Название: Королевская Конная
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2022
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини+мини
Пейринг/Персонажи: безымянный рассказчик, полицейские, преступники
Категория: гет
Жанр: драма, детектив
Рейтинг: PG-13 - R
Краткое содержание: На озере найден труп рыбака... и за дело берётся Королевская Конная.
Примечание: про Королевскую конную полицию Канады можно прочитать здесь.
Предупреждение: описание убийства, POV героя
Ссылка: тут.

Часть 1. Королевская Конная
Наша канадская Королевская Конная полиция — это не просто красные мундиры и широкополые шляпы, и не каменные рожи сериальных героев. Полиция провинций и муниципальная у нас, конечно, много функций отжала, но мы всё ещё на конях, как в те времена сотню лет назад, когда мы верхом гонялись за нарушителями границы.

В основном, конечно, за индейцами, которые из Штатов кочевали, или за бутлегерами во время «сухого закона». Или за сбежавшими из американских тюрем лихими ребятами. Короче, я к тому, что у нашей Королевской Конной есть свой музей, и там вы можете обо всём этом прочитать в своё удовольствие.

А я сейчас могу только рассказать, как совсем зелёным молокососом начинал свою полицейскую карьеру под одним городком в Онтарио. Тихо, спокойно, туман, озёрная гладь, утки крякают, а где-то даже бобёр хвостом шлёпает — и тут я, весь такой красивый, выехал на обнаруженный труп.

Труп этот оказался местным забулдыгой, Фредом Хокинсом, и лежал он в своей рыбачьей лодке как живой, вот только не дышал и вся физия перекошена. Ни огнестрела, ни ножевых, ни черепно-мозговой. С виду, по крайней мере.

Ну, труп и труп, допился, значит, бывает.

Жена покойного, миссис Грета Хокинс, сообщила, что муж в ночь-полночь сказал, что порыбачить ему охота, хоть гроза и собиралась. Поддатый был, а как же. Она его, мол, остановить пыталась, но он её оттолкнул, обругал дурой и дверью хлопнул. Из окна она увидела, как он по тропинке к мосткам идёт, к лодке, значит.

Тут надо сказать, что, кроме жены, на мостках его сосед видел, Майк Брэдли. Он ещё подивился, чего это Фред в такую позднь на озеро собрался. А гроза приближалась, погромыхивала то там, то сям над холмами. Ну он и подумал, мол, вечно пилившая его жёнушка Фреду до того остобрыдла, что он решился даже в грозу из дома свалить, лишь бы выпить без помех на воле. Брэдли этот был разведён, жил один и не раз с покойным выпивал, но в эту ночь сосед к нему почему-то не зашёл, а уселся в лодку и отправился рыбачить.

Бутылка виски, кстати, при нём была, полупустая, на дне лодки валялась.

Итак, отчалил он, а утром не вернулся. И днём не вернулся. И следующим вечером. Тут уж миссис Хокинс тревогу подняла, пришла к Майку Брэдли, и тот уселся в свою моторку вместе с нею и принялся методично обшаривать заливчики, где пропавший сосед имел обыкновение рыбачить. В третьем по счёту заливе они Фреда и нашли — мёртвого, с искажённым посиневшим лицом, и решили, что его хватил удар или что-то в этом роде. Заливаясь слезами, миссис Хокинс вызвала полицию из дома соседа.

Вроде как всё с этим покойником было ясно, но тут нас удивил эксперт, который сказал, что Фред Хокинс, мол, скончался от остановки сердца, вызванной сильнейшим электрическим разрядом.

Тоже ничего удивительного, гроза ведь была, громыхало так, что будь здоров. Так что коронер вынес вердикт о смерти от естественных причин — поражения молнией, и на том дело вроде как закрыли.

Только мне оно всё равно покою не давало. Знаете, что было странным? Во-первых, время смерти эксперт установил более чем раннее для грозы, ближе к полуночи, когда гроза ещё не разгулялась в том месте, где Фред откинулся. Ну ладно, время смерти никогда с точностью до пятнадцати минут определить нельзя, но тем не менее. Грета Хокинс и Майк Брэдли заверяли, что не помнят, когда именно покойник отчалил на своей лодке с мостков. Темно, мол, было, и гром бубухал, вот и вся недолга.

Допустим. Но там была ещё и вторая странность — с удочками покойного и бутылкой виски. На этой бутылке, конечно, отпечатки Фреда были, но какие-то смазанные, как будто, понимаете ли, кто-то ещё брался за неё руками в перчатках. С чего бы это, спрашивается? А вот на удочках, наоборот, отпечатков покойного не было, зато нашлись отпечатки его жены Греты. И удочки новёхонькие, что характерно. Тоже вроде бы ничего особенного, но странно, согласитесь. Я осторожненько миссис Хокинс об этих удочках попытался расспросить, но она снова ударилась в слёзы и заявила, что муж их по каталогу выписывал, пропади они пропадом, а брала ли она их в руки после того, как он их на почте получал, не помнит. Но если её отпечатки там есть, значит, брала. Местный полицейский при моих расспросах на меня укоризненно смотрел и головой качал — мол, чего пристал к вдове.

Но я думал и думаю, что, если в деле есть хотя бы малейшая несуразность, вызывающая сомнение, копать в эту сторону надо, не откладывая лопаты. Вот я и не отложил, невзирая на явное неодобрение местных. Уже в свой свободный день снова потихоньку поехал на те заливчики, прихватил с собою бинокль помощнее и кое-какое оборудование. Хотелось мне проследить за вдовой Хокинс и её удалым соседом.

Сделал себе лёжку, будто охотник на звериной тропе, и расположился так, чтобы оба дома — Хокинсов и Брэдли — находились в поле обзора.

Миссис Грета уже не казалась убитой горем, и это меня не удивило, хотя мужа своего она похоронила всего неделю назад, после вердикта коронера забрав тело из полицейского морга. Вышла она из дому, чтобы покормить кур и другую птицу, раным-ранешенько, но такая цветущая, что твоя яблоня весной. Сразу словно десяток лет с плеч скинула, как овдовела. А следом за ней из дому вышел… кто бы вы думали? Правильно, сосед, Майк Брэдли, тоже довольный, как сытый кот. Местный копы наверняка сказали бы, что ничего особенного нет в том, что нестарая ещё вдовушка нашла утешение в объятиях соседа, пусть даже и схоронив мужа всего неделю назад. Но у меня при виде их улыбающихся рож прямо засвербило внутри. Я точно понял, что они каким-то образом убили Фреда Хокинса.

Поймите правильно: покойник, конечно, был никчемным пьянчугой, с женой всё время ссорился, небось и руки распускал. Тем не менее он был человеком, достойным упокоения в должный час, а не по воле кого бы то ни было, кроме боженьки Иисуса. А эти двое осудили его, вынесли смертный приговор и в исполнение его привели. Хотя, как по мне, миссис Грета могла бы просто от мужа уйти, чем убивать. В суд подать иск и развестись. Или просто в состоянии аффекта, так сказать, нож ему в печень воткнуть, вот это куда как больше понятно было бы. Но нет, тут мы имели дело с убийством с заранее обдуманными намерениями, хладнокровно спланированным и осуществлённым.

Но я всё ещё не мог взять в толк, как же они это проделали.

И тут миссис Грета и говорит, повернувшись к Брэдли:

— Я вот всё думаю: значит, сериалы не врут, когда такое показывают.

А тот кисло поморщился и ответил:

— Пора уже забыть об этом обо всём, дорогуша. Чего без конца жевать эту жвачку, дело-то сделано.

— У меня как-то не очень получается забыть, — сухо вымолвила она, перестав улыбаться. — Всё-таки мы пятнадцать лет вместе прожили.

И толковали они вовсе не о телешоу, это я сразу понял. Но вот как суд убедить в этом, если втайне сделанную диктофонную запись к материалам не подошьёшь?

А они всё болтали, но только так же туманно. Миссис Грета сказала:

— Да и снится он мне таким, каким тогда был. Бр-р! — и передёрнула плечами.

— Это просто сны, дорогуша, — мягко возразил Брэдли и обнял её со спины. — Можно молебен за упокой его души заказать. Он же был католиком?

— Да он в церковь сроду не ходил, — возразила миссис Грета и снова вздохнула.

Брэдли поцеловал её сзади в шею и выдохнул:

— Когда же мы поженимся, дорогуша?

А она этак кокетливо покосилась на него через плечо и говорит:

— Какой ты нетерпеливый! Вот вступлю в права наследства, и можно думать о свадьбе. Я бы вообще не торопилась, только-только избавилась ведь.

— Но я-то совсем другой, не такой, как старина Фред, — игриво возразил Брэдли, и они снова страстно поцеловались, а потом направились в дом — ясно зачем.

Деньги и любовная интрижка — других убивали и за меньшее, так что Фреду Хокинсу вдвойне не повезло.

Ну и когда я в город поехал и запись эту своему начальству дал послушать, сержант и капитан решили, что дело надо сызнова открыть и ещё раз допросить обоих голубков. Какую запись? А разве я не сказал, что взял с собою кое-какие принадлежности для работы? Это и было оборудование для записи, достаточно мощное, чтобы уловить, что происходит за несколько десятков ярдов. А я сидел и слушал их в наушниках, и правда, как в телешоу показывают.

В суде мы эту запись предъявлять не собирались. Нам надо было лишь, основываясь на ней, получить их признание, и мы этого добились, нажав на Брэдли. Он оказался куда как слабее вдовушки, та вообще была крепким орешком и колоться ни в какую не хотела: то ругалась, то причитала, мол, чего мы к ней пристали с такими обвинениями, то молчала как каменная, а сломалась только тогда, когда прочла собственноручно написанное признание Брэдли в убийстве Фреда Хокинса.

Как они это сделали? Ну, достаточно легко. Хотя не совсем чисто, и именно мелкие несоответствия натолкнули меня на мысль, что в этом деле всё не так просто. Убийство Фреда они обдумывали уже давно, находясь в тайной любовной связи. Просто взять и уехать вдвоём, оставив нажитое место, им не хотелось: у Фреда в банке лежала кругленькая сумма на счету, а его жизнь в их глазах ничего не стоила. Просто они заторопились, поняв, что приближается такая гроза, какой в тех местах давно не было. Вот он, шанс, подумали они.

В общем, миссис Хокинс всего-то навсего бросила свой включенный в сеть фен в ванну к муженьку, когда тот мылся перед сном. Действительно, любая женщина, наверное, не раз видит эдакое в сериалах. Дурацкая затея — показывать публике такие злые штуки, вот что я вам скажу. У Фреда было слабое сердце, о чём Грета знала, и он умер.

Дальше им надо было спешить, чтобы попасть в самую грозу, ведь грозовой фронт мог и уйти. Они вытащили Фреда из ванны, кое-как обтёрли, одели и отнесли в лодку. Поторопившись, они не нашли в лодке и вокруг неё никакого рыбацкого снаряжения. Его отсутствие могло насторожить полицию, ведь по той версии, что преступники намеревались нам изложить, Фред якобы отправился на рыбалку. Поэтому миссис Хокинс быстро распаковала пакет, полученный мужем по каталогу накануне, но не позаботилась стереть свои отпечатки пальцев и не подумала о том, что отпечатков-то Фреда там нет.

Другую оплошность такого же рода они совершили с бутылкой виски. Фред из неё пил, это ясно, но Брэдли брался за неё руками в перчатках и смазал отпечатки соседа, что с самого начала показалось мне подозрительным.

После чего Брэдли завёл мотор, пригнал лодку с покойником в третий от дома заливчик… а там и гроза разбушевалась наконец.

Ну что ещё? Они сознались, и мне их не жаль. Как представлю, как они вынимают из ванны, вытирают и ворочают этого бедолагу, чтобы всё, значит, оказалось шито-крыто, так меня с души воротит. Мерзость и подлость. Зато сейчас Фред упокоился с миром и, думаю, признателен мне.

А свой красный мундир, белые перчатки и широкополую шляпу я надеваю только во время праздников и парадов. Не в кустах же во всём этом сидеть. И верхом я ездить умею, а как же, на то и Королевская Конная. Но опять же — только на параде.

Часть 2. Художество

Наверное, в судьбе каждого человека наступает момент, когда он готов убить ближнего своего. Чаще всего — когда этот ближний чем-то ему досадил. Даже если ссорятся влюблённые, кто-нибудь из них яростно кричит или хотя бы думает: «Убил бы!» Но это просто желание, чтобы раздражающая тебя особа убралась из твоей жизни, только и всего. Говорят же ещё: «Пропади ты пропадом».

Убивают и на войне, но это тоже совсем другое дело. Там ты солдат, у тебя в руках оружие, как и у твоих товарищей, и ваши противники точно так же имеют право и возможность убить вас. Конечно, когда всё заканчивается, ты до конца своих дней будешь просыпаться от кошмаров — возможно. А возможно, и нет.

Я же говорю о других, о хорошо продуманных, хладнокровных убийствах, какими некоторые люди — впрочем, я бы и не назвал их людьми — могут промышлять на протяжении нескольких лет, а то и десятков лет, получая от процесса убийства себе подобных удовольствие сродни сексуальному. Чаще всего такие экземпляры начинали уничтожать живых тварей ещё в детстве, отрывая кузнечику лапки, например, или забрасывая камнями щенка. Школьные учителя могут порассказать вам о случаях, когда старшеклассники запихивают более слабого товарища головой в унитаз и хохочут, как гиены, пока он там булькает с риском захлебнуться. Не всякий, кто творит такое над другим живым существом, — будущий убийца. Но если ему нравится это делать — у него все задатки психопата, и кто знает, чем это может обернуться для тех, кто окружает его. Встаёт у него на пути.

Так вот, это я пытаюсь перейти к самому дикому делу, какое я расследовал в молодости, всё там же, на Озёрах. Помните, я рассказывал вам, как сосед помог соседке убить её мужа, а потом уложить его в лодку и пустить по озеру, вроде как в него попала молния? Так вот, тот покойник, о каком я хочу сейчас рассказать, тоже был обнаружен в лодке.

Мне по сию пору иногда снится эта лодка, которую подогнал к мосткам наткнувшийся на неё местный рыбак. Когда я приехал туда, пулей прилетел точнее, этот рыбак — его звали, как сейчас помню, Гордом Дженли — сидел по другую сторону мостков, от них отворотившись. Был он бледен, как снятое молоко, и то и дело сглатывал — понятно было, что блевал.

— Сами смотрите, чего там, офицер, — слабым голосом сказал он мне. — А меня теперь туда и на верёвке не подтащишь. Хватит уже того, что я это, — он так и сказал — «это», — нашёл и пригнал.

Ну я его поблагодарил, а сам поднялся на мостки и оттуда заглянул в лодку.

Сначала я даже не понял, что там такое. Ну, в первый-то миг, потому как у человека рассудок эдакое принять не может. Потом понял. На дне лодки была расстелена какая-то тканюха типа брезента. И на брезенте лежали части человеческого тела. Особенно меня поразила голова. С неё был снят скальп: аккуратно, по кругу, надрезана и сдёрнута кожа, обнажив залитые багровым кости черепа, глаза зашиты — прямо заштопаны чёрными толстыми нитками через край век, — а во рту что-то торчало. Какой-то пук перьев, что ли.

Обрубки ног в чёрных сапогах до колен стояли рядом. И ещё лежали окровавленные обрубки рук по локоть.

А самого туловища не было. Мы его, кстати, так и не нашли. Отправилось на корм рыбам.

Я стоял на этих мостках столбом, а в голове у меня вертелась только нелепая фраза: «Ну и дела». И ещё я боялся, как бы самому не проблеваться.

Из-под мостков подал голос Дженли. Он уже настолько оклемался, чтобы получилось ехидно спросить:

— Офицер, ну и как вам такое художество?

Художество!

Я понимал, что он, оправившись, немедля пойдёт болтать повсюду о своей находке и о том, как тут всё было, — в первую очередь газетчикам. Поэтому я громко ответил, даже ввернув учёное словцо:

— Что ж, мистер Дженли, такой инсталляции мне раньше видеть не доводилось. Но должен вам сказать, вы, как обнаруживший труп, тоже автоматически попадаете в число подозреваемых.

Он поперхнулся и заткнулся.

Тут понаехали другие полицейские, городские, а с ними судмедэксперты. И пошла работа.

Конечно, этот злосчастный Дженли был тут ни при чём. Маньяки, которые сами приводят полицию на место собственного преступления, встречаются в сериалах, но редко.

Как мы раскрутили это довольно гнусное дельце? Сперва установили личность убитого, благо его пальцы были на месте, удалось сразу снять отпечатки, да и местные жители, после того как судмедэксперт вынул у него изо рта ворону и привёл то, что осталось от лица, в относительно пристойный вид, сразу его опознали. Это был некто Фред Ромеро, подающий надежды художник из Монреаля, как о нём газетчики написали. На озёрах он держал охотничий домик с мастерской.

Ворона? Ну да, во рту у него была дохлая ворона. Всё в совокупности: эта ворона, снятый скальп, отрезанные конечности как таковые — всё наводило на мысль о ритуале. Не так далеко находилось поселение индейцев чиппевайн, и мне было даже стыдно, когда я пришёл к их вождю, седому крепкому старикану, с этакой дичью. Естественно, он посмотрел на меня как на умалишённого и сообщил, что никаких таких ритуалов его племя сроду не проводило. Это понятно.

Но то, как всё это было обставлено, навело меня на мысль, что убийца знал, что неподалёку проживают индейцы, и злонамеренно хотел подставить именно их, да ещё и под газетную шумиху. То есть либо это был кто-то из местных, либо приезжавшие к художнику такие же богемные приятели. Мы начали копать ещё и в эту сторону. Но тоже ничего не накопали. Обычные молодые раздолбаи, не торчки и не пушеры; если даже кто-то из них и вздумал бы совершить такое под кислотой, ему бы яиц не хватило

На некую догадку меня натолкнула мастерская Ромеро — пристройка к хибаре, которую принято называть охотничьим домиком, хотя охотником Ромеро вовсе не был. Там будто торнадо пронёсся: всё разбросано, перевёрнуто, картины, какие были, частью раскромсаны ножом, частью обгажены. Ну, мне не привыкать ковыряться в разном дерьме, я эти картины разобрал, отчистил, разложил, встал над ними и задумался.

С большой долей вероятности дом разнёс именно убийца — уже после смерти Ромеро. Можно было, конечно, ставить на забредшего сюда бродягу или шайку подростков, но не верилось мне в такие совпадения, интуиция громким голосом говорила, что пошерудил здесь именно убийца.

Допустим. Но зачем ему было глумиться над картинами так же, как он поглумился над мёртвым художником? Да, ему эдакое просто нравилось, но здесь, в мастерской, стало ясно, что он ещё и злость срывал. Или досаду. Или кому-то что-то продемонстрировать хотел.
Я стоял и глядел на эти опозоренные картины, будто они могли мне что-то сказать. У Ромеро была совершенно чуждая мне манера живописи: абстрактные пятна, полосы, мазки. Какие-то лохматые звёзды, тучи, волны — вот на что это всё было похоже. Короче, вздумай он их продавать, не шибко разбогател бы.

Но три картины были совсем другими. Ромеро начал их и бросил, оставив просто чистый холст по большей части. Но на одной уже явственно проступали фигуры людей, сидящих в полутёмном кабачке. На другой — парочка в старинных одеждах стоит, вроде как отношения выясняет. А третья была прорисована лучше всех: посреди комнаты женщина шьёт. Тоже в допотопной одежде, в белом чепчике, в башмачках. Подняла глаза от своего шитья и вроде как улыбается, хотя лицо только-только намечено. Вот почему бы этому Ромеро всё так не рисовать, думал я.

Возможно, я бы и сам докумекал, что к чему, но мне не дали. Прикатили американцы со своим ФБР, Интерпол, и меня, простого констебля из Королевской Конной, шустренько отстранили. Потом я уже узнал, как было дело, да и пресса не промолчала. Странно, что вы об этом не слышали.

Фред Ромеро связался с международной шайкой мошенников, которые подделывали и продавали старинные картины. Их крышевала мафия. А наш Ромеро попытался с их крючка соскочить и поплатился.

Кто был убийцей? Наёмник из мафии, простой стрелок, но тут он разгулялся, получив разрешение. Значит, эдакая пакость в нём и раньше сидела. Я потом его фотографии в газетах видел — обычный такой, немолодой уже, лысоватый мужик, ничего демонического, но это-то и страшно.

В общем, шайке надо было хорошенько запугать остальных своих художников, чтобы не пошли по пути Ромеро. Понятное дело, всякий из них, кто увидел в газетах и по телевизору фотографии этой отрубленной головы с зашитыми глазами, отрубленных рук и ног в сапогах, стоящих на дне лодки, никогда бы уже не попытался соскочить с их крючка.

Когда я о том деле вспоминаю, тоже это вижу. Но вижу и те картины, что мы нашли в тайнике: женщина шьёт, сидя в старинном кресле, на неё падает луч света из стрельчатого окна, а лицо — спокойное-спокойное и самую чуточку улыбается. Но глаза так блестят, что думаешь: вот-вот засмеётся.

Приходилось ли мне самому убивать? Нет, Бог миловал.

@темы: фики, американские тексты, британские детективы, ФБ-22

@темы: кошачье

Название: Свидание
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: кроссовер: А. Дюма «Три мушкетёра», А. С. Пушкин «Каменный гость»
Размер: мини, 1008 слов
Пейринг/Персонажи: Констанция Бонасье, Д’Артаньян, Дон Гуан
Категория: гет
Жанр: AU, приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Что, если Дон Гуан столкнётся с Констанцией Бонасье раньше, чем Д’Артаньян?
Примечание: написано по заявке с Инсайда
Арт: oversoul12
Ссылка:: тут.

Госпожа Бонасье, Констанция, рассеянно поправила выбившийся из причёски золотистый локон и зябко передёрнула плечами, поплотнее кутаясь в тёмную саржевую накидку. Всё-таки этот пылкий юнец, этот гасконец, — сумасшедший! Подумать только, заманил её среди ночи на кладбище, в пантеон давно усопших дворян и мраморных статуй! Точно полоумный. И полоумной стала она, когда на такое согласилась. Но, думая так, она мечтательно улыбнулась, рассеянно проведя носком туфли по усыпавшему тропинку гравию. Юнец весь дрожит при виде неё, как необузданный жеребец. А как он пожирает её своими чёрными пылающими глазами! Констанция легонько вздохнула. Отдать цвет своей юности толстому старому галантерейщику, зануде и сквалыге, было куда большей несправедливостью, чем упасть в объятия вот такого горящего от страсти юнца. Пускай даже среди холодных мраморных надгробий, взирающих на неё пустыми глазами статуй.

Она снова вздрогнула, на сей раз от испуга, и порывисто обернулась. Позади неё, в темнеющих кустах боярышника, раздался шорох и приглушённое проклятие. И это не был отчаянный мальчишка-гасконец. Увидев её замешательство, оттуда выбрался высокий человек в грубой монашеской рясе с капюшоном. Но, когда он откинул этот капюшон, Констанция заметила гордую лепку его лица, седеющие виски, а под рясой — шпагу и испугалась ещё сильней.

Будучи камеристкой королевы и каждодневно появляясь при дворе, она не раз становилась предметом галантных ухаживаний и откровенных покушений на своё целомудрие со стороны придворных кавалеров. Но там она могла постоять за себя, прикрываясь именем Её Величества, а тут… она была совершенно одна. Д’Артаньян, на её беду, запаздывал — вероятно, его задержали в казармах гвардейцев. О Небо, что же ей делать?

Заметив её испуг, незнакомец выступил вперёд из тени высившегося над ними мраморного павильона и учтиво поклонился. Голос его был негромким, мелодичным и как-то сразу успокоил женщину. Ещё более её успокоил явственно звучавший в его речи испанский акцент, такой же, как у Анны Австрийской.

— Прошу прощения, я не желал напугать вас, сударыня, и ни в коей мере не собираюсь причинять вам зла. Дело в том, что у меня здесь назначено свидание. А у вас?

На его красивых губах появилась лёгкая улыбка, и Констанция, чуть помедлив, призналась:

— И у меня. Но не с вами.

— Какая жалость! Я несказанно удручён, — сокрушённо произнёс он, и Констанция не удержалась от невольного смешка.

— Вы просто фат! — упрекнула она. — Неблагородно приходить на свидание к одной даме и тут же вздыхать о другой.

— У меня есть оправдание, — живо возразил её собеседник, не переставая улыбаться. — Я неудачно выразился, обмолвившись о свидании. Дама и не подозревает, что я сюда приду. Она — молодая вдова, не так давно похоронила мужа и часто является на его могилу. Очень добродетельная вдова, и я горю желанием её утешить.

«Хотела бы я стать такой вдовой!» — тотчас подумала Констанция и вздёрнула брови:

— Допустим. Но я-то не к вам пришла на свидание, сударь, и выразила своё намерение вполне ясно. Тем не менее вы позволили себе в отношении меня достаточно откровенный намёк, не так ли?

— Вторично прошу прощения, сударыня, — покаялся незнакомец. — Всякий раз при виде прекрасной дамы я пылко влюбляюсь в неё, будто мальчишка. Все женщины прекрасны, — добавил он, — и я не могу удержаться от того, чтобы не выразить им — вам — своё восхищение.

— Так уж и все? — рассмеялась Констанция, не в силах противиться обаянию этого глубокого бархатного голоса.

— Все до единой, — убеждённо подтвердил незнакомец. — От особы королевской крови до последней судомойки в захудалом трактире. Они — женщины, и именно поэтому прекрасны.

— Должно быть, вы редко встречали отказ, — задумчиво резюмировала Констанция, поглядывая на него из-под ресниц. Он действительно был неотразим! Пожалуй, она сама бы не устояла!

— Очень редко, — серьёзно ответил он, — и только от женщин, беззаветно влюблённых в кого-то другого. Поверьте, чувство долга, супружеские узы и прочие высокие материи немедля отступают в тень перед зовом сердца. Но если сердце женщины занято, она становится холодной и неприступной, как каменная скала посреди океана. Так ваше сердце занято, сударыня?

— Разумеется, — решительно заявила Констанция, — иначе бы я не пришла сюда в такую пору на свидание с мужчиной, который мне не супруг.

Её супруг сейчас безмятежно храпел на пуховой перине их спальни, считая, что она исполняет свои обязанности камеристки при Анне Австрийской. Подумав об этом, Констанция испытала не укол совести, а раздражение.

— И вы не смените свидание с одним мужчиной на свидание с другим? — продолжал допытываться незнакомец, лукаво глядя на неё. Он будто читал её мысли.

— Нет, — отрезала Констанция, и тут же из кустов за её спиной раздался полный ярости возглас:

— Тысяча чертей, сударь! Что вы себе позволяете?

Лунный свет блеснул на лезвии шпаги, которую выскочивший на дорожку Д’Артаньян мгновенно выхватил из ножен.

