Внимание!
Доступ к записи ограничен
2. Потребность в автономности и самобытности.
3. Потребность в свободе выражать собственные эмоции.
4. Потребность в адекватных границах и саморегуляции.
5. Потребность в креативности и игре.
Доступ к записи ограничен
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2021
Бета: fandom Old adventure books 2021
Канон: «Капитан Сорви-голова» Л. Буссенара
Размер: макси, 17220 слов
Пейринг/Персонажи: Жан Грандье (капитан Сорви-голова), Фанфан, остальные Молокососы, буры, британцы, пегасы
Категория: джен, броманс
Жанр: ретеллинг, стимпанк, приключения, военная драма, космо!AU
Рейтинг: R
Краткое содержание: Капитан Сорви-голова с отрядом Молокососов сражается за независимость Трансвааля... но не на Земле...
Примечание: стилизация, повлекшая за собой появление заместительных, характерных для канона.
Автор не смог вынести массового уничтожения людей и животных, также характерного для канона, и исправил это как мог.
Предупреждение: смерть второстепенных персонажей; неграфичное описание сражений и казни
Автор очень вольно обошёлся с содержанием романа Л. Буссенара, некоторые эпизоды, герои, имена, географические названия канули в небытие, другие, наоборот, появились; перед вами — некая Великая Британия, пытающаяся покорить независимый Трансвааль, упоминаются также Катай, Франкия, Германия, Италия.
Иллюстрации: от Nidzigasumi и ~lenxen~ «И снова в бой»; «В прачечной»
Ссылка: тут.
Скачать doc. Скачать pdf. Скачать epub.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/NEIOi.1628072527.jpg)
![](https://diary.ru/resize/-/-/3/4/7/6/3476110/eeEwU.png)
Была знакома мне:
«Трансвааль, Трансвааль — страна моя,
Ты вся горишь в огне».
Глава 1
Военно-полевой суд. — Обездоленная семья. — Появление Жана Грандье. — Казнь. — Чудовище из легенд. — Капитан Сорви-голова. — Погоня. — Материнская молитва.
Имя этого огромного сильного человека — Рууд — переводилось с языка буров как «волк», но его судьи об этом не знали. А он смотрел на завоевателей как хищный зверь — гордый, несломленный. Горячий ветер вельда ерошил его светлые волосы. Был он настоящим великаном, возвышаясь почти на две головы над охранявшими его солдатами. А те держали ружья наизготовку, поглядывая на пленного бура снизу вверх с невольной опаской и таким же невольным уважением. Пожалуй, если бы этот богатырь захотел, он мог бы легко схватить стоящих к нему поближе солдат за загривки и столкнуть лбами, чтобы черепа их раскололись, как гнилые орехи.
Эту мысль озвучил один из пятерых британцев, членов военно-полевого суда, — молодой кавалерийский капитан, нервно покручивая пшеничный ус:
— Господа, почему бы не заковать этого зверя в кандалы или хотя бы не связать? Мы все здесь сильно рискуем, находясь в непосредственной близости от него, мало ли что взбредёт ему в его дикарскую башку.
Председатель суда, статный высокий полковник в уланском мундире, досадливо сдвинул тёмные брови, восприняв слова капитана как критику в свой адрес:
— Наши солдаты держат под прицелом не только преступника, но и его семью, если вы ещё не успели этого заметить, капитан Адамс.
Он раздражённо ткнул пальцем в сторону стоявших за оцеплением, возле дома, родных обвиняемого — жены, стройной, всё ещё красивой женщины, и пятерых детей, младшие из которых прятались за её юбками. Две девочки лет семи-восьми, в ужасе уставившись на солдат, горько рыдали. Только старший из детей, подросток лет пятнадцати, стоял, гордо выпрямившись, как его отец, и с вызовом глядел на захватчиков.
Адамс пожал плечами, словно признавая правоту полковника, но тем не менее вполголоса сказал, наклонившись к своему соседу, кряжистому широкоплечему майору Колвиллу:
— Этому животному всё равно, что станет с его семьёй. Он и своих детей в жертву хвалёной независимости Трансвааля принесёт, если понадобится. А на мальчишку-то взгляните — вот кого следует поставить рядом с отцом. Этот зверёныш подрастёт и станет таким же зверем.
Майор согласно кивнул.
Председатель нахмурился ещё сильнее, услышав этот разговор, и поднялся со своего места.
— Рууд Эйзинга, военно-полевой суд объединённых вооружённых сил Великой Британии рассмотрел мотивы и обстоятельства совершённого вами преступления. Желаете ли вы что-то сказать в свою защиту?
Светловолосый гигант едва качнул головой, скрестил руки на могучей груди и заявил, с презрением глядя на своих судей:
— Я уничтожил всего лишь ваш поезд с боеприпасами. Славно он горел! Но я не добрался до вас. Будьте вы прокляты, я ни на секунду не сожалею о том, что буду казнён за своё деяние, жалею только, что вовремя не вступил в армию независимого Трансвааля, чтобы получить оружие и сражаться с вами, как подобает мужчине.
— Довольно! — грозно крикнул полковник, ударив ладонью по импровизированному столу, стоявшему перед судьями. Стол зашатался, бумаги посыпались с него, сержант, выполнявший обязанности секретаря суда, едва успел подхватить их. — Вы закоренелый преступник и подстрекатель, Рууд Эйзинга. Военно-полевой суд в составе капитана Руссела, капитана Адамса, капитана Хардена, майора Колвилла и меня, полковника Гордона, единогласно приговаривает вас к расстрелу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведён в исполнение немедленно. Вы сами выроете себе могилу.
Под усилившиеся рыдания семьи обвиняемого сержант отдал распоряжение одному из рядовых — и вскоре тот принёс из сада Эйзинги кирку, блеснувшую на солнце. Он с опаской положил её на траву невдалеке от великана. Подметив его страх, бур мрачно усмехнулся:
— Я мог бы не одного из вас, псы поганые, сейчас прикончить или покалечить, но не хочу рисковать жизнями своих детей и жены, раз уж все они попали к вам в заложники. Я сам вырою себе могилу и без страха лягу в неё, но знайте, что за меня отомстят, — голос его загремел, как гром.
Когда он умолк, в повисшей напряжённой тишине стало слышно, как в высокой жёлтой траве вельда стрекочут кузнечики.
— Я сказал — довольно тут вашей агитации! — вскричал опомнившийся полковник, опершись на стол кулаками. Его неимоверно раздражало то, что подсудимый не боится смерти и плевать хотел на его приказы. — Я велю сейчас же, на глазах у моих солдат и вашей семьи, раздеть и выпороть вашу жену, если вы не будете повиноваться!
Остальные члены суда изумлённо переглянулись:
— Гордон соображает, что делает, — вполголоса протянул один из них, капитан Харден, лысоватый, с хрящеватым носом, и похотливо осклабился. — Я с удовольствием погляжу на эту картину. Дикарка недурна собой, хотелось бы видеть, что скрывается под тем мешком, который она носит. Надеюсь, что этот мужлан и дальше будет перечить полковнику.
Но Рууд только скрипнул зубами и опустил лобастую голову, увидев, как его жена ахнула и закрыла ладонями бледное заплаканное лицо. Стало ясно, что гнусная угроза возымела своё действие.
— Какое замечательное благородное распоряжение только что прозвучало из ваших уст, господин полковник! — раздался вдруг позади всех напряжённый и гневный юношеский голос. — Оно делает честь Великой Британии, которую вы здесь представляете.
Все как один обернулись на эти крамольные слова. Со стороны выгона, ведя под уздцы низкорослого каурого пегаса, подходил запыхавшийся юноша, почти подросток — русоволосый, высокий, широкоплечий, на вид лет шестнадцати, не больше. Одет он был изящно и богато, можно сказать, даже щеголевато — в расшитый серебряными галунами тёмный камзол и брюки. На ногах его красовались кавалерийские сапоги. Его мальчишеское лицо, наверняка ещё не знавшее бритвы, пылало от гнева.
— Вам мало того, что вы приговорили к казни этого человека, — он кивнул в сторону осуждённого, который удивлённо и радостно вскинул голову, явно узнав паренька, — вы ещё хотите надругаться над его женой, ни в чём не повинной женщиной, на глазах у её детей?!
Заметно пристыженный этой справедливой отповедью полковник на миг отвёл взгляд, но потом снова побагровел от раздражения.
— Прекратите демагогию, вы, молокосос. Я требую, чтобы осуждённый подчинялся моим приказам, приказам председателя военно-полевого суда.
— Который только что приговорил его к смерти, конечно же, он должен быть к вам почтителен, — насмешливо закончил юноша. Его тёмные глаза горели возмущением, губы горько искривились.
— Да кто вы такой, чёрт бы вас побрал?! — снова вспылил полковник Гордон. Он мог бы отдать своим солдатам приказ схватить юного наглеца — но мало ли, вдруг это сын какого-нибудь местного аристократа, судя по одежде и повадкам? Хотя пегас у него был явно из недорогих, туземной породы, мелкий и коротконогий, лишь крылья, пока что прижатые к бокам, задорно топорщились, выдавая гордый нрав животного. «Такой же, как у его огольца-хозяина», — подумал полковник, сумрачно усмехнувшись в усы.
— Меня зовут Жан Грандье, — негромко, но чётко представился юноша. — Я прибыл из Кейпитауна. Рууд Эйзинга, которого вы здесь осудили, спас меня когда-то от смерти. Я только что узнал о суде над ним — и хочу спасти его. Я добьюсь его оправдания — и предлагаю вам миллион франков залога, если вы отложите эту позорную казнь.
У всех отвисли челюсти.
Капитан Харден длинно присвистнул и спросил, не утерпев:
— Банк Грандье в Кейпитауне не вам ли принадлежит?
— Он принадлежал моему отцу, а после его гибели по завещанию перешёл ко мне, — гордо выпрямившись, ответствовал юноша. — Чек на предъявителя, выписанный мною, будет принят в любом банке Великой Британии.
Офицеры начали изумлённо перешёптываться, во все глаза уставившись на него, но эти толки оборвал полковник Гордон. Он ещё сильнее насупил тёмные брови и отчеканил:
— Вы что-то путаете, молодой человек. Вы не в суде присяжных находитесь. Здесь, в Трансваале, идёт война, если вы не успели заметить, вертясь в столице, — тут он позволил себе усмехнуться. — Военно-полевой суд вынес приговор: мятежник, пустивший под откос эшелон с боеприпасами, будет расстрелян немедленно. Дурную траву — с поля вон.
Рууд Эйзинга презрительно сплюнул себе под ноги и проговорил так же спокойно, как и председатель суда:
— Не надо просить за меня, Жан, не унижайся. Поддержи лучше мою Эллен и всю мою семью, — он кивнул в сторону своих детей и жены.
Те уже не рыдали, но потухшими, остановившимися глазами смотрели на происходящее. Старший мальчик так и стоял, вытянувшись в струнку и стиснув у груди кулаки.
— Можем ли мы, его родные и я, хотя бы обнять его на прощание? — после долгого молчания бесцветным голосом осведомился Жан.
Полковник тоже помедлил, прежде чем с явной неохотой подал знак солдатам из оцепления. Те немного расступились. Жена и дети Рууда кинулись к нему и повисли у него на шее, судорожно обнимая его и плача. Сцена эта была столь душераздирающей, что многие солдаты отвернулись, пряча повлажневшие глаза и наверняка вспоминая о собственных семьях. Лишь члены суда сидели с каменными лицами. Капитан Адамс чистил ногти щепочкой, полковник демонстративно уткнулся в бумаги, остальные принялись громко болтать между собой.
Последним к приговорённому подошёл Жан Грандье. В глазах его тоже стояли слёзы, которые он незаметно утирал.
— Ну-ну, мальчик, — прикрикнул на него великан, — тебе ли плакать? Я отдаю жизнь за нашу свободу. Крепись, ты храбрый командир.
— Тс-с, — прервал его юноша и изо всех сил сжал в объятиях. Потом поспешно отошёл, чтобы не мешать родным Рууда прощаться с ним.
Выждав ещё немного, полковник Гордон отдал приказ увести всех родных осуждённого и Жана Грандье за оцепление. Теперь Жан обнял за плечи несчастную Эллен, которой суждено было вот-вот стать вдовой. Женщина отвернулась, вцепившись в его одежду. Поверх её растрёпанной светловолосой головы Жан, стиснув зубы, глядел на то, как бур, поплевав на ладони, сноровисто взмахнул киркой, остриё которой врезалось в красную землю вельда. Вскоре целые холмы этой взрытой земли выросли по обе стороны большой ямы. Прежде чем начать свою страшную работу, Рууд сам провёл на земле две зарубки, шагами отметив свой гигантский рост.
Покончив с этим, он встал на краю собственной могилы, бросив кирку и заложив крепкие руки за спину. Теперь он уже не смотрел на свою семью и на Жана, а с вызовом, тяжело и ненавидяще уставился на солдат, которые, повинуясь отрывистым командам сержанта, выстроились напротив него. Они уже вскинули ружья, из стволов которых вот-вот должна была вырваться его смерть. Потом он перевёл взгляд на членов суда. Те наконец-то притихли и сидели за своим усыпанным бумагами столом, как деревянные истуканы в красных мундирах.
— Я сейчас умру, но и вы долго не проживёте, мерзавцы, заявившиеся на нашу землю, — прогремел он, и каждое его слово, казалось, разносилось по всей округе, прокатываясь среди красных холмов. — Да здравствует свободный Трансвааль!
Сержант, командовавший расправой, резко опустил вскинутую руку, крикнув: «Пли!». Грянул залп. Великан-фермер пошатнулся, но не упал, хотя в его широкую грудь ударило несколько пуль. Из ран его и изо рта хлынула кровь. Его семья отчаянно рыдала, помертвевшими глазами глядя на это убийство. Наконец Рууд качнулся сильнее и рухнул — но не в могилу, а рядом с нею, прямо на груду взрыхлённой им земли.
— Боже милостивый, — прошептал Жан Грандье, с болью глядя на труп своего друга. Но тут же глаза его расширились от ужаса, а лицо побелело, как полотно.
Из разрытой могилы, прямо над телом Рууда Эйзинги, пружиной вскинулось нечто, чему не было названия в его родном языке. Зулусы, исконные чернокожие дети этой пустыни, называли гигантского червя «аманариву», а белые поселенцы, пришедшие сюда, и уж тем более британцы, считали его существование вымыслом. Но вот червь воздвигся над ними как чёрная блестящая башня, грозно вертя огромной чешуйчатой головой. Его глаза, похожие на огненные плошки с горящей лавой, сверкали яростью — он искал жертву.
Легендарное чудовище вырвалось на волю из земной тверди, будто из океанской пучины.
Вокруг него звучал общий, исполненный первобытного ужаса, вопль. Британцы пятились, крестясь, кое-кто уже бежал прочь, как заяц.
— Что вы визжите, словно бабы?! Стреляйте! — в бешенстве закричал опомнившийся полковник Гордон и вскочил, опрокидывая стул и судорожно выхватывая из наплечной кобуры револьвер.
Но было поздно. Голова аманариву ударила его в грудь подобно мощному тарану. Он в последний раз хрипло вскрикнул, взмахнув руками, и рухнул навзничь, лишившись сознания. Аманариву же, на которого совершенно не действовали ружейные залпы — пули отскакивали от его тела, покрытого чешуёй, словно настоящей бронёй, — так же молниеносно принялся таранить британских солдат одного за другим. Те падали на землю, будто кегли. Некоторые из них корчились в предсмертных судорогах
Покончив таким образом с десятком британцев, аманариву нырнул обратно в разверстую яму столь же неожиданно, как и появился из неё.
— Наша земля мстит вам! Мстит вам за моего отца! — раздался вдруг ликующий звонкий голос. Это кричал мальчик-подросток, старший сын казнённого. — И я буду мстить вам за него!
— Тихо, тихо, Поль, — быстро приказал ему Жан Грандье, хватая мальчишку и зажимая ему ладонью рот. Но мало кто их услышал. Британцам было не до того. Офицеры в смятении кинулись к распростёртому на земле полковнику, который едва слышно стонал, шаря рукой по груди и слепо уставившись в небо.
Один из солдат по приказу капитана Адамса с неохотой полез в раскрытую, будто пасть, могилу, тщетно пытаясь найти там следы сгинувшего чудовища. Между тем вдова казнённого приблизилась к яме и опустилась на колени рядом с телом мужа. Младшие дети сгрудились вокруг неё, будто перепуганные цыплята.
Не обращая ни на кого внимания, Эллен поцеловала мужа в помертвевшие губы и закрыла ему глаза, проведя рукой по лицу. Она омочила пальцы в льющейся из страшных ран крови и коснулась ими своего лба, а потом, повторив это действо ещё, ещё и ещё раз, коснулась лбов своих детей, которые перестали плакать и застыли, стоя на коленях. Они будто принимали святое причастие, с глубокой печалью и благоговением подумал Жан, подталкивая Поля к матери.
Мальчик тоже опустился на колени, как и остальные дети, и мать окропила кровью и его.
— Никогда не забывайте, как и за что погиб ваш отец, Рууд Эйзинга, — вполголоса приказала Эллен, пристально всматриваясь в лица детей, которые, кажется, на глазах становились взрослыми.
— Я не забуду, мама, — отчеканил Поль, вскидывая горящий взгляд. — И не забуду, кому надо отомстить, я запомнил всех: капитан Руссел, капитан Адамс, капитан Харден, майор Колвилл, полковник Гордон.
Он выпалил эти имена, как заклинание.
— Я сейчас уеду с Жаном, мама, — твёрдо добавил он, и женщина, помолчав, кивнула:
— Ступай, Поль. Я сама похороню твоего отца.
В творившейся вокруг сумятице никто из британцев, по счастью, не обращал на осиротевшую семью никакого внимания. Как и на то, что со стороны выгона раздалось сперва хлопанье и свист мощных крыльев, а потом топот копыт.
Там снизился и приземлился всадник, а вдали — пока что едва различимый — ещё один.
Первый во весь опор гнал своего вороного пегаса прямиком к Жану Грандье, восклицая по-франкски:
— Жан! Они сейчас будут здесь! Нас раскрыли! Тебя! Надо уходить!
— Ты о чём, Фанфан? — недоумённо спросил Жан, быстро подойдя к пареньку, который оказался примерно того же возраста, что и Поль Эйзинга. Но, в отличие от светловолосого и высокого Поля, он был чернявым, более крепким и смуглым.
— Прочь отсюда! — выкрикнул тот, отчаянно глядя ему в лицо, и Жан, будто опомнившись, тряхнул головой и громко свистнул.
В ответ на призыв хозяина рядом с ним во мгновение ока оказался его пегас, и юноша вскочил в седло. Пегас заржал, ударив копытом в землю.
— Садись и ты, — скомандовал Жан, повернувшись к Полю. — Фанфан, возьми его на спину к своему Чико!
Мальчику дважды повторять не пришлось — через несколько мгновений он уже сидел позади Фанфана, держа его за пояс. Вороной Чико, казалось, не заметил, что седоков стало на одного больше.
Пока ребята разворачивали пегасов, к британскому биваку наконец подскакал приземлившийся вторым всадник на крупном, чалой масти, скакуне.
— Хватайте их, хватайте! — задыхаясь, принялся кричать он ещё издали. — Этот парень — проклятый капитан Сорви-голова!
Заслышав это имя, британцы опомнились и озадаченно повернулись к верховому.
— Проклятый Сорви-голова! — снова проорал тот во всю глотку! — Командир разведчиков-Молокососов!
Раздались выстрелы — кто-то из вояк среагировал первым. Но поздно — пришпоренные пегасы взяли разбег и спустя несколько томительно долгих для их всадников минут поднялись вечернее небо, тяжело взмахивая огромными крыльями.
Ещё пара минут, и они скрылись за горизонтом, будто их тут и не было.
Всё ещё сидевшая на земле рядом с телом мужа Эллен опустила голову и пробормотала, осенив себя крестным знамением:
— Господи, спаси их и сохрани.
Глава 2
Бегство. — Пегас ранен. — Фанфан не бросает друга. — — Перестрелка. — Встреча с сержантом Томпсоном. — Послания Сорви-головы. — Размышления у ручья. — Плен.
На этот раз капитану Сорви-голове, которого все в Кейпитауне знали под именем Жана Грандье, и его друзьям удалось уйти от преследования разъярённых британцев, как он неоднократно проделывал до этого, хоть и с большим трудом.
Уланы на своих рослых пегасах с их огромными крыльями по извечной страсти британцев к охоте привыкли загонять летающую и бегущую дичь. Действительно, на земле их скакуны с более длинными, чем у туземных небольших пегасов, ногами могли хоть с некоторым усилием, но неумолимо их догнать. В воздухе же лёгкие крылатые кони буров обладали большей маневренностью и скоростью, поэтому Жану и его товарищам вначале удалось намного опередить своих преследователей.
Но оружие у тех оказалось более дальнобойным, и одна из пуль, выпущенных уланами, перебила правое крыло бедного вороного Чико, пегаса Фанфана, который и без того нёс на себе двойную ношу.
Беспорядочно взмахивая левым крылом, Чико начал предсказуемо снижаться под радостный рёв британцев, посчитавших, что добыча уже у них в руках. Но тут капитан Сорви-голова на скаку открыл огонь из своей винтовки, наповал уложив двоих улан. Они сползли с сёдел, запутавшись в стременах и вынудив своих скакунов направиться к земле. Это охладило охотничий раж британцев, но беглецам всё равно пришлось снизиться, а затем и приземлиться на жёсткую, усеянную колючими рыжими кустами равнину.
На земле Чико стал чувствовать себя немного бодрее, хотя его раненое крыло жалко повисло, с него капала кровь. Но перевязывать бедолагу было некогда — британцы, тоже направившие пегасов к земле, угрожающе приближались.
Выстрелы щёлкали, как удары хлыста, пули свистели, но не задевали юных храбрецов, гнавших пегасов во весь опор к передовым позициям армии буров. Уже можно было различить взволнованно и ободряюще размахивающие руками фигуры в синих мундирах, и навстречу беглецам выехал конный отряд. Но подмога была ещё далеко.
И тут Жан решился рискнуть собой, чтобы спасти товарищей. Самообладания ему было не занимать, хотя он со всей отчётливостью понимал, что шансов на спасение у него не так уж и много. Он осадил своего каурого, спрыгнул наземь и крикнул Полю, который еле держался на крупе шатающегося от усталости и потери крови Чико:
— Садись — и гоните навстречу нашим! Я тебе приказываю!
Сошедшиеся к переносице брови капитана разведчиков и его непреклонный тон не позволили юному буру спорить с ним. Он вскочил на каурого, пригнулся к гриве — а того и не нужно было понукать. Вытянув шею, умный скакун понёсся, как ветер.
— Фанфан! — гаркнул Сорви-голова, видя, что его друг не собирается следовать примеру Поля и более того, даже спешился. Но франк лишь отрицательно мотнул головой, оскалившись не хуже взбешенного пса и прокричал в ответ:
— Даже не думай, кэп! Я тебя никогда не брошу.
Сорви-голова только зубами скрипнул да рукой махнул.
И вдвоём, оперев свои ружья на спину смирно стоявшего Чико, они открыли по британцам такую хладнокровную стрельбу, словно очутилиись в тире. Каждый выстрел находил свою жертву, и уланы валились с пегасов под яростный вой остальных преследователей и восторженное улюлюканье буров, которые непременно тоже начали бы пальбу, если бы не опасались попасть в юных стрелков. Для пуль британцев те, казалось, были неуязвимы. И, стреляя в людей, ребята старались не задевать пегасов — ведь крылатые скакуны были ни в чём не повинны.
Сорви-голова не оборачивался — но по долетавшим сзади ликующим возгласам понимал, что Поль уже встретился с передовым отрядом буров. От сердца у него совсем отлегло. Уланы же, выкрикивая злобные ругательства, вынуждены были развернуть коней и пуститься наутёк, чтобы сохранить свои злосчастные жизни.
Выстрелы совсем стихли. На жёлто-бурой равнине вельда распростёрлись раненые и мёртвые уланы, возле которых, опустив головы, бродили их кони.
Сорви-голова обернулся — первые бурские всадники вот-вот должны были очутиться рядом с ним. Но он бросился к распростёртому на земле улану, потому что узнал его: то был сержант-секретарь военно-полевого суда.
— Осторожнее, кэп! — тревожно окликнул Фанфан, в мгновение ока очутившись рядом с ним.
Но противник был неопасен, он даже не пытался схватиться за оружие, а лишь жалобно стонал в полузабытьи. Его висок и шея окрасились кровью.
Присмотревшись, Сорвиголова облегчённо выдохнул: пуля, скользну в по виску сержанта, лишь контузила его — так определил сам стрелок, присев на корточки возле раненого, приоткрывшего мутные от боли глаза.
— Как ваше имя? — негромко осведомился Сорви-голова, вытирая кровь с виска улана свёрнутым в ком носовым платком, пока Фанфан скептически глядел на это действо.
— Томпсон, сэр, — сержант, казалось, вот-вот вытянется в струнку, хоть и лежал на земле.
Капитан разведчиков невольно усмехнулся и продолжал:
— Моя пуля едва задела вас. Я хочу попросить бурского командира не брать вас в плен. — Он сделал паузу, а потом закончил, увидев, как округлились светлые глаза сержанта, из которых враз исчезла муть: — Я предложу ему отпустить вас с тем, чтобы вы вручили каждому из членов военно-полевого суда, приговорившего к смерти моего друга, послания от меня. Их я сейчас вам напишу.
Сержант, уже полусидевший на земле, так неистово закивал, что приобрёл сходство с фарфоровым болванчиком. Даже явная головная боль ему не мешала.
Фанфан презрительно рассмеялся, и его смех подхватили буры, спешившиеся и окружившие их. Среди них был и Поль Эйзинга, державший под уздцы каурого.
Сорви-голова лёгким свистом подозвал своего крылатого коня, который, кстати, по праву носил кличку Ураган, вынул из седельной сумки блокнот и быстро, чётким почерком, написал на пяти вырванных из него листках несколько одних и тех же фраз.
Гласили они следующее: «Вы жалкий трус и палач, казнивший моего друга, с которым побоялись бы схватиться один на один. За это вы заслуживаете смерти. Она неминуемо настигнет вас от моей руки, где бы вы ни находились». И подписался: «Жан Грандье, капитан Сорви-голова».
Он решился на это, опасаясь за Поля. Пусть лучше британцы гоняются за капитаном разведчиков, у Жана было куда больше боевого опыта и выносливости.
Он вручил листки сержанту со словами:
— Передайте эти записки каждому из так называемых судей, начиная с полковника Гордона, лично в руки. — Тут он подумал, что Гордон, скорее всего, скончался от страшного удара в грудь, но продолжал: — Скажите, что это привет от меня. — Он порывисто повернулся к командиру буров, крепкому коренастому бородачу: — Могу ли я отпустить этого человека с такой миссией, Ульд?
Тот, кого назвали Ульдом, успокаивающе прогудел:
— Разумеется, Жан.
Судя по всему, Поль успел коротко рассказать бурам, что произошло на ферме его отца всего пару часов тому назад — о беспощадной казни, появлении гигантского червя и побеге разведчиков.
…Вечером, после того, как горны сыграли отбой, а Поль и Фанфан крепко уснули в отведённой для всех троих палатке, Сорви-голове не спалось. Он тихонько приподнял полог и выскользнул наружу, бесшумно направившись к цепи часовых. Миновав ближайший пост, он с улыбкой объяснил встревожившемуся за него бурскому капралу:
— Хочу побыть в одиночестве на берегу ручья и поразмышлять. Не волнуйся, друг.
Он похлопал капрала по плечу и направился туда, откуда доносилось мерное успокаивающее журчание воды. Дойдя до небольшого ручейка, оживлявшего довольно-таки унылую пустошь (в сезон дождей ручей разливался, превращаясь в бурлящую реку), он присел на корточки и опустил ладони в холодную воду. Потом умыл лицо, словно смывая с себя всю боль и горечь невероятно тяжёлого дня, начавшегося с известия об аресте Рууда Эйзинги и закончившегося отчаянной перестрелкой.
В сердце у него тлела тяжёлая неизбывная печаль. Он оплакивал великана-бура, который действительно спас ему жизнь, когда Жан, совсем ещё желторотый юнец, год назад впервые очутился в вельде и едва не утонул при наводнении в таком же вот внезапно разлившемся ручье.
Тогда ему только что сравнялось пятнадцать, и он был просто маленьким восторженным дурачком, ничего не знавшим об ужасах войны и мечтавшим о подвигах, подумал Жан со слабой усмешкой. Покуда отец был жив, тот не поощрял страстной тяги своего единственного сына к опасным приключениеми. Жан должен был только учиться — и он прилежно учился: сперва в лучшей школе Кейпитауна, а затем в колледже экономики, по окончании которого должен был поступить в университет. Кроме того, он был замечательным спортсменом, прекрасно развитым физически (и знать не знал, насколько ему пригодятся эти навыки впоследствии). Со своими однокашниками, что в школе, что в колледже, он находился в тёплых приятельских отношениях, никогда не кичась своим происхождением и богатством отца. Его любили и преподаватели за острый ум и весёлый нрав, но избалованным он не был.
Его безоблачная жизнь всеобщего любимца оборвалась со смертью отца и матери. Жан по сию пору не хотел вспоминать тот день и час, когда ему сообщили, что пассажирский пароход «Мавритания», на котором плыли Поль и Этель Грандье, возвращаясь в Кейпитаун из Дурбина, наткнулся на британскую мину, взорвался и пошёл ко дну. Никто из пассажиров не смог спастись.
Так страшно для Жана Грандье началась британско-бурская война.
С гибелью «Мавритании» британцы перестали скрывать свои враждебные намерения и объявили Трансваалю, посмевшему потребовать независимости, войну.
Сейчас Жану было дико вспомнить, что до этой трагедии он политикой не интересовался, «вращаясь в столице», как насмешливо заявил ему председатель суда над Руудом полковник Гордон. Этот щеголеватый надменный негодяй был абсолютно прав. Молодой Грандье был просто богатеньким столичным вертопрахом. Но вся кровь вскипела в нём, когда над его страной нависла опасность, когда погибли отец и мать, а с фронтов стали поступать ужасающие новости. Британцы не щадили никого, даже женщин, стариков и детей, дотла сжигая мирные бурские фермы и деревни зулусов.
Получив в своё распоряжение состояние отца, молодой Грандье отказался от всяких советов и советчиков, желавших помочь ему приумножить это состояние (не безвозмездно, само собой). Ему стало не до того. Он достиг совершеннолетия и получил право на самостоятельные решения. И знал, чего именно он хочет.
Жан попросил аудиенции у Михаэля Кригера, только что законно избранного народом президента независимого Трансвааля. И прямо заявил этому немолодому усталому человеку, чьё суровое лицо украшало первые полосы мировых газет, что хочет пожертвовать унаследованный капитал на вооружение и оснащение маленькой бурской армии.
Ряды этой армии меж тем росли с каждым днём. Со всех сторон света в Кейпитаун стекались добровольцы, жаждущие, как и Жан Грандье, помочь республике Трансвааль в её справедливой войне за свободу. Среди них были и подростки, почти что дети.
Из этих малолетних храбрецов Жан Грандье и навербовал свой отряд разведчиков, которых сам президент Кригер с гордостью и любовной насмешкой назвал Молокососами, а они с радостью приняли это прозвище. Вскоре об их подвигах вовсю трубили газеты. Трансваальские, германские, италианские и франкские — с восторгом, британские — с ненавистью. В самом деле, эти мальчишки, проворные как чертенята, на своих таких же прытких туземных пегасах вихрем проносились по тылам противника, сметая всё на своём пути и так же мгновенно исчезали. Об их лихих операциях против британских бронепоездов и неповоротливых пушечных расчётов складывались настоящие легенды.
Тогда-то Жан Грандье и получил своё прозвище. Сорви-голова так наездники вельда называли тех, кто укрощает диких необъезженных пегасов.
За поимку Сорви-головы и его верного друга Фанфана британцы назначили огромные награды. Но пока что предателей, желавших продать оккупационным властям отважных молодых бойцов, среди буров и зулусов Трансвааля не нашлось.
А война всё разгоралась. Как раз сейчас бурская армия под командованием генерала Картье осаждала захваченный британцами Веллинг, и отряд Сорви-головы собирался принять участие в этой операции.
Прервав свои размышления, Жан встряхнулся и со вспыхнувшей тревогой огляделся по сторонам, пожалев, что не захватил с собой карманного фонарика. Между тем со стороны ближнего оврага доносились какие-то странные звуки. Ночная птица? Зрение у юноши было острым, и он пошёл на звук, справедливо рассудив, что, коль у него с собою есть маузер, звать на подмогу патрульных часовых было бы просто смешно. Особенно ему, Сорви-голове, командиру разведчиков!
Он увидел на траве какое-то тёмное пятно, похожее на шкуру огромного зверя и озадаченно наклонился над ним. После загадочного появления на ферме Айзинги легендарного аманариву он не удивился бы, если бы это снова оказалось некое диковинное животное. Он понял свою непоправимую оплошность, когда было уже поздно. «Шкура» взметнулась с земли, окутав его плотным коконом. Это была попона, которую держали за углы, затаившись, несколько британских солдат. Злорадный голос полушёпотом сказал ему на ухо:
— Попался, стервец! Даже искать его в их лагере не пришлось, сам заявился прямо в руки.
Зарычав от гнева и бессилия, Сорви-голова рванулся что было мочи, пытаясь разорвать путы, но тут ему в висок ткнулось револьверное дуло, а тот же голос быстро и угрожающе пообещал:
— Не вздумай заорать, или тебе конец, сопляк.
Какое там! Жан и не собирался повиноваться. Ему надо было во что бы то ни стало предупредить товарищей. Он попытался растолкать в стороны негодяев, накинувших на него попону, и изо всех сил закричал:
— Тревога! Тревога! Британцы!
На его макушку обрушилась рукоять револьвера, и мир вокруг зазвенел и почернел. Отважный юноша лишился сознания и уже не чувствовал, как несколько пар рук бесцеремонно подхватывают его и тащат прочь от лагеря буров, к позициям британской армии.
Глава 3
Неудачная вылазка. — Фанфан вспоминает. — Записка под подушкой. — Побег в одиночку.
Среди бойцов-буров, прибежавших на крики Сорви-головы и никого уже у ручья не обнаруживших, были Фанфан и Поль Эйзинга. Принеся фонарь, по следам на примятой траве Фанфан вмиг сообразил, что тут произошло, и отчаянно выругался по-франкски. Он и Поль принялись кликать пегасов, к ним присоединились и буры во главе с командиром роты Ульдом.
Но погоня оказалась безуспешной. Когда всадники на пегасах подлетели к британским позициям, их встретил беспощадный огонь стремительно мчавшихся навстречу улан. Пули так и засвистали, прорезая ночной холодный воздух, потом грянули пушки, и Ульд нехотя велел отступать. Буры, среди которых, к счастью, оказалось только несколько легкораненых, вернулись в свой лагерь.
Фанфан был вне себя от горя и ярости. Он понимал, отчего Сорви-голова ушёл один на берег ручья, предавшись размышлениям и воспоминаниям, — тот находился в смятении от произошедшего на ферме Эйзинги, когда ничем не смог помочь дорогому для себя человеку.
Но сейчас Фанфан и сам ничем не мог помочь Жану, который для него был не просто дорогим, а единственным на всём белом свете.
Когда-то, сразу после трагической гибели родителей Жана, Фанфан влез в усадьбу Грандье с намерением ограбить эту богатую семью по наводке главаря своей уличной банды Скарамуша. Но крылатые псы-церберы, охранявшие усадьбу, быстро сцапали незадачливого грабителя, который должен был отпереть ворота своим сообщникам. Увидев, что Фанфан попался, те, разумеется, сразу пустились наутёк, только их и видели. А Фанфан сидел на земле, судорожно вцепившись в вывихнутую лодыжку, косясь на оскаленные пасти церберов и громко ругаясь на чём свет стоит. Он бы никогда не показал, что испуган, что ему больно и что он в отчаянии оттого, что придётся отправляться в тюрьму.
Но тут пришёл Жан, отстранил сердитого привратника и потребовал отогнать псов. А потом коротко спросил Фанфана:
— Что у тебя с ногой?
Поглядев в его строгие серые глаза, Фанфан проглотил очередное ругательство и растерянно пробормотал:
— Свихнул.
— Покажи, — велел Жан, и бойкий на язык, ни бога, ни чёрта не боявшийся Фанфан повиновался. Жан в один миг вправил ему лодыжку, а потом отвёл Фанфана на кухню, где тот от пуза наелся запечённой курицы с сыром и винограда. И понял, что не хочет никуда отсюда уходить. Словно опять оказался дома.
Но как он мог попросить остаться?! Фанфан сроду не был никому слугой!
Однако Жан сам посмотрел на него внимательно и испытующе — и спросил:
— Останешься здесь?
— Это ещё почему? — еле выдавил Фанфан, уставившись на него и не веря своим ушам.
Жан горько улыбнулся:
— Ты ведь сирота? Я теперь тоже. И мне кажется, что ты в отчаянии.
Он был прав. Мысль о возвращении в банду Скарамуша теперь казалась Фанфану отвратительной.
— И ещё я думаю, — продолжал Жан, всё так же испытующе глядя на своего нежданного гостя, — что ты не трус. А мне как раз нужны такие люди. Я набираю добровольцев для службы в бурской армии. Началась война, если ты ещё об этом не слышал. Мои родители погибли, — он на миг закрыл глаза. — Я поставлю всё своё состояние на то, чтобы экипировать и вооружить буров… и сам пойду воевать вместе с ними. Так как? Ты пойдёшь со мной?
Вместо ответа Фанфан порывисто протянул ему руку.
Он разделил с Жаном все лишения войны, все опасные и отчаянные вылазки Молокососов в тыл врага… и вот теперь… теперь он оставит Сорви-голову в плену? Никогда!
Понимая, какие чувства кипят в душе у молодого франка, Ульд, заглянувший в палатку, успокаивающе прогудел:
— Наш генерал Картье вот-вот объявит атаку. Может быть, даже утром. Ждём приказа выступать с минуты на минуту. Тогда-то мы и отобьём у этих червивых британских сухарей нашего Сорви-голову.
Фанфан выдавил бледную улыбку, про себя подумав, что такого приказа можно ждать до второго пришествия. Нет уж! Он сам собирался проникнуть за оцепление и за линию часовых и выяснить, где держат Жана. Тогда он точно спасёт друга! Любой ценой, даже ценой собственной жизни. Которая Фанфану без Сорвиголовы была совсем не дорога.
Дождавшись, пока измученный Поль снова уснёт мёртвым сном, Фанфан наскоро нацарапал ему записку на клочке бумаги и сунул под подушку. В записке было всего четыре слова: «Я пошёл искать кэпа».
«Эх, как жаль, что здесь нет остальных Молокососов!» — с тоской подумал молодой франк, выскальзывая из палатки и неслышной тенью минуя позиции буров. Он пробирался пешком, оставив в лагере верного Чико, которому следовало залечить раны.
А что же Сорви-голова? Его, скрученного по рукам и ногам, везли прочь от лагеря британцев, куда сейчас устремился Фанфан в безрассудной надежде спасти друга. Враги решили доставить такого важного пленника в ставку командования.
Глава 4
В плену. — Неожиданная встреча. — Подлый приказ. — Появление Фанфана. — «Подколем свинью!» — Чудесное спасение. — Разговор в лазарете. — На станцию!
Очнувшись, Сорви-голова не сразу понял, где находится. Зато сразу ощутил натяжение врезавшихся в избитое тело ремней, когда попробовал повернуться набок, и невольно охнул. Похитившие его солдаты выместили на нём всю свою злобу, нещадно топча ногами потерявшего сознание мальчишку.
Теперь он лежал в каком-то сарае на куче грязной соломы. Наверное, в ожидании рассвета, когда столь ценного пленника захотят увидеть более высокие чины, понял Жан.
А рассвет уже заглядывал в щели между досками. Прекрасный рассвет Трансвааля, и ветер вельда врывался снаружи, будто приглашая следовать за собою… лететь прочь отсюда. Прочь, прочь…
— Да я бы с радостью, приятель, — тоскливо пробормотал Сорви-голова, подтягивая колени к груди и не обращая внимания на боль от ремней. Наконец ему удалось приподняться и сесть, опершись спиной на стену сарая, и он принялся ждать своих палачей. В том, что придут именно палачи, он не сомневался. Как и в том, что не получит ни крошки хлеба, ни глотка воды. Какая еда и вода? Это буры были великодушны к пленным. А британцы… Будут измываться, пока не замучают насмерть. Лучше бы сразу расстреляли. Но такие мысли были слабостью, недостойной бойца.
«Пока ты жив, всегда есть надежда», — сказал себе капитан разведчиков, и тут снаружи затопали сапоги, раздались отрывистые возгласы. Дверь распахнулась, на пороге выросли двое хмурых улан в красных мундирах. Один из них, присев на корточки, развязал путы на ногах Сорви-головы. Тот кое-как попытался подняться — тело затекло и плохо повиновалось. Руки у него остались связанными.
Второй улан грубо подхватил пленника под мышки, рывком ставя на ноги. У юноши закружилась голова, и он вынужден был привалиться плечом к обшарпанной стене сарая. Солдаты переминались на месте, терпеливо ожидая, когда пленник сможет идти, за что Сорви-голова был им даже благодарен.
Наконец первый улан коротко бросил:
— Пошли! — и дёрнул за ремень на связанных руках. Сорви-голова побрёл за ними, сперва едва переставляя непослушные ноги, а затем — всё быстрее и бодрее.
К моменту, когда под любопытными взглядами попадавшихся навстречу британцев его довели до штаба — большой брезентовой палатки, на которой гордо развевался «Юнион Джек», Сорви-голова окончательно пришёл в себя.
Он был рад этому, зная, что сейчас ему понадобятся все силы, чтобы выстоять.
Откинув брезентовый полог палатки, уланы ввели его внутрь, отсалютовав ожидавшему у стола высокому, затянутому в мундир капитану. Увидев Сорвиголову, тот растянул губы в хищной усмешке, и пленник сразу же узнал его. Эта усмешка под тонкими усиками, хрящеватый нос и водянистые злые глаза… Сомнений не было — перед ним стоял один из палачей Рууда Эйзинги, капитан Харден.
Его слова сразу подтвердили это.
— А вот и наш отважный командир Молокососов и сам Молокосос, — почти что приветливо сказал капитан, подходя ближе. В тот же миг лицо Жана обожгла хлёсткая пощёчина, от которой голова его дёрнулась назад. Он пошатнулся, но не сдвинулся с места, прожигая капитана таким же ненавидящим взглядом, каким тот мерил его.
— Попался, как дурак, как баба, — продолжал Харден после некоторой паузы, с показной брезгливостью отряхивая перчатку. — Как ты посмел, сопляк, прислать мне и другим офицерам свою паскудную записку и угрожать нам? — Не дожидаясь ответа, он презрительно фыркнул: — Что ж, тем хуже для тебя. Вестовой!
Вбежавший в палатку солдат отдал честь, глядя почти заискивающе.
— Если майор Колвилл сейчас свободен, передай, что я приглашаю его сюда. Нас ждёт потеха, право слово! — И негодяй в красном мундире хрипло расхохотался, а потом, видя, что пленник не опускает вызывающего взгляда и просить пощады не собирается, угрожающе сузил глаза: — Молчишь? Ничего, сейчас ты у нас запоёшь.
Жан понял, что его не собираются даже допрашивать, и приготовился к худшему. Нельзя было сказать, что сердце у него не сжималось в ожидании пыток и смерти. В конце концов, ему едва сравнялось шестнадцать лет, и всё его существо кричало: «Жить! Жить!». Но Сорви-голова мужественно подавил даже этот безмолвный крик, приняв вид полного безразличия.
Харден ждал, нервно постукивая пальцами по столешнице. Наконец полог палатки снова откинулся, и вошёл здоровенный, краснолицый и усатый майор улан, в котором Сорвиголова тотчас опознал ещё одного палача Рууда Эйзинги. Сощурившись, тот с демонстративным презрением вгляделся в пленника и захохотал густым басом:
— Вот и наш наглый сопляк! Ладно же. Допрашивать его нет смысла — мы всё равно не узнаем ничего нового, да и этот поганец, держу пари, будет играть в молчанку. Лучше сыграем с ним в другую игру. Вестовой!
На пороге палатки снова почти тотчас же возник давешний солдат.
— Передай взводу сержанта Клеверинга, чтобы были наготове. Сейчас их ждёт весёлая забава «Подколем свинью»!
К его издевательскому смеху присоединился и капитан Харден.
«Это ещё что такое?» — подумал Жан с замершим сердцем. Но тут снаружи раздался невнятный шум, и он встрепенулся.
— Ещё один, эй, глядите! — разобрал Сорви-голова то, что выкрикивали британские солдаты, а через несколько томительных минут в палатку втолкнули Фанфана, скрученного по рукам и ногам.
Сорви-голова вначале глазам своим не поверил, а потом его охватил бессильный гнев и отчаяние. Он мгновенно сообразил, что произошло: друг отправился выручать его и сам попался британцам! Боже всемилостивый!
Он не сомневался, что Фанфану уготована та же участь, что и ему, и снова не ошибся.
— Выведите этих грязных щенков наружу, на поле, и тогда развяжите! — скомандовал майор. — Посмотрим, как они кинутся врассыпную, словно зайцы.
— Сам ты грязный! — запальчиво крикнул Фанфан, которого выволакивали наружу за шиворот. — Прости, Жан, — покаянно обратился он к другу. — Я просто не мог оставить тебя одного.
Жан взглянул в его упрямые карие глаза, и на сердце у него потеплело.
— Но, чёрт, Фанфан, ты же умрёшь вместе со мной, — выпалил он, а тот предсказуемо присвистнул:
— Насрать. — А потом загорланил по-франкски, удивительно чисто и мелодично, а Сорви-голова прыснул со смеху: — Хоть мужа моей мамы и должен звать я папой, скажу: ко мне любви он не питал. Однажды, добрый дав пинок, меня он вывел за порог, и, сунув мелкую монету, заорал: «Проваливай ко всем чертям, иди, живи, как знаешь сам!» Вперёд, Фанфан, вперёд, Фанфан по прозвищу Тюльпан! Да, чёрт возьми, вперёд, Фанфан по прозвищу Тюльпан!
— Давно ли ты сочинил эту песенку? — сквозь смех еле вымолвил Жан. — Ах ты… цветочек!
Фанфан в ответ только сверкнул на него глазами, предовольный.
Британцы сперва недоумённо притихли, слушая эти залихватские куплеты, а потом тоже расхохотались. И так, под общий смех сбегавшихся сюда, свободных от несения службы солдат, обоих Молокососов вывели в центр заросшего бурьяном выгона. Пожилой сержант принялся снимать с них верёвки. Покончив с этим, пока пленники разминали затёкшие руки, он вполголоса быстро сказал:
— Сейчас я принесу вам ранцы, ребята. У вас будет хоть какая-то защита.
И вернулся буквально через минуту, неся в руках два больших походных ранца цвета хаки, очевидно, взятых им у обступивших выгон солдат. Он протянул их Фанфану и Жану со словами:
— Подставляйте их под удар, как щиты.
Он боязливо покосился в сторону приближавшихся к толпе офицеров и ретировался, только его и видели.
Фанфан и Сорви-голова уставились друг на друга со всевозрастающей тревогой, а потом, как по команде, вскинули головы, глядя вверх. Под хлопанье огромных крыльев и возбуждённый рёв толпы прямо на них пикировал взвод улан на своих боевых пегасах — полный десяток. До ребят долетели их радостные крики:
— Подколем свинью! Подколем свинью!
На пленников были нацелены их острые, как жало, пики.
Смысл жестокой игры в один миг стал для Молокососов совершенно ясен: им предстояло отбиваться всего лишь солдатскими ранцами от направленной на них смерти… и очень быстро смерть должна была взять над ними верх. Беспощадных противников было слишком много.
Но в многочисленности тех, кто вызвался принять участие в бесчеловечной травле, была своя выгода для оборонявшихся. Мгновенно сообразив это, Жан ловко отклонился от первого удара и, даже не подставляя ранец, совершил почти балетный пируэт. Фанфан последовал его примеру. И вскоре над головами у них началась настоящая толчея: пегасы пытались удержаться в воздухе, пока их всадники промахивались, стремясь достать пиками пленных. Мальчишки же вертелись волчками, в конце концов даже начав хохотать.
Право, это действительно было смешно. Но скоро им стало не до смеха — разъярённые уланы, поняв свою ошибку, принялись налетать на них по очереди, и тут-то ранцы им и пригодились — они молча подставляли их под удары пик. Вернее, это Жан молчал, стиснув зубы, а Фанфан непристойно ругался на чём свет стоит — по-британски и по-франкски. Со стороны зрителей этой дикой сцены раздавались громкие возгласы — кто-то там, по извечной привычке британцев, держал пари на то, сколько ещё продержатся пленники и кто из них рухнет наземь первым.
Перед глазами у мальчишек всё кружилось.
— Не падать! Только не падать! Держись! — кричал себе и другу Жан. Он понимал: стоит упасть, и их тут же проткнут насквозь. Ранцы уже были продырявлены во многих местах и служили очень слабой защитой. Так что падение и гибель пленных были вопросом нескольких минут.
