Вот эти три текста из моих «мелких» для команды Америк дали команде больше всего читательских голосов. Честно, я удивилась)

Название: Жентмуны
Автор: sillvercat
Бета: OxanaKara
Размер: драббл, 337 слов
Пейринг/Персонажи: Сара, генерал Пембертон, майор Эйртон, другие офицеры армии Конфедерации
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Никто из жентмунов не видит Сару, маленькую чернокожую служанку в ситцевом платье и косынке, туго стягивающей кудри, Сару, выносящую плевательницы и подающую на подносе лимонный чай и джулеп»...
Примечание: подробнее о шпионаже в стане южан в пользу северян можно прочитать здесь .
Предупреждение: все персонажи вымышлены
Ссылка на ФБ-16: тут.




Жентмуны в серых мундирах — офицеры штаба генерала Пембертона — громогласно спорят, раскладывая на составленных рядом столах из вирджинского дуба большие карты, то и дело заворачивающиеся на углах, — карты с карандашными пометками и стрелками, чёрными и красными.

Жентмуны много курят, и им то и дело приходится подносить табак для их трубок.

Жентмуны измучены недосыпанием, измождены, некоторые из них ранены. У майора Эйртона правая рука висит на чёрной шёлковой перевязи, лейтенант Степлтон и майор Дженкинс прихрамывают, опираясь на трости.

Саре очень жалко жентмунов.

Она неслышной тенью скользит вдоль стены в своём тёмном ситцевом платье, разнося высокие запотевшие стаканы с холодным чаем и мятным джулепом, тарелки с пекановым пирогом и свежий табак.

На каждом своём совещании жентмуны спорят всё яростнее, кричат всё громче, сверкая друг на друга запавшими злыми глазами. Однажды дело едва не доходит до поединка, но, по счастью, всё-таки не доходит: генерал Пембертон сам, лично, разнимает лейтенанта Лэрда и майора Эйртона, того, у которого рука на перевязи. Майор обвиняет лейтенанта в том, что тот, мол, шпионит на северян.

— Все знают, что у вашего кузена фабрика в Бостоне! — бессильно хрипит майор, которого генерал Пембертон крепко удерживает за локоть здоровой руки. — Если не вы, то кто? Откуда бы эти дьяволовы отродья-янки узнавали о наших планах едва ли не раньше, чем мы выходим из этой чёртовой комнаты?!

— Ну-ну, не преувеличивайте, Скотт, — мягко увещевает его генерал.

— Кто-то здесь на них шпионит! — в отчаянии повторяет майор, сжимая и разжимая кулаки.

Жентмуны настороженно и устало глядят друг на друга.

Никто из них не видит Сару, маленькую чернокожую служанку в ситцевом платье и косынке, туго стягивающей кудри, Сару, выносящую плевательницы и подающую на подносе лимонный чай и джулеп. Вернее, они смотрят на неё, конечно же, смотрят — как на пятнистого охотничьего пойнтера, свернувшегося в углу у обитого красным бархатом кресла.

Сара читает карты жентмунов так же легко, как документы и донесения. Она знает, как надо правильно говорить: не «жентмуны», а «джентльмены». Но она говорит: «Жентмуны». Говорит: «Да, сар» или «Да, маса», когда кто-то из них велит ей добавить в джулеп бурбона и льда.

И спокойно опускает ресницы.


Название: Выбор Зеральды
Автор: sillvercat
Бета: Блэй
Размер: драббл, 725 слов
Пейринг/Персонажи: Джесси Джеймс, его мать Зеральда
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: США, 1910 год. Мать погибшего бандита Джесси Джеймса рассказывает о своём сыне
Примечания: о Джесси Джеймсе можно прочитать здесь, о его матери — здесь.
Документальных источников, отражающих трагически есобытия, произошедшие в доме Зеральды в 1875 году, обнаружить не удалось, автор основывался на литературных текстах, в том числе на прекрасных работах команды WTF Gritty Westerns 2016
Предупреждение: графичное описание убийства; POV главной героини, находящейся в очень преклонном возрасте
От автора: спасибо Stochastic, чей текст для команды Вестернов на прошлой ЗФБ меня и вдохновил
Ссылка на ФБ-16: тут.">тут.




Они называют меня волчицей, матерью волков и бандитов, эти недоумки, эти глупцы, и всё из-за Джесси и Фрэнка. Меж тем я родила восьмерых детей: пятерых сыновей и трёх дочек. Все их имена записаны в семейных Библиях, разных Библиях, ведь я была замужем трижды и принесла равное число детей моим мужьям Роберту Джеймсу и Рувиму Сэмюэлю. Симмзу — Симмзу я никого не родила, он был мерзавцем, как говорил мой Джесси, я наконец ушла от него, и он умер. Туда ему и дорога.

Но я хочу рассказать о своих детях.

Одна из моих дочерей, Сьюзан Лавиния Джеймс, умерла во младенчестве. И Арчи я пережила, Арчи Пейтона Сэмюэля, своего самого младшенького. Господь свидетель, ему ведь было всего девять лет, когда ищейки Пинкертона убили его. Я могла бы тогда спасти его, а спасла Джесси.

Джесси, Джесси, о мой храбрый Джесси!

Это из-за него меня называют матерью волков, а его — самым опасным преступником в Америке. Но он мой сын, я носила его под сердцем, как и Арчи.

Они говорят, что я волчица, а не мать, потому что я вытащила из горящего дома Джесси, а малыша Арчи оставила внутри. Оставила его гореть заживо!

Но он был без сознания, ведь Господь милосерден!

Что проку в ребёнке? Он ещё никто, нераспустившаяся почка. А Джесси — он уже был героем. Великим Стрелком Дикого Запада.

Они говорят, эти глупцы, что мне не дороги остальные мои дети. Какая мерзкая ложь! Все они посланы мне Господом. Но Джесси, Джесси, он словно архистратиг Михаил с мечом огненным, которым он карал неугодных Богу.

Тогда, в семьдесят пятом, он приехал ко мне на Рождество. В дом, где я жила с Арчи, моим младшим сыном от Рувима Сэмюэля. Арчи тоже смотрел на Джесси, как на архангела Божьего! Он и сам бы согласился пожертвовать ради него жизнью!

Ищейки Ната Пинкертона, будь они все прокляты, выследили моего Джесси, и кто-то из них швырнул бутылку с горящей взрывчатой смесью в окно гостиной, где я сидела со своими сыновьями. Это не люди, в них нет ничего человеческого, для них не свято Рождество, не свят материнский кров!

Я оглохла от взрыва и лишилась чувств от боли, равной которой никогда не испытывала. Когда я очнулась, моя кровь пропитала мне ситцевое голубое платье и расплескалась липкой багровой лужей на полу, засыпанном штукатуркой и осколками стекла. Я попробовала поднять правую руку, но не смогла. Вместо руки у меня из плеча торчал кровавый обломок кости с ошмётками плоти.

Видит Бог, я испытывала такую боль, что куда легче было снова рухнуть на пол и ждать милосердной смерти. Но мои мальчики, мои сыновья! Мой Джесси, мой Арчи! Они лежали тут же на полу, без сознания, а дым заволакивал всё вокруг, и пламя трещало, пожирая стены моего дома. И волосы трещали у меня на голове от жара, когда я подползла к моим сыновьям, окровавленным и неподвижным.

Арчи, конечно, был куда легче Джесси, такой хрупкий и маленький. Помилуй Бог, ему ведь было всего-то девять лет! Они называют моего Джесси бандитом и убийцей, а сами, чтобы убить его, взрывают мирный дом вместе с детьми и женщинами! Это лицемерие, вот что я вам скажу! Лицемерие! Господь учил прощать наших врагов, а они невинных не пожалели!

Я могла спасти только одного из своих сыновей, и я выбрала Джесси. Всё равно Арчи оказался в раю, он ведь был безгрешен как агнец. И он бы простил меня. Он любил меня… и любил Джесси, своего сводного брата. Джесси всегда был его героем. Говорю вам, он не обвинил бы меня в том, что я бросила его гореть в доме, как обвиняют меня все эти люди. Господь в милосердии своём быстро забрал его к себе.

Я ползла к двери, задыхаясь от дыма и обливаясь кровью, оставляя позади себя багровый след, и одной рукой волокла за собою Джесси. Он ведь был таким большим и сильным, мой Джесси! Таким тяжёлым.

Но я спасла его, спасла тогда… и только через семь лет его убил этот нечестивый ублюдок, чьё имя я не хочу даже произносить, выстрелил ему в спину и убил.

А я всё живу и живу, хотя я так стара, и каждое утро смотрю на его могилу. На могилу моего сильного, моего храброго Джесси.

Я часто вижу его во сне. Его и Арчи. И старый дом, в котором мы все горели заживо, а я могла спасти только одного из своих сыновей.

Когда Господь наконец призовёт меня к себе, на Страшном Суде я скажу, что Пресвятой Деве Марии не пришлось выбирать между Спасителем-Иисусом и другими сыновьями. А мне пришлось.

Помилуй меня, Боже.


Название: Корсет
Автор: fandom Americas 2016
Бета: Блэй, OxanaKara, sevasta
Размер: драббл, 457 слов
Пейринг/Персонажи: врач Кен Сейлер, президент Джон Кеннеди, Жаклин Кеннеди
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: «Кен Сейлер, дежурный врач реанимационного отделения больницы Паркленд, никогда, даже в самом страшном кошмаре, не мог представить себе, что на его операционном столе, под его руками, будет агонизировать президент его страны»
Примечания: основные детали убийства президента Кеннеди — здесь
Предупреждение: графичное описание убийства
Ссылка на ФБ-16: тут.">тут.




Кен Сейлер, дежурный врач реанимационного отделения больницы Паркленд, никогда, даже в самом страшном кошмаре, не мог представить себе, что на его операционном столе, под его руками, будет агонизировать президент его страны.

Джон Фитцджеральд Кеннеди.

Его кровью, кажется, было забрызгано всё вокруг: никелированные поручни каталки, на которой парамедики привезли его в операционную, элегантное платье первой леди, ворвавшейся туда же вслед за мужем…

Охранники не решались оттащить её прочь. Её волосы были всклокочены, взгляд блуждал, а побелевшее от ужаса лицо, всегда такое прекрасное, – Господи Боже, ведь Кен, как и тысячи других мужчин, был влюблён в неё! – исказилось отчаянием.

Она вцепилась в рукав зелёного халата Кена, оставляя на нём кровавые отпечатки.

— Спасите его!

«Леди Жаклин, у вас всё платье залито кровью и мозгами вашего мужа, у него в голове дыра величиной с кулак, о чём вы просите?!» — мог бы сказать Кен, но вместо этого крикнул охране:

— Выведите её!

* * *

— Одна пуля, сразившая президента, прошла через мягкие ткани в задней части его плеча и вышла в области трахеи. Эта же пуля тяжело ранила сидевшего впереди в лимузине губернатора нашего штата Джона Коннелли, попав ему в грудь, задев руку и бедро. Коннелли сполз на пол. И тогда следующая пуля попала президенту в голову.

Кен Сейлер замолчал и откашлялся. В свои без малого семьдесят семь лет он стоял перед журналистами в вестибюле больницы Паркленд.

Юбилейная дата. Пятьдесят лет со дня смерти Джона Кеннеди.

— Так сколько же, по-вашему, было выстрелов, мистер Сейлер? — едва дослушав, выпалила высокая смуглая девушка, стоявшая прямо перед ним. На её бейджике значилось: Джун Андерсон, «Утренние новости Далласа».

— Вы верите в то, что Освальд в одиночку убил президента? — выкрикнул парень в чёрных роговых очках, топтавшийся рядом с нею. Рой Макклюэр, «Звезда Далласа».

Кен тяжело вздохнул. Молодые идиоты!

Они хотели, чтобы он ответил им: да, я считаю, что это Кастро нанял снайперов. Или Хрущёв. Или собственные спецслужбы.

За прошедшие пятьдесят лет он много чего прочёл об этом. Особенно когда появился Интернет.

Он не был агентом ФБР, копом, журналистом или политиком. Он был тогда просто молодым дежурным врачом, вчерашним интерном в реанимации больницы Паркленд, когда туда втащили залитого кровью президента его страны.