Констанция вскрикнула и прижала ладонь к груди, а незнакомец рассмеялся, срывая с себя рясу и тоже становясь в боевую позицию со шпагой, засверкавшей в его руке:

— Так эта дама пришла сюда на свидание с вами, сударь? Не слишком ли вы молоды для такой великолепной женщины?

— Как ты смеешь даже упоминать об этом, каналья?! — вскричал гасконец, и противники закружились в смертельном танце, готовые пронзить друг друга насквозь.

Не раздумывая ни мгновения, Констанция кинулась между ними, простирая руки к обоим в отчаянной мольбе:

— Прошу вас, господа, не надо! Д’Артаньян, этот человек ничем не оскорбил меня и не покушался на мою честь!

— Уж будто бы, — процедил юноша, растрёпанный и красный от гнева. Он и сам не мог бы сказать, что его больше взбесило: то, как мило Констанция — его Констан-ция! — болтает с этим невесть откуда взявшимся проходимцем, или откровенные намёки проходимца на его молодость и неумение обходиться с женщинами.

Незнакомец тем временем опустил шпагу и даже убрал её в ножны, тоже не колеблясь ни на миг.

— Желание дамы для меня — закон, — с полуулыбкой поклонился он Констанции, которая замерла, встревоженно глядя на него. — Я удаляюсь. Если вам угодно убить меня, сударь, прошу, не стесняйтесь, — он перевёл смешливый взгляд на нахохлившегося Д’Артаньяна. — Уверяю вас, очень многие в нашем подлунном мире мечтали бы об этом.

— Да кто вы такой, тысяча чертей? — проворчал тот, исподлобья косясь на него и невольно думая, что хотел бы стать похожим на этого странного человека, такого беспечного и уверенного в себе.

— Дон Гуан, к вашим услугам, сударь, — спокойно ответил тот, легко поклонился сперва Констанции, а потом своему недавнему противнику и бесшумно отступил в кусты за павильоном.

Констанция едва заметно вздохнула и повернулась к Д’Артаньяну, который более чем когда-либо напоминал встрёпанного молодого петушка. Ей предстояло утешить его… и утешиться самой.

Название: Констанция
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетёра»
Размер: драббл, 495 слов
Пейринг/Персонажи: Д’Артаньян/Констанция Бонасье
Категория: гет
Жанр: романтика, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Если бы свидание Констанции и д’Артаньяна в павильоне Сен-Клу удалось.
Примечание: AU
Ещё примечание: Править ничего не стала, хотя народ на Инсайде ломал головы над тем, каким образом д’Артаньян снял платье с Констанции. Вероятно, мне просто не удалось объяснить, как я это вижу. ну и нехай. Снял и снял. Молча))
А, ну и про гуся, который прошёл по могиле Констанции. Тоже не отвечаю за то, что кто-то этого не понял и допытывался об этой могиле у анонов с упорством, достойным лучшего применения).
Но зато вся эта шумиха повлекла за собой появление двух прекрасных артов. Всё, что ни случается, к лучшему.
Арт: Elle-r
Предупреждение: лютая стилизация
Ссылка:: тут.

Павильон в Сен-Клу

Констанция Бонасье сверху вниз смотрела на своего юного воздыхателя, на этого нелепого в своём необузданном пыле гасконца, и сердце у неё почему-то сжималось, пока он, упав на колени, покрывал поцелуями её руки, которых она не отнимала.

Как королеве, пришло ей в голову.

Да, этот юнец обращался с нею не только пылко, но и с благоговейной почтительностью, не так, как придворные кавалеры, для которых незнатное происхождение молодой камеристки было поводом попробовать за нею приволокнуться. И только страх перед гневом Анны Австрийской мешал таким грубым ухаживаниям зайти чересчур далеко.

А этот неотёсанный юноша, задира и буян, в бедной провинциальной одежде, со смешным гасконским выговором, и желал её, и боготворил.

Она почувствовала, что на глаза её наворачиваются слёзы. Д’Артаньян встревоженно поднял голову, и эта его чуткость заставила её сердце вновь содрогнуться.

— Что случилось, любовь моя? Я чем-то обидел вас, упаси Боже? — взволнованно спросил он, и Констанция торопливо сморгнула влагу с ресниц.

— Нет, ничем, — шепотом проговорила она. — Вы так любезны со мною, сударь, вы... — у неё не хватало слов, чтобы выразить теснящиеся в груди чувства, и она замолчала.

Ни вино, ни фрукты, разложенные на столе, под мягким светом лампы, не привлекали любовников. Д’Артаньян помог госпоже Бонасье ослабить шнуровку корсета, а затем стянуть и корсет, и простого покроя платье. Когда она осталась в одной батистовой сорочке, он легко подхватил её на руки и отнёс в постель.

Констанция считала, что всё знает о плотской любви. В конце концов, она вот уже несколько лет была замужем, а в первые годы после свадьбы её муж весьма исправно исполнял супружеский долг. Кроме того, она пережила опыт нескольких коротких интрижек при дворе, но быстро поняла, что не стоит этого делать, иначе она рискует потерять благосклонность своей повелительницы — Анна Австрийская придерживалась весьма строгих нравственных правил.

Констанция думала, что юный гвардеец по причине своей молодости и пылкости набросится на неё, как необузданный жеребец, и неосознанно напряглась под его руками. Но он, хотя и желал её тела со всей страстью молодости (Констанция ощущала бедром доказательства этого яростного желания), оставался всё так же чуток и нетороплив. Он ласкал её тело руками и губами, горяча так медленно, но неотступно, что она в конце концов сама начала задыхаться от подступившего желания. Все потаённые уголки её тела словно запылали, между ног проступила предательская влага. Она была готова принять его — и приняла, обвив руками и ногами, прильнув к нему, как стебель плюща льнёт к несокрушимому крепкому дубу, чувствуя его естество глубоко внутри своего истосковавшегося по ласке тела.

Налетевшая буря страсти наконец схлынула, оставив их без сил, сражённых сладостной негой. Д’Артаньян пришёл в себя первым и принялся, едва касаясь, водить пальцами по горячему плечу Констанции, с которого во время любовной схватки спустилась тонкая сорочка. Констанция задрожала всем телом, вновь чувствуя, как к глазам подступают непрошеные слёзы. «Да что это со мной такое?» — с досадой подумала она.

— Что с вами, любовь моя? — нежно спросил и Д’Артаньян, склонившись над нею.

Запуская пальцы в его густые тёмные волосы, она принуждённо усмехнулась и ответила:

— Не обращайте внимания. Должно быть, кто-то только что прошёл по моей могиле.

Название: Звёздный странник
Автор: fandom Old adventure books 2022
Бета: fandom Old adventure books 2022
Канон: Джек Лондон «Смирительная рубашка» («Межзвёздный скиталец»)
Размер: драббл, 830 слов
Пейринг/Персонажи: Дэррил Стэндинг, тюремщики, ОМП, ОЖП
Категория: джен, гет
Жанр: AU, фантастика, экшн
Рейтинг: R
Краткое содержание: один из эпизодов путешествий Дэррила Стэндинга
Примечания: использованы стихи поэтов Кофи Авунора и Давида Диопа из сборника «Поэзия Африки»
Предупреждение: насилие, принуждение, смерть второстепенных персонажей
Ссылка:: тут.

Солнце, солнце, солнце, солнце, солнце сделало нашу кожу чёрной, как плоть эбенового дерева, и сейчас льёт с неба свои благодатные, свои неистовые лучи. По моему лицу струится пот, как и по лицам моих товарищей, насквозь пропитывая волосы на головах и остатки тряпья, которыми прикрыты чресла. Наши тела испещрены свежими вспухшими рубцами от кнута, а раны от ножей, стрел и копий прикрыты окровавленными лоскутами или просто листьями.

Мы — остатки разбитого войска короля Мбунгу, мы захвачены в плен вождём Отоми, нас гонят к прибрежному городу пиратов и работорговцев, чтобы продать там белым людям, чья кожа похожа на выпученные белёсые глаза мёртвых рыб. В гавани нас посадят на корабли и повезут в неведомую даль, к тем берегам, откуда никто из чернокожих никогда не возвращался.

Я пытаюсь сглотнуть слюну, но глотка у меня будто забита песком родной пустыни. Солнце невыносимо печёт, порезы, прочерченные ритуальным копьём колдуна, горят таким же огнём. Кровь запеклась на них.

Солнце, солнце, солнце, солнце, солнце смотрит на нас сверху.

Из-под наших босых ног подымается бурая пыль. Звякают кандалы. Мы ступаем медленно. Щёлкают бичи надсмотрщиков.

Впереди видны башни города работорговцев.

Надсмотрщик вновь повелительно взмахивает бичом, и тогда наши женщины, что идут впереди нас, начинают мерно петь глубокими сильными голосами.

Их всего дюжина против наших девяти дюжин.

И они не скованы.

Они совершенно обнажены.

Блестят на солнце их круглые ягодицы, гибкие спины, стройные плечи. Их певучие голоса похожи на звуки боевых рогов.

Ближе, ближе, ближе, ближе, ближе башни города белых, его узкие улицы. Работорговцы выходят нам навстречу. Их глаза округляются от восхищения и вожделения. Вождь Отоми прислал сильных рабов и красивых рабынь!

Они не сводят глаз с наших женщин, которые продолжают петь, грациозно покачивая бёдрами в такт.

...Белый убил моего отца —
Гордого моего отца.
Белый опозорил мать мою —
Мою красавицу мать.
Белый заставил моего брата,
Могучего моего брата,
Спину под солнцем гнуть...

Работорговцы не понимают, о чём поют наши женщины. Они только алчно смотрят на них, особенно на вышагивающую впереди пышногрудую Вунулаки, чью наготу прикрывают только браслеты на руках, а она ещё выше поднимает голову под похотливыми взглядами.

Я чуть поворачиваю голову влево — там шествует мой побратим Макоа. Его крепкие плечи покорно согнулись, но он едва заметно улыбается в ответ на мою усмешку.

Тогда мы тоже начинаем петь.

...Мы погибнем на поле боя,
Мы не примем позорной жизни,
Наши луки погибнут с нами,
Наши копья погибнут с нами, —
Мы погибнем на поле боя!..

Работорговцы вновь не понимают ни слова из нашей песни. Они только глазеют и глазеют на наших женщин, пересмеиваются, подталкивая друг друга локтями. Некоторые уже спорят между собой.

Мы знаем, о чём они говорят, о чём спорят. О том, кто из них первым возьмёт наших женщин на ложе. Кто бросит на колени обнажённую Вунулаки, заставив сначала лизать вздёрнутое естество хозяина, а потом покорно повернуться и подставить ему трепещущее лоно.

Наш надсмотрщик, Руанга, в последний раз щёлкает бичом, глаза его сверкают яростью, когда он высоким голосом кричит:

— Пора!

И тогда мы сбрасываем фальшивые кандалы. Мы выхватываем из-под лохмотьев пистоли и короткие изогнутые ножи, а наши женщины из собранных в высокие пучки волос — духовые трубки с отравленными стрелами.

Вождь Отоми — велик. Это он придумал план, как нам проникнуть в город работорговцев и захватить его.

Вскоре этот город на берегу океана, этот смердящий гнойник, поглотивший столько чёрных мужчин, женщин и детей, перестанет существовать. Но в последнем доме, куда мы с Макоа и Руангой заходим, в живых остался старик-купец. Он только что перерезал горло собственной дочери, чтобы она не досталась нам, и стреляет в упор, когда мы врываемся в его спальню, полную дыма — он жжёт в камине какие-то бумаги. Девушка ещё дёргается на полу в луже собственной крови, её глаза заволокло смертным туманом. Возможно, она была бы не против раздвинуть перед нами свои стройные белые бёдра, чтобы выжить, но её отец решил иначе.

Ружейная пуля бьёт меня в грудь, и я отлетаю к стене, но не успеваю ощутить удара...

***

Я пришёл в себя на полу своей одиночной камеры, в тисках смирительной рубашки. Надо мной склонились четверо: начальник тюрьмы Азертон, капитан Джеми, доктор Джексон и главный староста Эл Хэтчинс. Я заставил губы растянуться в вызывающей улыбке, напрягая все силы, потому что восстановившееся кровообращение причиняло мне нестерпимую боль.

Я страстно мечтал о том, чтобы они ушли. Я хотел только одного — чтобы они оставили меня в покое, дали возвратиться на берег Африки, на этот дикий вольный берег.

Я выпил воды, которую они поднесли к моим губам, и отказался от предложенного мне куска чёрствого хлеба — всё это в полном молчании. Я закрыл глаза и постарался вернуться назад. Но пока непрошеные посетители стояли подле меня и разговаривали, мне не было избавления.

— Совершенно то же самое, что и вчера, — заметил доктор Джексон. — Ни малейшей перемены в ту или иную сторону.

— Значит, он может выдержать ещё? — спросил начальник тюрьмы.

— И не охнет. Ещё сутки выдержит так же легко. Он ненормальный, абсолютно ненормальный. Я не знаю, как он это всё проделывает. Эй, Стэндинг!

Я знал и уплыл в небытие всё с той же улыбкой на губах.

Я в очередной раз обвёл их всех вокруг пальца.

Как вождь африканцев, великий Отоми.

Название: Победа тётушки Било
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: Теофиль Готье «Капитан Фракасс»
Размер: драббл, 935 слов
Пейринг/Персонажи: барон де Сигоньяк, герцог де Валломбрез, Изабелла, другие актёры, актрисы, дворяне, тётушка Било и её тазик
Категория: джен, гет
Жанр: AU, приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: первая встреча барона де Сигоньяка и герцога Валломбреза... и блестящая победа тётушки Било!
Примечания: авторская версия известных канонных событий
Предупреждение: стилизация; упоминание насилия
Ссылка:: тут.

— Господин герцог, — отчеканил полный сдержанного гнева твёрдый голос над самым ухом де Валломбреза, — мадемуазель Изабелла сама приклеивает себе мушки и в посторонних услугах не нуждается.

Жёсткая ладонь сжала запястье Валломбреза под кружевной манжетой, словно в кузнечных тисках.

Мгновенно вспыхнув, а потом так же мгновенно побелев от гнева, молодой вельможа выдернул руку, оттолкнул актёришку, посмевшего нанести ему такое оскорбление, и схватился за эфес шпаги. Вокруг немедля раздались женские вскрики и взволнованные возгласы других дворян, заполнивших уборную актрис перед генеральной репетицией пьесы «Бахвальство капитана Фракасса».

Изабелла, тоже побелев, как полотно, вскочила со своего места, уронив коробочку с мушками, и чёрные тафтяные звёздочки рассыпались по полу. Минуту назад молодая актриса, гримировавшаяся перед зеркалом, как и её товарки, едва успела уклониться от дерзкой руки герцога Валломбреза, вознамерившегося прилепить мушку ей на грудь, целомудренно прикрытую голубой шемизеткой. Со словами: «Эта «злодейка» подчеркнёт белизну вашей кожи и будет казаться родимым пятнышком», молодой повеса почти исполнил своё намерение, но был крепко схвачен за руку капитаном Фракассом.

Теперь герцог стоял, раздувая ноздри от бешенства, его красивое лицо исказила отвратительная гримаса, на пунцовых губах едва не выступила пена. Его друг, кавалер де Видаленк, пришедший сюда, как и прочие знатные горожане и щеголи, полюбоваться на полуобнажённые прелести актрис, пытался увещевать его, но герцог и слушать не желал. Мгновение — и он выхватил из ножен шпагу.

Кровь вскипела у него в жилах — та голубая кровь, которую он считал благороднейшей на свете. Он мог приказать прикормленной им шайке бретёров подкараулить наглого актёришку после представления и избить или даже убить, но яростно возжелал уничтожить его немедленно, на глазах собравшейся в гримёрной толпы, на глазах этой строптивицы Изабеллы, готовой, кажется, упасть в обморок, и других актрис.

Какая разница, что этот капитан Фракасс, по сути, безоружен? Не считать же оружием театральную проволочную рапиру?! Герцог сделал стремительный выпад, намереваясь проткнуть наглеца насквозь. Рука его, хоть и унизанная перстнями, была умелой и твёрдой, он не зря снискал себе славу лучшего фехтовальщика в Пуатье. Но, к его великому изумлению и ещё пущей ярости, актёр своей бутафорской рапирой молниеносно парировал удар, который должен был стать смертельным. Валломбрез скрипнул зубами и вновь ринулся вперёд, отшвырнув стоявшее на пути кресло — но всё тщетно. Капитан Фракасс отбивал выпад за выпадом, ловко орудуя рапирой, шпага герцога везде натыкалась на непробиваемую, будто каменную стену его защиты.

Барон де Сигоньяк, из любви к Изабелле и благодарности за доброту присоединившийся к труппе под личиной капитана Фракасса, никогда не кичился, подобно Валломбрезу, голубой кровью или умением владеть шпагой. Но в своём ветхом замке, под руководством старого солдата Пьера, сам того не подозревая, он отточил мастерство фехтования до невиданных высот. Ему прежде не доводилось драться на дуэли, это был его первый настоящий бой, и с замиранием сердца он понимал, что ослеплённый гневом герцог всерьёз намерен его убить.

С грохотом падали стулья и кресла, трещал, ломаясь, отбрасываемый дуэлистами реквизит. Зрители прижимались к стенам, дабы не попасть под удар, в ужасе вскрикивали женщины, призывы остановиться канули втуне. Сквозь прорези шутовской маски Сигоньяк видел кровожадное перекошенное лицо Валломбреза, которое ещё недавно казалось красивым, как у архангела Гавриила.

Гнев, обуявший Сигоньяка при виде того, как высокомерный вельможа протягивает дерзкую руку к груди испуганной Изабеллы, всё рос и рос, ворочался в сердце, будто зверь, готовый вырваться на волю. Проклятые дворяне считают, что им всё дозволено! В этот миг он забыл, что и сам по рождению — такой же дворянин, что и прочие высокородные господа, столпившиеся вокруг.

Театральная тяжёлая рапира не была боевым оружием, тупой конец клинка не мог нанести существенного вреда, однако мог причинить боль. Теперь Сигоньяк сам пошел в наступление, его старое, но мощное оружие легко находило брешь в защите герцога и наносило колющие тычки — то в грудь, то в плечо, то в бедро. И там, куда приходился беспощадный удар, на белом атласном костюме Валломбреза расцветали красные цветы: рапира, хоть и не пробивала тело, но оставляла кровоподтёки и ссадины. Потрясённый и ошеломлённый этой болью, герцог уже не мог должным образом отражать атаки и понемногу отступал, а его собственные атаки вязли в умелой защите Сигоньяка.

Никто не осмеливался лезть под руку разъярённым поединщикам. Неизвестно, чем бы кончилась эта немыслимая схватка — комедиант с шутовской рапирой против дворянина со шпагой, — но внезапно на верхней галерее показалась тётушка Било, жена хозяина гостиницы «Герб Франции», расположенной по другую сторону улицы — именно там остановилась труппа. В полных крепких руках она держала оружие пострашнее шпаги — огромный жестяной таз с горячей мыльной водой. Примерившись, тётушка Било развернулась и выплеснула её, окатив дуэлистов с головы до ног широким пенным водопадом.

Валломбрез отскочил, отплевываясь и сквернословя, Сигоняк же, хоть и мокрый, рапиры не опустил и настороженно наблюдал за соперником, гневно сверкая глазами сквозь прорези маски. Опомнившаяся Изабелла схватила своего защитника за руку и потянула прочь из уборной — на сцену. К ним немедля присоединились остальные актёры.

Зрители, немного помявшись и взахлёб обсуждая столь небывалое для высшего света событие, поспешили в зал. Скоро в разгромленной уборной остались только Валломбрез и кавалер де Видаленк, который молча смотрел на друга, исходившего злобой, будто паром.

— Клянусь, я сотру мерзавца в порошок! — прохрипел наконец Валломбрез и надрывно закашлялся. Он совершенно изнемог, будто после нервического припадка, его трясло, ноги ослабели. Пышный белоснежный костюм был безнадёжно испорчен, залит грязной водой и расцвечен кровавыми пятнами. — Убью и плюну в лицо его трупу!

— Непременно убьёшь, — не стал спорить Видаленк, подталкивая его к выходу. — Идём же, я велю подать портшез.

Будучи верным другом, он не желал, чтобы герцог сделал хотя бы шаг по улице в таком виде, пусть его особняк и располагался неподалеку от «Герба Франции». Довольно на сегодня кривотолков.

Тётушка Било, свесившись с галереи, проводила обоих взглядом, удовлетворённо улыбнулась, прицокнула языком и уперла пустой таз в бедро.

— Как же, убьёшь, держи карман шире, вертопрах! — пробормотала она.

Очень вовремя хозяин зала для игры в мяч, где проходили репетиции актёров, позвал её постирать бельё.

Название: Повелитель степей
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: Кир Булычев «Подземелье ведьм», одноименный фильм (СССР, 1990)
Размер: драббл, 817 слов
Пейринг/Персонажи: Октин-Хаш, Андрей Брюс, ОМП, ОЖП
Категория: джен
Жанр: фантастика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Октин-Хаш очутился в Стране Мёртвых
Примечания: авторская версия известных канонных событий; ГГ видится автору в облике Дмитрия Певцова, а не таким, как в книжном каноне
Предупреждение: упоминание насилия
Ссылка:: тут.

Сначала Октин-Хаш умер.

Действительно умер — его проткнули насквозь страшные копья Старых Людей, и он захлебнулся в потоках льющейся отовсюду воды, когда дрался в глубине Подземелья ведьм с человеком с неба. С этим их вождём. Тот был настоящий вождь, умел драться, и дрался хорошо.

А потом Октин-Хаш, повелитель северной степи, умер и попал в Страну Вечного Сна, Вечной Тьмы, хотя там было светло, как в степи в полуденный зной.

Свет этот лился отовсюду, его излучали потолок и стены странной пещеры, где он очутился.

И все его раны зажили. Октин-Хаш провёл ладонями по телу, ощупывая себя. Кровь не сочилась из ран, на их месте теперь были рубцы, неотличимые от старых боевых шрамов.

Он не удивился. Это же Страна Мёртвых, Страна Вечного Сна! Тут с ним могло случиться всё, что угодно.

Он сидел на ложе, упругом, мягком и тёплом на ощупь, как бедро женщины. Октин-Хаш погладил его, дивясь. С его тела соскользнула ткань, белая и невесомая, как облако — ничего подобного он и представить не мог, даже отлично выделанной квабьей шкуре не сравниться с этой тканью по лёгкости и прочности.

Он обернул ткань вокруг пояса, соскочил с ложа и пошёл вдоль стены, с любопытством ведя по ней рукой. Стена была прохладная и сплошная, он обошёл всю пещеру кругом.

Октин-Хаш поднял голову — над ним равнодушно сиял белый свод. Он хотел есть. Живот громким урчанием напомнил об этом.

***

— Он хочет есть, — устало сказал Андрей Брюс, капитан Космофлота, обернувшись к руководителю экспедиции Барнаби. — Не понимаю, какого рожна я притащил его к спаскатеру.

Он повторял это не в первый раз с тех пор, как внёс безжизненное тело — по сути, труп, — Октин-Хаша в шлюз «Граната».

— Такого, что ты — человек, — мягко ответил Барнеби. — И добить не смог, и оставлять там этого Аттилу... Да ну его к чертям! Возможно, без него развитие цивилизации пойдёт по-другому.

— Мы вмешались в ход исторического развития, — скучным голосом сказал Андрей. — Нас за это в Центре по головке не погладят.

— Вмешались-то как раз не мы, — педантично уточнил Барнеби, — а эти... пришельцы, которых тут называли ведьмами, Старыми Людьми... хрен их разберёт.

Андрей махнул рукой:

— Семь бед — один ответ. Стой! Это что, Лия к нему пошла? — он схватил Барнеби за руку. — Почему не послали дроида?

— Надо же устанавливать контакт, — Барнеби пожал плечами. — Что ты так волнуешься? Она окружена энергетической защитой.

Отделённые от изолятора стеной, они видели всё, происходящее там, на экране.

— Он очень хитрый, — мрачно произнёс Андрей. — Ты даже не представляешь, насколько. Вождём он стал не за красивые глаза.

***

Октин-Хаш снова не удивился, когда в сплошной стене появилось круглое отверстие, а в нём — женщина. В её голубых глазах светились любопытство и настороженность, лицо было очень чистым. Стройное тело обтягивала сверкающая кожа — от шеи до тонких запястий и щиколоток.

В руках она держала прозрачную миску с чем-то вкусно пахнущим и кувшин с золотистой жидкостью. Она приветливо улыбнулась Октин-Хашу и что-то негромко сказала. Прямо из пола тут же поднялся бугор, превратившийся в низкий столик.

Октин-Хаш довольно заулыбался. Всё шло так, как должно. В Стране Вечного Сна великому вождю предлагают еду и женщину. Хорошо!

Он выбросил вперед руку и молниеносно ухватил женщину за локоть. Совсем близко он увидел её расширившиеся от волнения голубые глаза. И волосы у неё были длинные и золотистые, как жидкость в кувшине. Приятно будет наматывать их на кулак. Ему прислали достойную великого вождя женщину. Он одним движением сбросил на пол обвивавшую бёдра ткань, чтобы она могла полюбоваться на его мужские стати.

Но женщина не стала любоваться. Её запястье в твёрдой ладони Октин-Хаша стало невыносимо горячим, как раскалённое железо. И будто десятки острых иголочек впились в его кожу.

Охнув, он отдёрнул руку. Страшно даже представить, что такая женщина могла сотворить с его мужскими статями!

Она выскочила вон из пещеры, и стена снова стала сплошной.

Октин-Хаш уселся на ложе, взял со столика миску с аппетитным мясным варевом и кувшин с золотистой жидкостью. Варево он выхлебал через край, хотя из миски торчала ложка, кувшин осушил. Вода оказалась сладкой и прохладной.

Утолив голод и жажду, Октин-Хаш задумчиво повертел в руках миску и кувшин. Он вспомнил, что именно такой посудой пользовались люди, прилетевшие с неба и жившие у ручья — Стая Железной Птицы. Люди, чьё стойбище он разгромил. С чьим вождём он дрался в Подземелье ведьм.

Октин-Хаш запрокинул голову и громко рассмеялся. Так вот в чём дело! Он оказался вовсе не в Стране Вечного Сна! Люди с неба забрали его к себе, в свою железную птицу, и куда-то везут.

Это всё меняло.

Октин-Хаш со вкусом зевнул. После сытной еды его потянуло в сон. Он улёгся на ложе, немедля принявшем форму его тела, и натянул на себя ткань, которую раньше сбросил.

Это же просто люди. А он — великий вождь северной степи.

Он непременно возьмёт над ними верх, убьёт их, овладеет красивой женщиной с золотистыми волосами и голубыми глазами и заберёт себе железную птицу. Так и будет.

Умиротворённый, Октин-Хаш натянул ткань до бровей и крепко уснул.