Но тут, словно голос небожителя, над их головами прогремел гневный приказ:
— Прекратить немедленно!
Сорви-голова не мог рассмотреть, кто отдал эту команду: пот заливал ему глаза, он шатался из стороны в сторону и, чтобы не упасть, привалился плечом к спине столь же обессилевшего Фанфана. Оба глубоко и часто дышали, благословляя эту передышку. Они почти не сомневались, что вот-вот страшная игра продолжится.
Однако, повинуясь суровому голосу, уланы принялись направлять своих пегасов вниз и приземляться на выгон один за другим.
Последним прямо с небес спустился всадник в полковничьей форме с золочёными петлицами. Сорви-голова заслонил рукой глаза от бьющего в них полуденного солнца и…. не поверил им: прямо напротив на огромном сером пегасе восседал не кто иной, как полковник Гордон, председатель военно-полевого суда, на которого первым напал возникший из могилы Рууда Эйзинги аманариву!
Да, это точно был Гордон: его выправка, чёрные усы, красивое чеканное лицо, глубокие глаза, в которых невольно промелькнуло сострадание, когда он смотрел на перемазанных грязью, едва державшихся на ногах пленников с пробитыми ранцами в руках.
— Как, вы живы?! — вырвалось у Жана. Он тут же закусил губу — судьба этого британца должна была интересовать его постольку, поскольку он решил уничтожить его.
Но сейчас, похоже, он, как и Фанфан, были обязаны полковнику собственными жизнями.
Словно не заметив вопроса, тот чётко проговорил, возвысив голос так, чтобы его было слышно всей притихшей толпе:
— Кто отдал распоряжение устроить тут эту отвратительную забаву над двумя ценными пленниками? Отвечайте, сержант Клеверинг, немедленно!
— Ма-майор Колвилл, сэр, — дрожащим голосом отозвался тот, отдавая честь.
— Отвратительно, — скривившись, повторил полковник Гордон. — Полагаю, Харден, здесь и без вас не обошлось? — И, не дожидаясь ответа от двух побледневших офицеров, он приказал: — По пять суток ареста каждому из вас на гарнизонной гауптвахте. А вы, сержант Клеверинг, как командовавший этой адской игрой, разжалованы в рядовые. Доставьте пленных в лазарет, пусть их там осмотрят и перевяжут раны, если понадобится, накормят и дадут воды. Всем разойтись!
И он направил своего пегаса прочь, более не глядя ни на кого и будучи абсолютно уверенным, что его распоряжение сейчас же будет выполнено.
Так и произошло. Пока майор и капитан, оба покрасневшие и злые, опустив в смятении головы, брели к палатке, где им предстояло пробыть пятеро суток, толпа зевак, наблюдавших за страшной забавой, точнее, за настоящей казнью, быстро рассеялась. Сержант же Клеверинг (впрочем, уже рядовой), даже не связывая пленников, но направив на них штык своей винтовки, негромко велел:
— Бросьте-ка тут ранцы, ребятки, и ступайте за мной к доктору, раз так приказал его светлость.
— Его светлость? — невольно переспросил Жан, чьи глаза округлились от изумления.
— Герцог Ричмондский, — вздохнул Клеверинг. — Наш полковник Гордон. Идёмте же.
Видно было, что он не держит на Молокососов зла, и вот что являлось совершенно непонятным — как он мог командовать бесчеловечной расправой, едва не приведшей к их гибели? Впрочем, у Жана нашлось подходящее объяснение: сержант, может, и не был мерзавцем по натуре, но очень боялся настоящих мерзавцев, майора и капитана, покорно выполняя все их распоряжения. Кроме того, именно он и выдал пленным спасшие их ранцы.
Гарнизонный лекарь, толстый круглолицый британец, велел Молокососам, доставленным в его палатку с красным крестом, раздеться. И дотошно осмотрел их, вертя и ощупывая холодными пальцами. Никаких серьёзных повреждений он не обнаружил, лишь смазал ссадины и мелкие раны антисептиком. О чём и доложил внезапно появившемуся в лазарете полковнику Гордону, пока пленники поспешно натягивали свою драную одежду.
— Очень хорошо, — только и произнёс тот, терпеливо дослушав излияния словоохотливого доктора. — Теперь оставьте нас на минуту, Бейбридж, — закончил он не терпящим возражений тоном.
Доктор молча поклонился и вышел, а полковник откинул занавеску, прикрывавшую вход в помещение для осмотра.
— Всего лишь пара слов, — без околичностей заявил он, в упор глядя на Сорви-голову своими глубокими глазами. — Хоть вы и разослали нам всем эту сакраментальную записку, вашей смерти я не желаю. Это просто мальчишеская бравада. Вы ещё слишком молоды, Грандье. На том же основании я не отправляю вас и вашего подчинённого в штаб полка для допросов с пристрастием. — Он едва взглянул в сторону Фанфана, который шутовски раскланялся. Полковник же продолжал, словно и не заметив этой дерзкой выходки: — Я отправлю вас обоих в Форт-Гринуорт, где содержатся пленные буры.
Едва договорив, он повернулся и шагнул обратно к выходу.
Фанфан проводил озадаченным взглядом его прямую спину, а Жан задумчиво проговорил:
— Он не хочет для нас допросов с пристрастием? Отправляет в обычную тюрьму? Но почему?
Он решительно не понимал мотивов, которыми руководствовался полковник Гордон, герцог Ричмондский.
— Какая разница почему, тебе ведь всё равно предстоит укокошить этого британского аристократишку, — пожал плечами Фанфан.
— Да, конечно, — согласился Жан.
Вскоре санитар отвёл их обоих в маленькую каморку с двумя узкими койками под зарешеченным окном и принёс туда ведро с водой, где плавала жестяная кружка, а также большой судок с традиционной овсяной кашей и две ложки. А ещё — пустое жестяное ведро, о назначении которого Сорви-голова догадался сразу.
Снаружи лязгнул замок.
В тесной госпитальной палате, ставшей для них камерой, пленники провели около двух суток, всё это время лихорадочно обдумывая планы побега. Но невозможно было бежать, находясь в самом сердце британского лагеря, когда снаружи, сменяя друг друга, их караулили часовые.
На третий день, утром, едва пленники успели напиться, умыться и поесть, за ними явились конвоиры- уланы. Двое из них вскинули ребят на сёдла пегасов впереди себя, ещё двое следовали чуть поодаль, бдительно следя за тем, чтобы никто не вздумал подходить к Молокососам.
Пегасы, повинуясь команде, взмыли в небо, и через два с половиной часа полёта пленные уже были на железнодорожной станции Найтинг, где их запихнули в товарный вагон для перевозки скота вместе с другими заключёнными бурами. Тяжёлая дверь с грохотом задвинулась, отрезая их от света и воздуха, состав дёрнулся и покатил к побережью.
Глава 5
В вагоне для скота. — Страшное путешествие. — В корабельном трюме. — Удачный побег. — Акулы. — Нежданное спасение.
До Форт-Гринуорта состав шёл около трёх суток. За всё это время пленные, которых трамбовали в вагон, как сельдей в бочку, не получили ни куска хлеба, ни кружки воды — даже когда поезд останавливался на каких-то станциях и несчастные начинали колотить в двери, тщетно умоляя: «Пить! Воды!» А ведь многие из них были ранены, и тяжело. Некоторые, лёжа в углу, уже хрипели в муках агонии.
Наконец мучительный путь был окончен. Дверь, однако, не открылась сразу. В провонявший мочой вагон прямо через маленькие зарешеченные оконца под потолком были всунуты огромные шланги, и живительная вода хлынула непрерывными потоками под таким напором, что заключённые падали, крича, захлёбываясь и тщетно пытаясь уклониться от больно хлеставших струй. А конвоиры, заглядывая в те же окошки, хохотали и издевательски восклицали:
— Вы же хотели пить, так пейте же, черт подери! Пейте, свиньи!
Наконец промокших до нитки, еле переставляющих ноги людей выгрузили из вагона, где на полу остались лежать несколько мёртвых тел — кое-кто из раненых всё-таки не выдержал этого мучительного переезда. Под жарким солнцем мокрая одежда исходила паром. Колонна медленно брела, подгоняемая окриками и ударами стеков — щедрым угощением конвоиров. Фанфан бормотал по-франкски самые отвратительные ругательства в их адрес; по счастью, понимал его только криво усмехавшийся Сорви-голова.
Вот и пристань Форт-Гринуорта, где буров пересчитали по головам, будто скотину, и по шатким деревянным сходням погнали на борт транспортника, уже стоявшего под парами.
— Куда это нас везут? — с невольным страхом спрашивали буры друг у друга. Они, дети вельда, заросшей травой ровной пустоши, боялись океана и обмирали при мысли, что им, возможно, предстоит навсегда покинуть Трансвааль. — Что ещё удумали эти селёдочники-британцы?!
У Сорви-головы на этот счёт были кое-какие соображения, но он предпочёл держать их при себе, поделившись только с Фанфаном, пока их препровождали внутрь лязгающего железного чрева корабля. Транспортнику предстояло стать их плавучей тюрьмой, дрейфующей вдоль берега, пока скученность и лихорадка не выкосили бы половину пленных. Жан слышал об этом изобретении британцев — плавучих тюрьмах. Очень удобно было утилизовать тут трупы — их просто бросали в воду залива Стоуни-Бей, кишащего акулами. И охраны не требовалось особой, кроме нескольких часовых и экипажа транспортника, — те же акулы были лучшими на свете охранниками. Кто рискнёт прыгнуть в смертоносные воды? Только самоубийца.
Таким самоубийцей и намеревался стать Сорви-голова в самое ближайшее время, пока они с Фанфаном не ослабели от голода или не подхватили кровавый понос от дурной пищи.
— Пойдёшь ли ты со мной, если я попытаюсь сбежать? — прошептал он в самое ухо Фанфану, когда все столпились у заскрежетавшей крышки люка и в душное помещение часовые внесли котёл с отвратительно вонявшим рыбным варевом. — Я здесь не задержусь.
— Спрашиваешь! — залихватски блеснув глазами, Фанфан энергично кивнул. — Да пусть меня лучше акулы сожрут!
Жан крепко сжал запястье друга. В Фанфане он не сомневался. Они действительно были неразлучны. Но спросить про его выбор он счёл своим долгом.
Спустя двое суток, проведённых в этом аду, глубокой ночью юные храбрецы осуществили своё отчаянное намерение, грозившее им неминуемой гибелью. Сорви-голова и Фанфан прекрасно осознавали, насколько ничтожны их шансы вплавь добраться до берега, учитывая расстояние, которое им придётся проплыть в окружении акул. Но жребий был брошен, оставаться в этой плавучей тюрьме они не собирались.
Остальные пленники горячо подбадривали их. Наконец-то хоть кому-то удастся вырваться из устроенного для них британцами ада так или иначе! Высокий широкоплечий бур, на чьём исхудавшем теле, как на скелете, болтались лохмотья, встал у переборки, уперевшись в неё руками. Теперь беглецы могли, вскарабкавшись ему на плечи, дотянуться до иллюминатора наверху и проскользнуть в него.
Разувшись и раздевшись до исподнего, оба Молокососа привязали себе за спины узлы со своей одеждой и башмаками с помощью верёвок, скрученных из разорванной на полосы нижней рубахи Фанфана.
— Айда с нами, товарищи! — пылко позвал Жан на прощание, но буры лишь замотали головами. Бородач, подставивший им худую спину, спокойно сказал:
— Нам не доплыть. Нам придётся умереть здесь. Но души наши вернутся в Трансвааль, а вы уходите!
Дважды повторять ему не пришлось. Сперва на него, как белка на ствол дерева, проворно вскарабкался Фанфан, более лёгкий и юркий. Просунувшись в отверстие иллюминатора, он огляделся, свесившись вниз, потом снова повернулся к товарищам и ликующим полушёпотом доложил:
— Здесь свисает трос, до самой воды! Можно уцепиться и съехать!
— Он стальной? — спросил Сорви-голова и, дождавшись утвердительного кивка, велел: — Не вздумай. Обдерёшь руки — акулы приплывут на запах крови. Просто прыгай.
— Они и так приплывут, эти бестии, — проворчал Фанфан. Извернувшись ужом, он выскользнул в иллюминатор, и наконец за бортом раздался еле слышный плеск вошедшего в воду тела.
Все в трюме затаили дыхание, но не расслышали ни предсмертного вскрика внизу, ни шагов часового наверху. Всё было тихо.
Бур легко подхватил Жана, усаживая его себе на спину, и выпрямился. Жан, балансируя на его исхудавших плечах, тихо спросил:
— Как твоё имя, товарищ?
— Петер, — ответил бур.
— Я не забуду тебя, Петер, — поклялся Сорви-голова и принялся протискиваться наружу.
Пресловутый трос помог ему извернуться — цепляясь за него, он какое-то время лежал животом на краю отверстия, потом разжал руки и камнем ухнул вниз, в чёрную бездну.
В тёплую воду он вошёл почти без всплеска, как нож. Работая ногами и руками, всплыл на поверхность и, отфыркиваясь, лихорадочно огляделся. Где же Фанфан? Сердце у него ёкнуло, но он тут же с величайшим облегчением заметил неподалёку от себя торчавшую из воды голову друга.
— Быстрее прочь! — прохрипел Сорви-голова и, подавая тем самым пример, сильными ровными гребками поплыл к берегу. Больше всего он боялся, что часовой, совершающий обход палубы, заметит в воде что-то подозрительное и подымет тревогу. Тогда их с Фанфаном немедля застрелят при попытке к бегству.
Но на транспортнике, мрачной громадой возвышавшемся в темноте, всё было спокойно. Береговые огни маячили вдалеке, приветливо подмигивая. Ах, если бы у Молокососов были крылья! Если бы можно было преодолеть отделявшее их от берега расстояние одним махом! Но увы…
Они плыли и плыли, не обращая внимания на подступавшую усталость. Страх гнал их вперёд. Огни на берегу начали постепенно расти, и тут в чёрной маслянистой воде неподалёку от них закружились стремительные хищные тени. Акулы!
Не было смысла даже пытаться обогнать их — оставалось только надеяться на то, что эти волки морей сыты и не нападут так быстро. Кроме того, Жан и Фанфан не были ранены и не привлекали убийц запахом крови. Защититься обоим было нечем — ни ножей, ни даже камня под рукой.
— Вперёд! Вперёд! — хрипел Жан то ли Фанфану, то ли себе, рассекая воду мощными гребками.
Внезапно он увидел справа от себя акулий плавник. Хищница на миг высунулась из воды, будто играя или же демонстрируя себя, и грациозно приблизилась к Сорви-голове, который изо всех сил забарахтался, пытаясь от неё увильнуть. Нырять ни в коем случае было нельзя, он знал это — иначе акула окажется прямо над ним и схватит.
Словно сквозь вату до него донёсся отчаянный вскрик Фанфана, и он понял, что на его друга тоже напали. «Конец!» — холодея, подумал Сорви-голова, готовясь разделить с Фанфаном страшную участь, как вдруг в воде рядом с ним мелькнула ещё одна тень.
Существо, огромное, как небольшой корабль (или так показалось пребывавшему в смятении юноше) загородила обоих Молокососов от акул, которые бросились прочь, явно охваченные испугом.
Жан несколькими гребками подплыл к обессилевшему от пережитого ужаса Фанфану и обнял его за плечо, позволяя уцепиться за себя, он хорошо держался на воде.
— Что это? — коснеющим языком пробормотал Фанфан. Совершенно бесстрашный, когда дело касалось людей, он полностью терялся перед тем, что считал сверхъестественным.
Оба они поглядели на безмятежно рассекавшее воду чудище, которое словно охраняло их. Оно было не так огромно, как со страху показалось им вначале. Внезапно оно высунуло из воды голову на длинной тонкой шее и посмотрело на людей большими круглыми глазами, как бы спрашивая: «Ну? И чего вы ждёте?»
Жан в очередной раз вспомнил аманариву, напавшего на британцев возле могилы Рууда Эйзинги. Что же это были за таинственные существа, появляющиеся то из тьмы недр, то из глубины океана? Словно сама эта земля или вода посылали их.
Он и Фанфан поплыли дальше уже медленнее и увереннее, а морское чудо сопровождало их, не приближаясь, но и не отдаляясь. Потом, будто убедившись, что оба беглеца в безопасности, оно нырнуло, напоследок выпустив фонтан брызг.
— Спасибо, — выкрикнул Жан вослед ему, болезненно жмурясь.
Они с Фанфаном выбрались из воды под самым фортом, благодаря чему не опасались, что часовые сверху смогут их заметить. От взоров экипажей стоявших на рейде судов их надёжно заслоняло нагромождение покрытых водорослями чёрных камней.
Беглецы укрылись за камнями, расстелили на песке одежду для просушки и тут же уснули мёртвым сном.
Глава 6
Возле крепости. — Катайская прачечная. — Забавный маскарад. — На ярмарочной площади. — Появление пегасов. — Схватка с жандармами. — Полёт.
Пробуждение было для Жана и Фанфана не только мучительным (у них после вчерашнего бешеного заплыва болела каждая мышца), но и невыразимо приятным, потому что им наконец-то светило солнце свободы!
Которое к тому же высушило их мокрое тряпьё.
Но теперь надо было срочно решать, что делать дальше, пока караульные с понтона не хватились двух заключённых, а часовые не начали обход береговой линии. Это могло произойти в любую минуту, а у Сорви-головы пока что не было никакого плана дальнейших действий. Но он надеялся вот-вот что-то изобрести. Прямо сейчас, пока они с Фанфаном натягивают свои драные штаны.
Покосившись на него, Фанфан с мрачной ухмылкой заметил:
— Хей, кэп, но мы же с тобой красавцы! Настоящие беглые каторжники!
— Поди к чёрту, — пробурчал Сорви-голова, в раздумье покусывая губы. Животы у них обоих подвело с голоду, но в том плачевном виде, в каком они пребывали, нечего было и думать соваться в Форт-Гринуорт. Хотя…
— Мы, чёрт подери, разведчики, — торжественно заявил Жан и первым принялся карабкаться вверх по тропинке, ведущей среди колючек к крепостным стенам форта. Это были старинные, растрескавшиеся от времени башни, которые сейчас облюбовал британский гарнизон, занявший древнюю цитадель. — Мы должны стать тенями. Невидимыми остальному миру тенями, которые желают найти себе приличную одежду…
— И жратву, — подхватил Фанфан, проворно устремляясь вслед за ним.
— И пегасов, на которых мы смогли бы отсюда смыться и вернуться на бурские позиции, — закончил Сорви-голова, осторожно выглядывая из-за края обрыва.
Там не было ни души. Только цикады бодро трещали, невзирая на ранний час. Высокая, ржавого цвета трава раскачивалась на морском ветру.
— Вперёд! — скомандовал Сорви-голова, и они рванули прямиком к поросшим мхом и лишайниками высоченным башням с выкрошившейся кое-где каменной кладкой. Они крадучись стали пробираться вдоль этих стен, почти прилипая к ним, как мухи, чтобы с высоты их не углядел какой-нибудь особо зоркий часовой. Но всё по-прежнему было тихо, и когда, оставив башни позади, они стремглав помчались в расположенное неподалеку поселение, оба уже начинали верить, что удача на сей раз им улыбнулась.
Ещё раз она улыбнулась беглецам, когда на окраине поселения они наткнулись на прачечную, которую держали выходцы из Катая, судя по затейливой вязи иероглифов на серой шиферной крыше. Окружал прачечную высокий каменный забор, через который они без труда перемахнули. И самой прекрасной находкой стала сушильня на задворках, где развевалось на ветру свежее постельное бельё, полотенца и одежда. Много одежды. Очень много.
Сорви-голова и Фанфан зачарованно побрели между верёвками, машинально отмахиваясь от хлопавших их по лицу простыней и шёпотом споря.
— Женские платья — вот что нам надо. — уверенно сказал Сорви-голова, останавливаясь возле целого цветника подобных вещей в дальнем углу сушильни и не слушая пренебрежительного фырканья Фанфана.
— Да я ни на миг не потерплю на себе бабскую тряпку, — заявил тот, мятежно сверкая глазами.
— Что ж, тогда тебе придётся терпеть полосатую робу каторжника и ядро на лодыжке, — парировал Жан, понимая, что другу необходимо выпустить пар и поворчать. — Подумай сам. Даже если нас и начнут искать, никто не заподозрит беглых военнопленных в двух девицах…
— Двух шлюшках, — с кривой улыбкой закончил Фанфан, стягивая с верёвки вызывающе яркое платье. — Ты только взгляни на эти шмотки! Похоже, у катайцев в клиентах целый публичный дом! А я, может, желаю быть высоконравственной смиренной монахиней!
— Монашеских ряс и клобуков тут нет, — резонно возразил Сорви-голова, в свою очередь сдёргивая с верёвки изящное бледно-зелёное платьице. — Ну же, Фанфан, не упрямься. Признай, что я прав.
— Ты часто оказываешься прав, кэп, — со вздохом подтвердил друг, косясь на него. — Но с этими манатками мы можем та-ак встрять…
Наступил его черёд оказаться правым, но это выяснилось не сразу.
Сперва они натянули на себя затрещавшие платья: Фанфан — легкомысленное розовое в рюшах, а Жан — салатовое, что было ошибкой, являйся он на самом деле смазливой девицей, желавшей нравиться. Этот довольно блеклый цвет был невыразительным для его загорелой физиономии, светлых глаз и русых вихров, которые, впрочем, сразу же пришлось прикрыть косынкой, нашедшейся тут же, на верёвке.
— Ты бы и чепчик надел, — съехидничал Фанфан, которому его платье подходило гораздо лучше, делая ещё выразительнее его тёмные глаза и чёрные блестящие кудри.
— Волосы у нас коротковаты, — рассудительно заметил Жан, бросая Фанфану другую косынку. — Держи. Обмотай вокруг головы, как я.
— Что нам действительно нужно, так это сиськи, — выпалил Фанфан, моментально придя в хорошее настроение, и зафыркал, как жеребёнок. Жан тоже тихо прыснул, зажав себе ладонью рот, но тем не менее согласился с другом.
Оставаться по-мальчишески плоскими было бы непростительной глупостью, коль уж они надели женские платья. Поэтому в лифы этих самых платьев им пришлось натолкать достаточно скомканного белья, найденного чуть поодаль. Проделывая это, они поминутно фыркали и тут же испуганно оглядывались: не спешит ли на шум какая-нибудь разгневанная матрона-катаянка, властительница этого царства чистоты.
— А мы ничего так, — резюмировал наконец Фанфан, оглядывая себя и друга. — Милявые, — на его скулах вспыхнули пятна румянца.
Сорви-голова отчего-то смутился и сердито закатил глаза:
— Ерунду не городи. «Милявые», сказанул тоже! Всё, идём. И не забудь:, если придётся с кем-то разговаривать, надо это делать пописклявее, — он аккуратно свернул старую одежду в узел и сунул под мышку.
Теперь настала очередь Фанфана закатить глаза. Однако им продолжало везти — они снова не встретили ни единой человеческой души (только пару бродячих косматых псов) после того, как пробрались вдоль забора и юркнули обратно в проулок. В заборе, по счастью, нашлась узкая щель, снова карабкаться на него в платьях было бы крайне несподручно.
— Чёрт! — простонал вдруг Жан, остановившись так резко, что Фанфан налетел на него, и хлопнув себя по лбу. — Башмаки! Ты, щегол милявый, что у тебя на ногах? Ты хоть видишь?
Фанфан озадаченно уставился на свои ноги в стоптанных разбитых башмаках и от души расхохотался:
— Ты про чулочки и туфельки? Так у катайцев их и не было! Да ты не бойся, кэп, из-под подола ничего не видно.
Но Жан, свирепо ругаясь себе под нос, уже сбрасывал обувь. Возможно, ему всё-таки следовало послушаться Фанфана и взять мужскую одежду, только приличную. Но сейчас уже было поздно об этом вспоминать: за забором катайцев начался возбуждённый галдёж, и босоногие Молокососы резво припустили вниз по проулку, благо ступни у них были дублёные.
Они разглядели внизу начавшую оживать площадь, где раскинулись палатки торговцев с яркими завлекательными вывесками — в городке началась ярмарка, и это было им на руку, в толпе всегда легче затеряться.
Жан уже снова начал думать, что всё обойдётся, но его чаяния разрушил первый же встреченный забулдыга, вылезший из кустов боярышника как раз перед ярмарочными воротами и обалдело уставившийся на двух подбегающих к площади «девиц» — чёрненькую и беленькую.
— Эй, красотки! — прохрипел он, взмахнув початой бутылкой вина. — Вы туфлишки свои где потеряли?
— Мы Сандрильоны, — огрызнулся Жан через плечо, нехотя улыбаясь, и ускорил шаг, чтобы поскорее скрыться среди палаток. Однако забулдыга не отстал:
— Вас что, мужики выгнали? Не угодили вы им? — Он пьяно расхохотался, снова взмахнув бутылкой. — Идите, угоститесь. Сколько вы берёте за свои услуги?
Его обрюзгшая физиономия заросла седеющей щетиной, и миазмы вокруг себя он распространял соответствующие — трёхдневного, как минимум, тяжёлого запоя.
— У тебя столько денег не наберётся, папаша, — ехидно встрял Фанфан, а Жан дёрнул его за рукав затрещавшего платьица. Но пьяница не отставал, и Сорви-голове пришлось уложить его подремать испытанным катайским же приёмом, которому он научился у одного из волонтёров-Молокососов, — ткнув его особым образом в живот чуть пониже рёбер.
Не дав забулдыге осесть на землю, Фанфан ловко подхватил его и оттащил под бок оранжевой палатки торговца мёдом.
— Уф, — облегчённо выдохнул Жан. — Тяжело, однако, быть уличной девицей.
— А ты думал! Всякий кусок дерма норовит тебя купить, — пожал плечами Фанфан и торжествующе повертел у Жана перед носом засаленным грязным кошельком. — Гляди, этот дурень и правда ещё не все деньги пропил.
— А ты навыков старых не растерял, — не остался в долгу Жан, но укорять Фанфана за то, что тот так удачно проявил былое мастерство карманника при перетаскивании забулдыги в тенёк, не стал. Было не до этих фанаберий. Им следовало немедля купить себе немного еды, какую-нибудь обувь, да хоть деревянные сабо, которые носят бурские молочницы, и попытаться сесть на любой из рыбацких баркасов, направляющихся поближе к театру военных действий.
Он не хотел думать о том, что на баркасе их могут поджидать те же сложности, что и при входе на ярмарочную площадь: матросы могли захотеть их с Фанфаном «услуг».
Да уж, участь беззащитной уличной девицы была воистину не из лёгких. Жану казалось, что все на площади перешёптываются, указывая на них пальцами. Но площадь всё более заполнялась народом, и он наконец успокоился. Появились какие-то фигляры, огнедышащие факиры, дрессированный медведь на цепи, гадалки в разноцветных юбках… словом, стало на кого обращать внимание и помимо двух нелепых босоногих девиц.
Они с Фанфаном проглотили по три пирожка с требухой и сторговали себе по паре лёгких пробковых сандалий в обувной лавке. И даже успели расплатиться и обуться, как вдруг из-за ближайшей палатки вынырнул давешний забулдыга, пылавший праведным гневом почище огнедышащего факира. Вслед за ним лениво брели два жандарма, судя по форме, местных.
Жан с Фанфаном мгновенно напряглись.
— Вот они, эти девки! — яростно завопил забулдыга, тыча в их сторону корявым пальцем. — Спёрли у меня кошель! По голове вдарили! Чуть не прикончили!
Последнее было чистой воды враньём, о чём тут же оскорблённо и проорал Фанфан, предусмотрительно не забыв про фальцет. Но Жан уже с оборвавшимся сердцем понимал, что это не поможет. И удрать было некуда — их неотвратимо окружала толпа зевак, падких до всякого скандала. Дело неминуемо должно было закончиться препровождением Молокососов в жандармский участок и разоблачением. А дальше… их столь же неминуемо ждало возвращение в плавучую тюрьму для военнопленных.
— Нет! Никогда! — гневно прохрипел Жан, сжимая кулаки. Пусть лучше его застрелят жандармы! Переглянувшись с Фанфаном, он прочёл в глазах друга ту же отчаянную решимость.
Они уже собрались было кинуться на насторожившихся и сбросивших с себя сонную лень стражей порядка, как вдруг кто-то из толпы пронзительно закричал нечто неразборчивое. Зеваки один за другим запрокидывали головы, указывая в небо.
Там, в невообразимой голубой выси показался летящий табун диких пегасов. Зрелище такого рода было обычным для жителей маленьких поселений, над которыми пегасы не боялись свободно летать, в отличие от крупных городов. Осторожные и умные животные, впрочем, не снижались на расстояние ружейного выстрела, и подманить их, чтобы поймать, можно было только с помощью находившейся в охоте кобылы. Но от табуна, парившего над Форт-Гринуортом, вдруг отделился один пегас. Небольшой, каурой масти, с широко раскинутыми крыльями, он показался Жану похожим… похожим…
— Ураган, — не веря своим глазам, прошептал Жан, а потом уже во всю глотку прокричал: — Ураган! — и призывно засвистел.
— Помоги, кэп! — крикнул за его спиной Фанфан. Видя, что спасение возможно, он накинулся на одного из жандармов, пинком в пах выведя его из строя, и теперь выкручивал из рук второго блюстителя порядка его ружьё. Забулдыга в испуге попятился, прячась за ближайшей палаткой. Зеваки свистели и одобрительно улюлюкали, зачарованно наблюдая за разгоревшимся сражением, но не вмешивались.
Ещё пара взмахов крыльями — и горделивый конь помчался вскачь по ярмарочной площади среди поспешно расступавшихся перед ним, ахавших и охавших людей. Мгновение — и Жан крепко обнял пришедшего так вовремя друга за лебединую шею. Потом, оглядевшись, властно крикнул:
— Дайте верёвку!
Кто-то из торговцев, повинуясь ещё и недвусмысленно взмахнувшему отнятым ружьём Фанфану, бросил к ногам Сорви-головы толстую прочную верёвку, которую тот укрепил на шее и под грудью пегаса вместо обычной сбруи. Ещё несколько мгновений — и они с Фанфаном уже сидели, вцепившись в эту верёвку и друг в друга, на спине Урагана, который плавными скачками мчался прочь от толпы, набирая скорость для взлёта. Узел с тряпьём им, конечно, пришлось бросить.
Наконец Форт-Гринуорт остался далеко внизу. С высоты ребятам было хорошо видно гавань, стоявшие у пирса корабли и плавучую тюрьму, откуда им посчастливилось выбраться.
Сорви-голова облегчённо расхохотался, а Фанфан за его спиной затянул своё коронное:
— Проваливай ко всем чертям, иди, живи, как знаешь сам! Вперёд, Фанфан, вперёд, Фанфан по прозвищу Тюльпан! Да, чёрт возьми, вперёд, Фанфан по прозвищу Тюльпан!
Развернувшись к нему, Сорви-голова глянул в его смеющееся лицо, а друг, внезапно обхватив его за шею крепкой рукой, чмокнул в щёку и громко захохотал — уже над его обескураженным видом:
— Сними косынку, куколка!
Сплюнув вниз, Сорви-голова свирепо отправил туда же косынку, от которой сам Фанфан давно избавился. Теперь им предстояло подлететь как можно ближе к позициям армии буров, не нарвавшись при этом на улан.
Глава 7
Одинокая ферма. — Радостная встреча. — Нападение улан. — Оборона. — Трудный разговор с Полем Эйзингой. — Неминуемая гибель. — Чудесное спасение.
Чем быстрее удалялся пегас от побережья, тем лучше опознавали Молокососы раскинувшуюся внизу местность. Вот сейчас за холмами должны были открыться угодья, принадлежащие бурской семье Хайде. Глава этого большого многодетного клана, равно как и сыновья вплоть до подростков, с самого начала военных действий добровольцами ушли на фронт, так что на ферме оставались только мать семейства, её престарелая свекровь и три дочери. Все они выполняли по хозяйству тяжкую для них мужскую работу, но не роптали, терпеливо несли свою ношу.
И вот теперь Фанфан и Жан с высоты углядели возле построек знакомой фермы нескольких верховых пегасов, а во дворе — какого-то парня, который, ловко взмахивая блестевшим на солнце топором, рубил дрова. Ещё один относил их в сторону и складывал в поленницу.
— Папаша Хайде с сынками вернулся, что ли? — озадаченно протянул Фанфан, но тут Сорви-голова, сощурившись, повнимательнее вгляделся в происходившее во дворе и ликующе воскликнул:
— Давай вниз! Это же наши! Молокососы!
И правда! Пока Ураган спускался с такой скоростью, что закладывало уши, друзья смогли распознать в рубившем дрова высоком пареньке Поля Эйзингу, а тот, кто складывал их в поленницу, был, несомненно, катайцем, научившим капитана приёмам обороны, по имени Ли Фай.
Работавшие во дворе, заметив снижающихся всадников, кинулись было к прислоненным к бревенчатой стене дома ружьям, но тут Фанфан принялся пронзительно свистеть первые такты своей знаменитой песни, а Сорви-голова во всё горло прокричал:
— Это мы! Не стреляйте, парни, это мы!
На поднявшийся шум из дома выскочили ещё трое Молокососов и матушка Хайде со всеми дочерями. Началась радостная суматоха, тут же перешедшая в бурный хохот, когда ребята разглядели, как одеты их пропавшие и найденные боевые товарищи.
— И ничего смешного! — сердито заорал Фанфан, перекрикивая поднявшийся гам, но никто его не слушал — остальные Молокососы держались за животы, буквально катаясь по земле, пока разозлившийся не на шутку Фанфан не отвесил кое-кому из них по паре пинков и не принялся срывать с ебя платье, уже изрядно обтрепавшееся от всех перипетий их поспешного бегства.
Дочки Хайде целомудренно отвернулись, прыская при этом в ладошки, а матушка, высокая дородная женщина с закрученными в узел золотыми волосами и с румянцем во всю щёку, ласково позвала:
— Пойдёмте, ребятки, найду для вас подходящую одежду. Сынков моих, — она вздохнула.
Все Молокососы, конечно, немедля двинулись за своим капитаном и Фанфаном в дом и наблюдали за тем, как те переодеваются. Фанфан же взахлёб рассказывал об их приключениях, не умолчав и о появлении огромного левиафана, спасшего их от акул. Пришлось рассказать и о посещении катайской прачечной с последующим переодеванием в уличных девиц.
В комнате снова зазвучал общий громовой хохот, но Сорви-голова и Фанфан не обиделись, а рассмеялись вместе со всеми. Боже милостивый! Они же снова были среди своих!
А твой конь, объявил ли Фай, от нас улетел. За кобылой погнался. .
Очень кстати, хмыкнул Фанфан.
— Погодите, — Сорви-голова наконец вскинул руку, обрывая весёлый гомон. — Теперь вы расскажите, что вы тут делаете. Боевая операция? Кто у вас командир?
Он поочерёдно оглядел каждого из своих враз посерьёзневших бойцов.
— Командиром стал я вместо тебя, капитан, — заявил, выступив вперёд, Поль Эйзинга. — И ты прав, мы удачно провели операцию и устроили себе тут небольшую передышку. Семья Хайде — мои родственники по матери, они радушно нас приняли.
Столпившиеся в дверях женщины закивали, сияя улыбками. Сюда приковыляла даже бабуля в белоснежном чепце и чёрном вдовьем платье с воротничком под горло.
— Какого рода была операция? — живо спросил Сорви-голова. — Потеряли кого-то?
— Никого, — в наступившей вдруг тишине медленно, словно нехотя, ответил Поль. — Нам удалось взорвать водохранилище Табанго.
— Что? — так и ахнул Сорви-голова, не поверив своим ушам, и потрясённо переглянулся с Фанфаном.
— Точнее, ночью мы заложили там динамит, который проделал в стене здоровенную брешь, вся вода превратилась в реку и вылилась к чертям! — похвастался Поль с некоторым вызовом. Он видел, что Сорви-голова хмурит брови и читал в его глазах осуждение, а не одобрение. — Это было заданием генерала Аллерта.
Жан нахмурился ещё сильнее. Генерал Аллерт являлся одним из тех бурских командующих, которых называли «заядлыми». Они не щадили ни себя, ни солдат, ни ополченцев. И уж тем более Аллерта не волновало то, что Табанго снабжало водой все окрестные стада бурских поселенцев. Где они теперь должны были брать воду? Но, конечно, для генерала главным было то, что без воды остались британские солдаты!
Поль же вызвался на это задание с явным удовольствием, судя по его мятежно сверкающим глазам. Сорви-голова, по правде говоря, не знал, как сам поступил бы на его месте, получив такой жестокий приказ. Перечить генералу? Немыслимо. Но вот чего бы он точно не стал делать ни при каких обстоятельствах — не привёл бы после удавшейся диверсии свой отряд на одинокую ферму посреди вельда, где остались одни женщины.
— Зачем вы сюда-то пришли? — с укоризной осведомился он, не удержавшись.
— Я же сказал, нам хотелось передохнуть, — огрызнулся Поль, голос которого завибрировал от напряжения: он явно осознавал свою неправоту, но признаваться в ней не хотел.
— Уланы… — начал было Фанфан, мгновенно сообразив, что именно тревожит Сорви-голову, и тут со двора эхом донёсся истошный крик:
— Уланы!
Кричала одна из дочерей матушки Хайде, Рози, и она же взлетела по деревянной лестнице, громко топоча башмаками по ступеням и столкнувшись на середине пролёта с посыпавшимися сверху Молокососами.
Поль даже дозора не выставил!
Скрипнув зубами, Сорви-голова схватил ружьё, отнятое у жандарма и тоже поспешил во двор. Фанфан выскочил туда ещё раньше него.
Буквально сразу, взгляну в небо, он понял, что ситуация складывается не в пользу Молокососов. Не меньше четырёх взводов конных улан — это четыре десятка солдат — пикировали на ферму. Они рассеялись и приземлили своих пегасов, попав под огонь Молокососов, но ясно было, что они не отступят и не уйдут, обнаружив наконец маленький отряд, совершивший диверсию на водохранилище. А силы были явно неравны. Семеро Молокососов, вместе с Сорви-головой и Фанфаном, с ограниченным запасом оружия и боеприпасов против сорока хорошо вооружённых и экипированных британцев. С таким малым числом людей невозможно было даже держать оборону по периметру ограды. Поэтому Молокососы, методично отстреливаясь, перебежками отступили в большой дом, к которому примыкал коровник, — столь малую площадь они ещё могли удерживать, пока все были живы и целы. Своих стоявших во дворе пегасов они загнали к недоумённо мычавшим коровам, которых тут было не менее двадцати.
Жан птицей взлетел на чердак, неся винтовку и запас патронов, небольшой, но всё-таки. Там он нашёл Поля Эйзингу, тоже избравшего это место для охоты за подступавшими к дому уланами — позиция и в самом деле была превосходной. Юный бур крепко сжимал свой верный «роёр» и при виде Сорви-головы вызывающе сощурился:
— Я справлюсь и без тебя, кэп.
Сорви-голова вспыхнул и хотел было спросить, давно ли мальчишка, младше его на три года, набрался такой наглости, но загляделся на то, как сын расстрелянного Эйзинги заряжает своё старинное ружьё.
Работа оказалась не из быстрых: надо было засыпать порох в дуло, опустить туда с помощью шомпола пулю, обёрнутую в пропитанный жиром пыж, потом надеть на затравочный стержень медный пистон… Такая процедура отнимала добрых полминуты, тогда как маузеры успевали сделать за то же время десяток выстрелов. Но бур дорожил не столько количеством, сколько качеством стрельбы.
Поймав взгляд капитана, Поль с гордостью продемонстрировал ему приклад «роёра», украшенный уже добрым десятком зарубок с одной стороны и тремя более длинными зарубками — с другой. И произнёс то, что потрясло Сорви-голову до глубины души:
— Ты поклялся, что прикончишь палачей моего отца. Но вышло так, что уже троих из них прикончил я.
Глаза его пылали каким-то экстатическим огнём, словно взор волколака. У Сорви-головы по спине прошёл мороз, а Поль, не замечая его смятения, взахлёб продолжал, водя пальцем по трём зарубкам с левой стороны приклада:
— Капитан Руссел, капитан Адамс, капитан Харден. Каждого из них настигла смерть, вылетевшая вот отсюда, — он постучал по шестиугольному отверстию дула — трудно было бы найти калибр крупнее. — Остались майор Колвилл и полковник Гордон, этот мерзавец, которого не сумел убить даже аманариву. Но я его убью.
В его мальчишеском голосе прозвучала глубокая убеждённость.
— Когда ты успел? — потрясённо выпалил Сорви-голова.
— Пока ты прохлаждался в тюрьмах у британцев, кэп, — отозвался Поль с ехидным смешком. — Это же уланы, они беспрерывно атаковали нас, как вот сейчас, а я искал тех, кто мне был нужен. Ты видел их офицерские белые шарфы? Я расстреливал их одного за другим, метя как раз по этим шарфам и уложил семнадцать негодяев, недостойных называться людьми, — он снова провёл пальцами по прикладу «роёра», будто лаская его. — Среди них оказалось трое из военно-полевого суда. Это Божья милость. Так что не мешай мне теперь.
Твёрдый голос его ни разу не дрогнул во время этого хладнокровного рассказа. Поль Эйзинга явно не испытывал никаких угрызений совести, расстреливая людей как антилоп на охоте в вельде. Да британцы и не были для него людьми. Ни один из них.
Сорви-голова в ответ только молча кивнул. Он со всей отчётливостью понимал, что Поль посвятил свою жизнь исключительно мщению за мёртвого отца, словно бы этой жизни и у него самого почти не осталось.
Хотя, вероятнее всего, именно так оно и было. По крайней мере, держать эту оборону на ферме семьи Хайде семерым смельчакам становилось всё труднее. Никто из них не был убит или тяжело ранен, хотя почти каждого обожгла по касательной пуля. А меж тем почти треть уланов нашла свою смерть от метких выстрелов Молокососов. Но силы оставались неравными.
Приближался вечер, подступала темнота. И в этой темноте под тревожное мычание коров и ржание пегасов, взволнованно топтавшихся в коровнике, Сорви-голова углядел, что в большому дому очень близко подкрался человек с горящим трутом в руке. Жан предостерегающе вскрикнул и свалил его с ног одним выстрелом. Тлеющий трут выпал из рук мертвеца на землю.
Молокососы отчаянно переглянулись. Ещё двое из них — Фанфан и катаец Ли Фай — успели вскарабкаться на чердак с запасом патронов. Ружья получили даже старшие дочки матушки Хайде, а сама она схватила охотничий длинноствольный карабин, оставленный ей мужем.
Но это уже ничему не могло помочь.
— Они хотят запалить дом, — озвучил Сорви-голова настигшую всех мысль. — В надежде, что тогда мы точно выскочим наружу!
— А мы и выскочим! — выкрикнул вдруг Поль, и Сорви-голова в очередной раз не поверил своим ушам. В алом, как кровь, зареве заката тонкое лицо юного бура казалось каким-то мечтательно-красивым, когда он произносил: — Надо привязать коровам к рогам динамит и выгнать их прямо на улан — у нас ещё остался запас шашек после водохранилища! А мы вылетим следом — пока коровы топчут улан и взрываются вместе с ними! Так мы сумеем спастись и продолжать мстить британцам.
— Поль! — перебил его Сорви-голова, решив, что молодой Эйзинга попросту свихнулся. — Это же ферма и коровы твоей родни! Что будут есть эти женщины, на что жить?
— Жить?! Британцы всё равно спалят тут всё, когда сюда ворвутся! — оскалился Поль в ответ. — Думаешь, они пощадят наших женщин? Их коров? Да ты смеёшься, что ли, Сорви-голова?
И он сам засмеялся — каким-то диким полубезумным смехом — истинное порождение этой несправедливой войны, развязанной британскими биржевиками ради горнорудных запасов Трансвааля, — с болью подумал Жан.
Воистину кровь отца, нанесённая матерью ему на лоб, стала для Поля настоящим проклятием.
Поняв, что вразумить бура не удастся, Сорви-голова сделал то, что счёл единственно правильным — на глазах ошеломлённых Фанфана и Ли Фая внезапно ударил юношу в висок обмотанным в тряпку прикладом своего ружья. А когда Поль бесчувственной грудой рухнул на пол, поднял его к себе на плечо, как куклу.
— Возьми его «роёр», — велел он Фанфану и начал спускаться по лестнице.
— Мы сейчас выйдем наружу, убьём сколько сможем, улан и погибнем, — укладывая Поля у стены, спокойно объяснил он матушке Хайде, чьё румяное лицо теперь было бледным и перемазанным пороховой гарью. — Прорваться сквозь них нам не удастся, их слишком много. Но, может быть, они пощадят вас.
Говоря так, он и сам в это не верил.
Матушка Хайде с рыданиями обняла его, а потом — подбежавших к ней дочерей, тоже заливавшихся слезами. А Сорви-голова оглядел всех своих пятерых бойцов, застывших перед ним: Фанфана, чьи глаза казались огромными на белом, как мука, но спокойном лице. Ли Фая. Италианца Нико. Германца Дорта. Зулуса Ай-ю.
— Захватим с собой на тот свет как можно больше этих британских выродков, — проговорил Жан почти беззаботно. — Вперёд!
— Вперёд, Фанфан, — выпалил и тот, поднимая карабин. Роёр Поля он оставил подле его бесчувственного тела.
И распахнув тяжёлые дубовые двери, все они вырвались наружу.
Вырвались и онемели.
Потому что уланы удирали — в дикой панике пришпоривая своих пегасов, вопя и причитая, как перепуганные дети, но удирали они не от Молокососов.
Во всё вечернее небо распростёр свои крылья огромный трёхглавый пегас! Он нависал над фермой Эйзинги гигантской тенью, пасти его изрыгали пламя, направленное вслед исчезающим уланам.
Сорви-голове казалось, что он спит и видит сон, кошмарный и прекрасный. Или что он уже умер и вознёсся на небеса, где обитают такие яростные чудовища. Но нет. В широко распахнутых глазах своих бойцов, оцепеневших на крыльце рядом с ним, он видел отражение этого великолепного, чудесного, чудовищного зверя.
Пегас повернул к ним все три свои головы, пронзившие Сорви-голову сверкающими взглядами. И фыркнул — как тому показалось, с беззлобной насмешкой. Пара взмахов гигантскими крыльями — и он исчез в стремительно почерневшем закатном небе, которое враз будто бы заволоклось грозовыми тучами.
— Это Гроза, — прошептал Сорви-голова, понимая, что нашёл единственно правильное имя.
— Гроза, — дрогнувшим голосом подтвердил Ай-а. — Мабу-йи.
— Вот это да-а… — зачарованно прошептал рядом с ним Фанфан. — Кажется, я намочил штаны.
И тогда они все засмеялись ликующим хриплым смехом. И продолжали смеяться, когда на крыльце показался Поль Эйзинга, опиравшийся на свой «роёр», а следом за ним боязливо высунулись женщины.
— Они ушли, — сообщил им Сорви-голова, всё ещё посмеиваясь. — Уланы ушли. И не появятся теперь очень долго, будьте уверены, матушка Хайде. Пора седлать наших пегасов — и в путь, — он поглядел на трупы улан, валявшиеся там и сям на настиле двора. — Похороните их.
— Здесь есть раненые, — крикнула Рози, поднимаясь с колен — она щупала пульс одного из британцев.
— Что ж, мы возьмём их с собою. Возьмём в плен, — спокойно пояснил Сорви-голова. Заберём тех пегасов, хозяев которых мы убили, вон они.
И действительно, по двору растерянно бродили, цокая копытами, несколько измученных крылатых коней.
— Зачем тащить этих британских выродков с собой? — выкрикнул Поль, протестующе качнув ружьём. — Прикончить их, вот и всё.
Но умолк и опустил глаза под тяжёлым взглядом Сорви-головы.
— Собирайтесь, — повторил тот устало. — Мы возвращаемся на фронт.
Глава 8
Боевые действия бурской арми. — Сражение при Веллинге. — Спасение полковника Гордона. — Ночные разговоры. — Трагедия в госпитале. — Признание Фанфана.
Снова началась походная жизнь Молокососов, с восторгом принятых в бурских войсках. Всё-таки равных им в разведке и диверсиях не было. Даже буры, непревзойдённые охотники вельда, и зулусы, для которых вельд был родиной, уступали им.
Тем временем армия буров несла тяжёлые потери и отступала. Генералы Картье и Аллерт не смогли захватить осаждаемый ими Веллинг и потеряли преимущество перед британскими частями, которых прибывало сюда всё больше. Со всех концов света Великая Британия призывала под «Юнион Джек» жителей своих колоний, не спрашивая, хотят ли они воевать. Тем не менее на поле под Веллингом отступавшие бурские войска остановились и развернули боевые позиции. Британцы же готовились к атаке, беря армию генерала Картье в жестокие клещи. Именно там и тогда Сорви-голове снова довелось встретить полковника Гордона.
Молокососы пошли в бой как простые кавалеристы, на своих пегасах яростно атакуя улан. Небо и земля, казалось, наполнились грохотом выстрелов, воинственными криками бойцов и стонами раненых. То и дело из облачной мути, беспомощно кувыркаясь и обливаясь кровью, падал пегас со своим всадником. Зрелище было поистине душераздирающим.