Три пули. Первая срикошетила от мостовой и попала в какого-то прохожего. Вторая пробила шею Кеннеди насквозь и тяжело ранила губернатора Коннелли. Но тот скатился на пол машины, и тогда третья пуля разорвала президенту мозг.

Тогда, 22 ноября 1963 года, на Кеннеди был надет ортопедический корсет для поддержки спины, потому что он с юности страдал от хронических болей в позвоночнике, а после был ранен, когда воевал во Вторую мировую. Если бы не этот корсет, Кеннеди мог бы сползти вниз, как Коннелли, или отпрянуть в сторону, как Жаклин, которую не задела ни одна пуля.

Но он остался на месте. Остался идеальной — лучше не придумать! — мишенью.

Кен Сейлер ещё раз тяжело вздохнул и сказал:

— Президента Кеннеди убил корсет.

@темы: пираты, фики, джен, ФБ-16, американские тексты

Название: Проект
Автор: sillvercat
Размер: драббл, 280 слов
Пейринг/Персонажи: Вивьен, док, Оцеола
Категория: джен
Жанр: драма, фантастика
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Вы не можете ручаться, выдержит ли его психика такой удар, Вивьен...»
Предупреждение: использован фрагмент знаменитого романа Т. Майн Рида
От автора: я пошла навстречу тем читателям, которые третий год требуют от нашей команды Америк «оживить» Оцеолу... но это был очень маленький шаг))
Ссылка на ФБ=16: тут.




— Вы не можете ручаться, выдержит ли его психика такой удар, Вивьен. Такую нагрузку. Он решит, что сошёл с ума. Я бы точно решил так на его месте.

— А я с детства хотела его спасти. Именно его. Это несправедливо — то, что с ним сделали. Как его предали и убили.

— Он умер от туберкулёза, никто его не убивал. Тогда вообще жизнь была короткой, вы же помните. Я, конечно, не специалист по древней истории, но…

— Зато вы специалист по перемещениям во времени, док. Запускайте ваш тарантас, мы выдернем его оттуда и оставим взамен его копию. Он заслуживает долгой счастливой жизни. А там — да, он умер молодым. Кстати, вовсе не от туберкулёза, а от малярии. А ещё вернее — от разбитого сердца. Его война была проиграна, его народ — обречён.

— Вы считаете, что он может стать счастливым здесь, вдали от родной земли и своего племени? Спустя столько веков? Вы сумасшедшая. Вивьен.

— Да. Да. Я приложу для этого все усилия. Он адаптируется.

— Вивьен, вы в него влюблены, признайтесь.

— Послушайте, док. Проект «Зелёное солнце» — мой, и Корпорация его одобрила.

— А почему «Зелёное солнце»?

— Нечто совершенно неправдоподобное. Но я верю, что всё получится. Запускайте ваш тарантас, пора.

— Как скажете, Вивьен. Мне и самому любопытно, что из этого выйдет.

* * *

…«Его не казнили по приговору военно-полевого суда, ибо он не был мятежником и мог претендовать на право считаться военнопленным. Он умер от болезни, которая, как он сам знал, обрекала его на неизбежную гибель. Возможно, что плен ускорил ее наступление. Его гордый дух был сломлен долгим пребыванием в тюрьме, а вместе с ним погибла и та благородная оболочка, в которую он был заключен»…

За десятки световых лет от болот Флориды Оцеола, вождь семинолов, вздрогнул и открыл глаза.


Название: Красная-красная кровь
Автор: sillvercat
Размер: драббл, 450 слов
Пейринг/Персонажи: братья Далтоны
Категория: джен
Жанр: драма, фантастика, стёб
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Эммет Далтон рассказывает о гибели своих братьев
Примечание: о банде братьев Далтонов можно прочесть здесь.
Предупреждение: POV рассказчика, смерть персонажей, несколько бранных слов
Иллюстрация: [L]Joertagul[/L]
Ссылка на ФБ=16: тут.




Ну, я что хочу сказать: мы, Далтоны, наверно, всё-таки всегда были неудачниками. Пора это честно признать. Хотя из шкуры вон лезли, пытаясь доказать, что мы самые крутые… и всякое такое.

Нас у мамаши Аделины и папаши Боба было аж пятнадцать штук — даже на фронтире такое в редкость, а попробуй прокормить столько ртов! Но зато у такой оравы есть одно преимущество — нам не нужно брать в банду чужаков. Что? Нет, младшие не участвовали, только мы, старшие, все пятеро: Гратт, Боб, Билл, Фрэнк и я, Эммет.

Мы сперва по мелочи грабили — почтарей там, обозы с грузами. Но не сказать, что каждый куш большим был, и опять же его поровну делить приходилось, на все наши рыла. А нам и покутить хотелось как следует, и девок оприходовать таких, чтоб покрасивше, а не всяких там метисок-замурзаек.

Мамаша Аделина всё ворчала, что мы вот грабим-грабим, а жрать нечего. Да уж! Билл и Гратт ещё и картёжниками заделались — бывало, проигрывали всё в покер подчистую за одну только ночь.

Ну, как раз им двоим и ударила в головы эта блевотная идейка — грабануть сразу два банка в одном захолустье. Коффейвилл — вот как это поганое местечко называлось… и нас там ждали уже, как я теперь понимаю. Хоть мы и фальшивые бороды нацепили, чтобы нас не сразу узнали. Это небось Фрэнк протрепался в салуне — у него никогда язык за зубами толком не держался, как и хер в штанах, вечно он махал и тем, и другим.

Вот и поплатился — первым его изрешетили. А потом Гратта. И Боба. И Билла. Палили в нас, мудаки такие, со всех стволов, из всех окон, будто стаю бешеных собак расстреливали. И почему люди такие злые бывают, я не понимаю. Мы-то никого там убивать не собирались, нам только деньги нужны были. Мы бы их просто взяли и тихохонько ушли к мамаше Аделине. И прославились бы к тому же. Чем плохо?

А теперь мои старшие братья все мертвы, мертвее некуда, а чёртовы туристы разодрали даже их одежонку на сувениры. Представляете? Вот уроды, ничего святого нет! Хотя… можно считать, что мы, Далтоны, всё равно хоть так прославились, верно?

Ну, а мне повезло. В меня хоть с десяток пуль попало, но я выжил, самому не верится. Лежу в анабиозе, суда дожидаюсь. Разбудили вот, чтоб я с вами поговорил. С репортёрами то есть.

Мне ещё до вас кто-то рассказывал, между прочим, что триста лет назад на Старой Земле точно такая же заваруха случилась. Те парни тоже Далтонами были. И даже городок, где их убили, так же назывался — Коффейвилл.

Что? Нет, те Далтоны нам не родня. Но вам лучше мамашу Аделину поспрошать, она точно скажет. Да уж, занятно всё совпало. Только солнце на Старой Земле жёлтое, а вовсе не зелёное, как у нас тут. Я на одной древней картинке видел.

А кровь — кровь красная везде.


Название: Военнопленный
Автор: sillvercat
Бета: Блэй
Размер: драббл, 415 слов
Пейринг/Персонажи: Леонард Пелтиер, вождь Ташунка Витко (Крэйзи Хорс)
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Леонард Пелтиер, самый известный индеец-политзаключённый, вспоминает прошлое
Примечание: о деле Леонарда Пелтиера можно прочесть здесь ; о Крэйзи Хорсе — здесь .
Предупреждение: вольный и спорный пересказ известных событий
От автора: для меня Леонард — человек, которого я знала лично, хоть и по переписке, и в его конфликте с властями я, безусловно, на его стороне... вопрос даже не в его виновности или невиновности, просто тогда в Дакоте шла война, развязанная вовсе не индейцами, а кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет, о чём, собственно, я и написала
Ссылка на ФБ-16: тут.




К сороковому году пребывания в американской тюрьме мысль о том, что ему предстоит состариться и умереть в этих стенах, больше никогда не увидев над головой чистого свободного неба, не ограниченного колючей проволокой по периметру тюремного двора, уже не вызывала у Леонарда такой чёрной безысходной тоски, как в первые годы заключения. Тогда ему хотелось просто разбить себе голову о тюремную стену.

А сейчас…

Он ведь уже состарился. Почти ослеп. Отвык от вольной жизни. Забыл, что такое свежий ветер и нехлорированная вода. Провёл за решёткой больше лет, чем на свободе. Чего ему было бояться и чего ждать? Нечего.

Два пожизненных заключения — по одному за каждого убитого агента ФБР. И семь лет за побег — так, для проформы.

Ни на одном из судебных процессов по своему делу он не признал себя виновным.

Синемундирные солдаты генерала Кастера, как и сам Кастер, почти сто сорок лет назад пришли на землю оглала, чтобы убивать их. И сами погибли от их рук в сражении при Литтл-Биг-Хорн.

Агенты ФБР пришли на землю резервации оглала и открыли пальбу по тем, кого считали экстремистами. Террористами. По их домам, в которых были женщины и дети. И он, Леонард, тоже был там.

Три дома на ранчо Джампинг Булл.

Он защищал свою землю. И он стрелял. Вот и всё. Хейапи.

Два пожизненных и семь лет за побег. Тюремные ворота с лязгом захлопнулись за ним — теперь он понимал, что навсегда.

Сперва он надеялся на кассацию приговора. На условно-досрочное освобождение. «Международная амнистия» называла его «военнопленным»… и столько людей по всему миру, как оказалось, просили его освободить. Он не знал, почему они это делали, но был им благодарен. Хотя их просьбы не помогли.

Когда синие мундиры схватили Ташунку Витко — вождя воинов оглала, разгромивших кавалерию генерала Кастера в битве при Литтл-Биг-Хорн, — за него никто не заступался. Ташунка Витко, которого бледнолицые называли Крэйзи Хорсом, погиб в американской тюрьме от удара штыком в живот, потому что солдаты решили, что он пытается сбежать. Может, он и пытался. Чтобы видеть небо не через колючую проволоку.

Родичам вождя солдаты не отдали его тело. И никто так никогда и не узнал, где же он похоронен.

А Леонард пробыл в тюрьме бледнолицых гораздо, гораздо дольше, чем прожил на свете Ташунка Витко.

Он не искал смерти, не боялся её, но ждал.

Чтобы наконец выйти на свободу.

Военнопленный индейской войны.

* * *

Сражение у Литтл-Биг-Хорн, в котором погиб генерал Кастер, произошло 26 июня 1876 года.

Перестрелка на ранчо Джампинг Булл, в которой были убиты два агента ФБР, чья гибель приписывается Леонарду Пелтиеру, произошла 26 июня 1975 года.

Леонард Пелтиер находится в тюрьме до сих пор.

@темы: фики, джен, ФБ-16, американские тексты

@темы: твор4ество

Лёша

Директор новому водителю:
- Как ваша фамилия? Я к водителям только по фамилии обращаюсь!
- Алексей!
- Че фамилия такая?
- Нет имя.
- Вы меня не поняли, мне нужно знать вашу фамилию!
- Вы меня не будете звать по фамилии, зовите Алексей!
- Слышь, боец ты че тупой, я еще раз спрашиваю как твоя фамилия?
- Ну, Любимый моя фамилия!
- Поехали, Лёша...

Мёртвые души

Со мной приключилась довольно забавная, но, в то же время, печальная история. Я пришёл в библиотеку за "Мёртвыми душами" Н.В.Гоголя и решил подшутить на библиотекарем (молодая девушка была). Чтобы поднять настроение и себе и ей, попросил посмотреть и 2 том "Мёртвых душ". Она ушла искать книгу...

Физика
Когда-то в босоногом детстве, я пробовал сделать электромагнит из гвоздя и мотка тонкого провода. Единственным низковольтным источником питания был сеть радио, подрубил к это сети свой электромагнит, я решил опробовать его на чем-то легком. Выбор пал на лезвие бритвы. Как же я охренел, когда прилипшее в электромагниту лезвие вдруг начало передавать новости...