Название: Научиться понимать
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: Кир Булычев «Посёлок»
Размер: драббл, 586 слов
Пейринг/Персонажи: Дик, Марьяна, Олег, Коза
Категория: джен, прегет
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Коза понимала людей, а те её не понимали. Это была трагедия Козы
Примечания: авторская версия известных канонных событий
Ссылка:: тут.

Она стояла и визжала, упоенно и даже с каким-то удовольствием, запрокинув голову к колким острым звёздам, о которых ничего не знала, не знала даже, что существа, к которым она твёрдо решила прибиться, прилетели как раз оттуда. Пусть она этого не знала, пусть! Но они нравились ей, они были добрыми, у них были тёплые руки, особенно у того существа, которое пониже ростом и с более тонким голосом.

То существо, которое было немного повыше первого, тоже не обижало её, но самое крупное существо из всех — оно хотело её убить!

Она чувствовала это и потому жалась поближе к первому, меньшему, существу. Она искательно заглядывала ему в глаза, преданно потиралась боком. Она была так одинока! Так несчастна! Она даже потеряла отца своего ребёнка! Он ушёл, оставил её навсегда!

Вспомнив об этом, она снова горестно заголосила и затопала ногами. Она не желала оставаться одна в этих холодных горах! Не желала, и всё тут. Она хотела еды и тепла!

Если бы она услышала, о чём говорят между собой существа, за которыми она увязалась, то развопилась бы ещё пуще. Но, по счастью для себя, она не понимала. Именно поэтому они считали её неразумной, считали добычей, которую, конечно же, можно убить, если наступит голод.

Дик, которого она про себя называла злым и самым крупным существом, сказал:

— Да, конечно, пускай она идёт с нами. Мясо не надо нести, идёт само, очень удобно.

Он засмеялся.

— Я не дам её убивать, — насупилась Марьяна, меньшее существо с тонким голосом. — Олег, скажи хоть ты! Надо приручать животных. У нас совсем нет ручных. А она беременна. Глядите, как её разнесло.

— Чтобы кого-то приручать, надо самим выжить, — сердито возразил Дик. Он терпеть не мог эти прекраснодушные разговоры, как и другие, высокоучёные, премудрые, которые так любили вести в посёлке взрослые. Это просто бессмысленное сотрясение воздуха, а им надо было выживать.

Особенно сейчас, когда они, самые сильные в посёлке, шли в горы, к давным-давно разбившемуся там кораблю «Полюс», на котором сюда прилетели их родители. Прилетела экспедиция — ещё одно мудрёное слово. Они трое теперь тоже были экспедицией.

А Марьянка нашла себе игрушку и нянчится. Многоногое горбатое чудище, вдвое больше неё самой. Безмозглое, тупое и довольно-таки гнусное. Вон как вопит.

— Олег! — снова беспомощно позвала Марьяна. Она знала, что Дик вряд ли послушает её, но вдруг послушает Олега.

— Вы оба правы, — сказал наконец Олег со вздохом, и Дик насмешливо фыркнул, а Марьяна рассердилась ещё пуще. Такая позиция — ни нашим, ни вашим, возможно, была самой справедливой, но что от неё проку? Вообще никакого, когда требовалось одно-единственное решение.

— Я её приручу, — решительно заявила Марьяна, исподлобья глядя на Дика. — Я не дам её убить. Я её назову... — она задумалась. — Коза.

Дик досадливо затряс головой. Такую глупость могла придумать только Марьянка, больше никто. Но Марьянка ему нравилась. Он, наверное, мог бы пощадить эту Козу ради неё. Конечно, если не возникнет острая необходимость в пище.

***

Коза не знала, что получила имя. Она видела только, что существа, за которыми она увязалась, потому что у них были тепло и еда, сначала громко кричали друг на друга, а потом утихли и смягчились. Коза тоже успокоилась. Но на большое существо всё равно взирала с подозрением. Оно было опасно, она это знала. Оно могло убить её вместе с будущим ребёнком, который рос у неё в животе.

Коза ещё немного понаблюдала за существами и решила, что самое меньшее — самка, как и она. А те, что побольше, с низкими голосами, — самцы. Тогда ясно, почему они кричат. Соперничают за самку. В племени Козы тоже так было.

Она немного постояла, подумала и, удовлетворённо вздохнув, улеглась около стены.

Возможно, когда-нибудь они научатся чувствовать её, как она чувствовала их.

Возможно.

Название: Огонь и вода
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: Ж. Рони-старший «Борьба за огонь»
Размер: драббл, 874 слова
Пейринг/Персонажи: Нао/Май, Нам, Гав, Гаммла, предводительница племени ва, Фаум
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Нао берет с собою девушку племени ва
Примечание: AU
Предупреждение: смерть персонажа
Задание: давным-давно
Ссылка: тут.

Когда Нао, сын Леопарда из племени уламров, увидел у скал девушку племени ва, высекавшую огонь ударами камня о камень, он испугался. Люди всегда боятся того, что кажется им непонятным.

Трое молодых воинов-уламров, Нао, Нам и Гав, совершили тяжкий и страшный путь по неведомым землям, чтобы добыть и поместить в плетенки хоть искорку животворного пламени. А эта девушка с легкостью выбила искры из камней — так, что разом занялись сухие травинки!

Нао жестом попросил у нее камни, и она, лукаво глядя на него снизу вверх, безмолвно протянула их ему. Он озадаченно провел пальцами по гладкой поверхности. Камни даже не были горячими.

Заметив его изумление, девушка радостно рассмеялась. Слышалась в этом смехе и гордость. Она смеялась не над ним, Нао это понял. Она радовалась тому, что может показать ему, воину, то, что он еще не знал и не умел.

С тех пор прошло две луны. Нао, Нам и Гав кочевали по болотам вместе с племенем ва. Нао не раз приходилось теперь видеть, как другие женщины ва добывают огонь, искусно и терпеливо ударяя одним камнем о другой, чтобы высечь искру. Самому ему редко хватало на это терпения, огонь занялся у него лишь однажды, хотя он так яростно колотил камнем о камень, что часто раскалывал оба. Он нарочно уходил подальше от становища, рискуя стать добычей хищников, однако ему не хотелось, чтобы кто-то видел его беспомощные попытки разжечь огонь, даже верные Нам и Гав.

Еще тогда он смутно подумал: ради того, чтобы в племени уламров тоже научились добывать огонь из камней, он взял бы с собой ту девушку, что впервые увидел у ручья.

Она была совсем не похожа на дочь вождя Гаммлу, которую Фаум пообещал отдать ему. Гаммла была высокой, полногрудой и крутобедрой, пышные волосы спадали ей на плечи и спину, будто львиная грива. Она была вынослива, сильна, неутомима, настоящая подруга воина, под стать самому Нао. Девушка же из племени ва, как все их женщины и мужчины, выглядела хрупкой, словно былинка. Ее тело было худым, с едва выдававшимися грудями и тощими бедрами, кожа даже на вид казалась сухой и тонкой, волосы свисали редкими прядями. Но на нее почему-то все равно было приятно смотреть. Возможно, потому, что, когда она улыбалась, эта улыбка будто солнечным лучиком освещала тонкое лицо. И ее глаза — вот что поразило Нао при первой встрече и не переставало удивлять. Глаза ее походили на речные водовороты — такие же глубокие и темные. Огромные, они занимали почти все узкое личико с плотно сжатым ртом, острым носом и подбородком.

Звали ее Май.

Когда племя ва вывело наконец уламров из болот к границе леса, женщина-вождь сказала Нао, что дальше ва не пойдут — этих мест они не знали, здесь водилось множество опасных хищников. Нао кивнул, еще раз поблагодарил величавую седоволосую женщину за помощь и наконец, помявшись, решился спросить, не отдаст ли она уламрам одну из дочерей своего племени, по имени Май.

Казалось, предводительница этого ждала. Она улыбнулась — грустно, как решил Нао, покачала головой и велела привести Май. Нао снова удивился — в племени уламров никогда не спрашивали согласия женщины на то, с кем она будет жить и спать. Он опасался, что Май откажется идти с ними. Но ее огромные глаза загорелись неподдельной радостью, и тогда сердце самого Нао странно дрогнуло.

Ночью же, когда он уложил ее рядом с собою и принялся водить пальцами по ее маленькой груди, она, задыхаясь, спросила:

— Ты берешь меня с собою только ради огня?

Глаза ее тревожно блестели, и Нао, подумав, честно ответил:

— Нет.

Тогда губы ее дрогнули, ресницы опустились, она выпустила его руку, за которую ухватилась было, и позволила Нао делать с собой все, что он захочет.

Май стала для них обузой, конечно же, особенно когда им пришлось переходить вброд реки, сражаться с хищниками или драться с Аго и его братьями, сыновьями Зубра, едва не убившими Нао и его спутников. Но Май выстояла: она, плача, перевязывала раны Нао, Нама и Гава, и Нао каждый раз радовался тому, что взял ее. Она не только знала лечебные травы, но и смягчала его сердце. Во время переходов он нес ее на плечах, легкую, как перышко.

Ревности дочери вождя, Гаммлы, он не боялся: он знал, что Гаммла не сочтет такую некрасивую и слабую девушку, как Май, соперницей.

Когда они принесли уламрам огонь, и вождь Фаум торжественно подвел Гаммлу к нему, грубо бросив ее на колени, Нао не забыл о Май и невольно нашел глазами в толпе уламров ее тоненькую фигурку. Май улыбнулась ему, и эта улыбка, как всегда, осветила ее лицо.

Нао не надеялся, что Май сможет родить ему дитя, он знал, что в племени ва женщины редко беременеют, как со вздохом сообщила ему их предводительница. Но Май все-таки понесла — немногим позже Гаммлы, которая отнеслась к ней не так, как ожидал Нао, а с теплотой и вниманием, опекала ее и резко обрывала других женщин, смевших потешаться над Май.

Май умерла сразу после родов: открылось кровотечение, остановить которое не получилось. Кровью пропиталась вся подстилка из листьев и шкур, где она лежала — так утекла и ее маленькая жизнь. Но ее сын выжил — его, крохотного, но крикливого, заботливо выкормила Гаммла вместе с собственной дочерью.

И Май успела научить женщин племени уламров добывать огонь из кремней, терпеливо и бережно. Она не была огнем, она была водой, тяжело думал Нао, пока ее хрупкое тело опускали в глубокую яму — такую глубокую, чтобы не разрыли звери. Водой, текучей и свежей, без которой не было бы жизни.

Как и без огня.

Название: Хлюст
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2022
Бета: Xenya-m
Канон: Григорий Федосеев «Смерть меня подождёт»
Размер: мини, 1062 слова
Пейринг/Персонажи: Хлюст, Ермак, Любка, другие беспризорники, геодезисты, красноармейцы
Категория: джен, броманс
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Хлюст бы только посмеялся над тем, кто сказал бы ему, что он, мол, боготворит Ермака. Рассмеялся бы, свистнул в два пальца, залихватски сплюнул и гордо ушёл, засунув руки в карманы драных штанов и чертя босыми ногами по пыльной дороге...»
Примечания: авторская версия известных канонных событий
Предупреждение: упоминание насилия
Ссылка:: тут.

Его по-другому и нельзя было назвать — только Хлюст, хотя давно погибшая мать звала его Гринькой. Он это помнил, но смутно, будто сквозь какой-то туман.

Четырнадцатилетний Хлюст вырос на южных рынках и вокзалах, где всегда можно было разжиться чёрствой ячменной лепёшкой, куском дыни или кистью винограда, но главное — тут было тепло. Он прикатил на юг в товарном вагоне вместе с другими такими же оборвышами, лишившимися родителей в горниле гражданской войны. Семь лет уже как она отгремела, а Хлюст всё прятался от облав лягавья, как беспризорники называли милиционеров и красноармейцев. Те собирали сирот, чтобы отправить их в детский дом или в колонию, заставить работать, учиться, сидеть на одном месте — вот уж дудки! Свобода дышала Хлюсту в лицо горячим степным ветром, резала тишину криками стрижей, чертивших синеву неба просверками крыльев. Ни на что бы он её не променял. Ни на какое набитое кашей брюхо и тёплый клифт на плечах. Он и сам был как стриж — стремительный, лёгкий, лихой.

А что его и других беспризорников били смертным боем толстые торговцы и чайханщики, поймав на воровстве — ну, значит, когда-нибудь и до смерти забьют, ничто даром не даётся, и свобода тоже, Хлюст знал точно.

Но когда всю босоту этого южного, шумного, многолюдного, яркого и жестокого города объединил Ермак, Хлюст сразу поверил, что с таким вожаком, за его крепкой спиной и справедливым кулаком он не пропадёт.

Хлюст бы только посмеялся над тем, кто сказал бы ему, что он, мол, боготворит Ермака. Рассмеялся бы, свистнул в два пальца, залихватски сплюнул и гордо ушёл, засунув руки в карманы драных штанов и чертя босыми ногами по пыльной дороге.

Но это было именно так. Ермак был для него божеством.

Тот чётко рассчитывал все налёты их шайки, и с тех пор, как стал во главе, они ни разу не попались. И сам Ермак во время ночных похождений не отсиживался в русле пересохшего арыка или за дувалом, нет — он лез в самое пекло, потому-то однажды и словил винтовочную пулю в ногу. Красноармеец, охранявший продовольственный склад, принялся стрелять по стайке отчаянных мальчишек, будто по воробьям. Не пощадил.

Беспризорники утащили раненого вожака туда, где ютились — в руины «старого города». Пуля прошла насквозь, однако рана заживать не желала: грязь и истощение делали своё дело, нога гноилась, распухла, Ермака лихорадило, ходить он мог, только опираясь на самодельный костыль. Но бодрился и даже сам отправился с Хлюстом и двумя другими беспризорниками на очередное дело — обчистить палатку какого-то большого начальника из геологов. В палатке могло быть что-нибудь ценное либо просто интересное. Геологи поставили её возле арыка, и в ней оставался лишь один начальник. Его проводник, татарин, ушёл ночевать в город к своей родне.

Глубокой ночью Ермак разрезал полотнище палатки своей финкой, а внутрь ужом полез Хлюст, самый ловкий и юркий. Но тут ему не повезло: геолог не спал, а схватил что-то, стоявшее у изголовья, размахнулся... и прямо в лицо Хлюсту выплеснулась тёмная невкусная жидкость.

Это оказались чернила, и отмыть их не было никакой возможности, так что плутовскую физиономию Хлюста изукрасили лиловые полосы. Все хохотали над ним, и Ермак хохотал, и Хлюст был рад этому, хотя сердце у него щемило, когда он глядел в горячечно блестевшие серые глаза. Вожак приказал ему сидеть смирно, пока не сойдёт с рожи чернильная метка, по которой его могли легко опознать.

И надо же было такому случиться, что именно тот самый большой начальник геологов проезжал на бричке мимо развалин, где прятались беспризорники. Его татарин-проводник углядел размалеванную физиономию Хлюста — зоркий оказался, гад! — и с криком: «А ну, стой!» выскочил из брички, размахивая кнутом. Пора было делать ноги, но ведь Ермак-то бежать не мог! Он стоял, гордо вскинув голову и развернув плечи, лохмотья болтались на его истощённом теле. Он угрожающе выставил перед собой финку.

— Я резал твою палатку, — с вызовом сказал он геологу, второй рукой спрятав Хлюста к себе за спину, — а полез он, но ты его не трожь, слышишь?

Тогда геолог и татарин скрутили Ермака, выбив нож у него из рук, и поволокли в бричку. Хлюст в отчаянии провожал их глазами, а потом побежал следом, держась поодаль — хотел знать, сдадут ли геологи вожака лягавым, и если да, то нельзя ли будет его как-то выручить из тюрьмы.

Но бричка, не останавливаясь, пропылила за окраину города и скрылась в степи. Запыхавшийся Хлюст понял, что геологи повезли Ермака в своё становище. Ноги у него подкосились, и он осел в бурую пыль, ругаясь в голос на чём свет стоит. Он даже не замечал, что по его чумазым щекам катятся слёзы.

Он понял, что Ермак больше не вернётся.

Но тот вернулся — спустя несколько недель, окрепший, загорелый, спокойный, в новой чистой одёже, и даже не хромал. А с ним была собачища, лохматая, здоровенная, по кличке Казбек.

Но если счастливый Хлюст решил, что теперь всё пойдёт по-старому, то он ошибся.

Сначала в их шайке и в жизни Ермака появилась Любка.

Любке, как и Ермаку, было шестнадцать. Она ругалась и дралась, как пацан, щеголяла в таких же лохмотьях, что и все они, но на неё хотелось смотреть и смотреть. Такая она была гибкая, длинноногая и глазастая, с монисто на стройной шее и быстрой улыбкой. И столь же быстрая на расправу: каждый получил от неё немало оплеух и тумаков, пока не понял, что она вместе с Ермаком тут верховодит.

Но Ермак больше не хотел быть их вожаком — невзирая на Любку, на Хлюста, на лихую воровскую жизнь. Он скучал по лагерю геологов, это Хлюст сразу понял, хотя рассказывал тот о них скупо и словно нехотя.

— Они не геологи, они геодезисты, ну, карты они рисуют, — объяснял он Хлюсту с тоской в голосе. — Все горы, реки, пустыни. По всей стране ездят. Они мне книги давали, чтобы я учился. И ружьё — чтобы охотился. В город меня даже с деньгами отпускали за провизией. Доверяли мне. Начальник, Григорий Анисимович, меня даже к своей маме возил в гости. Она так надо мной... суетилась, будто бы я не вор, а царевич какой.

Он глубоко вздохнул.

— Чего ж ты ушёл от них? — напрямик спросил Хлюст.

Он не чувствовал ничего, кроме горькой тяжёлой обиды, резавшей сердце. И во все глаза глядел на Ермака — на его, хоть и мальчишеское, но строгое лицо с плотно сжатыми губами, на светлую прядь, косо падавшую на высокий лоб, на тень густых ресниц. Будто пытался впитать его, запомнить.

Ермак искоса глянул на него, поколебался, но ответил:

— Я же вор. Другим мне не быть.

Но он тоже ошибался.

Однажды ночью он навсегда исчез из «старого города», оставив Любку верховодить шайкой.

А в лагере геодезистов появился Трофим Николаевич Королёв.

@темы: фики, приключения, ФБ-22

Дальнейшие приключения моего Джамбалы. Люблю парня)))

Название: С помощью Великого Эму
Автор: sillvercat для ]fandom British Detectives 2022
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, 5070 слов
Пейринг/Персонажи: Джамбала, сержант Хокинс, Гладстон, его дочь Энни, Боб Стенли, Билли Морган
Категория: джен
Жанр: драма, детектив, экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джамбала, молодой следопыт из племени австралийских аборигенов, помогает сержанту Хокинсу расследовать новое преступление — кражу породистой лошади, принадлежащей богатой белой мисс Гладстон.
Примечание: «В мифологии аборигенов Австралии большое внимание уделяется объектам звёздного неба... Предполагается, что некоторые стилизованные изображения эму относятся к известному по всей Австралии небесному объекту, образованному тёмными пылевыми облаками Млечного Пути. Примечательно, что тёмным облакам Млечного Пути придавалось определяющее значение также и в астрономии инков». (Википедия)
Время действия — 60-е годы XX века.
Сиквел к мини команды Британских детективов прошлого года «Следопыт», согласие автора на публикацию получено.
Предупреждение: неграфичная смерть лошади; автор не претендует на абсолютный реализм в описании жизни австралийского буша; основная детективная составляющая взята из рассказа А. Конан Дойла «Случай в интернате»
Ссылка: тут.

Волею Великого Эму, всегда взирающего с небес на своих детей — племя нунггубуйю, Джамбала, молодой следопыт, стал помощником и правой рукой сержанта Хокинса в любом расследовании, которое тот вёл.

С тех пор, как Джамбала выяснил, что на самом деле профессора из лагеря археологов, белых людей-ванисуйю, убил его ученик, а вовсе не беглый каторжник, на розыски которого сержант и отрядил Джамбалу, следопыт даже не пытался отказать полицейскому. И не только потому, что тот втайне от всех отдал ему каменную статуэтку Великого Эму, найденную профессором в раскопе. Джамбале нравилось помогать сержанту в его расследованиях, тем более что тот всегда после этого привозил в посёлок нунггубуйю много мешков с рисом и мукой, а ещё банки с консервированным мясом. Можно было даже сказать, что Джамбала охотился для сержанта и вместе с ним. Хотя иногда во время такой охоты возникали недоразумения.

Например, когда потерялась Энни Гладстон, пятнадцатилетняя дочка богатого ванисуйю Гладстона, у которого был большой красивый дом, много лошадей и коров, ванисуйю решили, что Энни заблудилась в буше. А на самом деле она уехала на мотоцикле с молодым парнем из города. Отец, беловолосый краснолицый великан, собравший на её поиски в буше целый отряд, очень сильно разозлился, когда Джамбала, изучив следы Энни, ему об этом сказал. Он ударил Джамбалу, и, если бы тот не успел увернуться, ходить бы ему без передних зубов, что мешало бы раскусить даже чёрствую лепёшку. Сержант Хокинс оттащил беснующегося Гладстона, а через день приехал в посёлок племени и сообщил, что девчонку нашли, мол, в одном из байкерских клубов. Отец забрал её домой, и с тех пор Джамбала обходил его усадьбу десятой дорогой.

Но вышло так, что молодой следопыт вновь понадобился сержанту Хокинсу, чтобы поработать именно на Гладстона. На этот раз у того не дочка сбежала в город, а угнали лучшую племенную кобылу, занесённую в какой-то там «реестр» — Джамбала так и не понял, в какой. Кобыла ко всему прочему была жеребой, и случка произошла с отменным производителем, так что похититель получал сразу двух породистых животных. Их можно было бы, перебив кобыле клеймо, продать, либо, не рискуя разоблачением, просто получать от кобылы доброе потомство.

— Не хочу я связываться с этим Гладстоном, — угрюмо пробурчал Джамбала, покосившись на сержанта из-под шапки спутанных волос.

— Он сказал, что лично тебе заплатит, если кобыла найдётся, — исчерпывающе высказался Хокинс, и Джамбала закатил глаза.

— Мне-то он вообще ничего не заплатит, — продолжал гнуть своё полицейский. — Его люди уже один раз обошли окрестности, но лошади не нашли. Не упрямься, парень, надо действовать, пока следы не остыли. Сам знаешь.

Джамбала знал. Он вздохнул и сдался. Лошадь-то вовсе не была виновата, что её хозяин — такой камайсойю, вонючка. Она могла погибнуть: не от рук похитителя, так от зубов стаи динго, если никто её не крал, а она убежала сама. И потом, с помощью сержанта Джамбала обрёл каменное изображение Великого Эму, и, возможно, Великий Эму желал, чтобы Джамбала теперь всегда сержанту помогал. Пока тот не состарится.

Он с сомнением поглядел на Хокинса, прикидывая, как скоро тот войдёт в старческий возраст. По всему получалось, что нескоро — ещё зим двадцать. Это было дольше, чем вся минувшая жизнь самого Джамбалы.

Сержант истолковал взгляд следопыта по-своему и торопливо добавил:

— Я тоже с тобой расплачусь. Десять банок мясных консервов.

— Двадцать. И мешок муки, — с достоинством уточнил Джамбала после приличествующей моменту паузы.

— Обдираешь ты меня, сынок, — пожаловался сержант с ухмылкой облегчения на квадратной обветренной физиономии. — Хорошо, по рукам. Но только если кобыла найдётся.

— Она найдётся, — величественно заявил Джамбала.

* * *
Не теряя больше времени, сержант привёз Джамбалу на своём пропылённом джипе к воротам владений ванисуйю Гладстона — деревянной арке, торчащей посреди рыже-бурой равнины. Джамбала привычно удивился, зачем Гладстон возвёл такую арку, будто бы её нельзя обойти или объехать. Харайе — глупость. Но он, как всегда, держал своё мнение при себе, просто выскочив из джипа и распахнув створки ворот под аркой.

— Сделано как в Штатах на ранчо, — с усмешкой сказал сержант, всё-таки заметив удивление Джамбалы. — Ковбойские фильмы видал, парень?

Джамбала покачал головой. Он не видал.

Сержант подкатил прямиком к конюшням — двум приземистым длинным зданиям, возле которых толклось несколько человек — работники Гладстона, понял Джамбала. Некоторых из них он знал. Все они с любопытством на него поглядывали, приподняв свои широкополые шляпы при виде сержанта, который вылез из джипа вместе с Джамбалой.

— Парни, где хозяин? — нетерпеливо окликнул тот, но сам Гладстон уже выходил из дверей конюшни, отряхивая сюртук и бриджи от соломенной трухи.

— Приветствую, — сумрачно бросил он при виде приехавших.

— Утречка, — коротко ответил сержант, а Джамбала выдавил:

— Хай.

Тут случилось ещё кое-что примечательное. Из тех же конюшенных дверей выскочила и решительно направилась к джипу кудрявая ванисуйю в тёмном свитере и коричневых бриджах для верховой езды. На её хорошеньком детском личике было написано самое упрямое выражение. Беловолосая голова её была гордо откинута, подбородок воинственно выпячен. Энни, беглая дочка Гладстона, определил Джамбала, укрывавшийся за широкой спиной сержанта, и не ошибся.

— Папа, постой, — возбуждённо выпалила девчонка, подбегая к ним. — Вы собираетесь в буш искать мою Красотку? Тогда я с вами!

— Ничего подобного, — сурово возразил отец, но кудряшка отпрыгнула и зашипела, как змея барранга:

— Ты и так держишь меня под замком вот уже второй месяц, — говоря это, она бросила на Джамбалу уничтожающий взгляд, явно будучи в курсе, кто он и какую роль сыграл в её поимке. — Это моя лошадь, я тоже хочу её искать!

Её голубые глаза налились слезами.

Джамбала прекрасно понимал, что Гладстон сдастся — так и вышло.

— Седлай Питера, — проворчал он, нервно постукивая хлыстом по голенищу своего высокого ботинка.

Просияв, девчонка опрометью метнулась обратно в конюшню, а сержант кивком указал Джамбале на заднее сиденье джипа и предложил хозяину поместья:

— Садитесь рядом со мною. Мисс Гладстон тоже можно было бы в машину сесть.

Гладстон полоснул по Джамбале не менее уничтожающим взглядом, чем его дочь, и буркнул:

— Нельзя.

Джамбала не сказать чтобы обиделся. Он знал, что предложить дочке такого богатого и спесивого ванисуйю сесть рядом с «або» — аборигеном — сущее оскорбление. Сержант как будто не понимал этого.

Так они все вчетвером и направились на пастбище, откуда пропала кобыла: впереди джип с ними троими, позади на вороном мерине — беловолосая кудряшка.

Пастбище было пустым: видно, Гладстон распорядился перегнать лошадей в другое место. Прошедший здесь не так давно дождь канул в бурую землю, но всё равно облегчил задачу Джамбале. Он выпрыгнул из джипа, едва сержант затормозил. Все остальные тоже вылезли, спешилась и девчонка.