Сорви-голова был дважды легко ранен, но остался в строю вместе с Фанфаном, летевшим на вороном Чико, стараясь не терять друга из виду. Поль Эйзинга же давно канул в этой мясорубке, но Сорви-голова твёрдо помнил его слова — целиться надо в белые офицерские шарфы. Лишившись своих командиров, рядовые уланы, среди которых было много необстрелянных бойцов-колонистов, терялись, не зная, что им делать, и быстро погибали либо попадали в плен.
В очередной раз увидев белый шарф под будто закопчённым лицом, показавшимся ему смутно знакомым, Сорви-голова вскинул карабин, тщательно прицелился пониже белого, уже испятнанного пороховой копотью шёлка, и нажал на спусковой крючок. И только когда всадник, сбитый со своего пегаса ударом пули, взмахнул руками и медленно накренился в седле, глядя перед собой помутневшим взором, Сорви-голова узнал его. Это был председатель военно-полевого суда, полковник Гордон, герцог Ричмондский, который приказал казнить Рууда Эйзингу, но спас жизнь ему самому и Фанфану.
Ни секунды не раздумывая, Сорви-голова направил Урагана к серому пегасу полковника. Тот неминуемо выпал бы из седла, потеряв сознание, но крепкие руки Сорви-головы обхватили его поперёк живота, не давая сорваться вниз, в бездну. Кровь брызнула на одежду Жана, когда он перетаскивал раненого на спину своего каурого.
Сразу несколько улан кинулись ему наперерез, увидев, что он взял в плен их командира. Но тут путь им преградили Фанфан и Ли Фай, меткими выстрелами уложив троих всадников, а остальных обратив в бегство.
Сорви-голова доставил раненого Гордона в развёрнутый за позициями буров полевой госпиталь, наказав хорошенько позаботиться о ценном пленнике, а сам вернулся на поле боя.
Там, однако, уже всё было кончено. Британцы протрубили отступление и отвели свои части, поняв, что так вот с ходу бурскую армию им не одолеть. Буры же, измученные боем, даже не пытались их преследовать, что оказалось грубой тактической ошибкой.
Тем не менее обе враждующие стороны негласно решили воспользоваться наступившей в боевых действиях передышкой. Бойцы залечивали раны, чинили оружие и сбрую, просто ели и спали. Сорви-голова же, едва опомнившись, поспешил в госпиталь справиться о состоянии важного пленника. Фанфан увязался за ним.
Полю Эйзинге о пленении Гордона Сорви-голова и вовсе решил не сообщать, тем более что они почти не разговаривали и редко виделись после страшных событий на ферме Хайде. Жан предполагал, что за Гордона, возможно, удастся выменять у британцев с десяток бурских солдат или волонтёров. Узнав же о том, что в лагере находится его лютый враг, Поль непременно уничтожит его. Это Сорви-голова понимал так же отчётливо, как и то, что сам он не справился со своей, столь торжественно объявленной им, местью. Ведь это именно он должен был убить полковника, а вместо этого спас его.
Гордон был жив, о чём Сорви-голове устало сообщил измотанный донельзя военврач в заляпанном кровью и желчью клеенчатом фартуке.
— Ваша пуля лишь скользнула по его груди, молодой человек, и раздробила правую руку. Кроме того, он потерял много крови, пока вы транспортировали его сюда, но, в общем, его состояние можно назвать удовлетворительным. Сейчас он страдает от лихорадки, но совершенно поправится в течение недели.
— Как так получилось? — живо полюбопытствовал Сорви-голова, втайне испытав облегчение. — Ведь я целился ему в сердце.
Военврач чуть усмехнулся и поскрёб заросшую рыжеватой щетиной щёку:
— Этот герцог, чтобы сберечь своё герцогское величество, носил под мундиром настоящий панцирь. Очень лёгкий, из неизвестного мне металла, — объяснил он, и Жан с Фанфаном озадаченно переглянулись.
— Так вот почему его не убил аманариву! — вырвалось у Фанфана.
— Кто? — удивился доктор.
— Неважно, — решительно заявил Жан. — Могу ли я навещать раненого? — спросил он, запнувшись под внимательным острым взглядом Фанфана.
Доктор лишь пожал плечами:
— Как вам будет угодно. Возле него выставлена охрана, он лежит в отдельной палатке, — и он указал через плечо, где именно.
— На кой тебе сдался этот надменный аристократишка? — нахмурившись, поинтересовался Фанфан. Лицо его будто враз потемнело.
— Он… интересен мне, — почти виновато признался Жан. — И он спас нам обоим жизнь, не забывай этого.
— Мы сами себе её спасли, — отрезал Фанфан и развернулся к кострам. — Что ж, иди, держи своего герцога за ручку, если хочешь, а всё, чего хочу я — сыграть пару конов в карты на выпивку. Обставлю этих буров как младенцев.
И он независимо расправил плечи и зашагал прочь, насвистывая свою коронную песенку.
Жан поглядел ему вслед и сжал губы. Он миновал часового, отсалютовав ему, и вошёл в палатку, где на узкой койке лежал полковник. Его забинтованная рука покоилась на домотканом полосатом одеяле, грудь мерно вздымалась и опускалась. Жан какое-то время растерянно стоял, глядя на его красивое измученное лицо и задаваясь вопросам, какого чёрта он в самом деле сюда пришёл. Полковник был его врагом, убийцей Рууда Эйзинги… но пощадил их с Фанфаном — точно так же, как сам Жан сегодня пощадил его.
— Почему? — забывшись, прошептал он, и Гордон неожиданно открыл глаза, ярко блестевшие от лихорадки.
— Пить! — сорвалось с его запёкшихся губ, и Жан, найдя стоявший на прикроватном столике графин, налил в стакан воды и поднёс ему.
Осушив стакан, полковник внимательно посмотрел Жану прямо в лицо.
— Почему вы спасли меня? — прерывисто выдохнул он.
— А вы? — вопросом на вопрос ответил юноша.
Твёрдые губы полковника на миг искривились в знакомой Жану усмешке.
— Мне стало жаль вас, — откровенно признался он. — Вы молоды, красивы, храбры, образованы, богаты… и тратите свои силы и свою жизнь на идиотскую защиту этих дикарей-буров, от которых только и требуется, что подчиниться цивилизации.
Жан молниеносно вспыхнул от гнева.
— Кого вы называете дикарями и кого — цивилизованными людьми? — с горечью выпалил он, невольно сжав кулаки. — Война пробудила в ваших солдатах и офицерах самые низменные наклонности. Они не щадят никого из мирных жителей, добивают раненых. В то время как буры…
— В то время как буры, — с явным сарказмом перебил его полковник и даже приподнялся на локте, скривившись от боли, — сами захватили эту землю у зулусов, чтобы обрабатывать её, ведь она, по их мнению, зряшно простаивала под властью племён, промышляющих лишь охотой и собирательством. После этого им как-то не к лицу попрекать британцев, которые тоже хотят развивать здесь горнорудную промышленность и сельское хозяйство, только под властью империи.
Жан ещё какое-то время молча смотрел на него. Потом, заметив, что на лбу раненого выступили бисеринки пота, повернулся и направился прочь, не желая более утомлять его.
— Я согласен, что эксцессы происходят, но они неизбежны, — выкрикнул полковник ему вслед, — потому что постоянный риск и кровопролитие действительно развязывает у большинства людей самые низменные инстинкты. Рууд же Эйзинга заслужил суровой кары как человек, уничтоживший эшелон с боеприпасами, что стоило жизни четверым нашим солдатам, охранявшим груз.
Жан, не отвечая, опустил за собой полог палатки, в гневе решив больше сюда не приходить. Что толку было спорить с человеком, который априори считал себя правым?
Но он всё равно пришёл — на другой день, к вечеру, сопровождаемый насмешливым посвистом Фанфана. Тот на самом деле выиграл у буров несколько бутылок виски и основательно к нему прикладывался. Сорви-голова сделал вид, что ничего не замечает.
Полковник полулежал на своей койке в свежей белой нательной рубашке. Сорви-голове показалось, что глаза его оживлённо вспыхнули при виде него.
— Я знал, что вы придёте, — сказал полковник.
— Почему? — в упор осведомился Сорви-голова.
— Мы же не доспорили, — повёл Гордон здоровым плечом, и в его пристальном взгляде вспыхнуло почти мальчишеское лукавство. Не поддаваясь на это, юноша сурово сказал:
— Для меня нет смысла с вами спорить, всё равно каждый из нас останется при своём мнении. Вы пришли на эту землю как захватчик. А я… — он запнулся.
— А вы как носитель прогресса, — мягко проговорил полковник, и Жан невольно вздрогнул.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что сказал, — полковник откинулся на подушки. — Давайте не будем говорить о войне и политике. Давайте побеседуем об искусстве и литературе.
Такое предложение пришлось Жану по душе. Он предпочёл забыть о странной реплике раненого, и вскоре они горячо обсуждали бродячие сюжеты в романах писателей Британии и Франкии. Поскольку здесь Жану вовсе не с кем было это обсудить (не с Фанфаном же!), их разговор затянулся до полуночи, и Жан спохватился, только когда снаружи прозвучал зов рожка и он понял, что опаздывает на несение караула.
— Завтра приходите непременно, — крикнул ему вслед полковник, и жан знал, что обязательно придёт… и будет приходить каждый вечер, пока полковника куда-нибудь не перевезут или не начнутся новые боевые действия.
На третий вечер речь у них зашла об аманариву, и Жан решился рассказать внимательно слушавшему Гордону о двух других удивительных существах, встретившихся им — о гигантском левиафане в заливе Стоуни-Бей, близ плавучей тюрьмы, и о трёхглавом пегасе над фермой Хайде, которого зулус Ай-а назвал Мабу-йи. Гроза.
— Я всегда думал, что это просто местные легенды, — вымолвил полковник с разгоревшимся взором.
— Я тоже, — подтвердил Жан. — Но каждое из этих существ так или иначе помогло нам… и я видел их так же отчётливо, как вижу вас.
Горячие пальцы полковника вдруг крепко сжали руку Жана, и тот невольно вздрогнул.
— Вы увидите ещё кого-то, — убеждённо проговорил раненый. Его взгляд, казалось, пронизывал Жана насквозь. — К вам приходили существа трёх стихий, властвующих здесь: Земля, Вода и Воздух. Остался…
— Огонь! — выпалил Жан и вскочил, не в силах усидеть на месте. — Боже! Неужели?
Полковник тихо рассмеялся и сказал:
— Знаете, юноша, я отчаянно вам завидую, хотя чуть не пал жертвой самого первого из них. Возможно, явление этих существ отчасти подтверждает ваше право находиться здесь и делать то, что вы делаете. Сама эта земля, её вода и воздух помогают вам, — признал он со вздохом, откидываясь на подушку. — Но не обольщайтесь.
Его улыбка стала грустной, когда он увидел, что Жан едва не пританцовывает на месте от возбуждения.
— Идите же, расскажите об этом своим друзьям, — закончил он. — Идите, идите.
— Только Фанфану, — воскликнул Жан, обернувшись на бегу. — Больше никто про это не знает. И… я приду завтра.
Полковник задумчиво кивнул.
Когда Жан вышел наружу, на белом брезенте палатки ему померещилось чёрное пятно, испачкавшее эту белизну, словно сажа. Палатка была ярко освещена изнутри керосиновой лампой. Сразу за тонкой стенкой виднелся силуэт полковника, полусидевшего на своей койке и уже взявшегося за книгу. Этот роман принёс ему Сорви-голова, он принадлежал перу франкского писателя Вийяра, и юноше было очень интересно узнать мнение полковника об этом произведении.
Он повернулся и поспешил в глубь лагеря, ища глазами Фанфана в неясном свете бурских костров, возле которых собирались его товарищи, занимавшиеся кто чем — чисткой оружия, починкой одежды. Почти над всеми кострами висели котелки с каким-нибудь кипящим варевом, распространявшим умопомрачительные ароматы. Многие бойцы, узнав Сорви-голову, приветливо махали ему, подзывая к себе, но Жан лишь с улыбкой качал головой. Ему нужен был Фанфан, и он отыскал его — за картами, в компании нескольких подвыпивших буров и бутылки спиртного.
Жан досадливо вздохнул и, подойдя к этой группе, потряс Фанфана за плечо со словами
— Пойдём, я кое-что тебе расскажу.
Друг поднял на него оживлённый взгляд и нетерпеливо мотнул головой:
— Секундочку, кэп, ещё один кон, я обставлю этих бедолаг и пойду с тобою куда захочешь.
Усмешка его была полна лукавства.
Жан кашлянул и присел на землю, выжидая. Глядя на пляшущее пламя костра, он впал в глубокую задумчивость, похожую на транс, из которого его вывел хлёсткий удар раздавшегося неподалеку выстрела. Он тут же вскочил на ноги, как и Фанфан, мигом протрезвевший.
— Это в госпитале, — вымолвил тот, побледнев и уставился на Жана округлившимися глазами.
Оба кинулись к лазарету. Жан задыхался, обуреваемый самыми дурными предчувствиями, которые, увы, тут же оправдались.
Возле палатки, где находился полковник Гордон, суетились люди и раздавались взволнованные реплики. А в том месте, где Жан не так давно заметил пятно сажи, зияла громадная дыра с обугленными краями.
Он застыл как вкопанный, оцепенело наблюдая за тем, как из палатки на носилках выносят тело, с головой укрытое простынёю. И со всей ужасающей ясностью понял, что тут произошло. Кто-то поставил метку на брезенте палатки, чтобы наверняка даже с отдалённого расстояния не промахнуться по находившемуся внутри полковнику, раз уж туда нельзя было подойти, не вызвав подозрения часового. И этот кто-то не промахнулся.
Поль Эйзинга — вот кто это был.
— Поль, — одними губами произнёс Фанфан, встретившись с Сорви-головой потрясённым взглядом.
Тот лишь кивнул в знак понимания.
Всё было кончено.
Деревянными шагами, не говоря друг другу больше ни слова, они отошли к ближайшему от госпитальных палаток бурскому костру, завернулись в попоны и растянулись на земле. Сердце у Жана будто онемело. Разумом он понимал, что Поль был прав в своей неистовой жажде мщения… но вот сердцем — нет.
И ещё он всё вспоминал слова полковника, сказанные не так давно.
«Вы как носитель прогресса…»
«Явление этих существ отчасти подтверждает ваше право находиться здесь и делать то, что вы делаете. Сама эта земля, её вода и воздух помогают вам…»
Теперь он очень смутно вспоминал, что шёл рассказать всё Фанфану. Возможно, если бы он остался в палатке рядом с Гордоном, тот всё ещё был бы жив.
Или же Поль Эйзинга застрелил бы их обоих, кто знает.
Фанфан внезапно приподнялся на локте, отчаянно заглядывая Жану в лицо.
— Прости меня, — глухо вымолвил он. — Я виноват. Это я рассказал Полю о твоём полковнике, о том, как ты его спас… и что ты каждый вечер ходишь навещать его.
— Зачем? — только и выдавил Жан, глядя в искажённое, как от боли, лицо друга.
— Мне… — о Господи, мне не нравилось, что ты так близко с ним сошёлся, — запинаясь, проговорил тот. — Прости! Жан, пожалуйста, прости меня!
Из его груди вырвалось сдавленное рыдание, по щекам покатились слёзы.
Никогда раньше Жан не видел его плачущим.
Он крепко обнял друга за вздрагивающие плечи и закрыл глаза, прижавшись лбом к его макушке.
— Возможно, завтра мы с тобою тоже окажемся в чистилище, — тихо проговорил он. — Спи, Фанфан.
— Хоть где, — как клятву, прошептал тот, вытирая рукавом мокрое лицо. — Хоть где, лишь бы вместе с тобою, Сорви-голова.
Глава 9
Атака британцев. — Схватка Поля и майора Колвилла. — Свершившаяся месть. — Оборона моста через Вааль. — Четвёртая стихия — Огонь. — «Мы вернёмся».
На рассвете нового дня мирная передышка действительно закончилась. Буры перегруппировались, приготовившись к натиску британских войск, передовые отряды которых уже показались на горизонте. В небе же над позициями буров появились первые уланские отряды на своих пегасах.
— Началось, — с болью вымолвил Жан, подзывая Урагана.
Фанфан лишь молча кивнул, вскакивая в седло.
— Ты давеча говорил про чистилище, — тихо вымолвил он. — Так вот, это оно и есть.
…Спустя несколько часов поле под Веллингом было уже не чистилищем, а настоящим адом. Сорви-голова и Фанфан старались не терять из виду один другого, спасая и прикрывая друг друга. Сорви-голова отупел от этой бойни, чувствуя себя одновременно и охотником, и дичью, весь он был покрыт пороховой гарью, своей и чужой кровью. Рукоять его палаша, который он то и дело выхватывал из ножен, скрещивая с саблей какого-нибудь улана, липла к ладони: спёкшаяся кровь покрывала и её.
Они уже рубились на земле.
— Жан, гляди! — вдруг во всё горло прокричал ему Фанфан, когда они оба избавились от своих противников, стонущих и распростёртых на земле.
Сорви-голова обернулся, и глаза его расширились, он словно очнулся, избавившись от одного кровавого кошмара, чтобы увидеть другой.
Поль Эйзинга на рыжем бурском коньке подскакал к рослому улану, чьё закопченное, как у всех здесь, лицо наполовину скрывал сильно помятый шлем. Всадник на огромном буланом жеребце возвышался над Полем на добрую треть его роста, но молодой бур был куда более юрким и проворным. Враги ожесточённо рубились, и Жан вдруг сообразил, что Поль, очевидно, лишился своего «роёра», как и другого огнестрельного оружия. Он выхватил было маузер, но тут бур, даже не оборачиваясь, словно у него были глаза на затылке, бешено прокричал:
— Не смей! Он мой!
И тогда Жан узнал его противника. Этот рослый могучий улан был не кто иной как майор Колвилл, последний оставшийся в живых член военно-полевого суда.
У Поля вырвался радостный вопль, когда ему удалось прорвать оборону врага, и широкое лезвие палаша наполовину вошло Колвиллу в живот. Но и тот, взвыв от нестерпимой боли, сумел последним ударом обрушить свою саблю на ликующего Поля, разрубив хрупкое мальчишеское тело от плеча и почти до самого седла.
Жан и Фанфан, горестно застонав, одновременно слетели со своих пегасов и ринулись к рухнувшему наземь товарищу.
Как ни странно, юный бур всё ещё был жив. Он едва дышал, захлёбываясь кровью, сквозь разрубленные рёбра виднелись трепетавшие лёгкие, но, последним усилием разомкнув губы, он прошептал:
— Колвилл… мёртв?
Жан взглянул в ту сторону, где на земле, хрипя в агонии, распростёрся майор, и выдохнул:
— Да.
— Отец, ты отомщён! — воскликнул Поль, и лицо его озарилось счастливой улыбкой.
Это были его последние слова. Рассечённая грудь более не вздымалась. Поль Эйзинга умер, завершив свою месть.
Жан провёл ладонью по его лицу, закрывая ему глаза, и обернулся на чей-то раздавшийся зов:
— Капитан! Вас требует к себе генерал Картье! Капитан Сорви-голова!
К ним во весь опор скакал генеральский вестовой.
Бросив последние взгляды на застывшее в луже крови тело Поля, Жан и Фанфан вскочили на своих пегасов и устремились к ставке генерала.
Задание, которое они получили от Картье (Аллерт давно уже пал в бою, сражённый метким выстрелом прорвавшегося к ставке улана), должно было стать последним в их жизни — это прекрасно понял Жан, едва выслушав Картье.
Что же, к смерти он был давно готов, а умереть им предстояло, обороняя мост через реку Вааль от британцев, пока по этому мосту эвакуировались уцелевшие части бурской армии.
— Будет исполнено, генерал! — только и вымолвил Сорви-голова, отсалютовав Картье, который по-отечески обнял его со слезами на глазах.
У моста залегли последние оставшиеся в живых Молокососы и бурские ополченцы — два десятка человек с собранным по всему лагерю запасом оружия и патронов. Отступавшие буры и волонтёры бежали по мосту, воздух над ними рассекали пегасы, на каждом из которых сидело по двое-трое раненых, а со стороны Веллинга на мост надвигались казавшиеся неисчислимыми отряды британцев.
Молокососы оглохли от грохота своих и чужих выстрелов, каждый был ранен уже по нескольку раз, у них заканчивались боеприпасы… Но они так и не подпустили британцев к себе, пока позади не раздался громоподобный взрыв, извещающий, что последний бурский солдат ступил на противоположный берег и сапёры генерала Картье уничтожили мост.
Жана и всех оставшихся в живых бойцов осыпало обломками дерева и искорёженными кусками металла, в воздухе мельчайшей взвесью повисла бурая пыль. Он и Фанфан поглядели друг на друга в последний раз. Ясно было, что подбегающие британцы, преисполненные злобы, тут же застрелят их, едва увидев, а у Молокососов не было ни единого патрона, не было сил вскинуть саблю.
— Прощай, — прошептал другу Жан одними губами. Он всё равно не услышал бы ни своего голоса, ни его ответа: взрыв моста, ударив по барабанным перепонкам, лишил их остатков слуха.
Они крепко обнялись. И в наступившей для обоих абсолютной тишине вдруг увидели яркий огонь, надвигавшийся на них прямо с неба. Он яростно пылал, словно тысяча степных пожаров, вырываясь из недр какой-то махины, медленно и неотвратимо опускавшейся прямо в воды вскипевшего от нестерпимого жара Вааля.
«Последняя стихия — Огонь», — зачарованно вспомнил Жан слова покойного Гордона.
Он мог бы поклясться, что спускающийся к ним небесный огонь — часть его предсмертного бреда, но по остановившемуся взгляду Фанфана, устремлённому ввысь, понимал, что и друг видит то же самое.
Серебряное блестящее брюхо чудовища вдруг лопнуло, словно распоровшись, и оттуда посыпались такие же серебряные люди. Они бежали, беззвучно что-то крича, бежали прямиком к Жану и Фанфану, и пули британцев отскакивали от них, словно они были закованы в броню.
Последним, что увидел Жан Грандье, было склонившееся над ним встревоженное лицо человека в серебряном шлеме (всё-таки на них действительно была броня), поразительно похожего на его отца.
* * *
Всё вокруг было белым. Не ярко-белым, отражающим свет и слепящим, раздражающим засыпанные пылью глаза, а матово-белым, прохладным и успокаивающим.
Свет этот шёл отовсюду и ниоткуда. Хотя нет, понял Сорви-голова, это же светились сами стены, скругляющиеся над их с Фанфаном кроватями подобно сводам пещеры.
Собственно, кровати не были привычными кроватями: они принимали форму их тел, кстати, совершенно обнажённых, отмытых от копоти, крови и грязи и прикрытых простынями, белыми, как стены. В боковины их были вделаны какие-то устройства, тоже мирно светящиеся.
Фанфан лежал рядом — и его наконец-то чистое лицо казалось прекрасным и безмятежным, как у ангела.
Перегородка — не дверь — в белоснежной стене откатилась в сторону, и вошёл тот человек, которого Жан последним увидел на поле боя возле моста через Вааль.
Одет он был уже не в серебристую броню, а в обычную одежду. Впрочем, не совсем обычную — такой мягкой облегающей тёмной ткани, из которой была пошита его рубашка с высоким воротом до самого подбородка и брюки, Жан раньше никогда не видел.
— Привет, — весело сказал по-франкски мужчина, похожий на его отца, и присел на стоявший у стены белый гладкий куб. — Я — доктор Вайсман. Знаешь ли ты, где находишься, Жан Грандье?
— Знаю, — не раздумывая, хрипло отозвался Жан. Кашлянул и повторил: — Знаю.
Мужчина мягко усмехнулся:
— Твои родители всё-таки рассказали тебе.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Они погибли, — казалось бы, совершенно невпопад ответил Жан.
Мужчина кивнул. Теперь глаза его были исполнены печали.
— Мы не могли забрать тебя раньше — темпоральный скачок… переход на эту планету можно совершить лишь в определённое время и в определённом месте. Собственно, о том, что произошло с тобой и твоими родителями, мы узнали, только прибыв на орбиту планеты и подняв всю информацию из местных источников. Прости, что мы пришли так поздно и ты был вынужден оказаться в таком положении.
— Каком?! — полушёпотом вскричал Жан, опершись на локоть и гневно уставившись в лицо незнакомцу. — Каком положении?! Я не просил изымать меня, как заблудившегося щенка! Я нахожусь… находился там, где хотел находиться, и делал своё дело!
Мужчина покачал головой:
— Ты землянин, Жан Грандье, хоть и родился на этой планете. Твои родители были землянами и прогрессорами, наблюдавшими за развитием здешней цивилизации. К сожалению, от всех случайностей застраховаться невозможно. Но мы исправили эту ошибку. Теперь ты в безопасности и возвращаешься домой. На свою истинную родину. На Землю. Обратной дороги нет.
Стиснув зубы, Жан снова откинулся на изголовье и уставился в светящийся потолок. Он отчётливо понимал, что спорить с этим человеком было ещё бесполезнее, чем с полковником Гордоном.
Мужчина немного подождал, потом встал и повернулся к выходу со словами:
— Отдыхайте. Ты и твой друг. Возможно, в Трансваале вы и считались взрослыми, но по нашим меркам вы настоящие дети. Ваша война для вас закончилась. Вам предстоит многому научиться. Многое познать. Мы поговорим позже, всё обсудим, и ты согласишься со мной. Ты же разумный человек.
Он тепло улыбнулся — от этой улыбки в уголках его глаз показались лучики морщинок. Жану захотелось выть от бессилия и невозможности что-либо изменить, ведь всё было решено за них с Фанфаном и без них. Вместо этого он негромко воскликнул:
— Подождите минутку. Скажите, а полковник Гордон, герцог Ричмондский, убитый при Веллинге, тоже был землянином и прогрессором?
Ему показалось, что в глубине тёмных глаз мужчины что-то промелькнуло, но тот, помедлив, отрицательно качнул головой:
— Не понимаю, о ком речь. Отдыхай.
И он исчез за перегородкой.
Жан снова уронил голову с яростным тихим: «Вот дерьмо!» — и опомнился, увидев, что Фанфан уже не спит, а смотрит на него широко раскрытыми блестящими глазами.
— Ты что-нибудь понял? — сообразив, что друг всё слышал, только притворяясь спящим, быстро спросил Жан, усевшись на кровати и закутавшись в простыню.
— Э-э… — Фанфан закатил свои плутовские чёрные глаза, и Жан вдруг с облегчением подумал: он ведь жив! Фанфан жив и он с ним! За одно это уже следовало благодарить прилетевших за ними людей.
— Эй, я спросил! — поторопил Сорви-голова, начиная улыбаться.
— Это был какой-то дружок твоих родителей, который с другими своими дружками не дал нам подохнуть возле Вааля, забрал на какую-то адову таратайку и везёт невесть куда, — воскликнул Фанфан. — Так?
— В общем, да, — подтвердил Жан, невольно рассмеявшись. — В самых общих чертах. Потом ты вникнешь во всё это получше. Вместе со мной. Они мне чужие, — откровенно признался он, сдвинув брови. — Они вроде как добры, и они действительно спасли нам жизнь, но я не хочу улетать с ними. Я хочу вернуться в Трансвааль. Там моя родина.
Выпалив это, он почувствовал, будто бы в белую стерильную комнату врывается ветер вельда, шевельнув его волосы. Он словно уловил запах выгоревшей на солнце бурой травы, костра и пороха.
— А у нас есть шанс когда-нибудь смыться обратно? — живо осведомился Фанфан, тоже садясь на кровати. — Как думаешь, кэп?
Жан припомнил слова, только что произнесённые доктором Вайсманом: «…темпоральный скачок… переход на эту планету можно совершить лишь в определённое время и в определённом месте…»
Можно совершить.
Можно.
— Мы научимся, как это сделать, — уверенно заявил он, глядя в сверкнувшие глаза друга. — И мы вернёмся. Непременно вернёмся, Фанфан.
КОНЕЦ
@темы: фики, приключения, ФБ-21
Автор: sillvercat для fandom Post Up 2021
Бета: Эллаирэ
Канон: ориджинал
Размер: макси, 17079 слов
Пейринг/Персонажи: Док, Серьга, Лия, Вера, Ярик, Джус, Атос, Арамис и Портос, военные
Категория: джен, броманс
Жанр: драма, фантастика, приключения, юмор
Рейтинг: R
Краткое содержание: После Заражения и всеобщего коллапса в элитном особняке обосновались: Док — бывший пластический хирург, Серьга — бывший спецназовец, и спасённые ими Лия, Вера, Ярик, Джус
Примечание: отсутствует научный обоснуй
Предупреждение: описание смерти второстепенных персонажей; упоминание изнасилований и убийств; ненормативная лексика; автор занимается откровенным читтерством
Иллюстрация: «Повелитель херни»
Ссылка: тут.
Скачать doc. pdf. epub. fb2.
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...»
(А. С. Пушкин «Бесы»)
1.
— А мы закончили операцию… и вот такая вот красота у нас получилась, — прохрипел Док, опуская окровавленный топор. Безголовые туши трёх ловко зарубленных им бесов лежали у его ног, медленно превращаясь в зеленовато-бурую вонючую жижу, которая растекалась вокруг высоких ботинок и впитывалась в ноздреватый мартовский снег.
Убить беса можно было, лишь перерубив ему хребет. Лучше и удобнее всего — в шейном отделе. Док дошёл до этого сакрального знания опытным путём. И подозревал, что большинство людей на планете до сакрального знания дойти не успели.
Он брезгливо поддел носком ботинка откатившуюся в сторону голову одного из бесов с оскаленными изогнутыми клыками, торчавшими из-под синеватых тонких губ.
Голова эта когда-то была женской — со всё ещё изящной лепкой окостеневшего лица, с прилипшими к черепу светлыми прядями длинных волос. Но зубастая пасть и выпученные глаза со щелевидными кошачьими зрачками не давали обмануться.
Док ещё раз пристально вгляделся в это мёртвое лицо-морду, пока оно не начало расплываться, теряя очертания, распадаясь — кости вместе с мягкими тканями
Нет, он её не узнавал, хотя наверняка знал при жизни.
При человеческой жизни.
Слава тебе, Господи, бесы даже в первом приближении уже не походили на людей, а вот в таком вот виде — тем более. Не походили на тех, кого он знал когда-то — на соседей по богатому пригороду, на друзей или коллег.
Док в который уже раз задумался о том, смог бы он так же лихо кромсать бесов — если бы узнавал в них своих знакомых, коих у него были вообще-то десятки, своих родных, наконец. Если бы те после Заражения продолжали сохранять человеческий облик, смог бы он так же хладнокровно зарубить маму, Ветку, Тимыча или Нику?
«Смог бы, — устало произнёс внутренний голос, — ещё как смог бы. Ты же хирург. Золотые руки. Так что кого угодно разделал бы за милую душу. Пусть топором, а не скальпелем».
Да, исключительно из соображений гуманности. Навряд ли хоть кому-то из людей, оставшихся в живых, как и ему самому, хотелось бы существовать в облике беса. Пусть какой-то недолгий месяц их бесячьей жизни, но всё-таки.
Док на секунду прикрыл глаза, в очередной раз спрашивая себя зачем, зачем перед тем, как наступило Заражение и всеобщий коллапс, он отправил Ветку, маму и Нику с Тимычем на чёртов курорт на Лавинани? Сейчас они были бы здесь. Погибли бы вместе с ним, а не в проклятом пятизвёздочном отеле «Иманавира».
Они наверняка погибли, он это чувствовал.
Мобильная связь исчезла через неделю после начала Заражения. Закончился инкубационный период, и бесы вступили в мир.
Последнее сообщение от своей семьи Док получил из аэропорта в Южном Пали. «Саша, не можем вылететь, здесь очень много людей, и с некоторыми происходит что-то странное. Нам предлагают пока вернуться в отель и переждать. Возможно, это какая-то эпидемия. Не волнуйся».
Это писала мама.
И всё.
Больше от них ничего не было. Ничего.
Вместо того, чтобы сесть за руль и рвануть в Москву или кинуться к соседям, в полицейский участок, куда бы то ни было, вместо всего этого он включил систему охраны и засел в подвале, глуша вискарь.
Почему-то он точно знал — они никогда не вернутся. Никогда.
Ему неимоверно повезло — бесы обошли его дом стороной, очевидно, испугавшись ударов током, пропущенным по верху ограды. Тогда в посёлке полно было другой, более лёгкой добычи.
Док очнулся как раз вовремя, чтобы поймать агонизирующие вопли погибающей мировой Сети и телевещания. Перед своей кончиной СМИ успели осчастливить остатки человечества терминами «Заражение», «бесы», сведениями об инкубационном периоде и ценнейшими в кавычках версиями по поводу «синдрома кошачьего глаза» у первых заражённых. Его они якобы получили от инопланетян, доставленных на Землю последней совместной космической экспедицией Америки, Китая и России.
Какой бред. Какой чудовищный бред. Хотя, возможно, некое зерно истины в этой версии имелось, уж больно не по-человечески начинали выглядеть бесы, когда заканчивался инкубационный период.
— До-ок! — сердито проорал Серьга, откинув забрало мотоциклетного шлема со смуглого, заросшего разбойничьей щетиной лица. — Ты чего там встал как надолба?! Молишься, что ли? Включаю защиту!
Док встряхнулся и поспешно вернулся внутрь ограждения. Створка автоматических ворот с глухим скрежетом и лязгом вошла в пазы. По верху забора с натянутой на нём спиралью Бруно забегали, замелькали голубоватые искорки. Словно по зимнему снегу.
Вместо всех родных добрый Боженька послал ему Серьгу, чья тачка очень удачно сломалась как раз в начале улицы, где стоял особняк Дока. У Серьги оказался пистолет, и он палил в бесов, пока не кончились патроны, но выстрелы только отбрасывали тех в сторону, не убивая. Наконец он сунул пистолет за пазуху и огромными скачками ринулся к дому Дока, который отчаянно орал ему от ворот: «Сюда, блядь! Сюда-а!» и размахивал топором.
Из всего его дворового «шашлычного» инвентаря жизненно необходимыми оказались именно топоры. Их было более чем достаточно — три. Хотя, конечно, больше бы пригодилась какая-нибудь секира викингов.
Кто-то там из классиков, кажется, Герцен, звал Русь к топору. Правильно звал, как выяснилось.
Случилось это почти месяц назад. Двадцать восемь дней, точнее. Лунный цикл.
Кто бы мог предположить, что человечество погибнет так быстро.
Пытаться чинить тачку Серьге не было смысла — он остался у Дока за периметром ограды. Весело сообщил, что едет из ебеней, где о бесах, к счастью, ещё не слыхивали в связи с отсутствием Интернета, телевизора и прочих буржуинских приблуд. Док тогда вяло подумал, что же это за ебеня такие, но Серьга, азартно блестя цыганскими глазами, объяснил, что контрактник, отвоевал две чеченские и с тех пор катается по «горячим точкам», чтобы хлебнуть адреналина за гланды. Бобыль, плакать о нём некому.
Что ж, добрый Боженька пошёл Серьге навстречу. Организовал ему сплошную «горячую точку».
Сгорбившись, Док побрёл в дом, чувствуя навалившуюся на него чудовищную усталость. «Весенний авитаминоз, наверное, вот что, пора принимать комбилипен», — мимолётно подумал он, но даже не улыбнулся. Он едва волочил ноги, словно к каждой из них было привязано по пудовой гире, и гири эти волоклись за ним, вязли в раскисшей снежной жиже.
Собаки — хаски Арамис и кавказец Портос — кинулись навстречу, виляя хвостами и ожидая похвалы — ведь это же они, они сквозь забор учуяли добычу, которую сейчас тащил в дом Серьга. Док машинально наклонился погладить псов. Они были молодцами. Не раз спасали никчемные жизни хозяев, которые могли вот-вот оборваться, и не по их вине.
Серьга, несущий в охапке потерявшую сознание женщину, ради спасения которой они и выскочили за ворота, уже спускался по лестнице, ведущей в подвал, грохоча ботинками. Максимально аккуратно держа спасённую на руках — так, чтобы та не вцепилась в него зубами, если вдруг очнётся и кинется.
По великому счастью, вирус воздушно-капельным путём не передавался, он распространялся, как ВИЧ – через жидкости. Но, чтобы заразиться, достаточно было бы даже царапины.
И если спасённая сумела бы прогрызть самодельный защитный комбез и оказалась заражённой — тогда Серьга сел бы вместе с нею за решётку в подвале там, куда сейчас её тащил, и по прошествии инкубационного периода — то есть максимум пяти дней — Док зарубил бы его вместе с женщиной. А утилизовать их было бы там проще простого — после почти мгновенного разложения смыть струёй из шланга в канализацию, да и всё.
В этом подвале у него когда-то были тренажёрный зал с душевой и тир. И оружейная.
Однажды ему пришла в голову идея заделаться охотником и приобрести охотничьи ружья с боезапасом. И уже с год как в доме была установлена охранная система хай-класса. Хотя ни выстрел, ни электрический разряд не мог беса убить, но задержать — мог. Поэтому Док и Серьга успели отработать методику отражения нападения: прицельно сбить беса наземь, и пока тот старается регенерировать — а на это всегда уходило до полминуты — перерубить ему хребет или вовсе отсечь башку.
Так что они вполне могли составить сейчас небольшой мобильный отряд охотников за бесами. Один — пластический хирург высшей квалификации, второй — контрактник-спецназовец. Парочка — баран да ярочка, как говорил Серьга.
Вот только этим Док не смог бы уже помочь ни маме, ни Ветке, ни Тимычу с Никой. Он остался без них посреди разваливающегося на куски, как гниющий труп, мира, с совершенно чужим человеком рядом и двумя собаками. А теперь к ним прибавилась глубоко беременная женщина на седьмом, наверное, месяце, бывшая элитная штучка, судя по хейлопластике губ и татуажу бровей и век, — уж кто-кто, а он эти моменты мог отследить с полувзгляда.
Док опять встряхнулся. Ему периодически казалось, что он выпадает из реальности на десять-двадцать секунд, а возможно, и на подольше. Нервная система сбоила и подвисала, как старый комп.
Ещё в подвале стоял мощный автономный дизель-генератор. Он питал охранную систему, система предупреждала их о нападении бесов, которым ни разу не удалось подкрасться к дому исподтишка.
Так они и пережили зиму, когда весь остальной мир был ввергнут в плач, мор и скрежет зубовный.
Как-то так ему помнилось из Библии. Про скрежет зубовный уж точно.
Где-то наверняка находились другие уцелевшие. Но найти их было бы сложно – очевидно они, как Док и Серьга, отсиживались по подвалам. Вот же выбрела откуда-то эта женщина.
Док озабоченно вгляделся в её иссиня-бледное, в полосах грязи лицо. Человеческое, о Боже мой, лицо. Пока ещё человеческое. Он быстро повертел её, ощупывая и распахивая одежду. Никаких укусов и ран не наблюдалось, но царапин, особенно на ногах, — сколько угодно, в том числе и свежих. Инкубационный период только начался, рано было делать выводы. Но любой из бесов вполне мог полоснуть её клыками, пока они с Серьгой пытались её отбить. Без огнестрела – патроны они уже начали экономить для более тяжёлых ситуаций - а тут, в защитных комбезах и шлемах против троих заражённых выстоять было плёвым делом.
Когда Портос и Арамис залаяли, встав возле забора и всячески показывая, что там кто-то есть, они только раз взглянули на монитор в холле, и этого было достаточно, чтобы сорваться с места, влезть в самодельные комбезы и вооружиться топорами. Серьга отключил систему, чтобы получить возможность выйти наружу.
В каком-нибудь голливудском блокбастере такой ход наверняка оказался бы ловушкой, а одиноко бредущая по пустынной улице беременная женщина — приманкой, но они уже точно знали — бесы неспособны расставлять ловушки с приманками. Бесы для этого были слишком тупы. Они хотели только жрать и сношаться. Два основных инстинкта. При этом они могли одновременно и жрать жертву и сношать её, визжащую и бьющуюся в судорогах. Любого пола и возраста, им это было безразлично. Друг друга они тоже сношали, но не жрали.
Такие картины он и Серьга через монитор наблюдали на своей улице достаточно часто, пока не кончились люди. Помочь им всё равно было нечем — в лапах бесов они, даже выжив, неминуемо превратились бы в бесов.
А этой женщине, наверное, ещё можно было помочь. Она казалась… целой. Неповреждённой. Брела, пошатываясь и оступаясь, в старой камуфляжной куртке поверх какой-то хламиды и огромных, не по размеру, резиновых зелёных сапогах.
Док и Серьга вырвались наружу, в щель открывшихся ворот, возле которой тут же чутко встали псы. Пока Док разводил махач, с азартом берсерка разделывая в мясо троих возникших из ниоткуда и тут же погнавшихся за женщиной бесов, Серьга подхватил её, беспомощно осевшую в грязную жижу. Поднял на руки. С её маленькой босой ноги свалился один сапог. Правый. А потом и левый.
И вот теперь они донесли её до входа в «изолятор», как Док его называл — бывшую оружейную комнату с крохотным окном под потолком, с дверным проёмом, забранным решёткой. Ей-богу, сейчас можно было подумать, что Док специально готовился к наступившему пиздецу.
Но изолятором им пока что пользоваться не доводилось. Просто не было случая. Не было спасённых живых.
— Э-э? — дойдя до решётки, Серьга остановился, повернулся, и Док готов был поклясться, что тот хочет озабоченно почесать в затылке, но руки были заняты и шлем мешал. — Док, не на пол же её класть. Ты тут… того… логовишко какое-никакое оборудуй, будь ласка.
Док тряхнул головой. О том, что нужно как-то устроить их «гостью», никто из них вообще не подумал. Поэтому он просто сбегал наверх, торопясь и спотыкаясь о ступеньки, чтобы принести пухлый матрас и подушку из одной из гостевых спален особняка. Пока Серьга осторожно укладывал женщину на матрас, Док доставил в изолятор стёганое одеяло, бутыль с водой и две банки гречневой каши с мясом.
Некоторый запас продуктов, конечно, был, но они с Серьгой его изрядно подъели, поэтому неделю назад совершили набег на поселковый продмаг. Бесам не хватало тямы, чтобы открыть консервы, хотя они смели всё, что лежало на прилавочных витринах. Док с Серьгой забрали с собой все «жестянки», какие нашли: рыбные, мясные и овощные консервы. Серьга ещё отоварился десятком сигаретных блоков чтобы под предлогом стресса радостно предаваться брошенной было привычке. А заодно взяли соки и воду в бутылках.
Вода из кранов, впрочем, тоже ещё сочилась тонкими ржавыми струйками, непонятно, почему, но только холодная. Отопления же не было чёрт знает сколько, с тех самых пор, наверное, как бесы съели работников котельной, какого-нибудь вечно бухого истопника дядю Васю с друганами.
Сперва Док и Серьга подтапливали одну спальню, где обосновались вдвоём, электрообогревателем, но потом решили не тратить мощность генератора по пустякам, а попросту рубить мебель на дрова и топить ими камин, если уж приспичит согреться перед сном. Благо Док всегда предпочитал покупать мебель из натуральной древесины, такой вот эстет.
Днём же они согревались, как тупо острил Серьга, кинетической энергией, двигаясь как заводные.
«Но эта женщина — совершенно другое дело, конечно же», — подумал Док и озабоченно предложил:
— Давай всё-таки принесём сюда обогреватель. Беременная же.
— Ну блин. Накидай ей побольше одёжки, да и всё, — хмуро пробурчал Серьга. — Горючки и масла для дизеля в обрез, сам знаешь. Мы и так ей свет тут оставим.
— Она всё равно испугается, когда очнётся, — гнул своё Док.
Серьга предсказуемо огрызнулся:
— Сиди с ней тогда и держи её за ручку. Может, откусит.
Да уж.
Док пощупал пульс на тонком, как веточка, запястье женщины. Пульс был слабый и частил.
— Ладно, — он со вздохом выпрямился. — Я Арамиса сюда запущу. Он изящный и интеллигентный, не то, что ты. На дворе одного Портоса пока хватит.
Серьга хмыкнул, но от комментариев удержался, даже когда Док всё-таки припёр сверху обогреватель с удлинителем и включил его.
«По-хорошему, надо бы привести её в сознание, — сумрачно размышлял Док. — Но… чёрт, так она, по крайней мере, относительно спокойна».
Он не сомневался, что, придя в себя, насмерть перепуганная женщина устроит им тут цирк с зоопарком.
— Стереги и будь вежливым мальчиком, — наказал он заскулившему Арамису, усаживая его возле решётки, а Серьга со звоном водрузил в углу изолятора оцинкованное древнее ведро, обнаруженное в гараже, и объявил:
— Авось допрёт, для чего оно. Пошли, Док, ты мне уже триста двадцать баксов должен.
По вечерам, завернувшись в одеяла при свете «летучей мыши» они играли в покер на виртуальные баксы. Иногда Доку удавалось даже отыграться, но сумма его долга всё равно росла.
Женщина пошевелилась на матрасе и вздохнула, но в себя не пришла. Арамис навострил уши.
«Храни тебя Господь, бедолага», — устало подумал Док, поднимаясь по лестнице, ведущей из подвала. Он сам не знал, о ком это он — о женщине или о собаке.
2.
Серьга успел обставить Дока ещё на двадцатку, прежде чем тот окончательно расклеился и под недовольное ворчание соседа полез под одеяло, заворачиваясь в него, будто в кокон. У Серьги же ещё достало сил прошлёпать в холл и проверить мониторы — просто успокоения для, ибо при малейшем нарушении целостности периметра система выла на весь дом.
— В Багдаде всё спокойно, — доложил он, вернувшись в спальню, и принялся умащиваться рядом с Доком, хотя кровать была широченной, супружеской, — так было всяко теплее. — И спят седые воины на каких-то там коврах, но только недоволен судьбою падишах, — продолжал бормотать он, тоже кутаясь в одеяло, как в спальный мешок, и накидывая край на голову. Раздеваться они не раздевались, как и не мылись, ещё чего. — Слышь? Подопечная твоя спит, Арамис на месте. Я заглянул. Всё чики-пуки.
Док невнятно что-то промычал и тут же провалился в сон.
В этом сне он бежал по золотому горячему песку пляжа Лавинани, бежал и изо всех сил орал, размахивая руками, орал, пытаясь предупредить маму, Ветку, Нику и Тимыча, что грядёт пиздец. Орал и сам не слышал собственного голоса. Они его тоже не слышали. Мама возлежала в плетёном шезлонге, сдвинув на лоб очки, и сосредоточенно вывязывала что-то крючком, что-то яркое и бесполезное, вроде салфетки на комод. Ника с Тимычем носились друг за другом по полосе пенящегося вокруг их щиколоток прибоя, радостно хохоча. А Ветка «совершала намаз», как она это называла, то есть натирала руки и плечи молочком от загара и изредка поглядывала на маму — видимо, собиралась с духом, чтобы попросить свекровь помочь ей натереть ещё и спину. Она знала, что Нику не дозваться: молодожёны занимались только друг другом.
Всё это было так привычно и так прекрасно, что Док заплакал. Они, оказывается, все были живы! Всё у них было хорошо! Тогда чего же он так орёт тут?
Орал не он, орал Серьга. Орал и тряс его за плечо, безжалостно выпутывая из одеяльного кокона:
— Рота, подъём! Арамис явился с докладом — наша мадам проснулась и блажит. Пошли успокаивать, что ли. Я один не пойду, я с ними не умею.
При дохлом свете «летучей мыши» стало видно, что в дверях спальни и правда стоит Арамис, искательно и виновато повиливая пушистым опахалом хвоста. А снизу, — Док прислушался, — действительно доносились какие-то невнятные звуки. Кажется, стоны.
— Не родила бы, — дрогнувшим голосом сказал Серьга, и это соображение придало им скорости. Они скатились по подвальной лестнице вслед за Арамисом, который всё-таки их обогнал.
Пленница-гостья в накинутой на плечи куртке стояла возле решётки, упираясь в неё торчащим животом, вцепившись в прутья грязными пальцами, и рыдала, некрасиво разевая рот. Светлые волосы её были всклокочены. Док машинально глянул на её босые синеватые ступни и мысленно схватился за голову — надо же было принести ей хотя бы носки!
— Вы! Фашисты! — отчаянно выкрикнула она, завидев их. — Выпустите меня сейчас же! Как вы смеете!
Док кашлянул в полном замешательстве и попятился. Лучше он сейчас сходит за носками. Она явно была здорова, и пока что не рожала, и на том спасибо, так что знакомство можно было на пару минут отложить. Серьга, видимо, обидевшись на «фашистов», сварливо огрызнулся:
— Мадам, мы вам жизнь спасли вообще-то, от бесов отбили.
— А зачем заперли тогда?! — пронзительно закричала она. Её била крупная дрожь, руки, сжимавшие решётку, тряслись.
«Решила, наверное, что попала в лапы маньяков-извращенцев», — понял Док. Выглядели они с Серьгой, должно быть, устрашающе: обросшие, вонючие, в поношенном шмотье в три слоя. И если Док с его светлой щетиной ещё мог понадеяться, что сохранил некое благообразие облика, то Серьга смотрелся истинным разбойником-баро, главой цыганского табора, не хватало только краденого коня и ножа в зубах.