Аптекарь-математик

Зашла я на днях в Питере в аптеку после операции на ноге, нужны были повязки, чтобы сама могла перевязывать. Аптекарь (а) - милая женщина в возрасте.
я: Здравствуйте, мне нужны повязки такие марлевые, послеоперационные
а: (снисходительно) Вообще-то они не марлевые
я: (с недоумением) ну, бог с ними, пусть не марлевые, ну такие, после операции, прикладывать, квадратные
а: (еще более снисходительно) Вообще-то они прямоугольные
я: простите великодушно, давайте прямоугольные
Аптекарь приносит голубенькую повязку на физиономию.
я: видимо я неточно сказала, мне нужно перевязывать ногу после операции
а: вообще-то это называется салфетки
я: хорошо, давайте салфетки
а: вам 15 на 15 или 29 на 43?
я: (с сомнением глядя на очень маленькую упаковку с салфетками 15 на 15) а можете примерно показать, 15 на 15 - это как?
а: (с раздражением) девушка, вы вообще с математикой не дружите? Вы не можете представить 15 на 15?
В итоге 15 на 15 были, само собой, сложены в несколько слоев и в итоге выглядели как 3 на 5. Решила эту женщину больше не бесить и сходила в другую аптеку, где мне продали "вот такие вот (жесты руками) марлевые квадратные салфетки" без всяких дополнительных вопросов.

РАНЕЕ В НАШЕЙ ПРОГРАММЕ!Как жена играла в сталкер
Однажды жена попросилась поиграть в сталкер. Нужно отметить что жена не игроман.
По миссии лежит раненный мужик и умирающим голосом "Помоги мне". По задумке даешь ему аптечку, а в ответ он тебе шняг всяких. Ну вот жена побегает к нему с колонок слышу это жалобное "Помоги мне" и сразу очередь с калаша.
Долго над ней стебался тогда, что помощи у нее просить не буду.

Подслушанный разговор
Сидела я как-то в кафе, а за соседним столиком болтали парень лет 25-27 и девушка. Какие между ними отношения - сказать было сложно, впритык на них не смотрела, но некоторые части беседы слышала очень даже хорошо. Один из диалогов был приблизительно таким:
- Смотри, какая красотка пошла!
- Да, ничего, жаль только в джинсах.
- Жаль? Да у нее попа как орех, такую только джинсы и выделят (это девушка сказала, да)
- Ну, не знаю. Я все-таки за юбки и платья.
- Почему? Редко какое платье подчеркнет низ так, как это делают хорошие скинни. Правда, не всем идет, но ей-то как раз.
- Понимаешь, есть в юбках один будоражащий момент, который сводит любого мужика с ума.
- Да ну? И какой?
- Намек на быструю доступность.
- Не поняла? Что в юбках, особенно длинных, доступного?
- Я в прямом смысле: физическую доступность тела. От мысли, что можно подойти, быстро задрать юбку и ... просто едет крыша.
- Ага, так тебе бабы и дадут, разбежались!
- А кто сказал, что сразу дадут? Дело в фантазии. Джинсы - их стягивать надо. Это частично блокирует мозг. А юбка - это фетиш-ускоритель реакций из мысленной игры, что могло бы случиться, если было бы можно...
Вот как-то так. Никогда не слышала ранее такое объяснение факту, почему мужчины предпочитают женщин в платьях и юбках

Пропащее поколение
Еду в автобусе. Напротив парень сидит. Выглядит аккуратно, одет со вкусом. Рядом с ним бабка сидит. Типичный представитель подкласса городских. А между нами стоят три пацана, на вид лет 14-16.
Подъезжаем к остановке, парень поднимается, на ходу доставая мелочь, и вот у него из кармана выпало несколько пятитысячных купюр. У бабки глаза загорелись, остальные пассажиры тоже напряглись. Даже у меня мелькнула порочная мысль. А подростки быстро усадив на место подскочившую уже бабку, подняли деньги и окликнули уже выходящего парня. Тот обернулся, увидел у них в руках деньги и быстро захлопал по карманам. Короче, деньги вернули владельцу.
Бабка через пару минут завозмущалась:
— Ироды поганые, ни себе ни женщине пожилой, ёб вашу!..
На что ей отвечают просто эпической фразой:
— Мы — пропащее поколение.
Дальше в автобусе было тихо.

@темы: приколы, мужЪ

Название: Женщина-Воин
Автор: sillvercat для fandom Americas 2016
Бета: OxanaKara
Размер: мини, 1497 слов
Пейринг/Персонажи: Ванаги-Махпе (Женщина-Воин), Анункасан, шаман Уовогти, другие воины лакота
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: «Две души в женском теле встречались гораздо реже, чем в мужском. Жизнь индейского воина была исполнена тягот, и Вакан Танка, даруя вторую, мужскую, душу женщине, тем самым жестоко испытывал её»
Предупреждение: графичное описание индейских обрядов; смерть персонажей
От автора: написано для OxanaKara, оставившей мне заявку на январском флэшмобе драбблоты))
Ссылка на ФБ-16: тут.




Под солнцем — Ви — есть мужчины и есть женщины.

А есть люди, которые по воле Вакан Танки, Великого и Таинственного, родились с двумя душами в одном теле — мужской душой и женской.

Если эти две души помещались в теле мужчины, он носил женскую одежду и женские украшения, занимаясь теми ремёслами, которые испокон веку полагались женщинам: разделывал туши добытых охотниками зверей, дубил шкуры, шил из них одежду и украшал её бисером. Он не подходил к мустангам, не брал в руки ни копья, ни ружья.

Две души в мужском теле — это священный дар Вакан Танки и Вечной Женщины. Но люди с двумя душами были наделены ещё одним особым даром — они могли предвидеть будущее. Даже вожди и шаманы шли испрашивать у них совета и помощи.

Две души в женском теле встречались гораздо реже. Жизнь индейского воина была исполнена тягот, и Вакан Танка, даруя вторую, мужскую, душу женщине, тем самым жестоко испытывал её.

Женская плоть хрупка. У женщины тонкие кости, маленькие руки. Мужчина вынослив, как бизон. Его удел — битва. Он идёт на битву, как это делает бизон, защищая свою самку и детёнышей. Удел женщины — искать защиты у мужчины: отца, мужа, брата, сына.

Но иногда среди лакота рождались женщины с душой воина, которые преодолевали всё.

* * *

Ванаги раньше носила иное имя — Махпе, Листва. Носила вместе с женской одеждой — платьем из замши, расшитым цветным бисером и иглами дикобраза. Платье это расшивала ей мать, она же заплетала дочери её иссиня-чёрные волосы в две длинные косы, перехватывая пёстрой налобной повязкой. Мать дарила Махпе кукол из бересты и обожжённой глины в таких же шитых бисером платьицах. Посылала Махпе нянчить соседских крикливых младенцев. Вечная Женщина не послала матери Махпе собственных младших детей.

Но Махпе не хотела играть с куклами и нянчить младенцев, как это делали другие девочки-лакота. Она хотела играть с мальчишками, которые не носили платьев, а в одних набедренных повязках и легинсах боролись друг с другом, стреляли из луков и метали в цель копья на лугу у реки.

Она всегда с завистью смотрела на них, пока наконец не решилась поступить так, как давно намеревалась.

Махпе была рослой и длинноногой, с крепким, как сыромятный ремень, гибким и лёгким телом. Она ничего и никого не боялась.

— С кем из вас мне схватиться, чтобы вы приняли меня к себе? — звонко крикнула она, подойдя к мальчишкам.

Те повернулись к ней, опустив свои луки. Никто из них не засмеялся.

Они, как и Махпе, знали обычаи лакота. Если мальчик, перешагнувший порог детства и вступивший в отрочество, выбирал женскую участь, он надевал женское платье и приходил играть с девчонками. Если девочка, ещё не уронившая первую женскую кровь, выбирала участь воина, она приходила к мальчишкам, чтобы сразиться с самым сильным из них.

Анункасан, Орёл, шагнул вперёд. Ему сравнялось тринадцать зим, и он обрёл своё имя этой весной в Чёрных Холмах, когда голодал там и молил Вакан Танку о видении духа-покровителя.

Он был на полголовы выше Махпе и, конечно же, шире в плечах и в кости. В его тёмных глазах не было ни вызова, ни насмешки. Он смотрел на Махпе с тревогой.

— Ты вправду этого хочешь? — вполголоса спросил он, приблизившись к ней.

Махпе гордо кивнула.

Бронзовое тело Анункасана прикрывала лишь набедренная повязка. Это упрощало для него схватку: пальцы противника скользили по голой коже.

Махпе подумала и потянула вверх подол своего замшевого платья, чтобы, как и мальчишки, остаться в одной набедренной повязке. Грудь у неё едва-едва начала набухать.

Анункасан был сильным, куда сильнее Махпе, но опрокинуть её на траву ему так и не удалось. И Махпе, несмотря на боевой азарт, кипевший в крови, догадалась, почему: он берёг её, девчонку, берёг инстинктивно, как волк оберегает волчицу. Но Махпе не нуждалась в снисхождении. Она хотела драться на равных с ним!

Вспыхнув от гнева, она вцепилась зубами в его солёное от пота плечо и подсечкой швырнула наземь, торжествующе навалившись сверху. Остальные мальчишки возмущённо загалдели:

— Нечестно!

Но Анункасан поднялся с земли, едва Махпе разжала руки, и отрывисто бросил:

— Она победила.

Другие мальчишки не щадили Махпе, но ей это шло на пользу: она набиралась сил день ото дня и постепенно начала одолевать остальных в драках. Её мать плакала и ругалась, видя всё новые синяки и кровоподтёки на теле Махпе. После того, как с ней поговорил шаман, старый Уовогти, ругать дочь она перестала. Но в глазах её стыли боль и растерянность, когда она смотрела на Махпе.

А Махпе была счастлива. Она до изнеможения тренировалась с копьём, луком и стрелами, объезжала жеребят-годовиков, и всегда, когда ей было особенно трудно или страшно, рядом с нею оказывался Анункасан.

Он помог ей и на испытании Огнём. Когда Махпе выхватила из костра раскалённый уголь, чтобы потушить его собственной ладонью, он держал её за плечи, крепко сжимая. Его тёмные глаза глядели прямо в её расширившиеся от боли зрачки. Тошнотворно запахло палёным, кожа на ладони Махпе покрылась волдырями. Но Махпе удержалась на грани обморока, гордо уставившись в суровое лицо Анункасана, хотя руку потом пришлось долго залечивать.

Так прошли лето, осень, зима и весна. Махпе ещё больше вытянулась, её груди налились, словно весенние бутоны, а бёдра плавно округлились. Но ей не нужны были эти перемены. Она не хотела становиться женщиной, ложиться с воином, чтобы принять в себя его семя, растить и вскармливать его детей.

Она сама хотела быть воином. Биться с врагами-васичу, кавалеристами в синих мундирах, оттеснявшими племя лакота всё дальше к Паха Сапа, Чёрным Холмам. Она хотела скакать верхом наперегонки с ветром, смело и по праву высказывать свои мысли на Совете племени.

Она могла переменить своё решение до Пляски Солнца, которая приходилась на дни летнего солнцестояния. До того, как принесёт Ви — солнцу — жертву крови.

Воины лакота приносили жертву солнцу, чтобы Ви стало свидетелем их клятвы. Их перерождения. Они просили у солнца того, что не могли получить обычным путём.

Все те, кто хотел испытать себя, приходили к Ви Чан, Дереву Жизни, установленному в центре священного круга. И когда Ви подымалось в зенит, шаман проделывал в их телах отверстия жертвенным ножом, а они пели Песню Солнца. Потом в эти отверстия продевались сыромятные ремни, чтобы воин, кружась в танце вокруг Ви Чан, обрывал их весом своего тела. Если же он не мог порвать ремни, кто-нибудь из его родных или друзей помогал ему освободиться, разрывая его собственную плоть.

Махпе была готова к этому испытанию. Стоя вместе с двумя другими воинами у столба и глядя на подымающееся над прерией солнце, она бестрепетно сняла с себя набедренную и нагрудную повязки, легинсы и мокасины. Она осталась нагой, как в тот день, когда мать родила её.

По собравшейся толпе прокатился тихий ропот.

Матери Махпе не было среди людей, стоявших вокруг Ви Чан. Она лежала ничком в своей палатке, обливаясь слезами и сокрушаясь о судьбе своей дочери, избравшей путь воина.

Махпе обвела взглядом круг собравшихся. Она точно знала, кто из них поддержит её, и не ошиблась.

Анункасан выступил вперёд, обнажённый, как и она. И был с нею, когда священный жертвенный нож старика-шамана Уовогти пронзил её плоть с двух сторон над ключицами и её кровь закапала на каменистую землю. Он был с нею, когда Уовогти продел в свежие раны тонкие сыромятные ремни и прочным узлом привязал их концы к вершине Ви Чан.