Пастбище было истоптано следами лошадиных и коровьих копыт. Джамбала на миг закрыл глаза и заставил себя всецело сосредоточиться на наблюдении. Он присаживался то возле одной, то возле другой цепочки следов, неразличимой для глаз ванисуйю, но он, да ещё благодаря дождю, видел эти следы так, будто они были буквами в книгах ванисуйю.

Он поглядел на Гладстона и негромко спросил, уже не прикидываясь, будто не понимает чужого языка:

— Здесь были не только лошади, но и коровы?

Гладстон замялся, словно не желая отвечать, но, поскольку все на него смотрели, неохотно бросил:

— Очевидно.

— Папа? — тут же вмешалась Энни. — Я не видела здесь никаких коров, когда приходила проведать Красотку.

— Я разрешил главному скотнику запустить сюда двух наших стельных айрширок, — объяснил ей отец, — если будет такая необходимость.

— И это было сделано? — как ни в чём не бывало осведомился сержант.

— Возможно, — нетерпеливо бросил Гладстон. — Повторяю, этим должен был заниматься главный скотник Морган.

— Вижу коровьи следы, — дождавшись, пока он замолчит, сообщил Джамбала.

— И что с того? — снова вспыхнул Гладстон, в упор уставившись на него своими блекло-голубыми глазами.

Под этим сверлящим взглядом тот крепче сжал статуэтку Великого Эму в кулаке. Занимаясь расследованиями, он всегда носил её в кармане, завёрнутой в лоскут ткани.

— Значит, здесь всё-таки были коровы, — раздражённо продолжал Гладстон. — И, кроме Красотки, ещё две кобылы — Мартина и Чёрная Джози. После случившегося я, как уже говорил вам до этого, сержант, велел перегнать их на другое пастбище. Что и проделал один из моих работников, Боб Стенли, который ранее обнаружил отсутствие Красотки.

— Да, я уже допрашивал его, — кивнул сержант. — Он сказал, что беспокоился о кобылах, оставленных на пастбище, ведь ночью шёл дождь. Потому он и заявился сюда на рассвете.

— Если с Красоткой что-то случится, немедля уволю этого чёртова остолопа, — процедил мистер Гладстон. — И даже расчёт не подумаю ему выплачивать, пускай потом хоть в суд подаёт, мне всё равно.

Мисс Энни, слушая отца, покусывала губы и ковыряла траву носком своей белой кроссовки. Джамбала видел это так же хорошо, как коровьи следы на земле.

— Поищи, сынок, откуда вывели кобылу и куда она потом подевалась, — негромко приказал сержант, и Джамбала ещё раз медленно обошёл небольшое пастбище.

Он понимал, почему для своих самых ценных животных мистер Гладстон выбрал именно этот участок: много травы, неподалеку ручей. Почва более влажная, и вкупе с недавним дождём это облегчало Джамбале задачу. Он вернулся к группе терпеливо ожидавших его людей и поднял глаза на сержанта со словами:

— Если по следам судить, отсюда только те лошади ушли, про которых говорил мистер Гладстон. Две лошади рядом с верховым. Они все направились вон туда. Три цепочки следов, и одна в той стороне. Но там не лошадь вовсе была.

— Что за чёртова чушь! — сердито перебил его Гладстон, снова полоснув по Джамбале жёстким взглядом. — А кто же тогда? Кенгуру, что ли? — он позволил себе даже усмехнуться углом рта.

Джамбала тоже посмотрел на него в упор и пояснил:

— Вон туда, — он указал рукой в сторону плоскогорья, — увели двух лошадей. А в сторону дороги увели корову.

Гладстон нахмурился, а потом выдавил из себя короткий пренебрежительный смешок со словами:

— Сержант, ваш следопыт немного того. Он порет ерунду. У меня украли лошадь. Лошадь, а вовсе не корову!

Энни тем временем подошла к отцу и встала за его плечом, в свою очередь искоса поглядывая на Джамбалу.

Сержант кашлянул и предложил в некотором замешательстве:

— Давайте сперва проедем по следам уведённых Бобом Стенли лошадей, сэр. Проверим ещё раз, что там с ними.

Гладстон пожал плечами:

— Пожалуйста, Хокинс, но это потеря времени, предупреждаю вас. Не знаю, какая муха укусила вашего мальчишку.

— Папа, можно, я оставлю вороного здесь, а сама сяду в машину, — внезапно выпалила Энни, не глядя на Джамбалу. Помедлив, Гладстон кивнул, хотя ясно было, что ему это не нравится.

Если он во всём потакает своей взбалмошной дочке, как же он ухитряется удерживать её дома до сих пор, удивился про себя Джамбала. Но это, конечно, было не его делом.

Энни уселась на заднее сиденье джипа — не рядом с Джамбалой, разумеется, а почти что вжавшись в дверцу. Он отвернулся с показным безразличием.

Несколько раз ему пришлось просить сержанта остановиться, чтобы вылезти со своей стороны и проверить, не прерываются ли цепочки следов. Но нет, они продолжали литься, словно буквы в книге ванисуйю, и привели прямёхонько ко второму пастбищу, где пасся добрый десяток лошадей.

— Вот мои лошади, — указал на них Гладстон, когда сержант затормозил. — И среди них те, что были вместе с Красоткой, Мартина и Джози, как я уже упомянул. Чтобы внести полную ясность, сообщаю: Красотки здесь нет, — саркастически добавил он.

Хокинс вопросительно глянул на Джамбалу через плечо:

— Что скажешь, парень?

— Вернёмся обратно, — коротко отозвался Джамбала, а Гладстон едко заметил:

— Верно толкуют, что непонятно, кто у нас в полицейском участке главный — вы или этот ваш або. А ещё толкуют, будто вы не зря называете его сынком, — он гулко хохотнул.

— Папа, — прошептала Энни с явной укоризной.

Сержант смотрел только вперёд, будто не слышал. На таком бездорожье главное — не попасть в осыпающийся овражек, поэтому ему правда не стоило отвлекаться. Но Джамбала видел, как крепче сжались пальцы Хокинса на баранке руля.

Джамбала в очередной раз выпрыгнул из джипа и подошёл к тому месту, откуда в сторону уводила цепочка коровьих следов. В ту сторону, где лежала грунтовая просёлочная дорога, через несколько миль соединявшаяся с шоссе.

— А все ли ваши коровы на месте, мистер Гладстон? — поинтересовался сержант, встав позади Джамбалы, которому теперь предстояло идти пешком, чтобы смотреть, смотреть, смотреть, что здесь происходило на рассвете.

— Если бы какая-то корова пропала, мне бы доложили мои парни, — отрезал Гладстон, хмурясь всё сильнее. — Я, право, не понимаю, что происходит, сержант. Чего добивается ваш або?

Уже не обращая на него внимания, Джамбала спешил, продолжая напряжённо вглядываться в следы. Человек ведёт корову за собой. Не верховой. Идёт пешком. Но кому бы понадобилось угонять корову? Когда она тут очутилась? Почему Боб Стенли, названный «чёртовым остолопом», ни словом про неё не упомянул, раз Гладстон о ней не знает? И где следы пропавшей кобылы, этой самой Красотки?

— Какого дьявола происходит? — повысил голос Гладстон.

Джамбала повернулся к нему и снова посмотрел прямо в лицо, покрасневшее от возмущения и напряжения.

— Вот тут шёл человек в подбитых подковами ботинках, — он указал на следы, которые увидел в нескольких местах на тропинке. — А вот шла корова. Копыта раздвоены, — он опять ткнул пальцем вниз.

— Меня, — с ударением на каждом слове заявил мистер Гладстон, едва посмотрев на следы, — не интересует корова, чёрт бы её подрал вместе с тобой, або. Где моя призовая кобыла?

— Папа, — снова с мольбой прошептала Энни, тронув его за рукав. Отец с досадой отмахнулся.

— Предстоит выяснить, когда на этом вашем пастбище были коровы и не пропала ли одна из них, — вмешался сержант и развернулся к Джамбале: — Сынок, ты утверждаешь, что это свежие следы?

— Сами взгляните, — лаконично отозвался тот. — Ночью же шёл дождь.

— Я не желаю ничего больше слышать ни про какую чёртову корову! — взревел Гладстон, наливаясь краской так, что Джамбала испугался — вдруг у него в голове лопнет жила от натуги. — Если, как вы говорите, какой-то мифический человек увёл отсюда мифическую корову, то куда подевалась моя Красотка? Улетела?

— Я не знаю, — честно ответил Джамбала, понимая, что ему не видать ни денег от этого беснующегося ванисуйю, ни припасов от сержанта. Великий Эму не желал помогать ему в этом деле. — Может, и улетела, если у неё были крылья, — добавил он, не сдержавшись, но тут же спохватился и придал своему лицу самое деревянное выражение.

Гладстон испепелил его взглядом и собрался было что-то сказать, но Хокинс его прервал:

— Пойдёмте дальше и узнаем, куда поведут следы этой злосчастной коровы и того, кто её увёл.

Они медленно двинулись по тропке: впереди — Джамбала, за ним — все остальные. Следы оборвались, как Джамбала и предполагал, на грунтовой дороге, где сменились следами шин.

— Грузовик или фургон, — Джамбала указал на них пальцем. — Подъехал и ждал тут. Корову завели по сходням внутрь. Человек сел в кабину. Машина уехала.

Больше ему нечего было добавить. Оставалось вернуться к усадьбе Гладстонов и выяснить насчёт коровы. На сей раз Энни снова ехала позади джипа на своём вороном Питере, а Гладстон всю дорогу ворчал и насмехался над Джамбалой. Тот притворялся глухонемым, сержант тоже сумрачно отмалчивался.

Всё это ужасно не нравилось Джамбале, но делать было нечего. Он мог только напряжённо размышлять (с прежним деревянным выражением на лице), куда и в самом деле подевалась кобыла и откуда взялась корова.

Во дворе усадьбы главный скотник Гладстонов, седой и сухощавый Билли Морган, только замахал руками в ответ на расспросы сержанта о корове: мол, никто бы не впустил коров за изгородь к такой ценной жеребой кобыле, как Красотка, мало ли как она могла повести себя, иное дело — лошади, которых она знала.

— Я снова отправлю в горы своих ребят, пусть продолжают поиски, — закончил Морган.

— А мне придётся доставить из города ищейку, — скучным голосом произнёс сержант, не глядя на Джамбалу. Тот знал: Хокинс понимает, как ему обидно.

Но до того как привезли городскую ищейку, сержант снова явился в посёлок нунггубуйю за своим следопытом, потому что в предгорьях нашли мёртвую лошадь.

* * *
— Я платить этому вашему або не буду, — отрывисто заявил Гладстон, едва джип с сержантом и Джамбалой затормозил возле конюшни и они вылезли наружу. — Зачем вы его опять сюда притащили? Он не нашёл мою Красотку, её нашли другие — мёртвой. А он всё толковал про какую-то чёртову корову!

Казалось, он едва сдерживается, чтобы снова не кинуться на следопыта с кулаками. Джамбале сильно захотелось укрыться в джипе, но он только крепче сжал в кармане статуэтку Великого Эму.

Тут уже не из конюшен, а из дома появилась Энни, бледная, заплаканная, растрёпанная, в том же рабочем наряде, что и накануне, и прямо на бегу накинулась на отца:

— Папа, ты не имеешь права меня к ней не пускать! Ты сам туда едешь… и они вот… — она ткнула пальцем в сторону джипа. — Это моя лошадь! Моя… девочка… — как бы она ни сдерживалась, слёзы градом хлынули по её круглым щекам. — Я хочу видеть её и знать, что с ней слу… случилось…

— Только если ты успокоишься, — отрезал Гладстон, на чисто выбритых скулах которого снова проступили красные пятна. — Как я могу взять тебя туда, если ты закатишь там истерику? Ты будешь мешать… м-м… сержанту.

На Джамбалу он больше не смотрел.

— Я не буду, — залепетала Энни, в волнении прижимая к груди стиснутые кулачки и переступая с ноги на ногу. — Честное слово, клянусь! Красотка же моя лошадь!

Она, видимо, считала это неоспоримым аргументом, хотя кобыла-то принадлежала её отцу, устало подумал Джамбала. У него щемило сердце, когда он глядел на Энни, беспомощно вытиравшую щёки бумажным платком.

Все они загрузились в джип и покатили к предгорьям.

— Кто нашёл мёртвую лошадь и почему вы решили, что это ваша Красотка? — негромко и сухо спросил сержант у Гладстона, глядя перед собой на дорогу. — Вы там уже были?

Энни, уныло скукожившаяся в углу на заднем сиденье, вздрогнула.

— Ещё не был, а кобылку нашёл Боб Стенли, — после паузы так же сухо сообщил Гладстон. — Парень, видимо, боится увольнения… или чувствует свою вину, в общем, он в одиночку принялся рыскать по горам в поисках Красотки. Вот, он её нашёл и сразу же поспешил в усадьбу. Билли хорошо знает эту лошадь, у меня нет оснований не доверять ему.

Джамбала услышал, как Энни втянула воздух носом, видимо, опасаясь опять заплакать.

— Кроме того, на… кхм… останках можно видеть моё клеймо, — гораздо тише добавил Гладстон.

— Останках? — сержант повернул к нему голову.

— Её растерзали динго, я полагаю, — устало бросил Гладстон. — Энни, я предупреждал, что тебе нечего там делать, — проворчал он, услышав, как вскрикнула дочь.

«Мог бы тогда запереть её в комнате», — с досадой подумал Джамбала. Он вообще не понимал этих ванисуйю. Они очень сильно баловали своих детей и вместе с тем были к ним неоправданно жестоки. Куда хуже показывать дочке растерзанную лошадь, чем запирать в комнате. Но это опять же было не его дело.

Его делом стал лошадиный труп, к которому они наконец подошли, оставив джип на дороге. Гладстон ориентировался по приметам, описанным ему Бобом Стенли — мол, у второй излучины пересохшего ручья Стэнд-Крик. Ручей не совсем пересох — воды туда добавили недавние дожди, и Джамбала снова возблагодарил за такую милость Великого Эму. Потому что он нашёл на раскисшей земле несколько чётких отпечатков подошв чьих-то ботинок — ещё до того, как они подошли к нужному месту.

Кровавая куча была видна издалека. Кобылку гнедой масти и правда самым жестоким образом раскромсали острые зубы целой стаи динго. Торчали рёбра, внутренности были съедены, морда запачкана кровью. Джамбала раньше не раз видел такие картины, но и ему стало не по себе. Даже сержант и мистер Гладстон побледнели. Гладстон попытался увести дочь обратно к джипу, но она вырвалась и убежала за ближайший валун. Судя по доносившимся звукам, её там рвало. Вернулась она нескоро, снова утираясь платочком и горько, но почти беззвучно плача.

Джамбала несколько раз обошёл вокруг туши, над которой уже вились насекомые, присел, внимательно вглядываясь в жалкие останки, а потом поднял голову и спросил у Гладстона, державшего Энни в объятиях:

— Вот это ваше клеймо?

Белёсое тавро в виде треугольника, перечёркнутого стрелой, ясно виднелось на крупе, ближе к лошадиной репице.

Гладстон посмотрел на Джамбалу поверх кудрявой головы прильнувшей к нему дочери и кивнул.

Сержант тоже нетерпеливо глянул на следопыта и негромко спросил:

— Ну, что скажешь, парень?

Тот сжал губы, отвечать ему не хотелось. Но только заговорив, он мог как-то утешить Энни. Впервые он обратился прямо к ней:

— Мисс, вы же хорошо знали свою лошадь?

Продолжая судорожно всхлипывать, Энни повернула голову и припухшими глазами посмотрела на Джамбалу.

— Д-да… — выдавила она. — И что?

Ему надо было дать ей надежду, чтобы она сделала то, что он от неё хотел. То, что она должна была сделать.

— Это, может быть, вовсе не ваша Красотка, — мягко, но настойчиво проговорил Джамбала, не обращая внимания на Гладстона, который набрал в грудь воздуха, явно готовясь разразиться бранью. — Пожалуйста… подойдите и посмотрите на неё.

— Что ты опять городишь? — обрушился на него Гладстон. — Ты что, не понимаешь, какая это для неё травма? Энни не в состоянии…

— Дайте ей опознать лошадь, — резко перебил его сержант. Его серые глаза сузились, словно он целился из своего пистолета, подумал Джамбала, незаметно переводя дух. Уж на сержанта-то он всегда мог положиться.

Девушка тем временем вывернулась из объятий отца и посмотрела на Джамбалу. Её губы дрожали, лицо побелело ещё сильней.

— Энни, не надо! — снова яростно запротестовал Гладстон. — Ты, або, убери от неё свои грязные руки!

Джамбала перестал его слушать. Он знал, что за его спиной сержант справится с кем угодно, даже если для этого придётся дать в челюсть этому богатому ванисуйю. Великий Эму и сержант — они были на стороне Джамбалы, на стороне правды. Он неловко сжал локоть Энни, поддерживая её, и подвёл к мёртвой лошади.

Энни присела на корточки возле её оскаленной в агонии морды и безо всякой боязни или отвращения погладила слипшуюся от крови шерсть. Провела ладонью по лбу, коснулась правого уха, левого и вдруг выпалила, вскакивая на ноги:

— Это не она! Господи… это не Красотка!

— Боже, да с чего ты взяла?! — выкрикнул её отец, и сержант, подбегая к ней и Джамбале, застывшему рядом, тоже быстро спросил:

— Почему ты так решила, девочка?

Энни снова заплакала, но сквозь слёзы ответила:

— Левое ухо. Когда она была жеребёнком, она пыталась пролезть в дыру в изгороди и повредила ухо. Помнишь, папа? — она живо повернулась к отцу. — Остался рубец. Его почти не было видно, но на ощупь… — она пошевелила пальцами. — И зубы… и у Красотки было совсем не такое выражение… — она запнулась и решительно подытожила: — Это не она. Какая-то другая лошадь, тоже наша, очень похожая.

— Энни, ты уверена? — снова начал было Гладстон, но тут сержант опустил руку на плечо Джамбалы и напрямик спросил:

— Ты догадался, что это не Красотка. Как? Давай выкладывай всё как есть, сынок.

Ну, Джамбала и выложил.

— Тут есть следы, — начал он, поглядывая то на Энни, то на сержанта, но не на Гладстона. — Те же ботинки с подковками, что я видел на тропинке, по которой вели корову.

— Опять эта корова! — перебил его Гладстон с неприкрытой яростью. — Ты, грязный тупой…

— А ну-ка, заткнитесь, — оборвал его сержант таким тоном, что тот поперхнулся и действительно замолчал. — Продолжай, парень.

Джамбала продолжал. Статуэтка Великого Эму нагрелась в его ладони.

— И такие же подковки были на башмаках того человека, что уводил от загона двух других лошадей. Он там не спешивался, у загона, но спешился, когда перегнал их на новое пастбище. И там, и в старом загоне много таких следов. Похожих.

— Боб Стенли, — определил сержант, а Гладстон снова не вытерпел и рявкнул:

— Что за чушь! Ваш парень хочет сказать, что Боб был здесь? Да, он был, ведь он же нашёл Красотку… эту дохлую лошадь, — поправился он, быстро глянув на Энни.

— Здесь и старые следы, и свежие. Этот человек был тут не так давно… и раньше — возможно, ночью, — пояснил Джамбала не ему, а сержанту. — И он же увёл корову… только это была вовсе не корова, а кобылка маленькой мисс, — он покосился на Энни, которая слушала его, широко раскрыв свои голубые глаза. Веки её распухли, волосы спутались, на щеках чернели полосы грязи, но она всё равно была очень, очень красивая.

Джамбала сглотнул и продолжал, не удивляясь тому, что не слышит новых возмущённых воплей мистера Гладстона, который и правда будто в рот воды набрал:

— Сверх её подков на неё были надеты подковы, похожие на коровьи копыта. И в загоне, и на тропе я видел только следы этих копыт и никакого коровьего навоза. Только лошадиный.

Он долго размышлял обо всём этом нынче ночью… и наконец его осенило, так что если бы сержант за ним не приехал, он бы сам отправился в участок, чтобы всё ему рассказать.

— Так-так-так… — задумчиво произнёс тот. — В прошлом веке это проделывали конокрады в буше, я видел такие штуки в каком-то музее.

Энни вдруг опустила голову и шагнула вперёд, пройдя мимо отца и подойдя вплотную к Джамбале и сержанту.

— У нас дома есть такие подковы, — чётко проговорила она. — Там, где у папы хранятся всякие редкости… ну... исторические, которые он показывает гостям. Вроде бумеранга, — она прямо посмотрела в лицо Джамбалы и добавила так же чётко и громко: — Прости меня, пожалуйста, я плохо о тебе думала и говорила. — Потом она повернула голову к отцу и гневно спросила: — Папа, где Красотка?

Тот лишь покачал головой под её взглядом.

— Я не понимаю, о чём ты… о чём вы все толкуете, — процедил он.

— Хорошо, я разберусь, — спокойно обронил сержант после тяжёлого молчания, которое длилось, как показалось Джамбале, целую вечность. — Вернёмся в усадьбу.

В джипе они снова каменно молчали, все четверо. Энни глядела в окно невидящими глазами, пока джип пылил по бездорожью среди кустов и колючек. Едва только сержант затормозил у конюшен, как она распахнула дверцу и опрометью кинулась к дому. Отец не стал её останавливать.

Вернулась Энни буквально через минуту.

— Их там нет, — твёрдо, с вызовом бросила она. — Нет коровьих подков.

И снова выжидательно уставилась на отца. Привлечённые этой мизансценой, из конюшен понемногу начали выглядывать работники, с любопытством уставившись на происходящее. Гладстон сердито махнул Билли Моргану: мол, убери всех, и парни мгновенно испарились.

Он повернул голову и из-под набрякших век устало посмотрел на сержанта.

— Хокинс, вы мне больше тут не нужны. Полиция не нужна. Произошло недоразумение. Моя племенная кобыла нашлась. Красотка завтра же окажется в своём стойле. — Теперь он смерил тяжёлым взглядом ахнувшую дочь. — Помолчи, Энн, ты достаточно сказала, — в его голосе лязгнула сталь. — Тушу погибшей лошади закопают в буше. Инцидент исчерпан, а теперь оставьте мою семью в покое.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и направился в дом, высоко держа голову.

Энни, закусив нижнюю пухлую губу, отчаянно посмотрела на сержанта, потом — на Джамбалу, крутанулась на месте и побежала вслед за отцом.

Джамбала крепче сжал в кармане статуэтку Великого Эму.

* * *
На следующий день к вечеру сержант опять наведался в посёлок нунггубуйю. Джамбала сидел на пороге хижины, глядя, как ребятишки в замурзанных рубашонках взапуски гоняются за чёрным щенком. Щенок тявкал и делал вид, что он большой и страшный. Джамбала ухмылялся.

Он встал с порога, когда по дороге запылил джип сержанта. Хлопнула дверца, ребятишки и щенок помчались к машине. Сержант выволок из багажника картонный ящик с жестянками и два мешка муки.

— Это типа премия, — пояснил он Джамбале, проворно подхватившему мешок, сам взял второй, а ребятишки разобрали жестянки с консервами. Мать Джамбалы выглянула из хижины и подбоченилась, одобрительно глядя на сына. Охотник. Добытчик. Ловит плохих людей. Она была довольна своим старшим: теперь их семья никогда не будет голодать. Пора, пожалуй, ему жениться. Она потрепала проходившего мимо Джамбалу по плечу, улыбаясь всем своим морщинистым плоским лицом. С тех пор, как отца её детей укусила змея и тот умер, старший сын стал настоящим главой семьи.

Сержант дотащил свой мешок до закопчённой печурки и повернулся к своему следопыту:

— Пошли. Поговорим.

Они отправились в пустыню. Никто не увязался за ними, даже щенок. Жители посёлка молча смотрели им вслед.

Для Джамбалы и сержанта это стало определённого рода ритуалом: после каждого удачно проведённого дела и полученной платы они обсуждали все обстоятельства и обдумывали выводы.

— В общем, я выяснил, что мог, — неспешно проговорил сержант, вытаскивая пачку сигарет и традиционно предлагая одну Джамбале, а тот так же традиционно покачал головой. Сержант чиркнул зажигалкой и закурил сам. — Я не могу взять за жабры этого ферта Гладстона, уж больно он влиятельная задница. К сожалению, но что уж… — он вздохнул. — Боб этот Стенли — сиделец, отбыл срок за карманную кражу, прибыл сюда из Аделаиды, никаких противозаконных действий тут не совершал, спокойно работал на Гладстона. Но тот, видать, прознал о прошлом парня и нажал на него, когда понадобился человек, способный обстряпать всё быстро и чисто. Но вот благодаря тебе, — он одобрительно ткнул Джамбалу локтем, — быстро и чисто не получилось. И вообще ничего не получилось.

Джамбала изобразил улыбку, растянув уголки губ. На самом деле ему было вовсе невесело. Одна хорошая лошадь погибла, другая — неизвестно где, маленькая кудряшка Энни Гладстон ужасно расстроена, и немудрено: ей достался отец, который хоть и балует её, но по сути своей — камайсойю, вонючка.

— Короче, Джеку Гладстону нужны были деньги, — задумчиво продолжал сержант, затянувшись и выпустив струйку дыма в чернеющее небо. — Прогорели кое-какие его делишки, он влез в долги к серьёзным людям… словом, возникли проблемы, которые он намеревался решить с помощью страховых выплат за исчезнувшую породистую лошадь. Идея эта, скорее всего, пришла ему в голову, когда он смотрел на исторические коровьи подковы, так сказать, фамильные реликвии. У него и в самом деле на первом этаже — настоящий музей истории этих мест, про него не раз писали в газетах и телепередачу снимали, — сержант коротко усмехнулся. — Любимая кобыла дочки — что с того? Убивать лошадь он не собирался, хотел потихоньку вывезти куда-нибудь, а потом рассказать дочери об этом. Деньги были бы уже получены, проблема решена. Жеребята от этой Красотки были бы не племенные, заносить их в соответствующие реестры он не имел бы права, раз Красотка официально погибла, но с фальшивыми документами они могли бы побеждать на скачках, к примеру. Лошадь-то отличная, в родословной одни чемпионы. Не суть. Боб Стенли всё сделал, как велел хозяин: «переобул» кобылу в коровьи подковы, вывез её с выгона и где-то припрятал. Потом увёл оттуда же двух оставшихся кобыл и поднял тревогу на ранчо: мол, Красотка пропала. И тут Гладстон сделал одну ошибку — он попросил меня, чтобы кобылу искал ты, как мой лучший следопыт, и, если бы ты облажался, никто больше не стал бы связываться с этими поисками. Но ты не облажался, — он ещё раз шутливо ткнул Джамбалу в бок. — Ну, чего ты такой, а, парень? Расслабься, ты молодец.