И то, что женщина при виде них не забилась в угол своей клетки, не заскулила, не начала умолять, а налетела на них, как маленькая сердитая птица, вызывало уважение.
— Мы вас не обидим, — поспешно сказал Док, шагнув вперёд, но всё равно предусмотрительно держась на некотором расстоянии от решётки. — Это превентивная мера. Если кто-то из напавших на вас бесов всё-таки сумел вас хотя бы поцарапать, вы заражены. Это точно выяснится через пять дней. Стандартный инкубационный период. Мы должны обезопасить себя, вы же понимаете. Это простая мера предосторожности, — повторил он как мог мягко и спокойно, как привык разговаривать с капризными взбудораженными пациентками.
Женщина перестала плакать и взглянула на него запухшими глазами. Её верхняя губа вздёрнулась, обнажая ровные белые зубы.
— А если станет ясно, что я заражена, тогда что?? — тихо спросила она.
— Тогда вам уже будет всё равно, — исчерпывающе объяснил Серьга, неловко переступив с ноги на ногу, и выразительно взглянул на Дока — мол, давай, базлай дальше, у тебя хорошо получается.
— Я почти уверен, что ничего подобного не произойдёт, — решительно заявил тот. — Бесы погнались за вами, но, насколько я могу судить, никто из них вас не укусил. Вы не помните?
Женщина нетерпеливо мотнула растрёпанной головой:
— Я же вырубилась, как я могу что-то помнить… — шмыгнув носом, она прямо посмотрела в лицо Доку. — Я поняла, вы убьёте меня. А как же мой ребёнок? — её ладонь с длинными красивыми пальцами легла на выпуклый живот.
Док проглотил слюну, не зная, что ответить. Перед его глазами вспыхнула яркая картина: здесь же, в подвале, они с Серьгой делают трупу кесарево сечение. Впрочем, какая дичь — труп же махом начнёт разлагаться. А действительно, что при этом станет с ребёнком? Будет ли он стопроцентно заражён?
Господи!
Док помотал головой, отгоняя воображаемое безрадостное видение.
— Слушайте, давайте так — твёрдо сказал он, — если вы… хм… обратитесь — вспомнился термин из сериалов про оборотней и вампиров — мы вас усыпим и произведём кесарево сечение. Таким образом, если ваш ребёнок окажется незаражённым, мы постараемся его выходить. В любом случае, срок жизни беса — месяц.
Серьга за его спиной, не выдержав, испустил длинный отчаянный стон. У него тоже было воображение.
— Я принесу вам носки, — сухо сообщил Док, завязывая со скользкой темой и начиная подниматься по ступенькам. — Может, вы ещё чего-нибудь хотите?
— Моего мужа! — закричала она ему вслед, снова начиная рыдать. — Верните мне моего мужа! Илью! Они его разорвали! Верните мне мою жизнь!
На выходе из подвала Дока чрезвычайно резво обогнал Серьга, который тяжело дышал и потирал лоб кулаком. Арамис, как ни странно, остался с женщиной.
— Твою мать, ну что за везуха, — простонал Серьга и больше не вымолвил ни слова, за что Док был ему весьма признателен.
Они молча вернулись в подвал, насобирав полный пакет всякой мелочёвки, которую Док счёл подходящей для гостьи в её положении: шерстяные носки, сланцы, расчёску, сгущёнку в пластике, бумажные носовые платки, полотенца и влажные салфетки. И даже набор кремов из Веткиной комнаты. Её рабочего кабинета, где она наводила красоту, щебетала по телефону, бродила по сайтам, красилась и вывязывала разные штучки из бисера. Туда он всё не решался заглянуть, как в комнаты мамы и Тимыча с Никой. Но вот заглянул — и ничего. Пахло ею, Веткой. Её любимой туалетной водой, названия которой Док никогда не мог запомнить, фруктовым лосьоном для тела — мягко, нежно и успокаивающе. В их спальне, которую он теперь делил с Серьгой, так уже не пахло. Там, по правде говоря, довольно гнусно воняло грязной одеждой, немытыми телами и дымом от камина.
Он зашёл в её гардеробную, постоял там, слепо глядя перед собой. Вешалки были забиты одеждой. Но гостье она явно не подошла бы. Пока что.
На его плечо легла крепкая ладонь Серьги.
— Пошли уже, — негромко промолвил тот.
Перед лестницей в подвал они на несколько секунд помедлили, озадаченно переглянувшись. Внизу было тихо. Хотя нет, слышался какой-то бубнёж, но хоть не истошные вопли.
Женщина сидела у решётки на корточках, бормотала что-то ласковое и поглаживала Арамиса, запустив обе руки в его густую шерсть. Тот явно блаженствовал, щуря раскосые льдистые глаза и повиливая хвостом.
— Я его не заражу? — она взглянула на них снизу вверх. — Как его зовут? Что вы там мне пихаете?
Док тем временем пытался просунут пакет с барахлом под низ решётки — рукоятью швабры, стоявшей тут же среди скребков и щёток.
— Его зовут Арамис, — он начал со второго вопроса. — В пакете — то, что может вам пригодиться, возможно. Носки уж точно. И сланцы. Наденьте их, а то простудитесь, если будете стоять босая на полу. Сведений о том, что бесы могут заразить кого-то, кроме людей, я не помню. По крайней мере, наших собак они не раз кусали при нападении — без последствий.
Женщина схватила пакет, высыпала всё принесённое на матрас, изумлённо взглянула на Дока и, присев на край матраса, проворно принялась обуваться. Видно, и в самом деле промёрзла. Именно этот момент Док, сам не понимая, почему, выбрал для того, чтобы представить ей всех присутствующих.
— Итак, перед вами Арамис, — сообщил он с натужной бодростью, — а это Сергей Панкратов, — он указал на Серьгу, который вдруг раскланялся с непринуждённостью кавалергарда. — Он — военный, спецназовец. Он, как и вы, мой гость, это мой дом, а меня зовут Александр Теймуразович Шенгелия, и мне…
Он запнулся и потерял дар речи, увидев, что женщина пружиной подскочила с матраса и кинулась к решётке. Глаза просияли каким-то детским восторгом, и сразу стало ясно, что она ещё очень молода. Док же с Серьгой, напротив, стремительно отскочили как можно дальше от решётки.
— Боже мой, доктор! — возбуждённо закричала она, прижав руки к груди. — Боже мой, вы доктор Шенгелия?! Я же ваша подписчица! Поклонница! В Инстаграме! Я всегда вас смотрю! Рекомендовала вас подругам! Вашу клинику! А это же Арамис! — она сквозь слёзы поглядела на хаски. — Конечно! Как я сразу не узнала! Какая же я дура, Господи! Я же всё про вас знаю! Видела этот дом! В прямых эфирах всегда участвую! У вас такая красивая жена…
Теперь она запнулась, беспомощно покосившись на Серьгу, будто в поисках поддержки.
— Моей жены сейчас здесь нет, — ровно произнёс Док. — Как раз перед тем, как всё… случилось, я отправил её и маму, и брата с его женой на курорт. Они не вернулись и вряд ли вернутся. Давайте не будем вспоминать о том, как и что тут когда-то было. Теперь ваша очередь рассказать о себе, — он снова вымученно улыбнулся.
Это было, оказывается, очень тяжело — наконец повстречать человека из прежней жизни. Очень тяжело и больно. Серьга был не в счёт — тот его раньше совсем не знал.
— Я… — она поспешно утёрла щёки, потом оглянулась на матрас, по которому были рассыпаны принесённые мелочи, судорожно выцарапала из пачки бумажный носовой платок и высморкалась. — Меня зовут Лия Самохвалова, а в Инсте я была как Будумамик.
Её бледные щёки залились румянцем под их ошалелыми взглядами.
— Буду… что? — озадаченно поинтересовался Серьга, не сводя глаз с гостьи. Он явно не был пользователем Инстаграма.
Лия покраснела ещё пуще и отозвалась с некоторым вызовом:
— Просто у нас с мужем долго не было детей… а потом я всё-таки забеременела, — она привычно опустила ладонь на живот. — А вообще я менеджер коммерческих аккаунтов. У меня почти двести пятьдесят тысяч подписчиков.
— Очень хорошо, — машинально пробормотал Док. — Я… да, нам очень приятно. Скажите, как получилось, что вы очутились тут одна?
Он мысленно шарахнул себя по лбу. Сейчас она наверняка опять впадёт в истерику. Но это, наверное, было даже хорошо, мрачно решил он. Она хотя бы способна плакать. Сам он мог плакать только во сне.
Но Лия сдержалась, хотя её пухлые губы дрожали, когда она говорила, снова присев на корточки и поглаживая блаженствующего Арамиса:
— В общем, мы… были тут в гостях с мужем, у своих знакомых, когда всё началось. Через две улицы от вашей, я забыла, как она называется. Илья сперва сам откладывал наше возвращение домой. Он хотел, чтобы всё устаканилось, а оно всё не устаканивалось и не… — она снова высморкалась в истерзанный платок и достала свежий. — Марина и Глеб, это наши знакомые, у которых мы… в общем, они не возражали, чтобы мы остались, они сказали — надо держаться вместе. Илья — боевая единица, сказал Глеб. Мы быстро поняли, что эти твари почти неуязвимы, но дохнут, если отрубить им башку. А у Марины с Глебом была хорошая охранная система и запас еды.
Серьга криво усмехнулся:
— Небось еда закончилась, точно? И ваши хозяева решили всё-таки выставить вас к хуям. Да ещё и срок твоих… ваших родин приближался, та ещё головоморока.
Лия зло стрельнула в него взглядом и неохотно проговорила:
— Допустим. Но я… я никого не виню, — она закусила губу.
«Ничего подобного, винишь, — подумал Док — и правильно делаешь».
— В общем, они сказали, что вроде как всё утихомирилось… и нам пора уезжать. И правда, этих… тварей уже несколько дней не было видно. Понимаете? Их не было. Вообще.
— Это верно, бесов становится меньше, — пробормотал Док. — Но появляются новые — из тех, что они покусали, но не пожрали.
«Интересно, кого останется больше к концу заражения — людей или бесов?» — этого он вслух не сказал.
Лия резко мотнула головой, с её впалых щёк блестящими каплями слетели слезинки:
— В общем, — она так начинала почти каждую фразу, видимо, это помогало ей собрать путающиеся мысли, — Глеб отключил систему, открыл ворота, и мы выехали. Но наша машина заглохла прямо… прямо в воротах, — её голос упал до полушёпота.
Серьга крякнул, в очередной раз переглянувшись с Доком. «Пиздец», — прочёл Док по его губам.
— И они… эти твари… влетели во двор. И кинулись на Марину, на Глеба, и на их кухарку тётю Валю, она тоже оставалась с нами. То есть… они очень быстро везде оказались. Мы могли бы сидеть в машине, но не до бесконечности же. Илья выскочил наружу, когда увидел, что эти твари делают с Мариной, —— она болезненно передёрнулась всем телом. — Он схватил топор и монтировку и закричал мне: «Беги!», и я убежала. Они… эти твари были очень заняты и сперва не погнались за мной. Я… — она на несколько секунд умолкла, потирая висок, — я понимаю, это глупо, но я подумала: вдруг они не будут гнаться за мной, если я разденусь и оставлю на дороге свою одежду, они же тупые. И я разделась до белья и разулась, бросила всё на обочине, обтёрлась снегом… и побежала.
Она опять умолкла, закусив губу.
Серьга присвистнул с явным уважением.
— Возможно, вы поступили правильно, — медленно проговорил Док, отгоняя от себя очередное безрадостное видение — на сей раз почти голой, перепуганной беременной женщины, бегущей босиком по грязным сугробам. — Возможно, это действительно вас спасло.
— Я спряталась в каком-то сарае, — тихо, надломленным голосом продолжала Лия. — Нашла там чьи-то сапоги, рабочий халат и куртку, — она подёргала себя за тряпьё на груди. — Ждала Илью, но, но… — она судорожно, до писка в горле вздохнула. — В общем, мне стало ясно, что он не придёт. Да и как бы он меня нашёл? Я просидела там ещё ночь и полдня и поняла, что надо куда-то идти. Что, может быть, я кого-нибудь встречу. Людей. Живых людей, — она робко посмотрела на Дока. — Я правда не знала, что именно вы здесь живёте. Извините за беспокойство, Александр Теймуразович.
— Просто Док… и я не свечу нигде свой адрес, — деревянным голосом ответил тот. Ему было мучительно жаль эту одинокую Инста-девочку, храбрившуюся из последних сил, Будумамика, потерявшего всё менеджера коммерческого аккаунта. — Очень хорошо, что мы вас нашли. Каждый живой человек теперь на вес золота. Я сочувствую вашей утрате, Лия.
— А я — вашей, — прошептала она. — Мне так нравилось смотреть сторис про ваш дом, про семью и работу.
— Один я тут волк-бирюк и никого не потерял, — проворчал Серьга, засовывая руки в карманы. — И в душе не ебу, что такое эти ваши сторис. Пойду покурю, — он подманил к себе Дока и прошипел ему в ухо. — Поаккуратнее тут с нею. Если она всё-таки заражена, может съехать с катушек и вцепиться в глотку в любой момент.
— Ничего я не вцеплюсь! — гневно выкрикнула Лия, которая, конечно же, всё услышала.
Серьга демонстративно затопал ботинками вверх по ступенькам.
Оба проводили его глазами, и Док сказал, почти извиняясь:
— Он очень хороший, очень надёжный человек, ветеран двух чеченских войн. У него тоже машина сломалась — прямо на нашей улице. Месяц назад, — при слове «месяц» он, наконец, торопливо спросил то, что сразу должен был спросить: — Какой у вас срок?
— Двадцать восемь недель, — автоматически отозвалась Лия и сама жалобно вымолвила: — Скажите, а у меня… зрачки нормальные? Я сама… пока ещё нормально выгляжу?
В её огромных голубых глазах светилось отчаяние.
Док успокаивающе кивнул:
— Да. Да. Всё в порядке. А чувствуете вы себя как?
Лия знобко дёрнула плечами:
— Хорошо. Вот странно, да? Илья с меня пылинки сдувал, ничего делать не разрешал, не давал даже на улицу выходить лишний раз, чтобы меня не продуло. А тут… такое. И ничего, — она на миг закрыла глаза, но потом опять требовательно взглянула в лицо Доку: — Вы действительно позаботитесь о моём маленьком, если… ну если я и правда… — она осеклась.
— Клянусь, — серьёзно сказал Док.
Наверху опять затопал Серьга, перекуривший во дворе и потому обретший хорошее настроение.
— Эй! — бодро заорал он. — Док! Дела не ждут! То есть маленькие слепые дети сами себе не почитают! Кстати, я вам, гражданка Будумамик, кучу книжек принёс, — в руках он и правда держал несколько растрёпанных книжонок в мягкой обложке, их обожала Ника. — Пусть просвещается, у неё тут свет есть, а мы будем заглядывать. Проведывать.
— Никакая я вам не гражданка, — сердито огрызнулась Лия. — И вообще я ничего не хочу. Спать хочу.
Она развернулась и повалилась на матрас, закутавшись в одеяло поверх куртки. И умолкла, будто её выключили.
— Давай сюда эти книги, — со вздохом попросил Серьгу Док. — И как это мы ими до сих пор камин не растопили.
Ночью ему приснилась не его семья. Приснился Серьга, который в это время безмятежно сопел рядом. Во сне шла война, но Серьга убивал не бесов. Он высунулся из-за куста, почему-то целясь прямо в него, в Дока. Его тёмные глаза горели злым отчаянным огнём, белые зубы оскалились, как у волка.
Должно быть, подсознание так преобразовало чувство вины перед Серьгой — ведь Док твёрдо намерен был его убить, если бы Лия, будучи заражённой, укусила его.
«А ведь если бы так случилось, — подумал вдруг Док и даже сел на постели, — мне стоило бы застрелиться самому. Обезопасился бы раз и навсегда».
Его передёрнуло.
— Ты чего? — сипло и тревожно спросил Серьга, высунув лохматую башку из-под одеяла.
Док мотнул головой:
— Ничего. Не спится. Скажи, где у тебя сигареты. Я, наверное, покурю.
3.
Лия оказалась не заражена, и через четыре дня Док и Серьга со всей торжественностью выпустили её из изолятора, где она ничего толком не ела, потому что стеснялась оправляться в ведро, язвила им, ко всему придиралась, капризничала и шипела, как злющая кошка. Очутившись же наконец «на воле», она первым делом потребовала «человеческий туалет», и Док показал ей санузел и, после некоторого колебания, спальню Ники и Теймураза: та всё ещё казалась обжитой и уютной, в отличие от разорённых гостевых, откуда они с Серьгой вытаскивали мебель для растопки.
Лия с некоторой робостью туда вселилась, но быстро растеряла весь пиетет, поняв, что теперь она здесь — единственная хозяйка. Она немедля вынудила мужчин сделать в доме генеральную уборку и потом то и дело что-то скребла, мыла и чистила, ведь вода из кранов, пусть ржавая и холодная, всё-таки текла. Док с Серьгой, ворча, теперь брились и умывались каждое утро. Втайне Док всему происходящему был только рад, он чувствовал, что Ветка и мама не одобрили бы, узнав, как он за эти месяцы запустил их дом и опустился сам.
А так… создавалось впечатление, что дом ещё жив. Что они ещё живы. Иллюзия.
Всякий раз, когда они с Серьгой осматривали окрестности в бинокль с высоты мансарды, они замечали, что бесов в поле зрения становится всё меньше и меньше. Совсем редкими стали их тупые атаки на особняк, когда сразу несколько уродов застревали в бьющей их смертоносными разрядами спирали Бруно, а Серьга и Док стаскивали их, оглушённых, вниз и добивали топорами. Потом они смывали из шлангов и вёдер мерзкую зеленоватую жижу, стекавшую в сточные канавы. Лия же в это время отсиживалась в доме, обхватив за шею Арамиса, который стал её верным паладином.
Все трое начинали уже всерьёз подумывать если не об отъезде, то хотя бы о глубокой разведке окрестностей, пока Лия ещё не родила и не оказалась прикована к этому дому очень надолго. Но они всё никак не могли на такое решиться, как не решается барсук уходить далеко от обжитой норы, которая стала обустроенной и привычной. Надёжной.
Хотя то и дело рассуждали о том, почему уцелевших людей не собирают военные, МЧС, чёрт в ступе, кто угодно. Не могла же власть в стране окончательно и бесповоротно рухнуть. Неужели никому не нужны были живые люди?
Но в небе над ними не раздавалось ни гула самолётов, ни стрёкота вертолётных винтов. Никогда, ни разу. И это, возможно, было самой большой странностью во всём происходящем.
Чтобы отвлечься от бесконечных и бессмысленных, по сути, обсуждений, Серьга и Док научили Лию играть в покер. На свою голову, как каждый раз безнадёжно стонал Серьга. Потому что она, вся сияющая и чрезвычайно довольная, практически всегда сгребала себе весь виртуальный кон. Слава Богу, что только виртуальный, иначе бы они точно остались без штанов.
В первый же вечер после своего освобождения Лия обнаружила, что Серьга и Док спят вместе, и так явно оторопела, что Док, не находивший прежде в таких совместных ночёвках ничего предосудительного, пришёл в замешательство. Серьга же, нахально лыбясь, вкрадчиво сообщил: здесь, мол, доселе не было никакой общественности, которую можно шокировать, и вообще, гражданка Будумамик, интересно, в какую сторону направлены ваши мозги.
— Так же теплее, — растерянно пробормотал Док, обретя дар речи, а Лия, оскорблённо сопя, удалилась.
Но на следующий вечер она заявилась к ним, таща под мышкой подушку и завернувшись в одеяло. Безапелляционно заявив: «Теплее так теплее», она устроилась между ними, и с тех пор они спали втроём.
Так действительно было теплее. И совершенно по-семейному. Не мешало даже то, что Лия несколько раз за ночь вставала «по-маленькому», потихоньку плакала, когда думала, что они уже спят, тащила их ладони потрогать своего «телепузика», который вертелся внутри неё, и, прижимаясь к ним своими округлыми боками, то и дело — вольно или невольно — провоцировала кого-нибудь из них на то, чтобы уйти в туалет и подрочить.
Но это всё были совершеннейшие мелочи по сравнению с тем, что они все выжили, собирались жить и дальше и даже, чёрт возьми, ждали ребёнка. А Док часто думал, что им-то с Веткой Бог детей так и не послал.
Ещё ему непривычно и странно было видеть на Лие мамины домашние платья. Но больше Лие никакой женский гардероб из имевшихся в доме не подходил по размеру. Её сильно разнесло, ноги отекали. Тем не менее, она отыскала косметички, оставленные Никой, мамой или Веткой (Док не уточнял, в какой комнате она их нашла, у всех его дам был большой запас косметики) и упоенно красилась, дождавшись, пока мужчины уйдут из спальни. А потом торжественно спускалась к ним «в образе».
— Слушайте, народ, — сказал Док однажды, — весна же. если мы и правда остались одни на этой планете, может быть, будем сажать? Огород, — неуверенно пояснил он под недоумевающими взглядами народа. — Может, у кого-нибудь из соседей в погребе осталась картошка. Надо посадить. На всякий случай. Может, мы тут… ещё задержимся.
— Людей не нашли, а картоху найдём, — саркастически проворчал Серьга. Док счёл, что его не прельщает перспектива задерживаться здесь, да ещё и занимаясь сельским хозяйством. Но и явного желания немедленно свалить тот не выказывал. Во время своих редких отлучек на джипе за горючкой и продуктами в ближайшие населённые пункты он не встретил ни одного живого человека. Бесов — тех да, встречал, давя их колёсами джипа в надежде, что кому-нибудь да переломит хребет и тем укокошит. О чём с удовольствием потом рассказывал, азартно блестя глазами и показывая, как он — вот так, вот эдак, и на таран, а бес — хрясь, и в кашу. Док невольно морщился, а Лия — та слушала с таким же удовольствием, с каким Серьга рассказывал.
Несколько дней спустя, оставив Лию под охраной псов и показав, как надо включать и выключать систему защиты, а также вооружив её дробовиком, они отправились шариться по соседним домам. Мародёрствовать, как с кривой ухмылкой констатировал Серьга.
— Никому тут уже ничего не нужно, — резонно возразил Док, когда они нырнули на соседний участок сквозь проделанную кем-то дыру в ограде. Похоже было, что тут выехал со двора автомобиль — в дикой панике. Док ничего такого не мог припомнить, возможно, потому, что как раз в это время беспробудно пил, а когда приходил в себя, не соседские заборы рассматривал, а брёл в подвал заправлять генератор.
Соседей Док знал по совместному куражу на шашлыках: Милана, молодящаяся жеманная дама за сорок, была его потенциальной клиенткой, её улыбчивый лысоватый супруг, Иван Семёнович, вёл строительный бизнес средней руки. Дети их учились за границей, в Англии, но в доме постоянно находились экономка Светлана и охранник Олег.
Док и Серьга обошли оба этажа, заглянули в подвал и в гараж, шаря по стенам лучом фонаря. В гараже посреди высохшей бурой лужи лежала куча тряпья и обглоданных костей — всё, что осталось от кого-то из домочадцев. От остальных не осталось даже этого.
Док глубоко вздохнул и поспешно поднялся наверх, а Серьга, спеша за ним, пробормотал:
— Хорошо, нашего Будумамика не взяли.
Док был с ним полностью согласен.
— Классная она девка, — продолжал Серьга, обгоняя его и чутко к чему-то прислушиваясь, словно пёс, — нам повезло, могла бы попасться какая-нибудь тупая пизда.
Док опять согласно кивнул, но невольно покривился. Он, чёрт возьми, любил женщин. Искренне любил, они его умиляли именно своей несхожестью с мужчинами. Он знал, что, становясь их врачом, автоматически становится и объектом какого-то экзальтированного поклонения, кабинет в клинике всегда был завален ненужными подарками, будто в музее «Поля чудес». Ещё в своём уязвимом и зависимом положении все его пациентки будто бы превращались в маленьких девочек, взирая на него робко, как на строгого отца.
И уж конечно, ни одну из них у него язык бы не повернулся даже мысленно обозвать тупой пиздой.
Серьга это замешательство, конечно, заметил, но ничего не сказал. Они ещё немного постояли в холле, оглядывая следы произведённого тут кем-то, — наверняка бесами, кем же ещё — разгрома: перевёрнутая мебель, разодранные занавеси и шпалеры, изгаженный ковёр. Всё провоняло тухлятиной — в кухне испортились продукты, подумал Док почти с надеждой на это.
И правда, там потёк лишённый электричества морозильник. Но обычной картошки не нашлось нигде.
Они вышли во двор, к пролому в ограде.
— Бесы напали на них, но, может быть, кто-то уцелел и успел выбраться? — с надеждой предположил Док.
Серьга почесал безжалостно обкорнанный Лией затылок, — та недавно самолично взяла в руки ножницы, чтобы привести своих «мальчиков» в порядок, — и с сожалением сообщил:
— Если это тот лексус, который я на выезде видел улетевшим в кювет, то нет, они не выбрались.
Док кивнул, принимая ответ, и предложил:
— Давай не будем заходить в особняки.
— Пошли туда, где жили крестьяне, — подхватил Серьга. — И правда. Но я думал, ты хочешь посмотреть, что стало с твоими соседями.
Док устало пожал плечами:
— Уже ясно, что с ними стало. Будем прицельно картошку искать.
На окраине посёлка, в «крестьянских» домах они тоже не встретили никого: ни людей, ни бесов, ни даже домашних животных. Очевидно, бесы с не меньшим удовольствием, чем людей, жрали котов, собак, коз и кур.
Но картошку Серьга с Доком действительно нашли — на чужих кухнях и в гаражных погребах. Набили ею полные рюкзаки. Серьга ещё скоммуниздил, как он выразился, двухлитровую банку огурцов, которую тащил, весело насвистывая. Доку же хотелось скрипеть зубами и материться от осознания несправедливости всего этого: пустых домов, иногда с окровавленными кучами костей на полу, иногда с подсохшими зеленоватыми-лужами там, где распались до молекул бесы. За что?! Кто сотворил всё это?
Серьга, завидев, что Док помрачнел ещё больше, прибавил шагу и озабоченно проговорил:
— Чёрт, я вот тоже думаю, всё-таки надо было девку с собою брать. На глазах целее была бы. Чего-то я очкую, Док.
— Твою мать, — только и вымолвил Док, сообразив, что они шляются уже невесть сколько. — Возвращаемся!
К своему дому они подбегали, задыхаясь. Док весь вспотел от липкого неотступного страха, представляя себе, что непонятно откуда взявшиеся бесы (а они всегда брались непонятно откуда) перебрались через ограду, несмотря на удары тока и выстрелы из дробовика. Прикончили собак, а потом разорвали Лию на куски, превратив в такую же кучу кровавых ошмётков, какие они только что видели в чужих домах и дворах.
Остановившись у ворот, Док согнулся пополам, едва переводя дух. Серьга же вскинул вверх дуло своего ружья и пальнул в воздух, это и был условный сигнал. Система зажужжала, защёлкала, створка ворот откатилась в сторону, и Серьга с Доком ввалились внутрь периметра.
Лия, плача и смеясь, неслась им навстречу, переваливаясь как утка, неслась взапуски с собаками. Она была жива и цела. Док едва не сел на землю — подкосились ноги от облегчения и усталости.
—Я… — выталкивала из себя Лия, задыхаясь. — Никуда вас больше одних не отпущу! Вы куда подевались? Вы где торчали? Торчки не-несчастные! — она сердито высморкалась. — А… вы картошку нашли?
— Картошку — да… а из людей никого, — прохрипел Док, а Серьга торжествующе потряс своим рюкзаком и булькающей банкой с огурцами, которую он, несмотря ни на что, не бросил.
— Огурчики! Картошечка! Под водочку! — жизнерадостно провозгласил он.
— Я вам дам водочку! — всполошилась Лия, мгновенно придя в себя. — С ума сошли?!
— Я до конца жизни напился, — пробормотал Док, вспомнив своё сидение в подвале в первые недели после Заражения. — Ну нафиг.
— Но ты, если хочешь, выпей, — смилостивилась Лия, поглядев на Серьгу, а тот не на шутку оскорбился:
— Я не алкаш, чтобы в одно рыло сидеть-бухать! — он осёкся, покосившись на Дока.
На том инцидент был исперчен, как писал пролетарский поэт. И их жизнь опять покатилась привычным чередом в ожидании копки огорода, лета, Лииных родин. Стремительно теплело, птицы орали как потерпевшие, купались в лужах, и Лия бросала им с крыльца взявшуюся червячками крупу.
В таком вот неопределённо зыбком страусином положении они провели ещё три недели. То есть срок Лииной беременности перекочевал к концу тридцать пятой недели, когда в их барсучьей норе появились Вера и Ярик.
Их возникновение было таким же внезапным, как и явление Лии.
4.
Утро в конце апреля выдалось солнечным и очень тёплым — наверняка за двадцать. Так что Док и Серьга растелешились до тельников и принялись залихватски прыгать и крутить пируэты — ни дать ни взять Капитан Америка и Зимний Солдат — на брусчатке двора перед Лией. Та смирно сидела на чурбаке, подперев кулачками щёки и глядела на их выкрутасы гордо и умилённо. Как мамаша в спортзале на упражняющихся сыновей-подростков.
«Кто бы мог представить, что в начале двадцать первого века мужикам снова придётся осваивать топоры и применять грубую физическую силу», — подумал запыхавшийся Док.
И тут кто-то снаружи нажал на кнопку звонка в ограде, выдавшего мелодичную трель.
Это был настолько привычный для Дока звук, что он машинально сделал шаг к воротам, но Серьга мгновенно ухватил его за плечо. Лия в панике вскочила, прижав руки к груди, её глаза округлились. Собаки залаяли яростно, но как-то виновато — прозевали чьё-то появление, непростительная оплошность!
За оградой стояла тишина.
— Бесы в калитки не звонят, — громко и уверенно сказала вдруг Лия, и тогда мужчины зашевелились. Серьга рванул в холл к мониторам, а Док всё-таки подошёл к воротам, подхватив с земли дробовик и топор, и спросил, как галчонок Хватайка:
— Кто там?
— Вы же люди? — прозвучал снаружи звенящий, какой-то надтреснутый, явно женский голос. — Меня зовут Вера Алексеевна Дегтярёва, со мной сын Ярик. Ярослав. Ему двенадцать лет.
— Господи! — выдохнул Док. А потом: — Подождите минутку. Вы там бесов не видите? Они за вами не гонятся?
— Нет, — после паузы ответила женщина, и Док метнулся к мониторам вслед за Серьгой и Лией.
На мониторах было видно, что перед воротами действительно стоят двое — женщина и мальчик. Оба выглядели донельзя измождёнными — серые, какие-то бескровные лица, одежда не по размеру, явно с чужого плеча. «Будто беженцы», — промелькнуло в голове у Дока. В этом как раз не было ничего удивительного. Но вот что показалось странным — глаза у обоих были прикрыты тёмными очками. Дешёвенькими, пластиковыми. Это почему-то настораживало, но не оставлять же женщину с ребёнком на улице под возможной атакой бесов!
— Впустим, — решительно сказал Док, не спрашивая, а утверждая, сбежал с крыльца и направился к воротам. Серьга догнал его, не выпуская из рук дробовика, Лия в доме отключила систему — створка ворот, привычно скрежетнув, плавно отъехала в сторону, и женщина с мальчиком, спотыкаясь и озираясь по сторонам, вошли во двор.
Снова скрежет, и ворота защёлкнулись. Мальчик искоса глянул на мать. Его худое, какое-то очень маленькое лицо с острым подбородком, ничего не выражало — наверное, потому, что не было видно его глаз. Арамис подлез его понюхать, он отшатнулся испуганно.
Женщина разлепила сухие губы, рассматривая стоявших перед нею людей:
— Полагаю, нам стоит представиться — согласно этикету. Вы первые живые, кого мы встретили за последнее время. Вы и правда живые, — голос её дрогнул и надломился, губы затряслись. Док ожидал, что она расплачется, но она ещё выше подняла голову, прикрытую капюшоном куртки: — Вера Алексеевна Дегтярёва, учительница, а это мой сын Ярослав, — она на секунду коснулась плеча мальчика. Тот снова вскинул на неё глаза, куртка на нём болталась мешком. — Ярик был в детском санатории тут, неподалёку, я приехала его навестить, и… вот, —— она неловко развела руками, как механическая кукла.
Док кивнул. Он знал этот санаторий. Он отвозил туда игрушки и сладости, которыми его задаривали пациентки.
— Мы сидели там в подвале, с другими детьми и медсестрами. Долго, почти два месяца. Мы думали уже, что всё обойдётся, и стали понемногу выходить наружу. Но тут кто-то впустил бесов, — она сглотнула, на миг уронив голову. — Нам с Яриком удалось убежать. Только нам, больше никому, — повторила она надрывно. — Потом мы спрятались в одном из домов. Видели вас, — теперь она прямо посмотрела на Дока, — видели, куда вы пошли, поняли, что вы живые.
— А почему сразу не позвали нас, не вышли, а ещё три недели сидели там? — резко осведомился Серьга — и куда только подевалось его всегдашнее весёлое балабольство. И Лия на крыльце, — Док на миг обернулся, — стояла, скрестив руки на груди, ни слова не говоря. Значит, они тоже что-то чуяли в пришедших. Какой-то… подвох.
— Ждали, пока раны заживут, — чётко ответила женщина.
— Что-о? — Док на миг лишился дара речи, а позади него щёлкнул затвор винтовки. — Серьга. — Я не понимаю. Инкубационный период — максимум пять дней.
— Покажи им, Ярик, — велела женщина сыну, закатывая рукава своей куртки, и тот послушно сделал то же самое.
На их руках, худых и болезненно-белых, с голубыми веточками вен, Док с захолонувшим сердцем увидел грубые красные рубцы. Следы клыков. Зажившие раны, нанесённые не меньше двух недель назад, а то и раньше!
Он услышал, как позади них тоненько вскрикнула Лия.
— Господи Боже, — прошептал он, глядя как зачарованный на эти рубцы.
— Это случилось, когда мы убегали из санатория, — ровным голосом проговорила женщина. Вера. Её звали Вера. — То есть почти месяц назад. Всё зажило, но мы… не превратились в тварей.
Краем глаза Док увидел, что сзади подходит Серьга, держа дробовик наизготовку. Его лицо посерело, нижняя губа была прикушена, он тоже не сводил глаз с рубцов.
—Но вы и не регенерировали подобно им. Они же неуязвимы. Позвольте мне, — Док шагнул вперёд, и Лия снова протестующе вскрикнула. Но ему было не до страха, не до отвращения. Эта женщина и мальчик не вписывались в ту картину мира, которую он наблюдал последние два месяца и к которой уже привык, как привыкают заключённые к жизни в концлагере. Они были… иные. Не люди, но и не бесы.
— Выгони их! — истерически закричала Лия, сбегая с крыльца, и Серьга ловко перехватил её, трясущуюся и цокающую зубами. — Не трогай их!
Но Док уже держал в ладони тонкую холодную руку Веры. Осторожно провёл пальцами вдоль рубцов. Пощупал пульс, тот бился отчаянно, не меньше сотни ударов, хотя лицо женщины оставалось бесстрастным. Он поднял на неё озадаченный взгляд и ахнул от осенившей его догадки.
— Снимите очки, — отрывисто скомандовал он, и Вера послушно подчинилась.
Заглянув ей в лицо, он понял, что не ошибся. Рядом присвистнул Серьга, продолжавший удерживать всхлипывающую Лию, которая порывалась вырвать у него дробовик.
У женщины и мальчика были бесячьи зрачки — тонкими росчерками поперёк золотисто-жёлтых тёплых и даже красивых радужек.
— Это единственный симптом, — сказал вдруг мальчик хрипловатым голосом, глядя на Лию, которая враз стихла и перестала вырываться. — Больше ничего нет, — он открыл рот, широко, как на приёме у дантиста, закрыл и сказал: — Видите? Клыков нет. Мы люди. Вы думаете, мы не испугались? Мы очень испугались. Мы подумали, что сейчас мутируем, как все. Мы хотели оставаться людьми. Но ничего не произошло, — он поочерёдно оглядел каждого из взрослых своими странными глазами. — И у меня даже есть гипотеза, почему, — живо закончил он.
У Дока разом отлегло от сердца. У этих двоих был, бесспорно, сохранный интеллект. Они действительно не стали бесами!
— И почему же? — с любопытством осведомился он.
Мальчик проглотил слюну и затараторил, весь просияв:
— Помните такой фильм — «Бегущие в лабиринте»? — он требовательно уставился на Дока, и тот кивнул.
Он вдруг понял, что парнишка соскучился по человеческому общению с другими людьми, не только с матерью. А ещё он был счастлив и горд тем, что ему сейчас удастся поделиться со взрослыми своими мыслями.
—— Там тоже была непонятная болезнь и зомби, в которых превращались люди! — продолжал Ярик. — Но были и те, которые не превращались! Подростки в основном. Их там называли иммуны. И за ними охотились разные сволочи, чтобы из них сделать вакцину!
Док снова кивнул. Он вспомнил этот фильм, ничего особенного по сюжету, актёры с симпатичными мордашками, но все как бы на одно лицо.
— Да, логично, — задумчиво подтвердил он. — Теоретически должны существовать особи, устойчивые к вирусу. Но их в популяции обычно очень мало.
— Я думал об этом, — возбуждённо доложил мальчик. — Статистически мало. Но они есть всегда. То есть, вот мы. И обязательно должны быть ещё такие же люди, как мы. Возможно, недалеко отсюда. Возможно, бесы не могут их заразить, но просто съедают. Вот у Стивена Кинга в «Противостоянии»…
— Ярик! Хватит, — строго одёрнула его мать, и он, потупившись, умолк.
— Начитанный у вас ребёнок, — мягко произнёс Док. — И рассудительный. А вы очки специально надели, чтобы нас сразу не шокировать, или у вас глаза болят от солнца?
Вместо матери снова ответил Ярик:
— Нет, глаза не болят. Я даже лучше видеть стал с этими зрачками, а у меня раньше знаете какая высокая близорукость была! Мы их надели, чтобы вы сразу не начали в нас стрелять. Это я придумал, — радостно похвастался он. — Потому что кто угодно испугался бы. Чисто психологически это совершенно понятно. Паттерны, то есть шаблоны поведения.
— Хорошо, — отозвался Док со всей серьёзностью. Мальчик ему сразу понравился. Он протянул ладонь сперва ему, потом Вере, которая теперь молчала, но неотрывно глядела на него и кое-как ответила на рукопожатие. — Александр Шенгелия, хирург. Это Сергей Панкратов, спецназ.
Он посмотрел на Серьгу, и тот наконец улыбнулся, превратившись в того обаятельного рубаху-парня, каким Док его знал.. И тоже пожал руки женщине и мальчику, отпустив Лию.
Та сразу же отскочила в сторону, враждебно сверкнув глазами, прижала стиснутые кулачки к груди и заявила:
— Они чересчур добрые. Доктор и Серьга. Я бы вас не оставила. Ни за что, — она гневно потрясла головой.
— Это Лия Самохвалова, — устало представил её Док. — Мы все не родственники, просто так получилось, — он кашлянул, — что собрались в этом теремке. А псов зовут Арамис и Портос, они помогают нам в охране дома. Добро пожаловать.
Последние слова он договаривал, уже подхватывая на руки опрокидывающуюся наземь Веру. Её лицо стало совершенно серым, глаза закатились, капюшон свалился с головы, блёкло-русые волосы рассыпались.
— Мама! — отчаянно крикнул Ярик!
— Это ещё что с ней?! — тревожно выдавил Серьга, а Док успокаивающе пояснил:
— Обморок. Полагаю, голодный. Ярик, — он повернулся к мальчику, держа Веру на руках, — что и как часто вы ели в последнее время?
— Что нашли в том доме, где прятались, то и ели, — шмыгнув носом, ответил Ярик. Он тоже заметно побледнел. — Консервы всякие. Кукурузу, фасоль. Но они быстро закончились. Мы потом стали есть одну банку в день на двоих. Тянули. Там ещё сухари и печенье были, заплесневевшие. И огурцы солёные.
— Всё понятно, — пробормотал Док, занося Веру в дом. — Вот сюда давайте все. В кухню.
Иногда они варили, тушили и пекли разные овощи, найденные в чужих погребах, с помощью жаровни во дворе. Но чаще всего в их рационе были те же консервы, пакетики с быстрозаваривающейся овсянкой и гречкой да такого же говенного качества лапша. Лия время от времени стенала по продуктам из «Экомаркета» и грустно ухмылялась сама. Сейчас она молниеносно заварила и поставила перед каждым из невольных гостей по лотку «Доширака», куда напихала тушёнки.
— Ешьте, — милостиво кивнула она и снова скрестила руки на груди, словно защищаясь. Она очень быстро вышла из роли перепуганной девочки и вернулась в роль матери-хозяйки. Это было куда достойнее.
Пришедшая в себя Вера и Ярик принялись за еду с проворством и жадностью оголодавших зверей. По крайней мере, их не тянуло на свежее мясо, мрачно подумал Док. Тем не менее, он понятия не имел, как вести себя с опасными гостями и чего от них ждать.
— Вы нам не верите, я знаю, — сказал вдруг Ярик, поднимая на Дока усталый, совсем не ребячий взгляд. От взахлёб тараторящего маленького эрудита не осталось и тени. Теперь он походил на старика, повидавшего в своей жизни всё и готовившегося уйти из этого мира.
— Они не глупцы, они поймут, что мы неопасны, — успокаивающе сказала сыну Вера, и тот отвернулся, досадливо, как показалось Доку, дёрнув плечом.
— Да, мы умеем делать выводы, — ровно отозвался Док. — Пойдёмте, я отведу вас в вашу комнату. Лия?
Та кивнула, поняв его без лишних слов. Спальней Теймураза и Ники она всё равно не пользовалась. И Вера с Яриком поволоклись по лестнице вслед за Доком, с трудом переставляя подгибающиеся ноги. Ясно было, что сейчас, находясь в безопасности и тепле, сытые, они упадут на кровать и уснут надолго.
Но этого не случилось.
5.
Устроив гостей поудобнее, как мог, Док спустился вниз, бухнулся на табурет и испытующе посмотрел на Лию. Потом на Серьгу. Оба были смурны и бледны, Лия, нервно покусывала губы. Но она же первая и сказала:
— Я… ошибалась. Нельзя их выгонять. Они же уникумы.
— Если у них иммунитет против этого бесячьего вируса, — подхватил Серьга, — они точно на вес золота, как ты, Док, и говорил.
— Я это говорил вообще про живых людей, — уточнил тот, налил в кружку кипятка и кинул туда пакетик с чаем, стараясь, чтобы никто не заметил, что у него трясутся руки. А руки тряслись. — Вы что, действительно считаете, что эти двое — залог возрождения человечества? Как в «Противостоянии» у Стивена нашего Кинга, про которого мальчик толковал? — он кривовато усмехнулся. — Вы не думаете, что они могут быть… опасны? Мутировать впоследствии? Напасть и загрызть всех нас?
— Ты и сам так не думаешь, — уверенно заявил Серьга.
Док медленно цедил свой чай, понимая, что лично будет нести ответственность за принятое сейчас решение, как хозяин этого «теремка».
«Я — мышка-норушка. Я — лягушка-квакушка. Я — лисичка-сестричка. А я — зайчик-побегайчик. Приходи к нам жить».
— Тогда пусть остаются, — вздохнул он наконец. — Даже если мы реально идиоты и этим подписываем себе какой-нибудь приговор, что ж…
Он не договорил — сверху, с лестницы, донеслось негромкое, но твёрдое:
— Я знала, что вы поймёте, — Вера коротко улыбнулась и начала осторожно спускаться вниз, цепляясь за перила. — Слава Богу. Вы поверили. Вы спасёте хотя бы Ярика.
— Почему «хотя бы», — резко спросил Док. — Вы что, недостойны?
По его мнению, это было уже слишком. Как-то немножко множко. Он оглянулся на друзей. Те молчали, в свою очередь выжидательно уставившись на него. Выходит, по их мнению, осенило его вдруг, именно он был тут волком-альфа, хозяином стаи, — и не потому, что все они обосновались в этом доме, а по какой-то иной причине. Странно, а он-то считал, что эту роль Серьга предназначает себе. Как опытный боец, не чета ему, интеллигенту.
— Да, я недостойна. Мне не стоит жить. Но я не смогла покончить с собой, вы же понимаете, мне на кого было оставить сына… а сейчас есть на кого, — Вера с трудом перевела дыхание, прямо глядя на него. Даже то, чтобы спуститься по ступенькам, потребовало от неё больших усилий. «Её следовало бы осмотреть, — с тревогой подумал Док. — Не сепсис ли? И мелет-то какую ерунду».
— А ну-ка, присядьте, — властно приказал он, беря женщину за руку и силой усаживая на кухонный диванчик. Рука, к счастью, не была горячей, как он опасался. — У вас есть какие-то основания для подобных утверждений, или это так, некая возвышенная болтовня об искуплении грехов и всякое такое?
Он ожидал, что Вера обидится, но она снова твёрдо посмотрела на него снизу вверх — Дока прямо-таки притягивали её глаза с золотистыми радужками и зрачками-росчерками, — и проговорила, уже гораздо тише, почти шёпотом, оглянувшись при этом на лестницу, по которой только что спустилась:
— Ярик вам не всё рассказал. Я промолчала, мне хотелось узнать, что он сам помнит. Слава Богу, он всё-таки был без сознания, как я и надеялась тогда. О чём молилась.
Док выдержал очередную паузу в этом диком разговоре. Он ничего не понимал и видел, как так же, непонимающе переглядываются Лия и Серьга. Наконец он как можно мягче, будто разговаривал с душевнобольной, спросил:
— О чём вы? Объясните.
— Меня изнасиловали бесы, — ответила Вера спокойно, и этот тон совершенно не вязался с тем, что она говорила. — Я, возможно, беременна. Бесы поймали нас на пустыре за санаторием, когда мы убегали, — она передохнула и скороговоркой продолжала под всеобщее потрясённое молчание. — Их было двое. Я молилась, чтобы Ярик потерял сознание и не понял, что они делают со мной. Так и случилось. Слава Богу.
Краем глаза Док увидел, что Лия зажала себе рот обеими руками.
— Как вам удалось бежать? — так же бесстрастно, как Вера, произнёс он. Всё, что они с Серьгой видели из мансарды, все подобные сцены заканчивались одинаково — смертью жертв.
— Они сменяли один другого, а потом вдруг, — её глаза сверкнули, — оба будто лопнули. Сдохли. Я стояла на четвереньках, вся залитая их вонючими внутренностями, — она судорожно сглотнула, но голос её не изменился. — Кто-то помог нам. Высшие силы. Господь Вседержитель. Моя бабушка научила меня молиться, и я вспомнила и молилась.
— Он мог бы спасти вас пораньше, Вседержитель-то, — вдруг гаркнул за её спиной Серьга, и всхлипывающая Лия гневно посмотрела на него. — Чтобы не допустить до этого… пиздеца!
— Это испытание, — возразила Вера, уже совсем тихо. — За грехи мои.
— Да что за хуйня! — заорал Серьга, ударив по столу кулаком так, что подскочила посуда. — Нам всем было послано испытание за грехи наши, выходит?! Даже грудным младенцам в роддомах и кошкам, которых пожрали эти ёбаные твари?!
— Да, — прошелестела Вера. — Да, вот именно. Нет. Не знаю.
Она всхлипнула.
— Отстань от неё! — выпалила подскочившая Лия в лицо опешившему Серьге, заслоняя собой Веру, как наседка цыплёнка. — Ты же видишь, она не в себе!
Док вскинул руки кверху ладонями и сам крикнул:
— Бога ради! Прекратите все! — он снова посмотрел на Веру. — Сколько вам лет? Наступила ли менопауза?
Женщина покачала головой:
— Н-нет. Мне сорок семь.
— Понятно, — Док отвёл взгляд, лихорадочно обдумывая эту новую, свалившуюся на них проблему. Будто прежних было мало. — Возможно, вы и не беременны, —проговорил он наконец. — Это выяснится в ближайшее время, полагаю.
— Можно поискать аптеку, там есть тесты, — сквозь слёзы произнесла Лия. — Хотя они неточные, у меня два подряд соврали, — её бледные губы искривились в подобии улыбки. А Вера вдруг потянула её за руку, усаживая рядом с собой, и обе самозабвенно зарыдали, вцепившись друг в друга.
— А-а-а, м-мать! — сквозь зубы процедил Серьга, выскакивая на крыльцо и охлопывая себя по карманам в поисках сигарет. — Ебануться можно!
Док опрометью вылетел вслед за ним. У него тоже не было никаких сил смотреть на этих женщин. Совершенно никаких, на этакое он не подписывался. Он без слов потянул пачку «Пэл Мэл» у Серьги из рук.
Подбежавший Портос ткнулся лобастой башкой ему в бедро, ожидая ласки либо лакомства, а ещё лучше — и того, и другого. Вот кого было сложновато кормить, так это псов. Им невозможно было объяснить, почему вместо идеально сбалансированного рациона натурпродуктов у них теперь в мисках только «Педигри» из ближайшей обнесённой ветеринарки. И горьковатая пшёнка.