Анункасан был с Махпе все казавшиеся ей бесконечными часы, когда под гром боевых барабанов и свист костяных дудок воины плясали вокруг Ви Чан, а солнце стояло в зените. Когда Ви начало клониться к западу и стало из золотого багровым, Анункасан крепко взял Махпе за плечи, как тогда, во время испытания Огнём. А она, как тогда, молча посмотрела на него запавшими, мутными от боли глазами — с невольной надеждой. Его же взгляд был спокойным и твёрдым — даже тогда, когда он дёрнул её за плечи и ремни с отвратительным хрустом вырвались из её плоти. Солнце завертелось огненными кругами в ослепительно чёрном небе, но руки Анункасана подхватили Махпе, не дав ей коснуться земли.

Так Махпе получила новое имя — Ванаги. Сильная.

* * *

Бледнолицые теснили лакота прочь с их земли, уничтожая, словно бизонов, многочисленные стада которых поредели, как листва осенью. Воины лакота сражались с отчаянной храбростью, но их было слишком мало, а бледнолицых — слишком много.

Когда кавалеристы в синих мундирах окружили селение Ванаги, чтобы согнать уцелевших индейцев за колючую проволоку резервации, Ванаги сражалась бок о бок с Анункасаном. И пулю, предназначенную ей, он принял на себя, заслонив Ванаги своей широкой грудью.

Он был гораздо выше неё, и пуля, которая раздробила бы ей плечо, угодила ему прямо под сердце.

— Зачем ты это сделал? — простонала она, бросаясь на землю рядом с ним. — Зачем, зачем?!

— Ты женщина, — ответил он, едва шевеля губами, на которых уже проступила кровавая пена. А вокруг грохотали ружья бледнолицых.

— Я не женщина, я воин! — закричала Ванаги и ещё успела увидеть, как по окровавленным губам Анункасана скользнула улыбка. А потом голова его склонилась к плечу.

Он вздохнул в последний раз и больше не дышал.

Ванаги была воином, получив новое имя у Дерева Жизни, но слёзы хлынули по её щекам, когда она, как подобает женщине лакота, потерявшей мужчину, одним взмахом ножа срезала свои тяжёлые косы. И тем же ножом она несколько раз провела по щекам, чтобы кровь её, смешавшись со слезами, брызнула на тело Анункасана.

И, совершив это, она схватила его ружьё.

Ванаги отправилась к Бесконечному Небесному Огню чуть позже Анункасана, когда солдаты-кавалеристы расстреляли её в упор. Она счастливо улыбалась, умирая. Она точно знала, кто встретит её там.

@темы: фики, ФБ-16, американские тексты, индейцы

Требуется помощь друга.
На сей раз не мне.
Замечательная команда Терминаторов WTF The Terminator Unlimited 2017 ищет БЕТУ. Я их бартерила в прошлом году и могу подтвердить, что команда классная, тексты замечательные. Я сама бы с удовольствием, НО глазки не дают.

Так что если кто-то может и хочет помочь ребятам в бетинге хотя бы части текстов, стучитесь к ним в пост набора или дайте мне знать в умыл.

@темы: ВТФ-17

Название: Кошкин светофор
Автор: sillvercat для команды fandom Russian original 2016
Бета: Daremif aka Angua
Размер: драббл, 595 слов
Пейринг/Персонажи: кошка, котята, люди
Категория: джен
Жанр: драма, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Ей просто надо было спасти своих детей, вот и всё».
Примечание: время действия — наши дни
В основу текста положен случай из реальной жизни
Предупреждение: антропоморфизм
От автора: своими глазами не видела. но мне на работе рассказали, как кошка перетаскивала трёх котят через Платановую аллею, она же улица Маркса. На самом деле там ДВЕ параллельные дороги с платанами посередине, так что задача кошки была ещё более тяжёлой. Светофор там реально появился.
Ссылка на ФБ-2016: тут.

Ей просто надо было спасти своих детей, вот и всё.

В том логове, где она родила их, — в укромном уголке подвала, среди переплетений тёплых труб — стало опасно оставаться. Там начали ходить какие-то люди, стучать по трубам разными железками и сверкать брызжущими во все стороны ослепительными снопами искр.

Её дети были слишком малы, чтобы укрываться вместе с нею во дворе: в кустах или под старой беседкой. Они едва открыли глаза, неуверенно ковыляли и сразу стали бы лёгкой добычей для бродячих собак. Да и для тех, что хозяева выгуливали во дворе, — тоже.

Она облазила все окрестности, пока дети мирно спали на куче ветоши в подвале, где родились. Их было трое: две полосатые, как она сама, дочки и сын, рыжий, как его отец, большеголовый, лобастый, с крепкими лапами. Вырастет таким же разбойником… если вырастет. Она не могла допустить, чтобы он погиб.

Не так далеко от их подвала открылось кафе — благодатное место, куда люди приходили, чтобы есть и пить, оставляя много объедков. Она уже побывала там и выяснила, что две женщины, которые разносили еду и убирали со столов, а также та, что еду готовила, — добрые. Они выносили к порогу много вкусных объедков. У них были тёплые руки и ласковые голоса. Они не должны были обидеть её и детей.

Однако это чудесное место с добрыми женщинами и вкусной едой находилось за широкой полосой дороги, по которой взад и вперёд сновали машины, дудя гудками и гремя музыкой из окон. Она знала, что машины неживые, что внутри них сидят люди, но захотят ли они остановиться, когда она побежит им наперерез, крепко-крепко держа в зубах одного из своих детей?

Пока она напряжённо размышляла обо всём этом, наступило новое утро. В подвал опять пришли, громко топая и переговариваясь, те, кто хотел разрушить их дом. Они не заметили ни её, ни её детей, потому что тех она уже торопливо подтащила ближе к подвальному окошку.

Первым она схватила за загривок рыжего сына, схватила неудачно, и он пронзительно вскрикнул. Ей пришлось снова положить его, чтобы взять ещё раз, поудобнее. Сердце у неё колотилось сильно-сильно, а уши сами прижались к голове, и шерсть вздыбилась от ужаса, когда она стремительной тенью промчалась через залитый утренним солнцем двор и метнулась к громыхающей машинами дороге.

— Гляньте, кошка крысу тащит, — ахнул старик с тросточкой, покупавший журнал со сканвордами в киоске «Роспечать».

Киоскёрша высунулась в дверь и тоже ахнула:

— Да это не крыса, это котёнок!

Кошка тяжело бежала через дорогу, дрожа от напряжения и страха. Она уже не могла останавливаться или озираться по сторонам, она должна была исполнить свой долг, полагаясь только на милость людей, сидевших внутри машин. Машины останавливались, скрежеща тормозами, одна за другой, пропуская отчаянно бегущую кошку с котёнком, болтавшимся в её пасти.

Она примчалась к кафе, завернув в знакомый проулок, и положила рыжего сына к ногам изумлённой официантки, выглянувшей из кафе. И снова кинулась обратно через дорогу. Теперь ей нужно было спасать дочек.

— Надеюсь, у неё их там не десяток, — завороженно пробормотал старик, увидев, как кошка выносит со двора второго котёнка. Опережая её, он шагнул к дороге и властно помахал машинам своей тростью, как милиционер, регулирующий движение.

Кошка вновь благополучно пересекла дорогу, оставила отчаянно пищащую дочку на пороге кафе и, не давая себе опомниться, стремглав метнулась обратно.

В последний раз она бежала медленнее и даже выронила у обочины пискнувшую дочку. Но тут же подобрала её и поспешила дальше. У противоположной обочины стояли люди и махали ей руками. Кто-то фотографировал её, кто-то аплодировал. Двое старшеклассников с рюкзаками радостно свистели.

Кошка устало добрела до кафе, из которого вышли не только официантки и повариха, но и сам хозяин. Вышли её встречать.

А через месяц на том месте, где кошка переходила дорогу, встал светофор.

Nautilus Pompilius — Колёса любви

Название: Маугли
Автор: sillvercat для команды fandom Russian original 2016
Бета: Daremif aka Angua
Размер: драббл, 818 слов
Пейринг/Персонажи: Мишка, Рина, хозяин Рины
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Человечий щенок пах прегадко, а выглядел того хуже. Он боялся, потел и плакал, вернее, скулил, совсем как собственные щенята Рины, последнего из которых недавно продал Хозяин»
Примечание: время действия — начало 90-х годов
Предупреждение: сленг, ненормативная лексика; антропоморфизм
Ссылка на ФБ-2016: тут.

Устав реветь, Мишка просто вжался в шершавую стену гаража. Он даже не смел рыдать в голос, только сорванно скулил. И сопли не смел утирать, боясь лишний раз шевельнуться.

Он не знал, что за порода была у этой собачищи, которую мудак-хозяин запер вместе с ним в своём гараже, уйдя бухать дальше. Из дома, за которым стоял гараж, доносился хмельной ржач и взвизгивание шалав. Хрипло надрывались колонки с веранды.

– А я ушаночку поглубже натяну и в своё прошлое с тоскою загляну…

Пьяный хозяин не стал слушать Мишку, который отчаянно орал, что не хотел, не хотел ничего тырить. Он только заглянул в приоткрытую дверь этого грёбаного гаража, в котором стоял «мерин», чёрный и блестящий, как мамкины лакированные туфли. Мамку Мишка помнил плохо, а её туфли — хорошо.

— Интернатский, сучонок? — лениво процедил хозяин, огромный, плечистый, так неожиданно возникший рядом с Мишкой, словно специально его караулил.

Тут Мишка отпираться не стал. Чего отпираться? Весь район легко отличал интернатскую шпану от нормальных школьников, сытых и чистеньких. А уж Мишку — юркого заморыша, наголо обритого ввиду обнаружения вшей, в грязной майке навыпуск и в чёрных китайских трениках, выглядевшего лет на десять вместо своих тринадцати, — даже слепой не принял бы за домашнего пацана.

Мишка, конечно же, хотел пошарить в этом богатом гараже, оставленном без присмотра, вот и пошарил. Хозяин взял его железными пальцами за цыплячью шею и легко, как щепку, зашвырнул внутрь гаража. Мишка только успел вякнуть: «Дяденька, не надо!», а когда кое-как поднялся с карачек, на пороге, повинуясь окрику хозяина, выросла эта собачища. Громадная, словно накачанная, ростом Мишке по грудь, бурая, с чёрными подпалинами, с обрубленными ушами и хвостом. Она пронзительным взглядом уставилась на Мишку, и тот затрясся так, что зубы зацокали.

— Дрыгаться будешь, она тебя порвёт, — равнодушно бросил хозяин, едва глянув на прижавшегося к стенке Мишку. — Стереги, Рина.

Вышел и запер дверь. Мишка остался в темноте один на один с этой страшенной тварью! У него даже не было огнива, как в той сказке, что читала вслух воспиталка Елена Петровна. Она была добрая, но уволилась, — наверно потому, что платили воспиталкам очень мало, а воровать Елена Петровна не хотела. Мишка сам слышал, как она сказала директрисе, когда уходила, — не могу, мол, воровать у сирот. Директриса так распсиховалась, что вся красными пятнами пошла. Мишка же спокойно мог воровать — не у сирот, а у всяких жлобов. Но сейчас он с отчаянием понимал, что попал.

Мишка неподвижно стоял у стены. Он не знал, сколько прошло времени, может быть, несколько часов. Он снова принялся тихо и безнадёжно скулить, незаметно утираясь ладонью. У него подкашивались ноги от усталости, но, едва он пробовал пошевелиться, как псина начинала утробно рычать. В горле у неё будто клокотал мотор, а шерсть на мощном загривке вставала дыбом. Мишка видел в темноте, как сова или кошка, хотя на эту страхолюдину глаза бы его не глядели.

Коленки у него окончательно подогнулись, он начал понемногу сползать по стене. Шершавая облицовка царапала ему лопатки сквозь драную майку. Однако он не обращал на это внимания, судорожно, по сантиметру, приближаясь к бетонному полу.

— Рина, — прошептал он хрипло, глядя в блестящие глаза собачищи. — Рина, Рина… Не ешь меня…

Осталось только добавить, как Колобку: «Я тебе песенку спою», и Мишка затравленно всхлипнул.

* * *

Человечий щенок пах прегадко, а выглядел того хуже. Он боялся, потел и плакал, вернее, скулил, совсем как собственные щенята Рины, последнего из которых недавно продал Хозяин.