Джамбала снова вымученно усмехнулся и сказал:

— Он был так уверен, что я ничего не обнаружу и что дочь его не выдаст. Она ведь быстро догадалась про подковы, думаю.

— Умненькая девочка, — кивнул Хокинс. — Но он не принял во внимание её эмоции, больше того, ему нужно было, чтобы они проявлялись как можно ярче, для пущего правдоподобия. Раскрывать ей всю подоплёку он не стал, отложил это на потом. Тем временем Боб Стенли отыскал среди лошадей хозяина одну, подходящую по масти и возрасту и… убил.

— Да, я думаю, он её зарезал, а потом на запах крови и мяса сбежались динго, — подтвердил Джамбала.

— Создал видимость, что они загрызли именно элитную кобылу, а что та была жеребая, так что с того, все знают, что динго в первый черёд начинают с внутренностей, ни один ветеринар бы не догадался, что перед ним не та кобыла, в этой-то куче ошмётков, — сержант поморщился. — Ладно, но как догадался ты?

Джамбала пожал плечами:

— Я тоже, наверно, когда-то и где-то слышал про эти коровьи подковы. Неважно. Мисс Энни должна была очень хорошо знать свою кобылу, я и попросил её опознать. Подумал, что она справится, так и получилось. Но самое главное — следы от башмаков Стенли.

— Им с хозяином стоило понагнать туда побольше народу на поиски, — хмыкнул сержант. — Всё затоптать, а тут получилось, что Боб этот как бы нашёл кобылу в одиночку. Что уже было подозрительно. Но не думаю, что я бы справился без твоей помощи.

Сержант дружески похлопал Джамбалу по спине и встал:

— Пойду уже. Устал я.

«Без помощи Великого Эму мы бы оба не справились», — подумал Джамбала и задрал голову, всматриваясь в тёмную бездну неба.

Великий Эму, как всегда, спокойно и сурово глядел на него сверху. Джамбала вдруг вспомнил долгий взгляд маленькой мисс Гладстон и улыбнулся.

Она любит эти края. Великий Эму присмотрит и за нею.

Название: По воле Великого Эму
Автор: sillvercat для ]fandom British Detectives 2022
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, 7700 слов
Пейринг/Персонажи: Джамбала, сержант Хокинс, Мэделайн Хаксли, её сын Эдди, другие белые-ванисуйю и аборигены
Категория: джен, гет
Жанр: драма, детектив, экшн, юмор, быт
Рейтинг: R
Краткое содержание: Джамбала, молодой следопыт из племени австралийских аборигенов, расследует дело четырёхлетней давности, связанное с прибытием в буш съёмочной группы Би-Би-Си.
Примечание: Сиквел к мини команды Британских детективов 2021 года «Следопыт», а также к командному низкорейтинговому миди 2022 года «С помощью Великого Эму»; согласие автора на публикацию получено.
Основной сюжетообразующий момент принадлежит Мэри Стюарт, автор прочёл такой ход в одном из её романов, уже не помнит, в каком.
Предупреждение: кинк – подглядывание
Скачать архив: здесь
Ссылка: тут.

Джамбала, молодой следопыт из племени нунггубуйю, знал все тропинки в буше — подобно тому, как белые люди — ванисуйю — знают улицы и проулки своего родного города. Но не только потому сержант Хокинс, отвечающий за порядок в городке Абердино и близлежащих посёлках, нанимал Джамбалу для полицейских расследований. Он не раз во всеуслышание заявлял, что у мальчишки есть логическое мышление, интуиция и цепкий ум и потому, мол, если бы Джамбала не был аборигеном, он сделал бы в полиции отличную карьеру, куда там самому сержанту.

Обычно такие речи Хокинс вёл после второй банки пива, если вообще позволял себе выпить в конце напряжённого дня, а Джамбала в ответ лишь отмалчивался да улыбался. Он-то знал, что он — дитя Великого Эму, взирающего на племя нунггубуйю с небес, и правильнее этого ничего в мире быть не могло. Что же до полицейской карьеры, то следопыта вполне устраивало благоволение к нему сержанта, который в качестве жалованья расплачивался с ним мешками с кукурузной мукой и банками с консервированной ветчиной. Получалось, что Джамбала, вместо того чтобы охотиться в буше за кенгуру и опоссумами, охотился для сержанта за беглыми преступниками, заблудившимися детьми и лошадьми. Семья Джамбалы — преждевременно постаревшая мать, младшие братья и сёстры — тоже были всем довольны. С тех пор, как их отец умер от укуса ядовитой змеи-барранги, Джамбала стал кормильцем и добытчиком, как самый старший из сыновей. Прежде чем это случилось, он учился в школе при миссии ванисуйю и потому хорошо знал их язык, но предпочитал помалкивать.

— Да ты хитрец, парень, — как-то со смехом сказал ему сержант Хокинс. — Ты специально носишь маску этакого туповатого або, который по-английски и двух слов связать не может. И это помогает тебе обводить вокруг пальца всех, кто действительно считает вас, аборигенов, тупицами. Так им и надо, — он похлопал Джамбалу по плечу, а тот, конечно, молча улыбнулся. Не мог же он сказать: «Всё верно, сэр». — Кроме того, это помогает тебе в расследованиях, — уже серьёзно закончил сержант, и тут Джамбала наконец кивнул в подтверждение.

Когда он был в маске добродушного туповатого або, способного только сосать дешёвую сивуху да пасти коров у ванисуйю, белых людей, те не считали нужным что-то от него скрывать. И он спокойно выводил из тьмы все их тайны, многие из которых оказывались довольно грязными. Он-то знал себе цену, и то, что думают про него ванисуйю, его нисколько не волновало.

Так обстояли дела у Джамбалы, молодого следопыта нунггубуйю, когда в их посёлок нагрянула съёмочная группа Би-Би-Си.

* * *

Киношники приехали в Абердино из Аделаиды, а туда прилетели аж из самого Лондона, столицы Соединённого Королевства. Всё это крайне заинтересовало Джамбалу: в школе при миссии он больше всего любил изучать географию, смотреть на очертания разных континентов и мечтать о том, как однажды поедет в неведомые земли и страны. Хотя с тех пор, как он ушёл из миссии, ему на глаза не попадалась ни одна географическая карта, сейчас он ясно представлял себе, где находится Лондон и Аделаида и как пролегал по миру путь съёмочной группы. Скорее всего, они летели через Индию или Арабские Эмираты.

Даже произносить про себя эти слова ему было приятно.

Если на то будет воля Великого Эму, Джамбала однажды тоже сможет посетить эти места.

Но пока что люди из Лондона приехали в Абердино.

Словно стая галдящих попугаев, они высыпали из взятых в аренду машин и заполонили пансион миссис Стоун, оккупировав его вплоть до мансарды. Их главному режиссёру потребовалось аж две комнаты со всеми удобствами, а оператору — дополнительное помещение для работы с оборудованием, но ведь в пансионе жили ещё и другие постояльцы! Джамбала слышал, как в бакалейном магазинчике миссис Стоун жаловалась на это продавщице миссис Грэшем, а та сперва поджала губы, а потом с ехидцей сказала:

— Ну что ж, Бетси, пусть у тебя в доме по утрам нет ни одной свободной уборной, зато ты на этом хорошо заработаешь.

Тогда миссис Стоун тоже поджала губы и промолчала. На Джамбалу, покупавшего бурый рис, они при этом обратили не больше внимания, чем на пирамиду банок с консервированным томатным супом.

Как понимал Джамбала, у киношников был какой-то сценарий их будущего документального фильма, и на другой же день после приезда они заявились в посёлок племени нунггубуйю.

Джамбала как раз сидел на пороге своей хижины и лущил бобы, помогая матери. По справедливости, этим должны были заниматься меньшие, но он пожалел усаживать за эту нудную работу сестрёнок и братишек, беззаботно носившихся сейчас друг за другом и вздымавших босыми пятками пыль. Зато они первыми заметили приближавшуюся к посёлку кавалькаду киношников на двух джипах и ровере.

Все нунггубуйю от мала до велика сразу побросали свои домашние дела и кинулись к картинно развернувшимся на окраине посёлка автомобилям ванисуйю. Поднялся со своего места и Джамбала.

— Кто это там, сын? — озабоченно спросила мать, высовываясь из хижины и близоруко щурясь в сторону доносившегося от дороги гвалта. Джамбала же с беспокойством подумал, что надо спросить сержанта, где и как можно достать для матери очки. Сейчас стоял солнечный день, а она всё равно видела плохо, а после захода солнца и вовсе не выходила за порог, боясь споткнуться и упасть.

— Это ванисуйю из Лондона, мама, — мягко ответил он. — Из самой Англии.

— Зачем они здесь? — ахнула она.

Джамбала с любовью посмотрел на её покрытое сеточкой морщин круглое доброе лицо, на статную фигуру в полосатой юбке и бесформенной кофте. Несмотря на бедность одежды и босые ноги, держалась она не менее величественно, чем английская королева, но для приезжих ванисуйю была не более чем дикаркой. Он коротко вздохнул:

— Наверно, хотят нанять проводников для поездки в буш. Видишь ли, они собираются снимать здесь кино, как сказала миссис Стоун из пансиона. Они там остановились. Я слышал это вчера в магазине. Снимают кино про наш буш.

— Ты пойдешь с ними? — продолжала допытываться мать, вытягивая жилистую шею, чтобы хоть что-то рассмотреть. Она не настаивала, у них в доме была еда, но Джамбала кивнул в знак согласия, зная, что призрак голода после смерти отца всегда незримо витал под их кровлей:

— Да, если они захотят нанять меня. И, — он усмехнулся, — судя по тому, что сюда со всех ног несётся Ирлуна, они уже этого хотят.

Действительно, самый младший из семьи, пятилетний Ирлуна, которого, видимо, послали сюда остальные дети, не желавшие разлучаться с ванисуйю, споро пылил к родной хижине, вопя при этом во всё горло:

— Джамбала! Джамбала! Старейшина сказал, чтобы ты сейчас же шёл сюда.

Джамбала помахал ему рукой: дескать, всё понял, не надрывайся, вернись к машинам и получи свою порцию конфет и жвачки, потом улыбнулся матери, потрепавшей его по плечу, и не спеша направился к автомобилям.

Киношников было четверо — и с ними вездесущий, вечно с похмелья и заросший седой щетиной проводник из ванисуйю, охотник Сэм. Все они, кроме Сэма, были в коротких шортах и майках, в сланцах на босу ногу, яркие, как попугайчики. Ярче всего выглядели две женщины с вытравленными краской пышными волосами и обгоревшими на солнце плечами и шеями. Они собрались идти в буш, эти сумасшедшие, — вот так, как есть? Буш сожрёт их.

Джамбала немедля заявил об этом Сэму — на языке нунггубуйю для пущей важности. Он интуитивно угадывал, что для киношников это — экзотика, и именно потому они его послушаются. Сэм вскинул брови, досадливо морщась, но перевёл слова Джамбалы толстяку в тёмных очках и соломенной шляпе, которого остальные называли главреж Алан.

— Вот, парень говорит, что вы все помрёте, если отправитесь в буш в том, в чём приехали, — без обиняков сообщил Сэм, и возле хижин наконец воцарилась благословенная тишина. На пару минут. А потом киношники завопили с удвоенной громкостью. Точно, попугаи.

Главреж сдвинул с покрытого испариной лба соломенную шляпу и сердито глянул на Сэма сквозь очки:

— А вы почему нас не предупредили, что мы неподобающе одеты?

— Не моё дело, — лаконично ответил Сэм, а главреж побагровел ещё пуще и выпалил, как выплюнул:

— Вы уволены!

— А? — оторопел охотник и заметно протрезвел.

— Вместо вас я нанимаю вот этого парня, — короткий палец главрежа с аккуратно наманикюренным ногтем ткнул в сторону застывшего столбом Джамбалы. — И мне плевать, что он не знает английского!

— Да знаю я английский, — с досадой пробурчал Джамбала, попавшийся в собственную ловушку. — Просто… э-э… ну…

Он в затруднении потёр скулу. Все они теперь пялились на него: женщины с красными плечами, долговязый бородатый мужик, стоящий возле выгруженной из джипов кучи мешков и ящиков, и главреж Алан. А также все до единого нунггубуйю в главе со старейшиной Хоакуну, беззубо ухмылявшимся.

— Тем лучше, — не растерялся Алан. — Так, парень, ты нанят по контракту со студией Би-Би-Си, и тебе причитается… эм… ну, контракт я составлю новый, — он покосился на Сэма, который в сердцах плюнул в пыль и зашагал к своему роверу. — А пока что объясни, какую одежду и обувь нам надо купить для съёмок в буше. Мэделайн, записывай, будешь искать в местных магазинах.

Джамбала прекрасно знал, что по вновь составленному контракту он получит вдвое меньшую сумму, чем обещанная Сэму, но никак не показал, что понимает это. Маска туповатого, вечно улыбающегося або давным-давно приросла к его лицу при общении с незнакомыми ванисуйю.

Он вздохнул и принялся диктовать список резво подбежавшей к нему женщине, которую главреж назвал Мэделайн.

* * *

Эта Мэделайн Хаксли была самой странной из всех них, размышлял Джамбала, лёжа ночью у костра и задумчиво глядя в звёздное небо, откуда на него взирал Великий Эму. В чём именно заключалась её странность, он не смог бы объяснить, но чуял её, как звери чуют изъян или болезнь сородича. Возраст Мэделайн сложно было определить, её соломенные волосы напоминали паклю, обгоревшие плечи пошли пузырями, под серыми глазами с вечно размазанной на жаре тушью залегли синяки. Всё это делало её гораздо старше. Но когда-то она была очень красива — иногда эта красота так явственно проглядывала на её измождённом лице, что Джамбала готов был рот раскрыть.

Её должность называлась «помощница режиссёра», и все остальные обращались с нею крайне пренебрежительно, гоняя её по всяким пустякам то туда, то сюда: принести из трейлера забытую бутылку воды или крем от загара, например. Да, они наняли огромный трейлер, чтобы отдыхать, а иногда и ночевать в нём во время съёмок в буше, и Мэделайн то и дело ныряла туда, бегом возвращаясь. И она всегда заискивающе улыбалась, спеша исполнить чужие поручения. Однако частенько Джамбала подмечал на её лице гримасу настоящей, неподдельной ненависти, когда она смотрела на остальных, — мелькавшую и тут же исчезавшую гримасу.

— Мы взяли Мэдди на борт в Аделаиде, — лениво жуя резинку, объяснил как-то Джамбале оператор Грег. — На подхват.

Вторая девушка, Рэйчел, прилетела с ними из Англии, она была звукооператором. Вот эта походила на хорошенького котёнка, вернее, кошечку, капризничала и гоняла Мэделайн по каким-то своим надобностям чаще всех.

— Надо же дать бабе возможность подзаработать, — снисходительно закончил Грег, хотя Джамбала ни о чём таком его не спрашивал. — У неё же пацан. Она его у кого-то оставляла перекантоваться, а сейчас Алан согласился, чтобы он пожил в нашем трейлере с нею.

Да, у Мэделайн был ребёнок, тихий, как мышка, мальчик по имени Эдди, и Джамбала застал его прибытие.

Мэделайн привезла сына с автостанции вместе с рюкзаком пожитков, вытащила за руку из джипа и поставила перед всеми.

Он был очень на неё похож: такой же белобрысый, худенький, с серыми круглыми глазами-блюдцами. Но характером он, видимо, совсем не походил на суетливую и шумную мать — был незаметным, как тень.

Мэделайн так и заявила:

— Он не будет никому мешать. Эдди очень спокойный мальчик. Вы и не заметите, что он здесь.

— Ну-ну, Мэдди, — добродушно проронил главреж, — мальчишки должны быть шустрыми, на то они и мальчишки. Вот мне, бывало, удержу не было. Сколько ему лет? Пять?

— Скоро исполнится семь, — поспешно затараторила Мэделайн, — он болел в раннем детстве и потому выглядит меньше своих лет, но он очень развитый и больше всего на свете любит читать и рисовать. Он будет сидеть в трейлере и раскрашивать свои раскраски, да, малыш?

Эдди молчал, как убитый, не поднимая белобрысой головы, уставившись на носки своих старых, слишком больших для него кроссовок.

— Вот видите, я же говорю, он тихий, — торопливо заключила мать, и Грег неприязненно проворчал себе под нос:

— Зато ты балаболишь за двоих, Мэдди. Ты его совсем зашугала.

Та расплылась в широкой улыбке, будто ей какой-то комплимент сказали. И снова дёрнула мальчика за руку, на сей раз в направлении трейлера. Эдди, загребая пыль кроссовками, поплёлся туда.

Под мышкой у него была зажата кукла или зверушка: нечто тряпочное, коричневого цвета, замусоленное донельзя. Споткнувшись, он выронил её на ступеньки трейлера, и Джамбала, оказавшийся ближе других, проворно поднял игрушку и вручил ему. Мальчик невнятно, не подымая глаз, поблагодарил его и торопливо нырнул в трейлер. Но Джамбала успел заметить, кого изображала игрушка.

Это был тряпочный эму.

* * *

Великий Эму посылал ему свой знак, Джамбала в том не сомневался. Великий Эму уже делал так и раньше. Взять хотя бы то каменное его изображение, которое досталось Джамбале, когда он по указанию сержанта Хокинса расследовал убийство профессора в палаточном лагере археологов. Великий эму желал тогда, чтобы Джамбала нашёл истинного преступника, он и нашёл.

Но что же сейчас хотел Великий Эму от Джамбалы как следопыта нунггубуйю? Он не знал.

Но с Эдди ему следовало поговорить. Он сделал это следующим вечером, когда вместе с киношниками вернулся из буша к трейлеру.

— Хай, — приветливо сказал он, заглянув туда и увидев Эдди в душном полумраке. Мальчик вскинул голову. Весь день он просидел тут один. Мать уже приходила к нему, накормила, судя по стоящей на низком столике пустой жестянке из-под консервированного супа, и снова умчалась куда-то по поручению главрежа. — Тебе не скучно тут одному?

Эдди предсказуемо промолчал. Но он хотя бы глядел на Джамбалу глазами-блюдцами, хоть и робко, но с явным интересом.

— Если твоя мама разрешит, — поколебавшись, сказал Джамбала, — я могу взять тебя в наш посёлок и познакомить со своими братьями и сёстрами. Они примерно твои ровесники и захотят с тобой подружиться.

Выпалив эти слова, он уже о них пожалел. Конечно, Мэделайн не разрешит сыну водиться с грязными детишками або. Да он и сам не захочет.

Но мальчик прошелестел едва слышно:

— Вы абориген, сэр?

Никто в жизни не называл Джамбалу «сэром». Он даже растерялся на миг, а потом ответил с запинкой:

— Да. Мы принадлежим к племени нунггубуйю… и мы жили здесь всегда.

— А у вас есть собаки динго? — живо поинтересовался Эдди, поднимаясь с места и подходя поближе, чтобы лучше видеть и слышать Джамбалу, так и продолжавшего стоять у входа в трейлер. Но, рефлекторно оглянувшись, он подхватил с пола свою игрушку.

— У нас есть собаки, — дипломатично отозвался Джамбала, — собаки буша. Бушдоги, в них течёт кровь динго.

Глаза у мальчика загорелись от любопытства, и Джамбала поспешно сказал:

— Нами правит Великий Эму, он смотрит на нас с ночного неба. Ты же знаешь эму? Вот, у тебя игрушка.

Он протянул руку и указал на неё, не решаясь коснуться и предполагая, что Эдди отпрянет и снова замкнётся в себе. Но тот так же живо ответил:

— В небе над австралийским континентом находится огромное пылевое облако. Звёздное облако в форме эму, это в энциклопедии написано. А моего страуса зовут Шу. А вас как зовут, сэр?

Джамбала назвался. Этот странный разговор со странным мальчиком удивлял его всё больше и больше. Тот знал о Великом Эму, хоть и называл его по-другому. Да, это был знак для Джамбалы, но в чём его суть?

На Джамбалу и Эдди упала тень, следопыт оглянулся — позади него стояла Мэделайн и смотрела в упор, поджав губы.

— Прошу прощения, мэм, — быстро сказал он, — мы с вашим сыном беседовали про эму и динго.

Она улыбнулась, будто через силу, и поправила взбитые ветром волосы. Загар уже довольно прочно лёг на её кожу.

— Бросьте это. Я устала от странных тварей, которых с таким упоением выслеживает наш Алан. Он просто маньяк. Кстати, завтра запланированы съёмки в вашем посёлке, знаешь? — она криво усмехнулась уголком накрашенных губ.

Джамбала кивнул. Он знал. И это его совершенно не радовало. Он прекрасно понимал, какими предстанут в фильме Алана его соплеменники — немногим отличающиеся от зверей буша, демонстрирующие странные обычаи и обряды, полуголые дикари с раскрашенными лицами, — а ведь они сделают это ради приезжих гостей-ванисуйю, стремясь принять их как можно лучше и учтивее. Он вздохнул.

Эдди выбрался из фургона и прижался к матери, продолжая крепко сжимать в руке своего Шу.

Тут Джамбала счёл нужным сказать:

— Если вы не против, мэм, я пригласил вашего сына немного поиграть с моими братьями и сёстрами там, в посёлке, — он кивнул в сторону селения нунггубуйю. — Ему, наверное, скучно сидеть здесь одному целыми днями. Моя мама — очень добрая женщина, она присмотрит за вашим малышом.

Эдди поднял на мать тревожные глаза. Ему явно хотелось в гости, ради собак динго или чего-то другого, что он вычитал в своих книжках.

Джамбала ожидал, что Мэделайн высокомерно вздёрнет бровь и заявит, что её сын не нуждается в подобном присмотре, но она растерянно моргнула и посмотрела на Джамбалу с признательностью. А в улыбке, которой она его наградила, не было и тени притворства.

— Что ж, я не возражаю, мне и самой бывает не по себе, когда он так надолго остаётся один. Но я же зарабатываю деньги для нас обоих. Видишь ли… — она помедлила, потом тряхнула головой и продолжала: — Если я не смогу как следует обеспечивать Эдди, социальные службы могут отобрать его у меня и поместить в приют. Ну-ну, сынок, — она погладила кудряшки вздрогнувшего мальчика, — я же сказала «если». Твоя старушка мать вполне способна тебя прокормить, одеть, обуть и выучить. Скоро ты пойдёшь в школу и целый день будешь с учительницей и другими малышами. Тебе некогда будет скучать.

— Никакая ты не старушка! — горячо, с негодованием возразил Эдди, и Мэделайн рассмеялась вместе с Джамбалой.

— Сколько у тебя сестёр и братьев? — отсмеявшись, полюбопытствовала она.

— Пятеро, — отозвался Джамбала. — Я самый старший. Наш отец погиб в буше, его укусила змея-барранга.

Мэделайн испуганно ахнула:

— Господи, это ужасно. Значит, твоя мама — вдова? Я тоже вдова — потеряла мужа четыре года назад.

— Папа умер, — еле слышно прошептал Эдди, и Джамбала сочувственно кивнул.

Да, эта семья, бесспорно, знала, что такое лишения. Одежда и обувь на Эдди были не по возрасту и не по размеру. Может быть, Мэделайн получила их в миссии после благотворительной распродажи. Братья и сёстры Джамбалы тоже были одеты в обноски ванисуйю. Всем нам в этом мире приходится нелегко, со вздохом подумал Джамбала.

* * *

Эдди очень понравился матери Джамбалы. Она была от него просто в восторге, как и ребятишки посёлка, которых ей приходилось отгонять от Эдди с причитаниями, что они, мол, совсем замучили несчастного малыша. Эдди же явно гордился такой неожиданной популярностью. Он читал детям вслух, принёс им раскраски, карандаши и настольные игры, и теперь их было не вытянуть из хижины, где он восседал, будто маленький король.

Тем временем в посёлке появились киношники, снимавшие «священную церемонию мбарутанга», как торжественно пояснил им старейшина Хоакуну. Если бы лондонцы хоть немного пошевелили мозгами, то сообразили бы, что священная церемония, если она действительно священна, никоим образом не предназначена для посторонних глаз. А само слово «мбарутанга» вообще-то означало «вкусная еда». Перед съёмками старый хитрец Хоакуну величаво приказал главрежу купить тушу целого поросёнка, которого и запекли в специально вырытой яме, после чего все нунггубуйю наелись до отвала. Но, хотя всё это было чистой воды инсценировкой, люди посёлка предоставили киношникам всё, что те желали: раскрашенные цветной глиной лица и тела, набедренные повязки вместо штанов и юбок, длинные песнопения под удары колотушек по пустотелому стволу дерева ноа-ноа. Киношники извели, наверное, километры плёнки, с улыбкой думал Джамбала. Сам он на «священной церемонии» не присутствовал, отправился в буш, где оставался наедине со звёздным небом, высокими деревьями и своими мыслями.

И там его отыскал сержант Хокинс. Джамбала издали заметил клубы пыли, поднятые колёсами полицейского джипа, и вышел навстречу из зарослей.

— У вас там в посёлке цирк какой-то, ты потому и удрал? — осведомился сержант, вылезая из джипа и утирая лоб клетчатым носовым платком. — Окей, я просто хотел узнать, работаешь ли ты на этих ребят из Би-Би-Си и не замечал ли в их поведении чего-нибудь странного.

Сержант Хокинс никогда не любил ходить вокруг да около.

Джамбала мысленно хмыкнул, подумал и пожал плечами.

— Работаю проводником, показываю им буш… там, куда они вообще могут пройти. Ведут себя как обычные заполошные ванисуйю-приезжие, — кратко отозвался он и стал ждать объяснений, не утруждая себя вопросом «А что?».

Так и не дождавшись этого вопроса, сержант усмехнулся и сказал:

— Ну ты и гусь. Вы все гуси. Видал, что там устроил ваш старейшина?

— Не только видал, но и слыхал, — ухмыльнулся и Джамбала, поскольку песнопения «священной церемонии» доносились даже сюда. — Так что стряслось-то?

— Кто-то залез в приходскую церковь к пастору Джексону, — лаконично сообщил сержант, доставая из пачки сигарету и предлагая пачку Джамбале. Тот, как всегда, отказался. Было похоже, что сержант не теряет надежды когда-нибудь увидеть, как курит его следопыт. — Ничего не взято, но видно, что кое-что сдвинуто со своих мест, а за последним рядом скамеек кто-то пытался поднять половицы. Пастор пошёл в уборную, выглянул в окно, заметил в церкви свет вроде как от фонарика и поспешил туда. Но там никого не было.

Джамбала покрутил головой. Теперь он уже не мог делать вид, что ему неинтересно.

— Мы с пастором, — неспешно продолжал сержант, с удовлетворением поглядывая на его изумлённую физиономию, — доделали то, что не успел сделать этот вор, — вскрыли полы и обнаружили там нечто вроде тайника. Пустого, — прибавил он после некоторой паузы. — Итак, логически рассуждая, коли до приезда этих бибисишников ничего такого в городке не происходило, то это кто-то из них, знавший о существовании тайника и решивший пошарить в церкви. Что он там искал, бог весть. Ну?