— Через недельку можно уже картошку сажать, как думаешь? — кашлянув, спросил Док у Серьги, как ни в чём не бывало.
— Через две, — поразмыслив, уточнил тот с такой же наигранной беспечностью. — Если погода годная будет, и земля как следует прогреется.
— Понятно, — только и сказал Док. Оставалось обсудить виды на урожай и установку теплицы. Помидорной рассады можно было где-нибудь наковырять. Или помидоры как-то не так растут? Он понятия не имел, но надеялся, что это знает Серьга.
Позади них скрипнула дверь, и оба оглянулись, ожидая увидеть Лию или Веру. Но на пороге, просунув растрёпанную голову в щель, стоял Ярик. Его глаза блестели — Док понял, что начинает привыкать к виду этих странных глаз.
— Мама плачет. И тётя Лия, — произнёс он тонким перепуганным голосом, дёрнув острым подбородком в сторону кухни. — Почему?
— Мы разговаривали обо всём, что… произошло, и они расстроились. Это женщины, они очень эмоциональные. — ответил Серьга вместо Дока бодрым деревянным голосом. — А мы мужики, мы вот… курим, — он повертел зажатым в пальцах окурком.
Док предвидел следующий вопрос и не ошибся.
— А мне что тогда делать? — поинтересовался Ярик с чистым любопытством глядя то на одного, то на другого.
— Э-э… — подал голос Док, которого Серьга незаметно лягнул в лодыжку, не больно, но чувствительно: вступай, мол, первая скрипка. — Курение — так себе привычка, если честно, напряжение можно сбросить на тренировках. У нас тут тренажёрка есть. Я тебе покажу. Мы всё время там с Серьгой… э-э, с дядей Серёжей занимаемся. И тир, если хочешь научиться стрелять.
— Ого! — восторженно выдохнул Ярик, полураскрыв рот, будто птенец. — Круто! Ещё как хочу! Я всё это научусь делать — драться и стрелять, мне нужно защищать маму.
У Дока запершило в горле.
— Мы тоже будем защищать твою маму и Лию, — твёрдо заверил он. — И ты будешь. Обязательно. Вот посмотри, этого парня зовут Портос, — с облегчением перевёл он разговор на более безопасные рельсы.
Слава Богу, у Веры хватило сил скрыть от него происшедшее. А мальчик действительно ничего не понял, подумал Док, при его непосредственности он не смог бы что-либо утаить.
Вот только как Вера собирается скрывать от Ярика свою беременность?
«Не кажи гоп, — одёрнул он себя, — неизвестно, беременна ли она вообще». Он был готов сам молиться Пречистой, чтобы этого не случилось. Он понятия не имел, как в таком случае сработают законы генетики, и будет ли ребёнок Веры человеком.
— Он такой же громадный, как тот Портос из книги, — с восторгом заявил мальчик, тиская за шею кавказца, который стоически ему эту фамильярность позволял.
Док так и знал, что Ярику не придётся объяснять, кто такой Портос, и не удержал улыбки, которая, впрочем, тут же угасла, едва парнишка задумчиво произнёс:
— А знаете, ведь собак тоже почти не осталось. И кошек. Они всех сожрали. Бесы. Всех, всех, — он глубоко вздохнул, и вдруг снова просиял: — Но я видел одного кота! Это был точно кот, потому что рыжий. В соседнем доме возле того, где мы от бесов с мамой укрывались. Он бегал по огороду. Наверное, мышей ловил. Больше же там вообще нечего было есть. Ну или птиц.
Он сам по-птичьи склонил набок голову на тонкой грязной шее.
— Котик? — заинтересовалась и Лия, тоже просовываясь в дверь. — Ой! Я хочу котика! Мальчики! Он же погибнет, если мы его не подберём. Может, это последний котик тут вообще. Ну мальчики!
— Ну начина-ается. — Серьга картинно схватился за голову. — Сейчас всё бросим и пойдём кота ловить, ага-ага.
— Да чего там его ловить, он же голодный, он точно выйдет сам, если почует вкусняшку, — загорячилась Лия, явно выбирая, переходить ли ей в кавалерийскую атаку или изобразить страдающую за котика масенькую усю-пусю. Всё это было так явно написано на её кукольном личике, что Док привычно отвернулся, пряча улыбку.
Серьга в очередной раз с мученическим видом вздохнул и повернулся к Ярику:
— Чувак, тебе придётся пойти с нами, показать своего котяру. Не сдрейфишь?
— Кто?! Я?! — Ярик возбуждённо запрыгал по крыльцу так, что чуть с него не грохнулся, Док вовремя поймал его за тощий, как спичка, локоть. — Вы что!
Действительно, заявлять такое пацану, который ухитрился выжить после нападения бесов, было как минимум смешно. Обхохочешься.
— Вера? — Док обернулся к зябко кутавшейся в Лиин пуховый платок женщине, тоже вышедшей на крыльцо. — Вы позволите? Мы за вашим сыном хорошо присмотрим, не беспокойтесь.
— Да, пусть он вас проводит.
На измождённом лице Веры явственно читалось: «Сдался вам этот кот», но она промолчала, видя, как сияет Ярик. Тот раскраснелся, пританцовывая на месте от нетерпения, до того ему хотелось в настоящую взрослую вылазку.
— Куртку надень! — строго велела мать, и он послушно понёсся в дом и вверх по лестнице.
Вера проводила его глазами и бесстрастно сказала, глядя на Дока:
—Только не рискуйте ради него. Если что… не надо его спасать.
Док открыл было рот, чтобы возмущённо отчитать её — внутри у него так всё и закипело, — но Вера закончила:
— Он же для чего-то предназначен. Он не умрёт. Только не сейчас.
Тут снова послышался топот Яриковых башмаков, и Док так ничего и не сказал. Но запомнил.
В словах Веры была непреклонная истовая убеждённость.
Через два часа они благополучно вернулись из своей экспедиции. Ярик торжественно нёс за пазухой тощего рыжего кота, уютно там пригревшегося, мужчины с ружьями шли по обе стороны от мальчика почётным эскортом.
Кота закономерно назвали Атосом, и он даже начал на это некошачье имя откликаться. Лия не спускала его с рук, хоть был он блохаст и царапуч. Портос же и Арамис при виде нового жильца поджимали хвосты и задом отступали, хотя звались героями той же книжки.
Через десять дней всё людское население особняка взяло лопаты и дружно вышло «на картошку», вскопав огород на том месте, где у Ветки всегда был цветник. Но об этом Док старался не вспоминать. Он методично рыхлил землю вместе с Серьгой, а Вера с Яриком опускали в лунки разрезанные на четвертушки картофелины. Лию они все дружно гоняли, требуя сесть и не мельтешить. Та, впрочем, не очень-то возражала: придерживая рукой живот, присаживалась на чурбачок на солнцепёке, подставляла теплу лицо. Была она уже на девятом месяце.
С Верой же всё ещё было непонятно что. Признаков раннего токсикоза не наблюдалось, но и менструация в срок не пришла. Два из пяти тестов, за которыми Серьга сгонял в аптеку, оказались положительными. Три — отрицательными. Приходилось только ждать, Дока Вера всё равно бы до себя не допустила.
Из той же аптеки Серьга приволок огромный тюк каких-то детских вещичек, присыпок, лосьонов и памперсов. Лия, увидев это, расплакалась.
— Теперь зато мы во всеоружии, абсолютно готовы к прибытию нового человека, — бодро заявил Док, и Лия залилась слезами ещё пуще.
— Я ве-ведь даже не знаю, мальчик у меня ли де-евочка, — всхлипывая, жаловалась она прерывающимся голосом. — Когда я на УЗИ ходила, он или она ручкой закрывались! А потом началось э-это!
— Ну, если мальчик будет, назовёшь Ильёй, — предсказал Серьга. — А девочку?
— Марией, — отозвалась Лия, перестав плакать, и Вера одобрительно кивнула.
Но раньше Ильи или Марии в их жизни появился Джус.
6.
Всё произошло внезапно, как внезапно рухнул весь мир.
Обитатели «теремка» как раз находились во дворе, наслаждаясь предвечерним солнцем. Атос басом мурлыкал на коленях у Лии, Портос и Арамис предусмотрительно держались поодаль, разметая хвостами пыль, мужчины раскочегаривали уличную жаровню, чтобы хоть раз в неделю поесть нормальной еды, Вера ловко шинковала картошку и морковь. Ярик, сидя рядом с нею, грыз сухарь и с упоением штудировал медицинский справочник, вытащенный из библиотеки Дока (которую тот на растопку не пустил), время от времени цитируя оттуда что-нибудь особенно захватывающее. Все были при деле, и никто сразу не заметил, что сизый дымок поднимается не только от их кострища, но и откуда-то из-за забора.
Первой его увидела Лия и вскочила, уронив с колен Атоса. Кот оскорблённо мявкнул и метнулся под крыльцо.
— Смотрите! Там! — глаза её расширились, она указывала пальцем куда-то за забор.
— Фигасе, кто-то тоже костёр развёл, — звонким голосом нарушил общее потрясённое молчание Ярик, и Док с серьгой с проворством Атоса метнулись не под крыльцо, но к топорам и дробовикам.
— Лия, открой ворота, — на бегу крикнул Док. — Ярослав, ты отвечаешь за женщин.
Вспыхнувший от восторга Ярик отчаянно закивал.
«Господи Боже, — стучало в голове у Дока, пока они мчались по улице туда, где видели дым. Тонкая струйка всё ещё взвивалась к небу, как индейский сигнал, о котором он читал в детских книжках. — Господи Боже!»
Бесы не смогли бы разжечь костёр, однозначно. Значит, там был человек.
И он там действительно был. Когда Серьга с Доком пролезли через проломы в нескольких изгородях и, путаясь в сухих рыжих зарослях прошлогодних сорняков, выскочили на площадку перед чьим-то довольно большим домом, им навстречу поднялся сидевший у костра мальчишка. На первый взгляд он казался не старше Ярика, тем более, что был так же тощ и нескладен, на его плечах, как на пугале болталась камуфляжная куртка. При втором же взгляде стало ясно, что он гораздо выше и крепче Ярика. И уже в следующую секунду Док наконец понял главное: у парня были точно такие же глаза, что и у Веры с Яриком. Золотистые бесячьи радужки, перечёркнутые вертикальной линией зрачка. А левую щёку от самой скулы рассекал свежий корявый шрам, неровно заживший.
Чёрные волосы чужака были всклокочены, большой рот растянулся в вызывающей белозубой улыбке.
А в руке он сжимал нож. Здоровенный армейский тесак. И, судя по тому, как его держал, пользоваться им явно умел.
«Конечно, умел, иначе бы не выжил, даже будучи резистентным к вирусу» — промелькнуло в голове у Дока.
— Привет, чуваки, — сказал парень весело и даже как-то беззаботно. — Я вас вызвал. Хотел посмотреть, что вы за мудилы с Нижнего Тагила. Убивать будете? Валяйте. Не боюсь.
Он стоял, скалясь, под дулами направленных на него ружей, уперев в бок левую руку и словно красуясь. Будто и в самом деле не боялся. Даже не старался объяснить, что не бес.
«Я вас вызвал». Значит, Док недаром вспомнил про индейский сигнал.
— А почему ты просто в ворота не позвонил, деятель? — резонно осведомился Серьга.
— Неинтересно, — прозвучал весёлый ответ.
— Ярик говорил, что рядом есть и другие такие же. Чуял? — негромко сказал Док то ли Серьге, то ли самому себе, и парень тут же встрепенулся:
— Какие «такие»?
Понятное дело, он всё-таки был на взводе, стоял и просчитывал их.
— Укушенные бесами, но не заразившиеся вирусом. С такими же глазами, как у тебя. Не регенерирующие. Беззащитные против вот этого, — Док качнул ружьём. — В общем, не бешеные.
В последнем он как раз ошибся. Реакция у парня была молниеносной. Сообразив, что убивать его не собираются, он ринулся на Дока, пытаясь вырвать у него ружьё. Тесак его едва не полоснул Дока по правой руке, но тот так же мгновенно увернулся.
Всё-таки они с Серьгой стали уже профи, подумал Док, отрешённо наблюдая, как Серьга ловко выбивает нож из пальцев мелкого засранца и безжалостным пинком, опрокидывает того наземь. Но, судя по раздавшемуся воплю, в котором было больше негодования, чем боли, Серьга всё-таки ничего ему не сломал. Пожалел.
— Ты ебанулся? — любезно осведомился Серьга, подбирая нож. — Нарочно нарываешься? Интересно тебе? Экспериментатор сраный.
Парень ничего не ответил – возможно, потому, что ботинок Серьги в это время как раз упирался ему, распластанному, как лягушка, в спину между лопатками.
Док поморщился:
— Отпустил бы ты его. Дурное дитё же.
— Это дурное дитё, — нехорошо осклабился Серьга, тебе едва клешню не откромсало. Эй, дитё, — он, однако, всё-таки убрал ногу со спины поверженного мальчишки, слегка ткнув его ботинком в тощий бок, — а что ты собирался со стволом делать, если б удалось отнять? Устроил бы со мной дуэль Пушкин-Дантес? Так я бы тебя в секунду положил, ты бы и курок взвести не успел. Мозги где? Может, ты всё-таки бес?
Парень вскочил и прищурился:
— А если я скажу, что мне похер?
— Ишь ты, — покачал головой Серьга. — Ратибор смерти ищет? Поискал бы бесов тогда.
— А может, я не хочу, чтобы меня жрали и трахали? — парень склонил голову к плечу. — И если я тупой, то вы, чуваки, ещё тупее. Ломанулись сюда, будто вам намазано. А если бы у меня тоже ствол был?
Хохотнув, он демонстративно потёр ширинку и всё-таки огрёб от Серьги по загривку, причём даже не уворачиваясь.
— Как тебя зовут? — решил Док наконец прервать этот деконструктивный диалог и навести хоть какие-то мосты взаимопонимания между ними и найдёнышем.
Он думал, что парень сразу и не ответит, а снова начнёт выламываться, но тот с ухмылкой обронил:
— Джус.
И утёр замызганным рукавом нос.
— Сколько тебе лет? И откуда ты? — настойчиво продолжал допытываться Док.
— Я вечен и бесконечен. Я великий Джа. Я трикстер, пришёл ниоткуда и уйду в никуда, — заблажил Джус, и Серьга, скривившись, снова замахнулся, но не ударил, а процедил:
— Тебя нормально спросили, так отвечай и не выпёрдывайся.
— Сначала вы, — Джус явно хотел добавить каких-нибудь смачных эпитетов, но поглядел на грозно набычившегося Серьгу и закрыл рот.
— Серьга, сам не местный, жил на вокзале, — хмуро отрекомендовался тот.
— Александр Теймуразович, — официально сообщил Док. — Я как раз местный уроженец, если ты заметил наш костёр, как мы заметили твой, значит, знаешь, где мы базируемся.
— Ваша хата, что ль? — парнишка опять потянул в себя кровавые сопли. — Сука, у меня нос слабый, пожаловался он, зло глянув на Серьгу, — чуть что, юшка бежит.
— А ты не нарывайся, — парировал тот и махнул стволом. — Пошли с нами.
— Ты уверен? — негромко осведомился Док, и Серьга удивлённо вскинул брови. Док не сомневался, что тот считал его прекраснодушным хлюпиком и такого вопроса явно не ждал.
Но вслух Серьга этого не выразил, поразмыслил немного и сказал:
— Этот любознательный нам всё равно житья не даст. Начнёт фортеля выкидывать. Донимать всяко. Задолбаемся выскакивать. Так что лучше привести его к нам и рассмотреть поближе. Да и мы будем точно знать, с кем имеем дело. Отправить его к хуям мы всегда успеем. Что скажешь, ты, чудо? — он хмуро глянул на Джуса и поморщился, увидев его сияющий оскал. — Так и подмывает тебе зубы прикладом пересчитать, красава.
— Оставь его, — с досадой велел Док. — Вот же назолу тащим на свои головы.
И они направились к дому. Причём сейчас Док с Серьгой были не эскортом, как тогда, когда вместе с Яриком искали кота, а конвоем.
Перед самыми воротами Серьга ткнул пацана в бок дулом ружья, и тот снова зло сверкнул на него через плечо своими жёлтыми глазами:
— Чего пихаешься?
— Внемли, красава, — невозмутимо ответил Серьга. — Там у нас две женщины и мальчишка мелкий. Отколешь какой-нибудь номер — убить не убью, но сделаю больно. Очень больно. Как минимум, зубы выбью и нос сломаю. Или обе руки, чтоб тебе неудобно было жопу подтирать. Усёк?
Парень молчал, шумно сопя.
— Спрашиваю, усёк?
Повысив голос, Серьга снова ткнул его в бок стволом, уже посильнее, дождался неохотного кивка и кивнул сам:
— Вот и ладушки.
И проорал во всю глотку, зная, что обитатели «теремка» наверняка толпятся перед воротами в тревожном ожидании:
— Сова, открывай! Медведь пришёл!
7.
Вера, Ярик и Арамис с Портосом стояли полукругом возле казана с ужином, пыхтящего на жаровне, и выжидательно молчали, наблюдая, как троица входит в ворота. Лия же, подав сигнал «закрыть», вышла на крыльцо с неуверенной улыбкой на губах, но эта улыбка тут же увяла, когда она увидела, кого ведут мужчины.
— Вашего полку прибыло, — бодро сообщил Серьга Вере и Ярику. — Но нормальным этот чмырёнок не является, сразу говорю.
— Сам ты! — бесстрашно окрысился «чмырёнок». Похоже было, что на предупреждения Серьги ему наплевать.
Док в очередной раз тяжело вздохнул.
— Это Джус, — бесстрастно отрекомендовал он пришельца. — Трикстер и воплощение великого Джа по совместительству. Положи ему поесть, Вера.
Ярик уже раскрыл было рот, чтобы что-то спросить, но посмотрел на каменные лица взрослых и бочком отошёл к Портосу. Как Арамис стал любимой собакой Лии, так и Портос сразу же выбрал Ярика.
Сам Док к еде не притронулся, впрочем, как и остальные. Все наблюдали, переминаясь с ноги на ногу, как ест пришелец овощное рагу из плошки, протянутой ему Верой. Ел он жадно и демонстративно неопрятно, сопел и хлюпал, утирался засаленным рукавом. Женщины удивлённо переглядывались.
— А чего мяса-то нету? Свеженины, — нарушил он молчание, когда его ложка наконец заскребла по дну миски. — Слабо вам, что ли, птиц силками наловить?
— Концентратов хватает пока что, — сдержанно отозвался Док. — Если останешься у нас, покажешь, как ты это делал. Делал же?
Парень хмыкнул:
— Само собой. Я голубей, и кошек, и крыс, кого только не жрал. Вон у вас под крыльцом кошак — я и покажу, как я это делал.
И он немедленно пульнул в Атоса стальным шарикоподшипником, молниеносно выхваченным из кармана куртки.
Атосу повезло — он оказался проворнее мальчишки и удрал в огород с отчаянным мявом. Опомнившийся Серьга, свирепо матюкнувшись, ухватил Джуса за плечо и без всяких церемоний принялся обшаривать его карманы, несмотря на то, что тот вырывался и матерился. На свет божий явилась целая горсть шарикоподшипников, непонятно где Джусом набранных.
Серьга с размаху отвесил ему крепкий подзатыльник:
— Не замай чужих котов, гадёныш.
— Он наш, и он единственный, может, тут остался, — вступил Ярик звенящим голосом.
Джус презрительно посмотрел на него и сплюнул.
— Сюсюкалы вы тут все. До-обренькие. Как только у вас магазинная жрачка закончится, вы тут же скопытитесь.
— Размечтался, — проворчал Серьга, а Док подумал, что некое зерно истины в словах мальчишки имелось.
— Откуда ты сюда пришёл? — примирительно спросила Лия, выступив вперёд, и Джус осмотрел её с головы до пят с нехорошим прищуром — та даже попятилась.
— Отсюда не видно, — хохотнул он. — А тебя кто обрюхатил — этот или этот? — он мотнул головой сперва в сторону Серьги, потом — в сторону Дока.
— А тебе какое дело? — вспыхнула Лия.
— Я бы тебя тоже выебал, — мечтательно протянул Джус, — хоть ты и с пузом. Так даже интереснее.
— Любимое слово? — Серьга с вывертом схватил засранца за ухо, но тот даже не вскрикнул, зашипел и заматерился.
Вера подошла широкими шагами, выдернула Джуса из рук опешившего Серьги и с размаху отвесила мальчишке такую пощёчину, что тот отлетел к воротам, тряся головой, явно оглушённый.
— Блядь, ну ты и бронетанка, — протянул он с искренним восхищением и нагло уставился на Веру снизу вверх, а потом медленно поднялся с земли. — Заревновала, что ли? Так я и тебя могу трахнуть, хоть ты и старая. Но пока ебабельная.
Ещё одна звонкая Верина оплеуха не заставила себя ждать. Опомнившийся Док едва растащил мальчишку и вцепившуюся в него Веру. Женщина была бледна до синевы, глаза её гневно сверкали. Джус же ухмылялся как ни в чём не бывало, щерясь прямо в лицо Доку.
— Так, всё, хорошего понемножку, ступай себе мимо, ёбарь-террорист, — спокойно и твёрдо велел Док. Ему, по правде говоря, было жаль этого нарывающегося придурка, и он сказал прямо: — Если ты псих, это ничего, бывает, мы и сами хороши. Но на психа ты не тянешь, скорее на психопата. А я своими людьми рисковать не намерен. Мало ли какая блевотная идейка тебе в голову взбредёт, мы вон кое-какой твой джентльменский набор прослушали.
«Своими людьми, — повторил он про себя, невольно усмехнувшись. — Акела, да и только».
— Один американский психиатр обобщил триаду признаков, определяющих психопата, — изрёк вдруг Ярик своим звонким голосом, продолжая обнимать за шею Портоса, которого явно угнетало все происходящее: люди, находившиеся под его защитой, бросались друг на друга! — Только я его фамилию забыл, — он потупился.
— Реки, интересно, — осклабился Серьга, поигрывая ружьём и поглядывая на Джуса. Он уже понял, что Док не намерен оставлять тут мелкого гондона и слегка успокоился.
— Ну-у, — Ярик сосредоточенно наморщил лоб. — Первый признак — психопат… как это… до взрослости писается в постель по ночам. Второй — он любит мучить животных. И третий — он любит поджигать и взрывать.
Все взгляды предсказуемо обратились к Джусу, который, вырвавшись из рук Дока, сперва растерянно заморгал, а потом так же предсказуемо заулыбался — всё шире и шире, пока не расхохотался — совершенно искренне. И сквозь смех выговорил:
— Могу вас пожечь, если хотите, уебаны. И кота вашего облезлого порешить могу. И пёсиков вонючих . И нассать прямо тут, хотите? — он снова, как совсем недавно, демонстративно распахнул свою пятнистую куртку и схватился за ширинку.
— Пошёл нахуй, — бешено рявкнул Серьга, легко подхватив его за шкирку, и поволок к воротам. — Эй, вырубите кто-нибудь систему, пусть говно уплывает! Учти, по ограде ток в пять тыщ вольт пропущен, если залезть решишь, велкам. Ты не бес, обуглишься сразу и до костей, — тяжело дыша, предупредил он.
— Я не ангел, я не бес, я усталый странник… — затянул вдруг Джус на редкость мелодично и точно подражая знаменитому пресняковскому фальцету, хоть и слегка задыхался при этом, — я вернулся, я воскрес и в дом твой постуча-ал… — он оборвал песню и закашлялся, безуспешно пытаясь отбиться от Серьги, а потом надрывно заорал: — Ножичек мой верните, суки! Как я без него?
— А ты зубками, зубками, — ласково посоветовал Серьга, не выпуская его куртки, — у тебя получится. Я в тебя верю, гадёныш.
— Верни ему нож, — устало бросил Док.
— Сначала самого выкину, — ответствовал Серьга и прицельным пинком отправил парня в открывшиеся ворота. Тот кувыркнулся в заросли сухого бурьяна, тут же пружиной вскочил на ноги, метнулся к воротам, но створка их уже встала на место. А по всему периметру ограды с треском забегали голубовато-белые искры.
— Суки, суки, тва-ари! — надрывался Джус.
Вера невольно прижала к себе Ярика, которого начала колотить крупная дрожь.
— Зачем он так? — сквозь слёзы вымолвил тот, а потом, вывернувшись от матери, опрометью бросился к забору и закричал в полный голос: — Зачем ты так?! Зачем, зачем, зачем?!
— Не блажи хоть ты, — сурово одёрнул его Серьга, оттащив в сторону, а сам просунул отнятый у Джуса нож в узкую щель между створкой ворот и оградой — рукоятью к себе.
— Вали отсюда, говнюк, — тяжело велел он.
За оградой послышалось то ли хихиканье, то ли всхлип, и наступила тишина.
— Пойдёмте уже сами поедим, что ли, — нарушил гробовое молчание Док, и все гуськом потянулись к дому, по дороге разбирая еду и посуду со стола возле жаровни. Всё, что Док чувствовал — унылую опустошённость, и, судя по всему, остальным было не лучше.
— Нас же и так мало, — с болю пробормотала Лия. — Нас почти что нет.
Она жалобно оглянулась на Дока, и тут из кустов за огородом вылез Атос, обогнал всех и, распушив рыжий хвост трубой, прошествовал в дом с видом победителя, да ещё и фыркнув по дороге на собак.
— Бери пример, мать, — Док крепко сжал холодные Лиины пальцы, — Атос молодец.
— Трусов плодила наша планета, — вдруг выпалил Ярик, и все удивлённо посмотрели на него, — всё же ей выпала честь — есть мушкетёры, есть мушкетёры, есть мушкетёры, есть!
Его глаза снова просияли неистребимым азартом. «Интересно, какого цвета они были раньше у него и у Веры? — подумал вдруг Док. — Наверное, серые или голубые, они же оба светловолосые».
— Про маньяков ты хорошо рассказал. В тему, — похвалил мальчика Серьга, когда они садились за стол, и тот вновь заулыбался, сморщив курносый нос с конопушками, но Серьгу всё равно поправил:
— Не про маньяков, а про психопатов. Я в Интернете книжку нашёл и скачал. Ещё у психопатов практически нет никаких привязанностей, даже к родителям, они никому не сочувствуют и никого не любят. И не боятся никакого наказания, даже смерти. Это происходит потому, что у них что-то не так в мозгу. С мозолистым телом, — уточнил он, страшно довольный тем, что взрослые так внимательно его слушают. — И это даже видно на МРТ!
— Ага, ясно, задумчиво протянул Серьга. — Ну, МРТ у нас тут нету, чтобы этого психа проверить. Но ты молоток. Дай пять!
И он обменялся торжественным рукопожатием с раскрасневшимся от радости Яриком
— А зачем тебе вообще надо было про психопатов этих читать? — с любопытством осведомился Док. Он понимал, что мальчишка совершенно всеяден, но ведь какой-то повод должен был быть?
Ярик покраснел ещё сильнее — до самой белобрысой макушки и отвёл глаза.
— Я же странный, — тихой и тоскливой скороговоркой пробормотал он, и Док мысленно стукнул себя кулаком по тупой башке, он же явно попал пацану в больное место. — Все так говорили… в школе, ну и везде. Вот я и начал читать, чтобы поставить себе диагноз. Но я точно не психопат, — торопливо закончил он, — потому что я люблю всех животных и маму. И вас, — он застенчиво поднял взгляд на Дока, и тот не вытерпел, крепко обнял его и прижал к себе.
— Ничего странного в тебе не вижу, — с силой сказал он. — Сами они странные. Наплюй и разотри.
Вера почти незаметно утёрла глаза и проговорила ворчливо:
— Ужинать-то будем? Остыло же всё.
8.
В последующие три дня, как и опасался Док, изгнанный маленький говнюк Джус регулярно их доставал. Главным образом тем, что закидывал через ограду трупики голубей.
— Это что, акт искупления вины? — прокричал однажды Док, наблюдая, как Атос бодро тащит голубя под крыльцо, утробно рыча от удовольствия.
Но Джус не ответил — скорее всего, совершив сей акт, он вовсю улепётывал прочь, боясь возмездия. Насолить чем-то большим обитателям теремка он попросту не мог — не было у него таких возможностей: за состоянием периметра бдительно следили камеры и собаки. Но парень и не уходил никуда, так и толокся неподалеку, и время от времени обитатели дома видели знакомый сизый дымок, поднимавшийся к небу из того же места.
— Живой, шпанюк, — бурчал Серьга, с прищуром поглядывая на этот дымок. — Движуху создаёт, чтобы нам скучно не было, вот молодец-то.
Глядя на тяжело ступавшую вдоль огородных грядок Лию, срок родин которой должен был вот-вот наступить, Док понимал, что в самое ближайшее время им скучать не придётся.
Но он и не подозревал, до какой степени.
Трезвон в ворота поднял их сразу после полуночи, и все посыпались из спален в холл в полном смятении.
На мониторе в ярком полукружии падающего сверху света был виден не кто иной, как Джус, который нервно переминался с ноги на ногу и вскидывал голову к камерам.
— Додумался. Вот же зар-раза, — с глубоким облегчением изрёк Серьга и схватил ружьё, не переодеваясь в камуфло. — Поймаю и выпорю, пизда рулю, короче.
Но когда свирепо скалившийся Серьга и Док протиснулись за открывшуюся створку, пацан не тронулся с места, лишь чуть попятился, сжимая в руке знакомый тесак, — он с ним, видать, и не расставался.
— Вы, умники, валить отсюда надо, берите своих баб и бегите куда-нибудь, щас тут вояки будут, — скороговоркой выпалил он, панически оглядываясь через плечо.
— Какие ещё вояки? — растерянно выдохнул Док, не веря своим ушам, а Серьга уставился туда же, куда и пацан, — на дорогу. На давным-давно заброшенную всеми, кроме них, дорогу, где сейчас явственно промелькнул отблеск автомобильных фар.
— Дебилы, ну чего вы встали, вашу мать?! — тонким голосом выкрикнул Джус и опрометью, как заяц, метнулся в затрещавшие кусты.
— О чём он толкует? — полушёпотом выдавил Док. — Военные? Армия?! Впервые за всё это время?!
— А бежать-то тогда нахера? Вот же уродец больной… Гос-споди! — Серьга даже головой замотал от избытка чувств, как отряхивающийся пёс, и повернулся к дому с весёлым криком: — Девчонки! Солдаты едут, сейчас нас всех отсюда заберут! Наконец-то!
Док чувствовал, как тяжело и сильно колотится сердце. Он не мог поверить в такое счастье, хотя уже видел полосующий дорогу свет фар совершенно отчётливо.
— Сюда давайте! — заорал Серьга, возбуждённо подпрыгивая на месте и размахивая ружьём. — Сюда, мужики! Мы здесь!
Док оглянулся на дом — бегут ли женщины к воротам. Они бежали. Вернее, Лия перекатывалась, как колобок, Вера же только спускалась с крыльца, таща за руку Ярика. У обоих был такой вид, словно они ещё не совсем проснулись, хотя десяток минут назад в холле выглядели вполне бодрыми. В призрачном свете единственного фонаря над крыльцом их лица казались неестественно белыми.
Внезапно Ярик вырвался из рук матери и кинулся обратно в дом. «Что это с ним?» — ошалело подумал Док.
— Сюда-а! — Серьга снова восторженно замахал ружьём, когда машина свернула с основной дороги, под хруст гравия и рык мотора приближаясь к дому. Это был армейский крытый грузовик, показавшийся Доку огромным.
А дальше… дальше начался кошмарный сон, который позднее Док мог вспомнить лишь отдельными кусками.
Вот раздался громкий скрежещущий выкрик: «Бросай оружие!», и автоматная очередь взрыла гравий у ног онемевших Серьги и Дока.
Вот из кузова грузовика посыпались солдаты в чём-то типа скафандров и в пластиковых шлемах. Много, не меньше двух десятков, и половина их кинулась во двор и в дом. Послышался бешеный лай собак, тут же оборвавшийся отчаянным визгом.
Вот земля завертелась перед глазами Дока, рот наполнился солёным — их с Серьгой сбили прикладами с ног, укладывая наземь. Док вскинулся было, услышав рыдания Лии, но немедленно получил жестокий пинок кованым ботинком в бок — такой, что хрустнули рёбра.
Вот двое «скафандров» поволокли из кустов пойманного, упирающегося и орущего Джуса.
Вот возглавляющий солдат человек – в таком же скафандре, но без оружия – посветил тонким лучом фонарика в глаза Веры и Джуса и, удовлетворённо кивнув, дал отмашку солдатам, которые потащили обоих в кузов грузовика.
— Стойте! — закричал опомнившийся Док, вскочил и бросился им наперерез. — Что вы делаете!
Удар прикладом опять свалил его на землю — благо пришёлся вскользь, по левому плечу, которое тут же онемело.
Жестяной, какой-то неживой голос над его головой произнёс:
— Уходите в дом и сидите тихо. Всё это вас не касается. Скажите «спасибо», что мы оставляем вам оружие.
Мотор грузовика снова утробно взревел. Прямо в лицо распластанному на земле Доку ударил сизый вонючий дым.
Грузовик задом тронулся с места, потом развернулся, ломая кусты, и выехал на основную дорогу. Габаритные огни мигнули красным, как глаза громадного хищника и начали удаляться.
Тут только Док понял, что не слышит и не видит ни Серьгу, ни Лию. Похолодев, он вскочил и в панике обернулся.
Лия стояла, прижавшись боком к воротам и беззвучно плакала, даже, наверное, не замечая, что плачет — просто слёзы блестящими дорожками лились по её щекам. Серьга бесформенной грудой лежал у её ног.
Внезапно он чуть пошевелился и со словами: «Твою ж мать… с-суки…» стал медленно садиться.
Лия зарыдала громче и, кое-как присев на корточки, обхватила его за шею.
— Живой! — выдохнул Док, подбежав к ним.
— Фиг ли нам, кабанам, — прокряхтел Серьга, ощупывая затылок и болезненно морщась. — Прикладом звезданули, мудилы. Но башку не пробили, кожу рассекли только, ништяк.
— Уверен? — отрывисто спросил Док, и Серьга, сморщившись, тряхнул головой:
— Уверен. Слушай, а вояки-то того… не наши. Наш был только хер в костюме, типа переводчик или незнамо кто. А теми командовал тот, кто не по-нашему базлал.
Док тоже потряс головой. Происшедшее в неё никак не укладывалось.
Чужие вооружённое силы? На территории российского государства?
— Ярика они не нашли, — отрешённо проговорила Лия, вытирая щёки. — Они его не выводили отсюда. Только Веру и этого… Джуса.
— Точно? — Серьга вскочил на ноги и поднял Лию, пока Док подобрал валявшиеся на земле и, к счастью, целые ружья, и все трое опрометью ринулись к дому.
Док с похолодевшим сердцем ожидал, что увидит во дворе трупы обоих псов. Но нет — когда Лия кинулась к ним, громко зовя по именам, оба распростёртых на земле пса зашевелились и начали неуверенно подниматься на ноги, тихонько поскуливая.
— Каким-то газком траванули, — заявил, принюхавшись, Серьга. — Портосу небось ещё и прикладом досталось, как мне. Вот же уроды.
Как бы Док ни любил своих собак, ему сейчас было не до них.
— Ярик! Ярослав! — закричал он, бросаясь в дом. — Выходи, они уехали!
С громким топотом он ворвался в холл, метнулся на кухню, потом на второй этаж.
Пацан обнаружился в кабинете — стоял, вытянувшись в струнку между двумя книжными шкафами, куда, по мнению Дока, и швабра бы не влезла. Солдаты, очевидно, тоже так решили и заглядывать в щель не стали. Тем более, если у них была наводка на женщину с ребёнком, резонно подумал Док, вытаскивая мальчишку наружу за худенькое плечо, вот они и взяли и женщину, и ребёнка. Джус вполне мог сойти за малолетку при его-то габаритах.
— Где мама? — отрывисто спросил Ярик, поочерёдно оглядывая Дока, Серьгу и Лию, тоже вбежавших в кабинет. — Они её забрали, я знаю, — прошептал он, не дожидаясь ответа.
Серьга присел перед ним на корточки, сжав ладонями плечи, и уверенно проговорил:
— Мы сейчас же за этими му… гондонами поедем и отобьём твою маму. И этого… засранца, который нас предупредить прибежал. Вот уж не ожидал от него, — он снизу вверх поглядел на Дока, и тот кивнул.
Такое решение было чистым самоубийством. С тем же успехом они оба могли прямо здесь совершить харакири. Двадцать вооружённых до зубов солдат? И они с двумя дробовиками? Здесь справились бы только супергерои.
— Вы с Лией, — сказал Док твёрдо, глядя в глаза Ярику, — останетесь тут одни. Она вот-вот родит. Лия? — он оглянулся. В полумраке кабинета, освещённого лишь светом фонаря в окне, она была бледна, как привидение. — Мы не можем не поехать, — мягко продолжал он. — И не можем взять вас с собой. Ты же понимаешь. Но мы должны их догнать, чтобы выяснить, какого хера происходит.
Лия, закусив губу, медленно кивнула.
— Я буду рожать ребёнка с двенадцатилетним ребёнком, — почти по слогам проговорила она. — А если что-то пойдёт не так?
— Я оставлю вам инструменты, медикаменты и расскажу, что примерно надо делать, — ровным голосом ответил Док, сам ужасаясь тому, что говорит. — Здесь вы в безопасности. Оружие мы вам тоже оставим. Мы вернёмся. Вернёмся ещё до того, как ты родишь. Обещаю.
Это было полным бредом, в отчаянии подумал он.
— Знаете, — вдруг проговорил Ярик, уставившись на него, — я их чую. Маму и Джуса. Как будто открылся какой-то канал. Не вижу и не слышу, а… не знаю, как объяснить. Да, будто это запах. Запах их мыслей. Это же он меня предупредил, чтобы я убегал. Джус.
— Тогда где они сейчас? — быстро спросил Док. — Их не пересадили в вертолёт или ещё куда?
Ярик на миг зажмурился.
— Нет, — выдохнул он, открывая глаза. — Они едут.
9.
Джип Серьга заправлял недавно. Они выехали со двора, и ворота закрылись за ними.
Док приказал себе не думать о Лие и Ярике, словно эта за хлопнувшаяся створка наглухо отсекла их с Серьгой от оставшихся в доме. Может быть, они выживут. Может быть, Лие удастся благополучно родить. Может быть, они там втроём будут жить, поживать и добра наживать… когда и если никто к ним не вернётся. На это всё-таки оставались какие-то шансы. Пусть и призрачные.
А вот у Дока и Серьги шансы были вовсе в минусе.
— Есть мушкетёры? — бледно усмехнулся Док, повернувшись к Серьге, который сосредоточенно вёл машину, лавируя между брошенными, застывшими на обочинах, съехавшими в кювет чужими автомобилями.
— Эти двое, Вера и мелкий, — процедил тот, не поворачиваясь, — во-первых, наши, как ни верти. Не можем же мы их взять и гадам отдать, как будто так и надо. Во-вторых, они — что-то настолько ценное, что и представить нельзя. Мы должны выяснить, почему те падлы за ними охотились. И… возможно, у них в кузове есть ещё такие же. Хотя нет, — оборвал он себя, — Ярик бы сказал. Он же всё чуял.
— Если они едут к Старомосковску, — обронил Док, напряжённо вспоминая карту, — есть просёлочная дорога. Мы сядем им на хвост. За заправкой свернёшь налево, там увидишь, где. Эти сволочи не местные, они не знают. Моя жена всегда ездила по этой дороге. Господи, я тогда даже машину бросил водить, берёг руки. Руки хирурга.
Он задумчиво пошевелил исцарапанными, в мозолях, пальцами. На работу его обычно отвозила Ветка, она же забирала. Она и показала ему эту дорогу, прекрасно здесь ориентируясь. «Разведчица, партизанка Лара», — поддразнивал он её, а она в ответ гордо напоминала, что-де родом из Белоруссии, а все бульбаши по крови — партизаны. Ветка, наверное, была бы сейчас здесь как рыба в воде.
Он так глубоко задумался, вспоминая, что не услышал оклика Серьги.
— Что? — очнулся он, согнав с лица невольную улыбку. — Рано ещё сворачивать.
— Я не про то, — нетерпеливо сказал Серьга. Начинало светать, первые лучи бросали розовые отблески на его смуглое горбоносое лицо. — Чтоб ты знал — меня вообще-то послали из… ну, неважно, откуда, тебя взломать, хирург. По первости просто в разведку — выяснить, что да как, а потом я должен был бригаду спецов набрать, чтобы вскрыть твой домишко.
«Взломать? Спецов?» — Док смотрел на него, позабыв, кажется, закрыть рот.
— Чёрт, ну что ты уставился? — Серьга со злой досадой хлопнул ладонью по кожаной оплётке руля. — Я же не знал, что всё накроется пиздой. Весь мир. Я с Кавказа ехал, как ты помнишь, я тебе рассказывал, и это правда, — он цедил слова так, будто ему было трудно говорить, не сводя глаз с летящей под колёса дороги. — Один наш богдыхан, криминал местный, меня послал. Ты его жену кроил, так он и усёк, что ты в бабле купаешься. А одного такого богатенького лоха вскрыть — это же не банк брать. Я неподалеку от тебя должен был поселиться. Всё прояснить. Комнату у твоего алкаша-соседа заранее снял. А тут нате вам, ёбаный апокалипсис. И ни алкаша, ни богдыхана, ни бригады. Только мы с тобой. А потом ты как начал в свой теремок народ собирать, так я и понял, что мне повезло найти святого. Рядом с которым и помереть не жалко, сразу в рай попадёшь, — он снова скривил губы в странной усмешке. — Ну ты чего молчишь? До-ок!
Он всегда так его звал, с такой вот интонацией: «До-ок!» Когда колошматили бесов во дворе. Когда нашли и отбили Лию. Когда забрали Ярика с Верой. Когда ходили в глубокую разведку. Всегда.
Док поморгал, продолжая таращиться на него. Потом откашлялся. Всё, что он чувствовал — это изумление, глубочайшее изумление, а отнюдь не страх или ярость. Рядом с ним сидел Серьга, его друг, свой в доску, и они вместе катили умирать.
— Эх ты, а ведь я с тобой в одной постели спал, — укоризненно проговорил он наконец и, видя, как очумело вытягивается разбойничья физиономия Серьги, принялся тихо ржать.
— Блядь! — Серьга помотал башкой, ткнул его кулаком в плечо и заржал сам.
Они свернули на узкую грунтовую дорогу после заправки. Свернули раз и другой. И наконец снова выскочили на шоссе.
— Из-за леса выезжает конная милиция! — вдруг завопил Серьга во всё горло. — Становитесь, девки, раком, будет репетиция!
Далеко впереди, за поворотом шоссе, замаячил зелёный крытый кузов грузовика, пока что похожий просто на зелёную точку. Они переглянулись. Оба понимали, что, хоть джип покажется болтающимся в кузове солдатам такой же точкой, нельзя привлекать к себе внимание. Силы были слишком неравны, чтобы атаковать в лоб, их обоих положили бы за полминуты.
— Позырим издаля, — процедил Серьга, и Док согласно кивнул. Высунулся в окно, чтобы глянуть в просветлевшее небо — там никто не летал, даже дроны. Слава Богу.
— Мы можем потерять их в городе, — с тревогой выпалил он, и Серьга устало вздёрнул бровь:
— Ты чего? Окстись, бро. Город-то пустой.
Старомосковск и вправду стал городом-призраком. Пустынные улицы, кое-где наглухо перегороженные брошенными автомобилями, разбитые витрины магазинов — уцелевшие люди туда забирались, что ли, спасаясь от бесов или в поисках еды? Но сейчас не было видно ни бесов, ни людей. Ветер крутил и гонял мелкий мусор, какие-то пакеты, рекламные листовки. Сквозь прошлогоднюю побуревшую траву на обочинах пробивалась трава, свежая, зелёная, как кузов виляющего далеко впереди грузовика.
Док ещё успел сообразить, куда направляется грузовик — на западной окраине Старомосковска находились казармы какой-то войсковой части, давно, ещё с советских времён. Он открыл было рот, чтобы сообщить об этом Серьге, но не успел.
Впереди что-то произошло.
Грузовик вдруг резко затормозил, так что Серьге пришлось быстро приткнуть джип к тротуару, с трудом втиснув его среди бесхозных машин. Оба осторожно приоткрыли дверцы и высунулись, стараясь рассмотреть, что творится впереди.
А там творилось нечто странное. И страшное. Грузовик будто оседал на своих огромных колёсах, погружаясь всё глубже прямо в асфальт под невнятные крики выскакивающих из него солдат. Но далеко отбежать им не удавалось — они тоже сперва застывали на месте, будто мухи, намертво приклеившиеся к бумаге-липучке, а потом начинали погружаться в асфальт, из которого безуспешно пытались выдернуть ноги.
— Что за ёбань? — дрогнувшим голосом пробормотал Серьга.
Они похватали топоры и ружья и осторожно выбрались наружу, начав приближаться к грузовику под прикрытием загромождавших дорогу машин.
И только через пару десятков шагов им стало ясно, что люди тонут не в асфальте, куда погружались всё глубже и глубже — а в проступившей из-под асфальта мерцающей зеленовато-бурой жиже, напоминавшей… напоминавшей…
— Бесы? — еле вымолвил Док онемевшими губами, на миг схватив Серьгу за руку, как один детсадовец другого на прогулке.
Та слизь, что хлюпала под ногами у вопивших и корчившихся солдат, слизь, которая то ли пожирала их, то ли растворяла, была точь-в-точь похожа на вонючую жижу, в какую всегда превращались мёртвые бесы.
Страшная, безумная догадка пронзила мозг, как пуля. Бесы вовсе не умирали. Они действительно превращались. Регенерировали. Мутировали. Их разложившиеся тела, попадая со стоками в канализацию, сливались с другими, такими же.
И теперь вся эта мразь выталкивала себя на поверхность. За добычей.
Серьга и Док стояли, замерев и даже не дыша. Грузовик зелёной субстанции не был нужен — она извлекала из него только людей. Живых. И переваривала живьём, как переваривает комаров росянка.
— Вера! Мелкий! — прохрипел Серьга, сверкнув глазами.
И первым ринулся к грузовику, за ним — Док. Да, вот оно, вот сейчас бесы их всё-таки сожрут — не в своём прежнем обличье, но… но… он не знал, что хуже. Мир прыгал перед ним, расплываясь, и в этом плывущем, вопящем, кровавом мареве он увидел, как Серьга выстрелил в грудь визжащего от боли, пожираемого субстанцией переводчика в развалившемся скафандре. Визг тут же оборвался. Остальные солдаты, хрипя, умолкали, стоило им рухнуть плашмя — жижа разъедала их шлемы, заливала им носы и рты, врывалась в ноздри и в горло.
— Ве-ера! — отчаянно заорал Серьга, судорожно отшатнувшись от выплеснувшегося из-под земли мерцающего щупальца. Док брезгливо передёрнулся, с ужасом всматриваясь себе под ноги — там что-то хлюпало…
И тут на подножке кузова, неловко ступая и щурясь на солнце, показались Вера и Джус. Целые, не скованные по рукам и ногам, чего опасался Док. Живые. Пока ещё живые.
— Стойте! Стойте! — одновременно закричали Док и Серьга, понимая, что тех вот-вот постигнет та же участь, что и превратившихся в жижу солдат с переводчиком. — Не надо!
Док захлебнулся и смолк, чуть ли не с облегчением подумав, что он, наверное, просто сошёл с ума, вот и всё. Рядом с ним точно так же поперхнулся воплем Серьга. Потому что Джус, глянув на них и привычно осклабившись, спокойно спрыгнул с подножки прямо в зеленоватую субстанцию, а потом важно протянул руку Вере, сделавшей то же самое. Поднявшаяся на поверхность масса шипела и пенилась, будто бы пятясь от них. Снова уходя в землю. Тая на глазах. Растворяясь. Так что через несколько минут на пустынной улице остался только грузовик, будто вплавившийся в асфальт, и четверо живых людей, окаменевших на месте.
Док посмотрел на влажные пятна, оставшиеся на асфальте — словно после недавнего дождя, — и присел на корточки, уронив голову в ладони. Его мутило.
— Так вы теперь что, — хрипло выдавил Серьга, уставившись на медленно подходивших к ним Веру и Джуса, — вроде как повелители этой … этих тварей? Той херни, в которую они превратились? Поэтому вас вояки хотели забрать?
Джус и сам был иззелена бледен, но, тем не менее, важно кивнул и прохрипел:
— Вот и не грози Южному централу, чувак. А эти… Объединённые там какие-то силы. Теперь никто не доложит про нас. Можно смываться.
— Погодь-ка! — выдохнул Серьга. — Так они не знали про эту херню под землёй, получается?
Джус мотнул лохматой башкой:
— Они нас небось для переработки на вакцину собирали. А тут вон что, сюрпри-из! — он торжествующе рассмеялся.
Вера тем временем, будто очнувшись, со всех ног кинулась к Доку, неловко выпрямившемуся и поймавшему её в объятия.