Рина тосковала по своим щенятам. Это был её третий помёт.

Она ещё раз посмотрела на скулящего человечьего щенка. Он был худой, маленький и неопасный. Рина не понимала, зачем Хозяин велел ей его стеречь. Щенок медленно сползал вниз, на пол, — решил, что она этого не заметит или же ему стало всё равно.

Ещё он назвал её по имени. Это ничего не значило, но всё-таки.

Наконец щенок весь оказался на полу. Поджал к груди тощие задние лапы и обхватил их передними. Пускай. Рина не могла позволить ему убежать, но стоял он или сидел на полу, было неважным. Хотя Хозяин приказал ей не позволять щенку шевелиться. Но Рине стало жалко щенка. Он всё ещё трясся и стучал зубами. Наверное, замёрз. Он был почти голый и совсем безволосый. Даже на голове у него не было шерсти.

Рина подошла к нему, цокая когтями, и он сперва попытался отползти, а потом замер. Даже дышать перестал. Вернее, сопеть.

Рина боднула лбом этого дурачка и легла рядом, привалившись к нему своим горячим мохнатым боком. Дурачок мало-помалу перестал дрожать и свернулся калачиком, притянув задние лапы к худому животу.

Уснул.

Рина ещё немного полежала, чутко прислушиваясь к пьяному шуму во дворе, и наконец задремала сама, опустив морду на тощую спину щенка.

* * *

Наутро едва проспавшийся хозяин, войдя в гараж, пнул ногой в бок сперва Мишку, а потом Рину. Он был похмельным и злым, но не погнался за Мишкой, когда тот, извернувшись, пулей проскочил мимо него и вылетел в распахнутую дверь. Только проорал ему вслед:

— Маугли хренов! Попадись мне только!

И погрозил кулаком.

Рина посмотрела, как быстро убегает прочь человечий щенок, который всю ночь доверчиво сопел у неё под боком, и опустила голову.

Геннадий Жаров — Ушаночка

Название: Кот, Сонечка и маньяк
Автор: sillvercat для команды fandom Russian original 2016
Бета: Санди Зырянова
Размер: драббл, 997 слов
Пейринг/Персонажи: Сонечка, её мама и бабушка, кот, маньяк, следователь
Категория: джен
Жанр: мистика, хоррор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Сонечка спасает кота, а кот — её
Примечание: время действия — наши дни; написано по заявкам анонов, желавших ужастиков
Предупреждение: попытка изнасилования; лёгкий стёб; одноногие собачки; шпала-мораль
Ссылка на ФБ-2016: тут.

Рыжий кот обретался на пустыре под разбитой гипсовой скульптурой пионера, и забрать его домой Сонечка никак не могла. Кот был ужасен: очень худ, даже костляв, на спине вдоль торчащего гребнем хребта и на тощих ляжках шерсть у него облезла до розовой шкурки, и там зияли проплешины. Глаза у кота гноились и были покрыты какой-то чёрной грязью, как и огромные уши. Но это была не грязь. Сонечка погуглила и выяснила, что это демодекоз.

Про демодекоз она прочла ещё в детстве, у Хэрриота. Она мечтала стать ветеринаром, но мама, конечно, ей не разрешила. Мама и бабушка. Услышав, что Сонечка намерена поступить на ветеринарный факультет сельхозакадемии, они тут же принялись кричать, что это работа не для интеллигентной девушки, и капать друг другу валокордин. В итоге Сонечка поступила на филфак гуманитарного университета, закончила его с красным дипломом, да так и осталась там — ассистентом на кафедре. Зарплата была небольшой, зато работа — чистой, подходящей для интеллигентной девушки и смертельно скучной. Мама и бабушка остались довольны.

В свои тридцать два Сонечка всё ещё была девушкой и Сонечкой.

Мама родила её «для себя», как сама говорила. В своё время бабушка тоже родила маму «для себя». Мужчин в их «двушке» никогда не водилось, разве что в облике слесаря дяди Коли. Бабушка неустанно напоминала маме, что пожертвовала ради неё всем, а мама то же самое твердила Сонечке.

Сонечка не возражала, не кричала, что, дескать, не просила её рожать. Она понимала, что мама права, и что теперь в благодарность за подаренную жизнь она должна посвятить эту жизнь маме и бабушке.

Маме исполнилось шестьдесят два года. Бабушке — восемьдесят восемь, и она жила с Сонечкой в одной комнате, пропахшей валокордином.

Так что забрать кота с пустыря домой и вылечить было делом неосуществимым.

Но Сонечка пыталась лечить его прямо на пустыре. Она кормила его каждый день: утром, когда шла на автобусную остановку, чтобы ехать на работу, и вечером, когда возвращалась. В Интернет она прочла, что демодекоз возникает при слабом иммунитете и плохом питании. А при хорошем питании состояние животного может улучшиться и стабилизироваться. Ещё она колола коту отодектин и гамавит. Кот шипел и рычал, но Сонечке хватало минуты, чтобы прижать его к земле и сделать укол. Потом он вырывался и снова забивался под пионера.

Шприцы с лекарствами Сонечка купила в ветеринарной клинике, сначала описав ветеринарам симптомы котовьей болезни. Привезти его туда было невозможно — он непременно удрал бы по дороге.

Наконец кот и в самом деле начал стабилизироваться! Он оброс новой шерстью и, хоть и косился на Сонечку хмуро и с укоризной, исправно вылезал из-под пионера, едва Сонечка туда подходила и кыкыскала.

Когда-то мама и бабушка встречали Сонечку по вечерам возле остановки, но перестали. У них болели ноги, по телевизору шёл сериал «След», а на Сонечку никто никогда не покушался. Поэтому она могла спокойно окормлять кота.

Маньяк напал на Сонечку как раз тогда, когда она пришла к коту. Наступил октябрь, темнело рано, фонари на пустыре не горели, и вокруг не было ни души.

Кроме кота.

Маньяк подошёл к Сонечке сзади и начал что-то мямлить. Что-то про «проводить». На вид ему было лет сорок. Через руку у него был перекинут плащ, в другой руке он держал старомодный портфель. Сонечка недоумённо подумала, откуда он его выкопал, когда маньяк аккуратно сложил на останки пионера и портфель, и плащ, и принялся Сонечку душить.

Вернее, заваливать её туда же, на пионера, одной рукой — на удивление сильной — держа за горло. А второй рукой полез к ней под юбку и начал срывать колготки. Сонечка беспомощно трепыхалась, как пойманная птица. «Курица», — машинально подумала она, судорожно давясь и кашляя. Курица, которую поймали, чтобы зарубить на суп. Когда однажды в детстве они всей семьёй ездили в деревню к прабабушке Софье, Сонечка видела, как это происходит. Тогда она в ужасе зажмурилась и убежала. Но сейчас она не могла никуда убежать. Маньяк кряхтел, воняя потом и гнилыми зубами. Его пальцы больно тискали Сонечкину грудь. А потом он вдруг заорал так, что совершенно оглушил Сонечку.

И лопнул.

Разлетелся на сотни мелких ошмётков, обрызгав всё вокруг кровавым дождём, горячим и липким.

Сонечка лишилась чувств.

* * *

Она провела несколько часов в больнице, где выяснилось, что у неё нет никаких серьёзных травм, кроме шока. Потом её отвезли в отделение полиции, где следователь, пожилой дородный дядечка, допрашивал её, сам, кажется, пребывая в шоке от увиденного на пустыре. Сонечка ничем не могла ему помочь. Ничего подобного в сериале «След» не показывали.

Мама и бабушка сидели в коридоре и очень переживали — так, что весь коридор пропах валокордином.

Через два дня Сонечка вышла на работу, а ещё через неделю мама и бабушка наконец перестали встречать её возле автобусной остановки, чтобы привести домой. У них болели ноги, а по телевизору всё ещё шёл «След».

И вот, выйдя из автобуса, Сонечка торопливо направилась прямиком к разбитому гипсовому пионеру. Кровавую лужу возле него уже смыло дождём. Сонечка наклонилась и посветила телефоном в щель под руинами пионера.

Кот был там — сидел и сверкал на Сонечку зелёными глазами.

— Как вы это сделали? — прошептала Сонечка. — И кто вы такой? Пришелец? Инопланетянин, потерявший свой корабль? Демон? Оборотень?

Все эти дни она напряжённо, до головной боли, размышляла обо всём случившемся, и пришла к определённым логическим выводам.

Маньяка убил кот. Она не знала, как он это сделал, но это был он.

— Послушайте, — сказала она сдавленным дрожащим полушёпотом, — я точно знаю, что это сделали вы.

Кот молчал и только подёргивал кончиком хвоста. Глаза его горели ярче, чем фонарик в её телефоне.

— Я помогла вам, а вы мне, — хрипло проговорила Сонечка и встала на колени прямо на мокрую холодную землю. — Пожалуйста, помогите мне ещё раз. Заберите меня отсюда хоть ненадолго! Я не могу так больше! — она всхлипнула. — Так тоскливо и так… одинаково! Прошу вас! Пожалуйста!

Кот молчал и только светил глазами. Сонечка ещё немного постояла, поднялась и побрела домой.

Наутро, когда она нерешительно подошла к пионеру, кота там уже не было. И вообще нигде не было.

Кот исчез.

* * *

На другой день Сонечка уволилась с кафедры филфака и устроилась регистраторшей в ветеринарную клинику, где ей когда-то прописали лекарства для кота. А на следующий год она решила подать документы на заочное отделение ветеринарного факультета сельхозакадемии.

Жизнь начиналась заново.

Песня про кота

@темы: кошачье, фики, джен, ФБ-16, Русреал

УПД: изменила концовку чуть-чуть согласно пожеланиям))

Название: Профессор и Акула
Автор: sillvercat для команды fandom Russian original 2016
Бета: Daremif aka Angua
Размер: миди, 5350 слов
Пейринг/Персонажи: Акула/Инга Анатольевна
Категория: гет
Жанр: повседневность, драма, романтика, юмор, стёб
Рейтинг: R
Краткое содержание: современная сказка для тургеневских девушек бальзаковского возраста, мечтающих о прекрасном принце, пусть даже он является к ним в образе раненого «братка»
Примечание: время действия — начало 90-х годов
Все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, достигли возраста согласия и совершеннолетия
Предупреждение: обсценная лексика, упоминание насилия и пыток
От автора: я этих героев неимоверно люблю. Мне много хорошего написали в комментах, в том числе о том, что этот рассказ лучше «Тонкой штучки»)) и ещё о том, как кто видит дальнейшую жизнь Инги и Никиты. Я это тоже вижу: женщину, стоящую на крыльце с ребёнком на руках
Ссылка на ФБ-2016: тут.