— Что «ну»? — пробормотал Джамбала, почесав в затылке. — Надо установить в церкви дежурство. Ведь если вор не успел вскрыть тайник, он вернётся. Он же не в курсе, что вы уже туда залезли.

— Именно, — сержант одобрительно кивнул. — Надо его поймать. Но торчать в церкви каждую ночь я не намерен, я, в конце концов, женатый человек, и моя Глори меня не поймёт. А переложить эту миссию на пастора тоже не могу — а ну как злоумышленник разнервничается и саданёт его чем-нибудь тяжелым по голове?

Джамбала понял, что сержант желает отправить на дежурство в церковь именно его, и не ошибся. Правда, просьба полицейского, прозвучавшая как приказ, была сформулирована так:

— Ты же всё равно около них ошиваешься, вот и приглядывай, кто из них ночью куда-то пойдёт. Хватать его не надо, просто проследи, кто это будет, и всё, а потом расскажешь мне.

«А сам я спать когда буду?» — собрался было спросить Джамбала, но вместо этого спросил:

— Ну а если в церковь влезли не они, а например, миссис Грэшем из бакалейного?

И триумфально направился в посёлок, оставив позади обескураженного сержанта Хокинса.

Этот вопрос был риторическим, ради удовольствия увидеть выражение лица сержанта. Джамбала тоже ставил на то, что в церковь лез кто-то из киношников, больше некому. Но зачем? И что было в тайнике под половицами? И почему этого «чего-то» теперь там нет?

* * *

Когда Джамбала вернулся в посёлок, оказалось, что киношники уже устраиваются на ночлег в своём трейлере. Грег заявил, что отснятый материал он будет отсматривать завтра в пансионе. Джамбала ехидно подумал: сержант, давая ему задание, не предусмотрел, что группа может разделиться, — и что бы он тогда делал?

Но они все остались в своём разбитом на перегородки трейлере, а малыш Эдди — Джамбала глазам своим не поверил — отпросился ночевать в хижину к его матери. Туда должен был прийти старейшина Хоакуну, пообещав рассказывать детям сказки у очага, и Мэделайн отпустила сына. Услышав это, Джамбала невольно заулыбался. Он тоже вырос на сказках Хоакуну, который уже тогда казался ровесником родных холмов, и именно от него он впервые услышал про Великого Эму, взирающего на нунггубуйю с небес.

Он поглядел на Эдди, сидевшего на глинобитной лежанке рядом с Ирлуной. Мать Джамбалы заботливо укутала обоих полосатым покрывалом. Страусёнок Шу смирно лежал рядом на подушке. Джамбала ещё раз улыбнулся всем и отправился за дверь — он предпочитал ночевать под открытым небом.

После полуночи все в посёлке и в трейлере окончательно угомонились. Ночь была полна обычных звуков буша: какой-то возни, шорохов, птичьих вскриков, треска цикад. Джамбала точно мог бы сказать, кто именно издаёт эти звуки: вот вомбат тяжело шлёпает к ручейку, вот прыгнула с камня лягушка, вот сова пикирует на мышь, но безуспешно, и, с досадой взмахнув мягкими крыльями, улетает прочь. И надо всем живым в буше царил в высоком небе Великий Эму.

Джамбала сам не заметил, как начал засыпать. Но тут его будто кто-то толкнул в бок. Он поднял голову с одеяльной скатки и посмотрел вниз, туда, где темнели хижины посёлка и трейлер киношников. Кто-то выходил оттуда! В темноте маячила неясная тень, старавшаяся двигаться бесшумно, но в ночи звуки разносились далеко.

Джамбала сам не заметил, как оказался на ногах. Пригнувшись так, чтобы слиться с темнотой, он заскользил вниз по берегу ручья, к трейлеру, в то время как вышедший оттуда человек, напротив, очень осторожно продвигался по направлению к зарослям, то есть навстречу Джамбале. И он был не один. Две тени спешили прочь от трейлера. Кто-то из них споткнулся, полушёпотом выругался. Голос был мужским, низким, и Джамбала с удивлением узнал оператора Грега.

— Тихо ты! Вдруг кто услышит, — сердито одёрнул его второй голос, женский.

— Да кто услышит-то, — так же полушёпотом, с досадой, возразил Грег. — Все дрыхнут, и наши, и або. Как хорошо, что ты подкинула им своего парнишку, а то с тех пор, как ты его привезла, у нас не было никакой возможности перепихнуться.

И он с тихим смешком ухватил женщину за грудь, жадно ощупывая.

Так это была Мэделайн!

Джамбала понимал, что ему не следует подсматривать за ними, это гадко. Но он не мог сдвинуться с места, его босые ноги будто приросли к каменистой земле. Он знал, что может сейчас услышать нечто важное, нечто такое, что прольёт свет на попытку кражи в церкви или на прошлое этих двоих, в котором, возможно, было немало секретов. Таких же, как тот, что он сейчас разгадал: Мэделайн спала с оператором, по доброй ли воле или ради того, чтобы удержаться в съёмочной группе.

Она не оттолкнула грубо лапавшего её мужчину, но настойчиво проговорила:

— Зайдём поглубже в кусты, вон туда. Давай-давай.

— Да брось ты, Мэдди, — зашептал Грег между поцелуями, — в этих сраных кустах вечно ползают разные твари. Да сними же ты этот чёртов топ, или я порву его.

— У меня не так много одежды, чтобы ты её рвал, Грег Стокер! — огрызнулась Мэделайн, но вскинула руки, снимая свой топик через голову. Белая грудь, казалось, отразила свет вышедшей из-за облаков луны, а Джамбала, проклиная себя за бесстыдство, даже не отвернулся. Это было выше его сил.

— Я куплю тебе разного барахла, клянусь, Мэдди, — голос Грега совершенно охрип. — Ну и сиськи у тебя, ты что, пластику делала?

Грудь Мэдди, освободившаяся от ткани, действительно была красивее всего, что Джамбале доводилось видеть в жизни. В привычках его племени было полуобнажаться, как мужчинам, так и женщинам, но груди женщин нунггубуйю из-за ранних родов, частых беременностей и вскармливания младенцев походили на пустые мешочки, жалко обвисшие. Пышная грудь Мэделайн, увенчанная торчащими сосками, гордо сияла, будто луна на небе. Женщина повела плечами, принуждённо усмехнувшись:

— Откуда у меня деньги на пластику, сам подумай, я еле концы с концами свожу.

Она тихо вскрикнула, когда губы Грега жадно прильнули сперва к одному, потом к другому её соску, он мял и щупал её груди, урча, будто огромный кот.

— Ляжем, — прорычал он наконец. — Я взял одеяло, вот оно.

— Да видела я, что ты тащишь эту тряпку, но я боюсь тут раскладываться, как в спальне, — Мэделайн тряхнула головой. Они продолжали разговаривать шёпотом, но Джамбала слышал каждое слово.

Ему пора было убираться отсюда. Ни о какой церкви, ни о каких потайных делишках речи не шло. Но он обречённо понимал, что не уйдёт. Он вёл себя просто как последний подонок.

Грег тем временем торопливо расстелил на земле одеяло, и Мэделайн улеглась, вырвавшись из его рук. Он тут же плюхнулся сверху, видимо, придавив её, потому что она гневно зашипела и отпихнула его.

— Поаккуратнее, ты, мужлан, я не хочу утром краснеть, объясняя, откуда у меня синяки. Слышишь? Я не шучу, парень!

— Да слышу, слышу, — обиженно пробурчал Грег. — Заткнись ты уже.

И он закрыл ей рот поцелуем. Джамбала наконец отвернулся, но ушей не заткнул, поэтому до него долетал каждый их вскрик и грубое словцо, шлепки тела о тело, сдавленные стоны и всхлипы, непристойное хлюпанье. Краем глаза он видел, как безостановочно двигаются бёдра Грега, как жадно его ладони сжимают приподнятые ягодицы Мэделайн. Потом он перевернул её и со словами: «Я же знаю, как ты любишь, сучка», — вошёл в неё сзади.

У Джамбалы горели щёки и уши. Да чего там, он весь горел. Его рука невольно потянулась к собственному набухшему естеству, но он, опомнившись, её отдёрнул. Ему казалось, что он, как пёс, чует запах секса: запах женской влаги, выплеснувшегося мужского семени и пота. Они кончили дважды.

Мужчина и женщина шумно переводили дыхание, затем до оцепеневшего в кустах Джамбалы донёсся запах табачного дыма. Они лениво шептались, целовались, а потом Грег неохотно встал.

— Пойду отолью и в трейлер, — пробормотал он сквозь зевоту. — Не надо, чтобы нас заметили вместе. Умотала ты меня, Мэдди. Ну и горячая же ты штучка.

Мэделайн гортанно рассмеялась. Она так и лежала на одеяле, не поднимаясь и не натягивая разбросанную одежду. Джамбала отметил, что всё это время она вела себя совершенно по-другому, нежели раньше: не заискивала, не пыталась угодить, сознавая свою власть над этим человеком.

— А то, может, повторим, — Грег застыл в полурасстёгнутых шортах, не в силах отвести глаз от неё — голой, растрёпанной, распластавшейся на одеяле.

«Какая же она красавица», — заворожённо подумал Джамбала.

— Проваливай, — хохотнула Мэделайн и повернулась на бок, разыскивая собственные шорты и топ. — А то нас точно запалят.

Но Грег не уходил, всё топтался рядом.

— Слушай, Мэдди, — внезапно вымолвил он, откашлявшись. — Мы бы с тобой могли замутить по-настоящему, надолго, понимаешь? Может быть, я бы даже взял тебя с собой в Лондон. Но…

Мэделайн, натягивавшая шорты, вдруг замерла. Сперва Джамбала решил, что от радости, но нет, она вся напряглась, как волчица, почуявшая опасность.

— Но? — сдавленно переспросила она.

— Э-э… — невнятно промычал Грег и вдруг, решившись, бухнул: — Вот если бы ты была одна… имею я в виду, без своего пацана. Его я не потяну, да и что это за веселье, со спиногрызом под боком. Он же вроде у твоей бабки жил, ты говорила, так что… э-э-э… ты не можешь вернуть его ей?

— Не могу, — подозрительно ровно отозвалась Мэделайн после недолгого молчания и встала. — Бабушка сейчас в больнице. И вообще… я не хочу его никому больше отдавать. Хочу быть вместе со своим сыном. Это мой ребёнок, а таких хуёв, как твой, я сотню найду! Легко! Ты понял?!

Её голос опасно завибрировал, пальцы согнулись, как птичьи когти, — ещё секунда, и она вцепилась бы оператору в рожу. Тот мгновенно это сообразил и поспешно отступил назад.

— Ладно, ладно, чего ты… я же только спросил… Только предложил… я ничего такого…

— Иди ты нахуй с такими предложениями, — выкрикнула Мэделайн, с размаху швыряя в него свои сабо — один и второй. — Мудила!

Грег поднял руки ладонями кверху, повернулся и стремглав помчался к трейлеру, а Мэделайн, гневно фыркая и то и дело повторяя «Вот же мудак», принялась искать свою разлетевшуюся обувь. В темноте это было сложно сделать, и Джамбала замер, как кролик, в панике сообразив, что она направляется прямёхонько к нему.

Мэделайн снова свирепо ругнулась себе под нос, наступив на колючку, и тут же сама замерла, увидев Джамбалу.

Мечтая провалиться сквозь землю, он безмолвно наклонился и подал ей её сабо — сперва один, потом второй: он хорошо видел, куда именно они отлетели, срикошетив о плечи Грега.

Мэделайн тоже молчала, хотя он ожидал от неё ехидных вопросов или гневных реплик. Но она только обулась и выпрямилась, встав перед ним, гордая, как королева. У него даже в носу защипало, так она была красива.

— Я не мог уйти, — честно сказал Джамбала, пересилив себя. — Вы бы меня заметили. Но я отвернулся, — торопливо добавил он.

Хотя всё слышал. Джамбала знал, что эта сцена не изгладится из его памяти никогда.

Мэделайн принуждённо усмехнулась:

— У тебя уже были девушки? Вы, або, рано начинаете, я знаю.

— Неважно, — сдержанно проронил Джамбала, и Мэделайн снова усмехнулась:

— Хочешь меня? Давай перепихнёмся, — она кивнула на всё ещё расстеленное на земле одеяло и вдруг добавила: — Ты гораздо лучше этого идиота Грега.

Джамбала проглотил комок в горле и так же прямо ответил:

— Хочу. Но не буду. Потому что вы мама Эдди, а он мой друг. — И он брякнул невпопад, видимо, от смущения: — И у него есть Шу, это эму, это… знак.

Мэделайн с досадой закатила глаза:

— Какой ты смешной с этим вашим священным эму. На самом деле я купила Эдди этого Шу, когда он ещё говорить-то толком не научился. Он его повсюду за собой таскает… — Она оборвала себя, мотнув головой: — Ладно, чёрт с тобой, праведник несчастный. — Она подобрала одеяло, свернула и зашагала к трейлеру, пробормотав себе под нос: — Если кто заметит, скажу — загорать ходила.

Тут Джамбала не выдержал и нервно прыснул, и она тоже засмеялась, на миг обернувшись. А он сел на землю — его отчего-то не держали ноги.

На самом деле девушек у него пока что не было.

* * *

Утром киношники раскочегарили свой трейлер и направились в Абердино, заявив, что, мол, всё необходимое отснято и теперь им требуются цивилизованные условия, чтобы отсмотреть плёнки — не придётся ли что-то дополнить и переснять. Но вообще им уже пора уезжать, съёмочные сроки и без того безобразно превышены, продюсеры недовольны, как объявил главреж Алан.

Джамбала философски решил, что на всё воля Великого Эму, но расставаться с Эдди ему и его семье было очень жаль. Понятно, что мальчуган должен был отправиться в город с матерью. Сам Эдди, усаживаясь в трейлер, едва сдерживал слёзы, крепко прижимая к себе Шу. Мать устало цыкнула на него, а Джамбале пришлось вмешаться и пообещать Эдди, что он обязательно навестит его в гостинице, а как же.

В город его, однако, привёз не кто иной, как сержант Хокинс, который немедля решил, что, если киношники вернулись, кто-то из них снова непременно полезет в церковь. «Дались ему эти лондонцы», — уныло думал Джамбала, которому страсть как не хотелось торчать ночью в пустой холодной церкви ванисуйю, где, как они считали, незримо присутствует их Господь Иисус. Возможно. Джамбала и не собирался это оспаривать, но вот Великому Эму в их церкви не было места, он просто смотрел на неё сверху, снаружи.

Но размышлять о том, кто главнее, Господь Иисус или Великий Эму, Джамбале было некогда. Сержант заставил его подробно пересказать планы киношников относительно превышения сроков съёмок и скорого отъезда и решительно заявил, что, дескать, интуиция подсказывает ему — вторжения в церковь можно ожидать нынешней же ночью.

— Не куксись, парень, — добавил он, похлопав приунывшего Джамбалу по плечу, — я пойду с тобой, а моя леди нам ещё и перекусить с собою даст, так что, считай, у нас там будет пикник.

Всё-таки эти ванисуйю были очень странными, в очередной раз удивлённо подумал Джамбала. Пикник в церкви? Что ж, если сержант этого хочет, пусть так и будет.

Им удалось отправить пастора Джексона на боковую, а самим расположиться между длинными рядами отполированных за многие годы скамеек. Леди сержанта, то есть миссис Глория Хокинс, чрезвычайно расположенная к Джамбале и без конца кудахтавшая над тем, какой он худенький, положила им в школьный рюкзак сына столько еды, что можно было накормить всё племя нунггубуйю. Там были даже пирожные с клубникой — в отдельной коробочке. Чтобы не помялись. Джамбала решил, что отнесёт пирожные матери. Только матери, а не братьям и сёстрам, та никогда не посмела бы баловать себя чем-то подобным. И Джамбала будет стоять надо нею, пока она не съест всё до крошки.

Тут сержант схватил его за руку, и Джамбала едва не выронил коробочку с пирожными. Он и сам услышал, что на крыльце церкви кто-то есть.

Было уже за полночь. Тонкий луч карманного фонарика скользнул в приоткрытую дверь и заплясал по стенам, а потом по длинному ряду скамеек. Джамбала и сержант, скорчившись за ними, затаили дыхание. Заскрипели половицы — некто приближался. Следопыт глянул в проход краем глаза, но заметил только фигуру в чёрном, медленно и неуверенно идущую к концу зала. Казалось, пришелец не помнит, что он тут уже был, и сызнова распознаёт окружающее. Когда луч фонаря упал на Джамбалу, тот инстинктивно зажмурился, а незнакомец коротко, придушенно вскрикнул и выронил фонарь. Ударившись об пол, тот погас, а чужак, конечно, тут же дал дёру.

— А ну, стой! Полиция! — властно крикнул сержант и кинулся за беглецом. Раздался грохот — это оба налетели в темноте на противоположный ряд скамей. Сержант свирепо выругался, а Джамбала подобрал фонарик и включил его. Вспыхнул свет, и в луче этого света появилось перепуганное бледное лицо Мэделайн Хаксли, которую сержант крепко держал за предплечья.

Встретившись взглядом с Джамбалой, она отчаянно закусила нижнюю губу. На ней были чёрные джинсы и тёмная водолазка, как на заправском воре.

— Чёрт меня дери, — проворчал запыхавшийся сержант, выпуская её. — Не вздумайте больше бегать от нас, дамочка. Всё равно догоним. И потом, мы уже знаем, кто вы. Киношница, не так ли? Что это взбрело вам в голову? За каким рожном вы уже второй раз сюда лезете? Отвечайте.

Мэделайн молчала, глядя в сторону. По упрямству её сын пошёл в неё, подумал Джамбала. Так и не дождавшись ответа, сержант продолжал:

— Уж не это ли вы искали? — он чуть отступил, чтобы женщина могла увидеть раскуроченные ими половицы. Хокинс поднял одну из них за угол, показывая тайник в полу. — Там пусто, — сухо закончил он. — Но что там должно было быть? Не молчите же, а то я привлеку вас к суду за незаконное вторжение и осквернение церкви. И назовите уже своё имя.

— Это Мэделайн Хаксли, помощница режиссёра, сэр, — не выдержал Джамбала.

Мэделайн переступила с ноги на ногу и длинно выдохнула. Потом прямо посмотрела Хокинсу в лицо:

— Какое ещё осквернение? Вы же сами вскрыли эти полы. Там и правда ничего не было? — голос её дрогнул.

— Абсолютная пустота, — подтвердил сержант. — Но что там должно было быть? Что вы искали тут ночью?

Её плечи опустились, она посмотрела в пол и вдруг покачнулась. Джамбала быстро ухватил её за локоть и помог устроиться на скамье. Он подумал, что она так и будет запираться и отмалчиваться, чем может сильно разозлить сержанта, и тогда тот действительно упрячет её за решётку, но она тихо вымолвила:

— Там должно было лежать наследство моего сына. Моего Эдди, — и, видя, что сержант не понимает её, бесцветным голосом уточнила: — Наша настоящая фамилия — Хоксли, а не Хаксли. Мне удалось её сменить.

Сержант озадаченно переглянулся с Джамбалой, и Мэделайн скривилась:

— Вот, воистину так и проходит слава земная, — она даже хмыкнула. — Мой муж Эдвин Хоксли был проповедником, основателем Храма Истинной Веры, — она махнула рукой.

— А-а, это та секта? Пастор Хок? — сержант покрутил головой и, видя, что Джамбала по-прежнему ничего не понимает, пояснил: — Он объездил несколько штатов со своим шоу. Говорили, просто зомбировал паству и обирал её. В конце концов поднялась шумиха, и его арестовали.

— Я тоже была в числе его овечек, — устало бросила Мэделайн и потёрла ладонями измученное лицо. — И тоже отдала ему всё своё имущество, но я была красотка хоть куда, и он даже женился на мне. Он был очень обаятельным, гадина.

Сержант кивнул:

— Понятно. Теперь я всё вспомнил. Шумная и грязная была история с его осуждением и смертью. Так он и здесь успел побывать?

— Он действительно умер? Здесь? — подал голос Джамбала.

— Нет, здесь его арестовали, а через неделю он умер в тюрьме. Инфаркт. Я называю это божьей карой, — сухо проговорила Мэделайн. — У нас с Эдди отобрали последнее, описали имущество, чтобы вернуть деньги тем, кого он обобрал. Был страшный скандал, нас полоскали все, кому не лень. Не было смысла доказывать, что и я стала его жертвой. Я сменила фамилию, переехала к бабушке и… где и кем только не работала, чтобы Эдди ни в чём не нуждался.

Джамбала чувствовал, что она говорит чистую правду. Она и раньше ему не врала, когда рассказывала о себе, просто умолчала обо всех этих неприглядных подробностях.

— А эта церковь, при чём она тут? Тайник? — резко спросил сержант. — Как вы о нём узнали? Ведь вы не знали о нём, верно? Что там лежало?

— Я ведь уже сказала, — хмуро проронила Мэделайн. — Наследство Эдди. Последнее, что у нас ещё оставалось: ценные бумаги на кругленькую сумму. Да, вы правы, сержант, я не знала о существовании этого тайника. Иначе помчалась бы сюда ещё четыре года назад, — она со всхлипом втянула в себя воздух. — Но на меня вышел подельник Хока.

— Подельник? — перебил её сержант, нахмурившись, и женщина кивнула, заметив, как его покоробило это жаргонное словцо:

— Митч. Он сидит в тюрьме, где должен был сидеть и Хок, просто он там как-то ещё отличился, кого-то пырнул ножом, что ли. Он был гадкий человечишка, я всегда его боялась, — вырвалось у неё. — А он смотрел такими масляными глазками… впрочем, неважно. — Она глянула на Джамбалу: — Важно, что он разыскал меня через администрацию тюрьмы, бог знает каким образом, я думала, меня уже никто не найдёт. Вдова Хоксли тоже умерла. Но Митч сказал по телефону, что неизлечимо болен, из тюрьмы не выйдет и хочет мне кое-что сообщить. — Она перевела дух и посмотрела на свои исцарапанные жёсткие ладони. Да уж, она действительно бралась за любую работу, с уважением подумал Джамбала.

А Мэделайн продолжала почти бесстрастно:

— Я приехала туда… в Грейстоун… знаете, где это? Ну вот, и нам разрешили поговорить. Через перегородку, по телефону. И Митч сказал, что, мол, Хок оставил кое-что в этой церкви. Под полом за скамьями. Мол, Хок мне — ну то есть мне, своей жене, — не доверял, хотел со мной развестись, считал меня шлюшкой. — Она снова скривилась, будто проглотила что-то горькое. — И припрятал кое-что на чёрный день тут под полом, как раз перед тем, как его арестовали. Значит, наврал. Подонок, чтоб ему обосраться. У вас не будет закурить? — внезапно спросила она сержанта, и тот без слов протянул ей початую пачку сигарет и зажигалку.

Сам тоже взял одну. Они курили, а Джамбала смотрел на них. Тяжёлая, однако, жизнь у женщин ванисуйю. Без помощи Великого Эму, без помощи общины. Одни в целом свете.

— Я прошу прощения, — Мэделайн гордо вскинула голову под его сочувственным взглядом. — Я могу извиниться и отработать урон, нанесённый этой церкви. Я напугала пастора? — Она снова посмотрела на свои руки, в пальцах у неё тлела сигарета. — Я могу тут, например… полы помыть.

— Идите, — хмуро проворчал сержант. — И впредь не грешите. Идите к сыну. Моё почтение, мисс Хаксли.

Она кивнула и легко направилась к двери, тенью проскользнув в неё. Секунда — и её как будто здесь не было.

— Вы тут курили?! — с укоризной спросил кто-то от порога. Вспыхнул свет — это был пастор Джексон, помятый, зевающий, моргающий отёкшими веками. Он походил на внезапно разбуженную сову, пришло Джамбале в голову.

— Я искренне извиняюсь, — сержант прижал руку к груди. — Мы… э-э-э… раскаиваемся. Злоумышленники больше не придут, вас никто не потревожит. Джамбала? Бери свои пирожные и пошли. Мамке, что ли, отнесёшь? Пошли, пошли к нам, переночуешь, утром съешь их с чаем, а Глори тебе ещё напечёт, — он похлопал следопыта по плечу. — Мы с тобой молодцы.

Джамбала был с этим согласен. И пирожных ему хотелось, и выспаться в мягкой чистой постели. И ещё ему было необходимо поговорить с Эдди наедине. И с его матерью.

* * *

Он нашёл их в гостинице, сперва учтиво осведомившись у хозяйки, миссис Браун, может ли он подняться наверх, в комнаты киноэкспедиции. Миссис Браун так удивилась, услышав от него это слово, что пропустила на второй этаж, бросив вслед:

— А-а, так ты следопыт сержанта? Я тебя и не узнала. Кто из них тебе нужен?

— Вообще я пришёл к сыну Мэделайн Хаксли, — дипломатично ответил Джамбала. Для ванисуйю все або были на одно лицо, к этому он издавна привык.

Он постучал в дверь указанной ему хозяйкой комнаты, услышал «Войдите» и вошёл.

Мэделайн с удивлением подняла на него глаза от раскрытого чемодана, а Эдди, сидевший за низким столиком и что-то увлечённо малевавший на листе бумаги, вскинулся и засиял, узнав Джамбалу. Потом вскочил и бросился ему навстречу.

— Ты пришёл, ты пришёл, — повторял он взахлёб.

— Эдди, — укоризненно одёрнула его мать. — Веди себя прилично.

Джамбала внимательно посмотрел на неё. Она была бледна и словно осунулась, но под его взглядом гордо вздёрнула подбородок.

Джамбала мягко сказал:

— Простите, мэм, я могу кое-что у вас спросить? — И, дождавшись её озадаченного кивка, продолжал: — Расскажите мне, а где были вы, когда… м-м… когда ваш муж был задержан? Где был Эдди?

Мэделайн тоже взглянула на сына, который вздрогнул и прижался к ней. Она ласково положила руку ему на макушку.

— Он выгнал меня, Хок то есть. Сказал, чтобы я уезжала. Я, мол, дурно влияю на сына. — Она глубоко вздохнула. — Я вынуждена была уехать и как раз собиралась подать в суд, когда всё это произошло. Я услышала новости по телевизору, немедля кинулась сюда и забрала Эдди. Собственно, в этом городе я пробыла мало времени… сильно изменилась, и потому сейчас меня никто здесь не узнаёт. Тебя это интересовало?

Джамбала напряжённо размышлял. Да, он мог ошибаться, но что он теряет?

— А ты, Эдди? — он посмотрел на мальчика. — Ты помнишь, как всё это было?

Тот помотал низко опущенной головой, но потом поднял глаза на Джамбалу.