— Господи! — бормотала она, захлёбываясь слезами. — Я ничего не понимаю. Где Ярик? Я слышу… что он боится. Я слышу его всё время… чувствую. Где он?
— Дома остался, — откашлявшись, ответил Док, крепко обняв её за плечи. — Это ты просто ловишь его сигнал. Такая у тебя теперь… способность. Давайте побыстрее вернёмся. Не пришлось бы ему там… роды принимать.
— Господи, — сдавленно повторила Вера, и они все бросились вниз по улице, к джипу, но тут опомнившийся Серьга, успевший даже собрать оружие сгинувших бесследно солдат, на ходу обернулся к застывшему на месте Джусу и выкрикнул:
— Эй ты, повелитель херни, а тебе особое приглашение требуется? Давай, шевели копытами! Дел полно, отлынить не получится!
Джус ещё пару секунд в нерешительности потоптался на месте, словно не веря собственным ушам, а потом в несколько прыжков догнал остальных, лыбясь, как всегда, во весь рот, зараза.
Он был жив. Они все были живы.
И ехали домой.
Эпилог
Меня зовут Кирилл, мне пять лет, и я уже умею читать. Это Ярик меня научил. Он очень умный, он мой старший брат. Ещё у меня есть сестра, ей почти шесть, её зовут Маша, но её родила мама Лия, а нас с Яриком — мама Вера. Маша тоже умеет читать, но ей неинтересно то, что любим мы с Яриком. Медицинские книжки всякие.
Это Ярик мне сказал, что я — результат мутации, потому что мой отец умер и стал подземным шанкти.
Под землёй и в воде живут дикие шанкти, но Ярик, мама Вера, Джус и я умеем с ними управляться. Они нас слушаются.
Мне раньше казалось, что мама Вера меня не любит, потому что я — результат мутации, но, когда я болел и лежал в постели, а дядя Док меня лечил, я слышал, как мама Вера плакала. Потому что решила, что я могу умереть. А я не умер. И ещё я слышал, как она сказала дяде Доку, что это Господь ей меня послал, значит, у меня есть какое-то предназначение.
Тогда я понял, что она меня по-взаправдашнему любит.
Но очень сердится, когда я становлюсь жидким и утекаю от неё под землю. Больше никто из наших этого не умеет, хотя дядя Серьга и говорит, что в каждой колонии людей, оставшихся на земле, есть хотя бы по одному такому, как я.
Просто я очень не люблю полоть огород.
@темы: фики, джен, Русреал, ФБ-21, фантастика
![:-D](/picture/1133.gif)
Итоги лета-21:
8 команд (не говорите ничего, сама скажу)
Освоила вёрстку.
Написала вагон всего.
Спасибо, не нарисовала))
Постепенно всё выложу, но очень постепенно. Устала, как чёрт, особенно с теми глюками, что продолжались тут последнюю неделю.
Спасибо всем моим командам и сокомандникам, вы гиганты!
![:squeeze:](/picture/1185.gif)
Ещё хочу похвастаться, что мой ребёнок оформил пять из этих восьми команд: Книжки, Соционику, Постап, Британских детективов и Америки!
![:heart:](/picture/1177.gif)
@темы: твор4ество, ФБ-21
Хоспади, как же я задолбался и вымотался за это лето, но как же это было классно! Мне додали как кэпу, как читателю, как автору... Мне додали от души! Команда, которая не слилась и достойно отыграла все квесты, болельщики, которые карнавалили у нас под вкладками, любимые и новые командочки, которые несли годноту и выполняли мои заявки, обзорщики, благодаря которым заглянул и понадкусывал то, что раньше бы пропустил. Спасибо, ребята! Спасибо всем!!!URL записиЭто было охуительно здорово!
@темы: ФБ-21
Доступ к записи ограничен
URL записи
Название: Мифология Дайри
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: дайриюзеры, новый тотемный зверь
Категория: джен
Жанр: юмор, стеб
Рейтинг: G
Примечание: во всем виновата омофония
Для голосования: внеконкурс
Название: Шестижопый рукосуй
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: хтоническое чудовище
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: GPG-13
Примечания/Предупреждения: какие цветочки, такие и ягодки
Для голосования: внеконкурс
Название: Аватары "Diary-Ква"
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Форма: сет аватаров
Пейринг/Персонажи: реалии дайри
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: R (за мат)
Размер: 120 х 120, 30 шт.
Примечания/Предупреждения: использованы фото и мемы из сети интернет
Для голосования: внеконкурс
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
Название: Аватары "Diary Q&A"
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Форма: сет аватаров
Пейринг/Персонажи: реалии дайри
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Размер: 120 х 120, 20 шт.
Примечания/Предупреждения: использованы фото и мемы из сети интернет
Для голосования: внеконкурс
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
Название: Сказочные анекдоты
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Форма: сет анекдотов
Пейринг/Персонажи: реалии дайри
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Примечания/Предупреждения: в каждой шутке есть доля шутки, остальное — правда
Для голосования: внеконкурс«Золотая рыбка»
...Нажал дед на кнопку «Подписаться» — выскочило сообщение «Не удалось сохранить подписку».
Нажал второй раз — вылезло «Отписка прошла успешно».
Удивился дед, вздохнул... и в третий раз нажал на кнопку...
*У меня подписаться на коммент получается только так!*
«Двенадцать месяцев»
...Поднялась девочка и пошла на этот огонёк. Тонет в сугробах, через бурелом перелезает. «Только бы, — думает, — огонёк не погас!» А он не гаснет, он всё ярче горит. Уж и тёплым дымком запахло, и слышно стало, как потрескивает в огне хворост. Девочка прибавила шагу и вышла на полянку. Да так и замерла.
Светло на полянке, точно от солнца. А вокруг костра сидят Двенадцать Месяцев — словно в календаре: Март, Сентябрь, Июль, Апрель, Январь, Ноябрь, Август, Февраль, Декабрь, Октябрь, Май, Июнь...
*Говорят, такой порядок в календаре записей был.*
«Буратино»
...Лиса села на хвост, облизнулась:
— Я тебе сейчас объясню. В есть волшебное PayPal'е Чудес в Стране ДайрикОв… На этом поле выкопай ямку, скажи три раза «крекс, пекс, фекс», положи в ямку триста деревянных, засыпь землей, сверху посыпь солью, полей хорошенько и иди спать. Наутро из ямки вырастет большущий Тариф, самый полный пакет! Понятно?
Буратино даже подпрыгнул:
— Врёшь! Знаю я это место! Там деревянные прямо в земле без следов растворяются!
— Идём, Базилио, — обиженно свернув нос, сказала Лиса, — нам не верят — и не надо…
*Были многочисленные жалобы, что оплата не проходит.*
«Красная шапочка»
Бросился Волк на бабушку и разом проглотил её. Он был очень голоден, потому что три дня ничего не ел. Потом закрыл дверь под Список, улёгся на бабушкину постель и стал поджидать Красную Шапочку.
Скоро она пришла и постучалась: Тук-тук!
— Кто там? — спрашивает Волк.
Красная Шапочка и ответила:
— Это я, внучка ваша.
Волк откашлялся:
— Дёрни за верёвочку, дитя моё, дверь и откроется. Ты в списке доступа.
Попыталась девочка зайти, а не выходит.
— Не пускает.
Вскочил волк, снова настройки проверил: все на месте.
Лёг под одеяло и говорит:
— Попробуй ещё раз!
Попробовала Красная Шапочка.
Нет, дверь не открывается. И рукой постучала, и ногой, и логин и пароль свои заново ввела. Никак.
Волк замучился править настройки доступа, прятаться под одеяло и поправлять чепец.
— Бабушка, бабушка, — спросила Красная Шапочка, — а почему так с доступом происходит?
— А потому что у кого-то кривые руки! — в сердцах бросил волк и открыл доступ «для зарегистрированных».
А мимо как раз Охотник шёл...
*Про списки доступа и их работу — до сих пор чинят.*
«Морозко»
И тут Мороз как закричит:
— Ах я дурень старой, голова с дырой!
Код пангинационный в Избранном-то не оставил!
*Да и в дневниках терял!*fandom WTF, Diary?! 2021 (внеконкурс)
@темы: ФБ-21
Название: Как Койоты стали Койотами
Цикл: Дакота. Койоты
Автор: sillvercat для fandom Americas 2021
Бета: lapetz
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 729 слов
Пейринг/Персонажи: Зи-Желтоголовый, Лосёнок, Крапчатый, Крепко Спящий, Койот
Категория: джен
Жанр: сказка, юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: вторая половина XIX века, мальчишки племени лакота объединяются в самоназваный клан Койота, чтобы путешествовать между мирами
Примечания: индейские легенды слегка преобразованы автором
Предупреждение: немного кровавого обряда, немного охотничьих обычаев
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/imgonline-com-ua-Resize-TJl737pO3V.1648154927.jpg)
![Открыть.](https://diary.ru/resize/-/-/3/2/8/8/3288184/Cma7-.png)
Шункчинча, койот, всегда стоит будто пригнувшись, готовыйк прыжку. В его раскосых жёлтых глазах — насмешка. Даже умирая в капкане с переломанной лапой и видя занесённый над своей головой ружейный приклад, он скалит зубы не в бессильной злобе, а будто смеясь.
Потому что он бессмертен. Он — проводник между мирами. Его окровавленный труп с размозжённым черепом обернётся сухим ломким перекати-полем, быстрым ручьём-криком, жёлтым тонким месяцем на закате солнца.
Потому что он — Шункчинча, койот.
Про Койотов первым придумал и сказал остальным Зи-Желтоголовый. Отца он не знал, мать родила его от проезжавшего через горы белого скупщика шкур, да и умерла родами. Растили его бабка с дедом, которым было всё равно, что у внука странно светлые для лакота волосы и глаза. Ещё у Желтоголового были крепкие кулаки, о чём сразу узнавали те, кто пытался его дразнить. А ещё он вечно придумывал всякие штуки, поэтому его закадычные друзья, Лосёнок, Крапчатый и Крепко Спящий, без него и дня прожить не могли. Скучно им было.
Свои взрослые имена они ещё не получили. Крапчатого, Галешку, звали так за то, что он совсем маленьким переболел чёрной оспой и на лице у него остались отметины. Лосёнок, Хехака Чикала, был старшим сыном Красного Лося, как его ещё называть? Ну а с Крепко Спящим, Истима Йо, вообще всё понятно было. Поспать он любил.
Все четверо почти не разлучались, где один — там и остальные трое. Сравнялось им всего по четырнадцать вёсен, и взрослые воины в свой клан их не пускали, посмеивались над их рвением, мол, идите, сперва стрелять как следует научитесь. Другая же ребятня в селении ещё только подрастала. Так и получилось, что наша четвёрка была как бы наособицу. И Зи-Желтоголовый тогда сказал:
— Раз нас в клан Семи Стрел не принимают, нам надо создать свой клан. Собственный. Только для нас.
Остальные озадаченно переглянулись. Их вожак, конечно, придумывал всякое, но чтоб такое…
— А можно? — несмело спросил Галешка и почесал нос. Среди остальных он был самым рассудительным.
— Никто же не узнает, — азартно выкликнул Лосёнок. Он был меньше всех ростом, отчего казался куда младше своих лет, но и самым вертлявым. На Желтоголового он взирал почтительно, как на военного вождя.
— Правильно, — серьёзно подтвердил тот. — Это будет только наш священный клан, а зваться мы будем Шункчинчи, койоты.
— О Вакан, но почему Койоты? — выпалил с некоторым разочарованием Йо, Крепко Спящий. Остальные тоже недоумённо загудели. Зверь этот никому особо сильным и опасным не казался. Как с таким странным покровителем снискать славу?
— Дед говорил мне, — непререкаемо изрёк Зи, и все умолкли, — что Шункчинча один изо всех зверей ходит между мирами. Понимаете? — он обвёл друзей многозначительным взглядом.
Те опять переглянулись и отрицательно замотали головами.
— Когда моя бабушка сшивала вместе шкуры для полога типи, протыкая их иголкой, — заговорщическим полушёпотом принялся объяснять Зи, и остальные наклонились к нему поближе, — дед сказал мне, что, как эта костяная игла прошивает шкуры насквозь, так и Койот, Шункчинча, пронизывает миры и времена. Он может оказаться хоть где! — серые глаза его возбуждённо вспыхнули. — Понимаете? Хоть там, где ещё в помине не было никаких бледнолицых с их ружьями, сотни зим назад! Хоть на много сотен зим вперёд, — тут он запнулся, совершенно не представляя, что может там, впереди, ждать. — Или даже на Луне, вместе с Лунным Кроликом!
На этом его фантазия иссякла.
— А в Стране Мёртвых, в Стране Вечной Охоты и Бесконечного Огня, он может оказаться? — несмело подал голос Галешка.
— Нет, — уверенно заявил Зи. — Он же никогда не умирает. Ну что, — он по очереди посмотрел на каждого из друзей, — будем ли мы Кланом Койота?
Те так же неистово закивали, как ещё несколько минут назад мотали головами.
— Тогда нам надо принести клятву крови, — торжественно заключил Зи, снимая с пояса нож. — Чтобы нас сейчас слышали священные горы Паха Сапа, западный Ветер и огонь, горящий в нашем костре. Мы Койоты, и наша дружба вечна и нерушима, как огонь, горы и ветер, хейапи.
Он по очереди надрезал ладони себе и троим друзьям, и кровь их закапала в костёр, на раскалённые угли.
— Маленькие дуралеи, — пробормотал себе под нос Шункчинча, койот, прятавшийся неподалеку и всё слышавший, как и западный Ветер, и огонь, и священные Чёрные горы. — Маленькие дуралеи.
Но всё, что они болтали и делали, было ему лестно. Ишь ты!
— Ладно, так и быть, пригляжу за ними, — решил он, потянулся всем своим гибким жилистым телом, издал пронзительный короткий вой и тут же обернулся перекати-полем.
Западный Ветер понёс его к Чёрным горам.
Сидевшие у костра потрясённо переглянулись, услышав его вой.
— Наша клятва принята, — дрогнувшим голосом произнёс наконец Зи. — Отныне мы — Койоты.
Название: Как Койоты ружьё себе добыли
Цикл: Дакота. Койоты
Автор: sillvercat для fandom Americas 2021
Бета: priest_sat
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1190 слов
Пейринг/Персонажи: Зи-Желтоголовый, Лосёнок, Крапчатый, Крепко Спящий, Койот, белые караванщики, другие воины лакота
Категория: джен
Жанр: сказка, юмор, приключения
Рейтинг: PG
Краткое содержание: мальчишечий клан Койота пытается раздобыть себе оружие
Примечания: индейские легенды слегка преобразованы автором
Предупреждение: немного драк и стрельбы
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/imgonline-com-ua-Resize-zRr4ZD9vym.1648154338.jpg)
![Открыть.](https://diary.ru/resize/-/-/3/2/8/8/3288184/Cma7-.png)
Мазавакан, ружьё, в руки Койотам попадало редко. Патроны и ружья обходились каждому из краснокожих воинов настолько дорого, или в бою добытые, или за бобровые шкуры и золотой песок купленные, что отдавать такую ценность мальцам на поругание никому не хотелось. Ещё чего не хватало!
Луки со стрелами у них есть — вот и хорошо, уоштело. Пусть получше глаза свои вострят, стреляя по камням да кроликам. Или на бобров охотятся, чтобы торгашам-васичу шкурки продавать. А там, подрастут, глядишь, и добудут себе так или иначе одно ружьё на четверых, рассуждали воины, посмеиваясь над рвением Койотов.
Мальчишки же были раздосадованы таким пренебрежением, но нечего им было поделать, кроме как иногда выпрашивать у Красного Лося, отца Хехаки, старенькую двустволку с патронами. Тот ворчал, но ненадолго сыну и его друзьям оружие отдавал — с наказом не сломать, не разбить, патронов зряшно не тратить и под выстрелы не лезть. Сам же он и показал, как правильно держать ружьё, как целиться. Но не успевали мальчишки хорошенько в стрельбе наловчиться, как отец строго подзывал Хехаку и двустволку отбирал.
В общем, мучение, да и только.
— Надо Койота попросить о помощи, — однажды хмуро предложил Хехака, в очередной раз ловко вгоняя стрелу прямо в дырявый истрёпанный мокасин, набитый тряпьём и возвышавшийся перед мальчишками на груде камней. Мокасин, пробитый стрелой, закувыркался вниз, и Крапчатый вразвалочку отправился мишень подбирать — его очередь стрелять была следующая.
Хотя бы луки были у каждого из них, спасибо, пила майа.
В ответ на эти слова и на обращённые к нему вопросительные взгляды Зи-Желтоголовый задумчиво поскрёб затылок.
— Я же не шаман, я не умею разговаривать с духами-покровителями, — наконец честно признался он. — Не знаю, какие слова надо говорить. А вдруг то, что я скажу, Койоту-покровителю не понравится, и он только разозлится на нас?
Койот, всё это время лежавший за камнями неподалёку от того места, куда упал продырявленный мокасин, только закатил с досады жёлтые глаза. Но и ухмыльнулся при этом во всю свою зубастую пасть.
— Считайте, что попросили, — проворчал он себе под нос и порывом ветра метнулся в прерию — высматривать ближайший к этому месту обоз белых васичу-переселенцев. Преподносить маленьким дурням связку ружей, как какой-то праздничный вампум, он отнюдь не собирался.
Караван васичу обнаружился за милю от того места, где дурни баловались стрелами. Койот вихрем упал на плечо вознице, который сидел на приступке фургона, возглавлявшего караван. Заросший бородой одноглазый верзила клевал носом, то и дело прикладываясь к фляге с горячительным. Задурить ему проспиртованную башку было для Койота делом плёвым.
Так что, когда солнце начало клониться к закату, васичу обнаружили, что по милости Кривого Билла (так они называли первого возницу, прибавляя к этому имени и другие нелестные эпитеты), караван очутился почти что в предгорьях Паха Сапа. А ведь уже подкралась ночь. Белым ничего не оставалось, как с непристойной руганью и божбой разбить лагерь.
Удовлетворённо ухмыльнувшись, Койот вновь обернулся собою и неспешно потрусил к тому месту, где упражнялись в стрельбе его подопечные.
Зи, Йо, Крапчатый и Хехака уже услышали шум, издаваемый бледнолицыми. Да и трудно было бы не услышать сердитые крики, скверную ругань, ржание распрягаемых лошадей и жалобное мычание волов.
Зи с презрением поднял брови — он не представлял, как такие неряшливые, злые, вечно одурманенные сивухой люди умудряются побеждать краснокожих воинов и вытеснять их с исконных земель. Возможно, васичу были просто слишком многочисленны? Но сейчас не время было такое осмысливать, пусть старики болтают об этом у костра, а ружья и кони сами пришли к Койотам!
Ну, положим, не совсем сами, а с помощью их духа-покровителя, но ведь Койоты про то пока не ведали!
Стремительными змеями юркнули они в высокую траву и вскоре уже внимательно обследовали лагерь бледнолицых, переползая от одного вставшего в круг фургона к другому. Посреди этого круга горел костёр, рядом с которым и сидели почти все караванщики. Только один, которому остальные время от времени кричали что-то насмешливое, уныло бродил возле стреноженных пасущихся лошадей. Левый глаз его был завязан драной тряпицей. Наконец он и сам со вздохом опустился на землю.
Угнать у такого растяпы из-под носа пару мустангов было бы делом плёвым, но стремление добыть ружья перевешивало. Дождавшись, пока сидевшие у костра как следует нахлебаются своей вонючей огненной воды, Зи подполз к незадачливому караульному как раз со стороны отсутствующего глаза, высунулся из зарослей чуть ли не у его ног, обутых в грубые сапоги и потянул за ствол небрежно валяющееся в траве ружьё. А остальные Койоты тем временем должны были разыскать в оставленных без присмотра фургонах как можно больше патронов.
Со стороны этих самых фургонов не доносилось ни звука. У беспечных васичу не было даже собак!
Зи вдруг остро и яростно пожалел, что здесь нет воинов клана Семи Стрел. Уж тогда бы точно ни один из бледнолицых живым не ушёл!
Но он посмотрел на понурую фигуру и перекошенную физиономию караульного, обстругивавшего крохотным ножиком какую-то палку (наверное, чтобы не заснуть), и вновь вскинул брови. Убивать таких врагов — мало чести для воина.
Зи перекатился поближе к «охраняемым» Кривым Биллом коням, окинул их опытным взглядом и наконец выбрал казавшегося самым резвым рыжего мерина. Бледнолицые предпочитали коней холостить, чтобы те были спокойней, — лакота же сроду этого не делали, кони их и так слушались, друзьями им были.
Зи осторожно поднялся на ноги, всё ещё пригнувшись и сжимая в руке вожделенное ружьё. Другой рукой он потрепал рыжего по холке, перебирая ему гриву и шепча ласковые слова в насторожившееся было ухо. Когда конь, пофыркивая, вернулся к пощипыванию травы, Зи аккуратно снял с него путы и одним прыжком вскочил на неосёдланную спину.
Кривой Билл так и ахнул, когда рассмотрел всадника на стремительно удалявшемся к предгорьям мустанге. Он судорожно зашарил руками в траве возле себя, пытаясь отыскать ружьё… и витиевато выругался, сообразив наконец, что и оружия он тоже лишился.
— Индейцы! — визгливо заорал он, вновь шлёпаясь на землю, чтобы не попасть под выстрелы. Он точно знал, что сейчас его подельники откроют беспорядочную пальбу. — Чёртовы лакота!
— Так стреляй же, кривой осёл, какого хера ждёшь?! — завопили товарищи от костра, и над головой у бедняги Билла действительно засвистели пули. Он молчал, стиснув зубы и уткнувшись носом в землю, пока остальные с тяжёлым топотом не пробежали мимо него к коням, продолжая стрелять куда ни попадя и отчаянно ругаясь. Только тогда он медленно сел и снял свою шляпу, вознося молитвы Господу, что остался цел. Он и так уже лишился глаза, хватит с него.
Васичу покружили-покружили по непроглядно тёмной прерии, не переставая стрелять и галдеть, но никого не обнаружили. Индейцы как сквозь землю провалились. Или же они только причудились Кривому по пьяни?
Но, когда караванщики, запыхавшиеся и злые, вернулись к оставленному становищу, то обнаружили, что не хватает не одного, а двух коней и целого ящика патронов, вытащенного из фургона. Кроме того, Кривой Билл, оказывается, лишился ружья, за что получил немало свирепых зуботычин и пинков. Он всё это покорно стерпел, надеясь только, что его больше не поставят караульным.
Койоты же, вернувшись к месту своего стрельбища, радостно делили добычу. Ружьё им, правда, досталось только одно, и они, по общему согласию, решили и пользоваться им сообща, пока не добудут новых (а в этом они не сомневались, ведь Койот явно был на их стороне). Ещё у них оказались две лошади, рыжий мерин и пегая кобыла, верхом на которой Крапчатый и увёз из лагеря васичу ящик с патронами.
Можно было праздновать полную победу. Теперь-то взрослые воины наверняка будут воспринимать их всерьёз!
Койот послушал-послушал, как они ликуют, повернулся и отправился в прерию на поиски свежей дичи и, возможно, покорной ласковой самки.
Название: Как Койоты с пришельцем сразились
Цикл: Дакота. Койоты
Автор: sillvercat для fandom Americas 2021
Бета: priest_sat
Канон: ориджинал
Размер: мини, 1300 слов
Пейринг/Персонажи: Зи-Желтоголовый, Лосёнок, Крапчатый, Крепко Спящий, Койот, пришелец
Категория: джен
Жанр: сказка, юмор, приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: мальчишечий клан Койота отдаёт своему покровителю долг крови
Примечания: индейские легенды слегка преобразованы автором
Предупреждение: почти случившийся апокалипсис
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/imgonline-com-ua-Resize-VxFz6TguSv.1648154254.jpg)
![Открыть.](https://diary.ru/resize/-/-/3/2/8/8/3288184/Cma7-.png)
Обретя наконец долгожданное оружие, Койоты завоевали уважение старших воинов и несказанно этим гордились. Кроме того, вместе с оружием и конями они получили настоящую свободу, и, хотя не говорили об этом, но чувствовали. Сам Койот мог бы объяснить им, что свобода есть осознанная необходимость, но пока не считал нужным.
Подрастут — поймут, он к ним в гувернёры не нанимался. Но показать им возможности, которые даёт приобретённая свобода, — это он мог, да ещё как!
И опять же они были ему должны, эти маленькие дуралеи, которым предстояло поумнеть в ближайшие несколько лет, поумнеть, видя, как гибнут один за другим люди их племени вместе с бизонами, как вспарывается плугами пришельцев земля прерии, как вырубаются леса и взрываются горы ради золотоносных руд.
Это была их судьба, и они должны были принять её достойно, Койот собирался об этом позаботиться.
А пока что…
Пока что он дождался, когда шальная четвёрка, взяв коней (на каждом из которых они сидели по двое), ружьё и луки, отправится, как обычно, в горы. В Священные горы Паха Сапа, ещё не тронутые кирками и взрывчаткой бледнолицых-васичу, Место Силы, как назовут эти горы много-много позже другие бледнолицые, место, откуда можно было попасть… да куда угодно.
Как иголка, прошивающая насквозь бизоньи шкуры, пронизать собой другие миры.
Койот дождался, пока мальчишки спешатся и встанут рядом, привязав своих коней к скрюченному стволу засохшего ильма. Зарядят ружьё и с ружьём и луками наперевес поднимутся немного вверх по пролегающей вдоль маленького ущелья тропе.
Он намерен был испытать их. И если они не пройдут этого испытания… ну что ж.
Смерть приходит равно и к лёгкому мотыльку, и к огромному, как гора, бизону. К готовому обороняться до последнего волку и к обмирающей от страха мыши. К прекрасной, как лунный свет, юной девушке и к дряхлому старику, измождённому болезнью.
Смерть не приходит только к Койоту.
Возможно, потому, что он сам — Смерть.
Внезапно знакомое до каждого камешка ущелье, по которому Койоты шли вчетвером, оборвалось, расступаясь, обращаясь в незнакомую им равнину. Они разом застыли на месте, а Лосёнок даже схватил Желтоголового за руку, но тут же спохватился и отдёрнул её.
У них под ногами задрожала земля. Словно где-то в глубине её ожил и начал ворочаться огромный бизон — Гнаски, порождение подземного мира. Земля дрожала, как от испуга, и дрожь эта, всё более и более усиливаясь, подымалась вверх по их ослабевшим от нахлынувшего ужаса ногам.
Они лишь переглянулись, не в силах вымолвить ни слова. И тут Желтоголовый понял: дрожала не земля. Дрожало небо. По которому что-то летело к ним, неотвратимо приближаясь, и дрожь эта передавалась земле.
А потом они услышали ни с чем не сравнимый рёв, разрывавший уши. И увидели…
В небе что-то яростно пылало, как головня, выхваченная из костра, только эта головня светилась, не остывая. Она грозно приближалось с каждым ударом их бешено колотившихся сердец, а вокруг них творилось нечто невообразимое. Большие и маленькие твари норовили убраться подальше от этого места, выскакивая из своих нор и логовищ: прочь мчались волки, пара оленей, гремучие змеи, извивавшиеся в панике, проковылял на коротких лапках енот, ведя за собой семейство.
Но Койоты не могли уподобиться им. Они так и остались стоять, оцепенело сжимая своё, казавшееся бесполезным оружие.
Что они могли поделать со спускавшимся к ним с небес чудовищем?
Оно не врезалось в землю с разгону, как ожидал Зи. Оно пробило плотную пелену потемневших облаков и принялось планировать медленно, будто падающий с дерева кленовый лист, почти с такой же скоростью… и Зи внезапно понял: это для того, чтобы то, что находилось внутри, не погибло при ударе о землю.
Зи, как и каждый из остальных, уже не раз видел в прериях железные пути, по которым нёсся громовой скакун, испуская клубы чёрного дыма. Сейчас перед ними было нечто подобное, только передвигалось оно не по земле, а по небу.
Но что же это было? Очередная выдумка бледнолицых-васичу?
Никакие сказки, рассказанные стариками, не могли подготовить их к представшему перед ними зрелищу, когда оплавленный остов, громадный, как несколько палаток-типи, поставленных друг на друга, врезался ногами — а это были именно ноги — в загоревшуюся под ним землю.
С раздирающим слух скрежетом чрево железного пришельца распахнулось. Существо, которое появилось из чрева, но на землю не спустилось, будто бы замерев в нерешительности, было огромно, как и летевшая по небу головня, внутри которой оно сидело. Между несколькими широко расставленными, чёрными и блестящими ногами (от волнения Зи не мог даже сосчитать, сколько их было) покачивалось такое же блестящее раздутое тулово. Больше всего существо было похоже…
— Это же паук! Иктоми! — изумлённо прохрипел Крапчатый рядом с Зи, и тот будто очнулся, когда красные, как раскалённые угли, глаза существа обратились на них.
Что-то в душе у Зи запылало так же неистово. Ярость, чистая и выжигающая всё, будто солнечное пламя.
— Вон отсюда! — выкрикнул он, бесстрашно делая шаг вперёд и становясь прямо перед чужаком, хотя внутри у него всё сжималось. — Прочь! Нам и васичу здесь достаточно! Стреляйте же в него! — приказал он друзьям и сам вскинул свой лук и натянул тетиву, целясь в голову чудовища.
Лучше всех из них стрелял из ружья Крапчатый, и на этот раз он не промахнулся, то и дело перезаряжая ружьё. Некоторые стрелы и пули попали в цель. Чудовище свирепо взвизгнуло, отброшенное внутрь своей железной скорлупы. Что-то завыло прямо в голове у Зи, и он неимоверным усилием воли подавил желание рухнуть на колени, зажав уши руками.
Оно пыталось оглушить их. Сломать. Уничтожить. Зи понимал это так же ясно, как если бы существо само сказало об этом.
Оно было воплощённым злом. Нельзя было оставлять его здесь!
Но Зи с леденящим кровь ужасом понимал, что им не хватает сил. У них вот-вот должны были закончиться стрелы и патроны, а существо притаилось внутри своей скорлупы и только этого и ждало.
Зи казалось, что он слышит каркающий смех… а может, он и в самом деле его слышал — только внутри собственной головы. Он не знал, как чудовище это делает. Оно было слишком ужасно, непобедимо… но сдаться и удрать, как енот или гремучка, он просто не мог.
Собрав все силы, он во всё горло испустил воинственный клич лакота:
— Хи-юп-юп-хийя!
И прыгнул вперед раз и другой, а потом замер на месте, хорошенько прицеливаясь из лука в красные глаза, сверкавшие злобой. Он понял, что его стрела попала в цель, только когда один из яростно вращавшихся глаз существа вдруг потух, а в голове у Зи раздался дикий рёв боли и ненависти.
Ему показалось, что из ушей у него хлынула кровь. Он на какое-то мгновение оглох и потому не услышал, а почувствовал, как земля позади него вновь начала содрогаться.
Чья-то рука схватила его за плечо, и он обернулся. Это был Хехака, который что-то отчаянно кричал. Зи не слышал, что, но увидел стремительно приближавшееся, неисчислимое — от горизонта до горизонта — стадо бизонов. Солнечных бизонов!
Их косматые головы были грозно опущены, они мчались, не сбавляя хода, прямо на логово прилетевшего по небу чудовища.
Зи и остальные Койоты тоже не успевали ни убежать, ни скрыться. Они поняли, что им суждено сейчас бесславно погибнуть под копытами, и судорожно схватились за руки, будто опять давали клятву крови. Но тут стадо бизонов плавно разделилось, как река разделяется на два русла, огибая их, и прогрохотало дальше.
Меж тем оплавленная скорлупа, в которой спрятался чужак, так же стремительно взмыла в небо, оставляя за собой лишь огненный яркий след.
Снова раздался оглушительный гром, раздиравший остатки слуха… и стих. Исчезли бизоны. Исчезло всё.
Койоты опять стояли посреди ущелья в Паха Сапа, всё ещё крепко держась за руки.
— Оно улетело? — едва выговорил Зи, не слыша собственного голоса. Хехака неистово закивал, и тогда Зи, как подрубленный, повалился на землю. Ноги не держали его. Что-то тёплое защекотало ему шею — из ушей действительно сочилась кровь.
— Мы прогнали его, — прошептал Зи склонившемуся над ним Хехаке. — Это было наше испытание.
— И вы выдержали его, — пробормотал из-за обломка скалы Койот с невольным уважением. — Один бы я нипочём не справился.
Клоун Пеннивайз никогда не появился в городе Дерри, штат Мэн. Там никогда не пропадали дети. Книга «Оно» никогда не была написана Стивеном Кингом, а фильм «Оно» никогда не был снят.
Название: Как Койоты встретили Лунного Кролика
Цикл: Дакота. Койоты
Автор: sillvercat для fandom Americas 2021
Бета: priest_sat
Канон: ориджинал
Размер: драббл, 785 слов
Пейринг/Персонажи: Зи-Желтоголовый, Лосёнок, Крапчатый, Крепко Спящий, Койот, Лунный КроликНил Армстронг
Категория: джен
Жанр: сказка, юмор, приключения
Рейтинг: PG
Краткое содержание: клан Койота очень ненадолго очутился на Луне
Примечания: индейские легенды слегка преобразованы автором
Предупреждение: перевранное историческое событие
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/imgonline-com-ua-Resize-rYSwj3uz7Pqmg(1).1648154713.jpg)
![Открыть.](https://diary.ru/resize/-/-/3/2/8/8/3288184/Cma7-.png)
Шункчинча, Койот, лежал, опустив острую морду на вытянутые передние лапы, и раздумывал о том, что ещё интересного он может показать своим подопечным. Именно показать. Никакая помощь от них ему пока не требовалась, но удивить их он желал.
Самым забавным было то, что ему внезапно понравилось возиться с ними. Койот растянул в улыбке углы белозубой пасти. Он наплодил неисчислимое количество щенят, воплощаясь в разных мирах снова и снова, но никогда не воспитывал их, не наблюдал за тем, как они растут.
А теперь вот пришлось.
Он с подвывом зевнул и сел в траве, из которой едва торчала его голова. Сюда ещё не добрались васичу со своими плугами и кукурузой, и прерия буйно цвела, как всегда в эту пору.
Койот запрокинул морду к темнеющему небу, где загорались первые звёзды, собираясь встревожить пронзительным воем всю округу, но так и замер.
Что там его маленькие дуралеи толковали о Лунном Кролике? Они, кажется, хотели встретиться с ним? Хорошо же, уоштело, они его получат.
Сами же Койоты в ту ночь ничего такого не ожидали. Они разожгли небольшой костёр в укромном распадке за величественным утёсом, который прикрывал их от остального мира, как широкая дружеская ладонь. Они сидели, греясь у огня, завернувшись в одеяла и лениво вороша прутиками угли.
Зи-Желтоголовый прихватил из своего типи вяленую оленину, нарезанную на полоски, а Крепко Спящий Йо — несколько горстей пеммикана с ягодами. Им бы следовало пойти и подстрелить хотя бы кролика, чтобы поджарить свежатины, но они не были голодны.
— Койот часто убивает не от голода, а ради забавы, — поразмыслив об этом, вдруг выпалил Зи.
— Мы тоже должны так делать? — Хехака недоумённо распахнул глаза, а Йо покривился.
— Это противно, — резко выдохнул он.
Зи сумрачно покосился на него:
— Мы охотимся, чтобы не голодать, мы убиваем своих врагов ради славы, но ради забавы, я думаю, мы не должны этого делать.
— Тогда, выходит, мы не настоящие Койоты, — с некоторым унынием заключил Крапчатый и повалился обратно на одеяло, с которого привстал. — Смотрите, какая сегодня луна! Вы видите Лунного Кролика?
Остальные тоже задрали головы к небу. Им казалось, что они действительно видят на жёлтом лунном диске едва различимые тёмные пятна, которые можно было принять за такого же смутно вырисовывающегося кролика.
— Разговорились, — проворчал притаившийся под утёсом Койот. — То им не так, это не эдак. Держитесь, болтуны!
И тут не успевшие опомниться Зи, Крапчатый, Хехака и Йо обнаружили, что сидят и полулежат, как были, — завёрнутыми в одеяла и с кусками мяса в руках, — уже не на каменистой земле предгорий, а на спёкшейся, будто корка, ещё более твёрдой, чем земля, поверхности.
Они находились словно бы на дне неглубокой воронки, в абсолютной, оглушительной, опустошающей тишине. И просто замерли, словно камни, обломки которых виднелись там и сям.
Они не дышали.
В полусотне шагов от них так же неподвижно застыл странный четырёхногий дом, очень похожий на обиталище существа, которое они не так давно сумели прогнать. И из его распахнутого чрева спускался человек.
Зи сразу понял, что это человек, хоть и завёрнутый с головы до ног в толстое белое одеяние.
Тот неуклюже, медленно сделал несколько шагов и повернулся к ним.
На голове у него было надето что-то вроде круглого стеклянного горшка, сквозь который виднелось лицо, неверящее, преисполненное ужаса и изумления.
У Зи вдруг странно защемило сердце. Он по-прежнему не мог пошевелиться. Не мог дышать. Он мог только смотреть на этого васичу, который, в свою очередь, взирал на него остановившимися, округлившимися, потрясёнными глазами.
В следующий миг странное видение пропало, исчезло, словно его и не было. Койоты снова сидели и полулежали вокруг разожжённого ими костра. Дул тёплый ветерок, в небе ласково светился жёлтый лунный диск, от костра летели искры.
Одна из них прожгла одеяло, и Крапчатый озабоченно отдёрнул его за край.
— Мачеха будет ругать, — сокрушённо проговорил он.
— Вы все тоже это видели? — дрогнувшим голосом спросил Хехака, и остальные дружно закивали.
— Это же было просто видение, — рассудительно сообщил Зи, засовывая в рот полоску вяленого мяса. — Какой-то васичу в белых шкурах. Не злой.
— А где это всё было? — не унимался Хехака, сверкая любопытными глазами. — Где это мы оказались? А?
Зи в затруднении поскрёб щёку.
— Я не понял, — честно признался он. — Но васичу был смешной. Без оружия. Я хотел, но не смог ему сказать, что мы его не обидим.
— Он испугался, — подытожил Йо. — Нас испугался. Бедняга.
Остальные опять глубокомысленно закивали в подтверждение.
Сидевший за утёсом Койот в бессильной досаде ткнулся лбом в камень.
— Они ничего не поняли! — придушенно взвыл он. — Это же была Луна! Луна, дурни!
Но подопечные его не слышали.
Астронавт Нил Армстронг, первый человек, высадившийся на лунную поверхность в июле 1969 года, никогда никому не рассказывал, что видел на Луне за те пятнадцать минут, что был там один. Пока к нему не присоединился Базз Олдрин.
Он только и рассказал со смущённой улыбкой на одной из пресс-конференций, что от восторга и потрясения немного обмочился. Это как раз было естественно и понятно.
Название: Как Койоты ушли с Койотом
Цикл: Дакота. Койоты
Автор: sillvercat для fandom Americas 2021
Бета: priest_sat
Канон: ориджинал
Размер: миди, 4285 слов
Пейринг/Персонажи: Зи-Желтоголовый, Лосёнок, Крапчатый, Крепко Спящий, Койот, Король Ящериц, Токата, Ташунка Витко, Красный Лось, другие индейцы лакота, золотоискатели
Категория: джен
Жанр: сказка, драма, приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: клан Койота выполняет новые поручения своего покровителя... но индейскому миру в его прежнем обличье суждено умереть. И возродиться
Примечания: индейские легенды слегка преобразованы автором
Начало цикла про Койотов тут
Использованы цитаты из песен Д. Ревякина, В. Цоя, индеанистского фольклора
Предупреждение: текст соответствует биографиям реальных исторических лиц лишь в самых общих чертах; неграфичное описание наркотического передоза, попытки изнасилования, убийств; смерть многих персонажей
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/imgonline-com-ua-Resize-SD6cp0Rrtw(1).1648154738.jpg)
![Открыть.](https://diary.ru/resize/-/-/3/2/8/8/3288184/Cma7-.png)
«В городе Париже в начале июля
Я столкнулся с ним, когда играл в прятки.
Он рвал свои стихи, пил дешёвый виски
И плакал…»
Проходили дни и ночи. Месяц Падающих Листьев плавно сменился Месяцем Северного Ветра, а потом — сквозь Месяц Сугробов и Месяц Мёрзлого Льда — Месяцем Таяния Снегов… И наконец Солнце-Ви засияло в полную силу, приведя за собой лето.
Приближался Праздник Солнца, священный для всех племён прерий. В дни, когда Солнце-Ви особенно долго стоит на небесном своде, воины равнин выходят на Пляску Солнца, показывая Ви свою храбрость и стойкость, готовность перетерпеть любую боль и пролить свою кровь во славу Ви.
Зи-Желтоголовому, Йо-Крепко Спящему, Хехаке и Галешке-Крапчатому отчаянно хотелось тоже испытать себя и доказать всем, что они достойны встать в круг священной Пляски вместе со старшими воинами лакота. Но им сравнялось всего-то по четырнадцать вёсен, и их, конечно, со смехом бы прогнали.
Но зато они создали свой тайный Клан, а Шункчинча-Койот покровительствовал им, позволив раздобыть оружие и показав им другие миры.
Шункчинча, который был наделён способностью ходить из мира в мир.
Тайному клану Койота, совершившему новую опасную вылазку в лагерь золотоискателей-васичу, удалось раздобыть себе ещё больше оружия — не только винчестер, но и револьвер. Ликованию ребят не было предела, но все они отчётливо чувствовали, как к племени лакота неумолимо подступают мрачные перемены. Бледнолицых на их землях становилось всё больше, и каждый из лакота, от ребёнка до старика, понимал, что краснокожие вот-вот окажутся здесь лишними. Будут убиты или оттеснены на север, в холодную суровую Канаду.
Однажды, когда Койоты, как всегда, сидели у вечернего костра в предгорьях Паха Сапа, священных Чёрных гор, и рассуждали обо всём этом, пегая кобыла Винчан предупреждающе заржала. Они вскочили с земли, схватив оружие. Из сгущавшейся тьмы к костру вышел человек.
Высокий. Его возраст трудно было определить – не подросток, не юнец, не зрелый воин, не старец. Очень худой — обычная кожаная рубашка краснокожих болталась на его тощем теле. Но волосы были цвета речного песка, как у Зи-Желтоголового, чьим отцом когда-то стал белый торговец пушниной. Глубоко запавшие раскосые глаза чужака казались чуть темнее волос и будто смеялись.
Он демонстративно поднял кверху обе растопыренные пятерни.
— Вам всё равно не удастся убить меня, — преспокойно сообщил он ребятам, кивнув на направленные в его сторону стволы ружей. — Ибо я Шункчинча, Койот. Покровитель вашего Клана, – он осклабился насмешливо и заносчиво.
Удивительно, но все четверо сразу же поверили ему. Да и как было не поверить! Легко представили они, как вместо рук, которые он с усмешкой опустил, у него вырастают косматые лапы с когтями, худое лицо вытягивается в клыкастую морду, и он испускает пронзительный гортанный вой.
Ребята безмолвно переглянулись. Зи шагнул вперёд, откашлялся и хрипло вымолвил:
— Мы верим тебе. Чего же ты хочешь от нас, Шункчинча?
— А вы что же, не собираетесь пасть ниц и поклониться мне? — ещё пуще оскалился тот, пристально оглядывая каждого из них с ног до головы.
Под этим острым испытующим взглядом им захотелось поёжиться.
— Хийа, нет, — немного подумав, ответил Зи. — Бледнолицые-васичу ползают на коленях перед своим распятым богом. А мы просто выполним то, что ты у нас попросишь.
Спохватившись, он сжал губы, понимая, что сказал лишнего. Жёлтые глаза их покровителя вспыхнули сильнее.
— Попрошу, значит? — медленно, с расстановкой, повторил тот, покачиваясь с носка на пятку. — Ну и наглецы же вы, — в его голосе, однако, прозвучало скорее одобрение, чем гнев. — Хорошо, уоштело, я хочу, чтобы вы забрали сюда из земли васичу за Большой Солёной Водой одного человека. Чтобы он не умер там. Привели его сюда и присматривали бы за ним, пока не настанет его час. Сам я не могу этого сделать.
— Почему? — не выдержал Зи.
Койот чуть прищурился и загадочно ответил:
— Потому что я уже виделся с ним, когда он был ребёнком. Я могу открыть туда дорогу, могу прийти туда, но забрать его я не могу, потому что там я буду только призраком.
— Мы должны спасти его от смерти? Он хороший человек? — несмело спросил Хехака, и Койот рассмеялся громким лающим смехом:
— А я — хороший?
— Но ведь ты не человек, — резонно заметил Зи, и Койот рассмеялся снова.
— Вы поумнели, — удовлетворённо констатировал он. — Уоштело, вашего ума и понимания вам хватит, чтобы забрать его и приглядывать за ним первое время. Он разговаривает с духами, это правда, но сейчас это больше духи огненной воды и… — он на миг запнулся. — Белого порошка. Неважно. Вы окажетесь рядом с ним. Но держите его крепче. С ним будет нелегко. Он снова захочет огненной воды и белого порошка, пока не очистится. Пока он сам не поймёт, в чём его предназначение. Хейапи.
— Подожди! — крикнул Зи, видя, что тьма вокруг ещё сильнее сгущается, чувствуя, как волосы ему треплет невесть откуда налетевший порыв ледяного ветра. Это означало, что Койот вот-вот исчезнет, а все они окажутся сейчас в том месте за Большой Солёной Водой, про которое тот толковал. — Как нам называть его?
— Я звал его Король Ящериц, — донеслось до них будто издалека. — Ступайте же, Койоты.
То место, где Койоты очутились, было ужасным. Им довелось однажды побывать с делегацией старших воинов в Форте Симмонс, где брёвна нависали над головами, так что перья военных уборов вождей упирались в них, а небо и прерия едва виднелись через небольшие окошки. Там было нечем дышать от испарения немытых тел васичу и их грязных одежд. Белые не купались в реках так же часто, как лакота, которые делали это даже в снежные месяцы. Так что там Зи-Желтоголовый явственно чувствовал, как к его горлу подступает дурнота.
Здесь же, едва они очутились в каком-то узком и тёмном проходе, похожем на бизонью кишку, Зи снова едва не вывернуло наизнанку. Вонь, стоявшая в этом месте, резкая и не похожая ни на какой другой запах, ранее ему знакомый, забила ноздри и горло. Впереди же, из светящегося прямоугольника, раздавались звуки, не оставлявшие сомнений: там уже кого-то жестоко рвало. Просто наизнанку выворачивало.
Зи сглотнул несколько раз, поглядел в посеревшие лица своих товарищей, кивнул им и решительно направился на эти мерзкие звуки,
Человека, скорчившегося на полу в тесном пространстве, похожем на звериную ловушку, рвало кровью. Яркие алые капли, сливаясь в лужицы, забрызгали белый блестящий камень вокруг него. Его всклокоченные тёмные волосы слиплись от пота. Он поднял голову, обводя столпившихся Койотов мутным, ничего не выражающим взглядом…. и снова скорчился в конвульсиях.
— Он же всё равно умрёт, — боязливо прошептал Хехака, невольно отступив назад.
Зи и сам так думал, но промолвил только:
— Мы обещали.
И шагнул вперёд, наклоняясь и закидывая правую руку человека себе на плечо. С другой стороны то же самое сделал Крапчатый, и они дружным рывком вздёрнули больного на ноги. Тот тяжело, с хрипом дышал, голова его упала на грудь и бессильно моталась.
Зи уже чувствовал, как его лицо обжигает спасительный ледяной ветер, и понимал, что они вот-вот снова окажутся в Паха Сапа.
— Держитесь за меня, — приказал он Хехаке и Крепко Спящему, которые тут же послушно вцепились в его одежду.
Ветер взвыл, человек в их руках ещё сильнее захрипел и забился… но тут над головами у них снова развернулось тёмное небо. Звёздное небо прерии. Пахло цветущими травами, дымом костра, который всё ещё тлел там, где они его оставили. Рядом мирно паслись пегая и рыжий.
— О Вакан… — с неимоверным облегчением прошептал Зи. – Благодарим тебя.
Он не представлял себе, как бледнолицые могут существовать в таких ужасных местах, как то, где они только что побывали. Может быть, именно поэтому они так стремятся захватить земли лакота?
Человек, которого поддерживали Койоты, вывалился из их ослабевших рук, распластавшись на земле, и Зи, в тревоге склонившись над ним, прижал пальцы к его шее. Он перевёл дух, ощутив под пальцами слабое биение жилки. Хотя кожа чужака была липкой от засыхавшего на ней холодного пота, он ещё жил.
От него разило потом, кровью, мочой и рвотой, и от смеси этих запахов Зи снова передёрнуло.
Этот человек был испытанием, ниспосланным им покровителем-Койотом.
Хехака дёрнул Зи за рукав куртки.
— Как мы ему объясним, где он оказался? — напряжённо сведя брови, осведомился он подрагивающим от волнения голосом. — Он ничего не поймёт. Или убежит от нас к васичу.
— Хорошо бы, — мрачно пробурчал Крапчатый и поёжился, глядя на беспомощно распростёртое в траве тело, а Хехака уселся рядом с незнакомцем, с состраданием заглядывая ему в лицо.