* * *

Акуле повезло. Он сам понимал, как ему повезло: он ухитрился скрыться от бойцов Лазаря, вывалившись из подвала, где его держали, когда на лазаревскую хазу насыпались менты. От ментов Акула тоже ускользнул. Ему следовало бы сменить кликуху на «Колобок».
Ещё он понимал, что радоваться рано: Лазарь вот-вот мог откупиться или отмазаться от ментов (не зря же говорили, что у него везде всё схвачено, и свора адвокатов всегда наготове) и тут же послать братков в погоню за бывшим пленником. Поэтому Акуле следовало шевелить копытами пошустрее.
Но это удавалось ему с трудом. Условия трёхдневного пребывания в лазаревском подвале были отнюдь не санаторными. Акулу мурыжили качественно, отбив почки, сломав, как минимум, два ребра, и не поленились потыкать в рожу горящей сигаретой. Поскольку Акула уворачивался, ожоги пришлись в левую скулу и подбородок. Само собой, его не кормили и держали в наручниках. Когда налетели менты, лазаревский недоделок Федька Гном, сосредоточенно сопя, как раз отстёгивал Акулу от подвальной трубы, чтобы вести наверх, к хозяину. В очередной раз. Заслышав поднявшийся во дворе кипеж, Гном зазевался. А уж оглушить его, вырвав из рук ключи от «браслетов», было для Акулы делом плёвым, как бы он ни ослабел.
Тёткин образок сработал, не иначе, отрешённо думал Акула, кое-как пробираясь в темноте вдоль чужих заборов и зажимая рукой нестерпимо ноющий бок. Когда семь лет назад, в восемьдесят восьмом, ещё при Совке, он собирался из своего Камышлова в армию, тётка Лида, как в мыльном сериале, повесила ему на шею образок на серебряной цепочке — Николу-Чудотворца. Вот он и натворил чудес. Мог бы, конечно, подоспеть пораньше, пока бойцы Лазаря не отбили Акуле почки, но и за то, что получилось, следовало сказать «спасибо». Может, просто отвлёкся святой, чего уж там, имел полное право: таких подшефных, как Акула, у него наверняка был вагон и маленькая тележка.
Лазаревские уроды, как ни странно, образок с Николой-Угодником не тронули. Верующие оказались, паскуды, как хозяин. Ведь сам Лазарь, как о нём болтали, даже обедню в церкви выстаивал по воскресеньям.
Сейчас Акуле требовалось срочно куда-то сховаться хоть на пару суток — в таком месте, где бы его точно не нашли ни менты, ни лазаревские гоблины, а потом как-то добраться до своих. Это было почти невыполнимо.
Акула еле волочил ноги по тёмному проулку, где из-за заборов на него вяло брехали собаки. Он не представлял, как это всё проделать. Проще было лечь в придорожную канаву, свернуться калачиком, прижав коленки к груди, и сдохнуть спокойно, без суеты и колготни. Хорошо, что стояло лето. Хотя зимой, наверное, сдыхать в канаве было бы куда удобнее — просто замёрз и всё.
На этой жизнеутверждающей мысли Акула, должно быть, всё-таки отключился, привалившись к чужому забору под единственным на весь проулок фонарём. Поэтому незнакомый женский голос прозвучал у него в ушах так неожиданно, что он даже затряс головой, словно вынырнув со дна реки на поверхность.
— Что с вами? — повторяла и повторяла женщина. — Вам плохо? Может, «скорую» вызвать?
Её глаза за стёклами очков в роговой оправе тревожно уставились на Акулу — светлые, прямо-таки льдистые, как у Снежной королевы, если бы та носила очки. Женщина была старше Акулы, наверное, лет на десять. Или на пятнадцать. Он на баб после тридцати никогда толком не смотрел. Чего на них смотреть, когда вокруг полно сосок-малолеток.
— Н-не надо «скорую», — промычал Акула.
— Но вас же кто-то избил, — запнувшись, растерянно пробормотала женщина, видимо, хорошенько разглядев его покоцанную физиономию.
— Избили, да, — прохрипел Акула в ответ. — И могут убить, — добавил он просто, чувствуя, что вот-вот вырубится.
— В милицию надо позвонить! — строго произнесла женщина, и Акула мотнул гудящей головой, решив объяснить ей всё как есть. Ему уже нечего было терять.
— Я сам такой же, как они, — с усилием проговорил он, облизнув ссохшиеся губы. — Как те, кто бил, то есть. Так что мне нельзя в ментовку. Посадят сразу. Не звоните… пожалуйста, — вспомнил он детское «волшебное слово». — Я уже того… ухожу отсюда.
А женщина вдруг подошла к нему вплотную и закинула его бессильно повисшую руку себе на плечо.
— Вы чего? — ахнул Акула.
— Не могу же я вас так бросить, — решительно сказала та и потянула его за собой. — Я тут живу. В этом доме, — она указала куда-то за забор, возле которого топтался Акула.
— Вы с ума сошли? — изумлённо спросил он, пытаясь отстраниться. Он вообще-то хотел употребить более крепкое слово, но постеснялся. Эта женщина казалась ему учительницей. Или даже профессоршей. При ней стыдно было материться.
— Я не хочу, чтобы вы скончались под моим забором, — отрезала она и деловито поправила очки. — Идёмте же!
«Точно, профессорша», — зачарованно подумал Акула и покорно поплёлся за нею в калитку, стараясь сильно на странную профессоршу не наваливаться. Это у него почти получилось — он окончательно отрубился уже у неё на крыльце и сквозь нарастающий звон и гул в ушах почувствовал только, как она с трудом перетаскивает его через порог. Дальше Акуле стало совсем хорошо, темно и спокойно. Как в глубоком космосе.

* * *
В пиндосовских боевиках главные герои всегда, прочухвшись, говорили: «Привет», как идиоты. Подняв тяжёлые веки и сфокусировав неверный взгляд на женщине, стоявшей спиной к нему и чем-то звякавшей на столе, Акула прохрипел:
— Здрасте.
— Доброе утро, — чётко проговорила та, поворачиваясь к нему.
Тогда Акула осознал, что уже действительно утро — солнце проклёвывалось сквозь прозрачные занавески на окне, а под окном бойко квохтали куры и чирикали воробьи. Ещё он осознал, что лежит на допотопной кровати с высокой никелированной спинкой и шишечками на ней. У тётки Лиды в Камышлове была точно такая же кровать. Акула вспомнил, как в детстве любил откручивать эти гладкие шишечки, пихать их в рот и однажды чуть не подавился, дурак.
Ещё он был сейчас раздет до трусов — он даже проверил этот факт, проведя рукой под одеялом — его левое плечо и рёбра стягивала тугая повязка, а ожоги и порезы — теперь он провёл рукой по щекам — залеплял лейкопластырь.
— Вас, кажется, пытали, — ровным голосом констатировала женщина, сдвинув брови. — Почему? Что вы им сделали?
Её золотистые волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке. Серый мешковатый свитер с воротником до подбородка и монашеская тёмная юбка «в пол» совершенно скрывали её фигуру.
«Нихрена я им не сделал», — сказал бы Акула кому угодно, только не ей, не этой профессорше, глядевшей на него строгими светлыми глазами из-под стёкол очков.
— Я не… — скороговоркой пробормотал Акула, — не хочу к ним присоединяться. У меня немного ребят, но они дорогого стоят… каждый… и поэтому Лазарь не может просто меня ухайдо… убить. Ну, попытал немного. Но я под него не пойду, потому что он, — Акула старательно проглотил завертевшееся на языке определение, — сволочь он, короче. К нему зачем-то менты заявились… вот тогда я чуток придушил того гадёныша, который меня караулил, и ушёл. Никто не заметил, — он с трудом перевёл дыхание, выпалив всё это.
— Раздел сфер влияния, — серьёзно кивнула женщина. — А вы — небольшое, но гордое суверенное государство, сопротивляющееся аннексии. Понятно. Вам лучше?
— Ещё как! — благодарно выдохнул Акула.
Её точно прислал Никола-Чудотворец. Больше некому было.
— Хотите есть? — спокойно осведомилась она.
— Ещё как! — повторил Акула со всем пылом, и тогда она улыбнулась. Не сказать, что широко или лучезарно, но в глазах её вспыхнули весёлые искорки, и Акула понял, что зачарованно лыбится в ответ.
— Я сейчас, — сообщила она и направилась к двери. Тут Акула наконец заметил, что она сильно хромает, прямо-таки ковыляет, припадая на левую ногу. Вчера он этого не рассмотрел. Как только она ухитрилась его дотащить от порога до этой кровати?! Раздеть, перевязать… Такого бугая!
Хлопнула дверь, женщина вернулась. Она несла перед собой на подносе дымящуюся тарелку с тушёной картошкой и большую кружку с чаем. Акула накинулся на всё это, едва дождавшись, когда она поставит поднос на табуретку и подоткнёт ему подушку, чтобы было удобнее есть. Он едва не стонал от удовольствия, пока ел, и только спустя несколько минут обнаружил, что женщина опять отошла к окну — наверное, чтобы не смущать его.
— Зачем вы меня к себе всё-таки… притащили? — внезапно выпалил Акула, даже перестав жевать. Этот вопрос не давал ему покоя.
— Не бросать же вас было у ворот. Вы сознание потеряли. Или вы имеете в виду — почему я не сдала вас в милицию? — невозмутимо уточнила женщина. — Считайте, что я подобрала вас, как подобрала бы больного котёнка.
Акула поперхнулся чаем и надрывно закашлялся. Он? Здоровенный загорелый кабаняка, коротко стриженный, с распухшей от побоев рожей? Больной котёнок?!
— Лазарь — это Иннокентий Витальевич Лазарев, я полагаю, — негромко уточнила она, и Акула снова едва не поперхнулся. Но кивнул. — Он спонсирует наш университет.
— Он много чего спонсирует, — проворчал Акула, наконец переведя дух. — Как вы догадались?
— Ну, вы же не могли в таком состоянии брести издалека, — легко объяснила женщина, скрестив на груди руки. — Его дом — на соседней улице. Про Иннокентия Витальевича разные слухи ходят. Когда вы сказали: «Лазарь», паззл сложился.
Акула откинулся на подушку. Есть ему сразу расхотелось. Он опять увидел перед собою водянистые глаза Лазаря, услышал елейный голос. «Поразмысли-ка ещё, сопляк». И за этими словами — удар ботинком под дых. Хорошо начищенным, модным итальянским ботинком.
Спонсирует университет.
— Его ребята уже меня ищут, — выпалил он. — Они тоже могут сложить два и два… и тогда придут сюда. Вломятся, если вы не откроете.
— Не прямо же сейчас, — подумав, отозвалась женщина. — И потом, он меня знает, Иннокентий Витальевич. Вряд ли заподозрит. Я ему преподавала.
— Как это… преподавали? — опешил Акула. Он просто ушам своим не поверил.
— Он решил расширить свой интеллектуальный багаж, — весело пояснила она, — и брал у меня частные уроки. Я историк и подрабатываю репетиторством. Собственно, вчера вечером я возвращалась от одного из своих учеников. А у Иннокентия Витальевича за плечами всего лишь военное училище.
У Акулы за плечами вообще нихрена не было, кроме трёх лет на флоте и года в технаре. Да и тот он бросил.
Он почувствовал себя дикарём. Питекантропом, каким вообще-то и был. С моряцкими матерными татуировками на бицепсах. Она их наверняка увидела во всей красе, когда перевязывала его. Что она должна была о нём подумать?!
Он даже замычал, готовый с головой забиться под стёганое одеяло, которым она заботливо его укутала.
— Вам плохо? Больно? — встревоженно спросила она, быстро составляя на стол пустую посуду с табуретки и присаживаясь у кровати. Её прохладные пальцы сжали его запястье. — Я вам уже давала антибиотики, когда вы были без сознания. Вы хотели пить и пили. Сейчас я ещё принесу.
— Погодите, — хрипло попросил Акула. — Вы же профессор, да? Всё-таки, какого… о Господи… зачем вы со мной возюкаетесь тут?!
— Я не профессор, — спокойно возразила женщина, — я доцент и замдекана… и вообще всё это неважно. Я уже, как вы выразились, возюкаюсь. И довозюкаюсь до положительного конечного результата. То есть до того момента, когда вы поднимаетесь на ноги и отправитесь восвояси.
Теперь Акула сам схватил её за руку. Рука была тонкой и нежной по сравнению с его лапищей.
— Какого… рожна?! — яростно просипел он, буравя взглядом её серьёзное лицо. — Я, может, бандюк и убийца!
— Бандюк — это уж наверняка, — задумчиво кивнула она, — но не убийца. Вообще вы неплохой человек.
Акула наконец совершенно потерял дар речи и мог только хлопать глазами, как идиот.
— Вы могли бы убить того, как вы выразились, гадёныша, который вас караулил. Но не сделали этого, — рассудительно продолжала она, словно не замечая его изумления. — Я довольно хорошо изучила Иннокентия Витальевича за время своих с ним занятий, чтобы полностью согласиться с характеристикой, которую вы ему дали. Он пытал вас… думаю, самолично. Кроме того, считается, что здешние правоохранительные органы целиком у него в кармане. Так что… — она развела руками, — я не могла снова вас к нему вернуть, такого беспомощного, иначе меня бы замучила совесть. И знаете, что ещё? — она улыбнулась, наморщив нос. — вы так забавно проглатываете обсценную лексику, что просто любо-дорого слушать.
Акула интуитивно догадался, что она имеет в виду. Вот, значит, как это называется. Обсценная лексика.
— Может быть, пора уже познакомиться? — живо спросила она, наклонив голову к плечу. — Меня зовут Инга Анатольевна. Как мне вас называть?
— Акула, — брякнул он и спохватился. — Это по фамилии — Окулов. Первая буква «О», но всем до… до фени. Прозвали, ещё когда я на флоте служил. На Тихоокеанском. А так меня Никитой зовут.
Женщина опять серьёзно кивнула.
— Я сейчас принесу таблетки… а вы отдыхайте, Никита. Вам, может, телевизор включить? У меня есть маленький, на кухне.
Акула решительно помотал головой на подушке.
— Дайте мне лучше какую-нибудь книгу. На свой вкус. Я… оклемаюсь чуток и буду читать.