— Я был маленький, — с сожалением сказал он. — Помню, что я плакал, когда мама уехала, но потом она вернулась, и мы поехали к бабушке Лиз.

— А твой Шу у тебя тогда был? — быстро спросил Джамбала.

У Эдди округлились рот и глаза.

— О… Да. Он всегда со мной, мама купила мне его, я его очень люблю.

— Господи, — развела руками Мэделайн, — опять этот эму. Честное слово…

Она не договорила, Джамбала её перебил:

— А можно мне посмотреть на него поближе? Эдди? — он перевёл взгляд на мальчика. — Ты доверишь мне своего Шу ненадолго?

— О… — повторил Эдди озадаченно. — Конечно! Вот он.

Он кинулся за смирно лежавшим на столике Шу и торжественно вручил его Джамбале.

Тот повертел страусёнка в руках, внимательно изучая. Шу так же внимательно смотрел на него блестящими чёрными глазами. Его клюв и лапы когда-то были жёлтыми, туловище — коричневым.

— Боже. Мне стыдно, — снова вздохнула Мэделайн. — Его просто необходимо постирать.

Джамбала пощупал игрушку. Ему показалось или?..

— Эдди, — сказал он с прежней мягкостью, но непреклонно. — Ты видишь, вот тут, на спинке у Шу, есть шов? Кто-то когда-то распорол его по шву, а потом зашил, не очень аккуратно. Я бы справился лучше. Я думаю, Шу хотел бы, чтобы этот шов опять распороли и зашили правильно.

Эдди совершенно растерялся, снова взглянул на мать, на Джамбалу. Тот ожидал, что мальчик будет возражать, плакать, но в его серых глазах было только безграничное доверие.

— Да, если ты так считаешь, если ты думаешь, что это нужно, я согласен, — проговорил он медленно.

И тогда Джамбала взял поданные ему изумлённой Мэделайн маникюрные ножницы и аккуратно, очень осторожно, что-то ласково приговаривая, распорол шов на спине у страусёнка.

Бумаги были там. Плотный, туго скатанный свёрток, запакованный в полиэтилен. Несколько сложенных вчетверо листов. Мэделайн поспешно выхватила их из рук Джамбалы, развернула, проглядела и подняла на следопыта неверящий взгляд.

— Что это значит? — прошептала она. — Они были здесь? С нами? С Эдди? Всё это время? Все эти проклятые годы? Он спрятал их… — голос её пресёкся, она потрясла игрушкой.

— Да, — коротко обронил Джамбала. — Ваш муж… не доверял вам, не доверял никому… и не знал, куда это спрятать. Он сказал Митчу про тайник в церкви, но это блеф, обман. На самом деле он оставил всё у своего сына, в его любимой игрушке. Он надеялся, что мальчик не расстанется с нею, а сам он выйдет из тюрьмы и заберёт эти бумаги. Или вы их найдёте. Не знаю. Я правда не знаю, о чём он думал.

— Боже… — Мэделайн тяжело опустилась на стул, держа в руках свёрток и с прежним безграничным изумлением взирая на Джамбалу. — Как ты догадался?

Джамбала повёл плечами:

— Великий Эму подсказал. — И улыбнулся от души: — На самом деле это логично, — «логично» было любимым словечком сержанта. — Кто оставался с вашим сыном все эти годы? Только Шу.

— Ты же никому не скажешь? — прошептала Мэделайн и тут же сама ответила себе: — Да, я знаю, ты не скажешь. Господи… спасибо тебе… и твоему Великому Эму. — Она шмыгнула носом, вскочила и крепко стиснула Джамбалу в объятиях. — Господи! Теперь я его всё-таки постираю. Этого Шу. Зашью и постираю.

* * *

Джамбала проводил их до автостанции, посадил в автобус, помахал Эдди, почти уткнувшемуся носом в мутное стекло, и пошёл прочь.

В рюкзаке у него лежала коробка пирожных для матери и рисунок Эдди. Великий Эму плыл на нём среди звезд и улыбался.

@темы: фики, британские детективы, ФБ-22

@темы: музыка

@темы: интересное

Сегодня 22 сентября, день рождения Дина Рида. Я прошла с ним всё детство: у отца было несколько его пластинок, большая редкость тогда.
Вот очень большая статья про него в команде Америк 2015 года:
fk-2o15.diary.ru/p205306828_fandom-all-americas...

К сожалению, аудиозаписи, там опубликованные, не сохранились, но текст и фото почти все на месте.

А тут: несколько фоток и клипы:

@темы: видео, музыка

Название: Блажен незлобивый поэт
Автор: sillvercat для fandom Cats 2022
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: миди, 4096 слов
Персонажи: Шор, Оделон, другие Коты
Категория: джен
Жанр: драма, фантастика, приключения, броманс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В мире, где постоянно враждуют кланы Котов, Крыс и Псов, боевой разведчик Крыс по имени Шор встречает в своём Подземелье странного Кота.
Примечания: автор вложил в уста Оделона любимые им самим стихотворные строки Цветаевой и Лорки; название — строчка из Некрасова
Написано по заявке с Инсайда: котики, пережившие цивилизацию людей
Горячий привет команде Грызунов: наш Крыс появился в их честь!
Предупреждения: фурри; открытый финал; упоминается насилие
Ссылка: тут

— Кто живёт в Городе наверху?

— Коты!

— Кто живёт за Городом в лесах?

— Псы!

— А кто живёт в Подземельях под Городом?

— Мы, Крысы!

— Значит, кто владеет Городом?

— Мы, Крысы!

У Шора до сих пор звучал в ушах тонкий вибрирующий голос старейшины Клана, отдававшийся эхом в пропахших плесенью и гнилью Подземельях. Сюда не посмел бы сунуться ни один Кот, ни один Пёс. Впрочем, нет, иногда безрассудно храбрые разведчики обоих враждебных кланов всё-таки спускались в Подземелья, но мало кто мог вернуться обратно живым. Крысы действительно были истинными властителями Города — ночами, а ночи на Планете длились куда дольше, чем дни.

И ещё Крысы были гораздо многочисленнее своих соперников по борьбе за место под здешним солнцем и двумя зелёными лунами. Самки Крыс чаще, чем самки Котов или Псов, приносили потомство, и было это потомство гораздо многочисленнее и жизнеспособнее чужих.

Особенно яростно Крысы враждовали с Котами. Возможно, потому, что, даже обретя способность к прямохождению и лишившись шерсти за тысячи лет эволюции, ни один Кот никогда не отказывался перегрызть Крысе горло, чтобы напиться горячей живой крови. Крысы платили Котам такой же лютой ненавистью и не брезговали тем, чтобы до смерти замучить попавшего им в лапы раненого Кота.

Псы же были куда терпимее и к Котам, и к Крысам: раненых врагов они просто милосердно добивали, а для охоты и еды предпочитали выбирать истинных животных, которых в лесах вокруг Города водилось предостаточно, — настоящих, не мутировавших во время произошедшей здесь тысячелетия назад катастрофы.

Впрочем, о катастрофе Шор не знал ровным счётом ничего, как и остальные его соплеменники или враги из прочих двух кланов. Отголоски её сохранились смутным ужасом в древних легендах и преданиях, которые у молодняка считались прабабкиными сказками. Мутагены? Лаборатории? Люди? Что это ещё за звери — люди какие-то?

Людей на Планете не осталось вовсе. Вернее, их гены перемешались с генами Псов, Котов и Крыс. Как это получилось, никто из ныне живущих не знал, даже старейшины кланов. Это знание было столь же безвозвратно утеряно, сколь и другие знания людей.

Жизнь молодых Крыс была проста, как и молодых Котов и молодых Псов: поменьше задумывайся о том, что тебя непосредственно не касается, бей первым, ешь впрок, оплодотворяй как можно больше самок и будь счастлив.

Такой же немудрёной философии придерживался и Шор. Едва покинув пору отрочества, он всё ещё казался угловатым и непропорционально худым, как подросток, но его гибкое тело было жилистым и на редкость выносливым. Он виртуозно владел ножом и арбалетом, и трое командиров спорили между собой о том, кому же достанется такой боец, когда Шора наконец приняли в Клан. В разведке ему не было равных, он стал глазами и ушами своего отряда.

Вот и сейчас он совершенно беззвучно и неподвижно лежал, распластавшись возле тихо журчащего по водостоку подземного ручья. Он не знал, что это бывший водопровод соответствующей части Города. В пролом над ним заглядывала одна из зелёных лун, та, что была побольше. На Всеобщем языке Коты, Крысы и Псы называли её Старшей Сестрой. Свежий ветерок, тоже залетавший в пролом, сладко касался трепещущих ноздрей Шора, ерошил короткий ёжик его светлых волос, топорщившийся меж насторожённых ушей.

Шор понятия не имел о том, что его собственные предки были лабораторными крысами-альбиносами, но именно от них он унаследовал рубиновое мерцание глаз и более светлую, чем у других Крыс, шерсть.

Но, как и у всех Крыс, его уши и хвост были полностью лишены шерсти, в отличие от Псов и Котов.

Сейчас уши Шора поймали странные звуки, доносящиеся с другого берега ручья, ещё прежде, чем чуткий нос уловил присутствие чужака. Это было бормотание на Всеобщем, невнятное, срывающееся, но полное внутреннего ритма, подобно древним сказаниям, до сей поры сохранившимся и записанным в редчайших книгах, принадлежавших исключительно жрецам кланов.

Но, хоть слова и произносились на Всеобщем, Шор безошибочно распознал пришепетывающий акцент Кота, и шерсть у него на загривке встала дыбом.

Бесшумно, как всё, что он делал, Шор вскинул арбалет и прицелился в небольшую тёмную тень, колеблющуюся на противоположном берегу ручья. Но прежде чем из арбалета вырвалось короткое смертоносное жало стрелы, он наконец разобрал, что именно бормочет Кот.

— Чёрная, как зрачок, как зрачок, сосущая Свет — люблю тебя, зоркая ночь. Голосу дай мне воспеть тебя, о праматерь Песен, в чьей длани узда четырёх ветров.

Арбалет во вскинутой руке Шора дрогнул и медленно опустился. Чужак, бесспорно, был сумасшедшим. Либо учеником жрецов. И в том, и в другом случае убить его было бы большим грехом и даже позором.

Лёгкой стремительной тенью Шор скользнул вдоль своего берега — к тому месту, где у Крыс был тайный брод и можно было перейти ручей, даже не подвёртывая штанов. Ему захотелось взглянуть на этого помешанного поближе, что он и сделал, едва на чужака упал зеленоватый отсвет пробегающей среди туч Старшей Сестры.

Кот оказался на вид даже младше самого Шора, по крайней мере более хрупким и низкорослым. Его серую шерсть бороздили тёмные полосы. При виде Крыса, возникшего будто из преисподней, он вскинул лохматую башку и близоруко сощурился. Но не попятился, не побежал и, кажется, даже не испугался Шора, что того, разумеется, крайне уязвило.

— Ты кто такой? — процедил он, уставившись в круглые чёрные зрачки раскосых золотистых глаз Кота.

— Я? — Кот удивлённо прижмурился, будто вспоминая что-то. — Я Оделон.

Прекрасно. Вообще-то Шор хотел выяснить, не разведчик ли перед ним, но, во-первых, кто же в эдаком признается, а во-вторых, таких дурных разведчиков, которые декламируют белиберду на всё Подземелье, просто не бывает. Вопрос Шора, получается, тоже был глупее некуда, и, осознав это, он ещё сильнее разозлился, но продолжал допрашивать:

— Что ты делаешь в Подземелье?

— Подземелье? — Кот растерянно завертел круглой башкой. — О… Старшая Сестра светила мне… я шёл за её светом… не помню, как и куда.

«Прекрасно», — вновь устало подумал Шор. Этот малахольный просто заблудился. Либо же его выгнали его собственные сородичи, чтобы, не дай великая Праматерь, не размножился. Нахмурившись, он ещё ближе заглянул в растерянное лицо Кота. То есть Оделона.

— А я — Шор. И часто ты тут шляешься по ночам?

Вопрос прозвучал мягче, чем ему хотелось.

— Я… — снова забормотал Оделон, нервно помахивая пушистым хвостом, торчавшим из прорези штанов, таких же, как у самого Шора. — Я… не хожу в Подземелье, что ты. Здесь опасно.

Здесь опасно, вот как! Шор даже фыркнул.

— Я сочиняю при свете Старшей Сестры, — принялся объяснять Кот, как бы извиняясь. — Она помогает мне находить нужные слова. Слова для Праматери. Вот послушай!

Он откинул назад голову и почти пропел:

— Цикада! Это счастье и есть — в агонии чувствовать весь гнёт небес. Перед вратами смерти с понуренной головою, под спущенным стягом ветра идёт всё живое.

«Малахольный, по крайней мере, знает, что такое смерть», — Шор едва не выпалил этого вслух, но лишь хмуро спросил:

— Цикада? Что ещё за цикада?

— Ты не знаешь? — изумился Кот, в свою очередь взирая на него как на малое дитя. Это Шору, разумеется, не понравилось. — Ты никогда не слышал, как они стрекочут?

— Я всю жизнь прожил в Подземелье, дурак, — сердито отрезал Шор. — Откуда мне знать, что там у вас наверху творится… — он запнулся, поняв, что и вправду выходил лишь на короткие вылазки и прислушивался не к окружающему его странному чуждому миру, а к шагам отряда Котов или Псов, охраняющих свои владения.

— Так ты — Крысак? — воскликнул Оделон даже с каким-то восторгом. — Я никогда не видел Крыс. Живых, — тут же добавил он виновато.

— А мёртвых, значит, видел? — воинственно ощетинился Шор. Перед ним стоял враг, пусть худосочный, мелкий и явно не в своём уме, но враг. Не стоило этого забывать. — Может быть, даже на зуб пробовал, Кот? Признавайся!

Он стиснул костлявую руку Кота — намеренно сильно, чтобы причинить боль, но Оделон даже не поморщился, явно потрясённый.

— Что ты! — горячо выпалил он. — Как можно есть разумных?

— Ну твои же сородичи нас едят, — не удержался Шор, чувствуя, как снова вздымается шерсть на загривке от гнева и досады на себя. Чего он, спрашивается, стоит тут и разговаривает с этим врагом!

Он под самой страшной пыткой не признался бы себе, что ему очень хочется ещё послушать те бессвязные бредни про цикаду и Праматерь Песен, что извергал этот враг.

А враг вдруг протянул свободную руку и ухватил Шора за хвост. Не крепко, а робко, но Шор так обомлел, что не отстранился.

Лёгкие тёплые пальцы, не выпуская когтей, прошлись по каждому позвонку, без брезгливости, а как-то даже ласково.

— Шерсть не растёт, — констатировал Кот очевидное, и тут Шор внезапно сообразил, что тот и в самом деле очень плохо видит. Почти не видит. Этому Оделону, вероятно, приходилось больше пользоваться чутьём, нежели зрением. Неудивительно, что он очутился в Подземелье, следуя за светом Старшей Сестры!

Помешанный же Кот тем временем выпустил из ладони хвост Шора, вскинул руку и так же легко коснулся его ушей! Это было уже слишком, Шор гневно взвыл и отбросил наглую лапу, ткнув ему почти что в лицо свой арбалет:

— Это вот видел?!

Кот снова понял его буквально, подсунув свой чересчур любопытный розовый нос к самой арбалетной стреле, так что Шору пришлось торопливо отдёрнуть оружие. Того и гляди стрела нечаянно сорвётся.

Хотя, возможно, малахольного и вправду стоило пристрелить — из милосердия. Он был… как когда-то с грустью говорил жрец об одном из умерших в приюте сверстников Шора (а Шор подслушал), «испорченным генетическим материалом». Шор догадался, что означают эти горькие непонятные слова: умерший мальчишка был нежизнеспособен.

Но стоявший перед ним придурковатый Кот казался здоровым.

— Это же арбалет, — дрогнувшим голосом промямлил он. — Ты хочешь меня убить?

— Да! Нет! — рявкнул Шор и как-то сразу успокоился. Даже рукой махнул. Ясно было, что Оделон не намеревался его оскорбить, хватая за хвост и за уши. Он просто… просто ничего толком не мог разглядеть и проверял окружающей мир нюхом или на ощупь, вот и всё.

— А ты боишься смерти? — сурово спросил Шор и подбоченился, показывая, что уж он-то, лучший разведчик своего отряда, ничего не боится.

Вместо чёткого ответа Кот снова нараспев пробормотал:

— Стань, моё сердце, цикадой, чтобы истёк я песней, раненный над полями светом небесной бездны.

Это звучало очень странно, как почти всё, что он говорил. Но так красиво.

— Ты полоумный, — грубо рявкнул Шор после паузы, чтобы не показать своего замешательства. — Или, может быть, ты собираешься стать учеником жреца вашего Клана?

— Нет, что ты, — перепугался Оделон. — Я… я не гожусь в жрецы. Я… меня пытался взять в ученики один из наших младших жрецов, но он быстро от меня отказался. Он тоже сказал, что я просто полоумный, — грустно закончил он, пожав плечами.

Шор вдруг почувствовал какую-то острую неловкость и потребность возразить. Но это было бы совсем уж глупо.

А Оделон близоруко моргнул и предложил, доверчиво глядя на Шора:

— Пойдём наверх, и ты послушаешь, как стрекочет цикада.

И сам сжал запястье Шора своими тёплыми пальцами.

Шор только фыркнул, хотя у него почему-то защемило сердце. Ведь и правда, за всю свою не слишком длинную жизнь он ни разу не слышал этих самых цикад и вообще крайне редко выходил на поверхность из Подземелья. В этом не было особой нужды: Крысы питались в основном выловленной в подземных ручьях рыбой и прочей живностью вплоть до моллюсков, не брезговали любыми червями, кротами и землеройками, обитавшими в Подземелье, как не брезговали воровать припасы из складов у Котов и Псов.

Собственно, для обеспечения таких вот удачных грабежей, а вовсе не для открытых боевых столкновений и были натасканы отряды крысьего молодняка, к одному из которых принадлежал Шор.

Немного поразмыслив, он величаво кивнул и проговорил, стараясь не проявлять особой заинтересованности:

— Что ж, я, пожалуй, посмотрел бы на этих твоих цикад.

— Что ты, — мягко улыбнулся Кот. — Их невозможно разглядеть. Они только поют… очень громко.

— Ну это тебе не разглядеть, — проворчал Шор строптиво. — Я же не такой подслеповатый, как ты.

Сказав так, он тут же пожалел об этом. Ему почему-то не хотелось обижать этого малахольного Кота, почти котёнка. Какая глупость! Это же враг!

И вообще, тот вполне себе мог притвориться и слепым, и малахольным, лишь бы выманить Шора, лучшего бойца отряда разведчиков, из родного Подземелья наружу, чтобы другие Коты, подкарауливающие там, его убили. И, скорее всего, даже съели!

Шор почувствовал, как вдоль хребта у него пробегает холодок, снова вздыбливая шерсть. Но отступать он не любил, тем более что уже сказал своё слово: хочу, мол, на цикад взглянуть. Вот и придётся, если что не так пойдёт, смотреть на котовьи разбойничьи рожи. И на острые зубы, которыми Коты будут рвать его. Но пока что тонкие пальцы Оделона доверчиво сжимали его руку.

— А ты знаешь, куда идти, чтобы выбраться наружу? — озабоченно спросил тот.

— Само собой, — сердито отрезал Шор. — Ступай за мной… киска.

И они очень тихо и быстро направились вдоль берега подземного ручья к его устью. Вернее, это Шор продвигался тихо и быстро. Оделон же несколько раз громко шмыгнул носом, потом оступился и наконец почти что сорвался в воду, откуда Шор его и выхватил, зашипев ему в ухо почище любого Кота:

— Держись за меня крепче, растяпа!

— А я тебе не мешаю? — забеспокоился Оделон. — Я… немного неуклюжий, правда.

Немного, о Великая Праматерь! Шор только головой покачал. Он в жизни своей не видел такого неуклюжего Кота. Обычно все они были очень ловкими и быстрыми. И безжалостными. Но этот недоумок, что тихонько сопел позади него, шлёпая по воде и распугивая рыб и лягушек, был совершенно другим.

В нескольких шагах от них ручей вырывался наружу, с шумом обрушиваясь в озеро, раскинувшееся среди холмов. Здесь обычно и заканчивались любые маршруты разведчиков Крыс. Обойти свою часть Подземелья по периметру, ненадолго высунуться, чтобы понять, не ищет ли их вражеский отряд, и скорее уносить отсюда ноги — вот что всегда являлось их задачей.

Закинув за спину арбалет, Шор ловко подтянулся, вскарабкался на край глинистого обрыва над водопадом, устроился поудобнее и протянул руку Оделону со словами:

— Хватайся и держись крепко!

Тот предсказуемо запыхтел, топорща усы и боязливо глядя на обрушивавшиеся вниз потоки воды. Потом, после очередного сердитого понукания, покорно ухватился за руку Шора.

— Другую руку давай! — свистящим полушёпотом потребовал тот, а потом, поняв, что толку не будет, попросту схватил Оделона за шкирку и в несколько рывков вытащил наверх.

Они лежали на мягкой влажной траве, в лица им ласково светила Старшая Сестра. Оделон сперва мучительно кашлял, приходя в себя после крепкой хватки Шора, но потом медленно выпрямился и уселся на траве, прислушиваясь. Шор тоже насторожился. Но у водопада никого не было, кроме них двоих.

— Пойдём поближе к деревьям, — хрипло выдавил Оделон. — Здесь вода всё заглушает. Но она тоже очень красиво шумит, — мечтательно добавил он и тут же пробормотал себе под нос: — Нам ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам…

— Нет здесь никакого плывущего эха, — хмуро отрезал Шор и вскочил. — Пошли к твоим деревьям.

Там-то его наверняка и ждала засада Котов. Он вскинул было руку с арбалетом, но под удивлённым взглядом Оделона нехотя опустил, устыдившись. Пускай! Пускай его сейчас растерзают на части, но трусом он себя не покажет!

Оделон потянул его за руку, и оба они пошли вперёд по едва заметной тропке, ведущей прочь от водопада. Видно было, что этим путём до них уже много раз кто-то ходил. Возможно, Кошки за питьевой водой.

Наконец оба уселись прямо под деревом, упершись спинами в гладкий ствол. Листва на ветках над их головами шуршала призывно и таинственно. И пряно пахла.

Вообще кругом было столько незнакомых, но приятных запахов! Шор то и дело раздувал ноздри, втягивая их. Некоторые из них он не узнавал. Он раскрыл рот, чтобы это сказать, но Оделон вдруг приложил палец прямо к его губам и щекочуще прошептал в самое ухо:

— Тс-с! Сейчас ты услышишь цикад!

И отнял руку, прежде чем Шор успел отпрянуть. Тот возмущённо фыркнул, но тут же действительно притих. В листве над ними раздался негромкий робкий стрекот, потом это стрекотание стало нарастать и наконец перешло почти что в гром.

Изумлённый, Шор вопросительно глянул на Оделона. Тот кивнул, довольно улыбаясь.

— Ты говоришь, это кто-то вроде сверчков? — Шор нахмурился, припоминая. — Зачем они так орут?

Теперь он говорил свободно, понимая, что упоенные своими трелями цикады его не услышат.

— Они призывают свою любовь, — серьёзно ответил Кот. Настолько серьёзно, что Шор даже кашлянул, слегка смущённый. Он вдруг ясно представил себе, как Оделон сидит под этим деревом, мечтательно запрокинув голову вверх, к светлеющей Старшей Сестре, и бормочет под нос свои загадочные «сочинения» в ожидании какой-нибудь пушистой Кошечки.

— М-м,— промычал он, не зная, как лучше отреагировать, а Оделон действительно поднял лицо к зеленевшей на тёмном небосводе луне и нараспев проговорил:

— Луна закинула руки и дразнит ветер полночный своей оловянной грудью, бесстыдной и непорочной…

— Кхм… — снова поперхнулся Шор, лихорадочно раздумывая, что бы сказать, и вдруг брякнул: — А у тебя что, были… м-м… Кошки? Ну-у, я про то, ты любил Кошек?

Оделон захлопал глазами и опустил голову, искоса поглядывая на Шора:

— Э-э… пока нет. Я… э-э… не умею с ними. Они надо мной смеются.

«Немудрено», — чуть было не ляпнул Шор, но вовремя спохватился и вместо этого рассудительно проронил:

— А ты бы рассказывал им вот эти свои… которые сочиняешь. Думаю, они бы слушали. Им бы, наверно, даже нравилось.

— Ты думаешь? — встрепенулся Оделон, но тут же понурился: — Я… не рискну попробовать. Я их боюсь. Девушек то есть.

«Я могу пойти с тобой», — слава Великой Праматери, которая удержала Шора от этих совсем уж дурацких слов. Только представить себе, как он, боевой Крысак-разведчик, сидит в кустах, чтобы ободрить Кота! Кота, декламирующего нараспев свою белиберду млеющей Кошечке!

Нет. Не белиберду. На самом деле сердце у Шора так и замирало, когда он слушал то, что декламирует Оделон.

А тот вдруг посмотрел ему прямо в глаза и нерешительно спросил:

— Ну, а у тебя были… ну… э-э…

— Кошек не было, — принуждённо хмыкнул Шор. Ещё чего не хватало! — Крыски, конечно же, были.

— Я и не сомневался, — горячо заверил его Оделон.

— Но я никого не любил, — зачем-то признался Шор, и оба в смущении замолчали. Подобных разговоров Шор ни с кем и никогда раньше не вёл.

Семьи он лишился рано, все его родственники — мама, отец, старшие братья и сёстры — погибли от какой-то неизвестной жрецам болезни, и с тех пор его жизнь протекала сперва в сиротском приюте, а потом и в казарме. И эта жизнь не располагала к задушевным беседам. А те податливые Крыски, с которыми он спаривался иногда, были очарованы его репутацией храброго бойца и весёлого удальца, но то, что он думает и чувствует на самом деле, никого не волновало.

— Давай, расскажи ещё что-нибудь, — не то попросил, не то приказал Шор, глядя на Оделона. — Про луну, про цикаду. Или про реку. Хоть что-нибудь.

— Тебе нравится?! — потрясённо ахнул Оделон и откашлялся в явном замешательстве. На его лице загорелась счастливая улыбка. — О… я даже не знаю… Это никому никогда не было интересно. Ну вот, про луну ещё… — Он выпрямился, опираясь рукой на темнеющий ствол дерева: — Любовь моя, люби! И да не развяжешь вовек ты жгучий узел этой жажды под ветхим солнцем в небе опустелом!

Шор опять едва не закашлялся — так пылко и странно это прозвучало. Но тут же он, обмерев, услышал произнесённое почему-то на Всеобщем откуда-то из кустов позади них:

— Да это же наш полудурок! Стоит и разглагольствует сам с собою! Эй, Оделон, ты что, совсем ума лишился — шляешься здесь по ночам, когда повсюду шныряют Крысы?