— Может быть, ему воды дать? – озабоченно осведомился он.
Веки лежавшего дрогнули, и он медленно, с явным усилием открыл глаза.
Зи почему-то ожидал, что они будут жёлтыми, но нет — со дна их на него будто глядела сама тьма. Зи в замешательстве откашлялся, но сказал спокойно и с уверенностью, которой вовсе не чувствовал:
— Койот велел нам забрать тебя, — он спохватился, что больной его не понимает, и повторил то же на языке васичу, с трудом подбирая слова: — Койот. Сказал, что знал тебя. В своём мире ты умер. Будешь жить, если будешь здесь. Он сказал, что звал тебя… — Зи запнулся. — Он назвал тебя Король Ящериц.
Он не знал, понял ли его лежавший, но глаза, темнее тьмы, на бледном лице вдруг вспыхнули. Потрескавшиеся распухшие губы зашевелились, повторив:
— Король… Ящериц. Да. Да. Я… помню.
Голова его снова бессильно склонилась набок.
Койоты просидели рядом с ним всю эту ночь и следующий день по очереди, обтирая и переворачивая, отпаивая водой из кожаного бурдюка. Его тело могло принять только воду.
Когда его взгляд наконец стал осмысленным, он приподнялся на локтях и спросил:
– Я могу вернуться обратно?
Зи отрицательно покачал головой.
– Повтори ещё раз, что сказал про меня этот ваш Койот! – потребовал Король Ящериц, и голос его вибрировал от напряжения.
– Что тебе понадобятся огненная вода и белый порошок, – лаконично разъяснил Зи, глядя ему в глаза. Белки этих глаз были покрыты красноватыми прожилками. – Но ты сам поймёшь, в чём твоё предназначение здесь. Должен понять.
Губы человека растянулись в улыбке, и Зи вдруг с похолодевшим сердцем понял, до чего же она похожа на усмешку попавшего в капкан койота:
– Вот как?
Но он даже не был удивлён.
Джим Моррисон, лидер легендарной группы «The Doors» был обнаружен мёртвым в парижской квартире своей подруги 3 июля 1971 года. Фанаты Джима до сих пор не верят в официальную версию его смерти, как и в саму его смерть.
Пути Койотов и Короля Ящериц быстро разошлись. Тот прожил в прериях несколько лет. Уйдя от Койотов, он нанялся на работу к белому фермеру под именем Джима Уилсона. Но затем пришёл к индейцам племени пайютов, став великим шаманом и приняв имя Уовока. Он призывал индейцев отказаться от всех обычаев, языка и одежды белых. Если они это сделают, говорил он, тогда придёт великий Мессия, призванный вернуть к жизни мёртвых воинов и бизонов. Чтобы Мессия пришёл, Уовока обучил индейцев Пляске Духов, и они днями и ночами кружили в ритуальном танце, пока не падали без сил.
Бизоны не вернулись, а воинов погибло ещё неисчислимое множество… вместе с Уовокой, Королём Ящериц.
Хотя его тело так и не было найдено.
Но это случилось много, много позже.
«Белые псы жаждут крови,
Потные лапы сжали курки,
Горы качнулись эхом боли,
Небо пронзила песня войны.
Ты со мной, мой брат,
Я понял – нет пути назад.
Мы умрём, как наши отцы,
На тропе войны…»
Койот долго не являлся своим подопечным. Очень долго.
К концу подходила их пятнадцатая весна, и для них настало время молиться Вакан Танке в Чёрных горах, не принимая ни крошки еды, ни капли воды, чтобы через несколько дней такого бдения встретить личного духа-покровителя и получить новое взрослое имя. Но в Чёрных горах обреталось всё больше чужаков-васичу, которые рыли священную землю в поисках золота, и воины лакота, приходя туда, вынуждены были ввязываться в перестрелки, чтобы отогнать этих алчных бродяг.
От своего отца Хехака узнал, что через несколько дней на большом совете племени лакота увидят нового военного вождя, который поведёт их на кавалеристов полковника Кастера.
– Он так молод, – добавил Красный Лось со странным сожалением в голосе. – Похоже, мальчишки подрастают для сражений и решения важных дел, – и он потрепал сына по голове, глядя с любовью и с тем же непонятным сожалением.
– Как его имя, отец? – с любопытством осведомился Хехака.
– Он – Неистовый Мустанг, Ташунка Витко. Я слышал толки о том, что он – немного шаман, что духи говорят его голосом. И что он много раз умирал, но не умер, – со всей серьёзностью ответил Лось, но громко рассмеялся, заметив, как у сына округлились глаза и рот.
– А нам, то есть мне, Зи, Йо и Крапчатому можно будет прийти на Совет, если ты говоришь, что мальчишки тоже начинают решать дела племени? – выпалил Хехака, нетерпеливо приплясывая на месте и умоляюще воззрившись на иссечённое шрамами лицо отца.
Тот перестал посмеиваться и нахмурился:
– Только попробуйте, и я лично высеку тех из вас, кого поймаю, не посмотрю, что там будут великие вожди, – пригрозил он.
Хехака счёл за нужное улепетнуть из палатки, промычав в ответ что-то неразборчивое.
– …Не поймает, – уверенно предрёк Зи, когда Койоты верхом на своих конях отправились купаться к дальнему ручью.
Он хотел сказать: «Не посмеет», ведь у них уже было четыре ружья на четверых, и ещё пара коней – вороного и буланого жеребцов они тоже добыли у золотоискателей! Но он вспомнил суровое лицо Красного Лося и прикусил язык. Посмеет, ещё как.
– Мы же не будем проходить внутрь палатки вождей! – возбуждённо выпалил Хехака. – Мы можем попроситься к ней караульными… и просто отодвинуть полог! И послушать! А?
– Тогда за нами погонятся, чтобы выпороть, все военные вожди, – с жалобным смешком предрёк Крапчатый.
– Но мы же не трусы, – безапелляционно заявил Зи. – Стоит рискнуть, чтобы послушать этого загадочного Ташунку Витко, который будет сражаться с синими мундирами во главе наших воинов. Может быть, он возьмёт нас в бой!
Глаза у всех загорелись при этих воодушевляющих словах. Но тут Хехака, успевший уже раздеться донага и влезть в воду, в растерянности оглянулся. В весёлом плеске ручья ему вдруг почудился чей-то крик.
– Вы слышите? – он даже из воды вылез и торопливо кинулся к своим вещам, чтобы схватить набедренную повязку и ружьё.
Друзья недоумённо пожали плечами.
– Кто-то кричал! – настаивал Хехака, вздрагивая от холода.
– Давайте дойдём до следующего переката, – предложил Зи, тоже встревожившись, и все четверо крадучись двинулись вниз по течению ручья, оставив лошадей на прежнем месте.
Шум воды заглушал звук шагов, но Койоты почему-то таились. Выйдя из-за поворота ручья, они застыли на месте, налетев друг на друга, а потом стремительно переглянулись.
На песчаной отмели, намытой у излучины, двое васичу, по виду золотоискателей, бородатые, грязные, в поношенной одежде, с грубым хохотом заламывали руки индейской девушке. Будь её намокшее от воды платье тряпочным, как платья бледнолицых женщин, а не замшевым, васичу давно бы его сорвали, а так они просто пытались задрать ей подол. Девушка яростно отбивалась, лягалась и кусалась, как зверь, но не кричала, видимо, не желая унижаться перед ними и не надеясь ни на чью помощь.
Кричал её маленький сын или братишка, мальчик лет двух, который так же отчаянно вырывался из рук третьего золотоискателя. Тот с руганью тащил его на стремнину, явно намереваясь утопить.
– Ты что там копаешься, Билл! – нетерпеливо крикнул один из державших девушку бородачей. – Нам вдвоём не завалить эту волчицу! Топи же её ублюдка!
Вся эта мерзкая картина мгновенно открылась взорам Койотов, и они так же мгновенно вскинули ружья. Только Зи успел указать взглядом на бледнолицего в ручье и ткнул себя пальцем в грудь – мол, это мой.
Остальные кивнули, стиснув зубы, и спустя миг рокот речных перекатов был заглушён грохотом выстрелов. Названный Биллом урод рухнул лицом вниз и забулькал, окрашивая воду красным. Ребёнка он выронил, и Зи ринулся наперерез течению, пытаясь поймать малыша, пока ручей не унёс его далеко. О Вакан, ему это всё-таки удалось, и он выхватил из воды кашляющего, вымокшего до нитки мальчонку.
Двое других васичу тоже не успели понять, что происходит, откуда на них вдруг обрушилась смерть. Они так и валялись на земле с искажёнными от ужаса и недоумения лицами.
– Дохлые, как падаль, – провозгласил Хехака, плюнув на ближайшего из них, и протянул девушке руку, чтобы поддержать. – Не бойся, винчинчала, сестрёнка.
Судя по бисерным узорам на платье и мокасинах, по украшениям в растрёпанных чёрных волосах, она тоже была лакота, но в своём роду он её не встречал.
– Я не боюсь, – выпалила она, – выхватывая ребёнка из рук Зи и прижимая к груди. – Откуда вы взялись, воины?
Её голос вздрагивал, но в нём действительно не было страха.
– Мы купались за перекатом, – пояснил Зи, внимательно рассматривая её. Она была красива, тоненькая, стройная, с гордым диковатым взглядом. – Я Зи-Желтоголовый, – прибавил он, – это Йо, это Крапчатый.
– А я – Хехака! – немедля встрял тот, сияя ухмылкой.
– Мой имя Токата, Быстрая, а это мой сын, – вымолвила девушка, прямо глядя на них. Глаза у неё были яркими и смелыми.
– Почему ты здесь одна? – не выдержал Зи, хоть и понимал, что это не его дело. – Без подруг, с ребёнком?
– Я часто хожу в Паха Сапа с ним, чтобы слушать голоса духов, – помедлив, откликнулась Токата. – Женщины обычно не делают этого, но я хочу… я жду знамений для себя и сына. Я знаю, что он станет великим вождём.
В голосе её звучала глубокая убеждённость. Она гордо тряхнула растрёпанной головой, и Зи серьёзно кивнул, глядя на малыша, который ответил ему таким же серьёзным взглядом круглых карих глаз.
Токата вдруг протянула тонкую руку и коснулась амулета на груди Зи – медвежьего когтя с продетым сквозь него сыромятным ремешком.
– Ты сам добыл этого медведя? – негромко спросила она.
Зи с достоинством кивнул.
– Дай мне этот коготь, чтобы мой сын мог его носить и помнить о своём спасителе, – попросила Токата и, посмотрев в её огромные глаза, Зи без спора принялся снимать через голову амулет, хоть и очень им дорожил. Это был пока единственный медведь, которого ему удалось убить. Громадный как гора, настоящий Мато Сапа. Зи спел ему Песню Смерти, когда душа вылетела из тела зверя.
Остальные уважительно молчали, слышен был только плеск воды на быстрине.
– Уоштело, хорошо, – удовлетворённо произнесла девушка, надевая амулет на шею сына. – Он не забудет.
Зи ещё раз посмотрел на заулыбавшегося ребёнка… и вдруг на короткий миг всё будто померкло перед его глазами. Расплылось, замерцало… и появилось снова. Он увидел друзей, ружья в их руках, перекат ручья.
Не увидел только девушки с малышом… и трупов васичу!
– Что… произошло? – запинаясь в изумлении, выпалил он. – Что здесь было? Где Токата и ребёнок? Где?...
Он снова лихорадочно осмотрелся.
Никого! Кроме него и друзей.
Но и амулета на его груди тоже теперь не было!
Видя, в каком Зи замешательстве, Хехака успокаивающе коснулся его плеча.
– Мы все тоже здесь были. Мы всё видели. Мы убили васичу, – мягко проговорил он. – Но сейчас от этого нет и следа. Я не знаю, почему так произошло, остаётся просто это принять.
– О Вакан, – пробормотал Зи и на миг прикрыл глаза. Но когда открыл, всё было тем же. – А лошади? – встрепенулся он. – Лошади наши на месте?
Мустанги смирно паслись там, где Койоты их оставили.
Верхом ребята вернулись в селение, не переставая обсуждать случившееся. В конце концов все решили, что это было ниспосланное им Вакан Танкой видение. Сам Койот-покровитель ведь к ним не обратился!
Зи жалел лишь о том, что никогда больше не увидит спасённую ими девушку с гордым нравом и ясным взглядом. Токату. Быструю.
Когда наступил день великого военного совета, Койоты поступили так, как намеревались: прокрались за палатку-типи, где проходил совет, и проникли между двумя её пологами из бизоньих шкур – внешним и внутренним. Никто этого не заметил, к их величайшему облегчению.
Новый военный вождь лакота и в самом деле был очень молод, всего на десяток вёсен старше Койотов. Лицо его с резкими чертами и пылающим взглядом, казалось вдохновенным, как у пророка, когда он говорил о том, что нельзя больше ждать, нужно спасать от васичу священные горы Паха Сапа. Надо объединиться с другими племенами и дать отпор кавалеристам полковника Кастера. Тогда васичу-золотоискатели поостерегутся приходить в Паха Сапа.
Койоты были с ним полностью согласны. Но не старейшины.
– Мы не хотим объединяться с кроу и арапахо! – возбуждённо выпалил Белое Облако. – Они потом потребуют что-то взамен, эти торгаши, которые давно якшаются с бледнолицыми!
– Васичу только обозлятся, если мы разобьём войско Кастера, и пришлют сюда новые и новые полчища своих кавалеристов! – высказался Пятнистый Хвост.
– И мы можем не победить, – негромко добавил Красный Лось, но все его услышали, а Хехака опустил голову. Его отец тоже осторожничал, не желая сражаться.
– Но и терпеть мы больше не можем, – так же негромко, но твёрдо заявил Ташунка Витко. – Мать-Земля, в чью грудь васичу вонзают свои ножи, призывает нас. Священные горы Паха Сапа призывают нас. Мы должны сразиться.
– И мы победим! – выкрикнул Зи, не выдержав. Он ни на миг не забывал о том, где находится, и убегать не собирался: он откинул внутренний полог и выступил вперёд, а за ним, конечно же, обречённо последовали остальные Койоты. Хехака едва не попятился под пронизывающим взглядом отца, но смело встал рядом с Зи.
– Мы пойдём с тобой, вождь, если ты нас возьмёшь! – горячо прибавил тот, стиснув кулаки. – Мы защитим Паха Сапа!
Его прервал гулкий смех Пятнистого Хвоста
– Ещё скажи, что Вакан Танка призывает таких щенят, как вы, для защиты священных гор!
Грянул общий хохот, а Койоты в замешательстве опустили головы. Краска прилила к их щекам. Они, вероятно, и вправду были чересчур самонадеянны, не вступив ещё в свою шестнадцатую весну, не получив взрослых имён… Однако Зи увидел, что Ташунка Витко не смеялся. Он вперил в них внимательный пытливый взор.
– Пока у лакота есть такие «щенки», – решительно заявил он, и при первых же словах смех вождей оборвался, – наше племя не погибнет. Я поведу вас в бой, – проговорил он, обращаясь уже только к Койотам, а потом снова развернулся к остальным, прожигая каждого взглядом: – Кто из вас, о вожди и воины, пойдёт с нами? О Вакан, это будет хороший день, чтобы умереть!
Его яростный гордый взгляд скользил по лицам вождей, и те один за другим вскидывали над головами кулаки – словно речная волна прокатилась по палатке совета.
Хехака ткнул Зи локтем в бок и расплылся в счастливой улыбке:
– Нас берут, пусть даже отец меня за это и выдерет!
Но Зи не слушал его. Во все глаза он уставился на изогнутый коготь огромного медведя, висевший на широкой груди Ташунки Витко. Сомнений не оставалось – это был его собственный амулет, который он не так давно отдал молодой женщине, спасённой ими от васичу. Токате! А она повесила его на шею своему крохотному сыну. Пуля Зи уберегла его тогда от смерти. Выходит, мальчик вырос и стал военным вождём лакота? Могло ли такое быть?!
Именно это сказал Зи друзьям, когда они наконец вывалились из палатки, попятившись прочь, едва вожди принялись раскуривать священную трубку.
– Мы спасли Ташунку Витко? – медленно повторил Крапчатый. Похоже было, что он сразу в это поверил. – Я думаю, что не мы. То есть мы, но… – он на миг запнулся. – Я думаю, что Койот хотел этого от нас, пусть даже мы его там и не заметили.
– Пожалуй… – помолчав немного, неохотно согласился Зи. Глаза Ташунки Витко удивительно походили на глаза его матери. Яркие и гордые глаза Токаты.
«Вы умны и храбры, молодые дуралеи, но ваше время подходит к концу», – подумал Койот, быстрым ястребом прочертив небо над их головами.
С грустью подумал… и сам удивился этой грусти. Мир краснокожих должен был рухнуть… чтобы возродиться снова.
Когда настал их хороший день, чтобы умереть, Койоты вышли на поле боя вместе с Ташункой Витко, которого васичу звали Крейзи Хорсом. Сами они так и не успели получить взрослых имён.
Грохотали выстрелы, и пули синих мундиров свистели, словно ветер. Многие и многие воины лакота пали сражёнными, земля стала красной от их крови. Но Ташунка Витко стоял у своего воткнутого в землю копья, не отступая ни на шаг, пули не трогали его, словно он был заговорен, и рядом с ним так же храбро отстреливались от врагов Койоты. Их кони уже пали или разбежались.
Пуля ужалила Крапчатого в бедро, но он даже не вскрикнул. Не вздрогнул и Крепко Спящий Йо, когда другая пуля чиркнула его по виску, он лишь с досадой тряхнул головою, смахивая струйку хлынувшей горячей крови.
Им надо было уберечь своего вождя.
Новая пуля ударила и Хехаку чуть ниже правой ключицы, и он невольно пошатнулся, но устоял на ногах — крепкая рука Зи-Желтоголового удержала его на месте.
Они посмотрели друг другу в глаза. Лица их были покрыты слоем копоти и размазанной боевой раскраски. Почти неузнаваемы.
Ещё одна пуля впилась Хехаке прямёхонько под рёбра, но Зи опять не дал ему упасть.
Теперь остальные Койоты стреляли, прикрывая и вождя, и тяжелораненого, а Зи всё смотрел в тёмные глаза Хехаки, застилаемые мутной пеленой смерти.
«Смерть забирает и грешного, и безгрешного…
Да воссядем мы у Бесконечного огня…
Ибо души наши жаждут покоя…»
Зи даже не мог спеть сейчас для Хехаки Песню Смерти. Ни для него, ни для Крапчатого и Йо, которые тоже опустились на землю, сражённые выстрелами бледнолицых. Со всех сторон к ним бежали синие мундиры, а у Зи и у Ташунки Витко уже кончались патроны.
С отчаянным грозным кличем Ташунка Витко поднял своё ружьё, чтобы отбиваться прикладом. В окровавленной одежде, со вскинутым над головой оружием, с искажённым от ярости лицом он был так страшен, что васичу остановились, а некоторые даже попятились.
— Он не умрёт сейчас. Это случится гораздо позже. А сегодня он победит. Он выиграет эту битву, — спокойно произнёс знакомый голос у самых ног Зи, и тот опустил изумлённый взгляд. В испятнанной кровью траве у его ног сидел Шункчинча, Койот. На сей раз он не обернулся человеком. Он был койотом, рыже-бурым зверем, но из его полураскрытой пасти вырывались человеческие слова.
— Идёмте со мною, — просто сказал он. — Пора. В свой мир вы больше не вернётесь. Но есть и другие миры, кроме этого. Идёмте же.
Как во сне, Зи наклонился и потряс Хехаку за плечо, а Койот без церемоний ухватил за ворот куртки Крапчатого, а потом Йо. И как во сне, друзья поднимались с земли. Раны их закрылись, словно по волшебству. Исчез, растаял, сгинул шум боя, но в наступившей тишине они не были призраками — людьми из плоти и крови.
Призрачным стало всё вокруг.
Но Шунка Скан, Небесный Пёс, всегда провожающий павших воинов лакота к Бесконечному огню, так и не появился.
— Куда же мы пойдём? — прежним, полным любопытства голосом поинтересовался Хехака. А Койот, растянув в улыбке зубастую пасть, тряхнул правой лапой, из-под которой вдруг вылетели замусоленные, а кое-где даже погрызенные карты, которыми обычно играли бледнолицые.
Зи ошеломлённо сморгнул и переглянулся с остальными.
— А как карта ляжет, — беззаботно отозвался Шункчинча, Койот.
Оглянитесь. Вы никогда не останетесь одни. Краснокожие вы или васичу, живёте вы в прериях или в больших городах с домами высотой в сотню палаток, поставленных друг на друга. Мы рядом с вами. Зи-Желтоголовый, Крапчатый, Йо-Крепко Спящий и Хехака-Лосёнок. Предводитель-Койот. Мы идём сквозь миры.
«И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет,
Тебе найдется место у нас, дождя хватит на всех.
Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене,
Прислушайся — там, за окном, ты услышишь наш смех...»
@темы: фики, американские тексты, ФБ-21, индейцы
URL записи
Каждую ночь пропадают дома — один за другим, медленно и неотвратимо. Если бы они рушились, было бы проще и понятней. Но они просто растворяются в тумане, исчезая по частям, этаж за этажом. Сначала пропадают крыша и фундамент, потом — этажи, обязательно попарно, сверху и снизу, и вот наступает момент, когда среди тумана остается различимым пяток окон. Они еще светятся и всегда располагаются так, что с определенных ракурсов напоминают улыбку. Дикую, кривую, пугающую улыбку. «Я еще вернусь», — едва различимо доносится от окон, и они гаснут, пропадая, словно и не было.
Жители соседних домов не хотят на это смотреть, но каждый раз не могут отвести взгляда от чудовищной картины безмолвного исчезновения многоэтажной махины. И долго-долго потом не могут прогнать из головы еле слышное «вернусь». И вздрагивают, наткнувшись — обязательно где-то в другом месте, в другом квартале, на другом конце города — на смутно знакомый силуэт. И старательно делают вид, что ничего не произошло, что не исчез дом напротив, и тот, что от века стоял за супермаркетом (и пропал вместе с ним), и тот, что высился у заброшенного завода — тоже не сгинул в тумане. Его просто не было. Ведь так говорит мэр. Вот только он почему-то нервно вздрагивает и начинает испуганно озираться, стоит рядом с ним произнести комбинацию из слов «исчез» и «дом». Но продолжает утверждать, что все в порядке, сколько домов нарисовано на карте города, столько и стоит на его улицах, и вообще, у него такой же дом — и не исчезает.
И горожане делают вид, что верят. Так проще. Так больше шансов не узнать, куда все-таки пропал дом номер пять по Мелкофандомной, например. Потому что те, кто осмеливался спорить с мэром, наводить справки, начинать поиски, сами вскорости исчезают — и из списков ЗАГСа в том числе. Не было таких людей. Не рождались. Пусть даже их помнят дворник, консьержка, полтора десятка коллег и продавщица из хлебной лавки за углом... А впрочем, продавщица уже никого не помнит, да и лавки уже три дня как нет. И не было никогда.
А дома продолжают растворяться в тумане, обреченно шепча в затянутую мглой, сомнениями и страхами ночь: «Я еще вернусь...»
И самое страшное, что иногда они действительно возвращаются...
Название:Всехбибэк
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: арт
Пейринг/Персонажи:клоп, собакен, диванный, рыбодебил, дайриква
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Для голосования: внеконкурс
Название: Декларация о намерениях
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: арт с элементами коллажа
Пейринг/Персонажи: дайриюзер, лемуры
Категория: джен
Жанр: юмор
Исходники: использована картинка из сети с лемурами
Примечание: Ах, как часто слышны похожие обещания...
Рейтинг: G
Для голосования: внеконкурс
Название: Диван всегда возвращается
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: gif-анимация
Пейринг/Персонажи: некты, диван
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Исходники: командные арты
Размер: 503Кб
Для голосования: внеконкурс
Название: Не дождетесь!
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: хэндмейд
Пейринг/Персонажи: дайри, дайри-клоп в звании капитана, дайри-пес породы «Терминатор»
Категория: джен
Рейтинг: G
Материалы: пластиковая канва, фетр, нитки, страз, магниты, схемы из сети, Excel, кривые руки
Примечание: ну, кто как может
Примечание2: НЕ Содержит ГМО, рекламы, нарушающего законодательство контента
Предупреждения: фотограф криворук
Для голосования: внеконкурс
Название: Би бэк по заказу
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: дайриюзеры, фрекен Бок, Пятачок, Терминатор
Категория: джен
Жанр: юмор
Исходники: референсы персонажей м/ф из сети
Примечание: ждешь, ждешь... а мало ли кто be back...
Рейтинг: G
Для голосования: внеконкурс
Название: Game (not) over
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: дайриюзеры
Категория: джен
Жанр: юмор
Примечание: Дайри — это все-таки головоломка...
Рейтинг: G
Для голосования: внеконкурс
Название: Возвращение блудного Терминатора
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: Терминатор, Сара Коннор, Джон Коннор
Категория: джен
Жанр: юмор
Исходники: репродукция картины Рембрандта «Возвращение блудного сына», фото из фильма «Терминатор 2», 3D модель головы Терминатора из сети, командный арт дивана
Примечание: Он всегда возвращается
Рейтинг: G
Для голосования: внеконкурс
Название: Возвращение Робо-клопа и Меха-пса
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: хэндмейд, коллаж
Пейринг/Персонажи: дайри-клоп, дайри-пес
Категория: джен
Рейтинг: G
Материалы: х/б ткань, нитки, переводка, картинки из сети Интернет
Предупреждения: автор криворук
Для голосования: внеконкурс
Название: (не) все айлбибэки мира
Автор: fandom WTF Diary?! 2021
Задание: I'll be back. "Терминатор"
Форма: сет демотиваторов
Пейринг/Персонажи: диван, все, кто не смог увернуться
Категория: джен
Рейтинг: G
Материалы: картинки из сети, первый попавшийся сайт категории «наделай демотиваторов в ленту», сомнительное ч/ю
Примечание: мы хотели в аналитику, но поздно спохватились
Для голосования: внеконкурс![]()
Начинаешь невольно задумываться, сопоставлять, размышлятьнатягивать сову на глобус... И понимаешь, что айлбибэк — понятие далеко не новое, а, можно сказать, давно известное и проверенное временем, оставившее глубокий след в, не побоюсь этого слова, мировой культуре.
Но пришлось...
Сказка, она, конечно, ложь... Но что-то в ней есть, правда? Тонкие намеки на айлбибэк, например.
Тоже в какой-то мере сказки и в какой-то мере — айлбибэки.
А еще айлбибэки прочно вошли в нашу жизнь.
Ну и как же не вспомнить классику!
И для полноты и достоверности.
А это — наш самый-самый айлбибэк (нужно же как-то притянуть диван и к дивану!)
Мы не прощаемся.fandom WTF, Diary?! 2021 (внеконкурс)
Доступ к записи ограничен
Нюх на хорошую песню никогда меня не подводит )))) Опять же, шведские мотивы в жизнь проникают все активнее (к чему бы?)...URL записи
Не мне одной, конечно, понравилась дивная шведская песенка, часто звучащая в выступлениях Уральских пельменей ))) Но перевод искали не все, а он к счастью есть, и он прекрасен ))) Веселого ничего в песне нет, но и грустного тоже — лишь констатация факта.
Текст песни
I fjol så gick jag med herrarna i hagen
читать дальше
I fjol så gick jag med herrarna i hagen
Ja, ja, med herrarna i hagen
Ja, med herrarna i hagen
I år har jag något som sparkar i magen
Aj, aj, som sparkar i magen
Aj, som sparkar i magen
I fjol fick jag höra den spelande lärkan
Ja, ja, den spelande lärkan
Ja, den spelande lärkan
I år fick jag veta vad kärlek har för verkan
Aj, aj, vad kärlek har för verkan
Aj, vad kärlek har för verkan
I fjol fick jag gå med gossarna i gille
Ja, ja, med gossarna i gille
Ja, med gossarna i gille
I år får jag sitta och vyssa den lille
Aj, aj, och vyssa den lille
Aj, och vyssa den lille
I fjol fick jag gå med herrar och baroner
Ja, ja, med herrar och baroner
Ja, med herrar och baroner
I år får jag vakta på höns och kalkoner
Aj, aj, på höns och kalkoner
Aj, på höns och kalkoner
Источник teksty-pesenok.ru
I fjol så gick jag i långskjörtad tröja
Ja, ja, i långskjörtad tröja
Ja, i långskjörtad tröja
I år får jag ha den till linda och blöja
Aj, aj, till linda och blöja
Aj, till linda och blöja
I fjol så gick jag med gossarna på ängen
Ja, ja, med gossarna på ängen
Ja, med gossarna på ängen
I år får jag gå mellan vaggan och sängen
Aj, aj, vaggan och sängen
Aj, vaggan och sängen
I fjol så gick jag med herrarna i hagen
Ja, ja, med herrarna i hagen
Ja, med herrarna i hagen
I år har jag något som sparkar i magen
Aj, aj, som sparkar i magen
Aj, som sparkar i magen
I fjol fick jag höra den spelande lärkan
Ja, ja, den spelande lärkan
Ja, den spelande lärkan
I år fick jag veta vad kärlek har för verkan
Aj, aj, vad kärlek har för verkan
Aj, vad kärlek har för verkan
Перевод песни
I fjol så gick jag med herrarna i hagen
читать дальшеВ прошлом году была я с господами на пастбище,
Да, да, с господами на пастбище,
Да, с господами на пастбище.
А в этом году у меня появилось что-то, что лягается в животе,
Ай, ай, что лягается в животе,
Ай, что лягается в животе.
В прошлом году я играла с мальчиками на желания,
Да, да, играла на желания,
Да, играла на желания.
А в этом году я узнала, какой эффект даёт любовь,
Ай, ай, какой эффект дает любовь,
Ай, какой эффект дает любовь.
В прошлом году я ходила с парнями в гильдию,
Да, да, с парнями в гильдию,
Да, с парнями в гильдию.
А в этом году я сижу и баюкаю малютку,
Ай, ай, баюкаю малютку,
Ай, и баюкаю малютку.
В прошлом году я гуляла с лордами и баронами,
Да, да, с лордами и баронами,
Да, с лордами и баронами.
А в этом году я смотрю на кур да индюков,
Ай, ай, на кур да индюков,
Ай, на кур да индюков.
Источник teksty-pesenok.ru
В прошлом году я носила рубаху с длинными рукавами,
Да, да, рубаху с длинными рукавами,
Да, рубаху с длинными рукавами.
А в этом году мне придётся надеть её на ребёнка вместе с пелёнками,
Ай, ай, вместе с пелёнками,
Ай, вместе с пелёнками.
В прошлом году, я шалила с ребятами на лугу,
Да, да, с ребятами на лугу,
Да, с ребятами на лугу,
А в этом году я мечусь между колыбелью и кроватью
Ой, ой, колыбелью и кроватью,
Ой, колыбелью и кроватью.
В прошлом году была я с господами на пастбище,
Да, да, с господами на пастбище,
Да, с господами на пастбище.
А в этом году у меня появилось что-то, что лягается в животе,
Ай, ай, что лягается в животе,
Ай, что лягается в животе.
В прошлом году я играла с мальчиками на желания,
Да, да, играла на желания,
Да, играла на желания.
А в этом году я узнала, какой эффект даёт любовь,
Ай, ай, какой эффект дает любовь,
Ай, какой эффект дает любовь.
Самый известный вариант: youtu.be/27MaBDlNZU8
Но логично,чтобы пела молодая женщина вообще-то (отлично, это современная хард-фолк обработка): youtu.be/MpQK6p7Wwx0
Вариант джазовый с вокалом меланхоличной шведской тётушки, который лёг в основу ремикса, звучащего в номерах Пельменей:
youtu.be/NaAaVZzLMCE
Это тоже отлично, потому что тётушки и бабушки всегда лучше всех поют народные песни, какого бы народа они ни были)))
Ну и собственно номер "Красная шапочка", очень смешной ))) Циничная мама отправляет красную шапочку через зимний лес к бабушке с масляным радиатором )))
youtu.be/GYvNkV9xhmY
Автор: sillvercat для fandom Post Up 2021
Бета: fandom Post Up 2021
Канон: ориджинал
Размер: миди, 5146 слов
Пейринг/Персонажи: Женька, Марьяна
Категория: джен, прегет
Жанр: постапокалипсис, драма, фантастика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Женька и Марьяна остались одни на острове посреди таёжной реки. Теплоход, на котором они прибыли туда вместе с друзьями и коллегами, куда-то исчез... вместе с друзьями и коллегами
Примечание: время действия — наши дни
Предупреждение: немного ненормативной лексики
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/20dcf6400e04.1641037236.jpg)
Женьке, Евгению Демидову, всегда казалось, что воображение у него богатое, он даже им гордился. Ну он же всё-таки был дизайнером. Графическим. В такой работе без воображения никуда. Конечно, когда хозяйка быстрожральни под дивным названием «Весёлый Роджер» требовала от него за час оформить ей меню с новыми сортами пиццы, он слегка зависал. Где пицца, а где пираты, спрашивается? Это, впрочем, уже его не касалось, делал он всё по наработанным шаблонам, но — малая толика воображения, некая изюминка — и клиент уходил, полностью ублажённый, в кассе рекламного агентства «Импульс» прибавлялось денег, а Женьке — процентов к зарплате.
Но никакое воображение не могло и намекнуть ему, что неким непрекрасным утром он проснётся на речном песке рядом с самой неприятной из офисных девиц — Марьяной Воронковой, рекламщицей.
В агентстве «Импульс», конечно, все сотрудники считались рекламщиками, просто Женька-то её, родимую-рекламу-кормилицу, непосредственно производил, а Марьяна пудрила мозги клиентам, как и две другие девицы, находящиеся под её началом — Оля и Люба.
Марьяна была занудливой и при этом остроязыкой. Она придиралась к любой мелочи куда въедливее директора Ирины Степановны. Собственно, Степановна-то и не придиралась вовсе, была она тёткой добродушной, весёлой, не дурой и не перфекционисткой, короче говоря, идеальной начальницей. Ну а Марьяна играла при ней роль злого полицейского, потому что «надо же кому-то вас, оболтусов, в ежовых рукавицах держать», как, посмеиваясь, поясняла Степановна, если сотрудники начинали возмущённо бухтеть.
В отместку за все придирки Женька звал Марьяну Выдрой (она, кстати, чем-то неуловимо напоминала эту шуструю, гладкую и нахальную зверюгу), рисовал на неё довольно едкие карикатуры в чате и подначивал на корпоративах, делая вид, что это по пьяни.
На безымянный остров по правобережью, кстати, рекламщики «Импульса» приехали тоже, чтобы погудеть. Плавучий корпоратив — вот как называлась одна из услуг их нового клиента, хозяина маленького прогулочного теплохода «Тунгус», пожелавшего часть рекламного бюджета выдать натурой. Все согласились. А почему нет? Июль, погода отличная, комарья мало, хотя вокруг тайга, ну а «Раптор» на что? И островок, куда хозяин теплохода (его фамилии Женька не помнил, всегда про себя называл просто Тунгусом) катал желающих цивилизованно попикничить на природе, был им обустроен как надо: беседки, мангалы, навес, деревянные столы и лавки «а-ля рюс». Кстати, иностранцев, возжелавших таёжной экзотики, он тоже сюда возил. Азиатских ближних соседей — японцев и китайцев. И даже американцев, что они в такой глуши забыли, Женька понятия не имел.
Хотя места тут были красивые, особенно по весне, когда цвел багульник, и все сопки становились розово-алыми, или по осени, когда тайга одевалась «в багрец и золото», по Пушкину. И ещё были кетовая путина и красная икра, конечно же, хотя и кеты, и икры становилось всё меньше.
И вот июльским полднем сотрудники «Импульса» высадились на островок посреди реки. Женька снисходительно наблюдал, как все растелешились, начали жарить шашлык-машлык, с теплохода музыка заорала, народ принял на грудь, Игорёк из типографии взялся с дубиной бегать, Тарзана косплеить, девчонки — от него, писк, визг, красота. Женька же кинулся всё это шоу на телефон снимать, чтобы потом в инсту какую-нибудь запостить. Ну и пару пластиковых стопок водки накатил, само собой, для вящего и бащего веселья.
Последнее, что он помнил, — как садится солнце. За город садится. Вот тогда и подумал: странное оно какое-то. Не ало-золотое, как всегда, а словно чёрным дымом подёрнутое. Как тайга горит, он отлично знал, ещё бы, в конце девяностых она только так полыхала. Нарочно какие-то суки жгли, чтобы потом в Китай лес безнаказанно под этот шумок продавать под видом горельников. Но тут дымом пахло только от мангалов. А по солнечному диску — раз-раз — и тёмные полосы пробегали — горизонтальные, похожие на помехи в старом советском телике. Странно Женьке было это видеть.
Но, поскольку он тогда уже накирялся изрядно, то глянул, да и забыл. Ему на Любку из рекламного отдела в голубом бикини куда интереснее было смотреть. На то, как Любка, почти что голая, загорелая, бежит по песку, оставляя на нём узкие маленькие следы, и хохочет-заливается, а Игорёк мчится за ней и утробно рычит, как питекантроп. А Марьяна поворачивается к ним от мангалов, где всем заправляла (ей же только повод нужен был покомандовать), и зырит, глаза от солнца рукой заслонив.
И всё. Дальше — как отрезало. Зе енд, финита ля.
Когда Женька поднял гудящую башку с песка, ему было зябко. Очень. И прямо в воспалённые глаза лез радостный рассвет.
Женька лежал в расстёгнутой задравшейся рубахе и шортах, слава тебе, Боже, не расстёгнутых. Рядом с ним, свернувшись калачиком, безмятежно дрыхла Марьяна. Как была вечером — в сиреневой блузке, завязанной узлом под грудью и защитного цвета бриджах чуть ниже колен. Ещё раз слава тебе, Боже, не голая. Вот это и было первой Женькиной в то утро мыслью.
Вообще перепихнуться с Марьяной он был бы не прочь. Даже очень не прочь. Девка она была фигуристая, на мордочку симпотная, хоть и Выдра. «Но только если у неё рот будет заткнут кляпом, а руки-ноги связаны, иначе загрызёт ведь», — думал он, рассматривая её, такую тихую и смирно сопящую: в вырезе блузки — бретелька от лифчика, ресницы на полщеки, пухлые губы приоткрыты. Разглядывал и машинально вытряхивал песчинки из волос и из-за воротника рубашки.
Соображал он херовато: голова гудела, пить хотелось страшно.
И потом только до него дошло, что на всём острове, кроме них двоих, никого нету. Ни единой человеческой души. Только беспечно скакавшие по песку трясогузки. Плескавшиеся на мелководье краснопёрки. Бурундуки, резво шуршавшие в кустах. Женька даже вяло удивился тому, сколько тут за ночь прибавилось таёжной живности. Но людей — коллег, сотрудников агентства «Импульс» и экипажа теплоходика во главе с самим хозяином — нигде не было. И теплохода у берега тоже не было.
Женька сглотнул слюну, вышло не сразу, потому что в горле пересохло. Поднялся на ноги и принялся лихорадочно озираться — со всевозрастающей паникой. Но он не ошибся — вокруг действительно никого не было, кроме Марьяны.
Что за поеботина? Он выхватил смартфон, но его «Самсунг» ещё со вчера был безнадёжно разряжен, чего и следовало ожидать — доснимался видюх.
Женька наклонился и бесцеремонно потряс Марьяну за круглое плечо. Может, хоть та была в курсе, куда все подевались?
Марьяна приподнялась на локте, взглянула недоумённо и уселась на песке, моргая покрасневшими веками. Короткие тёмные волосы её стояли дыбом, и это было даже забавно, в другое время Женька улыбнулся бы, сфотал её на камеру, а потом донимал бы этим снимком. Но не сейчас.
— Не знаешь, где все? — торопливо выпалил он. — А то мы тут вроде бы одни.
— То есть как это одни? — Марьяна сдвинула брови и принялась озадаченно вертеть головой по сторонам. Потом вскочила. — Тупые шутки, Демидов!
— Не мои! — огрызнулся Женька. Пить ему хотелось всё сильнее, и он тоже принялся озираться теперь уже в поисках воды.
Воды, конечно, была полная протока, но она, само собой, подлежала кипячению и обеззараживанию. В конце концов Женька обнаружил под резным сиденьем деревянной лавки початую полуторалитрашку минералки «Горный родник», схватил её и основательно приложился. Полегчало. Он бухнулся на лавку и вяло отмахнулся от какого-то бешеного стрижа, с пронзительным писком пронёсшегося прямо у него над головой.
Решительно, живности на островке было чересчур много. Тунгус, что ли, специально её сюда завёз?
И ещё он увидел валяющиеся под скамейкой ботинки. А рядом — чьи-то сандалии. И розовые китайские сланцы. Что за чёрт?
Марьяна тем временем, — вот резвая коза! — пометалась кругами, разве что «Ау!» не крича. А чего аукать — всё окружающее было как на ладони: редкие кусты, пустые беседки, навес, лавки, мангал, песчаный берег, на который вчера бросил деревянные сходни «Тунгус»
Марьяна, как и Женька пять минут назад, охлопала себя по карманам, выхватила мобилу и принялась ёрзать пальцами по экрану. Глухо. Женька этому не удивился, но Выдра не сдавалась, отрывисто бросила в пространство:
— Где моя сумка? А, вон она. Подай мне сумку, Демидов. Позади тебя, под столом.
«Королева, растуды Вё, беседует с вассалом», — подумал Женька.
— А волшебное слово? — вяло поддел он, но, подгоняемый всё тем же сосущим тоскливым чувством под ложечкой, развернулся, нашёл и подал ей сумку — довольно-таки объёмистый чёрный баул.
Марьяна принялась лихорадочно рыться в его недрах, аккуратно, несмотря на спешку, выкладывая на столешницу разные мелочи: от расчёски до складного ножика. Запасливая! Наконец на свет божий явилась «банка» — аккумулятор для зарядки с торчащим из него «хвостом». Подключая туда свой телефон, она облегчённо выдохнула: «Фу-ух!», да и Женька тоже. Сейчас мобила подзарядится, и им наконец удастся выяснить, что за хреновина тут происходит.
Оба ждали, не говоря ни слова и лишь пялясь на «банку», как завороженные. Наконец Марьяна снова повозила пальцами по экрану, тот вспыхнул, но, лицо у неё почему-то вытянулось, а рот округлился.
— Не ловит? — недоверчиво протянул Женька. — Вчера же ловил. А Интернет берёт?
Вместо ответа Марьяна безмолвно протянула ему мобильник, и Женька похолодел.
По экрану, на котором не было никаких значков, пустому голубовато-серому экрану, ритмично пробегали горизонтальные чёрные полосы-росчерки, напомнившие ему… напомнившие…
— Солнце… — пробормотал он и откашлялся, машинально касаясь экрана. — Вчера такое же солнце садилось. С такими же точно полосами. Я ещё подумал — что за херня?
— Ты шутишь? — голос Марьяны тоже упал до шёпота. — Скажи, что ты шутишь, Демидов.
Тот лишь помотал очугуневшей головой. Он не знал, что ещё сказать.
Марьяна выхватила у него из рук сперва мобилу, потом минералку и принялась жадно пить, пока он оцепенело смотрел, как падают на её блузку прозрачные капли, оставляя тёмные следы.
— Я ничего не понимаю, — растерянно сказал он. — Стивен Кинг какой-то. Лангольеры.
Свирепо отмахнувшись, Марьяна сунула ему в руки бутылку и поскакала к реке, сжимая мобилу. Надеялась, что там сеть появится, что ли?
— Тут круги от солярки! — крикнула она. — Уплыли! Бросили нас! Но почему? Что мы им сделали?!
— Это небось Игорёк пошутковал, — с надеждой предположил Женька. — Его фирменный стиль. Но нахрена? И с чего это Тунгус пошёл на поводу у его шутеек? И когда они теперь вернутся?
Марьяна пожала плечами, рассеянно развязывая узел под грудью и заправляя измятую блузку в бриджи.
— Что делать будем? — осведомился Женька, так и не дождавшись внятного ответа, и тут только до него дошло, что это она, как представительница слабого пола, должна у него спрашивать, что он намерен предпринять. А также взирать с надеждой и ждать распоряжений.
Да уж. От Выдры дождёшься эдакого, как же.
— Надо посмотреть, сколько продуктов и воды у нас осталось. И решить, как долго мы будем кого-то тут ждать, — наконец рассудительно произнесла она и зашагала обратно к биваку. — Но я не представляю, что могло случиться со связью.
У Женьки опять крайне неприятно потянуло под ложечкой. Выдра что, решила, что они здесь надолго? Да с какой стати?
— Послушай, но нас же будут искать, — выпалил он. — Меня уж точно. Мама… она меня не хотела отпускать.
В этом было стыдно признаваться, но в свои тридцать два он до сих пор жил вместе с мамой. Зато у него всегда имелись чистые носки, убранная комната и тарелка борща. Чем плохо? Обратной стороной этой медали было то, что мама отчаянно параноила, когда сын задерживался или куда-то уезжал. Если же он не возвращался к назначенному сроку, начинала названивать всем и вся.
Женька и сам недоумевал, как он при таком контроле ещё и ухитрялся жить половой жизнью.
Иногда.
Но сейчас эта мамина привычка могла его с Марьяной спасти.
— Мама непременно позвонит Степановне, Тунгусу, в МЧС… чёрту лысому! — хмуро закончил он. — Кто-нибудь нас вытащит.
Марьяна подошла и села рядом. Волосы она пригладила, из-под косой чёлки смотрели очень серьёзные, тёмные, чуть раскосые глаза. Глаза воспитательницы детского сада.
Чтобы не сидеть и не пялиться на неё, как идиоту, Женька поспешно встал (она, впрочем, тоже), и вместе они принялись производить ревизию материальных ценностей. Марьяна выгребла из-под лавки початый пакет чипсов и непочатую банку фасоли, Женька — ещё одну полную полторалитрашку минералки. Всё остальное было сожрано и выпито, кучи грязных пластиковых тарелок, бутылок, пакетов и прочего хлама валялись повсюду, а не только в синих мусорных баках невдалеке от беседок.
— А ты вообще помнишь, как вырубилась? — спросил Женька то, о чём давно должен был спросить, и поглядел на аккуратную попку Марьяны, торчавшую из беседки. — И когда?
Марьяна выпрямилась, покачала головой, развернулась и направилась к скамейкам. В руках она сжимала какое-то тряпьё, и, глянув на него, Женька похолодел.
Это был голубой купальник Любки из рекламного. Мини-бикини. И джинсовые шорты Игорька.
— А… э-э? — кое-как выдавил Женька, потрясённо хлопая глазами.
Ну, допустим, эта парочка питекантропов вполне могла раздеться донага и трахаться прямо в беседке. С них бы как раз сталось. Но куда они потом подевались? Голые?
— Посмотри вокруг ещё раз, — хрипло вымолвила Марьяна. — Тут везде одежда валяется. Вон там и вон там. И обувь. Вон Степановны купальник. Синий.
Степановна всегда шутила, что в этом своём купальнике она похожа на выброшенного на отмель кита.
— Вон Ольгина распашонка полосатая, — безжизненным голосом продолжала Марьяна. — И… трусики.
Женька рывком вскочил и замотал головой, словно в дурном сне, из которого отчаянно хотел вырваться..
— Лангольеры унесли их всех, потому что они плохо себя вели? — выдавил он несуразицу, тем не менее, очень похожую на происходящий вокруг сюр. — А мы хорошо себя вели, выходит? Или, наоборот, мы — плохо?
— Демидов, — медленно проговорила Марьяна, разжимая пальцы, и тряпьё упало на песок.. — У меня тоже мама в городе. И отчим. И братик маленький. Не пори чушь. Давай подумаем конструктивно. Пожалуйста.
Вот оно и прозвучало, волшебное-то слово.
— Так. Хорошо. Мы подождём сутки, — решительно сказал Женька и снова откашлялся. — Если связи всё равно не будет и никто за нами не приедет, тогда… — он запнулся и медленно запрокинул голову.
Ему стало страшно, как никогда в жизни.
С серого неба, тихо кружась, падали снежинки. «Когда это голубое небо успело стать серым?» — машинально подумал он, подставляя снежинкам ладонь, как в раннем детстве. Они садились на неё и сразу таяли.
Снег.
В июле.
Хотя холодно им по-прежнему не было.
— Демидов, — прошептала Марьяна, уставившись на него снизу вверх. — Женя. Я ничего не понимаю.
Глаза у неё стали громадными. Весь мир летел в тартарары, весь её упорядоченный мир, в котором она привыкла командовать и распоряжаться. Несмотря на охвативший Женьку мандраж, он ощутил даже какое-то странное злорадство.
Она впервые назвала его по имени.
В надвигавшемся на них сером тумане, оставлявшем на языке странный горький привкус, почти скрылся противоположный берег протоки и без того едва заметные очертания города. Город словно расплывался и таял, как те снежинки, что продолжали падать сверху, медленно кружась.
— Что могло случиться? — хрипло осведомилась Марьяна, тоже не отводя взгляда от города, полускрытого туманом, будто нарисованного акварелью. — Ведь уже ясно, что что-то случилось. Катастрофа? Какой-то эксперимент? Чей?