* * *
Вкус у Инги Анатольевны оказался профессорский. Глаза её лукаво блестели, когда она протягивала Акуле толстенную книгу с золочёным обрезом: Соловьёв Серей Михайлович «История России с древнейших времён», том первый. Акула отчётливо скрипнул зубами, открыв книгу, но мужественно преодолел предисловие и принялся читать дальше. Втянулся он на Рюрике.
Книженция весила как пудовая гиря, словеса в ней — тоже, но Акула всегда был охоч до учёного лексикона и сам не заметил, как на исходе второго дня такого воодушевляющего времяпрепровождения строй его собственных мыслей начал до боли походить на строй мыслей господина Соловьёва. Типа: «Как скоро племена начали владеть сами собою, то не стало у них правды, то есть беспристрастного решения споров, не было у них устава, который бы все согласились исполнять, не было власти, которая бы принудила ослушников к исполнению принятого устава…»
— Беспредел у них там, короче, творился, — с удовольствием поддел он Ингу Анатольевну, которая время от времени заглядывала в комнату, интересуясь физическим и душевным состоянием своего пациента. — Прямо как у нас сейчас.
— Существует расхожее мнение, что история развивается по спирали, — пожала та худыми плечами. — То есть повторяется раз за разом на более высоком уровне. Это всего-навсего «людская молвь», но некое зерно истины в ней присутствует. Погодите, вы ещё до Смутного времени не дошли.
— Я и не успею дойти, — с искренним сожалением вздохнул Акула, опустив монументальный том себе на живот. — Я уже почти оклемался. Мне опасно здесь оставаться… опасно для вас. Вызвоню своих ребят и того… ретируюсь.
Это тоже было «соловьёвское» словечко.
Он расстроился, подумав об этом. Чёрт, он и правда не успеет дочитать все эти книги. Господин Соловьёв понаписал ого-го сколько — двадцать девять томов. До Нового года можно было читать. И он бы с удовольствием!
Акуле вообще всё нравилось в этом доме. Тихо тут было, спокойно, цветы в горшках расставлены по всем подоконникам, куры кудахтали под окном, а сонный толстый кот Федот валялся на полу в полосах солнечного света. Акула давно так не жил, с самого детства, закончившегося уходом из тёткиного дома в армию.
Тётка Лида вскоре после этого умерла, и Акула больше в Камышлов не возвращался.
Инга Анатольевна посмотрела на него и сухо проронила:
— Конечно. У вас же дела, я понимаю. Вы… читайте, сколько успеете.
— Какие там дела, — буркнул Акула, ещё больше расстроившись. Что ж такое, эта женщина и её Соловьёв заставляли его ломать голову над тем, правильно ли он живёт вообще. Они-то жили совсем по-другому! — Моя персона для вас опасна, говорю же… и потом, я не могу сидеть у вас на шее. Я вам уже задолжал. Я всё верну, как только…
— Не валяйте дурака, Никита! — вспыхнула вдруг Инга Анатольевна и резко встала с табурета, на который присела. На её бледных щеках проступили алые пятна, и даже лоб покраснел. — Вы мне ничего не должны, вы у меня в гостях, и я не желаю больше ничего об этом слышать.
— Хорошо, не услышите, — пошёл на попятный Акула, донельзя удивлённый этой внезапной вспышкой. — Только не обижайтесь.
— Я не обижаюсь, с чего бы! — отрезала Инга Анатольевна и заторопилась к двери, хромая сильнее обычного.
Но она расстроилась, конечно же, Акула это чувствовал. И тратилась она на него изрядно, при её-то мизерной зарплате и приработках. Чёрт, она купила для него бинты, лекарства и даже смену белья! Поэтому, как бы она ни ерепенилась, он твёрдо решил возместить ей ущерб. Сунуть в почтовый ящик конверт с баблом, например. Или сберкнижку завести на её имя.
У Инги Анатольевны, судя по всему, никогда не жил годный мужик, занимавшийся домом по-хозяйски. Ведь она была калекой, если на то пошло, как тут хозяйственных мужиков ловить и где, не в своём же университете! Да и не из тех она была, кто ловит кого ни попадя, Акула сразу это понял.
Он бы с огромным удовольствием взялся за обустройство этого крохотного домика, похожего на домик бабушки Красной Шапочки: тут и крыша наверняка текла, и скрипучие половицы просто вопили о необходимости их перебрать… словом, руки у Акулы чесались, но как он мог заниматься такими домработами, не спалившись перед соседями?! Никак.
Так что он тихо лежал, смаковал Соловьёва, постепенно дойдя до Ивана Калиты — хитрющий был князь! — и наслаждался каждой минутой такого безмятежного бытия.
Но Калита Калитой, а пора было и честь знать.
Закончились выходные, Инга Анатольевна ушла на работу. Акула допрыгал до её телефона, чтобы послать сообщение на пейджер своему другану и правой руке Борюсику. Сообщение было кратким: «Перезвони мне» и номер телефона, аккуратно записанный на бумажке, приклеенной к аппарату.
— Твою мать! — радостно заорал Борюсик, дозвонившись, и Акула поморщился, отводя трубку от уха. За шесть дней, проведённых в этом доме, он напрочь отвык от таких-то матерей. — Ты живой!
— Куда я денусь, — проворчал Акула. — Всё в ажуре?
— В полном, босс, а теперь — так ваще! — горячо заверил Борюсик. — Ох, и погуляем теперь! Ты где?
— В Караганде, — исчерпывающе отозвался Акула, и друган снова счастливо заржал. — Завтра утром, часиков в семь, подруливайте к винно-водочному на Савеловской. Я там внутри буду ждать, он круглосуточный.
Савеловская находилась через две улицы от профессорского дома. Палить Ингу Анатольевну перед кем бы то ни было Акула не собирался.
— На «мерине» не приезжайте, «пятёрку» у Димона возьми, — устало закончил он. — Всё ясно?
— Ясно, как день, босс! — жизнерадостно возопил Борбсик. — В семь, Савеловская, вино-водка, как штык, бля буду! Ох и погудим теперь!
— Гудок не порви, — буркнул Акула и с досадой хрястнул трубкой по рычагу. Чёрт, чёрт, чёрт…
Инга Анатольевна вернулась сравнительно рано, ещё темнеть не начало, и принесла большой пакет с продуктами, при виде которого Акулу даже передёрнуло — попробуй прокормить такого бугаину! Нет, всё правильно он сделал, пора было валить отсюда к таким же бугаям, позабыв про Ивана Калиту и всё такое прочее.
— Меня заберут завтра в семь утра от винно-водочного на Савеловской, — сумрачно объявил он, сидя на койке в простыне, как какой-то римский патриций или привидение, дикое и вовсе не симпатичное. — Я дозвонился до своего клана «Сопрано». До своего роду-племени. До своей бригадки, короче. Пора и честь знать. Каникулы кончились.
Он подумал, что в самом деле чувствовал себя здесь, как в детстве на каникулах, когда можно было валяться с книжкой, сколько захочется, и каждое утро ждать только хорошего.
Инга Анатольевна сразу как-то поникла. Улыбка пропала с её бледного лица.
— Да, конечно. Если вам нужно. Если вы считаете, что уже полностью поправились.
— Поправился на все сто. На всю грёбаную катушку, — проскрипел Акула и с вызовом покосился на неё, кутаясь в простыню. Да-да-да, ему пора было возвращаться к своим бугаям, к привычному лексикону и в привычную жизнь-жестянку, ну её в болото.
Акуле охота было летать!
Он стиснул челюсти так, что их заломило.
— Не стоит демонстрировать мне, Никита, что вы браток и авторитет, — бесстрастно сказала Инга Анатольевна. — Я это и так знаю.
А, чёрт!
— Извините, — пробормотал Акула, чувствуя, что уши у него загорелись, как красные лампочки на ёлке. Это у него-то! Нет, валить, валить отсюда, и побыстрее. Винно-водочный на Савеловской, семь утра, Борюсик, кабак, тёлки. И всё!
Заснуть в эту ночь — в последнюю ночь под крышей профессорского дома — Акуле никак не удавалось. Он крутился, вертелся, снова и снова зажигал и гасил настольную пампу, дочитал про Калиту и перешёл к Симеону Гордому, Ивану Второму и его сыну, малолетнему княжичу Димитрию, которому вскоре предстояло стать Дмитрием Донским и наголову разгромить татар на Куликовом поле.
Акула вдруг остро пожалел, что не родился в то время. Скакал бы себе на богатырском коне, махал палицей и горя не знал. Самое то для него.
А Инга Анатольевна была бы какой-нибудь монашкой. Светлой голубицей. Аки горлицей. Спасала бы его на Куликовом поле. Обмывала бы кровавые раны на жестоком его теле.
Под его дверью вспыхнула полоска света из кухни. Инга Анатольевна тоже не спала, тихонько брякала там чашками: видно, решила заварить себе чаю. Акула подумал, подумал, потом решительно встал с кровати, по привычке придерживая ладонью пострадавший бок и заматываясь в куцую простыню.
Профессорша вроде как не удивилась его патрицианскому явлению среди ночи. Поставила на стол ещё одну чашку, банку с вишнёвым вареньем и два блюдечка. И печенье «Крокет».
Акуле кусок в горло не лез, но он мужественно жевал, не отрывая взгляда от своей исходящей паром чашки. Вкусно пахло мятой, которую Инга Анатольевна добавляла в заварку.
— Хорошо, что вы вышли, Никита. Я уже собиралась к вам зайти, чтобы сказать кое-что, — внезапно объявила она, и Акула удивлённо вскинул глаза.
Профессорша была одета, как обычно, несмотря на ночь. То есть в шёлковую белую блузку и длинную чёрную юбку до пола. Акула уже понял, что такие монашеские одеяния она носила для того, чтобы скрыть уродливую ортопедическую обувь, которая, впрочем, мало помогала ей от хромоты.
Сам Акула, что он ни надень, хоть смокинг, чувствовал себя при ней лопух лопухом. Его испачканную и порванную в лазаревском подвале одежду Инга Анатольевна добросовестно отстирала и заштопала: и штаны, и рубашку, так что к завтрашнему возвращению в строй он был экипирован полностью. Пушки вот только не хватало, её тиснули лазаревские братки.
— Кое-что — это что? — с некоторым удивлением уточнил Акула, глядя на профессоршу во все глаза.
Скулы у неё сильно порозовели. Она аккуратно поставила чашку на стол и негромко, но чётко произнесла:
— Так получилось, Никита, что после смерти родителей я много лет живу одна. С моим физическим недостатком мне сложно найти себе… партнёра, да я и не искала, честно говоря. Как-то не к лицу, — она чуть усмехнулась уголком губ. — А теперь уже и не по летам. Согласно Евангелию, надо просить, чтобы было дано. Я никогда не просила… а теперь в сухом остатке мне тридцать девять лет, и я понятия не имею, что такое акт любви. Физической любви. Я прошу вас… мне кажется, что вы поймёте… в общем… — она глубоко вздохнула и поправила очки, — мне бы хотелось, чтобы вы познакомили меня с этой стороной жизни. Сегодня ночью. Сейчас. Если я вам, конечно, не слишком противна.
Её светлые глаза за стёклами очков казались огромными и беззащитными.
— Почему я? — как идиот, спросил Акула. У него даже в ушах зазвенело от услышанного. Он сидел на краю стула и пялился на Ингу Анатольевну. Просто глаз не мог оторвать.
— Потому что я уверена — вы меня поймёте, как я уже сказала. И ещё потому, что вы мне симпатичны, — ответила она просто.
— Я?! — ахнул Акула.
Он? Неуклюжий бугаина с ручищами, как у молотобойца, заросший щетиной, с перебитым носом? Симпатичен?!
Инга Анатольевна решительно кивнула:
— Да. Вы. Я понимаю — мало того, что я калека, так ещё и отвратительно стара для вас. Сколько вам лет?
— Двадцать пять, — обалдело пробормотал Акула. — И вы совсем не…
— Перестаньте, прошу вас, Никита, — всё так же ровно проговорила она. — К чему из вежливости отрицать очевидное?