Да уж, один разведчик Крыс тут точно был! Сердце больно ударилось в рёбра Шору. Он понял, что Коты его пока не заметили, слава Великой Праматери, и рефлекторно распластался на земле, почти слившись с нею. Даже верный арбалет ему бы сейчас не сильно помог — Котов было как минимум трое. Очевидно, обычные дозорные, проверяющие окрестности.

Что ж, если они его всё же заметят, он дорого продаст свою жизнь! Шор вскинул тревожный взгляд на Оделона — ему отчаянно не хотелось, чтобы тот стал свидетелем назревающей бойни или, чего доброго, попал под стрелу. В том, что Оделон его не выдаст, он почему-то не сомневался.

Даже не взглянув в сторону Шора, как тот опасался, Оделон пробормотал, обращаясь к появившимся из кустов трём силуэтам, показавшимся прильнувшему к земле Шору просто громадными:

— Я никому тут не мешаю.

Коты переглянулись и басовито захохотали. Были они в полной боевой амуниции, даже в надетых поверх курток защитных панцирях, с арбалетами в руках.

— Крысы и Псы разбираться не будут, мешаешь ты им или нет, — отсмеявшись, назидательно сказал один из патруля Котов, очевидно, их командир. — Придушат, как мышонка, ты и пикнуть не успеешь.

— Ух, да велика ли печаль, — насмешливо фыркнул второй Кот, пониже ростом, и Шор ощутил прилив ярости.

Как они смели оскорблять своего сородича! Да ещё такого, как Оделон! Тот был куда умнее, добрее и благороднее всех этих недоумков, вместе взятых. Ну, растяпа, и что с того? Шор тоже не сразу выучился всем боевым приёмам. Но в родном клане, похоже, Оделона считали и вовсе никчемным.

— Тогда я тут останусь, — решительно заявил тот. — Мне очень хорошо сочиняется в этом месте, и если вы не станете мне мешать, буду очень признателен.

Да уж, Шор явно недооценивал этого худосочного котёнка — тот независимо выпрямился, бесстрашно глядя в глаза подошедшим громилам.

«Если кто-то из них сейчас начнёт его бить, точно получит стрелу в бок», — мрачно решил Шор. Ему было плевать, что сам он тогда из этой неравной схватки живым не выйдет. Он затаил дыхание.

Троица меж тем переглянулась, и старший с нарочитой небрежностью пожал крутыми плечищами:

— Ну и хрен с тобой, хочешь стать добычей для Крыс — мы мешать не будем.

Расхохотавшись, они преспокойно зашагали назад по тропинке туда, откуда пришли. Как сообразил Шор, она вела к ближайшему поселению Котов на окраине Города. Там как раз находился склад, однажды ограбленный его отрядом.

Когда последние отголоски шагов и разговоров патрульных затихли среди зарослей ежевики, Шор медленно поднялся с земли. Сырой песок забился под куртку, и он машинально отряхнулся.

Оделон озабоченно топтался поодаль, видимо не решаясь подойти ближе. Наверное, он думал, что выдаст этим Шора. Слишком деликатным был этот парнишка, вот что. И правда не очень-то приспособленным к жизни в жестоком мире. Он не умел нападать, лишь защищался, как мог. И у него были только его дурацкие, его чудесные бредни, которые он сочинял.

При мысли об этом Шор гневно сжал кулаки. Даже в собственном клане никто не мог и не хотел защищать Оделона. Никто не понимал, насколько особенным, редким и ценным тот был.

— Слушай, — порывисто выпалил Шор, не давая самому себе опомниться. — У тебя вообще есть родные? Кто заботится о тебе, ждёт тебя? Ну там, у тебя в Городе, где ты живёшь?

Озадаченно моргая, Оделон помотал головой и хрипло вымолвил:

— Н-нет. Никто. Я сирота. Живу при Храме Праматери. Ну… я уже говорил, что сперва жрецы хотели взять меня в ученики, но потом поняли, что я на это не гожусь. Но не выгнали. Я переписываю для них рукописи. За это меня кормят и дали тёплый угол. Они добрые, — подумав, добавил он и выжидательно посмотрел на Шора. — А почему ты спрашиваешь?

— У меня вот тоже никого нет, — выпалил Шор, по-прежнему не желая слушать воплей внутреннего голоса , уверявшего, что он точно так же тронулся рассудком, как этот малахольный Кошак. Того и гляди он сам начнёт завывать нелепые вирши, запрокинув голову к луне! — Никто и ничто меня здесь не держит. Может, мы вдвоём отправимся в путешествие? Вниз по реке, к морю, — он махнул рукой себе за спину.

Глаза у Оделона так и загорелись.

— Что? Путешествие? Ты не шутишь? — восторженно выдохнул он. — О Великая Праматерь!! Это она послала мне тебя! — Он энергично закивал, сияя при этом как начищенный грош или как луна в небе над ними. — Я мечтал об этом! Знаешь, как я мечтал! Уйти прочь и посмотреть мир!

Он вдруг кинулся к Шору и обхватил его худыми руками, приникнув всем телом и положив голову ему на плечо.

Шор и оторопел, и был странно тронут таким жестом. Но, постояв пару мгновений, он мягко оттолкнул этого порывистого дурачка.

— Только ты будешь мне во всём подчиняться и не спорить, — сурово сказал он, и Оделон снова яростно закивал:

— Конечно! Конечно! Но… послушай… — он запнулся и нерешительно продолжал, уставившись на Шора в упор: — Ведь это опасно. Ты и вправду хочешь всё бросить? Мы будем совсем одни в этих лесах, — он описал рукою круг, — а я умею так мало. Боюсь, я буду тебе только обузой.

Он заметно сник и втянул голову в плечи, а Шор усмехнулся:

— Можешь мне поверить, я сумею защититься сам и защитить тебя. — Он хотел похвастаться, что является лучшим бойцом в своём отряде, но не стал. В конце-то концов, он тоже больше ничего не умел, кроме как нападать, убивать, грабить и быстро уносить ноги, пока не поймали. Вот тоже умения! Перед тем волшебным даром, которым Великая Праматерь наделила стоящего перед ним парнишку, ничто не имело значения.

Но он, конечно же, не будет говорить про это Оделону, чтобы тот не зазнавался и слушался его получше. Шор уже понял, что Кошак мог стать непреклонным, когда осознавал свою правоту.

— Ты хочешь забрать из Города какие-нибудь свои вещи? — напрямик спросил Шор. — Осталось ли там у тебя что-то, что тебе дорого?

Оделон подумал и отрицательно покачал головой:

— Только та рукопись, которую я сейчас переписываю. — Он ещё подумал и закончил: — Но я всё равно не имею права её забирать, она ведь принадлежит жрецам и Клану.

У самого Шора тоже не было ничего, кроме находившегося при нём арбалета. Слава Великой Праматери!

— Тогда мы отправляемся прямо сейчас, — твёрдо заявил он, и Оделон запрыгал от радости, мотая полосатым хвостом, в точности как котёнок. Шор снисходительно усмехнулся, глядя на него.

Им в спины дул лёгкий ветерок, а Старшая Сестра ласково светила сверху. Шор шёл и слушал, как Оделон задумчиво бормочет:

— Хотела бы песня светом стать, её насквозь в темноте пронизали нити из фосфора и луны. Что хочется свету, он знает едва ли, с собою встречается он и к себе возвращается из опаловой дали…

Шор слушал его… слушал… и был счастлив.

Весь огромный мир разворачивался перед ними.

@темы: фики, ФБ-22, фантастика

Название: Он мой
Автор: sillvercat для fandom Orcs 2022
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 2516 слов
Пейринг/Персонажи: Ярк/Тарувиэль, Фарлиен, другие разведчики-эльфы
Категория: гет
Жанр: фэнтези, военная драма, приключения, юмор, PWP
Рейтинг: R
Краткое содержание: Тарувиэль прекрасна, как звёздный свет... и командует взводом разведчиков-эльфов, которым приказывает взять в плен оскорбившего её юного орка.
Примечания: написано по заявке о межрасовом взаимодействии)
Предупреждение: AU, насилие, немного крови
Ссылка: тут.

Тарувиэль, командир взвода эльфийских разведчиков, сидела в окружении своих ребят перед визором и сосредоточенно чистила ручной ПМ, предварительно его разобрав. ПМ — пистоль Мандоса — был пушкой довольно-таки устаревшего образца, но Тарувиэль к нему привыкла, он прыгал к ней в ладонь по первой надобности, будто сам собою. Одним глазом она лениво косилась на экран визора, где кривлялась какая-то безголосая певичка в блёстках, непонятной расы и практически безо всего. Парни вокруг одобрительно хмыкали, не позволяя себе лишнего, во-первых, при командире, а во-вторых, не орки же какие-нибудь, прости Эру, а представители высшей расы, Дивного Народа. «А у меня сиськи лучше», — подумала Тарувиэль, пряча усмешку.

— Разреши, командир? — взвешивая в ладони пульт от визора, вдруг осведомился сержант Фарлиен, её правая рука, разведчик от Эру. Никто другой не мог лучше него просочиться сквозь вражеские позиции к командному пункту противника, чтобы выкрасть оттуда какого-нибудь вышедшего до ветру незадачливого штабного. Да, в разведке ему не было равных, кроме самой Тарувиэль, потому она и позволяла ему иногда совершать недозволенное: закатить маленькую тихую пирушку по случаю дня рождения друга или, как сейчас, прощёлкать каналы до запрещённых Высшими Силами вражьих передач.

Тарувиэль хмуро сдвинула брови.

— Ну интересно же, чего они там врут, — невинно пожал плечами Фарлиен в ответ на её безмолвное неодобрение.

Тарувиэль ещё немного помедлила и милостиво кивнула, вновь разрешая недозволенное. В конце концов, ей тоже было интересно.

На вражьих каналах, как оказалось, царила такая же белиберда. Кривлялась другая непонятной расы безголосая и безгрудая певичка.

— А может, певец, Эру их разберёт, — Тарувиэль пробормотала этот вслух под хохоток ребят и уже собиралась приказать Фарлиену выключить белиберду от греха, когда он перещёлкнул очередной канал и на экране появилось название «Прямой эфир», а вслед за этим — молодящаяся орчиха в красном комбезе, совавшая свой микрофон прямо в хмурые рожи каких-то громил в броне, с кокетливым придыханием вопрошая на Всеобщем:

— Но разве мы, орчанки, не способны встать с оружием в руках рядом с нашими мужчинами?

Вопрос для неё был явно риторическим, но на рожах громил тем не менее читался предсказуемый ответ типа «ты только на одно способна, дорогуша». Тарувиэль в этом была с ними полностью солидарна.

— Наши женщины предназначены для другого, — дипломатично, но непреклонно отрубил наконец самый юный из всех, переглянувшись с товарищами. Как и они, он был смуглым, рослым и кудлатым до безобразия. О Эру, у Тёмной Армии испокон веку не было даже смутных представлений о санитарии и гигиене. Для другого у него предназначены женщины, видите ли. Несчастные самки без капли мозгов. Отвратительно!

— Но в рядах наших противников успешно сражаются эльфийки, — не отступала «дорогуша». — Например, печально известная лейтенант Тарувиэль, командующая разведчиками.

Ого!

Тарувиэль вся подобралась под мгновенно обратившимися к ней взглядами остальных ребят. Кто-то из них коротко присвистнул, не сдержавшись, но вообще все хранили гробовое молчание, прикинувшись глухонемыми. Они знали: сболтнёшь лишку — командир вполне может язык откромсать. Таковская. Прецеденты имелись.

Молодой орчонок на экране визора, понятное дело, этого не знал, потому и сказал, наклонив вперёд лобастую башку, будто бычок, изготовившийся боднуть соперника:

— Какая это женщина? Это же змея. Только того и заслуживает, чтобы хребет её поганый переломить, вот и всё.

Все вокруг Тарувиэль, казалось, перестали дышать, а спёртый воздух сгустился до состояния готовой к немедленному взрыву горючей смеси. Фарлиен поспешно нажал на кнопку пульта и даже спрятал его за спину. Он на Тарувиэль не смотрел, уставился вниз, явно проклиная тот миг, когда ему вздумалось полюбопытствовать, что там врут противники.

Вот и полюбопытствовал.

Тарувиэль коротко выдохнула и негромко бросила, деловито начав сборку пистоля:

— Фарли.

— Слушаю, командир, — немедля отозвался тот.

— Выясни, где найти этого маленького гадёныша, и втихаря доставь его сюда. Давно я не развлекалась, — добавила она после паузы.

Мёртвая тишина наконец взорвалась одобрительным хмыканьем и присвистыванием. Тарувиэль могла бы и сама отправиться за поганцем-орчонком, но слишком много чести было бы для него. Хватит и того, что он умрёт от её руки. Сдохнет, как падаль.

Фарлиен усмехнулся и заверил:

— Сделаем, командир. Нынче же ночью.

* * *

Ярк, сын Шарса, очнулся с гудящей тяжёлой головой в какой-то яме, скрученный по рукам и ногам, босой и в одних подштанниках. Вверху, над стенками ямы, равнодушно сияло звёздное небо, которое медленно начинало светлеть. Ярк ошеломлённо повёл плечами, потом попытался приподняться и зашипел от боли в жестоко заломленных за спину локтях.

Какого рожна стряслось-то?

Всё, что он запомнил, это как после хорошей баньки он натягивает исподнее, оставшись в предбаннике последним — остальные не стали ждать его и потопали в казарму.

Самое резонное и стрёмное, что Ярк мог предположить, — его подрезала и утащила в своё расположение эльфийская разведка. Но на кой он им сдался, эльфам-то? Он ведь дослужился только до младшего сержанта. Прикончили бы сразу, да и всё. Нет, маялись, пёрли на горбу через боевые позиции, а ведь Ярк был не лёгонький. Для чего?

Он сразу понял, для чего, когда увидел заглянувшую в яму женщину. Среди россыпи созвездий её лицо казалось таким же равнодушно-холодным и прекрасным, как ледяной звёздный блеск. Светлый ёжик коротко остриженных волос, высокие скулы, надменно сощуренные глаза и плотно сжатый твёрдый рот.

Тарувиэль, командирша разведвзвода.

Пока Ярк ошеломлённо таращился на неё, она разлепила губы и словно выплюнула:

— Наверх его!

«Пора тебе помолиться, Ярк, сын Шарса, — отрешённо подумал он, пока другой эльф, кошкой спрыгнув в яму, набрасывал на его беспомощное тело новый виток петли, чтобы остальные могли вытянуть пленника на край. — Помолиться о том, чтобы твоя смерть была быстрой».

Но он уже знал, что такой она не будет.

Тарувиэль совершенно неподвижно застыла перед ним, тонкая, будто клинок, высокая, почти одного роста с ним, но куда более лёгкая. В её правой руке сверкало лезвие слегка изогнутого, длиной в локоть, клинка.

Значит, не левша.

— Ты, грязный орчонок, знаешь ли, что ты здесь делаешь? — прозвенел её негромкий голос.

Ярк откашлялся и сплюнул в песок. Его только что грубо вздёрнули на ноги, и он резонно ответил:

— Стою. И я не грязный, я успел помыться в бане.

По толпе окружавших их разведчиков — было их около двух десятков — прокатился невнятный шумок, похожий на сдавленный смех, и Тарувиэль сощурила глаза. Были они у неё какого-то странного цвета — словно серый лёд.

— Для чего ты здесь… стоишь? — процедила она, и Ярк так же честно ответил:

— Для того, чтобы тебе было удобнее меня прикончить.

— Правильно, — одобрила она, чуть переступив с ноги на ногу. Ноги эти были стройные и длинные, словно у молодой кобылицы. Сколько ей на самом деле лет — вот что вдруг стало интересно Ярку.

— Потому что ты залупилась, когда я во всеуслышание назвал тебя змеёй, — хладнокровно добавил он. — Но я хоть сейчас могу это повторить.

Вытащивший Ярка из ямы эльф, стоявший рядом, пребольно ткнул его кулаком в бок, и Ярк едва сохранил равновесие.

— Не смей его трогать, Фарлиен, — теперь ледяной колкий взгляд Тарувиэль обратился на эльфа, и тот отступил на шаг. — Он мой.

* * *

Орчонок оказался точно таким, как на экране визора — высокий, крепкий, с копной чёрных, как сажа, спутанных волос, падавших ему на спину и широкие плечи, почти голый. Его смуглое литое тело было то там, то сям помечено татуировками и рубцами, застарелыми и свежими. И он не боялся. Стоял и дерзил, прямо глядя на Тарувиэль тёмными раскосыми глазами. Она уже предвкушала, как заставит его визжать и умолять — не о пощаде, но о смерти.

С такими было куда интереснее, чем с теми, кто, едва очухавшись, принимался скулить и причитать, обещать, что родня заплатит выкуп… и Эру ведает, что ещё.

Этот тоже вдруг опустил ресницы и что-то зашептал себе под нос, быстрое и напевное. Тарувиэль против воли прислушалась — не Всеобщий, а орочье дикое наречие.

— Молишься своим божкам, орчонок? — насмешливо осведомилась она.

Он умолк и поднял на неё глаза.

— Великой Матери молюсь, — ответил он просто. — Тебе не понять, вы ведь давно забыли своих матерей.

Тарувиэль скрипнула зубами. Почему этот маленький стервец так раздражал её? Потому что он говорил искренне, вдруг поняла она, вот почему. Он не дразнил её намеренно, не старался взбесить, он действительно так думал. И говорил, что думал.

Поганец.

— Развяжите его, — приказала она. Фарлиен немедля выполнил этот приказ, потянув за хитроумно вывязанные узлы, и тут же предусмотрительно отскочил. Орк принялся разминать руки и ноги, восстанавливая нарушенное кровообращение. Потом усмехнулся:

— Тогда, может, и оружие дадите?

— Размечтался, — отрезала Тарувиэль, раздувая ноздри. — Просто хочу поиграть с тобой.

Его запёкшиеся губы тронула почти мечтательная улыбка:

— Я бы с тобой в другую игру поиграл.

— Заткнись, — процедила Тарувиэль. — Не боишься смерти, что ли, орчонок?

— Нет, — чуть подумав, так же честно ответил он. — Чего её бояться? Смерти же нет.

— Это для нас её нет, — Тарувиэль надменно вскинула голову, слегка покачивая в руке идеально сбалансированный клинок. — А вы — падаль, добыча ворон.

— Но это же просто тело, — убеждённо сказал он, разводя руками и зачем-то оглядывая себя, своё собственное тело, мускулистое и крепкое. — А вы — нежить. Сколько тебе лет? — он посмотрел прямо на онемевшую Тарувиэль сквозь ресницы. — Пятьсот или больше? Старуха.

Кровь хлынула ей в лицо, понесла по жилам редкое удовольствие — ярость. Он достал её больнее, чем мог достать клинком, и она в почти незаметном для глаза пируэте нанесла ему первый удар, пропоров предплечье. Он почти успел уклониться — почти, он был хорошим бойцом, этот мальчишка, но клинок Тарувиэль — продолжение её руки — жалил и жалил его.

От очередного удара он, впрочем, увернулся со словами:

— Что ж, попляшем! — И вдруг загорланил, быстро оглядевшись: — Не смотрите на меня, глазья поломаете! Я не с вашего села, вы меня не знаете!

«Гадёныш», — подумала она почти восхищённо, но ярость вскипела в ней с новой силой. Он смеялся над ней. Да как он посмел!

Через полчаса такой пляски тело орчонка было сплошь расчерчено струйками крови и пота, но дыхание всё ещё оставалось ровным, а реакция — молниеносной. Он отклонялся примерно от каждого третьего её выпада. Зрители вокруг — её бойцы — свистели и рукоплескали им обоим.

Отскочив от пленника, Тарувиэль опустила руку с клинком. Это была отличная тренировка, она не возражала бы оставить орчонка здесь, в лагере, чтобы притравливать на него новичков, как охотники притравливают гончих на пойманного в лесу медведя.

— Что, устал? — почти ласково спросила она, и он повёл окровавленными плечами:

— Есть немного.

— Ты шустрый, — снисходительно похвалила она, выравнивая собственное дыхание. — Я ещё не встречала таких. Твой отец, случайно, не эльф, ненароком обрюхативший твою мамашу-орчиху?

Он сморщил нос:

— Он был кузнецом, мой отец, его звали Шарс. Вы не способны никого обрюхатить, ваше семя не прорастает. Взгляни на себя, эльфийка, ты пустоцвет. Твоё лоно иссохло, как пустыня.

Вскрикнув высоким голосом, она вновь ринулась на него, как кобра, уже в своём смертоносном полёте осознавая, что совершает роковую ошибку. Его израненное тело тоже взметнулось в воздух, обрывая её пируэт, но он был гораздо тяжелее неё, и у Тарувиэль перехватило дух, будто от удара о скалу.

Они оба грохнулись оземь, и её на миг словно парализовало, тело подвело её, клинок звякнул о камень, вывалившись из разжавшихся пальцев. А его железные пальцы сомкнулись у неё на горле, и Тарувиэль увидела прямо перед собой его глаза — темнее бури, но с золотыми искрами на дне.

«Змея… Только того и заслуживает, чтобы хребет её поганый переломить, вот и всё...» — отрешённо вспомнила она, глядя в эти глаза.

Эльфы не умирали своей смертью, но и бессмертными не были.

Но он так и не убил её, хотя она ожидала услышать хруст собственных позвонков. Его пальцы медленно разжались, выпуская её, а навалившееся сверху тело дёрнулось под ударом стрелы, вонзившейся ему в бок. Ещё и ещё раз.

Вот и всё.

— Не смейте! — изо всех сил закричала Тарувиэль, надрывая саднившее горло. — Он мой!

* * *

Ярк кое-как приоткрыл распухшие веки. Болело всё, каждая жилка и косточка. Но, к своему удивлению, он ещё дышал. Осторожно подняв руку, он коснулся того бока, куда под рёбра вошла первая стрела. Под пальцами горел здоровенный рубец, взбугрившаяся плоть.

А вокруг Ярка была пустыня. Ночная пустыня, отдававшая песку дневной жар. В небе висел тонкий серпик народившегося месяца, окружённый россыпью звёзд.

Опираясь локтями на песок, Ярк медленно сел. Да, он был жив. Даже не ранен. Кровь больше не текла из многочисленных порезов, нанесённых Тарувиэль. Они зажили. И куда более тяжёлые раны от стрел её бойцов успели зарубцеваться.

— Что за… — ошеломлённо прохрипел он и потряс головой. — Что…

Он оборвал сам себя, поняв, что в этой пустыне не один.

Высокая тонкая фигура, закутанная в тёмный плащ с головы до пят, приближалась к нему легко и бесшумно, будто призрак. Потом она откинула с головы капюшон, и Ярк не поверил своим глазам, узнав Тарувиэль.

Последним, что он помнил, был её надсадный отчаянный вопль:

— Он мой!

Ярк снова потряс головой.

— Ну что ты дёргаешься, орчонок, — прозвучал над ним её насмешливый и досадливый голос. — Смерти же нет, ты сам сказал. И для нашей магии нет препон. Ну или почти нет, — неохотно поправилась она. — Но это не твой случай. Подумаешь, три дырки в боку, такие мелочи. Вылечить легко. Вот если бы ты мне шею сломал, как обещал… Но ты не сломал. Почему? — она вдруг присела на песок, требовательно заглядывая Ярку в лицо. — Почему?

— Потому, — огрызнулся он, строптиво скривившись и пытаясь отодвинуться. Клятая змея, теперь он был обязан ей жизнью! Но она ждала ответа, и он неохотно процедил: — Ты красивая.

Её странные ледяные глаза вдруг торжествующе сверкнули, из складок плаща вылетела твёрдая рука и вцепилась Ярку в волосы:

— Ты говорил, я старуха!

— Шутил, — поспешно выпалил Ярк, начиная улыбаться. — Я это… вообще шутник. По жизни. Эй, ты чего?

— С-стервец, — прошипела Тарувиэль, и плащ тёмным озерцом стёк с её плеч на песок. — С-скотина…

Под плащом на ней ничего не было. Белое тело почти ослепило Ярка — так, что ему захотелось зажмуриться, но не хватало сил. Он как зачарованный смотрел на её дерзко торчащие острые груди, на впалый живот с ямкой пупка и плавно круглящиеся бёдра.

— Значит, у меня лоно иссохло, как пустыня? — продолжала грозно шипеть она, наваливаясь на него, горячая, будто печка. — Грязный орчонок! Я тебе сейчас покажу, как оно иссохло.

— Я чистый, — прерывающимся от смеха голосом возразил Ярк, не пытаясь, впрочем, отстраниться, но тут её цепкие пальцы ухватили его за самое дорогое. — Ох! Осторожнее, звёздочка моя, ты его сломаешь, и никакая магия не поможет! Ох! У меня же нету запасного!

— З-заткнис-сь! — процедила Тарувиэль, наклоняя голову и властно забирая в рот его естество — так что он действительно заткнулся, зажмурился и приготовился теперь к уже неминуемой лютой кончине, а она не отрывалась от него, пока не высосала досуха. И удовлетворённо мурлыкнула, выпуская его наконец из своего жадного рта и откатываясь в сторону.

Ярк всё ещё хватал ртом воздух, когда у него надо головой прозвучало резкое, как удар хлыста:

— Чего ты разлёгся, орк?

— Я умер, — пожаловался тот, не открывая глаз. — И меня зовут Ярк. Ярк, сын Шарса.

— Мне нет дела до того, как там тебя зовут, — гневно фыркнула Тарувиэль, хватая его за руку и с силой притягивая его ладонь к низу своего шелковистого влажного живота. — Твоя очередь.

Её лоно вовсе не иссохло, о нет. Оно было тугим и жарким, таким жарким, что Ярк горел в нём, исходя стонами и рычанием, — и он не выпустил Тарувиэль из рук, пока дважды не залил в неё своё семя. А она беспрерывно оглашала пустыню своими криками — торжествующими воплями течной кошки.

Наконец она отодвинулась, всё ещё тяжело дыша — так она не дышала даже во время давешней смертоносной пляски вокруг него, — встала и подобрала с песка свой плащ, выдернув угол из-под спины Ярка.

— Твои тебя найдут, — заявила она, даже не оборачиваясь, и он ловко ухватил её за полу плаща. — Отвяжись! — гневно сверкнула она глазами через плечо. — Что тебе опять надо?

— Хотел ещё раз увидеть твоё лицо, — кротко отозвался он.

— Пош-шёл ты… Ярк, сын Ш-шарса, — был ответ.

* * *

Через три месяца Тарувиэль пришлось уйти из армии, а ещё через полгода она благополучно разрешилась от бремени. Мальчишкой, горластым, крепким, чернявым и смуглым.

Ортисом, сыном Ярка.

«Он мой!»

@темы: фэнтези, гет, фики, ФБ-22

Автор alamaro

@темы: фото, друзья