Женька не рискнул снова ляпнуть про лангольеров, хотя теперь у него в голове крутились ещё и кровавые кинговские образы тварей из тумана. Зря он прочёл почти все переведённые на русский книги короля ужасов.
«Нет, ничего такого не могло быть, — тупо решил он, — у нас же тут не Америка. Не штат Мэн какой-нибудь, нет-нет».
— Съёмки телешоу? Восемнадцать плюс? — бодро предположил Женька и растянул губы в резиновой, как сам понимал, улыбке. — Степановна продала нас всех какому-нибудь импортному телеканалу в обход рекламного отдела?
Взгляд Марьяны слегка оживился, стал куда осмысленнее.
— Это тем более фантастика, — отрезала она, — чтобы хоть что-то в фирме мимо нашего отдела прошло!
Женька нервно гыгыкнул, не удержавшись. Вот где самомнение-то!
— Без проблем, — послушно согласился он. — всех похитили спустившиеся в тайгу инопланетяне, сперва раздели догола, а потом похитили. А нас с тобой оставили, так сказать, на развод. Хотят посмотреть, как мы будем… того… размножаться. Только непонятно, почему мы до сих пор в одежде.
Он так и ждал, что сейчас огребёт по роже, но нет — Марьяна сдержалась.
— Что у нас здесь рядом? — резко спросила она, будто не услышав. — АЭС какие-нибудь есть?
Женька вспомнил, что она была приезжей, в отличие от него, автохтона. Откуда-то, кажется, из-под Курска.
— Собирались строить в начале девяностых тут, неподалёку, — скучным голосом сообщил он, — но так и не построили. «Зелёные» и ульчи запротестовали, и весь проект свернулся. Тогда уже можно было протестовать, власти прислушивались к общественности. А сейчас перестали прислушиваться. И вновь пошли эти разговоры о строительстве АЭС. Ты что, местную инсту не читаешь, что ли? Но пока что никаких АЭС тут нет. Ты так подумала из-за снега?
Марьяна кивнула. Она снова как-то пригасла.
— Если бы тут даже и была АЭС, и она рванула, — как мог спокойно проговорил Женька, сделав над собой усилие, — этим можно было бы объяснить отсутствие связи, туман и снег посреди июля. Но наши-то все куда подевались? И почему они разделись перед тем, как… подеваться?
Марьяна снова внимательно и остро посмотрела на него:
— Допустим, что они не разделись, а переоделись, Жень, — чётко произнесла она. Или их переодели. Насильно.
Женька снова судорожно проглотил слюну, представляя себе череду уныло бредущих коллег в шуршащих, почему-то оранжевых, словно в американских тюрьмах, комбезах..
— Давай не думать пока об этом. Давай просто пройдём по острову, — Марьяна махнула рукой, показывая направление, — в разведку. Может, они не уплыли. Может, они где-то… в другом месте пришвартовались. Или там лодка какая-нибудь валяется. Или ещё что-нибудь. Потому что иначе, если мы ничего не найдём, придётся плот строить. Из вон тех вон мусорных баков и крышки от стола, что ли. Я уже подумала, — она глубоко вздохнула. — Пластик этот должен хорошо на воде держаться. А прикрутить его к столешнице можно скотчем. У меня в сумке есть.
Её слова казались совершеннейшим бредом, но ведь бредом стал и окружающий их мир. Сюр, чистый сюр.
Им и правда срочно требовалось что-то делать, решил Женька, чтобы не ебануться от роящихся в мозгу предположений. От тревоги за исчезнувших бесследно ребят и за оставшихся в городе близких.
А ведь он ещё должен был подбадривать Марьяну. Должен. Как мужик.
Чуть было не ляпнув это вслух, Женька взял её за прохладное запястье и потянул за собой вдоль берега. Под подошвами кроссовок заскрипел сырой песок. Снежинки продолжали плавно падать сверху в прежнем медленном ритме, туман больше не сгущался, и холоднее не становилось. Это как-то странно приободряло. Может быть, действительно где-то неподалеку произошла какая-то авария. Они ведь ничего не знали о воинских частях, тут базировавшихся. Может, там рвануло что-то. Или в соседнем Китае. Он ведь совсем рядом был, рукой подать.
Но, даже хватаясь за эти почти утешительные мысли, Женька понимал: случись что-то серьёзное, и небо над ними уже гудело бы от вертолётов МЧС. А оно было грязно-серым. Пустым. Каким-то мёртвым. И они то и дело спотыкались то о чьи-то босоножки, то о сброшенную штормовку.
И правда инопланетяне? Переодели всех в какие-то робы, засунули в свой корабль и увезли на рудники какой-нибудь Пандоры?
Бред, бред…
Чистая полоса песка закончилась, начался ивняк, с обрывчика свешивавший к воде свои гибкие ветки с узкими листьями. Хватаясь за эти ветки, Женька с Марьяной какое-то время продолжали брести вдоль берега, но потом им пришлось подтянуться и залезть прямо на обрывчик, пока в кроссовках не захлюпало.
Тут была не то чтобы непролазная чаща, но под ногами стали путаться какие-то корни и коряги. Женька чертыхнулся, споткнувшись, а Марьяна вдруг озабоченно сказала:
— Надо будет по обратке сухостоя набрать для костра. Надеюсь, тут змей нету.
Женька уже хотел прикрикнуть на неё, чтобы не каркала про змей (он их до судорог, как-то по-первобытному боялся), но она выскочила, опередив его, на маячившую среди кустов прогалину и закричала, почти завизжала:
— Женя! Смотри!
Женька посмотрел — и сердце у него в очередной раз ухнуло куда-то вниз
У дальней от города оконечности острова беспомощно дрейфовал «Тунгус», на борту которого тоже не было видно ни единой души. Ни единой живой души.
Теплоходик просто чуть покачивался на одном месте, мелкие волны бились об его борт, но не могли его сдвинуть. Видимо, он прочно сел на мель, слишком приблизившись к берегу.
Всё это Женька увидел и осознал за какую-то секунду. А в следующую секунду они с Марьяной уже катились по обрывчику вниз, обдираясь о ветки и вопя во всё горло:
— Эй, вы! Ребята! Вы где? Мы тут! Игорь! Любаня! Ирин-Степанна! Кирилл Андреевич!
Они замолчали, только оказавшись на узенькой полоске перемешанного с галькой песка, куда с шуршанием накатывали волны. Теплоход так и болтался метрах в трёх от берега, и с него не доносилось ни звука. С его борта свисали швартовочные канаты. Он походил на брошенный людьми «Титаник». Незачем было орать, драть глотки.
Женька поглядел на Марьяну, чьи глаза на бледном лице казались тёмными провалами, и устало спросил нелепицу:
— Кирилл Андреевич — это и есть Тунгус, что ли? Рекламодатель?
Марьяна взглянула на него сквозь мокрые от слёз ресницы — он и не заметил, когда она начала плакать:
— Да. Там… там же никого нет… — озвучила она очевидное и вдруг стиснула Женькину руку, впиваясь в неё ногтями так, что он едва не вскрикнул: — Женя! Где они все?! Куда они могли деться?!
— Почём я знаю! — заорал он в ответ — нервы не выдержали этого напряга. Сердце у него так и зашлось, в глазах тоже позорно защипало. Он чувствовал, что задыхается. Паническая атака, что ли? Ещё не хватало.
Он отпихнул Марьяну, и она покачнулась, едва не упав в мутно-жёлтую воду, но удержалась на ногах. Опомнившись, он снова потянул её на себя и неловко обнял. Она не сопротивлялась, всхлипывала, уткнувшись в вырез его рубашки, между ключицами.
«Новые Адам и Ева, — стучало у Женьки в висках. — Новые Адам и Ева. Остальных… лангольеры унесли… что за бред!»
Собравшись с духом, он отстранил Марьяну и откашлялся. Сипло проговорил, стараясь придать голосу решимость и хладнокровие:
— На теплоходе явно никого нет, но мы можем забраться туда и всё выяснить наверняка. Поискать спасательную шлюпку. Или плот. Прямо сейчас, пока… в общем, пока можем.
«Пока ещё какая-нибудь херня не началась», — чуть было не добавил он, но вовремя осёкся.
Марьяна глянула на него покрасневшими глазами и не менее решительно заявила:
— Я с тобой тогда. Я плавать умею. А там… ну… мало ли что может быть, — голос её дрогнул.
«Трупы», — судорожно сглотнув, подумал Женька, и в голове у него мгновенно пронеслась более чем яркая картинка из какого-то фильма ужасов — трупы, совершенно обнажённые, плавающие в полузатопленном трюме: бессильно растопыренные ноги и руки, волосы — как водоросли вокруг неузнаваемо исказившихся лиц.
Да уж, воображение у него работало будьте-нате!
— Ладно, — как мог бодро выпалил он. — Поплыли вместе. Всё разведаем, найдём лодку — и сразу в город.
Марьяна глубоко вздохнула, не отрывая от него взгляда, и серьёзно кивнула.
Прежде чем лезть в воду, они разделись, решив не мочить одежду, а забрать её, когда удастся найти лодку. Когда и если.
И, хоть ситуация была совсем неподходящей для гляделок, Женька всё равно исподтишка пялился на длинные ноги и крепкую грудь Марьяны, сбросившей бриджи и блузку на песок.
— Слушай, — вдруг произнесла она, — а если наши тоже вот так, разулись, разделись и поплыли куда-то?
Женька только крякнул и промолчал. Хотя мог бы съязвить: «Что, даже без трусов?»
Они зашли в воду по пояс, увязая ногами в прибрежном иле, потом поплыли, когда глубина потянула вниз. И, ухватившись за свисавшие над водой канаты («концы», вспомнил Женька «морское» слово), довольно легко залезли наверх.
Осторожно ступая по палубе босыми ногами и оставляя за собой мокрые следы, они обошли теплоход по периметру. И поорали: «Эй!», свесившись с трапа в темнеющий зев корабля.
Но никто не откликнулся. Лишь вода еле слышно ударяла в борт, раскачивая «Тунгус». И чайки над головами со свистом рассекали воздух крыльями. Было их как-то особенно много, Женька раньше такого не замечал. Может, они того… какие-нибудь стервятники-трупоеды? Он содрогнулся от этой мысли. Да нет, обычные чайки. И трупов тут не наблюдалось. Никаких, слава тебе, Господи.
Только сброшенная одежда — такими же неопрятными кучками, что и на берегу.
— Блядь, — выдохнул он наконец. — Извини. Знаешь, мне не хочется лезть… ну, внутрь. Хоть я и должен.
«Я же мужик», — мысленно добавил он.
— Ничего ты не должен, — после паузы негромко заметила Марьяна, и он преисполнился к ней за это горячей, какой-то щенячьей благодарности. — И я тоже не полезу туда. Ясно же, что никого там нет, иначе бы откликнулись.
— А камбуз? — спохватился Женька. — Или чего тут у них? Мы же в баре сидели, там, внизу, когда сюда плыли. Еды бы набрать. Тогда можно вообще к биваку и не возвращаться.
— Ладно, — снова помолчав, как-то через силу согласилась Марьяна. — Ладно, пошли туда.
Цепляясь друг за друга, они осторожно, почти крадучись, спустились в салон (или надо было называть это не очень-то просторное помещение кают-компанией?) по узкому крутому трапу, застланному красной ковровой дорожкой. Вот столы, за которыми они сидели по пути на остров, круглая барная стойка, за ней — витрина с яркими пакетами и бутылками. Рядом — здоровенный холодильник, тоже заполненный бутылками.
Женька взял одну, — «Уайт хорс», надо же, — повертел в руке и под взглядом Марьяны поставил на место. Следовало сохранять голову трезвой, иначе совсем кранты.
В иллюминатор салона, за которым плескалась вода, что-то глухо стукнуло, и оба, вздрогнув, обернулись.
Чайка. Это была очень крупная чайка, покачивавшаяся там на волнах, желтоклювая и круглоглазая, с любопытством уставившаяся прямо на них сквозь мутное стекло.
Теперь Женьке в голову сразу пришёл фильм Хичкока «Птицы», но он уже привычно убрал эту мысль на задворки, погрозил чайке кулаком (она и не подумала улетать) и устало повернулся к Марьяне:
— Давай уже нагребём куда-нибудь жратвы и пойдём.
Они просто взяли из подсобки за барной стойкой здоровенное пластиковое ведро и побросали туда из витрины всё, что показалось годным в пищу, — пакеты с чипсами, «кириешками» и орешками, бутылки с минералкой, колбасную нарезку в вакууме.
— Мы, получается, мародёры, — неожиданно проговорила Марьяна, и Женька угрюмо покосился на неё. Нашла время вспоминать о морали.
— Мы потом заплатим, — буркнул он, и Марьяна обрадованно закивала, так что у него язык не повернулся договорить: «Было бы кому платить».
Спасательную шлюпку с синей надписью «Тунгус», воздетую над левым бортом, которую они не заметили с берега, им так и не удалось отцепить от талей или как они здесь назывались. Скорее всего, это осуществлялось механически, из рубки или ещё откуда-то, так что они обломали все ногти и ссадили руки, а Женька злобно и уже безо всякого стеснения матюкался. Попробуй тут спастись пассажирам, если те ни хера не петрят в морском (ну ладно, речном) деле, а они ведь и не должны были петрить!
Марьяна робко тронула его за локоть, и он свирепо к ней повернулся:
— Чего?
Она кивком указала на какие-то люки, виднеющиеся понизу борта, возле которого они пыхтели.
— Может, там спасательные жилеты или плотик надувной? Давай посмотрим.
И она оказалась права!
В тёмных провалах этих рундуков (ещё одно пиратское слово) нашлись четыре спасательных оранжевых жилета и такая же оранжевая надувная лодка «мейд ин Чина», в сложенном виде больше похожая на матрас по размеру и форме. Но к ней прилагались два пластиковых весла и ручной насос.
— Твою мать, — Женька устало сел на палубу, с нервяка ноги его не очень-то держали. — То есть Господи Боже. Слушай, — он снизу вверх счастливо поглядел на Марьяну, на её длинные загорелые ноги и радостную улыбку. — Похоже, мы и правда сумеем добраться до города! Тьфу-тьфу-тьфу, — спохватившись, он постучал сбитыми костяшками пальцев по палубе.
Марьяна рассмеялась, и в этот миг из-за серых грязных туч наконец-то выглянуло солнце.
Такой Женька и запомнил Марьяну — залитую солнцем, смеющуюся, отводящую со лба тёмную встрёпанную чёлку.
Красивую.
Он облизнул губы и хрипло сказал:
— Давай надуем лодку, наденем жилеты, спустимся на воду, подберём на берегу шмотки и в город.
— Господи, Женька, — вдруг выпалила она, — как же я рада, что ты здесь, со мной!
Она порывисто присела рядом с ним и затормошила, и тогда он тоже засмеялся, уворачиваясь от щекотки, а потом выдохнул:
— И я. Я тоже рад. Знаешь… что бы ни случилось, мы же будем держаться вместе, да?
— Конечно, — Марьяна закивала. К ней будто вернулась вся её энергия. — Вот увидишь, всё будет нормально, Жень, вот увидишь. Мы благополучно вернёмся, и всё выяснится. Что ничего страшного и не случилось. Вот увидишь, это просто какая-нибудь дурацкая шутка, — убеждённо повторила она и схватилась за насос.
Женьке очень хотелось бы ей верить. И ещё хотелось как можно скорее убраться отсюда, с этого брошенного, словно в кораблекрушении, мёртвого судна, вокруг которого с пронзительными криками носились чайки.
На воде они оказались довольно быстро. Женька, правда, промахнулся и плюхнулся рядом с раскачивавшейся на волнах лодкой, но потом, ухватившись за скрипевший под пальцами мокрый борт, вскарабкался внутрь и поймал Марьяну, под весом которой лодка просела, но на плаву удержалась. Ведро с провизией они сбросили в лодку ещё раньше. Женька вставил пластиковые вёсла в уключины и на пробу сделал несколько гребков. Получилось!
— Ура-а-а! — на радостях заорал он, а Марьяна вдруг обхватила его горячей рукой за мокрую шею и крепко поцеловала в губы. Спасательные жилеты мешали как следует прижаться. Очень близко он увидел её смородиновые глаза в мохнатых ресницах. Поцелуй вышел солёным и каким-то шершавым.
— Может, мы и правда доплывём, — тихо вымолвила она и шмыгнула носом.
— Погоди, — сипло попросил Женька. — Сиди тут. Я сплаваю на берег за шмотьём. Не чужое же нам надевать.
Они вполне могли бы это сделать, кстати. Но он брезговал чужим барахлом, будто бы снятым с трупов.
Вернувшись, он забрался обратно в лодку, сбросил на дно подмокшие шмотки и сел за вёсла, предчувствуя, что сразу же сотрёт ладони до мозолей. Но понял, что им в очередной раз повезло, — течение помогало.
Он резво грёб, а река несла их вдоль острова на своей могучей спине.
— Из-за о-острова на стрежень… — во всё горло заорал он, и Марьяна нервно прыснула. — На простор речно-ой волны-ы… Слушай, а снег-то больше не идёт! Выплыва-ают расписны-ые…
Марьяна всё смеялась, но, когда они приблизились к видневшимся издалека беседкам брошенного бивака, забеспокоилась:
— Женя, там же моя сумка осталась, вон она, на скамейке! Мне она нужна, надо её забрать!
— С ума сошла? — рявкнул Женька, мгновенно рассердившись. — Нахрена она тебе, что там такого суперценного? Скотч?
— Паспорт, — так же сердито отрезала Марьяна и упрямо вздёрнула подбородок. — И все документы! И кошелёк с карточками. И ключи от квартиры и офиса!
Женька возвёл глаза к посеревшему небу:
— Остановите землю, я сойду? С ума сошла? — безнадёжно повторил он, понимая, что её не удержать.
— Я сама сплаваю! Я быстро! — выпалила Марьяна, распрямляясь во весь рост. — Я сейчас!
Женька хотел было возразить, что, мол, подгребёт к пристани, хотя пришлось бы это делать поперёк течения, но Марьяна уже прыгнула за борт и исчезла в воде.
Совсем.
Совсем исчезла.
Он увидел только расходящиеся круги.
Холодея от ужаса, Женька выпустил из рук вёсла, завертевшиеся в уключинах, и тоже встал во весь рост, неверящими, округлившимися глазами вглядываясь в пошедшую бурунами воду.
И тогда он увидел.
Прямо за бортом в желтоватой воде мелькнуло гибкое бурое тело. Извернулось, на несколько мгновений выставив наверх блестящую спину. С шерсти скатывались прозрачные капли. Перепончатые лапы сделали гребок, другой.
Это была выдра.
Выдра!
А невдалеке, крутясь, как в барабане стиральной машинки, стремительно уплывал вниз по течению оранжевый жилет.
— Марь…яна… Марь… — прокаркал Женька, всё тем же неверящим, опустошённым взглядом обводя исчезающий остров, дальние сопки, теряющиеся в сизом мареве, и едва различимый на горизонте город, куда его лодку несло неумолимым течением.
Всем своим замершим от отчаяния сердцем он понял, что произошло. Понял, куда исчезла Марьяна.
Куда все исчезли.
Они не исчезали вовсе. Они стали таёжными птицами, рыбами, зверями.
А Марьяна стала выдрой. Он же всегда именно так её и дразнил. Хищная, вёрткая, ловкая, красивая.
Женька бессильно опустился на дно лодки, потом опять рывком вскочил.
— Марьяна-а! — заорал он, срывая голос, и понял, что плачет. Он остался под этим свинцово-серым небом, в этой безлюдной тайге совершенно один.
Это было нечестно! Несправедливо! Если какие-то таёжные, нанайские, ульчские, удэгейские духи решили избавиться от людей, губящих эти места, почему же именно он всё ещё остался человеком?! Это было просто подло! Он тоже хотел…
— Я тоже хочу… — просипел он и запрокинул мокрое лицо к начинавшим сгущаться тучам, из которых внезапно заскользили вниз дождинки. Кап-кап-кап…
Непослушными руками Женька расстегнул застёжки своего спасжилета и сбросил его на дно лодки.
Потом зажмурился и прыгнул за борт.
Вода приняла его мягко, ничем не отличаясь от воздуха, и он почувствовал невероятную лёгкость от того, что может рассекать её перепончатыми лапами. Может нырнуть глубоко и кувыркаться там, на глубине, как рыба.
Настоящая рыба, сверкнув серебристыми плавниками, метнулась мимо него к отмели, и он, ликуя, крепко ухватил её зубами поперёк рёбер, устремляясь туда, где резвилась в ожидании его подруга.
Стиснув челюсти, он переломил рыбе хребет.
Это будет отличный дар для его выдры. Пусть она знает, как он удачлив и добычлив.
К осени, в глубокой, вырытой на склоне обрыва норе, они будут кормить целый выводок своих выдрят. И их дети вновь заселят эту величественную таёжную реку, её притоки и маленькие озерца.
Где совсем не останется людей.
Это будет правильно. Будет справедливо.
Доступ к записи ограничен
Автор: sillvercat для fandom British Detectives 2021
Бета: Xenya-m
Канон: ориджинал
Размер: мини, 3900 слов
Пейринг/Персонажи: Джамбала, сержант, Сэм, мистер Шекли, другие археологи
Категория: джен, гет
Жанр: детектив
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джамбалу, молодого следопыта из австралийского племени нунггубуйю, полицейские наняли, чтобы настичь беглого каторжника-убийцу.
Примечание: «В мифологии аборигенов Австралии большое внимание уделяется объектам звёздного неба... Предполагается, что некоторые стилизованные изображения эму относятся к известному по всей Австралии небесному объекту, образованному тёмными пылевыми облаками Млечного Пути. Примечательно, что тёмным облакам Млечного Пути придавалось определяющее значение также и в астрономии инков». (Википедия)
Время действия: 60-е годы XX века
Предупреждение: смерть персонажей; неграфичное описание убийств
Ссылка: тут.
![](http://ipic.su/img/img7/fs/imgonline-com-ua-Resize-viVx4gBDKCJkB.1648153423.jpg)
![](https://diary.ru/resize/-/-/3/4/4/7/3447351/EXQlA.png)
Ванисуйю, белые люди из города, наняли Джамбалу, как лучшего следопыта племени нунггубуйю, чтобы тот помог разыскать и арестовать скрывшегося в дебрях буша беглого каторжника-убийцу.
За это семья Джамбалы получила бы несколько мешков муки, риса и вкусного мяса в жестяных блестящих банках, которые надо было вскрывать ножом.
Ванисуйю всегда так делали — оплачивали работу Джамбалы едой. Он однажды слышал, как полицейский, который нанимал его и которого все остальные называли просто «сержант», говорил охотнику Сэму, переводившему с языка нунггубуйю: мол, деньги этот парень, то есть Джамбала, всё равно пропьёт.
Джамбала не обиделся. Он понимал, что склонность пить до упаду вонючую горькую воду, которую сами же ванисуйю сюда и привозили, завладела слишком многими людьми его племени. Даже старым колдуном Махвашей. Но сам он лишь однажды попробовал на язык эту воду, после чего с отвращением выплюнул. Пусть другие пьют её, если хотят, пусть сержант даёт ему в оплату еду, на всё была воля Великого Эму, взиравшего на племя нунггубуйю с небес — над землёй, которую ванисуйю называли Австралией.
Джамбала ещё не был женат, ему недавно сравнялось двадцать зим, но он кормил большую семью: мать и пятерых братьев и сестёр разного возраста, все младше него. Год назад отец умер от укуса ядовитой змеи-барранги, а старый колдун ничем не смог ему помочь.
Что ж, и на то была воля Великого Эму.
Дебри буша вовсе не были для Джамбалы дебрями. Он знал их так же хорошо, как ванисуйю знали все закоулки своих поселений. В одном из таких поселений, где находилась миссия при большом доме, который назывался церковью, Джамбале довелось провести целых три зимы, когда он был мальчишкой и ещё не стал мужчиной. Там он и выучил язык ванисуйю (о чём вообще-то предпочитал помалкивать), а потом с огромной радостью вернулся в буш.
Он навсегда запомнил, как, выйдя за ворота миссии и за границу поселения, скинул колючую и тесную одежду и обувь ванисуйю. Смеркалось. Он свернул в сторону и побежал по бездорожью. Ветер обвевал его разгорячённое тело, а сверху, с тёмного неба, яркими мерцающими глазами звёзд на него спокойно смотрел Великий Эму.
Джамбала был частью буша, такой же, как крикливая кукабарра или мохнатый поссум, мог скользить среди ветвей подобно змее-барранге, красться в чаще подобно лесному динго и никогда не возвращался в свою хижину без добычи. И, если надо было разыскать в буше пропавший скот, заблудившегося ребёнка или, как сейчас, сбежавшего преступника, ванисуйю обращались к нему.
На этот раз задание, которое он получил от сержанта, было довольно трудным. На своём фырчащем джипе сержант привёз Джамбалу к предгорьям, туда, где раскинулись огромные зелёные палатки тех ванисуйю, которые зачем-то ковыряли здесь землю и лазили по пещерам. Сержант, более хмурый, чем обычно, сказал, что эти ванисуйю называются «археологи». И что человека, который возглавлял их, — профессора — ночью убил — зарезал ножом прямо в его палатке — сбежавший из тюрьмы каторжник.
— Поступили ориентировки, что он направляется сюда, но я не сумел прибыть раньше. Прибыл уже после убийства, вызвал вертолёт и отправил труп в город на экспертизу, — пояснил сержант Джамбале, а потом спохватился и с досадой махнул рукой. — Сэм, переведи ему вкратце, — распорядился он, покосившись на охотника, подпрыгивавшего рядом на потрескавшемся сиденье в обнимку со своим ружьём. — Мы не смогли использовать ищейку, тут, как назло, прошёл дождь. Может быть, у парня получится. Беглый был ранен. Жена профессора вбежала в палатку сразу после убийства и выстрелила в него из пистолета — какой-то дамской пукалки, но уложить на месте не смогла. Немногим раньше неё в палатку на шум вошёл ученик профа, Ричард Шекли. Он-то и стал свидетелем убийства. Каторжник сперва пытался взять профа в заложники, а потом, когда понял, что это не получается, просто зарезал его и удрал. Прибежали остальные и затоптали там все следы. Беглого преследовать не стали — стояла глубокая ночь, а эти городские боятся буша.
Всё это сержант рассказывал, сосредоточенно глядя перед собой на дорогу и крутя баранку руля. Джамбала смирно помалкивал на заднем сиденье, цепляясь за скобы на дверце, когда джип запылил по бездорожью. Он не хотел показывать, что понимает язык ванисуйю, по опыту зная, что всё равно никто не станет его слушать. Он был нужен сержанту как двуногая ищейка, только и всего.
Вместо него вопрос с живейшим любопытством задал Сэм:
— Так он что-то спёр у профессора, этот, как его там…
— Джонс, — буркнул сержант, с прищуром вглядываясь в темнеющий горизонт. — Фредерик Джонс. Жена профа говорит, что пропал его бумажник и некоторые важные, откопанные ими находки, например, статуэтка эму, датированная хрен знает каким тысячелетием. Но она не видела, как каторжник их забирал.
Сэм издал некий неопределённый звук, возможно, просто прикусил язык от тряски… а Джамбала ещё сильнее навострил уши, придав лицу выражение полнейшего безразличия.
Великий Эму что-то хотел от него! Раз именно изображение эму было украдено каторжником!
Тем временем джип остановился рядом с высокими зелёными палатками, из которых начали появляться ванисуйю, мужчины и женщины. Джамбала порадовался, что в знак уважения к ненужным лично ему обычаям ванисуйю надел не только шорты вместо набедренной повязки, но и синюю рубашку, и грубые сандалии. Он тихонько выскользнул из джипа вслед за сержантом и Сэмом.
Археологи с любопытством на него глазели, но разговаривали лишь с сержантом, который поднял руку, обрывая их вопросы, и кивком указал на Джамбалу со словами:
— Я привёз следопыта. Паренёк знает эти места как свои пять грязных пальцев. Он великолепно заменит ищейку, поэтому уже к ночи мы разыщем убийцу профа и схватим его. Занимайтесь своими делами, пожалуйста.
— А вы уверены, что справитесь с убийцей, имея под своим началом такое малое количество людей, сержант? — воскликнул высокий широкоплечий ванисуйю, чью светловолосую голову прикрывала кепка козырьком назад. — Этого туземного мальчишку можно вообще не считать, — он пренебрежительно скривился. — В общем, я хочу пойти с вами, и точка. Волонтёром, так сказать.
Он решительно выпятил подбородок, поросший рыжеватой щетиной. Джамбала заметил вдруг, с каким странным выражением на осунувшемся лице поглядела на него молодая ванисуйю в бриджах и широкополой шляпе. Поля шляпы не могли скрыть того, что глаза у неё красные и заплаканные. Вдова профа — вот кто она была, догадался Джамбала. Она очень сильно походила на фотографии красивых ванисуйю в цветных ярких журналах из магазина поселения.
Сержант раздражённо махнул рукой:
— Если мы не справимся, сюда прибудут армейские части. Я вызову их по рации. Говорю же вам, что этот парень, — он подтолкнул Джамбалу вперёд, — лучший следопыт здешних мест, Сэм — вон тот бородач — прекрасный охотник, и все мы вооружены, а у беглого говнюка… кхм… из оружия — только нож. Но если вы настаиваете, мистер Шекли, что ж, пойдёмте с нами. Есть ли у вас разрешение на ношение оружия от властей штата?
Светловолосый кивнул, демонстрируя кобуру на поясном ремне.
— Господи, ну почему при мне не было револьвера тогда, в палатке? Я только и мог, что с голыми руками кинуться на негодяя, когда тот напал на профессора и вонзил в него нож. Я не успел спасти его. Я подхватил профессора, и он умер у меня на руках, – сокрушённо добавил он, понизив голос и бросив короткий взгляд на красивую ванисуйю в шляпе. — Филиппа не смогла убить мерзавца, хотя и попала в него.
Он подошёл к женщине и неловко обнял её за плечи.
— Будь осторожен, Дик, — почти шёпотом проговорила она, так тихо, что её расслышал только Джамбала. — Очень осторожен.
Тот в ответ лишь кивнул и крепко сжал губы.
— Переведи сержанту, что мне надо попасть на место убийства, — быстро сказал Сэму Джамбала, и охотник перевёл его слова.
Полицейский на миг поднял брови и пошёл вперёд, к окраине лагеря, к последней палатке у склона горы, а Джамбала и Сэм поспешили за ним, слыша позади поднявшийся гомон.
Когда сержант отдёрнул полог палатки, внутрь хлынул солнечный свет.
Джамбала присел на корточки, зорко осматривая всё вокруг, не пропуская ни единой мелочи. Всё было перевёрнуто вверх дном, будто здесь резвился взбесившийся динго. Кружка с остатками кофе валялась под складной походной койкой — он запустил туда палец и понюхал. Точно так же он поступил, коснувшись бурой безобразной лужи, расползшейся по полу. Он заметил, что Сэм и сержант переглянулись и поморщились.
Хорошо, что тут сейчас не было красивой ванисуйю.
Он ещё раз, опустив голову и вбирая ноздрями воздух, прошёл по палатке. Вот сюда вбежала красивая ванисуйю. Начала стрелять. Вот поломанные опоры палатки — раненый каторжник выскочил наружу, но разрезов на брезенте не было, беглый попросту дёргал его, крушил и рвал, спасаясь от смерти. А вот здесь, где лужа крови, стоял светловолосый с телом профа на руках.
Джамбала прикусил губу. Картина, нарисовавшаяся у него в голове, не совпадала с рассказом сержанта.
— Это кровь убитого, — сумрачно пояснил тот, хотя Джамбала его ни о чём не спрашивал. — Проф умер мгновенно. Весь их лагерь топтался тут как ошалевшее стадо, — добавил он и с досадой поскрёб лысеющую макушку под форменной шляпой.
— Профессор Генри Монтгомери, — выпалил чей-то голос от входа, — настоящее светило в нашей области, мы все глубоко его уважали и, конечно, немедля принялись осуществлять реанимационные мероприятия.
Это был светловолосый ванисуйю с револьвером. Мистер Шекли, Дик.
— Какие реанимационные мероприятия, — раздражённо отмахнулся сержант, — когда у него горло было располосовано от уха до уха? Овцу и то гуманнее забивают. Ладно, — он повернулся к Джамбале, — что тебя ещё интересует, парень? Сэм, переводи.
Джамбала покачал головой. Ванисуйю бестолково растаптывали тут кровь, но он всё равно чуял — даже если бы не видел, — где именно находился беглый каторжник-Джонс, когда в него попала пуля. Две пули. Кровь другого цвета. Пахнет по-другому. Далеко от входа. Далеко от лужи крови профа.
— У него был нож. Почему он не разрезал палатку ножом? — негромко спросил Джамбала, а Сэм перевёл.
Сержант пожал плечами:
— Ошалел от того, что сотворил, видимо. Почём мне знать?
Джамбала проскользнул в пролом. Недавний дождь действительно почти смыл следы крови каторжника, и он представил, как скулит озадаченная ищейка, потеряв эти следы, скулит и вертится у ног проводника. Но его вело другое чутьё, он сам превратился в беглеца, тяжело дышавшего, оступающегося, зажимающего ладонью рану на плече. Две раны.
Его собственное плечо на миг обожгло острой болью. И отпустило.
Да, он чуял беглеца, становился им, идя по следу. Таков был его дар, ниспосланный Великим Эму.
— Скажи им, пускай идут за мной, — бросил он Сэму и поспешил вперёд, к горам, чувствуя спиной взгляды ванисуйю.
* **
Джамбала вытропил каторжника быстро. Тот не придумал ничего лучше, чем отсидеться в ближайшей расселине, а ведь уходить как можно дальше ему следовало именно во время дождя. Очевидно, у него совсем не оставалось сил идти, и он отправился в путь, только когда ливень закончился. Это облегчило Джамбале задачу: после расселины беглец, сам того не зная, будто бы оставлял за собою записки, адресованные ему. То примятые ветки, то несколько пятен крови на валуне, куда он, наверно, присаживался передохнуть, то щедро окроплённый мочой куст.
Единственное, что Джамбала не мог понять — куда и зачем направляется Джонс. Тот просто хотел отсидеться в горах, пока его не бросят искать? Глупо, очень глупо. Ведь Джонс не знал гор, не знал этих мест. Ещё он потерял много крови. «Скоро его раны воспалятся, — думал Джамбала, переходя вброд сильно пересохшую речушку, — и всё его тело охватит огонь лихорадки, знойный огонь, который погубит его».
Сэм, сержант и мистер Шекли о чём-то негромко переговаривались за его спиной, но не окликали, не мешали. И не отставали, хотя Джамбала слышал, как они пыхтят: жирная сладкая еда ванисуйю отягощала их плоть.
Внезапно Джамбала услышал ещё, как сержант сердито прикрикнул на светловолосого:
— А ну-ка, убери пушку обратно в кобуру, сынок! Ещё не хватало, чтобы ты споткнулся и прострелил себе или кому-нибудь ногу!
Тот что-то проворчал, но послушался. Джамбала увидел это краем глаза и окликнул Сэма на языке нунггубуйю:
— Пора сделать привал. Прямо сейчас мы его всё равно не нагоним. Мы остановимся на ночлег, потому что он тоже остановится.
Джамбала предполагал, что мистер Шекли рассердится, и не ошибся. Его красивое лицо побагровело, и он стал похож на индюка, который со своими самками жил во дворе миссии. И заклекотал он, как тот индюк:
— Мы прекращаем преследование, потому что так сказал этот туземный щенок? Но, сержант, вы ведь обещали, что мы настигнем убийцу до заката!
Что всегда нравилось Джамбале — в буше сержант молчаливо признавал его неоспоримое превосходство над собою и никогда не спорил, предоставляя следопыту принимать решения. Вот и сейчас он снял шляпу, привычно потёр лысину и лаконично сообщил мистеру Шекли:
— Парень знает дело лучше вас. Встанем вот тут, у ручья, лагерем, Джонс никуда не денется, мы у него на хвосте.
— Тогда я один продолжу преследование! — выкрикнул мистер Шекли, но сержант в ответ рявкнул так, что у Джамбалы в ушах зазвенело:
— Я вам продолжу! Попробуйте только! Отберу пушку и отправлю в лагерь! Вы волонтёр, вот и подчиняйтесь!
Сэм старательно закивал в подтверждение. Он уже бросил наземь свой вещевой мешок и явно рад был присесть и вытянуть натруженные ноги. Джамбала, на которого тоже упал свирепый взгляд мистера Шекли, привычно придал своему лицу самое деревянное выражение.
Тот яростно сплюнул и опустился на бурый растрескавшийся валун рядом с излучиной ручья. Вид у него сразу стал какой-то пришибленный, словно и не он вот только что тут грозно клекотал. Сэм тем временем начал собирать щепу для костра, и Джамбала споро принялся ему помогать.
После вечерней еды — мясо из жестяных банок и кофейный порошок с кипятком в кружках — Джамбала отправился в кусты помочиться, а потом к ручью — посмотреть на воду и в небо — на звёзды.
Великий Эму, как всегда, спокойно глядел на него сверху, и Джамбале тоже стало хорошо и спокойно.
Он почуял, что к нему кто-то приближается, идёт от костра, но не подал виду. Он и так знал, кто это, и не ошибся. Мистер Шекли, натянуто улыбаясь, протянул ему пачку сигарет и зажигалку, но Джамбала отрицательно помотал головой и так же принуждённо, но широко улыбнулся. Тогда из кармана светловолосого возникла фляга, откуда остро запахло вонючей ядовитой водой, и Джамбала даже отшатнулся. Мистер Шекли хохотнул, пожал плечами и сам глотнул из своей фляги, а потом чиркнул зажигалкой и закурил. Джамбала молчал, незаметно отойдя ещё на несколько шагов и гадая, когда можно будет так вернуться к костру, чтобы не сойти за невоспитанного.
Наконец он с облегчением попятился и услышал, как светловолосый с досадой пробормотал ему вслед:
— Надо же, от какого дикого щенка всё зависит.
Джамбала снова не обиделся. Он был бы не прочь в следующей жизни, по милости Великого Эму, родиться собакой динго. Он улёгся прямо на земле возле костра, не заворачиваясь в одеяло, как это сделал Сэм; сержант остался караулить возле горящих углей, время от времени подкидывая туда щепу.
А Великий Эму всё смотрел и смотрел на Джамбалу, успокаивая. Тот видел это даже сквозь опущенные веки.
Они поднялись на рассвете, разобрали бивак и затоптали костёр. Джамбала не сомневался, что беглец ещё ночью учуял преследователей по запаху дыма. Хотя, возможно, он уже заполз в какую-нибудь нору, охваченный пламенем снедающей его лихорадки, и лишился чувств.
Мистер Шекли едва не приплясывал на месте от нетерпения, переминался с ноги на ногу, будто бы ему хотелось по нужде. Его тоже обуяла лихорадка, ведь они вот-вот должны были настичь каторжника.
Когда все начали спускаться по тропе, Джамбала старался как можно незаметнее держаться поближе к мистеру Шекли. Это оказалось несложным: тот вырвался вперёд, обогнав Сэма и сержанта, и буквально прилип к Джамбале, шедшему, как всегда, во главе их цепочки. И увидел он каторжника одновременно с Джамбалой.
Дальше всё произошло очень быстро. Быстро и страшно. Джамбала крикнул сержанту:
— Вот он! — и вскинул руку, указывая на возникшую впереди фигуру вынырнувшего из-за камней каторжника. Тот брёл медленно и пошатывался — его действительно пожирала лихорадка. Он обернулся, скалясь по-волчьи, и тут позади Джамбалы послышался резкий, как удар хлыста, голос сержанта:
— Джонс! На землю! Лежать, мать твою! — и ещё: — Шекли, не смей!
Джамбала, находившийся ближе всех к светловолосому, выхватившему револьвер, успел ринуться на него и толкнуть в бок, но это не помогло. Прогремело два выстрела, похожих на удары грома. Джонс отлетел к скале, перекатился на спину и застыл, безжизненно уставившись в небо. По его подбородку потекла кровавая пена.
От толчка Джамбалы мистер Шекли тоже покачнулся, однако удержался на ногах. Он смерил его яростным взглядом, но тут же это выражение на его красивом лице сменилось злорадным восторгом.
— Что ты натворил! — проорал сержант, пробегая мимо них и устремляясь к распростёртому на камнях телу каторжника. Тот был мёртв, Джамбала не сомневался.
— Подонок сдох! — торжествующе возвестил мистер Шекли, деловито засовывая револьвер в кобуру. — Я готов ответить за это перед законом, — напыщенно добавил он. Уверен, что любой суд присяжных меня оправдает. Тем более все слышали, что он не подчинился вашему приказу, не остановился и, если бы я его не застрелил, сумел бы снова сбежать.
— Да неужели? — гневно выпалил сержант, выпрямляясь — он щупал пульс на шее убитого. — Что это за пальба по людям, словно по куропаткам! Дайте сюда свой револьвер, немедленно!
Шекли неохотно подчинился, заявив:
— Покойный профессор Монтгомери был не только моим учителем, но и другом. Мразь, убившая его, не имеет права называться человеком и ходить по земле.
Джамбала вовсе не собирался говорить такое именно сейчас, но словно со стороны услышал, как произносит на языке ванисуйю:
— Вы же ходите по земле, хотя убили его.
То, как они все выпучили глаза и разинули рты, было даже смешно, словно с ними заговорила скала, возле которой они стояли, или труп каторжника.
Но ведь, возможно, так оно и было: по воле Великого Эму Джамбала стал голосом погибшего Фредерика Джонса.
— Он убил Джонса, — наконец медленно проговорил сержант, всё ещё сжимая в руке револьвер мистера Шекли, и Джамбала внезапно понял, как же ему повезло, что это оружие перекочевало к сержанту.
Потому что взгляд мистера Шекли был взглядом разъярённого хищника. Он-то сразу сообразил, что имел в виду следопыт.
Джамбала покачал головой и объяснил сержанту, как мог:
— Он убил профа и теперь убил Джонса. Потому что тот был свидетелем.
— Да что ты такое порешь, гадёныш черномазый! — закричал мистер Шекли, угрожающе надвигаясь на Джамбалу, но сержант быстро отпихнул его в сторону, всё ещё сжимая в руке револьвер, и снял с пояса наручники, перебросив их Сэму со словами:
— А ну-ка, надень их на него, Сэмми. Ричард Шекли, вы арестованы за убийство Фредерика Джонса… пока что, и вы имеете право хранить молчание, всё, что вы скажете, будет записано и может считаться свидетельством против вас в суде, — добавил он, а потом хмуро повернулся к Джамбале и сказал: — Если ты вдруг решил заговорить, как Валаамова ослица, сынок, то я хочу слышать всё от начала до конца. Все твои соображения.
Под его мрачным взглядом Джамбале захотелось поёжиться. Он покосился на Шекли, которого Сэм всей своей грузной тушей придавил к скале, надевая на него наручники, вздохнул и проговорил:
— Этот Фредерик Джонс вошёл в палатку, ближнюю к горам. Мистер Шекли уже был там с профом. Был там, а не прибежал позже. Они ссорились. То есть проф и мистер Шекли. У Джонса был нож. Он потребовал денег… возможно, еды или автомашину. Схватил профа как заложника. Мистер Шекли начал бороться с ним и одолевал. Он сильный. Так они боролись, а проф был между ними. Пока нож не оказался в руках у мистера Шекли.
— Да что за бред! — закричал Шекли, безуспешно пытаясь вывернуться из хватки Сэма.
— И тогда он этим ножом перерезал горло профу. Он понял, на кого можно свалить за это вину. Вбежала красивая миссис, начала стрелять в каторжника, тот был ранен, но выскочил и убежал, прямо сквозь стену палатки, — одним духом выпалил Джамбала. Подумал и добавил: — Мистеру Шекли надо было тогда же преследовать Джонса и убить его, но он не знал наших гор. И ему ещё надо было объяснить красивой миссис и всем, почему на нём кровь профа. Вот он и принялся таскать мертвеца туда-сюда. И успел спрятать бумажник, нож и статуэтку Великого Эму. Как будто всё это оказалось у каторжника. Как будто бы тот ограбил профа.
— Но зачем ему было всё это делать? — сдвинув брови, требовательно спросил сержант, и Шекли тут же подхватил:
— Вот именно! Зачем мне надо было это делать?!
— Вы спите с красивой миссис, а проф, наверно, это узнал, — исчерпывающе объяснил Джамбала, и над тропинкой повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь отдалённым плеском пробегающего по своему каменистому ложу ручья.
— И как же я должен доказывать твою версию, сынок? — наконец осведомился сержант ровным негромким голосом, но Джамбала чувствовал, что тот наконец-то ему поверил. Поверил! Он пожал плечами и ответил так же негромко:
— У Джонса, — он мотнул головой в сторону мертвеца, — нет никакого ножа. Но нож наверняка можно найти в лагере или в окрестностях, если хорошо поискать. А ещё можно найти бумажник профа… и статуэтку Великого Эму.
Он посмотрел в сторону притихшего Шекли. Тот плотно сжал губы, решив, очевидно, последовать заклинанию, которое только что произнёс сержант, — про то, что каждое слово может быть использовано против него в суде.
— Ясно, — после долгой паузы подытожил сержант, тоже поглядев на Шекли, и взялся за висевшую на поясе рацию. Очевидно, он хотел, чтобы сюда прибыли наконец армейские части, про которые он толковал в лагере. Но, прежде чем их вызвать, он ещё раз посмотрел на Джамбалу и как-то очень устало произнёс:
— Сынок, почему же ты не рассказал этого всего сразу, если подозревал о случившемся?
Джамбала глянул на него как на несмышлёныша и объяснил:
— Я не мог бы ничего доказать раньше. Я же просто чуял. Мне бы никто не поверил, пока этот, — он указал подбородком на Шекли, — не попытался убить ещё раз... Моё слово было бы против его слова. А Джонса всё равно надо было поймать — как беглого и как свидетеля. Но я виноват, — закончил он уже тише, упавшим голосом, низко опуская голову. — Я догадывался, что он попытается убить Джонса, что он для этого пошёл с нами, но я недосмотрел. Я виноват, — повторил он с тоской, — и Великий Эму не будет доволен мною.
Дальше всё было просто. Прилетел жужжащий пятнистый вертолёт, блестя лопастями винтов; он забрал арестованного мистера Шекли, а также Джамбалу, сержанта, Сэма и труп Джонса в чёрном мешке. Сержант попросил приземлиться в лагере археологов, и при виде трупа каторжника и Шекли в наручниках красивая ванисуйю, жена профессора, тут же начала рыдать и кричать, что она видела, как Шекли прячет под обрывом какой-то свёрток на рассвете после убийства, но решила смолчать.
— У меня ведь никого не осталось, не осталось, я не виновата, — надрывно повторяла она.
Но вот статуэтки как раз в свёртке и не оказалось. Только нож в запёкшейся крови и бумажник. Джамбала совершенно упал духом.
Великий Эму не простил его.
Пока сержант собирал улики, временами нехорошо ругаясь на ходивших за ним по пятам, охавших и ахавших археологов, Сэм увёз Джамбалу в посёлок нунггубуйю на джипе.
Сам сержант появился возле хижины семьи Джамбалы на следующий день к вечеру. Он возник у входа, поприветствовал всех сидящих у очага и поманил Джамбалу к себе. Тот вышел медленно, неохотно, ибо не ожидал ничего хорошего. Накануне вечером, вернувшись от археологов, он сразу упал на подстилку и заснул мёртвым сном, даже не посмотрев на небо, в глаза Великого Эму.
Ему было очень стыдно.
Но сержант повёл его к джипу, откуда вытащил три больших мешка с мукой и рисом, а также длинную тяжёлую коробку с брякавшими внутри жестянками. Братья и сёстры Джамбалы радостно высыпали из хижины с криками и визгом, но сержант прицыкнул на них и сам потащил два мешка, а Джамбала — оставшийся мешок и консервы.
Пока мать Джамбалы суетилась у очага, собираясь напечь лепёшек, сержант снова кивком головы показал своему следопыту на выход, и они вернулись к джипу. В вечереющее небо Джамбала упорно не смотрел, только себе под ноги. Но сержант тронул его за руку. Джамбала поднял глаза и онемел: на раскрытой ладони полицейского лежала высеченная из камня статуэтка Великого Эму, маленькая, с грубо обозначенными глазами и клювом.
— Бери, — сурово сказал сержант и сунул статуэтку в руки Джамбале. — Я, конечно, превысил свои полномочия, утаив вещдок, но, чтобы осудить этого психа, там хватит всего остального. А это — твоё.
Устало улыбнувшись, он подмигнул остолбеневшему Джамбале, похлопал его по плечу, сел в свой джип и укатил, подняв облако бурой пыли.
Джамбала крепко сжал статуэтку в ладони, она была гладкой и прохладной. Он несмело поднял глаза на небо. Великий Эму смотрел на него оттуда — спокойно и строго, как всегда. Он простил!
Джамбала перевёл глаза на статуэтку у себя в руке и заплакал.
Со стороны селения послышался зов. Кто-то выкликал его имя. Мать стояла возле хижины в своей развевающейся холщовой юбке и звала его протяжно и ласково.
Джамбала утёр глаза кулаком и пошёл ужинать.