Теперь её впалые щёки побледнели, и она сжала тонкими пальцами камею — или как там называлась эта штука с женским профилем — под воротничком белоснежной блузки.
Акуле вдруг пришло в голову, что лицо у неё — точно такое же, как на этой камее. Тонкое, нежное.
— Никакой я не вежливый, — брякнул он хрипло, — я грубый. Кабан Пятак. А вы красивая. Просто я вас боюсь, вот и всё.
Теперь настала её очередь ахнуть и захлопать ресницами.
— Меня?!
— Вас, вас, — мрачно подтвердил Акула, затолкав руки между колен и понурившись, как школьник. — Потому что я — тупой браток, быдло, а вы…
Он даже крякнул.
Инга Анатольевна нахмурилась и опустила голову, а потом порывисто встала.
— Предлагаю нам обоим не заниматься тут самоуничижением. Давайте уже решимся и сделаем… что-то более полезное.
Она сглотнула, храбро глядя сквозь очки на медленно воздвигшегося во весь рост Акулу. Он чувствовал себя рядом с нею просто какой-то башней. Танком «Клим Ворошилов». Броненосцем «Потёмкин».
— Пойдёмте, — прошептала она, облизнув губы, и неловко пошла впереди него в свою комнату, не оглядываясь и сильно хромая. Акула подумал — не оскорбит ли он её, если догонит и подхватит на руки? Наверное, оскорбит. Но ему очень этого хотелось.
Её спальня, в которую он никогда раньше не заходил, была довольно просторной. Но там все стены занимали книги. Книги — от пола до потолка, все четыре стены и даже простенок над дверным проёмом. Это было всё равно что жить в библиотеке! Ещё тут стоял широкий диван.
— Это бывшая комната моих родителей, — тихо сказала Инга Анатольевна, обернувшись. — А та, где вы… моя. Я постелю? И потушу свет?
Акула молча кивнул. Он совершенно не знал, куда девать руки, ноги… и вообще, в дурацкой простыне чувствовал себя не римским патрицием и даже не привидением с мотором, а просто болваном.
Инга Анатольевна, спеша и путаясь в углях, расстелила на диване свежее постельное бельё и бросила подушки. Потом так же торопливо потушила лампу. Теперь комнату освещала только луна, заглядывавшая сквозь занавески. Инга Анатольевна в этом свете казалась неясной тенью, едва заметной, затаившей дыхание, как заяц перед охотником.
Сам Акула чувствовал себя не охотником, а точно таким же зайцем, но он понимал, что должен быть ведущим.
— Инга… — проговорил он, впервые назвав её так. — Снимите… сними очки. И всё вообще сними. Пожалуйста.
Он увидел, как она пошевелилась в плотном полумраке, послушно сняв очки, которые тихо брякнули о тумбочку у дивана. Зашуршала ткань. Акула терпеливо ждал, сам затаив дыхание, пока её тонкое тело смутно не забелело в темноте, пока она не уронила руки, глядя на него потерянно и доверчиво — так, что у него запершило в горле.
Незаметно для себя он подошел к ней вплотную, и она запрокинула голову, уставившись ему в лицо. И прерывисто вздохнула.
— Ни презервативов же, ничего? — глухо спросил он, сцепив за спиной руки — свои большие волосатые ручищи. Секс-символ несчастный, мужчина по вызову!
Она заметно вздрогнула:
— О… я не подумала. Я никогда не покупала… такие вещи… но ведь я, наверное, уже не забеременею, мне тридцать девять… — бессвязно залепетала она, залепетала вовсе не похоже на свою обычно чёткую и ровную речь. — Какая я дура…
Она, кажется, готова была расплакаться.
Акула наконец расцепил пальцы, протянул руку и погладил её по горячей щеке.
— Я ничем таким не болею, честно, — прошептал он. — Я здоровый вообще. Как бык. Честное слово.
Простыня наконец сползла на пол.
У Инги были острые лопатки и ключицы, хрупкие позвонки, а волосы, когда Акула наконец распустил её всегдашний пучок, оказались густыми и прохладными на ощупь, рассыпавшись по её тонким плечам.
Её пальцы нерешительно легли ему на грудь, коснулись образка с Николой-Чудотворцем.
— Я могу вас вообще трогать? — спросила она дрожащим полушёпотом. — То есть… тебя. Мне всё время хотелось тебя трогать. Я, наверное, развратная, да? Развратная старая дева. Какой ужас.
Она изучающе водила ладонями по его плечам, по предплечьям до локтей, сперва робко, а потом всё смелее и смелее. Акула сотню раз бывал в куда более опытных женских руках. Шалавы и в несколько пар рук его оглаживали, но никогда он не трясся так — словно хренов осиновый лист весом под центнер.
— Я вам… тебе… нравлюсь хоть немножечко? — снова прошептала Инга, и Акула всей свой голой, покрывшейся мурашками кожей, вывернутыми наизнанку нервами ощутил её тоскливое отчаяние, её возбуждение, испуг… и то, как унизительно всё это было для неё. Чёрт, он ещё никогда так отчётливо не чувствовал другого человека! Словно он сам стал ею. Ингой.
Он сглотнул, пошевелил пересохшими губами и поймал её хрупкую руку. Поймал и потянул вниз, по своему вздрагивающему животу — туда, где палаткой вздыбились его трусы.
Он посмотрел на Ингу почти жалобно. И пробормотал — совершенно по тому же невесть откуда взявшемуся наитию:
— Примете у меня экзамен, профессор? Я опоздал, простите, но, может быть, ещё всё-таки не совсем поздно?
Инга вздрогнула, и Акула с радостью услышал её неуверенный короткий смешок.
— Я не профессор… и вы опоздали на много, много лет... но экзамен я у вас приму.
Её ладонь замерла как раз над резинкой его трусов, а потом, решившись наконец, занырнула под неё, и прохладные пальцы неумело, но крепко сомкнулись вокруг самого для Акулы дорогого. Ему показалось, что комната вокруг осветилась, такие яркие искры брызнули у него из глаз.
— Экзамен для меня — всегда праздник, профессор, — простонал он сквозь стиснутые зубы и покорно отдал самое дорогое ей на забаву, заранее поставив на нём крест. Но Ингины пальцы оказались поразительно чуткими.
— Культ Приапа, — задумчиво произнесла она, не разжимая их и озорно глядя на ошалевшего Акулу снизу вверх. — Приап — это бог плодородия в античной мифологии, он изображался…
— Со своим плодородием наперевес, — прорычал Акула, попятился и грохнулся на затрещавший диван, путаясь в чёртовых трусах и увлекая её за собой. — Простите, профессор, но я завалю экзамен, если вы не прекратите болтать!
— Я… не… не профессор, — пролепетала Инга сквозь смех, и тогда он заткнул её влажный, нежный, сладкий рот собственными губами.
Она была хрупкой, но где надо — кругленькой. Гладкой. А внутри — тесной и скользкой. Она дурманяще пахла сиренью и вскрикивала под его руками и губами так самозабвенно, что он едва удерживал на месте свою сорванную крышу. Он знал, что обязан полностью себя контролировать, чтобы не повредить ей. Ведь у неё болела нога, а он, питекантроп с приапом наперевес, никак не мог сообразить, как же поудобнее уложить её и самому улечься. И наконец усадил сверху себе на бёдра.
Инга упёрлась узкими ладонями в его покрытые испариной плечи, пряди густых волос упали ей на лицо. Она не закричала, только выдохнула со стоном, протяжно и сладко, и храбро подалась навстречу его напору.
Акула тоже зажмурился. Он был бы рад хоть вечность любоваться тем, как она раскачивается на нём, подымаясь и опускаясь, как рассыпаются по плечам и груди её пышные волосы, как она то растягивает губы в блаженной улыбке, то снова прикусывает их, глотая стоны. Но веки у него сами истомно закрывались.
— Ой, — удивлённо сказала вдруг Инга, не переставая двигаться на нём. — Как это… странно… Ой… Ой!
Глаза её расширились ещё больше и стали просто в пол-лица. Как блюдца.
Торжествующе рассмеявшись, Акула крепко обхватил её прохладные бёдра обеими ладонями и сам улетел вслед за нею.
Вокруг них сейчас могло происходить что угодно — извержение вулкана, вторжение инопланетян или, что было бы куда реальнее, бойцов Лазаря. Но у Акулы бы хватило сил только заслонить Ингу собой. Он лежал на боку, судорожно стискивая в объятиях её тонкое тело, и дышал ей в волосы. Дышал ею.
— Я справился, профессор? — хрипло спросил он наконец.
— Если бы у вас была зачётка, — прошептала она ему в грудь, обжигая дыханием, — я поставила бы вам «отлично».
И тихо рассмеялась.
Потом наступил рассвет, и Акула поднялся с измятой, разворошённой постели, ища свои трусы под её взглядом, пристальным и ясным. За окном радостно заорал петух.
Акула не знал, как теперь будет жить без этого домика с его книгами во все стены и восторженным криком дурака-петуха под окном.
Без этой женщины, которая смотрела на него счастливыми и тревожными глазами.
«Спокойно!» — свирепо приказал себе Акула и босиком пошлёпал в крохотную ванную за перегородкой, а потом в свою комнатушку, чтобы одеться. И когда он натянул починенные и отстиранные Ингой носки, штаны и рубаху и вышел в кухню, Инга уже была там — свежая, разрумянившаяся, и жарила гренки на допотопной чугунной сковороде.
Акула поглядел на неё, тяжело плюхнулся на табурет и отправил в рот гренку.
— Ты сейчас прикинешься бухариком? — деловито спросила Инга, поворачиваясь к нему от плиты. — Ну там, возле винно-водочного, когда будешь дожидаться своих?
Он кивнул, прожевал гренку и укорил с вымученной ухмылкой:
— Слова-то какие — буха-арик… не к лицу профессору… Нет. Не подходи, — он поспешно выставил перед собой ладонь и сам вскочил на ноги, отстраняясь, лишь бы не коснуться её. — Не трогай меня, а то я не уйду никуда. А мне надо… надо идти. Кто ты, а кто я? — он покривился, как от боли. — Акула!
Теперь она побледнела.
— Ты порешь ерунду, — отчётливо проговорила она, машинально вытирая руки об фартук. — Не надо мне демонстрировать, как глубока разделяющая нас социальная пропасть… а то я сейчас, как в мыльных сериалах, заявлю тебе, что, если у меня всё-таки появится ребёнок, я сохраню его любой ценой. Вот.
— С ума сошла, — одними губами произнёс Акула, и она лихо тряхнула головой:
— Может, и сошла. Ну и что? Ты куда-то торопился, так иди же.
Теперь её голос вновь стал очень ровным, а глаза — спокойными.
Давясь самой отчаянной матерщиной, Акула попятился и с грохотом вывалился на крыльцо. Чёртов петух с заполошным кудахтаньем сунулся ему под ноги, словно хотел остановить, и Акула едва не отвесил ему пинка.
Нет, ну надо же, удумала, ребёнка она оставит! Самой жрать нечего, а туда же! На кой ляд ей этот ребёнок, ну на кой?! Перепихнулись, и ладно! Так нет же! Всё-таки все бабы дуры, даже профессорши! Господи Боже!
Он сжал в ладони болтавшийся на шее образок с Николой-Чудотворцем. Надо было оставить образок Инге, чтобы та отдала его их будущему сыну — всё, как в мыльных сериалах показывают! А самому ему надо было захватить с собой на память «Историю России с древнейших времён» господина Соловьёва! Все двадцать девять томов!
Ураганом промчавшись по двору, у самой калитки Акула не выдержал и всё-таки обернулся.
Инга стояла на крыльце и смотрела ему вслед. И Акуле вдруг показалось, что у неё на руках уже подпрыгивает младенец — крепкий бутуз со светлым хохолком, похожий на его первые детские фотографии в тёткином альбоме. Подпрыгивает, что-то лопочет, пускает слюни и дёргает Ингу за лямку сарафана.
Какой сарафан?! На Инге был халат!
Акула моргнул и снова увидел Ингу в сарафане и весёлого бутуза.
Стиснув зубы, он толкнул калитку.

Любэ — Позови меня тихо по имени

@темы: гет, фики, ФБ-16, Русреал

@темы: я, твор4ество, друзья