Ваничи — та едва увидела это из-за пелены слёз, застилавших ей глаза. О Вакан, с какой радостью она умерла бы за любого из них!

Четан, не говоря ни слова, погнал коня по узкой тропинке между скалами, направляясь в селение и ведя рыжего мустанга в поводу. Обессилевшая Ваничи так же молча покачивалась впереди него, ухватившись за гриву, и её слёзы капали ему на руки.

Четан тихонько запел, и Ваничи с изумлением поняла, что он напевает свадебную песню оглала, которую никогда и никто не пел для неё.

…Да не убоитесь вы дождя,
Ибо каждый из вас теперь – убежище для другого.
Да не убоитесь вы холода,
ибо каждый из вас будет теплом для другого.
Да не убоитесь вы одиночества,
Ибо теперь вы — спутники друг для друга.
Теперь вас двое,
Но жить вам только одну жизнь.
А теперь идите в своё жилище
И начните проживать дни свои вместе.
И да будет жизнь ваша полной и долгой…

Селение всё ещё спало, лишь двое часовых проводили вождя любопытными взглядами.

Ваничи ожидала, что вождь привезёт её к палатке Матохи. Ей уже было всё равно. Ей даже было жаль этого сварливого одинокого старика, лишённого всего, что составляет суть мужчины. Но тот направил коня на окраину деревни — к маленькой хижине, где жила дряхлая старуха по имени Сихасапа — Черноногая. В деревне к ней относились с большим почтением и даже со страхом, ибо она, как шаман, умела исцелять травами и разговаривать с духами. А ещё — принимать роды.

Откинув полог, Сихасапа выглянула наружу и подслеповато прищурилась, в свете наступавшего утра вглядываясь в лица непрошеных гостей. Седые волосы её были растрёпаны.

— Кого ты привёз ко мне, Ночной Ястреб? — спросила она скрипучим грубым голосом, похожим на мужской, и Ваничи невольно вздрогнула.

Большая тёплая ладонь Четана легла ей на плечо.

— Я привёз к тебе девушку, которую её муж Матоха назвал Ваничи и которую в родных палатках называли… как тебя называли у кроу, винчинчала?

Он наклонил голову, внимательно вглядываясь в потрясённое лицо Ваничи.

— Весёлая Птица, Такапи-юп-хия, — наконец прошептала та.

Вождь удовлетворённо кивнул и степенно закончил, опуская девушку наземь перед старухой:

— Матоха отдал её нам, а я привёз её тебе. Она будет жить у тебя, как твоя внучка, которой у тебя не было, Сихасапа, и помогать тебе, ведь ты уже стара. А ты научишь её всему тому, что знаешь сама. Если она понесла от кого-то из моих Псов, ты поможешь ей в родах и выходишь ребёнка. А чтобы её прежний муж, Матоха…

— Не вонял, как шакалий помёт… — пробормотала старуха, подходя к Ваничи и беря её за руку жёсткими пальцами. Ваничи растерянно заулыбалась, вытирая мокрые щёки, и с изумлением слыша позади себя громкий смех.

Четан хохотал, запрокинув голову, а когда отсмеялся, сказал:

— Да, чтобы он не вонял, как шакалий помёт, ты отдашь ему вот эти пять одеял, — он кивнул в сторону тюка, притороченного к спине рыжего мустанга, — и вот эту винтовку, она новая, — он сунул ружьё в руки старухи прикладом вперёд. — Ну, а самого этого коня, — он похлопал рыжего по холке, — я оставляю тебе, Сихасапа, и тебе, винчинчала, в подарок от воинов-Псов. Я сказал, хейапи!

Он развернул своего пегого мустанга и гикнул, подгоняя его.

Ваничи смотрела ему вслед полными слёз глазами, пока конь и всадник не скрылись в утреннем тумане. Потом она повернулась и посмотрела на неподвижно стоявшую перед нею старуху.

Беззубый рот знахарки расплылся в улыбке.

— Хечету эло, воистину будет так, как он сказал, Такапи-юп-хия, — проговорила она своим грубым голосом и бережно положила корявую ладонь ей на живот. — О, ты понесла, я уже знаю это, точно знаю. Ты родишь храброго воина или красивую девчушку, и тогда семя Псов не пропадёт. Не плачь, винчинчала. Не плачь.

Мирные воды
Текут через мой разум,
Помогая
Оставить тревоги позади.
Мирные воды,
омойте мою душу.
Принесите меня
ближе к цели.
Мирные воды,
исцелите мое сердце.
Подарите мне покой,
Пока мы в разлуке.
Мирные воды,
мой духовный проводник,
Соединяющий меня
С чертогами Создателя,
Мирные воды,
возвратите мне мое истинное сияние.
Утешьте дух мой,
Вознося меня к мечтам.